Через Джагат Рама ей передали, что милорд изволит ужинать один у себя в кабинете. Аллегра весь вечер не находила себе места: пойти к нему или нет? А может, он все-таки придет сам? По возвращении в Лондон они не пропускали ни одной ночи любви. Терзаемая тоской и болью, она заставила себя переодеться на ночь. А вдруг благие намерения, заставившие ее вмешаться, окончательно уничтожат его гордость?
      Морган-хаус погрузился в тишину, все слуги давно уже спали, когда она решилась. На цыпочках, прикрывая свечу от сквозняка, Аллегра кралась по коридору. Невольно вздрогнула и плотнее запахнула халат. Здесь, вдали от пламени камина, было очень холодно.
      А вот и апартаменты Ридли. Из-под двери в маленькую спальню пробивалась полоска света. Поколебавшись еще секунду, Аллегра храбро, без стука открыла дверь.
      Он сидел, опираясь локтями на небольшой стол посреди сумрачной комнаты. Подбородок покоился на сжатых кулаках. Лицо сковала маска гнева. А перед ним стояли большая бутылка джина и бокал.
      У Аллегры внутри словно что-то оборвалось. Дрожащей рукой она поставила свечу на стол и шепнула:
      – Грей?
      – Убирайся, – осклабился он. Его взгляд пылал яростью.
      – Нет. Я тебе нужна.
      – Все, что мне нужно, – это джин. – Он снова посмотрел на ее едва освещенное лицо и отвратительно скривился: – Ну-ну, нечего так трястись, дорогая женушка. Я еще не успел приложиться. Я просто сидел здесь все это время и дивился, почему до сих пор этого не сделал. – И он протянул руку к бутылке.
      – Ради всего святого, Грей! Не надо!
      Грей грохнул бутылкой по столу и вскочил на ноги. Его огромная фигура угрожающе нависла над Аллегрой. Ей стало страшно: кто знает, на что он сейчас способен?
      – Будь ты проклята! – рычал он, меряя ее взглядом. – Если я захочу напиться, то напьюсь, и черта с два ты мне помешаешь! Или у тебя в запасе есть еще какие-то бабские штучки, вроде той, что ты выкинула сегодня? Может, немножко слез? Или душещипательных речей? Похоже, ты была готова целовать ручки Баттерби еще тогда, в Ладлоу! Чтобы спасти меня от обиды!
      – А мне казалось, что шропширское чудовище сгинуло навеки, – горестно прошептала она, потрясенная несправедливыми, жестокими словами.
      – Чудовище?! – Грей что было силы ударил кулаками по столу, так что бутылка с бокалом подпрыгнули и едва не упали. – Что-то вы запоздали с сожалениями по поводу выбора мужа, мадам! Я такой, какой есть! Чудовище, коль вам угодно. И трус. – Он пожал плечами. – Наверное, нам больше не стоит показываться на людях. Чтобы не подвергать тебя новому позору.
      – Позору! – взорвалась Аллегра при виде столь поразительного упрямства. – Я горжусь тем, что ношу твое имя! Что стала твоей женой! Женой доброго и сильного человека, да-да, и к тому же настоящего храбреца не в пример многим!
      – Который корчится при одном виде шпаги! Или ты не видела?
      – Да разве только так можно увидеть храбрость?! – Аллегра возмущенно топнула ногой. Он издал какой-то странный лающий хохот:
      – Нет, если ты владеешь шпагой. А если нет… Ах, как этого не хватает… – И он снова обернулся к бутылке: – По крайней мере с джином чувство обиды притупляется.
      Аллегра вырвала у него бутылку и бросила в камин. Жидкость мгновенно воспламенилась, осветив комнату ярким дьявольским светом.
      – В джине может быть только фальшивая храбрость! – кричала она. – И фальшивое мужество!
      – Черт побери! – Пылая яростью, Грей дернул ее к себе. – Тебе понадобился мужик? В этом все дело? Ну, сейчас ты его получишь! – Он стал целовать Аллегру грубо, до боли.
      Она еле слышно застонала. Грей сейчас овладеет ею – хочет она того или нет. Это написано у него на лице. И Аллегра содрогнулась от отвращения. И от страха за свою беспомощность.
      – Не надо, отпусти меня, – взмолилась она. Попытки вырваться ни к чему не привели. Грей уже опрокинул ее на спину прямо на полу. Халат распахнулся, и он располосовал кружевную ночную рубашку одним неистовым рывком. При виде обнаженной груди желание вспыхнуло в нем с новой силой, и он принялся целовать соски. Аллегра корчилась под этими жестокими ласками.
      Когда Грей снова стал целовать ее шею и губы, она перестала сопротивляться. Этим его распалишь еще сильнее. И Аллегра зажмурилась, подавляя тошноту, чувствуя, как горят глаза от непролитых слез.
      Но вот Грей застонал, и она подняла веки. Оказывается, ее щеки были влажными от слез, и оба только сейчас это заметили. Ридли резко отвернулся. Скорчился в немыслимый болезненный комок и обхватил голову руками. Широкие плечи сотрясались от рыданий.
      – Ох, Аллегра! Когда же это кончится?!
      Она в тот же миг оказалась рядом и прижала к себе его голову:
      – Грей, мой любимый. Мой милый, мой хороший Грей! Ты и так сделал для Чарли все, что нужно. А теперь отвези меня домой, в Бэньярд-Холл. Зачем еще оставаться здесь, где всякие свиньи, вроде этого Баттерби, будут над тобой издеваться? Поедем домой!
      – И как ты прикажешь мне это сделать? – Он поднял голову, и его затравленный взгляд пронзил ее сердце болью. – Как в прошлый раз, уползти, словно побитый пес? И снова топить свою трусость в джине? Нет, я должен остаться! – Грей перевел дыхание и смахнул слезы рукавом. – Я все еще надеюсь, что вот в следующий раз… Ведь этому нет никакого объяснения! Я прошел через десятки боев! Кровавых кампаний, в которых многие теряли от ужаса рассудок и бежали с поля боя. А мне все было нипочем. Я не знал страха. Зато теперь… Господи Иисусе! Ты хоть представляешь, на что это похоже? Кровь стынет в жилах, и этот холод пронизывает до костей. В ушах гудит, внутри все переворачивается от ужаса… Как будто передо мной разверзается собственная могила. А мои пальцы, мои руки… они как кисель, они бессильны… – Он застонал и прижался к ней еще крепче. – Аллегра, ну как это понять, как объяснить?! Где найти ключ, чтобы скинуть эти кандалы?!
      – Но ведь сегодня тебе хватило отваги драться с Баттерби. И что бы ни болтал этот паскудник, ты бы не боялся, если бы дрался простой палкой!
      – Знаю. Палкой. Тростью. Но стоит мне взять в руку шпагу, стоит почувствовать холодную острую сталь, я снова вижу лицо Осборна, искаженное гримасой смерти! Я слышу, как кричит Руфь, проклиная меня. – Он язвительно расхохотался. – Удивительно, с какой легкостью этот милый голосок поднимался тогда до визга.
      – Может быть, ты просто жалеешь, что убил его?
      – Это Осборна? Вот уж ни капли не жалею. Он был чванливым, никчемным типом. И я ни минуты не сомневался, что он затеял ссору нарочно.
      – Но верно и то, что ты не собирался непременно его убивать?
      – Верно. Он и фехтовальщик-то был никудышный. Я решил, что обезоружу его – и дело с концом. Но прошел дождь, он поскользнулся на влажной траве и налетел на мою шпагу прежде, чем я успел ее убрать.
      – Так почему ты постоянно об этом думаешь? И связываешь это с Руфью?
      – Потому что до сих пор чувствую свою вину. За ее горе. За ее смерть.
      – Пойми же ты раз и навсегда, Грей Ридли, это не ты ее убил! Может, хватит терзать себя, обвиняя в том, чего не было?
      – Если бы я знал. – Он сжал виски с горестной гримасой. И только теперь заметил, в каком состоянии ее одежда. – Я ведь и тебя терзаю своими выходками. Прости меня! Прости чудовище, которое взяла себе в мужья!
      – О мой любимый, мой дорогой! – промолвила она, поднимаясь и простирая к нему руки. – Пойдем. – И Аллегра повела его, совершенно покорного, к кровати, и помогла раздеться, чувствуя удивительную, материнскую нежность. У этого сильного, храброго мужчины душа была изранена настолько, что он не смог бы обойтись без ее поддержки. Удивительно, но это было так.
      Торопливо скинув одежду, она поспешила улечься рядом. Горячая, трепетная, жаждущая его объятий. Готовая разделить с ним страсть, готовая стать тем сосудом, что примет в себя всю его боль и муку, чтобы даровать своему любимому душевный покой.
      Их соитие было нежным и неторопливым: каждому хотелось подарить как можно больше ласки и любви, наслаждаясь тем, что ему верят и понимают. Когда все было кончено, оба затихли, полностью поглощенные миром своих чувств.
      Но вот Аллегра нетерпеливо поежилась: некая мысль не давала ей покоя.
      – Послушай, может, ты задержался в Лондоне… и подвергаешься нападкам таких, как Баттерби, потому что опасаешься моего презрения? Но я не хочу, чтобы ты так терзался из-за меня. Что бы ни случилось – я тебя не разлюблю!
      – Нет, – возразил Грей, приподнявшись на локте и целуя ее, – я делаю это для себя. И для своей чести. – Он поцеловал ее мягкий живот и добавил: – И на благо нашего ребенка.
 
      – Я не забыл сообщить, что нынче вечером вы неотразимы, леди Ридли?
      – Благодарю, лорд Ридли, – пропела Аллегра, приподняла подол розового атласного туалета и грациозно поклонилась. – Мой супруг не жалеет денег на наряды.
      – Ваш супруг с превеликим удовольствием скинул бы с вас все наряды до последней нитки и оставил бы голой в своих объятиях, – промурлыкал Грей, лукаво улыбаясь и целуя тонкие пальчики.
      Она игриво повела плечиком:
      – Мой супруг – совершенно ненормальный, сэр.
      – О да, – подхватил Грей с самой плотоядной улыбкой, на какую только был способен. – И мысли у него ненормальные. Но увы! Придется ему ждать и страдать, пока не наступит его час. – И он еще раз поцеловал Аллегре руку. – И это правда, любовь моя, ты сегодня неотразима. Его величество со мной согласен.
      – Откуда ты знаешь? – к удивлению и радости Аллегры, на бал у графа Барлингтона неожиданно явился сам король Георг. Настоящий солдат, равнодушный к моде, он был в простом, гладко уложенном парике, строгом смокинге и бриджах табачного цвета. Единственным украшением была ярко-голубая орденская лента через плечо.
      Аллегра поклонилась как можно более почтительно и осмелилась пробормотать какую-то благодарность за снисхождение к Бэньярдам. Однако король ответил непонимающим взглядом, а потом отвернулся и зашептался о чем-то со своими спутниками. Только теперь Аллегра вспомнила, как Грей говорил, что его ганноверское величество не утруждает себя изучением английского языка.
      – Так откуда ты знаешь? – повторила она. – Что он счел меня красивой?
      – Ну, надо быть слепым, чтобы этого не заметить, – просиял Грей. – Кроме того, я немного понимаю по-немецки. И когда король ушел, остальное мне перевел Барлингтон.
      Пусть мимолетное – посещение короля добавило блеска и без того праздничному вечеру. Лорд Барлингтон славился своим гостеприимством. Один из самых богатых людей в стране – пускай и не самый выдающийся – он умел позаботиться о том, чтобы гости ни в чем не знали отказа. В одном углу бального зала они могли угоститься чаем, в другом – перекинуться в какую-нибудь простенькую карточную игру. Дом сиял огнями, звенел музыкой, в одной из гостиных был накрыт стол для тех, кто проголодался. Барлингтон также отвел отдельный кабинет для тех, кто предпочитал провести вечер за более серьезными играми.
      На Аллегру снизошло умиротворение. Гости были дружелюбны с Греем и рады познакомиться с его молодой женой. На какой-то миг ей даже подумалось, что с издевками и вызовами на дуэль навсегда покончено. И она может позабыть страхи.
      Но в следующую минуту ей стало смешно. Глупая Аллегра! С глупыми надеждами. Как будто хоть один мужчина с принятыми в этом обществе понятиями о чести допустит такое! Боже его упаси, но рано или поздно Грей снова спровоцирует кого-нибудь бросить ему перчатку, чтобы вступить в единоборство со своими демонами и доказать свое мужество всем и каждому.
      Ну вот, он уже надменно вздернул подбородок и пробурчал, окидывая взглядом нового гостя, переступившего порог:
      – Лопни мои глаза, вот еще один французский пес! Ты когда-нибудь видела на мужчине столько тряпок?
      Аллегра остолбенела. Действительно, этот человек не мог не привлечь к себе внимание в обществе, где простота мужского костюма считалась образцом. Кричаще-алый атласный камзол и жилет нового гостя были обильно покрыты серебряным шитьем, а по всей длине белоснежных чулок были вышиты алые розы – вплоть до самых подвязок. На отделку жабо и манжет пошел не один десяток метров самых пышных кружев, а невероятных размеров парик почти закрывал плечи. На перевязи болталась длинная шпага в богато изукрашенных ножнах, но при этом имелась и тросточка. По сравнению с этим человеком Баттерби с дружками казался просто ощипанным цыпленком.
      А он как ни в чем не бывало стоял и озирался с самодовольной улыбкой. И тут Аллегра охнула:
      – Господи Боже! Да это же Чарли!
      – Совершенно верно, – фыркнул Грей. – Похоже, он собрался доказать всем и вся, что намерен восстановить былое величие своего рода. Представляю, какие счета поступят ко мне на следующей неделе.
      – Что это значит?
      – У твоего брата обнаружилась весьма неприятная привычка отказываться платить по счетам. А когда кредиторы уж очень наседают, он небрежно советует им обратиться к своему богатому зятьку.
      – Ох, Грей, как ты посмел такое допустить! Даже ради меня!
      – Аллегра, ему пришлось слишком нелегко, – примирительно погладил ее по щеке Ридли. – Дай ему немного воли. И немного времени, чтобы прийти в себя. Наверное, он уступает тебе в силе духа. И ему труднее преодолеть прошлое.
      А Чарли двинулся к ним все с той же гримасой.
      – Аллегра! Скажи, стоит ли это сборище потраченного на него времени? Мне так не хотелось уходить с маскарада на Маркет-плейс! Вот уж где веселятся от души! Половина лондонских матрон сидят и гадают, удастся ли их дочуркам сохранить целомудрие, – представляешь, каков там бал? – И он возбужденно осмотрел зал с кучками гостей, негромко беседующих в разных углах просторного помещения. – Ну и дохлятина здесь топчется! Глаза бы мои их не видели! Интересно, хоть в карты есть с кем перекинуться?
      – Чарли, разве так необходимо играть в карты? – расстроилась Аллегра.
      – А как по-твоему?! – рявкнул он. – Знаешь, какие у меня аппетиты? Мне никогда не хватает денег! А их нужно ох как немало, Анни, чтобы возместить потерю целых восьми лет! Восемь проклятых лет я не пощупал ни одной шлюхи, не пригубил бокала кларета. Я корчился от голода, вместо того чтобы жрать отбивные! Да, мою жизнь нельзя было назвать приятной. В отличие от твоего мужа, – запальчиво добавил он.
      – Чарли, мой милый. – Она ласково дотронулась до его руки. – Почему бы тебе не вернуться ненадолго в Йоркшир? И постараться обрести душевный покой в том маленьком коттедже, как это сделала я?
      – Ага. Это был неплохой домишко. Глори, безмозглая сука, лопалась от счастья, пока мы там торчали. Но я его продал, – сообщил он, небрежно пожимая плечами.
      – Что? Продал? Но почему? – Аллегра с горечью почувствовала, как что-то безвозвратно ушло из ее жизни: ведь она была по-настоящему счастлива в Витби.
      – Ну, я должен был оплатить карточный долг, – буркнул Чарли, теребя свой нос.
      – Вранье! – негромко возразил Грей. – До меня доходили довольно подробные сведения о том, как ты провел последние две недели. Карты, попойки и прочие дикие выходки. Твой проигрыш не настолько велик, чтобы продавать коттедж. Даже то, что ты спустил на петушиных боях, стоит меньше.
      – Я что, все еще под стражей? – взревел Чарли, бросая на Грея полный ненависти взгляд, от которого у Аллегры душа ушла в пятки. – Ну, так и быть: мне не были нужны деньги. Меня просто тошнило от той проклятой дыры. Меня всегда тошнит от Уикхэмов!
      – Ох, Чарли! – всплеснула руками Аллегра. – Ну когда ты забудешь об Уикхэмах? И о нашем ужасном прошлом? Почему бы тебе не остепениться, не обзавестись семьей?
      – Семьей? – грубо хихикнул Чарли. – Когда у меня и так есть Глори? Ты ведь еще не видела ее, верно? Это имечко как раз ей впору. Она, конечно, глупа и неотесанна. Но смотрится хоть куда. Лицо греческой богини, а тело – покорной рабыни. Чертовски искусная шлюха – у меня такая впервые. Пожалуй, стоит как-нибудь привести ее на чай в Морган-хаус. Чтобы все твои утонченные гости с ног попадали. А?
      – Чарли, если ты будешь грубить, я не стану больше беседовать с тобой, – обиделась Аллегра.
      – Ну и чума с тобой, Анни, – сплюнул он с досады. – Чума забери вас всех. Отправлюсь-ка я лучше в Белсайз: там и игра идет по-крупному, и народишко не дерет друг перед другом нос, как здесь. – И он развернулся и выскочил вон. Грей даже не успел дать волю скопившемуся гневу.
      – И ты по-прежнему веришь, что он исправится? – тоскливо вздохнула Аллегра. – Я все чаще начинаю думать, что мой прежний Чарли давно умер: жизнь выбила из него все доброе и чистое.
      Они еще немного пробыли в зале, останавливаясь поболтать с прежними сослуживцами Грея по армии. На пороге отведенного для картежников кабинета их тепло приветствовал Ричард Холфорд. Они втроем вошли внутрь.
      – Ты еще играешь нынче вечером, Дик? – поинтересовался Грей.
      – Нет, хватит. Ставки для меня слишком высоки. – И он указал на один из столов, за которым сидел сэр Генри Кромптон с двумя джентльменами. – Похоже, Кромптону сегодня везет. Он уже обобрал до нитки человек шесть, а остальных просто распугал. – Как бы в подтверждение его слов два джентльмена с расстроенными лицами бросили на стол карты и покинули поле боя.
      Самодовольно улыбаясь, Кромптон откинулся на спинку кресла и похлопал себя по обширному брюху. Щелчком пальцев он подозвал лакея и велел принести бокал вина, с нарочитой небрежностью сунув ему крупную монету. Тут его взгляд упал на Грея, и в самоуверенной улыбке проскользнула растерянность.
      – А, Ридли, – буркнул он. – Кажется, у вас было что-то такое с моим кузеном, Баттерби.
      – Я вполне удовлетворен, сэр, – отвечал Грей, снимая с рукава невидимую пылинку.
      – Ну да. – И Кромптон издал странный звук – нечто среднее между нервическим смехом и свистом. – Мой кузен до сих пор жалуется, что вы едва не избили его в кровь своей тростью, как какого-нибудь низкородного конюха!
      – И он не ошибается. – В голосе Грея зазвучали стальные ноты. – Я слов на ветер не бросаю.
      – Держу пари, сэр, – красная физиономия Кромптона приобрела багровый оттенок, – что с вами надо держать ухо востро!
      – Ну, коли так… – Грей уверенно опустился в кресло напротив, – не рискнете ли вы перекинуться со мной в карты?
      – Предупреждаю, сэр, я нынче в ударе.
      – Посмотрим.
      – Ради Бога, Грей. – Аллегра нервно хлопнула веером. – Неужели нельзя обойтись без этого? – Действительно, тратить их первый вечер в свете на карты, да еще в обществе мерзавца Кромптона!
      Он посмотрел ей в лицо. Хотя на губах играла беззаботная улыбка, в глазах читалась мрачная решимость.
      – Положись на меня, Аллегра, – мягко промолвил он. – Прогуляйся по залу с Ричардом. Отведай закуски. Обещаю, что не потрачу больше часа!
      С этими словами он вынул из жилетного кармана серебро и выложил горку монет возле одной из четырех свеч, установленных по углам стола. Тотчас же рядом возник лакей и предложил Ридли две нераспечатанные колоды карт.
      – Ну что, Кромптон, – небрежно продолжил он. – Начнем по маленькой? Скажем, пять тысяч фунтов на круг?
      Кромптон хрипло охнул, но все же кивнул в знак согласия. Возле стола уже собралась группка зрителей, чувствовавших свежую кровь. Ричард решительно повлек Аллегру прочь:
      – Идемте. Они еще не начали, а вы уже белее полотна. Я знаю, как играет Грей. Прежде всего ему нужно сосредоточиться. А не следить за женой, которая вот-вот упадет в обморок.
      Она была вынуждена согласиться и с неохотой последовала за Холфордом. В углу главного зала как раз освободился столик, и они попросили подать им чай. Не спеша попивая ароматный напиток, друзья болтали о пустяках и потешались над ужимками одного из хозяйских спаниелей, игравшего бахромой от тяжелой портьеры. Но вот Аллегра вздохнула:
      – Как жаль, что с нами нет Долли. Мне так хорошо с ней, Ричард.
      – Зато ей самой не очень-то сладко, – помрачнел тот. – Даже если удается вытащить ее на такой чудесный бал, как сегодня. – И он машинально почесал ухо, при крытое коротким седым париком. – Мою сестру словно заколдовали. То она счастлива, как дитя, а уже в следующую минуту может впасть в полное отчаяние, вздыхать и жаловаться. Я от души надеялся, что она выйдет замуж снова. Негоже женщине оставаться одной. И мне казалось, что она хочет того же, особенно после всех этих намеков и перешептываний по поводу Бриггса. Но коль скоро она придает его мнению решающее значение, ей не видать второго мужа как своих ушей.
      Аллегра заколебалась. Ведь тайна принадлежала не ей, а Долли. Но было так больно видеть отчаяние на лице лучшей подруги!
      – Что бы ни послужило причиной столь подавленного настроения, я уверена, что время вылечит ее. – Ну вот, достаточно обтекаемый ответ. Пусть Долли сама открывает брату свои чувства, если пожелает. А Ричард достал из жилетного кармана часы:
      – Не пора ли нам проведать Грея?
      В тесном кабинете давно никого не осталось, кроме двух игроков: даже зрителям прискучило однообразие игры, и он предпочли наслаждаться ужином.
      Грей выглядел таким же хладнокровным и собранным, каким был час назад. Но Кромптон изменился до неузнаваемости. Его огромный парик съехал набок, обнажая бритый череп, жилет был расстегнут, как будто ему не хватало во духа, а с багровой физиономии не сходила горестная гримаса. Наваленная горой куча расписок перед Греем красноречиво говорила о грандиозном проигрыше.
      – Еще валет, и ваша карта бита, сэр, – с улыбкой промолвил Ридли. Кромптон застонал и принялся вытирать пот со лба огромным шелковым платком.
      – Все, хватит… Вы до нитки обобрали меня, сэр. Надеюсь, вы как истинный джентльмен не станете предъявлять эти расписки моему банкиру, прежде чем я сам с вами не рассчитаюсь!
      Грей вальяжно развалился в кресле и свел вместе кончики длинных сильных пальцев:
      – А что, если я предоставлю вам возможность отыграться, сэр?
      – Отыграться?
      – Насколько я понимаю, здесь расписок на тридцать шесть тысяч фунтов. Предлагаю каждому выбрать по одной карте. Двойная ставка – или ничего. У кого карта старше – выигрывает. Согласны?
      – Это же целая прорва денег, сэр, – пробурчал Кромптон, задумчиво грызя ноготь и глядя на пламя свечи.
      – Полноте, сэр! – рассмеялся Грей. – Ведь вы игрок! Подумайте о ставке. Сто тридцать тысяч фунтов могут стать вашими. За одну-единственную карту.
      Кромптон поколебался, но все же согласился. Вытащил шиллинг и кивнул лакею.
      – Только теперь колоду покупаю я, – буркнул толстяк.
      – Как вам угодно, – согласился Грей и поманил рукой Аллегру: – Идите ко мне, мадам, вы принесете удачу!
      Она поспешила приблизиться и положила руку ему на плечо, стараясь вложить в улыбку побольше любви и уверенности. Но ее сердечко ныло от страха. Ставка и в самом деле была непомерно высока. Неизвестно, сможет ли Грей собрать сразу столько денег в случае проигрыша. И что его толкало на такие безрассудства? Но вот Кромптон распечатал колоду и выложил на стол:
      – Вы первый, сэр.
      Ридли твердой рукой вытащил карту и открыл: дама червей. Да еще мило улыбнулся, глянув ей в лицо:
      – Ну вот, я же говорил.
      Кромптон крякнул и потянулся к колоде. Его пальцы шарили в ней, как жирные черви. Но вот наконец он выбрал карту, вытащил ее и прижал к себе. Не сразу ему хватило духа взглянуть, что же попалось. А когда взглянул – ахнул и швырнул карту на стол рубашкой вверх.
      – Будьте вы прокляты, сэр… – вырвалось у него. Немного погодя он глянул на Грея. На оплывшей физиономии не осталось ни кровинки: – Лорд Ридли, если бы мы могли решить наш спор по-джентльменски…
      – Но я не джентльмен, лорд Генри, – холодно отчеканил Грей. – Я – трус из Бэньярд-Холла. Помните? – И он приказал услужливому лакею: – Подай сюда перо и бумагу. Сэр Генри будет писать долговое обязательство.
      Кромптон залопотал, глотая в спешке слова и брызжа слюной:
      – Покорнейше прошу простить меня за те глупые слова, ваша милость! И за сцену в Ладлоу! И за неловкость, и неуважение, выказанное мной вашей леди. Ведь я человек простой. Не губите меня!
      Грей медленно улыбнулся. Аллегре он внезапно напомнил водяную змею в Каролине перед решительным броском.
      – Безусловно, я и об этом подумал. Но все же предпочту проявить снисхождение. – И Ридли кивнул на прежние расписки: – Пожалуй, пока хватит и этого. В качестве свадебного подарка моей супруге.
      – Премного благодарен, сэр, – выпалил Кромптон, тряся жирными щеками.
      – Погодите, – предостерегающе взмахнул пальцем Грей. – Мне понадобится еще кое-что.
      – Только назовите это, сэр, – жалко улыбнулся Кромптон.
      – Лес Бэньярдов, что примыкает к моему поместью.
      – Да вы сошли с ума, сэр! – вскочил на ноги Кромптон. – Я уже заложил там новый особняк!
      – Что ж, придется сровнять его с землей, – презрительно повел бровью Грей.
      – Черт возьми, я не позволю… – Снова побагровев от ярости, толстяк плевался словами: – Я не позволю меня шантажировать! Да лучше занять денег под любые проценты, чтобы выплатить ваши проклятые долги! А землю я не отдам! Она приносит доход! Мой друг, лорд Эллсмер, упокой Господи его душу, продал мне этот лес за год до смерти!
      – А вот и нет, – вкрадчиво возразил Грей, качая головой. – Он подарил его, насколько мне известно. Или вы и в этом не смеете признаваться, Тибериус? Не под этим ли именем знал вас Эллсмер, когда читал ваши тайные послания?
      – Ч-что? – Кромптон без сил плюхнулся обратно в кресло. – У вас… у вас нет доказательств.
      – Увы, Джон Уикхэм оказался крайне беспечен. Он не уничтожил ваши письма и вместе с ними оставил еще кое-какие свидетельства своему сыну, Томасу. Кстати, кроме этого, у меня имеется посмертное признание самого Тома. Пожалуй, если эти бумаги показать Уолполу…
      – Но я понятия не имел о гнусном заговоре Эллсмера до тех пор, пока никого из Бэньярдов не осталось в живых! – чуть не плакал Кромптон. – И я не обязан отвечать за то, что случилось!
      – Но вы же видите: моя жена жива и здорова, и она не будет возражать против фамильного леса в качестве возмещения!
      – Да-да, конечно, – тарахтел Кромптон, – но письма Эллсмера…
      – Я оставлю их у себя. Но даю слово, что уничтожу их в тот же миг, как получу бумаги на владение лесом. Завтра с утра вас навестит мой секретарь. Ну, а теперь что касается этих бумажек. – Он небрежно махнул на громоздившиеся на столе расписки. – Леди Ридли, моя супруга, не прихватила достаточно большого ридикюля, чтобы поместилось все. Снимите-ка свой парик!
      – Черт побери, сэр, это уж слишком!
      – Ваш парик, Тибериус! – грозно ощерился Грей. И с язвительным хохотом добавил: – Теперь видите, какое грязное дело этот шантаж? Даже если шантажировать того, кого зовешь другом!
      Кромптон сорвал с головы парик и швырнул его на стол. Его бритая макушка блестела от пота и была столь же багровой, как и лицо. Сопровождаемый хихиканьем гостей, которые как раз возвращались из столовой, он помчался к дверям. На пороге толстяк обернулся и помахал кулаком:
      – Наглый безмозглый выскочка! Мерзавец без души и сердца! Жена наставила тебе рога с Осборном, а ты и ухом не повел! Чтоб она всегда снилась тебе в кошмарах!
      Грей взревел и рванулся следом, но Ричард удержал его:
      – Черт возьми, Грей, пусть его проваливает! Лучше вспомни, что ты здесь с женой. Она еле на ногах стоит от усталости!
      Аллегра, вся дрожа, бессильно прислонилась к столу. Это оказалось выше ее сил – следить за поединком Кромптона и Ридли, разрываясь между гордостью и страхом, что толстяк обнажит шпагу. Она прошептала:
      – Пожалуйста. Отвези меня домой.
      Ридли глубоко, прерывисто вздохнул и обнял Аллегру за талию. Но пока Ричард собирал расписки в парик, он уже успокоился и даже смущенно улыбнулся:
      – Как глупо с моей стороны – позволить Кромптону говорить такое. Я ведь давно подозревал Осборна и Руфь. А недавно снова восстановил в памяти нашу с ней жизнь. И все подозрительные моменты, в которых непременно участвовал Осборн. Почему-то мне показалось, что если заставить Кромптона заявить это во всеуслышание, больше не удастся скрывать правду от самого себя. – Грей снова вздохнул: – Идем, моя милая Аллегра. Пора домой, в постель.
      Ричард, улыбаясь, протянул другу набитый расписками парик:
      – Я не видел такого представления с тех пор, как ты заставил вице-короля Бенгалии уступить тебе своего призового жеребца! Господь свидетель, я жалею, что этого не видит Питер! – И он хлопнул Грея по спине: – Ну а теперь вези домой свою супругу. Увидимся завтра.
      Чтобы добраться по темным улицам до дома, пришлось пустить впереди кареты слугу с факелом. Аллегра не переставала восхищаться достоинствами сидевшего рядом с ней мужчины. Он восстановил доброе имя Бэньярдов, заставил мерзавца Кромптона заплатить за свои происки, восстановил фамильное имение. И все это не повышая голоса, не прибегая к насилию и оружию.
      – Лорд Ридли, – прошептала она, ласково пожимая ему руку, – ты самый храбрый и щедрый человек на свете!
      – Вы сильно устали, леди Ридли? – с улыбкой спросил он.
      – Устала, но не настолько.
      – Отлично. – И он нежно поцеловал Аллегру. А потом еще раз уже не просто нежно. К тому времени, как карета подкатила к крыльцу Морган-хауса, оба сгорали от страсти. И когда оказалось, что в холле с пачкой бумаг их поджидает Бриггс, Грей не сдержал горестного стона:
      – Ну почему в этом проклятом городе почта работает и днем, и ночью? Что там еще, Бриггс? Нельзя было подождать до утра?
      – Нет, – ответила за слугу Аллегра, всмотревшись в его лицо. – Он трясется как осиновый лист. Что случилось, мистер Бриггс?
      – Это всего лишь… Дальний родственник, кузен. Насколько я понял, сын сестры моего дедушки. Он недавно скончался.
      – Ах, какая жалость, – отозвалась Аллегра. – Он был вам дорог?
      – Я его даже не знал. Но… он оставил мне кое-какие деньги. Проценты от капитала. И поместье в Шотландии. – Управляющий уставился на них в растерянности.
      – Да ведь это же чудесно! – воскликнула она. – И сколько он вам завещал?
      – Он завещал триста фунтов годовых моему старшему брату.
      У Аллегры упало сердце. На триста фунтов в год можно было разве что не помереть с голоду. А поскольку Бриггс – младший брат, на его долю придется еще меньше: на свадьбу не хватит.