Старшая правнучка

– Отшельники, – уточнила Агнешка.

Томаш выглянул из окна, в котором не хватало одного стекла.

– В определенном смысле ты права, доехать трудно, от шоссе далековато. Может, именно благодаря этому никто и не польстился.

– Старуха говорила – кто-то пытался, да сельские власти отказали.

– Должно быть, боялись осложнений с правом собственности. Здесь непременно должен быть винный погреб. Я посмотрю, ладно?

– Посмотри, а потом…

– Что потом?

– Да нет, я так…

Они спустились на первый этаж. Томаш отыскал лестницу, ведущую в погреб, и выключатель на стене. Щелкнул, вспыхнула слабая лампочка, но лестницу осветила вполне удовлетворительно, можно легко спуститься. Агнешка, оглядев кухню и прилегающие помещения, в том числе, кажется, и бывшую буфетную, опять пошла в библиотеку. Оказавшись одна, она не выдержала искушения. Нужный шкаф нашла уже со второй попытки. Пододвинула стремянку и с левой стороны над верхней полкой в темноте нащупала толстый плинтус. С бьющимся сердцем уцепилась она за его край и потянула, как ручку, на себя. Кусок плинтуса легко отошел от стены. За ним, в деревянной задней стене шкафа, Агнешка другой рукой нащупала замочную скважину…

Все так, а теперь три ключика на одном запаянном кольце.

Отпустив плинтус, который вернулся на свое место, девушка слезла со стремянки и оттащила ее в сторону. Из библиотеки Агнешка вышла задумавшись и испытывая нечто вроде претензии к бабуле Юстине.

Претензия связана была с ключами. Дело в том, что в раннем детстве Агнешка не только любила стаскивать всевозможные предметы себе на голову, но и играть с ключами. Ни куклы, ни кубики она так не любила, как ключи. Собирала их со всего дома, цепляла в огромные связки и встряхивала с наслаждением, слушая, как они бренчат. Ну как можно было разрешать такое маленькому ребенку?!

Перед смертью бабуля несколько раз пыталась обратить внучкино внимание на ключи, хотела, чтобы та поняла, как это важно. Из невнятных бормотаний умирающей Агнешка уловила, что ключи действительно были обнаружены вместе с дневником Матильды в сейфе дедушки… нет, прадедушки Людвика. А потом куда-то запропастились. В то время бабуля не придала этому значения, может, сама дала внучке поиграть. А кретинка внучка…

– Знаешь, кто я? – встретила она вопросом возвратившегося Томаша. – Законченная идиотка. И я эту идиотку очень не люблю.

– А я напротив. Мне эта идиотка нравится. С чего вдруг такой приступ самокритики?

Агнешка тяжело вздохнула, раскрыла рот – и засомневалась. Рассказать ему обо всем? Выдать фамильную тайну? А если он ее разлюбит и уйдет? Вместе с ее тайной. Или повторится история тетки Марины. Любовь – чувство мимолетное, в жизни главное – материальная база.

– Так что там, в погребе? – постаралась она притвориться заинтересованной.

Томаш оживился и вмиг позабыл об идиотке.

– У меня создалось впечатление, что бывшие владельцы погреба не очень-то о нем заботились. Сто лет там не наводили порядка, и это дает основания надеяться, что по углам могли сохраниться и бутылки со столетним вином. Вот добраться до них будет трудновато, все завалено остатками угля, гнилой картошкой и еще черт знает чем, заставлено жутко вонючими бочками, одним нам этого не разгрести. Надо бы бригаду крепких ребяток призвать, на всякий случай непьющих. Но говорю тебе – вино должно быть, забодай меня комар! И понюхай дикая свинья!

– Бригаду крепких трезвенников сейчас найти можно. А вонючие бочки – наверное, капуста. Ну как, светит мне это заиметь?

– Вдохновившись бутылками, я на пути из погреба подумал… понятно, ты не о капусте спрашиваешь? И пришел к выводу – светит. Только зачем?

И опять Агнешка воздержалась от признания. А ведь так просто было объяснить: чтобы спокойно обыскать весь дом. Чтобы в случае обнаружения кое-чего не возникли сомнения, кому это кое-что достанется. Чтобы делать здесь все, что захочется.

– Чтобы иметь! – сердито ответила она. – На память о прабабках. Может, мне пригодится. Выкладывай!

Томаш осмотрелся – присесть не на что. Пришлось перейти в кухню, где имелась вмурованная в стену скамья. Сели, и он стал выкладывать.

От юридических премудростей в Агнешкиной голове и вовсе все смешалось. Предстояло столько хлопот в административном, юридическом, социальном и еще куче других аспектов, что невольно мелькнула мысль – а не проще ли потихоньку забраться сюда ночью и поискать нелегально?

Агнешка с Томашем вернулись к старухе, которая опять занималась птицей, только на сей раз раскапывала мотыжкой огромную кучу компоста. Домашняя птица безумствовала от счастья при виде такого обилия жирных гусениц и прочих червяков.

– Люблю я, грешная, божьи создания кормить, – сказала старуха, бросая мотыжку. – А кабы не я, тут и живого духа бы не было. Всего-то у нас две коровы, да и от тех хотят избавиться. Хуже нет, когда у человека глупые дети, вечно за ними глаз нужен.

Томаш сразу приступил к делу:

– Если мы вас правильно поняли, внук пани в правлении работает?

– Да, и на очень важной должности. А что?

– От гмины[8] ведь зависит, вернется ли сюда пани Агнешка.

– Как же это? Ведь ей по закону положено.

– Положено, причем двойное обоснование. Все поместье пятидесяти га не имело, так что его незаконно забрали, даже по тем временам такие законы были. И второе – она прямая наследница прежней владелицы, это доказывается документально. Однако у нас до сих пор не принят сеймом закон о возвращении таких поместий, все отдано на откуп местным властям. Они могут отдать, могут продать, могут отказать.

– Как это продать? – возмутилась баба. – Законному владельцу его же собственность продавать, слыханное ли дело? Да пусть он, внук мой, только попробует такую глупость отмочить, уж я ему мозги-то вправлю!..

И темпераментная дочь Польдика принялась метать громы и молнии по адресу проштрафившегося внука. Томаш немного невежливо перебил ее:

– Может, нам имеет смысл с вашим внуком предварительно побеседовать?

– Конечно, поговорите, а как же! Только сразу скажите, что эта паненка – ясновельможная пани.

С внуком оказались сложности. Сначала его пришлось долго ждать, потом он дал понять, что о таких вещах надо говорить с глазу на глаз, потом, проводив их к машине, признался, что с поместьем дело не простое. Зарится на него одна шишка из воеводства, правление согласно дать ему разрешение на покупку имения, причем по очень сходной цене, однако с условием капитального ремонта памятника старины. Он лично считает, что надо отдать законной наследнице прежних владельцев, и он лично очень обрадуется, если в результате судебного разбирательства дело решится в пользу Агнешки Бучицкой.

– Так ты действительно хочешь приобрести это строение? – официально поинтересовался на обратном пути Томаш, размышляя о трупе, привидениях и поместье, от которого не будет никакого толку, зато предстоит множество хлопот и крупные расходы.

– Действительно, – без колебаний ответила Агнешка.

– Тогда начинаю сдавать экзамены. Нотариат я знаю неплохо, особенно раздел о наследственных правах, и если в твоем случае и при твоих бумагах дело не будет решено на первом же заседании суда, то можешь мне плюнуть в глаза. Сегодня же пишем заявление!

* * *

Наследственные права Агнешки и в самом деле сияли собственным светом и били в глаза. А вот поди ж ты, появились непредвиденные осложнения. Гмина неожиданно отказалась выдавать Агнешке разрешение. Местные власти ссылались на запрет из воеводства. Воеводский глава реприватизационной комиссии, которая должна была утверждать решение гминного правления, ставил палки в колеса и тянул, беззастенчиво переходя все границы административной бюрократии. А тут еще вдруг дало о себе знать Общество реставрации исторических памятников, какой-то их посланец повесил на второй гвоздь оторванную табличку с надписью «Памятник старины».

Нотариус, которому Агнешка поручила дело, на официальный запрос получил официальный же ответ: передача даром данного объекта частному лицу, пусть и законному владельцу, была бы материально невыгодна гмине, лишая ее крупных инвестиций, столь необходимых в ее, гмины, бедственном положении, когда ниоткуда никаких доходов не поступает. А вот продажа данного объекта частному лицу за крупную сумму явилась бы выгодным предприятием как для сельских властей, так и для законного наследника, которому гмина согласна уступить определенную сумму, по договоренности. Последнее обстоятельство может стать предметом переговоров, местные власти готовы пойти навстречу, в крайнем случае сбросить даже половину…

Ознакомившись с документом, Томаш сделал вывод:

– Кто-то очень заинтересован в том, чтобы ты не получила поместья, холера! Прет напролом, как дикий бизон, и явно сам на него нацелился. Наверняка крупная рыба. Взяток не жалеет, вот в гмине и крутят.

От дочери Польдика и его правнука удалось получить дополнительную информацию. Оказалось, дикий бизон прет уже не первый день. Начал еще эвон когда, как только коммунистов скинули, и, кабы не Польдиковы потомки, наверняка давно добился бы своего. А потомки бдят, в правлении гмины не один оказался, вот и пришлось сделать вид, что гмина мечтает приобрести поместье для себя. Бизон на время притих, но наверняка не смирился.

– Да кто он вообще такой? – раздраженно поинтересовалась Агнешка, сидя на крылечке дома Польдиковой дочери.

Агнешка с ней давно подружилась, дела требовали постоянного общения, и теперь они с Томашем знали ее имя. Собственно, первым узнал его Томаш, он энергично занимался оформлением документов и сбором недостающих и был очень горд собой, поскольку удостоился похвалы официального нотариуса – документация не нуждалась ни в каких дополнениях и изменениях.

Дочь Польдика звали Габриэлой Витчаковой. Престарелая Габриэла пожала плечами и стряхнула с фартука крошки хлеба. Как всегда, ее застали за кормлением домашней птицы.

– Фамилия у него такая… на языке вертится. Не то Пуглявый, не то Пуклястый…

– Может, Пукельник?

– О, вот именно, Пукельник. Анджей Пукельник.

– В чем дело? – спросил Томаш, заметив, что Агнешка словно окаменела на мгновение. – Знакомый тип?

– Вот папаша мой его наверняка знал, в прежние-то времена Пукельники сюда хаживали, – вместо девушки ответила хозяйка. – Прорва Пукельников тут ошивалась, надо думать, еще в те времена присмотрели себе это имение.

Не удовлетворенный информацией из прошлого, Томаш продолжал вопросительно глядеть на Агнешку. Та наконец отозвалась:

– Лично я его не знаю, только слышала о нем. То есть не о нем, а о Пукельниках вообще. То есть не слышала, а читала.

– Где?

– В дневниках Матильды и записках панны Доминики.

– И что?

– И кажется, догадываюсь, чего он так сюда рвется.

И Томаш, и Габриэла с интересом ждали продолжения, столь краткий ответ их не удовлетворил, однако девушка замолчала и погрузилась в невеселые размышления. А потом сама принялась задавать вопросы:

– А он здесь бывал, этот Пукельник?

– Бывать-то бывал, да много не добился, – с удовлетворением сообщила старая Габриэла. – Я еще с молодых лет запомнила, что Пукельников не велено в дом пущать, и, хотя папаша мой не об этом Анджее говорил, а, может, о деде его или другом каком Пукельнике, внуку наказала от ворот поворот ему дать и всяческие препятствия чинить. И сама старалась одного в доме не оставлять, а уж он рвался! Да меня не проведешь.

– И что он в доме осматривал?

– Покои разные на первом этаже, более других ту комнату, в которой книжки раньше стояли. И в погреб спускался, а как же, вроде для того, чтобы в этом… как его… цоколе стены каменные оглядеть да простучать, не сыплются ли от сырости, не завелся ли грибок или еще что. Так в том погребе далеко не пройдешь, там на моей памяти отродясь порядку не наводили. А уж так щупал стены да по штукатурке стучал, я боялась, как бы штукатурка не осыпалась. Да нет, в старину работали на совесть.

– А полы?

Габриэла тяжело вздохнула.

– С полами хуже дело. И дожди сквозь разбитые окна заливали, и дети бегали, и лук хранили, яблоки там, а то и зерно. Так что полы малость попорчены, но ведь дубовые, еще послужат. А этот Пукельник, он что выделывал? Я думала – не спятил ли, часом, словно краковяк отплясывал, притоптывал да подпрыгивал, а ведь сам ни в одном глазу. Да ничего не вытоптал.

– Последний раз давно он приезжал?

– С полгода будет. И еще заявлялся, да я не впустила, на ключи сослалась, что где-то запропастились, то у внука на работе, то еще что придумаю. И больше в дом не заходил, а раза два пытался. Эй, паненка, сдается мне, в доме что-то прабабками вашими припрятано, так он за тем и приходил. Давно, видать, Пукельники за этим охотятся. Правильно я говорю?

Столько доброжелательности и сочувствия прозвучало в вопросе старухи, что Агнешка не стала темнить.

– Правильно. И в прежние времена кое-что интересное находилось в доме, и теперь, возможно, осталось. И все мои бабки-прабабки в могиле бы перевернулись, если бы проклятый Пукельник это разыскал и забрал. Именно Пукельник! В давние времена эти Пукельники много чего плохого тут натворили, как-нибудь на досуге расскажу поподробнее.

– Может, как-нибудь на досуге и мне кое-что расскажешь? – попытался съехидничать Томаш. Должно быть, все-таки затаил обиду.

– Бабы, проше пана, они любопытные, – наставительно заметила старуха. – Мужик-то промолчит, а вот баба… И паненка знает, где это спрятано?

– Знать наверняка не знаю, но догадываюсь. – И, вставая со ступеньки крыльца, добавила: – Топать по прогнившему полу я не собираюсь, но вот оглядеть то, что от сада осталось, хотелось бы. Некогда он был потрясающе хорош, посмотрим, каков сейчас.

– Еще как хорош, там даже балы устраивались! – подхватила старая Габриэла. – Своими глазами видела, как господа в саду танцевали. Там была такая большая беседка, под крышей, а вокруг нее трава ровнехонькая да твердая, так вокруг беседки хороводы водили. А то в самой беседке танцевали, она просторная. Теперь один фундамент остался…

Бальная беседка и газон вокруг чрезвычайно заинтересовали Томаша, так что Агнешке не было нужды выдумывать причину, чтобы отыскать беседку. Дочь Польдика охотно пошла с молодежью, чрезвычайно гордясь ролью предводительницы.

Каменный круг и в самом деле оказался огромным. Среди густой травы и одичавших кустов кое-где еще виднелись разрушенные столбики и остатки балюстрады. Между гранитными плитами, из которых состоял пол в беседке, росла трава и даже осока, а это такое растение, которое с легкостью покрыло бы весь земной шар, не попадись на его пути Сахара, Гоби да парочка пустынь поменьше. Хотя, кто знает, может, могучее растение и с пустынями бы справилось? Агнешка испытала к ней глубочайшую благодарность, ибо в одном месте, вроде бы на более новой части каменного круга, никакая трава не росла, а вот осока прорвалась, укоренилась в расщелинах между плитками. Не будь ее, этот кусок пола очень бросался бы в глаза.

В дом Агнешке не было резону лезть, в отличие от Пукельника. Сначала следовало отыскать три ключика на одном кольце, не то возникнет необходимость разобрать все здание на мелкие кусочки, а это могло не понравиться воеводским властям и хранителям старины из Общества реставрации. Не говоря уже о замечании Матильды о том, что, даже если разрушить дом до основания, сокровищ все равно не найти.

* * *

Томаш уже явственно ощущал веяние тайны. Молчание Агнешки его чрезвычайно заинтриговало и слегка обидело. Гордость не позволяла расспрашивать, и он решил сам раскрыть секрет. Что за загадка, которую от одной к другой передавали бабы в нескольких поколениях, таилась в полуразвалившемся старинном доме? И которая представляла интерес также для какого-то постороннего мужика? Не только теперешнего, похоже, и его предки этой загадкой занимались.

А Агнешка решила молчать. Словечка не проронит, не хочется предстать дурой со своими великими надеждами. Пока ключей не найдет…

В своей громадной, пятикомнатной, квартире, доставшейся от деда с бабушкой, она всю площадь разбила на квадраты и попросила Фелю оказать помощь. Несмотря на приближающееся семидесятилетие, Феля ни в чем не проявляла склероза и старческой немощи и охотно присоединилась к молодой хозяйке. Велено было искать ключи – старые, новые, большие, маленькие, одиночные и в связке.

Феля начала с прихожей и добросовестно принялась просматривать обувной ящик. Чего только в нем не было! Облысевшие обувные щетки, коробочки и тюбики с окаменевшими остатками гуталина, фланельки, губки, стельки, разрозненные шнурки, а кроме того, еще и посторонние предметы: школьный ластик, какая-то стеклянная пробка, сломанный перочинный ножик, петля от маленькой дверцы, подкова и много чего еще. В том числе и кое-какие ключи. Перебирая все это, Феля не умолкая болтала, радуясь возможности поговорить.

– Так ведь, проше паненки, у вас в роду уже был такой случай. Геня мне рассказывала, что до самой кончины у Вежховских служила, так она помнит – вот так же искали старинную шкатулку, еще от старой пани оставшуюся. Давно, еще до войны. Дом вверх ногами перевернули, пока в самый день свадьбы вашей бабушки, царствие ей небесное, в капусте не обнаружили. В погребе на бочке заместо гнета служила. Да паненка видела ее, в спальне стоит, совсем от времени почернелая. И чего это барыни, как им время помирать придет, толком не скажут, да будет им земля пухом, вот теперь и ищи, ровно делать нам нечего.

Просматривая пустые чемоданы и дорожные сумки с их многочисленными кармашками, девушка сочла нужным оправдать прародительниц:

– На сей раз я виновата. Бабуля дала мне ключи, я ими играла и куда-то сунула.

– Ну, с ребенка какой спрос, – примирительно проговорила домработница. – Авось найдем. Я еще чуланчик при кухне просмотрю. А что паненка тут ключами играть любила, я и сама помню. Когда совсем маленькой была, годика три не то четыре. Потом уже не играла. А с ключами баловалась дома, не в палисаднике. Вот только раз…

– Что «только раз»? – встревожилась Агнешка.

С легким стоном поднявшись, Феля вставила в стенной шкафчик уже просмотренный ящик.

– Только раз паненка так хитро посцепляла ключи один за другой, что длинная цепь получилась, и паненка поволокла ее за собой во двор. Но тут дождь пошел, бабушка велела в дом идти, и ни один ключ не потерялся.

– Вот чего я боюсь, – призналась верной служанке хозяйка. – Они, эти ключи затерявшиеся, могут оказаться в квартире моих родителей. Вдруг я с собой от бабули унесла.

– Где там «у родителей», ведь паненка тут до четырех лет жила, пока родители новую квартиру приводили в порядок, я же хорошо помню. О, звонок!

И Феля из очередного ящика извлекла старинный серебряный колокольчик, которым прежде вызывали прислугу.

– От ясновельможной пани Вежховской остался, еще из Глухова. А на что паненке эти ключи?

Хранить в тайне свои большие надежды было столь мучительно, что Агнешка не выдержала.

– Пожалуйста, Феля, никому не говорите, не хочется дурой выглядеть, но не исключено, что Блендово все-таки достанется мне, а там, в одном шкафу, наследство бабушкино спрятано. Я не очень надеюсь, все-таки столько лет пролетело, две войны по Польше прошли, но ведь попытаться можно? Я стараюсь пока помалкивать, одни только идиоты клады ищут…

– А пан Томаш знает об этом? – спросила Феля, подняв голову.

– Нет. Никто не знает.

– Вот и хорошо.

– Почему?

– А потому, что если женится на паненке, то не из-за клада, а сам по себе. Я ведь достаточно на свете прожила, довоенные времена помню, да и вообще уши у меня хорошо слышат, а болтали вокруг всегда много. И сколько же я наслушалась еще с малолетства о таких паразитах, которые сами работать не хотят и на приданом женятся. И о том, как самая старшая пани Вежховская всю жизнь делала что хотела, а потому – были у нее собственные деньги, муж не мог отобрать. Геня мне о ней много чего порассказала, она ведь еще в первую войну родилась и пани Вежховскую хорошо знала. Нет, я ничего не хочу сказать, пан Томаш – хороший хлопец, порядочный, да кто его там знает…

О том, что Матильда пользовалась финансовой свободой, Агнешка знала лучше Фели, но сейчас речь не о том.

– Да, вот именно. Мне кажется, Томаш – не паразит, но вы правы. Если я разбогатею… нет, не так. Скажу я ему, что у меня такие надежды, он женится на мне и даже может не отдавать себе отчета, что это деньги мне красоты прибавили. Или не женится – подумает, что я глупая и жадная. Так плохо и так не лучше.

– А паненка его хочет?

Агнешка замерла, не вытащив рук из очередной торбы. Относительно этого у нее сомнений не было. Да, она его хотела. Каждый раз при виде любимого сердце так и падало. Вкусы и интересы их совпадали, поводов для ссор не было, с сексом все в порядке. Возможно, они оба слишком практично подходили к жизни и их собственным отношениям, возможно, мало было романтики в этих самых отношениях, но куда денешься? Надо было на что-то есть, чем-то платить за квартиру, за что-то покупать одежду, ездить отдыхать. В лес, к озеру, с палаткой – все это прекрасно и дешево, при условии, что стоит хорошая погода, а если нет? Тогда нужен дорогой пансионат или хорошая гостиница. К примеру, в Ницце, на Английском бульваре, куда ездили в свое время прабабки.

Ей бы тоже хотелось, как прабабки, и лучше всего с Томашем. Он ей очень подходил, вряд ли найдешь другого такого, в любой ситуации он был на месте и все умел делать. А если чего и не умел – тоже нестрашно, как-то справлялся. Правда, не мог оседлать лошади, зато Агнешка могла, а он так ею при этом восхищался, что она вся просто расцветала. Хотя, надо признать, неряхой был, носки разбрасывал по всей комнате, бумаги у него всегда в беспорядке…

Вспомнив о носках и бумаге, Агнешка с удивлением почувствовала, как тает от нежности, и поняла – она смертельно влюблена в Томаша.

– Да, – ответила она, – я его хочу. Говорю это только вам, Феля, больше никому, потому что не знаю, хочет ли он меня в такой же степени. Но покупать его не стану. А если вдруг он на мне захочет жениться ради денег, я не захочу.

Феля полностью разделяла чувства своей подопечной. Богатство заиметь – вещь хорошая, но мужику о том докладывать не следует, кто их там знает.

– Ну тогда, проше паненки, ищем ключи.

* * *

Выпросив под каким-то предлогом у приятеля мотоцикл, Томаш отправился в Радом на встречу с этим таинственным Пукельником. Погода стояла прекрасная, Краковское шоссе было не очень забито, водить он умел хорошо, на досуге можно и поразмышлять. Об Агнешке, о ком же еще? Что эта девица себе думает и за кого его принимает? Неужели считает, что он может польститься на деньги? Или ее устраивает мальчик на побегушках? Сама мысль об этом была невыносимой. Не обладая излишним самомнением, Томаш тем не менее считал себя человеком, достойным уважения, и тряпкой не был. А вот Агнешка ведет себя непонятно. Три четверти ее поступков говорят о том, что она не только осознает его достоинства, но и очень его ценит, однако одна четвертая вызывает серьезные сомнения. А он уже настроился на эту девушку, уже чувствовал – нашел ту, единственную, и вдруг это дурацкое поместье в Блендове перепутало все карты.

И Томаш, и Агнешка были из разряда мыслящих молодых людей. Несмотря на молодость, каждый из них серьезно раздумывал о жизни, знал, чего хотел. Может, Томаш и увлекся бы ненадолго глупенькой девушкой, мечтающей лишь об удовольствиях, но жениться хотел на человеке. А от девушек отбою не было, внешние данные Томаша покоряли с первого взгляда: высокий, стройный, сильный, с милыми, хоть и немного неправильными чертами лица и обаятельной улыбкой. У него было время и возможности убедиться, что на свете существует не только секс.

Женщин миниатюрных и хрупких Томаш не любил, он их боялся. Ведь такая от одного прикосновения может сломаться. Впрочем, больших и толстых он тоже не любил. А также слишком худых, вот почему ему не нравились манекенщицы. Встретил Агнешку, и что-то в нем дрогнуло – в самый раз девушка! С первого взгляда это понял. А когда при более близком знакомстве открыл в ней сдержанность и недюжинный ум, уже не сомневался – это то, что надо. Однако, привыкнув к успехам, не подумал о необходимости ее завоевывать. Взаимную симпатию счел естественным явлением и теперь, вдруг обнаружив между ними какую-то преграду, был просто потрясен. Черт подери, ведь он же на эту Агнешку уже настроился!

О том, что и Агнешка на него настроилась, Томаш не имел ни малейшего понятия. Сбивали с толку ее недоверчивость и замкнутость в связи с Блендовом.

И тут в Томаше взыграла мужская гордость. Не желает девушка говорить – не надо, он не унизится до расспросов, сам раскопает, в чем дело, и тем посрамит бабу! Ладно, не обязательно посрамлять, не обязательно оказаться умнее ее, лучше; во всяком случае – не хуже, отношения надо строить на равных, а помыкать собой он не позволит. Значит, надо действовать самому, иначе потеряет девушку или веру в себя, придется обратиться к психотерапевту.

Ощутив вдруг необоснованную неприязнь к ни в чем не повинным психотерапевтам, Томаш ни с того ни с сего, без всякой связи, подумал о детях, которых ему могла бы родить Агнешка, и его словно кипятком обдало. И сам такого не ожидал, чисто безумие. Однако как же он любил эту девушку!

Сомнительно, задумался бы когда-нибудь молодой человек столь глубоко о своем отношении к Агнешке в круговерти будней, но нет худа без добра. Пришлось отправляться в это нелегкое путешествие, ехать долго, все время прямо, вел он мотоцикл отлично, автоматически обходя машины, и думать ничто не мешало, тем более что ехал по делу, связанному с Агнешкой.

Пана Пукельника Томаш застал там, где и договорились, – в Отделе культуры при воеводском управлении, тот занимал должность заместителя начальника. Томаш представился в телефонном разговоре журналистом, специализирующимся в области юриспруденции. В области культуры Томаш особыми познаниями не отличался, хотя и был достаточно эрудированным, так надо постараться хоть в чем-то проявить профессионализм.

Заместитель начальника отдела оказался мужчиной лет пятидесяти, чрезвычайно располагающей внешности, что весьма удивило Томаша, ибо тот уже настроился на мерзкого буцефала, в лучшем случае – на пронырливого авантюриста. Молодой человек ничего не знал о фамильной черте Пукельников, их умении легко сближаться с самыми разными людьми и с ходу завоевывать симпатии собеседника. Не читал Томаш признаний панны Доминики и Матильды. Вот и теперь достойный потомок клана Пукельников вмиг подружился со столичным журналистом.

Заранее обдумав характер беседы, Томаш без промедлений углубился в памятники старины и вскоре добрался до Блендова.

Через полчаса доверительного трепа он уже знал, что речь идет о на редкость ценном в культурном отношении историческом объекте. Да, вы правы, молодой человек, чувствуется в вас юридическая подготовка, не часто встретишь у современных журналистов, у них ведь, кроме наглости, за душой ничего нет, поместье действительно отобрано было у законных владельцев с некоторыми нарушениями законодательства, но в те времена и не такие нарушения допускались. Он, Пукельник, как представитель культурного учреждения, имеет все основания утверждать – и правильно сделали, что столько лет не отдают бесценное строение никаким организациям, оно просто исключительно подходит под музей. Ведь это, обратите внимание, не просто обычный дом девятнадцатого века шляхтичей средней руки, как у нас говорится, «деревянное строение на каменном основании». Нет, здание построено из кирпича и камня, такое века простоит и очень неплохо сохранилось, и принадлежало оно некогда старинному польскому роду, находящемуся где-то на стыке зажиточной шляхты и магнатства. Потеря этого памятника старины была бы для польской культуры невосполнимой. А интерьер! Там такие антишамбры и лепные украшения, при виде которых дух захватывает, камины в стиле барокко, ну, разумеется, немного восстановить, античные, то есть, простите, ампирные консоли, а мебель! Одни гданьские шкафы XVIII века чего стоят! И жирандоли, зеркала, настенные кинкеты…

Хотя Томаш и не был, как известно, специалистом в области культуры, от всего услышанного он просто опешил. И попытался припомнить перечисленные старинные шедевры. Холера, ведь он совсем недавно осматривал дом вместе с Агнешкой и никаких гданьских шкафов, хоть убей, припомнить не мог, разве что под это определение подходил буфет с выдранными дверцами. Антишамбры… а это еще что такое? Ничего похожего на роскошные вестибюли и анфилады комнат не было в Агнешкином доме. Что-то лепное могло и оказаться, за паутиной не разглядишь, а что касается каминов, так они выложены обычным клинкерным кирпичом, и вряд ли из него изобразишь барокко. Консолями дом его тоже не ошарашил, нет там консолей, если уж что притягивать за уши под это название, то единственную лавку в кухне, вмурованную в стену. Так она такая же ампирная, как он сам!

Если бы Томаш своими глазами не видел интерьера обсуждаемого дома, непременно поверил бы работнику культуры. Надо же, какой гениальный лгун! И значит, под этим что-то кроется. Агнешка молчит, а пан Пукельник врет как нанятый. Оба что-то знали, и оба хотели оставить в тайне свои знания. И оба уперлись во что бы то ни стало приобрести в собственность дом, только вот у Агнешки на него больше прав.

Ее победа не вызывала у Томаша сомнений, и их адвокат был того же мнения, но и сама победа несла в себе зародыш опасности. Будучи особой совершеннолетней, Агнешка должна была подписать обязательство привести здание в первоначальный вид, причем твердо решила так и сделать, хотя Томаш прекрасно знал – денег на это у нее нет.

– Отличная мысль! – похвалил он, перебивая откровения Пукельника в не очень удачном месте. – А что станет, если владелец этого обязательства не выполнит? Сроки какие-то установлены?