- Не делала, но вдруг он тоже охотится за болгарским блоком-105?!
      - Вряд ли, когда я сказала о коллекции марок и упомянула конкретно болгарский блок, он не выразил абсолютно никаких эмоций: ни искорки в глазах, ни дрожи в голосе. И потом еще как-то заговорили с ним о Вероникином наследстве, тоже случайно. И тогда он сказал, что филателия его вообще не интересует, а вот что касается болгарского блока, тут он назвал какую-то конкретную вещь, но я напрочь забыла - нет и не проси, ни в жизнь не вспомнить, знаю только, что не из области марок, а, как я поняла, какой-то нумизматический раритет. И еще при этом он выразился, что марки - ничто в сравнении с монетами, вот это я запомнила. И все.
      Вот теперь я тебе рассказала буквально все, что может касаться его интереса к Вероникиному наследству. И верь мне, понятия не имею, что у него с ним общего. Но сердцем чувствую: что-то есть! Больше ничего тебе сказать не могу, хоть жги меня огнем. Однако в то, что он ее убил, ни за что не поверю.
      - Неплохо бы... - начала было я, но, спохватившись, замолчала. Ясно, было бы хорошо проверить, почему он не пришел на условленную встречу с ней и что делал в это время, но сообразила - без помощи полицейских мне этого не узнать. На Гражинку больше давить не буду.
      А значит, завтра мне предстоит на редкость беспокойный день...
      ***
      Только я уселась на предложенный мне полицейским комендантом стул, как в его кабинет без стука ворвалась какая-то девица.
      Насколько я поняла, ее появление было неожиданным не только для меня, но и для старшего комиссара полиции. Впрочем, чего тут понимать, эта особа развеяла бы все мои сомнения, ибо с порога принялась визгливо кричать, совершенно игнорируя мое присутствие:
      - Все оно так и было, как я сказала! Не хотела я! Не желала! Он вцепился в меня, как.., как не знаю что! А я не хотела! Кричала: буду жаловаться, а он, паршивец, только ухмылялся, и все тут.
      Нет чтобы пообещать - поженимся, мол, - ведь даже не обещал. А я не из таких! Или в костел, или в суд! В подвал меня затащил и там... Силой!
      Так я требую протокол составить, я этого так не оставлю, и пусть не надеется!
      И я, и комиссар безмолвствовали. Тоже на секунду замолчав, девица окинула нас внимательным взглядом и снова раскрыла было рот, но тут старшего комиссара словно прорвало.
      - Гжелецкий! - заорал он.
      Сержант в мгновение ока материализовался в дверях.
      - Возьми панну Рудек в камеру для задержанных, там пусто, и составь протокол, - уже нормальным голосом приказал начальник.
      А когда возмущенная жертва насилия выходила из комнаты, старший комиссар так выразительно подмигнул подчиненному, что даже мне стало ясно, насколько несерьезна просьба потерпевшей. Надо было просто на время заткнуть ей рот, а увековечивать на официальном бланке ее претензии совсем не обязательно. Вся эта сцена меня заинтересовала, но не до такой степени, чтобы отложить дело, с которым пришла.
      Решила быть с полицией осторожной и проявлять должное уважение, то есть помнить о своем паскудном характере и вести себя благопристойно.
      - Мне очень не хочется быть навязчивой, и уж вовсе ни к чему отнимать столь ценное для следственных органов время, - начала я дипломатично. Однако честно хочу предупредить: судьба Гражины Бирчицкой меня волнует больше, чем болеславскую полицию, я очень привязана к девушке, а кроме того, она нужна мне в Варшаве. Из-за ее длительного отсутствия застопорилась наша совместная работа. Вот я и решила на свой страх и риск, стараясь не вредить расследованию, подключиться к нему.
      И мне повезло. Я обнаружила вещественное доказательство. Во всяком случае, таковым оно мне представляется.
      Тут я достала из сумки нумизматический подносик и положила его на стол перед комиссаром полиции. Тот внимательно оглядел его, затем устремил на меня вопрошающий взор.
      Я не заставила себя упрашивать, но мысленно все твердила себе: "Тактично, спокойно, с достоинством. Без хвастовства".
      - Если это не подставка от нумизматической коллекции Фялковского, то я персидский шах. Нетипичная, согласна, такие вещи чаще встретишь в музеях, чем в частных коллекциях, и все же... Я очень старалась не стереть отпечатки пальцев.
      Услышав про отпечатки пальцев, полицейский резко отдернул уже протянутую к подносику руку и поинтересовался:
      - Откуда она.., оно.., у пани?
      Нет, я не ляпнула, что они сами давно должны были установить наличие нумизматической коллекции в доме Фялковских, хотя мне очень хотелось их упрекнуть. Боюсь, будь тут прокурор, я бы все же ляпнула. Не терплю прокуроров.
      Но раз его нет, над полицией издеваться я не намерена. И спокойно, по-деловому описала свои вчерашние похождения. Естественно, старший комиссар поинтересовался, с какой стати я вообще полезла в заброшенный дом.
      Пришлось признаться: из-за металлолома - и в подробностях описать трудягу Весю и его несчастную мать. А так не хотелось впутывать несчастную женщину в это дело!
      - Ее фамилии не знаю, но она ни при чем, железяки собирает ее сын. Очень надеюсь, что не он убийца...
      - Копеч, - не стал темнить полицейский. - Его зовут Веслав Копеч, хорошо известная нам личность. Если даже выяснится, что убийца он, то все равно - лишь исполнитель, а мы ищем заказчика. Впрочем, кто их знает... Хорошо, что сказали, надо будет с ним серьезно побеседовать. А что пани там еще нашла?
      Я передала полицейскому все трофеи, за исключением пряжки от брюк. Да и не было ее в моей сумке, пряжку я оставила Гражинке и позволила себе на время забыть о ней. Власть по-прежнему не питала ко мне теплых чувств, об этом недвусмысленно свидетельствовало выражение лица моего полицейского собеседника.
      И в то же время он вроде бы немного смягчился.
      Во всяком случае, счел нужным признаться неприятной бабе:
      - Вот так всегда бывает, когда хватаешься за первую попавшуюся версию, лежащую на поверхности, тем более, что все вокруг только о ней и твердили. Знаете, когда довлеет стадное чувство... Свидетели.., к черту таких свидетелей!
      Ого! Такое признание дорогого стоит. Я поняла его как косвенное одобрение моей деятельности и воспрянула духом. Может, все же удастся установить контакт со следствием?
      Меж тем старший комиссар звонком вызвал кого-то (сидя спиной к двери, я не видела, кого именно) и потребовал:
      - Гжелецкого!
      Несколько минут назад я собственными ушами слышала, что именно Гжелецкому поручено составить протокол показаний жертвы насилия, а тут опять его требуют. Худо, должно быть, в комендатуре полиции с кадрами, вот и приходится одному пахать. Хорошо, что только подумала, а не высказала этого ценного наблюдения вслух, ибо сержант появился моментально.
      - Эта Ханя твердо стоит на своем - ее насиловал Веслав Копеч, - с порога стал докладывать сержант. - Ни слова правды. Девки за ним толпами бегают, сами на шею вешаются, никаким насилием и не пахнет. А Рудковна уперлась - пусть женится на ней. Вот она и хочет его заставить - с нашей помощью. Парень и не думает жениться.
      - На редкость глупая девка, только себя позорит, - заметил начальник.
      - Точно, пан старший комиссар! И сама по себе глупая, да еще Завадская подлила масла в огонь, чтобы отомстить Веславу, напустив на него эту дуреху. Никаких следов насилия нет, уже сошли, по словам Рудек, а тогда, по горячим следам, она не пошла за справкой в поликлинику, думала, по-хорошему все уладится.
      - А когда это было?
      - Почти полторы недели назад, одиннадцатого.
      - Когда?!
      - Одиннадцатого.
      - Точнее! Она говорила, во сколько именно? Утром, вечером?
      - Говорила. Уже смеркалось, когда они пошли в их новый дом, где-то около шести, а вышли около одиннадцати.
      - Долго же он ее насиловал, - вырвалось у меня.
      - Крепкий парень, - подтвердил комиссар. - Главное же.., значит, убить Фялковскую он не мог.
      А она не соврала, твоя глупая Ханя?
      - Никак нет, соврать - это не для ее ума дело, - презрительно фыркнул сержант. - Злость ее так и распирает, шипит, как разъяренная кошка. А если бы знала, что предоставляет парню алиби, ни в жизнь бы не призналась!
      Очень уж она зла на него. Мы бы тогда ни о каком насилии и не слышали.
      - Вот и получается, что парню ее злость оказалась во благо, философски заметил старший комиссар. Вспомнив, что в кабинете присутствует посторонняя особа, он обратился к этой особе:
      - Вот видите, только возникнет новая версия - и сразу рассыпается в пух и прах.
      Однако все же допросить Копеча придется. А ты, Тадик, возьми вот эти штучки, пусть Метек отпечатки немедленно проверит. Да, проше пани, работки вы нам подбросили, но я рад. Так, между нами, я лично на Бирчицкую не ставлю, это прокурор в нее вцепился, а не я. Хорошо, мы ее отпустим под вашу ответственность. Только пусть из страны пока не выезжает.
      Я заверила, что охотно беру на себя такую ответственность, это в моих интересах, Гражинка нужна мне в Варшаве, а не где-нибудь на антиподах.
      - Ага, вот еще что, чуть не забыла, - скороговоркой добавила я. - Ведь в деле об убийстве некоторым образом замешаны и мои интересы.
      Я давно хотела купить у Фялковского его филателистическую коллекцию, к тому же именно по моей просьбе пани Вероника дала возможность моей сотруднице ознакомиться с данной коллекцией. Теперь же, после смерти пани Вероники, коллекция, по всей вероятности, перейдет к очередному наследнику. Могу я у вас узнать, кто он и как с ним связаться? Пока он не разбазарил коллекцию. Там есть одна марка, которую я давно ищу. Если не трудно, его фамилию. Старший комиссар не сразу назвал мне желанную фамилию, сначала хорошенько подумал, не нанесет ли это какого-либо ущерба следствию. Решив, что не нанесет, заглянул в папку - Каминский, из Варшавы. Патрик Каминский.
      - Как?!
      - Патрик Каминский. К счастью, имя довольно у нас редкое, ибо Каминскими пруд пруди. Адрес нужен?
      Еще бы, конечно нужен, но я от неожиданности лишилась голоса. Езус-Мария! Гражинкин Патрик! Комиссар не стал дожидаться ответа и сам назвал адрес:
      - Доротовская, два, квартира восемнадцать.
      Телефон: 822-48-16. И если пани еще что-нибудь придет в голову, пожалуйста, свяжитесь с нами.
      Вот наши телефоны...
      Я взяла клочок бумаги с телефонами и вышла, хотя голова просто лопалась от множества новых идей. Хватило выдержки и ума сообразить - пока не время их обнародовать.
      ***
      Точнее, я только собиралась выйти молча, однако мне не суждено было довести до конца сей процесс. Помешала жертва насильника Веслава. Предоставленная самой себе, жертва не усидела в камере для задержанных и выскочила в коридор с протестующим криком:
      - Это что ж такое, пан взял да так просто и ушел? А я тут должна сидеть! - И вдруг обратилась прямо ко мне:
      - И пани тоже хороша, по виду вроде бы приличная женщина, а за меня не вступилась. Слышали же, какой он негодяй, и не. жаль вам бедной девушки? Ведь он такая мразь; такая мразь, размазня ничтожная. Ему, видите ли, девицы захотелось. Невинной! А чем я хуже?
      Пусть пани сама скажет: или он женится, или за решетку его! Не очень было понятно, кому я должна это сказать и на каком основании, да и не было у меня возможности говорить. На крик оскорбленной девушки в коридор ринулся сержант, задержавшийся в кабинете начальства, и с такой силой толкнул меня в спину, что я, чтобы не упасть, вынуждена была ухватиться за случайно проходившего мимо мужчину в штатском непонятно какого звания. Тот пошатнулся, и неизвестно, чем бы это все закончилось, не иначе как на полу в полицейском коридоре образовалась бы куча мала. Однако сержант оказался ловким малым, успел нас со штатским схватить в объятия, благодаря чему все удержались на ногах.
      - Господи боже мой! - каким-то странным голосом произнес выскочивший вслед за сержантом старший комиссар.
      Девица почему-то с большим удовлетворением откомментировала происходящее:
      - А что я говорила!
      Если во мне оставались еще какие-то сомнения, теперь они окончательно развеялись. С этого момента я решительно была на стороне насильника, у меня даже мелькнула мысль платить за него алименты этой выдре, хотя даже мне стало ясно: случившееся никак в разряд насилия не занесешь. Не контролируя себя, я громко заявила:
      - Законом предусмотрено до пяти лет тюремного заключения за дачу ложных показаний.
      Взгляды всех присутствующих обратились на меня.
      - Какие ложные, какие ложные? - не помня себя от злости, заверещала девица. - Если я говорю, так оно и есть!
      - И очень глупо говорите, - не выдержал комиссар. - Когда совершается насилие, жертва сопротивляется, в данном же случае отсутствует факт необходимой обороны. Не оборонялась пани, не защищалась! И какая холера заставила вас уединяться с ним в доме? Силой он вас заставил? В спину подталкивал?
      Девица моментально переменила тактику, отказавшись от дачи фактических показаний и перейдя к горьким рыданиям.
      Под аккомпанемент рыданий и сопливых всхлипываний на сцену ворвалось еще одно действующее лицо. Это была особа женского пола с целой копной нечесаных волос на голове. А мне подумалось - неплохо для спектакля, действие развивается в хорошем темпе, у каждого актера продуманные реплики, а все, вместе взятое, - впечатляет.
      Новый персонаж вполне вписался в спектакль со своей репликой. Женщина уже от входной двери яростно выкрикивала:
      - Лжет эта лахудра, лжет и не поморщится!
      Да вы на рожу ее взгляните! Разве порядочный парень позарится на такую? Эта пиявка присосалась к Весеку и не отпускает его ни на шаг, ему же на нее наплевать, в гробу он ее видел, гангрену голозадую. Весек - мой жених, со мной уже два года гуляет, а этой насилия захотелось. Да кто на такую польстится? Он парень культурный, деликатный, это я точно знаю. Насильничать ни в жизнь не станет, только с моим братом водку распивали.., то есть пиво, я хотела сказать.
      Сержант рявкнул на вновь прибывшую:
      - Марлена, заткнись!
      - По какому такому праву? - вскинулась растрепанная особа. - Уже и слова правды у нас сказать нельзя! Демократия, называется. Вон ей можно напраслину на парня возводить, а мне и рта раскрыть не дают.
      - Это кто? - вполголоса поинтересовался у сержанта начальник.
      - Габрысь Марлена, - так же тихо информировал подчиненный. - Отбила парня у Завадской.
      Двух слов достаточно мне было, чтобы разобраться в этой любовной драме. Марлена Габрысь отбила первого парня на деревне у Завадской, которая, естественно, возненавидела соперницу и тут же подружилась с изнасилованной Ханей, которая в свою очередь пыталась отбить Веслава у Марлены. Ханя, будучи орудием мести, сделала все от нее зависящее, чтобы вызвать естественную ненависть всклокоченной невесты. До этого момента все было ясно и понятно, далее же начинались сомнения. Которая из них лгала? Сам факт насилия являлся серьезным элементом в деле расследования убийства Фялковской. Веся - как мы теперь установили, сборщик металлолома - оказался важной фигурой. Чем он занимался в критический момент? Насильничал над Ханей или кинулся с топором на Веронику?
      Было очевидным, что показания взволнованных дам оказались полной неожиданностью для следственных властей. Обменявшись взглядами, комиссар и сержант разом посмотрели на меня. Я им была уже не нужна, сейчас им следовало разделить доносительниц и каждую из них допросить отдельно. Короче, заняться работой.
      Неизвестный деликатно взял меня под руку.
      Я наконец вышла из комендатуры. За мной последовал неизвестный в штатском. На улице он представился: это оказался полицейский врач и одновременно патологоанатом.
      - Я бы и сама вышла, - заверила я врача, - даже если бы пан столь тактично не вывел меня из комендатуры. Хотя, сознаюсь, хотелось еще немного там поприсутствовать, уж очень интересный спектакль нам показали, вы не находите? Наверняка вы знаете обо всем лучше меня.
      - Да, я знаком с делом, но вот теперь появляются новые обстоятельства, надеюсь, следствие сдвинется с мертвой точки. Если не ошибаюсь, именно вы, шановная пани, обратили внимание на упущения в ходе следствия и сами восполнили их. Каким чудом?
      - Никаких чудес - просто дело случая. Ну и. - ., сами видите, эти женщины. Баба всегда учует бабу. Сначала мамуля этого парня, местного Казановы, а теперь вот эти три претендентки на должность его невесты. Я же заинтересовалась делом лишь из-за Гражины Бирчицкой. Минутку, а откуда вы, пан доктор, знаете, что я восполнила упущения следствия?
      - Мой кабинет рядом, я слышал весь ваш разговор с комиссаром. Между нами говоря, расследование ни к черту, а все из-за того, что полиция целиком положилась на показания свидетелей. Открою вам секрет, надеюсь, уже без ущерба для расследования: самую главную роль сыграли показания соседа пани Фялковской... хотя и не уверен, что стоит говорить пани об этом. Ну да, раз сказал "а"... В конце концов, это не врачебная тайна, а он не мой пациент. Видите ли, этот сосед увлекся пани Бирчицкой, которая оставила без внимания его чувства, и ничего удивительного, хмырь потасканный, я даже удивился, как он смел надеяться на взаимность столь очаровательной особы. Ну так вот, он дал самые существенные и, по мнению следствия, достоверные показания против пани Бирчицкой.
      Вот, пожалуйста! А Гражинка мне ни словечка не сказала об этом хмыре потасканном!
      - Выходит, из-за него они проигнорировали остальные факты...
      - Именно! А зачем они расследованию? Подозреваемая подана им как на блюдечке, а вы, шановная пани, рано или поздно уедете отсюда со своими эмоциями и недовольством. Я бы мог еще упомянуть, что ваша приятельница и прокурору здешнему приглянулась, да уж, боюсь, слишком сам уподоблюсь здешним сплетникам, так что помолчу.
      - И все же, именно прокурор надавил на комиссара, так ведь?
      - Да вы и сами знаете, уважаемая, что у нас всюду полиция подчинена прокуратуре, а тут полиции и на руку - больше копать не надо, заканчивай расследование и передавай в суд. Кому нравится рыться в этом деле?
      Я бы могла ответить: иногда мне, да промолчала. Мы уже подходили к моему автомобилю.
      - А что вы скажете, доктор, о новых действующих лицах этой любовной драмы?
      - Люди молодые, темпераментные. Мне иногда приходилось иметь с ними дело, когда после пьяной драки требовалась помощь врача.
      Копеч вообще склонен к рукоприкладству, его бесчисленные невесты, как правило, тоже себя в обиду не дадут. Ну, мне пора. Рад был с пани познакомиться.
      - Взаимно.
      Глядя вслед удаляющемуся доктору, я уже раздумывала, как бы еще раз с ним встретиться, чтобы порасспросить обо всех действующих лицах драмы подробнее, да вспомнила, что у меня есть дело поважнее. Наследник Патрик Каминский... Вряд ли совпадение имен случайно.
      И как при сложившихся обстоятельствах проявить тактичность по отношению к Гражинке?
      - Во всех американских детективах, особенно довоенных, но и в послевоенных тоже, все они цистернами лакают виски, - угрюмо проворчала я. Чандлер, Чейни, Чейз... Как они вообще могут что-то делать, будучи вечно пьяными? Тебе приходилось когда-нибудь пить бурбон?
      Гражина всерьез задумалась.
      - Американский бурбон?
      - А какой же еще?
      - Ну, не знаю. Наверное, нет.
      - Мне тоже нет. В том-то и дело. Может, он по градусам слабее нашего пива?
      Гражина отрицательно покачала головой, по-прежнему на полном серьезе.
      - Вряд ли. А зачем тебе, собственно, американский бурбон?
      - Да лично мне он совсем ни к чему. Но когда появляется такая заковырка, что без бутылки не разберешься, невольно думаешь о чем-то крепком. И как быть, если я вечно за рулем?
      - Какая заковырка? - сразу же заинтересовалась Гражинка.
      Вот и добралась я до мучившей меня темы, хотя и не совсем прямым путем. Оказывается, алкоголь может и пригодиться в нужную минуту, хотя для столь деликатного разговора с девушкой совсем нежелательно прибегать к таким радикальным средствам, виновным в погибели рода человеческого. Очень боялась я реакции Гражинки на новость, которую собиралась ей преподнести.
      - Жуткая заковырка, - вздохнула я. - Подозреваемые по нашему делу начинают множиться со страшной силой. К тому же появился наследник. И почему бы тебе не сказать, что знаешь его, а заодно оставить за собой право первой купить коллекцию?
      - Я знаю наследника? - поразилась Гражинка. - Какого наследника? Вероники? Кого же? Того твоего племянника?
      - Вот именно. Патрика.
      - А Патрик тут при чем?
      - Патрик Каминский - племянник, наследник. И очень даже при чем.
      Гражинка онемела. Когда первый шок миновал, девушка так встревожилась, что я испугалась за нее. Помогла погибель рода человеческого. Оглядевшись (мы, разумеется, опять сидели в гостиничном ресторане), она хрипло произнесла:
      - Ты права, без бутылки не обойтись. Давай хоть по коньяку хватим.
      - Я бы на твоем месте подумала, - осторожно заметила я. - Тебя вот-вот выпустят на свободу, а ты тоже за рулем.
      - Я просто не в состоянии думать. И разговаривать с тобой на трезвую голову тоже не в состоянии, когда ты сообщаешь такие ужасные вещи. Коньяк и минералку! Ее, скорее всего, вылью себе на голову.
      - Правильно, вылей Только сначала дай мне сделать глоточек Так ты не знала, что твой Патрик является наследником Фялковских?
      - Понятия не имела. Слушай, а ты в этом уверена? Тут не может быть ошибки?
      - А его фамилия действительно Каминский?
      И проживает на Окенче? Улица..
      - На Окенче, улица Доротовская. О нет, это слишком ужасно! Я протестую!.. Почему он мне не сказал?!
      - Тебе лучше и в самом деле выпить коньяка, - поспешила я успокоить девушку. - На тебя смотреть страшно, того и гляди люди станут оборачиваться. Без истерик! И вообще, быть наследником у нас законом разрешается, ничего плохого в этом нет. Это не преступление, даже не проступок, чего уж так психовать? Мне и самой интересно, почему он скрыл от тебя этот факт. Может, просто не придает ему значения и не считает нужным сообщать?
      Раздирающе простонав, Гражинка обеими руками вцепилась себе в волосы и так замерла Я заказала коньяк и минералку Официантка смотрела на нас с большим любопытством. Заказ постаралась выполнить побыстрее.
      - Ну! - поощрительно подтолкнула я девушку, когда напитки уже стояли на столе.
      Глотнув спиртного, Гражинка немного успокоилась, тяжело вздохнула и с таким укором уставилась на меня, словно это я лично прикончила обоих Фялковских для того, чтобы засадить в тюрьму ее дорогого Патрика.
      - Теперь я и не знаю, что будет, - безнадежно прошептала девушка.
      Мне же все это очень не нравилось. Патрик не явился на свидание как раз в тот момент, когда совершалось убийство И он к тому же наследник... Интересно, каково его имущественное положение? Уже не мог вынести безденежья?
      Терпения не хватило? Минутку, он же наследник, нумизматическая коллекция и без того переходила к нему, на кой ему красть ее? Для отведения глаз? Для того, чтобы сбить с толку полицию?
      Езус-Мария, родную тетку угробил! Ну, пусть не тетку, а двоюродную бабку! Эх, не везет Гражинке с хахалями.
      Теперь опять главным для меня стала забота о несчастной Гражинке, хотя какая-то частичка мозга продолжала трудиться над расследованием. Интересно, знают ли легавые о том, что наследник был здесь в момент убийства и продолжает оставаться на месте преступления до сих пор? О, холера, еще и пряжка от брюк, ведь это же убедительнейшее вещественное доказательство! Нет, доносить им об этом не стану, пусть сами копаются.
      Я искоса поглядела на Гражинку. Она сидела как в воду опущенная В лице ни кровинки.
      - Послушай, кохана, коньяк ты выпила, сейчас я тебе закажу второй, но советую настроиться по-боевому. На всякий случай. Не знаю я твоего парня, черт знает, может, он и угробил тетку, но теперь суды не свирепствуют, учитывают нравственный облик подсудимого, непредумышленное убийство, действие в состоянии аффекта и все такое. Походишь к нему в тюрьму, поносишь передачки, дело житейское...Только пусть он тебе расскажет, как все произошло, потому что в принципе убийца не имеет права наследовать. И у кого мне тогда покупать болгарский блок?
      Я изо всех сил старалась хоть как-то утешить девушку и болтала, что приходило в голову, лишь бы не молчать. Похоже, успокоить мне ее не очень удалось. Я с ужасом видела, что она вот-вот разрыдается. Ну что еще ей сказать?
      И тут Гражинка словно очнулась. Хриплым шепотом она с трудом выдавила из себя:
      - Нет! Я его знаю. Нет! Может, собой не владел, себя не помнил, но не ради наследства.
      О Езус-Мария, не также глупо!
      - Понятно. Он бы убивал умнее. А может, рассчитывал, что ты предоставишь ему алиби?
      Гражинка вновь глотнула испытанного лекарства и вроде бы слегка оправилась.
      - Вообще-то я не выношу коньяк, - нервно заявила она. - Предпочитаю вино. И убивал бы не так глупо, знаю, что говорю. Ведь он же не кретин и не мог надеяться, что я совру. Особенно в таком деле.
      - А в каком деле ты могла соврать? - тут же поймала я ее на слове. Я-то отлично знала, что по натуре Гражинка до отвращения правдивый человек, для нее легче прыгнуть с моста в реку, чем соврать, даже по малости. И когда она не хотела врать, то просто ничего не говорила.
      Молчала. Или открыто заявляла: не скажу. Я и сама в принципе не лгунья, но и в подметки ей не годилась.
      Серьезность создавшегося положения заставила меня временно отложить размышления над характерами и действовать со всей суровостью.
      И я сурово спросила:
      - Так ты с ним виделась со вчерашнего дня?
      На сей раз Гражинка совсем немного колебалась. Вот что значит во время подкрепиться коньяком!
      - Да, сегодня утром, - ответила она. - Он был здесь.
      - Видишь, а меня старательно избегает. Такой отвратительной я ему кажусь? И что?
      - Что ты имеешь в виду?
      - Что произошло, когда он сегодня утром был здесь? - сквозь зубы прошипела я, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не взорваться. Это какое же ангельское терпение требуется человеку, решившему быть тактичным! Вот и теперь уставился на меня этот ангел бараньим взглядом и продолжает молчать.
      Пришлось опять сделать над собой гигантское усилие. Ой, боюсь, как бы мне не разболеться от этого постоянного сдерживания своего темперамента. В конце концов, у меня тоже нервы. А эта кукла молча таращится - и ни слова!
      Нет, я спячу. Пришлось ее подтолкнуть:
      - Когда он утром был здесь, говорил что-нибудь?
      - Говорил. Что любит меня.
      - Не хотелось бы тебя огорчать, но такие слова очень любят говорить все злоумышленники, когда чувствуют, что свобода их висит на волоске. Обычно вскоре они оказываются или за решеткой, или где-нибудь в Аргентине.
      - Нет. Он сказал: никуда не уедет и будет торчать здесь до тех пор, пока меня не выпустят. В Варшаву мы поедем одновременно, и начихать ему на весь остальной мир.
      - Ты показывала ему пряжку? Спросила, откуда она взялась в протухшей капусте и паутине?
      - О капусте не помню, а пряжку показывала и спрашивала.
      - И что? Предупреждаю, долго я не выдержу, если вот так каждое слово из тебя придется извлекать клещами.
      - И ничего. Забрал ее у меня. Обрадовался, что нашлась, а объяснять отказался.
      - Холера! Оптимист нашелся. На чудо рассчитывает, не иначе. Пойми же, у него есть мотив и нет алиби. Мне это совсем не нравится.
      Тетю прикончил, прикончит и тебя. А ты бы хотела, чтобы я благословила ваш союз и пожелала жить долго и счастливо? Нет уж, тебя я ему прикончить не позволю!
      - Ну что ты так разошлась? Я ведь не знала, что наследник - он.
      - А если бы знала, что бы это изменило? Он бы стал для тебя понятнее? Прозрачнее?
      - Да нет, я бы попросту о другом его расспрашивала. Хотя.., и сама не знаю...
      - Зато я тебя слишком хорошо знаю. Ты бы отдала ему пряжку, не сказав ни слова, только ограничившись укоризненным взглядом. Такая уж ты деликатная, холера! И глядела бы на него так, что у него внутри все бы перевернулось, а результат? В лучшем случае - пронесет твоего милого и расстройством желудка все ограничится.
      - Может быть... Ох, сейчас мне ничего не остается, как биться головой о стену.
      И выглядела несчастная при этом так, что я не на шутку перепугалась, ведь и в самом деле станет биться. То-то радость местным сплетникам, а мне после этого уже лучше в Болеславце не появляться. И я взглядом подозвала официантку. Любит Гражина коньяк, не любит - сейчас это не важно, лекарства редко бывают вкусные, не стану же теперь вливать в нее вино, а третий коньяк уже не повредит.
      ***
      Мое внимание внезапно привлекли две девицы, вошедшие в ресторан. Оглядели зал, вышли на террасу и уселись за столиком под открытым небом. К счастью, меня они не заметили.
      Одну из этих девиц я видела в комендатуре и очень хорошо запомнила, ну как же, жертва насилия - Ханя Рудек. Вторая, должно быть, ее подружка Завадская. Именно Завадская уговорила Ханю из мести пойти в полицию с доносом, нажаловаться, будто этот ловелас Веслав изнасиловал ее. А теперь вот обе заговорщицы пришли поболтать в уютном ресторанчике, причем обе удивительно спокойные.
      Мне ужасно захотелось подслушать, о чем они собираются болтать.
      - Гражинка, придется это сделать тебе, - взволнованно зашептала я ошеломленной девушке. - Что, что, подслушать, о чем станут говорить вон те две куклы. Я не могу, одна из них меня знает. А ну цыц! Это может помочь твоему Патрику. Так что без лишних слов хватай свой коньяк и марш вон за тот столик, по соседству с ними. Садись так, чтобы слышать их разговор, значит, на небольшом расстоянии, спиной к ним. И ухом поближе... Да, захвати свой блокнот, будешь стенографировать их беседу. И чтобы мне каждое словечко было зафиксировано!
      - Зачем? - в панике начала было Гражинка, но сейчас мне было не до тактичности.
      - Потом все объясню. И учти, это мое деловое задание, отнесись к нему со всей серьезностью. Марш, а то пропустишь начало.
      Хорошо, что я сообразила назвать свое требование деловым заданием, личную мою просьбу Гражинка не выполнила бы так четко. А тут она без возражений вытащила рабочий блокнот с ручкой, схватила только что доставленный официанткой третий коньяк и почти бегом устремилась на террасу.