Тем не менее она не хотела в это верить. Она видела лорда Брайана Бору в различных ситуациях. Видела проявления его чувственности, мужества, юмора, нежности и верила, что сердце у него не менее щедрое, чем у нее, что ему, как и ей, ведомы и страсть, и страхи, и надежда. Разница в другом — насколько он позволит себе это признать. Почему он молчит?
Николь разозлилась на себя. Зачем она попыталась загнать его в угол? Николь наклонилась, и ее рот коснулся раненого колена. Она поцеловала его, затем ее губы двинулись вверх, к паху, к завиткам жестких рыжеватых волос вокруг мужского ствола, который в этот момент был непривычно вялым.
— Николь, ты не должна этого делать… — Он замолчал и застонал, потому что она взяла ствол в рот.
Это было совершенно удивительное ощущение. Николь слегка отстранилась и прошлась языком по гладкой, закругленной головке. На ней появилась жемчужная капелька, и Николь слизнула ее. По телу Брайана пробежала дрожь. Николь снова медленно втянула в рот ствол, ставший теперь длиннее и тверже, ощущая губами его бугорки и вены. Брайан застонал, все тело его напряглось.
Но необходимость была — для нее; было отчаянное желание доказать ему, что произнесенное ею слово «люблю» соответствует действительности и будет соответствовать всегда. Даже если он не говорит об этом, не чувствует этого, он не может запретить ей любить его. Николь обвила пальцы вокруг затвердевшего ствола и ввела его в рот до предела, затем слегка выпустила, не переставая при этом ласкать головку, и снова погрузила глубоко в рот.
— О Господи! Это просто божественно! — Бедра Брайана приподнимались вверх, просили продолжать сладостную игру. — Боже мой, Николь, я больше не могу…
Слишком поздно. Из головки брызнула тугая струя семени, которого оказалось гораздо больше, чем Николь ожидала. Оно было солоновато-сладким на вкус, ароматным, словно трава, и в то же время кисловатым, словно пот. Николь покатала семя на языке, а затем проглотила. Брайан лежал, раскинувшись перед ней, грудь его вздымалась и опускалась. Николь продолжала держать его ствол, который волнообразно дергался в ее ладони, и эти волны постепенно затихали. Брайан запустил пальцы ей в волосы.
— Тебе не следовало этого делать, — произнес он через минуту, когда обрел способность говорить.
— Почему же? — возразила Николь.
— Это… неприлично.
— Мне понравилось.
Он с трудом приподнялся и увидел ее сияющие глаза.
— Знаешь, я верю тебе. Ну, если так… Посмотрим, как понравится вот это… — Он уложил Николь на кровать рядом с собой, оперся здоровым коленом о матрац и прижал лицо к светлым пушистым волосам между ее бедер. Кончиком языка он стал ласкать горячие складки, пробовать на вкус истекающий любовный сок. — Ах, как сладко! — прошептал он, приподняв голову, затем тут же вновь погрузил ее между разведенных ног. Его язык отыскал маленький, тугой бутон страсти и стал медленно описывать вокруг него круги, рождая в Николь удивительно сладостные ощущения. Затем его губы сомкнулись вокруг набухшего узелка и принялись его посасывать. Николь ахнула и застонала, когда волна сладострастия затопила все ее тело. Однако очень скоро Брайан вновь поднял голову:
Брайан засмеялся и возобновил пытку с новым пылом и не прекращал ее до тех пор, пока Николь не достигла пика наслаждения, который по силе и новизне превосходил все то, что она дотоле испытывала. Это была самая сладостная на свете боль или же, наоборот, самое мучительное наслаждение, которое налетело на нее, словно летний ураган, после чего она осталась лежать, не в силах пошевелиться.
— Я подумал, были ли слышны твои крики в баре Берта? — лукаво спросил Брайан. Николь вспыхнула от смущения. — Да нет же, я шучу. Дверь плотно закрыта. Но должен сказать, что твои крики звучали для меня как музыка. — Он ущипнул ее за сосок.
— О том, что происходит между женщиной и мужчиной… Почему никто ничего мне не рассказывал о таких важных вещах?
Брайан обнял Николь.
— Ты что, совсем глупенькая? Если бы юные леди прознали об удовольствиях, которые можно испытать во время половых сношений, то после тринадцати лет не осталось бы ни одной девственницы.
— Однако же мужчины знают об этом, — недовольно заметила Николь. — Они рассказывают об этом друг другу.
— От моих братьев и их друзей. Я лишь теперь сообразила. Именно этим объясняются их намеки и подмигивания, а также игривые шуточки.
— Совершенно верно.
Николь стукнула его в грудь.
— Ну и что, ты считаешь это справедливым? Моя мать о совокуплении говорила только одно: его следует избегать!
— Это совет, к которому должна прислушаться любая юная девушка.
— Вот теперь ты подошла к вопросу об огромной и весьма печальной разнице в анатомии мужчины и женщины, душа моя. Бог, а может, природа, великодушно создала мужчину таким, что для него совокупление не имеет никаких опасных последствий. В то время как у женщины есть угроза…
— Дети, — лаконично выразила мысль Николь. — Проклятие! До чего же несправедливо! — Она встретилась со взглядом Брайана. — И поэтому ты применяешь эти штуки…
— Это для предохранения, — уточнил он. — Так должен поступать каждый мужчина, у которого есть совесть.
— Их не было только в первый раз.
— Ты застала меня врасплох. Если ты заметила, подобное потом не повторялось. — Он улыбнулся и поцеловал ее. Николь понимала, что должна быть благодарна за его сознательность. И в то же время ей почему-то сделалось грустно.
Брайан устал. Глаза у него слипались. Он снова лег на подушки, и временами Николь слышала, как он похрапывает. Она была слишком возбуждена, чтобы заснуть. Она пыталась представить, какие мысли владеют им. Любит ли он ее? Или она была для него чем-то вроде дополнительного удобства? Он не хотел, чтобы она родила от него детей, никак не отреагировал на ее признание. Объяснялось ли это тем, что он не любил ее, или же он искренне считал, что она заслуживает лучшего мужчины?
Сердцем Николь склонялась ко второму. Она вспомнила, как засияло лицо мадам, когда он поднялся со стула, чтобы фехтовать, когда мадам увидела, что он снова стоит на обеих ногах. Лишь ее молчаливое попустительство сделало возможным их нынешние отношения; мадам десятки раз покрывала Николь, говорила миссис Тредуэлл и девушкам из старшей группы, что их подруга спит у нее в комнате, потому что приболела гриппом, так что у Гвен, Бесс и Кэтрин не было никаких причин спрашивать, почему она отсутствует ночью. А на заре Николь появлялась во дворе вместе с лордом Бору, так что никто ничего не мог заподозрить. Кроме Хейдена, разумеется. Но он был всего лишь слугой семейства Бору и был обязан держать язык за зубами.
Николь не могла понять, чем она насолила Хейдену и заслужила его неприязнь, чтобы не сказать враждебность. Казалось бы, он должен был быть счастлив, видя, что его хозяин выздоравливает. К тому же разве не сокращался круг его обязанностей из-за того, что она раздевала его светлость по ночам и укладывала спать? Слуги ее матери неизменно радовались, если объем их работы уменьшался.
Брайан зашевелился среди одеял, его рука стала искать Николь. Она юркнула в постель, прижалась к нему и услышала, что он во сне произносит ее имя.
Глава 20
— Почта!
Этот крик разнесся над промокшими от дождей траншеями, которые тянулись по холмистой равнине Фландрии, и сразу привел всех солдат двадцать пятого полка в неописуемое волнение. Томми Хейнесуорт выпрыгнул из окопа, в котором до того сидел, скорчившись, с тремя такими же, как он, бедолагами, укладывая в коробки патроны и по обыкновению разговаривая о доме.
— Назад, идиот несчастный! — заорал Нед Прескотт. — Или ты хочешь, чтобы тебе оторвали голову эти лягушатники?
— Я хочу получить письмо. Желательно от Николь, но готов и от матери.
— Погоди, придет и твой черед.
— Не могу ждать! — заявил Томми и выскочил из своего окопа.
— Должно быть, у Томми есть любовница, — с хитрой улыбкой предположил Джордж Нейлор.
— На самом деле — сестра.
Солдаты насмешливо загудели:
— Ну кто тебе поверит? Как же, он не может дождаться письма от сестры!
— Заткнись, дурачок! — добродушно огрызнулся Томми. — Моя мать додумалась отправить ее в какую-то академию, и Никки очень забавно рассказывает о ней. Они целые часы заняты тем, что отбеливают постельное белье и шьют чехлы для кресел.
Джеймс Уоффентин, который частенько бывал в Хейнесуорте, вытаращил глаза.
— Что? Никки в академии?
— Кто такая Никки, черт возьми? — озадаченно спросил Джордж.
— Его сестра, — с готовностью проинформировал его Уоффентин. — Более веселой и живой девчонки, пожалуй, не сыщешь. Помнишь, Томми, как она обставила меня в плавании?
Томми засмеялся.
— На целых два корпуса!
— Твоя сестра умеет плавать? — изумленно спросил Билл Симмс.
— Ты бы видел, мальчик, как она ездит верхом, — с самодовольной улыбкой сказал Уоффентин. — У нее посадка получше, чем у самого генерала Пиккеринга, поверь мне! И стреляет как дьявол!
— Так она прямо настоящая амазонка, — вступил в разговор еще один солдат.
— Так оно и есть, — с гордостью подтвердил Томми.
Уоффентин покачал головой.
— Не могу себе представить, чтобы она занималась шитьем и рукоделием, Томми!
— А ты думаешь, я могу? Но она сохранила при этом чувство юмора.
На бруствере появилась белобрысая голова генеральского посыльного.
— Давай их скорее мне, все до единого, — сказал Симмс, протягивая руку к пачке. — Это от тех, кого я оставил с разбитым сердцем.
— Для вас ничего нет, сэр, — возразил парнишка, и все засмеялись.
— Даже иска на признание отцовства? — оскорбленно спросил Симмс.
— Да кто будет подавать на тебя такой иск? — Уоффентин так подтолкнул его локтем, что Симмс свалился в грязь. — Любая девушка скорее предпочтет непорочное зачатие, чем согласится переспать с тобой!
Билл сделал вид, что собирается его взгреть, но тут между ними возник Томми и просительным тоном обратился к посыльному:
— А мне ничего, Руфус?
Парнишка пригладил всклокоченные волосы.
— Да, есть. — Он помахал конвертом. — Очень даже надушенное.
— Проклятие! — пробормотал Томми. — Это мать. Никки никогда так не делает.
— Твоя мама поливает письма духами? — вскинул брови Уоффентин.
— Моя мама душит даже мои ботинки. Давай побыстрее письмо, Руфус!
Парнишка отдал конверт, и Томми тотчас же его вскрыл.
— Боже милосердный! — воскликнул он. — Если бы я не знал всех подробностей, я бы поклялся, что кто-то разыграл меня.
— А в чем дело?
— Ну, баронесса пишет, что она приятно провела пасхальные праздники в Ярлборо, у герцога и герцогини…
— Потрясающе, — протянул Уоффентин.
— Да нет, ты не понял. Там была также Никки, моя сестра. И мама пишет, что она стала там королевой бала! Вот послушай: «Рада сообщить, что первый выход твоей сестры в свет принес ей грандиозный успех. Милейшая миссис Тредуэлл сотворила чудо с нашей девочкой. Николь не только показала себя настоящей леди, но у нее появился поклонник!»
— И кто же этот счастливец? — заинтересовался Уоффентин.
Томми пробежал глазами страницу:
— Господи Иисусе! Не кто иной, как лорд Уоллингфорд!
— Он наследник того самого герцога Стаффорда, не так ли? — спросил Уоффентин.
— Моя сестра — герцогиня! — ошеломленно пробормотал Томми. — Вы уверены, что это не написал кто-нибудь из вас?
— Да откуда у нас духи, черт побери? — проворчал кто-то за его спиной.
— И то верно, — хмыкнул Томми.
— Черт возьми, я всегда знал, что твоя сестра — благородных кровей, — признался Уоффентин. — Но все же не могу представить ее герцогиней.
— Я тоже не могу, — сказал Томми и продолжил чтение: — О Господи! Да не может быть!
— Дай я угадаю, — вызвался его приятель Ридпат. — Король Георг назвал ее своей наследницей и… — Однако что-то в выражении лица Томми заставило его замолчать.
— Что, плохие новости? — с тревогой спросил Уоффентин.
— Хуже некуда, — мрачно ответил Томми и стал выбираться из окопа.
— И куда ты направляешься? — озабоченно поинтересовался Симмс, отрываясь от своего письма.
— Просить генерала об отпуске.
— Кто-то умер?
— Если бы только это.
Уоффентин схватил его за ворот:
— Томми, погоди! Поделись своими бедами с товарищами!
Томми задержался на полпути.
— Ну что ж, знайте. Мать пишет, что Ник познакомилась с лордом Брайаном Бору. Он инструктировал ее по… словом, по какому-то там делу.
Уоффентин присвистнул:
— Боже милостивый! Прими мои соболезнования, приятель.
— Я должен немедленно ехать в Англию.
— Лорд Бору? — спросил Майкл Ридпат. — Не он ли служил в полку до того, как я оказался здесь? Это не тот, кого называли Брайан Бору Большие Яйца?
— Наверняка она опозорена, — шепотом проговорил один из солдат.
— Закрой коробочку! — рявкнул Томми. — Если я попаду домой, может, будет еще не поздно. — Он вылез наверх и побежал под свист пуль в сторону генеральского навеса.
Поднявшись на цыпочках, Ридпат озадаченно посмотрел ему вслед.
— Вот дурачок! Как будто генерал ему тут же предоставит отпуск для улаживания его личных дел!
Уоффентин скорбно покачал головой:
— Сразу видно, что ты не знаком с Брайаном Бору Большие Яйца!
Томми получил отпуск, а два дня до отправления обоза в Брюгге он занимался тем, что сочинял письмо — несомненно, самое трудное письмо в его короткой жизни — своей матери на случай, если война помешает ему добраться до академии миссис Тредуэлл. С одной стороны, он не хотел чрезмерно волновать мать, а с другой — был полон решимости убедить ее в том, что сестру следует немедленно удалить от лорда Бору. Дело было вовсе не в какой-нибудь личной неприязни, наоборот, он не знал более доблестного солдата и более интересного собеседника. Однако Томми хорошо помнил, что за год военной кампании в постели этого пышноволосого великана побывало великое множество фламандских красавиц. Тот факт, что у Брайана Бору сейчас оставалась лишь одна здоровая нога, не имел большого значения, по мнению Томми, который был свидетелем того, как этот неистовый шотландец мог покорять женские сердца, несмотря на языковые барьеры, превратности войны и вопреки всякой логике. «Ах, Никки, — молился он всю ночь, пока ожидал обоза, — не будь дурочкой, не попади в его сети».
Он прибыл в Дувр двадцать пятого мая, нашел лошадь и двинулся на север, отправив письмо матери с младшим офицером, который ехал в сторону Хейнесуорта. После весенних гроз все реки между Дувром и академией миссис Тредуэлл разлились. Томми пытался перейти одну вброд, потерял лошадь, простудился и три дня провалялся в горячке. Когда он пришел в себя, то наорал на владелицу таверны, украл из конюшни лошадь и помчался без остановок вперед. Он справился о дороге у крестьянина, но тот направил его в неверном направлении, и Томми потерял целых три часа. В очередной таверне его направили куда надо, и наконец он оказался у ворот академии.
Прочитав красивую надпись, Томми остановился. «Должно быть, вид у меня еще тот», — подумал он, снял головной убор и пригладил волосы. Скорее всего его сейчас подстрелят охранники. Окна были темные, все девушки спали.
Внезапно он услышал в утренней тишине звон клинков.
У Томми закипела кровь. Господи, что это может быть? Бандиты? Французы? Слава Богу, что он оказался здесь вовремя! Снова послышался лязг стали, затем раздался гневный крик, явно мужской.
Томми соскочил с лошади и бросился к воротам, вытащив из ножен саблю.
Они распахнулись со скрипом, и Томми огляделся, пытаясь оценить ситуацию. Как ни странно, внутри все было спокойно. Входные двери были надежно заперты, он убедился в этом, потрогав щеколды. Здание представляло собой отреставрированный монастырь, сообразил он, шагая вдоль наружной стены. Очевидно, внутри находился двор, и там-то и шел бой. Но как туда проникнуть? Томми увидел еще одну дверь в низкой арке, подошел к ней и от злости пнул ногой. Дверь распахнулась. Шума боя больше не было слышно. Неужели он опоздал? Томми бросился в полутемный проход под аркой, увидел впереди дверь и, миновав ее, оказался во внутреннем дворе с саблей наголо.
Два человека, стоявшие на мокрой от дождя траве, повернулись и уставились на него. Точнее, Томми мог лишь предположить, что они уставились на него, так как оба фехтовальщика были в масках. И в доспехах. Что за черт — дуэль? Он присмотрелся повнимательнее. Один из фехтующих, что покрупнее, держался рукой за столб или шест, а второй его атаковал. Какое-то время никто из них не шевелился.
Затем один из фехтовальщиков — тот, что был пониже и поменьше, левой рукой поднял маску и, увидев рассыпавшиеся золотистые волосы, Томми с удивлением понял, что перед ним женщина. Она несколько мгновений ошеломлен-но смотрела на него, а затем воскликнула:
— Томми?!
— О Господи, это он! — закричал высокий фехтовальщик. — Томми Хейнесуорт! — Сорвав маску, он швырнул ее на траву. — Будь я проклят, это Томми!
— А это ты, Бору! — прорычал Томми, размахивая саблей. — Убери свои мерзкие лапы от моей сестры!
— Ради Бога, Томми! — Николь засмеялась. — Не будь же таким дураком!
— Послушай, не будем сейчас давать волю опрометчивым словам, — дружелюбно сказал Брайан.
— Так я тебе и поверил, развратник!
И Томми ринулся на Брайана с саблей. К его великому удивлению, Никки встала между ними. Томми потерял равновесие и едва не врезался головой в траву.
— Прочь с дороги, Никки, черт возьми! — взревел он.
— Чтобы добраться до него, тебе придется убрать меня, — возразила Николь, с шумом опуская маску.
Бору продолжал стоять, держась рукой за шест.
— Послушай, Николь! Пошумели — и достаточно! Я уверен, что у твоего брата сложилось неверное представление…
— Я тебе покажу неверное представление! — крикнул Томми и бросился в атаку, однако Никки каким-то образом вновь оказалась на его пути. Она не только отбила его удары, но стала наносить ответные, и делала это столь напористо, что Томми вынужден был попятиться назад.
— Господи, да я вовсе не хочу драться с тобой, Никки! — заорал он. — Господи, Никки! — отступая к стене и тяжело дыша, проговорил Томми. — Где ты научилась так фехтовать?
— У лорда Бору, — коротко ответила сестра. — А чем мы, по-твоему, здесь занимались?
— Я отлично видел, черт возьми, чем вы тут занимались!
— Он поправлял мне стойку, — объяснила Николь.
— Он хватал тебя!
— Даже если и так, не твое дело!
— Я знаю этого человека! — указал саблей Томми. — И знаю очень даже хорошо!
— Я тоже! — сказала сестра. Она сказала это с гордостью, затем повернулась и посмотрела на Бору так, что у Томми упало сердце. Он опоздал. Бору уже добился своего.
— Будь ты проклят, Брайан! — прорычал Томми. — Как ты посмел поступить так с моей сестрой? — И с новой яростью бросился на стоящего у шеста лорда.
И снова Николь успела перехватить его.
— Уйди с дороги! — заорал Томми на сестру.
— Если ты его обидишь, мне придется тебя убить. — Николь сделала мгновенный, ошеломляющий выпад. Томми попытался парировать удар, но уже в следующее мгновение вынужден был наблюдать за тем, как его сабля, выбитая неожиданным ударом из рук, летит в сторону клумбы, засаженной примулами.
Николь бросилась к клумбе и, наступив на саблю, покачала головой.
— Миссис Тредуэлл, — заявила она, — будет очень сердиться на тебя за это.
Разумеется, у Томми, как у любого порядочного солдата, за голенищем находился кинжал. Но не мог же он броситься с этим оружием на свою сестру! Он опустил руки.
— Никки, ты идиотка! Что ты сделала?
Брайан Бору, у которого маска была сдвинута назад, расплылся в широкой улыбке.
— Помимо того, что научилась фехтовать? Николь, все было сделано великолепно! Больше никогда не говори мне, что я тебе поддаюсь!
— Да, неплохо сработано, — согласилась она, подняв маску и наклоняясь за саблей Томми. — Похоже, ты забыл основное правило фехтовальщика: не позволяй сердцу взять верх над рассудком.
Томми был страшно смущен.
— Никки, разве ты не знаешь, что он за человек? Он разбил сердца многим женщинам во всей Европе и оставил после себя уйму незаконнорожденных детей!
— Вот это совершенно не соответствует действительности, — с некоторым раздражением сказал Брайан. — Я никогда не был столь беспечным.
— Я думаю, Том, что тебя дезинформировали. Он всегда предохраняется, — резонно заметила Николь.
— А-а-а! — Томми бросился на Бору, намереваясь вцепиться ему в горло.
— Ни шагу вперед! — предупредила Николь, направив на брата острие сабли. Это было произнесено таким тоном, что Томми похолодел.
— Никки, я хочу лишь оградить тебя…
Трудно сказать, чем бы завершилась эта сцена, если бы в тот самый момент не раздался отчаянный крик:
— Томми?! Николь?! Боже милосердный, что здесь происходит?
Николь повернула голову, затем опять посмотрела на брата. В ее глазах сверкнула такая ярость, что Томми задохнулся.
— Ах, негодяй! — воскликнула она. — Как ты посмел привести ее сюда?
Баронесса Хейнесуорт неуверенно шагнула во двор.
— Твое письмо, Томми, меня очень встревожило. Я поняла, что Николь грозит какая-то опасность.
Николь продолжала смотреть на брата, но теперь ее взгляд сделался умоляющим. Казалось, он мог слышать, как кричит ее сердце: не говори ей, ах не говори ей, Томми! Как часто она просила его об этом, после того как их детские шалости заканчивались какой-нибудь бедой! Однако теперь это вышло за пределы детских шалостей. Бору лишил ее девственности, обесчестил, а стало быть, обесчестил и его!
Его бывший фронтовой товарищ все еще продолжал держаться за шест и, похоже, сохранял полное хладнокровие.
— Леди Хейнесуорт! — сказал он. — Какой приятный сюрприз! Удивительно, что вы так рано поднялись!
— Я ехала всю ночь напролет. Это все из-за письма Томми. И что же я обнаружила? Ровным счетом ничего. Разве я не писала тебе, Томми, что лорд Бору дает твоей сестре уроки фехтования?
— Мисс Хейнесуорт только что продемонстрировала Томми свою ловкость, — ровным тоном проговорил Бору, затем тихонько добавил, адресуясь к Никки: — Подайте мне, пожалуйста, костыли, дорогая!
Дорогая! Услышав это ласковое слово, Томми почувствовал, как у него заныло сердце. Господи! Этот человек даже ходить не может! Какими же сладкими речами удалось ему затащить Никки в постель?
Но затем Томми перевел взгляд на сестру и увидел счастливый румянец на ее лице.
Он никогда не видел ее более красивой. А затем сестра повернулась к матери, и к ней вернулась привычная сутулость и нескладность. Томми не мог не знать о том, насколько суровой была баронесса к Николь, ведь они были близнецами и с детства составляли одно целое. Сейчас ей исполнилось девятнадцать — она стала взрослой. Достаточно взрослой, чтобы последовать велению своего сердца. Какое право он имеет мешать ей?
Но почему это должен быть Бору?
Томми мог бы рассказать матери всю правду, несмотря на свое сочувствие к Ник, поскольку это был его долг, долг брата и защитника. Но затем он посмотрел на Бору, который ковылял на своих костылях к баронессе, и перевел взгляд на Николь. Она шла рядом с ним — медленно, соизмеряя свой шаг с его. И Томми в первый раз повнимательнее взглянул на лорда Бору. Способен ли человек измениться? Можно ли укротить буйное, неуправляемое сердце этого шотландца? И могла ли это сделать Никки, его сестренка? Глядя сейчас на них, Томми был почти готов в это поверить.
Шум на балконе заставил его поднять голову. Стайка девушек в легких весенних платьях высыпала из помещения.
— Доброе утро, Николь! — застенчиво крикнули некоторые из них. — Доброе утро, лорд Бору!
Его светлость остановился, поклонившись при этом так, словно он приветствовал королеву:
— Доброе утро, леди!
— Николь! — раздался голос с другого балкона, где находились воспитанницы постарше, примерно ровесницы его сестры. Окликала сестру девушка с совершенно удивительными рыжими волосами. — Кто это там с тобой? — И после паузы: — Господи! Да это никак твоя мама!
— Тихо, Бесс! — цыкнула на нее невысокая брюнетка и ткнула подругу локтем под ребро.
— Мама, — сказал Томми, — мама, я не знаю, простишь ли ты меня. Дело в том, что я… я… Я простудился! Да, простудился! И у меня была горячка, когда я писал это письмо. Даже не понимаю, о чем я тогда думал. С какой стати Николь могла грозить опасность?
О, каким взглядом одарила его сестра! Ее благодарность, казалось, была безграничной.
— Ой, Томми! — зашептала она. — Спасибо тебе. Слава Богу!
— Простудился? — всполошилась баронесса. — Почему же ты в таком случае стоишь под дождем?
Вдруг открылась еще одна дверь, выходившая во двор, и на пороге появилась изящная женщина в элегантном муслиновом платье в сопровождении более пожилой дамы. Молодая женщина крикнула с едва заметным иностранным акцентом:
— Николь, мне показалось, что я слышала шум кареты. У нас гости?
Почтенная дама, вглядевшись в тех, кто находился во дворе, внезапно напряглась и схватила женщину в муслиновом платье за руку.
— Кристиан, — прошипела она.
Томми увидел, как внезапно резко выпрямилась его мать. Из ее накрашенных губ вырвалось похожее на рычание слово:
— Кристиан…
Графиня Д'Оливери вскинула голову. Ее взгляд встретился со взглядом баронессы.
— Боже, Эмилия! Кого я вижу?
Мать Томми перевела взгляд на матрону:
— Миссис Тредуэлл! Возможно, вы мне объясните, что делает эта… шлюха в вашей академии?
Среди девушек на балконе пронесся гул. Николь перевела взгляд на графиню, потом снова на мать.
— Мадам? — спросила она каким-то странным, жалобным тоном. — Мадам, вы знаете мою мать?
— Я знаю ее очень даже хорошо! — громовым голосом заявила баронесса. — Знаю ее как бессовестную потаскуху!
— Мама! — в смятении крикнула Николь.
— Полагаю, вам лучше придержать язык, миледи, — отчеканил Брайан Бору столь решительно, что по телу Томми пробежала дрожь.
Мать повернулась к искалеченному лорду:
— Ну конечно — она и вы! Ах, Томми, твои дурные предчувствия были вполне оправданны! Здесь могло произойти большое несчастье!
Томми нашел в себе силы напомнить о себе:
— Мама, я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь.
— Николь! — Голос баронессы прозвучал как удар хлыста. — Кто познакомил тебя с его светлостью? Предложил брать у него уроки фехтования?
— Это б-была мадам, а в чем дело? — заикаясь, ответила Николь.
— А какие еще уроки он тебе давал?
Николь густо покраснела, и Томми подумал, что для ее же блага ей бы лучше сейчас исчезнуть.
— Я не понимаю, о чем ты…
— Он занимался с тобой любовью?
— О-ох! — загудели на балконах.
Подняв голову, Томми увидел весьма эффектную девушку с роскошными золотистыми волосами, на губах которой появилась ядовитая улыбка.
— Я так и знала! — прокаркала она.
Стоящая рядом с ней рыжеволосая девушка звонко шлепнула ее по смазливому лицу.
— Ну вот что, — в ярости произнес Брайан Бору, — довольно этой болтовни!
Баронесса попросту его проигнорировала. Она впилась взглядом в лицо дочери:
— Николь? — Таким голосом можно было расколоть стекло.
Томми вдруг понял, что он всей душой на стороне сестры. «Выдержи и дай отпор! Продемонстрируй ей то, что продемонстрировала мне! Пусть она увидит твое счастье…»
Однако Николь сжалась под взглядом матери — привычка к покорности, выработанная за много лет, оказалась сильнее. Ее вина была написана на ее лице.
Баронесса выпрямилась.
— Мы уходим немедленно! Собери свои вещи, Николь! А впрочем, лучше оставь! Я их все равно сожгу!
— Леди Хейнесуорт! — Бору с усилием выпрямился. — Я прошу вас…
— Вы? Вы меня просите? После всего того, что сделали ей?
— Я не позволю вам это совершить! — твердо сказал Бору.
Она посмотрела на него с выражением крайнего презрения.
— Каким образом вы намерены мне помешать, интересно? Ползая на коленях?
— Мама! — закричал Томми. Он слишком долго терпел. — Лорд Бору был ранен, защищая твою страну!
— Есть вещи, которых ты не понимаешь, Томас, — насмешливо сказала мать. — А вот он понимает! И она тоже! — Баронесса ткнула пальцем в мадам. — Моя единственная дочь! Боже мой! Какая трусливая месть!
— Месть? — с недоумением спросила Николь. — За что?
— Не важно за что! — резко сказала баронесса. — Возьми ее под руку, Томми! Мы покидаем это место!
Видя, что Николь все еще держит в руках саблю, Томми заколебался. Однако, судя по всему, сестра не собиралась пускать в ход оружие.
— Брайан? — тревожным шепотом проговорила она.
— Вы не рассказали ей, что вы и Кристиан были любовниками?
— Это неправда, Эмилия! — выкрикнула мадам.
Баронесса бросила на нее испепеляющий взгляд.
— Да полно, Кристиан! Всем было известно о вашей связи с ним в Париже! Об этом твердил весь свет! Мы уж не говорили о других твоих грехах, коих у тебя великое множество! Ты просто-напросто проститутка и всегда была ею!
— Брайан? — прошептала Николь, испытывая невероятную душевную боль и смятение. Он ничего не сказал. Он просто стоял, опираясь на костыли.