— Это ты здорово придумала! — похвалил он. — Где бы мы трех грузчиков взяли, да ещё задарма? А я уж постараюсь и пригляжу, чтобы все расставили как на картинке. Буду привередничать, как примадонна. Уж они мне этот клад отработают!..

Шпулька выгнала всех в их с Зигмунтом квартиру, убедившись предварительно, спят ли Марыська с Петрусем. Дети после такого бурного дня дрыхли без задних ног. Это было последнее, на что у неё хватило сил, все остальное несчастную девчонку уже не интересовало. В разговоре она не участвовала и почти не слушала настойчивых уговоров Янушека.

— А я бы у них ещё и этот клад свистнул, — убеждал он ребят. — Наломаться ради клада — это ещё понятно. А вот лечь костьми за здорово живёшь — это уже полный маразм. Ты же сам хотел, чтобы они со злости лопнули.

— Окстись! Какой там клад! — отмахнулся Зигмунт. — Если тебе так хочется, свисти сам. С меня хватит и эксплуатации бесплатного труда.

— Слишком ты разбежался! — пыталась остудить брата Тереска. — Или впрямь думаешь, что тебе на каждом шагу будет клад попадаться?

— А вдруг?..

— Буратино какой выискался! — констатировал Зигмунт. — Пусть ищет, если ему так хочется, но без меня. Я, к вашему сведению, вышел на тропу войны и жажду мести. Никакой клад меня с этого пути не свернёт! Эх, жаль, что у нас нет фортепиано!

— А зачем тебе фортепиано? — Янушек так удивился, что на мгновение позабыл о своём кладе.

— Говорят, хуже нет — фортепиано таскать.

— А, ясно! Клево! Ну, я тоже не отступлюсь…

На следующий день в восемь утра прогресс работ по сносу дома был явно налицо. Тереска и Янушек, прибывшие с тремя раздобытыми по дороге коробками, воочию смогли убедиться, насколько реальна угроза, нависшая над квартирой в середине здания.

— Если им все это на голову не рухнет, то я — китайский император, — заявил Янушек.

Шпулька, полная новых сил, встретила их появление возгласами облегчения. Она как раз сражалась с грудой кастрюль, сковородок и прочей кухонной утварью, которая никуда не влезала, то и дело выскальзывала у неё из рук и вообще категорически отказывалась упаковываться.

— Вчера мы все отлично устроили, — язвительно заметила она. — Уложили все постельное бельё, полотенца, мыло и зубные щётки, я уж не говорю о пижамах. Как я не подумала, что нам все это ещё может понадобиться?!

— Ну и как ты выкрутилась? — поинтересовалась Тереска.

— У соседей одолжила. Мыло и одно полотенце. Помогите мне с этим…

— И куда ты хочешь это засунуть?

— Никуда. Зигмунт отлично придумал, что надо их просто связать верёвкой за ручки. Главное, чтобы все вместе были.

Янушек бросил коробки и отобрал у Шпульки верёвку.

— Давай сюда кастрюли, я ими займусь. А потом, если хотите, могу складывать соседские книжки. Я уже навострился.

— Хорошо бы отдельно нас связать, а отдельно соседей, — посоветовала Тереска. — С соседями вообще дело хуже — нельзя ничего выбрасывать. А где детки?

— В песочнице. Я проверяла — там поблизости никакой смолы нет.

— А Зигмунт где?

— Тоже за коробками побежал. Люстры он поснимал, все равно света уже нет. Отключили. Сказал, что заглянет в жилконтору, чтобы сориентироваться насчёт скандала.

— Только бы он сейчас не начал.

— Нет, обещал потерпеть.

— Ну, ладно. Давай приниматься за соседей. Предлагаю все, что можно, увязывать в узлы.

Когда Зигмунт вернулся из своей экспедиции, наловчившиеся Шпулька и Тереска уже кончали упаковывать мягкую соседскую рухлядь. Два чемодана и три огромных тюка решили проблему постельного белья, одежды и обуви. Остальные вещи ещё ждали своей очереди. Янушек соседей очень хвалил.

— Приличные люди — книжек совсем мало. Две коробки, и все убралось, не то что у вас.

— Зигмунт пришёл! — крикнула Тереска из-за узлов.

— И коробки принёс! — обрадовалась Шпулька. — Дай-ка сюда одну, а остальные неси на кухню!

— По моим разведданным, жилконтора и районная администрация в сговоре с этими аферистами, — заявил парень, швыряя на пол пять раздобытых в овощном магазине коробок из-под бананов. — И слушать ни черта не хотят. Не иначе как тоже на замурованные сокровища надеются.

— Ты что, все-таки пошёл скандалить? — испугалась Тереска. — Не дай Бог, ещё строителей отсюда заберут, что тогда делать будем?!

— Не трепыхайся. Ходи я туда весь год хоть каждый день, никто и пальцем не шевельнёт. В районной администрации сидит такое новое изобретение. Робот… С виду — старая толстая баба в парике, причём говорит только две фразы.

— Какие? — полюбопытствовал Янушек.

— «Жалобы принимаются по понедельникам с четырнадцати до восемнадцати» и «Жилищный отдел — этажом ниже». Я уже их наизусть выучил. Зло меня разбирает, и жутко хочется им жизнь отравить. Как переедем, попробую их достать. Буду ходить на приём, писать каждый понедельник жалобы и требовать ответа в письменной форме.

— Этим их не проймёшь, — предостерегла Шпулька. — Ты сдохнешь, а с них — как с гуся вода.

— Ну, тогда я их подожгу!

— Тоже испугал! Да они только обрадуются, получат внеочередной отпуск, будут сидеть по домам и зарплату получать. А впрочем, поджигай, если тебе так хочется, только попозже, а сейчас сними наконец занавески и карнизы, чтобы хоть с этой квартирой покончить!

— Холера. Ладно, сниму, только убери свои паршивые кактусы…

К часу дня одна из двух квартир уже полностью была готова к переезду, так что ожидание знакомого грузовика становилось все более невыносимым. Янушек высказал предположение, что он вообще не приедет, так как ничего не знает, потому что жена ему забыла передать. Шум, грохот и рёв моторов за стеной усиливались и только усугубляли атмосферу общей нервозности.

— Зигмунт, смотайся к нему ещё раз, — попросила Тереска. — Возьми такси. Не дай Бог, тут ещё до завтра торчать придётся. Света нет, ничего нет…

— Вода есть, — утешил сестру Янушек.

— Да уж, во дворе!

— Может, он ещё из рейса не вернулся, — озадаченно предположил Зигмунт. — Ладно, сбегаю.

Вдруг раздался оглушительный грохот, и в соседней комнате посыпалась штукатурка. Все вскочили и, толкая друг друга, бросились туда. Мрачное пророчество Янушека, похоже, начинало сбываться: наружная стена здания треснула от пола до потолка, и образовалась страшная щель. Рёв моторов с улицы стал ещё громче.

— Господи, помилуй! — взмолилась Шпулька.

— Очень уж эти искатели сокровищ спешат, — недовольно заметила Тереска. — Так и перестараться недолго.

— Совсем свихнулись! — рассердился Зигмунт. — Что они себе думают?! Надо им сказать пару ласковых!

— Погоди, я с тобой, надо осторожно! — крикнула Тереска и кинулась за ним следом.

Бульдозер как раз попятился, чтобы взять разбег для следующего удара по все ещё державшейся стене. Зигмунт, размахивая руками, влез на кучу щебня и встал у него на пути. Парень отчаянно кричал, но ничего не было слышно из-за рёва мотора. Бульдозер остановился, мотор немного притих, из кабины высунулся водитель, немногим старше Зигмунта.

— Чего надо? — с изысканной вежливостью осведомился он.

— Что вы делаете?! — резко начал Зигмунт. — Здесь же ещё люди живут!

— Ну и что?

Зигмунт чуть не подавился от возмущения.

— Совсем сбрендил? В доме жильцы, а вы сносите! Водитель холодно посмотрел на парня, затем перевёл взгляд на стену и снова — на человека.

— По бумагам тут нет никаких жильцов! Дом на снос. Мотай отсюда…

— Сам мотай! — заорал Зигмунт. — Здесь маленькие дети! Вы их завалить хотите?!

— Пусть на улицу выйдут.

У Зигмунта зачесались руки. Он с трудом сдержался, чтобы не вытащить из кабины подлеца и не набить ему наглую рожу.

— Вали отсюда, щенок! Будет тут всякая тля рот разевать! — заревел шофёр и начал вылезать из кабины.

Тут из-за угла дома появился другой строитель, постарше, с добродушным выражением лица и маленькими хитрющими глазками.

— Зютек, ты что это с гражданами лаешься? — недовольно спросил он. — Культурно надо. Вы говорите, здесь ещё люди остались? — обратился он к Зигмунту.

— А кто же ещё? — фыркнул тот разъярённо. — Жирафы?

— Что же вы так тянете с переездом? Тоже мне радость, жить в такой развалюхе! Перебрались бы поскорее в новую квартиру…Чего же вы ждёте?

— Глупый вопрос. — Зигмунт все ещё не мог успокоиться. — Транспорт. Или вы думаете, я шкаф на своём горбу поволоку?

Тереска забралась на кучу щебня и встала рядом с ним.

— Ну, так раз-два грузовик сообразить, — посоветовал старший. — Что за охота в таком поганом жильё торчать?

— Давай отсюда! — шепнула Тереска Зигмунту, пользуясь тем, что рокот двигателя заглушал тихие слова. — Беги, я тут сама… Видите ли, нам это все равно ничего не даст, — крикнула она, стараясь выглядеть очень расстроенной. — И грузовик дела не решит.

— Почему? — удивился рабочий. — Как это не решит? И что значит «не даст»?..

Зигмунт начал потихоньку сползать с развалин, послушно выключившись из дискуссии. Тереска тоже слезла.

— Ничего нам этот грузовик не даст, — тяжело вздыхая, объяснила она. — Мебель же сама туда не полезет. Придётся нам какую-то помощь искать. А это не так просто. Сосед вернётся дня через три…

— Какая-такая помощь? Зачем сосед? — строитель, казалось, даже обиделся. — Мало здесь помощников, что ли? Нас тут три мужика и вот этот парень. Возьмёмся разом, и в два счета провернём.

Зигмунт, оценив ситуацию, быстро исчез за углом. Тереска с огромной благодарностью, но весьма сдержанно принимала предложения бескорыстной помощи. Члены фантастической строительной бригады все более настойчиво навязывали свои услуги, демонстрируя прямо-таки пламенную страсть к тяжёлому физическому труду. Ясно, что грузчики ребятам — обеспечены.

Соседская квартира практически была готова, когда вернулся Зигмунт.

— Приедет где-то через час, как только пообедает, — доложил он, слегка запыхавшись. — Эти трое уже ждут, третий — похож на быка с бараньей мордой. Мы что, уже до конца жизни есть не будем?

— Мы-то ладно, — озабоченно ответила Шпулька, — а вот дети… Надо бы им обед приготовить.

— В таких условиях? — возмутилась Тереска. Зигмунт гордо плюхнул на стол большой пакет.

— Я тут принёс кое-что: сыр, колбасу и какие-то рыбные консервы. Давайте хоть это съедим. Шпулька была потрясена до глубины души.

— Это же надо! — изумилась она. — Впервые в жизни проявил инициативу и добровольно сходил в магазин! Что это с ним сделалось?!

— Несчастья облагораживают, — заявила Тереска и начала вынимать продукты из пакета.

— В чрезвычайных обстоятельствах человек способен на великие дела, — поддержал её Зигмунт. — Дай сюда банку, открою. Где консервный нож?

— Кто его знает… — рассеянно ответила Шпулька. — Тереска?..

— Могу сказать точно: в какой-нибудь коробке, — грустно ответила Тереска. — Лучше сразу смириться, что консервный нож: и всякое такое прочее найдётся дня через три.

Зигмунт беспомощно торчал посреди кухни с банкой в руке.

— А ножницы? Можно ножницами открыть. Или их тоже упаковали?

— Нет, они в ящике в швейной машинке. Ящики сидят плотно. Так и поедут.

— Туристскую плитку до последнего убирать не будем, — распорядилась Шпулька. — Янушек, отдай чайник. Хоть чаю попьём.

— Я же уже его к кастрюлям привязал, — возмутился мальчишка.

— Отвяжи У меня совсем в горле пересохло от этой штукатурки. Можешь соседский отвязать.

— То привяжи, то отвяжи! Мы так никогда не соберёмся…

— Надо, чтобы кто-то вышел и подождал грузовик на улице, а то он нас не найдёт, — заметил Зигмунт, старательно кромсая ножницами консервную банку. — Не иначе как эту рыбу в бронированную сталь закатали.

— Янушек поест и покараулит. Шпулька наделала бутербродов и позвала детей. Тереска заварила чай.

— Слава Богу, что наши квартиры рядом, в соседних подъездах, — с облегчением вздохнула Шпулька. — А то прямо не знаю, что бы я делала, ведь надо же ещё следить за этой парочкой. Я с ними спячу.

— Понять не могу, как это родители справляются, — буркнула Тереска. — И зря ты все время их моешь.

— Уже давно перестала. Последнее, что я пыталась с них смыть — была угольная пыль. Где они её выискали, ума не приложу… Теперь в комнате сидят, там одна мебель осталась. Ножей там нет, ножниц — тоже.

Страшный удар, грохот и звон за стеной прервали Шпулькины рассуждения. Весь этот шум тут же перекрыл пронзительный визг Марыськи. Трое ребят вскочили на ноги, не понимая, что происходит, ведь строительная техника молчала. Все трое ввалились в комнату, чуть не сорвав двери с петель.

Соседская комната представляла собой жалкое зрелище. От треснувшей стены отвалился здоровенный кусок, рассыпавшийся на более мелкие. В этих развалинах сидел перепуганный и присыпанный штукатуркой Петрусь, сжимавший в руках какой-то длинный чёрный шнур. Марыська в другом углу, целая и невредимая, ревела во все горло, заливаясь горючими слезами. Обломки стены валялись по всей комнате. Среди кусков битого кирпича и штукатурки лежала большая круглая металлическая коробка с отскочившей крышкой, содержимое которой разлетелось вокруг.

Шпулька подбежала к заплаканной Марыське.

— Что с тобой? Ударилась? Покажи, где болит? Марыська перешла с громкого рёва на всхлипывания, чтобы иметь возможность наябедничать на брата.

— Он тянул… и тянул… и на меня набрасывал…

— И вовсе это не я! — обиделся Петрусь. — Оно само набрасывалось!

Зигмунт отобрал у него шнур, осмотрелся и оценил степень и причину разрушений.

— Здесь какой-то провод шёл, — заметил он. — Стена уже была разрушена, они здорово дёрнули и завершили дело. С этими детками и бульдозера не надо…

Шпулька успокаивала Марыську, пытаясь одновременно использовать её слезы для умывания. В результате данной процедуры равномерная грязь превратилась в замысловатые коричнево-серые узоры, а Марыська стала похожа на больное привидение. Петрусь поднялся с пола и с удовольствием обозревал дело своих рук. Зигмунт с интересом разглядывал учинённый им разгром, когда вдруг заметил валявшуюся на полу жестянку.

— А что это такое?

— Я все жду, когда же вы это наконец заметите, — спокойно произнесла Тереска. — Похоже, мы-таки обнаружили замурованный клад. Петрусь, откуда оно вылетело?

— А вот тут, из стены, — охотно ответил Петрусь, весьма довольный собой. — И как грохнет!…

Зигмунт поднял коробку. Все присутствующие с изумлением разглядывали её содержимое, рассыпанное по полу.

— Все сходится. Квартира в середине дома, — напомнила Тереска. — Янушек был прав. Только я не совсем уверена, что на этом можно здорово разбогатеть.

Среди обломков стены в большом количестве валялась довоенная мелочь, в основном монеты в пять и десять грошей. Зигмунт с Тереской начали их собирать. Шпулька присела рядом.

— Вот так и кончаются разговоры о сокровищах, — пренебрежительно заметила она. — А воображают-то золотые горы!..

— Да что ты! Здесь же злотых двести будет, правда мелочью, но ведь довоенная мелочь теперь — нумизматическая редкость.

— А вдруг там ещё есть? — предположил Зигмунт. — Эй, Петрусь, пошуруй-ка ещё в стене!

— Ты что, спятил?! Она же может совсем рухнуть! — крикнула Шпулька.

Тереска продолжала рыться среди обломков кирпича и штукатурки.

— Наверное, здесь какой-нибудь нищий жил. Замуровал в стене свои сбережения, может, перед самой войной. Удобнее всего было бы все это смести и куда-нибудь сложить.

— Веник — в коридоре, — язвительно проинформировала Шпулька. — А что касается куда, так некуда. Разве что в сковородку, да вряд ли Янушек позволит её отвязать…

Все были настолько поглощены сбором мелочи, что не обратили внимания на рёв мотора во дворе. Только резкий гудок вернул их к действительности. Шпулька вскочила на ноги.

— Грузовик!

— О Господи! Собирайте скорее! — испугалась Тереска. — Быстрее, чтобы эти жлобы не увидели!

— Что, боишься — отберут? — сострил Зигмунт.

— Дурак, смекнут, что их клад уже нашли и им здесь делать больше нечего! Черта лысого ты получишь, а не грузчиков!

— Холера! Правильно… Скорее!

В жуткой спешке ребята хватали монеты и бросали их в жестянку вместе с прочим мусором. В кухню влетел Янушек и встал как вкопанный.

— Черт! Что это?..

— Тихо! — зашипела на брата Тереска. — Замурованный клад. Давай, собирай быстро!

— Как же?..

— Да заткнись ты! — прикрикнул на него Зигмунт. — Собирай, а я пойду к этим, а то ещё сюда припрутся…

— Не стой столбом, собирай! — рассердилась Тереска. — Я сейчас все объясню…

К Янушеку вернулась способность двигаться. Он рухнул на колени и начал старательно сгребать монеты, шёпотом требуя у сестры разъяснений. Тереска коротко описала происшествие. Янушек поднялся и посмотрел на историческую стену.

— Что хотите делайте, а я отсюда не двинусь, пока эту стенку не раздолбаю, — категорически заявил он. — А сопляк мне поможет, у него здорово получается…

Переполненный барахлом грузовик уехал, делая первую ходку, а вместе с ним отправились Зигмунт и трое добровольных грузчиков. Они так рьяно взялись за работу, что машину загрузили в рекордное время. Тереска со Шпулькой упаковывали остатки соседского имущества. Грузовик должен был забрать их вторым рейсом. Янушек обнаружил в треснувшей стене ещё одну такую же жестянку с довоенной мелочью.

— Что за люди! — заметил он с огорчением. — Подавали нищему самые грязные и задрипанные монетки! Будь они новенькие и блестящие, тогда другое дело. Приятель у меня собирает, я-то знаю! А такие — кто же купит. Разве что некоторые, самые редкие.

— Все равно: пустячок, а соседям будет приятно, — Тереска опять с головой ушла в хозяйственные вопросы. — Посуда поедет грязная, сосед вернётся — помоет. Так и быть, можно её замочить. Что-то моё человеколюбие на глазах тает. Янушек, отцепись ты от клада и принеси ещё пару газет из макулатуры!

После неудавшейся попытки Петруся запихать сестрёнку под грузовик детей заперли в абсолютно пустой квартире Шпульки и Зигмунта, где их предоставили самим себе. Шпулька считала, что там нет ну ничегошеньки, что можно было бы испортить или разрушить. Стены ещё держались, никакие провода не торчали, кроме как с потолка, но до него детям не достать. Жутко уставшие Тереска со Шпулькой проверяли, все ли они собрали, чтобы потом у соседей не было никаких претензий. Янушек приволок газеты.

— Сначала вынес на помойку, а теперь, вот, понемногу назад приношу, — недовольно сказал он. — Мартышкин труд. Там какой-то шум в вашей квартире.

Подруги посмотрели на мальчишку совершенно пустыми глазами.

— Кому говорю! Там шум какой-то!

— Какой… шум?… — умирающим голосом спросила Шпулька.

— Не знаю. Вроде как что-то рушат. Ну, чего уставились? Я бы сходил и посмотрел.

— Я не пойду, — отперлась Тереска.

— Я тоже! — поддержала Тереску Шпулька.

— Пожалуйста, я сам могу сходить, — предложил Янушек.

Поколебавшись, Шпулька согласилась. Обе девчонки молча дожидались его возвращения.

— Классные дети! — восторженно доложил мальчишка. — Плиту разбирают. Уже выдрали такую железяку, вроде вертела. Все в саже, как чертенята.

Тереска со Шпулькой не выдержали и побежали в соседний подъезд. Петрусь и Марыська были настолько поглощены своим делом, что даже не обратили внимания на девчонок. Те молча стояли в дверях, наблюдая за нелёгким трудом малышей.

— А тебе казалось, что здесь больше ничего нет, — горько заметила Тереска, качая головой.

— О плите-то я и не подумала, — призналась Шпулька. — Слава Богу, что я их не вымыла. Так теперь и поедут.

— Спятила? Они же все перепачкают! Сажа-то жирная!

— Ничего. Оботрём их газетами. А я-то раньше думала, что дети должны быть всегда чистыми. Теперь у меня иное мнение. Вот что значит — опыт! Янушек, ещё парочку газет…

— Лучше их в эти газеты завернуть и обвязать верёвкой, — посоветовал Янушек. — Я во дворе видал бельевую верёвку.

— А это мысль! — похвалила Тереска.

— Езус-Мария! Верёвку забыли! — охнула Шпулька. — Она соседская! Это же счастье, что дети плиту разобрали!..

В новой квартире соседей собралась вся компания. Уже наступил вечер. Отдраенных в ванне детей загнали спать, куча рваной бумаги, газет и тряпок была сметена в угол, коробки, тюки и чемоданы свалены в одной из комнат, в остальных комнатах мебель стояла так чудно, что хоть её было и немного, квартира превратилась в настоящий лабиринт. На высказанные замечания по поводу оригинального интерьера Зигмунт заявил, что он не намерен устраивать здесь бальные танцы, и категорически отказался вносить какие бы то ни было изменения. У него тоже уже не осталось никаких сил.

— Тебе-то хорошо, — пожаловалась Шпулька. — Можешь идти к нам домой и отдыхать. А мне придётся здесь ночевать, а что эти детки утром учудят, один Бог знает. Нельзя их одних оставлять.

Тереска принесла себе из прихожей стул, но тут же вскочила и стряхнула рукавом штукатурку, затем внимательно осмотрела обивку и снова села.

— Странно, везли через весь город, таскали туда-сюда, переворачивали, а штукатурка держится, — печально заметила она. — Обивка такая цеплючая, что ли… Ты не в курсе, соседи не собираются пылесос покупать?

— Не знаю, что они собираются, а только штукатурка и в диване тоже. Но мне все равно. Буду на нем спать, и конец! Эта штукатурка у них на всей мебели, что в комнате стояла. Тут аэродинамическая труба нужна, а не пылесос…

— Во всяком случае, худшее уже позади, — заметил Зигмунт, сидящий на коробке с книгами, прислонясь к стене и вытянув ноги почти до середины комнаты. — Я вам ещё не говорил, этот шофёр очень нас хвалил.

— Какой шофёр?

— Дружок соседский. Я ему все рассказал, пока ехали, я в кабину сел. Ему наша идея использовать этих лабухов как дармовых грузчиков жутко понравилась. Сказал, что сам бы так сделал, а с администрацией заводиться — дохлый номер. Уж он им дал жару, ну и я не отставал. В нашей квартире — прямо дворец. Смотреть больно. Три раза все переставляли.

— Как же ты их заставил-то? — удивилась Тереска.

— А я и не заставлял. Просто дурачком прикинулся. Они уже бежать хотели, а я все озирался — такой несчастный, такой беспомощный, ну чуть не плакал и все пытался сам двигать. Ясно было, что я — полный идиот и никуда не уйду, пока все как надо не расставлю. Ну, и что им оставалось? Помогали как черти, лишь бы поскорее закончить. В результате они таскали и передвигали, а я только пальцем показывал: это сюда, это левее… Дружок соседский, зная в чем дело, чуть со смеху не помер. Жаль, что здесь так же не получилось.

— Ну, тут уж им нечего было ждать. Хорошо, хоть в квартиру занесли. Свалили как попало и помчались к своим сокровищам.

— И примчались. Так их этот клад и дожидается! — удовлетворённо пробормотал Янушек, сортировавший и пересчитывавший на свободном клочке пола содержимое двух довоенных коробок из-под леденцов.

— Если ваши соседи честные люди, нам причитается восемьдесят шесть злотых и двадцать пять и две десятые гроша, — подвёл итог мальчишка. — Десять процентов от найденного. Ну, две десятые, так и быть, можно простить.

— С чего это нам причитается? — возмутилась Тереска. — Это же Петрусь нашёл, а не мы!

— Ну и что? А не мешало бы нас отблагодарить за переезд. А впрочем, я же не говорю, что судиться с ними буду, просто на всякий случай посчитал.

— Думаю, когда они сюда войдут и все это увидят, благодарность у них вмиг улетучится, — буркнул Зигмунт.

— Хотелось бы знать, когда ваш сосед вернётся, — задумчиво произнесла Тереска. — Нам послезавтра в школу. Придётся, наверное, по очереди ходить…

Развалившаяся в кресле Шпулька вдруг резко выпрямилась.

— Вы видели когда-нибудь законченную кретинку? — спросила она странным голосом.

Все дружно посмотрели на неё. Янушек для этого выполз на четвереньках из-за стола. Лицо девчонки выражало некую смесь глубокого огорчения и смущения, а щеки горели ярким румянцем.

— Как я понимаю, мы как раз имеем удовольствие её видеть? — с огромным интересом спросил Зигмунт.

— Вот именно. Я только теперь вспомнила, что у соседки есть мать.

— Кукушка? — заинтересовался Янушек.

— Какая кукушка?

— Мать эта, спрашиваю, кукушка?

— Почему кукушка?

— Ну как же. Ведь её здесь нет. Значит, она свою дочь бросила на произвол судьбы. Нормальные матери над своими детьми трясутся…

— И правда, в такую тяжёлую минуту настоящая мать свою дочь не оставила бы. Шпулька замахала руками:

— Да какая кукушка, замолчите вы наконец! Она должна была или сюда приехать, или забрать внучат к себе, в деревню. Где-то под Груйцем. Через неделю. Я же вам говорила, что соседка на десять дней раньше рожать решила. Откуда её мать могла знать? И вообще, к вашему сведению, кукушки не бросают, а подбрасывают своих детей кому-нибудь!

— Нечего за них заступаться! А вообще-то могла бы ей и сообщить.

Шпулька сразу замолчала и посмотрела на остальных с явным раскаянием и смущением.

— Могла бы. Да вот только сейчас о ней вспомнила. Вот я и спрашиваю, видели вы когда такую законченную кретинку?

Тереска осуждающе взглянула на подругу.

— А адрес этой соседкиной матери у тебя есть? — сурово спросила она.

Шпулька тяжело вздохнула и плюхнулась назад в кресло.

— Был, — призналась она. — Соседка дала, когда уезжала в больницу. То есть не уезжала, а скорая её забирала. Дети, конечно, ревели, и я, как ты сама понимаешь, тут же его потеряла. То есть я листок с адресом спрятала так, чтобы легко было сразу найти.

Сказать тут было нечего.

— А вообще-то я эту мать видела, — с сожалением добавила Шпулька. — Она одна десятерых грузчиков заменит.

К Тереске вернулся дар речи.

— Ну и балда же ты! Шевелись давай! Пиши записку!

— Какую записку?

— Соседке. Меня же туда к ней не пустят. Пусть снова адрес даёт. Отправим телеграмму, срочную. Завтра вечером эта мать будет здесь.

Шпулька обрела новые силы. На клочке обёрточной бумаги она огрызком зеленого карандаша — единственной письменной принадлежности, которую удалось отыскать в детских игрушках — принялась царапать записку. По мере того как она писала, девчонка преображалась. Видимо, сама мысль, что наконец можно будет избавиться от Петруся и Марыськи, действовала на Шпульку самым живительным образом.

— Боюсь, она мало что поймёт, — беспокоилась она. — Ты уж ей дома на нормальной бумаге допиши, а то у неё удар будет. А матери дай здешний адрес, чтобы знала, куда ехать. Я тут буду ждать. Если она до вечера не появится, честное слово, отведу обоих в милицию и брошу под дверью.

— А ведь кое-кто ещё совсем недавно категорически высказывался против чрезвычайных событий и выражал желание жить обычной повседневной жизнью, — ехидничала Тереска, старательно пряча послание на обёрточной бумаге. — Позволь тебе заметить, что переезд — вполне житейское дело, так же как командировка и даже пребывание в роддоме. А уж о воспитании детей и говорить нечего. Этим масса народу занята. Обычное дело, как ты и хотела…

— Разве я такое говорила? — возмутилась Шпулька.

— Ещё как! — подтвердил Янушек. — Я своими собственными ушами слышал. Ты говорила, что все каникулы имела дело со всякими чрезвычайными приключениями, все это тебе осточертело и ты хочешь чего-нибудь нормального.

— Она и вправду так сказала? — переспросил Зигмунт.

— Честное пионерское!

— Ну, знаете… Что у меня сестра не в себе, я, конечно, догадывался, но чтобы настолько…

— Отцепитесь вы! — рассердилась Шпулька. — Даже если и сказала, что тут такого? А теперь передумала. Могу же я передумать? И категорически вам заявляю…

Шпулька сделала паузу, набрала воздуху и, торжественно выпрямившись, закончила:

— Заявляю при свидетелях, чтобы потом ничего не говорили, что с нормальными событиями никакого дела иметь не желаю! С меня хватит. Если уж что-то должно происходить, то пусть это будут происшествия в высшей степени необыкновенные и удивительные!…

В холле роддома Тереска терпеливо дожидалась ответа от Шпулькиной соседки. Направили её сюда из приёмного отделения, где все стояли на ушах, так как роддом как раз был дежурным, и ни от кого нельзя было добиться толку.

Тереске наконец удалось передать соседке записку на обёрточной бумаге вместе с красивой открыткой, и теперь она с интересом наблюдала за происходящим вокруг. Из глубин коридора появлялись молодые женщины, сияющие и в то же время нервничающие, медсёстры торжественно выносили за ними младенцев, ожидавшие женщины постарше начинали ахать и причитать над новорождёнными, мужчины с цветами бросались поздравлять жён, сестры передавали какие-то вещи, давали советы и инструкции, цветы жутко мешали, никто не знал, куда их девать, и все что-нибудь обязательно забывали. Вслед за одной из дам вынесли два пустых сифона, и муж этой дамы совершенно потерял голову, не зная, чем ему в первую очередь заняться: сифонами или женой. Сестры предпринимали героические усилия, стараясь выпроводить молодых матерей и встречающих на улицу, где поджидали самые разнообразные автомобили. В конце концов холл совсем опустел, выплыла последняя счастливая мамаша, вынесли последнего младенца, и последний молодой отец вышел из роддома, оставив на стуле женский плащ и зонтик. Тереска проявила милосердие и, нагнав его, вручила забытые вещи, затем снова вернулась в больницу.

Какое-то время она сидела одна, но недолго. Появилась медсестра, несущая малыша, и молодая женщина, которую никто не ждал. Загнанная сестра передала ребёнка матери, пробормотала что-то о такси и исчезла в недрах роддома. Женщина опустилась на стул и заплакала.

Тереска, разумеется, не могла остаться равнодушной.

— Простите, пожалуйста, — осторожно начала она. — У вас что-то случилось… Может, я смогу помочь?

Молодая мать повернула к ней зарёванное лицо.

— О Господи! — всхлипнула она. — Это же ужасно! В день рождения ребёнка обнаружить, что его отец — неизлечимый идиот! Что мне теперь делать?