- Хотели строить, да деньги кончились. Еще при Горбачеве! - разъяснила им веселая местная старушка.
      Она же показала им, где свернуть с Приморской на Привольную.
      - А там котлованов нету? - настороженно спросил бабульку Топор.
      - Не-е... Там еще до Горбачева строили, - с неизбывной веселостью ответила она.
      Последний адрес - улица Привольная - навевал душевную дрожь. Никогда в жизни Жора Прокудин так не волновался. Даже на футболе. В районе желудка все вибрировало и готово было, оторвавшись, рухнуть к ногам.
      - Тринадцатый, - первым заметил номер на кирпичном здании школы Топор, и Жора чуть не шлепнулся в обморок.
      - Чего ты пугаешь?! - огрызнулся он. - Нам нужен семнадцатый.
      - Вот он, - опять первым заметил Топор.
      Он ощущал себя совершенно спокойно, потому что был уверен: никакого дома с семнадцатым номером на этой улице в Приморске нет, а если даже и есть, то в доме нет квартиры шестьдесят четыре, а если даже и есть...
      - "Тридцать семь - семьдесят два", - прочел на табличке,
      прибитой над дверью второго подъезда Жора Прокудин.
      Вскинув голову, он сосчитал этажи, поделил, отнял и уже только
      себе мысленно ответил: "Седьмой этаж".
      - Чего? - спросил Топор.
      Жора Прокудин удивленно обернулся. Неужели его мысли получились настолько громкими, что были слышны через черепную коробку.
      - Иди на ту сторону улицы, потусуйся во дворике, - приказал он Топору. - Следи не только за улицей, но и за окнами седьмого этажа...
      - Какого?
      - Седьмого.
      - Ты это... тоже того... не гони лошадей... Поаккуратней...
      - Спасибо за заботу партии и правительства, - огрызнулся Жора Прокудин. - Не топчи порог! Дуй, куда сказал!..
      Лифт он не стал тревожить. Лифт - слишком громкий механизм, а Жоре очень хотелось тишины. Он поднимался по лестнице, зачем-то считал ступени, а сердце лупило так, будто хотело сосчитать эти же ступени быстрее Жоры. В какой-то квартире ныла музыка, где-то плакал ребенок, ему отвечала воем, но явно уже с другого этажа собака. В окнах лестничных площадок не было стекол, и дневная жара, южная, плотная, дурманящая, делала подъем по ступенькам похожим на марафонский забег.
      На седьмом этаже уже можно было принимать душ. По спине сбегали соленые ручейки, а лицо горело доменным цехом.
      На двери под номером шестьдесят четыре чернел глазок, но это было единственное ее украшение. По сравнению с тремя другими дверями площадки, красивыми добротными дверями, обитыми одинаковым коричневым дерматином, она смотрелась убого: бежевая, не самая свежая краска, темное замасленное пятно у ручки, оббитый обувью низ. Впрочем, дверь могла быть обманчивой. В своей жизни Жора Прокудин встречал немало обшарпаных дверей, за которыми жили миллионеры... Эта сторона у них принадлежала нашему неустроенному суетному миру, а внутренняя - их собственному. Обивка, украшения, хром замков, резное дерево косяков предваряло этот тайный мир изнутри.
      - Вам чего? - вырос по звонку на пороге соседней, шестьдесят третьей квартиры, мужик в зеленых плавках.
      Его волосатые плечи и грудь лоснились от жирного белого крема.
      - Вы комнату отдыхающим не сдаете? - как можно более устало спросил Жора Прокудин.
      - А мы сами отдыхающие! - обрадовался мужик. - И сами сняли эту квартиру.
      - Надо же! - чрезвычайно сильно расстроился Жора. - Говорили мне, не едь дикарем, а сними комнату в гостинице...
      - И неправильно говорили! - снова обрадовался мужик и подтянул плавки. - У местных снять все равно дешевле, чем в гостинице. У них же другой масштаб цен, чем у нас, питерцев...
      - А здесь не сдают? - показал на шестьдесят вторую Жора Прокудин.
      - Не знаю. Я и не знаю, кто там живет...
      - Они на работе! - влез в диалог уверенный женский голос.
      - Здравствуйте, - поприветствовал Жора выплывшую из-за мужика даму.
      Она тянула центнера на полтора. А может, и больше. Ярко-желтый лифчик на ее груди смотрелся двумя сшитыми куполами парашютов. Могучий купеческий живот погреб под собою плавки, и Жора Прокудин мог только представить, что они были такого же яичного цвета. Плечи, грудь и живот женщины лоснились под еще более густым слоем крема, чем у ее мужа. Они явно сгорели вчера на пляже, из чего Жора смог сделать лишь один вывод: питерцы приехали в Приморск дня два-три назад. Не раньше.
      - Я у них вчера сковородку брала, - гордо сообщила женщина.
      По моральным законам курортных городов она не стеснялась незнакомого мужчины. Родной Питер в такой же ситуации заставил бы ее надеть халатик.
      - Ты у них брала? - удивился муж.
      - У них.
      - А не в шестьдесят четвертой?
      - У этого перепуганного холостяка?! - возмутилась дама. - Да у него, наверное, даже вилок нет!
      - С чего ты взяла?
      - Да ты на него посмотри! Бреется раз в три дня, девок не водит...
      - Мы тут всего три дня, - не понял ее осведомленности мужик.
      - Мне соседка рассказала... Когда я сковородку брала... К нему можете вообще не звонить. Он на неделю уехал из города. Соседка мне вчера сказала...
      Ощущение, что на тебя смотрят через глазок двери под номером шестьдесят четыре, тут же испарилось. Жора Прокудин уже смелее повернулся к ней, посмотрел на черное масляное пятно у дверной ручки и ему стал противен этот неряха Гвидонов. В Союзе обманутых вкладчиков банка "Чага" он взял рекламный буклет годичной давности. С цветной фотографии на Жору взирал уверенным взглядом опрятный малый лет тридцати пяти от роду. Модный именно в том году пиджак табачного цвета хорошо подходил под карие глаза Гвидонова. И только прическа удивила Жору. Чуб лежал плотно на лбу, закрывая его полностью, а волосы на макушке образовывали подобие жанеткиного фонтана из косичек. При его доходах Гвидонов вполне мог бы обзавестись прической попрестижней.
      - Знаете, он даже и не местный, - обрадовала Жору тетка. - Вы в этом доме лучше не ищите жилье. Мы-то к знакомым приехали, а так приезжие стараются по окраинам снимать, в частных домах. Там, правда, удобств никаких, но зато дешево...
      - А то тут удобства! - возмутился мужик. - Света по полдня нету, вода - только ночью...
      - Ты бы работал получше, так не в Приморске бы отдыхали, а на Канарах!
      - Что значит, получше? - повернувшись спиной к Жоре, показал красную обгоревшую кожу мужик. - Я ни воровать, ни торговать не могу! Я - рабочий, понимаешь...
      - Рабочий - от слова "раб". А если б ты хоть немного мозгами покрутил, то...
      - Щас я твоими мозгами покручу!
      Дверь, отброшенная его каменной пяткой, с грохотом захлопнулась у носа Жоры Прокудина. По дому прошел вулканический гул и медленно растворился в бетонных стенах. Собака перестала выть, но ребенок заорал еще сильнее, словно пытался компенсировать утраченный подъездный шум.
      За плотной коричневой обивкой еще яростнее загудели голоса. Дом уже перестал казаться чужим. Жора словно бы ощупал его руками и запомнил. Бояться было вроде бы нечего. Он кое-что узнал, но не узнал многого, и теперь, опускаясь на дребезжащем лифте, думал о том, кто еще может знать о постояльце квартиры шестьдесят четыре. Наверное, сосед снизу. Обычно люди слишком хорошо знают тех, кто ходит у них "по головам". Наверное, почтальон. Если, конечно, постоялец выписывает газеты или журналы. Наверное, местные бабульки-старожилы.
      В почтовом ящике под номером "64" было пусто. Из него пахло пылью. Перед домом стояла скамья, но солнце немилосердно жгло ее. Старушки могли ожить на ней лишь ближе к темноте.
      Сонный Топор встретил его в тенистом палисадничке во дворе дома напротив, перегнал жвачку с левой щеки на правую и объявил:
      - На улице - как вымерло. В окнах - ни движения.
      Обернувшись, Жора сходу отыскал два окна на седьмом этаже. Стекла кухни и единственной комнаты были плотно-плотно завешаны зелеными шторами.
      - Не выгоревшие. Недавно повесил, - с удовольствием отметил он.
      Глава шестнадцатая
      НЕТ НИЧЕГО КРЕПЧЕ ЖЕНСКОЙ ЛОГИКИ
      Жанетка сидела на кровати в малиновом купальнике и яростно работала ногами, будто и вправду плыла. С первого шага за порог комнаты Жоре Прокудину почудилось, что она вообще не вставала. Как осталась с утра сидящей на кровати, так и изображает из себя даму голубых кровей. Малиновый купальник и странный заплыв в воздухе разубедил его в этом.
      - Ты чего, взлететь хочешь? - посмотрел он за мелькающими пальчиками ног.
      - Педикюр, - ответила она и с фырканьем вскинула челку надо лбом.
      - Прическу сменила. Молодец, - похвалил Жора.
      Вместо извержения вулкана на ее русой головке теперь громоздилось подобие древнегреческой амфоры. Особенно удались Жанетке ручки. Взявшись за них, можно было вполне успешно оторвать ее всю от пола.
      - А попроще нельзя было? - заронил сомнение Жора Прокудин.
      - Чего попроще? - перестала она плыть.
      - Прическу, в смысле...
      - Так куда уж проще! Там были причи и по две сотни долларов. А я всего за полторы сделала! Вот так-то!..
      - Это где такие цены? - устало сел Жора на единственную в комнате табуретку.
      Молчаливый Топор на правах Жанеткиного жениха примостился с ней рядом. Он вообще никогда не замечал, что у нее на голове. Если бы Жорка не увидел, он бы даже не обратил внимания.
      - Я в салоне красоты была. В "Континентале", - небрежно произнесла она название гостиницы.
      - Это для иностранцев? - напрягся Жора Прокудин.
      - Раньше было для иностранцев. А теперь - только кавказцы и новые русские. Между прочим, неплохие ребята...
      - Я ж тебя просил не светиться!
      - Не гони гусей, Жорик! "Континенталь" - это не базар. И не набережная. Там люди другого сорта!
      - Это однозначно, - поддержал ее Топор и заслужил поцелуй в щеку.
      - Ка-акой ты соленый! - продегустировала она его щеку. - Вы что, в море купались?
      - Скорее, в собственном соку, - огрызнулся Жора Прокудин. - Пожрать чего-нибудь есть?
      - Не-а! - вытянула в струнку ноги над полом Жанетка. - Кажется, высох...
      Только сейчас Жора заметил алые капли на ее пальчиках и несколько расстроился оттого, что сразу не понял, зачем же она изображала заплыв в комнате. Уперевшись спиной в горячую стену, он вытянул гудящие ноги и на время забыл и о Жанетке, и о ее педикюре, и о Топоре, и о еде. Секундный черный сон накатил на него, всосал в свою бездонную яму, и он с испугом вскинулся, спасаясь от смертельной тьмы.
      - Ты чего?! - не понял вскрика Топор.
      - Чего?! - тоже не понял Жора Прокудин.
      - Пошли на набережную. Там полно кафушек и всяких забегаловок, предложила Жанетка. - Животы на-абьем!
      - А если эти... торговцы? - напомнил Топор.
      - В такое время суток, - посмотрела она на почерневшее окно, - этих ребят при всем желании не отыщешь. И потом учтите, я теперь вся другая! От прически до прикида!
      - Купила тряпки? - опять вынырнул из забытья, только уже без вскрика, Жора Прокудин.
      - А то! Я-то купила, а что у вас? Нашли этого козла?
      - Почти, - с хрустом разведя скулы, зевнул Жора.
      - Что значит, почти?
      - Он через неделю приедет.
      - С чего ты взял?
      - Есть такая информация.
      - А на какой улице нашли?
      - Привольная! - первым успел ответить Топор. - Жорка с его соседями базарил. Потом мы на почту сгоняли. Потом с одной бабкой, из местных, базар вели...
      - А почта зачем?
      - Он это. Гвидонов. Не сойти мне с этого места, - теперь уже первым ответил Жора Прокудин. - Почтальонша сказала, что этого парня Эдиком зовут. Она ему вчера телеграмму носила. Его корешки попросили приехать на недельку в гости.
      - Ты хочешь сказать, что почтальонша вот так вам все и выболтала? удивилась Жанетка.
      - Жора - голова! - защитил друга Топор.
      - А ты помалкивай! - ткнула она жениха в бок локтем. - Вот так и выболтала запросто?
      - Я сказал, что кореша ищу, - нехотя, не отрывая затылка от теплой стены, пояснил Жора Прокудин. - По армейской службе кореша. Она для начала минут десять рассказывала, что у нее тоже сын служил и где служил, и что он вообще хороший парень...
      - Ну, тогда точно чокнутая мамаша! - решила Жанетка.
      - Она текст телеграммы даже нашла.
      - С фамилией?
      - Нет. Там только написано: "Эдику". Но адрес точный.
      - А без фамилии примут телеграмму? - удивилась Жанетка.
      - А почему нет?! Адрес же есть.
      - Откуда телеграмма?
      - Из Грузии. Село какое-то.
      - Ну это полная труба! - по-мужски грубо оценила ситуацию Жанетка.
      - Почему?
      - Они его там вином по горлышко зальют! Я эти штучки знаю. Позвали, небось, отметить рождение сына у знакомого. А у грузин это праздник на месяц...
      - Ну вот так всегда! - возмутился Жора Прокудин. - Ты всегда самое худшее надумаешь! С чего ты взяла, что на день рождения? Ну, с чего ты взяла? Может, просто по делам...
      - В село? По делам?
      - У Гвидонова дальние родственники в Грузии есть. По линии матери. Это мне в Союзе обманутых вкладчиков сказали.
      - Дураки они, твои вкладчики!.. Ладно, пусть не сабантуй у них там. Пусть - дела. А ты будешь его ждать, если он там месяц торчать будет? Будешь?
      - Я его, гада, год могу ждать!
      - А я не могу. У меня в Штатах уже "бабки" на счету лежат. Босс обещал в бизнес пристроить...
      - Так ты что, предлагаешь в это село в Грузию ехать?
      - Я ничего не предлагаю. С тех пор, как эти твари увели с вещами мой косметический набор, мне все не мило. Даже этот купальник за две сотни баксов.
      - Ладно! - вскочил Жора Прокудин. - Давай так договоримся: ждем его здесь неделю. Если не появляется, гоним в Грузию. Только тогда я его голыми руками задушу!
      - Это моя работа, - грустно напомнил о себе Топор.
      - Ты бы помалкивал, Отелло! - срезала его Жанетка. - Жорик, а с чего ты взял, что этот чайник - Гвидонов?
      - Имя - то же.
      - Фамилию, значит, для маскировки сменил, а имя - нет?
      - Так часто бывает. Человека трудно научить отзываться на другое имя. А Эдиков по стране - пруд пруди!
      - Мы идем жрать или нет?! - прорычал Топор.
      Его озверевший голос плохо согласовывался с вялой полулежачей позой. Жора Прокудин посмотрел на кривой нос Топора, так похожий в жидком свете лампочки на свареную сосиску, и тоже ощутил, что голод противно точит изнутри.
      - И потом я видел роспись на бланке, - вспомнил Жора. - На телеграмме, в смысле. Она начиналась с большой буквы "С". Дальше, правда, каракули несусветные. Но ведь "С"! "С"! Это же Сергеев!
      - Больно доверяешь ты своему сыщику, - огрызнулась Жанетка.
      - Никакому не моему! - таким же тоном ответил Жора Прокудин.
      - Ладно. Пошли на набережную.
      Она пушинкой слетела с кровати, гневно сверкнула глазами и потребовала:
      - Выметайтесь! Я переодеваться буду!
      - А мне можно остаться? - удивленным голосом спросил Топор.
      - Я сказала, выметайтесь! Мне нужно купальник снять. Он сквозь шифон виден будет.
      - Сквозь что? - не понял Топор.
      - Ши-ифон!
      Лицо Жоры Прокудина поневоле напряглось. В отличие от Топора он знал, что такое шифон, знал, что это недорогая ткань, но не мог представить по какой цене он может продаваться в курортном Эльдорадо по имени Приморск.
      - Покажь, чего купила? - с еле скрываемым раздражением спросил он.
      Ее руки извлекли из белоснежной коробки нечто бледно-голубое, скорее похожее на водяные струи, чем на ткань, встряхнули, и перед глазами Жоры Прокудина развернулось прозрачное платье из шифона. Бретельки толщиной с человеческий волос удерживали это небесное создание. Казалось, что если его коснуться, то платье растает от тепла пальцев.
      - Как мешок, - оценил фасон Топор. - А чего такое короткое?
      - Дубина ты! - незло укорила его Жанетка. - Это же Альберта Ферретти! Чистый эксклюзив!
      - Чего? - не запомнил он слово.
      Жора Прокудин не дал ответить. От плохих предчувствий он ощутил себя еще более опустошенно, чем от усталости и голода.
      - Долларов двести? - наугад спросил он.
      - Дешево ценишь! - обрадовала его Жанетка. - Девятьсот двадцать девять! В рублях по биржевому курсу!
      - Мать моя женщина! - сел на кровати под испуганный взвизг пружин Топор. - Почти тыща баксов!
      - Купальник тоже у них купила? - по-птичьему закачал головой Жора Прокудин.
      - Что значит, у них?! Я приобрела одежду в фирменном магазине отеля "Континенталь". Это фирменные вещи. Без обмана. Я их честно заработала...
      Жоре Прокудину захотелось заплакать. За один день Жанетка грохнула почти все их деньги. Его гудящая голова по-птичьи дергалась вверх-вниз, точно хотела что склевать, но клевать-то было уже нечего.
      Глава семнадцатая
      "МЕРСЕДЕС"-БЭМС!
      Прощание Рыкова с банкирами вышло натужным. Ресторан гремел и стонал музыкой, воздух дрожал и клубился от дурманящих ароматов духов, а на душе было пакостно. Ощущение, что над ним уже которые сутки подряд смеялся злой прыщавый мужичонка, не проходило.
      Встреча была вроде бы плановой. Обычно они проговаривали условия новых кредитов. Но сегодня банкиры странно переглядывались и цедили слова с невероятной скупостью. В конце разговора они трижды напомнили о сроке возврата кредитов, и Рыков сжался. Неожиданно ощутил себя ребенком.
      - Пятьсот водки! - потребовал он от юркого официанта, как только
      банкиры ушли, не расплатившись. - Нет! Не водки! Виски!
      В брюхе уже плескались полтыщи грамм "Столичной". Или чуть больше.
      Но Рыков слишком хорошо знал свой организм. Его могли бы свалить
      только два литра. Если смешивать, то меньше. Смешивать стоило дешевле, и он заказал виски.
      - Самогонка у тебя, а не "Ред Лэйбл"! - залпом опустошив скользкую квадратную бутылку, объявил он официанту, но стольник на чаевые сунул.
      Улица встретила духотой и вонью, но они почему-то казались приятнее французских духов ресторанного зала.
      На улице ощущение приниженности, испытанное от общения с банкирами, исчезло. Зато появилась злость. Не было только человека, на которого ее можно было бы излить. Швейцар у входа в ресторан выглядел гипсовым манекеном, редкие прохожие на дальней стороне улицы воспринимались всего лишь силуэтами в театре теней. Они скользили с такой скоростью, будто знали о ярости, клокочущей в душе Рыкова.
      - З-звери! Кр-ругом одни звери! - своим низким басом перепугал он швейцара. - Нет, не звери! Волки! Шакалы!
      Вырвав из кармана брелок электронного сторожа, Рыков вдавил кнопку, и освобожденный от охраны "мерс" радостно взвизгнул. Правда, дрогнула лампочка на лобовом стекле не только рыковского, но и соседнего "мерседеса", но он этого не заметил.
      - Св-волота! Воруют у честных людей! - попытался он открыть дверцу. И ты, стерва, с ними заодно!
      Дверца взвизгнула как испугавшаяся девочка и торопливо открылась.
      Ее движение получилось непривычно быстрым, и Рыков чуть не упал.
      - Все вокруг - ур-роды! Зубы напильниками наточили и клацают,
      клацают, клацают! Дай! Дай! Дай!
      Ключ зажигания упрямо не хотел залезать в щель. Ключ был заодно с врагами Рыкова, но он до боли в подушечках пальцев пытался вогнать его, воткнуть, но вражеское создание не поддавалось. Тогда ключ был похоронен в бездонном кармане пиджака, под черным телом "сотовика".
      - Все равно ты у меня поедешь! - лягнул машину по педалям Рыков.
      Он под муть в голове согнулся, ногтями содрал пластиковую крышку, под которой скрывались провода от замка зажигания, оторвал их и соединил напрямую. Машина недовольно загудела.
      - Вот так-то, тварь! - укорил ее Рыков. - Будешь знать, как брыкаться!..
      Он вывернул со стоянки, ослепив светом фар швейцара, и рванул по сонной улице. На четвертой скорости "мерс" вошел в поворот на проспект. От визга тормозов заложило уши, но Рыков педаль газа не отжал.
      - А-а, сволочи! - орал он. - У меня, у Рыкова, деньги красть?! Я покажу вам, уродам недоношеным, как красть! Я вам задницу на фашистские знаки разорву! Глаз на пятку натяну и моргать заставлю! Ноги повыдергиваю! И спички вставлю, чтоб было на чем в туалет ходить! С-суки позорные!
      Гаишный "шевроле" он заметил слишком поздно. Возле него стоял длинный капитан и ленивым взмахом руки останавливал редкие иномарки. Сбор "урожая" у него пришелся на ночную пору.
      Рыкова останавливали частенько. Чистенький вид его трехсотого "мерса" всегда привлекал внимание ребят с жезлами. И каждый раз он мягко притормаживал, выслушивал глупые вопросы гаишника, отдавал ему права с аккуратно вложенным в них полтинником, получал права назад уже без полтинника и с полным безразличием в душе к стражам дорожного порядка уезжал по своим делам.
      Сегодня Рыков не хотел делиться. Капитан, стоящий возле "шевроле", показался ему еще одним членом банды, обокравшей его на двести тысяч долларов с лишком. Отдавать ему еще и полтинник, а скорее всего, и больше за превышение скорости он не хотел.
      - Пошел в задницу! - сквозь лобовое стекло проорал Рыков и на взмах руки не отреагировал.
      "Шевроле" в погоню не сорвался, но когда Рыков попытался свернуть вправо, именно оттуда на него волком вылетел гаишный "форд" и мегафонным голосом приказал остановиться. Рыков ощутил себя рыбешкой, попавшейся в сети. Злость вспыхнула с новой силой. В уже еле тлеющий огонек словно бы плеснули бензина. И он почувствовал, как ожгло его это пламя, как сдавило с силой виски.
      - Да пошли вы, твари! - заорал он и бросил машину влево, в проулок.
      В зеркале заднего вида тут же возник капот бело-синего "форда". Что-то прежнее, вроде бы прочно прижившееся к душе Рыкова, потребовало: остановись, дай гаишникам насладиться штрафом, но его тут же заглушил другой голос: ты же пьян, они отберут и права, и машину. Руки повернули руль влево, на выезд из проулка. Второй голос оказался сильнее. Он подчинился ему.
      "Мерс" вылетел на набережную Москвы-реки. Даже в час ночи здесь было немало машин, и Рыкову пришлось выписать змейку вокруг двух "жигулей"-тихоходок, чтобы хоть немного оторваться от "форда". Мегафонный голос орал и матюгался, но Рыков и слышал его, и не слышал. Зрение сейчас было главнее ушей. Он как бы весь превратился в огромные жадные глаза, и даже кошачье шевеление усов, его пушистых рыжих усов, ощущалось шевелением ресниц под огромными, жадно вбирающими в себя серый асфальт глазищами.
      Милицейский "уазик" он заметил еще издалека, но когда этот же "уазик" пересек двойную сплошную линию и пошел на него влоб, ноги Рыкова сами вспомнили о своем существовании. Впервые за эту чумовую гонку он перенес ступню с педали газа на тормоз, и "мерс", тоже, видимо, уже и забывший о тормозах, тупо дернулся, пошел боком и со всего хода хряснулся правым бортом в столетний ствол липы.
      Мутным, дергающимся взглядом Рыков посмотрел на дверь "мерса", приехавшую прямо к его правому плечу, и с натугой, комом, проглотил ужас.
      - Со... со... сорок тыщ дол... ларов, - сухими губами оценил он новую потерю и тут же вздрогнул от рева мегафона.
      Скользя пальцами по дверце, он все-таки нащупал рычажок. Дверь поддалась легко, будто машине и вправду надоел этот пьяный дурак, и выпустила его на улицу.
      Речная свежесть обожгла лицо, на секунду вернула трезвость, и этой короткой, вспышечной секунды Рыкову хватило на то, чтобы обернуться и увидеть разворачивающийся между деревьями "форд". Страх бросил его к черным скалам зданий. Спотыкаясь и хрипя, Рыков добежал до пыльных колючих кустов, упал прямо в них, проломив их грудью, а в голове скороговоркой пульсировало: "Дай! Дай! Дай!" Он сжал ладонями уши, но слова просачивались и сквозь пальцы. Только звук получался каким-то писклявым, будто теперь у него клянчил деньги ребенок.
      Рывком он отпустил ладони и сразу понял, что стонет "Дай! Дай! Дай!" гаишная мигалка на "форде". Обернувшись и отодвинув ветку, он четко, будто днем, увидел облитый огнем фар свой изувеченный "мерседес", увидел людей в бледно-синей милицейской форме, увидел зевак, вылезающих из останавливающихся на набережной легковушек, и вдруг перестал ощущать себя рыбой, пойманной в сети. Он вспомнил, то он - Рыков, что у него есть крупная фирма, что он не последний человек на земле, и это чувство собственной значимости подняло его с повлажневшей травы. Да, он угробил трехсотый "мерс", но это был его собственный "мерс", да, он был пьян, но пусть уж накажут за пьянство, отберут права, чем станут стыдить завтра, как мальчишку, который нашкодил да убежал.
      Рыков зло, но зло к самому себе, отряхнул брюки, пиджак и уже хотел повторно проломить кусты грудью, но то прежнее, что превратило его во время безумной гонки в глаза, неожиданно окаменило его.
      - Твою мать! - только сейчас заметил он.
      На "мерсе" красовались номера чужой машины. Сам того не желая, он угнал ее от ресторана. Ноги уже не хотели идти к разбитому лимузину. Он не ощущал их.
      Пиликание "сотовика" в кармане пиджака шибануло его в пот.
      - А!.. Кто?!. Чего?! - прохрипел он в трубку.
      - Это я, Барташевский, - мягко ответила она.
      - Ты это... чего?
      - Я тут вечером был занят. Не успел доложить. А тут вспомнил. Я кресло тебе заказал. Завтра привезут. Максимальная ширина. Шире уже не бывает. Шире - только диваны...
      - Ну ты это... А если я сплю?.. Чего ты звонишь?
      - Ты - спишь?
      Раньше двух-трех ночи Рыков редко заявлялся домой. В вопросе Барташевского сквозили и удивление, и любопытство.
      - Ну не сплю я!.. Так что, надо про всякую ерунду звонить!
      - Я хотел узнать, как банкиры...
      От упоминания о них Рыков проскрипел зубами. Мигалок вокруг вросшего в дерево "мерса" становилось все больше, и от их воплей "Дай! Дай! Дай!" можно было задохнуться.
      - Твари они, а не банкиры, - прохрипел Рыков. - Дай! Дай! Дай!
      - Что? - не понял Барташевский.
      - "Бабки" требуют!
      - А что в этой... в милиции?
      В безразличии тона, с каким задавался вопрос, четко ощущалось:
      Барташевский звонил вовсе не из-за банкиров и не из-за кресла.
      - Облом. Полный облом, - вспомнил мрачного милицейского
      подполковника Рыков.
      - Ты же сам говорил, они поймали парня с твоими кредитками. Точнее, с подделанными под твои...
      - Ничего не подделанные! У него нашли одну мою. Помнишь, я тебе говорил месяцев восемь назад, что потерял кредитку...
      - Так это она?
      - Да. Он успел тогда чуть-чуть с нее погреться. Тыщи на три. Я потом счет аннулировал.
      - А других у него не нашли?
      - Нет, - раздраженно прохрипел в трубку Рыков.
      Шепот у него не получался. По горлу скребли невидимым наждаком, а та штука в организме, которая отвечает за слюну, отказывалась работать. И от этой неожиданной забастовки он воспринимал свежий воздух ночи каким-то жгучим и сухим. Точно и не посреди Москвы он стоял, а посреди пустыни.
      - Значит, надежда исчезла? - расстроился Барташевский.
      - Мент этот... такая сука! Он мне говорит: ищите воров в своем окружении. Возможно, что вором может быть и жена... Тварь! У моей Лялечки куча недостатков, но красть она не будет. Тем более у меня. Да я за нее...
      - Это он зря, конечно...
      - Там все - сволочи. Им плевать на меня!
      - А ты рассказал им об исчезнувших деньгах... Ну, твоих и моих?
      - Нет, - еле выжал Рыков.
      Он только в эту минуту вспомнил о швейцаре. Только один человек на
      земле - этот краснолицый манекен с екатерининскими бакенбардами
      - видел, как Рыков заводил чужой "мерс". А может, он
      преувеличивает? Может, и не видел швейцар его буйного отъезда? В
      плохое верится сильнее, чем в хорошее. Накативший из ниоткуда страх неожиданно увлажнил рот. Словно бы лопнула внутри та штука, что бастовала.
      - Мне лететь надо, - промямлил он в трубку. - По делам... У меня дела...
      Он зашарил по карманам. Где-то в брюках прятались несколько стодолларовых купюр. Рыков презирал портмоне, считая их бабской безделушкой, и всегда рассовывал деньги по карманам.
      Мятые серо-зеленые стольники он нащупал у пояса, в тайничке. Только они могли сейчас спасти его. Швейцар, как и положено представителю его профессии, легко покупался. Но гаишники могли опередить Рыкова и купить чуть раньше.
      - Платоныч, - оборвал его лихорадочные мысли Барташевский, - деваться некуда. Я должен ехать в командировку в Красноярск. Следы - там...
      - Что? - не услышал Рыков.
      - В Красноярск, говорю, лететь надо...
      - Да лети ты куда хочешь!
      - А насчет метров чего?
      - Каких метров?
      - Ну, будем одни и те же метры по второму разу продавать? Наш разговор помнишь?
      - А-а, черт с ними! Продавай! Впаривай дуракам эти метры!
      Нажатием клавиши Рыков омертвил "сотовик" и, прихрамывая, бросился между домами во двор. Прощально повернулся и с неприятным чувством у сердца увидел, как коротенький гаишник нагнулся к номеру "мерса" и аккуратно записал его в блокнот.
      Глава восемнадцатая
      ГАИ, ГАИ, МОЯ ЗВЕЗДА...
      А ровно через восемь часов одиннадцать минут в расположенном на полторы тысячи километров южнее от Москвы курортном городе Приморске другой гаишник, повыше и посимпатичнее того, столичного, тоже нагнулся к номеру "мерса", но только не покореженного, а очень даже целенького, хотя и десятилетней германской выдержки, и с видом беспощадного судьи оценил этот номер:
      - Покрасить бы не мешало. Цифры совершенно не видны.
      - Это грязь, а не ржавчина, - высунувшись из окошка, разъяснил румяненький, кругленький водитель. - Я помою - и все...
      - А почему не пристегнут ремень безопасности? - подошел к его дверце гаишник.
      - Так я ж не еду! Я ж на ваш сигнал тормознул! Я только что отстегнул! Я...