Глава 28

В тот вечер Лукас опоздал на званый ужин. Татьяна, которая целый день горько сожалела о своем отвратительном поведении утром, не спускала глаз с дверей, ведущих в гостиную. Она собиралась извиниться перед ним, быть милой, обворожительной и надела платье из тонкого шелка, которое ему так нравилось, а заодно подаренные им бриллиантовые колье и серьги.

Но Лукас заставлял ее ждать, заставлял ждать всех собравшихся гостей. Когда ожидание перешло всякие рамки приличия, Далси, обменявшись с Татьяной встревоженным взглядом, шепнула что-то Смитерсу, который немедленно бросился вверх по лестнице. Он быстро вернулся в гостиную, незаметно кивнул хозяйке и торопливо направился в столовую. Несколько минут спустя появился и сам Лукас — в безупречном фраке, но с несколько всклокоченными волосами, как будто он забыл пригладить их щеткой или даже посмотреться в зеркало.

Татьяна поспешила ему навстречу и, приподнявшись на цыпочки, нежно поцеловала его.

— Мне так тебя не хватало, дорогой, — прошептала она. — Где ты был столько времени?

Он него пахло бренди.

— Надо было кое с кем встретиться. — Лукас кивком поздоровался с собравшимися. — Я вернулся в пять часов и крепко заснул. Добрый вечер, леди Бартон, лорд Бартон. Извините, что опоздал.

— Все в порядке, — сказала гостья, похлопав его по руке. — Нам всем известно, как много приходится вам работать в связи с этими переговорами.

— Ну и какой же оборот принимают дела в Европе? — спросил Лукаса ее тучный престарелый супруг.

— Об этом пока рано говорить.

— Надеюсь, успеху будет способствовать великолепный прием, который завтра вечером устраивает принц-регент, — добавил старый дипломат.

— Я тоже надеюсь. А теперь извините. — Лукас направился было к столику, чтобы налить бренди, но Татьяна решительно направила его к матери Сюзанны.

— Миссис Катберт, как я рада вас видеть. Примите мои поздравления по случаю помолвки мисс Катберт. Мистер Дерринг — человек с благородными принципами.

— Я тоже поздравляю вас помолвкой, — лучезарно улыбаясь Татьяне, сказала Марианна Катберт.

— Миссис Катберт должна сообщить еще об одном радостном событии…

К ним под руку с Клиффордом Паркером подходила застенчиво улыбающаяся Сюзанна.

Татьяна толкнула Лукаса в бок.

— Ну и ну! — произнес он. — Значит, за один сезон пристроили обеих дочерей, миссис Катберт?

— С радостью отвечаю вам «да»!

— Мои наилучшие пожелания, Паркер. И вам, Сюзанна.

— Спасибо, милорд. — Не отпуская руки своего жениха, Сюзанна мило присела в реверансе.

— Вижу, мама подает нам знаки и приглашает к ужину. Я вас всех задержал. Может быть, пройдем в столовую? — Он предложил руку Татьяне, которая чувствовала себя слегка разочарованной. Ни одного комплимента в ее адрес… И почему он не причесал волосы?

— У тебя какой-то сонный вид, — прошептала она. — А твоя прическа…

Он с отсутствующим видом пригладил волосы.

— Так лучше?

— Пожалуй, сойдет. Ты, наверное, умираешь с голоду?

Лукас молча отодвинул для нее стул, и она села.

За столом, как и рассчитывала Далси, собралась веселая компания гурманов и хороших собеседников. Разговор вертелся вокруг ссылки Наполеона на Эльбу, иностранных гостей в Лондоне, шансов того, что помолвка принцессы Шарлотты и Вильгельма Оранского выдержит объединенный натиск принцев из царского окружения. Но больше всего гости судачили о завтрашнем бале принца-регента. Ходили слухи, что Принни планирует устроить такие фейерверки, каких еще никто никогда не видывал, что он собирается затопить водой цветники, чтобы устроить представление на воде, как в Венеции, и что он выписал из Испании десять тысяч белых голубей, которые будут выпущены одновременно из толпы гостей.

Татьяна оживленно участвовала в разговоре и лишь ко второй перемене блюд заметила, что Лукас почти не разговаривает. Конечно, он не слишком хорошо чувствовал себя в таком окружении, но она все-таки надеялась, что их помолвка, возможно, сделает его более общительным. Она также заметила, что он почти не ел, зато слишком чаето жестом приказывал Смитерсу наполнить свой бокал.

— Лукас, ты бы лучше не налегал на кларет, — шепнула Татьяна.

Он бросил на нее сердитый взгляд.

— Боишься, что я опозорюсь? Не беспокойся, ничего со мной не случится.

Татьяна обиженно закусила губу и повернулась к Паркеру, надеясь, что он по крайней мере не будет ее перебивать и затыкать ей рот.

Когда принесли третью перемену блюд, Лукас вообще пе-рестат есть. Чувствуя, что надо как-то исправить ситуацию, пока она совсем не вышла из-под контроля, Татьяна погладила под столом его бедро.

— Извини, любовь моя, я была груба с тобой сегодня. Прости меня.

Он удивленно повернулся к ней.

— Груба? Когда?

— Ну, шоколад… в моей комнате…

— Шоколад? — Он, кажется, с трудом вспомнил, о чем идет речь.

— Так ты на меня не сердишься?

Кажется, он ее даже не слышал и сидел, уставившись в свой бокал.

На другом конце стола с милой улыбкой поднялась Далси.

— Ну, леди, может быть, оставим представителей сильного пола наслаждаться чисто мужской компанией?

— Лукас! — снова начала Татьяна, но к ней, пританцовывая от нетерпения, уже подбежала Сюзанна.

— Мне надо поговорить с тобой о приданом, Тэт!

Татьяне нелегко было сосредоточиться на том, что так возбужденно сообщала ей Сюзанна о платьях, туфельках, шляпках… Она не могла отвести взгляд от двери, ведущей в столовую. Теперь ей стало окончательно ясно, что она поступила неправильно, скрыв от него письмо, и все же вряд ли такой пустяковый каприз с ее стороны послужил причиной его странного поведения нынче вечером. Возможно, во всем виновата его слишком напряженная работа. «Он был прав, — подумала она, — нам не следовало приходить сюда». Потом Татьяна вспомнила о своем письме и поняла, что возвращаться назад слишком поздно.

— Из тафты цвета небеленого полотна и отделано стеклярусом. Маме не нравится, но я уверена, что ты бы одобрила, — щебетала Сюзанна.

Татьяна заставила себя вслушаться в то, что говорила подруга.

— И что ты решила?

— Впервые в жизни я поступила так, как ты мне всегда советовала. Я настояла на своем! А теперь я расскажу тебе о фате…

После ужина начались танцы, но Лукас ушел к карточным столам. Татьяна покорно проглотила обиду. У нее было достаточно партнеров, но только мистер Паркер осмелился спросить, не кажется ли ей, что лорд Стратмир ею пренебрегает: потому что если это так, то он мог бы намекнуть ему…

— О нет, нет! — заверила его Татьяна, когда они танцевали мазурку. — Пусть себе немного отдохнет за картами, он за последнее время переутомился на службе.

— Это хорошо, что Лукас снова занимается государственными делами, — заявил жених Сюзанны. — Я всегда говорил, что его место в кабинете министров.

— Вот как? Вы правда так считаете? — удивленно спросила она.

— Да. Я не знаю человека более честного и неподкупного, чем он. Государство могло бы использовать его влияние, чтобы противостоять чрезмерно экстравагантным действиям принца-регента. Вы намерены теперь обосноваться в Лондоне?

Татьяна на мгновение замялась — до сих пор ей не приходило в голову, что Лукас может приносить большую пользу стране, которую он любит, будучи на государственной службе, чем выращивая розы.

— Я пока не знаю, это должен решить он сам.

— В любом случае я рад его возвращению, — успел сказать Паркер, прежде чем очередная фигура танца разъединила их.

Когда мазурка закончилась, Татьяна отказалась от приглашения на следующий танец и отправилась к карточным столам, намереваясь сказать Лукасу о комплиментах, которые произнес в его адрес Паркер. Лукас играл против лорда Бартона, и она, остановившись рядом, положила руку на его плечо. Сначала ей показалось, что он умышленно позволяет партнеру обыгрывать себя, но вскоре она поняла, что он делает ходы, совершенно не вникая в игру.

— Думаю, лучше девятку, — не удержавшись, подсказала она, увидев, что Лукас собирается сбросить даму.

— Какую?

Она постучала пальцем по карте в его руке.

— Вот эту. У лорда Бартона три дамы.

— Неужели? — Он отхлебнул из бокала. — В таком случае ты продолжай, пожалуй, вместо меня — я что-то устал.

— Да, отправляйся лучше в кровать, иначе будешь завтра клевать носом во время фейерверков принца-регента, — со смехом сказала она.

Лукас поднялся со стула, чмокнул воздух возле се уха и удалился.

Оставшаяся часть вечера была для Татьяны сущим наказанием. Графиню явно возмутило поведение Лукаса, о чем она и заявила во всеуслышание, как только ушел последний из гостей.

— Я затеяла эту вечеринку, чтобы отпраздновать вашу помолвку, а он даже ни разу не пригласил тебя на танец…

Татьяне удалось заставить ее замолчать, бросив выразительный взгляд в сторону Смитерса, который стоял за спиной графини, насторожившись, словно хищник, почуявший добычу.

— Я просто хотел спросить, миледи, не потребуется ли вам что-нибудь еще? — елейным голосом сказал он.

— Нет, мне ничего не нужно. Ох, я просто вне себя! Пожалуй, пойду к сыну и скажу все, что о нем думаю.

— Лучше не стоит, — тихо сказала Татьяна. — Во всем виновата наша ссора с ним сегодня утром.

— Вы только и делаете, что ссоритесь, — недовольно произнесла графиня. — Из-за чего на сей раз? Из-за политики? Из-за религии?

Татьяна покачала головой.

Далси с любопытством взглянула на нее.

— Ну что ж, в каждом любовном союзе бывают свои взлеты и падения. Надеюсь, ты извинилась?

— Конечно. Как только увидела его на вечеринке.

— В таком случае не мучайся — Лукас не из тех, кто умеет долго сердиться. — Она помедлила. — Или, пожалуй, умеет, но только не на тебя. Ты сделала все, что от тебя требовалось, но независимо от того, что произошло между вами, он мог бы с большим вниманием отнестись к моим чувствам! Пусть-ка теперь поварится в собственном соку.

Смитерс деликатно откашлялся.

— В кухне мне сказали, миледи, что после того как хозяин ушел в свою комнату, он уже потребовал прислать две бутылки кларета.

Татьяна сердито взглянула на дворецкого: чертов сплетник!

— Ну что ж, тогда понятно, — заявила Далси. — Я тем более намерена идти к нему, раз он в подобном настроении! Если этим знаменуется его приезд в Лондон, то уж лучше бы он оставался в Дорсете!

«Мне тоже так кажется», — печально подумала Татьяна и тут же решила все рассказать ему о письме. Надо было сделать это сегодня утром. То, что она промедлила, и послужило причиной всего этого несчастья.

— Извините, миледи, я очень устала…

— И неудивительно. Но не беспокойся, к утру он одумается. С адмиралом всегда так бывало. Смитерс, ты еще здесь? Позаботься о том, чтобы малую гостиную как следует проветрили: там курили сигары.

— Будет сделано, миледи. — Дворецкий удалился в сторону кухни.

Татьяна, поднявшись по лестнице, постояла на площадке, желая убедиться, что дворецкий не следит за ней, а затем повернула к апартаментам Лукаса.

Из-под его двери не пробивалось ни полоски света, и Татьяна уже собралась повернуть назад, как вдруг услышала тихое позвякивание стекла о стекло и невнятное ругательство. Она робко постучала, вспоминая, как утром отругала его за то, что вошел к ней без стука.

— Убирайся прочь! — услышала она его голос.

— Это я, Лукас.

Снова звякнуло стекло и раздались ругательства.

— Прочь! — повторил он.

— Я хочу извиниться перед тобой. И еще я должна кое-что сказать тебе…

Он рассмеялся.

— Ты должна кое-что сказать мне? Ушам своим не верю…

— Позволь мне войти.

— Нет, я не желаю тебя видеть.

От обиды у нее на глаза навернулись слезы.

— Прошу тебя, если ты любишь меня…

В ответ он снова рассмеялся.

«Ну это уж слишком! — возмутилась Татьяна. — Не так сильно я перед ним провинилась, чтобы он вел себя подобным образом».

Круто повернувшись, она шагнула прочь от двери и в это мгновение услышала звук, похожий на рыдание. Ее гнев сменился испугом, и она повернула дверную ручку.

Дверь открылась, и Татьяна увидела, что Лукас сидит у окна, освещенный бледным светом луны, с бутылкой и стаканом в руках.

Он с трудом поднял голову.

— Проклятие! Мне казалось, я запер дверь!

Она с протянутыми руками подошла к нему.

— Прости меня, дорогой. Я была не права, пытаясь утаить от тебя письмо, но боялась, что ты не позволишь мне поступить так, как там предписано.

Он пристально посмотрел на нее, потом отвел взгляд.

— Уходи, оставь меня в покое!

Татьяна опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руки.

— Не сердись, любовь моя! Я не могу этого вынести.

— Сердиться на тебя? — Он печально рассмеялся. — Да какое я имею на это право!

— Ты, безусловно, имеешь такое право. У меня была от тебя тайна!

— Пожалуйста, не говори мне о тайнах!

— Но, Лукас, мы всегда были честны друг с другом.

— Вот как? — с сарказмом произнес он.

— Конечно! Ты всегда знал обо мне всю правду. Ты был единственным человеком, который знал обо мне все!

— Ты тоже знаешь обо мне кое-что, но всей правды о себе я и сам не знал! — Он притянул ее к себе. — Иди, сядь ко мне на колени и расскажи еще разок о том, какой я герой, о том, что нет другого такого человека во всей Англии, во всем мире, который спас бы тебя в Мишакове.

Он так крепко схватил се, что она испугалась. Лукас вел себя как-то странно. Схватив ее за волосы, он запрокинул назад ее голову и принялся целовать с какой-то дикой страстью.

— Лукас, помилосердствуй! — взмолилась она.

— Но я… хочу тебя так, как никогда не хотел ничего на свете!

— Так возьми меня! Возьми сейчас же. Я никогда не любила ждать.

Он прикоснулся губами к ее груди и так грубо втянул сосок, что она охнула от неожиданности. Потом он попытался задрать выше талии ее юбки, но они не поддались, и он, безжалостно разорвав ткань, грубо выругался. Татьяна еще больше перепугалась — она еще никогда не видела Лукаса в таком состоянии. Под воздействием кларета движения его стали хаотичными, неуклюжими, руки не слушались. Неужели он решил заставить ее таким образом расплатиться за ее проступок? Сорвав с нее панталоны, он толкнул ее в кресло и спустил брюки. Она увидела, что его орудие находится в полной боевой готовности, и, подняв глаза, встретилась с ним взглядом. В лунном свете его глаза утратили свою голубизну и напоминали предгрозовое небо, плотно затянутое черными тучами.

Татьяна ничего не могла поделать с собой и, испуганно вскрикнув, оттолкнула его. Лукас плюхнулся на пол и сидел там, слегка оглушенный.

— Боже мой, что я наделал!

Она сползла вниз и присела рядом с ним на корточки, горько раскаиваясь в содеянном.

— Все в порядке, Лукас. Прости меня!

— Простить тебя? — Он снова попытался рассмеяться. — Ах, Татьяна, если бы только…

— Что?

— Прошлое, — простонал он. — Прошлое! Бедная моя Татьяна…

— Ты что-то узнал обо мне? — в ужасе спросила она.

Он покачал головой:

— Я узнал кое-что о себе. — С пьяной гордостью Лукас расправил плечи. — Я должен просить тебя расторгнуть нашу помолвку.

Татьяна в недоумении уставилась на него. Этого она меньше всего ожидала.

— Но почему, Лукас?

Он молчал и лишь отводил от нее глаза, в которых теперь не чувствовалось приближения грозы.

— Разве ты меня больше не любишь? — спросила она, сама не веря тому, что он подтвердит ее слова.

— Я…

Татьяна видела, что Лукас не решается сказать что-то важное, но вдруг у нее кончилось терпение. Она поднялась на ноги и запахнула разодранное платье.

— Понятно. Хорошо, что мы приехали в Лондон, если это помогло тебе разобраться в твоих чувствах ко мне, — Ей хотелось казаться дерзкой и самоуверенной, но ее выдало вырвавшееся рыдание. — Как видно, я вполне подхожу для того, чтобы поразвлечься со мной в Дорсете и даже в Лондоне, но недостаточно хороша, чтобы носить драгоценную фамилию Стратмир!

— Да нет же, не в тебе дело!

— Очевидно, дело не во мне, — согласилась она, усилием воли снова взяв себя в руки. — Я даже не буду спрашивать — в ком. Уверена лишь, что она во всем превосходит меня. Я искренне желаю тебе такого счастья, какого ты заслуживаешь, мерзавец!

— Постой, ты все не так поняла! — Он попытался подняться, но было уже поздно — Татьяна ушла к себе и решительно заперла за собой дверь изнутри.

Глава 29

Графиня, крайне возмущенная поведением сына, с нетерпением ждала своего часа, чтобы высказать ему все, что она о нем думает. Она решила сделать это после завтрака, но когда он не появился, сама, пылая справедливым гневом, отправилась в его комнаты, чтобы получить объяснение его неслыханного поведения на ее вчерашней вечеринке.

В прихожей перед апартаментами Лукаса чистил обувь его камердинер Ларкин.

— Миледи, — шепотом обратился он к ней, когда она проходила мимо.

— В чем дело? — Далси оглянулась.

— На вашем месте я не стал бы входить туда.

— Что за вздор ты несешь? — Она с грохотом распахнула дверь и увидела, что Лукас, даже не сняв фрака, растянулся поперек кровати.

Графиня решительным шагом подошла к окну и раздвинула шторы, дав возможность потоку утреннего света проникнуть в комнату, но он даже не пошевелился. На скамье под окном валялись пустые бутылки, грязный стакан красовался на столике.

— Какая гадость! — с отвращением произнесла Далси.

Ларкин, не посмевший войти в комнату дальше порога, напомнил:

— Я же говорил вам, не так ли? Ночью он напился как лорд.

— А как кто же еще он должен напиться? Неси кофе, — приказала она.

Когда слуга ушел, графиня взяла кувшин и вылила из него воду на голову сына. Лукас застонал, приподнялся на локтях и чуть приоткрыл глаза.

— Мне надо поговорить с тобой, — тоном, не терпящим возражений, сказала она.

— Уйди, прошу тебя!

— Никуда я не уйду, пока ты не объяснишь, чем вызвана грубость, которую ты вчера проявил по отношению ко мне, к своим гостям и прежде всего к Татьяне!

Лукас промычал что-то невнятное и перекатился на другой бок, пытаясь отыскать удобное место для головы.

— На тебя смотреть противно! — возмущенно заявила графиня.

— Если ты уйдешь, тебе не придется смотреть на меня. — Он осторожно пошевелил пальцами рук, потом ног — пальцы двигались, хотя это вызывало сильную боль. Этот солнечный свет, кажется, его прикончит! — Задерни шторы, — попросил Лукас.

— В полдень ты должен прибыть в Карлтон-Хаус! Времени в обрез.

— Не пойду, — пробормотал он, зарываясь лицом в простыню.

— Почему это не пойдешь?

Преодолев физическую боль, Лукас погрузился в еще более мучительные душевные переживания.

— Без всякой причины.

— Без причины! — Далси всплеснула руками. — Ты откладываешь бракосочетание, ты перетаскиваешь нас всех сюда и говоришь теперь, что сделал это без всякой причины?

— Я вообще не женюсь на ней. — Лукас ясно помнил, что сказал об этом Татьяне. Больше, чем от безжалостного солнечного света, ему хотелось сейчас укрыться от чувства стыда, которое охватило его, когда он увидел худенькую девочку, стоявшую на пороге комнаты с рукоделием в руках… «Я так старалась, но нитки ложатся вкривь и вкось». Волосы Джиллиан и его глаза.

Не в силах совладать с собой, он громко застонал от отчаяния, чем сильно испугал Далси.

Она протянула к нему руки.

— Что с тобой, Лукас?

— Отстань! Оставь меня наконец в покое!

Увы, не видать ему теперь покоя. «Разве ты не любишь меня?» — спросила его Татьяна.

— Пропади все пропадом! — крикнул он, имея в виду себя, Джиллиан и жизнь в целом, молотя кулаками по подушке и в бессильной ярости срывая с крючков балдахин над кроватью.

Далси стало жаль его; Лукас вдруг напомнил ей маленького мальчика, каким он был много лет назад. Тогда она успокаивала его поцелуем. «Что я могу сделать для тебя сейчас, сынок?»

Она подошла ближе.

— Лукас, все проходит. Что бы ни вызвало этот разрыв между вами…

Он обернулся к ней так неожиданно, что она отпрянула, испугавшись его дикого взгляда.

— Ты ошибаешься — плоть и кровь остаются навсегда. Есть ошибки, которые нельзя исправить.

— Боже мой… что еще ты натворил? — в тревоге прошептала графиня.

Испортил свою жизнь. Испортил жизнь матери и жизнь Джиллиан, и лорда Иннисфорда… и Татьяны.

Сам того не желая, Лукас вспомнил пятнышко крови на простыне — символ ее девственности, которую она подарила ему. Он наклонил голову и так крепко сжал в кулаках край покрывала, что побелели костяшки пальцев.

Далси терпеливо ждала, потом повернулась к Ларкину, который трусливо прятался в прихожей.

— Напои его кофе, — приказала она и тут же отправилась к Татьяне.

В комнате возле гардероба стоял раскрытый дорожный сундук. Каррутерс, что-то мурлыкая себе под нос, завертывала платья в рисовую бумагу и укладывала в сундук. Увидев графиню, она сразу же перестала петь.

— Что ты делаешь? — спросила Далси.

— Укладываю вещи, миледи. — Тот факт, что леди Стратмир чем-то рассержена, не ускользнул от внимания служанки, и она поспешила уложить последнее платье. — Что-нибудь не так? Мне хозяйка приказала…

— Где она?

— Завтракает…

Повернувшись, Далси спустилась в столовую, где под наблюдением Смитерса убирали посуду со стола.

— Мисс Гримальди спускалась завтракать? — спросила она у дворецкого.

— Нет, миледи. Оставить для нее стол накрытым?

— Думаю, в этом нет необходимости. — Графиня снова вернулась в спальню Лукаса. Вся эта беготня вверх-вниз заставила ее почувствовать свой возраст, и она остановилась, чтобы перевести дыхание. Ее сын все еще валялся на кровати.

Она швырнула в него пустую бутылку из-под кларета, слегка задев плечо.

— Не знаю, что ты сказал или сделал этой бедной девочке, — сердито заявила Далси, — но она сбежала из дому.

Это сразу же дошло до его затуманенного сознания: он сел и схватился руками за голову.

— О Боже, Боже мой…

— Кофе, Ларкин!

Слуга подбежал с чашкой в руке. Лукас взял чашку, осушил ее залпом и вздрогнул всем телом. Он взглянул на Далси, и на этот раз взгляд его уже не был таким бессмысленным.

— Сбежала из дому? Что ты имеешь в виду?

— Она ушла. Ее нет. Каррутерс упаковывает вещи в дорожный сундук: Татьяна сказала ей, что идет завтракать, но Смитерс ее не видел…

— Еще кофе! — приказал он Ларкину, а затем за два глотка осушил чашку.

— Как ты не понимаешь, мама? Она находится где-то за пределами дома, одна, без защиты!

— Уверена, что Татьяна отправилась к Сюзанне, чтобы выплакаться у нее на плече и рассказать о том, какой ты мерзавец.

Лукас поежился. Она действительно так его назвала.

— Ты думаешь?

— Я бы на ее месте не придумала ничего лучшего.

— Ларкин, немедленно ступай к Катбертам и узнай, там ли мисс Гримальди.

— Слушаюсь, милорд.

Лукас обтер лицо влажной простыней, в то время как Далси встревоженно наблюдала за ним.

— Тебе нужно переодеться, Лукас.

— Кому какое дело до моей одежды! Я должен опросить прислугу: возможно, кто-то видел, как она уходила. — Он попытался завязать промокший галстук, но у него ничего не получилось, и Лукас, сорвав его с себя, отбросил в сторону.

Покопавшись в ящике его комода, Далси достала чистый галстук.

— С меня хватит! — раздраженно рявкнул он.

— Если желаешь, чтобы тебе отвечали как лорду, ты должен выглядеть как лорд.

Завязывая галстук, Лукас с удивлением заметил, что у него Сильно дрожат руки.

— Прошу тебя, мама, собери всех.

Когда он спустился, в малой гостиной его ждали примерно сорок человек. Окинув взглядом знакомые лица, Лукас распрямил плечи.

— Мисс Гримальди… — произнес он и вынужден был остановиться, потому что у него перехватило горло.

За него продолжил звонкий, отчетливый голос графини:

— Мисс Гримальди ушла сегодня утром из дома между восемью и девятью часами. Его милость беспокоится о ее безопасности. Если кто-нибудь из вас видел, как она уходила, или знает, где она находится, сообщите об этом немедленно. Если же его милость обнаружит, что вы скрыли правду, то, независимо от занимаемого положения, вы будете уволены.

Лица слуг напряглись. Лукас внимательно вгляделся в каждого по очереди. Когда-то в подобных случаях ему помогало некое шестое чувство… Смитерс. Его жена. Клэри. Повариха. Каррутерс… Его взгляд вернулся к горничной Татьяны.

— Каррутерс!

— Я ничего не знаю, милорд, — начала девушка. — Она ничего мне не сказала…

— Но ты что-то слышала?

— Нет! Я и понятия не имею!

Лукас бросил на нее грозный взгляд, и она испуганно добавила:

— Возможно, это как-то связано с письмом…

— С каким письмом?

— Которое пришло вчера утром…

Лукас смутно припомнил, что действительно было какое-то письмо и Татьяна его читала, а потом, когда пролила шоколад, спрятала его под подушку. Сняв испачканные простыни…

— От кого было письмо? — рявкнул он.

— Откуда мне знать, милорд? Когда я отнесла белье в прачечную, то услышала, как зашуршала бумага, и вытащила его.

В это мгновение через заднюю дверь вбежал Ларкин.

— У Катбертов ее нет, милорд!

Письмо. Что такое она сказала, когда пришла вчера вечером? «Я была не права, пытаясь утаить от тебя письмо…»

— Где оно сейчас? — спросил он у Каррутерс.

— Не знаю, милорд, я отдала его мистеру Смитерсу, Меня учили сразу же обращаться к нему, если в доме что-нибудь не в порядке!

— Смитерс! — Лукас обернулся к дворецкому.

— Простите, милорд, но я его сжег, — доложил Смитерс.

— Сжег?!

— Да, милорд. Видя, что мисс Гримальди выбросила письмо с грязным бельем, я решил, что нет смысла его возвращать — тем более что письмо было смято и залито шоколадом.

Миссис Смитерс, стоя рядом с мужем, переминалась с ноги на ногу и нервно теребила свой фартук.

Далси кивнула:

— Он совершенно прав. Поскольку Татьяна выбросила письмо…

Лукас не мог отвести глаз от рук экономки, нервно теребящих фартук.

— Вы сожгли письмо до или после того, как его прочитали, Смитерс? — спросил Лукас дворецкого.

— Милорд! Такие намеки… — обиженно качал он.

— Отвечай на вопрос, безмозглый тупица!

— Послушай, Лукас… — попыталась вступиться за дворецкого Далси.

— Оставь, мама! Так ты прочел его?

— Разумеется, нет! — со всем присущим ему высокомерием заявил Смитерс.

— Лжец! — рявкнул Лукас. — Ты уволен. Без рекомендаций!

— Милорд! — залепетала миссис Смитерс, не обращая внимания на мужа, который локтем подталкивал ее в бок. — Милорд, он не мог прочесть письмо!

— Интересно почему?

— Потому что оно было написано на каком-то варварском языке.

У Лукаса исчез последний лучик надежды на безопасность Татьяны.

— Силы небесные! — пробормотал он и, покачнувшись, оперся о стену.

— Но он видел подпись.

При этом неожиданном сообщении Лукас поднял голову.

— И кто же подписал письмо?

Поскольку Смитерс не ответил, Лукас подскочил к нему и схватил его за горло, заставив всех слуг шарахнуться в сторону.

— Говори, или я вытрясу из тебя душу!

— Казак! — прохрипел Смитерс. — Тот, который на белом коне! Платов! Атаман Платов!

Платов. Лукас так резко отпустил дворецкого, что тот шлепнулся на пол.

— Если с ней что-нибудь случится, клянусь, я убью тебя собственными руками!

Всерьез встревожившись, графиня воскликнула:

— Ах, Лукас! Ты должен отыскать ее. Если она попала в лапы этого дикого чудовища…

В этот момент раздался трехкратный стук в дверь. Все присутствовавшие замерли на месте. Стук повторился. Лукас, схватив за шиворот Смитерса, поставил его на ноги и подтолкнул к входной двери.

— Иди и открой, черт бы тебя побрал!

Дворецкий с несколько ошалелым видом оправил на себе ливрею и пошел исполнять приказание. Он вернулся несколько мгновений спустя, неся в руке поднос, на котором лежала визитная карточка. Прочитав ее, Лукас бросился к двери.

Далси взяла в руку карточку и чуть не вскрикнула. На карточке было написано: атаман Матвей Платов.

Предводитель донских казаков стоял в вестибюле, одетый в золотисто-коричневую тунику и широкие шаровары, заправленные в замшевые сапоги. На боку его красовалась длинная изогнутая сабля, из-за пояса торчала пара пистолетов. На улице позади него Лукас заметил двух вооруженных казаков верхом на конях. Один из казаков держал под уздцы легендарного белого жеребца. Как и их предводитель, они были смуглыми, с блестящими черными волосами. «Бог знает, что подумают наши соседи», — промелькнуло в голове у Лукаса, когда гость щелкнул каблуками.

— Я не говорю по-английски, — предупредил он по-русски.

— Я знаю ваш язык, — сказал Лукас, пожалев о том, что не вооружен. Правда, в ящике письменного стола в его кабинете был пистолет — но, увы, незаряженный. — Проходите! Платов последовал за Лукасом, предварительно сказав что-то своим солдатам, но Лукас не разобрал, что именно.

В кабинете он предложил Платову сесть. Однако атаман предпочел стоять. Тогда Лукас тоже поднялся на ноги.