Я безусловно доверяла только Мэри-Джейн, но чем она могла мне помочь? Впрочем, в сложившихся обстоятельствах преданная душа – это уже много. Может, отправиться к сэру Мэтью, показать ему мою находку и попросить послать людей обследовать подземный ход между домом и аббатством? Или рассказать все Рут? Однако в ней я не была уверена, и меня ничуть не удивило бы, окажись она в курсе происходящего, хотя едва ли она была главным действующим лицом. Сара? Ну, от нее не добьешься разумных поступков. А Люк. Я все еще цеплялась за версию, что он-то и есть мой главный враг.

Что же делать?..

Вдруг я заметила на полу возле двери конверт и поспешила подобрать его. Он был не надписан. Я открыла дверь – коридор был пуст. Видимо, письмо потихоньку подсунули под дверь несколько минут назад, когда я была погружена в размышления. Захлопнув дверь, я вскрыла конверт. Из него выпал листок, на котором дрожащими буквами было выведено:

«Немедленно уезжайте домой. Вы в большой опасности».

Я удивленно разглядывала письмо. Рука была мне незнакома, а неровные буквы ни о чем не говорили – возможно, автор письма, не поставивший своей подписи, намеренно изменил почерк. Бумага была без монограммы.

Кто сунул письмо мне под дверь? И что оно означает? Может быть, это очередная уловка преступника? Так или иначе, а листок бумаги – это уже вполне вещественная улика. Никто не сможет утверждать, что он мне померещился.

Я подошла к окну и выглянула на улицу. Сердце мое оглушительно забилось, ибо я увидела торопливо удаляющуюся фигурку и узнала ее – это была Дамарис! Значит, это она незаметно прокралась в дом и оставила письмо. Но зачем?

У меня не было сомнений, что Дамарис участвует в заговоре против меня. Что еще я могла подумать, если она видела монаха вместе со мной, а потом отрицала это? Я еще раз взглянула на письмо. Не может быть, чтобы она действовала заодно с Саймоном... Но я должна посмотреть в лицо фактам и признать правду: я застала их вдвоем в рождественскую ночь, и то, что я услышала и увидела, глубоко меня потрясло. И все же подозревать Саймона было невыносимо. Что бы ни говорил мне разум, глупое женское сердце не соглашалось с ним.

Кто-то послал Дамарис в Забавы с этим письмом. Но кто? Люк? Он мог бы обойтись без посторонней помощи. Доктор Смит? Я всмотрелась в почерк, но он нисколько не напоминал почерк доктора, который был мне знаком. И тут я вспомнила о своем посещении их дома и о бледной женщине, которая так разочаровала доктора, что он всецело посвятил себя работе. Дрожащим пером могла водить слабая рука больной, особенно если она была чем-то встревожена.

Я положила письмо в карман, закуталась в теплый плащ и вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице, я остановилась у двери на галерею менестрелей, приотворила ее и заглянула внутрь, ибо у меня было опасение, что там может кто-то прятаться.

Галерея была пуста.

Я продолжила свой путь, пересекла холл и вышла из дома. На меня набросился холодный ветер, но плотный плащ надежно защищал от непогоды. Я быстро зашагала прочь от дома, оглянувшись лишь один раз, чтобы убедиться, что за мной никто не идет. Я никого не заметила, однако это не означало, что из окна за мной не следят чьи-нибудь зоркие глаза.

Путь к дому Смитов я проделала, ни разу не остановившись. В этот раз дом показался мне еще более унылым и темным. Жалюзи на окнах были опущены, ветер шумел в ветвях высоких елей у входа.

На звонок, как и в прошлый раз, вышла горничная.

– Доктора нет дома, миссис Роквелл, – сообщила она.

– Я пришла навестить миссис Смит.

На лице горничной отразилось удивление.

– Сейчас я доложу ей о вашем приходе.

– Пожалуйста, скажите миссис Смит, что мне надо видеть ее по делу чрезвычайной важности.

Горничная удалилась с явной неохотой, я же стала соображать, что мне делать, если миссис Смит откажется меня принять. Тогда я поговорю с Дамарис и потребую, чтобы она призналась, от кого была записка, почему она отрицала, что видела монаха, и какова ее роль в заговоре против меня. Ей придется сказать мне правду!

Спустя несколько минут вернулась горничная.

– Миссис Смит вас примет, – объявила она и провела меня наверх, в уже знакомую комнату.

К моему удивлению, здесь находилась не только миссис Смит, но и Дамарис. Она стояла возле сидевшей в кресле матери, словно ища у нее защиты. Миссис Смит показалась мне еще более изможденной, ее огромные глаза горели какой-то непонятной мне решимостью.

– Доброе утро, миссис Роквелл, – тихим голосом приветствовала она меня. – Рада вас видеть.

Я приблизилась и пожала ее протянутую руку. Горничная вышла, прикрыв дверь, и мы остались втроем.

– Зачем вы пришли сюда? – быстро спросила она. – Это сейчас самое опасное для вас место.

Я вытащила из кармана письмо и протянула ей.

– Вы показывали его кому-нибудь еще?

– Ни единой душе.

– Почему же вы пришли ко мне?

– Потому что полагаю, что именно вы прислали мне эту записку. Я видела, как Дамарис выходила из Забав.

Она молчала. Не выдержав, я крикнула:

– Признайтесь, ведь это писали вы! Дамарис обняла мать со словами:

– Тебе нельзя волноваться. – Потом, почти вызывающе, она обратилась ко мне: – Вы расстраиваете маму.

– Уверена, что миссис Смит может помочь мне найти того, кто так усердно пытался расстроить меня!

– Не беспокойся, дорогая, – сказала миссис Смит дочери. – Разумеется, миссис Роквелл не следовало сюда приходить, но раз уж она здесь, я сделаю все, что в моих силах.

– Ты уже сделала...

– К сожалению, она не вняла моему совету!

– Какому совету? – осведомилась я.

– Уезжайте отсюда как можно скорее. Не теряйте ни минуты. Сегодня же возвращайтесь к отцу. Иначе... может быть поздно.

– Откуда вы знаете?

– Я знаю слишком много... – устало бросила она.

– Так скажите, это ваша записка? Она кивнула.

– Вы должны бежать отсюда, если хотите, чтобы ваш ребенок увидел свет живым и здоровым.

– Почему я должна верить вам?

– Какой мне смысл лгать?

– Разве вы не видите, что я ничего не понимаю?

– Вижу. Вы упрямы. Вы не послушаете моего совета. Вам хочется раскрыть тайну. Вы слишком отважны, миссис Роквелл.

– Расскажите мне все, что вам известно, – потребовала я. – Вы обязаны это сделать.

– Мама... – прошептала Дамарис, и бесстрастная маска упала с ее лица. Я поняла, что она в ужасе.

– Вы должны рассказать мне, миссис Смит, – попросила я, взяв ее тонкую влажную руку. – Вы же сами это понимаете.

– Да, вы мне не поверите, пока я не открою вам всего. И не поймете.

– Так откройте же!

– Это долгая история... Она началась много лет назад.

– Я не спешу.

– Вот в этом вы ошибаетесь. Вам надо очень спешить.

– Все равно я не уйду, пока не узнаю всего.

– А если мне удастся убедить вас в том, что вам и вашему ребенку грозит опасность, вы уедете сегодня же?

– Да, если сочту это необходимым.

– Мама! – крикнула Дамарис. – Не надо! Не делай этого.

– Ты все еще боишься, Дамарис?

– Как и ты, мама. Мы обе боимся... всегда боялись...

– Да, – проговорила миссис Смит, – я действительно боюсь. Но я думаю о ребенке, и о жизни миссис Роквелл. Не можем же мы спокойно сидеть и ждать, что с ними станет, – как по-твоему, Дамарис? Сейчас не время думать о себе.

Я умирала от нетерпения.

– Скажите же мне, – умоляла я, – скорее!

Она еще немного поколебалась, потом с видимым усилием взяла себя в руки и начала:

– Я вышла замуж против желания своей семьи. Вы можете подумать, что моя история не имеет отношения ко всему этому, однако я хочу, чтобы вы поняли, откуда мне все известно...

– Да, конечно!

Она разгладила одеяло на своих коленях.

– У меня было небольшое личное состояние. Как вы знаете, когда женщина выходит замуж, ее деньги переходят в собственность мужа. Он нуждался в деньгах... и поэтому женился на мне. Мне казалось, он увлечен своей профессией, я хотела помогать ему. Пациенты боготворили его, он отдавал им всю душу. Но, видите ли, в нем жили два человека. На людях он был очарователен, заботлив, внимателен, а вот дома… Ему нравилась его роль, но не мог же он играть ее постоянно, – верно, Дамарис?

– Не надо, – пробормотала девушка. – Не делай этого. Если он узнает...

– Понимаете, – продолжила миссис Смит, – мой муж считал себя не простым смертным, подобным всем остальным. И действительно, он добился блистательного успеха, хотя начинал буквально с нуля. Я восхищалась им – поначалу. Но скоро он перестал притворяться передо мной. Это случилось еще до рождения Дамарис. А потом он очень негодовал, что она не родилась мальчиком, – ему хотелось сына, точную его копию, что в его глазах означало бы совершенство. Дамарис быстро научилась понимать его. Помнишь, Дамарис, – ты беспечно играешь, ты счастлива, ты забыла обо всем на свете – ибо дети легко забывают и потому счастливы. Вдруг в прихожей раздаются шаги, ты бросаешься ко мне и зарываешься в мои юбки, пытаясь спрятаться…

– Он жестоко обращался с вами?

– Не в физическом смысле – это не в его характере. Но он ненавидел меня. Да и как могло быть иначе? Получив мои деньги и разочаровавшись в возможности обзавестись сыном, он не видел во мне никакой пользы. О, эти тоскливые годы печали и страха... Не представляю, как у меня достало сил пережить их.

– Так значит, это доктор Смит пытался уничтожить меня... Но зачем?

– Об этом я тоже расскажу вам. Я встречалась с его молочной матерью, – она живет неподалеку отсюда в маленьком домике на пустоши. Однажды ей принесли младенца, рожденного цыганской девушкой, которая оставила свое племя и работала на кухне в Забавах. У нее был муж, цыган по фамилии Смит, но после рождения ребенка она ушла от него. Сэр Мэтью был неравнодушен к девушке. Не знаю, сделал ли он ее своей любовницей, однако Деверел в этом уверен. Он считает себя сыном сэра Мэтью. Теперь понимаете?

– Кажется, начинаю догадываться.

– Ну, а когда сэр Мэтью помог ему получить образование, у него не осталось сомнений. Он женился на мне и назвал нашу дочь Дамарис, поскольку Роквеллы всегда дают своим детям библейские имена. Но ему был нужен сын, наследник Кирклендских Забав! Вот почему…

Миссис Смит повернулась к плачущей Дамарис.

– Я должна рассказать ей об этом, – мягко сказала она. – Другого выхода нет. Мне следовало сделать это много раньше, но ты знаешь, как я всегда боялась его гнева…

– Умоляю, продолжайте! – попросила я.

– После нескольких неудачных беременностей меня предупредили, что я не должна больше иметь детей... Но он хотел сына! Я сделала еще одну попытку. Но ничего не вышло – ребенок родился мертвым, а я стала инвалидом. Можете себе представить, как он меня ненавидит! Уверена, он давно уже избавился бы от меня, если бы не Дамарис. – Она протянула руку и погладила дочь по волосам. – Понимаете, он опасается, что Дамарис выдаст его, если он отважится убить меня. – Она снова повернулась к Дамарис. – Видишь, детка, в каком-то смысле он в нашей власти. – Она продолжила, обращаясь ко мне: – Последнюю попытку родить сына я сделала четыре года назад. Я и до того была не слишком физически крепкой, но принимала посильное участие в жизни общины. Я даже играла в живых картинах одного из монахов и сохранила свой костюм. Но несколько месяцев назад ряса пропала.

– Так это была ваша ряса?

– Да, я сохранила ее из сентиментальных побуждений – она напоминала мне о времени, когда я еще не была прикована к постели.

– Но Дамарис помогала ему, – обвиняюще заявила я. – Она поклялась, что не видела монаха.

– Я не могла поступить иначе, – всхлипнув, объяснила Дамарис. – Отец приказал мне, и я не посмела ослушаться. Мы никогда ни в чем ему не перечим... Он велел мне повести вас через развалины – не слишком быстро, чтобы он успел прийти туда раньше нас. Увидев его, я должна была притвориться, что ничего не замечаю. От развалин к Забавам ведет подземный ход, отец обнаружил его, еще когда был мальчиком. Благодаря этому он мог появляться перед вами и в доме.

Разрозненные кусочки мозаики вставали на свои места. Да, доктору нельзя отказать в хитроумии. Меня переполняло ликование: слава Богу, желание, которое я задумала у Капающего колодца, исполнилось! Это оказался не Саймон!

– Но зачем ему все это понадобилось? – спросила я.

– Он поставил себе целью в один прекрасный день стать владельцем Забав. В детстве он с завистью наблюдал за нарядными гостями, которые приезжали в усадьбу. Видел, как летом они устраивали пикники, зимой катились на коньках; подглядывал в окно за балами. Это превратилось в навязчивую идею, он стремился любыми путями занять место, которое, по его мнению, принадлежало ему по праву рождения. Как средство он решил использовать Дамарис – она должна была выйти замуж за Люка.

– Но почему он был так уверен, что сумеет этого добиться?

– Моя дочь обладает редкостной красотой, и Люк не остался к ней равнодушен. Они часто бывали вместе. Думаю, муж нашел бы способ настоять на этом браке, – он умеет выведывать чужие секреты и использовать их в своих интересах. Возможно, он разузнал бы какие-то обстоятельства, компрометирующие сэра Мэтью... или миссис Грантли. Так или иначе, он бы добился своего. Габриель не слишком его беспокоил – он был слаб здоровьем, муж находил у него ту же сердечную болезнь, которая свела в могилу его мать. Впрочем, не исключено, что на самом деле сердце Габриеля было в полном порядке и все разговоры о болезни велись, чтобы его смерть выглядела естественной. Я не знаю всего. Но, женившись на вас, Габриель превратился в угрозу. Больше всего муж опасался, что у Габриеля может родиться сын, наследник... Он решил убить Габриеля, вы его тогда не беспокоили. И вот Габриель умер...

– Нетрудно представить, как это произошло, – угрюмо сказала я.

В голове у меня мелькали картины. Вот Габриель выходит на балкон. Увлек ли его туда доктор, или он вышел сам, как делал каждый вечер? Пятницы рядом не было, и некому было предупредить его о присутствии врага. Потом – быстрое движение за его спиной, рука, зажавшая рот, и бросок вниз, на каменные плиты двора. Самоубийство? Это объяснение показалось всем правдоподобным.

– Мы теряем время, – продолжала миссис Смит. – Поверьте, больше я ничего не могу для вас сделать. Чем смогла, я помогла вам. Уезжайте отсюда скорее, возвращайтесь к отцу – там вы будете в безопасности.

– Вам известно, что задумал ваш муж?

– Знаю лишь, что он очень зол. Он не делится с нами своими замыслами, но некоторые вещи невозможно не заметить. Что-то привело его в ярость.

Я знала, что именно так разозлило доктора Смита: он обнаружил пропажу рясы. Значит, он готов нанести решительный удар. Я вспомнила, как столкнулась с ним на галерее в рождественский вечер. Что случилось бы со мной, не будь в холле Дамарис и Саймона?

Нервное возбуждение миссис Смит и ее дочери передалось и мне. В самом деле, нельзя терять ни минуты. Не знаю, что может сделать мне доктор теперь, когда в моих руках такие веские улики против него, но он дьявольски умен, его нельзя недооценивать.

– Уходите немедленно, – молила миссис Смит. – Муж может вернуться с минуты на минуту, и кто знает, на что он решится, если застанет вас здесь... узнает, что мы вам все рассказали...

– Не беспокойтесь, я ухожу. Как мне благодарить вас за то, что вы сделали? Я понимаю, чего вам это стоило.

– Не тратьте время на благодарности. Бегите отсюда и ни в коем случае не попадайтесь ему на глаза!

Я последовала ее совету. Шагая мимо елей к воротам, я пыталась сообразить, что мне делать дальше. Пожалуй, я отправлюсь не в Глен-Хаус, а в Келли Грейндж. Но сперва вернусь в Забавы и возьму рясу. Я не хочу, чтобы в будущем у кого-нибудь были основания считать, что я страдаю галлюцинациями.

Итак, я держала путь в Забавы, пытаясь по дороге привести в порядок свои мысли. У меня не было сомнений, что рассказ миссис Смит правдив. Страх, терзавший несчастную больную женщину, был неподдельным и свидетельствовал о ее искренности. Теперь, когда я знала имя преступника, мне многое стало ясно. Я еще раз вспомнила все с самого начала. Вечером накануне смерти Габриеля Пятница предупреждает нас об опасности, он лает и рвется в коридор; на следующий день он исчезает, я иду искать его, сбиваюсь с пути и меня приводит домой Саймон. Вернувшись, я застаю в Забавах доктора Смита. Вероятно, он слышал распоряжение Габриеля принести мне молоко, потом подкараулил горничную в коридоре и под предлогом того, что я расстроена исчезновением собаки, всыпал в молоко снотворное. Прежде такая возможность не приходила мне в голову. В то трагическое утро я не думала ни о чем, кроме смерти Габриеля. Но это объясняет, почему я так быстро и крепко заснула.

Имея возможность проникать в Забавы через подземный ход, он легко мог задернуть полог моей кровати, стащить грелку, положить мой плащ на балкон. А если бы он столкнулся с кем-нибудь на лестнице или в холле, то всегда мог бы придумать правдоподобное объяснение своего пребывания в доме. Он так беспокоился о сэре Мэтью, или о мисс Роквелл, или обо мне, что заглянул на минуту проведать своих пациентов.

А Саймон? Что ж, надо взглянуть правде в глаза. Очевидно, что Дамарис не в восторге от идеи своего отца выдать ее за Люка. То, что я принимала за их взаимную влюбленность, было с ее стороны покорностью отцу, которого она боялась, а со стороны Люка – естественным интересом к хорошенькой девушке. Но с Саймоном... С Саймоном все обстояло по-другому. Едва ли какая-нибудь женщина могла остаться равнодушной к мужскому обаянию Саймона Редверза. Даже я – рассудительная, благоразумная особа, какой я себя почитала, – и то не устояла перед ним.

Но я не должна думать о Саймоне. Агарь – мой друг, и я могу положиться на нее. Сейчас я зайду в Забавы, возьму рясу из платяного шкафа и поспешу в Келли Грейндж. Мэри-Джейн я велю собрать мои вещи и привезти их мне позже. Я пойду пешком, чтобы никто, кроме Мэри-Джейн, не знал о моем уходе.

С такими намерениями я вошла в Забавы.

Поднявшись к себе, я вызвала звонком Мэри-Джейн:

– Мэри-Джейн, – сказала я ей, – я отправляюсь в Келли Грейндж. Упакуй самые необходимые из моих вещей, я пришлю за тобой и за ними экипаж. Сама я не могу ждать ни минуты.

– Слушаю, мадам, – проговорила Мэри-Джейн, изумленно распахнув глаза.

– Как ты догадываешься, кое-что случилось, но у меня нет времени на объяснения. Мне нужно немедленно покинуть этот дом.

Услышав шум подъехавшего к дому экипажа, я бросилась к окну. Во дворе стояла одноколка доктора Смита, и сам доктор уже вылезал из нее. При виде этого человека меня бросило в дрожь.

– Я должна бежать, – бросила я и ринулась вон из комнаты мимо застывшей от удивления Мэри-Джейн.

Я успела пробежать по коридору и спуститься на один лестничный пролет, когда снизу до меня донесся голос доктора, говорившего с Рут.

– Она дома?

– Да, несколько минут назад она поднялась к себе.

– Удачно. Я схожу за ней.

– А что если она…

– Она ни о чем не догадается, пока не окажется на месте. Мое сердце тревожно забилось. Доктор уже пересекал холл.

Я быстро проскользнула на галерею менестрелей, рассчитывая пересидеть там, пока он будет подниматься по лестнице. Потом я незаметно выйду из дома и побегу в Келли Грейндж Правда, в холле стоит Рут... Как мне проскочить мимо нее? Скажет ли она доктору, что видела меня? Если да, то сколько времени ему понадобится, чтобы нагнать меня?

Я беззвучно притворила дверь галереи и тут же подумала о чулане. Если я воспользуюсь подземным ходом, им меня не поймать. Я уже двинулась было к чулану, пригнувшись, чтобы меня не было видно с балкона, но тут дверь галереи распахнулась и в проеме появилась фигура доктора Смита.

– О-о... Привет, Кэтрин! – Он улыбался той самой доброй улыбкой, которая раньше вводила меня в заблуждение.

На мгновение я онемела; горло мое свела судорога.

– Я заехал проведать вас и, поднимаясь по лестнице, заметил, как вы вошли сюда.

– Доброе утро, – выговорила я. Удивительно, но мой голос звучал намного спокойнее, чем я ожидала.

Он шагнул в галерею и захлопнул за собой дверь. Бросив взгляд поверх перил балкона, я увидела стоявшую внизу Рут.

– Утро действительно доброе, – сказал он, – и я хочу пригласить вас покататься в экипаже.

– Благодарю, я как раз собиралась выйти погулять.

– Но вы же только что пришли.

– И тем не менее мне хочется еще пройтись.

Он погрозил мне пальцем, и в этом шутливом жесте таился столь зловещий смысл, что по спине у меня побежали мурашки.

– Вы слишком много ходите пешком, я этого не одобряю.

– Я прекрасно себя чувствую. Джесси Данквейт мной вполне довольна.

– Деревенская акушерка! – презрительно бросил он. – Много она понимает. Поездка пойдет вам на пользу.

– Спасибо, мне не хочется.

Он приблизился и взял меня за руку – ласково, но твердо.

– Я намерен настаивать, вы сегодня неважно выглядите.

– Нет, доктор Смит, я никуда не поеду.

– Ошибаетесь, дорогая Кэтрин... – Его лицо было совсем рядом с моим, его мягкая обходительность казалась страшнее насилия. – Вы со мной поедете.

Я сделала попытку обойти его, но он не выпускал мою руку. Выхватив у меня рясу, он швырнул ее на пол.

– Отдайте это мне и сию же минуту отпустите меня! – потребовала я.

– Дорогая, позвольте мне решать, что вам полезно, а что вредно.

Меня охватила паника.

– Рут! – крикнула я. – Рут! Помоги мне!

Я увидела, как она поспешно бросилась к лестнице, и возблагодарила Бога за ее присутствие. Через мгновение дверь галереи открылась, впустив Рут; доктор по-прежнему крепко держал меня.

– Боюсь, – обратился он к ней, – что у нас будут сложности.

– Кэтрин, – сказала Рут, – ты должна слушаться доктора Смита. Он поступает так ради твоего блага.

– Ради моего блага?! Взгляни на эту рясу! Все странные происшествия со мной – дело его рук.

– Увы, – проговорил доктор, – ее состояние хуже, чем я думал. Видимо, мы были не правы, так долго откладывая, – в делах такого рода промедление чревато самыми серьезными осложнениями. Я уже сталкивался с подобными случаями в своей практике.

– Какой еще дьявольский план вы изобрели? – спросила я.

– Мания преследования, – пробормотал доктор. – Им обычно кажется, что все плетут против них заговоры. – Он повернулся ко мне. – Кэтрин, дорогая моя, вы должны мне верить. Разве я не был вашим другом?

Я расхохоталась, и этот хохот напугал меня. Я вдруг поняла, что он намерен со мной сделать, поняла, что Рут то ли верит ему, то ли притворяется, но в любом случае на ее помощь мне рассчитывать не приходится. Я знала правду, но как глупо я поступила, скрыв ее от всех! Я могу рассказать обо всем сейчас, но кому? Этим двоим, замыслившим погубить меня? Даже если Рут не сообщница доктора, она не станет на мою сторону.

– Послушайте, – сказала я, – мне все известно. Это вы, доктор Смит, задумали погубить моего ребенка. Это вы убили Габриеля, как убьете всякого, кто встанет между Люком и Кирклендскими Забавами.

– Вы видите, – печально сказал доктор, обращаясь к Рут, – как далеко зашло дело.

– Мне удалось отыскать рясу, я знаю также, что вы считаете себя вправе претендовать на этот дом. Мне известно все. Отныне ваше притворство бессмысленно.

Он сжал меня своими сильными руками, я ощутила запах хлороформа, что-то мягкое закрыло мне рот. Потом все вокруг поплыло, и я услышала голос доктора, казалось, долетавший до меня откуда-то издалека.

– Я надеялся обойтись без этого. Но это единственный способ утихомирить ее...

Потом я провалилась в темноту.

Говорят, сознание сильнее тела. Теперь я в это верю. Мое сознание приказывало мне не вдыхать хлороформ, но, разумеется, это было невозможно. Однако, даже когда хлороформ начал оказывать свое воздействие на мое тело, сознание продолжало бороться. Я должна сохранить способность мыслить, иначе, когда я приду в себя, вокруг будут окна с решетками, собранные мной улики будут уничтожены, а мои протесты сочтут проявлениями сумасшествия.

Итак, мое тело подчинилось, сознание же сопротивлялось до конца. Благодаря этому я понимала все, что со мной происходило. Сидя в тряской карете рядом с негодяем доктором, я отчаянно боролась с сонливостью, навалившейся на меня и грозившей полным беспамятством. Мне было ясно, что он везет меня в Ворствистл.

В карете мы были одни, кучер не мог слышать, что творится внутри. Покачивание экипажа помогало мне не заснуть, цокот лошадиных копыт словно говорил: «Опасность близка. Борись с ней. Борись изо всех сил. Еще не поздно. Но стоит тебе попасть за эти унылые серые стены – выйти оттуда будет непросто».

Я не должна туда попасть! Никто не сможет сказать моему ребенку, что его мать была пациенткой Ворствистла.

– Не сопротивляйтесь, Кэтрин, – мягко произнес доктор. Я попыталась заговорить, но не смогла.

– Закройте глаза, – пробормотал он. – Неужели вы думаете, что я не позабочусь о вас? Вам нечего бояться. Я буду навещать вас каждый день, я приму вашего ребенка...

Мне хотелось крикнуть: «Вы – мерзавец!», но язык отказывался повиноваться.

Меня ужасала страшная сонливость, сковывавшая мое тело, не позволявшая мне сражаться за свою жизнь и жизнь моего ребенка. Подсознательно я понимала, что в этом и состоял план доктора Смита: запереть меня в Ворствистл, присматривать за мной и позаботиться о том, чтобы мой ребенок, если это будет мальчик, умер при родах или сразу после.

Если же я произведу на свет девочку или мое дитя родится мертвым, я потеряю для него всякий интерес, ибо уже не смогу помешать Люку вступить во владение Забавами и жениться на Дамарис.

Однако, как я ни старалась, мне не удавалось полностью прийти в себя. Поэтому я решила поберечь силы до того момента, когда карета остановится и доктор позовет санитаров, чтобы они помогли ему втащить сопротивляющуюся жертву в мрачную тюрьму.

Карета застыла на месте. Мы приехали. Меня мутило, голова кружилась, я все еще была в полусне.

– Ну, дорогая моя Кэтрин, – сказал доктор, обняв меня за плечи, и этот заботливый жест показался мне больнее удара. – Кажется, вам нехорошо. Ничего, наше путешествие подошло к концу. Теперь вы обретете покой – никаких фантазий, никаких видений. Здесь за вами присмотрят.

– Послушайте, – с неимоверным трудом произнесла я. – Я туда не пойду.

Послышался звук торопливых шагов, кто-то подбежал ко мне и взял меня за руку. Я услышала голоса.

– Похоже, она понимает, куда приехала.

– У них бывают моменты просветления, – отозвался голос доктора, – хотя иногда это и ни к чему.

Я сделала попытку закричать, но не смогла; ноги мои подгибались. Меня куда-то потащили. Я увидела, как передо мной распахнулась огромная железная дверь. Я увидела табличку с названием, которое внушало трепет тысячам людей.

– Нет... – всхлипнула я.

Но их было слишком много, а я была слишком слаба. Вдруг раздался стук копыт, и доктор резко приказал:

– Быстрее! Проведите пациентку внутрь. – В его голосе прозвучал испуг, сменивший прежнюю мягкую уверенность.

Я встрепенулась, кровь быстрее побежала в моих жилах, в сердце ожила надежда. Голос, который я так хорошо знала, голос, который я любила, крикнул:

– Что тут, черт возьми, происходит?!

Это был он – тот, кого я так и не смогла вырвать из сердца, – он спешил мне на выручку, словно рыцарь, спасающий свою даму из рук врагов.

– Саймон!.. – вскрикнула я и упала в его объятия. Теперь я могла перестать бороться и погрузиться в темноту.

Я была не одна. Саймон явился вовремя, чтобы довести мою битву до победного конца.