9

Годфри Уилмет постоянно искал возможности остаться со мной наедине. Это было не так просто, потому что миссис Ренделл делала все, чтобы помешать нам остаться вдвоем.

Должна признаться, что я находила определенное удовольствие, дразня миссис Ренделл, возможно, оттого, что это не совсем невинное развлечение помогало развеять мрачное настроение, охватившее меня в то время. Я пыталась отбросить все мысли о Нейпьере, и лучше всего это получалось в обществе Годфри Уилмета. Мне было с ним хорошо еще и потому, что он знал, кто я, и он любил музыку, глубоко интересовался тем, чем занималась моя сестра и родители. Кроме того, было приятно осознавать, что дружеское участие ко мне проявляет человек обаятельный, открытый и светлый, свободный от тех сложностей, которые хоть и обладали определенной притягательной силой, но были также способны вывести меня из равновесия и зародить в душе страх. Естественно, я не старалась избегать Годфри, и мы часто с ним вместе смеялись над миссис Ренделл и придумывали разные способы обхитрить ее и свести на нет ее старания помешать нам видеться.

Иногда мы встречались в церкви, куда Годфри ходил играть на органе. Стараясь быть незамеченной, я проникала в церковь, когда он занимался, и потом мы могли с ним спокойно провести там некоторое время вместе.

Церковь представляла собой прекрасный образец архитектуры XIV века. Серый камень ее стен покрывали буро-зеленые, бархатистые пятна лишайника. Я останавливалась в дверях, с наслаждением слушая глубокие полные звуки органа. У Годфри был несомненный музыкальный дар. Пока он играл, я тихо стояла в дверях церкви. Мой взгляд скользил по оконным витражам, которые были даром семьи Стейси в память о Боументе, затем я пробегала глазами выбитый на стене список настоятелей этой церкви, начиная с 1347 года и кончая Артуром Ренделлом, 1880 год. В пустой церкви отдающий древней плесенью запах был еще явственней, и я представляла себе, как на протяжении многих поколений Стейси приходили сюда молиться. Подумала о Боументе и Нейпьере, которых здесь крестили, о Сибиле, мечтавшей прийти сюда к алтарю со своим возлюбленным. Когда прозвучали последние торжественные аккорды органа, я подошла к Годфри.

— Рад, что вы, наконец, пришли, — сказал он. — Я уже начал беспокоиться о вас.

— Беспокоиться? Почему?

— Я убежден, что вы подвергаете себя опасности.

— Почему вы так решили?

— Из-за того, что стало известно о миссис Стейси. Когда мы думали, что она уехала со своим любовником, ваши поиски Роумы казались вполне безопасными. Но если оба исчезновения каким-то образом связаны, значит, кто-то приложил к этому руку. Невозможно сделать так, чтобы двое людей бесследно исчезли, не убив их. Я понял, что среди нас есть убийца. И этому человеку явно будет не по нутру тот, кто пытается раскрыть его дела. И, может быть, тогда ему кто-то не по нутру, он уничтожает его.

— Значит, по вашим расчетам следующей жертвой стану я.

— Не дай Господь! Но вам следует быть очень, осторожной.

— Понимаю. А вы кого-нибудь подозреваете?

— О, да!

— Кого?

— Конечно, мужа.

— Разве есть на то явные основания?

— Господи, это же и так ясно. Ничего не поделаешь, такова жизнь. Кому еще понадобилось бы избавляться от миссис Стейси?

— Может быть, кому-то еще понадобилось.

— Какие в таком случае мотивы? Я понимаю это дело так: она была наследница, он получает ее деньги, и она ему больше не нужна.

— Это еще не достаточный мотив для убийства.

— Она ему смертельно надоела.

— Мне не нравится этот разговор. Он какой-то… несправедливый. У вас нет права говорить так.

— Но мы должны рассуждать здраво?

— Рассуждать здраво, обвиняя невинных людей?

— Откуда вы знаете, что он невиновен?

— Человек должен считаться невиновным до тех пор, пока не доказана его вина.

— Это для Британского правосудия. Но мы не судьи… Нам просто приходится проигрывать все возможные варианты.

— В таком случае, я могу предположить, что виновны вы, а вы — что я.

— Да, можно сделать и такое предположение. Но где мотивы?

— Их можно придумать. Вы сможете оказаться переодетым двоюродным братом, который хочет унаследовать Лоувет Стейси, поэтому вы убиваете Эдит в надежде, что обвинят ее мужа и его повесят, тогда вы становитесь наследником.

— Что же, неплохо, — сказал Годфри, — совсем неплохо. А вы хотите выйти замуж за Стейси, поэтому убиваете Эдит, расчищая себе путь.

— Видите, — отметила я. — Так можно возбудить дело против любого.

— Но ваша сестра? Какое ко всему этому имеет отношение она?

— Вот это-то мы и должны выяснить.

В этот момент я ясно почувствовала, что за нами кто-то наблюдает. Я встревоженно огляделась. Годфри ничего не заметил. Почему мне это показалось? Не знаю. Просто чутье подсказывало, что кто-то стоит и наблюдает за нами… Недобрым глазом.

Что со мной? Я не могла объяснить, откуда возникло это жуткое ощущение. Нелепо. Я ничего не видела, ничего не слышала. Я просто почувствовала. Как и тогда в домике, Годфри посчитал, что виновато мое встревоженное воображение, и мне все это только почудилось.

— Главное, будьте осторожны, — сказал Годфри. — Помните, что убийца может быть среди нас.

Я посмотрела через плечо и вздрогнула.

— Что случилось? — спросил он.

— Нет, ничего.

— Я напугал вас? Прекрасно. Я этого и хотел. Теперь вы будете более осмотрительны.

— Я все равно сделаю все, чтобы узнать, почему исчезла Роума, — сказала я с жаром.

— Мы вместе это сделаем, — заверил меня Годфри. — Действовать станем сообща. Если что-то обнаружит один из нас, обязательно надо сообщить другому.

Я ничего не сказала ему о рассказе Элис, хотя меня он сильно встревожил. Не сказала я ему ничего и о своем разговоре с Нейпьером.

— Не знаю, чем объяснить, но у меня совершенно четкая уверенность, что ответ таится где-то здесь, вокруг раскопок. Первой исчезла Роума. Да, именно здесь надо искать разгадку.

Я слушала его не прерывая. Пусть проигрывает любые варианты, но только не переносит подозрений на Нейпьера.

Мы оба вздрогнули от неожиданности, когда позади нас кто-то кашлянул.

Сильвия, неслышно ступая, пробиралась по проходу к органу.

— Мама послала меня поискать вас, мистер Уилмет. Она спрашивает, не хотите ли вы прийти в гостиную на чашку чая.

Девочки пригласили меня покататься с ними верхом. Я с удовольствием согласилась, и мы вчетвером отправились на прогулку.

— У нас на Большой лужайке появились цыгане, — сообщила мне Оллегра. — Одна из них заговорила со мной. Сказала, что ее зовут Сирина Смит. Когда я сказала об этом миссис Линкрофт, та была очень недовольна.

— Она была недовольна, потому что знает, как это не понравится сэру Уилльяму, — быстро сказала Элис, как бы в защиту своей матери.

Оллегра отъехала немного вперед и крикнула через плечо.

— Я хочу повидать их.

— Моя мама говорит, что позорно терпеть их здесь, — сказала Сильвия.

— Ну, конечно! — откликнулась Оллегра. — Она ненавидит все, что… весело. А мне нравятся цыгане. Я сама наполовину цыганка.

— Они часто здесь появляются? — спросила я.

— Не думаю, — ответила Элис. — Они скитаются по всей стране, нигде надолго не задерживаясь. Только представьте себе это, миссис Верлейн. Как, должно быть, увлекательно так жить, верно?

— Я бы предпочла жить на одном месте.

Глаза Элис мечтательно затуманились. Может быть, она задумала написать рассказ о цыганах? Надо обязательно почитать ее сочинения. У нее нет особого таланта к музыке, поэтому было бы прекрасно, если бы у нее оказались способности к литературе. Она много читает, трудолюбива. Несомненно, обладает воображением. Возможно, мне стоит поговорить о ней с Годфри.

Вскоре мы подъехали к поляне под названием «Большой луг». Там стояли четыре яркие кибитки, но самих цыган видно не было.

— Не стоит подходить близко, — предупредила я Оллегру.

— Это почему? Они мне ничего плохого не сделают.

— Им может не понравиться, что ты их разглядываешь. Нужно уважать их частную жизнь.

Оллегра изумленно на меня посмотрела.

— Какая у них может быть частная жизнь. Они ведь живут в повозках.

Видимо, звуки наших голосов донеслись до табора, из одной повозки вылезла женщина и направилась к нам. Не могу сказать почему, но в этой женщине мне почудилось что-то отдаленно знакомое. Как будто я где-то ее уже видела. Она была довольно полной, красная блузка, казалось, вот-вот лопнет на ее большой груди, юбка немного лохматилась по подолу, ноги были босы и очень смуглы. В ушах позвякивали большие круглые серьги. На ветру развевалась копна черных кудрявых волос. У этой женщины была яркая, пышушая здоровьем красота.

— Привет! — окликнула она нас. — Приехали посмотреть на цыган?

— Да, — ответила Оллегра.

Вспыхнули два ряда белоснежных зубов.

— Тебе, видно, нравятся цыгане, а? Это я говорю той с черными волосами. Сказать тебе почему? Потому что ты сама наполовину цыганка.

— Кто тебе сказал?

— Ну, это легко было отгадать. А хочешь теперь отгадаю твое имя? Чудесное имя — Оллегра.

— О, ты можешь предсказать мне будущее?

— И прошлое, и будущее, и настоящее.

— Я думаю, нам пора, — сказала я. Но девочки не обратили на меня внимания. И цыганка тоже.

— Ты — Оллегра из Большого дома. Брошена своей дурной матерью. Но ничего, моя дорогая. Тебя ждет чудесный Принц и большое состояние.

— Действительно?! — воскликнула Оллегра. — А что у других?

— Сейчас скажу… Да, вон та юная леди — из дома священника, а другая из Большого дома… Хотя в общем-то она не принадлежит к семье Большого дома. Покажи мне свою руку, милая.

— У меня нет денег, — сказала я.

— Есть люди, мэм, от которых я денег не беру. Дай мне взглянуть… — и она взяла руку Элис. Ее ладонь показалась белоснежной и очень маленькой в смуглой руке цыганки.

— Ага… Элис. Вот кто ты, — сказала цыганка.

— Чудесно! Как вы это делаете?! — выдохнула с восхищением Оллегра.

— Маленькая Элис живет в Большом доме, к которому не принадлежит, но придет день, когда один человек позаботится о том, чтобы это изменилось.

— О! Это замечательно! — воскликнула Элис.

— Мне кажется, нам пора возвращаться, — повторила я. Цыганка уставилась на меня, уперев руки в бока.

— Представьте мне эту даму, — дерзко потребовала она.

— Наша учительница музыки, — сказала Оллегра.

— А не могли бы вы нам рассказать о ней?! — воскликнула Элис.

— Учительница музыки… Тра-ля-ля, — пропела цыганка. — Будьте осторожны, мадам. Берегитесь человека с голубыми глазами.

— Теперь черед Сильвии. Что вы о ней скажете? — спросила Элис.

Лицо у Сильвии напряглось, казалось, она готова бежать от цыганки.

— Она дочь священника и занимается вместе с нами, — пояснила Элис.

— Зачем ты это сказала! — упрекнула ее Оллегра. — Она и так знает.

Цыганка вызывающе уставилась на Сильвию и произнесла:

— Ты всегда делаешь только то, что говорит тебе мать, не так ли, клуша?

Сильвия вспыхнула, а Оллегра прошептала:

— Она все знает… У нее особый дар. Он есть только у цыганок.

— Все это очень интересно, — сказала я, — но нам пора ехать домой.

Оллегра начала было возражать, но я дала знак Элис развернуть лошадь, и она послушно это сделала.

— Правильно, — сказала цыганка. — Если появляется страх, лучше убежать.

Элис и я поехали шагом в сторону дома. Сильвия последовала за нами. Оллегра задержалась.

Может быть, эта цыганка и есть мать Оллегры? Между ними есть определенное сходство. Если это так, то понятно, откуда она многое знает, рта неряшливая, растолстевшая, чувственная цыганка лет пятнадцать назад, должно быть, была очень хороша собой. Я содрогнулась при мысли об этом.

Миссис Ренделл в очередной раз явилась в Лоувет Стейси с воинственным видом. Миссис Линкрофт встретила ее в холле. Я была в этот момент с ней, но миссис Ренделл не обратила на меня никакого внимания.

— Позор! — воскликнула она. — Здесь цыгане. Я помню, как они приезжали сюда в последний раз. Замусорили все лужайки и аллеи. Они же повсюду бродят со своими лохмотьями и корзинами. Да еще просят посеребрить ручку за гадание. Я сказала настоятелю: «Надо что-то сделать, и чем раньше, тем лучше. Это ведь все-таки земля сэра Уилльяма, и он должен им приказать убраться отсюда. Вот почему, миссис Линкрофт, я пришла сюда поговорить с сэром Уилльямом. Пожалуйста, доложите ему, что я здесь.

— Мне очень жаль, миссис Ренделл, но сэр Уилльям очень болен. И никого не принимает.

— Не принимает? В таком случае ему наверняка надо знать, что на его территории цыгане. Он не потерпит их присутствия. Он ведь когда-то ясно дал это понять.

Я поднялась, но миссис Линкрофт сделала мне знак, чтобы я осталась.

— Сожалею, миссис Ренделл, — сказала миссис Линкрофт с железной твердостью, — но сэр Уилльям действительно не так здоров, чтобы беспокоить его по данному поводу. Я думаю, вам лучше поговорить с мистером Нейпьером. Теперь он, как вы знаете, управляет всеми делами.

— С мистером Нейпьером! — воскликнула миссис Ренделл. — Увольте! Я буду говорить только с сэром Уилльямом. Так что извольте сообщить ему, что я здесь.

— По распоряжению докторов я не имею права беспокоить сэра Уилльяма подобными проблемами.

— Священник и я настроены действовать решительно.

— В таком случае поговорите об этом деле с мистером Нейпьером Стейси.

Миссис Ренделл окинула меня и миссис Линкрофт убийственный взглядом и удалилась.

Два дня спустя я нашла в своей комнате запечатанный конверт с моим именем. Я открыла его и прочла:

Дорогая К.

Придите, пожалуйста, к домику в 6.30 вечера. Я должен сообщить вам нечто очень важное.

Г.У.

Коротко. И ясно. Это было первое письмо, которое я получила от Годфри. И оно меня встревожило.

Я пришла к домику за несколько минут до назначенного времени. Вокруг было очень тихо. По дороге никто не встретился, и уже тогда меня поразило то, какой мертвый безлюдный час был выбран для встречи.

Я вошла в домик, и так как Годфри еще не было, поднялась наверх. Оттуда была видна ведущая к домику тропинка.

Я встала у маленького в мелком переплете окна и смотрела сверху на раскопки древнего поселения, вспоминая Роуму. Зная ее привычки и пристрастия, я старалась представить, что она могла делать в тот день, когда исчезла.

Время тянулось очень медленно. Прошло пять минут после назначенного в записке часа, но Годфри не появлялся, и это было на него очень непохоже. Я не знала человека более пунктуального, чем он. Я улыбнулась, представив себе, как он старается выбраться из дома, а миссис Ренделл пытается под любым предлогом задержать его.

Время шло. Годфри уже опаздывал на десять минут. Как это на него не похоже. Никакого предчувствия опасности у меня не возникало до тех пор, пока я не почувствовала ужасный запах дыма. Но даже тогда я решила, что он идет снаружи. Я попыталась открыть окно, но задвижка заржавела, и мне не удалось сдвинуть ее с места. И тут я услышала треск огня и поняла, что пожар вспыхнул не снаружи, а внутри домика.

Я бросилась в соседнюю комнату и увидела — хотя сразу меня это не поразило — что дверь закрыта. Я нажала на ручку, но не смогла повернуть ее.

Только тут я осознала весь ужас своего положения. Дверь заперта. Кто-то еще находился в домике, когда я туда вошла, или же незаметно прошел вслед за мной. А когда я смотрела в окно, поджидая Годфри, некто прокрался по лестнице наверх, запер дверь и затем поджег дом.

Я стала колотить в дверь» Откройте! — кричала я. — Есть там кто-нибудь? Помогите!»

Я подбежала к окну и в отчаянии попыталась открыть его. Это оказалось мне не под силу. Но даже если бы я открыла его, ничего бы это не дало. Я не могла бы выбраться, так как на окне была металлическая решетка. В углу комнаты стояла метла. Я попыталась с ее помощью раздвинуть металлические прутья, но ничего не получилось. В комнату уже проник дым, и я начала кашлять и задыхаться. Я чувствовала под ногами жар бушующего внизу пламени. Пожар не был случаен. Кто-то намеренно запер меня и устроил поджог.

« Годфри?»— подумала я. Нет, не может быть. Однако записка была от него. И я пришла сюда, чтобы встретиться с ним. Нет, я не могла в это поверить. Только не Годфри.

Я схватила метлу и только силой отчаяния сломала одну маленькую планку оконного переплета.

— Помогите! — кричала я. — Пожар!

Никакого ответа. Вокруг стояла тишина, наполненная треском пламени.

Я подошла к двери, тяжелой кованой двери, которая так нравилась Роуме, и стала колотить в нее. Я схватилась за ручку двери и начала ее трясти. Из-за дыма я почти ничего не видела. Становилось нечем дышать.

И тут вдруг сердце у меня подпрыгнуло от радости — я услышала идущий снизу крик.

Я закричала в ответ:

— Сюда! Сюда!

Но дым и жар были уже невыносимы… Я начала терять сознание.

Вдруг я почувствовала, что я не одна. Чем-то накрыли мне лицо, и чьи-то руки настойчиво тянули меня.

— Быстрее! Бежим! Давайте! Я не смогу нести вас.

Это был голос Элис. Ее руки поддерживали меня, и я, едва передвигая ногами, начала пробираться сквозь невыносимый жар…

Я ощутила прохладу воздуха и услышала голоса.

— С вами все в порядке. Все хорошо.

Затем меня подняли и куда-то положили, видимо, в повозку, так как я смутно различала цокот копыт.

— Если бы не Элис, одному Богу известно, что бы с вами было, — сказала миссис Линкрофт.

Я лежала в постели, меня только что осмотрел доктор и дал успокоительную микстуру, сказав миссис Линкрофт, что я должна заснуть.

— Как вовремя! — твердили все в один голос. — Миссис Верлейн просто повезло, а маленькая Элис Линкрофт заслуживает медали.

Я не сразу смогла оправиться от шока и пролежала в постели несколько дней. Но ожогов у меня не было. Огонь меня чудом не задел. А жизнь мне спасла Элис.

Она сидела подле моей постели, словно охраняя меня. Очнувшись от кошмаров, которые продолжали мне сниться, я обычно видела ее спокойное, серьезное лицо рядом с собой. Она светилась гордостью. Ей было очень приятно ощущать, какую роль она сыграла в моем спасении. И это было совершенно понятно.

Но не о ней были мои мысли.

Меня часто приходили навещать. Среди прочих Нейпьер и Годфри. После ухода Нейпьера у меня долго стоял перед глазами его взгляд. Он смотрел с такой озабоченностью и беспокойством, что воспоминание об этом было целительнее лекарств. Годфри… он тоже выглядел встревоженным, но при виде его я тотчас вспомнила, что из-за его записки я оказалась в домике.

Как только он сел подле меня, я его тотчас спросила:

— Почему вы послали мне записку?

— Какую записку? — удивился он.

— Ту записку, в которой просили встретиться с вами в домике.

Годфри беспомощно огляделся.

— Миссис Верлейн пережила ужасный шок, — сказала миссис Линкрофт, которая тоже находилась в этот момент в комнате. — У нее бывают даже кошмары. Что ж, неудивительно.

Годфри озадаченно вздохнул, и когда я снова попыталась выяснить насчет записки, он постарался увести разговор от этой темы.

Через неделю я уже оправилась, хотя по ночам меня все еще мучили страшные видения. Мне казалось, что я снова в домике, заперта в той комнате наверху… а внизу, подстерегая меня, затаилось чудовище. Во сне я начинала кричать и просыпалась в холодном поту.

Я хотела найти записку Годфри, но ее нигде не было. Тогда я снова спросила его о ней, но он заверил, что не писал никакой записки.

— Но ведь я получила ее. Он лишь покачал головой. Я начала ему взволнованно объяснять.

— На конверте стояло мое имя. В записке, насколько я помню, говорилось:» Дорогая К. Придите, пожалуйста, к домику в 6.30. Мне надо сообщить вам нечто важное «.

— Я не писал эту записку.

— Тогда кто же?

Годфри уставился на меня в ужасе.

— Где эта записка? — спросил он.

— Я не знаю. Может быть, она осталась в комнате. Но я могла положить ее в карман. Во всяком случае сейчас ее нигде нет.

— Очень жаль, — сказал он. — Но вы знаете мой почерк?

— Я впервые получила от вас записку. Но до этого видела ваш почерк, и мне в голову тогда не пришло, что писали не вы.

— Кэролайн, конечно, бывает, что почерк подделывают…

— Что значит» бывает «! — воскликнула я. — Вы хотите сказать, что записки вообще не было.

— Нет, конечно, нет… — Годфри был немного смущен. — Но если… я хочу сказать: кто-то, должно быть, нарочно послал записку, чтобы заманить вас в домик.

— Это предположение напрашивается само собой.

— Но что же это означает?

— Это может означать только одно: я была выбрана следующей жертвой.

— Кэролайн!

— И стала бы ей, если бы не Элис.

— Да, похоже на то, — кивнул Годфри. — Но, дорогая Кэролайн, вы и теперь в опасности.

— Согласна, — сказала я холодно, еще не простив ему подозрение, что эта записка — плод моего воображения. — Сначала Роума, затем Эдит… теперь я. Но где связь? А связь, видимо, в том, что человек, замешанный в двух исчезновениях, знает, что я пытаюсь разгадать их тайну.

— Но кто об этом знает? — спросил он. — Только я и знаю. Неужели вы думаете, что я…

У меня вырвался невольный смешок, но я тотчас серьезно сказала:

— Годфри, меня пытаются убить. Что мне делать?

— Уехать отсюда.

Уехать? Я представила себе свое одинокое существование вдали от Лоувет Стейси, без малейшей надежды что-либо узнать о Роуме, о загадках этого дома, ставшего частью моей новой жизни, и поняла, что хочу остаться здесь, чем бы мне это ни грозило.

— Я ни за что отсюда не уеду! — горячо заявила я. — Буду, конечно, теперь особенно осмотрительна. И следующий раз, когда получу подобную записку, обязательно позабочусь, чтобы были свидетели этого.

— Да, ради Бога, так и сделайте.

— Но, Годфри, я не понимаю, как могла эта записка попасть сюда.

— Да еще написанная моим почерком.

На мгновение меня сковал ужас. Где же эта записка? Я хорошо помню, что не уничтожила ее. Мне казалось, что я оставила ее в комнате. И эта непонятным образом оказавшаяся запертой дверь. Элис сказала, что ей было очень трудно открыть ее, почему-то не поворачивалась дверная ручка.

— Но я была так напугана, — рассказывала она, — что не обратила на это внимания. Единственное, о чем я тогда думала, это о спасении миссис Верлейн. Я просто со всей силой дернула дверь, и она открылась. Но точно я ничего не помню. Как только я вбежала в домик, я лишь твердила себе:» Надо спасти миссис Верлейн «… Я даже не помню, как взбежала по лестнице.

Все говорили, что в подобных обстоятельствах это вполне понятно, и что дверь, возможно, заклинило из-за сырой погоды, так как тогда беспрерывно лил дождь. Когда я сразу не смогла открыть дверь, то решила, что она заперта, хотя на самом деле она разбухла от сырости. Меня просто охватила паника. Таково было всеобщее мнение.

Но из-за чего возник пожар?

Роума использовала керосин для кухонной плиты. В кладовке стояла канистра, в которой наверняка еще немного оставалось керосина. Предположим, что какой-то бродяга спал в домике и оставил не погашенной трубку или сигарету. Пожар ведь может начаться с пустяка.

— Бродяга! Вот вам и ответ, — сказал Годфри. — Помните тот день, когда вам показалось, что в окне промелькнула чья-то тень. Может быть, это он и был. Когда мы вышли, он мог спрятаться в кладовке.

Это было вполне правдоподобное объяснение, но я не очень ему верила. Я была убеждена, что все произошло по чьему-то хитрому злодейскому замыслу.

Но я не могла ни с кем поделиться своими мыслями, так как была уверена, что все бы посчитали это моей фантазией. Ведь даже Годфри, я убеждена, так считал. И, если уж он, знавший, что я — сестра Роумы — приехала сюда, чтобы раскрыть загадку ее исчезновения, так мог подумать, то у других, кому неизвестна особая причина моего пребывания в Лоувет Стейси, подавно возникнет подобное представление.

Теперь я знала, что если бы не Элис, я бы сгорела в домике, и это было бы еще одним убийством после убийства Роумы и Эдит.

10

Только спустя несколько недель я почувствовала, что полностью оправилась от пожара. Все проявляли ко мне заботливое внимание, и это было очень приятно. Но я не могла избавиться от мысли, что кто-то из этих людей, участливо справлявшихся о моем здоровье, пытался меня убить. Я держала про себя эту мучительную догадку. Я делала вид, что, как и другие, верю в то, что пожар случился по вине бродяги и что огонь, возможно, занялся в чулане за пару часов до моего прихода, а затем, к несчастью, перекинулся на первый этаж и запылал там через пять-десять минут после того, как я поднялась на второй этаж. Дверь никто не запирал, ее заклинило.

Я старалась избегать Нейпьера. Я была не в силах посмотреть ему в лицо из-за страха увидеть там то, что мне не надо было бы знать.

Миссис Линкрофт предложила мне сделать перерыв в занятиях с девочками.

— Без этой нагрузки вы быстрее оправитесь, — сказала она. — Ничего страшного, если девочки пропустят несколько уроков. Они смогут и сами поупражняться на пианино.

Сама я в это время часто играла, и мне это приносило облегчение. За роялем я переставала думать о том, что кто-то хотел устроить мне в домике смертельную ловушку. Однажды разбирая ноты в музыкальной комнате, я услышала, как в соседнего классной девочки обсуждают пожар. Дверь была открыта.

Оллегра, подперев голову руками и задумчиво глядя в пространство, сказала:

— Наверное ты, Элис, напишешь рассказ про пожар?

— Да, и обязательно прочту вам, когда он будет готов.

— Опиши подробно свой доблестный поступок, — сказала Сильвия. — Как бы мне хотелось тоже кого-нибудь вот так спасти.

— Я знаю, ты бы хотела спасти мистера Уилмета, — насмешливо сказала Оллегра. — Но тебе придется поискать другой домик… тот уже ни на что не годится.

— Странно, — задумчиво произнесла Сильвия. — Мама говорит, очень странно, что было два пожара. Часовня в ельнике и вот теперь домик. Видите: верно — два пожара.

— Ты делаешь успехи в математике, — сказала Оллегра. — За правильный подсчет тебе» отлично «.

— Я только хочу сказать, что это какое-то странное совпадение. Два пожара. Две исчезнувшие женщины…

— Две женщины? — усомнилась Оллегра.

— Ты забыла об археологе? — сказала Элис.

— И чуть было не стало три, — прошептала Сильвия.

— Но миссис Верлейн не исчезла бы, — заметила Элис.

— А что если бы никто так и не узнал, что она в домике, который сгорел. Тогда было бы три женщины.

— Нашли бы… ее останки, — сказала Элис. Но тут они заметили, что я в соседней комнате, и замолкли.

Мы встретились с Годфри на кладбище у склепа Стейси. Теперь в церкви стало невозможно встречаться, так как эта наша уловка была раскрыта, и лишь только Годфри начинал играть на органе, миссис Ренделл тотчас присылала Сильвию либо затем, чтобы пригласить его в дом на чай, либо затем, что бы Сильвия» насладилась» музыкой.

«Сильвия всегда любила органную музыку, — сообщила при мне миссис Ренделл Уилмету. — Я думаю, ей лучше было бы учиться играть на органе, а не на фортепьяно. Кажется, она не делает никаких успехов, хотя очень старается. Значит, не в ней дело, а в тех, кто больше интересуется не своими учениками, а чем-то совсем другим».

Хотя после пожара отношение миссис Ренделл ко мне стало мягче, она все же не могла примириться с тем, что Годфри оказывает мне внимание, и я стала очередной мишенью для ее нападок. Годфри и я знали об этом, нам была понятна и причина ее недовольства, и это обстоятельство еще сильнее подталкивало к мысли, что наши сердечные отношения могут перерасти в нечто большее.

Когда Годфри шел ко мне, ловко лавируя между надгробными плитами, а солнце играло в его прекрасных светлых волосах, я подумала: как он хорош собой! Не красавец, но с удивительно привлекательной внешностью, в которой, я была уверена, отражались несомненные достоинства его характера. Мне было приятно иметь такого друга, и наша привязанность росла с каждым днем.

После пожара Годфри стал ко мне еще внимательнее, и я была этим очень тронута. Его особенно тревожило то, что придти в домик меня заставила записка, написанная якобы его рукой. А для меня самым пугающим было то, что мне могли подстроить очередную ловушку.

О записке я не сказала никому, кроме Годфри, и хотя поначалу он подумал, что из-за моего нервного потрясения эта записка мне приснилась, то теперь был убежден, что она действительно существовала. Я убедила его ничего никому не говорить в надежде, что тот, кто ее писал, выдаст себя, каким-то образом проговорившись, что знает о ней. Но никто этого не сделал. Годфри настаивал, чтобы я yeхала, потому что оставаться в Лоувет Стейси было небезопасно. Он предлагал взять отпуск и поехать к его родным, которые с радостью примут меня.