Социальные же аспекты и всякую технику-электронику оставлю на потом...
      ***
      - Я в парике играла, - ошарашила меня Марта, переступая в десять пятнадцать утра порог моей квартиры. - В черном.
      - Господи, откуда у тебя взялся черный парик? - изумилась я, в который уже раз любуясь ее прекрасными русыми кудрями.
      - У реквизиторов попросила. С обязательством как можно скорее вернуть.
      - Не вижу проблемы, если ты его не потеряла. А зачем?
      - Насколько я понимаю, твой вопрос носит общий характер и относится к моей голове, не только к парику. Просто боялась наткнуться в казино на кого-нибудь из наших знакомых и на всякий случай предпочла окраковиться. Оваршавиться. Огдыниться!
      Это она от Алиции научилась так выражаться. При моем посредничестве, разумеется. Была у меня некогда лучшая моя подруга Алиция, и вот много-много лет тому назад, переодеваясь в чужую одежду и натягивая парик, я при ней заявила, что не желаю быть опознанной. "Прекрасно, будь оваршавленной", - не стала возражать Алиция, даже не поднимая глаз от книги. Вот таким образом ни в чем не повинный город Познань вроде бы взял на себя ответственность за то, что человек коварно меняет внешность.
      - Ну и как тебе в парике? - заинтересовалась я.
      - Знаешь, потрясающе! Я сама себя не узнала. Случайно глянула в зеркало, так у меня аж дух перехватило. Какое-то время не могла сообразить, откуда здесь взялась эта незнакомая баба и куда же подевалась я.
      - Все это хорошо, но ведь не можешь ты постоянно скрывать от него, что бываешь в казино? Неужели так категорически запрещает?
      - Вот именно, категорически! И не только казино, но и все, что способно отодвинуть его на задний план. На свете для меня не должно быть ничего важнее, чем он, его величество Доминик. Я обязана расходовать все свои чувства лишь на него одного.
      - Ну, знаешь, такое никто не выдержит. И зачем стоять в прихожей? Давай пройдем в комнату. Сними куртку.
      Я предусмотрительно сразу же уселась за компьютер, а Марта откупорила банку с холодным пивом и принесла из кухни стаканы. После чего сделала попытку оправдать Доминика:
      - Может, я сильно преувеличила, а ты и подумала бог весть что. Нет, вообще-то я могу заниматься чем хочу, даже работать, но не в ущерб ему. Понимаешь? Он ни за что не согласится быть на втором месте. К любому увлечению ревнует меня, как к любовнику, и даже еще хуже. А я ему наврала. У меня появилась возможность раньше его вернуться в Варшаву, но ноги сами понесли к "Форуму", безумно захотелось поиграть, просто подсасывало изнутри, я ничего не могла с собой поделать. Представляешь, это сильнее меня!
      - Еще как представляю. И тут уж никто ничего не поделает - ни я, ни Доминик, ни ты сама, высшей силе никто и ничто не в силах противостоять!
      - Вот ты понимаешь, а для него это смертельная обида. Личная. Я же без него не могу, и тут тоже какая-то высшая сила, как ни старалась, от наваждения мне не избавиться. Ну да я тебе говорила, что прямо разрываюсь на две половины, которые тянут меня в разные стороны. Противоположные.
      - Говорила, можешь не объяснять. Ты звонила ему сегодня утром?
      - Он позвонил. А я тут же перезвонила ему, дескать, только вот сейчас обнаружила, что мой сотовый отключен, а я-то удивляюсь, почему никто не звонит. Ну и все прочее. Выяснилось, что он, злясь на меня, тоже с вечера выключил свой мобильный. Не помню, успела ли я тебе рассказать, что после трупа он порвал со мной окончательно и бесповоротно, но вскоре понял, что без меня ему не жить. Ведь ему непременно нужна сострадательная дамская грудная клетка, на которой можно всласть выплакаться, а моя самая подходящая. О, по глазам вижу - ты думаешь, что и я с ним спятила. Или скоро спячу.
      - Тебе виднее.
      - Вот я и не сомневаюсь в этом.
      - Туда тебе и дорога, - безжалостно отрезала я. - Однако, пока на тебя не натянули смирительную рубашку, давай немного поработаем. Я отыскала подходящий объект, и что теперь?
      - Какая же ты бессердечная, - горько упрекнула меня соавторша. - Я тут с горя рассудка лишаюсь, а ей лишь бы поработать! Ладно-ладно, молчу. Поехали! На чем мы остановились в прошлый раз? Давай читай.
      Я сделала по-другому. Дала ей уже отпечатанный на принтере текст, пусть сама читает, а я тем временем читала его же на экране монитора. Ну и мы славно поработали, не буду жаловаться. Совместными усилиями нам удалось столкнуть сюжет с мертвой точки благодаря столь кстати подвернувшемуся трупу, теперь оставалось обвалять его в сопутствующих обстоятельствах и развивать эту продуктивную линию.
      На минуту оторвавшись от клавиатуры, я повернулась к Марте и высказала гениальное соображение, не дающее мне покоя:
      - Уверена, что его действительно кокнули из-за шантажа. Да я о Коте Пташинском говорю, чего смотришь? Поняла, вот спасибо. А у меня так всю дорогу прошедшие времена путаются с теперешними, никак не могу отвязаться от прошлого, наваждение какое-то и сила высшая, как у тебя с Домиником. Не хочу быть пророчицей, но, боюсь, они и впрямь взаимосвязаны.
      - Времена?
      - Они. Но ведь должен быть срок давности... Не знаю, не знаю... Все равно, если человек замаран...
      Марта перестала метаться по квартире и подсела ко мне:
      - Может, я что и пойму, если ты соизволишь толком рассказать.
      - Попытаюсь. Ограбление Сбербанка на Польной. Слышала о нем?
      - Нет.
      Пришлось попробовать сосчитать ушедшие годы.
      - Правильно, ты не могла о нем слышать, это было еще до твоего рождения. И все равно могла! Громкое дело. Вот, скажем, дело Горгоновой, преступление произошло еще до моего рождения и судебное разбирательство тоже, а всю Польшу взбаламутило, и я о нем слышала, хотя ни к каким средствам массовой информации отношения не имела. Так что сама понимаешь... Значит, его тихо-мирно спустили на тормозах, затушевали...
      - Погоди, я за тобой не поспеваю. Спустили Горгонову или банк?
      - Конечно, банк, я о нем пытаюсь тебе рассказать, это тоже громкое преступление, можно сказать преступление века. Ладно, будем скромнее, в масштабах Польши, но все равно. Два или даже три трупа, я уже точно не помню. Убили охранников, денежки грабанули, не пялься, не скажу сколько, тогда правды об этом никому не сообщали. Преступники скрылись, просто развеялись как сон, как утренний туман...
      - Ничего себе сон! Как же они могли развеяться? И что, так и не выяснили, кто напал на банк?
      - Уже позднее, несколько лет прошло, мне удалось узнать по своим каналам, что действовали настоящие бандиты, известные криминальные специалисты по этому делу, но организовано все было людьми из тогдашних органов, а личное участие принимал наш труп.
      - Какой именно? У нас ведь их два.
      - Первый, конечно. Тот, мой. И Аниты. А теперь я ломаю голову вот над чем: как думаешь, могли бы сохраниться с тех пор какие-то компрометирующие материалы - бумаги, фотографии, магнитофонные записи? Тридцать шесть лет срок немалый.
      Встав, Мартуся опять нервно прошлась по комнате, вылила остатки пива из банки в свой стакан, принесла из кухни новую банку и поставила ее на стол. И все это время о чем-то напряженно думала.
      - Знаешь, - наконец заговорила она, - из всех зол я бы уж предпочла того клошара с Монмартра. Паскудная история! И что, ты полагаешь, кто-то мог снять ограбление банка?
      - Об этом нигде не упоминалось, но в те времена еще существовала неподкупная пресса и хорошие журналисты, особенно фоторепортеры, я сама знала отличного парня... Как же его звали? Вылетело из головы. Так он не ленился бегать по городу с фотоаппаратом и щелкал все интересное, что подворачивалось. На кинопленке тоже могли запечатлеть. Да и какой-нибудь подросток, случайно оказавшийся в момент ограбления поблизости, мог снять парочку любопытных кадров.
      Марта возмутилась:
      - Вместо того чтобы воспрепятствовать ограблению, он себе знай фотографирует!
      - Марта, опомнись! Слишком ты многого хочешь. Тут стрельба, пули свистят, людей убивают, все, кто мог, попрятались в подворотнях или просто залегли, прикрыв головы руками, а несовершеннолетний паренек, по-твоему, должен под пули лезть? Спасибо и на том, что хватило духа высунуться из-за угла и щелкнуть затвором разок-другой.
      Вот, сцепились из-за продукта моего воображения, ведь этого малого я только что выдумала! Хотя кто знает, а вдруг и правда существовал такой!
      - И кроме того, - продолжала я, - организаторы нападения могли и сами тайно снять на кинопленку всю операцию от начала до конца, отношения между отдельными группировками были сложными, все друг друга подозревали, веры никому не было. Да мало ли из каких соображений, но могли.
      - А разные документальные свидетельства должны бы сохраняться в их архивах, - оживилась Марта. Вот, тоже стала мыслить творчески. - Конечно, такие компрометирующие материалы разумнее уничтожить, но ведь знаешь, как бывает... Поручили кому-то, а тот или перепутал и уничтожил другое, или специально сохранил для истории. Или для себя. Или просто на всякий случай припрятал. А этот наш и завладел ими...
      Я подхватила идею:
      - Подчищали старые дела, жгли бумаги, но кое-что могло и уцелеть, какие-нибудь обгорелые остатки. И никто нам не запрещает на них опереться и развить эту линию.
      - А он стал шантажировать их. Правда, не знаю кого...
      - Неважно, для нас не имеет значения.
      - И его прикончили, чтобы отобрать компромат и навсегда заткнуть рот! Погоди, а если, когда его убивали, у него их при себе не было?
      - Так ведь именно по этой причине нам придется устроить поджог! - с торжеством напомнила я.
      Марта несколько раз кивнула - вспомнила, дескать, - а сама опять напряженно размышляла. Похоже, что-то ее смущало. Наконец ей удалось сформулировать свои соображения:
      - Ты говоришь - тридцать шесть лет... И сама же рассказывала, как они и позже занимались всевозможными махинациями. Хочу обратить твое внимание на немаловажное обстоятельство - возраст наших героев. Не может этот труп быть преклонного возраста, ведь такому старому хрычу уже ничего от жизни не требуется. Одной ногой в могиле...
      - А вот и нет, как раз такому, что одной ногой в могиле, просто патологически требуется от жизни нечто очень важное. Спрашиваешь, что именно? Власть. Пусть старый, больной, пусть помирает, а все равно цепляется за власть и готов ее удерживать любой ценой. Явление извечное, не нами придумано. И хотя лично мне непонятна его подоплека, тем не менее так оно и есть. Но ты права отчасти, совсем уж старая развалина нам не подойдет, ведь человека будут показывать по телевидению, так чтобы хоть смотреть не слишком противно было. Давай-ка прикинем...
      Мы обе не очень сильны в математике, поэтому на бумажке старательно подсчитали, сколько лет было нашему преступнику в последние минуты уходящего государственного строя. Что касается Пташинского, то я хорошо помнила год его рождения, ведь документы видела собственными глазами, так он в момент смерти насчитывал всего шестьдесят один год, даже пенсии еще не полагалось. А ведь были и такие, кому под занавес коммунистической эры и пятидесяти не стукнуло, наиболее же талантливые из подрастающих отпрысков сановных папочек добивались высоких постов и в тридцать с небольшим. Самый цветущий возраст! Так что выбор у нас оказался большой.
      Вот только не было у меня никакой гарантии, что инициаторы и организаторы ограбления банка перешли потом на работу на телевидение и сейчас там подвизаются. А забывать о том, что наш сериал должен разоблачить телевизионные махинации, мы не имели права.
      - Так давай не будем базироваться на твоем ограблении банка, преступлении века. Что-нибудь из более позднего времени тоже прекрасно подойдет... - немного неуверенно предложила Марта.
      Я бодро строчила на компьютере, не слушая соавторшу, но тут внезапно пришедшая в голову идея заставила прерваться на полуфразе.
      - Кто в нашем правительстве, сейме, в партиях самый старый? - задала я вопрос на засыпку. - И на телевидении. Ты могла бы сказать?
      - В принципе, их возраст можно установить, но зачем тебе? И он будет у нас прототипом благородного героя или преступника?
      - Закамуфлированный преступник. Именно тот самый, из бывших, доходит? Ему удалось отсидеться в тени, и теперь он полгорода истребит, лишь бы не вылезло шило из мешка, что это именно он со своим подручным Пташинским проворачивал контрабандные злодеяния.
      Просто чудо, что Мартуся прыснула пивом не на клавиатуру компьютера, а на меня. "Контрабандные злодеяния" привели ее в бешеный восторг, и она долго не могла успокоиться.
      - И нечего так воспринимать, - вытираясь, недовольно бурчала я. Мысленная аббревиатура, не все же тебе растолковывать, никогда не любила лопатологии, а сжатый ход моих рассуждений ты воспринимаешь уж слишком эмоционально.
      - Обожаю твои мысленные аббревиатуры, спрессованные до минимума. А контрабандные злодеяния на телевидении - это просто здорово!
      - Ничего особенного, - пожала я плечами. - И не мною придумано. Не так давно в Польше всем телевидением заправлял такой воротила... вот забыла фамилию... Щепанский, кажется. Как в своей вотчине распоряжался, да ты должна знать, о нем наверняка у вас легенды ходят. Был такой?
      - Был, точно, Щепанский.
      - Весь в персидских коврах, он, знаешь, любил по ним ходить в ботинках...
      - Ну и что такого? Вот если бы он ходил босым, без ботинок, это могло бы остаться в памяти сотрудников.
      - Да ведь все дело в том, что ходил-то он по коврам ручной работы в сапожищах, просто обожал. Специально норовил прийти в кабинет по колено в грязи, и чем больше дерьма на сапоги налипло, тем большее счастье излучал. Вот какая у человека была радость в жизни, говорят, старался в навозе измазаться, чтобы своим коврам подкормку доставить.
      - Иоанна, умоляю, перестань. Если захлебнусь пивом, тебе же хуже будет!
      - Могла бы на время от пива воздержаться, делом ведь занимаемся. Этот тип личность известная и, кажется, уже отбросил копыта, так что нам от него никакой пользы, но вот ошивался рядом с ним некий незаметный песик, верно служил. Забыла его фамилию. Пентак? Плуцек? Пуцек?
      - Цуцик! - завыла Марта. - Пупсик! Пупик!
      - Да, молодо-зелено, нет у тебя серьезного отношения к отечественной истории. Так вот, этот Пуцек... нет, все-таки не Пуцек, это собачья кличка, ну да ладно. Так вот, он был тогда совсем молодым, но уже порядочная гнида. А с виду незаметный и вел себя тихо, не высовывался. И почему бы ему теперь не сменить фамилию и не заправлять всем телевидением? Правление возглавлять не обязательно, просто ходит в советниках. Возможно, о нем даже не все знают, а он, именно он всей кухней заправляет, как небезызвестный серый кардинал при всесильном Ришелье.
      Отчаяние Марты было очевидным, голос выдал ее.
      - Очень подходящая ситуация, но, послушай, что мы с тобой пишем? Телесериал из современной жизни или исторический? Знаешь, кардинал Ришелье это для меня уже слишком!
      - Люблю историю, - не уступала я.
      - Ну и люби сколько хочешь, но не в совместных сценариях! Нельзя же до такой степени прозрачно... А что советник, так многие догадываются, я и сама сколько раз подозревала все эти нашептывания на ухо...
      - Интересно, а на что еще можно нашептывать?
      Опять сцепились и уклонились от темы и, лишь покончив с анатомией, смогли вернуться к делу. И пошло-поехало. Хотя вернее было бы сказать побежало-помчалось. Уж так шло наше с Мартой сотрудничество, то через пень-колоду, то таким галопом скакало, что мы обе не успевали за развитием действия, оно значительно опережало произносимые нами слова, так что приходилось общаться с помощью столь любезных мне мысленных сокращений.
      - Ну, ладно, - перевела дыхание Марта. - И на кой нам этот Пипек? Пусть даже он и настоящий, как мы его используем?
      Тут брякнул мой домофон.
      - Кто это? - спросила Марта.
      - Понятия не имею, - на ходу ответила я, направляясь к домофону в передней и впуская кого-то в дом. - И совсем не обязательно ко мне, просто человек ошибся. Но согласись, некто похожий и числится у нас преступником. Как мы его назвали? Лукаш? Марек?
      Кто-то вошел в парадное моего дома, в домофоне я слышала стук двери. Мне и раньше часто звонили по ошибке или по делу, но не моему. Звонили гости и дети соседей, почтальоны, сотрудники домоуправления, всевозможной администрации, да просто все, кому не лень. Я никогда не задавала идиотского вопроса "Кто там?", не тратила зря времени, просто щелкала домофоном и впускала человека.
      - Ты что, у нас пока нет преступника! - возмущенно возразила Марта. Ведь до сих пор мы делали ставку на... как это... ага, месть во имя любви. И кроме того, они оба молоды. А вот теперь я перестроилась, шантаж мне больше нравится. Он посолиднее будет.
      - Ну тогда ищи Плуцека.
      У моей входной двери прогремел гонг. Чертыхнувшись, я опять пошла в переднюю, уже автоматически приготовившись вежливо объяснить, что квартира номер двадцать четыре находится во флигеле и пан (или пани) напрасно перся (перлась) на четвертый этаж. Открыла дверь и остолбенела.
      Передо мной стоял мужчина моей мечты. Мужественный красавец в элегантном костюме, приблизительно моего возраста, но о-го-го! К тому же у меня за спиной тихо ойкнула Марта, женщина в самом расцвете сил и моложе меня лет на двадцать. Не блондин, темноволосый. На лице приятная улыбка.
      О нет, хватит! Теперь ни за что не поддамся, появись на пороге хоть сам Аполлон Бельведерский с приятным выражением лица и в самом что ни на есть элегантном убранстве или вовсе без оного. И тем не менее, будучи особой воспитанной, я отнеслась к незнакомцу достаточно учтиво.
      - Пан к кому? - вежливо поинтересовалась я.
      А поскольку Марта за спиной опять не то простонала, не то прошелестела, вот ее я невежливо одернула:
      - Ну, ты чего? Он же без бороды.
      - А что ему мешает бороду отрастить? - услышала я в ответ.
      Поскольку мы обе вопросительно пялились на незваного гостя, тот, сделав вид, что не слышал наших реплик, тоже вежливо ответил:
      - Я к пани Иоанне Хмелевской.
      Скрываться я не собиралась и призналась, что это я.
      - Младший инспектор полиции Цезарий Блонский, - представился красавец. - Вот мое служебное удостоверение.
      На предъявленный мне документ я скосила лишь беглый взгляд, все равно никогда в жизни не видела настоящего полицейского удостоверения, так что показать могли любую липу. Кивнув, я ждала объяснений.
      - Не найдется ли у пани немного времени для беседы со мной?
      - Найдется, для полиции всегда найдется. Продолжаю по-прежнему любить милицию, хотя теперь все чаще без взаимности. И даже невзирая на все идиотизмы, которые совершает теперешняя полиция. Входите, пожалуйста.
      Войдя, он глянул на Марту и придал лицу вопросительное выражение. Марта торопливо проговорила:
      - Представиться я тоже могу. А что потом? Мне уйти?
      Не дав полицейскому открыть рот, я благожелательно предупредила:
      - Сразу же официально заявляю - все равно все ей выложу, как только вы уйдете. Мы близкие подруги, а в настоящее время работаем над одним сценарием телесериала, в основе которого лежит уголовное преступление. Так что то, что вы тут скажете, может оказаться для нас просто бесценным.
      Болтливым его не назовешь, факт. Младший инспектор Цезарь коротко позволительно кивнул и сел, разумеется, дождавшись, пока не сели мы с Мартой. Хорошо воспитанный молодой человек. Что я, какой молодой? А может, все же молодой? Уж больно хорош! А на лице - все та же вежливая улыбка, абсолютно ничего не выражающая.
      - Пани знала некоего Константина Пташинского? - без предисловий задал он вопрос в лоб и замолчал в ожидании ответа.
      С ответом я не замедлила, постаравшись скрыть лишь внутренний жар, который, к счастью, внешне ни в чем не проявился.
      - Трудно сказать. Если отвечу "да", это будет лишь полуправда. С этим человеком я никогда в жизни и словом не перебросилась, но видеть его видела. И знала его как бы в двух аспектах: человек сам по себе, фамилия сама по себе.
      - Будьте добры, поясните.
      - Охотно. Человека я знала в лицо, встречала на бегах и слышала, что его называли Красавчиком Котей. Ни разу с ним не разговаривала, на ипподроме же бывала часто, но не всегда он мне попадался на глаза. С другой стороны, я довольно много была наслышана о преступнике Константине Пташинском, даже видела дело, заведенное на него прокурором, но не имела понятия, что это тот самый человек, Красавчик Котя с ипподрома.
      - Теперь вы имеете об этом понятие. Откуда?
      Чтоб ему лопнуть! От Аниты, ясное дело. Так что, заложить Аниту? Или начать изворачиваться? Давать уклончивые ответы? А может, все же лучше выложить правду? Но правда моя выглядит как-то странно. Ведь не Анита мне сказала, что Пташинский - это тот самый Красавчик, я сама сообразила. Бывают такие озарения, когда вдруг в новом свете предстанут давно известные факты и в глаза бросится связь между ними, так что соединение двух разных личностей в одну - мое собственное достижение. Могла, конечно, запросто ошибиться, но ведь не ошиблась. И уж не моя вина, что в конечном результате трупа Пташинского в "Мариотте" не оказалось.
      Тут, слава богу, нашлось подходящее словечко. "Откуда?" Пожалуйста:
      - Отгадала. Можно сказать, осенило меня. Совсем недавно.
      Неимоверно прекрасный Цезарь на секунду задумался и выдал следующий каверзный вопрос:
      - А когда пани ознакомилась с материалами прокурора?
      - Да уж не меньше двадцати лет прошло.
      - И именно в те годы пани видела на ипподроме Пташинского?
      - И в то время, и немного позже. На бегах он мне встречался в течение нескольких лет. А вы, надеюсь, понимаете, что материалы дела я годами не читала?
      - Пташинского вы видели лишь на ипподроме?
      - Один раз в суде. Но и тогда его рожа в моем сознании с фамилией "Пташинский" не связывалась.
      Тут вежливая улыбочка на лице младшего инспектора Блонского вроде бы стала немного теплее. Самую малость. Наверное, его порадовало мое появление в зале суда.
      - Вы можете вспомнить, какое дело тогда рассматривалось?
      - Отлично помню. Отвратительная тягомотина, сплошное пустословие, целью которого было скрыть настоящую подоплеку, до которой я не добралась. Видимо, какие-то тайные операции спецслужб или партийных боссов. Ничего прямо не называлось, все обходилось стороной, туману напустили много, а здравого смысла ни на грош. Так я ничего и не поняла.
      - А вы помните, когда проходило это заседание суда? И фамилии представителей сторон?
      Ого! Неужели намерены теперь вытащить на свет божий давние тайны мадридского двора? Все эти леденящие кровь строго секретные операции? Я уже давно махнула на них рукой и почти перестала верить в то, что они некогда имели место, ведь так ничего и не раскрыто. А теперь вдруг оказывается - ими заинтересовались.
      И тут в мозгу что-то предостерегающе щелкнуло. Кто заинтересовался? Полиция? Она тоже бывает разная. Погоди радоваться. А на вопрос представителя власти надо отвечать.
      Мартуся сидела тихонько, как мышка, словно ее тут и нет. Я поднялась с места.
      - Если пан располагает временем, то мне нужно разыскать мои записи тех лет, тогда и отвечу на эти вопросы. Не бойтесь, я знаю, где искать.
      Почти все свои записные книжки, а они мне сорок лет служили, очень удобные для записей календарики Дома книги, я тщательно сохраняла и держала в одном определенном месте, уложенные в хронологическом порядке. И просто заглядывать в свое прошлое любила, и для работы вечно требовалось освежить в памяти всякие детали событий прожитой жизни. Нагнувшись и сдержав стон, почти без труда я вытащила ящик и поставила на софу.
      - Вот, пожалуйста, - удовлетворенно произнесла я через три минуты, возвращаясь в свое кресло. - Девятое октября восемьдесят второго. 11.30. Зал № 364. То самое заседание суда. Продолжалось не один день, но больше я на него не ходила, говорю же - сплошное пустословие, уши вяли... или вянули?.. Именно там, в зале суда, видела я типа, который для меня был Красавчиком Котей, ибо так называли его на бегах. Что касается фамилий, то знаю лишь прокурора, фамилии представителя противной стороны не запомнила и не записала. Что-то такое вертится в голове... Худерлявый... Тощинский... Мощяк... Нет, не вспомню, знаю лишь, что связано с общей костлявостью. А прокурором был Божидар Гурняк.
      - А Божидара Гурняка вы хорошо знали?
      Мне надоело корчить из себя сладкую идиотку, и я насмешливо глянула на представителя власти:
      - Раз уж вы находитесь в моей квартире и задаете такие вопросы, значит, прекрасно осведомлены, что некий Божидар Гурняк добрый десяток лет был моим... как бы это поделикатней выразиться... моим жизненным партнером. Я даже чуть было не оформила с ним отношения, да воздержалась из-за жилищного вопроса, в те времена с пропиской были дурацкие сложности.
      И что, думаете, младшего инспектора смутило мое язвительное замечание? Ни капельки, ни один мускул не дрогнул на его красивом лице. Этот человек мог запросто изображать на сцене каменную статую.
      - Из ваших слов я делаю вывод, что знакомы вы были довольно хорошо, бесстрастно констатировал полицейский. - В таком случае прошу сообщить его адрес. Не официальный, а настоящий.
      Я удивилась:
      - В каком смысле настоящий? И к тому же мне известен его давнишний адрес. Официальный.
      - Нет, дело в том, что по давнишнему официальному адресу, равно как и по теперешнему официальному, пан Гурняк не проживает. Он там не появляется. Пребывает где-то в другом месте. Где?
      - Что вы говорите? Значит, сохранилась у пана Гурняка давняя привычка проживать в одном месте, а пребывать в другом. Обычно он пребывал за пределами Варшавы. Но я его не видела уже много лет и назвать место пребывания интересующего вас лица не могу. Единственное, что могу, это сообщить фамилию, адрес и телефон особы, которая должна знать место пребывания пана Гурняка. Не исключено, что таких особ несколько, но я располагаю координатами только одной.
      - Не откажите в любезности.
      Вытащив из кучи календариков нужный, я без зазрения совести выдала с головой младшему инспектору ту самую особу. Особе это абсолютно ничем не повредит, а Божидару все-таки пакость. Признаюсь, мне доставило большое удовольствие подложить свинью бывшему хахалю, ведь так и не удалось отплатить ему за все претерпленные мною муки и страдания. А его самого, если честно, я потеряла из-за своей страсти к азартной игре.
      Каменная статуя старательно записала в свой блокнот все продиктованные мною данные, после чего несколько убавила теплоты из своей вежливой служебной улыбки. Тут позволила себе проявиться Мартуся:
      - Иоанна, с моей стороны будет очень бестактно, если я принесу себе еще пива?
      - Не очень, приноси, - разрешила я.
      - А может, пан тоже?..
      - Нет, благодарю, - отказался младший инспектор.
      Вот уж не удивил. Такой при исполнении капли воды в рот не возьмет, не то что спиртного, даже пива. Полагаю, если бы я его не опередила с разрешением, он бы и Марте запретил.
      Марта успела вернуться с новой банкой пива как раз к следующему вопросу полицейского:
      - Вы могли бы припомнить каких-нибудь друзей или хороших знакомых пана Гурняка?
      - Я их никогда не знала, так что и вспоминать некого, - опять же язвительно ответила я. - Пан Гурняк был кошмарно засекреченным, всегда наводил тень на плетень, я же всегда была кошмарно тактичной и не интересовалась тем, что он скрывал. Однако Пташинского знала, ведь вы именно о нем хотели спросить? О Пташинском упоминал неоднократно, но очень неопределенно.
      - Что именно он говорил о Пташинском?
      Тут уж я воззрилась на полицейского с неприкрытой насмешкой.
      - Простите, вы лично знали пана Гурняка?
      Прекрасный Цезарь на полмиллиметра приподнял брови - вот и вся реакция на бестактность моего вопроса.
      - Прошу меня извинить, но здесь я...
      - Знаю-знаю, здесь вы задаете вопросы, мое дело лишь отвечать. И хотя мы разговариваем не в официальном учреждении, а в частной, притом моей, квартире, готова соблюдать правила игры. А спросила же я лишь для того, чтобы знать - можно сразу отвечать, поймете меня с полуслова или придется предварительно многое объяснять, если с Божидаром Гурняком встречаться вам не доводилось.
      - Я бы предпочел получить подробный, исчерпывающий ответ.
      - Что ж, сами напросились, теперь не жалуйтесь, - тяжело вздохнула я очень уж не хотелось вспоминать те годы. - Так вот, пан Гурняк вообще не говорил - только намекал, давал понять, наводил на размышления. На прямые вопросы обычно отвечал встречными вопросами, ну и тому подобные штучки. При общении с ним приходилось дедуцировать, самой делать какие-то выводы, а он к тому же никогда не давал оценки этим выводам, никогда не говорил, правильные или нет. Не имел такой привычки. Вот, скажем, если бы вы спросили, как печь хлеб, он в ответ поинтересовался бы, знаете ли вы, как выглядит рожь. Или пшеница. Или кукуруза, из нее тоже делают муку. Если бы вы, ткнув пальцем, спросили, знает ли он этого человека, то услышали бы, что, оказывается, наукой установлено - любой человек знает множество людей, из которых каждый, в свою очередь, тоже знает множество, в том числе и вас. Ну и тому подобную дребедень. А когда пану Гурняку что-то не нравилось, он прямо этого не говорил, только смотрел вдаль, и выражение лица у него было непроницаемое. Еще более непроницаемое, чем у вас. У вас-то как раз очень даже проницаемое.
      Марта у меня за спиной тихонько фыркнула, а красавец младший инспектор сменил на физиономии вежливую улыбку на улыбку слегка удивленную. Ну прямо наложил на лицо другое выражение, как бабы накладывают макияж! Глядись он при этом в зеркало, и то не вышло бы лучше. Должно быть, долго тренировался.
      - Что вы имеете в виду?
      - Да ведь ясно же, вы пришли для того, чтобы меня допросить.