Мальчики не решались часто зажигать фонарик: боялись, что перегорит лампочка. Земля, по которой они шли, была очень бугристая, и поэтому но все равно они понемногу продвигались вперед.
      Юн расшиб коленку и захромал. А Софусу новые лаковые туфли натерли пятки. К тому же подметки на туфлях оказались слишком тонкими, и идти было очень больно. Приятели смертельно устали и засыпали прямо на ходу — обычно в это время Юн уже лежал в постели. Конечно, никто не мог бы сказать, что в это время обычно делал Софус. Но обоим мальчикам сейчас больше всего на свете хотелось лечь в мягкую постель и уснуть.
      Неожиданно они оказались на льду. Они стали скользить по нему и вдруг прямо в темноту и полетели куда-то вниз.
      Они не могли понять,
      куда летят,
      а только чувствовали, что все падают и падают вниз.
      Сначала как будто они летели вниз головой,
      потом вверх ногами.
      Рисовать, конечно, они ничего не могли,
      потому что не на чем было рисовать.
      Мальчикам стало совсем неуютно.
      Вдобавок ко всему, где-то в темноте притаилась Сова или какая-то другая противная птица и громко распевала противную песню.
      Не очень-то приятно было ее слушать.
      Кстати, вот она, эта песня:
 
Сникке, снакке, снарри,
Одного мы сварим.
Тощего мальчишку
Мы прихлопнем крышкой.
 
 
Снакке, сникке, снарри,
Другого мы зажарим.
Вымажем в сметане,
В печке подрумяним!
 
 
Разорвем когтями,
Разгрызем зубами!
Вот обед отличный —
Для Тигрицы лично!
 
      Вдруг послышалось: «ТРАХ!»
      Это мальчики ударились о самое дно.
      Сначала они лежали, боясь шевельнуться. Софус осторожно проверил, не сломал ли он себе какую-нибудь кость. Убедившись, что он цел и невредим, Софус сразу защекотал себя под мышками: он очень боялся, что разучился смеяться после такого падения.
      Затем он прошептал:
      — Юн, ты тут?
      А Юн отозвался:
      Юн вниз головой плюхнулся в большую грязную лужу, и поэтому слова его звучали глухо и неразборчиво: наверное, они тоже стояли на голове.
      — Кажется, жив, — ответил Софус. — Но я не уверен. Пожалуй, надо бы еще поразмыслить над этим.
      — Спросил Юн. Тут он перевернулся и встал на ноги.
      — Сам видишь, я сижу на ней. Она разлетелась на кусочки, и сидеть на ней совсем неудобно. Она колется.
      — Разве я не велел тебе беречь ее? — строго сказал Юн.
      — А разве я ее не берегу? — удивился Софус. — Она теперь никуда не денется, пока я не встану.
      Юн поискал мелок. К счастью, он оказался на Месте. Зато фонарик разбился вдребезги.
      Юн начал ощупывать все кругом, и вдруг он невзначай дотронулся рукой до чего-то теплого, косматого и загадочного. Мальчик услыхал чье-то ровное и тяжелое дыхание. К счастью, другой рукой он почти одновременно нащупал ступеньки — рядом оказалась лестница.
      Больше им не пришлось столкнуться с загадочным зверем, который так их напугал. Они принялись гадать, кто бы это мог быть: какое-нибудь страшное чудовище или, может быть, самый обыкновенный Баран?
      — Пожалуй, я сейчас сяду и поразмыслю над этим, — решил Софус. — Ты не заметил, какого цвета было животное?
      — Сейчас нам некогда размышлять, — Юн. — Мы должны заняться делом. Видишь там огонек? Скорее бежим туда!
      Огонек горел в окне уютного маленького домика, перед которым был разбит маленький палисадник. А в самом домике сидела добрая бабушка, с виду она была точно такая же, как и все добрые бабушки на свете. Она сидела в качалке, опершись ногами на скамеечку, и вязала длинный-предлинный чулок.
      В одном из ящиков комода у нее хранилась коробочка с шоколадными конфетами, а в кухонном шкафчике были припасены пряники. Седые волосы доброй старушки были аккуратно разделены пробором, а на нос сползали очки. Старушка приготовила какао, а на столе уже стояли две чашки. Бабушка налила в них какао и принесла на блюде пряников. И пока мальчики ели пряники, запивая их какао, она рассказала им сказку, настоящую длинную-предлинную сказку, совсем не похожую на эту дурацкую историю про Христофора Камбалумба.

      Кончив рассказывать, бабушка вышла на кухню и принесла оттуда еще пряников: мальчики уже успел;; съесть все, что лежало на блюде.
      — Хотите еще? — спросила старушка.
      — Нет, спасибо! — ответил Юн, но только потому, что мама велела ему всегда так отвечать. К тому же он уже успел проглотить не меньше двадцати пряников. Он, конечно, должен был ответить: «Нет, спасибо», когда его снова хотели угостить.
      — Большое спасибо! — сказал бабушке Софус и сразу отправил в рот еще один пряник.
      — Надо хорошенько прожевывать пищу, а потом уже глотать ее, — заметил Юн. — Разве тебя этому не учили?
      — Да нет, что-то не припомню, — ответил Софт с и снова протянул руку за пряником.
      — Милый ты мой, — сказала вдруг бабушка, — у тебя же совсем черные руки! Разве можно с такими руками садиться за стол и есть пряники? Поди-ка сюда, уж я тебя умою.
      У Софуса с Юном покраснели кончики ушей: мальчики и в самом деле были очень грязные. Такие грязные, что становилось просто стыдно за них. Бабушка налила в таз воды и протянула мальчикам мыло, полотенце и щетку для ногтей. Юн сразу начал мыться, но Софус колебался. Тогда бабушка схватила его за руки и окунула их по локоть в мыльную воду. Тут Софус, сами понимаете, сразу же остался без рук: ведь он весь с ног до головы был нарисован мелом.
      — Сколько живу на свете, а такого еще не видывала! — воскликнула бабушка. И это была чистейшая правда.
      Юн мгновенно вытащил мелок и пририсовал Софусу новые руки и даже локти. Заодно, помня, что они в гостях, он из уважения к радушной хозяйке нарисовал ему новую курточку — у прежней был очень уж помятый вид.
      — Прошу тебя: нарисуй мне галстук! — заныл Софус. — Я всегда мечтал носить галстук! И еще сделай мне белую рубашку, а на курточке — боковые карманы!
      — Хорошо, но только смотри, чтобы тебя опять чем-нибудь не стерли! — строго сказал Юн. — Помни, мы не можем все время тратить мелок!
      — Конечно, нет! — послушно откликнулся Софус. И тут же поправился: — То есть, конечно, да!
      Он не расслышал, что сказал ему Юн. Он вообще никогда не слушал, что говорят другие.
      После этого друзья снова уселись за стол и продолжали уплетать пряники.
      А надо сказать, что все эти пряники напоминали своей формой какое-нибудь животное. И на каждой фигурке была какая-нибудь буква. На одном прянике, например, красовалась буква «А», что означало «Антилопа». На сдобном тельце Бобра была выведена буква «Б», а Свинью бабушка, конечно, наградила буквой «С». Мальчики отыскали одну за другой все буквы и выложили их в ряд по алфавиту. Не хватало только «Ы» и мягкого знака — бабушка не знала ни одного зверя, название которого начиналось бы с этих букв. Да и вообще никого.
      Юн заметил, что Антилопа все время озирается по сторонам и дрожит от страха. Он спросил, чего она так боится.
      — Акулы атакуют африканских антилоп! — ответила она.
      Мальчики поняли, что Антилопа может выговаривать только те слова, которые начинаются на букву «А»!
      — Ах, вот как, значит, ты умеешь говорить? — спросил Юн.
      — Ага! — ответила Антилопа, потому что она не могла сказать «да».
      Бобр строил свой дом, потому что бобры все время только это и делают. Он сказал:
      — Бурые бодрые бобры благоразумно берут большие бревна!
      Они спросили его, где он живет, но Бобр ничего не ответил, потому что был очень занят.
      «В» была ведьмой. Ее легко было узнать, потому что она сидела верхом на метле.
      — Выйдите вон! — закричала ведьма, топая ногами. — Вон, вон, вон!..
      — Большое спасибо, до свидания! — ответили мальчики и побежали разыскивать Голубя с буквой «Г» на спине. С ведьмой разговаривать было трудно.
      Голубь сидел напыжившись и дремал на солнышке.
      — О чем ты думаешь? — спросил Софус.
      — Галдят глупые горластые галки, — сказал Голубь Больше он ничего не хотел говорить, потому что его клонило ко сну. Но, когда мальчики сунули ему в клюв кусочек пряника, он сказал:
      — Гоп! — и с удовольствием проглотил его. А потом он сказал: — Гут! (по-немецки это значит «Хорошо!»)
      Тогда мальчики спросили его, из какой страны он прилетел.
      Голубь ответил:
      — Голландия! — Он взъерошил все свои перья, и было видно, что он очень гордится знанием иностранных языков. Он ткнул себя лапкой в грудь и сказал: — Горжусь! — А потом добавил: — Грамотный!
      Он был очень высокого мнения о себе.
      Дикобраз разрывал задними лапами кучу сухих листьев. Его большие, острые иглы торчали во все стороны.
      — Чем ты занят? — спросил его Юн.
      — Делом, — ответил Дикобраз.
      — А где ты живешь?
      — Довольно далеко.
      Потом Дикобраз вздохнул и покачал головой.
      — Доверяйте, дети, добродушным дикобразам, — сказал он и, немного помолчав, добавил: — Даже дряхлым!
      — Мы тебе доверяем, — сказал Софус. И мальчики пошли дальше.
      У Енота на животе была большая буква «Е». Он сидел на задних лапах и глядел исподлобья на большую тарелку с клубникой. Он, видно, был очень недоволен таким угощением.
      — Еноты ежедневно едят ежевику! — пробурчал он.
      — Но ведь клубника гораздо вкуснее! — возразил Софус.
      — Ерунда! — сердито буркнул Енот.
      И мальчики поняли, что он больше не хочет с ними разговаривать.
      Жаба сразу начала жаловаться.
      — Жадные жирные жужелицы жестоко жалят жаб! — сказала она, широко разевая рот.
      — Не может быть! Мы тебе не верим! — крикнули мальчики.
      — Жаль, жаль! — проквакала Жаба, прыгая вслед за ними.
      Но в это время подскочил Заяц с большой буквой «3» на спине.
      — Зайцы запросто заглатывают злых зеленых змей! — хвастливо крикнул он.
      — Это неправда! — сказал Софус, но Заяц уже был далеко.
      Ибис сидел, полузакрыв глаза, и молча сосал конфету.
      — Что ты больше всего любишь? — спросил его Юн.
      — Изюм и имбирь. Иногда — ириски! — ответил Ибис.
      — Значит, ты лакомка! — засмеялся Софус. — Издеваетесь? — обиженно проговорил Ибис, и больше от него уже нельзя было добиться ни слова.
      — Кормят кошек кое-как! — злобно проговорил чей-то голос. Это была Кошка.
      Ей очень хотелось выпросить что-нибудь вкусное — например, кусочек бифштекса, немного сливок или сметаны. Но она не могла их назвать, потому что ни одно из ее любимых кушаний не начинается на букву «К». Кофе, правда, начинается на «К», но она его не любила. Она могла бы, конечно, назвать котлеты вместо бифштекса, но это просто не пришло ей в голову.
      Кошка взглянула на Юна и Софуса и пробормотала:
      — Косолапые карапузы!
      — Лягушки любят лакомиться ломтиками лососины! — раздался квакающий голос. Это была, конечно, Лягушка.
      Кошка разозлилась еще больше: ведь сама-то она очень любила лососину, но не могла назвать ее, потому что лососина начинается на «Л». А Лягушка кормится насекомыми и вовсе не ест никакой рыбы. И сказала она это только для того, чтобы позлить Кошку.
      — Люблю лавровые листья! — проквакала Лягушка. А это было уже совсем ни к чему.
      — Милые малыши! — пробасил толстый Морж. — Минуточку!
      Юн и Софус остановились.
      — Мы, мудрые моржи, мучаемся, — сказал толстяк, глотая слезы. — Мне мерещатся маковки, морковки, макароны, марципаны, мед, мармелад…
      Весь день напролет Морж что-нибудь ест, но все равно жалуется, что он голодный.
      Мальчики не стали его слушать и пошли дальше.
      — Мелюзга! — закричал им вдогонку Морж.
      Следующим был Носорог с большой буквой «Н» на боку. С ног до головы он был покрыт сахарной глазурью. На носу у него торчал шоколадный рог, так что мальчики сразу узнали бы Носорога даже и без буквы «Н».
      Он говорил только по-носорожьи, так что Юн и Софус ничего не могли понять.
      — Вы не умеете говорить по-человечески? — спросил его Юн.
      — Нет! — ответил Носорог и вдруг метнулся в сторону — он испугался Овцы.
      — Отвратительные обжоры обезьяны обкрадывают остриженных овец! — сказала Овца, вращая грустными глазами.
      — Это несправедливо! — воскликнул Софус.
      — Очень обидно! — кивнула головой Овца.
      — Павианы прекрасно поют! — сказал Павиан, самодовольно улыбаясь. — Прелестный, пушистый, приветливый, премилый, певучий!.. — воскликнул он, показывая на самого себя. — Паинька! — добавил он, немного подумав, но мальчики не стали с ним разговаривать.
      — Робкие рыбки развлекаются редко, робкие рыбки развлекаются редко!.. — повторяла скороговоркой Рыба. — Рыжие рыбаки резво рвут репу руками! — вдруг закричала она не своим голосом. Ей было все равно что сказать — лишь бы слова начинались на «Р».
      — Скорее сюда! — хрюкала Свинья. — Скорее сюда! Старые свиньи самые симпатичные!.. Скажите, сколько стоит сладкая сахарная свекла?
      — Мы не торгуем свеклой, — с достоинством ответил Юн.
      Мальчики даже не остановились.
      — Тринадцать толстокожих тапиров тормошат торопливых тараканов! — сказал Тапир.
      — Зачем же тормошить тараканов? — засмеялся Юн. — Кому они нужны?
      — Ты тупица! — огрызнулся Тапир и с презрением посмотрел на Юна.
      — Умные удавы умело уничтожают унылых улиток! — спокойно заметил Удав. А потом он вдруг почему-то рассердился и прошипел: — Уходите! Удавлю!
      Юн и Софус бросились бежать со всех ног.
      — Фамилия? — строго спросил Филин.
      — Сульбаккен, — ответил Юн.
      — Фу! — фыркнул Филин и больше ничего не сказал.
      — Хомяку хочется халвы! — застенчиво сказал Хомяк.
      — Ешь морковку! Это полезнее, — ответил Софус.
      — Хи-итрые! — обиженно заскулил Хомяк и спрятался в свою норку.
      — Цапли цапают цыплят! — отчеканила длинноногая Цапля.
      — Но ведь это нехорошо! — сказал Юн.
      — Цыц! — цыкнула на него цапля.
      — Чуткие черепахи чересчур часто чихают! — сказала Черепаха, приветливо кивая мальчикам.
      — Ну как часто? — спросил любопытный Софус.
      — Через четверть часа, — ответила Черепаха и громко чихнула.
      — Бедняжка! — воскликнул Юн. И мальчики пошли дальше.
      — Шустрые шмели шутят шепотом! — прожужжал вдруг большой мохнатый Шмель над их головой.
      — Почему? — спросил Юн.
      — Шушукаемся! — неопределенно ответил Шмель и сразу же улетел.
      — Щуплые щетинистые щенята щиплют щавель! — сказал маленький вислоухий Щенок.
      — От голода? — спросил его Софус. Щенок грустно кивнул головой.
      — Эх-эх-эх! — прокряхтел чей-то старческий голос. Мальчики обернулись и увидели Страуса Эму.
      — Откуда он здесь взялся? — удивленно спросил Юн. — В какой стране такие водятся?
      — Эфиопия! — хрипло проговорил Эму. Но он соврал: ведь всем известно, что Эму — австралийский Страус.
      — Юн! Юн! Юн! — послышалось вдруг чье-то веселое щебетание.
      Мальчики подняли глаза и увидели маленькую пташку. Она порхала над головой Юна и лукаво поддразнивала его.
      — Да ведь это Жаворонок! — воскликнул Софус. Птичка молча замотала головой, потому что сказать «нет» она не могла.
      — А кто же ты? — спросил Юн.
      — Юркая Юла! — прощебетала пташка и улетела прочь.
      — Я — ядовитая Ящерица! Ясно? — предупредила мальчиков буква «Я».
      Юн и Софус решили не подходить к ней.

      Когда на столе уже не осталось ни одного пряника, мальчики встали и принялись осматривать комнатку доброй бабушки.
      — Хорошо у тебя здесь, — вздохнул Юн. — Это самый уютный домик из всех, что я видел. Хотя и у нас дома тоже очень уютно. На стене висит портрет в золотой раме, и еще у нас есть зеленая тахта с подушками, а в углу на низеньком столике стоит радиоприемник!
      — А У меня дома еще лучше! — заявил Софус. — На стенах у нас книллажи и зеркалюстры, а в столовой — огромный буфешкаф, внутри и снаружи весь молированный, а рядом — великолепная хрустажерка.
      — Подумать только! — удивилась бабушка. — Сроду я не слыхала о таких диковинных вещах. Но, наверное, это и в самом деле что-нибудь особенное. Мне очень жаль, что мой домик обставлен не так роскошно!
      — А я не верю, что на свете вообще бывает такая мебель, — проговорил Юн. — И все эти названия ты тоже выдумал, от первого до последнего!
      — Но ведь они похожи на настоящие! Я, правда, верил, что есть такие вещи, — пробормотал Софус, борясь со слезами.
      — Не плачь, — сказал ему Юн.
      Он-то знал, что у бедняги Софуса никогда не было ни дома, ни бабушки, а выдумал он все это просто так, для важности. Ведь Юн сам нарисовал его мелом, и у нарисованного мальчика ничего не было на всем белом свете.
      — Когда мы вернемся домой, я устрою тебе замечательную комнатку, и она будет совсем-совсем твоя, — продолжал Юн. — И там будет все, что ты захочешь.
      — Даже то, что я выдумал? — оживился Софус.
      — Не так-то легко нарисовать вещь, которую никогда не видел, — сказал Юн. — По правде говоря, довольно трудно изобразить буфешкаф, да еще молированный.
      — Ничего, у тебя все получится как надо, — успокоил приятеля Софус. — Я даже буду не в обиде, если ты подаришь мне такую комнатку, как эта… — Софус показал на бабушкину гостиную.
      — Пожалуйста, бабушка, — попросил Софус, — не расскажешь ли ты нам на прощание еще одну сказку?
      — Отчего же не рассказать? — сразу согласилась бабушка и начала сказку про короля Пера Скверного:
 
Жил-был король Пер Скверный,
Зазнайка и заика.
Нечесаный, немытый,
Он к людям выходил.
 
      — Фу, как нехорошо! — проговорил Софус.
 
Ругал лакеев верных,
Пугал министров криком,
И был король обжорой,
И выпить он любил.
 
 
Сказал король-Заика:
«Про-про-проклятый пекарь
Пирог мой королевский
Преступно загубил
— По-положил клубнику
Вме-вместо земляники.
Го-голову за это Ему я отрубил!»
 
 
«По-по-портной-обманщик,
— Вскричал затем Заика,
— Испортил мой кафтанчик!
Не по-по-потерплю!
Хватайте же портного
И с берега крутого
Ки-киньте его в море,
Его я не люблю!»
 
 
Сказал Заика грозно:
«К чему мне ми-министры?
О чем ни попрошу я,
На все один ответ:
В казне, мол, нету денег,
Казна тощает быстро, —
Так бросьте же министров
Собакам на обед!»
 
 
Однажды Пер-Заика
Вдруг заболел ангиной,
Бронхитом, дифтеритом,
Поносом и чумой.
И вызвали к Заике
Всех лекарей великих.
И те поили хиной.
Заику день-деньской.
 
 
Король дрожал в ознобе
Лежал и трясся в злобе.
«Бу-буду ли здоров?» —
Спросил он докторов.
«Да, есть рецепт отличный, —
Сказали те. — Изволь:
Коль станешь симпатичным,
Поправишься, король!»
 
 
Вздохнул больной владыка:
«Ка-каюсь, был неласков,
И вспыльчив, и несдержан
Подчас во гневе был».
 
 
Тут на щеках Заики
Вдруг заиграла краска,
А на другое утро
Болезни след простыл.
«По-по-подайте туфли! —
Вскричал король спесиво.
И грозно, как из пушки:
— Лакеев — наказать!
Пропали мои туфли!
Болваны, дураки вы!..
Нет-нет… лакеи-душки! —
Я так хотел сказать».
 
 
Не тот теперь Заика.
Случалось, что, гуляя,
Убогую старушку
Он в садике встречал.
Срывал корону мигом.
«По-по-по-поздравляю
С хорошей по-погодой!» —
Старушке он кричал.