Девочка тотчас встала, чтобы исполнить мою просьбу, но в ней произошла перемена. Она вся напряглась. Ей очень хотелось сделать все правильно и доставить удовольствие отцу, но в стремлении угодить она неловко опрокинула свою чашку, когда вставала из-за стола. Девочка вся покраснела от унижения, обиды и стыда.

— Ничего страшного. Звони. Придет Китти и все приберет, — сказала я.

Я видела, что Коннан Тре-Меллин насмешливо наблюдает за мной. Знай я заранее, что он вернется, я бы так легко не согласилась угощать Питера Нэнселлока чаем в красной гостиной, расположенной как раз в той части дома, где мне не пристало появляться. Я была твердо уверена, что хозяин дома именно так и думает.

Питер произнес:

— Мисс Лей любезно согласилась взять на себя роль хозяйки. Я умолял ее об этом, и она не смогла мне отказать.

— Это действительно было очень любезно с ее стороны, — непринужденно согласился Тре-Меллин.

Пришла Китти, и я молча указала на пролитый чай и осколки чашки на ковре.

— И, пожалуйста, принесите еще чашку для мистера Тре-Меллина.

Уходя, Китти ухмыльнулась. Ситуация, по-видимому, сильно забавляла ее. Что касается меня, я чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Я не из тех женщин, которые умеют даже чаепитие превратить в очаровательную игру, а теперь, когда вернулся хозяин дома, я казалась себе такой же неловкой, как Элвина. Мне самой нужно быть очень осторожной, чтобы избежать подобной катастрофы.

— У тебя сегодня был тяжелый день, Коннан? — спросил его Питер.

Коннан Тре-Меллин принялся рассказывать ему о всех сложных вопросах, связанных с управлением имением, а мне показалось, он нарочно завел этот разговор, чтобы еще раз напомнить мне, что мое дело разливать чай и ничего больше. Мне не следует воображать, что я здесь хозяйка. В этом доме я в некотором роде прислуга, только и всего.

Я злилась на него за то, что он пришел и лишил меня моего маленького триумфа. Интересно, какой будет его реакция, когда он увидит, как хорошо Элвина держится в седле. Я твердо решила добиться успеха. Хотя он, верно, скажет, что-нибудь унизительное и посмотрит на нас так равнодушно, что все наши усилия покажутся нам напрасными.

Бедный ребенок, подумала я , ты пытаешься завоевать любовь человека, который не знает, что такое любовь. Бедная Элвина! Бедный Элис!

В этот момент мне показалось, что Элис вошла в красную гостиную, и сейчас я могла нарисовать ее в своем воображении гораздо более точно, чем раньше. Это была женщина чуть ниже меня ростом и более тонкая в талии, хотя, надо признаться, я с недоверием отношусь к тугим корсетам. Мне казалось, я вижу ее в черной амазонке с голубой отделкой и в черной бобровой шапочке. Только очертания ее лица оставались неясными.

Принесли чашку, и я налила чай мистеру Тре-Меллину. Он смотрел на меня, ожидая, что я встану и подам ему чай.

— Элвина, — сказала я. — Передай, пожалуйста, чай своему отцу.

Она с радостью сделала это.

Он коротко бросил «спасибо», а Питер воспользовался наступившей паузой, чтобы втянуть меня в разговор.

— Мы познакомились с мисс Лей в поезде в тот самый день, когда она приехала в Маунт Меллин.

— В самом деле?

— Истинная правда. Только она, конечно, не знала, кто я такой. Да и откуда ей было знать? Она и не подозревала о существовании знаменитых Нэнселлоков. Она даже не догадывалась о существовании Маунт Уиддена. Я-то знал, кто она. По странной иронии судьбы мы ехали в одном купе.

— Очень интересно, — сказал Коннан с таким видом, что нетрудно было догадаться, как мало это в действительности его интересует.

— Поэтому, — продолжил Питер, — она была сильно удивлена, узнав, что мы близкие соседи.

— Надеюсь, ее удивление не было неприятным, — ответил Коннан.

— Ничуть, — вставила я.

— Я благодарен вам, мисс Лей, за ваши добрые слова, — сказал Питер. Я посмотрела на часы:

— С вашего позволения мы с Элвиной оставим вас. Уже почти пять, а у нас в это время занятия.

— И мы ни в коем случае не должны им помешать, — сказал Коннан.

— Но сегодня, наверное, можно было бы сделать небольшое исключение из ваших правил? — воскликнул Питер.

Элвина с надеждой посмотрела на меня. В присутствии отца она не была счастлива, но и мысль о том, чтобы оставить его, была для нее невыносима.

— Не думаю, что это стоит делать, — сказала я, поднимаясь. — Идем, Элвина.

Она взглянула на меня с неприязнью. Неужели я уже утратила те позиции, которые мне удалось завоевать днем?

— Ну, пожалуйста, папа… — начала было она. Он сурово взглянул на нее.

— Дорогое дитя, ты же слышала, что сказала твоя гувернантка.

Она покраснела, смутившись, а я попрощалась с Питером Нэнселлоком и направилась к дверям.

В классной Элвина потребовала объяснений:

— Почему вам всегда все нужно испортить?

— Что именно испортить? — спросила я.

— Мы могли бы заняться чтением в любое другое время, когда угодно.

— Тем не менее наш урок чтения начинается именно в пять, а вовсе не когда угодно, — ответила я строже, чем хотела, потому что я испугалась проснувшегося во мне чувства. Мне хотелось объяснить ей: ты любишь своего отца. Ты страстно желаешь заслужить его одобрение, но, мое дорогое дитя, ты не знаешь, как это сделать. Я помогу тебе. Конечно, я не сказала этого, потому что не привыкла открыто выражать свои чувства и не в силах была изменить давнишней привычке.

— Приступим, — сказала я. — В нашем распоряжении только один час, и не стоит попусту терять время.

Надувшись, она села за стол и недовольно уставилась на книгу, которую мы с ней читали. Это были «Записки Пиквикского клуба» Диккенса. Я выбрала эту книгу в надежде скрасить слишком серьезную жизнь моей воспитанницы.

Она сидела, задумавшись, ее привычного энтузиазма как ни бывало. Внезапно она взглянула на меня и сказала:

— Мне кажется, вы ненавидите его. Его присутствие вам невыносимо.

— Не знаю, кого ты имеешь в виду, Элвина, — ответила я.

— Нет, знаете, — возразила она. — Вы знаете, что я имею в виду отца.

— Какая чушь, — вымолвила я, боясь покраснеть. — Не отвлекайся, мы зря теряем время.

И я углубилась в книгу, подумав, что следует пропустить сцену о ночном приключении Пиквика в спальне пожилой дамы. Это не совсем подходящая тема для девочки ее возраста.

Вечером, когда Элвина удалилась к себе, я пошла прогуляться в лес. Этот лес стал для меня прибежищем, тихим укромным местом, где я могла спокойно предаваться мыслям о жизни и о том, как распорядится мною судьба.

Прошедший день был полон событий, и все шло хорошо до тех пор, пока не появился Коннан Тре-Меллин и не нарушил мой покой. Интересно, уезжает ли он когда-нибудь надолго по делам — действительно надолго, а не на день или два. Если бы это было так, думаю, мне удалось бы сделать Элвину немного счастливее.

Забудь ты о нем, увещевала я себя. По возможности избегай встреч с ним. Ничего другого тебе не остается.

Говорить легко, но даже когда его не было рядом, я не могла перестать думать о нем.

Я гуляла в лесу, пока не стемнело. Затем я вернулась в дом, но не прошло и пяти минут после моего возвращения, как Китти постучала в дверь.

— Я слышала, что вы вернулись, мисс, — сказала она. — О вас хозяин спрашивал. Он ждет в библиотеке.

— В таком случае вам придется проводить меня туда, так как в библиотеке я еще ни разу не была.

Мне хотелось причесаться и немного привести себя в порядок, но я подозревала, что Китти интересовал лишь один аспект отношений между мужчиной и женщиной, и я не собиралась дать ей повод думать, что я специально прихорашиваюсь перед встречей с хозяином.

Она повела меня в ту часть дома, которую я до сих пор не видела, и меня с новой силой поразили огромные размеры замка. В этом крыле все было намного роскошнее, и я сразу догадалась, что эти апартаменты предназначаются исключительно для хозяина.

Китти открыла дверь и с глупой улыбкой объявила:

— Мисс Лей.

— Спасибо, Китти, — сказал Тре-Меллин. Затем пригласил:

— Входите, мисс Лей.

Он сидел за столом, на котором лежали книги в кожаных переплетах и какие-то бумаги. Стоявшая тут же на столе лампа из розового кварца была единственным источником света.

— Присаживайтесь, мисс Лей, прошу вас, — сказал он.

Я подумала: он знает о том, что я надевала платье Элис, и шокирован. Сейчас он мне скажет, что в моих услугах больше не нуждаются.

Я ждала с несколько надменным видом, высоко подняв голову.

— Сегодня днем я с интересом узнал, — начал он, — что вы уже успели познакомиться с мистером Нэнселлоком.

— Вас это заинтересовало? — в моем голосе прозвучало неподдельное изумление.

— Конечно, — продолжил он, — рано или поздно это должно было произойти. Он и его сестра постоянно бывают в моем доме, однако…

— Однако, вы полагаете, ему совершенно необязательно было знакомиться с гувернанткой вашей дочери, — быстро вставила я.

— Насколько это необходимо, мисс Лей, — укоризненно произнес он, — решать вам или ему. Смутившись, я с запинкой продолжала:

— Я полагаю, вы считаете, что мне, как гувернантке, не пристало быть… держаться на равных с другом вашей семьи.

— Умоляю вас, мисс Лей, не приписывайте мне слов, которые я и не собирался произносить. Ваши знакомства касаются лишь вас одной. Но ваша тетя, позволив вам, жить в моем доме, некоторым образом возложила на меня обязанность заботиться о вас, поэтому я пригласил вас сюда, чтобы дать вам небольшой дружеский совет по одному вопросу. Боюсь, этот вопрос может показаться вам несколько деликатным.

Мое лицо пылало от смущения. Чувство неловкости еще более усиливала моя уверенность, что втайне эта ситуация его забавляет.

— У мистера Нэнселлока репутация… как бы это выразиться… очень влюбчивого молодого человека.

— Вот как! — воскликнула я, не в силах сдержаться, так велико было мое смущение.

— Мисс Лей, — он улыбнулся, и на какое-то мгновение его лицо смягчилось. — Считайте это своего рода предостережением.

— Мистер Тре-Меллин, — ответила я, усилием воли взяв себя в руки. — Не думаю, что нуждаюсь 6 подобного рода предостережениях.

— Он очень красив, — продолжил он, и в его голосе вновь зазвучала насмешливая нотка. — У него есть обаяние. До вас здесь была гувернанткой некая мисс Дженсен. Он частенько навещал ее. Только прошу вас, не истолкуйте мои слова превратно, мисс Лей. И еще одно: пожалуйста, не принимайте всерьез все то, что может наговорить вам мистер Нэнселлок.

Я услышала, что отвечаю ему высоким чужим голосом:

— Очень любезно с вашей стороны, мистер Тре-Меллин, проявлять такую заботу о моем благополучии.

— Безусловно, меня заботит ваше благополучие. Вы здесь для того, чтобы присматривать за моей дочерью. Поэтому ваше благополучие представляется мне чрезвычайно важным.

Он поднялся, я — тоже, поняв, что разговор окончен. Он быстро подошел ко мне и положил руку на плечо.

— Простите меня, — сказал он. — Я человек прямолинейный, мне не хватает той утонченности манер, которая так естественна для мистера Нэнселлока. Я всего лишь хотел дать вам дружеский совет.

Я взглянула в его холодные светлые глаза, и на какое-то мгновение мне показалось, что увидела того человека, который скрывается под маской. В это странное мгновение я ощутила всю глубину своего одиночества и трагедию тех людей, которые совсем одни на этом свете и о которых действительно некому позаботиться. Наверное, мне просто стало жаль себя, не знаю. Мои чувства в тот момент были настольно запутанными, что по сей день я не в состоянии описать их.

— Благодарю вас, — сказала я и, выйдя из библиотеки, почти бегом направилась к себе.

Каждый день мы с Элвиной отправлялись на луг, где в течение часа занимались верховой ездой. Наблюдая за Элвиной верхом на Кувшинке, я убедилась, что отец был слишком нетерпелив с ней: не будучи прирожденной наездницей, она добилась хороших успехов.

Я узнала о том, что каждый год в ноябре в деревне Меллин проводятся конные состязания, и сказала Элвине, что она обязательно примет участие в одном из видов программы.

Нам доставляло огромное удовольствие планировать выступление Элвины, потому что Коннан Тре-Меллин будет в числе судей, и мы уже воображали, с каким изумлением он узнает в наезднице, завоевавшей первый приз, собственную дочь, которая, по его мнению, была не способна научиться скакать верхом.

Триумф воображаемой победы в равной степени принадлежал нам обеим. Однако радость Элвины была более похвальна. Она желала добиться успеха ради любви к отцу; я же хотела этим сказать: смотрите, высокомерный человек! Я преуспела там, где вы потерпели неудачу.

Поэтому каждый день после обеда я спокойно надевала амазонку Элис, и мы отправлялись на луг, где я обучала Элвину всем премудростям верховой езды. Теперь меня совсем не беспокоило, кому эта амазонка принадлежала раньше.

В тот день, когда она в первый раз поскакала галопом, радости нашей не было предела. После урока мы вернулись вместе и оставили лошадей в конюшне. Элвина вприпрыжку направилась к дому, и видно было, что радость переполняет ее. Я знаю, что в ту минуту она уже видела себя в числе других участников состязаний и предвкушала тот славный момент, когда ее изумленный отец обратит на нее внимание и скажет: «Неужели это ты, Элвина? Мое дорогое дитя, я так горжусь тобой!»

Я последовала за ней, улыбаясь воображаемой картине. Когда я зашла в дом, внизу ее уже не было. Наверное она бегом, перепрыгивая через ступеньки, отправилась к себе.

Сейчас она больше походила на того нормального, счастливого ребенка, в которого я хотела ее превратить. Поднявшись по темной лестнице на второй этаж, я вдруг услышала сдавленный вздох, и чей-то голос произнес:

— Элис!

На мгновение я вся оцепенела, но затем заметила Селестину Нэнселлок. Мертвенно бледная, она стояла на ступеньках лестницы, крепко вцепившись в перила. Мне показалось, она вот-вот упадет в обморок.

Я поняла, что это она сказала «Элис». Увидев меня в ее платье, она подумала, что я действительно Элис… или ее призрак.

— Мисс Нэнселлок, — сказала я, чтобы успокоить ее. — Я даю уроки верховой езды.

Она слегка пошатнулась, лицо сделалось серым.

— Мне очень жаль, что я напугала вас, — продолжила я.

— Мне вдруг показалось… — прошептала она.

— Вам следует присесть, мисс Нэнселлок. Вы сильно испугались. — Я быстро поднялась к ней и взяла ее за руку. — Может быть, зайдете ко мне и немного отдохнете?

Она кивнула, и я заметила, что она вся дрожит.

— Мне очень жаль, что я расстроила вас, — сказала я, распахивая дверь в свою спальню. Мы вошли в комнату, и я помогла ей сесть в кресло.

— Хотите, я велю принести бренди? — спросила я. Она отрицательно качнула головой.

— Все в порядке. Вы действительно напугали меня, мисс Лей. Теперь я вижу, что это из-за костюма.

— На лестнице довольно темно, — сказала я. Она снова повторила.

— Мне вдруг показалось…

Затем она взглянула на меня то ли со страхом, то ли с надеждой. Она, похоже, думает, что перед ней действительно призрак с лицом гувернантки Марты Лей, которое с минуты на минуту может измениться, принять другие очертания.

Я поспешила успокоить ее.

— Это только одежда, — сказала я.

— У миссис Тре-Меллин была точно такая же амазонка. Я так хорошо запомнила воротничок и манжеты. Мы вместе ездили гулять верхом… даже за день до того, как она… Мы были большими друзьями, знаете ли, всегда вместе, а потом… — Она отвернулась и вытерла слезы.

— Вы подумали, что я Элис Тре-Меллин, вставшая из могилы.

— Это так глупо с моей стороны. Однако странно, что у вас точь-в-точь такая амазонка, как у нее.

— А это и есть ее амазонка, — сказала я. Она вздрогнула. Протянула руку, она дотронулась до платья. Зажав складку юбки между большим и указательным пальцем, она замерла с отсутствующим видом, словно глядя куда-то в прошлое. Я быстро объяснила:

— Я учу Элвину верховой езде, но подходящей для этого одежды у меня не было. Она отвела меня в комнату, которая, как я знаю теперь, когда-то служила гардеробной ее матери, и нашла это платье. Я спросила миссис Полгрей, могу ли я носить его, и та заверила меня, что в этом нет ничего предосудительного.

— Теперь мне понятно, — сказала Селестина. — Всему нашлось объяснение. Прошу вас, мисс Лей, не рассказывайте никому о моей глупости. Я рада, что нас никто не видел.

— Но любой на вашем месте мог испугаться, тем более, что…

— Что?

— Тем более, что присутствие Элис… миссис Тре-Меллин все время ощущается в этом доме.

— Ее присутствие?

— Возможно, это только иллюзия, обман чувств, простая игра воображения. Но мне действительно кажется, как впрочем и многим другим в этом доме, что Элис не обрела покоя.

— Какие странные вещи вы говорите! Почему вы думаете, что Элис не обрела покоя? Кто вам это сказал?

— Я… Я не могу припомнить, — заколебалась я. — Возможно, это только мое воображение. Может быть, никто ничего и не говорил, и эта мысль сама пришла мне в голову. Мне очень жаль, что я расстроила вас.

— Не нужно извиняться, мисс Лей. Вы были очень добры ко мне. Я чувствую себя значительно лучше. — Она встала. — Не говорите никому о том, что случилось. Так значит, вы обучаете Элвину верховой езде. Я рада. Скажите, как вы с ней поладили? Мне показалось, когда вы только приехали, Элвина испытывала к вам некоторую враждебность.

— Она из тех детей, которые враждебно относятся к дисциплине. Да, мне кажется, мы постепенно становимся друзьями. Этому очень помогают уроки верховой езды. Кстати, мы их держим в секрете от ее отца.

Селестина Нэнселлок была несколько шокирована моими словами, и я поспешила разъяснить:

— Он знает про уроки. Естественно, я сначала спросила его позволения. Но он совершенно не догадывается о том, что она уже добилась больших успехов. Именно это мы и держим в секрете. Мы готовим ему сюрприз.

— Понятно, — сказала Селестина. — Мисс Лей, я надеюсь, Элвина не слишком переутомляется во время уроков?

— Переутомляется? Но почему? Она нормальный здоровый ребенок.

— Она очень эмоциональна. Честно говоря, я сомневаюсь, что с ее темпераментом она станет хорошей наездницей.

— Она еще достаточно мала, поэтому у нас есть возможность формировать ее характер, а это обязательно отразится на ее темпераменте. Ей очень нравятся уроки, и она ждет не дождется, когда сможет удивить своего отца.

— Итак, вы с Элвиной становитесь друзьями. Я рада это слышать, мисс Лей. Мне пора. Еще раз спасибо за вашу доброту. И помните… никому ни слова.

— Конечно нет, если вы так хотите.

Она улыбнулась и вышла.

Я подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение — боюсь, это вошло у меня в привычку с тех пор, как я здесь. Я тихо сказала вслух:

— Если бы не мое лицо… Это могла бы быть Элис. — Затем, слегка прикрыв глаза, отчего мое отражение несколько смазалось, я мысленно нарисовала совершенно иное лицо.

Да, это, должно быть, было ударом для Селестины.

И мне было ведено молчать, а я с готовностью согласилась. Интересно, что скажет Коннан Тре-Меллин, когда узнает, что я разгуливаю в одежде его жены и пугаю таких рассудительных людей, как Селестина Нэнселлок, подкарауливая их в темных углах.

Мне кажется, ему не понравится, что я могу быть так похожа на Элис.

А поскольку мне нужно это платье для того, чтобы продолжить уроки — ведь я совершенно твердо решила, что мы будем заниматься и что я не откажу себе в удовольствии сказать ему: «Я же вам говорила!»— то я ничуть не меньше, чем Селестина Нэнселлок, была заинтересована, чтобы никто ничего не узнал о нашей странной встрече на лестнице.

Прошла еще неделя, моя жизнь текла своим чередом. Занятия как в классной, так и вне ее продвигались довольно успешно. Раза два приезжал Питер Нэнселлок, но мне удалось избежать встречи с ним. Я очень хорошо запомнила предостережение Коннана Тре-Меллина, сознавая его правоту. Я заставила себя признаться, что мне нравится общество Питера, и, может статься, что легко и незаметно во мне произойдет перемена, когда я с нетерпением стану ожидать его прихода. У меня не было ни малейшего желания ставить себя в подобное положение, поскольку я и без Коннана Тре-Меллина сознавала, что Питер Нэнселлок настоящий повеса.

Временами я думала о его брате Джеффри и пришла к выводу, что Питер должен быть сильно похож на него; а думая о Джеффри, я вспоминала и о дочери миссис Полгрей. Она никогда не говорила о своей Дженифер, тихой и скромной Дженифер, с «самой тонкой талией на всем белом свете», которая не устояла перед обаянием Джеффри и уступила ему среди, луговых трав и ночных фиалок. А потом она однажды зашла в море и больше не вернулась.

Я содрогнулась, думая о том, какие ужасные ловушки поджидают неосторожных женщин: таких же непривлекательных как я, вынужденных зарабатывать себе на жизнь и зависеть от капризов своих хозяев, или других — красивых, но не менее несчастных. На свою беду они ненадолго привлекают внимание распутных повес и однажды осознают, что жизнь может предложить им единственный выход — смерть.

На некоторое время я забыла про малышку Джилли, потому что меня больше интересовали уроки с Элвиной и личность ее отца. Джилли была таким тихим ребенком, что забыть про нее было нетрудно. Иногда я слышала ее тонкий голосок, нескладно напевающий что-то в доме или в лесу. Комната четы Полгреев находилась прямо под моей спальней, а Джилли жила рядом, поэтому когда она пела у себя в комнате, я хорошо ее слышала. И каждый раз говорила себе: если она может выучить песни, она может научиться всему остальному.

По-видимому, я слишком часто позволяла себе предаваться мечтам, так как рядом с картиной, на которой Коннан Тер-Меллин вручает своей дочери приз за первое место в конных состязаниях, одновременно одаривая меня взглядом, полным восхищения и преклонения перед моим талантом, в моем воображении рисовалась еще одна картина, на которой Элвина и Джилли сидят бок о бок за одной партой. Я даже слышала слова: «Если бы не мисс Марта Лей, этого никогда бы не произошло. Они просто волшебница, как хорошо она понимает детей! Посмотрите, сколько она сделала для Элвины… а теперь и для Джилли».

На самом же деле Элвина оставалась все такой же упрямой, а Джилли такой же неуловимой, и у нее, как говорили сестры Тэпперти, было «на чердаке не все в порядке».

Затем мое более или менее мирное существование было нарушено: произошли два события, которые сильно обеспокоили меня.

Первое событие было довольно незначительным, но, как ни старайся, я никак не могла выбросить его из головы.

Однажды во время урока, пока Элвина писала сочинение, я просматривала ее тетрадь по арифметике, исправляя ошибки. Перевернув несколько страниц, я наткнулась на листок бумаги. Он был весь в рисунках. Я уже обнаружила, что у Элвины определенно был талант к рисованию, и при первой удобной возможности собиралась поговорить об этом с Коннаном Тре-Меллином. Ведь такие способности нужно развивать! Сама я могла научить ее только основам рисования, но мне казалось, что она достойна, чтобы с ней занимался квалифицированный учитель рисования.

Это были изображения лиц. В одном из них я узнала себя. Неплохо. Неужели у меня на самом деле такой чопорный вид? Надеюсь, не всегда. Хотя, возможно, она видит меня именно такой. Было там и изображение ее отца, даже несколько. Его тоже не составляло труда узнать. На обратной стороне листка я увидела изображения девочек. Было трудно понять, кого она хотела нарисовать. Себя? Да нет… Вот это, похоже, Джилли. Однако одно лицо чем-то неуловимо напоминало и Элвину.

Я долго смотрела на эти странные лица и так задумалась, что не заметила, как Элвина, перегнувшись через парту, выхватила листок из моих рук.

— Это мое, — сказала она.

— А это — ужасно дурные манеры, — отомстила я.

— Вы не имеете права брать мои вещи.

— Дорогая моя, листок был в твоей тетради.

— Ему там не место.

— Тогда его и наказывай, — легко ответила я. Потом добавила, уже более серьезным тоном:

— Прошу тебя, не вырывай ничего у людей из рук. Это очень некрасиво.

— Извините меня, — сказала Элвина, но голос ее еще звучал дерзко.

Я вернулась к проверке примеров, большинство из которых она решила неверно. Арифметика не была ее любимым предметом. Возможно, именно поэтому вместо того, чтобы решать задачи, она рисовала разные лица. Почему она так рассердилась? И зачем нарисовала эти лица так, что они напоминали сразу и Джилли и ее саму?

— Элвина, — сказала я ей, — тебе нужно уделять больше внимания арифметике.

В ответ она что-то буркнула невразумительное.

— Ты совсем не усвоила правило умножения. Если бы ты считала так же хорошо, как рисуешь, я была бы тобой очень довольна.

Она промолчала.

— Почему ты не захотела показать мне свои рисунки? Некоторые из них получились действительно хорошо.

Снова молчание.

— Особенно мне понравилось изображение твоего отца.

Даже сейчас при одном лишь упоминании его имени, на ее губах появилась нежная, хотя и немного грустная, улыбка.

— А лица этих девочек? Скажи мне, кто они? Это ты или Джилли?

Улыбка словно примерзла к ее губам. Затем она быстро спросила:

— А вам как кажется, мисс?

— Дай-ка мне еще раз взглянуть на них. Поколебавшись, она все-таки протянула мне листок; ее глаза горели от нетерпения.

Я принялась внимательно рассматривать лица девочек, затем сказала:

— Вот это может быть либо Джилли, либо ты.

— Значит, вы все-таки думаете, что мы с ней похожи?

— Н-нет. Мне до сих пор это и в голову не приходило.

— А сейчас вы так думаете?

— Ты в том возрасте, когда дети бывают похожи друг на друга.

— Я совсем не похожа на нее! — закричала она. — Я совсем не такая, как эта… идиотка.

— Элвина, ты не должна так говорить. Неужели ты не понимаешь, как это жестоко?

— Да, вы правы. Но все равно, я не такая, как она. Я не хочу, чтобы вы так обо мне говорили. Если вы еще раз так про меня скажете, я попрошу отца, чтобы он прогнал вас. Он это сделает… если я попрошу его об этом. Мне стоит его только попросить, и вы отсюда уедете.

Она перешла на крик, пытаясь убедить себя сразу в двух вещах: в том, что она ни капельки не похожа на Джилли, и что ей достаточно только о чем-то попросить отца, как любое ее желание будет исполнено.

Почему? Снова задала я себе этот вопрос. В чем причина такой ярости?

На ее лице застыло замкнутое выражение.

Спокойно взглянув на часы, приколотые к корсажу серого платья, я сказала:

— У тебя осталось ровно десять минут, чтобы закончить сочинение. — И, придвинув к себе учебник арифметики, я сделала вид, что внимательно изучаю его.

Второе происшествие расстроило меня еще сильнее. День прошел спокойно. Закончив занятия с Элвиной, я, как обычно, пошла гулять в лес, а когда вернулась, у парадного крыльца стояло два экипажа. Один из них я узнала — это Питер и Селестина Нэнселлок приехали из Маунт Уиддена. Второй экипаж был мне не знаком: очень красивая карета с гербом. Интересно, чей это герб, подумала я, прежде чем спохватилась, что меня это не должно касаться.

С заднего крыльца я быстро поднялась к себе. Ночь была теплая, и, сидя у открытого окна, я слышала звуки музыки, которые доносились из окон гостиной. Я догадалась, что Коннан Тре-Меллин принимает гостей.

Мое воображение немедленно нарисовало их сидящими в одной из тех комнат, где я так и не была. А почему, собственно, это тебя задевает? Ты всего лишь гувернантка. Коннан Тре-Меллин, элегантно одетый, наверное, сидит сейчас за карточным столом или слушает музыку вместе с гостями.

Я узнала «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, и меня вдруг охватило страстное желание быть рядом с ними. Странно, что никогда раньше я не испытывала такой потребности ни в доме тети Аделаиды, когда она устраивала свои вечера, ни на обедах у моей сестры Филлиды. Теперь же меня снедало любопытство, и я не удержалась от соблазна позвонить и вызвать Китти или Дейзи, которые всегда все знали и с радостью делились своими знаниями с любым, кто был готов их слушать.

На мой звонок пришла Дейзи. Она выглядела радостно взволнованной.

— Я хочу умыться, Дейзи, — сказала я ей. — Принесите, пожалуйста, горячей воды.

— Сию минуту, мисс, — ответила она.

— Сегодня в доме гости, не так ли?

— О да, мисс. Хотя сегодняшний вечер ничто по сравнению с теми приемами, которые бывали здесь раньше. Думаю, теперь хозяин будет чаще принимать гостей, ведь год уже прошел. Так говорит миссис Полгрей.

— Здесь, наверно, было очень тихо в прошлом году.

— Но так ведь полагается… после смерти в семье.

— Конечно. А кого сегодня принимает мистер Тре-Меллин?

— Приехали мисс Селестина и мистер Питер.

— Я видела у крыльца их карету. — Заметив интерес и нетерпение в своем голосе, я устыдилась: чем я лучше этих болтливых служанок?

— Я могу сказать, кто еще приехал.

— Кто же?

— Сэр Томас и леди Треслин. У нее был такой заговорщицкий вид, будто мне следовало знать что-то очень важное об этих гостях.

— Вот как? — спросила я с интересом, чтобы она продолжала.

Миссис Полгрей говорит, — сказала Дейзи, — что ему впору в постели с грелкой лежать, а не по гостям разъезжать да с дамочками кокетничать.

— Разве он болен?

— Да ему уж когда за семьдесят-то перевалило, и сердечко у него неважное. Миссис Полгрей говорит, что с таким-то сердцем недолго и на тот свет угодить и без особых стараний. Не то, что…

Она замолчала и лукаво уставилась на меня. Меня так и подмывало сказать ей, чтобы она продолжала, но я понимала, что это ниже моего достоинства. Разочарованная, она замолчала, но затем опять продолжила:

— А она-то штучка непростая.

— О ком это вы?

— Как это о ком, да о леди Треслин, конечно. Вы бы только видели ее. У нее вырез на платье вот до сих пор, а на плече такие цветы — красивее не бывает. Она — красавица, сразу видно, ждет не дождется…