Спросите Ривса (№1) - Ее властелин и повелитель

Она опустила руки, но ее поза демонстрировала крайнее раздражение.

– Я пришла не для того, чтобы обмениваться любезностями с вашим первым помощником или обсуждать пушечное мясо.

– Залп. Пушечный залп.

– Называйте это как хотите.

– Мадам, я уже говорил и повторяю снова: это не моя проблема. Закройте эту проклятую калитку. И покрепче. И все будет в порядке.

Она топнула ногой, причем ее сапожок угодил в лужу, забрызгав грязью изумрудно-зеленые юбки, едва видневшиеся из-под мешковатого голубого плаща.

– Капитан, калитка была закрыта. Крепко.

– Значит, моя овца прыгает в ваш огород через забор?

– Да. Белая с черной мордой.

Тристан оглянулся через плечо:

– Стивенс, у меня есть белая овца с черной мордой?

Стивенс, наморщив лоб, почесал подбородок.

– Гм-м... Похоже, я недавно видел одну такую.

– Может ли именно эта овца перепрыгнуть через забор такой высоты, как тот, которым обнесен огород миссис Тистлуэйт?

– Нет, клянусь могилой Питера, погибшего в море, – воскликнул первый помощник и чуть не расхохотался, представив себе такую картину.

Она нахмурилась, но не успела ничего сказать. А Тристан продолжил:

– Стивенс, может ли овца летать?

Стивенс фыркнул.

– Но может быть, овцы умеют ползать? Может ли овца проползти под калиткой?

– Конечно, нет! Они слишком толстые. Овца даже в открытую калитку протискивается с трудом.

Полные губы миссис Тистлуэйт сложились в сердитую гримасу.

– Капитан, не знаю, как ваша овца умудряется пробираться через мой забор, но она это делает. А потом она отправляется прямиком на грядку с пряной зеленью и ощипывает ее дочиста.

– Стивенс?

– Да, капитан.

– У нас есть огород?

Стивенс огляделся вокруг и поморгал.

– Да. Вы стоите как раз в его центре.

Тристан затянулся трубкой и окинул взглядом траву по обе стороны тропинки.

– Это пряная зелень?

– Да. В том числе и она.

– Скажи, наши овцы пробираются через забор, чтобы есть эту зелень?

– Нет, капитан. Не припомню, чтобы такое случалось.

– Гм-м. – Тристан заметил, как лицо вдовушки заливается краской. Возможно, ему нравилось дразнить ее именно потому, что она казалась такой безупречной с этой своей строгой прической, в плаще, застегнутом по горло, с решительно стиснутыми губками, которые так и напрашивались на то, чтобы их попробовали на вкус.

Он поймал себя на том, что пристально смотрит на ее рот. Нижняя губа, более полная, чем верхняя, была нежно округлена. Интересно, такая ли она чувственная, как выглядит, и как бы она отреагировала, если бы он ее поцеловал?

Потрясенный направлением, которое приняли его мысли, Тристан заставил себя вернуться к действительности.

– Миссис Тистлуэйт, овцы не перепрыгивают через надежные заборы, они не проползают под закрытыми калитками и не взлетают в воздух, чтобы приземлиться посередине огорода. У меня самого имеется огород, но овцы никогда на него не покушаются, поэтому я считаю, что для ваших претензий нет никаких оснований. Вам придется решать овечий вопрос своими силами.

– Капитан, – ледяным тоном сказала миссис Тистлуэйт, – я вижу, что, явившись сюда, зря потратила время.

– Вы не только зря потратили время, но еще сделали себя нежеланной гостьей. Если вы будете продолжать надоедать мне, я научу своих собак каждое утро загонять всех этих глупых овец на вашу территорию. Тогда у вас и впрямь появятся основания для жалоб.

– Ушам своим не верю! Да как вы смеете? – Она расправила плечи, глаза ее засверкали. – Вы, сэр, не джентльмен.

«Не джентльмен». Эти слова так и вспыхнули в его мозгу. Его отец был джентльменом.

– Я никогда не желал быть джентльменом. Не желаю сейчас. И не пожелаю в дальнейшем. Судя по моему опыту, с джентльменами не стоит знаться.

– Сомневаюсь, что вы знали многих джентльменов.

– Больше, чем хотелось бы, – грубо обрезал он, начиная злиться. – А как насчет вас? Если я не джентльмен, то вы-то разве леди? Вы непристойно ведете себя, являясь к одинокому мужчине без сопровождения. Что-то не вижу с вами дуэньи!

Глаза ее чуть затуманились... уж не обидел ли он ее? Тристан немедленно пожалел о своих необдуманных словах, ведь он хотел лишь сделать выпад, а не ранить. Но он не успел ничего сказать, потому что она повернулась и пошла прочь. Она стала торопливо спускаться по тропинке, направляясь к калитке и далее – к спасительному укрытию под крышей своего дома.

Первый помощник смотрел ей вслед.

– Темпераментная женщина. Словно штормовое море. И такая же непредсказуемая.

В его словах чувствовалось восхищение. Тристан и сам не мог не восхититься силой духа, проявленной молодой леди. И ее губами... так мило изогнутыми и такими пухленькими.

– Интересно, какая она под складками этого вечно окутывающего ее мешковатого плаща? Может, она толстуха?

Он не заметил бы, что произнес эти слова вслух, если бы Стивенс не покачал головой.

– Опомнитесь, капитан! Ничуть она не толстая! Фигурка у нее аккуратненькая, но все, что нужно, при ней, как и положено настоящей женщине. Все в ажуре. Сказать по правде, она... – Поймав удивленный взгляд Тристана, Стивенс покраснел до корней волос.

– Когда это ты видел миссис Тистлуэйт без плаща? Лично я никогда не видел ее без этой проклятой хламиды.

– Это было тогда, когда вы попросили меня привести доктора для мистера Теруэлла. Доктор в это время находился в доме вдовы.

Пропади он пропадом этот доктор. Однако... интересно было бы узнать, почему она так остро прореагировала на его поддразнивание. Она как-то сразу сникла, словно ветер упал и перестал надувать паруса. Он озадаченно нахмурил лоб. Эту загадку следовало разгадать.

– Капитан? – неожиданно окликнул его Стивенс, смотревший с края утеса вниз на дорогу из деревни, которая вилась по склону холма.

– Да? – с рассеянным видом откликнулся Тристан. Его мысли все еще были заняты миловидной вдовушкой и ее тайнами.

– Вам лучше подойти сюда и взглянуть самому. Тристан вздохнул и заковылял к первому помощнику, остановившись по дороге, чтобы выбить о камень трубку.

– Ну, в чем дело?

– Видите, сэр? Два экипажа и три фургона, битком набитые людьми и пожитками, поднимаются по дороге сюда.

Тристан нахмурился еще сильнее. Кому, интересно, придет в голову приезжать к нему с визитом в такой день, как сегодня? И кто вообще может явиться с визитом с подобным антуражем? Первый экипаж был запряжен шестеркой великолепных лошадей, с трудом одолевающих извилистую дорогу, ведущую на утес. Он заметил, что к роскошному экипажу был приторочен ремнями солидный багаж в виде многочисленных сундуков и чемоданов. Пока Тристан размышлял, кому бы мог принадлежать этот громоздкий экипаж, он увидел чуть блеснувший под затянутым тучами небом гербовый щит на боку экипажа.

У Тристана кровь застыла в жилах. Он знал единственного человека, который обладал такими великолепными экипажами и лошадьми. Единственного человека, который мог приехать, не сообщая заблаговременно о своем прибытии, и привезти с собой целую толпу слуг, которые удовлетворяли бы все его желания и прихоти. Однако ожидать приезда именно этого человека можно было меньше всего.

Или все-таки можно было ожидать этого? Тристан, сердце которого отбивало бешеный ритм, выпрямился и повернул назад к дому.

– Кто бы это ни был, им потребуется еще час, а то и более, чтобы пришвартоваться к берегу. У нас достаточно времени, чтобы подкрепиться чем-нибудь существенным по случаю холодной погоды.

Стивенс улыбнулся щербатым ртом.

– Пинту нашего излюбленного?

– Или две, – сказал Тристан, ускоряя шаг, насколько позволяла ему хромота. Нога от холода разболелась еще сильнее. Кто бы ни приехал к нему с визитом, ему будет оказано то же гостеприимство, что и любому другому, – то есть никакого гостеприимства он не дождется.

Ему не нужны были люди, кроме тех, кого море уже выбросило на его берег. Тех, кого он понимал. Тех, кому он был готов помочь. Что касается всех остальных, то ему хотелось лишь, чтобы его оставили в покое.

Он надеялся, что пассажир экипажа не ожидает от него гостеприимства, потому что он его не получит, будь он хоть трижды герцогом. Только не от Тристана. Ни за что.

Глава 3

Ваш долг позаботиться о том, чтобы хозяин и все, что его окружает, выглядели самым наилучшим образом перед людьми, равными ему по положению. Хороший дворецкий не успокоится, пока каждая ложечка не окажется на своем месте, пока столовое белье не будет выглажено и накрахмалено, полы не будут натерты до блеска, а бренди разлито по бокалам. Упорство и труд все перетрут.

Ричард Роберт Ривс. Искусство быть образцовым дворецким

Пруденс отправилась домой, громко топая сапожками по каменистой тропинке. Что он за человек! Невыносимый, грубый, наглый, возмутительный и еще того хуже. А она ведь всего лишь попросила его держать своих глупых овец на собственной территории. Почему бы ему просто не выполнить ее маленькую просьбу?

Но он отнесся к ее просьбе с полным безразличием. Возможно, он не смеялся над ней, когда сказал, что держать овец в загоне по закону не требуется. Это, конечно, было крайне глупо. Жизнь в деревне многому ее научила. В том числе она узнала, например, о несовершенстве некоторых законов.

Она свернула на дорожку, ведущую через огород, и сразу же почувствовала аромат мяты в свежем воздухе. Ветер танцевал вокруг, шурша опавшей листвой.

Пруденс подошла к входной двери. Выкрашенная в красный цвет, она соответствовала ее настроению. Сердито нахмурясь, она взялась за холодную бронзовую ручку и решительно повернула ее. Дверь со скрипом распахнулась. Она переступила порог, а ветер с силой захлопнул дверь за ее спиной. Резкий звук эхом отозвался во всем доме.

– Пруденс? – окликнула ее мать, выходя из гостиной и встревоженно глядя на нее кроткими зелеными глазами. Ее мягкие каштановые волосы были лишь немного тронуты сединой на висках. – Пруденс! Почему ты так сильно хлопнула дверью?

Пруденс развязала ленты шляпки и положила ее на столик под вешалкой, на которую повесила шарф.

– Дверь захлопнул ветер. Надеюсь, это тебя не испугало?

У матери явно отлегло от сердца. Она разгладила юбки и улыбнулась.

– Нет, что ты! Я просто подумала, что ты чем-то взволнована.

– Я? Взволнована? Что за странная мысль!

Нельзя сказать, что ей совсем не хотелось хлопнуть дверью, – ей этого очень хотелось. Но в ответ на наглое поведение капитана такой примитивной выходки было мало. Здесь требовалось что-нибудь более продуманное и хитрое.

Какой-нибудь грандиозный план, который заставил бы его поежиться. Представив себе эту заманчивую картину, Пруденс несколько успокоилась, повесила на вешалку поверх шарфа плащ и заставила себя улыбнуться.

– Как ты провела утро, мама? – спросила она, проходя мимо матери в гостиную. – Ты закончила починку...

Стоявший посередине гостиной мужчина повернулся к ней. Он был среднего роста, голубоглазый, с каштановыми волосами. И довольно привлекательный.

Пруденс нехотя присела, приветствуя его.

– Доктор Барроу! Какой приятный сюрприз. – Она строго взглянула на мать, но та, хотя и покраснела, смотрела на нее с самым невинным видом.

– Миссис Тистлуэйт, – сказал доктор, нервно глотая воздух, – я очень рад видеть вас. Я пришел, чтобы спросить... чтобы узнать... – Он в панике взглянул на мать.

– Пруденс, – излишне бодрым голосом сказала мать, – доктор Барроу хотел спросить, не захочешь ли ты прокатиться в его новом экипаже.

Пруденс меньше всего хотелось кататься в экипаже с мужчиной, который двух слов связать не может, не покраснев при этом. Хотя доктор был очень добрым и внимательным человеком, не было между ними той глубокой духовной связи, которая существовала у нее с Филиппом.

Филипп. Она до сих пор тосковала по своему мужу, хотя он умер три года назад. Конечно, уже не так сильно, как в самом начале, когда ей казалось, что она никогда в жизни больше не улыбнется. Она, конечно, стала улыбаться. Но для этого потребовалось время. Долгое время. Однако теперь она могла не только вспоминать Филиппа, но и радоваться времени, проведенному вместе с ним.

Они стали встречаться и поженились в течение шести сумасшедших месяцев, когда ей едва исполнилось восемнадцать лет. Филипп был совсем немного старше ее. Они практически росли вместе. Возможно, именно это составляло часть их дружбы, их любви. Как бы то ни было, а ей не хватало их близости, той чистой радости, когда ты смотришь на человека, сидящего напротив тебя за завтраком, и понимаешь, что это именно то место, где тебе следует быть.

Указав жестом на поднос с чаем, стоявший у камина, мать сказала:

– Ты вернулась как раз вовремя, Пруденс. Миссис Филдингс только что приготовила чай.

Миссис Филдингс, их экономка, была суровой, мрачной особой, но непревзойденной мастерицей готовить пирожные, целое блюдо которых и сейчас красовалось на подносе.

Пруденс улыбнулась.

– Чай сейчас – именно то, что надо. Я проголодалась. – Она взглянула на доктора: – Вы останетесь?

Он покраснел еще сильнее, бросил беспомощный взгляд на ее мать, потом посмотрел на Пруденс.

– Я... мне уже пора идти.

Интересно, подумала Пруденс, есть ли у капитана человек, в присутствии которого он бы краснел? Она попыталась представить себе его заикающимся от смущения, но не смогла. Откровенно говоря, она даже вежливым его не могла представить.

Не человек, а какое-то чудовище. Взять хотя бы его габариты: он возвышается над всеми, у него такие мощные плечи, что он, кажется, мог бы без труда взвалить на них корабль, а не только им командовать. Его профессия сказывалась в каждом отрывисто отданном приказании, в каждой фразе.

Но больше всего ее возмущало то, что ему, кажется, все действительно было безразлично. Ей вспомнилось, как она впервые пришла к нему в огород, и как он окинул ее взглядом с головы до ног, причем взгляд его самым возмутительным образом задерживался на разных местах ее тела. Ей стало не по себе при этой мысли, а по коже побежали мурашки, как будто он к ней прикоснулся.

– Гм-м, миссис Тистлуэйт, позвольте сказать, что вы великолепно выглядите сегодня.

Обычно Пруденс находила неуклюжие пресные комплименты доктора весьма нудными, но, проведя двадцать минут в компании такого неотесанного мужлана, как капитан, она даже к высказываниям доктора отнеслась благосклонно.

– Вы слишком добры! Надеюсь, вы останетесь на чашку чаю, ведь на воздухе сейчас так холодно.

Он с явным сожалением взглянул на часы, украшавшие комнатную полку, и покачал головой.

– Я хотел бы остаться, но... пациенты, видите ли.

Мать продолжала настаивать:

– Я думаю, они вас поймут, если вы задержитесь, чтобы выпить чашечку чаю.

– Может быть, в следующий раз. – Он поклонился Пруденс, бросив на нее умоляющий взгляд.

Она немедленно улыбнулась:

– Конечно, вы должны идти. Возможно, в следующий раз вы сумеете задержаться подольше.

Он радостно улыбнулся.

– С большим удовольствием. – Он поклонился обеим женщинам. Пруденс присела в реверансе, а взгляд ее уже скользнул в сторону подноса с чаем.

Как только за доктором закрылась дверь, Пруденс сразу же оказалась возле сервировочного стола.

– Миссис Филдингс снова превзошла самое себя. – Она перенесла поднос на столик рядом с кушеткой и налила две чашки чаю. – Интересно, зачем приходил доктор?

– Чего не знаю, того не знаю, – сказала мать, накладывая пирожные на две тарелочки и одну из них подавая Пруденс. – Могла хотя бы пригласить его отужинать с нами.

– Мне не хочется, чтобы доктор приходил ужинать, – сказала Пруденс, откусывая кусочек пирожного. – Он всегда так смущается, что с ним трудно поддерживать разговор.

– Он доктор. Это уже о многом говорит.

– Несомненно. Если, например, я объемся этими вкусными пирожными и почувствую себя плохо, то сразу же его позову.

– Не знаю, что с тобой делать, – вздохнула мать.

– Ничего. – Пруденс доела пирожное и вытерла руки о салфетку. – Я сама о себе позабочусь, спасибо.

– Оно и видно, – сказала мать, отхлебнув чаю. – Как прошел твой визит к капитану?

– Ужасно. Будь его воля, капитан вытолкал бы меня взашей.

Мать расстроилась:

– Плохо. Я-то надеялась... – Она сердито посмотрела на Пруденс: – Ты была с ним вежлива?

– Конечно! Зачем ты спрашиваешь?

– Иногда – заметь, я говорю «иногда» – ты позволяешь гневу возобладать над здравым смыслом.

– Мама!

– Извини, но это правда.

– Я была предельно вежлива. Это капитан демонстрировал свой злобный нрав. Он так плохо относится ко всем женщинам вообще, что желает даже, чтобы наши усилия по созданию учебного заведения закончились неудачей. Это ужасный, эгоистичный тип.

– Может быть, он был чем-то расстроен, – осторожно заметила мать. – Он ведь герой войны. Люси разговаривала с одним из его людей.

– Мама, тебе не следует сплетничать со служанками.

– Но она знает все о капитане! Как еще мы смогли бы узнать, что он герой войны?

– Мы до сих пор не знаем, правда ли, что он герой войны. А знаем лишь, что один из людей капитана сказал Люси, что его хозяин является героем войны. А это не совсем одно и то же.

Мать вздохнула:

– Ты еще слишком молода, чтобы быть такой уставшей от жизни.

– А ты достаточно стара, чтобы быть такой наивной. Хотя я должна признаться, что ты выглядишь не старше сорока. Я бы очень хотела выглядеть так молодо в твои годы.

Мать просияла, словно солнце выглянуло из-за туч.

– Ты действительно думаешь, что я выгляжу не старше сорока?

– Я начинаю думать, что доктор Барроу приходит к нам из-за тебя, а не из-за меня.

Мать хихикнула и принялась пить чай.

Пруденс доела второе пирожное. Покинув капитана, она была вне себя от гнева, но теперь, когда она сидела перед камином, держа в руках чашку горячего чая с большим количеством сахара и сливок, ее раздражение рассеялось, словно дым, подхваченный ветром.

Она с довольным видом огляделась вокруг. В гостиной было тепло и уютно. Шторы и обивка кушетки были приятного красного цвета. Цветные подушки и толстый обюссонский ковер, на котором стояли кресла вишневого дерева, добавляли комнате тепла и цвета.

– Филиппу понравилась бы эта комната, – произнесла она.

Мать сразу же всполошилась:

– Ох, Пруденс, извини меня. Что заставило тебя подумать о нем?

– Я всегда о нем думаю, – со вздохом сказала Пруденс.

– Я это знаю. – Мать потрепала ее по руке. – Но иногда, Пруденс, мне хочется, чтобы ты... Ладно, это не имеет значения.

– Что я слышу? Ты не хочешь, чтобы я помнила Филиппа?

– Это не так, дорогая. Но я хочу, чтобы ты нашла кого-то другого. Ты заслуживаешь счастья.

– Я счастлива. Очень. Если не считать этой проблемы с овцами.

– Да уж, это действительно выводит из себя, – сказала мать, искоса поглядывая на Пруденс. – Интересно было бы узнать, каким образом они проникают за калитку.

– Как бы они это ни делали, капитан категорически отказывается держать их в загоне. От этого человека одни неприятности.

– Ты действительно так думаешь?

– Мама, он не только отказывается держать овец в загоне, он еще пригрозил, что обучит своих собак загонять этих безмозглых животных на нашу территорию, если мы не перестанем досаждать ему!

– Боже милосердный! – воскликнула мать. – Значит, вам не удалось договориться?

– Не удалось. Но я этого капитана в покое не оставлю! Я найду способ заставить его выслушать нас. Вот увидишь!

– Да уж, никакой выдержки не хватит терпеть, как это глупое животное пробирается сквозь зеленую изгородь и поедает на грядке всю мяту!

– Интересно все-таки, каким образом овцы проникают через забор?

– Да, это всем вопросам вопрос. Я уж начинаю подумывать, не нашли ли они какой-нибудь способ отодвигать задвижку?

– И задвигать ее снова? Не думаю.

Возможно, ей следует сходить в деревню и разузнать подробнее, каковы законы относительно домашнего скота. Она отлично знала, реверансом какой глубины следует приветствовать принцессу, герцогиню и виконтессу. Но она абсолютно ничего не знала о домашнем скоте.

– Если ты будешь так сердито хмуриться, то наживешь себе морщинки на лбу, – сказала мать. – Чем этот человек так сильно тебя расстроил?

Пруденс с рассеянным видом уставилась в чашку. Капитан не сказал ничего неожиданного. Дело было скорее в том, как он смотрел на нее при этом. Его взгляд смущал ее. Так смотрел на нее Филипп, только взгляд капитана словно поджигал что-то внутри ее тела. С Филиппом она никогда ничего подобного не ощущала.

– Пруденс? – окликнула ее мать. Она пристально смотрела на нее, удивленно приподняв брови. Пруденс немного покраснела.

– Извини, мама. Я думала о капитане. Он был груб, и это меня разозлило. – Это было сущей правдой. Может быть, ей и следовало сосредоточить мысли на том, как он ее разозлил? Да, пожалуй, это то, что нужно. Пруденс поставила чашку на поднос. – Мне надоело, что капитан столь недобросовестно относится к содержанию своего скота. Если он не займется своими овцами, то это сделаю я. Уж я приготовлю рагу из баранины под мятным соусом!

– Пруденс! Нельзя угрожать человеку тем, что приготовишь рагу из его овцы.

– Мама, мы с тобой находимся в глуши Девона. Лондонские правила здесь неприменимы. Позволь мне самой уладить овечью проблему, а ты занимайся подготовкой к открытию школы. – Пруденс расправила плечи. Она справится с капитаном своими методами. – Мама, что слышно о твоей подруге, леди Маргарет? Она обещала первой отправить свою дочь в твою школу.

Лицо матери опечалилось.

– Я собиралась сказать тебе...

У Пруденс екнуло сердце.

– Она отказалась?

– Я уверена, что, давая обещание, она не имела намерения его не сдержать. Должно быть, что-то очень серьезное заставило ее... Вот, почитай сама. – Она сунула руку в карман домашнего платья и протянула Пруденс крошечную записку.

– Ого! Какое длинное послание, – сдержанно сказала Пруденс, развернув записку. – Значит, она никогда не собиралась присылать сюда Джулию?

– Уверена, что собиралась. Но школа леди Чизуорт предназначена только для самых избранных... – Мать печально вздохнула.

– Ты расстроилась из-за того, что подруга, которую ты знала с шестилетнего возраста, предала тебя? Ты бы никогда не разочаровала подругу, которая приходила на помощь всякий раз, когда нездоровилось кому-нибудь из твоих многочисленных отпрысков. Сколько раз ты бросалась на помощь леди Маргарет и выхаживала вместе с ней ее детишек?

– Пруденс, не надо так говорить...

Пруденс вздохнула.

– Ты права, извини меня. Просто меня злит, когда люди тебя обманывают. Мы купили дом, чтобы ты могла открыть школу. Нам всего лишь было нужно заполучить нескольких учениц из обеспеченных семей, а потом ты со всем бы справилась. Я действительно думала, что твои подруги не бросали слова на ветер, обещая помочь тебе.

Мать понурила голову.

– Я тоже так думала. Меня подвела не только леди Маргарет, но и леди Каролина тоже. Похоже, что они никогда не были моими настоящими друзьями.

Пруденс накрыла руку матери своей рукой.

– Очень жаль, что все обернулось не так, как мы ожидали.

Мать заставила себя улыбнуться.

– Я не позволю себе расстраиваться по этому поводу. Мы найдем способ открыть нашу школу.

– Я в этом уверена. Нам просто надо подумать. Кто еще из наших знакомых имеет дочерей школьного возраста?

Они на мгновение замолчали, мысленно перебирая своих знакомых. Сделать это было непросто, потому что многие мнимые друзья отошли от них, когда бизнес Филиппа потерпел крах и разразился скандал. При воспоминании об этом тяжелом времени у Пруденс перехватило дыхание.

Мать вдруг встрепенулась:

– Пруденс! Я знаю, что нам надо сделать! Я напишу письмо моей старой приятельнице, леди Босуэлл.

– Леди Босуэлл? Из Шотландии? Той, которая каждый год присылает на Рождество это ужасное черствое печенье? Я не знала, что у нее есть дети.

– Детей у нее нет, зато имеется более двадцати племянниц. В прошлом году на званом обеде я слышала, как она говорила, что намерена оплатить обучение каждой из них, поскольку ее братья имеют весьма скромные средства. Что бы там о ней ни говорили, но она всегда была ярой сторонницей образования.

– Двадцать племянниц, мама... Тебе не кажется, что ей следовало бы предоставить скидку?

– Вот именно! Она чрезвычайно расчетлива. Мы могли бы сразу же заполнить места в пяти группах...

– Великолепно! – воскликнула Пруденс. – Вот только ремонтные работы в доме надо ускорить. Ты будешь учить девочек осанке, танцам и всем прочим вещам, а я буду обучать их садоводству, рисованию, философии, греческому языку и...

– Но, прежде всего нам надо решить овечью проблему. Мы просто не можем допустить, чтобы эти животные бродили по нашему огороду. Что, если какая-нибудь овца укусит ученицу? Возможно, тебе придется еще раз поговорить с капитаном, хотя прошу тебя на этот раз говорить с ним помягче.

– Он не оставляет мне выбора. Я неоднократно просила его сделать что-нибудь с этой проклятой овцой...

– Пруденс! – В голосе матери чувствовалось неодобрение.

– Извини. Но я столько раз просила его принять меры, а он ничего не делает и гонит меня, словно какое-то надоедливое насекомое.

– Это еще не повод для того, чтобы опускаться до вульгарных выражений. Как я неоднократно говорила тебе, о женщине судят...

– Не только по тому, как она поступает, но и по тому, как она говорит. Я знаю, знаю. Я не хотела грубить, но этот человек вывел меня из себя.

– Гм-м... Знаешь что, Пруденс, очевидно, твоему раздражению есть какое-то объяснение. Должно быть, есть что-то в этом капитане, если он заставляет тебя терять самообладание.

– Вздор! Меня часто раздражают мужчины, с которыми я совершенно незнакома. Например, когда я читаю «Морнинг пост». Есть там несколько корреспондентов – заметь, все они мужчины, – которые безумно раздражают меня. Всякий раз, когда они обмакивают перо в чернильницу, я возмущаюсь. Они выражают исключительно собственное мнение, хотя утверждают, что выступают от имени широких масс. Меня выводит из себя подобная самоуверенность.

Губы матери дрогнули в улыбке.

– Не будь такой мрачной, дорогая. Все образуется. А если нет, то ты всегда можешь выйти замуж за доктора.

«Это было бы просто великолепно», – грустно подумала Пруденс. Выйти замуж за доктора было бы равносильно тому, чтобы дремать, слушая оперу.

Что бы ни случилось, она победит в этой войне с капитаном. Победит и поможет матери сделать ее школу престижной. А там она еще посмотрит, кто будет смеяться последним. Капитан узнает, что она еще не открывала боевых действий.

Глава 4

Огромное значение имеет первая встреча с вашим хозяином. Именно в этот момент вы должны задать тон вашим будущим отношениям. Это весьма деликатная задача, потому что излишняя фамильярность порождает пренебрежительное отношение, а ее нехватка имеет опасную тенденцию способствовать появлению у хозяина высокомерия в обращении, привычки попирать ваши чувства. В важных вопросах занимайте твердую позицию, но делайте это незаметно, чтобы хозяин мог сохранить свое чувство достоинства. А вы – свое.

Ричард Роберт Ривс. Искусство быть образцовым дворецким

Тристан откинул голову на высокую спинку любимого кресла, смакуя обжигающее тепло бренди. Чуть изменив позу, он поморщился. Боль у него сосредоточилась где-то очень глубоко, как будто кости терлись друг о друга.

Он попытался отвлечься от боли и стал думать об экипажах, поднимающихся по дороге на вершину утеса. Прежде всего, ему пришло в голову, что это едет его отец. Но такого просто не могло быть. Да это и не имело значения. Герцогу не найдется места в жизни Тристана. Ни сейчас, ни когда-либо в дальнейшем.

Он покончил с надеждами. Время, когда Тристан верил в рыцарей в сверкающих доспехах и в сказки со счастливым концом, прошло давным-давно, когда его насильно притащили на борт того проклятого судна. Жизнь научила его одной простой истине: если хочешь чего-нибудь добиться, делай все сам, не дожидаясь, что это сделает для тебя кто-нибудь другой.

Он перевел взгляд на двери, выходившие на террасу, которая шла вдоль стены. Он любил эту комнату, которую отделал так, чтобы она максимально напоминала его каюту на «Виктории». Она была обставлена такой же мебелью, за исключением его койки. Ночью, если он мог спать, он занимал большую угловую комнату наверху, единственную из всех, не набитую до отказа членами его бывшего экипажа.

Тристан вздохнул, глядя в стакан. Когда он был ранен и понял, наконец, что для морской службы больше не пригоден, он решил скрыться от всех здесь, чтобы зализывать раны и ждать смерти. Больше никаких целей у него не было.

Потом кое-что произошло. Вскоре после его прибытия здесь появился Стивенс. Первый помощник был тоже ранен при Трафальгаре. Учитывая крошечную пенсию и отсутствие дома на суше, ему было некуда идти.

Поэтому Стивенс отправился к своему бывшему капитану. Он не оповестил заранее о своем прибытии, и Тристан, находившийся в трехмесячном запое, был слегка удивлен, но почувствовал облегчение. По крайней мере, ему не грозила смерть в полном одиночестве.