- Иоанна, ну о чем ты говоришь! Или это твои вымыслы для нашего сценария? Нет? В сценарии я могу согласиться с твоей безголовой концепцией, но ведь тот, настоящий, в отеле, был с головой! Его задушили, и это совсем не повредило его голове. Уверяю тебя, его голова не понесла никакого ущерба.
      - Слушай, Марта, если ты сейчас скажешь, что ему вообще не нанесли ни малейшего ущерба, я могу и рассердиться. Но что-то тут все-таки не так. Ты там лично была?
      - Ясное дело, была, но лишь сегодня утром, около десяти, я же тебе уже говорила. Как раз его обнаружили. Что там делалось!
      - И ты видела его?
      - Кого?
      - Да труп же, холера!
      - Кусочек. Он там еще лежал. Знай я, что увижу, закрыла бы глаза. Но откуда мне было знать? Вот я и увидела его. Со стороны головы...
      - Спокойствие, только спокойствие... Допрос продолжается. Ты откуда смотрела? Отвечай кратко и точно.
      - Из комнаты Доминика. Точнее, американского продюсера. Двери между двумя номерами были распахнуты. Но Доминик видел его целиком. Слушай, я больше не могу так, я хочу понять!
      - Минуточку, уточним. Ты смотрела из комнаты Доминика и видела его с головы?
      - Богом клянусь!
      - Он лежал на полу?
      - На полу.
      - И головой в сторону Доминика?
      - Если быть точной, в тот момент головой в мою сторону. Но в принципе в сторону комнаты Доминика.
      - Вот теперь и я тоже перестала что-либо понимать!
      Встревоженная Марта галопом помчалась в кухню за новой спасительной порцией пива и, вернувшись, налила мне полный стакан. Я не прореагировала, оцепенев в очень неудобной позе: подбородок уперла в скрещенные ладони, локти расставила на журнальном столике. И было от чего офонареть. Когда я в шесть вечера накануне была в том номере, труп лежал ногами в сторону Доминика, а раз Марта видела наоборот, кто-то должен был уложить труп в другой позиции. И не могла Марта не обратить внимания на замызганный ковер. Что же там произошло, черт подери?!
      Марта сделала попытку запустить меня, принявшись отчаянно трясти за плечо:
      - Иоанна, очнись! Ну чего ты? До сих пор я отвечала на твои вопросы, честно и четко, скажешь нет? Но и мое терпение кончилось. Что все это значит? Я что-то не так увидела? Вот, выпей пивка, очень помогает.
      Глубоко вздохнув, я сняла локти со стола. Придется теперь ознакомить напарницу со своей точкой зрения, все равно, чувствую, своими силами с загадкой не справиться. Ко мне вернулась способность говорить. Я велела Марте сесть спокойно.
      - Кончай меня трясти, в голове и без того все перемешалось, да и пива не отхлебнешь. Ну вот, слушай внимательно. Позвонила мне моя давняя приятельница, и мы с ней условились встретиться в "Мариотте"...
      Надеюсь, мне удалось изложить все понятно и доходчиво. Теперь и Марта погрузилась в раздумье. Какое-то время мы с ней сидели молча. Марта заговорила первой:
      - Лично я была трезвой как свинья. Говорю о сегодняшнем утре. А ты?
      - Еще трезвее. Весь день просидела за сценарием, ничего не пила, не ела. Даже вечером в рот ни капли, только стакан чаю. Я ведь худею. Так что выбрось из головы всякие там галлюцинации.
      Марта чрезвычайно заинтересовалась:
      - И что, в самом деле помогает? То-то я гляжу, за последнее время ты сбросила добрых несколько килограммов. Это от пива?
      - От пива. Отставила целиком и полностью, а уж вечером - боже избавь. И от устриц.
      - Тоже отставила?
      - Наоборот. Весь отпуск лопала без стыда и совести. Может, и не весь, но недели три уж точно. Оказывается, от белого вина не толстеют. А тут и на белое вино не тянет, без устриц. И хватит о моей диете, давай о трупе.
      - Тоже неплохое средство отбить аппетит. Только вот у меня получаются два трупа.
      - Жуткое дело. У меня тоже.
      Мы с Мартой еще раз вместе, шаг за шагом, рассмотрели все мельчайшие подробности этой невероятной истории, и я испытала большое облегчение, ведь уже закрадывалась в голову ужасная мысль: вот, оставила без помощи тяжело раненного человека, живого, никакой не труп, а он помучился и к часу ночи окочурился. А если бы вызвала врача, глядишь, и выжил бы, страшная же рана мне лишь померещилась. Нет, ничего подобного, в час расстался с жизнью другой, у которого череп был в полном порядке, его задушили, и об этом трупе я ничего не ведала. Тогда куда же подевался тот, первый? Мой?
      Марта даже на время позабыла о своей любовной катастрофе:
      - Грандиозно! Гляди, теперь у нас даже выбор появился. Надо прикинуть, который из двух нам больше подходит.
      - Можем и оба использовать, - возразила я, подумав. - Как специалист заявляю - ничто так не оживляет развитие сюжета, как трупы.
      - И что, пойдут у нас друг за другом? Надо бы их как-то экономнее использовать, не валить в одну кучу.
      - Растянем на восемь серий, не волнуйся. Тревога нарастает, атмосфера сгущается, сгущается, постепенно напряжение переходит в ужас. Зритель не оторвется от телевизора! В ожидании третьего трупа. А мы третьего спасем, и именно благодаря этому станет понятна вся подоплека преступления.
      - Неплохо бы нам с тобой предварительно для себя разработать эту подоплеку, ты не находишь?
      - Это само собой, но еще неплохо и о настоящих хоть что-то разузнать.
      - Ты имеешь в виду этих живых, то есть, пардон, тоже мертвых, но не выдуманных?
      - Ну да. Мне нужны реалии, не все же из головы брать, жизнь порой преподносит такое, что в жутком сне не привидится. Ты не могла бы расспросить Доминика?
      Эх, напрасно я упомянула этого типа. Вспомнив о Доминике, Марта вся сразу съежилась, глаза потухли. Подкрепившись пивом, она уныло пояснила:
      - Сомневаюсь, он ведь меня буквально отогнал. Наверное, перестал меня любить. А все из-за распроклятого казино.
      - Да брось, не убивайся, небось уже простил.
      - Нет, не простил, просто-напросто отогнал!
      Немного приободрившись после очередного глотка, она торопливо заговорила:
      - Да и условий не было для прощения, обстановка не та. Тут люди, там менты, рядом труп, а у него из-за проклятого казино нет алиби! Что я могла в таких условиях сделать?
      - Не знаю, - согласилась я и неуверенно предположила:
      - Разве что удариться в слезы.
      - Какие слезы! А макияж?
      - Доминик бы нам очень пригодился, - развивала я свою идею. - Он ведь подозреваемый? Значит, будут допрашивать, а вопросы иной раз ставятся так, что неглупый подозреваемый сразу сообразит, в чем суть преступления. И твой Доминик мог бы нам все рассказать, но в создавшейся ситуации, право, не знаю...
      - Ну ты даешь! - взвилась Мартуся. - Доминик станет отвечать на вопросы полиции? Да он сразу же такое им устроит! Истерику устроит! Как смеют допрашивать его, телевизионного кумира, которого вся Польша обожает! Да он их в козий рог свернет! И сразу отцепятся. Иоанна, постой, ведь ты же тоже можешь стать подозреваемой! У нас есть шансы. Признайся насчет первого трупа, тебе тоже будут задавать вопросы, а ты наверняка сделаешь побольше выводов, чем Доминик.
      - Ну спасибо, подруга! Если не обо мне, хоть о нашем сценарии подумай! Меня сразу за решетку посадят, и на чем я там писать буду?
      - Телевидение организует тебе персональную камеру. С компьютером! На худой конец - с пишущей машинкой. И сотовый получишь, чтобы мы с тобой обсуждали возникшие по ходу версии.
      Я быстренько прикинула все недостатки и достоинства развертывающейся передо мной перспективы. С одной стороны, всем известно, как переполнены наши тюрьмы, и полиция не спешит пихать туда всяких сомнительных подозреваемых. С другой - прокуроры обожают сажать таких недотеп, как я, а не настоящих преступников, из-за которых ведь и обидеть могут вплоть до убийства. Честные же рохли ничем прокурору не опасны, а для отчета сгодятся. Что я могу прокурору сделать? Напишу о нем? Да кто у нас считается с публикациями, печатное слово сейчас - не оружие, настоящего же оружия не имею. Эх, давно надо было купить на базаре у русских какой-никакой пистолет, хотя бы ТТ...
      Вслух я ответила:
      - Ну нет, подозреваемой стану лишь в случае крайней необходимости, а пока предпочла бы базироваться на Доминике, тем более что меня они могут сделать не просто подозреваемой, а копнуть глубже. Так что давай сообща подведем итоги. Итак, похоже, что трупов было два, причем в одном и том же гостиничном номере. Один был раньше, и меня никто не убедит в том, что это был еще живой человек. А второй позже. У одного голова была размозжена пулей дум-дум... ведь именно в таких случаях с одной стороны - аккуратная эстетическая дырочка, а с другой сплошное месиво? Второго же задушили. Кстати, голыми руками или как?
      - Вроде бы не голыми. Чем-то другим.
      - Жаль.
      - А тебе что?
      - Пора бы знать: когда душат голыми руками, остаются следы, от которых преступнику потом не отвертеться. Или отпечатки пальцев, или следы зубов...
      - Иоанна, замолчи, пожалуйста. У меня уже желудок к горлу подкатывает.
      - Водвори его на место, - посоветовала я рассеянно. - Ладно, на нет и суда нет. И один из наших трупов был мертвым уже в шесть вечера, второй же задушен позже, где-то около полуночи. Вскрытие покажет. И если первый куда-то исчез, раз при тебе говорили только о задушенном, меня очень интересует, что же сделали с тем, без головы, потому как я его знала.
      Марта так и вскинулась:
      - Серьезно?! Ты об этом даже не намекнула.
      - К слову не пришлось. Да и история такая глупая, что потом мы с тобой должны ее продумать во всех подробностях. Знакома я с ним не была, но твердо знаю, что был замешан во всевозможные давнишние свинства, хвосты за которыми тянутся до наших дней. Ты о тех делах не можешь ничего знать, под стол еще пешком ходила, так что сейчас мне пришлось бы тебе слишком долго все разъяснять, а время поджимает.
      - Так он нам может пригодиться?
      - Ни в коем случае, ведь это уже область политики, а я решительно отказываюсь...
      - Тогда на кой хрен, если выражаться культурно, мне разъяснять то, что происходило в прежние годы?
      - А на тот, что у меня нехорошее предчувствие, - грустно призналась я. - Труп в "Мариотте" может быть связан с давнишними делами, и без истории нам не обойтись.
      И в этот момент, словно по заказу, позвонила Анита.
      ***
      Мартусин Доминик был субъектом чрезвычайно бородатым, бритых мужчин она не любила. Знать-то я его знала, но плохо, больше понаслышке, лично общаться приходилось мало. Mapтуся заболела им как-то очень уж скоропалительно и безоглядно, и вот теперь я с удивлением подсчитала - полгода уже прошло, а то и целых три квартала. А кроме того, все время ошивался рядом некий Крысек, личность тихая и ненавязчивая, он постоянно маячил в интерьере, выдвигаясь на первый план в антрактах Мартиных увлечений. Мне он запомнился тем, что раньше никакой бороды у него не было, он ее отрастил специально ради Марты, но даже этой жертвы Мартуся не оценила. Крысек, если я правильно запомнила, настаивал на прочном супружеском союзе, при одном упоминании которого Марта нервно вздрагивала. А еще в моем сознании путался какой-то Бартек, о нем Марта упоминала довольно часто, хотя весьма туманно.
      Меня удивляло отношение Марты к браку, ведь она мечтала иметь семью и детей, сколько раз говорила об этом. Ее первый муж не выдержал испытания, она с ним развелась, но отношения к семейным ценностям не изменила. Тогда почему бы и не Крысек?
      Вмешиваться в личные дела Мартуси не хотелось, однако я и без расспросов поняла, в чем дело. Крысек, очень симпатичный на вид и даже красивый мужчина, обладал двумя недостатками. Во-первых, считал, что место жены исключительно дома, при муже, кастрюлях и стиральной машине. А во-вторых, на него вдруг нападали приступы какого-то неимоверного раздражения и даже ярости, и тогда он себя не помнил, хотя обычно отличался нравом спокойным и покладистым. Правда, был он еще и патологически ревнив.
      По собственному жизненному опыту я прекрасно знала, чем оборачивается патологическая ревность для работающей женщины, и на Крысеке не настаивала.
      С Домиником было намного сложнее. Всякий раз, как о нем заговаривала Марта, я старалась перевести разговор на другую тему и вообще по возможности не вмешиваться в их отношения, ведь Марта его обожала, я же напротив, так что мое мнение всегда было однозначно отрицательным. Причины? Даже если не говорить о том, что Доминик был женатым и отцом двух детей (правда, фактически они с женой пребывали в разводе, хотя и проживали в одной квартире вместе), существовало и другое соображение. Бабу-истеричку я как-нибудь еще вынесу, но истерика-мужика - ни в жизнь! Доминик же был запрограммирован на истерическое восприятие всего окружающего мира, в том числе и своей работы, личных взаимоотношений с людьми и любовницами, себя самого и множества высосанных из пальца проблем, которые нормальному человеку никогда не придут в голову. Находясь в постели с любимой женщиной, этот тип вместо ожидаемых эротических эксцессов вдруг начинает плакаться: жизнь у него, видите ли, пропащая и вообще все так зыбко в этом мире. Или вспоминает своего покойного дядюшку, которому было предсказано, что тот умрет от рака. Дядюшка и в самом деле помер, только не от рака. Просто так неудачно слетел с крыши своего дачного дома, когда залез туда чинить водосточную трубу. Какая нелегкая понесла его в столь почтенном возрасте на крышу? А теперь непонятно, что Доминик оплакивает: то ли гибель дядюшки, то ли обманчивость предсказаний, то ли так и оставшуюся неисправной водосточную трубу?
      Учитывая тот факт, что на зыбкость и непредсказуемость окружающего нас мира мы все равно не можем повлиять (и на обманчивость прорицаний и прогнозов погоды тоже), и с этим ничего уж не поделаешь, моя душа всегда яростно восставала против слезливого копания в столь удручающих проблемах. Лично я с Домиником и дня бы не выдержала. Да что там дня - часа!
      К тому же из откровений Мартуси следовало, что Доминик лишь позволял себя любить, причем и то не всегда, только когда это ему было удобно. Марте приходилось в страшном напряжении ждать и ждать удобной минутки и всегда быть готовой, как юный пионер. Неизвестно было, когда такая минута придет, неизвестно было, что от нее потребуется - проявление жгучей страсти любовницы или предоставление успокаивающей возможности выплакаться ей в жилетку. Хотя в данном случае вернее было бы сказать - выплакаться на груди или высморкаться в декольте. Короче, ее роль сводилась к роли жрицы, преклоняющейся перед божеством, чутко реагирующей на каждое мановение пальца обожаемого существа и с готовностью выполняющей любое желание кумира. Зная Марту, я недоумевала, ведь на роль покорной жрицы она годилась так же, как и на роль епископа Кентерберийского.
      Чтобы закончить характеристику Доминика, следует еще добавить, что с виду это был абсолютно нормальный человек, никто бы при общении с ним не заподозрил каких-либо патологических склонностей, а внутри - ну прямо пуп земли. А Марта должна была оборачивать этот пуп лебяжьим пухом.
      И при всем этом Марта была несчастнейшим созданием. Сколько раз приходилось видеть ее сердечные страдания на моем собственном диване! Я лишь диву давалась, с чего так человек мучается? Мои попытки добраться до ее серых клеточек всегда оканчивались неудачно, рациональные доводы отскакивали, словно горох от стенки, взывание к разуму оставалось безответным. Нет, разум ее действовал, ничего не скажу, но в человеке одно дело - разум, а другое - все остальное.
      Так что в личном плане Доминика я не любила. В служебном он меня вполне устраивал.
      Теперь о Бартеке. С ним я познакомилась еще до того, как мы с Мартой задумали сериал. Он, Бартек, достался мне по наследству от кого-то из знакомых, когда у меня возникла потребность в хорошем графике. Бартек был отличным сценографом (художник-декоратор - основная его специальность), дизайнером и графиком. О его связях с телевидением я узнала позже, как раз от Марты, так что, когда Марта время от времени для собственного успокоения вспоминала о любящей душе Бартека, я по крайней мере понимала, о ком идет речь.
      Ну вот, а теперь случилось нечто ужасное, мой труп непонятным образом смешался с Домиником и каким-то посторонним трупом, и приходилось срочно разбираться во всей этой путанице.
      ***
      Звонок от Аниты я восприняла как дар небес.
      Она позвонила мне из Копенгагена, сразу как прилетела, по пути из аэропорта домой. И сообщила потрясающие вещи.
      Мы с Анитой почти одногодки, она всего на два года моложе меня, так что можно нас считать одним поколением, значит, тоже хорошо помнила времена не столь давние. Однако, будучи журналистом и разъезжая по всему свету, Анита располагала большими, чем я, возможностями, имела доступ к закрытым для меня тогда источникам информации, преимущественно с внешней стороны. С внутренней, польской, я и сама как-то справлялась, даже ее снабжала своими сведениями. Вот, скажем, совершенно секретные материалы прокуратуры, недоступные ей, у меня валялись по всему дому. Зато в отличие от меня Анита прекрасно разбиралась в политике.
      - Некий Пташинский Константин, - без предисловий сказала она в трубку. - Могу с тобой поговорить, пока стою, как раз мост поднимают, так что обойдусь без второй руки. Это тебе о чем-то говорит?
      Насчет моста говорило, потому как в Дании приходилось бывать неоднократно, дорогу из аэропорта в город я знала прекрасно, поняла, что Анита едет из Амагера в центр, а между островами проплывает какой-то корабль, вот мост и подняли. Но ведь Анита наверняка спрашивает не о копенгагенских транспортных развязках.
      Долго я не молчала, память всегда служила верно, вот и теперь сверкнуло воспоминание.
      - Чертовски много говорит! - ответила я, одновременно стараясь припомнить, сколько времени уходит на подъем моста и его водворение на место, то есть сколько времени мы сможем пообщаться. - Как же, Красавчик Котя. И названную тобой фамилию слышала, только с Красавчиком не связывала. Для меня кличка и фамилия обозначали разных типов. А Красавчика убили у тебя над головой.
      - А, так ты уже в курсе! - обрадовалась Анита. - Уверена, что совсем убили? В смысле, насмерть?
      - Никаких сомнений.
      - Мне тоже так показалось. Не знаешь, он не был в свое время приговорен к смертной казни? Этого мне тогда не удалось установить.
      - Был, железно. Приговор приведен в исполнение теоретически и на бумаге.
      - А практически?
      - А практически нет, и не задавай глупых вопросов, того и гляди мост сведут. А раз ты видела его живого...
      - Наоборот, и ты тоже подтвердила, что он мертв. Если же приговор тогда не был фактически приведен в исполнение, знаю почему. И поэтому догадываюсь, кто его кокнул теперь. И за что.
      Отчаянно жестикулируя, я велела Марте поднять вторую телефонную трубку. Она поспешно схватила ее и замерла не дыша.
      - За что - и я догадываюсь, - сказала я. - А вот кто?
      - Увы, мотив один, исполнителей же давнего приговора может быть много. Придется кое-кого отловить и порасспрашивать. Но не сейчас... Не дергайся, пока только пополз вверх.
      Я словно наяву видела копенгагенский мост. Ага, значит, у нас есть еще немного времени.
      - А как ты про него узнала? Я, например, просто ошиблась номером.
      - Да и я благодаря ошибке. Вошла в лифт и первым делом кинулась к зеркалу - только что выскочила из косметического кабинета, так хотелось еще раз проверить, все ли в порядке. А лифт начал подниматься, значит, вызвали. Повернулась к двери, гляжу - светится кнопка, мне показалось - моего этажа, потом пригляделась - нет, двадцать третьего. Не успела я нажать свой, как лифт остановился, двери раздвинулись, и передо мной два громилы держат под ручки нашего Котю. Громилы уставились на меня, я на них, но поскольку нажала-таки свой этаж, двери лифта закрылись и он спустился этажом ниже. Холера, проплывает...
      - Ну так быстренько договаривай. Тех, что держали, опознала?
      - Совсем незнакомые морды молодого поколения. Но ты меня знаешь. Проследила за ними. На другом лифте съехали в гараж, в подвале.
      - А Котя?
      - Подделали под пьянчугу, такого, знаешь, после мордобоя...
      - Во сколько ты их видела?
      - Когда вернулась... погоди-ка, уже после полдвенадцатого, может, без двадцати двенадцать.
      - И ты...
      - Тоже спустилась на лифте в гараж, сама понимаешь, выезд из него только один.
      - И что?
      - Уже начинают пропускать транспорт. Записывай, "пежо", серебристый металлик, WXF169T, и второй, комби, кажется "мерседес", с замазанными окнами, тут за номер не ручаюсь, но вроде WGW528X. Темно-зеленый.
      Умница Марта схватила валявшуюся на столе ручку и записала номера замеченных Анитой машин на каком-то обрывке бумаги.
      А Анита продолжала:
      - Если же они сообразили подержать Котю в гараже и вывезли позже, то считай пропало, я ждать не могла. Или, может, раньше, успели до меня, но сомневаюсь. А номера этих машин я записала лично. Ты тоже его узнала?
      - Конечно. Надо сказать, он мало с тех пор изменился, прибавилось немного морщин - и все. Даже не полысел, паршивец!
      - А должен был отрастить бороду и покрасить волосики, - рассудила Анита. И добавила:
      - Хотя зачем? Столько лет безнаказанности, совсем распоясался.
      - И такие покровители...
      - Ага, это еще не все! - спохватилась Анита. - Утром в номере, что прямо над моим, обнаружили какой-то совсем другой труп, меня расспрашивали, но мне было не до них, боялась опоздать на самолет. Второй труп я по дороге вспомнила, но сейчас опять забыла его фамилию. Ну все, поехали. Кончаю. Не исключено, что я еще кое-что заметила, но сейчас не могу говорить. Позвоню позже. Привет!
      Я положила трубку, Марта тоже. И всполошенно поинтересовалась:
      - Что это было? Начала я не слышала. Что значит - давний приговор? Опять история, прошлые времена? Ты все понимаешь?
      Я кивнула задумчиво, размышляя о своем.
      - В принципе понимаю. Этот Константин Пташинский...
      - Погоди. Какой Константин Пташинский?
      Я сообразила, что с Пташинского Анита начала, так что пришлось Марте вкратце пересказать. Марта была потрясена.
      - И кто же этот Пташинский?
      - Бандит. Самый настоящий. Я его знала, так сказать, в двойном плане.
      - Бандит? И ты его знала? Странные же у тебя были знакомства.
      - Так я же сказала - в двойном плане, внешность его была мне знакома, сто раз видела его на ипподроме. Кто-то обмолвился о нем, назвав Красавчиком Котей. А с другой стороны, в силу личной близости с прокурором была знакома с материалами по делу какого-то преступника, но не знала, что он и Котя одно и то же лицо. Вот теперь Анита меня просветила. А Пташинский был той еще пташкой. Еще в ранней юности, не достигнув и двадцати лет, был посажен в тюрьму за разбойные нападения. Отсидев, опять принялся за свое, а поскольку уже был рецидивистом, его приговорили к высшей мере за шесть убийств. Минимум шесть, остальные не удалось доказать. Зато были доказаны другие преступления - грабежи, разбойные нападения и, главное, хищение государственного имущества в особо крупном размере.
      - Ты шутишь? - не поверила Марта. - Главное преступление - хищение государственного имущества, а не убийство шестерых человек?!
      - Такие были времена, такие статьи в уголовном кодексе. Государственное имущество было в те годы чем-то вроде священной коровы, а он покусился не просто на несколько килограммов мяса или масла, не магазин грабанул, а государственный банк! Ну и какие-то расторопные менты его повязали. А надо тебе сказать, что в то время милиция еще серьезно относилась к своим обязанностям, не то что теперешние демократические полицейские. Подельники его сбежали, Котя на суде бил себя в грудь - дескать, знать не знаю, кто такие, случайно затесался в компанию этих подонков, так, от нечего делать. Однако с помощью неопровержимых доказательств его приперли к стенке, уже не мог отпираться, что он главарь шайки, но сообщников так и не выдал, твердил одно: подобрал случайных людей среди бывших уголовников, назвать их при всем желании не может.
      - Ты что мне лапшу на уши вешаешь? - обиделась Марта.
      - Какая лапша? Я привожу на память его показания на суде, цитирую, так сказать.
      - Ну нет, всухую я не могу такое слушать! У тебя есть еще пиво?
      Вернулась с пивом, уселась, и я продолжала просвещать ее. Знакомила с делом Пташинского, попутно понося на чем свет стоит тогдашние нравы и законы.
      - Красавчик Котя так никого и не выдал, взял всю вину на себя. Поначалу громкое дело постарались замять, перестали о нем извещать общественность, процесс шел своим ходом, но уже без чрезмерной рекламы. Это теперь у нас журналистов хлебом не корми, дай тиснуть материальчик погорячее. Самые заурядные происшествия у них - "сенсация". Тогда же цензура не зевала, прессу держала в ежовых рукавицах, телевидение тем более, так что о процессе Пташинского вскоре все забыли. А я знала. И приговор - вышка - тоже помнила. И что его привели в исполнение на бумаге, а не на деле, - точно знаю.
      - Откуда?
      - Потому что вращалась тогда среди прокуроров, один из которых был в то время моим спутником жизни. Ты что, пропустила мимо ушей?
      Не все сохраняет память, но события выдающиеся, а тем более ужасные, запечатлеваются в ней навечно, независимо от твоего желания. С прокурором, который якобы присутствовал при исполнении приговора Пташинскому, я в тот самый день играла в бридж. В обществе других работников юриспруденции, в том числе и моего тогдашнего хахаля. Разумеется, бриджа в обществе юристов я бы не запомнила, в бридж тогда мы играли часто, но тут меня удивило, что вот этот прокурор сел за карточный стол после того, как при нем каких-нибудь полчаса назад казнили человека. Видела я одного такого, присутствовавшего при смертной казни, так он не только в бридж не мог играть, но вообще ни на что не годился. Пришел в себя лишь после того, как опорожнил пол-литра чистой, не закусывая, и после этого отключился.
      - И тебе хватило таких косвенных наблюдений? - усомнилась Марта.
      - За кого ты меня принимаешь? Кроме косвенных, были и прямые доказательства. Ну, во-первых, во время того исторического бриджа вся эта прокурорская свора обменивалась шутливыми замечаниями, намеками, вроде бы только им понятными, а я не настолько была глупа, чтобы не сложить два и два. Ну и сделала соответствующие выводы. А потом, когда с моим бывшеньким мы остались с глазу на глаз, я ему задала вопрос в лоб.
      - И что?
      - Надо сказать, он относился к людям, которые никогда, нигде, ни за что прямо не ответят. И тут вился как уж, но тогда у меня были способы выковырять из него правду. Пришлось поклясться, что тут же забуду о ней и никогда в жизни не вспомню. И не вспомнила бы, что мне за дело до какого-то Пташинского? А Котю я много раз встречала на ипподроме уже после суда над Пташинским, но понятия не имела, что это одно и то же лицо. Только вот теперь Анита раскрыла мне глаза.
      Марта, попивая пиво, интенсивно обдумывала услышанное. Потом потребовала разъяснений:
      - Ну ладно, с грехом пополам я тебя поняла. Шлепнули Пташинского вроде как для виду, а он остался жив-здоров. Зачем же это сделали и кому это было нужно?
      - Всяким сволочам из верхушки руководства той поры и кое-кому из органов. Точнее не знаю, тут уж скорее Анита могла бы порассказать. Именно им нужен был такой ловкий уголовник, как Пташинский, когда требовалось обделывать свои грязные делишки. И не только при ограблении банков. Раз как-то попала мне в руки фотография, на которой мелькнула знакомая морда, здорово был похож на Котю с ипподрома. Но это уже было после смены государственного строя, так что теперь я делаю вывод: Котя продолжал трудиться на пользу власть имущим, хотя у власти теперь не комухи, а свободные предприниматели.
      - То есть действовал наоборот?
      - Вот именно. Настали другие времена. И сдается мне, для кого-то он сделался персоной нон грата. Слишком много знает, неудобный свидетель. А может, у него просто кончились денежки и он пошел на шантаж...
      Марта решительно перебила меня:
      - Все, довольно, плевать мне на эти исторические сложности, не хочу знать больше того, что мне положено, и деликатно напоминаю - мы с тобой пишем сценарий любовного сериала, камерального, наш труп тоже должен быть камеральным, а ты выводишь его на широкие воды...
      - Но ты же хотела затронуть и некоторые служебные проблемы сотрудников телевидения, сама говорила, что они иногда позавлекательнее любовных.
      - За такие меня могут и с работы турнуть.
      - Могут, - вынужденно согласилась я. - Тем более что у нас появился труп, подшитый политическими мотивами.
      - Иоанна, а кто клялся - политики не коснется?
      - Я и не собираюсь касаться, не выношу пиявок. Но накопившиеся у нас факты надо хорошенько обсудить, может, удастся кое-какие переделать на эротические и использовать с умом. Жаль терять такие острые повороты сюжета.
      Подумав, Марта поинтересовалась:
      - Все эти твои исторические преступления объясняются чистой идеологией? Деньги для них ничего не значили? Ведь для теперешних...
      - Еще как значили! Пожалуй, были даже самым главным.
      - Ну, тогда мы можем затушевать политические аспекты и опираться исключительно на материальную заинтересованность. Увяжем с современностью и без выпячивания политики. Погоди, а что со вторым?
      Я сразу поняла - спрашивает про второй труп, и тяжело вздохнула.
      - О втором ничего не знаю. Анита что-то вспомнила, придется подождать, пока доедет до дома и позвонит. Возможно, по дороге еще над этим подумает.
      - Тогда повтори еще разок историческую часть с накопленными нами фактами, только, пожалуйста, по порядку и спокойно. И во всех подробностях.
      Ну и в результате наш курчонок, позабытый-позаброшенный в духовке, отлично запекся. Что значит запекать птицу в закрытой жаровне! А Марта не потеряла аппетита, невзирая на все потрясения сегодняшнего утра - и личные, и политико-исторические.
      Сколько сил положила бедная Мартуся, чтобы заставить принципиального Доминика простить ей преступную страсть к игре и вернуть свою благосклонность! Весь вчерашний день этот герой-любовник был каменно неприступным и лишь к вечеру размяк: видимо, потребовалась любящая и преданная грудь, чтобы выплакаться на ней.