Спросите Ривса (№1) - Ее властелин и повелитель

Его другая рука скользнула вниз по ноге и обхватила лодыжку. Крупная мужская рука на ее лодыжке выглядела поразительно эротично, особенно когда она, нырнув под юбку, прикоснулась сначала к икре, потом к колену.

Пруденс затрепетала, всем сердцем желая, чтобы это прикосновение продлилось. Чтобы оно не кончалось. И стало более дерзким.

Она его хотела, но ей не давала покоя мысль о том, что он слишком властный. Эта мысль немного отрезвила ее, и она поймала его руку, которая чуть было не скользнула к ее бедру.

– Если мы намерены продолжить дальше, нам следует понять одну вещь, – сказала она.

Он прищурился, и сердце у нее заколотилось еще сильнее. Была в этом человеке какая-то загадочная сила, которая одновременно и привлекала ее, и страшила. Но она не желала быть трусихой.

Не обращая внимания на бешено бьющееся сердце, она расправила плечи и, высвободившись из его рук, отодвинулась на безопасное расстояние. Ей нужно было прийти в себя. Когда он был близко, она с трудом понимала, кто она и кто он.

Правда, это не мешало хотеть его. Однако было важно, чтобы у них обоих не было никакого сомнения в характере их взаимоотношений.

– Мне кажется, нам обоим следует понять, что это всего лишь флирт – и ничего больше. – Лицо ее пылало от смущения, но она все-таки посмотрела ему прямо в глаза. – Тебе понятно?

Он усмехнулся:

– Ты настоящая головоломка, моя прелестная Пруденс. Я думал, что леди никогда...

– Я не леди, – заявила она. Впервые с тех пор, как покинула Лондон, она была рада этому факту. Согласно правилам, регламентирующим жизнь светского общества, так оно и было.

Он нахмурил брови.

– Ты леди. Одна из самых изысканных, каких я когда-либо встречал. – Он потянулся к ней и, отделив пальцами прядку волос, поднес ее к губам. – Но ты также женщина, и в этом различие между тобой и теми мяукающими кошками, перед которыми почтительно расшаркивается общество. Они не настоящие.

Он потер свою щеку прядкой се волос, и у нее замерло сердце.

– Я хочу тебя, Пруденс.

Его слова и звук его голоса возбудили в ней ответное страстное желание. По телу прошла дрожь. Она тоже хотела его. Почему бы ей не хотеть? Она не была невинной, нетронутой девушкой. Она уже была с мужчиной. С Филиппом.

В другое время мысль о Филиппе, возможно, направила бы ее мысли по иному руслу, заставила бы почувствовать себя виноватой. Но сейчас она лишь вдохновила ее на действия. Филипп не захотел бы, чтобы она перестала ощущать себя живым человеком потому лишь, что он умер.

Однако теперь перед ней встал более трудный вопрос. В отличие от отношений с Филиппом у ее отношений с Тристаном не было будущего. Его не могло быть, как бы сильно их ни тянуло друг к другу. Он герцог. И попечителям требовалось, чтобы он был человеком, приемлемым для светского общества. Тогда как она была особой, для общества неприемлемой. Попечители никогда бы не одобрили их связь, тем более что они были хорошо осведомлены о том, что общество ее практически бойкотировало.

Что же ей делать? За последние несколько недель она познакомилась с моряками, проживающими в доме Тристана, и они стали ей небезразличны. Она узнала Тоггла, который, хотя и не отличался сообразительностью, был всегда добр и благожелателен. Она узнала Гиббона, у которого была ампутирована рука, и очень тревожилась за него, потому что он находился в подавленном состоянии. Был там еще Адкинс, весь исполосованный шрамами, который, несмотря на это, всегда находил какой-нибудь повод посмеяться. И конечно, был Стивенс, который всегда заставлял ее чувствовать себя желанной гостьей. Она привязалась к ним всем. Если она допустит продолжение своих отношений с Тристаном, это может поставить под угрозу его шансы получить деньги. Она не хотела стать причиной ухудшения положения тех, кто и без того страдал.

Ей нужно признать, что эта их связь носит временный характер. Как только прибудут попечители, связь прервется так же внезапно, как началась.

При мерцающем свете фонаря она, замирая от восторга, любовалась его необыкновенными глазами, аристократической формой носа и твердой линией подбородка.

– Что происходит? Ты смотришь на меня, будто обнаружила что-то ужасно плохое.

Она улыбнулась. Экипаж немного накренился, огибая поворот узкой дороги.

– Возможно, я обнаружила что-то ужасно хорошее.

Тристан поднес к губам ее руки.

– Пруденс, я вел себя как последний болван. Сможешь ли ты простить меня? Я не могу обещать, что больше никогда не стану ревновать, но я, по крайней мере, постараюсь выбирать для выяснения отношений более подходящее место и время. Я понимаю, что расстроил тебя. Позволь мне загладить свою вину.

– Возможно, позволю, – сказала она, подивившись внезапно возникшей хрипотце в своем голосе, – но только на моих условиях.

Он помрачнел, хотя все еще улыбался.

– А ты в душе воин, не так ли, дорогая? Будешь сражаться до последнего дыхания?

– Я не люблю проигрывать, – сказала она, чувствуя, как подпрыгивает экипаж на ухабистой дороге. – Да и кому бы это понравилось?

– Значит, ты считаешь, что заниматься со мной любовью означает проигрывать? – Он хохотнул. – Думаю, что тебе надо заново определить, что ты подразумеваешь под словом «проигрывать». Или, может быть, мне следует помочь тебе дать определение этому слову? – спросил он, взглянув на ее губы. Она храбро посмотрела ему в глаза, хотя пришлось приложить усилия, чтобы не было заметно ее волнения.

– Что это ты затеял?

В его зеленых глазах сверкнул озорной огонек. Он медленно протянул к ней руки и расстегнул плащ. Снимая его, он ласкал кончиками пальцев каждый дюйм кожи, открывавшийся его взгляду. Движения его были неторопливыми, чувственными.

Она была уверена, что теперь они займутся любовью, и замерла в предвкушении.

Сняв с нее плащ, он чуть отодвинул ее в сторону. Оставшись без плаща и не ощущая больше тепла его тела, она вздрогнула от холода и обняла себя руками, наблюдая, как Тристан скатывает плащ, превращая его в нечто вроде длинного толстого каната.

– Что ты делаешь?

Он усмехнулся своей кривой улыбкой, от которой у нее всегда учащался пульс.

– Я собираюсь обозначить линию фронта, миледи.

Линия фронта. Ей это даже понравилось.

Он засунул один конец полученного жгута за спинку сиденья и проложил его по сиденью, так что другой конец свесился до пола.

– Вот, – сказал он и, откинувшись на спинку, полюбовался результатом своей работы.

Она взглянула на мягкое сиденье, обитое красным бархатом, которое было разделено ее плащом.

– Значит, эта сторона сиденья принадлежит мне?

– А эта мне, – сказал он.

– И мы должны развязать войну? На сиденье экипажа?

– Я предпочел бы назвать это борьбой. Чтобы ее можно было контролировать.

Ну что ж. Это звучало многообещающе. Несмотря на опасения, Пруденс даже улыбнулась.

– Боюсь, что справедливого матча не получится. Ты как-никак относишься к совсем другой весовой категории.

– Возможно, «бороться» не совсем правильное слово. Правильнее было бы сказать «соблазнять». – Он загадочно взглянул на нее. – Идея игры заключается в том, чтобы узнать, кто кого соблазнит пересечь первым разграничительную линию.

Соблазн. Такое короткое слово, а как много оно обещает.

– Что именно ты подразумеваешь под словом «соблазнять»? Оно может иметь множество разных...

Он развязал галстук.

Она тихо охнула и взглянула на окошки экипажа, прикрытые кожаными занавесками.

– Думаю, нам не следует...

Он отшвырнул галстук и также быстро снял жилет, бросив его на противоположное сиденье.

– Проигрывает тот, кто первым добровольно пересечет разграничительную линию. Хотя... – блеснув белозубой улыбкой, он вытащил из-за пояса сорочку и снял ее через голову, – в этой войне, любовь моя, мы оба выиграем.

Глава 16

Даже самый осторожный из слуг не застрахован от неожиданностей. Вопрос лишь в том, тебя ли застанут врасплох или врасплох застанешь ты.

Ричард Роберт Ривс. Искусство быть образцовым дворецким

Это была большая глупость. И Пруденс это понимала. Но ее завораживала мысль о том, чтобы заняться любовью в экипаже.

А еще больше ее завораживал мужчина, сидевший без сорочки на расстоянии вытянутой руки.

– Что, если нас застанут врасплох?

– Любовь моя, прежде чем открыть дверь, им придется остановить экипаж. К тому же ехать нам еще далеко.

Сорочка Тристана последовала за другими предметами одежды, лежавшими на противоположном сиденье.

Он помедлил, окинув ее взглядом.

– Ну?

Она вдруг осознала, что сидит не двигаясь на своей половине сиденья и наблюдает за тем, как раздевается Тристан. И каждое его движение разжигало огонь, тлевший где-то глубоко внутри ее тела.

Если ей желательно соблазнить его, то надо что-то предпринять. Но что? Она не успела еще ничего сообразить, а пальцы уже отыскали ленточку на вороте платья. Только она начала развязывать ленточку, как поймала на себе взгляд Тристана.

Плотно сжав губы, он сидел, не двигаясь, словно статуя. И казался таким напряженным, как будто едва сдерживал себя.

Ах-ах! Он старается сохранить самообладание. Это уже интересно. Возможно, если чуточку замедлить движения, то можно заставить предвкушение играть себе на руку...

Она опустила руку.

– Пожалуй, я подожду.

Он нахмурил брови.

– Подождешь?

– Подожду, пока ты закончишь раздеваться, – сказала она из своего угла, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. – Продолжай, пожалуйста. Мне это очень нравится.

Он некоторое время смотрел на нее, всем своим видом выражая сомнение.

– Мне кажется, это несправедливо.

– Несправедливо? – улыбнулась она. – Кто сказал, что мы должны быть справедливыми? Мне казалось, что цель заключалась в том, чтобы проверить способность каждого из нас противостоять искушению.

– Так оно и есть, – сказал он, несколько помрачнев, что заставило Пруденс улыбнуться еще шире.

– Гм-м. Значит, ты, наверное, просто боишься... проиграть, – сказала она, взглянув на него из-под ресниц.

Это, видимо, побудило его к действиям, потому что он, захлопнув рот, сбросил с ног штиблеты.

Пруденс была буквально загипнотизирована видом его широкой спины, игрой мускулов под кожей, его узкой талией и бицепсами предплечий. Господи, как же он красив!

И в этот момент целиком принадлежит ей.

Эта мысль несколько приободрила ее, и она сумела удержать себя в руках даже тогда, когда он, сбросив штиблеты, принялся расстегивать брюки. То, что последовало дальше, Пруденс запомнит на всю жизнь. Только что он стоял перед ней в черных брюках, а мгновение спустя оказался абсолютно голым – каждый дюйм его великолепного мощного тела был на виду.

На ноге виднелся шрам – белый на фоне смуглой кожи. Пруденс вспомнила, как поцеловала этот шрам и обстоятельства, при которых это произошло. Она вздрогнула от приятного воспоминания.

Тристан повернулся к ней лицом, слегка раздвинув мускулистые ноги, так что ей было видно...

Она зажмурилась и сделала глубокий вдох. Может быть, это ей снится? Потом она медленно открыла глаза. Но он никуда не исчез. И был все такой же великолепный. От одного лишь взгляда на него ее охватило непреодолимое желание.

Если бы не разделительная полоса на сиденье, она могла бы моментально раздеться, передвинуться на его сторону и оказаться в его объятиях. Но ей во что бы то ни стало хотелось победить.

Заставив себя хотя бы казаться спокойной, Пруденс улыбнулась, надеясь, что ее губы не дрожат так, как дрожали ноги.

– Ну что ж... – Она провела пальцами по краю выреза платья. Заметив, что он, не отрываясь, следит за каждым движением ее рук, она провела рукой сверху вниз по переду платья: по груди, животу и еще ниже.

– Что ты делаешь? – спросил он.

Она улыбнулась:

– Раздеваюсь.

Вот она, власть! Настоящая власть! Он следил за каждым ее движением, не в силах оторваться.

Пруденс подняла ногу и поставила ее на противоположное сиденье. Сбросив с ноги туфельку, она позволила ей упасть на пол. Потом одной рукой подхватила подол платья.

Ни на миг не отводя взгляда от лица Тристана, она заметила, как вспыхнули его глаза, когда она приподняла подол платья выше колена, открыв взору икру и стопу.

– Надо снять чулки, – сказала она и, приподняв подол чуть выше, открыла все бедро. Верх подвязки скрывала сорочка, но она отодвинула ее в сторону и принялась расшнуровывать атласную шнуровку. Тристан не сводил глаз с ноги. Казалось, он был загипнотизирован движениями ее рук, и в тишине слышалось лишь его тяжелое дыхание.

Расшнуровав подвязку, она принялась медленно скатывать чулок вниз по ноге, причем то и дело задерживала руку то здесь, то там, чтобы ласково погладить кожу.

Слыша прерывистое дыхание Тристана, она не переставала наблюдать за ним из-под ресниц и сама воспламенялась все сильнее при виде его возбужденного мужского естества и страстно горящего взгляда.

Сняв чулок, она сбросила вторую туфельку, продолжая держать подол платья на бедре – достаточно высоко, но не слишком. По крайней мере, пока.

Потом не спеша сняла второй чулок, замедляя движение рук на привлекательных округлостях и наблюдая за выражением лица Тристана, чтобы оценить результат тех или иных манипуляций. Похоже, особенно сильно он возбудился, когда она провела рукой от щиколотки до ямочки под коленом.

Тристан подался вперед, положив руки на разделяющий их плащ, но не пытаясь нарушить границу. Глаза его горели, тело напряглось.

– Если ты пересечешь границу, я поцелую тебя везде, где твои пальцы прикасаются к телу, – сказал он.

Пруденс, ритм дыхания которой тоже был давно нарушен, а тело горело, спросила:

– Везде?

Бросив чулок на пол, она снова опустила до щиколотки подол платья.

– Тристан, если ты пересечешь линию, я позволю тебе нечто большее, чем просто поцеловать меня.

Она с улыбкой развязала ленточку, стягивавшую ворот платья, высвободила плечи и руки, потом стянула платье вниз до талии. Приподняв бедра, она окончательно сняла платье, которое теперь лежало на полу, словно лужица из атласа и кружева.

Тристан никогда в жизни не видел ничего более прекрасного. Она была прирожденной искусительницей, однако в ней не было ничего вульгарного. Это была женщина респектабельная и при этом пылкая, чувственная, что делало ее тем более желанной.

Она снова села. Кроме сорочки, на ней ничего не было. Тонкая ткань обрисовывала груди, над каждой из которых красовался элегантный бантик, который так и напрашивался на то, чтобы его развязали.

Тристан был чрезвычайно возбужден, однако не двигался. Уцепившись за край сиденья, он был полностью поглощен созерцанием раздевающейся женщины. Он уже сожалел, что создал проблему, предложив провести эту разделительную линию.

Она развязала один из бантиков на сорочке. Сорочка соскользнула с одной груди. Она потянулась ко второму бантику, но пальцы зависли в воздухе.

Карие глаза встретились с его взглядом.

– А что, если ты пригласишь меня пересечь границу?

– Я проиграю.

– Понятно.

Он уловил желание в ее голосе. Тристан и сам чувствовал то же самое, но не мог позволить ей выиграть. Просто не мог.

Она развязала второй бантик, и сорочка соскользнула с грудей, открыв его жадному взгляду нежные холмики. Они были прекрасны: полненькие, с розовыми сосками, которые сами по себе привлекали его внимание и возбуждали еще сильнее.

Она грациозно приподняла бедра, и сорочка соскользнула на пол следом за платьем. Глаза Пруденс сияли, на губах играла загадочная улыбка, словно она отлично знала, что с ним делает.

Столь возбуждающей сценки он не наблюдал никогда в жизни.

Подняв руки, она принялась вытаскивать из волос шпильки.

– А что, если нам изменить правила?

– Каким образом? – спросил Тристан, чувствуя, что не в силах оторвать взгляда от ее грудей.

– Пока бедра не прикоснутся к плащу, это не будет считаться нарушением границы. Но руки и все остальное... – в ее глазах блеснули озорные искорки, – руки и все остальное могут забираться куда угодно.

У Тристана снова взыграла кровь.

– Руки и все остальное?

– Все, кроме бедер.

– Я согласен с изменением правил.

– Я так и думала, – усмехнулась она, вытаскивая последние шпильки. Каштановые волосы шелковистой волной хлынули на плечи.

Тристан затаил дыхание. Она была великолепна.

Она отклонилась назад, чуть раздвинув ноги. Ее волосы струились по плечам, прикрывая одну грудь и оставляя вторую открытой для его голодного взгляда.

– Ну, что дальше?

Протянув руки над разделительной линией, он положил их на ее колени, лаская нежную кожу.

– И впрямь – что дальше?

Ее обнаженная кожа жгла его. Тело отреагировало немедленно. Его член, уже крайне напряженный, аж подпрыгнул.

– Можно поцеловать тебя?

Глаза у нее потемнели, она тяжело дышала, и он понял, что она возбуждена так же, как он.

– Наверное, мы могли бы встретиться на границе.

– Пожалуй, могли бы.

Пруденс наклонилась вперед. Тристан пришел в полный восторг от того, в каком соблазнительном ракурсе предстали перед ним ее полные груди.

А потом... она оказалась в пределах досягаемости, и он поцеловал ее, нежно раздвигая языком губы.

Поцелуй длился долго. Потом его стало недостаточно. И их руки принялись нетерпеливо обследовать тела друг друга.

Это было похоже на какое-то безумие. Ему хотелось лишь потеряться в ее великолепной женственности. И казалось, что Пруденс чувствует то же самое. Он ощущал, как бешено колотится ее сердце. Ему нужно было всего лишь подвинуться ближе, посадить ее к себе на колени и подтвердить, что она принадлежит ему.

Она застонала, требуя дальнейших действий.

С невероятным усилием Тристан чуть отодвинулся от разграничительной линии.

– Я не могу, любимая. Не могу пересечь границу. Если ты сама не позовешь меня... – Он замолчал, надеясь, что она сдастся и позволит...

– Нет. – Она наклонилась вперед, запустила пальцы в его волосы и притянула к себе его голову, так что губы их почти соприкоснулись. – Возьми меня.

Он дрожал от желания вторгнуться в ее тело – еще, еще и еще. Но всякий раз, как только он делал попытку придвинуться к ней, его останавливал плащ, напоминая об их игре. Если она была слишком горда, чтобы проиграть, то он был слишком упрям.

– Я не хочу проиграть, – сказал он.

На ее губах заиграла улыбка. Она откинулась на мягкую спинку сиденья. Груди ее на фоне красного бархата обивки казались молочно-белыми, так и напрашиваясь, чтобы он к ним прикоснулся. Заложив руки за голову, она пожала плечами.

– Тогда не надо.

Тристан понял, что она умышленно провоцирует его. Причем провоцирует очень умело. Как будто читая его мысли, она взяла груди в ладони и, опустив ресницы, призывно выпятила губки.

Господи, какой же она была желанной! Долго он сдерживаться не сможет. Надо предпринимать какие-то чрезвычайные меры. Протянув руку над разделительной полосой, он прикоснулся к ее колену.

Она вскинула ресницы и взглянула на него теплыми карими глазами. Наклонившись над границей, он поцеловал ее в щеку, уголок рта, шею... С каждым поцелуем его рука скользила все выше и выше, и, когда он поцеловал ее в плечо, рука была уже на ее бедре. Он легонько погладил кончиками пальцев кожу и прикоснулся к тугим кудряшкам, вид которых возбуждал его сверх всякой меры.

Наклонившись, он взял губами сосок, а его пальцы тем временем отыскали тайные складочки кожи. Пруденс судорожно глотнула воздух и выгнулась ему навстречу, ерзая на сиденье.

– Скажи, – пробормотал Тристан, – скажи, что зовешь меня к себе.

– Нет, – задыхаясь, сказала она, – я... о Боже!

– Скажи, – настаивал он, засовывая палец во влажное тепло, – скажи, что хочешь, чтобы я пересек разделительную линию.

– Нет, – повторила она, отчаянно мотая головой.

Проклятие! Как видно, эта женщина настроена решительно. И при этом она была такой загадочной и эротичной. Он никогда еще так отчаянно не хотел ни одну женщину. Никогда еще с таким упорством не добивался благосклонности ни одной из них. Но ведь и Пруденс была не такой, как все. Она была более любящей, более откровенной в своих желаниях, более чувственной, чем все прочие женщины.

Она застонала, когда его пальцы шевельнулись внутри ее тела, и, заерзав, прижалась к его руке.

Ощущая пальцами теплую влагу, он испытал огромное желание.

– Пруденс, позволь мне...

– Нет, – выдохнула она. Его пальцы возбуждали ее, не принося удовлетворения. – Тристан, я хочу... – Она закусила губу и беспокойно завертела головой.

Наклонившись, он прошептал ей на ухо:

– Я мог бы это сделать. Но ты должна попросить меня пересечь линию.

Все его тело напряглось. Он хотел ее безумно. Но он был не из тех, кто сдается. Он принялся потирать подушечкой большого пальца ее самое чувственное местечко.

Она сразу же выгнулась ему навстречу, возбудившись еще сильнее.

– Тристан! – умоляюще крикнула она.

– О, Пруденс, – произнес он сквозь стиснутые зубы, – я не могу... – Он хотел вырвать у нее свою руку, но она крепко держала его за запястье.

Черт возьми, она не могла ни остановиться, ни послать куда подальше свою гордость. Он тоже не мог. Проклятие! О чем он только думал, когда предложил провести эту чертову демаркационную линию?

Пруденс обхватила его лицо руками.

– Тристан, двигайся вместе со мной.

– Что ты затеяла? – не понял он.

– Двигайся со мной вместе. Мы пересечем линию одновременно. И займемся любовью прямо поверх нее.

Его заторможенный похотью разум не сразу воспринял смысл ее слов, а когда воспринял, по его лицу медленно расплылась улыбка.

– И мы оба выиграем, – услышал он свой удивленный голос.

Он не мог не рассмеяться. Его Пруденс всегда была самой практичной из женщин, даже в пылу страсти. Он взял в ладони ее ягодицы и одним плавным движением подвинул ее под себя, сам оказавшись на ней. Она помогала ему, раскинув ноги, чтобы принять его, и упираясь ступней в край противоположного сиденья.

Свернутый плащ лежал теперь прямо под ее спиной.

– Он не будет тебе мешать... – начал было он, но она не позволила ему продолжить. Со счастливой улыбкой Пруденс обхватила ногами его талию и буквально надела себя на него.

Больше Тристан не думал. Он мог лишь чувствовать. Ощущать обволакивающий его жар.

– Тристан, – прерывисто дыша, сказала она, – еще.

Еще. Какое мощное слово. И если она желает еще, то она получит еще. Тристан начал двигаться, задавая ритм.

Покачивание экипажа еще настойчивее толкало их друг к другу, добавляя остроты моменту. Тристан слегка повернулся, чтобы было удобнее, но неожиданно ударился больной ногой о край сиденья.

Он поморщился, охнув от боли.

– Что с тобой? – спросила Пруденс.

– Нога, – проворчал он. – Это проклятый экипаж виноват.

Озорная улыбка тронула манящие губы Пруденс.

– Тристан, позволь мне быть сверху.

Он на мгновение застыл от неожиданности, глядя в ее теплые карие глаза. Потом его губы дрогнули в улыбке.

– Ладно, милая. Держись за меня.

Она обеими руками обняла его за шею. Тристан положил руки на ее талию, потом плавно перевернулся вместе с ней.

Тяжело дыша, она некоторое время не двигалась, а, запрокинув назад голову, смаковала ощущение от его проникновения так глубоко в ее плоть. Тристан, ухватив ее за бедра, помогал ей двигаться вперед-назад и покачиваться. Пруденс вскоре нашла нужный темп и двигалась, держась руками за его плечи. Ее волосы рассыпались по его груди. Ощущения множились и становились все сильнее. Тристану лишь большим усилием воли удавалось сдерживаться. И его усилия были с лихвой вознаграждены, когда она неожиданно напряглась в его руках и, хрипло выдохнув его имя, упала на него. Волны ее наслаждения возбудили его еще сильнее, и Тристан, крепко прижав ее к себе, достиг кульминации следом за ней.

Некоторое время спустя, когда он все еще крепко прижимал ее к себе, а их сердца бились учащенно, Пруденс вдруг приподнялась на руках. Он в это время все еще находился внутри ее тела, и ее движение заставило его застонать.

Она замерла и, откинув упавшие на глаза волосы, с беспокойством взглянула на него:

– Ты... я сделала тебе больно?

Он хохотнул и, взяв ее на руки, возвратился на свое место.

– Нет, моя милая. – Взяв плащ, он укутал ее. – Мне совсем не больно. Наоборот, все было великолепно. – Он поцеловал ее в нос. – Просто чудесно.

На ее губах появилась робкая улыбка.

– Боюсь, что у меня небольшая проблема.

Он намотал на палец прядку ее волос. Казалось, он не может перестать прикасаться к ней, поглаживать ее.

– Что за проблема?

– Думаю, что я, возможно, слишком сильно люблю это.

Он тихо рассмеялся.

– В любви «слишком сильно» не бывает.

– Вот как?

– Да. В том-то и заключается ее красота: у нее нет пределов.

Она провела пальчиком, очерчивая линию его подбородка.

– Значит, это сражение никто из нас не выиграл.

– Мы оба выиграли, милая. Оба выиграли, – с улыбкой сказал он сонным голосом.

Пруденс прижалась щекой к его плечу. Значит, они оба выиграли. Она не сожалела о том, что они снова занялись любовью, – это было предопределено самой судьбой. Она инстинктивно знала это. Она была лишь не уверена в том, что будет дальше. Мысль об этом заставила ее спуститься с небес на землю.

– Мы должны одеться.

Он вздохнул.

– Ты уверена?

– Да. Как бы я ни любила Стивенса, но, если он выйдет встречать экипаж и обнаружит нас в таком виде, я, наверное, никогда больше не смогу смотреть ему в глаза.

– Это действительно стало бы проблемой. Хорошо, дорогая. Давай оденемся.

Они собрали свои вещи и стали одеваться, хотя Тристан всячески замедлял этот процесс и принялся страстно целовать ее, когда она попыталась надеть чулки.

И вот когда Пруденс разглаживала на себе уже надетое платье, ей с ясностью звона церковного колокола открылась правда: она любит Тристана.

При этой мысли у нее подогнулись ноги, и она опустилась на сиденье. Не может быть. Возможно, это всего лишь отголоски наслаждения после их страстных объятий. Или просто реакция на прикосновение мужчины после столь длительного перерыва. Наверняка все дело лишь в этом...

Но это было правдой. Она, Пруденс Тистлуэйт, полюбила Тристана Ллеванта, возмутительно нецивилизованного герцога Рочестера.

Она прижала руку ко рту – скорее для того, чтобы успокоить дрожащие губы, чем по какой-либо другой причине.

Должно быть, здесь какая-то ошибка. Она что-нибудь не так поняла. Одним словом, допустила оплошность.

– Готово, – сказал Тристан, на шее которого вновь красовался галстук. На сей раз он был завязан простым узлом без затей. – Так значительно лучше. Теперь, когда Стивенс откроет дверцу экипажа, мы сможем сохранить свое достоинство.

– А это очень важно, – заставила себя улыбнуться Пруденс.

– Сохранять достоинство? Да, временами это важно. – Он улыбнулся. – Однако иногда это бывает обременительной формальностью. – Не тратя лишних слов, он поднял Пруденс на руки и снова усадил к себе на колени.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь согреться. – Удобно примостившись в углу, он накрыл плащом их обоих.

Пруденс прижалась щекой к его груди. Как только попечители выскажут свое одобрение, он отправится в Лондон, где дамы из высшего света постараются свести его с кем-нибудь равным ему по положению.

И это будет не она. Она никогда не захочет вернуться в бездушное лондонское общество. Никогда не пожелает появиться в залах величественных домов и слышать у себя за спиной шепот и жестокий издевательский смех или – что еще хуже – видеть высокомерные взгляды тех, кому, по сути дела, ее судьба была абсолютно безразлична.

Тристан пригладил прядку волос, упавшую на ее щеку.

– Я всегда догадывался, что ты страстная женщина. Но до сегодняшней ночи я, оказывается, даже не знал, что такое страсть.

Пруденс попыталась улыбнуться, поуютнее устроившись у него на груди.

– Это было великолепно.

Так оно и было. И будет. Пока реалии жизни не вмешаются в их отношения. Но она не станет об этом думать. По крайней мере, пока.

Прижавшись щекой к его накрахмаленной сорочке, она прислушивалась к равномерным ударам его сердца. Он глубоко дышал, тело его расслабилось, и ей показалось, что он заснул. После смерти Филиппа она никогда не думала, что полюбит снова. Но она ошибалась.

Тристан пошевелился и еще крепче прижал ее к себе. Тепло его объятий подействовало на нее успокаивающе.

Пруденс не двигалась. Сдерживая готовые брызнуть из глаз слезы, она думала о том, что будет дальше. Скоро прибудут попечители, и причина, по которой она появилась в его жизни, исчезнет, как только они согласятся передать ему наследство. Скоро придет время и ей исчезнуть из его жизни.

А до того момента она постарается насладиться тем, что дают их отношения.

Экипаж накренился набок, заставив их обоих скользнуть по сиденью к дверце. Тристан еще крепче прижал ее к себе и, подставив плечо, защитил от удара.

– Что он себе позволяет, этот проклятый кучер? – пробормотал Тристан, когда их безжалостно швырнуло в другую сторону.

Экипаж накренился снова, на сей раз под еще более рискованным углом. Тристана швырнуло вперед. Прижав к себе Пруденс одной рукой, он удержался с помощью другой руки, но при этом сильно ударил больную ногу о противоположное сиденье, скрипнув зубами от боли.