– Да, Ваше Величество. Три дочери, сын, падчерица и приемная дочь.
      – Рад это слышать, Томас. Удивит вас, если король скажет, что – в некоторых отношениях – он завидует вам?
      – Ваше Величество, вы очень добры. Да, в некоторых отношениях я счастлив.
      – Еще бы! Замечательный сын, а? Если б я мог сказать о себе то же самое. А это ваше дитя… эта дочь… Будем надеяться, что она родит замечательного мальчика. – Король подался поближе к Томасу. – И мы считаем, что ее отец должен находиться в Лондоне… быть здесь, когда его внук появится на свет. Отдыхайте спокойно, дорогой друг. Мы отправим с этим поручением в Испанию другого человека.
      Ничего большего Томас и не желал.
      Однако Маргарет, хоть и радостно восприняла эту новость, но все же обеспокоилась.
      Приятно пользоваться расположением короля, но ей казалось, что отец добился его ценой дружбы с кардиналом.

* * *

      После родов Маргарет быстро оправилась, и в Баклерсбери в те месяцы жила очень счастливая семья. Томас не мог нарадоваться внуку.
      – Поскольку, – сказал он, – мой секретарь, Джон Харрис, живет с нами, и у меня появился внук, этот дом становится тесен, а со временем, когда у меня появится много внуков и внучек, другие девушки тоже повыходят замуж и, надеюсь, тоже не покинут отцовского крова, – нам потребуется дом побольше.
      И Томас купил в Сити Кросби-плейс – красивый дом, самый высокий в Лондоне, выстроенный из камня и бревен, расположенный близко к Бишопгейту.
      Однажды он повел Маргарет осмотреть его.
      Они прошлись по большим комнатам, гораздо более просторным, чем на Барке. Маргарет постояла с отцом в громадном зале, поглядела на сводчатую крышу и попыталась вообразить семью в этом доме.
      – Тебе он не нравится? – спросил Томас.
      – Папа, ты купил его, и мы, несомненно, обживемся в нем, но…
      – Но?
      – Не знаю. Может, я глупая. Но он не похож на наш дом.
      – Propria domus omnium optima!
      – Папа, мы должны сделать его своим. Однако… я не могу представить его нашим. Он какой-то мрачный.
      – Дочка, ты стала мнительной.
      – Да, правда. Конечно, когда вся семья будет здесь, мы будем беседовать или петь, дом станет нашим и совершенно непохожим на нынешний.
      – Здесь долгое время жил Ричард III, – сказал Томас. – Может, потому ты испытываешь к нему отвращение. Может, тебе приходит на ум Горбатый Глостер и все его злодеяния.
      – Возможно.
      Она села у окна и задумчиво посмотрела на отца.
      – Маргарет, скажи, что у тебя на уме?
      – Что мы сделаем этот дом нашим.
      – Ну-ну, будь со мной откровенна.
      – Просто глупая мысль. Мы часто говорили о доме, который у нас будет, когда тебя не бывало с нами.
      – И он не был похож на этот?
      – Как он мог быть похожим? Где найти все то, что мы планировали? Более того, если бы нашелся, нам пришлось бы еженедельно сносить его и перестраивать, потому что мы вечно что-то добавляли, меняли, и он не мог бы простоять неизменным более недели. В нем и Мерси со своей больницей, и библиотека, которую я построила для тебя, и молельня, мать считает, что ей положено быть при всех больших домах. А Джек, разумеется, разместил все это среди зеленых полей.
      Томас несколько секунд помолчал. Потом взглянул на дочь.
      – Слушай, Мег, – сказал он, – почему я не подумал об этом раньше? Мы построим себе дом. И все примут в этом участие. Построим то, что хотим. Там будет больница Мерси, часовня твоей матери, твоя библиотека для меня и зеленые поля Джека…
      – Папа, но ты же купил этот дом.
      – Его можно сдать в аренду.
      – Мысль чудесная, но можно ли ее осуществить?
      – Почему же нет? Разве я не пользуюсь большим расположением короля? У меня есть деньги. Вот и ответ. Не станем жить в этом мрачном доме, полном несчастных призраков. Найдем себе участок земли и построим наш собственный дом, наш идеальный дом.
      – Ты еще собирался строить идеальное государство, – напомнила дочь.
      – Дом построить легче, Мег, и я не сомневаюсь, что с помощью семьи мне это удастся. – Томас разволновался, как мальчишка. – Там я буду проводить дни в окружении детей и внуков. Моему отцу вскоре придется жить с нами. Он и его жена уже слишком стары. Элизабет, Сесили и Мерси выйдут замуж и наполнят наш новый дом детьми. Он должен стоять за пределами Сити… но недалеко. Нам нужно жить вблизи от Лондона, поскольку я еще служу при дворе. И вот что, Мег. Как только смогу, я брошу эту службу. Вернусь домой. Пойдем. Надо решать, где мы будем жить. Мне просто не терпится поговорить об этом с остальными. Сегодня вечером мы созовем конференцию, затем безотлагательно купим землю, построим идеальный дом и станем жить в нем счастливо многие годы.
      Они пошли домой, разговаривая о новом доме.
      Томас сдержал слово. Долго не раздумывая, он сдал Кросби-плейс богатому итальянскому торговцу.
      Антонио Бонвизи, торговец из Лукки, поселился там, а Томас купил землю в Челси.

* * *

      Строительство идеального дома так занимало всю семью, что она почти не замечала происходящего вокруг.
      Кардинал опять потерпел разочарование в надеждах стать Папой. После смерти Адриана избрали Джулио де Медичи, названного Климентием VII. Император Карл приехал в Лондон и стал кавалером ордена Подвязки. Томасу приходилось постоянно находиться при дворе, но это рассматривалось скорее как неприятность, чем как факт политической важности.
      Больший интерес вызвала дамасская роза, ее привез в Англию доктор Линакр, ныне королевский врач. Ей отвели в саду особое почетное место. С Францией опять шла война, но пока в Челси строился дом, семье Моров она казалась очень далекой.
      От Темзы к дому шла через сад дорожка длиной около ста ярдов. Четыре эркера и восемь створных окон открывали на реку прекрасный вид. Центральную часть здания занимала большая зала, в восточном и западном крыльях размещались многочисленные комнаты.
      – Мерси, – сказал Томас, – ты говорила, что больше всего хочешь иметь собственную больницу. Теперь она у тебя появится.
      Больница появилась, от дома ее отделял частокол, так как Мерси сказала: «А вдруг у меня появятся заразные больные? Нельзя, чтобы они заражали членов семьи».
      Показывая свою больницу доктору Клементу, Мерси радовалась, как никогда. Казалось, с появлением этого молодого человека исполнились все ее заветные желания.
      Библиотека с молельней разместились в отдельном строении, как и рисовалось воображению Моров.
      Элизабет и Сесили распланировали сад, Джек решил, где семья будет выращивать пшеницу, держать коров и поставит молочную. Алиса спроектировала кладовую и кухни; Томас – библиотеку, молельню и галерею, ему помогала Маргарет.
      Семье требовался дом, где все, поняв, как быть счастливыми, станут жить вместе, лелея друг друга.
      Уилл и его тесть очень сблизились, хотя младший не расстался окончательно с новыми взглядами. Томас молился за него, он молился за Томаса. Колебался Уилл потому, что не представлял, как отец Мег, правый во всех остальных делах, может совершенно заблуждаться в самом важном.
      К концу года семья вселилась в новый дом.
      Она стала больше, в нее влились отец Томаса, судья сэр Мор, и его жена.
      Сэр Джон, несмотря на свое циничное отношение к браку – женился в четвертый раз – с женой ладил. За сына он уже не беспокоился и со смехом вспоминал, как расстраивался, что Томас уделяет больше внимания греческому и латыни, чем изучению законов. И признавал, что был неправ. Тогда он видел в Томасе ничем не выдающегося человека, теперь же, как и все члены семьи, был убежден в обратном.
      Ему нравилось на склоне лет спокойно жить в этом большом доме, гулять по саду, наблюдая за работой садовников, обсуждать юридические проблемы с Томасом, сын относился к нему почтительно, как и в студенческие времена. Иногда старик работал в вестминстерских судах, правда, он пользовался большим уважением как отец сэра Томаса Мора, чем как судья.
      В этом новом доме в Челси жило очень счастливое семейство.

* * *

      Вскоре после переезда Моров сэр Джон Херон, казначей королевских покоев, обратился к Томасу по поводу своего сына Джайлса. Сэр Джон восхищался сэром Томасом Мором и, прослышав, что он выстроил большой дом в деревне Челси, попросил сделать одолжение, взять на время Джайлса к себе, поскольку жить в их семье стало модным.
      Алиса, узнав об этом, пришла в возбуждение.
      – Хероны! – воскликнула она. – Да ведь это богатейшая семья. Я стану заботиться об этом молодом человеке, как о своем сыне.
      – И, несомненно, постараешься превратить его в своего сына, – заметил Томас с кривой улыбкой.
      – Я сказала тебе, мастер Мор, что радушно приму этого молодого человека… Он станет по правде моим сыном.
      – Не по правде, Алиса… по закону. Ты, в глаза его не видя, решила, что он будет подходящим мужем для одной из девушек.
      – Они входят в брачный возраст. Ты не заметил?
      – Заметил.
      – Вот и нужно поселить у нас еще кого-то вроде мастера Джайлса Херона. Когда-нибудь он унаследует поместья своего отца.
      – Это хорошо, поскольку я сомневаюсь, что юный Джайлс сумеет чего-то достичь сам.
      – Надо же! Значит, разумно отворачиваться от молодого человека лишь потому, что он станет наследником отцовского богатства? – спросила Алиса.
      – Ты, конечно, считаешь, что по этой причине его разумно приветить.
      – Мастер Мор, ты постараешься устроить брак между этим молодым человеком и кем-то из своих дочерей?
      – Скорее предоставлю возможность устраивать его им самим.
      Алиса поцокала языком, побранила тех, кто ничего не смыслит. Но жизнью она была довольна. Ей нравилось жить в большом новом доме, служанок у нее стало больше, чем когда бы то ни было. Дочь удачно вышла замуж, теперь она исполнит свой долг по отношению к падчерицам, позаботится, чтобы они пошли по стопам Айли. И никогда ни на миг не забудет, что она – леди Мор.
      Алиса спустилась на кухню, следом за ней ее мартышка. Обезьянка повсюду бегала за хозяйкой. Та ворчала на маленькое существо, но любовно, как и на мужа.
      «Хороших мужей всем девушкам, – думала она. – Либо Элизабет, либо Сесили должны выйти за Джайлса Херона, он скоро получит отцовские титул и земли. Скорее всего Элизабет, Сесили с ленцой, любит лежать на солнышке или под деревьями в саду, бродить, собирая дикие цветы, много времени проводит с домашними животными. Да, остроумной Элизабет больше подходит стать леди Херон. К тому же, она постарше, поэтому должна выйти замуж раньше, нехорошо, когда младшие сестры опережают с замужеством старших. А потом, – самодовольно думала Алиса, – нетрудно будет найти жениха для Сесили, дочери человека, пользующегося таким расположением при дворе».
      Судьба улыбалась ей.
      «Леди Мор».
      Алиса шептала эти слова, расхаживая по дому.

* * *

      Услышав, что ему придется жить в доме сэра Томаса Мора, Джайлс Херон поначалу отказывался.
      Плывя на барке в Челси, он вспоминал отцовские слова:
      – У него две дочери. Брачный союз между нашими домами принесет нам серьезные выгоды. Сэр Томас Мор пользуется при дворе большим расположением – кое-кто считает – не меньшим, чем сам кардинал. Ты когда-нибудь станешь владельцем земель и состояния. Я бы хотел, чтобы к ним прибавилось расположение любимого королевского министра.
      Все это очень хорошо, но Джайлс не честолюбив. Он радовался бы этому путешествию по реке, если бы мог беспечно плыть по течению, останавливаясь разве что полежать на берегу, попеть песни и поболтать с веселыми друзьями, а потом, устав, повернуть барку обратно. Но он плыл к своему новому дому, а на душе у него кошки скребли.
      Кому нужно расположение при дворе? Ему нет. Что оно дает? Постоянную работу, постоянный страх не угодить кому-то из высокопоставленных придворных, а то и самому королю. Насколько приятней часами лежать под лучами солнца.
      А потом говорят, что дочери сэра Томаса Мора едва уступают ему ученостью. Чопорные существа, проводящие целые дни за писанием стихов по-латыни. Латинские стихи! Ученые! При этой мысли Джайлс готов был истерически расхохотаться. Он лихорадочно пытался вспомнить хоть одну из фраз, которыми пичкали его учителя, но вся латынь давно уже вылетела у него из головы.
      Он видел Айли Эллингтон, это настоящая красавица, похоже, не особо ученая в чем-то, кроме манер и женского обаяния. Но ведь это падчерица – не кровная дочь образованного сэра Томаса Мора. Вряд ли в этом доме найдется еще такая.
      И на одной из этих девиц – к счастью, можно делать выбор между двумя – он должен постараться жениться. «Поскольку, – сказал ему отец, – не женишься ты, они достанутся другим. А у них есть нечто большее, чем состояние. Ты богат и сам, но семья Моров способна дать тебе то, чего у тебя нет: внимание самого короля. Женись на одной из этих девушек, и король, я уверен, станет улыбаться тебе. Томас Мор человек честный, выгоды для себя не ищет, но уверен, не откажется замолвить словечко за дочерей, так как, по общему мнению, очень заботится о них».
      Можно вообразить себе этих девушек. Явно низкорослые, сиденье над книгами не способствует телесному развитию, бледные и наверняка сутулые, некрасивые и не придающие никакого значения красоте, предпочитающие латынь миловидности и греческий – обаянию.
      – О Господи, – взмолился Джайлс Херон, – избавь меня от дочерей сэра Томаса Мора.
      Подплыв к частному причалу и предоставив слугам пришвартовать барку и отнести вещи в дом, молодой человек поднялся по ступеням и вошел в калитку.
      Джайлс постоял, глядя на живописные отлогие лужайки, клумбы, молодые деревца и на большой дом. Затем медленно пошел к нему. Интересно, где там классная комната. Он слышал об этой комнате, где умнейшие люди Европы учат сына и дочерей сэра Томаса Мора. Молодому человеку представились эти седобородые учителя с постными лицами; к нему они отнесутся с презрением. А девушки? Тоже. Может, так запрезирают, что упросят отца не выдавать их за него. Джайлс по натуре был оптимистом.
      До чего красиво было там в тот летний день! Джайлс ощущал запах свежескошенной травы, издали до него доносились голоса. Слышался и смех, его-то молодой человек меньше всего ожидал услышать в этих владениях, но слышался он явно где-то поблизости. Может, смеется кто-то из слуг? Или они такие же серьезные, как члены семьи? Не приходится ли им заниматься помимо домашней работы латынью и греческим?
      Джайлс остановился, когда из-за купы деревьев справа появился мальчик. Рубашка его была расстегнута у горла, лицо раскраснелось от бега. Увидя гостя, он застыл на месте. По виду Джайлс дал бы ему лет пятнадцать.
      – Добрый день, – сказал молодой человек. – Прав ли я, полагая, что это сад сэра Томаса Мора?
      – Добрый день, – ответил мальчик. – Правы. Должно быть, вы Джайлс Херон.
      – Да. А можно поинтересоваться, кто ты?
      – Джон Мор. Меня все зовут Джеком. Нас беспокоят кролики. Они ведут себя очень странно, сбились в кучку, издают какие-то странные звуки. Я пошел за отцом. Он, наверно, знает, что делать. А вы не… хотите посмотреть на них?
      Мальчик без дальнейших церемоний повернулся и побежал. Джайлс пошел за ним к каменной стене, на которой павлин демонстрировал свой великолепный хвост.
      Стена окружала маленький садик, где у кроличьих клеток стояла на коленях девушка.
      – Что беспокоит тебя, Диоген? – говорила она. – Скажи, маленький. А ты, Пифагор, испуган. Что ты увидел?
      – Не видно, что беспокоит их? – спросил Джек.
      – Нет.
      – Это Джайлс Херон. Я встретил его, он шел от реки.
      – Добрый день, – сказала девушка молодому человеку. – Вы понимаете что-нибудь в кроликах? Они у нас недавно. С тех пор, как мы переехали в Челси. Не представляете, что может их так напугать?
      Джайлс поглядел на девушку. Лицо ее разрумянилось, светлые волосы выбивались из-под шапочки; в голубых глазах сквозила тревога. Было ясно, что о кроликах она думает больше, чем о госте. Он нашел ее довольно оригинальной в сравнении с юными леди, которых встречал при королевском дворе.
      – Возможно, поблизости горностай или ласка, – ответил Джайлс. – Кролики ведут себя так от страха.
      – Но где? Я ничего не вижу… А вы?
      – Может, собака? – предположил Джайлс.
      – Нет, Сократ и Платон любят кроликов. «Диоген, Пифагор, Сократ и Платон! – подумал Джайлс. – Разве этого не стоило ожидать? Даже животных называют греческими именами». Однако девушка с мальчиком понравились ему. Девушка продолжала:
      – У нас все животные дружат. Отец говорит – потому что они живут вместе и знают, что бояться друг друга им не нужно. И что в мире не существовало бы страха, если б все понимали друг друга. Так что думаю, испугались они не собак.
      Джайлс оглядел обнесенный стеной садик, и его зоркие глаза разглядели пару блестящих глаз в кустах неподалеку от клетки.
      – Вот! – крикнул он. – Смотрите.
      Девушка и мальчик обратили взгляды в ту же сторону.
      – Ласка, – сказал Джайлс. – Этим все объясняется.
      – Надо ее прогнать, – сказала девушка. Джайлс ухватил ее за руку.
      – Нет. Это опасно. Побудьте здесь.
      Тут в садик вбежала большая собака, за ней обезьянка. В кустах послышалось шевеление; собака замерла на миг, потом бросилась к кустам, громко лая и весело подпрыгивая.
      Обезьянка последовала за ней. Джайлс все еще держал девушку за руку. От волнения он забыл о придворных манерах и этикете. Все напряженно ждали, как поведут себя животные.
      В атаку пошла обезьянка. Она неожиданно прыгнула в кусты. Девушка затаила дыхание. Джайлс крепко стиснул ее руку. В кустах послышались писк и шорох; оттуда появилась обезьянка, она что-то лопотала, глаза ее блестели.
      – Ласка убежала! – взволнованно воскликнул Джайлс. – Обезьянка прогнала ее.
      – Мармот! – воскликнула девушка. – Ты смелое существо!
      Обезьянка подбежала к ней и взобралась на плечо. Собака прыгала вокруг нее, неистово лая.
      – А ты, мастер Платон, только поднимал шум. Ты был герольдом, а Мармот – героиней. Она победительница. Нравится вам Мармот, мастер Херон? Ее привез матери один наш друг из другой страны. Летом она очень счастлива здесь, но зимой о ней приходится очень заботиться.
      – Существо действительно смелое, – ответил Джайлс. – Но я пока не знаю, как вас зовут.
      – Не знаете? Я Сесили Мор.
      – О! – воскликнул Джайлс с радостью. – Вы… это правда?
      Лицо девушки приняло удивленное выражение.
      – Не понимаю. Он улыбнулся.
      – Я думал, вы очень маленькая, бледная и сутулая от сидения за книгами.
      Сесили рассмеялась.
      – И, – продолжал Джайлс, тоже смеясь от громадного облегчения, – засыплете меня вопросами по-латыни.
      – У нас в семье самая умная Маргарет. И Мерси. Возможно, вы слышали о них. Маргарет настоящая ученая, но вместе с тем и веселая. Она очень любит писать по-латыни и по-гречески, а Мерси увлекается математикой и медициной. Элизабет, она постарше меня, тоже умная. Бедняга Джек и я не столь уж умны. Правда, Джек?
      – Я неуч в семье, – ответил мальчик. – С трудом умею писать по-латыни и понимать их разговоры.
      – В сравнении со мной ты покажешься настоящим ученым, – сказал Джайлс.
      – Тогда добро пожаловать! – воскликнул мальчик. – Мне будет очень приятно наконец-то ощутить себя образованным.
      – Джек, – сказала Сесили, – правда, хорошо принимать в доме человека, не считающего знание латыни и греческого самым важным на свете?
      – А что вы, мистресс Сесили, считаете самым важным?
      – В настоящую минуту – убедиться, что кролики в безопасности и ласка больше не вернется.
      – Не вернется, – заверил Джайлс. – Обезьянка хорошо задала ей жару. Надолго запомнится. У животных иногда бывает долгая память.
      – Правда? – сказала Сесили. – Очень рада.
      – Значит, вы любите животных? – спросил Джайлс.
      – Да. А вы?
      – Своих собак и лошадей.
      – Я тоже люблю лошадей, собак и маленьких беспомощных существ вроде птиц и кроликов. У нас есть домашняя птица и хорошенькие поросята.
      – Так у вас здесь ферма?
      – Ну, есть земля и животные. Мы многое выращиваем для себя. Нам очень хотелось этого, пока мы жили в Баклерсбери. Сейчас у нас косят траву. Мне надо бы пойти помочь. И Джеку тоже. Но я увидела, что происходит здесь…
      – Не думал, что у вас хватает времени содержать столько животных.
      – Семья большая. Животные у всех свои. Отец разрешает заводить каких угодно. Единственное требование – мы должны заботиться о них, кормить и ухаживать. Этот павлин принадлежит Элизабет. Красивый, правда? И очень высокомерный, не берет еды ни у кого, кроме Бесс… разве что очень проголодается. Любит, чтобы им восхищались.
      – Тщеславен, как придворный щеголь.
      – Придворные щеголи так же тщеславны?
      – Некоторые гораздо больше.
      – И вы один из них?
      – Да, но без своих нарядов. Здесь, среди ученых, я чувствую себя робко. Видели б вы меня при дворе! Там я распускаю свои красивые перья и жду восхищения.
      – Хотелось бы видеть вас за этим занятием.
      – Как знать, может, и увидите. Однако если я немного поживу здесь, как условились наши отцы, то, вне всякого сомнения, разгляжу себя очень ясно и пойму, что мне нечем хвастаться.
      – Я не верю, что вы хвастун, – сказала Сесили, – поскольку суть тщеславия в том, что тщеславные люди его не сознают. Им кажется, их напыщенный вид и есть естественный.
      – Вижу, вы очень умны, – сказал Джайлс.
      – Чепуха. Смотрите, как Мармот глядит на вас. Вы ей нравитесь.
      – Правда? Мне кажется, она смотрит на меня с подозрением.
      – С любопытством. Если бы вы ей не нравились, она выражала бы это раздраженными звуками.
      – Я рад, что я понравился хоть одному члену семьи.
      – Не только ей, – ответила Сесили с обезоруживающей откровенностью. – Но и кое-кому еще.
      Она непринужденно сделала легкий реверанс – Джайлс не ожидал такого от маленькой ученой.
      – И еще кое-кому, – сказал Джек. – Пойдемте на сенокос. Там надо помочь.
      К удивлению Джайлса, сам Томас Мор сидел на лугу у забора, пил из кувшина какой-то напиток, вокруг него расположились дочери.
      Неужели это заместитель казначея, друг короля и кардинала?
      – Вот и вы! Добро пожаловать! – воскликнул Томас. – Рад, что приехали, когда мы все дома. Сейчас самое время косить, и мне повезло оказаться здесь. Вам, конечно, хочется пить. Подходите к нам. Маргарет, есть у тебя кружка для мастера Херона? И отрежь ему ломоть хлеба.
      Джайлса представили членам семьи. Хозяйка дома приняла его очень радушно, и даже мистресс Ропер, старшая дочь, легенды о ее славе ученой дошли до ушей юного Херона, не вызывала у него беспокойства.
      Сесили и Джек сели рядом с ним. Рассказали, как обезьянка прогнала ласку.
      Очень приятно было лежать в тени забора, подкрепляться, разговаривать и смеяться вместе со всеми.
      Потом Джек показал Джайлсу поля, конюшни, плодовый сад, сараи, службы и наконец молочную.
      Ужин за длинным столом на возвышении в зале прошел весело. Еда была простой, вместе со всеми сидел новый человек, которого, судя по всему, никто не знал, он появился, когда стали подавать еду, и его усадили за стол.
      Разговор велся, пожалуй, слишком умный, звучали фразы по-латыни, классические ссылки, которых Джайлс не понимал, но в таких случаях ему не было необходимости высказываться, а леди Мор всегда была готова подколоть своих ученых и улыбнуться ему, словно говоря: «Самые умные здесь мы».
      После ужина сидели на лужайке, потому что жара еще не спала, кое-кто принес лютни, и все пели.
      В тот вечер Джайлс Херон был счастлив. Он чувствовал, что оказался не в чуждой или даже враждебной обстановке, а в своей среде.
      Джайлс сидел рядом с Сесили, слушая ее приятное пение. Он уже понимал, что, влюбясь в нее и женившись на ней, угодит не только своему отцу, но и себе.

* * *

      Когда сэр Джон Херон, казначей королевских покоев, сказал своему другу, сэру Джону Донси, что его сын Джайлс женится на одной из дочерей сэра Томаса Мора, сэр Джон Донси задумался.
      Он подумал о своем сыне Уильяме и немедля отыскал его.
      С Уильямом можно было говорить откровенно, этот очень честолюбивый юноша хватался за любую благоприятную возможность.
      – Я слышал, Джайлс Херон женится на одной из дочерей Мора, – сказал сэр Донси сыну. – Быстро сориентировался. Однако есть еще одна незанятая мистресс Мор.
      Уильям кивнул. К чему это сказано, объяснять ему не было нужды. Как не было нужды указывать на выгоды брака с дочерью столь близкого к королю человека.
      – Мне надо отправляться в Челси, – сказал он. Отец его одобрительно улыбнулся. Не было нужды говорить: «Не раскрывай слишком своих намерений. Мор странный человек, и дочери его, несомненно, такие же. Тут нужна деликатность».
      Уильям сам сообразит. Он достаточно честолюбив, чтобы в любой благоприятной ситуации проявить высшую степень такта и деликатности.

* * *

      Лето кончалось. Дороти Колли, служанка Маргарет, играла в плодовом саду с ее сынишкой Уиллом. Неожиданно в траву упало изъеденное осами яблоко, и ребенок пополз к нему.
      – Не надо, малыш, – сказала Дороти. – Не трогай его, милый. Фу… бяка!
      Малыш загугукал. Дороти подняла его и прижала к груди. Он очень походил на свою мать, а Дороти любила ее. Маргарет обращалась с ней почти как с подругой, научила читать и писать, выказывала уважение и привязанность.
      – Счастливый ты, Уилли, – сказала она ребенку. – Здесь, в Челси, мы все счастливые.
      И задумалась о доме, без которого не представляла себе жизни.
      Когда Дороти входила в дом, ее всякий раз охватывало чувство покоя. Она понимала, что это благодаря влиянию хозяина, рядом с ним все стремились жить по его высоким меркам.
      Сейчас до нее доносилась вымученная игра леди Мор на клавесине. Однако даже такие звуки, раздаваясь здесь, казались мелодичными. Они напоминали, что ее милость, не особенно любящая музыку, упражняется в игре на клавесине и лютне, дабы показать мужу, когда он вернется, каких успехов добилась. Даже леди Мор смягчилась под его влиянием.
      Правда, кончив играть, она заявит, что хватит зря терять время, для порядка разбранит кого-нибудь на кухне, однако завтра вновь примется осваивать лютню или клавесин.
      Сердце Дороти забилось учащенно, потому что в ее сторону шел секретарь сэра Томаса – Джон Харрис.
      Этот серьезный молодой человек в полной мере сознавал важность своей работы. Он стремился подражать своему начальнику во всем, даже перенял у него привычку небрежно набрасывать мантию на плечи и поднимать левое плечо чуть выше правого. Дороти обратила на это внимание, и улыбка ее стала приветливее.
      Харрис пребывал в глубокой задумчивости и не сразу заметил Дороти.
      Она заговорила первой:
      – Добрый день, мастер Харрис.
      Секретарь улыбнулся, на лице его отразилось удовольствие.
      – Добрый день и вам, – сказал он, сел рядом с ней и улыбнулся ребенку. – Как вырос!
      – Сестричка почти догнала его. Значит, вы сегодня не при дворе, мастер Харрис?
      – Нет. Работаю дома.
      – Скажите, правда о хозяине там высокого мнения?
      – Да, очень высокого.
      Дороти сорвала горсть травы и хмуро посмотрела на нее.
      – Вы недовольны этим? – спросил Харрис.
      – Я подумала – хотелось бы видеть всех девушек такими же счастливыми в супружеской жизни, как мистресс Ропер. Она вышла замуж, когда хозяин еще не стал столь значительным лицом. Мастер Ропер был рядом… они хорошо узнали друг друга… и в конце концов поженились. По-моему, это наилучший способ.
      – Вы думаете об Уильяме Донси?
      Дороти кивнула.
      – Мистресс Элизабет, кажется, ничего не понимает. Конечно, он очень красив… и очень любезен с ней… но огонек в его глазах говорит, на мой взгляд, о любви к успехам, которые может обеспечить ему сэр Томас Мор, а не к дочери сэра Томаса.
      – Дороти, вы проницательная женщина.
      – Я их сильно люблю. Служу у них давно. Мистресс Элизабет очень образованна, но не знает жизни. Хорошо бы какой-нибудь тихий молодой джентльмен вроде мастера Ропера стал бы учиться здесь, мистресс Элизабет постепенно бы его узнала. И вышла за него, а не за мастера Донси.
      – Дороти, вы служите мистресс Ропер уже давно. Она обучила вас грамоте, сформировала ваши взгляды, и вы считаете, что у нее все образцово. Этот малыш прекрасный ребенок. Мастер Ропер прекрасный муж. А кое-кто счел бы, что мастер Уильям Донси неплохой жених. Его отец занимает при дворе высокую должность. Чего еще можно желать?
      – Любви, – ответила она. – Бескорыстной любви. Ой, я сказала лишнее.
      – Бояться не надо, Дороти. Но позвольте сказать вот что: когда мистресс Ропер вышла замуж, ее мужа уличили в ереси. Ереси, Дороти! Неужели она предпочтительнее честолюбия?
      Женщина задумалась.
      – Его ересь, – сказала она, – развилась из поиска истины, решимости избрать тот путь, какой он сочтет лучшим. Честолюбие – такое, как у Донси – проистекает из тщеславия. В этом и есть разница.
      – Мистресс Дороти, вы удивительно образованны.
      – Моя госпожа научила меня читать, давала мне книги. Приучила составлять собственное мнение – вот и все.
      Она подняла ребенка и прижала к себе.
      – Иногда мне жаль, что хозяин принят при дворе так хорошо. Я предпочла бы видеть его почаще дома… в окружении хороших людей… вроде вас, Джон Харрис, а не придворных щеголей.
      Оставив его, Дороти пошла к дому. «Как здесь спокойно, тихо», – подумала она. Послышались звуки лютни, играла явно не леди Мор. Затем голоса Элизабет и Сесили, поющих балладу.
      – Господи, пусть они всегда будут счастливы, – взмолилась Дороти. – Пусть у нас все так и продолжается, покуда мы не отправимся на вечный покой.
      К голосам девушек присоединились мужские – Джайлса Херона и Уильяма Донси.
      Дороти содрогнулась. Голоса молодых людей напомнили женщине, что жизнь постоянно меняется.
      Хозяину досталось слишком много почестей, а почести всегда вызывают зависть, появляются льстецы, ложные друзья, они, как осы, питаются излюбленным плодом, пока он не придет в негодность и не упадет с ветки.