Гвидонов вывести все деньги в одно место. Не мог он их все
      доверить одному катеру. Даже если куплены с потрохами и наши, и
      турецкие пограничники.
      На улице уже светало. Море медленно отделялось от неба, и в этом было что-то первозданное, что-то похожее на исчезающий хаос. Будто бы вновь отделялась вода от неба, а твердь от воды, и вот-вот должна была начаться жизнь.
      - Ку-кар-реку! - начал ее, перепугав Жору Прокудина, петух в соседнем дворе.
      "Вот сволочь!" - рухнулся он на первое живое существо новой эры и полез в подвал.
      Через десять минут он вылез оттуда разочарованным и продрогшим. Рот был брезгливо поджат. Жора еще никогда в жизни не видел столько мокриц и сороконожек в одном месте. Стены подвала шевелились как бока живого существа, и к концу осмотра ему даже стало казаться, что это не бока, а стенки желудка этого же существа, и они сейчас сожмутся и переварят Жору Прокудина.
      В доме, состоящем из четырех комнат, его удивила подчеркнутая опрятность во всем. Будто и не холостяк здесь жил, а женщина, помешанная на чистоте. Жора не знал, что Поликарп - бывший бухгалтер, а если бы узнал, то перестал бы удивляться.
      Неужели они все мешки вывезли? - спросил у стен Жора Прокудин.
      Стены ответили боем часов и вновь напугали его. После петуха это уже выглядело издевательством.
      - Твар-рюга! - швырнул он в часы схваченный с этажерки будильник.
      Под звон лопнувшего стекла и взвизг часовых пружин оба носителя времени упали на пол. Настенные ходики еще разок дернулись в предсмертной судороге и затихли.
      - Должны еще быть мешки... Должны, - нагибался под все кровати, этажерки и шкафы Жора Прокудин.
      Но мешки не хотели находиться. Шкаф, забитый ношеными, пропахшими нафталином тряпками, книжные полки, на которых не было ни одной художественной книги, но зато вдоволь хранилось книг по бухучету, экономике, финансам, праву.
      "Наверное, юрист", - решил Жора Прокудин, вспомнив милицейские угрозы хозяина.
      В письменном столе три ящика были забиты папками с однообразными вырезками. На каждой их них запечатлевался очередной памятник. Здесь была собрана, возможно, вся монументальная история человечества от египетских пирамид до московских монстров Церетели.
      В четвертом, самом нижнем, в коробке из-под ботинок лежала папка писем. Алая ленточка, перехватившая ее и превращенная в элегантный бант, возмутила Жору. Он ненавидел все женское, проступающее в мужчине.
      Швырнув пачку в ящик он ощутил бессилие. А может, всего лишь подкатил к вискам сон и сжал их своими липкими пальчиками. За окнами уже царствовал чистый дневной свет, и от этого почудилось, что теперь все в городе видят его забравшимся в чужой дом.
      Вернувшись в сарай, он обнаружил Топора на той же кадушке.
      - Я прикрутил тиски, - спрыгнул он со своего жесткого сидения. - И пятку того... туда...
      - А чего она у него такая черная? - удивился Жора Прокудин.
      Порядок в доме и пятка не совпадали. Они были из разных миров.
      - Надо было меня по воздуху перенести, - подал голос Поликарп. - А вы тащили...
      Миры совпали. И это разозлило Жору сильнее всего. Сам он в этот
      мир порядка и чистоты никак не мог попасть. Ему там не было места.
      - Сделай ему больно, - тихо приказал Прокудин.
      Пальцами здоровой руки Топор обхватил рычаг тисков и подал его на пару сантиметров от себя.
      - А-а!.. Больно же, граждане! - не сдержался Поликарп. - Пятке больно!
      - Где Гвидонов?
      - Не... не знаю я никакого Гвидонова. Отпустите меня!..
      - Еще! - потребовал Жора Прокудин.
      - А-а!.. Сво-олочи! - заплакал Поликарп. - За что ж вы меня так?.. Не знаю я никакого Гвидонова!.. Я... я... Отпустите, ради Бога...
      Топор громко высморкался на пол и предложил:
      - Давай вымем гучку тисков и газвяфем ему гуки...
      - Это еще зачем? - удивился Жора Прокудин.
      - Отпустите, ми-иленькие... Бо-ольно же!
      - И нофык дадим.
      - Нож?!
      - Ага, - кивнул Топор.
      В желтом свете электролампочки его лицо выглядело фреской с храма индейцев майя. Один ее вид вызывал душевный трепет и желание пасть на колени перед всесильным и свирепым божеством.
      - А зачем нож-то? Чтоб он нас перерезал?
      - Так у него ш нога зафата! Намегтво!
      - И что из этого? - Жора Прокудин впервые ощутил себя тупее Топора.
      - А потом сагай подошшем!
      - В смысле, подпалим?
      - Ага!.. Одношнацыно!.. И он, чтоб спастись, себе ступню отгефет!
      - Что-что?
      - Ну, отпиляет!.. Нофом!
      - Ах, ножом! - догадался Жора Прокудин.
      - Не сделайте этого! - взмолился Поликарп. - Не губите свои души! Это грех смертоубийства!
      - Какой грех? - удивился Жора. - Ты спасешься. Только ногу отрежешь. Чтоб навеки о нас помнить...
      - Звери вы!.. Звери!
      - Заткнись! - гаркнул Прокудин. - Где Гвидонов, твою мать?! Если не скажешь, я тебе вместо ноги в тиски все твое мужское хозяйство зажму! И сарай подожгу, твою мать!.. Где Гвидонов?!
      - По-оликарп, ты игде? - долетел с улицы прокуренный голос и сразу сменился на раздиристый кашель.
      - Зде-есь!!! - взревел всем своим животным нутром хозяин дома. - В сара-а-ае!!!
      - Заткнись! - бросился к тискам Жора Прокудин и подал от себя ручку, как только позволяла оставшаяся после ночи сила.
      - А-а-а!.. У-убива-ают!
      - Итить твою мать! - ругнулся возникший на пороге сарая гость и заорал: - Держися, Поликарпыч! Я за двухстволкой!
      - Этот тот, - догадался Жора Прокудин, вспомнив небритого мужика
      в черных семейных трусах. - Он, гад... Срыгиваем отсюда!
      Он первым вылетел из сарая и увидел во дворе напротив уже знакомую
      коренастую фигуру. Мужик нырнул за дверь, и ничего хорошего от его
      повторного появления не могло произойти.
      - Туда! - показал Топор на калитку, хотя Жора и без этих жестов знал, где находится путь к спасению.
      Он добежал с Топором до калитки, и тут его как ожгло.
      - Подожди! s - мигом! - бросился он назад, в дом.
      Подбежав к письменному столу, он схватил пачку с алым бантиком поверху и в окно вновь увидел небритого мужика. Он бежал к забору с двухстволкой, кутаясь в трусах.
      Окно было ближе, чем дверь, к свободе. Жора выпрыгнул из него и поневоле упал на корточки от грохота выстрела. Сосед Поликарпа, видимо, не имел привычки задумываться перед тем, как нажать на спусковой крючок.
      Сверху сигануло разлетевшееся оконное стекло, сухая штукатурка, осколки кирпича.
      - Шо-орик! - завопил от калитки Топор. - Сю-у-уда! Бегмя беги...
      - А тут иначе и не пробежишь, кроме как бегмя, - самого себя взбодрил Жора Прокудин и вылетел со двора, будто пробка из бутылки шампанского.
      Сзади хлопнул второй выстрел. Вышло похоже на звук, все-таки изданный, хоть и с запозданием пробкой.
      - Не попал? - спросил Топор.
      - Не попал, - ответил Жора Прокудин.
      - Бежим! А то еще пристрелит!
      С этой секунды Топор больше не шепелявил и не картавил. Никогда ведь не знаешь, где найдешь, а где потеряешь...
      Глава тридцать седьмая
      ЛОВЛЯ ЗОЛОТОЙ РЫБКИ В МУТНОЙ ВОДЕ
      Рейдовый буксир в открытом море смотрится смешно. Похожесть на галошу и черепаший ход делают его жалким и беспомощным. Но другого плавсредства в порту Жора Прокудин не нашел. Только капитан буксира, седой, усталый мужичонка с орлиным носом позарился на миллион рублей.
      Сейчас капитан стоял в ходовой рубке за спиной худенького матросика-рулевого и курил трубку, прищуривая левый глаз. Трубка и нос казались истинно пиратскими атрибутами. Жора сидел в углу рубки на раскладном стульчике и терпеливо ждал.
      - Тебе эта точка тютелька в тютельку нужна или это так, примерный ориентир? - пыхнув дымом, спросил капитан.
      - Точно надо, - недовольно ответил Жора Прокудин.
      Из всей команды капитан ему не нравился больше всего. Он выглядел каким-то невезучим. А идти с невезучим капитаном на такое дело...
      - Ты знаешь, со стопроцентной точностью все равно не получится, сообщил уже от штурманской карты капитан. - Все равно невязка будет. Надо по береговым ориентирам определяться. А их отсюда не видно. Или по солнцу. А у меня секстанта нет...
      - Секс... чего?
      - Секстанта... Это прибор для определения места судна по солнцу, луне и звездам. Лучше всего по звездам...
      - Ты ж сам говорил, что по карте можно точку найти...
      - Это так... Но все равно погрешность будет...
      Жора чуть не ругнулся вслух. Он за одну только карту, которую капитан взял на время в лоцманской службе порта, заплатил лишние сто тыщ. А теперь оказывалось, что еще нужен был какой-то секстант.
      - Стой, машина! - приказал в переговорную трубу капитан и выбил пепел из трубки на ладонь. - Все, хозяин, пришли. Плюс-минус кабельтов от твоего места...
      - Какой кобель? - не понял Прокудин. - Чего ты мне лапшу на уши вешаешь! То какой-то порносекстан, то кобель!.. А сучки на твоей лоханке нету?
      - Не кобель и не кабель, а кабельтов, то бишь одна десятая морской мили... Сто восемьдесят метров с копейками...
      - Ладно. Становись на якорь!
      - А вот это не получится, - радостно сообщил капитан. - Глубины не позволяют... К тому же ветра все равно практически нет. Подрейфуем с местным течением. Оно здесь слабенькое...
      - А твою лоханку не отнесет далеко, если я нырну?
      - Не отнесет. Штиль.
      На юте Жору Прокудина ждала в полном сборе вся компания. Топор спал, закрыв лицо водолазной маской, Жанетка загорала, выставив для созерцания чайкам и матросику рулевому свое модельное тело, условно прикрытое лифчиком и плавочками-ниточками, поэт Бенедиктинов испуганно осматривал пустой морской горизонт и наизусть пересказывал Жанетке произведение Шекспира "Ромео и Джульетта". Когда он дошел до сцены с отравлением влюбленных, его единственная слушательница подвинула к кончику носа очки и прорецензировала факт двойного суицида:
      - Ну и придурки! У моей подруги предки тоже не хотели, чтоб она за одного парня выходила, так она им такую истерику устроила, что сразу согласились. К тому же она беременная была. А эта, Джульетта, тоже забеременела?
      - Не знаю, - покраснел бледный поэт Бенедиктинов. Он почему-то совершенно не загорал. - В тексте об этом ничего не говорится. Во времена Уильяма Шекспира о факте, так сказать, некоторой, значит, беременности не принято было писать...
      Оттолкнув Бенедиктинова, Жора вытащил из холщевого мешка баллоны и приказал:
      - Помоги одеться. Языком все трепаться могут. И твой Шекспир тоже типичное трепло.
      Бенедиктинова на борту он терпел только потому, что тот смог через дружка-техника узнать координаты гидросамолета Волынского в момент, когда их нашли в море. Конечно, это были далеко не координаты погибшего катера, но, как говорил капитан буксира, плюс-минус кабельтов большой роли не играл.
      - Топор, не спи, - потребовал Жора и забрал у него маску. - Как бы сам Гвидонов тут не появился...
      - Ага, - сонно пробормотал он и сел.
      - Короче, я пошел, - прошлепал Жора Прокудин ластами к высокому борту и вставил в рот загубник.
      - С Богом! - проводила его Жанетка.
      Он отмахнулся от ее пожеланий и спиной плюхнулся в теплую воду.
      Лет десять назад Прокудин выезжал вместе с классом в Крым. Там впервые ему дали погрузиться в легководолазке метров на десять. Глубина так потрясла его красотой, что он вырвал загубник и попытался прямо в воде рассказать инструктору о своих впечатлениях. Жору еле откачали. С той минуты он понял, что свои чувства нужно сдерживать. Тем более, что они, по большей мере, никому, кроме тебя, не нужны.
      Погружался он слишком долго. В какой-то момент показалось, что дна здесь вообще нет, но внизу взбила ил перепуганная рыбешка, и он машинально надавил на кнопку фонарика.
      На этом дне, в отличие от дна его первого погружения, радоваться было нечему. Мелкая морская живность, уцелевшая в вечной борьбе человека с природой, копошилась, как и положено было проигравшей в битве стороне, робко и скованно. Исключение составлял краб, который, возможно. О борьбе не знал. Он пер боком на фонарик с явным желанием хряснуть по нему клешней. Жора Прокудин впервые в жизни видел краба не в виде белой мякоти из консервной банки. На мякоть он был непохож. Отодвинув фонарик, Жора пропустил ветерана морских глубин. Скорее всего, краб знал, где лежат мешки, но еще неизвестно сказал бы он об этом, если бы научился говорить человеческим голосом.
      "Как же тут уныло!" - оценил пейзаж дна Прокудин, и ему сразу стало зябко от мысли, что среди этого унылого пейзажа, прямо в сером блевотном иле мог лежать не человечек, стоящий на руле катера, а он сам. Жора передернул плечами, но холод с себя не сбросил. "Глубина", - догадался он. - Мало солнечного тепла".
      Фонарик, впрочем, больше похожий не на фонарик, а на театральный прожектор, с усилием начал проталкивать свой желтый свет в провалы между холмами, в расщелины камней, сквозь ветви кустов-водорослей. Фонарик искал то, что требовалось Жоре Прокудину, но именно это не находил.
      А на юте буксира ослепительная Жанетка легла на животик, и главные зрители эротического шоу - поэт Бенедиктинов и матросик-рулевой - еле смогли сглотнуть. Сзади было еще меньше препятствий для глаза, чем спереди, и они в четыре глаза поедали вкусное тело. А Жанетка, достав из сумки стопку писем Поликарпа, двумя пальчиками распустила алый бант и приступила к чтению.
      Когда Топор и Жорик приперлись в их временное жилище с почерневшими рожами, она по-бабьи ощутила угрозу не только им, но и себе. Допрос Прокудина она провела один на один. Жора пал от невиданного штурма, как Измаил перед Суворовым. История с угоном гидросамолета до того возвысила Прокудина в ее глазах, что она перестала сомневаться в его провидческих способностях.
      - Деньги - в мешках на дне, - сразу решила она. - Пусть не все. Пусть не больше десяти миллионов "Зеленых". Но нам хватит. Точно - хватит?..
      - Нет, - хмуро ответил Жора. - Мне нужны все!
      Она хотела огреть его пощечиной, но вместо этого поцеловала. В душе Прокудина шевельнулось что-то странное. Он вроде бы уже где-то испытывал это чувство. А может, и не испытывал. Чувства - не рубашки. Пальцами их не ощупаешь, те или не те.
      - А как мы мешки поднимем? - спросил сквозь дымку Жора. - Я не запомнил то место. Да и как его запомнить! Там кругом - вода!
      - Бенедиктинов поможет, - додумалась она. - У военных все точно. Он узнает координаты через дружка...
      - У военных - бардак, - не согласился он. - Зачем им координаты?
      - Дурачок, это же авария!.. Такое не скроешь!.. К тому же они наверняка доложили в ФСБ, и тебя давно ищут... По всему городу...
      - Ты думаешь?
      - А зачем им на себя аварию брать?!
      Жанетка не знала, что со слов Волынского Жорика посчитали утонувшим. А если бы даже знала, все равно припугнула Прокудина. Лучше перестраховаться, чем потом кусать локти.
      Письма он хотел прочесть сам, но женское любопытство во сто крат сильнее мужского. Жанетка первой развязала бантик, подивилась, что все письма сложены точно по хронологии, и принялась за изучение судьбы бухгалтера Поликарпа. На фоне его жизненных коллизий "Ромео и Джульетта" смотрелась заметкой в районной многотиражке. У маленького скромного служителя рубля любовь была не просто фонтаном, а главным гейзером Камчатки. Здесь было все: любовь и измена, побеги и драки, сцены ревности и разрыва навеки.
      На середине пачки Жанетка уже тихо плакала, и поэт Бенедиктинов говорил ей какие-то успокаивающие слова, но она не слышала ни одного из них. Искусство - великая вещь. Обман уносит человека так далеко от реальности, что он воспринимает обман как реальность, а реальность - как обман.
      В тени под парусиновым навесом храпел Топор. Ему снился город Нью-Йорк, в котором он ни разу не был. По улицам Нью-Йорка гуляли совершенно голые девицы и ездили автомобили десятиметровой длины. Девицы пили исключительно "Кока-Колу" и говорили ему при встрече "Хау ду ю ду?" А он ходил, спотыкаясь о горы жвачки и баночного пива, и обещал девицам поскорее приехать на самом деле.
      Вынырнувшего Прокудина первым заметил капитан. Он по-драконьи выпустил дым из ноздрей и крикнул матросику-рулевому:
      - Скажи меху, пусть даст самый малый!.. Подрули к аквалангисту! Он там!
      Слезы, храп и говор сразу прекратились на юте. Команда Жоры Прокудина налегла животами на борт баркаса и за руки вытащила аквалангиста из воды.
      - По нулям? - обреченно спросил Топор.
      Затравленно дышащий Прокудин повернулся спиной к капитану, сунул руку в плавки, перепугав этим Бенедиктинова, и достал оттуда обрывки черного полиэтилена.
      - Что это? - не понял Топор.
      - Я нашел... Почти нашел... Об... обрывок меш...
      - А почему он не всплыл?
      - За... за водоросли за... зацепился... Надо того... отдышаться - и вниз... Ме... мешки где-то близко... Совсем бли... близко...
      - Не надо больше нырять, - вдруг совершенно спокойно произнесла Жанетка.
      - Почему? - спросил Топор.
      Почти голая подруга выглядела одной из женщин, населяющий заокеанский город Нью-Йорк, и он до сих пор не мог вернуться из сна в действительность. Не хватало только одного - банки "Кока-Колы" в ее тоненьких пальчиках.
      - В тех мешках нет денег, - с каменным лицом объявила она.
      Ее красивые глаза были полны невыразимой грусти. Поняв, что они выдают ее, Она надела черные очки, встряхнула волосами и протянула Прокудину одно из писем:
      - На, прочти... Полезно будет кое-что узнать...
      - Однозначно? - тоже попытался стать читателем Топор, но Жора оттер его плечом, сел на жанеткин лежак и затемнил бумажный лист тенью. Так хоть читались буквы.
      "Здравствуй, мой родной Поликарп! - почерком отличника писал неизвестный адресат. - Если ты еще до сих пор смотришь телевизор, то про мои мытарства знаешь. Развернуться мне так и не дали. Повод элементарный неуплата налогов. Так съели Мавроди и Соловьеву, так скушали и меня. Ошибок Соловьевой и ее "Властилины" я решил не повторять. За решетку мне еще рановато. Это во-первых. Во-вторых, деньги, в отличие от "МММ" и той же "Властилины", я сберег. Они - в надежном месте. В оборот пускать боюсь. Даже подставные лица могут продать меня. Или кинуть. Это новый жаргон. Надеюсь, поймешь. В твое время такого бардака не было. А теперь о главном. В конце лета мелькну у тебя. Я ищу каналы переправки капитала за границу. Для начала хочу перевести картотеку банка и все счета. "Коридор" в Турцию вроде бы проработан. К тебе подъедет мой человек, бывший начальник валютного отдела банка. Он привезет картотеку банка в черных полиэтиленовых мешках. Свали их в сарай и жди меня. Обнимаю. Твой Гипи" .
      - А почему - Гипи? - не понял Жора Прокудин.
      - Наверно, кличка, - поделилась догадкой Жанетка. - Адрес можешь не искать. Его на конверте нет. Только штемпель города Горняцка.
      - Какого?
      - Горняцка... Город шахтерской трудовой славы и вечных забастовок. От Приморска - семь часов на поезде. На машине - еще меньше.
      - Ну и сука этот Поликарп! - ругнулся Жора Прокудин. - Ну, я его теперь точно поджарю!
      - Я думаю, он уже давно сбежал, - спокойно предположила Жанетка. - Еще в обед. Он же не дурак.
      - Горняцк... Горняцк... Горняцк, - затараторил Жора, сжав голову руками. - Где книжка этого... сыщика?
      - Там, в сумке...
      Он бросился к ней, долго и зло листал, пока не замер на нужной странице.
      - Вот!.. Точно!.. "Мать Г. Родом из Горняцка. Переехала к мужу в Москву в ..." Зараза, год затерт!
      - А тебе нужен этот год?
      Жора Прокудин прижал что-то мягкое и скользкое к лицу, брезгливо оторвал его и вскрикнул:
      - Говеные мешки!
      Черный полиэтиленовый ошметок лениво перелетел борт и упал на воду. Он не тонул. Он издевался над аквалангистом, вытащившим его со дна.
      - Утопите его!.. Утопите! - кинул в обрывок маской Жора Прокудин.
      Она камнем ушла на дно. Черный клочок остался. Его мог утопить только шторм.
      - Так мы это... что, в Горняцк поедем? - только сейчас поняв случившееся, обреченно спросил Топор.
      Глава тридцать восьмая
      ДОЛГИ НАШИ ТЯЖКИЕ
      В глазках Рыкова вспыхнула надежда. Он вышвырнул себя из кресла навстречу Барташевскому, вцепился в его вялую руку и с интонацией ребенка, ожидающего мороженое, спросил:
      - Ну что, нашел?
      - Голова раскалывается, - еле вырвав свою холеную кисть, сел на привычный стульчик Барташевский.
      - Ты чего не звонил?
      - Искал.
      - А сегодня?
      - Сегодня я весь день летел...
      - Ну, так нельзя!.. Я тут на одном валидоле живу, а ты не ставишь меня в известность о расследовании!
      - А чего ставить! И так все ясно... Это дело рук сына Кузнецова, вынул Барташевский из бокового кармана пиджака записную книжку.
      - Это которому я звонил?
      - Ты звонил? - замер Барташевский.
      - А что? Не имею права? Меня обокрали, а я должен таиться?!
      Бас вернулся в его голос. Теперь перед Барташевским в черном кожаном кресле не огромный перепуганный ребенок, а мужик, привыкший всю жизнь командовать.
      - Что, не имею права?!
      - А ты какому Кузнецову звонил?
      - Хозяину... Старшему...
      - А-а... Я уж подумал мистика какая...
      - Грубый мужик, этот Кузнецов. Деревня, короче.
      - Лучше было их не тревожить... Понимаешь, они сходу поняли, что мы идем по верному следу. Сынок Кузнецова сразу исчез. Ты не поверишь, но они тут же организовали сценку с его пропажей, оставили в каком-то селе под Красноярском его машину с распахнутыми дверцами. На машине - ни единой царапины. Внутри - никаких следов борьбы. Даже в этом они оказались жлобами...
      - В каком смысле?
      - Машину и ту сохранили...
      - А-а, понял... Машина - "Мерс"?
      - Нет, "БМВ", - вспомнил Барташевский. - Кожаный салон, подогрев сидений, стереомузыка. Даже магнитолу внутри оставили. Типичная провинциальность...
      - И что теперь делать?
      Холеными пальчиками Барташевский пролистал записную книжечку, подпер нужную строчку ровно остриженным ногтем.
      - Следствие по факту исчезновения ведет майор милиции Селиверстов, считал он. - Побеседовал я с ним. Дурак дураком. Апломба - на миллион, отдачи - на копейку...
      - Значит, они даже следствие ведут?
      - В том-то и юмор. По закону после исчезновения человека должно пройти очень приличное время. А тут как-то сходу, впопыхах. Чувствуется, что здесь не обошлось без денег Кузнецова, его папаши. Они и закрутили эту инсценировочку. Отсидеться хотят. Но мы не дадим!
      - Да, пора этого Кузнецова брать за горло! - сделал зверское лицо Рыков. - Сам бы туда поехал и задушил эту подлюку!
      - Я уже проконсультировался с юристами. Надо на их фирму в суд подавать...
      - В суд?
      Рыков замер в кресле. Теперь он смотрел на Барташевского так,
      будто подчиненный только что обозвал его последними словами.
      - Я тебя не пойму, - пробурчал Рыков. - мы же договорились: в
      милицию не заявляем. Еще не хватало, чтобы эти вонючки начали
      ковыряться в наших делах и выяснять происхождение капитала...
      - Да не будет никто ковыряться! Мы в Красноярске в суд подадим. Предоставим документы из банка, из магазина, откуда был вывезен товар. В провинции никто в наших капиталах ковыряться не будет.
      Рыков выжал из легких долгий тяжкий вздох. Такого количества кислорода хватило бы на хорошую саксофонную пьесу. На секунду позавидовав бычьему здоровью шефа, Барташевский тут же забыл о нем. Он хотел еще сильнее развить мысль о суде, но Рыков опередил его:
      - А может, по-русски с ним разобраться?.. Без всяких там судов?.. Наслать своих ребят, чтоб поприжали?.. А?.. - Не хрустнет, - вспомнив дубовое, жесткое лицо Кузнецова-старшего, решил Барташевский.- - Сибиряки люди совсем не робкие...
      - Перед стволом все робеют!
      - Не спорю.
      На столе запиликал радостную мелодийку сотовый телефон. Рыков даже не протянул к нему руку. Он сидел, насупившись, и поедал взглядом книжечку Барташевского. В его душе боролись два человека. Один настаивал на суде, второй размахивал пистолетом. В конце концов, второй нажал на спусковой крючок, и сторонник суда упал замертво.
      Хлопнув ладонью по столу и этим как бы озвучив внутренний выстрел, Рыков решил:
      - Суда не будет! Я его клешней за задницу ухвачу! Он у меня поплачет!
      Барташевский густо покраснел и стал еще красивее. Аккуратно закрыв блокнотик, он спрятал его у сердца и тихо ответил:
      - А я уже адвоката нанял... Совсем недорого...
      - Гони его в шею! Мне нахлебников и без адвокатов хватает!
      Телефон помолчал, будто прислушиваясь к разговору, и снова запиликал.
      - Ты не психуй, Платоныч, - мягко предложил Барташевский. - Это же как езда на повороте: можно красиво вписаться, а можно и бортом об отбойник хряснуться...
      Сколько лет этому Кузнецову? - неожиданно спросил Рыков.
      - На вид за пятьдесят.
      - Нет, я про молодого!
      - Того я, сам понимаешь, не видел... Говорят, что-то около тридцати... Лысый, - сделал он брезгливое лицо.
      - А ты после Красноярска ничего выглядишь, - оценил Рыков свежий загар на лице Барташевского. - Хорошая погода?
      - Ливень без конца... Это я перед отлетом заснул дома в солярии. Представляешь, даже сигнал таймера не услышал...
      - А ты что, домой солярий купил?
      - Где-то месяц назад.
      - Зря-а-а... Сходил бы в клуб, где моя Лялечка занимается. У них
      пять этих соляриев. Три - для баб. И два - для мужиков... А что,
      полезная вещь?
      - Убивает микроорганизмы.
      - А-а, это я не понимаю! - махнул лапищей Рыков, и поток воздуха обдал лицо Барташевского легкой прохладой.
      Телефон после второй, уже более солидной паузы, всхлипнул и затрезвонил злее и жестче. Хотя это, скорее всего, лишь почудилось Барташевскому. Телефон - не человек. На какую громкость поставили, с такой и будет пиликать.
      - Рыков слушает, - недовольно ткнул он указательным пальцем в клавишу с нарисованной белой телефонной трубочкой и прогрохотал с мощностьтю добротного мегафона.
      - Ты чего сразу трубку не взял? - безжалостным голосом спросил собеседник.
      - Кто это?
      - Я говорю, ты чего сразу не отвечаешь?
      - Это кто?
      - Посмотри на календарь, - потребовал голос. - У тебя есть календарь?
      - Кто это говорит?!
      Рыков сгорбился в кресле и как бы расплылся в нем. Барташевский, в свою очередь, тут же сжался, плотно приставил ботинок к ботинку, а коленку пригнал к коленке. Он слишком хорошо знал, что сгорбившийся Рыков через несколько секунд взорвется в припадке ярости. Он вполне мог швырнуть, не глядя, телефонную трубку. В министерстве Рыков бил о стены трубки обычные, на шнурах, здесь уничтожил уже не один "сотовик". При этом Барташевский выяснил одну интересную особенность: наши трубки после их склеивания или обмотки изолентой работали не хуже, чем раньше, а от импортных оставались лишь бесполезные осколки.
      - Ты куда звониш-ш-шь?! - змеиным "ш" прошипел Рыков.
      Серой трубке "NOKIA" стоимостью за тысячу долларов с лишним осталось жить не больше трех секунд. Самое лучшее - пять.
      - Если у тебя, братан, нет под рукой календарика, то мы тебе
      напоминаем, что срок возврата кредита истек двое суток назад.
      - Это... это ты, Самвел? - изменившись в лице, назвал Рыков имя
      одного из банкиров.
      Назвал и не ощутил уверенности в душе. У голоса был небольшой акцент, но совсем не тот, который отличал плавную речь Самвела.
      - Мы даем тебе пять дней. И не больше, - объявил неизвестный собеседник. - Шуток никто шутить не собирается. А чтобы ты прочувствовал, что мы Ваньку не валяем, выгляни в окно...
      Рыков порывисто повернулся в кресле влево и тут же выпал из него под стол.
      Окно брызнуло взрывом. Комната будто бы качнулась и стала душной, словно парилка в сауне. Рыков и Барташевский лежали на полу, и у обоих пощипывало в носу от пыли. Очень хотелось чихнуть. Но чихать после всего происшедшего казалось несерьезным.
      - Что... тьфу-у, - сплюнул хрустящую на зубах пыль Рыков и все-таки спросил: - Что это?
      - Вы... вывз... взрыв, - еле ответил Барташевский.
      От его загара не осталось и следа. Он был белее стены.
      Сев на корточки, Рыков вздрогнул от пикавшего у самого уха телефона, нащупал его на столе, не глядя нажал на клавишу с нарисованным красным телефоном и, не выдержав навалившейся тишины, вскочил и больно ударился плечом о кресло.
      - "Мерс"!.. Мой "мерс"!.. Они его взорвали, падлюки!
      Барташевский тоже, приподнявшись, разглядел дымящийся остов рыковского "мерседеса" и сразу понял звонок:
      - Это - за кредит?
      - Да! Да! Да!... Твари, я им обещал! Обещал! А они... Они...
      - Платоныч, мы же решили, что продаем метры по второму разу... Ты что, еще не начинал? - встал, отряхивая пыль с костюма, Барташевский. - Ты еще не...
      - Да пошел ты на хрен со своими метрами! - ругнулся Рыков и выбежал из кабинета с такой резвостью, будто машина могла превратиться в целенькую, если он к ней подбежит за несколько секунд.
      Глава тридцать девятая
      "МОЩНЫЙ НАЕЗДНИК"
      Телефон зазвонил точненько в тот момент, когда Дегтярь захрипел. Лялечка культурно подождала окончания самого главного и только тогда ответила:
      - Але-о-о...
      В двадцати сантиметрах над нею висело потное лицо сыщика. Тяжелая капля собралась на кончике его носа и тюкнукла Лялечку по левому глазу. Фыркнув и замотав головой, она на время забыла о телефонной трубке, а когда вновь поднесла ее к уху, то услышала знакомый голос с середины фразы:
      - ...и, главное, не было страховки. Ты представляешь, как назло, неделю назад закончилась страховка! Они это точно знали! Знали! Ты представляешь?
      - Ты о чем? - с придыхом спросила она.
      Такой голос может быть у женщины только в тот момент, когда она уверена, что неотразима.
      - Как это о чем?! - гаркнул он с яростью строительного прораба. - Я тебе про наше горе рассказываю, а ты...