1. Юн и колдунья
Жил-был на свете маленький мальчик. Звали его Юн. Правда, у него были еще и другие имена. Родители назвали его Юн Альберт Брюн, а фамилия его была Сульбаккен. Имена Альберт и Брюн мальчику дали в честь его дедушки с материнской стороны. Но все обычно звали его просто Юн — перечислять подряд три имени было бы слишком трудно. Однажды он шел по дороге и свистел. А свистеть ему было нелегко, потому что во рту не хватало переднего зуба. Но все же кое-как он с этим справлялся.
Сначала на дороге не видно было ни одного человека. Но вот за поворотом Юн увидел спину какой-то старухи — самую что ни на есть обыкновенную спину. Заметить, что старуха на самом-то деле колдунья, он, конечно, не мог. Сзади, во всяком случае, этого совсем не было видно. Правда, он не подумал бы такого, повернись она даже к нему лицом. Я знаю эту ведьму — она не из самых страшных.
Впрочем, и не из самых симпатичных. Старуха эта — обыкновенная колдунья, с широким, толстым носом, без всяких бородавок и, уж конечно, в очках — таких старух полным-полно во всем мире.
Зовут ее фру Мунсен. И она умеет колдовать, но никогда не вызывает таких ужасных напастей, как, например, гроза с громом и молнией или что-нибудь в этом роде. Ей случается наколдовать себе к обеду немного вкусного соуса. По ее велению в огороде вдруг вырастает морковь, которую никто не сажал и не поливал. Однажды она заколдовала утюг, и он сам гладил все ее платья. Потом у нее в доме появилась волшебная тряпка, которая сама мыла полы. В другой раз она наколдовала денег, чтобы уплатить налоги, — ведь налоги берут решительно со всех!
Фру Мунсен очень любит свиные отбивные и всегда ест их на второе, хотя давно уже не заходит в мясную лавку. Правда, у нее есть хлев и в хлеву живет поросенок, но она держит его только для красоты. С годами поросенок настолько состарился, что оброс бородой. Наверное, во всей Норвегии это единственный поросенок с бородой. Вот какая колдунья! Она живет на улице Твербаккен на чердаке старого дома. Если хочешь, можешь навестить ее там.
Быть может, тебя удивляет, что колдунья живет на улице Твербаккен, а не на Лысой горе, где, как известно, веселятся ведьмы. Однако ничего удивительного в этом нет. Все уважающие себя колдуньи живут теперь на самых обыкновенных улицах. Я даже знакома с одной из них. Правда, она из богатых — ей одной принадлежит целая вилла. На вид эта колдунья гораздо приятнее фру Мунсен, но она далеко не так добра. А потому всякий раз, когда тебе случится встретить какую-нибудь ведьму, живущую в роскошной вилле, держись от нее подальше. С такими ведьмами шутки плохи!
В тот день, когда ее увидел Юн, фру Мунсен успела побывать у другой ведьмы, которая пригласила ее на чашку кофе. В гостях ей подарили волшебный мелок; хозяйка обнаружила его в посылке, которую тетушка прислала ей из Америки. И она отдала его фру Мунсен потому, что была с ней в большой дружбе. Впрочем, в посылке лежало целых шесть волшебных мелков, так что, подарив один из них, хозяйка себя не обидела.
Волшебный мелок на вид был точно такой же, как и любой другой мелок, как и школьные мелки, которые крошатся, едва нажмешь на них рукой. И все же мелок был какой-то особенный — он был заострен не с этого конца, а с другого. Только это не сразу бросалось в глаза.
Фру Мунсен не большая охотница шить и штопать, и поэтому в карманах у нее часто бывают дыры. Карманы ее пальто, например, всегда дырявые. Но это не так уж страшно: все, что фру Мунсен прячет в карман, просто-напросто проваливается за подкладку, а оттуда всегда можно достать нужную вещь.
Однажды, в годы войны, фру Мунсен вытащила из сундука свое старое пальто, чтобы перелицевать его. Распоров пальто, она обнаружила за подкладкой четыре кроны и много мелких монет, пару варежек, катушку черных ниток, два куска сахара и целый выводок мышат. Фру Мунсен никак не могла понять, откуда взялись там мыши: у нее сроду не было привычки носить с собой в карманах мышей, — наверное, они уж как-нибудь сами пробрались туда.
Но в тот день, когда ее увидел Юн, фру Мунсен разгуливала без пальто, потому что погода стояла теплая. На ней была полосатая кофта, а мелок лежал в кармане юбки. Впрочем, лежал он там недолго, а скоро очутился на проезжей дороге. Там и нашел его Юн, когда проходил мимо.
А теперь разгляди фру Мунсен хорошенько, если хочешь узнать ее при встрече, — в этой книге ты больше ни слова о ней не услышишь: она сейчас просто-напросто выйдет из нее.
Вот так:
2. Юн и Софус
Юн взглянул на свою находку, и она показалась ему совсем неинтересной. Он решил, что это обыкновенный мелок — точно такой же, каким учительница пишет на доске.
И потому, сжав его в кулаке, он пошел дальше, пока не нашел места, где можно было рисовать. Юн подошел к зеленому забору — вот где много места! Он нарисовал мелком мальчишку на заборе. Но мальчишка получился не очень удачный, потому что Юн не больно-то хорошо умел рисовать. Довольно странный вышел мальчишка.
Но самое странное было вот что: мальчишка этот ожил, едва только Юн кончил рисовать. Он соскочил с забора прямо на землю и сказал:
— Здравствуй! А меня зовут Софус.
Юн подумал, что вдвоем им будет гораздо веселее. И он предложил мальчишке стать его другом и помочь ему нарисовать еще что-нибудь. Софус охотно согласился.
Юн нарисовал голову кролика, но Софус тут же попросил его остановиться: он, оказывается, терпеть не мог кроликов.
— Я ужасно смелый, — сказал Софус, — но все же я почему-то немножко побаиваюсь кроликов.
Юн поспешил стереть кролика, пока рисунок был готов только наполовину, — он вовсе не хотел пугать Софуса.
— Знаешь что? Нарисуй-ка лучше большую калитку! — сказал Софус.
Юн так и сделал. Калитка сразу же стала всамделишной, и мальчики отворили ее.
3. По ту сторону калитки
— Прежде чем войти в калитку, надо немного подумать, — сказал Софус. — Когда хочешь что-нибудь сделать, всегда полезно сначала подумать. Так говорила моя бабушка. Значит, как же нам быть: войти в этот сад или лучше остаться здесь? Если мы войдем туда, то, может быть, найдем там что-нибудь вкусненькое, а может быть, и ничего не найдем. Но если мы не войдем в сад, то, значит, останемся у калитки, а здесь вообще есть нечего. К тому же сюда могут прибежать собаки. Вдруг они начнут кусать меня за ноги. Я не боюсь ничего на свете, но очень не люблю злых собак. У меня ведь такие худые ноги — чего доброго, они и вовсе отвалятся!
— Посторонись-ка немножко, — сказал Юн, — и я войду первым.
Софус посторонился и пропустил Юна.
— Ну, как там, в саду? — спросил Софус.
— Замечательно! — ответил Юн.
— Подожди, я сейчас приду к тебе! — сказал Софус. — Я уже все обдумал и решил, что в сад надо заглянуть.
— Это можно было сразу сообразить, — сказал Юн. — Тут и раздумывать нечего.
По ту сторону калитки буйно вилась густая зелень. На деревьях и кустах росли огромные плоды. Журчал ручей, кишевший рыбой, а поляны пестрели яркими цветами. В саду было много диковинных зверей — так много, что я, пожалуй, расскажу об этом в стихах. Сам знаешь: в стихах все получается гораздо складнее. А если ты не любишь стихов, спокойно пропусти их — ничего особенного в них нет. Но, если ты любишь петь, это получится у тебя отлично; к моим стихам легко подобрать веселый мотив.
Ну и сад! Чудесный сад!
Лучше не бывает!
Здесь на елке виноград
За ночь созревает.
Волк не трогает козлят,
Ходит без обеда.
Мальчик с пальчик, говорят,
Слопал людоеда!
Здесь диковинных зверей
В клетку не сажают.
Стрекоза и Муравей
Под руку гуляют.
Хочешь — верь, а хочешь — нет,
Утром рано-рано
Пригласила на обед
Мишку Обезьяна.
Смотрит старый Попугай
На Медведя косо:
— Эй, дружище, помогай
Чистить абрикосы!
А подальше от реки
Где побольше свету,
Пеликан, надев очки,
Развернул газету.
Из этой песни ты поймешь, что это и впрямь был необыкновенный сад.
А в следующей главе ты узнаешь, что приключилось с мальчиками в саду.
4. Попугай Лейф
Мальчики обегали весь сад — еще никогда в жизни им не было так интересно. Юн подсел к Попугаю, чтобы немного поболтать с ним. А Софус между тем уговаривал Слона сорвать с деревьев все, что только можно.
— Неплохо ты здесь устроился! — сказал Юн Попугаю.
— Устроился! — с достоинством ответил Попугай и важно скрестил лапы.
— А все же тут, наверное, кое-чего не хватает? — спросил Юн.
— Не хватает! — согласился Попугай.
— А чего бы ты хотел? — допытывался Юн. — Не знаю, как ты, а я очень люблю подарки!
— Люблю подарки! — крикнул Попугай.
— А ты, я вижу, себе на уме! — сказал Юн.
— Себе на уме! — согласился Попугай.
— Так что же тебе подарить? — спросил Юн. — Электрический поезд, пишущую машинку или телефон?
— Телефон! — сказал Попугай.
Тогда Юн нарисовал ему телефон. Он не очень хорошо умел это делать, и поэтому телефон сильно смахивал на будильник, но все же это был отличный аппарат.
Попугай сразу же начал крутить диск и набрал чей-то номер, но никто ему не ответил.
Попугай страшно огорчился: он уже так радовался, что у него будет свой собственный телефон и он сможет разговаривать с кем захочет.
— Твоего номера нет в телефонной книге! — пояснил Юн. — Поэтому никто и не отвечает на твои звонки. Кстати, как тебя зовут?
Юн был человек серьезный и любил доводить всякое дело до конца, хотя и не размышлял так много, как Софус. Уж коли он подарил Попугаю телефон, надо сделать все, чтобы тот мог им пользоваться. Но тут Попугай вдруг побагровел до самого клюва и так расстроился, что из глаз у него закапали слезы, — ведь у него сроду не было никакого имени. А раз нет имени, как же ему попасть в телефонную книгу?
— Что ж, придется придумать тебе имя, — сказал Юн. — Как бы ты хотел, чтобы тебя называли: Оливер Твист или, может быть, Гулливер? Робинзон Крузо или граф Монте-Кристо? Выбирай, что тебе нравится.
— Как зовут самого сильного мальчишку в твоем классе? — спросил Попугай.
— Лейф.
— Ну так пусть и меня зовут Ленфом, — сказал Попугай.
Тогда Юн подрисовал к телефону длинный-предлинный шнур и подвел его к маленькому домику, на котором написал: «Центральная телефонная». Он снял трубку и набрал номер, и с телефонной станция донесся голос:
— Слушаю.
— Можно мне поговорить с директором? — спросил Юн.
— Пожалуйста, — ответил голос.
— Я только хотел сообщить вам: установлен новый телефон, которому надо дать номер, а имя владельца — записать в телефонную книгу.
— Хорошо, — откликнулся голос директора. — Скажите нам, пожалуйста, его имя.
— Лейф, — ответил Юн.
— А фамилия? — спросил директор.
— У него нет фамилии, — сказал Юн.
— Странно, — проговорил человек на другом конце провода. — Кто же он такой?
— Он — попугай, — пояснил Юн.
— Но ведь в Норвегии попугаев обычно зовут «Якоб», — продолжал голос. — За исключением, конечно, попугаих — тех всегда зовут «Полли».
— А этого попугая зовут Лейфом, — заявил Юн. — Ему не терпится получить номер для своего телефона.
— Хорошо, — ответил человек. — Могу предоставить вам номер 66h66. Его легче всего запомнить.
— Спасибо! — сказал Юн.
— Алло! Алло! Алло! — прокричал директор. — Скажите попугаю, чтобы он не забывал всякий раз становиться вниз головой, прежде чем набирать цифру 4.
— А что, если он забудет после этого перевернуться? — спросил Юн.
— Тогда получится совсем другой номер, — сказал директор.
С тех пор Лейф сидит на своем дереве и целыми днями разговаривает по телефону.
— Смотри обращайся с ним аккуратно! — приказал ему Юн.
Так всегда говорил мальчику отец, когда дарил ему что-нибудь: ножик, или игрушечный парусник, или еще что-нибудь в этом роде. И всякий раз Юн делал серьезное лицо и обещал обращаться с подарками аккуратно. Но Попугай ничего не стал обещать. Он только засмеялся.
Юн задумался: а заслужил ли Попугай, чтобы ему сразу подарили и новое имя и телефон? Уж слишком нахально он себя вел. Но тут до него вдруг донесся пронзительный вопль Софуса.
5. Необыкновенное происшествие
Софус разбежался и прыгнул в реку, а ведь он весь был нарисован мелом; сам понимаешь, мокнуть ему ни в коем случае нельзя! Вода смыла мел, и Софус начал таять на глазах. Вот уже он лишился обеих ног…
— Скорей беги сюда с мелком! Скорей беги сюда с мелком! — кричал он.
Юн решил расходовать мелок как можно бережнее. Он понимал, что раздобыть такое сокровище в другой раз будет не так-то просто. К тому же Попугай даже не поблагодарил его за подарок. Но, когда Юн увидал, что бедняга Софус остался совсем без ног, он сразу же бросился к нему на помощь.
— Дай сюда мелок! — простонал Софус. — А заодно мне бы хотелось получить новые ботинки.
— А какие ты хочешь — на резине или на коже? — спросил Юн.
— Хочу лаковые туфли с бантиками! — закричал Софус.
— Но ведь лыжные ботинки гораздо прочнее, — возразил Юн.
— Я очень скромный человек, — сказал Софус. — И я никогда ничего не клянчу, я всегда доволен тем, что у меня есть. Но сейчас мне ужасно хочется надеть лаковые туфли с бантиками…
— Ну ладно, только дай слово беречь их, — согласился Юн.
Он протянул Софусу мелок, и тот нарисовал себе пару замечательных лаковых туфель с шелковыми бантиками.
— Смотри береги их, — повторил Юн. — Не забывай чистить их каждый вечер перед сном.
— Гм… — произнес Софус. — Я очень аккуратно обращаюсь со своей одеждой. Никто не скажет, что я неряха. Вот только чистить ботинки, по правде говоря, мне не под силу. Уж слишком это скучно!
Юн раскрыл было рот, чтобы как следует отчитать Софуса, — нельзя же допускать, чтобы человек так скверно обращался со своей обувью! — но в это мгновение произошло нечто столь удивительное, что оба мальчика застыли на месте, выпучив глаза.
Все началось с того, что звери встрепенулись и стали тревожно оглядываться. Очковая Змея торопливо поправила на носу очки, а Слон поднял хобот и громко затрубил. Потом звери бросились бежать со всех ног кто куда. Издалека надвигалась большая черная туча. Она подходила все ближе и ближе и становилась все чернее и чернее.
6. Закоптелый воробей
Когда снова показалось солнце, в саду уже не было ни одного цветка. Листья сгорели, а земля посерела и стала похожа на пепел.
— Я не страшусь никаких опасностей! — заявил Софус. — Вот только темноты не выношу. У меня, знаешь ли, слабое сердце. Кроме темноты, я ничего на свете не боюсь.
Нарядные лаковые туфли покрылись золой и пеплом, а нос у Софуса был густо вымазан сажей.
— Теперь нам придется умыться среди бела дня! — вздохнул Юн.
— Вот еще, не такие уж мы чумазые! — возмутился Софус. — Да мне вовсе и нельзя так часто умываться. Мне доктор запретил — говорит, это вредно.
— Видно, у тебя и в самом деле слабое здоровье, — заметил Юн.
— Ну это ты брось! Я здоров как бык! — обиделся Софус.
У Юна уже вертелся на языке ехидный ответ: он любил говорить людям напрямик, что они неправы. Сам-то он, конечно, всегда был прав и поэтому очень старался указывать другим на их ошибки. А Софус за бремя их знакомства уже успел наговорить много такого, с чем Юн никак не мог согласиться.
Но тут у мальчиков за спиной раздалось чье-то пение: закоптелый Воробей сидел на закоптелой ветке закоптелого дерева и жалобным, закоптелым голоском напевал песню. Песня была ужасно грустная. Такая грустная, что невозможно даже описать. К тому же в типографии, где печаталась эта книжка, нет в запасе букв, которыми можно было бы записать птичье пение.
И все же я попыталась сделать это для тебя. Вот какой рисунок у меня получился:
Теперь всем станет понятно, какая это была печальная песня.
Воробей пел так грустно, что Софус не выдержал и заплакал.
— Терпеть не могу печальных песен, — сказал он. — Пожалуй, это единственное, чего я не выношу. Вообще же я могу вытерпеть все, что угодно.
Юну некогда было спорить: он раздумывал, как бы помочь бедному Воробью. Для начала он нарисовал ему добротный теплый пиджачок с карманами.
— Всю свою жизнь я мечтал о таком пиджачке, — сказал Софус. — Пожалуй, это единственное, чего мне когда-либо хотелось.
Но на этот раз Юн не обратил на его слова никакого внимания. Он быстро нарисовал гнездышко — маленькое, уютное гнездышко, в котором приятно укрыться Воробью. И еще он обещал нарисовать для Воробья славную женушку. Впрочем, Воробьиха у него не получалась. Сколько он ни старался — все выходила Каракатица. Но Воробей все равно обрадовался.
— Не унывай, — прочирикал он, обращаясь к Юну. — В городе живет мой дядя. Тот на все руки мастер. Он в два счета превратит Каракатицу в птицу, стоит мне только попросить его.
Воробей подскочил к своей Каракатице и приветливо захлопал крыльями. Вот так:
Каракатица застеснялась и слегка покраснела, но тут же в ответ задвигала хвостиком. Вот так:
— Что ж, теперь муж и жена славно заживут, — сказал Юн. — Они, видно, отлично понимают друг друга… Послушай, приятель, поаккуратнее обращайся со своим пиджачком! — напоследок наказал он Воробью.
Но тот не ответил. Он был слишком занят разговором с Каракатицей.
7. Юн, Софус и звери
Юн и Софус зашагали прочь: им не терпелось уйти как можно дальше от блеклой зелени, закоптелых деревьев и пепла. Зола лежала всюду, докуда хватал глаз. И мальчики шли и шли, шли и шли… и
Юн и Софус шагали с горки на горку, с горки на горку. Наконец, они добрались до такого места, где было красиво, зелено и уютно, как прежде. На всех кустах и деревьях цвели цветы, только почему-то не было видно ни людей, ни птиц, ни животных. Впрочем, так могло показаться только на первый взгляд. На самом же деле крутом было полно зверей, самых настоящих, живых зверей. Если ты внимательно рассмотришь рисунок на странице 12, то обнаружишь не меньше восьми.
Однако поначалу мальчики никого не заметили, и от этого им сразу стало грустно. Тогда Софус начал требовать, чтобы ему раздобыли скрипку. Он был уверен, что сумеет сыграть на ней хоть что-нибудь. Ну, а если уж ничего не получится, то всегда можно вместо «чего-нибудь» исполнить «что-нибудь другое».
— Послушай, Юн, — говорил Софус, — будь другом, нарисуй мне скрипку! Знаешь ли, скрипка — это единственное, чего мне когда-либо хотелось.
— Ты хочешь скрипку? — переспросил Юн. — Это страшно трудно нарисовать. Потом я не уверен, полезно ли тебе получать все, что ты ни потребуешь. Мама всегда говорит, что детям это очень вредно.
— А моя бабушка говорит другое: прежде чем отказать в чем-нибудь своему другу, надо серьезно подумать. А бабушки знают больше, чем мамы, потому что бабушки — это мамы мам, — возразил Софус. — И еще бабушка сказала: всегда нужно представить себе, как бы ты сам чувствовал себя на месте друга, если бы ты попал в беду и тебе хотелось бы поиграть на скрипке, а тебе бы ее не дали.
Тогда Юн присел и попробовал нарисовать скрипку. И он нарисовал ее, но только получилась она довольно странная на вид. Впрочем, хуже она от этого не была: когда Софус приставил ее к подбородку и дотронулся смычком до струн, из скрипки тотчас же выскочила наружу звонкая, веселая музыка. Такая разудалая была музыка, что сама пустилась плясать вприсядку. От удивления мальчики застыли на месте и вытаращили на нее глаза. Тогда музыка отвесила им поклон, потом подпрыгнула высоко-высоко в воздух и с чувством заиграла национальный гимн норвежцев: «Да, мы любим край родимый…» Заслышав гимн, мальчики встали. Софус начал сморкаться, а у Юна от волнения выступили на глазах слезы.
Музыка исполнила подряд все куплеты песни. Из-за деревьев вышли звери и тоже стали слушать. Они окружили Софуса плотным кольцом и не спускали с него влажных, блестящих глаз. Некоторые из них даже пустились в пляс, другие подпевали, как могли. Поросенок подкатился Софусу под ноги и принялся скрестись об него, а затем предложил мальчику подружиться с ним на всю жизнь. Он сказал, что хочет дружить потому, что Софус очень на него похож. И он страшно удивился, что сам Софус не заметил этого сходства.
Когда музыка умолкла, она сама вскочила в скрипку и спряталась в ней. Звери спросили, хотят ли мальчики есть. Те ответили, что очень хотят — они давно уже проголодались.
Тогда звери приготовили обед — такой замечательный, что рассказать об этом можно было бы разве что только в стихах.
Когда на столе совсем ничего не осталось, гости поблагодарили друг друга и разошлись — ведь почти все звери рано ложатся спать.
8. Умная сова
Юн и Софус снова остались одни. Еще была там, правда, дряхлая Сова, но она задремала над тарелкой с абрикосовым вареньем. Софус пил газированную воду и ничуть не скучал. А Юн размышлял, что же им делать дальше. Вдруг Софус издал страшный вопль: он опрокинул на себя стакан с газированной водой и замочил живот. А так как Софус весь с головы до ног был нарисован мелом, то живот у него сразу размок. У мальчика сохранились только голова, грудь и ноги, а в середине ничего уже не было. Юн поспешно схватил мелок и качал рисовать ему новый живот.
— Подожди! Дай мне нарисовать самому! — взмолился Софус. — Я всегда мечтал носить длинные брюки. Кажется, это единственное, чего мне когда-либо хотелось за всю мою жизнь.
Софус схватил мелок и нарисовал себе туловище, а затем — модные брюки с карманами. Правда, брюки были немного тесны и верхняя пуговица скоро отлете-ла, но это не имело никакого значения.
Тут как раз проснулась Сова и начала оглядываться по сторонам. Она была очень похожа на школьную учительницу Юна — фрекен Даниельсен. На ней даже оказалось платье точно такого же цвета, как и у той. Сова сердито посмотрела на мальчиков огромными глазами — точно так же всегда смотрела фрекен Даниельсен — и почесала у себя за ухом. После этого Юн уже не сомневался, что сейчас она начнет спрашивать разные исторические даты, сколько будет шестью семь и задавать другие противные вопросы. Он не ошибся.
— Что тебе больше всего нравится в школе, мальчик? — обратилась к Юну Сова.
— Перемены, — буркнул тот.
— Гм… — протянула Сова. — Думается мне, ты не слишком способный ученик. А скажи-ка: что это такое — синее, круглое и сидит на голове?
— Синее, круглое и сидит на голове? — переспросил Софус. — Да это же моя бабушка.
— Не может быть! — удивилась Сова.
— Честное слово, — сказал Софус, — бабушка довольно-таки круглая. Носит темно-синее платье. И соседи говорят, что она сидит у всех на голове.
— Я совсем не в этом смысле употребила выражение «сидеть на голове». Ты, мальчик, плохо слушаешь, что тебе говорят!
— Если так, то я не знаю разгадки, — печально сказал Софус.
— Да это же твоя фуражка! — крикнула Сова. — Она синяя, круглая и сидит у тебя на голове. А это-то и плохо! Разговаривая со взрослыми, ты должен, вежливости ради, снимать свой головной убор.
Юн и Софус очень хотели, чтобы Сова поскорее улетела, но она и не думала двигаться с места.
— А теперь я проверю, как вы умеете считать, — заявила она. — Если дюжина яиц стоит полторы кроны, то сколько стоит одна курица?
— Яйца гораздо дороже кур, — сказал Юн.
— А я терпеть не могу яиц! — воскликнул Софус.
— Курица стоит на месте столько, сколько ей захочется! — торжествующе провозгласила Сова. — Ничего вы не понимаете!
— Ну, уж этого никак не скажешь про наседку, которую мама купила у фру Якобсен: та вообще не стоит на месте, а весь день мечется по двору! — возразил Юн.
— Так я и думала, — сказала Сова, — ты не из блестящих учеников.
— Нет, я блестящий, — сказал Юн. — И вообще я всегда бываю прав.
— Каких еще тебе захотелось приправ? — спросила Сова. — Белого соуса, что подают к котлетам, или же сладкого соуса, которым заливают пудинг?
— Сама ты ничего не понимаешь! — рассердился Юн. — Я сказал, что всегда бываю прав.
— А кто мне подтвердит, что ты всегда прав? — спросила Сова.
— Я сам могу подтвердить! — ответил Юн.
Ах, вот как! — сказала Сова. — Что ж, может быть, ты и впрямь не так уж глуп. А знаешь ли ты, что получится, если пятнадцать разделить на три?
— А что надо разделить на три? — осведомился Юн. — Пятнадцать ложек рыбьего жира или пятнадцать ирисок?
— Какая чепуха! — закричала Сова. — Это же все равно!
— Совсем не все равно! — сказал Юн. — Если ириски — это очень мало, а если рыбий жир, то совсем не надо.
— Пятнадцать разделить на три — получится четырнадцать, — сказала Сова. Она достала из-за уха длинный, остро отточенный карандаш. — Сначала мы делим пять на три, — гордо объяснила она изумленным мальчикам. — Запишем в частном единицу. Так. А теперь вычтем тройку из пятнадцати — получится двенадцать. Разделим это число на три — получится четыре. Приписываем к частному четверку. А так как четырежды три получится двенадцать, то в остатке у нас будет ноль!
Вот какой столбик получился у Совы:
Мальчики не могли оторвать от столбика глаз.
— Вот это да! Вот это здорово! — сказали они. — Конечно, если делить ириски, а не ложки рыбьего жира или что-нибудь в этом роде… А проверять деление ты тоже умеешь? — спросили они Сову.
— Еще бы! — отвечала та. Она снова достала карандаш и уверенно продолжала: — Чтобы проверить, правильно ли мы разделили пятнадцать на три, надо умножить полученное частное — четырнадцать — на делитель, то есть на три. Итак, сначала мы умножаем четверку на три — получится двенадцать. Записываем это число. Затем умножаем на три единицу — получится три. Двенадцать плюс три — будет пятнадцать.
Вот какой столбик получился у Совы на этот раз:
Теперь Сова загордилась еще больше. Она поднесла к глазам пенсне и смерила мальчиков суровым взглядом.
— Разве вас не учили всему этому в школе? — спросила она.
— Ничему нас не научили, — ответил Юн. — Я вообще никсгда ничего не учил, а Софус еще ничему не учился.
— Так я и думала, — сказала Сова. — В мое время, когда я ходила в школу, все было по-другому.
Вспомнив доброе старое время, Сова вздохнула. Она немного помолчала, затем старательно высморкалась в носовой платок и, ткнув в мальчиков карандашом, закричала:
— А если я стану складывать, то у меня тоже получится 15! Вот поглядите:
4 + 4 + 4 получится 12, а 1 + 1 + 1 получится 3. 12 + 3 получится 15.
— Ничего подобного, — быстро возразил Софус. — 12 + 3 получится 123. Моя бабушка всегда так счита-ет, а она научилась этому у своего первого мужа, который работал официантом в ресторане.
— Совершенно верно, а 3+12 получится 312, — вмешался Юн. — Выходит, ты сама не знаешь всего, что написано в учебниках!
— Ха-ха-ха! — расхохоталась Сова. Успокоившись, она взглянула на мальчиков строго и осуждающе. Затем снова поднесла к глазам пенсне и откашлялась.
— Дод-у-рор-а-кок-и! — выпалила Сова.
— Что, что? — удивились мальчики.
— Это я разговариваю на совином языке, самом лучшем из всех языков мира, — сказала Сова и сразу развеселилась. — Дод-у-рор-а-кок-н и-зоз дод-у-рор-а-кок-о-вов!..
Мальчикам не удалось сказать в ответ ни единого слова. Сова все кричала и кричала. Они попытались было удрать, но Сова окликнула их.
— Стойте! — завопила она. — Последний вопрос!
— Хватит! — крикнули в ответ Юн и Софус.
Оба давно поняли, что это была самая скучная Сова из всех, какие им только попадались. И поэтому они бросились бежать, не дожидаясь вопроса.
— Неужто вы даже не хотите узнать мое имя? — закричала Сова им вслед. — Меня зовут Анна Сусан-на-Ацинму!
— А это еще что за язык — тарабарский? — спросили мальчики.
— Это наоборотошный язык! — крикнула Сова. Больше они ничего от нее не услышали.
9. Христофор Камбалумб
— Совы единственные птицы, которых я побаиваюсь, — сказал Софус. — Вообще я очень люблю птиц, но бабушка велела мне остерегаться сов.
— Лучше бы ты остерегался пачкать одежду, — сказал Юн. — Посмотри на свои новые брюки! Ты уже посадил на них пятно!
— Сам посмотри на свои штаны! — обиделся Софус. — На них полным-полно пятен.
— Это же совсем другое дело, — возразил Юн. — Когда мама дарит мне новые штаны, она всегда велит мне беречь их. А когда на них появляются пятна, она ругается. Только тот, кто подарил другому штаны, имеет право стыдить его за пятна. А тот, кто получил штаны в подарок, должен молчать.
