Глава 23

Аманда Сейвард почувствовала его присутствие прежде, чем увидела. Страх сковал мышцы, словно смирительная рубашка, мешая повернуться.

Он стоял в тени гостиной; лунный свет, проникая через окна, падал на него, но тем не менее Аманда не могла разглядеть его лицо. Он ничего не говорил и не двигался, словно считая, что это поможет ему оставаться незамеченным. Она вспомнила, как думала в детстве: “Если я не буду шевелиться, меня никто не увидит”.

Может быть, если она притворится, что не замечает его, он исчезнет?

Стараясь не спешить, Аманда направилась в столовую. Она не слышала звука его шагов по паркету, но когда обернулась, то увидела, что он стоит в тени коридора, наблюдая за ней.

Аманда задерживала дыхание до тех пор, пока ей не показалось, словно кто-то ее душит. Потом она с ужасом осознала, что так оно и есть. Его большие руки стиснули ей горло. Аманда вцепилась в эти беспощадные руки, пытаясь освободиться, но он снова притянул ее к себе, собираясь повалить на пол. Каким-то чудом ей все-таки удалось вырваться, и она бросила на него взгляд через плечо, прежде чем побежать. Это был Энди Фэллон с багровым отечным лицом, остекленевшими глазами и вывалившимся изо рта языком.

Проснувшись, Аманда спрыгнула с кушетки и налетела на старинный морской сундук, служивший ей кофейным столиком. Царапая себе горло, она расстегнула “молнию” хлопчатобумажного свитера, который надела, так как он придавал ей ощущение безопасности. Тело под свитером было покрыто потом.

Наконец Аманда осознала, что произошло, и из глаз ее хлынули слезы. Она столько раз проходила через эти муки! Неужели они никогда не кончатся? Опустившись на колени, Аманда закрыла лицо руками.

Она так устала! Физически, душевно, эмоционально. Устала от бессонницы, стресса, ночных кошмаров и чувства вины.

На мгновение Аманде захотелось, чтобы рядом оказался кто-то, с кем можно было бы разделить это непосильное бремя. Нелепая фантазия! Ей суждено быть одинокой, хочет она того или нет. Судьбу не интересуют чьи-то мнения, нужды и пожелания.

Она сидела на полу в темноте, дрожа от напряжения и холодного пота, стараясь не плакать, так как от этого не было никакого толку. Плач — всего лишь трата энергии, которую она не может себе позволить. Это был один из немногих полезных уроков, преподанных ей отцом.

Аманда закрыла глаза и стала делать дыхательные упражнения, стараясь успокоиться. Некстати пришло воспоминание о сильной руке на ее плече. Она видела темные глаза Сэма Ковача, смотрящие на ее отражение в зеркале дамской комнаты, слышала тревогу в его голосе. На мгновение она позволила себе представить ощущение, которое могла бы испытать, положив ему голову на грудь и застыв в его объятиях.

Ковач казался ей надежным, как скала. Аманда сомневалась, что его вообще можно выбить из колеи. Но она не станет прибегать к его помощи. Он последний человек, которому она позволила бы заглянуть ей в душу, чтобы попытаться приручить копошащихся там змей. Ей суждено справляться с ними собственными силами, что она и делала очень долгое время. Просто сейчас она чувствовала себя такой усталой и одинокой…

Вздохнув, Аманда заставила себя подняться и обойти комнаты на первом этаже. Она бродила по молчаливому дому, как зомби, ничего толком не видя и смутно сознавая, что ищет нечто, не поддающееся обнаружению. Вернувшись в гостиную, Аманда долго стояла, тупо уставясь на стену, где висели фотографии, сделанные ею в течение многих лет. Черно-белые снимки, пейзажи и натюрморты. Как сказал бы психотерапевт, проекция внутреннего “я” фотографа.

Время шло незаметно. Аманда не знала, как долго простояла там — пять минут или час, — когда позвонили в дверь. Звук испугал ее: она не понимала, происходит ли это наяву или в очередном ночном кошмаре.

Звонок прозвучал вновь. С бешено колотящимся сердцем Аманда подошла к двери и посмотрела в глазок. На пороге стоял Ковач. Не будучи уверенной, что ее воображение не играет с ней шутку, она тем не менее открыла дверь и молча уставилась на него.

— У вас горел свет, — заговорил Ковач, смущенно и встревоженно глядя на нее. — Я понял, что вы не спите. Разве я ошибся?

Аманда машинальным движением попыталась поправить волосы.

— Я… э-э… заснула на кушетке.

— Тогда прошу прощения, если я вас разбудил.

— Что вам нужно, сержант?

Ковач переминался с ноги на ногу, ссутулившись и держа руки в карманах пальто.

— Для начала было бы неплохо оказаться в тепле.

Поежившись, Аманда шагнула назад, позволяя ему войти. Посмотрев в зеркало, висящее над столиком в холле, она пришла в ужас. Темные круги вокруг глаз, бледная кожа, спутанные волосы, затравленный взгляд. Лучше бы сержант застал ее обнаженной — тогда он, по крайней мере, не обратил бы особого внимания на лицо, выдающее душевное состояние.

— Я не оторвал вас от… от важного дела? — осведомился Ковач.

“Если и оторвали, то от терзавших меня демонов”, — подумала Аманда.

— Что вы здесь делаете?

— Просто оказался поблизости.

Увидев в зеркале, что он внимательно смотрит на нее, она резко повернулась; боль в шее и плече заставила ее поморщиться.

— Плимут за пределами вашей юрисдикции.

— Я не на службе. У меня здесь друзья. Вы знаете Джона Куинна?

— Знаю.

— У меня возникла к нему пара вопросов по поводу вашего парня — Энди. Я все еще не уверен, что он умер в одиночестве и по собственной воле. Конечно, мог произойти несчастный случай. Но если он был не один, значит, кто-то сбежал с места происшествия, и я хочу узнать, кто это, и задать ему несколько вопросов.

Аманда одной рукой разгладила складки на свитере, а другой провела по волосам. Ей была ненавистна мысль, что Ковач видит ее такой… такой уязвимой. Это слово пульсировало у нее в голове, словно нерв, по которому ударили молотком.

— И что же вам сказал мистер Куинн?

Аманда не могла себя заставить посмотреть ему в глаза, как будто он и без того не видел, в каком она состоянии. “Если я не буду шевелиться, меня никто не увидит…”

— У него есть кое-какие мысли. — Ковач пожал плечами. — Вообще-то я не слишком верю в психоанализ. Порой люди совершают преступления просто потому, что у них гнилое нутро. А порой их подталкивает к этому прошлое.

— Психоанализ иногда помогает выявить серийных убийц, — сказала Аманда. — Но сейчас вы имеете дело не с серийным убийцей — и вообще не с преступлением.

— Семья Фэллон могла бы с вами не согласиться — двое ее членов умерли неестественной смертью в течение недели, — заметил Ковач. — Как бы то ни было, уходя от Куинна, я вспомнил о вас, лейтенант.

— Почему?

— На панихиде я забыл спросить, просмотрели ли вы досье, которое вел Фэллон, расследуя дело Кертиса — Огдена?

— Вы собираетесь сообщить мне, что Огден был тайным любовником Энди и потенциальным серийным убийцей?

— Просто я пытаюсь вникнуть во все имеющиеся факты, чтобы составить как можно более четкую картину. Я уже давно понял, что, если следователь сосредоточивается только на одном аспекте дела, он рискует упустить самое существенное. Так вы заглянули в досье или нет?

Аманда смотрела в сторону своего кабинета, испытывая жгучее желание войти туда и закрыть за собой дверь.

— Нет. У меня не было возможности.

Ковач попытался заглянуть ей в глаза, но у него ничего не получилось.

— Не могли бы мы где-нибудь присесть? Не обижайтесь, лейтенант, но, судя по вашему виду, вы в этом нуждаетесь.

— Если бы я пригласила вас сесть, это бы означало, что я не возражаю, чтобы вы задержались здесь надолго, — нахмурилась Аманда. — А я возражаю.

Ковач пожал плечами:

— Тогда вы садитесь, а я постою. Вы выглядите очень… неустойчиво.

Он обнял ее за плечи и подвел к резному дивану у стены. “Уже третий раз за день Ковач прикасается ко мне, и я позволяю ему это…” — подумала Аманда. Она чувствовала себя маленькой, хрупкой и беспомощной. Можно было просто приказать ему уйти, но что-то не позволяло ей это сделать. Гнев, горечь и стыд соседствовали с желаниями, в которых Аманда редко признавалась самой себе.

— Я искал копию досье в доме Энди, — продолжал Ковач. — Хотел знать, что именно он расследовал, как к этому относился, не подвергался ли угрозам — все, что могло дать мне какое-то представление о его жизни и душевном состоянии. Но досье не было, а его компьютер исчез. Не знаете, куда он мог деться?

— Понятия не имею. Может быть, Энди оставил его в машине или отдал в ремонт… Возможно, конечно, что компьютер украли.

— Украли, чтобы не дать мне увидеть имеющиеся в нем данные? — Ковач взял со стола резную фигурку Санта-Клауса и стал ее разглядывать. Аманда вздохнула.

— Утром я займусь досье. Это все, сержант?

— Нет.

Отложив фигурку, он подошел к ней, приподнял ее голову за подбородок и наконец посмотрел в глаза.

— Как вы себя чувствуете?

“Чувствую, что у меня кружится голова и пульс стучит в горле. Чувствую себя уязвимой. Господи, опять это слово!..”

— Прекрасно. Я просто устала и хочу лечь. Ковач медленно провел указательным пальцем у нее перед глазами, как утром в ее кабинете. Вверх и вниз. Вдоль и поперек. Его левая рука все еще держала ее за подбородок.

— Не обижайтесь, лейтенант, но для красивой женщины вы выглядите паршиво.

Аманда подняла брови:

— Почему я должна на это обижаться?

Ковач не ответил. Его взгляд скользнул по ушибам и царапинам на ее лице, задержавшись на губах.

Аманда отвернулась.

— Вам пора уходить, сержант.

— Пора, — согласился он. — А то вы, чего доброго, потребуете у моего начальства отстранить меня от работы за то, что я сделал вам комплимент. Но сначала я попрошу вас кое о чем.

Собрав последние остатки воли, Аманда умудрилась придать лицу властное выражение, служившее ей повседневной маской. Но это не обескуражило Ковача.

— Назовите меня Сэм. — Уголок его рта слегка приподнялся. — Просто чтобы услышать, как это звучит.

“Я не могу хотеть этого! — подумала она, чувствуя, как страх сжимает ей горло. — Я не могу в нем нуждаться!”

— Вам пора уходить… сержант Ковач.

Он не сдвинулся с места. Аманда тщетно пыталась прочитать его мысли. Наконец Ковач отпустил ее подбородок и выпрямился.

— Позвоните мне, если найдете в этом досье что-нибудь интересное.

Она поднялась, и ей тут же пришлось опереться на спинку дивана, чтобы унять головокружение. Ковач задержался у двери.

— Спокойной ночи… Аманда. — Он пожал плечами и усмехнулся. — Что значит очередное отстранение от службы для старой клячи вроде меня?

Когда он вышел, в холл ворвалась струя холодного воздуха. Аманда заперла за ним дверь и прислонилась к ней, все еще ощущая на подбородке тепло его пальцев. Слезы жгли ей глаза.

Аманда медленно поднялась в спальню, переоделась в ночную рубашку, включила ночник и выпила таблетку снотворного. Потом она легла на левый бок, обхватив руками свободную подушку и чувствуя себя мучительно одинокой.

“Спокойной ночи… Сэм”.

Глава 24

Лиске хотелось, чтобы все это оказалось ночным кошмаром: что ее информатор — трансвестит в коматозном состоянии, что она провела полночи в грязном переулке, промерзнув до костей, что машина Стива стоит на ее подъездной аллее, а он сам ждет ее в доме.

Лиска оставила автомобиль у обочины, хотя была уверена, что его изуродует снегоочиститель и что ее в довершение всего оштрафуют. “Ну и черт с ним! — думала она, направляясь к двери. — По крайней мере мне выплатят страховку, и можно будет купить хотя бы подержанный “Шевроле”.

В комнате горела настольная лампа, а Билли Бэнкс рекламировал по телевизору самооценку и просвещение духа с помощью кикбоксинга. Стив и Ар-Джей спали в кресле, тесно прижавшись друг к другу. В них с первого взгляда можно было признать отца и сына — даже волосы торчали в одних и тех же местах. Ар-Джей был в пижаме с изображением Человека-Паука, на одной руке была надета кукла.

Лиска стояла, глядя на них и ненавидя те чувства, которые пробуждало в ней это зрелище, — тоску, желания, сожаление… Как несправедливо испытывать такое после всего, что произошло этой ночью! Прижав руку ко рту, она боролась со своими чувствами, как с демонами.

“Черт бы тебя побрал!” Лиска не знала, произнесла ли она эти слова мысленно или вслух, ругала ли она бывшего мужа или себя саму.

Стив приоткрыл один глаз, посмотрел на нее, потом осторожно встал с кресла, взял с кушетки одеяло и укрыл им сына.

— Все так плохо? — тихо спросил он, шагнув к Лиске.

Вопрос относился к текущему моменту — к тому, как она на него смотрит и что думает о его пребывании здесь. Но Лиска предпочла интерпретировать его по-своему — применительно к ее расследованию.

— Мой информатор-трансвестит лежит в реанимации с лицом, которое могло бы понравиться разве только Пикассо. Согласно двум свидетелям — один из которых был пойман во время попытки его обокрасть, — на него напали ниндзя со свинцовыми трубками.

— Ниндзя не пользуются свинцовыми трубками. Возможно, речь идет о нунчаках.

— Пожалуйста, не умничай, Стив! Сейчас я этого не вынесу.

— Я думал, тебе нравится, когда я умничаю. Это одно из моих самых привлекательных качеств. Лиска молча отвернулась.

— Ну-ну, не раскисай! Все не так уж плохо, раз ты до сих пор это выдерживаешь.

— Хуже быть не может, — прошептала ода.

— Хочешь об этом поговорить?

В переводе это означало: “Хочешь довериться мне — позволить разделить с тобой ношу?”

“Да, хочу, но не могу себе этого позволить”, — мысленно ответила Лиска.

— Никки. — Теплыми пальцами Стив коснулся щеки Лиски, а другой рукой притянул ее к себе. — Неужели ты должна всегда быть такой крутой?

— Да, должна.

— Только не сейчас, — пробормотал он, притронувшись губами к ее виску.

По телу Лиски пробежала дрожь — она с трудом справилась с желанием прижаться к нему.

— Что самое худшее в этой ситуации? — допытывался Стив.

“Знать, что в конце концов ты все равно меня подведешь. Бояться, что я, возможно, не права, но все равно не давать тебе шанса что бы то ни было доказать. Потому что я безумно устала!”

Лиска сдержала слезы и ответила:

— Самое худшее думать, что это случилось, потому что я не поспела вовремя.

— Этот парень — обычный стукач, Никки. С ним разделались из-за этого, а не из-за тебя.

— Но если бы я была там…

— Тогда это произошло бы в другой раз.

— Не знаю, выживет ли он. Захочет ли выжить. Если бы ты видел, Стив, что с ним сделали! Это ужасно…

Копы рано учатся не поддаваться такого рода эмоциям. Чувством вины вымощена дорога к безумию. Ковач напомнил ей об этом, когда она сообщила ему по телефону о нападении на Ибсена. Но было трудно не винить себя. Ведь Ибсен ждал там ее…

— Я представляю, что с ним сделали, Никки. Я видел такие вещи.

— Господи! — Набрав воздух в легкие, Лиска призналась в самом главном: — А хуже всего то, что, по-моему, это были копы.

Стив застыл как вкопанный.

— Боже мой, Никки, во что ты влезла? Охотишься за другими копами…

— Я не хочу, чтобы это оказалось правдой! — перебила Лиска. — Неужели ты не понимаешь?..

Сама мысль об этом была ей настолько отвратительна, что она содрогнулась. Стив крепче прижал ее к себе. Лиска позволила ему это, потому что чувствовала себя страшно одинокой и понимала, что, когда он уйдет, ей придется нести это бремя самой.

— Я ненавижу это! — прошептала она, зная, что имеет в виду не только расследование, но и необходимость быть крутой, эти слезы, обжигающие ей глаза, и противоречивые чувства, испытываемые в объятиях экс-супруга.

— Почему ты думаешь, что это были копы? — тихо Испросил Стив.

— Из-за этого он и хотел со мной встретиться — рассказать о продажном копе.

— Может, это было случайное преступление. Ты же знаешь, трансвеститы непопулярны в определенных кругах.

Лиска отодвинулась от него.

— Я верю в подобные совпадения не больше, чем в Санта-Клауса.

Она отошла поправить сыну одеяло, потом выключила телевизор.

— Это продолжение той истории с парнем из БВД? — осведомился Стив.

— Отчасти. Собственно, тут две истории — о закрытом деле об убийстве с уже осужденным преступником и еще об одном закрытом деле о несчастном случае, похожем на самоубийство. Тебе не кажется странным, что из-за этого человека избили почти до смерти?

— Кого ты подозреваешь?

— Одного патрульного — ты его не знаешь. — Повернувшись, Лиска внимательно посмотрела на бывшего мужа. Он был в одних носках, джинсы обтягивали плоский живот, а под майкой обозначались великолепные мускулы. — А может быть, и знаешь. Этот парень — такой же качок, как ты.

— И он приходит накачивать мышцы в участок Сент-Пола?

— Разве ты работаешь в участке, как обычный коп?

— Когда как. У меня достаточно обязанностей.

— Интересно, тебе за это платят деньги? Что-то мне они редко перепадают.

Стив открыл рот, чтобы возразить, но Лиска предупреждающе подняла руку. Ар-Джей спал, но кто мог знать, насколько крепко и какие звуки проникают в его подсознание. Она старалась не ссориться со Стивом в присутствии мальчиков, хотя ей далеко не всегда это удавалось.

— Прости, я сейчас на взводе. Я думаю, в вашем спортзале тренируется много копов из обоих департаментов. Возможно, ты видел там этого парня.

Несколько секунд Стив стоял молча, разжигая в себе обиду. Ар-Джей поступал так же, когда считал, что с ним обошлись несправедливо. Лиска понимала, что он сейчас вызывает в памяти все ее резкие замечания.

— Я же извинилась, — напомнила она.

— Ты ведь знаешь, Никки, что я стараюсь изо всех сил, — произнес Стив голосом невинного мученика. — Помогаю, чем могу, с мальчиками. Я же говорил, что скоро получу деньги и…

— Знаю.

— И все-таки не можешь удержаться от колкостей. Почему, Никки? Неужели ты в самом деле так меня ненавидишь? Или ты боишься, что у тебя еще остались какие-то чувства ко мне?

“Попал в яблочко”, — подумала Лиска.

— Это просто привычка.

— Ну так откажись от нее. — Он снова прикоснулся к ее щеке. — Я-то не боюсь признаться, что люблю тебя.

Наклонившись, Стив мягко поцеловал Лиску в губы. Ее сердце сразу же подпрыгнуло к самому горлу.

— Будь осторожна, Никки, — предупредил он, шагнув назад. — Когда идешь против своих, рискуешь нажить опасных врагов.

— Если это действительно совершил тот, о ком я думаю, он для меня не “свой”.

“Так и нужно на это смотреть, — решила Лиска, пока Стив, подойдя к двери, надевал ботинки и куртку. — Если Огден способен так зверски избить человека, тогда то, что он носит полицейский значок, только отягощает его вину”.

— Что у тебя есть против него? Что-нибудь серьезное?

Лиска покачала головой:

— Только догадки и ощущения. Этот трансвестит как раз собирался сообщить мне что-то конкретное. — Она с усмешкой добавила: — Если мне не удастся ничего обнаружить, может быть, я смогу сдать этого громилу твоим ребятам из отдела наркотиков. Наверняка он накачивает себя стероидами.

— Тоща его поведение непредсказуемо, — предупредил Стив. — Он очень опасен.

— Для меня это не новость. Спасибо за заботу и за то, что присмотрел за мальчиками.

— Я трудился не за “спасибо”.

Лиска не успела и глазом моргнуть, как Стив стиснул ее в объятиях и впился ей в губы на сей раз отнюдь не мягким, а голодным и жадным поцелуем.

В следующий момент его уже не было в холле. Услышав, как хлопнула дверца автомобиля и заурчал мотор, Лиска коснулась губ двумя пальцами.

— Только этого мне не хватало, — пробормотала она.

Бросив взгляд на Ар-Джея, Лиска погасила свет и отправилась спать, не надеясь, что ей это удастся.

Часы показывали 3.19, когда зазвонил телефон.

— Алло.

Мертвая тишина. Казалось, человек на другом конце провода затаил дыхание, хотя на самом деле боялась вздохнуть сама Лиска.

Затем послышался шепот, от которого у нее на затылке зашевелились волосы:

— Не будите спящую собаку!

Глава 25

Фотографии лежат на узком рабочем столе. За исключением конуса желтого света, который отбрасывает на них настольная лампа, комната погружена во мрак.

Аккуратный ряд снимков, запечатлевших разрушение жизни, — потоки крови, расплющенные кости… Доказательство хрупкости человеческого тела — абстрактное, жалкое и полученное слишком легко.

Казнь — необходимое зло, и все же оно должно стать невозможным. Аргументы должны быть настолько сильными, чтобы сделать казнь невозможной раз и навсегда.

Казнь…

Это слово вызывает целый поток эмоций. Сожаление, отвращение, облегчение, возбуждение… И страх. Страх перед происшедшим — перед вспышкой возбуждения в последний момент. Страх перед тем, что нечто одушевленное, цивилизованное, уязвимое можно уничтожить так легко.

Впрочем, в этом и состоит задача — вызвать страх перед насильственным прерыванием человеческой жизни. Но в таком случае сон должен приходить легко, а он не приходит вовсе…

Глава 26

“Вскрытие — неподходящая процедура для того, чтобы начинать с нее день”.

Эта мысль вертелась в голове Ковача, когда он усаживался за стол в их каморке, держа в руке чашку кофе. Лиски нигде не было видно. В офисе царила тишина. Ковач радовался, что ему удалось проскользнуть более-менее незаметно: он нуждался в нескольких минутах одиночества, чтобы как следует подумать. Вынув из кармана снимки, сделанные на месте гибели Майка Фэллона, он разложил их поверх бумаг, которыми пренебрегал последние несколько дней.

Конечно, можно назвать это самоубийством и забыть о нем, как только придет заключение медэксперта, если бы не смутное и неопределенное ощущение тревоги. А также тот факт, что Нил Фэллон, словно испорченная луковица, начинает демонстрировать все больше и больше гнилых слоев…

Ковач скользил взглядом по фотографиям, в поисках чего-то упущенного, надеясь при этом, что он ничего не обнаружит. Вывод, что Железный Майк решил покончить счеты с жизнью, был явно предпочтительнее альтернативной версии.

Сейчас фотографии почти что казались ему произведениями абстрактного искусства, а не изображениями человека, которого он знал двадцать лет. Было куда легче смотреть на них, чем на то, как этого человека разрезают вдоль и поперек.

Мэгги Стоун, медицинский эксперт округа Хеннепин, лично производила вскрытие. Несмотря на эксцентричную привычку носить пистолет-авторучку и каждые полгода менять цвет волос, Стоун была лучшим специалистом, и на ее мнение можно было полагаться без колебаний. Ковач знал Мэгги много лет и мог обратиться к ней с просьбой присутствовать на вскрытии тела старого друга. Стоун и глазом не моргнула: человека, чьей профессией было извлекать у мертвецов внутренние органы, ничего не могло потрясти.

В результате Ковач провел утро в прозекторской, наблюдая, как Стоун и ее ассистент Ларе двигаются вокруг отполированного до блеска стального стола, делая свое дело.

Появившаяся в каморке Лиска выглядела мрачной — в ее лице не было ни кровинки, хотя на улице стоял трескучий мороз. Она молча положила сумку в ящик и сняла пальто.

— Как твой стукач?

— Похоже, выживет. Я только что из больницы.

— Он в сознании?

— Нет. Но он не свернулся калачиком, как утробный плод, поэтому врачи надеются, что мозг серьезно не пострадал. Кости срастутся, а то, что он на всю жизнь останется уродом, — всего лишь мелкое неудобство, — с иронической усмешкой добавила Лиска.

— Это не твоя вина, Динь.

— Знаю. Но видеть его снова… — Она тяжело вздохнула. — Если бы я только поспела туда вовремя!

— Если ты будешь себя терзать, это ничего не изменит. Он действовал по своей воле, а ты сделала все, что могла.

Лиска кивнула:

— Да. Это нелегко, но я справлюсь.

— Не сомневаюсь. И если я тебе понадоблюсь, можешь на меня рассчитывать.

Она посмотрела на него, в ее глазах блестели слезы.

— Спасибо.

— Партнеры должны поддерживать друг друга.

Лиска притворно нахмурилась.

— Не заставляй меня плакать, Ковач, а то я сделаю тебе больно.

— Осторожнее, — предупредил он. — Мне может это понравиться — я ведь одинокий мужчина. — Помолчав, он спросил: — Ты уже доложила начальству?

— Пока нет, но придется, — поморщилась Лиска. — Ибсен был моим информатором, я оказалась на месте преступления… Кроме того, мне позвонили с предложением бросить это дело.

— Будь это случайное нападение, тебе не стали бы звонить.

— Пожалуй. Теперь у меня есть достаточно фактов, чтобы обратиться в БВД и получить доступ к документам по делу Кертиса. Стал бы кто-нибудь предупреждать меня насчет закрытого дела, если бы не было веских оснований открыть его заново?

— А что Огден и Рубел? У них есть алиби?

Лиска с презрением отмахнулась:

— Алиби! Они играли в пул в полуподвале дома Рубела. И знаешь, кто был с ними? Кэл Спрингер!

— Весьма кстати.

— Кэл бы подтвердил, что эта парочка во время нападения на Ибсена была на Луне. Должно быть, у них есть фотография, где он трахает козу, — с отвращением сказала Лиска. — Дело Ибсена поручено Касл-тону. Он и начальник смены согласны на мое участие, если Леонард не станет возражать.

— Леонард надерет тебе задницу за то, что ты копаешься в делах БВД.

Лиска пожала плечами:

— Что я могла сделать, если парень сам захотел поговорить со мной? Насколько мне известно, все остальные дали ему от ворот поворот. Никто не пожелал выслушивать его теории заговора по поводу СПИДа.

— А кто болен СПИДом?

— Эрик Кертис был ВИЧ-инфицирован. Это кое-что меняет, верно? Какой гомофоб станет забивать до смерти гея, рискуя вступить в контакт с зараженной кровью?

Ковач нахмурился, вспоминая свой разговор с человеком, осужденным за убийство Кертиса.

— Все утверждают, что это сделал Верма.

— Если так, то кто же меня предупреждал? Ведь Верма в тюрьме.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Ковач повернулся на вращающемся стуле:

— Я ставлю на Огдена.

— Я тоже.

— Только будь осторожна.

— Как прошло вскрытие Майка?

— Никаких особых откровений. Под ногтями ничего, кроме грязи. На тыльной стороне кистей рук есть синяки, но это не обязательно следы борьбы. К то же мы знаем, что он недавно упал. Да и Стоун не может поклясться, что это ушибы — посинение кожи на руках могло быть вызвано положением тела.

— А как насчет следов пороха?

— Имеются на обеих руках. Конечно, не исключено, что кто-то заставил его засунуть револьвер себе в рот, но как это доказать?

— Значит, Стоун даст заключение о самоубийстве?

— Она мне обещала не давать никакого заключения, пока не поступят все результаты анализов. К тому же бумаги часто кладут не туда, куда надо, — если ты понимаешь, что я имею в виду.

Лиска усмехнулась.

— Думаю, доктор Стоун не возражала бы, чтобы ты положил не туда, куда надо, ее саму, — если ты понимаешь, что имею в виду я.