17 февраля

Завтра чуть свет отправляюсь в путь-дорогу. Сколько могла, обо всем тут позаботилась и распоряжения сделала. По моим расчетам, в отсутствии пробуду месяца четыре, но, как знать, может, и дольше. Куда денешься, воля барская…

Сделав передышку в чтении, Юстина попыталась обдумать прочитанное. В своем дневнике прабабка Матильда ни словечком не обмолвилась о высылке домоправительницы в Пляцувку. Возможно, там и в самом деле случился пожар, да и летучих мышей следовало изгнать из барского дома. Однако не это было главным. Все говорило о том, что прабабка пожелала избавиться на время от слишком любопытной и дотошной экономки, чтобы на свободе извлечь сокровища из таинственных библиотечных недр. Ведь вскоре после этого она ослепляла всех блеском драгоценностей на светских балах в Париже и Вене.

А дом в Пляцувке и в самом деле мог нуждаться в ремонте, старинная деревянная постройка из лиственничных или дубовых бревен в состоянии простоять столетия, но заботы требовала. Юстина помнила барский дом в Пляцувке еще с довоенных времен. И хоть уже тогда от него осталась лишь половина, огромный полуразрушенный дом все еще производил внушительное впечатление. После войны в нем поселились какие-то «дикие жильцы», как их называли в семье, восемь или девять бездомных семейств, по три комнаты на семью, – значит, когда-то в доме было около тридцати комнат.

Вздохнув, Юстина поспешила вернуться к запискам панны Доминики. Несчастной довелось пережить в Варшаве несколько поистине ужасных дней. Воспользовавшись случаем, легкомысленная тетка Клементина, к тому времени уже пожилая, но по-прежнему весьма светская, решила развлечь бедную провинциалку и свозила ее на ужин в роскошный варшавский ресторан со множеством увеселений, посещаемый избранным обществом польской столицы. Поехали, разумеется, в сопровождении кавалера, почтенного пана советника. Стреляющие по зеркалам царские офицеры и веселые девицы, отплясывающие на эстраде канкан, совершенно потрясли даму из провинции. Наверняка впоследствии приходский ксендз с большим интересом выслушал исповедь богобоязненной девы. К счастью, до того как избранное варшавское общество разошлось вовсю, панна Доминика успела отведать изысканных ресторанных яств, и, надо сказать, вынесла свое особое мнение.

Благодаря последнему обстоятельству в Пляцувку панна Доминика отправилась не совсем голодной, хотя и потрясенной до глубины души. Оставаться после такого в Варшаве она не пожелала, настояла на том, чтобы немедленно ехать вон из столицы, быстро собрала вещички, сжав губы и дрожа всем телом битый час прождала, пока не запрягли лошадей, и отбыла. Хорошо, что дорога долгая, постепенно экономка пришла в себя, но и в Пляцувке первое время плохо спала по ночам.

Приехав, она столь рьяно взялась за дело, что в кратчайший срок придала имению образцовый вид, подобрала прислугу и такой порядок навела, что в последующие полвека не возникло никакой необходимости даже в малейших поправках. У Матильды не было ни единого шанса вновь отправить туда экономку. Вот почему ремонт в Блендове проходил под бдительным оком панны Доминики, прочно укоренившейся в поместье и еще многие годы с ужасом вспоминавшей фривольные сценки из столичной жизни.

5 февраля 1894 года

Не слишком ли рано кузина Матильда младшую дочь в свет вывозит? Слухи до меня дошли через дворовых, а они от купцов еврейских узнали, что Зосенька начала на балах плясать. И неведомо, чьи платья наряднее, – Зосенькины или ее мамаши. Кузина Матильда туалеты привезла из Парижа, где кузен Матеуш имел большие успехи по лошадиной части. Представляю, что должно в этом Париже делаться, коли я и варшавских бесстыдств до сих пор не могу забыть.

Сегодня утром пан Пукельник попросился погостить, на что я с охотой согласилась. Ничего удивительного, что лошадьми кузена Матеуша интересуется, они на весь свет теперь прославлены. А поскольку он намеревается собственные конюшни завести, то и хочет лучших производителей иметь. Мода ныне пошла на бега лошадиные. Вот того только понять не могу, отчего кузен Матеуш ему никак продать коней не соглашается, другим же продает с охотой. Аглицкую породу пан Пукельник не желает, ему наши, польские, милее.

Отужинавши, до позднего вечера приятную беседу с ним вела, вспоминая бесстыжих девок в варшавском ресторане. Пан Пукельник мне терпеливо разъяснил, что по всей Европе такие «кабареты» понаделаны, а танцовщицы не всегда девки беспутные, бывают и добродетельные девицы. Распутными же притворяются на потребу публике, за деньги, ведь такой танцорке случается и мать старую содержать, и меньших братьев-сестер. И хотя пани Клементина мне то же говорила, просто не хочется верить.

Весьма огорчился пан Пукельник, узнав, что в Пляцувке кузен Матеуш выводит только рабочих лошадей, даже верить мне не хотел. Предложила ему самому убедиться, до чего хороши наши рабочие лошади, может, увидев, и на них польстится? На ужин же велела я испечь пирог большой с грибной да мясной начинкой, и тот пирог пан Пукельник много хвалил.

У Юстины мелькнула мысль – хорошо, что Матильда была не знакома с записями своей экономки, ее бы кондрашка хватил при известии, что та привечала негодяя Пукельника, наверняка ничего не зная о его криминальном прошлом.

14 февраля

Страшную историю я услышала, записать бы, пока не запамятовала. Как морозы ослабли, приволоклась к нам старая нищенка Зенобия из Груйца и рассказала о страшном преступлении, как жена мужу голову топором отрубила. Муж у нее был горький пьяница и бездельник, бил ее почем зря, безо всякой ее вины, она же день и ночь работала, чтобы семью прокормить, трое малых деток. И все терпела, сердечная. А уж как младшего сыночка муж-изверг чуть до смерти не убил и руку ему сломал, не выдержала, несчастная. Подождала, пока изверг заснет с перепою мертвецким сном, деток к соседям отправила, сама же ему голову и отрубила. И писать-то о таком страшно! Затем все чисто прибрала в хате, покойника аккуратно уложила и голову приставила, не заметить, что отрезанная. Хотела его похоронить, дескать, с перепою скончался. А как в гроб-то класть стали, голова и отвалилась. И все об убийстве узнали.

В Груйце чуть не война началась, одни ее сторону держали, другие требуют наказания для убийцы. И хотя покойник человек совсем никудышный, убийство – великий грех. Жандармы ее забрали, дети одни остались. Старшей девочке всего четырнадцать, а сынки и вовсе малые. Груец до сих пор шумит.

3 марта

Кузина Матильда спит и видит, как бы мне работы прибавить, вроде ее у меня и без того мало. Человека какого-то из Варшавы прислала, весь дом задумала переделывать и новомодные удобства вводить. Вверх дном все перевернут! Уже тот человек с Польдиком и стены обстукивает, и покои осматривает, и все промеряет да записывает. Я было поинтересовалась, что за удобства, да не все поняла. О водопроводе и канализации слышала, это еще понять можно, а вот вещи какой-то невиданной, электрикой называется, никак в толк не возьму. Только то поняла, что электрика эта свет дает, так ведь у нас и без того ламп да свечей без счета. А тут Пасха на носу, ежегодную общую уборку проводить в доме надобно, я уж и шторы велела поснимать, вот и не знаю теперь – делать ли уборку. Коли перестройку начнут, вся уборка псу под хвост пойдет.

И далее многие страницы были заполнены причитаниями и горячей критикой новомодных удобств. Досталось и соседям-помещикам, которые поддержали кузину Матильду в ее безумном предприятии, а Доминика уж было понадеялась, что кузина обанкротится и придет конец ее выдумкам. Выдумки-то и впрямь несусветные, кто это видел, чтобы щелкнуть штуковиной какой-то на стене и сам собой свет в люстре зажигался? Или вода в ванной комнате из стены лилась?

Ну и совсем уж интимные помещения, из которых больше ничего выносить не требуется, само собой все куда-то девается. Панну Доминику последнее обстоятельство чрезвычайно озадачило, и хотя она видела многочисленные трубы собственными глазами, как-то эти факты не способна была связать.

Единственное, что оказалось доступно ее пониманию, так это объяснение, откуда бралась горячая вода. Могучий бойлер в кухне говорил сам за себя, под ним горел всем понятный огонь, мог хоть кипяток производить. И печки в ванных – тоже вещь понятная, в печках разжигался огонь, и вода грелась, разжигались же они очень легко. Тяга в них была потрясающая, а топились чем угодно, никакого особенного топлива не требовали.

До центрального отопления Матильда так и не поднялась, но и без него в ее блендовском доме цивилизация просто потрясала. А панну Доминику так захватили все эти достижения цивилизации, что генеральной перестройки библиотеки она просто не заметила. Этим в основном занимался уже упомянутый немец с каким-то своим помощником. А кроме того, приходилось кормить всех строителей и мастеров, и это оказалось непростым делом, поскольку в кухне все время царил хаос. Разгневанная экономка как-то даже осмелилась, невзирая на всю свою кротость, иронически поинтересоваться у хозяйки, затеявшей это столпотворение, уж не на костре ли ей готовить пищу? Разжечь на лужайке перед домом и котел повесить? Или, еще лучше, картошку печь на костре – просто и вкусно.

Продолжался весь этот ужас до самой зимы. Единственным утешением для панны Доминики было то, что из-за нововведений не пришлось заниматься сухим вареньем, разоренная кухня сделала это совершенно невозможным. К сожалению, кузина Матильда не очень из-за сухого варенья огорчалась.

А вот Юстина очень огорчилась. Разумеется, не из-за невозможности в тот давний год засахаривать фрукты, огорчило ее полное отсутствие в записках экономки упоминаний о работах в библиотеке, ведь это был последний шанс хоть что-то узнать о ее перестройке. А экономка и сама ничего не знала, ведь всем распоряжался немец, который сразу по окончании работ навсегда исчез с горизонта. Предусмотрительная Матильда все сделала наилучшим образом и наверняка с началом первой мировой войны использовала свой тайник. И перестала делать записи в дневнике.

Зато упомянутый в записках панны Доминики бойлер Юстина видела собственными глазами и теперь с невольным восхищением вспомнила это чудо техники, водруженное в блендовской кухне на рубеже веков. Старик выдержал две мировые войны и еще пятьдесят лет спустя достойно служил людям. Да и водопровод с канализацией тоже действовали безотказно, вот только вышла из строя местная электростанция, и то от прямого попадания снаряда.

Юстина подбадривала себя – а вдруг в записках экономки все-таки промелькнет какое указание насчет библиотеки? Надо дочитать до конца, тем более что осталось совсем немного. Что-то и панна Доминика стала реже писать, но все-таки занималась этим дольше прабабки. Вот запись от

7 января 1909 года

Вот как слухи расходятся, опять от купцов через прислугу узнаю, что вроде бы кузина Матильда еще несколько лет назад в Париже да Вене шику задавала и танцевала на балах, ровно позабыла о своем возрасте, а ведь она всего-то на шесть лет помоложе меня. Кузен Матеуш лошадей своих привез на бега, о кузене слово дурного не скажу, а вот супруга его должна бы себя поскромнее вести. Те купцы рассказывали, будто кузина такими драгоценностями вся была изукрашена, что свет не видывал, возбуждая в тамошних дамах всеобщую зависть. Откуда ж такие? Об алмазах купцы говорили, о несравненных рубинах да сапфирах, а изумруды я сама на ней видала не так давно, когда здесь устроила бал, явившись с кучей гостей прямиком с варшавских бегов. Граф Потоцкий тогда еще приехал на своей ужасающей машине, автомобилем называемой.

Драгоценности у кузины Матильды имеются, мне это известно, но чтобы аж такие, как купцы говорят?

Промерзла я вчера изрядно, от лесничего возвращаясь пешком. Лошадь с санями запуталась в куче веток, едва прикрытых снегом, и кучер никак не мог выпутаться. Так я решила лучше уж самой остаток пути пройти пешком и кучеру помощь из дому прислать, чем в метель одной мерзнуть неведомо сколько. Двух мужиков послала, чтобы коня без ущерба из западни извлечь, но сама чуть живая до дома добралась. И только теперь признаю, что выдумки кузины Матильды не так уж и плохи, потому как Юзя мне тотчас ванну полную горячей воды напустила и я в ней довольно посидела. Мигом согрелась, и вижу – правильно сделала, даже насморка нету. А ведь не сомневалась, что разболеюсь после такого путешествия.

20 мая

Произошло нечто непонятное и страшное. Велела я Стасе со стеклянного шара, что в гардеробной светит, пыль стереть, а то много накопилось, глядеть стыдно. Стася на лесенку влезла – потолки-то высокие, не достать – и лакею Фабиану велела лесенку на всякий случай придерживать. И счастье ее, что лакей придерживал, потому как, только Стася до шара светящегося дотронулась, тот с оглушительным треском взорвался, стекла посыпались, а Стася с перепугу свалилась с лесенки. Фабиан, хоть и сам перепугался, все-таки успел подхватить ее, не то расшиблась бы. В доме переполох поднялся, и только Польдик нас несколько успокоил. И что же оказалось? Мокрой тряпкой нельзя к горящему шару прикасаться, ибо сильно горячим от свету делается. А как сухой тряпкой пыль стирать? Польдик и это растолковал. Мокрой можно прикасаться, когда шар не горит, а иначе горячий непременно лопнет от холодной тряпки, да еще и поранить может. Это как в холодный хрустальный стакан кипяток налить, враз лопнет, только наоборот. Когда он про хрусталь сказал, я сразу поняла. А Польдик немедля электрику в порядок привел, и опять засветилась. Из чего я вижу, что все эти изобретения, может, и удобная вещь, да очень опасная.

С каким-то грустным упоением читала дальше Юстина о том, как кот порвал когтями кожаное, еще дедушкино кресло, так что уже и залатать нельзя. И о том, как удалось замечательно засушить чернослив, на этот раз без косточек, потому что в прошлом году молодой пан Кренглевский на сливовой косточке сломал себе зуб. А кузина Матильда, будучи проездом – возвращалась она с именин какого-то пана Меховского, – даже и не упомянула о сухом варенье, чему очень обрадовалась экономка, зато намекнула о каких-то заморских маринадах. Из двух зол экономка уж маринады предпочла, потому что в изготовлении они легче, да и уксус дешевле сахара. Далее шла трогательная история несчастной любви дочери старосты и молодого помощника садовника.

22 ноября

Староста наотрез отказал помощнику садовника, давно присмотрев себе в зятья Дальбовского. Тот на двадцати моргах земли сидит, даром что немолодой вдовец с тремя детьми, огородник же – голь перекатная. Старостова дочь с горя убивается, помощник огородника грозится сжечь Дальбовского, и не знаю, чем дело кончится.

3 декабря

Рассказала мне прислуга, что едва большое несчастье не случилось. Молодой помощник садовника и впрямь уже к овину Дальбовского с огнем подбирался, да, к счастью, его увидел наш новый ксендз и от греха удержал. Ксендз у нас недавно, молодой, однако пользуется в приходе большим уважением и силы ему не занимать. Он собственноручно поучил маленько горячего юнца, так что у того глаз заплыл, однако поджигательные намерения прошли. А староста упрям и дочери ему все равно не отдаст, даже если Дальбовский от нее сам откажется. Но дочка старостова девка тоже упрямая, в батюшку, и в дому у них чисто ад.

8 декабря

Встретила я на кладбище ксендза и расспросила его, как далее обернется дело. Оказывается, ксендз уговаривает помощника садовника в другом месте поискать работу, сам даже предлагал ему помощь и дать рекомендацию в одно знакомое поместье в другом воеводстве, и тогда дело само собой разрешится. Но парень упирается, ибо старостова дочка пригожа, и амбиция в нем играет, не желает старику девку уступить, однако ксендз наверняка на своем поставит.

3 января 1910 года

Ну и сделалось так, как решил ксендз. С нового года помощник садовника устроился на работу аж в Пясечном, и даже не сильно сопротивлялся. А дочь старосты убивается и упрямо твердит – все одно за Дальбовского не пойдет, даже если не знаю что.

11 января

Кулиги на мою голову свалились, как саранча какая. Хорошо еще кузен Томаш весточку через Бартека прислал, который по лошадиным делам приехал, так я хоть два дня получила на подготовку. На двенадцати санях прикатили, а многие еще и верхом. Шутка сказать, сорок персон гостей, карнавал себе устроили…

Что ж это за мода такая пошла, глазам не верю! Платья у взрослых паненок столь непристойно коротки, что всю туфельку видать. А еще слыхала я, будто когда девицы на снегу катаются на лыжах, так платья и вовсе до половины голени, ну в это никак поверить невозможно.

24 января

Навела порядок после наезда гостей. А ветки со старых фруктовых деревьев, что зимой Бартек в саду спилил, все на копчение пущу, уж больно для того хороши. На Пасху надобно в Кренглево выслать побольше копченостей…

За увлекательным чтением время для Юстины шло незаметно, но, оказывается, все-таки шло. Идалька на третьем курсе решилась выйти замуж за своего избранника. Ее жених Анджей, юноша из интеллигентной семьи, жил в крохотной трехкомнатной квартирке вместе с матерью, сестрой Беатой и братом Каролем. А поскольку их жилье было недалеко, на улице Домбровского, уже давно женихово семейство привыкло проводить много времени в Юстининой квартире, размеры которой потрясали непривычных к такой роскоши варшавян. И раз Анджеек вот-вот туда въедет насовсем, так он уже загодя заполонил одну комнату целиком, да и в ней не умещался со своим графическим хламом. О разноцветные картоны и громадные куски фанеры с таблицами и диаграммами все спотыкались в прихожей, коридорах и даже в гостиной.

Амелька после нескольких неудачных замужеств решила больше со своими мужчинами браков не оформлять и не столь серьезно относиться к любовным связям. Хахалей она меняла так часто, что Юстина им и счет потеряла, с некоторыми даже и знакомиться не успевала. Впрочем, не очень-то и жаждала знакомиться, тогда, глядишь, пришлось бы и осудить золовку, а так проще делать вид, что не замечаешь.

И одновременно с этим жуткую драму переживала Маринка. Жили они с мужем до сих пор тихо-мирно, как вдруг тот ровно взбесился и связался с секретаршей своего директора. Однако в откровенном мужском разговоре с тестем Маринкин муж чистосердечно признался, что секретарша – дело десятое, главное же – он больше с этой кретинкой, его, тестя, доченькой, не выдержит. Ему очень жаль, но глупость Маринки превосходит всякое понятие, не женщина, а корова безмозглая, и если он от нее не уйдет, непременно и сам спятит. Болеслав поначалу пытался сгладить ситуацию, да вспомнил свою старшую доченьку, которая в последнее время уже не вмещалась в обычное кресло, и слова осуждения замерли у него на устах.

Супруги сошлись на разводе, и Маринка решила подсунуть дочку Эву родителям, чтобы не травмировать душу ребенка, избавить ее от тягостных сцен, когда во время ежедневных скандалов сотрясались стены квартиры. Внучка доставляла Юстине много хлопот. Дурно воспитанная, капризная, она привередничала за едой, устраивала истерики из-за нарядов и охотно прогуливала уроки.

Тут же возникли финансовые проблемы. Разделить Маринкину квартиру, обменять ее на две не удалось, значит, один из супругов оставляет за собой жилплощадь, второй же получает за нее денежную компенсацию. При мысли, что на нее одновременно свалятся обе дочери, одна с мужем и его бесчисленными графическими опусами, другая с невозможной девчонкой, у Юстины потемнело в глазах, и она решила отдать что угодно, лишь бы оставить за Маринкой квартиру. В дело пошло предпоследнее колье, и Маринка квартиру сохранила, однако Эва пока осталась у бабушки, потому что матери нужно было время для обретения душевного равновесия. Во всех этих бедах было единственное утешение: от переживаний Маринка похудела на десять килограмм.

Идалькину свадьбу справляли у Гортензии, любовь которой к устройству застолий и парадным приемам к старости стала просто манией.

Вскоре после этого как-то незаметно скончался Людвик. Хотя с сердцем у него давно были неполадки, смерть все равно явилась для родных неожиданностью. Прикончили его махинации на ипподроме. Дарек с Иоасей и детьми на похороны не приехали, поскольку находились где-то в Южной Америке, и, когда весть о смерти отца разыскала их в недрах Аргентины, Людвик давно уже был в земле. Гортензия подумывала теперь о продаже дома, который для них с Геней был явно велик, но без сына-наследника решила пока ничего не предпринимать.

В свалившихся на Юстину неприятностях и хлопотах записки панны Доминики были не просто отдохновением, а, можно сказать, успокаивающим лекарством, намного лучшим всех разрекламированных медикаментов, поскольку не оказывали никакого вредного побочного воздействия. Такое блаженное спокойствие царило в Блендове на рубеже веков, такими трогательными были драмы и сенсационные происшествия тех времен, что душа отдыхала в целительной атмосфере образцового поместья. Снисходительную улыбку вызывали у Юстины тогдашние беды, вроде той, которая стоила панне Доминике немалой нервотрепки, когда глупая кухонная девка вместо яблоневых да сливовых веток бросила в огонь при копчении еловые сучья и ветчина пропиталась смолистым запахом до такой степени, что даже дворовые собаки не сразу решились ее сожрать. А дочка старосты вышла-таки за богача Дальбовского. Вдовец соблазнил капризную красавицу золотыми часиками, которые вешались на шею. Правда, время определять она так и не научилась, но золото – оно всегда золото. Пан Пукельник опять неожиданно заявился со своим уже взрослым сыном, и это весьма смутило панну Доминику, ибо к тому времени до нее стороной (опять небось от еврейских купцов?) дошли слухи, что по непонятным причинам кузина Матильда, ее хозяйка, пана Пукельника на порог не пускает. Точно будет недовольна, если его в блендовский дом впустят, но как знакомому гостю на дверь указать?

А вот еще запись о чрезвычайном происшествии: кузен Матеуш неожиданно распорядился устроить в Блендове ярмарку-распродажу своих породистых лошадей, «потому как Блендово оказалось между Белобжегами и Глуховом», и по этому случаю панна Доминика сшила себе новое шелковое платье, «в старых уже стыдно было на люди показываться».

Узнала Юстина и о том, что одну зиму барский дом отапливался исключительно шишками, которых в окрестных лесах была пропасть, а дров, наоборот, не хватало. Юстина с наслаждением представила себе эту чудесную картину: шишки в печках трещат, искры летят, панна Доминика с ног сбилась, по всему дому бегая, следит, как бы пожара не случилось. И какой замечательный смолистый запах наполняет все комнаты! Когда-то в далеком детстве Юстина наверняка наблюдала за горящими шишками и, не выдержав, решила еще раз испытать это удовольствие. Взяла мужнину машину, прихватила Эву, которая с радостью пожертвовала школьными занятиями ради неожиданной вылазки с бабушкой в лес, и поехала.

Вернулись с двумя мешками шишек – Юстина чуть живая от усталости, Эва малость разочарованная экскурсией, излишне, на ее взгляд, монотонной. Разожгли огонь в старинном камине, напустили много дыма, потому что камин в гостиной не топился уже долгие годы, к тому же что-то в дымоходе мешало. Однако помеха оказалась нестойкой, с дымом ее вынесло в трубу, появилась нормальная тяга, шишки затрещали, запахло смолой, и посыпались искры.

Опыт удался, и Юстина решила эту зиму топить шишками. Все семейство запрягла в работу. Зять Анджей должен был раздобыть кусок жести и прибить его перед камином, чтобы от искр не загорелся пол, Идалька, Болеслав и Амелия ездили на разбитом «вартбурге» за шишками в окрестные леса, а Беата, сестра Анджея, сама, добровольно, выгребала золу и куда-то ее отвозила, кажется знакомым на дачу. И никто как-то не жаловался на дополнительные труды.

Юстине же просто необходимо было подольше посидеть у горящего камина, подумать, помолчать, ибо панна Доминика уже приближалась к временам исторических потрясений.

2 января 1913 года

Первый раз в жизни Мадеиха в корчму пошла, на обручение внучки якобы, ну и Господь ее покарал. На обратном пути новый платок где-то в сугробах потеряла. Плачет, убивается, даже обеда приготовить не могла и вчерашний разогретый мне подала, думала, я не замечу, да меня не проведешь. Выговор ей сделала, но не сильно бранила, и без того она Господом наказанная.

Карнавал вовсю идет, кулиги по округе носятся, надо на всякий случай бигоса побольше заготовить, лучше пусть в запасе будет.

9 марта

Куры уже сидят, а что удивительно, ни с какой домашней птицей хлопот этой весной не было. Яиц прорва, должно быть, после сиротской зимы.

Решила я сделать вид, словно не замечаю Флоркиных амуров, бог с ней, в прежние времена такую девку за ее прегрешения немедля бы из девичьей изгнали, теперь же такая неморальность везде, что и сама не знаю. А у Мадеихи Флорка изрядно научилась готовить, и ее амуры на работе не сказываются. Прогони я ее – кто в случае чего Мадеиху сменит?

14 апреля

Ужас какой, кошка окотилась прямо на постели в комнате для гостей, трех котят принесла. И уже прозрели, когда это обнаружилось. Теперь сколько придется стирать постель да проветривать, однако котят оставлю. Савуня эта – дворовые девки так кошку в честь библейской царицы Савской прозвали – мышеловка отменная, при ней ни одна мышь не покажется, может, и детки в мать пойдут.

3 мая

Говорят, цыгане под Груйцем табором стали, теперь жди, что и сюда заявятся.

5 мая

Цыгане заявились, но коней не украли. Попытались, правда, но не вышло, сторожа не спали, проявили бдительность, а вскоре и табор власти разогнали. Пан Ремишевский замешательство в уезде произвел, молодую жену разыскивая, которая еще в пору кулигов, в феврале месяце, где-то в снегах затерялась, говорят, с неким паном Пигвой…

3 августа

Гости всемером приехали, да умудрились угодить, когда Мадеиха руку пришибла, в погреб свалившись. И оказалось, умно я поступила, закрывая глаза на Флоркины грехи, девка сама справилась в кухне не хуже своей наставницы. Правда, Мадеиха, в постели лежа, ей давала указания, а через два дня и сама поднялась. Однако по всему видать, выйдет из Флорки отменная кухарка.

Кузина Матильда вот и внучек замуж начала выдавать. Панны Дороты свадьба очень пышная была, и по этому случаю мне презентовали новое платье жемчужного колеру.

Ну и наконец

24 июля 1914 года

Чего-то непонятного наслушалась я от кузена Матеуша. Вроде эрцгерцога какого-то австрийского убили, и от этого война может произойти. Я и не поняла, кто с кем воевать будет и что нам до этого. Вот если бы Россию кто побил, тогда дело хорошее, однако кузен Матеуш на то мне ответил, что немцы бы на нас полезли и еще неизвестно, что хуже. Газет много привез, да я к газетам не привычная. Два дня пробыл и уехал. Спрошу, пожалуй, ксендза.

10 августа

Яблок такая уйма уродилась, половина на продажу необработанными пойдет. С работой не справляемся, пришлось сиротку Владзю из деревни взять в помощь. Ксендз говорит – война может быть, и молиться велит.

21 августа

Опять ужасное происшествие случилось. Бугай вырвался, к которому корову привели. Привязали его до времени к балке сусека в амбаре, так он, корову почуяв, балку вывернул, к которой цепью привязан был, крышу обрушил, а сам вместе с цепью и балкой вылетел. Корову покрыл, но бодрости нисколько не утратил и давай все крушить да ломать. Люди с криком от него убегали, я и сама, из огорода возвращаясь, еле успела укрыться. Наконец балкой за соху зацепился, тут уж мужики набежали и усмирили дикую бестию.

По деревне и в усадьбе тревога великая, слух прошел – парней в солдаты берут, а кому охота москалям служить?

14 сентября

Прав был кузен Матеуш, идет война, глядишь, и до нас дойдет. Кузина Матильда, на пару дней приехав, запасы велела делать, а то я без нее не знаю! Однако кузина показала мне потайной погреб, вход в который так хитро устроен, что вовсе не видать. Я всю жизнь здесь прожила, а о том погребе и не ведала, даже упрекнула хозяйку. Хотя скажи она о погребе раньше, непременно люди бы проведали, а так, кроме нас двоих да моих доверенных слуг, никто не будет знать. Велела мне кузина в том погребе половину запасов припрятать, а сама в библиотеке скрылась, и что делала – не знаю, и без того хлопот полон рот. А еще в беседке часами просиживала, чего ранее за ней не замечалось. Наверное, соблазнилась сухой да теплой погодой.

18 октября

Такие времена пришли, ничего не достанешь! Бога благодарю, что еще весною о сахаре да приправах позаботилась, и то не потому, что слишком умна или предчувствие какое имела, просто подвернулась партия оптом по сходной цене. По деревне стоит стон и плач, одного парня москали в солдаты забрили. Коней да коров кузен Матеуш как-то сберег.

16 января 1915 года

Зимою вроде бы меньше воюют, так старый Шмуль мне сказал, а все потому, что в промерзшей земле трудно окопы копать, а без них никуда. Еврейские купцы всю шерсть хотели взять, однако я половину оставила для собственного прядения, кто знает, как оно повернется? Санный путь установился, и кузен Матеуш в заботе о лошадях приезжал на один день.

22 апреля

Случилась оказия прикупить сахару с сахарного завода пана Потыры, который в большой дружбе с моими хозяевами, они ему и заплатили, так мне и лучше. Говорят, немцы к нам приближаются, но я ни одного не видела, хотя по временам слыхать орудийный гул. На утиные яйца пришлось кур посадить, потому как из уток только две хотели сидеть. Польдик советует керосину прикупить, пока еврей в Груйце еще продает, однако дорого просит, так что пока не решила.