Воровские гонки

      Он даже открыл дверцу. Но тут у стекляшки аэровокзала, ломая общий идиллический порядок, вывалила толпа в черных масках, а в самой ее середине, возвышаясь над масками на целую голову, белела перепуганная физиономия, Лица с такого расстояния было не разглядеть. Но рост, костюмчик и плечи принадлежали явно Боссу.
      - Все-таки взяли, - еле слышно произнес Жора Прокудин.
      - Что взяли? - не поняла Жанетка.
      - Босса.
      - Где?
      - Вон, - показал он на белую физиономию , которую безлицые омоновцы старательно заталкивали в черную "Волгу" с мигалкой. - Это он. Они его все-таки арестовали... Ко-озел... Я же предупреждал. Я же просил...
      - Надо бежать, - первое, что пришло в голову, ляпнула Жанетка и щелкнула замком задней дверцы.
      - Куда?!
      - Побежали! - потребовала она.
      - Сиди...Они нашей машины не знают. Проедут - потом свалим...
      Водитель слушал и ничего не понимал. Во всем, что обычно происходило в его машине с пассажирами, он искал самое худшее для себя - отказ от платы за проезд. Намеков на это вроде бы не было, но неприятное "бежим" прозвучало дважды, и он, на всякий случай, тоже щелкнул замком дверцы.
      - Сиди! - прошипел Жора Прокудин. - Едут.
      Он закрыл нос и рот ладонью и, вдыхая в нее едкий, пахнущий горелыми пирожками, пот, расширенными глазами проводил проехавшую "Волгу" с затемненными стеклами, грязный омоновский автобус и поневоле вздрогнул от крика ди-джея из радио:
      - Счастливые ментов не замечают!
      Грянул бесшабашный джаз, и Жора, задохнувшись не к месту веселой мелодийкой, заорал:
      - Выруби свой музон! Слышишь?!
      Волосатая лапища мышкой бросилась к черной щели радиоприемника, уничтожила завизжавший поросенком саксофон.
      - Что он вякнул? - ошалело спросил Жора Прокудин у всех сразу.
      - Кто? - не поняла Жанетка. - Шофер ничего не говорил...
      - Нет!.. Что по радио тот трепло сказал?
      - Счастливые трусов не надевают, - нехотя продублировал водитель. - А что?
      - Ничего! - огрызнулся Жора Прокудин и враз стал мокрым.
      Его будто бы за секунду опустили в ванну с соленой водой. Или в огуречный рассол. Он ни разу не окунался в огуречный рассол и потому не знал, насколько он соленый. И соленый ли он вообще.
      Справа от стеклянных дверей аэропорта стоял в стильном синем костюмчике Босс и пальчиком манил к себе.
      - Шизуха косит наши ряды, - тихо, но четко произнес Жора Прокудин и распахнул дверцу. - Если он не виртуальный, значит, я совсем нюх потерял...
      - Ты чего бормочешь? - испугалась Жанетка.
      - А деньги? - совсем другим вопросом попытался сдержать его водитель.
      - Гусары денег не берут.
      Он выбрался на солнцепек и почувствовал себя еще хуже. Пот жег не хуже соляной кислоты. Возможно, лучи солнца порождали внутри пота дикую химическую реакцию. Или кожа стала слишком чувствительной после нервотрепки последних суток.
      Не отрывая взгляда от пальчика, крючком качающегося в воздухе, Жора Прокудин пересек отделяющие его от пальчика двести - двести пятьдесят метров и где-то шагах в трех от Босса понял, что никакой шизухи нет, что в психбольницу ему сдаваться рано, а зрение, как было, так и осталось по единице на каждом глазу.
      - Здо... до... дор-рова, - переиграв со спокойствием в голосе, поприветствовал он Босса.
      - Здравствуй, красавчик, - ответил Барташевский и с размаху влепил Жоре Прокудину пощечину.
      - За что? - попытался он остудить боль на щеке мокрой ладошкой.
      - Потом узнаешь. Это в совокупности. По семи статьям.
      - Каким статьям?.. Босс, я видел, как омоновцы загребли какого-то деловара... Я думал, это ты... Поверь, Босс, я не лапшу на уши вешал. Ведь скажи, были же омоновцы?..
      - Были, красавчик, были...
      - Я же не фуфло гнал... Я типа того, что спасти тебя хотел, Босс...
      - Не Босс, а мистер Барташевский... Запомнил? Про себя потренируйся. Мысленно. Мы с тобой теперь будем гражданами великой Америки. Въехал?
      - Йес, мистер Барташевский!
      - Еще раз по роже впаяю!
      - Не надо, - отступил на шаг Жора Прокудин и ощутил себя чуть безопаснее.
      С людьми, выше тебя ростом почти на голову, лучше всего держать дистанцию. Вблизи чувствуешь себя как-то ущербно. А уж рядом с красавчиком Барташевским, выряженным в тряпки от Кардена, - тем более.
      - Жанетка в машине? - бросил Барташевский ленивый взгляд на "москвич".
      - Да... С вещами...
      - Тащи ее сюда... С вещами...
      - А кого это... омоновцы взяли-то?
      - Да лоха одного, - поморщился Барташевский. - А ты думал, меня?
      - Никогда, Бо... мистер Барташевский!
      - Вот это верно... Пошли. Нас ждет сладкий воздух свободы...
      Глава шестьдесят шестая
      ДОСЬЕ ВЕЛИКОГО БОССА
      В салоне "боинга" было так тихо, будто они не летели над Атлантикой, а висели.
      Жанетка спала, обжав своими тоненькими пальчиками жорину пятерню, и каждые пять минут вздрагивала. И всегда после такого толчка она что-то беззвучно шептала накрашенными губками. Возможно, она разговаривала с Топором. Жора тоже любил разговаривать с Топором. Есть какое-то тайное наслаждение в беседе с человеком глупее тебя. Хотя вряд ли для Жанетки это чувство было главным.
      - Не хочешь посмотреть? - покачал в воздухе небольшим фотоальбомчиком Барташевский.
      - А зачем?
      - Для развития интеллекта.
      - Я и так вроде не жалуюсь...
      - Странно... А мне казалось, что все слишком запущено.
      Прикольные интонации Босса-Барташевского всегда вызывали внутренний протест у Жоры Прокудина. Умом-то он понимал, что из всех дел, которые они вместе наворочали, самыми удачными, самыми прибыльными получались именно те, что придумал Барташевский. Вся же его самодеятельность по большей мере заканчивалась плачевно. Но он упрямо не соглашался с этим. Примерно, как все футбольные болельщики не хотят согласиться с тем, что наша сборная никогда и нигде ничего не завоюет. И чем дольше они не хотят согласиться, тем яснее становится, что футболисты и вправду ничего не завоюют.
      - Посмотри, красавчик. Тебе это действительно полезно, - положил Барташевский фотоальбомчик со скользкой, как лед, и холодной, как лед, обложкой на колено Жоре Прокудину.
      Тот нехотя раскрыл его, но то, что он увидел на первой же страничке, заставило его высвободить правую кисть из объятий жанеткиных пальчиков.
      Под прозрачной полиэтиленовой пленкой лежала листовка с его фотороботом. Над родным лицом, чуть изувеченным зауженным лбом и чересчур мясистым носом, висела зловещая надпись "Разыскивается преступник".
      - Что это? - с холодком в груди спросил Жора Прокудин.
      - Работа Винсента Ван-Гога. Называется "За секунду до того, как я отрежу себе ухо". Некоторые эксперты путают это произведение искусства с поздним автопортретом Рембрандта ван Рейна...
      - Откуда это? - задал Жора уточняющий вопрос.
      - На каждой бумажке, выпускаемой отечественными типографиями, стоят выходные данные. Поищи. У тебя глазки хорошие.
      "Прим. тип. им. XXV с. КПСС", - нашел Жора Прокудин точечные буковки в правом нижнем углу бумажки. Там же стояло - "тир. 500 экз.".
      - Пятьсот штук? - скорее удивление, чем испуг ощутил он.
      - Да, Жорик. Сумасшедший тираж. Ты - практически живой классик. Теперь о тебе вся страна узнала. Можно налево и направо интервью давать...
      - Значит, ты...
      Только теперь он понял, что Жанетка не ошиблась, признав в человеке, бросившем свою машину поперек дороги милицейского "уазика", Барташевского.
      - Значит, я, - не стал отказываться бывший коммерческий директор и ослабил узел на галстуке. - Листай дальше, мой юный читатель. Эта вещь будет посильнее "Фауста" Гете.
      Палец неохотно выполнил то ли просьбу, то ли приказ. С левой странички сквозь полиэтилен смотрел на Жору бешеным взглядом Топор. Его объемный фоторобот получился еще лживее. Во всяком случае, нос у бывшего боксера имел гораздо меньшую кривизну, а губы ну уж совсем получились какими-то негритянскими. Впрочем, в горячечной памяти милиционеров он остался с разбитыми губами, и их единодушие в составлении фоторобота можно было оправдать.
      На правой страничке краснел чуть смазанный движением багажник "жигулей".
      - А это чего? - не сразу догадался Жора Прокудин.
      - "Жигули".
      - Я и сам вижу.
      - Правда? А я, грешным делом, решил, что ты его с "роллс-ройсом" спутал.
      - Это...
      Вспомнил. И неприятно ощутил, как почернело все внутри.
      Точно - именно Барташевский спас их в Приморске от погони.
      - Стильные у вас были похороны, - приколол он. - Это же надо так промахнуться с местом. Ехали на Алтай к милой бабушке, а попали в Приморск. Могу сказать только одно: тебе, Жорик, ни в коем случае нельзя работать штурманом. Ни летным, ни морским. Сходу железо загубишь!
      - Мы туда потом заехали, - придумал Жора. - Отдохнуть после похорон. Надо же было расслабиться...
      - Самолетом летели?
      - Самолетом.
      - А как так получилось, что Топор, царство ему небесное, и Жанетка сразу из Москвы рванули в Приморск поездом?
      - Они... они не были на похоронах. Они сразу туда. А я - на Алтай. А потом уже к ним...
      Жора Прокудин с жалостью вспомнил три "левых" паспорта, исчезнувших вместе с вещами из поезда. По одному из них, на имя некоего Григоряна, он и взял билет. У Жанетки и Топора такой маскировки не было. Барташевский вычислил их через желдоркассы. Билеты же на поезда сейчас только по паспортам продают. И в кассе - все данные: фамилия, имя, отчество, номер и серия паспорта. Полицейщина чистой воды!
      - Ну, листай, листай... Не робей, - предложил Барташевский. - Прошлое уже не повторить. Оно состоялось. Таким, как есть... Помнишь, как поет Пугачева, "Фарш невозможно повернуть назад и миксер языком не остановишь..." Я ничего не напутал?
      - Нет, - бесстрастно ответил Жора Прокудин и безо всякого желания перевернул твердую страничку.
      В обеих полиэтиленовых кармашках на этот раз скрывались газетные вырезки. Левая была совсем крохотной. Заметка называлась "Авария гидросамолета". Не слишком въедливый приморский журналист сообщал, что во время плановых учений гидросамолета воинской части, дислоцирующейся в их городе, совершил посадку на воду, но не смог самостоятельно вернуться на базу. Его буксировали флотским тральщиком.
      - И все? - вслух удивился Жора Прокудин.
      - Военные умеют хранить свои тайны...
      - Какие... тайны?
      - А ты не в курсе, почему этот доблестный гидросамолет типа "бэ-двенадцать", то есть самый облетанный и надежный гидросамолет, не смог взлететь после приводнения?
      - Откуда я знаю, почему!
      - Ну ладно... Читай дальше.
      Заметка на правой страничке была уже явно не провинциальной. В губерниях нет таких красивых заголовочных шрифтов. А может, и есть, но они их не применяют, чтобы уж совсем не обидеть столицу.
      Заголовок сразу понравился Жоре Прокудину.
      - Во брехуны! - обиделся он. - Это же надо так переврать! Софрон, а не Степан! И не...
      - Чего замолчал?.. Давай-давай! Долби журналистскую братию! Врут без остановки, а мы глотаем и даже не травимся... Или травимся?
      - А что я такого сказал?
      - Практически ничего... Кроме более точных данных об авторитетах славного города Горняцка. Так каким ветром вашу кашелку туда занесло?
      - Точно кто-то стучал! - не сдержался Жорики повернул к Барташевскому разгоряченное лицо. - Топор?
      - Людям надо доверять, - манерно поставил он ударение на второй слог. - Никто не стучал, красавчик. Мне стоило немалых трудов засечь, куда вы рванули с песчаных пляжей Черного моря. Вы же, шустряки, билеты купили не в Приморске, а на третьей станции от него,, в горах. Что так?
      Жора Прокудин молчал, не в силах вспомнить, почему же они выписали такой зигзаг. Кажется, Топор сказал, что оскорбленные менты будут пасти их на вокзале, и тогда Жанетка предложила ехать в горы на автобусе, а уже оттуда до Горняцка - поездом.
      Не отвечая, Жора перевернул еще одну страничку и теперь уже не сдержал улыбки. На плохом газетном фотоснимке шел митинг. Над головами граждан, лица которых были намертво сгублены ретушью, висели лозунги "Верните деньги вкладчиков!", "Директора "Резиновых гвоздей - к ответу!", "Требуем вмешательства мэра города!" Знакомый фасад дворца культуры шахты имени Пролетариата Донбасса нависал над толпой и выглядел умело сделанной декорацией.
      - Нехорошо, Жорик, - укорил Барташевский. - Нельзя отбирать деньги у электората. Они же потом не пойдут к урнам.
      В правый кармашек была вбита непомерная газетная вырезка. Заботливые руки Барташевского сложили ее не менее шести раз. Развернув ее и развернув, между прочим, с неохотой, а только потому, что Босс бы все равно потребовал это сделать, Жора Прокудин с удивлением прочел заголовок "Дело Кузнецова" и уже с радостью - авторскую подпись с пометкой под фамилией - "г. Красноярск".
      - Я никогда не был в Красноярске, - отрапортовал он голосом победителя.
      - Естественно. Это же дальше Алтая...
      - Нет, Босс... Но я действительно ни разу не был в Красноярске...
      - А фамилия тебе ни о чем не говорит?
      - Кузнецов?.. Ну, обычная фамилия... Можно сказать, затертая...
      - Это память у тебя затертая! Кузнецов - коммерческий директор из Красноярска , которому мы толкнули технику. Вспомнил?
      - Мне это читать? - поинтересовался Жора, есть ли подобная пытка в планах Барташевского.
      - Не нужно. Там слишком много трупов. Я лично не люблю такие тексты... Из-за того, что вы затянули отъезд в Америку, сыщик Рыкова по фамилии Дегтярь безо всякого труда вышел на ложный след. Но его свидание с Кузнецовым могло подарить ему и ниточку верного следа. Я не позволил Кузнецову совершить такую пакость. Правда, боюсь, именно там человек без пальца Дегтярь почувствовал азарт охотника... Да, наверное, именно там. Иначе бы он так не бесился в последние дни...
      Следующий разворот фотоальбомчика тоже состоял из газетных вырезок. Небольших, но колких. Заголовок над левой испугал Жору Прокудина.
      "Органами правопорядка задержан бывший президент правления банка "Чага". У вкладчиков появилась надежда, что им возвратят украденное".
      Странная манера последних лет пересказывать в заголовках содержание текстов могла появиться только от ожидания, что никто больше не будет читать эти тексты. Жора - прочел. И узнал, что бывший шахтер, случайно проходивший мимо сарая заброшенного угольного склада заброшенной же шахты, услышал странные звуки за стеной и вызвал наряд милиции. Доблестные стражи порядка взломали дверь с помощью все того же шахтера и обнаружили прикованных к стальной балке двух небритых исхудавших людей. Один из них, судя по документам, оказался находящийся во всероссийском розыске бывший президент правления банка "Чага" Эдуард Гвидонов. Задержанный уже доставлен в Москву.
      А на правой заметке, точнее, сводке о преступности за неделю в Московской области красным фломастером были подчеркнуты две строчки. В них сухо сообщалось о нападении с целью ограбления на дачу. Событие попало в сводку благодаря убитому охраннику. О связанном ими седом ничего не говорилось. И спрашивать об этом Барташевского не хотелось. Он, конечно же, знал, развязался ли язык у деда, но Жоре Прокудину был неприятен уже сам факт разговора.
      Фотоальбом выглядел рентгеном, просветившим его насквозь, до последней косточки. Казалось, что на следующих страничках будет уже не прошлое, а будущее. Барташевский ощущался колдуном-предсказателем, перед которым нет никаких преград. В душе стало черным-черно. Ее будто бы измазали краской с газетных заметок.
      - Нашли ваши сокровища? - бесстрастно спросил Барташевский.
      - Какие со...
      - Банка "Чага", - прервал он его. - Сколько там было на кону? Два миллиарда долларов?
      - Все-таки Топор раскололся, - понял Жора Прокудин.
      - Раньше бы он раскалывался!.. В не в машине перед тем, как идти к Дегтярю... Не наворочали бы столько глупостей!
      - Босс, но я серьезно верил, что подниму это дело...
      - И ты не знал, что "Чага" играла с билетами "МММ"? Играла по-крупному?
      Как кровь из ранки, с болью выдавил Жора Прокудин:
      - Откуда?
      - А все потому, что ты не при деле!.. Тусуешься сам по себе. Ну, ладно. В Штатах я тебе найду достойное занятие. Тебе что по душе: финансы или маркетинг?
      Перевернув еще одну страничку, Жора Прокудин с наслаждением обнаружил чистые листы. Ну вот совершенно чистые листы.
      Будущего еще не было. И от сердца отлегло.
      Глава шестьдесят седьмая
      АМЕРИКА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ
      У таможенной стойки нью-йоркского аэропорта имени Кеннеди к негру в белоснежной рубашечке со смешными погончиками и при фуражке порывисто подошли еще два негра. На обеих мешком сиделатак хорошо знакомая российскому зрителю по фильмам "Полицейская академия"-один, два, три и так далее синяя форма американского стража закона и порядка.
      - Копам улыбайтесь, - со знанием дела пояснил Барташевский и подал пример, выставив на всеобщее обозрение тридцать два своих белоснежных зуба.
      Ни Жора Прокудин, ни Жанетка его примеру не последовали. В голове у Жоры все еще переворачивались льдистые странички фотоальбомчика, а Жанетке чудилось, что сон продолжается, и когда они на самом деле прилетят в Нью-Йорк, их встретят не негры, а белые.
      Полицейские не ответили улыбкой на улыбку. Пристально изучив голливудские зубы русского гостя, они с холодными масками на лицах приблизились к стойке и на рыкающем американо-английском спросили:
      - Вы - мистер Барташевский из России?
      - Да. Это я, - на мягком английском ответил бывший коммерческий директор и почувствовал свое явное превосходство не только над Жориком и Жанеткой, но и над картавыми полицейскими.
      - Это ваш багаж, мистер Барташевский? - голосом робота спросил негр, который потолще. Первый вопрос тоже задавал, кажется, он.
      - Да. Вы правы. Два чемодана и спортивная сумка.
      Сумка, произнесенная им как "бэг-г", лежала поверх чемоданов. Ее черные бока лопались от натуги и делали ее похожей на голову негра, раздувшего щеки. Во всяком случае, Жора Прокудин по телеку видел такую дынеобразную голову у одного из негров, играющих в баскетбол.
      - Мы хотели бы в вашем присутствии осмотреть ваши вещи, - нехотя произнес все тот же полицейский.
      Второй упрямо жевал то ли жвачку, то ли собственные губы. Он выглядел человеком, который меньше всего в жизни любит досматривать чужие вещи.
      - Досмотреть? - заволновался Барташевский.
      Ничего недозволенно для ввоза в блаженную Америку у него не было. Это он помнил точно. Но он только сейчас заметил, что оба негра - лысые, а, точнее, налысо обриты, и ощутил к ним легкую ненависть. Во всяком случае, безразличия, испытанного в самом начале их знакомства уже не было.
      - У вас есть санкция на обыск? - поинтересовался он.
      - Досмотр в нашем присутствии сделает представитель таможни, переложил отвественность на чужие плечи толстый полицейский.
      - Ну хорошо... Смотрите, раз положено, - сдался Барташевский.
      Вместо таможенника к сумке подошел жвачный полицейский. Он легко сорвал ее с горы чемоданов, прожужжал замком-молнией и ловким движением, словно фокусник, выхватил из нутра пакетик с белым порошком. На глаз он весил не больше пятидесяти граммов.
      "Босс совсем шизанулся, - вяло подумал Жора Прокудин. - Зачем
      он повез в Штаты зубной порошок?"
      Полицейские обменялись торжествующими взглядами. Худенький таможенник стоял с безразличным лицом. К нему от соседней стойки подошла девица в такой же форме со смешными погончиками на плечах. Слов произнесено не было. И от этого у Жора Прокудина похолодело внутри. Он понял, что это за порошок.
      - Йе-эс! - громче обычного сказал толстяк.
      - Йе-е-а! - по-спортивному громко ответил ему жвачный коллега.
      Это было единственное слово, которое услышал от него Жора Прокудин. Вполне возможно, что он не услышал бы и второго, останься рядом с негром еще на сутки. У жвачного полицейского был чуть кривоватый нос, и он напоминал Топора именно этим носом. Хотя, возможно, не только носом, но и губищами. Но не настоящего Топора, а с фоторобота приморской милиции.
      Щелкнув перочинным ножичком, толстяк на глазах у всех осторожно воткнул лезвие в пакетик, вынул его оттуда, понюхал острие ножа и, все так же рыкая, произнес любимую фразу полицейских всего мира:
      - Вы арестованы, мистер Барташевский!
      - В чем дело? - ошалелыми глазами смотрел на кончик ножа бывший коммерческий директор. - Это не мое! У меня не было в сумке этого пакетика!
      - Вам предъявлено обвинение в перевозке наркотиков в Соединенные Штаты Америки. Вы можете не отвечать на наши вопросы. Это ваше право. Кроме того, вы имеете право нанять адвоката. Если вы стеснены в средствах, полиция предоставит вам бесплатного адвоката...
      - Какие наркотики?.. Какой адвокат?.. Что происходит?.. Это съемки скрытой камерой?
      Барташевский таял на глазах. От его величия осталась лишь
      прическа. Но кожа под нею, судя по всему, так взмокла, что и
      причесочка вполне могла сползти с нее на пол. Жора Прокудин был
      единственным из присутствующих, кто знал тайну Барташевского. Его
      красивая прическа была не более чем париком. Великолепным,
      добротно сделанным париком.
      - Я требую объективного расследования! Я требую консула Российской Федерации! - и вдруг замер.
      Жанетка сделала шаг от него и прижалась к Жоре Прокудину. Без шиньона ее волосики выглядели куце и беспомощно. Если в самолете Барташевский воспринимал ее с иронией, даже с презрением, то теперь он ей позавидовал. У полицейских почему-то не было ни малейшего желания копаться в вещах его спутников.
      - Дегтярь! - уже по-русски выкрикнул он и под щелчки наручников на запястьях заорал Жоре Прокудину, заорал несмотря на то, что стоял всего в трех шагах от него: - Это - Дегтярь! Это козел без пальца! Он подставил меня!.. Он!.. Он!.. Он!.. Жаирзиньо, сделай все, чтобы вырвать меня из полиции! Спаси меня! Ты слышишь! Спа-аси!
      - А как? - развел тот руками.
      - Это - Америка! У них можно оставить залог за задержанного! Тогда меня выпустят! Оставь!
      - У меня сущие копейки, - вроде бы случайно коснулся он кармана брюк.
      В них объемно и приятно ощущался кошелек с семью тысячами долларов.
      - Получи по моей кредитке! Там - все наработанные по Рыкову деньги! Там - и мои деньги!
      - Следуйте за нами! - дернул за наручники толстый полицейский.
      Ему уже порядком надоел белый здоровяк, кричащий на непонятном, совсем не рыкающем языке.
      - Мистеры полисмены! - взмолился Барташевский. - Разрешите мне передать господину его пластиковую карту! Она оказалась у меня совершенно случайно!
      Жвачный посмотрел на толстяка. Тот лениво кивнул, и Барташевский не стал ждать слов. Он потянул руку негра своими двумя руками к боковому карману пиджака, достал оттуда бумажник, а Жоре Прокудину показалось, что его достали оттуда пухлые ручки негра.
      - Возьми вот здесь, в отсеке для кредиток! - протянул Барташевский к Жорику развернутый бумажник. - Вот эта, пестренькая!
      Других кредиток в портмоне не было.
      Двумя пальчиками, как горящую бумажку, Жора Прокудин вытянул из щели пластиковую карточку и опять вздрогнул от истеричного крика Барташевского:
      - Запиши код! Без его набора банкомат не выдаст наличные!
      Жвачный полицейский, уставший от крикливого русского и от неизвестного ему языка, больно дернул пленника за наручники, и Барташевский взвился:
      - Ой, ма-амоньки! Бо-ольно!.. Жорик, я тебя умоляю! Запомни код! Запомни!
      Он выпалил его под толчки в спину и, закончив, тут же начал повторять сначала. Полицейские волокли его за руки, и Барташевский не мог даже обернуться. Его медальный профиль в глазах Жоры Прокудина все сужался и сужался. Барташевский будто бы исчезал из его жизни. Исчезал навсегда. И когда окончательно исчез за дверью, Жора, не сдержавшись, произнес:
      - Пора линять.
      - Жора, что произошло? - прошептала на ушко Жанетка. - Неужели он вез наркотики?
      - Он назвал фамилию. Какую он назвал фамилию? Пушкарь? Скобкарь?
      - Кажется, Дегтярь... Да - Дегтярь...
      - Ты такого знаешь?
      - Нет. Первый раз слышу.
      - Без пальца, - повторил Жора Прокудин и осмотрел свою целую пятерню. - Он уже как-то говорил по телефону про сыщика без пальца. Он шел по нашему следу. Значит...
      - Бежим отсюда, милый, - взмолилась она. - Бежим...
      Жора знал совсем немного английских слов. Не больше тридцати-сорока. Половину из них он сказал таможеннику. Скорее всего, получилась абракадабра, но негр-таможенник улыбнулся, посмотрел на подошедшую к нему девицу-таможенника и шлепнул какой-то важный штамп на его бумаги. Путь к свободе был открыт. Америка впустила их на свои необъятные просторы.
      - Бежим, - вцепилась в руку Жанетка.
      - Мы пойдем. Сейчас, - успокоил он ее.
      Таможенник отрыжкой произнес что-то, и Жорик в ответ по-дурацки, по-барташевски улыбнулся всеми своими зубами. Они у него были неважнецкими. С детства.
      - Что он сказал? - дохнула испугом на ушко Жанетка.
      - Он восхищен твоей красотой. Говорит, что в Америке нет ни одной актрисы, даже в Голливуде, с таким личиком. У них бабы, говорит, сплошные крокодилы.
      - Серьезно? Он же всего два слова брякнул...
      - Иногда для выражения восхищения хватает и одного.
      Забросив на плечо свою единственную поклажу - черную кожаную сумку, купелнную еще в Приморске, сумку, пахнущую почему-то общагой военного университета, то есть пахнущую украинским борщом и жареной картошкой, Жора Прокудин понес отечественные запахи сквозь ледяной импортный воздух аэропорта, нагнетаемый мощными кондиционерами и у него возникло чувство, что он попал на другую планету.
      Первый же банкомат они нашли в здании аэропорта. В Москве Жора пользовался им не больше трех раз и уже ничего толком не помнил. Кнопок на нем было больше, чем на аккордеоне.
      - Тяжелый случай, - вздохнул он над молчаливым электронным чудовищем.
      - Извините, вы не с Додиком вместе летели? - навис над ним худющий джинсовый парень с влажными глазами.
      - Не-ет, - совсем не чувствуя расположения к незнакомцу, ответил Жора Прокудин.
      - Но вы только что прилетели из Москвы? - не унимался худющий.
      Его нижняя губа висела почти до края подбородка. На секунду было впечатление, что в эту губу вшит кусок свинца. Еще в детстве. Просто парень не знает об этом и до сих пор мучается.
      - Да, из Москвы, - ответила Жанетка. - А что?
      - А вы не заметили в салоне такого курчавенького человечка? Невысокенького?
      - Нет, - одновременно ответили они оба.
      Впервые в жизни Жора говорил одновремнно с кем-то правду. И этим человеком оказалась Жанетка.
      - Ну что? - из гулкой глубины аэропорта приблизился к ним среднего роста мужичок.
      Он был весь какой0то серый. И лицо, и рубашка, и джинсы на нем были серые. Только взгляд непонятно какого цвета глаз удивлял своим странным блеском. Глаза будто бы пытались осветить фигуру, но никак не могли перебороть общий фон.
      - Эти господа не видели Додика, - всплеснул руками долговязый.
      Его нижняя губа при этом дважды дернулась. Жоре опять стало жалко парня.
      - Это просто трагедия! - с необычной для серого человечка страстностью произнес он. - Это просто-таки "Гамлет"! Тетя Соня не выдержит такого удара! Неужели его не выпустили из Москвы?! Сейчас есть невыездные из страны? - обратился он к Жорику.
      - Вроде нету. Сейчас демократия.
      - В Латинской Америке тоже демократия, - не согласился серый человечек. - А правят генералы. И сплошные перевороты!
      - Ты все перепутал, - влез худющий. - Перевороты сейчас - в Африке.
      - И у них тоже есть! Слушайте, - встрепенулся серенький. - Я вижу, вы никак не осилите банкомат. Вам помочь?
      - А вашего Додика не прозеваете? - обернулся к залу Жора Прокудин.
      По нему ходило немало коротышек с курчавыми волосенками на головах. Они все выглядели додиками.
      - Я почему-то думаю, что он перепутал рейс, - уверенно решил худющий. - Он всегда, еще как мы жили в Одессе, путал номера рейсов. Подождем следующий самолет...
      - Давайте вашу карточку. Я покажу, как снять сумму, - протянул холенуб ладонь серенький.
      - Я сам, - медленно воткнул ее в щель Жора Прокудин, и банкомат беззвучно всосал карточку в себя. - Вы только покажите, что нажимать...
      - Вот здесь, - заслоняя от Жоры пульт, всунул свое перекрученное тело худой. - Вот эту кнопочку сначала.
      - А потом вот ту! - сунул и свое тело между Прокудиным и худым серый человечек.
      - Ай! - вскрикнул Жора. - Вы мне на ногу наступили!
      - Извините, мистер... Извините, - по-рабски залепетал серенький.
      Он вырвал свое тело, вбитое клином между Жорой и худым, но вырвал как-то так неудачно, неуклюже, вновь наступив Прокудину на ту же самую ногу и на те же самые пальца.
      - Больно же, ко-озел! - вскрикнул пострадавший и поневоле приподнял ступню над полом.
      Сначала полегчало, а потом боль вернулась еще более сильной.
      - Я там ногу натер, а ты...
      - Ради Бога, извините, - спиной вперед отступал от него серенький, по молитвенному прижимая сразу обе ладони к груди.
      - А теперь набирайте код, - напомнил со спины худой. - Не бойтесь. Мы не будем его смотреть... Боже! Это же Додик! Саша, смотри, вон там идет Додик! С чемоданом! Он все-таки приехал!
      - Где? - обернулся серенький и вдруг вскинул левую руку над головой в приветствии. - До-одик, мы зде-есь!
      Правую он почему-то упрямо держал у груди. Может, боялся, что от воления на пол вылетит сердце.
      Серенький понесся в глубину зала, смешно выворачивая ноги в стоптанных кроссовках. Жора смотрел на их подошвы и ненавидел именно эти кроссовки. Его натертые пальцы до сих пор обиженно ныли, вспоминая боль. Худой бросился чуть правее. Несмотря на внушительный рост, он растворился в толпе гораздо быстрее своего дружка.