Глава 27

Фредерик Моррис вздрогнул и проснулся. В горло мертвой хваткой вцепился какой-то зверь. В комнате стояла кромешная тьма, и рассмотреть согнувшуюся над кроватью фигуру никак не удавалось.

Низкий ледяной голос зловеще прошептал:

– Все эти месяцы я тебя не трогал. Хотел убедиться, что ты спокойно ложишься в постель и быстро засыпаешь, забыв о подлом замысле.

Моррис в ужасе схватил безжалостную руку за запястье, изо всех сил пытаясь ослабить железные тиски. Прохрипел:

– Кто ты? Что тебе надо?

– Я не буду вызывать тебя на дуэль. Достойной смерти ты не заслуживаешь.

Человек пошевелился, и мертвая хватка слегка ослабла. Послышался стук кремня, сверкнула искра, и через мгновение бесконечно большая комната осветилась тусклым мерцанием свечи. Не успел Моррис даже подумать о возможности спасения, как рука вернулась и снова сжала горло, одновременно с такой силой вдавив его голову в подушку, что он едва не потерял сознание. Человек снова склонился над постелью, в первый и в последний раз позволив Моррису увидеть себя. От ужаса глаза насильника едва не выкатились из орбит.

– Нет! О нет!

– Да, мерзкое ничтожество. Это я. Посмотри внимательно и назови имя человека, от рук которого сегодня умрешь. Пусть это имя станет последним звуком, который тебе удастся произнести в своей грязной жизни.

– Уэссингтон… – едва слышно прошипел подлец, взглядом умоляя о пощаде и из последних сил тщетно отбиваясь руками и ногами.

Без малейшего колебания Филипп приставил к груди негодяя пистолет и выстрелил, насквозь пробив холодное, не знавшее жалости и сострадания сердце.

Нисколько не заботясь о том, видел ли кто-нибудь, как он зашел в спальню Морриса и вышел из нее, Филипп медленно спустился по лестнице. Кто-то из слуг, услышав выстрел, высунулся было в коридор, однако одного лишь прямого, пристального взгляда оказалось вполне достаточно, чтобы свидетель тут же скрылся. Граф медленно вышел в ночную морось и бесследно исчез во мраке. Гнев и отчаянная ненависть к самому себе захлестывали и требовали немедленного освобождения. Бродя по пустынным улицам Лондона, Филипп почти желал, чтобы кто-нибудь на него напал: ведь тогда наконец можно будет выплеснуть накопившуюся в душе агрессию. Однако в ночной тиши спящего города не произошло ровным счетом ничего. До самого утра граф печально мерил бесконечные улицы шагами и лишь с рассветом направился к своему пустому дому.

Он принял ванну, оделся и отправился повидать Джона и Мег. Супруги поступили на работу в один из соседних домов. Прежде чем бесследно исчезнуть из Лондона, Джейн написала любимым слугам блестящие рекомендательные письма.

Граф настойчиво постучал. Дверь открыл новый, незнакомый лакей. Филипп протянул визитную карточку.

– Боюсь, в столь ранний час хозяин не сможет принять вас, лорд Уэссингтон, – любезно, но твердо произнес слуга.

– Я здесь вовсе не для того, чтобы встретиться с лордом Хитроу. Мне необходимо поговорить с Джоном и Мег Грейвз. Они наверняка давно встали. Не согласитесь ли вы их пригласить? – С этими словами граф переступил порог.

– Разумеется, сэр, – ответил слуга, вовсе не уверенный в том, что поступает правильно.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец супруги появились.

– И что же вам угодно на сей раз, лорд Уэссингтон? – без обиняков поинтересовался Грейвз, даже не пытаясь скрыть неприязнь.

– Неужели не знаешь? Ты что-нибудь о них слышал?

– Нет. Но даже если бы и слышал, не сказал бы вам ни за что на свете. – Грейвз взял жену за руку, явно собираясь уйти. – Прошу прекратить эти нескромные визиты. В доме лорда Хитроу к нам хорошо относятся, и не хотелось бы лишиться рабочего места из-за ваших назойливых посещений.

Супруги удалились, оставив Филиппа наедине с безрадостными мыслями. Несколько минут он стоял неподвижно, уставившись в камин невидящим взглядом и раздумывая о жизни без Джейн и Эмили. Почему же судьба так несправедлива? Почему он должен потерять обеих прежде, чем удалось по-настоящему их обрести?

Как всегда происходило в последнее время, вопросы молнией промелькнули в мозгу. Все ли у них в порядке? Удастся ли ему их разыскать? И главное, даже если он их все-таки найдет, смогут ли они его простить?

Да и вообще, живы ли они? О нет, нет! По этой дороге он больше не позволит себе пойти. Вопрос постоянно возникал вместе с другими, но силой воли граф прогонял черные мысли, не позволяя им укрепиться ни на мгновение. Джейн где-то существует; это он чувствовал также ясно, как и торопливый стук собственного сердца.

Застонав от горя и разочарования, Филипп направился к выходу. Перед подъездом помедлил, решая, куда отправиться дальше. Медленно, словно старик, с трудом поднимая ноги, поплелся к экипажу и даже не услышал, как за спиной открылась дверь.

– Лорд Уэссингтон, минуточку, пожалуйста, – раздался голос Мег. Граф быстро повернулся. Надежда! Он уже много раз заходил в этот дом, чтобы узнать, нет ли вестей от Джейн, и до сих пор Мег не произнесла ни единого слова.

– В чем дело, Мег?

– Просто хотела сказать… хотела сказать, что очень сожалею о ваших неприятностях. – Мег спустилась по ступенькам. – Невыносимо видеть вас таким расстроенным. Могу я чем-нибудь помочь?

– Можете открыть секрет: куда она уехала?

– Не знаю, сэр. Честное слово, не знаю.

– Но ты же провела с Джейн столько времени. Куда она могла отправиться? Не может быть, чтобы она хотя бы не намекнула.

– Право, сэр, я и сама часто ломаю голову, но не могу придумать ровным счетом ничего. Если бы мы с Джоном хоть что-нибудь узнали, то и сами немедленно поехали бы к леди. Я так хочу помочь!

– Так пообещай же, что дашь мне знать, как только услышишь что-нибудь дельное.

– Честное слово, сэр. Если леди Джейн даст о себе знать, я тут же вам сообщу.

– Спасибо.

Не замечая ничего вокруг, Филипп поднялся в экипаж. Возница взял в руки поводья. Решение пришло внезапно. Надо ехать в контору Тамбертона.

Секретарь немедленно объявил о визите графа Роузвуда, и Филиппа тут же пригласили в кабинет. Адвокат перегнулся через стол и крепко пожал протянутую руку.

– Есть новости?

– Ни единого слова. А у вас? – Тамбертон покачал головой.

– Мне очень жаль, Филипп. А что говорит сыскное агентство?

– Молчит, – со вздохом признался Филипп. – Я даже снова послал человека в Портсмут, хотя и не верю, что они могли уехать туда.

– Не теряй надежды, Филипп. Рано или поздно все выяснится.

Филипп выглядел таким несчастным и разбитым, что адвокату захотелось подойти и сочувственно обнять беднягу. Однако на глазах клерков он не мог позволить себе подобную вольность.

Граф медленно, тяжело поднялся. В тридцать один год он ощущал себя дряхлым стариком.

– До свидания, сэр. Если что-нибудь узнаете, немедленно сообщите.

– Непременно.

Филипп вышел на улицу и удивился: солнце ярко светило, и день катился своим чередом, словно все вокруг оставалось в полном порядке. Но ведь в ту ужасную ноябрьскую ночь мир разрушился и жизнь полетела в пропасть. На следующий же день Уэссингтон вернулся в Лондон, однако Джейн и Эмили исчезли. Испарились. С собой они взяли лишь кое-какую одежду и немного денег. А Филиппу оставили короткую записку.

Граф опустил руку в карман и вынул письмо. Он давным-давно выучил его наизусть, но хотелось увидеть любимый почерк.

«Дорогой Филипп.

Покидаем тебя с величайшим сожалением. Мы с Эмили обсудили свое положение и решили, что остаться не можем. Ни в Лондоне, ни в Роузвуде. Мы обе никому не нужны. Никто нас не любил и не любит, и никому не приходит в голову о нас позаботиться. Так что, возможно, даже к лучшему, что в это отчаянное время мы останемся вдвоем и будем заботиться друг о друге.

Мне очень хотелось, чтобы отношения между нами сложились иначе. Боюсь, что полюбила тебя уже в самую первую нашу встречу, но, к сожалению, этой любви оказалось недостаточно. Сердце разбито! Иногда кажется, что оно может просто остановиться.

Надеюсь, тебе удастся найти то, что ты отчаянно ищешь всю жизнь и что ни я, ни Эмили так и не смогли тебе дать.

С любовью, Джейн».

– О, Джейн, где же ты? – прошептал Филипп и осторожно провел пальцем по строчкам, словно очертания букв могли подсказать, куда уехала любимая.

Дома графа встретили холодные, враждебные взгляды слуг. Никто из них не знал, почему леди так внезапно исчезла вместе с девочкой. Однако репутация лорда вовсе не исключала, что он вполне мог сотворить что-нибудь ужасное и оскорбить обеих. Филипп ни разу не пытался никого переубедить и ни разу ни перед кем не извинялся. Единственное, что имело для него значение, это мнение самой Джейн и ее отношение к случившемуся.

Войдя в кабинет, граф просмотрел стопку свежей корреспонденции. Первым попалось на глаза короткое, сухое сообщение Ричарда о состоянии дел в поместье. Управляющий был одним из тех немногих, кто знал, что именно произошло страшной ночью – возможно, со слов Грейвза. С тех пор сам тон обязательных регулярных отчетов ясно показывал, что ни о каком продолжении товарищеских отношений не может быть и речи.

Уэссингтон раздраженно отбросил письмо в сторону и бегло просмотрел остальную корреспонденцию. Самым последним оказался конверт, подписанный аккуратным женским почерком. Филипп с любопытством сломал печать и взглянул на ровные, по-ученически старательные строчки. Подпись гласила: «Элизабет Керью». Имя ни о чем не говорило, но граф все же начал читать:

«Лорд Уэссингтон.

Сомневаюсь, что вы меня помните, но я сопровождала Джейн во время ее визита в Лондон прошлой весной – тогда, когда состоялась помолвка. Недавно к нам приезжал ваш посыльный, который очень упорно пытался выяснить, где в настоящее время может находиться леди Уэссингтон. Думаю, мне удастся помочь в настойчивых поисках. Дело в том, что у Джейн есть маленький домик, который она унаследовала от матери много лет назад…»

От волнения сердце Филиппа едва не выскочило из груди. Вот это действительно нечто стоящее. Впервые за несколько месяцев безуспешных блужданий появилась пусть и тонкая, но вполне явственная нить.

Джейн помешивала суп. Попробовала и одобрительно кивнула:

– Очень даже неплохо.

Словно соглашаясь, младенец, так заметно увеличивший ее фигуру, ощутимо толкнул.

– И ты тоже так считаешь? – С рассеянной полуулыбкой Джейн слегка потерла то место, в которое только что угодила крошечная ножка. Малыш уже рвался из темноты материнского чрева на белый свет.

В последнее время Джейн полюбила работать на кухне и успела добиться заметных успехов. Приготовление даже самых незатейливых блюд дарило ощущение покоя и стабильности, уюта и домашнего тепла. Жаль, что раньше она никогда не занималась этим чудесным делом. Миссис Хиггинс обучила молодую госпожу основам домашнего хозяйства и поспешила к тяжело больной сестре. Так Джейн и Эмили и остались одни в маленьком уединенном домике на берегу моря, предоставленные самим себе и собственным заботам. Отъезд домоправительницы оказался лучшим из всего, что могло произойти.

Теперь дни были до отказа наполнены простыми житейскими занятиями: готовкой, уборкой, стиркой, шитьем. Бесконечные дела и постоянный физический труд заполняли все время и приносили здоровую усталость, так что на сожаления и размышления о правильности принятого решения не оставалось ни минуты.

Джейн и Эмили чувствовали себя вполне счастливыми – во всяком случае, настолько, насколько каждая из них верила в возможность счастья в тех условиях, в которых они оказались волей судьбы. И даже то обстоятельство, что после страшного события Эмили приходила в себя не так быстро, как хотелось бы, не играло особой роли. Дни текли словно бесконечная река. На полное выздоровление разума и души оставалось вполне достаточно времени. А если говорить о младенце, который должен был появиться на свет через пару недель, а может быть, и раньше, то его ждал любящий, согретый нежностью и заботой дом. Скорее всего этому ребенку предстояло расти в очень скромной обстановке, без особняков, слуг, собственных пони и дорогих нарядов, но зато каждый день жизни обещал принести ему счастье и ласковую заботу матери и старшей сестры.

Как всегда, мысль о том, что Филипп так и не узнает о рождении своего второго ребенка, наполнила душу сожалением и чувством вины. Джейн постаралась не думать о грустном. Что изменилось бы, если бы муж узнал о грядущем событии? Ему все равно ни до чего нет дела. Он отверг первую дочь, не чувствуя по отношению к ней ни симпатии, ни ответственности. И к этому ребенку холодный лорд отнесся бы точно так же.

В голове закружились терзающие безжалостной яркостью и откровенностью образы. Лондонский сезон был в полном разгаре: балы, приемы, театры, развлечения, женщины. Так много женщин… интересно, Маргарет все еще его постоянная любовница? А есть ли другие? Образы терзали душу и разбивали сердце. Джейн даже зажмурилась, всеми силами пытаясь прогнать жестокие видения.

Как мог Филипп вести себя настолько безжалостно и равнодушно? Как сама она могла оставаться такой наивной, слепой дурочкой? И как после всего, что произошло, можно до сих пор любить этого странного, ненадежного, непредсказуемого человека?

– Мутная вода, – раздражено пробормотала Джейн. – Хватит думать, хватит мучить себя.

Ребенок снова толкнул. Джейн глубоко вздохнула, медленно опустилась на стул возле небольшого кухонного стола и положила голову на руки. В эту минуту в дверь настойчиво постучали. Посетители появлялись редко, особенно в столь поздний час. Здесь, на морском берегу, соседей было мало, а деревня располагалась не близко. Стук повторился, однако Джейн не нашла в себе сил встать и подойти к двери.

– Эмили, будь добра, посмотри, кто там. Послышались быстрые шаги девочки, потом раздался скрип открывшейся двери, прозвучало короткое приветствие. От удивления и неожиданности Джейн едва не задохнулась.

– Здравствуй, папа. – Эмили бесстрастно смотрела на отца. В простой дорожной одежде он казался совсем иным: старше, серьезнее, печальнее.

– Здравствуй, Эмили. – Филипп с трудом проглотил застрявший в горле комок. Дочь так изменилась, что поначалу он даже не узнал ее. Взрослые, серьезные голубые глаза казались слишком большими на заострившемся бледном личике. Прекрасные темные волосы коротко острижены и зачесаны назад. В черной рубашке и черных штанишках Эмили выглядела словно худенький мальчик-подросток. Граф протянул было руку, чтобы погладить дочь по плечу, но Эмили тут же отстранилась.

– Эмили не выносит, когда к ней прикасаются, – объяснила подошедшая Джейн.

– Прости, Эмили, – пробормотал Филипп.

Такого он не ожидал. Черт возьми, ведь трагическое событие случилось несколько месяцев назад. Когда же Эмили придет в себя? Расстроившись, граф попытался начать разговор заново и перевел взгляд на Джейн.

Она выглядела невыразимо прекрасной. Стояла перед ним печальная, усталая, но со светящимся внутренней жизнью лицом, ясными изумрудными глазами, гладкой и нежной кожей. Граф хотел было протянуть к жене руку так же, как и к Эмили, однако мысль о том, что Джейн тоже может испуганно отшатнуться, казалась поистине невыносимой. Молча стоя перед дверью, Уэссингтон пытался вспомнить хотя бы некоторые из тщательно подобранных и отрепетированных слов, но ни одно из них почему-то не приходило на ум.

Не в силах вынести напряжение, Джейн первой нарушила молчание:

– Что ты здесь делаешь?

– А как ты думаешь?

– Понятия не имею.

– Приехал, чтобы забрать вас домой. – Эмили мгновенно вспылила:

– Я никуда не поеду! – Потом умоляюще взглянула на Джейн: – Он ведь не может нас заставить, правда?

Джейн не знала, что ответить.

– Иди в дом, милая. Мы с папой немного поговорим.

Эмили на секунду задумалась, но потом все-таки скользнула в глубину темного коридора, оставив Джейн наедине с незваным и нежданным гостем. Глубоко вздохнув, Филипп немного помолчал, а потом едва слышно произнес:

– Ты хоть когда-нибудь собиралась сообщить мне о ребенке?

– Не думала, что тебе будет интересно.

– Считаешь, что я не хочу ребенка? – Джейн пожала плечами.

– Не знаю, Филипп. Во всем, что касается твоих мыслей, чувств и поступков, я просто ничего не знаю и не понимаю.

– Но это мой ребенок. Возможно, мой сын…

– Почти уверена, что будет девочка. – Уэссингтон не смог скрыть раздражения.

– И, по-твоему, раз будет девочка, то, значит, все в порядке?

– У тебя уже есть одна девочка, которую ты даже знать не хочешь. Так что не вижу смысла вешать на твою совесть еще одну.

– Но я хотел и хочу ее. Я… – Не в силах обуздать нахлынувшие чувства, граф отвернулся и несколько секунд внимательно изучал дорогу. Лишь когда непрошеные слезы ушли, он снова смог разговаривать с женой спокойно и ровно. – Мне необходимо кое-что с тобой обсудить. Можно войти?

Филипп стоял у порога отчаянно одинокий и безнадежно несчастный. В душе Джейн материнский инстинкт вступил в безжалостную схватку со здравым смыслом. Так хотелось обнять это страдающее, потерянное существо, крепко прижать к себе и не отпускать до тех пор, пока из усталых глаз не исчезнет выражение утраты и боли. Нет, слабость к добру не приведет.

И в этот момент на помощь Филиппу пришла сама природа. Тяжелые серые тучи, которые весь день грозились пролиться дождем, наконец разверзлись и оросили землю холодными колючими струями.

– Неужели ты сможешь выгнать меня ночью, да еще в такую погоду?

– Увы, боюсь, что не смогу. – Джейн отступила, давая дорогу.

Филипп оглянулся, осматривая небольшую гостиную. Комната выглядела очень простой, но чистой и любовно ухоженной. Прилетевшие из кухни дразнящие запахи создавали домашнюю, уютную атмосферу. Однако камин не горел и в доме было холодно. Эмили одиноко сидела в углу на табуретке.

– Эмили, почему бы тебе не разыскать кого-нибудь из слуг и не попросить развести огонь?

– У нас нет слуг.

– Но кто же вам помогает? – Филипп удивленно повернулся к Джейн.

– Обычно здесь живет женщина, домоправительница, но ей пришлось отлучиться по неотложным семейным делам.

Уэссингтон выглядел настолько ошеломленным, что Джейн едва не рассмеялась.

– Право, Филипп, в этом нет ничего ужасного. Еще ни один человек на свете не умер оттого, что пришлось приготовить обед, убрать и постирать.

Граф растерянно провел рукой по волосам. Как же они обе должны ненавидеть его, чтобы предпочесть убогую жизнь в этом домишке комфорту и богатству дворца?

– Ну тогда я сам разведу огонь.

Рядом с камином лежала небольшая кучка мелкого хвороста, но дров видно не было.

– А где ваши дрова?

Эмили равнодушно пожала плечами.

– Дров нет. Закончились. – Филипп не сразу понял, о чем речь:

– Как закончились?

– Очень просто. Пока приходится жить без дров. Я очень плохо колю дрова, а Джейн последнее время и вообще не может держать топор. Так что мы немного подождем, а когда родится ребенок, снова пополним запас.

– Ах вот, значит, как? – Филипп отчаянно сжал руку жены. Пальцы оказались холодными и сплошь покрытыми жесткими мозолями. – Ты колешь дрова. Готовишь, стираешь и делаешь еще бог знает что – и это в твоем-то положении. Считаешь такое поведение разумным?

Джейн выдернула руку, стыдясь признаться самой себе в том, что даже простое прикосновение мужа оказалось удивительно приятным. Боже, почему же она так глупа? Неужели сама жизнь не учит уму-разуму?

– Ничего страшного. Я здорова и вполне в состоянии себя обслужить.

– Ты что, меня не слышишь? – Голос графа повышался по мере того, как росло нетерпение.

– Прекрасно слышу. Тебе нужен огонь. Сейчас ты его получишь.

Джейн шагнула к двери, собираясь ее открыть, но в это мгновение муж снова схватил ее за руку и остановил, повернув к себе лицом.

– Все, достаточно. Сейчас вы обе поедете домой вместе со мной. Сию же минуту. Эмили, отправляйся наверх и собери свои вещи.

– Я никуда не поеду, – почти шепотом упрямо заявила Эмили.

Джейн приняла свою обычную воинственную позу – с той лишь разницей, что сейчас скрестить руки на груди оказалось сложнее, чем обычно.

– Мало того, что ты ворвался сюда, так еще начинаешь нами командовать! Не смей!

– Неужели? Но я все-таки посмею. – Граф переключил внимание на дочку:

– Эмили, в последний раз тебе говорю: иди в свою комнату и собери вещи. Если ты этого не сделаешь, мы уедем без вещей.

Испуганный взгляд Эмили сразу смягчил Джейн.

– Мы не имеем права силой заставить Эмили вернуться в Лондон. К тому же, даже если бы я сама горела желанием отправиться с тобой, в моем положении это все равно невозможно.

Филипп беспомощно переводил взгляд с одной решительной женщины на другую. В этих удивительных, непредсказуемых красавицах заключался весь его мир, вся жизнь. Встреча приняла неожиданный оборот: такого развития событий он не мог даже представить. В уме рисовалась спокойная разумная беседа, за которой должны были последовать извинения, полное прощение и примирение. Ссора никому не нужна. Филипп так любил жену и дочь, что сердце едва не разрывалось на части. Однако они смотрели на него так, словно у лорда Уэссингтона совсем недавно выросла вторая голова.