Грей охнул и содрогнулся. Все еще задыхаясь, он простонал:
– О Боже! Ты лучше всех на свете! – И с благодарностью стал целовать ее губы и щеки. Но вдруг нахмурился и снова попробовал их на вкус. – Слезы?
– Счастливые слезы, – заверила Аллегра, гладя его по щеке. – Когда я умру и предстану перед Господом, а Он захочет узнать, был ли в моей жизни миг, ради которого я пожертвовала бы спасением души, я назову эту ночь.
– Эта ночь станет всего лишь одной из многих. Обещаю, – хрипло ответил он. – С самого первого дня, когда горничные вымыли твои дивные волосы и ты явилась ко мне в гостиную, я знал, что буду от тебя в восторге. – Тут Грей лукаво улыбнулся и добавил: – А вот ты скоро будешь раздавлена. – Он с неохотой отодвинулся и сел. – Черт возьми, у тебя снова пошла кровь! – И не успела она возразить, как в руках у него оказался тазик.
– Это вовсе ни к чему, – заверила Аллегра, пока Ридли смывал кровь. Ведь он был хозяином, а она – служанкой.
– Это доставляет мне удовольствие.
И она внезапно вспомнила. Заботливо склоненная голова. Ласковые руки.
– Как доставляет удовольствие мистеру Моргану? – прошептала Аллегра.
– Как ты узнала? – вскинулся Грей.
– Я видела тебя однажды. Случайно.
Он со вздохом отодвинул тазик. Похоже, это здорово его смутило.
– Наверное, глупо играть такую роль.
– Но если это дарит тебе хоть немного покоя…
– Покоя мне не дано. – Грей обреченно закрыл глаза рукой. – После всего, что я натворил.
Да что же он натворил?! Боже милостивый, неужели это правда?
– Значит, ты… – от ужаса слова застряли у нее в горле, – …значит, ты ее убил?
– Да, – кивнул Грей. – Я убил ее. А вместе с ней убил и нашего сына. – Его голос прозвучал устало и обреченно.
– Неправда! Леди Дороти сказала, что это была родильная горячка!
– Руфь умоляла меня не драться с Осборном, – покачал головой Ридли. – Она знала его с самого детства. – Он вдруг горько рассмеялся. – Но я был заносчив и упрям. Господи помилуй, ведь я мог замять ссору. Я мог проявить милосердие. Я знал, что им движет зависть. Он завидовал моему богатству. Как раз перед этим Осборн потерял все деньги на Бермудах. – Грей обратил на Аллегру полный боли взор: – Она молила меня на коленях… С огромным животом, в котором носила наше дитя… Боже, Боже! Кто знает, отчего человек избирает тьму вопреки свету? Но он оскорбил меня… моя честь…
– Ох, Грей! – Аллегра не выдержала и обняла его.
– А после того, как я убил Осборна… – Он вырвался из объятий, словно не считал себя достойным их. – Руфь призвала меня, все еще содрогаясь от потуг, и вложила мне в руки моего мертвого сына. Она непременно желала, чтобы я прикоснулся к нему, к этому несчастному малышу. Сказала, что желает воздать мне по заслугам и заставить страдать так же, как страдала она. – От горя у Грея свело судорогой горло, и он умолк, переводя дух.
– И вот, пока я оплакивал своего мертвого ребенка, Руфь, не в силах подняться с пропитанной кровью постели, прокляла меня. И призналась, что сделала это нарочно. Потому что возненавидела меня, и мое имя, и… О Боже! – У него снова перехватило дыхание. – …И мой плод у себя в утробе!
– Нарочно?! Господи Боже, что ты говоришь?
– Я уж не знаю, какое зелье она употребила, чтобы вызвать схватки. Может быть, тебе с твоими познаниями в травах это известно лучше.
Аллегра охнула. Она не верила своим ушам. Хотя, конечно, прекрасно знала, чем должна была воспользоваться Руфь. Вытяжкой из можжевельника, смешанной с травой пролески. Мама втайне от всех не раз пользовалась этим снадобьем сама, чтобы избавиться от порождений гнусного семени сквайра Прингла. Она мрачно взглянула на Грея:
– Но почему же ты тогда твердишь, что убил ее?
– Разве непонятно? Я довел ее до этого. И у нее не оставалось иного способа заставить меня увидеть ее ненависть и ее боль, кроме как уничтожив то, чем я больше всего дорожил. – Он смахнул с глаз упрямые слезы. – Бедная, беспомощная Руфь, она не вынесла горя, которое я ей причинил!
– И под этим предлогом уничтожила плод своего собственного чрева? – все еще недоумевала Аллегра.
– Она нашла сговорчивого аптекаря, который составил ей зелье. Оно не должно было отразиться на ней – только убить ребенка. Но по всей вероятности, состояние ее было таково, что она не заметила, как приняла слишком большую дозу. И отравила и ребенка, и себя. А когда я узнал, было уже поздно. Я все же решился тайно послать за доктором. Но он только взглянул на нее и ушел. – Грей застонал. – И теперь я постоянно слышу ее голос, слышу, как она проклинает меня. И тогда мне начинает казаться, что только джином можно заглушить эти крики.
– И ты никому не рассказывал? Даже самым близким друзьям? Даже когда поползли все эти слухи? И сплетни про убийство? – Как я мог? Ведь только я был этому причиной.
Аллегра понурилась, качая головой, потрясенная как готовностью Грея взять на себя всю вину, так и ужасным поступком Руфи.
– Но это же чудовищно! – воскликнула она.
– Да-да, – кивнул он. – И я никогда себе не прощу.
– Нет! Это она – чудовище!
– Ты рехнулась? – возмутился Ридли. – Это я ее довел. Такую милую, такую безобидную женщину. Руфь же была святая! А я разбил ей сердце.
И Аллегра вдруг почувствовала смертельную ненависть к этой мертвой женщине, которая разрушила Грею жизнь. Правда, такая ненависть весьма сродни тривиальной ревности, но эту глупую мысль Аллегра тут же отбросила. Разве нормальная женщина станет убивать свое чадо только ради того, чтобы насолить супругу? И она взмолилась:
– Грей, постарайся избавиться от размышлений о том, кто и в чем виноват. Сколько можно себя тиранить? Прошлое не вернешь.
– Это я, я один виноват! – Он испуганно замахал руками, словно желая отогнать прочь ее рассуждения. – А Господь проклял меня за жестокость и сделал жалким трусом.
– Твоя вина?! Ты что же, сам влил ей в рот эту гадость? Грей, пойми, каждый из нас волен поступать по своему разумению. И она сама выбрала способ мести. Это был ее ужасный, досконально продуманный поступок. Почему ты не хочешь понять? Да, это верно, ее выбор не назовешь мудрым. Но она сама захотела убить собственное дитя, не спросясь тебя. О мертвых не принято говорить плохо, но… Да простит меня Господь, но я бы никогда не решилась на такую жестокость. А она решилась. И теперь ее ненависть просочилась даже из могилы, чтобы превратить твою жизнь в беспросветный хаос.
– Да что ты в этом понимаешь? – рявкнул Грей, тряхнув ее за плечи.
– Я понимаю, потому что твое горе пронзает мне сердце болью. Прости себя, Грей. А она пусть покоится с миром.
– Но я не имею права. Пустое ничтожество – вот как она меня назвала. И так оно и есть. Как я могу мечтать обрести покой?
– Послушай меня, Грей Ридли! – Аллегра неистово заколотила кулачками по его гулкой груди. – Как ты смеешь обзывать себя ничтожеством? Джагат Рам готов пожертвовать за тебя жизнью. Настоятель в храме при богадельне зовет тебя ангелом милосердия. Даже мистер Бриггс по-своему любит тебя. А что касается меня… До сих пор в моем сердце не оставалось места ничему, кроме жажды мести. Но ты ворвался в мою жизнь, в самую мою душу, и заставил полюбить тебя.
– Что? – опешил он.
Аллегра вовсе не собиралась ему признаваться. Зная, что разлука неизбежна, это было бы слишком жестоко. Но теперь она была готова на все, чтобы исцелить его душевный недуг.
– Я видела тебя в самой худшей ипостаси и все равно знала, что передо мной хороший человек. Потому что ты и есть хороший человек. Прими же наконец мою любовь и позволь ей стать бальзамом для души. Оставь в покое прошлое, возрадуйся жизни и свету! Отринь пьяное забытье, от которого ты становишься жестоким, и пусть милосердный мистер Морган владеет твоим сердцем безраздельно! Обещай мне, что сделаешь это!
– Ты любишь меня? – Грей все еще не пришел в себя от удивления.
Она кивнула и прошептала, не в силах удержаться от слез:
– Обещаешь?
Он крепко обнял ее, губами собрал слезы с ресниц и счастливо рассмеялся:
– Разрешаю всякий раз укорять меня взглядом твоих удивительных грустных глаз, если я снова начну превращаться в чудовище! – Грей заставил ее улечься и лег рядом сам: – Иди сюда, моя милая. Позволь мне заснуть, сжимая тебя в объятиях. И проснуться, любуясь твоей чудесной улыбкой. – С глубоким довольным вздохом он укрыл одеялом их обоих и прошептал: – Наверное, мне приснишься ты…
– А мне будет сниться эта ночь. – Ее вздох был полон боли и печали. – Только она.
– Так торжественно? Но ведь нам предстоит еще немало таких ночей!
– Да, конечно. – Кажется, сейчас ее сердце разорвется от горя. Аллегра страстно приникла к нему, горячо поцеловала его в губы и опустила голову на самое волшебное изголовье – его грудь. Она вслушивалась, как во сне выравнивается ритм его сердца, и следила, как вздымается с каждым вздохом широкая грудь. Еще раз насладилась сознанием того, что лежит в объятиях любимого человека.
Но вот наконец Аллегра нашла в себе силы потихоньку выскользнуть из его рук и встать на пол. Ей пришлось поскорее отвернуться: невозможно было смотреть на спящего Грея и оставаться равнодушной. Одного неосторожного взора сейчас было достаточно, чтобы ее решимость развеялась, а клятвы пошли прахом. На цыпочках пробравшись в кабинет, беглянка торопливо оделась, сняла со стены облюбованный кинжал и спрятала за корсет.
Она уже стояла на пороге, когда ее взгляд приковал небольшой письменный стол Ридли в самом углу. Аллегра спорила сама с собой, стоит ли писать ему на прощание. И чем больше спорила, тем более честным казалось ей оставить Грею письмо. Ведь она не надеялась, что им суждено свидеться вновь. Кто знает, куда занесет ее погоня за Уикхэмом. А если она догонит его и исполнит долг, то последним для нее станет путь на виселицу. Но уйти, не попрощавшись с Греем, было выше ее сил.
И Аллегра излила свое сердце на бумаге, заверяя, что будет любить его вечно, и моля простить самого себя и снова обрести счастье. Слезы лились в три ручья, падали на бумагу и чуть не смыли кое-какие слова. Но вот письмо было посыпано песком, сложено и запечатано воском. Повинуясь приличиям, девушка надписала его: «Лорду Ридли», хотя сердце кричало: «Грею, моему любимому».
Обмирая от горя, она неловко двинулась по темному коридору к себе в комнату. Только теперь Аллегра сообразила, что так и унесла с собой письмо. Возвращаться в кабинет было глупо. Если всю ночь слоняться туда-сюда по дому, рано или поздно кто-то наверняка ее обнаружит.
И беглянка решила оставить письмо здесь же, на стуле. Горничные найдут его и передадут хозяину. Она потуже завязала тесемки шляпы, повесила на руку узел с вещами и подхватила кастрюлю с мясом.
Наркотик подействовал на собак моментально. И Аллегра поспешила покинуть поместье. Прежде чем скрыться в темноте аллеи, ведущей к воротам, она обернулась в последний раз. В глазах стояли слезы, и оттого свет канделябра в кабинете у Грея расплывался неясным пятном. Ее сердце сжалось от мучительной боли. Свечи скоро совсем оплывут и затрещат, догорая. Проснется ли он, увидит ли, что ее нет?
– Спи спокойно, любимый, – прошептала девушка. – Господь свидетель, я любила бы тебя вечно, если бы имела на это право.
Набрав побольше воздуха в грудь, Аллегра решительно повернулась. Если уж ей суждено отнять у кого-то жизнь в Лондоне, она будет молиться, чтобы ей удалось вернуть к жизни хозяина Бэньярд-Холла. Жизнь за жизнь. Это хоть немного утешит ее разбитое сердечко.
Глава 14
Ему не хотелось открывать глаза.
Грей Ридли лежал в кровати и улыбался. Его тело слегка затекло, но он боялся потянуться, чтобы не разбудить ее. Он решил дождаться, пока желание взглянуть на ее милое лицо станет нестерпимым, и только тогда открыть глаза. А пока его вполне устраивало это состояние полусна-полуяви: Грея словно несло на зыбких волнах памяти о минувшей ночи.
Доводилось ли ему прежде ощущать такое блаженство в объятиях женщин? Вся эта череда шлюх и служанок в тавернах, все мимолетные связи с легкодоступными дамами при дворе являлись не более чем временным облегчением от боли отчаяния, от чувства собственного бессилия и отверженности.
Даже с Руфью ему не было так хорошо. Она казалась необычайно нежной и хрупкой. И он все время опасался, что причинит ей боль, если не будет сдерживаться и следить за собой. И конечно, от этого любил ее еще больше – за трогательную беспомощность и уязвимость. Женщинам, похожим на Руфь, совершенно необходимо быть окруженными постоянной заботой сильных, уверенных мужчин, готовых выполнить любое их желание. И такие отношения представлялись Грею единственно возможными и правильными: он не позволит и волосу упасть с головы своей любимой, а взамен она одарит его доверием и преданностью.
Но Аллегра ошеломила его своей неистовой страстью… Да он уже и не смог бы представить себе ее вялой, апатичной в постели… такой, какой была когда-то Руфь… как не смог бы представить Руфь, ласкавшую его так, как ласкала Аллегра… Руфь, целовавшую его жадно, как Аллегра… стонавшую и кричавшую от наслаждения, как Аллегра… Но благодаря этому нынче утром Грей чувствовал себя мужчиной – полузабытое ощущение за те полтора года, что прошли со смерти Руфи.
Мужчина? Тут его лицо снова расплылось в самодовольной улыбке. Черт побери, он не просто мужчина! Он исполин!
Ну что за удивительная девчонка ему попалась – такая дерзкая и страстная! Да к тому же невинная девственница! От одной только мысли о том, какие уроки он сможет ей преподать и какое от этого оба получат удовольствие, по жилам у Грея растекался жидкий огонь.
Он еще полежал немного, смакуя свои грезы наяву, пока понял, что ведет себя как дурак. Его возбуждение нарастало как снежная лавина, и вот он уже ничего не в состоянии поделать с разбуженными желаниями. Именно так: подумать о ней значило тут же захотеть ее. Захотеть отчаянно.
Должно быть, стоит наконец-то открыть глаза. И посмотреть на часы на каминной полке. Еще довольно рано, наверное, Аллегра не откажется провести в его постели хотя бы полчаса. Он осторожно повернул голову и ошеломленно распахнул глаза.
В следующую секунду Грей резко сел и выругался. Проклятие, ее рядом не было! И где ее черти носят?! Его охватило разочарование, смешанное с необъяснимым гневом. Да как она посмела удрать из его постели?! Разве он разрешал ей уйти?! Неужели одной ночи, по ее мнению, достаточно, чтобы позволять себе подобные вольности?!
Тут Грей покачал головой и рассмеялся над собственной глупостью. Солнце уже давно светило вовсю – никак не меньше восьми часов утра! То есть намного позже, чем ему казалось. С минуты на минуту Рам принесет ему завтрак. А Аллегра также имеет в этом доме определенные обязанности. И чувство собственного достоинства. Вряд ли стоит обвинять ее в скрытности. Местные сплетницы беспощадны к таким, как она. Не говоря уже про жирную гарпию, миссис Ратледж, которой бедная девушка как бельмо на глазу.
Грей встал с кровати, подобрал с пола ночную рубашку, надел ее, накинул поверх халат и сунул ноги в домашние туфли. Причесал волосы и стянул их лентой на затылке. А потом беспомощно поглядел на развороченную постель. Ну что ж, по крайней мере хозяин этого ложа будет иметь приличный вид.
И все это время с его губ не сходила рассеянная улыбка. Что же такого особенного в этой Аллегре, что тронуло его сердце? Ведь дело тут не только в темпераменте. Скорее Грея приворожила сила ее духа. Она побудила Грея на откровенность прошлой ночью. Он выложил ей все как на духу. Даже Рам не был посвящен в столь интимные детали его переживаний. И. по логике вещей теперь, при свете утра, Ридли должен был сожалеть о своей невольной несдержанности. А вместо этого на душе было легко и свободно – можно подумать, что тайна ужасного поступка Руфи лежала камнем у него на душе, подобно тяжкому преступлению.
Почему он доверился Аллегре? Почему рыдал, как мальчишка, и снова ощутил боль и страсть – чувства, которые давно считал для себя невозможными? И все благодаря Аллегре. Как будто теплом своей души она согрела онемевшее сердце Грея и вернула его к жизни.
Он подошел к окну и залюбовался освещенными солнцем лужайками в саду. Утро обещало быть чудесным. Вот уже и первое сентября. Кусты малины горят на солнце поздними ягодами, а отъевшиеся за лето овцы лениво бродят по зеленым пастбищам. И как же Грей проведет этот великолепный день? Ясно, что ему не хватит терпения, чтобы дождаться ночи. Пожалуй, следует за ней послать. Придумать какое-нибудь дело – к примеру, спросить совета у аптекаря в Ньютоне – и под этим предлогом укатить на целый день вдвоем в карете. Ридли довольно хмыкнул. Ему не приходилось отдаваться любви в карете еще со времен службы в армии.
А потом он купит ей платье. Так хочется посмотреть на нее в красивом, изящном, подходящем ее дивному облику наряде. У платья будет низкий вырез, но при этом достаточно приличный, чтобы скрыть ту очаровательную родинку как раз над соском. Она, подобно маленькому полумесяцу, едва выделялась бледным пятном па ее матовой коже. Насчет этой родинки Грей был настроен весьма решительно: она его и только его, и никому он не позволит на нее любоваться.
Впрочем, коли на то пошло, то же самое он испытывал вообще по отношению к этой девушке. И теперь разрывался между желанием уничтожить злополучный договор, что казалось единственно правильным и справедливым, и приковать ее к себе навеки. Ведь Аллегра кинется в Лондон, как только получит свободу. В этом он не сомневался. И тем сильнее хотел оставить ее здесь – не только ради себя. Но и ради того, чтобы помешать ей преследовать Эллсмера и тем самым наверняка погубить свою жизнь. Может быть, теперь, когда они стали любовниками, Грею удастся ее уговорить? И заставить рассказать правду об источнике столь ужасной ненависти? Уж если она не побоялась признаться, что любит его, вряд ли ей хватит духу держать это в секрете. Грей удивленно покачал головой. Любит. Ну кто бы мог подумать, что какая-нибудь женщина сочтет его достойным любви? От этого его снова затопила волна удовлетворения и благодарности за столь безоглядное доверие. За этот бесценный дар. И бескорыстный – ведь он не сможет ответить тем же, его сердце просто не способно полюбить вновь. Но с другой стороны, рядом с этим милым созданием…
– Черт побери! – выругался виконт. Ну и олух же он! Или в последнее время женщинам сплошь и рядом удавалось вызвать в нем такой всплеск страсти, что он начинал думать о любви? Его мысли прервал громкий стук.
– Доброе утро, сэр Грейстон. – На пороге стоял Рам. Он держал поднос с завтраком и неизменной бутылкой джина. Грей довольно улыбнулся. Нынче утром у него проснулся волчий аппетит.
– Я позавтракаю в гостиной, – промолвил он. После этой ночи спальня казалась слишком личным, интимным местом, чтобы впускать туда слуг.
Ридли перешел в гостиную, сел в удобное глубокое кресло и похлопал по низенькому столику рядом:
– Ставь сюда свой поднос, Рам, и налей горячего шоколаду. А потом ступай к миссис Ратледж и скажи, что я желаю, чтобы мне прислуживала Аллегра.
– Шоколад? – растерялся Рам.
– Шоколад. И на обратном пути прихвати парочку бутербродов, да потолще. Я умираю с голоду. – «И сияю, как идиот», – подумал он, тщетно стараясь подавить все ту же рассеянную улыбку. Впрочем, довольно смешно пытаться что-то утаить от Рама. Интересно, как скоро его слуга догадается о том, что случилось ночью. Равно как и прочая челядь, если уж на то пошло.
Следом за Рамом в гостиную вошел Бриггс. Он казался встревоженным и растерянным.
– Прошу извинить, что побеспокоил вас так рано, милорд. Однако я счел за благо предупредить, что вам следует взять с собой кого-то из слуг, если соберетесь кататься по парку.
– Что за чертовщину ты несешь, Бриггс? – нетерпеливо перебил Ридли. – Как ты сам отлично видишь, я абсолютно трезв. И не собираюсь падать с лошади. – В ожидании неизбежной вспышки Бриггс болезненно сморщился, и Грей вспомнил слова Аллегры. – Ты беспокоишься за мою безопасность? – как можно сдержаннее спросил он.
– Да, милорд. Этим утром Эндрю обнаружил, что кто-то усыпил собак. Псы дрыхнут, как котята. Наверное, в парк проникли бродяги. Садовники прочесывают лес, а Эндрю проверяет, не случилось ли браконьерства.
– А что с лошадьми? – насупился Ридли.
– Живы и здоровы. И все до одной в своих денниках.
– Особняк?
– Не похоже, что кому-то удалось пробраться в дом. Если они все еще здесь, то прячутся в лесу.
– Но что за дьявол помог им проникнуть в парк? Неисправна ограда?
– Не далее как в июне я лично проверил каждый дюйм, – качнул головой Бриггс. – И с тех пор кто-то из садовников осматривает ее каждую неделю.
– Так как же бродяги пробрались внутрь?
С порога раздался неприятный голос миссис Ратледж.
– А бродяг-то и не было, ваша милость, – злорадно проворковала она. – Были не «они», была «она». А насчет «как» – наверняка Хэмфри ночью не оказалось на месте. Он бегает из сторожки к своей шлюхе. И тем самым предоставил возможность скрыться этой твари.
– Скрыться? – переспросил Грей, похолодев от испуга. – Какой еще твари?
– Да Аллегре, какой же еще? – с триумфом пропела миссис Ратледж. – Я сама пошла разбудить девчонку утром, когда повар сказал, что ее не было за завтраком. А у нее пусто. И вещей ее тоже нет. Я послала Верити сначала проверить в буфетной, а уж потом посмела тревожить вашу милость известием о том, что она сбежала. И вот только сию минуту услышала про собак И про выходки Хэмфри, из-за которых она смогла скрыться. – С ехидной ухмылкой она обратилась к Бриггсу: – А ведь Хэмфри находится под вашим началом, мистер Бриггс!
Грей вскочил, гневно уставился на миссис Ратледж и рявкнул, грохнув кулаком по каминной полке:
– А за то, что девка сбежала, ответишь ты!
– Я свои обязанности знаю точно, ваша милость. – Толстая нижняя губа миссис Ратледж обиженно задрожала. – И коли девчонке приспичило сбежать, ее никто не удержит. Но я уже послала лакеев перевернуть вверх дном весь особняк на случай, если паршивка что-нибудь стащила.
Грей смачно выругался. Конечно, старая ведьма права. У служанки есть право покинуть хозяина. И если ее при этом не уличат в воровстве, бегство не будет считаться преступлением, несмотря на подписанный ими договор. И Грей поспешил отослать экономку:
– Ступай займись делом.
– Баба с возу – кобыле легче, вот что я скажу, – пыхтела та, приседая в реверансах и пятясь к двери. – Подумаешь, мисс Недотрога! – Она скрылась в коридоре, прежде чем Ридли успел взорваться. Пришлось Бриггсу принимать удар на себя.
– Чума тебя забери! Разве ты получаешь деньги за то, чтобы хлопать ушами?! Что за бестолковых лентяев ты нанял на службу? Я желаю, чтобы Хэмфри уволили сию же минуту!
– С превеликим удовольствием, милорд. – Он нерешительно прокашлялся, прежде чем спросить: – С вашего позволения, я прикажу садовникам прекратить поиски? Похоже, девушка заранее все предусмотрела. Тот, кто позаботился даже усыпить собак, вряд ли допустит какую-то оплошность, чтобы быть пойманным. Остается лишь вопрос о вашем договоре… Вы собираетесь на него ссылаться? Тогда власти могли бы арестовать ее за побег.
Договор, чертов договор. При мысли о нем сердце Грея болезненно сжалось. Они были близки дважды. Может быть, по ее счету выходило аккурат по шесть месяцев за один раз? Не он ли предложил взглянуть на события этой ночи с точки зрения бизнеса? Так что же удивляться, если маленькая плутовка продолжила в том же духе?
– Разорви ее контракт, Бриггс! – с дикой яростью выпалил Ридли. – Она выкупила свой долг прошлой ночью!
– Выкупила? – не поверил своим ушам Бриггс.
– Ты что, не слышал? – вскричал Грей. – Я ее отпустил!
– А она была просто превосходной буфетчицей, – вздохнул управляющий. – И к тому же весьма рассудительной, несмотря на молодость. Жаль терять такую служанку.
– Ну вот и порыдай, коль тебе жалко. А мне нет. – И с чего Бриггс корчит рожу, как будто утратил задушевного друга? Такая наглая, взбалмошная негодяйка не заслуживает ничьих сожалений, а уж тем более его! Грей плюхнулся обратно в кресло и взялся за шоколад. Пусть Бриггс полюбуется, пусть увидит, что ему наплевать!
– Прошу прощения, ваша милость, – из гардеробной появился озабоченный Джагат Рам. – Тот кинжал… от Бехарского набоба… украшенный рубинами…
– Да, да! – выпалил Ридли. Неужели его так и не оставят в покое нынче утром?! – Знаю я этот кинжал. И что с ним случилось?
– Он пропал, сэр Грейстон. Вчера вечером, когда я стелил вам постель, он был на месте. Я всегда обращаю внимание на вашу коллекцию, когда прохожу через гардеробную.
Черт бы ее побрал! Мало ей простого предательства, нужно было еще и обокрасть хозяина! Он пробормотал:
– За те рубины можно получить королевский выкуп!
– С вашего позволения, сэр, – со скорбной миной предложил Бриггс, – я уведомлю власти, чтобы ее арестовали как воровку. Это не должно остаться безнаказанным. По крайней мере пусть хотя бы вернет клинок. – И он озабоченно нахмурился. – Наверное, оттого она так поспешно скрылась. Вот уж никогда бы не подумал, что она на такое способна.
– Она способна даже на убийство, или ты успел забыть? Но пусть себе бежит. Я даже рад, что избавился от мерзавки. И если это будет стоить мне кинжала… – Он небрежно дернул плечом в ответ на протесты Бриггса. – Держу пари, она уже на полпути к Лондону. Собирается убить лорда Эллсмера. Если бы я знал, где его искать, постарался бы предупредить. А-а-ах, черт возьми! – взревел Грей, потрясая кулаками от бессильной ярости.
– Какое мне до этого дело? Если ей так приспичило его прикончить…
– Как прикажете, милорд, – поклонился Бриггс.
– А теперь убирайтесь. Оба. Я позвоню тебе, когда соберусь одеваться, Рам.
Он проследил, как слуги вышли из гостиной, а потом сгреб чашку с блюдцем и швырнул в холодный камин. Темный, густой шоколад закапал с чугунной решетки. Черт бы ее побрал! Ложь! Все оказалось ложью! Вся душевная чуткость и тепло, выманившие из тайников души все его секреты, все слова любви, весь пламень невинных очей… Ложь, одна ложь… А ее страсть? Она также была притворной? Всего лишь частью выкупа за свободу?
Ха! Теперь он не только трус из Бэньярд-Холла! Теперь он еще и болван из Бэньярд-Холла! Он так низко пал в собственных глазах, что первая попавшаяся вертихвостка запросто сыграла на уязвленной гордости, заставив его поверить, будто и впрямь неравнодушна к его милости. Ей нужно было любым путем заполучить свободу – вот и все!
Грей потянулся к бутылке с джином. Жгучая влага опалила горло и рот. И все равно не смогла выжечь сладость ее поцелуев. Как бы ни торопился Ридли осушить до дна бутылку, ее содержимое не позволило забыться настолько, чтобы изгнать из памяти ее лицо.
Он с грохотом опустил наполовину пустую бутылку на стол и зарыдал, спрятав лицо в ладонях.
Грей Ридли поднял повыше свечу, разглядывая темно-зеленую обивку на стене над главной лестницей. И сердито покачал головой. На редкость отвратительный цвет. И с какой стати было въезжать в Бэньярд-Холл, не поменяв обстановку? Ведь ясно, что у старого барона Эллсмера не хватило ни денег, ни вкуса, чтобы должным образом использовать оригинальную планировку этого изысканного особняка. Странно, но до сих пор ему было на это наплевать.
Может быть, Рам не так уж не прав, когда твердит, что к нему возвращается душевное равновесие? Что он срывает с себя тенета тьмы, чуть не поглотившей его душу? Вот потому-то и замечает теперь вещи, на которые не обращал внимания год назад, переезжая сюда.
Ридли горько рассмеялся. Нет, скорее его внутреннее неприятие Бэньярд-Холла все сильнее дает о себе знать. Раньше особняк не казался ему тюрьмой, пока… пока не исчезла та, что освещала одним своим присутствием унылые комнаты. Наверное, оттого ему так бросается в глаза их убожество.
Со вздохом Грей потащился вниз по темной лестнице, прикрывая ладонью свечу. Он пересек гулкий холл, открыл еще одну дверь и по черной лестнице спустился в цокольный этаж. На кухне царила тишина. Помещения для слуг были погружены во тьму. И комната миссис Ратледж тоже. Только из-под дверей кабинета Бриггса сочился свет. Ридли удивленно покачал головой. Вот кто готов сгореть на работе!
И он снова вздохнул. Прошла почти неделя после ее бегства. Еще немного – и он рехнется окончательно. Он мог придираться к слугам, как прежде. Мог делать вид, что ему на все наплевать, упиваться до бесчувствия и молиться о том, чтобы сон его не посещали видения. Все, все, как прежде.
И тем не менее все стало иным. Грей до седьмого пота трудился в богадельне – и не смог обрести покоя. Он велел привести к себе шлюху, чтобы забыться в ее объятиях, и в конце концов прогнал, не в силах преодолеть отвращение. Как никогда прежде, Ридли прислушивался к перешептываниям у себя за спиной, желая знать, догадались ли слуги, что Аллегра обвела их хозяина вокруг пальца.
А три дня назад Грей отказался от джина. Как ни странно, алкоголь перестал на него действовать. Он больше не нес забвения, он только распалял бессильный гнев. Этот гнев лишал его желания искать утешения в джине и бесследно разрушил броню равнодушия, служившую убежищем. Его захватил безжалостный вихрь и превратил былое онемение в непрерывную, не дававшую покоя боль. А за гранью этой боли скалилась пустота, ничто.
Грей распахнул дверь в буфетную. Маленькая негодяйка умела составить снадобье от всякой хвори. Кучер вылечился от камней, повар – от бессонницы, а начинавшаяся среди слуг эпидемия лихорадки была задавлена в самом зародыше. Может быть, и Грею посчастливится отыскать среди ее банок и склянок успокоительное для своего гнева.
