Роума, взяв меня на раскопки, с гордостью показала главную находку, — поразительный мозаичный тротуар, выложенный из белого известняка и красного песчаника строгим геометрическим узором. Она также считала, что мне совершенно необходимо увидеть три римские ванны, найденные на месте раскопанной виллы, что доказывало, что эта вилла принадлежала очень знатному и богатому римлянину. Там были ванны tepidarium, caledarium и frigidarium. Роума с особым вкусом и удовольствием произносила римские термины, и, видя ее в таком воодушевленном состоянии, я снова начинала чувствовать вокруг себя жизнь.

Роума сводила меня в Фолкстоун, чтобы показать лагерь Цезаря. Я дошла с ней пешком до Шугар Лоуф Хилл к колодцу св. Фомы, у которого отдыхали паломники по пути к гробнице св. Фомы из Бекета. Мы поднялись с ней на самое высокое место в лагере Цезаря, сто тридцать метров над уровнем моря. Никогда не забуду, как стояла там Роума с развевающимися на ветру волосами, глаза ее горели от восторга в то время, как она показывала мне на земляные укрепления и рвы. Был ясный день. Я смотрела на тихое мерцающее в солнечных лучах море, видимость была миль на двадцать вдаль, и я могла ясно различить очертания берега, где начиналась когда-то галльская земля Цезаря, и представить себе, как оттуда отправлялись в поход его легионы.

В другой раз мы поехали осмотреть замок Ричбург, где, как сказала Роума, сохранился самый значительный памятник времен римских завоеваний — крепость Ритупиае.

— При Клавдии здесь располагалось главное место высадки римской армии, направлявшейся в Британию из Болоньи. По этим стенам ты можешь представить, какое это было мощное сооружение.

С огромным удовольствием она показывала мне винные погреба, амбары, руины храма. Невозможно было не заразиться ее волнением, с каким она рассказывала о массивной кладке из портлэндского камня, о бастионах, остатках откидного моста и о подземном ходе.

— Хорошо бы и тебе заняться археологией, — произнесла Роума со слабой надеждой в голосе.

Она, действительно, полагала, что, если я увлекусь археологией, то обрету замену тому, что потеряла. Мне хотелось сказать ей, что для меня ее любовь, ее увлеченность своим делом оказались этой заменой, и теперь я больше не чувствую себя одинокой.

Но говорить Роуме такие вещи было совершенно невозможно. Она бы ответила на это:» Не болтай чепуху!»Но я дала себе обещание, что впредь стану видеться с ней чаще, что обязательно буду интересоваться ее работой. Я должна дать ей почувствовать, как я рада, что она моя сестра.

Чтобы отвлечь меня от грустных мыслей, она попросила меня помочь ей в реставрации мозаики, которую обнаружили во время раскопок. Эта работа требовала особых навыков, и в мою задачу входило только подавать кисточки и растворы. Находка представляла собой желтоватый диск, на котором была изображена какая-то картина, и было необходимо как можно полнее восстановить это изображение. Собрать мозаику из сохранившихся кусочков — весьма тонкая работа, сказала мне Роума, но если эта работа будет закончена, ее обязательно возьмут в Британский музей. Меня поражало, какую осторожность и тщательность требует реставрационная работа, и когда я видела, как кусочки мозаики вновь обретают свое место, постепенно восстанавливая утраченную картину, меня охватило радостное волнение.

Вскоре я впервые увидела Лоувет Стейси — огромный дом, скорее даже замок, величественно возвышавшийся над окружающей местностью. Это его владелец милостиво разрешил Роуме и ее коллегам вести раскопки на территории поместья.

Во время прогулки я довольно неожиданно вышла к этому дому, и при виде его у меня перехватило дыхание. Огромная выездная башня высилась, подавляя своим видом весь окрестный пейзаж. Она состояла из центральной, более плоской башни, по обеим сторонам которой поднимались две другие, восьмиугольные и более высокие. Вид этих укреплений производил устрашающее впечатление. Узкие, похожие на бойницы окна мрачно взирали на окрестность. Через проем въездных ворот были видны каменные стены внутренней части замка. К ней вела мощеная дорога, которую окружали стены, поросшие мхом и лишайником. Я чувствовала себя совершенно зачарованной и впервые после смерти Пьетро на несколько минут забыла о нем. Меня охватило почти непреодолимое желание ступить на эту дорогу и, пройдя через вторые ворота, увидеть, что находится по другую сторону стен. Я даже сделала несколько шагов, но подойдя ко входу, вдруг увидела над воротами вырезанные из камня химеры — жуткие, зловещие создания — и остановилась. Они будто предостерегали меня, что лучше держаться отсюда подальше, и вняв им, я вовремя повернула обратно. Нельзя же в самом деле входить в незнакомый дом только потому, что его вид потряс меня.

Я вернулась домой, полная волнующих впечатлений.

— О! Так ведь это и есть Лоувет Стейси, — объяснила мне Роума. — Слава Богу, они не построили свой дом на месте римского поселения.

— А что такое Стейси? Это фамилия семьи?

— Да.

— Интересно, что это за люди, они ведь живут в таком удивительном месте.

— Я имела дело только с Уилльямом Стейси, главой семейства. Он землевладелец и хозяин замка, поэтому к нему я и обратилась за разрешением.

Ох уж эта Роума. От нее невозможно было что-либо узнать, если это не касалось ее работы. Ничего, кроме археологии, ее не интересовало.

Но мне повезло встретить Эсси Элджин.

Еще в самом начале моего обучения музыке, меня отправили в специальную школу, где мисс Элджин стала одним из моих преподавателей. И вот, гуляя по городку Лоувет Милл, который находился примерно в миле от раскопок, я встретила Эсси. Несколько секунд мы смотрели друг на друга в замешательстве, и затем она воскликнула.

— Никак это крошка Кэролайн?

— Уже не крошка, но все же, Кэролайн, — ответила я.

— Что ты здесь делаешь? — удивилась мисс Элджин.

Я ей все рассказала. Она печально покачала головой, когда узнала о Пьетро.

— Ужасная трагедия, — сказала она. — Я слушала его в Лондоне, когда он в последний раз выступал там. Специально приехала тогда на его концерт. Какой великолепный мастер!

И тут она посмотрела на меня с грустью. Я знала, о чем она в этот момент подумала — обычные мысли учителя о неоправдавшем надежды ученике.

— Пойдем ко мне, — предложила она. — Я приготовлю чай, и мы с тобой поболтаем.

Дома она рассказала мне, что приехала в Лоувет Милл, потому что хотела пожить у моря и кроме того считала, что еще не подошло время отказаться от независимой жизни. У мисс Элджин была сестра года на два-три моложе ее, она жила в Эдинбурге и звала Эсси приехать к ней. Но мисс Элджин посчитала, что еще может позволить себе, как она сама выразилась, несколько лет свободной жизни.

— Вы продолжаете давать уроки? — спросила я. Мисс Элджин скорчила гримаску.

— А что еще остается делать таким, как я, дорогая. Правда, у меня здесь очень милый маленький домик, и мне здесь хорошо. Я даю несколько уроков девицам в Лоувет Милле. На жизнь выходит не так уж много, но стало легче с тех пор, как я начала заниматься с юными леди из Большого дома.

— Из Большого дома? Вы имеете в виду Лоувет Стейси?

— А какой же еще? Это и есть наш Большой дом, и, Божьей милостью, там оказались три девицы, которых хотят обучать музыке.

Эсси Элджин обожала сплетничать, и поэтому ее не надо было настойчиво расспрашивать. Поняв, что говорить о моих делах для меня мучительно, она сама с радостью начала обсуждать своих учениц из Большого дома.

— Не передать, что это за место. Вечно там происходят какие-то истории. А теперь ожидается свадьба. На этом настаивает сэр Уилльям. Он хочет, чтобы эти двое молодых людей поженились.

— Какие двое? — спросила я.

— Мистер Нейпьер и юная Эдит… Но она, по-моему, еще слишком молода. Ей, кажется, всего семнадцать. Конечно, некоторые уже и в семнадцать… но не Эдит.

— Эдит — дочь владельца дома?

— Ну, наверное, ее можно так назвать. Хотя в буквальном смысле она не является дочерью сэра Уилльяма. О, в этом доме все довольно запутано. Ни одна из воспитывающихся там девиц впрямую не принадлежит к этой фамилии. Сэр Уилльям — опекун Эдит. Она живет в его доме уже пять лет, с тех пор, как потеряла отца. Ее мать умерла, когда она была еще совсем крошкой, и девочка росла под присмотром домоправительницы и гувернанток. Ее отец был большим другом сэра Уилльяма. Он владел большим поместьем где-то в районе Мейдстоуна… Когда он умер, имение было продано, и все деньги получила Эдит. Она богатая наследница, и поэтому… В общем, отец Эдит назначил сэра Уилльяма ее опекуном, и она переехала в Лоувет Стейси. И вот теперь сэр Уилльям велел Нейпьеру вернуться домой, чтобы женить его на Эдит.

— А кто такой Нейпьер?

— Сын сэра Уилльяма, которого он изгнал из дома. Ну, это целая история. Кроме того, в доме живет Оллегра. Как я слышала, она кем-то приходится сэру Уилльяму. Сама она называет его своим дедом. Характером сущая маленькая бестия и большая задавака. Дом ведет некая миссис Линкрофт. У нее есть дочь Элис. Вот эти три девицы — Эдит, Оллегра и Элис — мои ученицы. Хотя Элис всего лишь дочь домоправительницы, воспитывается она вместе с остальными девочками. Поэтому она тоже берет у меня уроки. Ее растят как настоящую маленькую леди.

— А этот Нейпьер?.. — спросила я. — Какое у него странное имя.

— Ну это, видимо, семейная традиция. У них у всех довольно странные имена… по фамилиям тех, кто вступал в брак с кем-то из семейства Стейси, так я во всяком случае слышала. С этим Нейпьером связана какая-то загадочная история. Я ее толком не знаю, но слышала, что его брат Боумент — вот еще одно их семейное имя — был убит, и в этом винят Нейпьера. Видимо, потому-то он и уехал. А вот теперь вернулся, чтобы жениться на Эдит.

— Но почему в убийстве обвиняют Нейпьера?

— О семействе Стейси здесь как-то не очень любят распространяться. Видимо, боятся сэра Уилльяма. Он жутко вспыльчив, а большинство здешних обитателей — его арендаторы. Говорят, у этого сэра Уилльяма не сердце, а камень. Так, наверное, оно и есть, раз он смог выгнать родного сына из дома. Мне бы самой хотелось знать подробности этой истории, но говорить о ней с юными девицами как-то негоже.

— На меня большое впечатление произвел их дом. Есть в нем нечто устрашающее. Издали вроде бы очень красив, но когда я подошла поближе… Ух, меня охватил настоящий ужас.

— Ты слишком впечатлительна, — рассмеялась мисс Элджин. Затем она попросила меня что-нибудь ей сыграть. Я села за пианино, и словно вернулись старые времена, когда я была еще юной, когда еще не было в моей жизни Парижа, не было Пьетро, и у меня все еще было впереди.

— О! Какое у тебя великолепное туше! И чем же теперь ты намерена заниматься? — спросила меня мисс Элджин. — У тебя есть какие-то планы?

Я покачала головой.

— Полно, душа моя. Тебе следует вернуться в Париж и продолжить…

— Что продолжить? То, чем я занималась до замужества?

Мисс Элджин не ответила. Возможно, она знала, что я умелая пианистка, и могла бы стать хорошей преподавательницей музыки, но божественной искры во мне не было.

Пьетро отнял ее у меня. Впрочем нет, если бы она действительно была, я бы никогда не выбрала замужество вместо карьеры.

На прощание мисс Элджин снова напомнила мне:

— Все-таки подумай о том, что я тебе советую. И, конечно, приходи снова.

Я шла обратно и думала об Эсси, о прежних днях ученичества, о будущем, но почему-то у меня перед глазами то и дело возникал Большой дом, полный неясных, расплывчатых лиц, имена которых я теперь знала, но всего лишь имена.

Очень хорошо помню те дни, когда я сидела в домике Роумы, наблюдая за искусной работой реставраторов, под руками которых вновь оживала древняя мозаика, помню, как ходила к Эсси на чашку чая, иногда играла для нее на фортепьяно. Думаю, Эсси хотелось, чтобы я вернулась к прежней жизни. Она часто говорила мне, что давать уроки музыки — не мое дело.

Однажды мисс Эсси вдруг сказала:

— Свадьба будет в воскресенье. Ты бы хотела посмотреть?

Мы пошли с ней в церковь, и я увидела, как венчались Нейпьер и Эдит. Они шли по проходу между рядами — она прелестная, хрупкая, он — сухощавый и смуглый. Я обратила внимание на его яркие голубые глаза, такие поразительные на темном лице. Я стояла с Эсси у последней скамьи и видела весь их проход под звуки органа, игравшего» Свадебный марш» Мендельсона. У меня возникло странное ощущение, когда они шли вместе, я бы даже сказала — предчувствие… хотя откуда оно могло возникнуть? Возможно, мне просто бросилось в глаза их несоответствие друг другу, они совершенно не сочетались, и это было так очевидно. Невеста была слишком юной, слишком хрупкой, и, может быть, я прочитала на ее лице какой-то знак судьбы. И тогда я подумала: она боится его. Мне вспоминалась наша свадьба с Пьетро, как нам тогда было весело, как мы подшучивали друг над другом, как были влюблены. Бедное дитя, эта Эдит! Нейпьер тоже выглядел не таким уж счастливым. Что выражало его лицо? Покорность, скуку… Неприязнь?

— В подвенечном платье Эдит выглядит прелестно, — заметила Эсси. — Знаешь, она собирается после медового месяца продолжить занятия музыкой. Сэр Уилльям на этом настаивает.

— Неужели?

— Да. У сэра Уилльяма появилась особая любовь к музыке… теперь. А было время, когда он не мог слышать ее в доме. У Эдит есть определенные способности, не очень большие, но играет она неплохо, и было бы жаль бросать.

После церкви я зашла к Эсси на чашку чая, и она мне рассказала о своих ученицах из Лоувет Стейси. Эдит, по ее словам, умница, Оллегра ленива, а Элис очень старательна.

— Бедняжка Элис, она понимает, что, если ей дали такую возможность, то она должна трудиться изо всех сил.

Роума, как и Эсси, считала, что мне следует вернуться в Париж, чтобы продолжить занятия музыкой.

— Мне кажется, — сказала она, — для тебя это самое правильное решение. Хотя я не совсем уверена, что тебе следует ехать именно в Париж. Ведь там… — не договорив, она начала машинально теребить бирюзовый браслет на руке, не решая напоминать мне о моем замужестве. — Если ты чувствуешь, что это невозможно, то мы придумаем что-нибудь еще.

— О, Роума, как ты добра! — воскликнула я. — Ты не знаешь, какую поддержку мне оказываешь.

— Чепуха! — отрезала Роума.

— Теперь я понимаю, как хорошо иметь сестру.

— Вполне естественно поддерживать друг друга в такие моменты. Обязательно приезжай ко мне почаще.

Я улыбнулась и поцеловала ее. Спустя несколько дней я вернулась в Париж. Это была ошибка. Мне следовало бы предвидеть, что я не смогу там долго выдержать, слишком многое было связано с Пьетро. Меня все время преследовала мысль, что теперь, когда нет Пьетро, все в Париже стало другим. Было глупо считать, что я смогу все начать с начала. Ничего у меня не получилось, потому что я намеревалась идти в будущее по дороге, которая вела в прошлое.

Как был прав Пьетро, когда говорил, что раз прогнав Музу, обратно ее не вернешь.

Я пробыла в Париже три месяца, и тут пришла телеграмма, что Роума исчезла.

Все произошло как-то невероятно. В тот день Роума начала готовиться к отъезду, так как раскопки были закончены. Отъезд должен был состояться через несколько дней. Утром Роума руководила сборами, а вечером ее не оказалось на месте. Найти ее нигде не могли. Такое впечатление, будто она ушла в никуда.

Это было совершенно загадочно. Роума исчезла, не оставив никакой записки. Возникло предположение, что она могла внезапно потерять память, и теперь бродит где-то по окрестностям. Однако розыски ничего не дали. И тогда решили, что она пошла поплавать и утонула, ведь море в тех местах довольно опасное.

Я приехала в Англию в полной растерянности и в подавленном состоянии. Я постоянно вспоминала, как добра была ко мне Роума, как старалась помочь мне справиться с моим горем. В Париже все эти трудные недели я жила одной мыслью: я буду теперь всегда вместе с Роумой, и хотя я потеряла Пьетро — зато я вновь обрела сестру.

Меня вызывали в полицию. Всего вероятней мне казалось предположение, что она утонула, потому что море там действительно очень опасное. Мне трудно было представить, что Роума могла лишиться памяти, это было совершенно невероятно. Каждый день я ждала каких-то известий. Но ничего так и не прояснилось.

Кое-кто из коллег Роумы придумал другую версию, будто она неожиданно получила предложение участвовать в какой-то засекреченной экспедиции и уехала в Египет или куда-то еще. Я попыталась заставить себя поверить в это утешительное предположение, но не смогла. Роума была слишком обязательным и ответственным человеком для такого поступка. Что-то помешало Роуме дать мне знать, что случилось. Но что? Что могло помешать, кроме смерти?

Я убеждала себя, что мысль о смерти преследует меня, потому что за очень короткое время я потеряла стольких близких мне людей. Не может быть, чтобы теперь я еще потеряла и Роуму.

Я была просто раздавлена обрушившимся на меня несчастьем. Вернувшись в Париж, я расплатилась за свои занятия и поехала в Лондон. Оставаться в Париже я больше была не в силах.

В Лондоне я сняла маленькую квартиру и поместила объявление, что даю уроки музыки. Учитель из меня вышел не очень хороший, возможно, я была слишком нетерпима к посредственности. Кроме того, я всегда обладала высокими запросами. Немалую роль тут играло и то, что я была женой Пьетро Верлейна. Моего заработка едва хватало. Деньги уплывали с какой-то ужасающей быстротой. Каждый день я жила надеждой услышать что-то о Роуме. Я чувствовала себя совершенно беспомощной, потому что не знала, где, как искать свою сестру. И тут неожиданно я получила письмо от Эсси Эджин.

Она писала, что приезжает в Лондон и хочет повидаться со мной.

Только увидев ее, я сразу поняла, что она жаждет поделиться со мной какой-то идеей. Эсси прирожденный устроитель чужих судеб. Своей собственной, насколько я знаю, она никогда не занималась.

— Я уезжаю из Лоувет Милла, — сообщила она. — Последнее время я неважно себя чувствую, и полагаю, что мне пора ехать к сестре в Шотландию.

— Но ведь это так далеко!

— Неважно. Главное то, что я хочу тебе сказать. Как ты смотришь на то, чтобы поехать туда?

— Куда?

— В Лоувет Стейси. Обучать тех девиц. Послушай, я уже говорила с сэром Уилльямом. Он малость вышел из себя, когда я ему сказала, что уезжаю. Он ведь хочет, чтобы Эдит продолжала заниматься… ну и другие девушки тоже. И потом в прежние времена у них часто устраивались музыкальные вечера, и сэр Уилльям хотел бы возобновить их, поскольку теперь в Лоувет Стейси появилась молодая чета. И ему пришла в голову мысль, что хорошо бы, если учительница музыки могла бы жить в доме и играть для него и гостей помимо обучения его воспитанниц. Он стал обсуждать этот вопрос со мной, когда я сообщила ему, что ухожу, и тут я сразу же подумала о вас, и сказала, что знаю вдову Пьетро Верлейна, которая сама музыкант. Итак, если ты не против, то он хотел бы, чтобы ты ему написала, и вы обо всем условитесь.

— Подождите! Подождите! — у меня перехватило дыхание.

— Ну, сейчас ты будешь изображать из себя застенчивую юную леди и восклицать: «Это так неожиданно!» Но это хороший шине. Так что немедленно решайся, иначе будет поздно. Если ответишь отказом, сэр Уилльям станет искать учительницу музыки через объявления. Но он очень настроен на твой приезд.

В этот момент у меня перед глазами промелькнули картины: раскопки, маленький домик, те двое, идущие вместе по проходу в церкви. И, конечно, Роума… Роума, ее глаза обращены ко мне с мольбой: «Не забывай меня».

Я отрывисто спросила у Эсси:

— Вы верите, что Роума жива?

Лицо у нее дрогнуло. Она отвернулась и сказала:

— Я не верю, что она могла уйти, ничего никому не сказав.

— Но ее могли похитить… или же она находится там, откуда не может дать нам знать о себе. Я хочу выяснить… я должна.

Мисс Эсси кивнула.

— Я не говорила сэру Уилльяму, что вы ее сестра. Он очень раздражен всем этим происшествием. Выло слишком много шума. Я даже слышала, будто он сказал, что ему вообще не следовало разрешать эти раскопки. Они и без того привлекли слишком большое внимание к Лоувет Стейси, а тут еще исчезла ваша сестра… Я ему только сказала, что вы Кэролайн Верлейн, вдова знаменитого пианиста.

— Одним словом, я должна туда ехать в каком-то смысле… инкогнито. То есть скрывать, что имею отношение к Роуме.

— Честно говоря, я не уверена, что он согласился бы взять вас, если бы знал, что вы сестра Роумы.

— Возможно, он и прав, — заметила я.

Мне надо было обдумать это предложение, и мы с Эсси отправились погулять по Кенсингтон Гарденз, где когда-то в детстве я и Роума часто катались на лодке. В ту ночь мне снилась Роума. Она стояла посреди Круглого пруда, протягивала ко мне руки, а вода подымалась все выше и выше… Роума молила: «Кара, помоги, сделай что-нибудь, Кэра!»

Возможно, этот сон заставил меня принять окончательное решение.

Я продала хозяйке дома, где снимала две комнаты, те немногие вещи, что у меня были, сдала пианино на хранение и отправилась в Лоувет Стейси.

Наконец у меня снова появилась цель в жизни. Пьетро я потеряла навсегда, но я попытаюсь найти Роуму.