— Кладезь мудрости? — повторила Элис. — Никогда не слышала такое выражение. Оно мне нравится. Звучит так, словно я обладаю какими-то скрытыми сокровищами.

Элис не восприняла моей иронии.

— Вот что, Элис, тебе следует рассказать все, что тебе известно об Эдит.

— Но я знаю только то, что она убежала. И я не думаю, что ее когда-нибудь найдут, потому что она не хочет этого. Интересно, что она сейчас делает? Может быть, учит каких-нибудь детей… в каком-нибудь доме вроде Лоувет Стейси. Как это странно, миссис Верлейн!

— Так странно, что в это с трудом верится, — ответила я. — Не думаю, что Эдит поступила бы так.

— Но пока у Нейпьера есть жена, он не сможет жениться на другой. Я написала об этом рассказ. В нем говорится о женщине, которая вышла замуж за плохого человека и, так как он мучил ее, она от него сбежала и спряталась. И вот она живет без мужа, а он — без жены, но пока она где-то прячется, он не может ни на ком жениться. Это его расплата. Она прячется до самой старости. Живет в одиночестве. Без внуков. А это уже ее расплата.

— Обязательно покажи мне свои рассказы.

— Они еще не очень хорошие. Я должна над ними поработать. Открыть вам один секрет, миссис Верлейн? Он, возможно, вас шокирует.

— Меня не так уж легко шокировать.

— Мистер Линкрофт не был моим отцом.

— Что?!

— Мой отец — сэр Уилльям. Это правда. Однажды я слышала их разговор. Вот поэтому я здесь… живу в этом доме. «Дитя любви»— так это называется. Как и Оллегра. Не правда ли странно, чтобы в одном доме росли два таких ребенка. «Дитя любви»— Оллегра, и «дитя любви»— Элис.

— Ты что-то напридумывала.

— Нет, совсем нет. После того, что я слышала, я спросила маму, и она призналась. Она любила сэра Уилльяма, и он любил ее… и она ушла, потому что считала, что нехорошо ей оставаться здесь. Но у нее уже была я. Затем она вышла замуж за мистера Линкрофта и дала мне его имя. Вот почему я Элис Линкрофт, хотя на самом деле я — Элис Стейси. Сэр Уилльям очень любит меня. Я думаю, что в один прекрасный день он сделает так, чтобы я стала его законной дочерью. Это ведь можно сделать. Я напишу рассказ о любви, про девочку, которую отец в конце концов признал, но пока я еще не совсем готова. Это будет мой лучший рассказ.

Глядя на ее открытое серьезное личико, я не могла не верить тому, что она мне оказала.

Все в этом доме становилось для меня еще более странным и запутанным.

Наблюдая, как миссис Линкрофт распоряжается по дому, как вникает во все хозяйственные проблемы, я решила, что таким ответственным и заботливым отношением она стремится как-то загладить те ошибки, которые совершила в молодости. Я представила себе, как она пришла в этот дом, чтобы стать компаньонкой Изабеллы Стейси — прелестная молодая женщина, грациозная и мягкая. Какое напряжение, должно быть, воцарилось в доме, когда сэр Уилльям влюбился в красивую компаньонку своей жены, а та в него в то время, как Изабелла… несчастная, горестная Изабелла! Она не могла не чувствовать, что происходит.

Когда стало ясно, что у нее будет ребенок, миссис Линкрофт уехала и вышла замуж, возможно, уже после рождения Элис, за мистера Линкрофта, сделав это только ради ребенка. Интересно, что за человек был этот мистер Линкрофт. Он так «вовремя» скончался, предоставив жене возможность вернуться в Лоувет Стейси после смерти Изабеллы.

У меня всегда было впечатление, что миссис Линкрофт живет в прошлом; ее словно бы окружала прозрачная пелена минувшего. Эти ее легкие шифоновые блузки и длинные, колышущиеся юбки излюбленных серых, голубовато-серых, дымчатых тонов… какая-то во всем ее облике чувствовалась недосказанность, неопределенность… нездешность. «Нездешность»— холодком веет от этого слова. У меня вырвался нервный смешок.

После чая я давала девочкам урок музыки.

— Бедняжка Сильвия! Ей придется пропустить свой урок, — заметила Элис.

— За это она должна быть очень благодарна сегодняшнему дождю, — заявила Оллегра. — Послушайте… как льет! Все цыганки забрались сейчас в свои кибитки и быстро-быстро принялись плести корзины. Вот из-за этих корзин я и не стану цыганкой. Терпеть не могу работать руками.

— Ты вообще не любишь работать. Тебе бы только полежать на солнышке, больше ты ничего не хочешь.

У кого нет иного стремленья

Лишь на солнце лежать бездельно?

— пропела Элис. — Ответ:

— у Оллегры. Но действительно ли у тебя нет никакого стремления? Думаю, это не совсем так. Признайся, какое у тебя стремление? Какое у миссис Верлейн, я знаю.

— Какое же? — спросила я.

— Жить в прекрасном доме далеко отсюда… с мужем и десятью детьми.

— Ну, это желание может быть почти у каждой женщины.

— Да, наверное, и у меня есть такое же желание, — сказала Элис. — Ну, почти такое. Во всяком случае я действительно хочу жить в таком доме, как Лоувет Стейси. Вот насчет мужа я не совсем уверена. Наверное, мне еще слишком мало лет, чтобы об этом думать.

— Ха! — сказала Оллегра. — Ну и притвора же ты!

— Нет, ты не права, — спокойно ответила Элис. — Послушайте, какой дождь. В такую погоду никто не выйдет на улицу. Даже привидения.

— Наоборот, это время как раз для них, — возразила Оллегра. — Вы не согласны, миссис Верлейн?

— Я не согласна, что они вообще появляются.

— Сегодня ночью в часовню явится привидение, вот увидите, — заверила меня Оллегра. Элис содрогнулась.

— Я буду следить из окна, — заявила Оллегра.

— Ты не можешь простоять там целую ночь, — сказала Элис.

— Нет, я не спущу глаз с часовни. Будет темно, и я сразу увижу, когда вспыхнет свет.

— Давайте оставим эту тему, — предложила я. — Элис, пожалуйста, сыграй еще раз менуэт. Прошлый, раз у тебя неплохо получилось. Но, как я тогда сказала, тебе надо было над ним еще поработать.

Элис проворно встала и подошла к фортепьяно. Следя за тем, как ее старательные пальцы выводят мелодию, я думала об этих двух девочках, Элис и Оллегре. Они очень хорошо подходят друг другу, потому что очень разные. Элис помогает сдерживать необузданную Оллегру, а та умеет сбить с Элис ее чопорность. Милые, славные девочки.

На следующее утро ливень поутих. Начало проясняться. После завтрака я отправилась с девочками в дом настоятеля.

— Я была права, миссис Верлейн, — сказала Оллегра, когда мы шли по аллее к церкви. — Прошлой ночью мы снова видели свет, верно, Элис?

Элис кивнула.

— Он казался таким ярким, потому что вокруг было страшно темно.

— Элис хотела пойти и сказать вам, но мы не сделали этого, потому что вы все равно не верите.

— Это был наверняка свет какой-нибудь повозки или что-нибудь в этом роде, — сказала я.

— О, нет, миссис Верлейн. Дорога проходит в другой стороне.

— Кто бы этим ни занимался, он, но всей видимости, глупец, — сказала я.

— Или мертвец. Ведь мертвецу дождь нипочем.

— Давайте не будем отвлекаться на такие разговоры. Сегодня у нас много работы. На урок первой я возьму Сильвию.

Когда мы подошли к дому настоятеля, в дверях нас встретила миссис Ренделл. Она стояла с суровым видом, сложив руки на груди.

— Сильвия не сможет сегодня заниматься, — объявила она, глядя сквозь меня. — Она плохо себя чувствует. Мне пришлось даже послать за доктором.

— Жаль, что она заболела, — сказала я. — Очень надеюсь, что Сильвия скоро поправится.

— Не понимаю, как это получилось. Ее всю трясет, она чихает… совершенно простужена.

Она провела нас в дом.

— Ах, вот и ученицы! — пропела она елейным голоском спускавшемуся по лестнице Годфри. — Я им как раз сейчас объясняла, что случилось с Сильвией. Бедняжке придется провести несколько дней в постели.

— Это доктор распорядился? — спросил Годфри.

— Нет, я сама. Доброе дитя, она вчера настояла на том, чтобы отнести суп бедной миссис Коули. Я ей говорила, что слишком сыро, но Сильвия сказала, что неважно, если она насквозь промокнет, важно, чтобы у миссис Коули вечером был суп.

— Просто ангел, а не девочка! — прокомментировал безо всякого выражения Годфри.

Я сказала, что поскольку Сильвия не в состоянии сегодня заниматься музыкой, то мне нет смысла оставаться, так как я могу провести урок с Элис и Оллегрой в Лоувет Стейси. Это так обрадовало миссис Ренделл, что она улыбнулась мне на прощание почти милостиво.

По дороге домой я размышляла о Сильвии. Интересно, подумала я, не простудилась ли она вчера в ельнике, не она ли зажигала свет в разрушенной часовне?

У нее не хватило бы смелости. А может быть, и хватило? Она странная девочка, и о ней я знаю меньше всего.

Годфри стоял, прислонившись к ограде у склепа Стейси. Было около трех часов дня. В это время мы обычно могли, не договариваясь, встретить друг друга около склепа, поэтому я и пришла сюда. Уединенность этого места, поросшего высокой травой и тенистыми деревьями, способствовала тому, что у нас появилась привычка здесь встречаться.

— Как больная? — спросила я.

— Бедняжка Сильвия, у нее высокая температура, и врач сказал, что она пролежит в постели несколько дней.

— Вы думаете, это из-за того, что она промокла под дождем?

— Она была простужена уже несколько дней. Она часто простужается, бедное дитя.

— А что вы думаете о Сильвии?

— Я ничего о ней не думаю.

— И вам не стыдно после всех усилий, которые прикладывает ее мать… Мне жаль ее. Интересно, как сама она это воспринимает?

— Вы имеете в виду Сильвию?

— Да. Эта девочка всегда кажется какой-то запуганной. Как вы думаете, у такого забитого существа как она, может возникнуть желание самоутвердиться?

— Уверен, будь у нее такая возможность, она бы обязательно захотела это сделать.

— Захотела бы она, например, пойти в разрушенную часовню ночью и бродить там с фонарем?

— Изображая привидение? Но кто бы тогда узнал, что это она? Что бы ей это дало?

— Может быть, удовлетворение от мысли, что именно она заставляет людей бояться часовни.

Годфри пожал плечами.

— Но разве это может тешить гордость?

Меня немного начал раздражать этот Годфри.

— Конечно, вам это не понять. У вас никогда не возникало потребности привлечь к себе внимание, потому что вы никогда не испытывали… страстей. Годфри рассмеялся.

— Вы говорите так, словно в этом есть что-то недостойное.

— Нет, напротив, все чересчур достойно. Но для меня важно понять Сильвию.

— Ничего нет легче. Она вроде мышки, которую стережет большой свирепый кот, ее мама.

— Скорее не кот, а бульдог. Хотя не стоит в этом сравнении менять ее пол. Существа женского пола всегда более агрессивны, чем мужского.

— Вы так полагаете?

— Во всяком случае подтверждением этому может быть настоятель и его жена. Но давайте вернемся к Сильвии. Знаете, я не удивлюсь, если окажется, что это она изображает в часовне привидение. Запуганная мышка… Пытается самоутвердиться… ищущая способ доказать себе свою значимость… и возможность обрести власть над другими. Да, именно! Власть. Ее саму так часто мучают, что она готова любым способом обрести возможность мучить других. И вот она у нее появилась. Кроме того, Сильвия заболела, и с ней это случилось, потому что она, уже простуженная, вышла из дома в дождь.

— Подождите минуту, — задумавшись, сказал Годфри. — Сейчас я вспомнил, когда вчера вечером после посещения миссис Лоули, я вошел в дом…

— Это та женщина, которой добрая девочка носила суп?

— Да, та самая. Так вот, когда я вернулся от нее и вешал свой плащ в прихожей, я заметил совершенно мокрые ботинки Сильвии.

— Значит, она тоже выходила, но раньше вас. Но миссис Ренделл никогда бы не разрешила ей это сделать.

— Да. Но если Сильвия ушла к себе в комнату пораньше, сославшись на простуду, и позже она могла незаметно выскользнуть из дома.

— Ну вот, что-то проясняется, — с облегчением сказала я. — Значит, этим занималась Сильвия, а не кто-то другой, кому хотелось бы изгнать Нейпьера из дома. При первой же возможности я постараюсь изобличить ее.

— Мистер Уилмет!.. Мистер Уилмет! — раздался невдалеке воркующий глас миссис Ренделл.

— Вам лучше пойти и выпить с ней чай, — сказала я. — Она не успокоится, пока не найдет вас.

Годфри усмехнулся и ушел.

Некоторое время я стояла у склепа, глядя на надгробие Бо. Как бы мне хотелось, чтобы это оказалось действительно Сильвия, решившая ради самоутверждения пугать людей.

Когда я шла обратно через поросшее высокой травой кладбище, неожиданно раздался голос: «Привет!»и передо мной словно бы из-под земли возникла цыганка Сирина. Она, видимо, лежала в траве, и я ее не заметила. Интересно, слышала ли она наш разговор с Годфри?

Она с насмешливой улыбкой глядела на меня.

— Как вы здесь оказались? — удивилась я. Она неопределенно махнула рукой.

— Я ведь имею право быть здесь, верно? Это место открыто и для мертвых, и для живых… для музыкантш и для цыганок.

— Вы так неожиданно появились.

— Я поджидала вас, чтобы поговорить.

— Со мной?

— Вы удивлены? Почему? Я хочу знать, что происходит там, в этом Большом доме. Как вам нравится там работать? Я тоже работала однажды в этом доме… на кухне. Они меня там… замучили работой… ну или пытались. Я старалась не оказаться на месте, когда надо было чистить картошку. Терпеть не могу ее чистить. «Ленивая неумеха»— вот как называл меня повар. — Сирина задорно подмигнула мне. — Но я нашла себе более подходящее занятие.

— О, да, я в этом уверена, — сказала я сухо и повернулась, чтобы уйти.

— Эй, не спешите. Разве вам не хочется поговорить со мной о тех, кто живет в Большом доме… ну, хотя бы о Непе?

— Не думаю, что вы могли бы сообщить что-то для меня интересное.

Сирина расхохоталась.

— Знаете, а вы мне… нравитесь. Вы чем-то напоминаете меня. О, это вас как раз и заинтересовало. Как может музыкантша из высшего общества быть похожа на цыганку? Но отвечу на это не я. Лучше спросите Непа.

— Извините, но мне надо идти работать…

— Нет, не извиню. Зачем так грубо отталкивать даму, которая хочет поговорить с вами. Лучше расскажите мне об Оллегре. Малышка просто красавица, верно? Не то что Элис. Я бы ни за какие шиши не променяла Оллегру на Элис. У меня теперь их четверо… и все девочки. Не забавно ли? Каждый раз мне предсказывали это карты. Я по ним видела: будет девочка. Так и выходило. Но Оллегра… она чудесно играет на пианино, верно? Знаете, она ведь точная копия меня, когда я была в ее возрасте. Но я тогда лучше ее соображала, что к чему. Иначе мне бы не выжить. Я ведь была уже женщина. А не хочется ли вам узнать, почему я пошла работать на кухню? Нет, не хочется? Но думаю, вы сами можете догадаться… хотя догадка ваша может оказаться и неверной.

Мне совершенно не хотелось продолжать этот разговор. Поэтому напустив на себя безразличный вид, я взглянула на часы.

Сирина приблизилась ко мне и прошептала:

— А я видела вас с этим господином из дома священника. Очень славный и приятный. Кое-что ветер до меня донес из вашего разговора. И я говорю вам: не упускайте свою удачу. Хватайте ее и уходите отсюда, пока это еще возможно. Ведь вы уже получили предупреждение. Неужели вы не поняли?

— О чем это вы?

— А вам бы следовало это понять после того, как вы чуть не сгорели в том домике. Спаслись только, благодаря Элис. Бьюсь об заклад, Эми Линкрофт очень гордится своей дочкой. — Сирина расхохоталась. — О, да, очень гордится.

— Если вы что-то знаете об этом происшествии, очень прошу, расскажите.

— Но я же цыганка. А что понимают эти цыганки? Они ничего не знают, но они могут предостеречь. Знаете, что такое Предсказание Цыганки?

— Вам известно что-нибудь о пожаре в сторожке?

— Меня там не было. Откуда мне что-нибудь знать? Но вот что я вам скажу. Люди не такие, какими кажутся. Взять хотя бы эту Эми Линкрофт. И почему вы только не хотите уехать отсюда? Почему бы вам не выйти замуж за этого чудесного господина? Нет, вы не выйдите. Пока. Вы ведь любите до всего докапываться. Вы такая. Вам просто не терпится все знать. Но расскажите лучше мне об Оллегре.

Эта женщина морочит голову, как все цыганки, подумала я, напускает таинственность, делает вид, что ей открыто больше, чем всем нам и, наверное, для ее цыганских хитростей женщина, едва избежавшая смерти, очень подходящий объект.

И в то же время она мать, которая хочет узнать о своем ребенке.

— Оллегра очень умная девочка, но она довольно ленивая и не умеет быть собранной. Если бы она умела сосредоточиваться, дела с учебой у нее шли бы гораздо лучше.

Сирина, кивая, слушала меня, а затем сказала:

— Вам ведь известно, как идет жизнь в том доме. Что сэр Уилльям, он любит Оллегру? Он собирается найти для нее мужа?

— Она еще слишком молода для этого.

— Молода! Да я в ее возрасте… впрочем неважно. Так любит он ее или нет?

— Сэр Уилльям был все время болен с тех пор, как я приехала. Мне никогда не доводилось видеть их вместе.

Она вдруг рассвирепела.

— Но ему придется о ней вспомнить. В конце концов, она его внучка.

— Уверяю вас, он об этом не забывает.

— Конечно, она не то, что полагается, — сказала Сирина. — И все же она его внучка… и от этого никуда не денешься. Знаете, кого я боюсь? Эми Линкрофт. Жутко хитрая женщина. Она хочет вытолкать мою Оллегру и на ее место всунуть Элис. — Сирина, сузив глаза, бросила злобный взгляд в сторону дома. — Но если она посмеет это сделать, я… я заставлю ее пожалеть, что она вообще появилась на свет, да еще родила свою Элис.

— Уверяю вас, она весьма по-доброму относится к Оллегре.

— По-доброму? Она же хочет отпихнуть мою Оллегру и поставить на ее место Элис. Но ей лучше этого не делать.

— Не думаю, что кто-то старается кого-то отпихнуть. Уверена, что сэр Уилльям позаботится и об Элис, и об Оллегре.

Я сделала нетерпеливое движение, чтобы уйти. Зачем я стою здесь, на кладбище, спрашивала я себя, и спорю с цыганкой.

— А что если Непа снова выгонят?

— Выгонят?

— Ну, как раньше. Отошлют куда-нибудь. Сэру Уилльяму даже вид его неприятен. Ходили слухи, что он хочет его лишить наследства за то, что тот застрелил Бо. Ну, а тогда кто станет наследником? Если выгонят Непа? У него же есть внучка, моя Оллегра. Поэтому…

— Я действительно должна уже идти…

— Послушайте! — Ее глаза с мольбой глядели на меня, и она вдруг стала очень красива. И в этот момент я поняла, почему Нейпьер мог влюбиться в нее. — Присмотрите за Оллегрой, хорошо? Дайте мне знать, если кто-то попытается обидеть ее.

— Я, конечно, сделаю все от меня зависящее, чтобы ее никто не обидел. А теперь мне пора идти.

Сирина улыбнулась мне и кивнула.

— Я буду все время следить, — сказала она. — И никому не удастся меня отсюда прогнать. Не осмелятся. Я так им и сказала. Ни Неп, — о, ему бы хотелось, чтобы я ушла, — ни Эми Линкрофт. Я им обоим сказала, и они знают, что это значит.

В тот же вечер я снова увидела свет в часовне. Элис пришла ко мне, чтобы отдать первую накидку на подушку, которую уже успела вышить.

— Посмотрите, вам нравится этот цветок? Это анютины глазки. Говорят, что эти цветы наводят на размышления. Но если хотите, я вышью другой. Может быть, вам будет приятно, что на всех подушках вышиты разные цветы?

— О, Элис, как красиво! — сказала я. Элис довольно улыбнулась.

— Рада, что вам нравится. Вы всегда были добры ко мне и к маме. Как раз на днях мама говорила: как хорошо, что к нам приехала миссис Верлейн.

— А ты спасла мне жизнь, — с благодарностью откликнулась я. — Такое не забывается.

У Элис зарделись щеки.

— Но я просто случайно оказалась там. Любой на моем месте сделал бы то же самое.

— Но все же ты проявила большую смелость, войдя в горящий дом.

— Я не думала об этом. У меня в мыслях было только то, что вы там, и как ужасно, если… Но мама говорит, что не надо об этом вспоминать. Для вас лучше не думать о том, что произошло тогда… если вы, конечно, можете. Вышивка у Оллегры тоже выходит очень милая. Она действительно старается. Мне кажется, иногда она такая непослушная, потому что считает, что должна быть такой. Из-за своего происхождения, с которым ей не повезло. Мне ведь в какой-то степени тоже. Конечно, для мамы и сэра Уилльяма было бы лучше подождать… и потом пожениться. И теперь видите, он на ней все никак не женится. Это потому что она сразу ему уступила, но не надо из-за этого думать о ней плохо. Она сделала так, потому что любила его. Могу я сесть у окна? Я очень люблю сидеть в оконной нише. Таких в этом доме много. Какой у вас чудесный вид на ельник.

— Да, красивый. Я весьма признательна твоей маме, что она выбрала для меня именно эту комнату.

— Здесь все комнаты красивые, но естественно, маме хотелось, чтобы у вас была одна из лучших. Бедняжка Сильвия! Я надеюсь, что ей уже лучше. Она выглядела неважно, когда мы видели ее в последний раз. Она едва могла говорить с нами, и доктор сказал, что она должна оставаться в постели, по крайней мере, еще три дня. Я хочу подобрать для нее книги и отнести ей завтра утром.

— Она любит читать? — спросила я с сомнением.

— Нет. Но тем более мне следует дать ей интересные книжки, верно, миссис Верлейн? Тогда она, возможно, сумеет полюбить чтение и развить свой ум…

И вдруг у Элис перехватило дыхание. Она смотрела в окно. Я подошла к ней и увидела, как в темноте вспыхнул огонек.

— Вон там! — воскликнула Элис. — Опять! — Она встала. — Давайте пойдем ко мне, миссис Верлейн. Из моей комнаты лучше видно.

— Нет, спасибо, Элис, — ответила я. Она мрачно кивнула и пошла к двери.

— Я рада, что сегодня вы его снова увидели, — сказала она, — потому что мне показалось, что вы решили, будто это делает Сильвия. А сейчас вы знаете, что она в постели… Значит, это никак не может быть Сильвия. Теперь я пойду к себе и понаблюдаю, не вспыхнет ли свет опять. Мне кажется, что в один прекрасный момент я смогу увидеть там что-то еще.

Как только она ушла, я надела плащ и, быстро спустившись по парадной лестнице, вышла в сад.

Я могу успеть застать его врасплох. Если это не Сильвия, то кто? Тот, кто хочет, чтобы поверили слухам о привидении и таким образом память о том несчастном выстреле продолжала бы жить. Кто-то еще надеется, что Нейпьер будет изгнан из дома.

Земля под ногами была немного раскисшей после недавнего дождя, и высокая влажная трава на опушке ельника прилипала к одежде. От моих шагов раздавалось легкое хлюпанье, и я боялась, что эти звуки могут меня выдать. Самое главное сейчас побыстрее туда добраться. Я должна оказаться в часовне до того, как злоумышленник скроется оттуда.

Луна в эту ночь не светила, но небо было усеяно звездами, и при их свете я могла вполне различать дорогу. Когда впереди возникли очертания часовни, меня, признаться, сковал страх.

Но я заставила себя ускорить шаг. На ногах у меня были домашние туфли, и я уже почувствовала, как сквозь них проникла влага. Наконец, я коснулась рукой серого камня стены и с бьющимся сердцем вошла внутрь. Там было немного темнее, чем снаружи, так как оставшаяся часть крыши заслоняла небо. Но подняв голову, я увидела сквозь проем яркую россыпь звезд. Их свет подействовал на меня успокаивающе.

Внутри часовни было пусто. Никаких признаков того, что в ней кто-то есть.

Вдруг снаружи раздался еле слышный звук. Не скрип ли это шагов по мокрой траве?

Меня охватило жгучее желание поскорее выбраться из этих стен, и не успела я, выйдя наружу, бросить взгляд на огромное звездное небо, как тотчас почувствовала чью-то злобную хватку на своем плече.

Никогда еще после пожара я не была так сильно испугана. Какой же надо быть глупой, подумала я, чтобы прийти сюда ночью. Ведь мне было дано предупреждение, об этом говорили и цыганка, и Сибила Стейси. Второй раз повезти не может.

— Вы всегда стремились увидеть привидение Боумента Стейси, — раздалось в темноте.

— Нейпьер! — еле выдохнула я и попыталась высвободиться из-под его руки, но он держал крепко.

— Вы пришли сюда, чтобы встретиться с Боументом, не так ли? — Он отпустил меня, но когда я попыталась уйти, снова схватил меня за плечи. — Что вы здесь делаете?

— Вы страшно меня напугали.

— Вы ведь здесь не для того, чтобы зажигать фонарь?

— Я пришла сюда, чтобы выяснить, кто это делает.

— Господи, неужели вас недостаточно проучили?

— Проучили?

Он испытующе глядел на меня, а я вспомнила, как он появился с лопатой на конюшне, как он повстречался мне в этом ельнике и узнал, что я ищу, где захоронена Эдит. И вскоре после этого мне подстроили ловушку в домике и теперь он спрашивает, не достаточно ли меня проучили. Сейчас я с ним в ельнике одна. И никто не знает, что я здесь.

— Я… я увидела огонь, — раздался мой запинающийся голос. — Я была с Элис. И я сказала, что надо пойти посмотреть.

— И вы пошли совершенно одна? — в его голосе прозвучала насмешка. — Вы очень храбрая женщина. Но ведь совсем недавно… — он еще крепче сжал мне плечо, — вы забрались в тот домик и не смогли сами оттуда выбраться. Ради Бога, будьте осторожны.

— Такие вещи могут случиться только раз в жизни.

— Есть люди, с которыми вечно происходят несчастные случаи.

— Без всякой причины?

— Возможно, их не так легко распознать.

— Звучит очень загадочно. — Я уже овладела собой, и страх прошел. В его присутствии со мной происходила странная метаморфоза: я ощущала приятную приподнятость, от которой все мои страхи улетучивались.

— Вы пришли сюда, чтобы узнать, отчего здесь появляется свет? — спросила я.

— Да, — ответил Нейпьер.

— И ничего не обнаружили?

— «Привидение» всегда оказывается проворнее меня. Каждый раз я прихожу слишком поздно.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Я знаю только, что это делает тот, кому очень хочется, чтобы меня изгнали из Лоувет Стейси.

— Но как могут этого добиться?

— Создавая тревожную обстановку, такую неприятную, чтобы мне ничего не оставалось, как уехать.

— Никогда бы не подумала, что вы из тех, кого можно выгнать, создав неприятную обстановку.

— Вы правы, миссис Верлейн. Но все это не дает забыть о прошлом, заставляет отца все время вспоминать о той злосчастной истории. А ведь именно он может принять решение снова меня изгнать. Как он это сделал раньше. Я ведь здесь не очень любим, миссис Верлейн.

— Очень жаль.

— О, не надо меня жалеть. Я привык к этому. И меня это нисколько не трогает.

Мне стало за него больно, ведь я знала, что он говорит не правду.

— Может быть, нам лучше не разговаривать сейчас? — сказала я. — Мы можем спугнуть «привидение».

— Нет, я думаю, что он… или она уже кончили на сегодняшнюю ночь изображать привидение.

— Не знаю, как ему… или ей удается все это проделывать. Давайте все же подождем немного…

Он взял меня за руку, и мы вошли под тень стены. Меня охватило почти непереносимое волнение. Прислонившись к холодной влажной стене, я посмотрела на его профиль. Жесткий, резко очерченный в неярком свете звезд, печальный и напряженный. Все мои чувства к нему смешались, и я ничего не могла в них понять. Я лишь знала, что никогда не смогу забыть лицо этого человека, каким я увидела его в ту ночь, и что охватившее меня страстное желание помочь ему было похоже на то чувство любви, которое я когда-то испытывала к Пьетро. Возможно, в их основе было одно и то же — желание уберечь, защитить!

Как мне хотелось тогда, чтобы тот, кто здесь разыгрывал привидение, все-таки себя обнаружил, чтобы мы смогли, наконец, поймать его, разоблачить, положить конец его стараниям бередить старую рану.

Я так хотела, чтобы Нейпьер смог чувствовать себя уверенно в Лоувет Стейси, чтобы он мог спокойно заниматься тем делом, которое так ему подходит. Мне очень хотелось видеть его счастливым.

Он внезапно посмотрел на меня и шепотом сказал:

— Я верю, что вам действительно жаль меня.

Я не смогла ответить, так как от волнения у меня перехватило горло.

— Но почему? Почему?

— Тише! — сказала я. — «Привидение» может нас услышать. И мы не сможем его поймать.

— Я хочу знать, почему вы жалеете меня, и это для меня даже важнее «привидения».

— Мне жаль вас, потому что произошла несправедливость, — сказала я, — трагическая случайность… но из-за нее ваша жизнь оказалась разбита.

— Это слишком сильно сказано.

— Нет, — ответила я твердо. — С вами поступили очень жестоко, обвинив и выслав вас из дома.

— Не все столь добросердечны, как вы.

Я рассмеялась. Я уже не думала о привидении. Теперь мне тоже казалось более важным, чтобы мы смогли понять друг друга.

— Вы были тогда еще так юны.

— Семнадцать лет — не так уж мало. Я был достаточно взрослым, чтобы убить… и поэтому достаточно взрослым, чтобы со мной соответственно поступили.

— Если вам тяжело, то давайте лучше не будем говорить об этом.

— Почему мне должно быть тяжело? Ведь это я лишил его жизни. Я должен признать это. Он был таким… полным сил и радости, и теперь он… мертв. А я жив и прожил после его смерти уже тринадцать лет. Разве это мне должно быть тяжело?

— Но ведь произошла случайность. Почему вы забываете об этом? Почему для всех это не имеет значения?

— Как горячо вы выступаете в мою защиту. Вам бы стать адвокатом.

— Зато вы сейчас говорите слишком дерзко. Но вам не обмануть меня. Теперь я знаю, что это помогает вам скрыть, насколько глубоко вы переживаете.

— Я очень рад, что этот случай заставил вас проявить ко мне такое горячее участие. Верно говорят, нет худа без добра.

Мы стояли совсем близко друг к другу, и Нейпьер взял меня за руку.

— Я очень вам благодарен, — сказал он.

— Не думаю, что я чем-то действительно заслужила вашу благодарность.

— Я бы не стал так говорить, если бы не считал, что вы ее не заслуживаете.

— Не понимаю, что я такого сделала.

Он наклонился ко мне и мягко произнес.

— То, что вы здесь.

— Возможно, нам лучше войти в часовню, — сказала я, чувствуя неловкость. — Привидение не появится, если услышит наши голоса.