Воровские гонки

      - Ага.
      - Не ага, а так точно!
      - Ну да... Точно...
      - Все!.. Конец связи!
      Антеннкой рации Дегтярь почесал натруженный лоб и вновь вернулся ощущениями к сундуку. Пока разговаривал, его вроде бы и не было. А закончил, так как будто внесли обратно.
      Пришел черед мобильного телефона. Достав его из другого кармана, Дегтярь сбивчиво, только с третьего раза набрал номер Кузнецова-старшего и сухо, как о погоде, спросил:
      - Вы помните, что было вчера надето на вашем сыне?
      - А что?.. Что-то стряслось?
      Трубка буквально напряглась в руке Дегтяря. Он даже удивился этому ощущению.
      - Нет, все идет по плану. Просто мне нужно для оперативно-розыскных мероприятий кое-что знать. Например, во что был одет ваш сын...
      - Нужно?.. Да?.. Ну, вот одет он был в... в куртку кожаную, коричневую, из напатона... Брюки?.. Брюки серые, хорошие. Кепки не было. Он не любит кепки...
      - А ботинки?
      - Ну, это я не помню... У него много ботинок. Он из Германии в последнюю поездку десятка полтора пар привез...
      - Каких фирм, не помните?
      - А зачем такие подробности?.. Вы ищите или нет?!
      - Ищу... Так каких фирм?
      - Что?.. А-а, вот жена его подсказывает... Что?.. Она говорит, что брали... Какие брали?.. А-а, вот, говорит "Саламандру", "Габор", и... Как?.. Еще вот "Рикель" какой-то... Или "Ригель"...
      - Понятно, - скосив глаза на вдавленные буквы "rieker", сказал Дегтярь.
      - Рубашка у него была...
      - Спасибо, больше никаких данных не нужно.
      - Про рубашку не нужно?
      В кармане опять захрипела рация. В кабинете Кузнецова-старшего ее звуки выглядели шуршанием мышей. В доме деда - хрипом человека, которого вот-вот должны задушить.
      - Одну минутку, - попросил Кузнецова-старшего Дегтярь и приблизил к уху рацию.
      - Это вы? - испуганно спросил экспедитор.
      - Что у тебя?
      - Я того... с черного хода и это... попросил повара... ну, который на кухне...
      - Быстрее докладывай!
      - Ну да... Я ему сказал, что дед мне типа того, что должен и прячется... Ну, он пошел в зал и это... короче, посмотрел чего там... Ну, дед через швейцара, а швейцар потом через официанта, значит, вызвали со столика одного там парня... Повар сказал, что парень у них часто гуляет. Он из каких-то там бандитов... Ну, дед с ним чего-то поговорил и только что из кабака вышел. Мне за ним топать?
      - Обязательно!
      - Тогда я пошел.
      - Иди, родной, иди...
      Постояв с опущеной головой, Дегтярь покачал вдоль корпуса двумя брикетами. В левой неудобно ощущалась рация, в правой еще более неудобно "мобила" Кузнецова-старшего.
      - Извините за паузу, - сказал он трубке, вновь поднеся ее к щеке.
      - Что там за швейцар?
      Дегтярь пожалел, что не отключил "мобилу", но пожалел еле внятно, для дела. Хотя дело его интересовало все-таки по большей части Кузнецова-старшего, а не его лично.
      - Скажите, у вас есть номер телефона майора, который ведет следствие по вашему сыну? - спросил он.
      - Майора?.. Конечно, есть. Он оставлял. И служебный, и домашний...
      Дегтярь обернулся к темноте за окном. Она была плотной, безлунной, и только неистовая работа сверчков делал ее не безнадежно черной.
      - Давайте домашний...
      - Сейчас... Сейчас, - зашуршал, задвигался Кузнецов-старший. - Вы прямо скажите, Михаил Денисович, есть какие-то сведения?
      - Пока нет. Я еще только в начале пути.
      - А нельзя ли побыстрей?
      - Это зависит от многих обстоятельств. В том числе и от телефона майора.
      - А-а, вот!.. Я нашел! Запишите!
      - Диктуйте, - закрыл глаза Дегтярь.
      Так он запоминал легче всего.
      Примерно через полминуты в той же трубке ожил сонный голос:
      - Кто это?
      - Квартира майора Селиверстова? - еще более сонным голосом спросил Дегтярь.
      - Да.
      - И я разговариваю конечно же с Селиверстовым?
      - Да.
      - Я - твой коллега...
      - Что?.. Кто это звонит? Это ты, Антип?
      - Я - не Антип. Я - майор милиции из Москвы. И хочу тебе помочь...
      - Из Москвы?
      Голос Селиверстова одолел дрему. Теперь уже чувствовалось, что он умеет командовать.
      - Ты ведешь дело о пропаже Кузнецова?
      - Моя бригада... Но там не совсем пропажа... Там...
      - Знаю. Скорее всего это убийство.
      - С чего вы взяли?
      - Да я тут в одном неплохом домишке на окраине города нашел ботинки Кузнецова-младшего. Чрезвычайно хорошие ботиночки. Либо Швейцария, либо Германия...
      - Извините, вы сказали, что вы - майор милиции из Москвы?
      - У тебя хороший слух. Шесть на шесть.
      - Мне начальство ничего не говорило о том, что к следствию подключена Москва. У нас, что, забрали дело?
      - Никто его не забирал. Я тут проездом. Кузнецов-старший попросил меня немного покопаться в этом дерьме...
      - Частный сыск?
      - Неважно. Суть в другом: я помогу тебе, ты - мне. Идет?
      - Как это? - удивился Селиверстов.
      - Если брать на перспективу, то дело Кузнецова-младшего - чистейший "висяк"...
      - Почему же?.. Мы и не такие распутывали.
      - Поверь моему опыту. Это - "висяк". Ты никогда не найдешь его трупа. Сам не найдешь. Но я подарю тебе эту победу. А ты дашь мне возможность хорошенько допросить человечка, которого я тебе подарю. Точнее, двух человечков...
      Глава тридцатая
      ПЛОХИЕ ЗАПАХИ НА КУХНЕ
      Маленький, коротко остриженый парнишка лет двадцати пяти встал с медлительностью чиновника, смертельно уставшего от многолетней власти и ежедневной лести от рабов-подчиненных, поднял на уровень лица полную рюмку водки и обратился, заметно заикаясь, к пяти остальным, сидящим вокруг этого стола:
      - А-а... чисто для березовской а-а... братвы полный въезд а-а... без понта, а-а... што кентовацца а-а... на-а... типа стрелках а-а... с ва-ашей бра-атвой никакого кайфа а-а... нету...
      - Без козырей! - громко поддержал парнишку сидящий по правую руку от него мужчина с разорванной и грубо, наслоениями шрамов сросшейся левой ноздрей. - Надо свару мантулить!
      - Ништяк, - хрипло ответил им сидящий напротив парнишки крепыш с квадратным злым лицом.
      - Куклить-то по делу можно до упору, а токо еси комбайнеровские не въедут? От нашего базару тогда один понт!
      - С ними а-а... базар уже оттоптали! Стрелка разведена! - качнул рюмкой парнишка-тостующий, и ледяная водка, расплескавшись, ожгла синие вытатуированные перстни на пальцах. - Клятву протырили, что бороду припечатывать а-а... не будут! Пастись будем с ними а-а... на пару!
      - Замарьяжили мы их, - снова подал голос хозяин рваной
      ноздри. - Век воли не видать!
      - А то! - снова качнул тостующий рюмкой и поправил постылый галстук.
      В ресторан почему-то без галстуков не пускали, и парнишка в очередной раз с внутренним смехом рассмотрел рубашки гостей с дурацкими красными лоскутами на шее. Они болтались петлями для висельников.
      - Ну, а-а... де-е-орнули за сходку! Чтоб черень меж нами не пробежала!
      Он опрокинул рюмку в отшлифованное горло, и грохотавшая в зале музыка вдруг оборвалась, будто парнишка одним махом проглотил и ее.
      - На пол! Всем на пол! - вспорол тишину бешеный голос. - Шаг в сторону - попытка побега!
      - Ни фига себе! - охнул рваноноздрый мужик. - Как за колючкой, мля, в натуре!
      - Псы! - добавил крепыш с квадратным лицом. - Псы навалились! Стволы прячь!
      - На-а пол, твари! - с наслаждением рявкнул еще раз омоновец с маской на лице, и компания за столом наконец-то последовала примеру зала, уже лежавшего ничком на полу со скрещенными на затылке руками.
      - Который? - спросил один омоновец другого.
      - Вон тот.
      Парнишка-тостующий с удивлением и брезгливостью ощутил на подмышках чужие злые пальцы и сам рывком попытался встать, чтобы не превратиться в безвольную куклу, но его треснули за эту попытку по затылку и хмуро порекомендовали:
      - Не дрыгайся! А то башку продырявим!
      Парнишка спорить не стал. Он с сопливого детства знал, что тот прав, у кого больше прав. Сейчас у него таковых не имелось вовсе. Россия - не Алабама и не Техас. Здесь полицейские о правах задержанному не напоминают.
      Его пинками вытолкнули из зала в пахучую парилку кухни, поставили лицом к стене, к жирной кафельной плитке, еще раз обыскали, вызвав у него смешок щекотанием по бокам, и наконец-то развернули лицом к свету.
      На фоне сковородок, кастрюль и тарелок парнишка увидел округлое бородатое лицо с синими кругами на подглазьях и еще более круглое лицо, скрытое шерстяной маской. В кривых прорезях маски едко-красным горели большие злые глаза.
      - Гуляете, падлы! - спросил обладатель глаз.
      - Начальник, ты а-а... скажи, за что а-а... наезд? - без боязни спросил парнишка. - Мы никого а-а... не укусили. Все чин чинарем...
      - Что-то рожа у тебя не местная...
      - Глаз - а-а... алмаз, - похвалил он маску и мелькнул быстрым взглядом по бородачу. Нет, его он нигде не встречал. Судя по лицу, бородач тоже на красноярца не тянул. На его лбу и щеках была навеки нарисована московская прописочка.
      - Чувствую я, ты из Березовки, - вроде бы угадывая, произнесла маска. - Попал?
      - А я а-а... не таюсь. Мы завсегда а-а... по средам в этом кабаке а-а... оттягиваемся...
      - Вместе с центровыми?
      Вздохом парнишка выразил все сразу: и раздражение, и усталость, и безразличие к злому омоновцу.
      - А что, нельзя? - без заикания спросил он.
      - Почему же!.. Вполне можно!.. Город делите или с центровыми союз на вечные времена мастырите?
      - Мы а-а... оттягиваемся...
      Маска хотела еще что-то спросить, но бородач опередил своего соседа. Он вежливо кашлянул и совсем невежливо спросил:
      - Сам, козел, про Кузнецова расскажешь или ботинком тебя в рожу сунуть?
      Кровь залила бледно-сизое, отсидочное лицо парнишки. Он провел по подбородку указательным пальцем правой руки, будто и вправду стирая стекающую сквозь кожу кровь, и еле ответил:
      - А-а... ты... а-а... я... а-а... чего ты... а-а... Ку... Кузнецова какого... а-а... вешаешь? Я а-а... Кузю и пальцем того...
      - Погоди, - снова вышел на первую роль в разговоре мужчина в маске. Мы тебя не про Кузю спрашиваем, - и, повернувшись к бородачу, разъяснил: Кузя, или Кузнецов Гога, это авторитет у группировки, которая пасет микрорайон комбайнового завода. Их так и зовут - комбайнеровские. Березовские Кузю не тронут. Кузя - почти вор в законе...
      - А то! - согласился парнишка.
      Его палец покинул подбородок, и лицо снова стало бледнеть.
      - Все равно его брать можно, - решил Дегтярь и тоже вслед за
      парнем провел пальцем по своей бороде. - Только за встречу с
      дедом. Прямая улика: ботинки - дед - бандит...
      - Кто бандит? - опять покраснел парнишка. - Я - честный пацан. Я Михан. Меня а-а... вся Березовка уважает. Я порядок держу и а-а... шантрапу не распускаю!
      - Не гони! - окоротила его маска. - Если б твои "быки" нормально рулили, у вас бы столько народу не зарезали!
      - Это волки! Они а-а... сами по себе! Как я их а-а... мог придавить? Они...
      - Это те, что за бутылку водки могли убить? - вспомнил рассказ курьера Дегтярь.
      - Да... Действительно волки, а не люди, - ответил омоновец в маске. Значит, говоришь, прямая улика?..
      - Без вопросов!
      - К деду точно - прямая, - частично согласился омоновец. - А к Михану?
      Парнишка сделал какое-то странное лицо, напрягся и необычно, одними глазами, улыбнулся.
      - Граждане начальники, - с настороженностью спросил он. - Вы про того а-а... деда базар ведете, что меня сегодня а-а... от столика позвал?
      - Бери его, майор, - устало решил Дегтярь. - Потом все, что нужно, из него вытрясешь... Нутром чую: Кузнецов - его рук дело... Ботинки...
      - Дедок этот а-а... шизик чистый! Он меня а-а... кликнул через официанта и а-а... спросил чтоб а-а... тачку мою а-а... помыть... Я ему чирик а-а... дал и сказал: иди а-а... дед, не мешай гулять. Я ветеранов а-а уважаю... У меня у самого а-а... дед - полный кавалер а-а... Славы...
      - Не гони, Михан, - укорил его омоновец в маске. - В Березовке ни одного полного кавалера ордена Славы нету! Я еще с тех лет... по комсомольской работе помню!
      Дегтярь искоса посмотрел на ухо майора, виднеющееся сквозь боковую прорезь на маске, и ему подумалось, что только бывший комсомольский активист додумался сделать эту прорезь. Вера в следователя, выросшего из рядов активистов-болтунов, ослабела до нуля.
      - Слушай, - не сдержался Дегтярь, - тебе "висяк" нужен или галочка за раскрытие? Ботинка и деда тебе мало?
      - Ну это... У моего деда в натуре первой а-а... степени нету...
      Это а-а... факт... Гнать не буду. Но он а-а... герой еще тот...
      Майор вскинул ко рту треснутую, плотно обмотанную синей изолентой
      рацию и спросил кого-то из подчиненных:
      - Деда взяли?
      Как он что-либо расслышал в диком хрусте и хряске, продравшемся из рации, Дегтярь так и не понял.
      - Тогда ведите на кухню, - приказал майор. - Что?.. Директор ресторана угрожает?! Скажи, чтоб заткнулся! А то я к нему завтра налоговую полицию пришлю!
      Вот это уже Дегтярю понравилось. Обесцветившийся, бледный, как моль, образ майора стал наливаться новыми красками. Он только теперь понял, что мальчика-главаря с именем-кличкой Михан майор все-таки арестует.
      Деда ввели два омоновца. Рядом с ним они смотрелись двумя бетонными опорами моста, между которыми застряла старая дырявая шлюпка.
      - Задержанный доставлен, товарищ майор! - объявила левая из опор.
      "Еще скажи: доставлен на кухню", - мысленно огрызнулся Дегтярь. Он на дух не переносил людей, которые говорили о том, что всем присутствующим и без того известно.
      - Что в зале? - спросил майор голосом человека, которому совершенно безразлично, что происходит в зале.
      - Обыск закончен. Изъяты три ствола, шесть ножей и семь тысяч с лишним долларов...
      - Доллары верни, - поморщился под маской майор.
      - Есть! Доллары сейчас вернем, - недовольно ответил омоновец и ушел в зал.
      - Вы задержаны по обвинению в... в... в соучастии в убийстве, объявил деду майор.
      Из горла у деда вырвался звук, похожий на хруст, с каким шлюпка ломает дно садясь на мель. Он вскинул треух, намертво сжатый в побелевших пальцах, икнул и снова ничего не сказал.
      - Вас спасет только чистосердечное признание, - заученно продолжил майор.
      - Как... ко... кое?
      Глаза деда метались по лицам. Он не мог понять, кто же говорит. Несмотря на бешеную дальнозоркость, очки он никогда не носил, но сегодня впервые об этом пожалел.
      - Если вы расскажете, каким образом было совершено убийство Кузнецова, мы будем ходатайствовать перед органами правосудия о смягчении вам меры наказания, - магнитофонным голосом, объявляющим остановку в автобусе, отмолотил майор. - Тем более, что мы уверены: вы случайно стали соучастником убийства...
      - Может, не убийства? - шепотом спросил майора Дегтярь.
      - Граждане а-а... начальники, - ожил Михан, - я, конечно, в институтах а-а... не учен, но я никак не врублюсь, про что а-а... базар?
      - Издеваешься? - прошипел майор.
      Дедок снова издал хрусткий звук и замолотил не медленнее зерноуборочного комбайна, собирающего богатый урожай:
      - Я понял! Я уже понял! Токо не арестовуйте мине! Я никого не убивал! Мине токо попросили на утой остановке у дома с железными дверями посидеть и уйтить оттуда токо кода хто мине преследувать втихую встанет...
      - Ты чего городишь? - не понял ни слова майор.
      - Погоди, - взял его за руку Дегтярь. - Говори, дед.
      - А я и говорю, што отсидел, а как коротенькой такой пацаненка из железной двери вышел и встал мине увзглядом сверлить, я и понял, што мужик дело говорил, - молотил и молотил дед, для убедительности взмахивая костистой ручкой, сжавшей треух. - Я, как он учил, тихенько до дому доехал, через стеклы ув доме засек, што пацаненок ушел, а яму на смену другой, помордатее, у кусты засел, я и сделал, как стемнело, второе, што мужик просил. Я до энтого ресторанту кабацкого типа добралси, проверил, што увторой пацаненок за мной идет, и тогды, значит, сунул генералу на увходе зеленую бумажку на десять долларов...
      - Какому генералу? - вконец запутался майор и одним движением отер пот с лица о шершавую ткань маски.
      - Швейцару, - поправил Дегтярь.
      - Вот-вот... Яму, штрейцару!.. Он кликнул такого мужичка, што в одежонке как артист...
      - Официанта, - теперь уже понял майор.
      - А тот кликнул мине, как и велел тот мужик, энтого самого парня... Вот... И яму я сказал так, как тот мужик просил... Сказал, што хочу яво машину помыть и усе...
      - Не может быть! - не сдержался Дегтярь.
      - Почему не может? - вытянул и без того худое лицо дед. - Я машину враз помыть могу! Деньги они завсегда нужны. А тот мужик попросил и...
      - А я вам чо а-а... бухтел? - с победным видом спросил Михан. - Он меня про а-а... тачку спрашивал! А на хрена мне а-а... его мытье нужно! У меня и так а-а... шестерок хватает!
      Дегтярю до боли в макушке захотелось спать. Прямо здесь, в духоте кухни, уже сделавшей его спину мокрой и липкой. И еще ему захотелось заплакать. Он еще никогда не встречался с таким хитрым соперником, как этот инкогнито, вчистую переигравший его через деда в серой фуфайке.
      - Как выглядел этот мужчина? - обреченно спросил Дегтярь.
      - Ну как?.. Обыкновенно, значится... Мущщина и мущщина...
      - Какого он роста?
      - Ну, представительный такой... Высокий...
      Дегтярь смерил деда взглядом. Такому все покажутся высокими.
      - Как лицо выглядело?
      - Ну, не могу сказать... Он это... болявый был. Усе время кашлял, шархвом рот и нос кутал... А потом это, граждане начальники, у мине зрение того... не ахти...
      Майор прыснул:
      - Ничего себе ахти! А хвост за собой сразу заметил!
      - Дык чего их не заметить?! Они ж почти у метре за мной чапали! Это и слепой бы увидал...
      - Сколько он тебе заплатил? - спросил Дегтярь.
      - Усе мои!
      - В камере ответит, - пообещал майор. - А тебя, Михан, я все-таки арестую.
      - За что, гражданин а-а... начальник?!
      - У твоего пристяжа... Ну, что с ноздрей, стволик нашли... Тэтэшечку... Въезжаешь?
      - А я-то тут а-а... при чем?
      - Может, ты и ноздрястого первый раз в жизни, как деда, видишь?
      Михан молча свел за спиной руки, вскинул подбородок, как делали герои в фильмах когда их вели на расстрел, и потребовал от майора:
      - Веди, а-а... начальник. Михан теперь закон а-а... завсегда уважает.
      Гигант-омоновец, оставив деда, приблизился к березовскому главарю и вывел его из кухни. И тут же стало слышно, как кипит, булькая, на сковороде масло.
      Пятерней майор содрал с лица маску, и Дегтярь, как и ожидал, увидел совсем не то, что ожидал. По говору у майора чудилось умное интеллигентное лицо, а белый свет ламп облил грубые крестьянские черты: изрытые оспой щеки, рыхлый нос, сдавленный в висках лоб. Без маски он выглядел гораздо хуже.
      - А ботинки? - спросил он Дегтяря. - Ты же говорил по телефону что-то про ботинки...
      - Он у тебя дома был? - спросил деда Дегтярь.
      - Кто? - переложил тот треух из руки в руку.
      - Дед Пихто!
      - А-а... Тот мущщина?!. Нет, не был. Он мине у городе устрел, возле рынку... Он сказал еще, што усе, как за мной слидять, они для хвильму снимають. Для юмора. Прозывается - скрытная камера!.. Я такое по своему телеку видал!
      Дегтярь вспомнил телевизор-ветеран с линзой, вспомнил окурок и, встрепенувшись, попросил майора:
      - Запроси своих, чтоб узнал, какие сигареты курит Михан!
      - А ничего супротив закону я не сделал, - напомнил о себе дедок. - Ни украл, ни пальцем никого не тронул...
      - "Кэмел", - перевел хрип рации на русский язык майор. - Это важно?
      - Где ты ключ от сундука хранишь? - спросил деда Дегтярь.
      - А тебе зачем?
      Треух в руке деда замер.
      - Где-нибудь в шкафу?
      - А откуда... ну, про сундук ты это?..
      - Значит, точно он был у тебя! - наконец-то склеил весь сюжет в одну ленточку Дегтярь.
      - Кто? Ключ? - перепугался дед.
      - Поехали ботинки посмотрим, - предложил майор.
      Пустым невидящим взглядом Дегтярь провел по лицу следователя, потом на такое же неощутимое лицо деда и вдруг почувствовал, что вряд ли когда-нибудь увидит лицо хитреца, подкинувшего ботинки Кузнецова в сундук, а потом приведшего их к главарю березовских бандюг. Рука потянулась к нагрудному карману. Под пальцами хрустнули новенькие стодолларовые купюры. Их предстояло отдать. А отдавать не хотелось. Дегтярь стиснул зубы и ему почудилось, что кто-то сейчас следит за ним через окна кухни и громко-громко, ехидно-ехидно смеется.
      Он резко обернулся, но окон не нашел. Их в кухне не существовало. Кроме одного - раздаточного. Из него был вид на перегородку. А на той перегородке висела картина красноярца Сурикова "Меншиков в Березове". От картины, от обледеневшего окошка, от тулупа Меншикова веяло вселенским холодом. Дегтярю тут же захотелось в Москву, захотелось под лучи солнца, и он с трудом сглотнул это желание. Он не знал, в каком именно Березове отбывал ссылку Меншиков, но явная похожесть на красноярскую Березовку напомнила о машине, оставленной напавшими на Кузнецова-младшего, напомнила о подкинутых ботинках, и Дегтярю еще сильнее захотелось уехать в Москву. Здесь, в Красноярске, конечно же был след, но его стерли, как стирают пыль с полки. Кузнецов-младший исчез и, скорее всего, навсегда.
      Глава тридцать первая
      ВСЕ КАРТЫ ВРУТ
      Жора Прокудин смотрел на счетчик такси, выхлестывающий все новые и новые цифры, и совершенно не мог придумать, как бы не платить за проезд. В Москве это у него получалось в десяти случаях из десяти. Как правило, он убегал из такси на светофоре сразу после того, как красный свет сменится на оранжевый. Но мог и попросить таксиста подождать у подъезда какого-нибудь дома, а тем временем улизнуть через черный ход или крышу.
      Обернувшись, Жора Прокудин окинул хмурым взглядом расположившуюся
      на заднем сиденьи "Волги" троицу, и они все показались ему еще
      противнее, чем до этого. Именно они мешали ему сбежать от
      таксиста. Жанетка сидела с лицом пластиковой куклы. Странное
      чувство жалости, которое Жора испытал к ней во время погони по переулкам Приморска в чужих "жигулях", было намертво уничтожено их ссорой. Топор, уронив опухшую голову ей на плечо, дремал. Таксист, посадивший компанию недалеко от их временного пристанища, так и не поверил в россказни, что у Топора аллергия на морскую соль. Жора бы сам не поверил, если бы ему наплели такую чушь. Справа от сладкой парочки гвоздем сидел бледный поэт по фамилии Бенедиктинов. Жанетка назло Жоре не отпустила его до утра, а утром этот чудик-рифмоплет, заикаясь и запинаясь, предложил свою помощь в отъезде. Помощи от него было не больше, чем от мухи, мечущейся сейчас по салону "Волги", но Жанетка все-таки посадила его в машину. Бенедиктинов символизировал ее победу над Прокудиным. Он был ее знаменем. А знамя победы всегда нужно держать на виду. Впрочем, Бенедиктинов по своей худобе скорее напоминал древко от знамени, чем весь стяг целиком. Он сидел с прямой спиной, с ладонями, плотно сжатыми коленями, и с каждой минутой все сильнее походил уже не на древко, а на сфинкса.
      - А чего ты в объезд рванул? - удивил Жору Прокудина левый поворот "Волги" в узкий проулок. - К вокзалу же прямо!
      За день лежки на раскладухе во дворе он не только сжег намертво пузо и бедра, не только сладко выспался и не только побывал во сне в царстве денег, но и почти наизусть выучил карту Приморска. В ночь перед отъездом ему больше ничего не снилось, кроме этой клятой карты. Улицы выглядели глубокими канавами, площади ямами, извилистая желтая полоса пляжей оврагом, а сам он, превратившись в муравья, ползал по этим канавам, ямам и оврагу, не в силах найти выход и выбраться к спасительной морской синеве. И только на рассвете, встреченном им все на той же раскладушке во дворе, только после пробуждения до него дошло, что муравьи погибают в воде. Ему стало до того страшно, что он решил уехать из Приморска. Тем более, что улиц, начинающихся на "Пр" и заканчивающихся на "я", здесь действительно не осталось.
      - Ты чего, не слышишь? - так и не получил ответ Жора Прокудин. Какого ляда мы свернули?
      - Ремонт дороги, - ответил таксист.
      Каждое слово далось ему с неимоверным трудом. Чувствовалось, что таксисту легче разобрать свою оранжевую "Волгу" на детали, а потом опять собрать, чем говорить минут десять.
      - Я за объезд платить не буду! - отрезал Жора. - Деньги - ум, честь и совесть нашей эпохи! Врубился?! Я совесть не разбазариваю!
      Таксист молча вывернул на оживленную улицу и уперся в стоящий на остановке рейсовый автобус.
      - Ты понял, не буду! Мы так не договаривались! Ты уши по вечерам моешь, гонщик века?!
      - Жора, не жлобись, - тихо потребовала Жанетка.
      - Одножнацьно, - добавил Топор.
      По мере выздоровления его акцент менялся. Если вначале речь Топора напоминала говор то ли чукчей, то ли коряков, то теперь приблизилась к чему-то похожему на монгольский язык.
      Бенедиктов ничего не сказал. Он права голоса здесь вообще не имел. Всего третий раз в жизни он ехал в такси, а рядом, всего через одного пассажира от него, сидела очаровательная, сладко пахнущая девушка, и в эти минуты он вроде бы даже утратил способность рифмовать.
      - А здесь тоже объезд? - не сдержался Жора Прокудин в тот момент, когда таксист свернул вслед за рейсовым автобусом влево.
      Таксист поерзал и отрывисто, одним словом ответил, но Жора ничего не услышал. Перед глазами плавала, то удаляясь, то приближаясь, маршрутная доска на заднем стекле автобуса. Справа от крупного номера тремя строчками тянулись названия: "Сан. "Алмаз" - пл. Большевиков - ул. Ленина - стад. Им. XXV с. КПСС - ул. Пр. Яблонского - сан. "Мечта" - п/лаг. "Зорька".
      - Стой! - вскрикнул Жора.
      Таксист подчинился, и доска поплыла от "Волги". Буквы слились и перестали читаться.
      - Чего ты встал?! - еще громче вскрикнул Жора Прокудин.
      - Ты же сам сказал, - ответила за таксиста Жанетка.
      - Езжай за автобусом, - скомандовал Прокудин.
      - Так он это... влево того... свернет, а нам это... вправо, - ответил шофер, и на его лбу блеснул пот.
      - На автобусе написано: "ул. Пр. Яблонского", - вспомнил Жора. - Что такое "Пр"?
      - Пырр? - издав звук извозчиков начала века, переспросил таксист. Ну, это как бы имя...
      - Какое имя?
      - Ну, Прохор...
      - А кто такой Прохор Яблонский? - не останавливал допрос Жора Прокудин.
      - Ну это... репрессированный.
      Последнее слово весило не меньше тонны. Таксист выжал его из себя и опустил руки с руля.
      - Такой улицы у вас не было! - распахнул дверцу Жора Прокудин и вынырнул на тротуар.
      От таксиста таким манером уже сбегали не меньше десятка раз, и он, стремительно бросив взгляд в зеркало заднего вида, тоже выскочил из "Волги".
      - Открой багажник! - совсем неожиданно для таксиста выкрикнул Жора.
      Таксист подчинился. Открыть багажник было гораздо легче, чем бежать за должником по переулкам Приморска.
      Из черной спортивной сумки, купленной по случаю отъезда, Прокудин выскреб измятую карту, разложил ее прямо на тротуаре и с корточек снизу вверх спросил водителя:
      - Где находится эта улица?! Где?!
      - Вот тут, - пальцем с черным ободом на ногте показал таксист.
      - Где? - не понял Жора.
      - Вот тут.
      - Здесь же улица Свердлова! Пламенного революционера и убийцы царской семьи!
      - Ага. Была Свердлова... А как демократия пошла, то ее это... перены... перена... перемы...
      - Переименовали?
      - Ага.
      - В честь этого репрессированного?
      - Ага.
      Высунувшаяся из салона Жанетка потребовала:
      - Жора, почему мы не едем? До отхода поезда - всего двадцать пять минут!
      - Пыр... я... пыр... я, - забредил Прокудин. - А ведь улица длинная, провел он взглядом по карте.
      - Ага, - уже привычно ответил таксист.
      Слово получалось легко, без усилий. Оно было похоже на работу "дворников" на лобовом стекле в дождь. А-га... А-га...
      - Поехали на этого Яблонского! - неправильно, совсем не по привычным сгибам сложил карту Жора. - В темпе вальса!
      - Жора, осталось двадцать три минуты! - напомнила Жанетка.
      - Ага. Поехали, - обрадовался таксист.
      В маленьких городах все близко. Два поворота - и она нагнали рейсовый автобус. Жора про себя отсчитал номера домов и на цифре "17" сжал руку таксиста на рычаге.
      - Стой! Приехали!
      - Ты что, издеваешься? - змеей прошипела Жанетка.
      - Одножнацьно, - с монгольским акцентом поддержал ее Топор и попытался сесть ровно.
      Бенедиктинов вновь промолчал. Ему уже надоел затылок Прокудина, в который он упрямо смотрел всю дорогу, и не было сильнее желания, чем желание повернуться к Жанетке, но он не верил, что этот поворот никто не заметит.
      - Я на секундочку, - пообещал Жора Прокудин и выбрался на вонючий асфальт.
      - Ага, - согласился таксист.
      После совместного осмотра карты он воспринимал главного из четверки пассажиров почти родным. Даже если бы Жора и вправду сбежал, таксист бы не обиделся. Просто немного удивился. Как удивился бы, если бы сбежал родственник, которого он и без того завтра увидит.
      Судя по этажности домов, ровным асфальтовым дорожкам, скамейкам у подъездов и урнам, впервые увиденным в Приморске Жорой, бывшая улица Свердлова относилась к числу номенклатурных. Он не без трепета в душе вошел в подъезд. Записная книжечка сыщика, уже давно давившая на бедро в кармане брюк, наконец-то увидела свет. Стоя у лифта, Жора Прокудин пролистал ее до странички с последней записью, приблизил к глазам и "ул. Пр-я" медленно превратилась в "ул. Пр. Я". Неужели он принял точку за тире, а слишком великоватую букву "я" не смог раскусить как сокращенную фамилию? Неужели сыщик не ошибся?