Пролог

Лукас Кимбалл Стратмир, четвертый граф Сомерли, в смятении уставился на голенища своих облегающих высоких сапог. Сапоги, черт возьми, протекали. И сапожника нечего винить, потому что он носил эту пару лет десять — не меньше. Скорее уж винить можно было снег — огромные снежные сугробы, в которых ноги утопали до пуговиц на бриджах. В Дорсете такого снега никогда не бывает. «Вот и надо было оставаться там, — размышлял он, понукая коня, с неохотой преодолевавшего бесконечные сугробы. — Середина марта. На розовых кустах, наверное, уже начали набухать почки. Пора производить обрезку. Надо надеяться, Тимкинс догадается наладить обогреватели, если вернутся холода…»

Тпру! Проклятая кляча, которую он нанял, споткнулась, и Лукас едва удержался в седле. Он натянул поводья и повернулся, чтобы окинуть взглядом необозримое белое безмолвие. Кажется, его никто не преследовал. Не понравились ему те двое странных попутчиков, которые остались в почтовом дилижансе в Липовске. Было в них что-то такое настораживающее: слишком много колбасы и фляг со спиртным в их узелках для такой обнищавшей страны. Подозрительной была их излишняя готовность угостить попутчиков.

«Россия. Я ни минуты не скучал по тебе, Белая Леди, — мрачно думал он, понукая уставшую лошадь. — Не в обиду будь сказано, но я ничего бы не потерял, если бы никогда не увидел тебя снова».

Одежда промокла до нитки, да к тому же и чихать он начал — только этого не хватало! Лукас полез за носовым платком и почувствовал, как захрустел под пальцами клочок бумаги, который он засунул в жилетный карман. Вот кто виноват во всем — Казимир Молицын. Хотя о мертвых не принято думать плохо.

Где-то вдалеке послышался вой. Волк, наверное, подумал он и, прищурив глаза, вгляделся вдаль. На горизонте виднелись серые столбики дыма, поднимавшегося из печных труб. Неужели он уже отъехал на десять миль от Липовска? Трудно правильно определить расстояние, когда все утопает в белых снегах. Лукас пришпорил лошадь, чувствуя близкое окончание бесполезной затеи, но все-таки еще раз повернулся и оглядел окрестности.

Никого. Никаких преследователей. Он постарался прогнать дурные предчувствия и чуть было не рассмеялся над собой. Как могли эти головорезы появиться здесь, если он сам три четверти часа наблюдал с вершины холма за почтовым дилижансом[1] после его отправки из Липовска, пытаясь убедиться, что эти двое не сошли с него? Да и кому придет в голову следить за ним? Прошло пять лет с тех пор, как он уехал из России, — пять лет спокойной, уединенной жизни в Дорсете. Теперь в Москве или Санкт-Петербурге его уже никто не помнит.

И все же те двое в дилижансе не были похожи на простых мужиков, хотя каждый из них говорил по-деревенски и изображал из себя рубаху-парня. Оба с излишней готовностью угощали попутчиков водкой. Что-то в их глазах пробудило в Лукасе былую бдительность и заставило пристально приглядеться к ним. «Пожалуй, ты слишком подозрителен», — пожурил он себя. Бонапарт идет на Москву, и кому сейчас в правительственных кругах есть дело до какого-то… как оно называется, это местечко? Вспомнился клочок бумаги, который сунул ему Казимир. Мишаково. Он потратил полдня, отыскивая эту Богом забытую деревню на своих картах. «Сам того не зная. Казимир Молицын направил меня по ложному следу», — подумал Лукас с грустью. Видит Бог, их многое связывало. В первый год своего пребывания в Петербурге, когда он еще злился на то, что ему пришлось уехать в эту вынужденную ссылку, именно Казимир вывел его из состояния депрессии, показал город, ознакомил с тонкостями сложных взаимоотношений при царском дворе. Однажды он спас Лукасу жизнь, когда случился провал в связи с французским курьером. Лукас отплатил Казимиру тем же шесть месяцев спустя, когда они оба по чистой случайности оказались втянутыми в кровавую потасовку на Неве. За пять лет работы бок о бок друг с другом в интересах своих государств между ними установилось не только полное доверие, но завязалась тесная дружба, какой у Лукаса не бывало ни с кем со школьных лет.

Он словно снова увидел широкое смуглое лицо Казимира и услышал его напряженный голос, когда тот передавал ему клочок бумаги: «Не открывай его, Лукас, пока не узнаешь, что меня нет в живых». В то время это могло вызвать только усмешку, оба они тогда были молоды, здоровы, и Казимир уезжал в Париж, где должен был занять весьма престижный пост. Это происходило пять лет назад, в 1806 году. Царь Александр только что объединился с Бонапартом против Англии, несмотря на явные и тайные усилия, прилагаемые Лукасом от лица министерства иностранных дел своей страны с целью предотвратить подписание пакта. «С какой стати тебе умирать, Казимир?» — спросил он тогда. «Рано или поздно они отыщут меня, они за мной придут», — произнес в ответ Казимир.

Таким растерянным он не выглядел даже тогда, когда Лукас спас его от смерти, вырвав из рук убийц. Этот страх, видимо, имел под собой основания, и вот почему Лукас, бросив свои розы, оказался сейчас в заснеженной России. Все его чувства были обострены до предела, чего ни разу не случалось за последние пять лет.

Вдали появились печные трубы на крытых соломой крышах. В деревушке было около десятка изб, надворные постройки, амбары. За небольшой рощицей — необъятная снежная равнина. Господи, ну и страна!

Мысль о том, что он скоро сможет обогреться у огня, заставила Лукаса снова пришпорить лошадь. Он уже забыл, что воздух бывает таким холодным.

Преодолевая снежные заносы, Лукас проехал еще полмили и вдруг услышал голоса. Сжимая в руке пистолет, он оглянулся назад. Ничего, кроме снежной белизны. Ага, слева от него, на склоне горки что-то темнеет на снегу. Голоса явно детские — высокие, возбужденные, похоже, что там происходит что-то не вполне дозволенное.

Потом он увидел собаку: огромный волкодав, размером чуть не с пони, был впряжен в сани. Подъехав ближе, Лукас разглядел шестерых ребятишек. У одного из них была в руках корзинка, другой, укутанный в теплое меховое пальто, влезал в сани. Голос его звучал громко, властно: «Давай! Вперед!» Однако остальные участники сцены не спешили выполнять приказание. Лукас увидел, как тот, что забрался в сани, наклонился и, огласив воздух отборной бранью, вырвал корзинку из рук парнишки. Потом, запустив в корзинку руку, он что-то достал оттуда и швырнул в снег: по раздавшемуся дикому визгу было нетрудно догадаться, что это кошка.

Волкодав рванулся вперед. Сани вздрогнули, наклонились и заскользили, увлекаемые вперед впряженной в них собакой, а седок в санях залился безудержным хохотом. «Господи, — пробормотал Лукас. — Что за безумная забава!» Ненадежное транспортное средство быстро неслось, вихляя из стороны в сторону; испуганная кошка стремглав мчалась к ближайшему амбару, преследуемая огромной овчаркой. Ребятишки стояли, открыв рты, наблюдая за бесплатным спектаклем. В руках у седока был кнут, которым он весело обрабатывал бока волкодава, подгоняя его. Лукас не мог не обратить внимания на то, что седок имеет несправедливое преимущество; тем не менее он восхищался его лихостью: сани неслись прямиком на амбар и седок наверняка мог расшибиться насмерть.

Неожиданно откуда-то из-за амбара появилась другая собака, не обремененная ни упряжью, ни санями. Кошка в испуге зашипела и, резко сменив направление, помчалась в сторону. Лукас оглянулся, чтобы понять, куда она направляется, и увидел за спиной несколько молодых сосенок. У него округлились глаза, когда он понял, какой опасности вот-вот подвергнется.

Его лошадь остановилась как вкопанная при виде летящих на нее кошки, двух собак и полуразвалившихся саней с бесшабашным седоком, который все еще продолжал размахивать кнутом.

— Сдвинься с места, черт бы тебя побрал! — рявкнул Лукас, дернув поводья, и его лошадь осадила назад с такой прытью, какой ни разу не демонстрировала на всем пути от Липовска. Не удержавшись в седле, седок свалился в сугроб, к счастью, ничего себе при этом не повредив.

— Тпру! Тпру! — услышал Лукас веселый крик и почувствовал, как по нему взбирается кошка. Оставив глубокую царапину на его шее, она прыгнула куда-то за его спину. Черт возьми! Он попытался приподняться, но, как только он сел, его сбило оглоблей санок, и он едва успел прикрыть голову руками, чтобы уберечься от их полозьев. Сани опрокинулись, врезавшись в сугроб рядом с ним, опутав его кожаными ремнями упряжи.

Собаки, обнажив клыки, угрожающе зарычали, и тут же в нескольких шагах от него зашевелился снег, из-под которого появился седок. «Лежать!» — прикрикнул властный голос; кнут со свистом опустился на спины собак, и те, хотя и не очень охотно, подчинились.

Лукас встал на ноги, не без труда выпутавшись из сбруи. Шалун, сбивший его, тоже поднялся, стряхнул с себя снег, откинул с головы капюшон и оказался необычайно красивой девушкой с тонкими чертами лица, нежной белой кожей, по-восточному чуть раскосыми зелеными, как трава, глазами, алыми губами и белокурыми, под стать снегу, волосами, заплетенными в толстую косу. «Белая Леди», — подумал Лукас и понял, что произнес это вслух, когда она, склонив к плечу хорошенькую головку, вопросительно посмотрела на него.

— Вы не ушиблись? — спросила она, и он медленно покачал головой, потрясенный несоответствием между ее патрицианской внешностью и грубым деревенским говорком. Это все равно что обнаружить распустившуюся на диком шиповнике розу…

Одна из собак снова зарычала, и девушка как следует стукнула ее коленом, добавив парочку крепких ругательств, а затем схватила за ошейники обеих собак, каждая из которых была почти с нее ростом, и потащила их к амбару. Лукас стоял неподвижно и смотрел ей вслед. Остальные ребятишки куда-то исчезли.

Внезапно она прошествовала обратно в своем теплом пальто на меху, с накинутым на голову капюшоном, из-под которого, как из гнездышка, с любопытством поглядывали удивительно ясные зеленые глазки.

— Вы приезжий, — сказала она все тем же деревенским говорком, — а мы вас так негостеприимно встретили в Мишакове. Извините меня за это. — Только едва заметная морщинка возле губ давала понять: она больше всего сожалеет о том, что испортили ее забаву. — Могу я чем-нибудь помочь вам, добрый господин?

Лукас не собирался особо распространяться о своих делах, но ее явно непреднамеренное падение в сугроб, не говоря уже о бесшабашном обращении с собаками, обезоружило его.

— Я кое-кого разыскиваю, — сказал он по-русски, с несколько запоздалым достоинством поправляя свой сбившийся на сторону головной убор. — Женщину по имени Татьяна.

Зеленые глаза удивленно округлились.

— Ну и ну, господин. Ведь это мое имя.

Час спустя в доме родителей девушки Лукас отогрелся у торфяной печурки, поел каши и выпил такой крепкой неочищенной водки, от которой у любого горького пьяницы в Лондоне глаза бы полезли на лоб. Хозяева вели себя настороженно, что вовсе не было удивительным: девушка явно не приходилась им кровной родственницей. Оба они были приземистые, коренастые, их телосложение говорило о столетиях тяжелого рабского труда; Татьяна же, освободившись от тяжелой меховой шубы, оказалась стройной как тростинка и такой же неуместной в этой унылой лачуге, как сверкающий драгоценный камень.

Отказавшись в самых любезных выражениях от предложения выпить еще водки, Лукас, стараясь побороть неизбежное воздействие крепкого напитка и страшную усталость, услышал, как хозяин весьма грубо потребовал, чтобы он сказал, зачем явился.

В какой степени можно ему довериться? Он был флегматичен, но отнюдь не глуп: видимо, Белая Леди вытравила глупость даже у крестьян, потому что дураки здесь просто не выживали.

Лукас подумал о клочке бумага в кармане своего жилета, на котором были написаны лишь название деревни и имя девушки. «Казимир, что я должен сделать в этой деревне? Найти здесь твою стареющую любовницу?» Но Татьяна по возрасту годилась в дочери казаку.

Поразмыслив, Лукас ограничился полуправдой: его старый друг, с которым вместе воевали, рассказал ему о Мишакове и упомянул имя Татьяны.

Решив перехватить инициативу, он спросил, знают ли они, зачем он приехал?

Женщина у самовара загремела чайной посудой, в то время как мужчина бесцеремонно выпроводил Татьяну поискать собак, и она подчинилась без возражений. «Она послушна, — подумал Лукас, — но, видимо, бывает жестока. А может быть, она так лихо обращается с кнутом, потому что когда-то сама его отведала?»

Когда она ушла, мужчина пересел на стул и прочно уперся в пол толстыми ногами.

— Семнадцать лет назад, — начал он без всяких предисловий, — в Мишаково приехал человек с грудным ребенком на руках. По воле Господа, у нас с женой не было своих детей. Он спросил, не возьмем ли мы приемную дочь, и мы согласились.

— Вам известно его имя?

— Я знаю только имя, которое он назвал: Иван Иванов.

Самые распространенные в России имя и фамилия, все равно что в Англии Джон Смит.

— Этот человек бывал здесь с тех пор?

— Прежде он приезжал раз в год и всегда просил, чтобы девочка называла его дядя Иван.

— А теперь он приезжает?

— Георгий, помолчи! — умоляющим тоном попросила женщина, но ее муж все-таки ответил:

— За последние пять лет не приезжал ни разу.

Хозяйка начала плакать:

— Она наша, кроме нее, у нас никого нет.

В это время Татьяна появилась в дверях, она приволокла одну собаку за ошейник и заявила, что другая куда-то убежала.

— Так найди ее! — прикрикнул Георгий, и девушка тут же снова скрылась за дверью. Собака улеглась возле ног Георгия, подозрительно поглядывая на Лукаса, и он тоскливо подумал, что неплохо бы выпить сейчас немного бренди. Ситуация требовала от него деликатности и такта, но за последнее время проявлять эти качества ему практически не приходилось.

— Наверное, он давал вам деньги, — сказал Лукас, стараясь своим тоном подчеркнуть, что это само собой разумеется.

Георгий, немного помедлив, кивнул.

— Вы перестали получать деньги?

— Да, когда он перестал приезжать. — Русский, сидя на своем стуле, расправил плечи. — Но вы не думайте, что мы растранжирили деньги, которые он нам давал. Мы справили ей хорошее приданое. Она помолвлена с Петром, сыном сельского старосты. — В голосе Георгия чувствовалась гордость. — Она будет хорошо жить, уж я об этом позабочусь. Вам незачем о ней беспокоиться.

Лукас уже собирался согласиться с ним, как вдруг кто-то громко постучал в дверь. «Люди из дилижанса!» Подумав об этом, он нащупал в кармане пистолет.

— Входи! — небрежно крикнул Георгий, и дверь распахнулась. Лукас держал палец на спусковом крючке, однако высокий молодой человек, появившийся на пороге, был ему не знаком.

Женщина, увидев его, обрадовалась и торопливо утерла слезы уголком передника.

— Петр, наконец-то! — радостно воскликнула она.

«Так, значит, это и есть счастливый жених», — подумал Лукас, поднимаясь на ноги. Петр уставился на него как на привидение. Наверное, посторонние люди редко здесь появлялись.

Георгий откашлялся.

— Добрый вечер, Петр. Это… это…

— Лорд Стратмир, атташе британского посольства в Москве, — вежливо произнес Лукас и поклонился. — Я здесь проездом по пути в Архангельск по казенным делам. Меня чуть не задавил один ангелок, который ехал на санях.

Петр поморгал голубыми глазами, потом широко улыбнулся:

— Опять моя Татьяна озорует? Не бойтесь, господин, как только поженимся, я ее приберу к рукам.

С порога кто-то презрительно фыркнул.

— Ишь размечтался! — насмешливо произнесла будущая молодая жена, обеими руками удерживая вторую овчарку.

Петр улыбнулся еще шире и с обожанием посмотрел на нее.

— Уж поверь, так оно и будет.

Когда она ногой захлопнула дверь, все замолчали. Петр, порывшись в глубоком кармане своего полушубка, извлек оттуда небольшой бумажный пакетик и отдал его невесте.

— Это тебе, для твоего подвенечного платья.

Приоткрыв алые губки, девушка принялась развертывать бумагу. Увидев содержимое пакетика, она охнула, радуясь, как ребенок в Рождество.

— Мама, посмотри, что он привез! — воскликнула Татьяна, протягивая на ладони кучу мелкого речного жемчуга.

— Привез из самого Надворска, — самодовольно усмехнувшись, сказал Петр. — Видишь, как я о тебе забочусь?

— Мы все видим. — Георгий исподтишка бросил взгляд на гостя, словно призывая его тоже подивиться щедрости жениха. Лукас тут же изобразил восхищение. Любой светской моднице этих жемчужин едва хватило бы на дюйм вышивки для отделки платья, но жениху из деревни Мишаково они, наверное, обошлись недешево.

— А теперь подойди и дай мне то, что я хочу, — сказал Петр, обращаясь к Татьяне.

Покраснев, девушка пересекла комнату и, приподнявшись на цыпочки, торопливо чмокнула его в щеку, но Петр поймал ее за талию и прижал к себе, с вызовом поглядывая через плечо на Лукаса. Итак, сын сельского старосты и самый завидный жених в Мишаково. «Казимир, черт возьми, что ты от меня хотел?»

Лукас поднялся на ноги.

— Ну что ж, мне, пожалуй, пора. Кости у меня не переломаны, но я вам советую, молодой человек, держать ее подальше от саней!

— Нельзя сейчас уходить, — запротестовала Татьяна. — Ночь на дворе, холодно. Да и снег пошел.

— Я, кажется, вспомнил — милях в пятнадцати отсюда есть другая деревня…

— Лальск, — одновременно подсказали Георгий и Петр. Перебивая друг друга, они принялись рассказывать, как туда проехать.

Лукас сел в седло и на случай, если они будут наблюдать за ним, сначала поехал на запад. Приезжать сюда было совершенно незачем. «Прости, Казимир».

Миновав сосновую рощу, Лукас свернул к югу, но не успел он проехать и мили, как услышал взрыв такой силы, что его покачнуло в седле. Приподнявшись в стременах, он оглянулся назад и в свете полумесяца увидел дым, поднимавшийся над деревней: сквозь него прорывались языки пламени, к небу взлетали снопы искр.

Нахлестывая ошалевшую кобылу, Лукас поскакал назад. Вскоре он увидел Татьяну, которая неподвижно стояла с кошкой на руках и растерянно смотрела на него.

— Я вернулась за ней, — сказала девушка, кивком указав на кошку. — Это… это что, конец света?

Лукас приказал ей замолчать, увидев то, чего не видела она: из горящей деревни появились два всадника и во весь опор поскакали в их сторону.

Татьяна заплакала. Лукас наклонился и, подняв, посадил ее в седло перед собой.

— Кошечка! — закричала Татьяна. — Ты забыл кошечку!

Девчонка ерзала, мешая ему целиться, и он был вынужден слегка оглушить ее ударом рукоятки пистолета по голове. Она замолчала и обмякла в его руках.

Первый всадник поравнялся с тем местом, где Лукас повернул на юг.

— Туда! — крикнул он своему товарищу, указывая рукой на рощицу.

Лукас выстрелил, заставив его замолчать навсегда, потом взглянул на второго.

— Лорд Стратмир! — крикнул этот человек, разворачивая коня. Лукас удивился, что незнакомцу известно его имя, и чуть не потерял цель. — То, что вы делаете, бесполезно — вы не сможете бесконечно прятать ее!

Вместо ответа Лукас выстрелил, и его преследователь мешком свалился с коня.

Оставив Татьяну лежать поперек седла, Лукас спешился и направился к бандитам по глубокому снегу.

Он был уверен, что убил обоих, и хотел лишь узнать почему…

При ближайшем рассмотрении это оказались те самые люди, которые вызвали его подозрение в дилижансе. Среди их пожитков он нашел лишь колбасу да спички; их кошельки провоняли серой. Странно, что он не заметил этого еще в дилижансе, вернее, заметил, но не придал этому значения.

Лукас оглянулся и увидел, что Татьяна зашевелилась. Черт возьми, надо было стукнуть ее посильнее!

Лукас торопливо направился к объятому пламенем дому.

Завязав носовым платком нос и рот, он вошел внутрь — ему нужно было убедиться, что три человека, которые там находились, погибли. Пулевые отверстия, зиявшие в их головах, подтвердили его предположение. На всякий случай он проверил у них пульс — по какой-то причине это казалось ему важным.

Покинув сцену кровавого побоища, он вышел из дома и увидел Татьяну — спотыкаясь, она брела к дому.

— Петр! — всхлипывала девушка. — Я должна найти Петра!

Схватив ее в охапку, Лукас направился к лошади, ухитрившись сообщить на ходу:

— Он мертв. Их всех убили.

— Убили? — в недоумении повторила Татьяна. — Но почему?

Лукас не знал, что ответить на этот вопрос. Вдруг она воскликнула в ярости:

— Это из-за тебя! Ты привез их сюда!

— Успокойся. — Лукас вздохнул. Что толку объяснять ей причины, если он сам их не знает?

Устроившись вдвоем в седле, они поехали прочь от догорающих развалин деревни. Наверное, у Казимира Молицына были достаточно веские основания, чтобы втравить его в эту историю, сердито подумал Лукас, чувствуя, как дрожит его спутница. Он крепче прижал девушку к себе. Не зная, что сказать и как ее успокоить, он произнес то, что обычно говорят в таких случаях:

— Все будет в порядке, в полном порядке, поверь мне.

Глава 1

Все было не только не в порядке, а из рук вон плохо. Глядя из окна своего кабинета на двор внизу, где Татьяна, одетая в изношенные бриджи, выброшенные одним из конюхов, боролась с двумя его английскими догами, явно одерживая над ними верх, Лукас тяжело вздохнул. Он знал, что миссис Смитерс шокирована этими бриджами; бриджи также привели в смятение всю прислугу. Но миссис Смитерс испытала еще большее потрясение, когда Лукас попытался пристроить девушку под ее крыло.

— Посмотрите, нельзя ли из нее что-нибудь сделать, какую-нибудь служанку, например? — неуверенно предложил он.

Ему потребовалось целых два месяца, чтобы вывезти девчонку из России, а потом пересечь вместе с ней истерзанную войной Европу. Неудивительно, что экономка, взглянув на растрепанное создание в заляпанной грязью одежде, появившееся на пороге гостиной, сердито сказала:

— Боже, ну и вид! Принесите воды для ванны. Ну и замарашка!

Татьяна молчала. Миссис Смитерс подошла к ней, чтобы дать пощечину за дерзость, но Лукас вовремя остановил ее.

— Она не говорит по-английски.

— Не говорит? — Экономка была озадачена. — Как в таком случае я смогу…

— Как всегда, миссис Смитерс, я полностью полагаюсь на вашу изобретательность.

— На мою… послушайте, милорд, куда же вы?

Но Лукас, с признательностью кивнув ей, уже поднимался по лестнице.

Как он узнал позже, грозной миссис Смитерс так и не удалось заставить девушку вымыться.

Через три дня после того, как на нее была возложена столь трудная задача, экономка появилась на пороге кабинета Лукаса с отчетом.

— Нет никакой возможности сделать из нее служанку, — мрачно изрекла она. — И если вы не освободите меня от этой обязанности… я, к сожалению, буду вынуждена оставить свою должность.

Миссис Смитерс и ее муж служили верой и правдой графам Сомерли в течение тридцати лет, и Лукасу пришлось сдаться. Тогда он попробовал подъехать к кухарке, но та, уже предупрежденная миссис Смитерс, отказалась наотрез. Кухарку в доме тоже очень ценили, так что оставались Тимкинс, садовник, и Костнер, старший конюх. Представленное миссис Смитерс краткое, но полное горечи описание хаоса, устроенного Татьяной в бельевом шкафу, где всегда царил образцовый порядок, категорически исключало вариант обучения у садовника. Лукас не мог допустить, чтобы эта девочка дала себе волю и разгулялась среди его роз. Так она попала в руки Костнера, у которого с ней сложились вполне дружеские отношения, поскольку оба любили лошадей и собак.

Так на Татьяне появились бриджи, и Лукас почувствовал, что не оправдал доверия Казимира Молицына. Правда, ему удалось благополучно увезти девушку из горящей деревни, но для какой цели? Чтобы она могла возиться с собаками у него под окнами? «Наверняка эта особа предназначена для чего-то большего», — думал он, наблюдая, как лучи летнего солнца золотят ее растрепанные льняные волосы и облизанные языками догов скулы.

Нахмурившись, Лукас потянулся за бутылкой бренди, стоявшей на письменном столе.

В общем и целом, думал он, наливая бренди в стакан, ей не хуже на его конюшне, чем в амбаре у приемного отца, но он лукавил. В Мишакове у нее был Петр и горсточка мелких жемчужин, а также перспектива устроить жизнь, родить детей, создать семейный очаг. Может, Костнер на ней женится? В этот момент старший конюх вышел из конюшни и что-то заорал девушке, стоявшей на коленях прямо в грязи. Она оглянулась на звук его голоса и показала ему язык. Конюх погрозил ей кулаком и снова ушел в конюшню.

Беда в том, думал Лукас, лениво потягивая бренди, что она ни то ни се: слишком горда, чтобы должным образом прислуживать, и слишком неотесанна, чтобы иметь возможность рассчитывать на другую перспективу. Он сделал глоток, не удивляясь тому, как разболелась голова. За четыре месяца после своего возвращения в Сомерли-Хаус он существенно увеличил потребление бренди.

Несмотря на то что мысли у него немного путались, Лукасу было ясно одно: кто-то в России считал Татьяну достаточно важной фигурой и ради нее готов был стереть с лица земли целую деревню.

В сотый раз после возвращения домой он достал шкатулку, в которой хранились письма Казимира. Он так часто перечитывал эти письма, что знал их наизусть, но не находил никакого ключа к разгадке.

Огорченно вздохнув, Лукас снова выглянул во двор, но Татьяны там уже не было. От воспоминаний о побоище в Мишакове голова стала болеть еще сильнее, и он поспешил выйти на свежий воздух.

Костнер не знал, куда она ушла, и, судя по всему, его это не очень интересовало. Лукас навел справки у кухарки — отсутствием аппетита девушка не страдала, но в кухню не заходила.

Тимкинса он нашел в сарае, где тот смешивал калийное удобрение с костной мукой для последней в этом сезоне подкормки роз.

— Нет, — ответил садовник на его вопрос. — А вот на куст розы «галлики» напал какой-то вредитель. Хотя, уверен, вам до этого нет дела…

— Заткнись! — оборвал его Лукас, которому было неприятно упоминание о том, что за последнее время он совсем забросил розы. — Ладно уж, пойду взгляну на них.

Розы «галлика» не относились к числу его любимых — цветы были слишком броские, слишком яркие, от почти лиловых до огненно-красных. Правда, они имели приятный аромат и отличались выносливостью, а поэтому с успехом использовались в качестве подвоя. От сочетания этих качеств с качествами бенгальской розы он и получил свой шедевр — утонченную красавицу «Леди Иннисфорд». За нее можно было потребовать целое состояние, но Лукас не хотел ни с кем делиться: тезка Джиллиан была предназначена для него одного.

Он прошел под аркой, увитой побегами желтой китайской розы, которую ему прислал один его коллега из министерства иностранных дел. Даже на исходе лета его частный Эдем был великолепен. Менее важными растениями, которые обрамляли дорожки, выложенные голландским кирпичом, такими как алиссум, лобелия и другие, названий которых он даже не знал, занимался Тимкинс, но розы были в его, Лукаса, ведении. Он привязался к ним в те первые мрачные дни пять лет назад, когда после заключения союза между Бонапартом и царем дипломатические таланты Лукаса остались невостребованными.

Розы стали тогда его безмолвными и терпеливыми компаньонами. Они сильно страдали, когда хозяева надолго отлучались из поместья. В памяти сохранились картины великолепного розария: тогда за розами ухаживала его бабушка. Милые картины прошлого, пронизанные солнечным светом и напоенные ароматами, вызывали щемящую тоску по более простым и бесхитростным временам. Что-то величественное было и ушло — совсем как в его жизни. Разница лишь в том, что сад можно снова привести в порядок.

Как сообщил ему Смитерс, у них в течение почти восьми лет не было даже садовника. У адмирала не хватало терпения заниматься такой чепухой, как розы, и он считал увлечение сына дурацкой причудой, но Лукас не обращал на это внимания. Он прочел все, что мог, о разведении роз, в книгах — самых лучших из тех, которые сумел раздобыть. По совету матери он нанял Тимкинса, который потерял глаз и обоняние в результате ранения в голову, полученного в битве при Трафальгаре, где сражался под командованием адмирала. Старый морской волк был безмерно благодарен за такую заботу.

Вспомнив об этом, Лукас еще больше расстроился из-за того, что грубо разговаривал с садовником; он поспешил к кусту «галлики» и потрогал кончики листьев. Тимкинс прав, с розой что-то неблагополучно. Лукас тщательно осмотрел куст, и его терпение было наконец вознаграждено, когда он обнаружил пару маленьких полосатых гусениц, скрывающихся среди листьев. Он раздавил их носком нового высокого сапога. Старую пару пришлось выбросить — Россия их доконала.

Теперь, выполнив свой долг, он мог заняться Татьяной. Конечно, здесь, в этом мирном уголке, его опасения по поводу того, что она попадет в руки специально подосланных русских, казалось полным абсурдом. Может быть, отправить ее в монастырь? Но она, кажется, была ничуть не религиозна. Слуги в доме были возмущены тем, что она не бывает в церкви Святого Эйдана. Возможно, после всего, что ей пришлось пережить, она утратила веру в Бога? В ее зеленых глазах появилось какое-то мрачное отчаяние, которого не было заметно в Мишакове.

Услышав шаги, Лукас оглянулся, чтобы поделиться с садовником доброй вестью об уничтожении гусениц, но вместо Тимкинса он увидел Татьяну: бриджи едва держались на ее узких бедрах, ворот рубахи — явно с чужого плеча — был расстегнут. Она замерла, стоя под аркой в обрамлении роз; ее распущенные светлые волосы взлетели на ветру. Почувствовав угрызения совести, Лукас судорожно проглотил комок, образовавшийся в горле. В Мишакове к этому времени она уже стала бы женой Петра.

Он заговорил с ней по-русски:

— Все в порядке, я уже ухожу.

Теперь он знал, что если бы остался, она бы убежала. Татьяна отступила в сторону, пропуская его, и, как всегда, ничего не сказала. Насколько ему было известно, с тех пор как они уехали из се деревни, она вообще не сказала ни слова ни ему, ни кому-либо другому.

Она любила три вещи: его собак, его лошадей и его розы. Он никогда не забудет, как впервые обнаружил ее в саду. Это было в начале июня. Татьяна носилась от куста к кусту, зарываясь лицом в душистое великолепие летнего цветения — видимо, не ожидала, что на свете может существовать такая красота.

Вспомнив об этом, Лукас совсем растаял. Он оглянулся и увидел сквозь арку, что она стоит не двигаясь и ждет, когда он уйдет. Своими радостями, как и своей болью, она предпочитала ни с кем не делиться. А ведь ей было всего… шестнадцать? Семнадцать? Еще совсем ребенок. Ее замкнутость потрясла его. Более того, она напомнила его прошлое. И теперь, увидев ее, гордую и молчаливую, застывшую в ожидании, он, кажется, нашел решение.

Единственно правильное, разумное решение заключалось в том, чтобы обратиться за советом к матери.

Правда, привлечение к этому вдовствующей графини Сомерли сулило еще большее осложнение ситуации. После смерти отца они в течение двух лет соблюдали условия с трудом достигнутого мирного соглашения: она не вмешивается в его жизнь, а он не упрекает ее за транжирство.

По правде говоря, он восхищался Далсибеллой. Она каким-то непостижимым образом с невероятным апломбом умудрялась справляться со всеми превратностями отцовской карьеры в министерстве иностранных дел — с долгими и частыми командировками за границу, с ночными визитами всяких подозрительных субъектов и с общей атмосферой таинственности. Должно быть, это создавало напряженность в отношениях между ними; тем не менее, несмотря на все это, мать сохранила абсолютно безупречную репутацию в самых высших кругах общества, ни разу не прибегнув к такому банальному средству утешения, как любовная связь. Когда адмирал умер, она горевала глубоко и искренне. К тому же она была женщиной, а Лукас смутно сознавал, что для решения связанной с Татьяной проблемы настоятельно требуется женская рука. Вполне возможно, что леди Стратмир удастся сделать для девушки то, что не удается ему — просто потому, что он мужчина.

Лукас чувствовал, что все перечисленные доводы справедливы. Почему же в таком случае он медлит?

А потому, черт возьми, что взрослому мужчине весьма унизительно обращаться за помощью к своей мамочке. К тому же мирное соглашение, достигнутое ими после смерти адмирала, было весьма хрупким, если не сказать больше: его мать отказывалась верить тому, что он доволен своей жизнью, прозябая в Дорсете и ухаживая за розами. Ей все еще казалось, что Лукас прячется — и она знала, от чего и от кого.

Но даже если принять во внимание все эти соображения, он должен обратиться к ней, потому что у него нет иного выбора.

— Милорд, — окликнул его Тимкинс, который стоял на дорожке с двумя ведрами смеси калийного удобрения и костной муки в руках. Лукас неохотно отвлекся от своих мыслей. — Значит, вы нашли, в чем там проблема?

— Гусеницы. Я их раздавил.

Обезображенное шрамами лицо Тимкинса расплылось в ухмылке.

— Жаль, что нельзя так же просто решить все проблемы, которые подбрасывает нам жизнь.

— Вы даже не представляете, насколько правы, Тимкинс.

Глава 2

Тридцать дней спустя вдовствующая графиня прибыла в Сомерли-Хаус в сопровождении багажного обоза из трех экипажей, четырех повозок, дюжины слуг, шести спаниелей и семи вьючных лошадей, нагруженных багажом чуть не до небес.

— Дорогой, — сказала она выходя из кареты и целуя Лукаса в щеку, — я примчалась, не теряя ни минуты, как только получила твою записку.

— Оно и видно. — Лукас окинул взглядом вереницу повозок и экипажей, растянувшуюся почти до самых ворот. — Бросила несколько самых необходимых вещей в чемоданчик и поспешила в дорогу, не так ли?

— Именно так, — согласилась графиня, и только блеск в ее глазах, холодно-голубых, как сияние луны на фоне темного неба, подсказывал, что его юмор понят и принят.

Далси привычным жестом пригладила черные локоны, выбившиеся из-под элегантной дорожной шляпки.

— Боюсь, я ужасно выгляжу…

— Ты выглядишь, как всегда, превосходно.

Графиня улыбнулась и многозначительно взглянула на сына.

— Открою тебе секрет: мне удалось узнать рецепт чудодейственного притирания для кожи лица у горничной Марианны Катберт. В его состав входят миндальное молочко, масло гаултерии и растертый в порошок жемчуг.

Лукас, пропуская ее вперед, удивленно приподнял бровь.

— Надеюсь, ты не растираешь в порошок фамильные драгоценности?

— Нет, конечно, нет! Я использую для этого мелкий шотландский жемчуг. Как поживаешь, Смитерс? — тепло приветствовала Далси дворецкого. — Слышала, у тебя родился еще один внук? У Доркас, не так ли? Это мальчик?

— Да, миледи. Его назвали…

— Джонатан, я знаю. Хорошее имя. Передай Доркас мои поздравления, когда увидишь ее. И принеси херес и бисквиты в мои апартаменты. Мы завтракали в «Зеленом человечке» в Кранборне. Это было нечто неописуемое!

— Слушаюсь, миледи. Я вам сочувствую. — Дворецкий, с чувством собственного достоинства расправив плечи, удалился.

Лукас всегда удивлялся способности Далси знать все эти мелочи, тем более помнить о них. Он, например, едва ли смог бы назвать многочисленных детей Смитерсов, не говоря уже об их внуках. Но в этом отчасти и заключалось обаяние Далси — она была неравнодушна к людям, независимо от их общественного положения.

Оказавшись в своей гостиной, графиня сняла шляпку и пропустила сквозь пальцы волосы — они были густыми, черными и волнистыми; правда, в них уже можно было заметить первую седину. Лукас попробовал прикинуть, сколько ей лет. Когда он родился, ей едва исполнилось двадцать два. Значит, сейчас ей, должно быть, перевалило за пятьдесят, но она выглядела значительно моложе своего возраста. Он так и не придумал, как бы ей об этом сказать, не рискуя оказаться бестактным.

Хозяйским глазом окинув гостиную, Далси заметила, что ее шкатулка для драгоценностей из грушевого дерева с позолотой заново отполирована, зеркала и щетки для волос разложены в нужном порядке, а гардины из желтого органди на окнах раздвинуты.

— Вижу, ты хорошо сохранил дом, — заметила она.

— Особенно твои комнаты, мама.

Графиня снова улыбнулась ему и принялась стягивать перчатки. Предварительно она провела пальчиком по крышке письменного стола, но не обнаружила и малейших признаков пыли.

Заметив этот маневр, Лукас едва удержался, чтобы не состроить ей рожу.

— Ну, — Далси грациозно опустилась в удобное кресло, — что у тебя за неотложная проблема, требующая моего совета?

— Я не говорил, что она неотложная, — неуверенно возразил Лукас.

— Ну, полно тебе, обойдемся без притворства. Ты с самого рождения не спрашивал у меня советов и не следовал им — скорее, наоборот. Даже если я напрягу все свое воображение, то не смогу себе представить, какое стихийное бедствие могло довести тебя до того, что ты обратился за советом к своей мамочке!

— Право же, зачем ты так… — Лукас замолчал, потому что в этот момент в комнату вошел Смитерс с подносом в руках.

Графиня налила себе рюмку хереса и протянула графин сыну, но тот сделал отрицательный жест рукой.

Поцокав языком, она сказала:

— Да, как видно, дело плохо.

— Это тот же самый кордовский херес, который всегда покупал отец, — недовольно пожал плечами Лукас, но Далси лишь рассмеялась в ответ.

— Я не вино имею в виду, милый, а говорю о твоей проблеме. Если ты можешь обсуждать ее только на трезвую голову, то дело действительно плохо.

Лукас тут же демонстративно отправил Смитерса за бренди. Пьяному или трезвому, говорить об этом все равно будет безумно трудно.

В тот момент, когда вернувшийся Смитерс поставил графин и суженный кверху бокал возле его локтя, со двора послышался хриплый собачий лай, и леди Стратмир в недоумении подняла изящную головку.

— Боже мой, Смитерс, у нас непрошеные гости?

— Никак нет, миледи. — Выражение лица Смитерса оставалось непроницаемым. — Это, должно быть, девушка играет с собаками.

Лукас заметил, как мать прищурила глаза, но это длилось всего мгновение.

— Девушка? — вежливо переспросила она.

— Иностранка, миледи.

— Пока это все, Смитерс. — Кивнув дворецкому, Далси подождала, пока он уйдет, а затем, оживившись, словно кошка, которая подстерегла мышь, произнесла: — Девушка-иностранка?

Поднявшись с кресла, она подошла к окну.

— Боже милосердный!

Лукас неохотно присоединился к ней и увидел, что Татьяна с развевающимися, как у Иезавели, распущенными волосами возится в пыли с английскими догами.

— Кто это?

Он резко задернул шторы.

— Если бы я знал ответ, мама, то не позвал бы тебя сюда.

Графиня вновь опустилась в кресло; ее глаза загорелись любопытством.

— Дорогой, умоляю, немедленно расскажи мне все.

Час спустя с помощью немалого количества бренди Лукас рассказал не то чтобы все, но столько, сколько мог без ущерба для интересов национальной безопасности, причем к этой предосторожности мать отнеслась с полным пониманием. Он не мог, например, назвать ей имя Казимира Молицына, не мог даже назвать страну, из которой привез девушку… Тем не менее графиня понимающе хмыкнула, тут же заметив:

— Должно быть, это Россия. И ты говоришь, что она не желает с тобой разговаривать?

— Ни со мной, ни с кем-либо другим.

— Неудивительно, что Смитерс выглядит так, словно проглотил какую-то гадость. Видишь ли, просто несправедливо заставлять его и всех остальных мириться с подобным отклонением от общепринятых норм.

— Поверь мне, для меня эта ситуация тоже не сахар. Мне пришлось тайком вывозить девчонку из России, занятой французами…

— Ах, дорогой, я вовсе не хочу преуменьшать неудобства, выпавшие на твою долю. У тебя и без того здесь масса дел, требующих внимания и времени.

— Именно так оно и есть, — насторожившись, заметил Лукас.

— Ну что ж, я всегда говорила, что если тебе нравится тратить свою жизнь, ковыряясь в розовых кустиках…

— Лучше взгляни на бухгалтерские книги. В прошлом сезоне я получил такую прибыль от продажи леса и роз, что ты сможешь целое столетие ублажать себя растертым в порошок жемчугом.

— Кто-то ведь должен поддерживать престиж семьи, — колко заметила Далси.

— Если ты подразумеваешь под этим, что я буду ходить на задних лапках перед этим жирным боровом, которого называют принцем-регентом…

Далси поспешно зажала руками уши, Лукас сделал глубокий вдох, сосчитал до десяти, потом до тридцати, потом до пятидесяти и наконец громко, отчетливо произнес:

— Извини, мама, что я не оправдал твоих надежд. Извини, что я не дал тебе внуков. Ну, довольна?

Далси опустила руки.

— Я хочу, чтобы ты женился не ради меня, дорогой. Если бы ты только понял, какое счастье идти по жизни рука об руку с человеком уважаемым, с человеком достойным… — По выражению его лица графиня увидела, что ему надоели разговоры на эту тему, и глубоко вздохнула. — Ладно, поступай как знаешь. Ты обратился ко мне за помощью, и я с радостью помогу. Скажи мне только, что от меня требуется?

Лукас медленно выдохнул. Могло быть хуже, подумал он и, встав, подошел к камину.

— Не знаю, что с ней делать, мама. Я несу за нее ответственность, но, судя по всему, она этого не желает.

— Наверное, у нее где-нибудь есть какая-то родня. Ты не навел справки?

— Пытался. Но меня насторожило то, что случилось… в ее деревне. Они разыскивали ее. И мне не хочется, чтобы кто-то узнал, что она находится здесь.

— Ты написал послу в… в страну ее происхождения?

— А что я могу ему написать? Что у меня в Дорсете находится крестьянская девушка? И спросить, не разыскивает ли ее кто-нибудь?

— Ты сказал, что убийца назвал тебя по имени. Тебе не кажется, что ты подвергаешь себя опасности, скрывая ее здесь?

— Не знаю. Не думаю. Как-никак с тех пор прошло семь месяцев.

— Гм-м, пожалуй. И твой друг — тот, который дал тебе эту записку, — он тоже погиб?

— Я наводил справки. Умер от дизентерии. Ничего подозрительного в связи с обстоятельствами его смерти не было.

Леди Стратмир вздохнула. Видит Бог, она надеялась найти здесь что-то другое. Обеспеченную дорсетширскую пастушку, например, — это по крайней мере означало бы, что Лукас постепенно выходит из глубокой хандры, в которую погрузился после скандальной истории с Джиллиан Иннис-форд.

Она бросила взгляд на сына, стоявшего опираясь рукой на каминную полку. У него было отцовское самообладание и такое же чувство собственного достоинства, несмотря на то что эта рыжая бестия приложила немало усилий, чтобы опозорить его. Насколько помнила Далси, он впервые в жизни обратился к ней за помощью.

— Почему ты поехал туда и привез ее? — тихо спросила она.

— Я поехал туда не для того, чтобы привезти ее: у меня есть обязательство перед… перед старым другом. Все остальное случилось само собой. — По выражению лица было видно, что этот разговор дается Лукасу нелегко. — Мой друг не из тех, кто стал бы обременять кого-нибудь пустяками — должно быть, у него были веские причины для того, чтобы послать меня туда, и я не мог оставить девушку в руках негодяев, которые только что уничтожили население всей ее деревни.

Есть немало людей, которые смогли бы это сделать, подумала Далси. Некоторые вообще не поехали бы туда, считая, что обязательство перед человеком, которого нет в живых, совсем не является обязательством. Некоторые — только не Лукас. Он как две капли похож на адмирала. И все же это весьма запутанная история: ей придется потратить немало времени, чтобы разобраться в ней. А в Лондоне вот-вот начнется новый сезон…

Графиня с тоской подумала о праздничном веселье в столице, о светских развлечениях, непринужденном общении с друзьями, об азартных играх, званых вечерах и сплетнях, но это продолжалось всего лишь какое-то мгновение — чувство долга было присуще не только мужской части их семейства.

За задернутыми шторами продолжали, захлебываясь, лаять доги. Далси поставила на столик рюмку и отложила в сторону надкушенный бисквит.

— Полагаю, — произнесла она с невозмутимым спокойствием, которого отнюдь не чувствовала, — мне пора поближе познакомиться с этой девушкой.

Глава 3

Два часа спустя Лукас стоял в коридоре возле комнаты матери, стараясь побороть непреодолимое желание прижаться ухом к двери. К великому сожалению, Сомерли-Хаус был построен на совесть: с тех пор как он привел упирающуюся девчонку сюда и закрыл за ней дверь, ни единого звука не проникло изнутри сквозь хорошо подогнанные планки дубовых дверей.

Наконец он начал всерьез беспокоиться: кто знает, что способна выкинуть Татьяна, которая считала его виновником гибели своей семьи? Вдруг ей взбредет в голову заставить Далси расплатиться за их гибель своей жизнью? Лукас уже начал представлять себе мать лежащей без движения на залитом кровью кресле, но неожиданно услышал у себя за спиной вежливый голос: «Прошу прощения, милорд». Вздрогнув, он круто повернулся и увидел Смитерса с чайным подносом в руках. Дворецкий постучал и вошел в комнату, а Лукас тем временем пытался, вытянув шею, заглянуть внутрь, да так, чтобы никто не застукал его за этим занятием. По крайней мере в одном он убедился: Далси еще была жива, иначе как бы она смогла позвонить лакею, чтобы им принесли чай?

Лукас снова взглянул на циферблат карманных часов. Чем, черт возьми, они там занимаются? Он хорошо знал, что мать не понимала ни слова по-русски, и с трудом представлял себе Татьяну, в течение нескольких часов разыгрывающую бесполезную пантомиму.

Как только Смитерс показался в дверях, Лукас нетерпеливо поинтересовался:

— Что, черт возьми, там происходит?

— Графиня угощает девушку чаем, — невозмутимо сообщил дворецкий и, чопорно выпрямившись, удалился по коридору.

Прошло еще три четверти часа. К этому времени Лукас, совершенно сбитый с толку, продолжал стоять на своем посту, в изнеможении прислонившись спиной к дверному косяку, как вдруг дверь распахнулась, и он, едва удержавшись на ногах, влетел в комнату матери. После этого Татьяна, вздернув подбородок и расправив плечи, прошла мимо него с таким гордым и независимым видом, что Лукас с удивлением подумал, как ему могло прийти в голову, будто из нее можно сделать служанку. Он некоторое время озадаченно смотрел ей вслед, потом, наконец придя в себя, торопливо сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь.

Графиня не торопясь складывала салфетку, и по ее голубым глазам решительно ничего нельзя было прочесть.

— Хочешь чаю, дорогой? — спросила она. — Надеюсь, он еще не остыл. Или приказать заварить новый?

— К чертям чай! — прорычал Лукас. — Что, скажи на милость, здесь происходило?

— Не надо говорить со мной таким тоном, Лукас Кимбалл Стратмир! — Далси с демонстративной неторопливостью налила себе еще чашку чаю и лишь потом ответила на его вопрос: — Мы с ней приятно поболтали.

— Поболтали? Как, черт возьми, вы могли болтать? Девчонка не говорит по-английски!

— Ошибаешься, говорит, и вполне прилично. К сожалению, она то и дело сбивается на лексику, принятую на конюшне. Надеюсь, что эту привычку девочка приобрела от общения с Костнером, а не с тобой.

Лукас от удивления даже рот раскрыл.

— Говорит по-английски? Но… каким образом?

— Она сказала, что у нее «ушки на макушке». Насколько я понимаю, это означает, что она воспринимала язык на слух. Это очень смышленая девушка. Не вздумай недооценивать этого.

Наблюдать и слушать в течение семи месяцев?

Пожалуй, для особы с силой воли, которая позволила ей так долго не разговаривать, это было более чем возможно.

— Но как тебе удалось заставить ее заговорить?

Губы Далси дрогнули в улыбке.

— Я всего лишь спросила, что она предпочитает: выйти замуж за Костнера или за великого князя? Девушка сказала, что, конечно, за великого князя, потому что он больше похож на Петра.

Лукас с облегчением рассмеялся:

— Великий князь, похожий на Петра? Она просто ничего не понимает.

— Ничего, скоро поймет, — с уверенностью сказала графиня. — У этой малышки сильный интеллект. Ты, наверное, не заметил, что, если ее отчистить и отшлифовать как следует, она на редкость красива — правда, довольно своеобразной красотой. Я думаю, когда ты ее представишь, она произведет фурор.

— Представлю ее? — рассеянно переспросил Лукас.

— В обществе, — уточнила Далси.

У Лукаса от неожиданности дрогнула рука, бренди выплеснулось из бокала на пушистый ковер.

— Что ты сказала?

Далси встретилась взглядом с такими же, как у нее, выразительными глазами сына и продолжила самым невозмутимым тоном:

— Мы с ней договорились, что это будет компенсацией за ту трагедию, которая произошла по твоей вине.

— По моей вине? Черт возьми, что ты имеешь в виду? Да я спас ей жизнь!

Далси погрозила ему пальцем.

— Она считает, что ее жизнь была вне всякой опасности, пока ты не появился в Мишакове.

— Предполагается, что тебе не следует знать, откуда она… — начал было Лукас, однако то, что предлагала Далси, заставило его на сей раз забыть об интересах государственной безопасности. — Ты не имеешь ни малейшего права предлагать подобные сделки!

— Раз уж ты испортил ей жизнь, — невозмутимо продолжала Далси, — то, видит Бог, было бы справедливо заново ее устроить, тем более что у нее есть для этого все данные.

— Невероятно! — воскликнул Лукас. — Девчонка неотесанная и крайне своенравная, спроси у миссис Смитерс. А что она натворила в ее шкафах! Ты хочешь представить ее светскому обществу, но из нее даже обычная служанка не получится. — Он вздрогнул, представив себе последствия.

— Не вижу ничего общего между служанкой и супругой великого князя, — заметила Далси и, отхлебнув чаю, добавила: — Кстати, представлять ее будешь ты, а не я.

Только тут Лукас понял, что она затевает, и инстинктивно попятился.

— Ну нет, мама, и не надейся. Думаешь, что, воспользовавшись этим предлогом, ты заставишь меня вновь вернуться в свет? Забудь об этом. У тебя, черт возьми, нет ни малейшего шанса.

Далси спокойно поставила чашку на стол.

— Татьяна плакала, когда говорила о Петре. Это было так трогательно! Она называла его своей единственной любовью. — Графиня промокнула глаза кончиком салфетки. — А сколько слез она пролила из-за кошки!

— Что еще за кошка?

— Та самая, которую ты не позволил ей взять с собой.

Лукас начал терять терпение.

— Весь этот вздор граничит с безумием! Боюсь, мама, шампанское и растертый жемчуг отразились на твоих умственных способностях!

Далси и бровью не повела.

— Нам, конечно, придется поторопиться — она скоро достигнет брачного возраста. К счастью, я в данный момент свободна и приму бедняжку под свое крылышко. Чтобы должным образом приодеть ее и обучить всему понемногу, нам потребуется, скажем, два года.

Лукас даже застонал, однако в плане, изложенном вдовствующей графиней, он уловил и проблеск надежды. Далсибелла, леди Стратмир, не сможет заниматься чем-то одним целых два года — ей это надоест.

— Тебе придется придумать для нее правдоподобную биографию. Возможно, нам не удастся до конца избавиться от ее акцента, так что пусть она будет, скажем, какой-нибудь кузиной с континента.

Хотя в семействе Стратмиров около полувека не было ни одного брака с иностранцами, Лукасу вес же удалось взять себя в руки. Это всего лишь очередное увлечение его матушки, нечто вроде новой карточной игры или нового покроя рукава. Пусть она делает с Татьяной что угодно, но заставить его поехать в Лондон ей не удастся.

— Позволь полюбопытствовать, мама, где ты намерена сотворить это чудо?

— Успокойся, не здесь: мне и в голову не пришло бы злоупотреблять твоим гостеприимством так долго, особенно когда ты так занят со своими розовыми кустами. Я думаю, нам подойдет коттедж в Котсуолде.

Лукас, не сдержавшись, расхохотался.

— Котсуолд? Да ты за неделю сойдешь там с ума от скуки!

— Такой роскоши я не могу себе позволить, — холодно заявила графиня. — У меня хорошо развито чувство долга.

Лукас поднял бокал.

— Ну что ж, мама, желаю тебе успехов.

— Надеюсь, мой милый, ты тоже выполнишь свою часть работы. Не забудь, кто втянул нас в эту историю. Я не хотела бы, чтобы ты стал первым из графов Сомерли, который уклонился от ответственности.

Лукас отвесил матери изящный поклон, напомнив ей в этот момент веселого молодого лондонского франта, каким он некогда был.

— Разумеется, я выполню свои обязательства перед этой леди — как только ты укротишь ее…

Леди Стратмир удовлетворенно кивнула:

— Спасибо, сынок, я знала, что ты все поймешь правильно.

Глава 4

Лукас с недоумением разглядывал светло-лиловый конверт, лежавший поверх разложенной веером корреспонденции. Еще один счет от мадам Деку? Он вскрыл конверт садовым ножом и едва не выругался вслух. Хотя английское правописание портных оставляло желать лучшего, итоговая цифра в конце страницы была выписана отчетливо и составляла триста шестьдесят фунтов. Он достал из ящика свою бухгалтерскую книгу, отыскал нужную страницу и добавил эту сумму к астрономической цифре, уже записанной там.

Черные брови Лукаса сошлись на переносице. Прошло почти полтора года с тех пор, как Далси с Татьяной уехали в Котсуолд. За все это время мать не написала ему ни слова, но за последние два месяца на него обрушился целый водопад счетов.

Продолжительное молчание Далси должно было убедить его в том, что из ее затеи ничего не вышло, но теперь он уже не был так в этом уверен. Вдовствующая графиня, конечно, особа расточительная, однако она не любила бросать деньги на ветер. Лукас вопросительно взглянул на Беллерофона, пятнистого дога, растянувшегося на коврике перед камином.

— Тебе не кажется…

Дог широко зевнул.

— Нет. Думаю ты прав, это невозможно. Оргией покупок мама просто утешает себя, потерпев поражение.

Дог навострил уши, и Лукас тут же услышал цоканье копыт на подъездной дорожке.

Это еще что за новости? Он с самого начала приложил немалые усилия, чтобы отвадить визитеров. На мгновение у него мелькнула мысль: а не сбежать ли, пока не поздно, по черной лестнице? Но он был так удивлен, что не мог двинуться с места.

Мгновение спустя в комнату вошел Смитерс с визитной карточкой на подносе.

— Мистер Донтли, милорд, — объявил он.

Лукас растерянно поморгал глазами, и дворецкий пояснил:

— Мистер Трентон Донтли, племянник и наследник старого лорда Донтли, у которого поместье на противоположном берегу Бентфордского ручья.

— Боже мой, как некстати. Старик, наверное, умер?

Смитерс откашлялся.

— Не думаю, милорд. Если только мода на траурную одежду не изменилась существенным образом.

Лукас усмехнулся:

— Ты меня восхищаешь, Смитерс. Ну что ж, проводи его сюда. Неплохо время от времени освежать свои познания в области последней моды.

Человек, появившийся в кабинете, с лихвой оправдал ожидания Лукаса: на нем оказались такие узкие бриджи, как будто они были нарисованы краской на теле; переливчато-синий сюртук, такой узкий, что надеть его, наверное, удалось лишь с помощью трех человек; галстук, завязанный замысловатым узлом, который исчезал в вырезе сине-зеленого шелкового жилета. Светлые волосы гостя были подстрижены какими-то чудовищными террасами, напомнившими Лукасу вавилонские висячие сады.

Когда молодой человек ослепительно улыбнулся, Лукас приподнял бровь.

— Мистер Донтли! Мы с вами встречались?

— Нет, милорд. Извините мою дерзость, но я, проезжая мимо, решил зайти лично. Благодарю за честь и принимаю ваше приглашение на семнадцатое.

— Семнадцатое? — Лукас не понимал, в чем дело. — А что такое «семнадцатое»?

Донтли заливисто рассмеялся.

— Я был уверен, что вы окажетесь весельчаком! Трейборн говорил — вы, конечно, знакомы с Джоном Трейборном, — что вы сердитый старый варвар, но я этому не поверил, имея удовольствие не раз наслаждаться компанией вашей матушки в Лондоне — в театре и в других местах. Последние сезоны много потеряли без леди Стратмир. Все мы с облегчением узнали, что сна снова хорошо себя чувствует.

Лукас слегка склонил голову: он все же выудил из этого потока пустой болтовни кое-какую полезную информацию. Итак, его мать использовала болезнь в качестве предлога, объясняющего ее продолжительное отсутствие в свете.

Молодой Донтли тем временем продолжал:

— Мой дядюшка просит принять его извинения: боюсь, он не сможет приехать из-за страшного приступа подагры, но если бы смог, ни за что бы не упустил такой возможности.

— Какой возможности?

— Семнадцатого, конечно.

Лукас искоса взглянул на Смитерса, который растерянно поднял брови в знак того, что так же мало осведомлен, как и его хозяин.

— Извините меня, Донтли, у нас, старых варваров, ужасная память. Что именно будет семнадцатого?

Гость с большим трудом извлек из кармана узкого сюртука квадратик веленевой бумаги и протянул его Лукасу.

Стараясь скрыть свои чувства, тот едва взглянул на него и вернул приглашение.

— Ах да, семнадцатое. Как я мог забыть? — Лукас выпил бокал до дна и наполнил снова, почти не слушая гостя, пытаясь разгадать, что на уме у матери.

Его молчание наконец возымело свое действие на Донтли, который, поднявшись, сказал:

— Извините, милорд, кажется, я отнял у вас слишком много драгоценного времени.

— Спасибо, что заехали, Донтли.

— Не стоит благодарности. Только еще одно слово, сэр…

Лукас приподнял бровь.

— В субботу в игорном доме миссис Роуз я встретил близкого друга вашей матушки, он рассказал о вашей кузине с континента. Мне хотелось бы знать, каковы ее обстоятельства… ну, проще говоря, есть ли у нее приданое?

— О да, — помедлив мгновение, сказал Лукас. — Причем весьма солидное.

Морщинки на лбу Донтли моментально разгладились.

— Отлично! Красота и состояние — такое редкостное сочетание! Надеюсь, вы простите мою дерзость — между нами, светскими людьми…

— Совершенно с вами согласен.

Выполнив свою миссию, Донтли наконец ушел. Проводив его, Смитерс вернулся в кабинет и застал хозяина в том же положении, в каком его оставил.

— Милорд, — окликнул он.

Лукас обернулся.

— Черт возьми, Смитерс! Скажи честно, неужели ты думаешь…

Дворецкий покачал головой:

— Боюсь, милорд, ее светлость решительно намерена добиться успеха.

Ровно неделю спустя вдовствующая графиня прибыла в Дорсет в сопровождении обоза вдвое длиннее того, с которым она сюда приехала в первый, раз. Стоя у окна, Лукас наблюдал за бесконечным потоком клади, затаскиваемой в дом. Татьяну он увидел лишь мельком, когда она выходила из кареты, — девушка была в чем-то желтом, на голове дорожная шляпка, стоимость которой он знал с точностью до пенса.

Дав матери десять минут, Лукас позвал Смитерса.

— Спросите леди Стратмир, — приказал он с достойной восхищения сдержанностью, — не соблаговолит ли она встретиться со мной немедленно.

Дворецкий удалился с довольным видом, который давал основания полагать, что ему в точности известно, о чем пойдет разговор.

Графиня, никогда не отличавшаяся пунктуальностью, заставила сына прождать целый час. Время ожидания Лукас использовал для того, чтобы перепроверить итоговую цифру внесенных в его бухгалтерскую книгу расходов.

— Лукас, дорогой! — раздался веселый, как месяц май, голосок графини, появившейся в наряде из жемчужно-серо-го берлинского шелка и в роскошной нориджской шали. — Ты встретил нас как чужой. На тебя это не похоже. Можно подумать, что тебя вообще нет дома.

— Главное не это, а отсутствие кредиторов на ступенях перед входом.

Далси поморгала глазами и уселась в кресло перед камином.

— Извини, я что-то не поняла.

— Речь идет вот о чем. — Лукас передал матери бухгалтерскую книгу. Графиня взяла ее с отвращением, как будто полуразложившуюся рыбу.

— Ах, ты же знаешь, что я не разбираюсь в цифрах.

— Насколько я понимаю, ты вообще ни в чем не разбираешься! Оставила шесть сотен у мадам Деку, еще две сотни — у Лока, сто пятьдесят — у Хэллоуби…

— Уж не воображаешь ли ты, что девчонка может выезжать в свет в кожаных бриджах?

— Мама, около тысячи фунтов моих денег истрачено на гардероб этой девчонки!

— Причем истрачено очень разумно. Ты сильно отстал от жизни, дорогой. Если бы ты обращал хоть немного больше внимания на свою одежду, то заметил бы, что цены очень изменились с тех пор, когда ты в последний раз делал покупки.

— Оставь мои покупки в покос, — проворчал Лукас. — Если ты думаешь, что я позволю тебе пустить меня по миру ради кучи побрякушек, которые и Лондона-то никогда не увидят…

— Что, позволь узнать, ты хочешь этим сказать?

— Только то, что твоя эксцентричная затея не имеет ни малейшего шанса на успех!

— Ты зря делаешь вид, будто это тебя не касается.

— Прошу прощения, мама. Я совсем забыл, что для людей твоего круга самое важное в жизни — погоня за наслаждениями.

— В наслаждении жизнью нет ничего противозаконного. Насколько я помню, ты в свое время тоже их не чурался.

— Вот именно. И посмотри, к чему это меня привело. Мне следовало бы догадаться, что ты окажешься на стороне девчонки.

Он позвонил Смитерсу и не слишком любезно предупредил:

— Сегодня я буду ужинать вместе с дамами.

— Как пожелаете, милорд.

Глава 5

Было уже четверть девятого, а Лукас все еще сражался с узлом своего галстука. Когда-то он делал это не задумываясь, однако теперь пальцы его не слушались, как будто это ему предстояло пройти испытание. Сердитым рывком одного конца галстука он добился желаемого и размеренным шагом, как ему показалось, спустился вниз по лестнице.

Не обнаружив в гостиной ни души, Лукас понял, что мать и ее подопечная перешли в столовую.

Далси, оторвавшись от суповой тарелки, невинно подняла на него глаза.

— Дорогой! Мы уже устали тебя ждать. Что это ты сотворил со своим галстуком? Выглядит весьма необычно.

Ага, значит, вот какой тон она выбрала!

— Прошу прощения, мама и мисс… — Черт возьми! Как ему называть ее?

— Тебе следовало раньше позаботиться о ее имени, — с легким упреком сказала Далси.

— И правда. Я забыл. — Лукас впервые внимательно вгляделся в девушку, сидевшую перед ним на краешке стула.

— Ладно. Такое имя, как мисс Гримальди, подойдет?

— Полагаю, не подойдет, — резко ответила графиня. — И должна сказать, что, по-моему, твой юмор несколько переходит границы дозволенного.

Татьяна помешала суп в тарелке, и Лукас невольно заметил, что запястья ее руки гораздо белее и изящнее, чем ему казалось раньше.

— Почему бы не взять это имя, миледи? — обратилась она к Далси низким шелковистым голоском, в котором почти не чувствовалось акцента.

Лукас покачал головой и прищурился:

— Что ж, отличное имя, кто может с этим спорить… Мисс Гримальди, позвольте предложить вам ломтик жареного мяса?

Зеленые глазки вопросительно взглянули на графиню.

— Ты совершенно права, Татьяна, — поморщившись, произнесла Далси. — Конечно, мясо следовало предложить мне первой, но я считаю, что в присутствии людей, манеры которых оставляют желать лучшего, к этому не стоит привлекать внимания.

Когда ужин был закончен, девушка с застенчивой улыбкой встала из-за стола.

— Благодарю вас, миледи.

Потом она присела перед Лукасом, который от неожиданности чуть не выронил салфетку.

— И вас благодарю, милорд, за то, что составили нам компанию нынче вечером, а также за мое новое имя. Я постараюсь быть достойной его.

Лукас поклонился, пытливо вглядываясь в ее глаза, которые стали еще ярче от соседства с изумрудной зеленью платья.

— Я в этом не сомневаюсь, мисс Гримальди.

Его взгляд задержался на ней дольше, чем он хотел бы, и Далси усмехнулась.

— Без кожаных бриджей она стала очаровательна, не так ли? — произнесла она, когда дверь за девушкой закрылась. — Признайся, Лукас, что ты был удивлен. Скажи, ты заметил хоть какой-то изъян в ее манерах?

— Н-нет, — пробормотал Лукас. — Но… тебе не приходило в голову, что игра, которую ты с ней затеяла, сродни мошенничеству?

Графиня удивленно взглянула на него.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Предположим, результаты твоих усилий превзойдут самые смелые ожидания — ты вывезешь ее в свет, она станет сенсацией сезона, а потом в нее до безумия влюбится сын одной из твоих близких подружек — леди Сейтон, например, или какой-нибудь другой светской львицы. И что ты будешь делать тогда?

— Дам им свое благословение.

— Как можно, мама! Неужели ты сознательно обречешь юного представителя высшего света на брак с безродной русской девчонкой?

Если леди Стратмир и испытала некоторую нерешительность, то всего лишь на мгновение.

— Почему нет, если они искренне полюбят друг друга? Ты уже согласился дать ей приданое, следовательно, ни о каком мошенничестве не может быть и речи. Татьяна обладает умом, благожелательностью и добротой, а также безупречным вкусом. Но ни одним из этих великолепных качеств не обладала та вульгарная, наглая… — Лукас резко отодвинул стул. Далси поймала его руку. — Ах, дорогой, если бы ты только посмотрел на нее сейчас! Она всегда появляется в окружении самых мерзких типов, а вся присущая ей вульгарность расцвела пышным цветом, когда она получила в свое распоряжение миллионы старика Иннисфорда!

— Ты говоришь о женщине, которую я люблю, — проскрипел Лукас сквозь стиснутые зубы.

— Но ты за столько лет ни разу не видел ее!

— И все-таки я буду любить ее до конца жизни, — упрямо проговорил он.

Графиня печально покачала головой:

— Ты просто глупец. Тебе не кажется, что если бы у нее было чувство к тебе, она бы сумела его показать?

— Ей было довольно трудно это сделать после того, как я убил ее мужа. Что касается мисс Гримальди, я уверен, ты сумеешь избежать угрызений совести по поводу дальнейшей судьбы какого-нибудь сговорчивого ухажера, которому тебе удастся ее всучить. Ведь ни ты, ни отец не испытывали угрызений совести, испортив мою жизнь…

— Минуточку, — прервала его графиня. — Я еще не закончила.

Лукас остановился, не без труда подавив желание уйти, хлопнув дверью.

— Я должна, видимо, предупредить тебя о том, что примерно через неделю намерена устроить здесь небольшой званый ужин. Раз уж ты стал таким скрягой, то мне, наверное, нужно попросить у тебя разрешения.

Мысленно поблагодарив Трентона Донтли за своевременный визит, Лукас небрежно пожал плечами:

— Как тебе будет угодно.

— Но, Лукас, я не научила ее танцевать…

— Найми учителя танцев, — безразличным тоном посоветовал он.

— Я об этом подумала. Однако приличный учитель заломит за уроки невероятно высокую цену.

Лукас снова пожал плечами:

— Найди кого-нибудь из местных.

— В том-то и проблема. Среди наших соседей вряд ли найдешь человека, который способен отличить кадриль от полонеза.

— Я думаю, ты как-нибудь разберешься. — Лукас снова ринулся к двери.

— А я думаю, что научить ее должен ты, и никто другой.

— Глупее этого ты не могла ничего предложить! И вообще я много лет не танцевал, — пробовал сопротивляться Лукас.

— Но ты не можешь отрицать, что когда-то считался лучшим танцором в Англии. Неужели я требую от тебя слишком многого?

— Нет, конечно. — По правде говоря, он мог бы настоять на том, чтобы Далси наняла учителя, но… — Ладно. Если ты считаешь, что это абсолютно необходимо…

— Абсолютно. Я даже попрошу тебя начать сегодня же вечером.

Вызвав Смитерса, Лукас вздохнул и, как только тот появился на пороге, произнес:

— Сообщите мисс Гримальди, что ее урок танцев начнется через три четверти часа в малой гостиной.

Глава 6

Подкрепившись в благословенном одиночестве несколькими порциями бренди и гаванской сигарой, Лукас присоединился к графине, которая пробовала пробежаться пальчиками по клавишам старинного спинета, стоявшего в углу комнаты.

— Добрый вечер, мама. А где же наша нежная Терпсихора?

Далси бросила на сына испепеляющий взгляд и поморщилась, прислушиваясь к звучанию инструмента.

Однако ее нахмуренный лоб моментально разгладился, как только в дверях появилась Татьяна.

— Входи, дитя мое! Ты великолепно выглядишь!

Увидев девушку, нерешительно остановившуюся на пороге, Лукас был вынужден признать, что его мать не преувеличивает: платье Татьяны из тончайшей зеленой ткани колыхалось при каждом движении, как поверхность моря под порывами ветра, ее перчатки из кремового кружева напоминали морскую пену, а их длина подчеркивала изящную округлость предплечий. Вишни, украшавшие лиф, исчезли, зато на ней появились аметистовые серьги и колье графини. Отраженный от него отблеск свечей отбрасывал блики на блестящие волосы девушки.

— Восхитительно! — не выдержав, произнес Лукас и с радостью заметил, что она смутилась.

— Миледи, — тихо произнесла Татьяна, — у меня разболелась голова. Можно мне пропустить урок нынче вечером?

Леди Стратмир решительно покачала головой:

— Мы так не договаривались, моя милая! Лорд Стратмир, человек очень занятой, специально выкроил время для этой цели.

— Но…

— Никаких «но»! Ты должна знать, что танцы очень полезны для здоровья.

— Ну-с, с чего начнем? — Стараясь не показать своей неуверенности, Лукас поставил на стол бокал, подошел к Татьяне и взял ее обтянутую перчаткой руку в свою, а другую руку положил на талию. Она словно оцепенела от его прикосновения: спина напряглась, жилка на виске бешено билась. Глядя на нее сверху вниз, Лукас заметил в глубине ее изумительных зеленых глаз то, чего раньше не замечал, — такую сильную ненависть к нему, что она казалась почти осязаемой. Он резко опустил руки и отступил от нее на шаг.

Мать взглянула на него:

— Ты сбился с такта? Во всем виноват этот невыносимый инструмент.

Однако спинет был ни при чем. Татьяна, высвободившись из его рук, вновь придала своему личику безразличное выражение и опустила глаза. Лишь высоко вздымающаяся и опускающаяся красивая грудь свидетельствовала о вспышке ненависти, которую он только что наблюдал.

Лукас замер. Как и любой человек, он иногда кому-то не нравился. Случалось даже, что его ненавидели, особенно светские денди, которые в свое время завидовали его титулу и состоянию. Он несколько раз дрался на дуэли, причем два раза — с оскорбленными мужьями. Но даже на их лицах он никогда не видел такой враждебности. Чем же, интересно, вызвана столь сильная ненависть у этой необычной девушки? Он хотел было закончить урок, но любопытство взяло верх. Интересно, какой фокус она может выкинуть, если он снова ее обнимет?

— Прошу прощения, мама, — сказал Лукас невозмутимым тоном, — мне пришлось поправить фалды. Начни, пожалуйста, еще разок. Раз, два, три. Раз, два, три…

Татьяна наконец взглянула ему в глаза. Хватит ли у нее силы воли, чтобы подавить такую ненависть? Очевидно, хватило. Изумрудные глаза все еще горели, но она позволила ему обнять себя. Лукас, не удержавшись, пробормотал себе под нос:

— Видимо, перспектива заполучить великого князя является для тебя мощным стимулом.

Несмотря на то что его слова заглушала музыка, Татьяна их услышала.

— Ошибаетесь, милорд, — ответила она с сильным русским акцентом, — это перспектива освободиться от вас заставляет меня так напряженно трудиться.

— В таком случае мне следует тоже удвоить свои усилия. — Он повернул ее так неожиданно, что она тихо охнула.

Но даже пребывая в замешательстве, Татьяна ни разу не сбилась с такта, хотя он кружил ее в бешеном темпе. Леди Стратмир, поглядывая через плечо, услужливо ускорила темп, чтобы соответствовать этой демонстрации виртуозного исполнения. Такой партнерши у Лукаса никогда в жизни не было — она ни разу не запнулась, не сбилась с такта.

Графиня, наблюдая за ними, встревоженно воскликнула:

— Лукас, осторожнее — вы заденете что-нибудь или налетите на кресло!

Но Лукас, возбужденный непостижимой грацией этого удивительного создания и недавней демонстрацией ненависти, лишь еще крепче сжал Татьяну в объятиях, как будто хотел своими руками сломать ее поразительное самообладание. Он почувствовал невыносимый жар в том месте, где уже не ожидая снова ощутить ничего подобного; каким-то непостижимым образом эта миниатюрная оцепеневшая фигурка, ухватившаяся руками за его фрак, пробудила в нем желания времен его бесшабашной юности. Однако ни одна светская женщина не относилась к нему с таким презрением. «Подчинись!» Он кружил ее по комнате, и его сердце колотилось рядом с ее сердцем. «Подчинись мне, черт возьми!»

Музыка резко оборвалась.

— Лукас, ты не даешь ей дышать!

Он отпустил Татьяну, так что она едва удержалась на ногах, а затем отвесил ей церемонный поклон.

— Мисс Гримальди, примите мои извинения. Вы постигли все, чему я мог вас научить. А что касается остального, то положитесь на партнеров, которые у вас, несомненно, появятся. Позвольте пожелать вам приятного вечера. И тебе тоже, мама. — С этими словами Лукас направился к двери и вышел из комнаты.

Глава 7

День семнадцатого апреля выдался хмурый, мрачный — под стать настроению Лукаса. За последние несколько недель он много размышлял над странным вальсом с мисс Гримальди и пришел к выводу, что плачевная утрата контроля над собой вполне естественна, поскольку у него уже несколько лет не было женщины.

У тела существуют свои потребности, которые за последнее десятилетие ему удавалось с успехом держать в узде, если не считать нескольких интрижек в России, связанных с его службой. Пора, пожалуй, завести — не настоящую любовницу, Боже упаси — какую-нибудь милую непритязательную женщину в одном из близлежащих городков, которую можно было бы навещать, когда возникнет потребность, но чтобы только она не предъявляла ему никаких требований, тем более не вела бы с ним ненужных разговоров.

Посмотрев в окно, он с ужасом увидел, что идет снег. Нигде не обнаружив Тимкинса, Лукас помчался к своим розам, на чем свет стоит ругая погоду и нерадивого садовника.

Заметив Тимкинса, который, обливаясь потом, несмотря на стоявший на улице холод, пыхтя, сгружал с тачки тяжелые чугунные обогреватели, Лукас остановился.

— Позволь, я помогу! — крикнул он, сожалея о том, что заподозрил Тимкинса в отсутствии чувства долга. — Ты здорово потрудился, не так ли? Прости меня, я был занят другими делами и… — Лукас замолчал.

— Тимкинс!

Оглянувшись, Лукас увидел, что по промерзшей земле к ним движется огромный узел с бельем, из-под которого виднеются кожаные бриджи и совершенно не сочетающиеся с ними сиреневые лайковые ботинки.

— Я не осмелилась взять больше, потому что графиня ждет сегодня гостей, которые, возможно, останутся ночевать.

Быстро опустившись на землю, узел открыл утонченное личико мисс Гримальди, улыбающееся озорной улыбкой. Однако как только она заметила Лукаса, улыбка тут же исчезла. Их взгляды встретились…

— Давайте-ка лучше поскорее примемся за дело, — строго произнес Тимкинс, — если вы, ваша светлость, хотите, чтобы мы успели укрыть цветы.

Лукас с трудом вышел из оцепенения.

— Да, да, конечно. Извините, мисс Гримальди, из-за моей рассеянности вам пришлось заниматься тяжелой работой. — Он подошел к куче постельного белья, а Татьяна неожиданно сделала шаг назад. — Силы небесные, — произнес Лукас, уставившись на вышитые простыни и покрывала. — Вы притащили сюда фамильные вещи!

Ясные зеленые глаза холодно взглянули на него.

— Правда? Но я просто выбрала то, что реже используется и чего едва ли хватятся.

— Это верно. Разве что если принц-регент решит посетить нас.

— А он приедет? — спросила мисс Гримальди, почему-то занервничав.

— Я бы не удивился, если бы мама его пригласила.

Снег повалил в полную силу, укрывая белым ковром голую землю.

Мисс Гримальди, взяв простыни, подтащила их поближе к розам.

— Цветы будут желто-оранжевые, даже бронзовые, — задумчиво сказала она, осматривая один из кустов. — На мой вкус — слишком броские. Я предпочитаю розовые и белые. А еще я рада, что смогла помочь. — Она круто повернулась и покинула их, шагая под аркой в своих кожаных бриджах и изящных ботиночках, ее толстая белокурая коса упруго подпрыгивала при ходьбе.

Как только она ушла, Лукас подошел к садовнику.

— Тимкинс, мне следовало поговорить с тобой раньше. Тебе следует знать, что моя мать взяла мисс Гримальди под свое покровительство. Она намерена представить ее светскому обществу. — Он неодобрительно усмехнулся.

Тимкинс пристально взглянул на него и невозмутимо произнес:

— Не знаю, что сделала с ней графиня Стратмир, милорд, но эта девушка теперь леди до мозга костей. Это каждому видно.

Лукас надеялся, что садовник не заметил, как вспыхнуло его лицо.

— Ну что ж, вот и хорошо, — с притворной бодростью сказал он. — Давай-ка вернемся к розам. Никаких повреждений пока не заметил?

— Вот на этом кусте обломилась ветка. — Тимкинс, разжигая уголь в жаровне, кивком указал на «Принцессу Орлеанскую» — сильно вытянувшуюся китайскую розу.

— Такая изнеженная девчонка. Осенью я ее, пожалуй, перенесу в помещение. — Лукас тщательно укрепил колышками одеяло, которым была укрыта «Леди Иннисфорд». — Еще раз благодарю тебя, Тимкинс, за твою бдительность. А теперь принеси мне вон ту метлу и подложи еще угля, чтобы эти горшки дали побольше тепла.

В пять часов во двор Сомерли-Хаус въехала первая карета. Татьяна в платье из тончайшего белого шелка и в несравненной красоты колье из восточного жемчуга с изумрудной застежкой, опершись на подоконник, выглянула из окна, а Тернер тем временем расчесывала щеткой ее волосы.

— Уже едут, — бодрым тоном сказала горничная. — Вы готовы?

Татьяна кивнула, и ее пальчики осторожно прикоснулись к изумрудной застежке драгоценного колье. Сама того не желая, она почувствовала угрызения совести при мысли о графине. Кажется, Далси была хорошим человеком — для иностранки, конечно, — и хорошо относилась к Татьяне, но вот ее сын… Для человека, который убил Петра, из-за которого была сметена с лица земли ее деревня, любая самая суровая кара была бы недостаточной.

Несмотря на то что прошло уже довольно много времени, думая о Петре, она едва сдерживала слезы. Они были бы уже давно женаты, она родила бы ему сына, о котором он так мечтал, а зимой согревалась бы теплом его тела в супружеской постели.

Какой он был сильный и красивый! Какие сильные были у него руки, когда он обнимал ее на берегу реки! Слова, которые он ей шептал, казались сладкими, как мед, а его поцелуи еще слаще…

«Довольно!» — строго приказала она себе, собрав в кулак всю свою волю, которая прежде помогала ей выжить среди бесконечных заснеженных равнин России. Лукас Стратмир освободил ее от этой безрадостной перспективы — но ценой жизни Петра. С его стороны это была неслыханная дерзость, и он за нее дорого заплатит.

Она была не из тех, кого легко соблазнить вкусной едой, тонкими винами и шелковыми платьями, и знала, что для нее важнее всего. Месть. Главное — отомстить Лукасу Стратмиру.

Мисс Гримальди вновь вернулась к зеркалу и окинула критическим взглядом платье скромного покроя, длинные белые перчатки, венчики, выложенные над ушами усилиями Тернер. «Видит Бог, я так насмотрелась белого цвета, что мне хватит этого на всю жизнь!» — с горечью подумала она, взглянув на снежинки, кружившиеся за окном.

Неожиданно ее рука задержалась на другом наряде. Черный цвет. Вдовье траурное одеяние.

«Я надену его сегодня в память о тебе, Петр», — пообещала она, уверенно развязывая ленточки своего белого шелкового платья.

Некоторое время она тщательно рассматривала свое отражение, затем кивнула с удовлетворением. Платье облегало фигуру; оно имело глубокое декольте и рукава с пышными буфами, что составляло эффектный контраст его изначальному предназначению. А вот жемчуга сюда явно не подходили. Девушка в своей шкатулочке отыскала аметистовый гарнитур в серебре, принадлежащий графине, надела колье и серьги…

Пока она стояла перед зеркалом, ей пришла в голову такая дерзкая мысль, что даже дух захватило. Это было бы неслыханным нарушением этикета и могло бы навеки поссорить се с графиней, но Татьяна почувствовала вдруг, что ей все равно. Не затеряться в толпе — вот что советовала ей Тернер.

Одну за другой она вытащила из прически все шпильки и высвободила свою головную щетку из лап Беллсрофона, который дремал, положив на нее морду.

Глава 8

Из-за незапланированного переодевания Татьяна немного опоздала и, спускаясь по лестнице, услышала жужжание голосов.

У дверей, ведущих в гостиную, стоял Смитерс; взглянув на девушку, он побелел, как полотно.

— Ах ты, бессовестная девчонка, что это ты задумала?!

— Доложи обо мне, — спокойно приказала Татьяна.

— Будь я проклят, если сделаю это! Ты выглядишь как безродная шлюха.

— Доложи обо мне, — повторила она, — или я пойду без доклада.

— Ну, как знаешь, — обиженно пробурчал дворецкий.

Когда Татьяна шагнула через порог, все разговоры моментально прекратились.

— Силы небесные! — воскликнул какой-то молодой человек, стоявший неподалеку от входной двери; другой, в нескольких шагах от него, тихо присвистнул.

Графиня, стоявшая возле дородного джентльмена с моноклем, заметила всеобщий шок при появлении своей протеже с ниспадающими на спину великолепными белокурыми волосами. Скрыв удивление, она направилась ей навстречу. Изящно очерченные алые губки Татьяны дрогнули в улыбке, в которой, присмотревшись, можно было заметить вызов.

— Извините за опоздание, дорогая кузина. Спускаясь по лестнице, я нечаянно оборвала подол своего платья. Мне, как видите, пришлось переодеться.

Подавляющее большинство мужчин, присутствовавших в комнате, повернули к ним головы, словно солдаты, услышавшие приказ «изготовиться к бою».

Далси подставила щеку, и когда Татьяна целовала ее, то почувствовала, что графиня дрожит. Однако ее наставница тут же взяла себя в руки.

— Пустяки. Со мной такое случалось не раз. — Она ловко провела Татьяну к тому месту, где стояли дородный джентльмен с моноклем и седовласая дама в голубом атласном платье. — Позвольте представить вам мою кузину, мисс Гримальди. Татьяна, это герцог и герцогиня Морнскис.

Герцог вставил монокль и стал бесцеремонно разглядывать Татьяну. Девушка постаралась присесть в реверансе таким образом, чтобы оказаться лицом к лицу с его супругой. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем герцогиня протянула ей руку.

— Дорогая девочка, я рада с вами познакомиться. Умоляю вас, скажите, как называют на континенте прическу, которая украшает вашу головку?

— Китайский каскад, — ответила Татьяна с такой самоуверенностью, что графине оставалось лишь промолчать, потом она окинула взглядом собравшихся. — А видно, эта мода еще не дошла до здешних мест. Надеюсь, я не приобрету за это дурную репутацию, ваша светлость?

— Боюсь, этого не избежать, — улыбнулась герцогиня. — Но злословить будут те, кому не удастся сделать такую же эффектную прическу. Ты согласен со мной, Морис?

Герцог приложил согнутую ладонь к уху, чтобы лучше слышать.

— О чем ты, Арабелла?

— Я поздравила мисс Гримальди с нововведением в мире моды! — громко сказала герцогиня.

— О да, ты абсолютно права. Я еще никогда в жизни не видел более миловидной девушки… кроме, конечно, тебя, моя дорогая, — с некоторым опозданием поспешил добавить герцог.

Потом графиня сделала с Татьяной круг по гостиной, знакомя ее с дамами. Разумеется, Татьяна не забывала похвалить их наряды, восхититься драгоценностями, спросить адреса их сапожников или изготовителей сумок. Мужчины ждали своей очереди, но девушка не торопилась подходить к ним, хотя, смеясь и болтая с дамами, чувствовала на себе их взгляды. Боковым зрением она заметила Лукаса, стоявшего у камина, он недовольно оглядывался вокруг.

— Ужин подан, — объявил Смитерс, появляясь на пороге.

Когда гости расселись, Татьяна оказалась между герцогом Морнским и его не слишком молодым наследником. Оба они, судя по всему, горели желанием поближе познакомиться с кузиной хозяйки. Она заметила, что Лукас сидит между Горацией Каммингс и мисс Олберли, которая беспрестанно хихикала. Он почти не разговаривал ни с той ни с другой; беседой за столом, которая затрагивала разные темы — от политики до сплетен, — дирижировала графиня. Ни от кого не укрылось, что ее протеже с удовольствием и со знанием дела принимала участие в разговоре, но мало кто знал, что к этому она готовилась в течение долгих месяцев.

Однако рубикон ей предстояло перейти лишь в конце ужина, когда все встанут из-за стола: освободившись от влияния мужчин, леди — даже такие, как герцогиня Морнская, которая с удивлением наблюдала, как ее супруг оказывает мисс Гримальди знаки внимания — могли превратиться в разъяренных кошек! Графиня, должно быть, тоже опасалась неожиданностей и поэтому, когда они шли в малую гостиную, тихо спросила:

— Как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Вполне сносно, — вежливо ответила Татьяна. — Вы считаете, выбор черного платья был ошибкой?

— На ком-нибудь другом — безусловно, но ты, очевидно, не можешь совершать ошибок. Где, скажи на милость, ты его взяла?

— Неужели не помните? Это вы убедили меня заказать платье на случай, если нам придется присутствовать… на похоронах.

— Но что заставило тебя… Впрочем, это не важно. Дорогая, я обещала первый танец с тобой герцогу.

Далси обернулась к оркестру:

— Вальс, пожалуйста!

Лукас расположился в кабинете за письменным столом, на котором стоял наполовину опорожненный коньячный бокал; сигара в хрустальной пепельнице догорела дотла, обратившись в пепел. Не в силах заснуть, он принялся подсчитывать, во что обошлись нынешние развлечения: креветки, паштет из гусиной печенки, бесконечные подносы с шампанским. Однако он знал, что причина его беспокойства не имеет отношения к затратам.

Отхлебнув бренди, Лукас стал вспоминать события этого вечера.

Он не собирался присутствовать, видит Бог, совсем не собирался, но в конце концов, когда дом наполнился гостями и взрывы смеха стали доноситься к нему наверх, где он укрылся ото всех с кларетом и книгами, ему захотелось присоединиться к ним.

Человек не может быть островом, затерянным в океане. Кто это написал? Только не Шекспир.

Но неужели ему не хватает косых взглядов и шепота за спиной? Все они знали, что он сделал. Неужели общество стало настолько беспринципным, что ему безразлично? Если так, он не желает иметь с ним ничего общего.

Что до русской девчонки, она ничего собой не представляет. Правда, внешность у нее как у богини, а манера держаться — как у герцогини.

А сила воли, кажется, даже выше человеческих возможностей, думал Лукас, забираясь в постель. Интересно, что она чувствовала сегодня, глядя на толпу раболепствующих поклонников, пышно разодетых дам, на роскошные деликатесы, затраты на которые могли бы в течение года прокормить все население Мишакова?

Впрочем, Бог с ней. Скоро она исчезнет из его жизни. С этой мыслью Лукас повернулся на бок и наконец провалился в сон.

Глава 9

Брайтон

1813 год

— А этот от кого? — спросил Лукас, глядя, как Татьяна шествует через комнату с букетом анютиных глазок.

— От Фредди Уитлза. «Анютины глазки для того, чтобы помнили» — написано на карточке, но он ошибся. Анютины глазки — для того, чтобы думали. Это розмарин — чтобы помнили. Так говорит Офелия в «Гамлете». — Татьяна сунула носик в цветы.

Сам того не желая, Лукас оторвал взгляд от тарелки с говяжьим филе и увидел ее высокие скулы на фоне ярких цветов. Он торопливо опустил глаза.

— Жаль, что вы не смогли пойти вместе с нами, чтобы посмотреть Бракстона в «Гамлете». Великолепная пьеса.

— Я ее видел, — сухо заметил Лукас и позвонил, чтобы принесли еще тостов.

Татьяна пожала плечами:

— Вас не назовешь приятным собеседником…

— Значит, ты считаешь меня занудой?

Графиня постучала ножом по краю тарелки.

— Прекратите оба! Вы препираетесь словно брат и сестра. Если бы я хотела, чтобы у тебя была сестра, Лукас, то она была бы именно такой.

— Вместо этого ты нашла мне кузину.

— Разве это она нашла? — Лицо девушки выразило искреннее удивление.

— Довольно! — устало прикрикнула Далси. — Татьяна, сядь и поешь.

— Я выпила шоколаду с бисквитом в своей комнате. Больше у меня ни на что нет времени — мы с Сюзанной Катберт отправляемся за покупками.

Лукас вынул бумажник и демонстративно вывалил его содержимое на стол.

— Этого будет достаточно, или мне следует выписать чек?

— Но, миледи, вы же сами сказали, чтобы я подобрала новую сумочку и шаль к муслиновому платью цвета морской волны!

Графиня нахмурилась:

— Не будь таким скупердяем, мой мальчик, и положи свои банкноты назад в бумажник.

— Что в этом толку, если они все равно окажутся у портнихи или у шляпницы?

— Лукас!

— Не обращайте внимания, миледи. Что еще можно ожидать от человека, который три месяца не может решиться купить себе лошадь?

Эти слова задели Лукаса за живое — он и сам понимал, что давным-давно истек срок действия предлога, выдуманного им специально, чтобы сопровождать мать и ее подопечную в Брайтон на летний сезон.

— Я остаюсь здесь, — сказал он, поджав губы, — поскольку хочу убедиться, что у меня хватит денег на покупку, если я найду подходящего коня.

— Если бы даже вам попался боевой конь самого Александра, вы бы и тогда раздумывали! — Татьяна презрительно фыркнула.

Лукас уперся ладонями в крышку стола.

— Прошу не забывать, кузина, кто именно оплачивает вашу одежду, крышу над вашей головой, постель, в которой вы спите, шоколад и бисквиты, ложу в опере, а также…

— Довольно! — Графиня хлопнула в ладоши. — Прекратите перебранку!

Зеленые глаза Татьяны сверкнули.

— Как, кузен Лукас, я могу забыть о том, о чем вы напоминаете мне при каждом удобном случае?

Внимание воюющих сторон отвлек стук в дверь.

— Мисс Катберт к мисс Гримальди, — громко объявил Смитерс.

— Я только на минутку поднимусь наверх за шляпкой, — сказала, помедлив, Татьяна. — Какие у вас планы на сегодняшний день, миледи?

— Никаких, вплоть до визита леди Борнмут. — Далси недовольно поджала губы. — Шесть часов — что за странное время для начала приема! Надеюсь, ты сумеешь собраться вовремя?

— Обещаю. — Татьяна улыбнулась и затем, не удержавшись, обернулась к Лукасу: — Если вдруг я увижу хромую клячу, то пришлю ее сюда, чтобы вы приценились. — Проговорив это самым любезным тоном, она помчалась к лестнице.

Далси некоторое время смотрела ей вслед, потом, искоса взглянув на сына, сказала:

— Знаешь, а она ведь совсем не экстравагантна.

— Вот как? Возможно, по твоим стандартам?

— Нет, правда, Лукас. На этой девушке простое муслиновое платье смотрится так, как на других не смотрится шелк. Все дело в ее осанке, в умении носить вещи. На ней все великолепно выглядит.

— Я знаю, что она с блеском сокращает мои доходы.

— Если тебе так мучительно видеть это, ты мог бы… — Далси замолчала.

— Уехать домой? — закончил Лукас. — Эта идея кажется мне соблазнительной. Правда, леди Шелтон сказала вчера, что надеется увидеть меня здесь четырнадцатого. Что за дата четырнадцатое, хотел бы я знать?

— Так, ничего особенного — ужин для нескольких друзей и танцы.

— Для нескольких? — попытался уточнить Лукас.

— Видишь ли, дорогой, нельзя без конца пользоваться гостеприимством других, не приглашая людей время от времени к себе…

— Каких людей?

— Кажется, в списке около ста тридцати человек. Но, — быстро добавила графиня, — не все они, конечно, будут присутствовать на ужине.

«Черт бы тебя побрал, Казимир Молицын!»

— Будет ли когда-нибудь этому конец, мама? — устало спросил Лукас.

— Все зависит от Татьяны. Хотя дело могло бы ускориться, если бы ты не делал таких неуместных замечаний относительно ее поклонников. Фредди Уитлз, например, абсолютно респектабельный…

— Осел.

Далси с невозмутимым видом сложила руки на груди.

— Должна признаться, я не понимаю, какое тебе до этого дело. Выдашь ее замуж, а там все пойдет своим чередом…

— В твоем плане, мама, есть маленький, но важный недостаток. Тебе никогда не приходило в голову, что может случиться, если Татьяна выберет мужа, которого впоследствии сочтет неподходящим? Зная ее, этого вполне можно ожидать. Что, если она решит рассказать ему, как его одурачили?

В ответ Далси покачала головой:

— Нет, Лукас, она на это не способна. После всего, что мы для нее сделали… — Однако по ее глазам было видно, что она испугалась.

— В следующий раз, прежде чем задать вопрос, почему я не возвращаюсь домой, в Дорсет, — а видит Бог, мне очень хочется быть там, — подумай о том, что я сейчас сказал. И надеюсь, я больше никогда не услышу разговоров о Фредди Уитлзе. А теперь передай мне, пожалуйста, масло.

— Что ты думаешь об этих? — спросила Сюзанна Катберт, разглядывая пару бледно-розовых лент на фоне своей бледной перчатки.

— Превосходно — для Сельмы Борнмут, — сказала Татьяна.

Сюзанна с трудом подавила смех.

— Ах, Тэт! Ты такая насмешница! Да я скорее позволю замариновать себя в уксусе, чем буду одеваться, как эта провинциальная старая дева. А как тебе это? — Она указала на алые ленты.

— Уже лучше, — задумчиво сказала Татьяна. — Приложи-ка их к своим волосам. Нет. Совсем не подходят. Попробуй вон те. — Она протянула руку к ярко-желтым лентам.

— Ладно. — Сюзанна кивнула. — Если мама устроит скандал, я могу отдать их своей горничной.

Сделав покупки, девушки медленно двинулись по Куин-стрит. За ними по пятам следовала Каррутерс, недавно нанятая горничная Татьяны.

— Может, выпьем шоколаду? — спросила Сюзанна с надеждой в голосе, когда они проходили мимо кондитерской.

— С удовольствием. — Татьяна, повернувшись, добавила пакетик с лентами к внушительной охапке покупок в руках Каррутерс. — Сделай одолжение, отнеси все это домой.

— Но их светлость сказали, чтобы я не отходила от вас ни на шаг, когда мы на улице, — запротестовала горничная — крепкая коренастая девица с курчавыми рыжими волосами.

Татьяна пожала плечами:

— Но мы будем не на улице, а в кондитерской и никуда не уйдем, пока ты не вернешься.

— Разве что если… — Горничная повернулась и быстро помчалась по направлению к дому.

— Тебе с ней очень повезло, — тихо сказала Сюзанна, когда они вошли в кондитерскую. — Наша Тессерли обычно глаз с меня не спускает.

— Я очень тщательно выбирала горничную. — Татьяна лукаво улыбнулась, заметив, что старший официант слегка нахмурился при виде двух молодых леди, которых никто не сопровождал. Тем не менее он проводил их к столику в дальнем углу. — Для меня самое главное — чтобы горничная не осмеливалась мне перечить. Ну, как идут дела с мистером Паркером?

— Не знаю, что и сказать. Правда, вчера вечером у леди Пендлтон он пригласил меня на танец, но если бы ты там присутствовала, он бы этого не сделал.

— Что за вздор! — воскликнула Татьяна. — Мистер Паркер — один из немногих здравомыслящих людей, которых я здесь встречала. Он понимает, что для того, чтобы возникла духовная близость, нужно нечто большее, чем шапочное знакомство. Он пригласил тебя на вальс?

Сюзанна кивнула.

— В таком случае тебе не о чем беспокоиться. Мужчины не приглашают на вальс девушку, которую считают неуклюжим ребенком.

Татьяна сделала глоток шоколада.

— Можно спросить тебя кое о чем, Сью? Это касается моего кузена Лукаса. Что тебе о нем известно?

Сюзанна удивленно взглянула на подругу.

— Да ничего особенно. Он всегда был со мной очень вежлив. — Она задумалась. — Не только вежлив, но скорее сердечен. Нет, не то. Пожалуй, лучше сказать — любезен.

— Да, ведет он себя безупречно, — сдержанно согласилась Татьяна. — Скажи, ты не находишь, что он… почти всегда печален?

— Пожалуй.

— Случайно, не знаешь почему?

Сюзанна беззаботно пожала плечами:

— Наверное, таким уродился.

— А ты не слышала о каком-нибудь скандале в его прошлом?

— Господи, Тэт! Ты его кузина и ничего не знаешь?

— Нет. — Татьяна насторожилась. — Ни он, ни графиня никогда не говорили со мной о таких вещах. Тем не менее мне было бы интересно узнать, почему Лукас кажется таким несчастным.

Сюзанна деликатно промокнула салфеткой уголки губ.

— Не забудь, что он по сравнению с нами принадлежит к другому поколению. Мне было пять лет, когда ему уже исполнилось двадцать. Из обрывков разговоров, которые мне удалось подслушать, я поняла, что в свое время твой кузен пользовался в свете большим успехом. Вчера леди Паркер сказала, что он был лучшим танцором в Англии. Но, насколько я поняла, он уже лет десять, а то и больше не бывал ни в Брайтоне, ни в Лондоне.

— Так оно и есть. Но почему, вот что мне хотелось узнать.

— Возможно, Лукас просто не очень любит женщин, — задумчиво произнесла Сюзанна. — В таком возрасте — и до сих пор не женат! Если ты думаешь, что был какой-то скандал, я могу спросить у мамы.

— Лучше не надо, она еще подумает, что ты к нему неравнодушна.

Обе девушки дружно рассмеялись, и Татьяна решила на этом прекратить расспросы.

«Наверняка где-то есть человек, который захочет поговорить об этом, — подумала она, откусывая кусочек орехового печенья. — Надо лишь найти такого человека».

Глава 10

Эти мысли не давали Татьяне покоя, пока она одевалась, готовясь отправиться на раут к леди Борнмут. От титулованных дворян из числа ее поклонников помощи ждать не приходилось, потому что они по возрасту не могли относиться к близким друзьям Лукаса Стратмира. Сплетница — вот кто ей нужен, старая сплетница. Прежде чем начинать сражение, необходимо получше вооружиться.

— Что вы на это скажете, мисс? — спросила Каррутерс, разглядывая прическу, только что с большим усердием сооруженную ею на голове Татьяны.

— Очень мило, но я, пожалуй, спрошу мнения Тернер. Пожалуйста, позови ее ко мне, а потом сходи и узнай, готовы ли мои перчатки.

— Слушаюсь, мисс! — Каррутерс, ничуть не обидевшись, побежала выполнять поручение.

— Силы небесные! — воскликнула Тернер входя и тут же схватилась за щетки. — Удивляюсь, как вы терпите эту девчонку! Вы бы только слышали, что сказал о ней Смитерс, когда она появилась здесь с вашими покупками, бросив вас бог знает где без сопровождения.

— Это я во всем виновата. У нее было столько пакетов в руках… — Татьяна одарила Тернер обаятельной улыбкой. — Спасибо, что исправили мою прическу. Ах, если бы у вас была сестра-близнец, которая смогла бы стать моей горничной!

Джиллиан Иннисфорд. Незнакомое имя, случайно услышанное ею от Тернер в связи с именем Лукаса, неотступно вертелось в голове Татьяны, пока она здоровалась с леди Борнмут и двумя ее дочерями, Сельмой и Клоти, а затем благосклонно выслушивала цветистые комплименты своих поклонников. Кто она такая? И почему, говоря о ней, Тернер скорчила такую гримасу?

Когда дамы перешли в малую гостиную, Татьяна уселась рядом с Сюзанной, игравшей на фортепьяно, и стала обдумывать возможные варианты. Здесь присутствовала леди Шелтон, которая всегда не прочь поболтать, но чрезвычайно глупа — такая едва ли стала бы выдавать чьи-либо секреты. Может быть, леди Паркер, мать будущего жениха Сюзанны? Пожалуй, нет. Татьяне совсем не хотелось бросать тень на подругу своими расспросами.

Она окинула взглядом комнату и кивнула Далси, а затем, приветливо улыбнувшись хозяйке, незаметно подсунула под золоченую ножку стула краешек подола своего платья и, перевертывая ноты для Сюзанны, слегка приподнялась. Ее усилия были вознаграждены резким звуком разрывающейся ткани.

— Боже мой!

Леди Борнмут тут же вскочила на ноги.

— Что-то случилось, мисс Гримальди?

— Ах, я такая нескладная! Вот, разорвала платье!

Татьяна услышала, как захихикала Сельма, и это, разумеется, лишь укрепило ее решимость.

— У вас есть булавки? — озабоченно спросила ее хозяйка.

— Боюсь, что булавками здесь не поможешь, — печально произнесла девушка, показывая прореху.

— Ничего, моя Бертрам зашьет это в мгновение ока. Сельма, Клоти, почему бы вам не проводить наверх мисс Гримальди?

— Ах, мама, только не сейчас — джентльмены вот-вот присоединятся к нам.

Леди Борнмут бросила на дочерей недовольный взгляд.

— Я сама провожу вас наверх, мисс Гримальди.

— Мне бы очень не хотелось обременять вас…

— Вздор! Клоти совершенно права: скоро сюда придут джентльмены.

По расчетливому взгляду черных глаз хозяйки Татьяна без труда смогла прочесть ее мысли: «Если я задержу девчонку, по которой с ума сходит весь город, то это будет только на руку Клоти. К тому же мне, возможно, удастся разузнать что-нибудь полезное для Сельмы».

Леди Борнмут решительно взяла Татьяну под руку.

— Не беспокойтесь, мы вернемся еще до окончания первого танца.

Наверху Бертрам тотчас принялась пришивать оторванный подол, но Татьяна не спешила, выжидая удобный момент.

Когда подол был подшит, хозяйка раута отпустила горничную и остановилась перед зеркалом, поправляя шаль.

— Ужасные холода стоят этим летом, мисс Гримальди, вы не находите?

— Вы правы, — согласилась Татьяна. — Но вашим дочерям погода, видимо, идет на пользу — я никогда еще не видела их более оживленными и привлекательными, чем сегодня.

Леди Борнмут не могла скрыть удивления.

— Вы так думаете?

— Абсолютно уверена. Эта безупречная английская кожа… — Татьяна словно нечаянно прикоснулась к своей щеке. — Вы и понятия не имеете, как мы все ей завидуем!

— Что ж, ни одну из них не назовешь красавицей, однако…

— Позвольте не согласиться с вами! Я многое дала бы, чтобы иметь глаза, как у Сельмы, — в них такая глубина! Именно это говорил мне на днях мой кузен Лукас.

— Вот как? Это и неудивительно. Лорд Борнмут, упокой Господь его душу, всегда говорил, что влюбился в мои глаза, а Сельма как две капли воды похожа на меня.

— И как только ее до сих пор не поймал в сети какой-нибудь удачливый джентльмен? — продолжала Татьяна, поправляя перед зеркалом прическу.

— Для меня это тоже странно, — призналась леди Борнмут. — Иногда мне кажется, что она выросла слишком разборчивой. Было время, когда я возлагала надежды на капитана Роули, но… он переключился на другой объект.

— Вы имеете в виду капитана Джеймса Роули? — переспросила Татьяна, сделав вид, что с трудом вспоминает имя. — Такого нескладного долговязого парня? Мне кажется, что он ее недостоин.

— Да, он всего лишь второй сын… Но Сельма уже не молоденькая девочка.

— На континенте, — заявила Татьяна, поправляя на шейке изумруды графини, — девушка считается созревшей для замужества только по достижении двадцати трех лет.

— Неужели? — ЛеДи Борнмут прищурилась. — Вы, кажется, упоминали, что граф восторгался глазами Сельмы? Как вы думаете, не собирается ли ваш кузен жениться?

— Конечно! Что еще могло заставить его вернуться в общество после столь долгого перерыва? Графине пришлось приложить немало усилий, но в конце концов она убедила сына, что не следует из-за одной-единственной ошибки портить себе жизнь.

— Она тысячу раз права, — согласилась леди Борнмут. — Никто из нас никогда не верил, что Лукас может быть в чем-то виноват, тем более после ее вызывающего поведения во всей этой истории.

— Вы имеете в виду Джиллиан Иннисфорд? — переспросила Татьяна, делая вид, будто ей обо всем известно.

— Кого же еще? Воспитание всегда необходимо, про нее же с самого начала можно было сказать: она абсолютно невоспитанна. Знаете, когда он впервые встретил ее, она работала в игорном доме!

Татьяна изобразила изумление:

— Я об этом никогда не слышала!

— Уверяю вас, это так — мне говорил об этом сам лорд Борнмут. Конечно, он не являлся завсегдатаем заведения, но до него доходили слухи. Нельзя отрицать, что она была красива, однако красота не вечна… С другой стороны, не могу не сказать, что как только пройдет первое цветение юности, тут-то и становится ясно, что за человек перед тобой.

Татьяна улыбнулась:

— Почти то же говорил мой кузен Лукас о вашей дочери.

— В самом деле? — Леди Борнмут усадила Татьяну в кресло, горя желанием продолжить разговор, и, вдохновленная первым успехом, девушка сделала еще один выстрел наудачу:

— Значит, вы не стали бы возражать против внимания кузена Лукаса к Сельме?

— Вы имеете в виду — из-за убийства?

Татьяна вздрогнула, но постаралась скрыть свое замешательство.

— Кажется, на чулке спустилась петля, — сказала она, наклонившись и проведя по ноге ногтем.

— Не беспокойтесь, совсем незаметно, — утешила ее леди Борнмут и тут же вернулась к прерванной теме: — Уверена, многих девушек это отпугнуло бы, но я надеюсь, что моя Сельма проявит больше здравомыслия. Его все-таки оправдали, хотя в то время скандал был грандиозный.

— Графиня не раз рассказывала мне об этом, — солгала Татьяна, сдерживая участившееся дыхание. — Трагедия причинила ей немалые страдания.

— Еще бы! Что делал ваш кузен в поместье лорда Иннисфорда на рассвете, если это была не дуэль? Однако тогда почему не присутствовали ни доктора, ни секунданты? Даже огромные деньги Сомерли не смогли замять этот скандал. Адмирал не захотел этого делать!

— Конечно, не захотел, — услужливо поддакнула Татьяна.

— Вы же понимаете — это выглядело слишком подозрительно: все в свете знают, что Лукас Стратмир по уши влюблен в эту вульгарную особу. Она выходит замуж за лорда Иннисфорда, а через три месяца ее супруга находят в саду с пулей в затылке!

— Слишком подозрительно, вы правы.

— Если не сказать больше! Ситуация отнюдь не улучшилась, когда Лукас так стремительно уехал в Россию. Это было похоже на бегство. Кстати, судя по всему, особенно по ее дальнейшему поведению, эта особа отнюдь не возражала бы, если бы он пожелал продолжить с ней близкие отношения. Конечно, сначала некоторые сочувствовали ей как молодой безутешной вдове, но никто из нас, людей, имеющих вес в обществе, не стал бы ее принимать у себя.

«Молодая безутешная вдова». Татьяна приготовилась сделать еще один — последний — ход:

— Судя по всему, вы весьма здравомыслящий человек, леди Борнмут. Что, по-вашему, произошло на самом деле?

Почтенная дама задумчиво проговорила:

— Я знаю лишь, что заключение, сделанное коронером, гласило: непреднамеренное убийство.

— Вы очень проницательны, — смиренно сказала Татьяна, хотя в душе не поверила ни единому слову. Еще удивительнее показалось ей то, что эта женщина была готова с распростертыми объятиями встретить Лукаса Стратмира в качестве претендента на руку своей дочери — ведь он совершил убийство! Неужели мать может быть такой бессердечной? — Но ли пора ли нам спуститься вниз, к гостям?

— Теперь я понимаю, почему вы являетесь для графини таким утешением, — сказала с одобрением леди Борнмут, когда они шли к лестнице. — Пожалуйста, будьте откровенны: есть ли у моей Сельмы шанс с вашим кузеном?

— Клянусь жизнью, — заверила ее Татьяна, сложив пальцы крестиком.

Глава 11

Лукас не сопровождал мать и кузину к леди Борнмут; когда они вернулись домой, он сидел в Голубой гостиной с книгой в руках.

— Надеюсь, хорошо провели время? — спросил он, поздоровавшись.

— Не то слово! Налей мне, хересу, Татьяна. Большой бокал. — Графиня упала на диван. — Эта женщина суетилась вокруг меня, как будто я впала в старческое слабоумие… Мне кажется, Лукас, что она надеется женить тебя на своей невзрачной дочери.

— А у нее есть дочь? — без малейшего интереса спросил Лукас.

— Даже две, причем обе не блещут ни красотой, ни умом. Спасибо, дорогая. — Далси приняла из рук Татьяны стакан. — А что до компании… престарелые вояки, самодовольные отпрыски древних родов, жеманные девицы — разумеется, все с безупречной родословной, и ни одной индивидуальности, ни одной личности! Вот почему я так не люблю брайтонское общество.

— А вы что думаете о рауте, кузина? — спросил Лукас, не отрываясь от книги.

Татьяна исподтишка взглянула на него. Как это она раньше не замечала, что он опасен?

— По-моему, там было много… поучительного.

— Вот как? Вы научились какому-нибудь новому танцу?

— Скорее еще одному варианту того, который я уже прежде умела танцевать.

Лукас поднял бокал с кларетом. Какие у него красивые руки! Татьяна без труда представила себе его палец на спусковом крючке пистолета, готового выстрелить.

— Значит, вечер не потрачен впустую?

— Нет. — Девушка отвернулась, собираясь налить себе хереса. — Вам тоже вина? — спросила она у графини.

— О нет, нет, я иду спать. Должна сказать, что это нудное сборище людей имеет одно положительное свойство — оно заставляет красоту блистать еще ярче. Ты представляешь, Лукас, за ужином Татьяна сидела между генералом Нэшем и этим болваном Эндрю Борнмутом. Можешь себе представить что-нибудь более отвратительное — старый зануда и молодой идиот…

Лукас молча поднял глаза на Татьяну.

— Я едва не рассмеялась, когда ты так ловко оторвала подшивку на подоле, — с улыбкой продолжала графиня. — Наверное, надеялась отдохнуть несколько минут наверху — а тут Антея лично вызвалась сопровождать тебя! Именно тогда я и начала подозревать, что она хочет что-то у тебя выпытать.

— Кажется, она считает, что ее старшая дочь была бы вашему сыну подходящей парой, — негромко произнесла Татьяна.

— Эта глупая Сельма? Мне следовало бы догадаться! Бедный Лукас. Ну, по крайней мере мне нечего бояться, что ты попадешься в один из капканов, которые, несомненно, постарается расставить Антея.

— Не попадусь. — Лукас так резко захлопнул книгу, что Татьяна вздрогнула. — Как вам кажется, дорогая кузина, подходящая я кандидатура на роль мужа Сельмы? — Голос его приобрел бархатные баритональные нотки, отозвавшиеся дрожью где-то внутри ее тела.

Она быстро овладела собой и ответила обычным насмешливым тоном, к которому он привык:

— О, я думаю, очень подойдет. С ее лошадиной физиономией она вполне может сойти за лошадь, которую вы с таким усердием выбираете.

Далси издала сдавленный смешок и тут же прикрыла рот рукой.

— Татьяна! Как ты можешь!

— Должно быть, на меня плохо повлиял нынешний вечер. — Девушка предложила графине руку и была благодарна, что та не отказалась опереться на нее. — А теперь, ради Бога, пойдемте спать.

Каррутерс расчесывала волосы хозяйки, когда в дверь постучали. Татьяна не успела остановить горничную, и та, открыв дверь, онемела от удивления, увидев на пороге не графиню, а хозяина.

— О, милорд, — пролепетала она и оглянулась на Татьяну, сидевшую в ночной сорочке, — прошу прощения…

— Пойди и принеси хозяйке теплого молока, — холодно сказал Лукас.

Каррутерс присела в поклоне, потом бросилась исполнять приказание.

Он закрыл дверь.

— В том, что горничная глупа, есть один недостаток: она сломя голову бросается выполнять ваши приказания, но, как видите, с не меньшим усердием готова выполнять и мои.

Татьяна встала и потянулась за пеньюаром.

— Вы не имеете права…

— Бросьте. Я видел вас в бриджах и в расстегнутой рубахе — вы в грош не ставите приличия, и я это знаю. Не понимаю только, что за игру вы затеяли и с какой целью.

Татьяна накинула пеньюар на обнаженные плечи.

— Мне казалось, что игру затеяла ваша мать.

— Не спорю, но вы ведь тоже не просто послушное орудие в ее руках. Интересно, играют ли в Мишакове в шахматы? В Санкт-Петербурге я нередко проводил вечера за шахматной доской. Кажется, вы намерены объявить мне шах, мисс Гримальди; видимо, леди Борнмут рассказала вам что-то такое, из-за чего вы стали меня бояться.

— Я вовсе не боюсь вас, — усмехнувшись, заявила Татьяна. — С какой стати бояться того, кто убивает людей, стреляя в спину?

— Мне нередко приходилось стрелять и в лицо.

Такого поворота она не ожидала. Куда исчез этот любитель бренди, увлеченный своими розами? Перед ней был другой человек, сумевший выбраться из охваченной войной России с немой, растрепанной и неряшливо одетой девчонкой на руках. Она его недооценила.

— Рискну снова показаться вам невоспитанным, но, должен сказать, временами я искренне сожалею, что встретил вас.

«Не странно ли, — подумала Татьяна, — что временами я чувствую абсолютно то же самое?»

Глава 12

Концерт был великолепен: квартет струнных инструментов и новый итальянский тенор, по которому с ума сходило все высшее общество, превзошли все ожидания. Однако Татьяне было не до музыки.

Сюзанна поднялась с кресла и как-то странно посмотрела на свою подругу.

— Мама зарезервировала для нас столик в «Лонгчемп». Я подумала, что мы могли бы прогуляться по парку…

— С удовольствием. Сегодня такой чудесный день.

Девушки присоединились к толпе, выходящей с концерта. Миссис Катберт и ее младшая дочь Сара шли впереди.

— Может быть, мы встретим мистера Паркера, — робко заметила Сюзанна.

— Графиня еще не получила от него ответа на приглашение. Я имею в виду четырнадцатое.

— Он уехал в Лондон по каким-то скучным делам, и я сомневаюсь, что ему удастся вернуться вовремя.

— Как ты думаешь, чем занимаются мужчины, когда уезжают по делам?

— Наверное, играют и пьют, как за карточным столом. — Сюзанна неожиданно сжала локоть Татьяны. — Ох, силы небесные! Ты только взгляни!

По дорожке к ним приближалось удивительное создание — прежде Татьяне не приходилось видеть ничего подобного. На женщине были платье и короткий плащ в коричневую полоску; шляпка в форме кивера прикрывала копну рыжевато-каштановых кудряшек. Она держала на поводке пару борзых, а следом за ней, неся ее шлейф, шествовали два мальчика в ливреях горчичного цвета. Рядом шел высокий седовласый мужчина, он держал над своей спутницей раскрытый зонт.

— Гордая, как будто она член королевской семьи, — пробормотала Сюзанна.

Татьяна незаметно разглядывала женщину — было в ней что-то смутно знакомое, хотя она могла бы поклясться, что никогда прежде ее не видела.

Поравнявшись с матерью Сюзанны, та вежливо произнесла:

— Как поживаете?

Однако миссис Катберт, высоко подняв голову, прошествовала мимо, не удостоив ее даже кивком головы.

— Боже мой, — прошептала Сюзанна, вцепившись в руку Татьяны. — Глазам своим не верю! Чтобы мама, кроткая, как овечка, так резко кого-нибудь поставила на место! Я даже не подозревала, что она способна столь демонстративно нагрубить! Интересно, кто эта дама?

Татьяна, забыв о приличиях, оглянулась. Эти блестящие волосы цвета бронзы…

Толпа гуляющих повлекла их дальше. Миссис Катберт встретилась на дорожке с миссис Бельстэрс, и дамы тут же заговорили вполголоса. «Она может гулять где хочет, — услышала Татьяна слова одной из них, — но ни в одном приличном доме ее не примут, тем более сейчас, когда в городе находится Сомерли!»

Джиллиан Иннисфорд. Должно быть, это она!

— Пойдемте, — капризно потребовала Сара. — Я хочу выпить чаю.

Щеки Татьяны порозовели.

— Сара права, идите.

— Я не пойду без тебя, — заявила Сюзанна.

Татьяна оглянулась через плечо, но дама с бронзовыми волосами уже скрылась вдали.

— Хорошо, если ты так настаиваешь. — Она взяла подругу под руку и быстро направилась по дорожке к выходу.

— Я приеду в «Лонгчемп» в наемном экипаже! — крикнула матери Сюзанна. — Послушай, зачем ты так бежишь? — обратилась она к Татьяне.

— Видишь, там впереди идет один джентльмен. Я очень хочу с ним познакомиться.

Сюзанна охнула от неожиданности, ее серые глаза удивленно округлились.

— И кто же он?

— Мне не хотелось бы называть его имя, пока я не буду убеждена, что он тоже интересуется мной.

— Ах ты, негодница! Я открыла тебе душу, рассказала о Паркере…

Шляпка в виде кивера виднелась уже у ворот парка.

— Сюзанна! Я тебя умоляю!

— Но ты не можешь знакомиться с ним, если тебя никто не сопровождает! Что он о тебе подумает?

— Я скажу, что потерялась в толпе. Он наверняка предложит проводить меня домой.

Сюзанна улыбнулась:

— Какая ты смелая! Я бы на твоем месте побоялась быть такой настойчивой!

Татьяна торопливо поцеловала подругу.

— Возвращайся, а я попробую то, что задумала.

— Поклянись, что потом расскажешь мне обо всем!

— Клянусь! — Татьяна торопливо двинулась к выходу.

Когда девушка подошла к воротам, кивера нигде не было видно, и она остановилась, переведя дыхание.

— Хотите наемный экипаж, мисс? — спросил поджидавший пассажиров извозчик.

— Даже и не знаю… — пробормотала Татьяна, сделав шаг в его сторону. — Я потеряла в толпе… свою тетушку. — Она не могла бы с уверенностью сказать, сколько лет Джиллиан Иннисфорд, но для тетушки достаточно. — Леди с волосами бронзового цвета, с парой борзых на поводке. С ней еще был джентльмен…

— Вы чуть-чуть опоздали, — сказал извозчик. — Она только что уехала в экипаже в направлении Хай-стрит.

— Вы не могли бы поехать следом? У меня были другие планы, но теперь мне придется… — Татьяна достала носовой платочек и промокнула глаза.

У извозчика оказалось доброе сердце, и он помог Татьяне сесть в экипаж, при этом ободряюще похлопав ее по плечу.

— Не тревожьтесь, мисс. Я доставлю вас в целости и сохранности к вашей тетушке.

Экипаж тронулся, и через несколько минут извозчик сообщил, что видит впереди тех, кого они преследовали. Вскоре он остановился перед входом в «Савой» — самый роскошный отель во всем Брайтоне. Татьяна рассыпалась в благодарностях и дала щедрые чаевые, внимательно наблюдая при этом, как леди, ее собаки, лакеи и элегантный джентльмен выходят из экипажа.

— Вы спасли мне жизнь, — искренне сказала она извозчику.

— Рад служить, — ответил тот, а затем, прикоснувшись рукой к шляпе, уехал.

Татьяна торопливо вошла в холл отеля. После уличного шума и суеты здесь было особенно прохладно и тихо. Она оглянулась вокруг, еще не зная, что делать дальше.

Молодой человек в униформе подошел к ней и приветливо улыбнулся:

— Могу я чем-нибудь помочь вам, мисс?

— Думаю, да. На улице я только что увидела приятельницу моей матери, но никак не могу вспомнить ее имя. Она вошла сюда — очень высокая женщина, на ней шляпка в форме кивера, и еще у нее две собаки…

— Должно быть, это леди Иннисфорд, мисс.

— Ну конечно! Джиллиан Иннисфорд! Вы очень любезны, что помогли мне вспомнить. Она остановилась здесь?

— Да, мисс, приехала нынче утром.

Значит, Лукас еще не знает. Однако слухи очень быстро достигнут ушей графини — в этом не было сомнений. Нельзя терять ни минуты!

— Мне не хотелось бы беспокоить ее — она не одна, — нерешительно произнесла Татьяна. — Может быть, лучше послать ей записку?

— Как скажете, мисс. Перо и бумагу найдете в ящике стола.

Девушка поблагодарила служащего кивком и ослепительной улыбкой и уселась к столу, лихорадочно соображая, что ей следует написать. Она уже взялась за перо, как вдруг за ее спиной раздался знакомый голос:

— Татьяна!

Боже милостивый! Это графиня. И Лукас с ней! Татьяна повернулась, и перо оказалось на полу.

— Не ожидала увидеть тебя здесь. — Далси радостно бросилась к ней. Татьяна опустила глаза и взглянула на бумагу, на которой, слава Богу, не успела написать ни строчки. — У меня большая радость! — как ни в чем не бывало продолжала графиня. — Лукас согласился на покупку столика!

— Ах, столика…

— В магазине Крискома! Помнишь, я тебе говорила?

— Помню. — Татьяна действительно вспомнила о разговоре, а также о том, что магазин Крискома находится в двухстах ярдах отсюда.

— Я решила выпить чаю и отпраздновать это событие; а теперь и ты можешь присоединиться к нам!

— Чаю? Здесь? — Взгляд Татьяны непроизвольно метнулся к лестнице.

— Вас это чем-то не устраивает, мисс Гримальди? — спросил Лукас, прищурившись.

— Нет-нет, что вы! Просто на концерте у меня неожиданно началась мигрень…

— И чтобы облегчить боль, вы через весь город приехали в «Савой»?

Черт бы побрал его проницательный взгляд!

— «Савой»? Так называется это место? — озабоченно спросила Татьяна и, вскочив на ноги, покачнулась.

— Боже мой, Лукас!

Он поймал ее, не дав рухнуть на пол. Не открывая глаз, Татьяна заставила себя обмякнуть в его руках, потом почувствовала запах нюхательной соли и поняла, что графиня поднесла к ее носу свой флакончик.

— Положи ее сюда, — скомандовала Далси, и Татьяна, почувствовав, как ее опустили в кресло, чуть слышно застонала.

— Я хочу домой…

— Разумеется, дорогая.

— Я хочу домой сейчас же!

— Ну что ж, возможно, так будет лучше, — согласилась графиня. — Лукас, помоги кузине добраться до экипажа.

Сильные руки снова подняли ее, но теперь Татьяна даже не осмелилась взглянуть на него.

Лукас вынес ее из отеля и жестом велел кучеру подогнать карету к входу.

Оказавшись внутри, Татьяна с облегчением откинулась на спинку сиденья. Графиня уселась рядом с ней, обмахивая ее лоб и похлопывая по рукам.

— Я всегда говорила, что посещать концерты в парке — настоящее безумие, — сказала она, поднося к носу девушки нюхательную соль. — Такое скопление людей на солнцепеке!

Татьяна чуть приоткрыла глаза. Слава Богу, Лукас тоже усаживается в карету. Пока все идет хорошо.

— Какой ужас, у нас дома нет порошков от головной боли! — неожиданно воскликнула графиня. — Будь умницей, Лукас, сбегай в ближайшую аптеку, она рядом.

— Мне ничего не нужно… — начала Татьяна и чуть не потеряла сознание, заметив сквозь окошко кареты пару красивых борзых, выскочивших из дверей «Савоя».

Лукас выпрыгнул из кареты, но неожиданно снова с поразительной скоростью забрался обратно и с грохотом захлопнул дверцу.

— А как же порошки, Лукас? — с упреком спросила графиня.

— Мне не нужны порошки, — спокойно сказала Татьяна и решительно опустила шторку на окошке.

— Но здесь душно как в аду! Тебе нужен свежий воздух!

— Извините, миледи, мне почему-то ужасно холодно.

— Господи, только этого не хватало! — еще больше встревожилась Далси. — Уж не начинается ли у тебя лихорадка? Это было бы ужасно, ведь до четырнадцатого осталось совсем мало времени! Мы должны срочно пригласить доктора Трэвиса. Домой, Бронтон! — крикнула она кучеру, и карета помчалась.

Татьяна снова закрыла глаза. И зачем только она, поддавшись импульсу, последовала за леди Иннисфорд? Что он теперь ей сделает? Убьет? Вышвырнет на улицу? И что ей тогда делать? Всем, что у нее есть, она обязана ему и графине, и если они лишат ее своего попечения, что тогда будет с ней? Лукас влиятелен, и что бы он о ней ни рассказал, ему обязательно поверят.

Всю дорогу Татьяна просидела в молчании, а когда они приехали домой, Лукас, ни слова не говоря, поднялся по лестнице в свои апартаменты.

— Миледи, мне не нужен доктор, я совсем поправилась. — Татьяна, попыталась успокоить графиню.

— Но ты плохо выглядишь, дорогая, и ужасно бледна…

— Ничего страшного, я просто хочу прилечь.

Однако вместо того, чтобы лечь в постель, Татьяна забралась в кресло, стоявшее у окна спальни, и стала смотреть на крыши Брайтона, за которыми вдали виднелось море. Итак, думала она печально, все это великолепие, балы, рауты, наряды и толпы молодых поклонников, комплименты, от которых кружилась голова, и букеты — все это было всего-навсего промежуточным эпизодом, приятной интерлюдией. Хорошо еще, что она не влюбилась. Какой бы способ ни выбрал Лукас для наказания, сердце ее не будет разбито. Он, разумеется, вернется в Дорсет, к своим розам: она дала ему хороший предлог для того, чтобы положить конец их затее, а ведь он так долго его искал!

В дверь громко постучали.

— Кто? — спросила она тихо.

— А как вы думаете, черт побери? — Лукас Стратмир вошел в комнату и захлопнул за собой дверь с таким грохотом, что задребезжали оконные стекла.

На нем был костюм для верховой езды, и его глаза, похожие на штормовое море, метали молнии.

Неожиданно Татьяне изменили силы, и она с трудом заставила себя встать.

— Я предупреждал вас о том, чтобы вы не играли со мной в игры, не так ли?

Она, чуть помедлив, кивнула.

— Однако вы ведете себя легкомысленно. Вы знали, что Джиллиан находится в Брайтоне. Отрицать это не имеет смысла. Любопытно было узнать, о чем вы собирались сообщить ей в записке? Наверное, хотели предложить объединить усилия, чтобы отомстить мне? — Он нанес точно рассчитанный удар, и у нее перехватило дыхание.

— Я только сегодня узнала, что она здесь — когда увидела ее в парке!

Лукас наконец сумел овладеть собой.

— Какая жалость, что вы не поделились новостью с теми, кого она касается больше всего. Я могу понять все, что бы вы ни надумали сделать со мной, но как вам не стыдно устраивать заговор против моей матери, от которой вы видели только доброту и заботу?

— Я не устраивала заговор! — воскликнула Татьяна, покраснев до корней волос.

— Вот как? Разве не вы выведали у Тернер подробности моего прошлого?

— Как вам не стыдно шпионить!

— Когда-то это было моим ремеслом, а теперь осталась только привычка.

— Я не знаю, какой вы человек, так как видела, что вы устроили в Мишакове. Думаете, я забыла? Кровавая бойня, запах горелой плоти…

— Ты из-за этого ненавидишь меня, Татьяна? Считаешь, что я в этом виноват?

— Кто же еще? — воскликнула девушка. — Если бы вы туда не явились, Петр и все другие были бы живы до сих пор, а Мишаково было бы цело.

— Сядь! — приказал Лукас, и Татьяна испуганно опустилась в кресло. — Послушай, если ты хотела узнать, зачем я приехал в Мишаково, то почему не спросила меня?

Она стиснула губы и сидела молча.

— Черт бы побрал твое коварство! — заорал он. — Продолжай в том же духе, взращивай свою злобу всю оставшуюся жизнь. Я уезжаю туда, где человек еще может найти покой, где его не будут на каждом шагу терзать своими выходками несмышленые девчонки!

Значит, в Дорсет, к своим розам. Пусть едет, скатертью дорога!

Татьяна позволила ему дойти до порога и только потом окликнула.

— Ладно. Скажите в таком случае, зачем вы туда явились?

— Вот это уже лучше. Если ты вежливо задаешь вопрос, то я на него отвечу: я дал обещание другу.

— Какому другу? Дяде Ивану?

— Разве ты помнишь его? — удивленно спросил Лукас.

— Конечно. В Мишакове редко появлялись посторонние люди.

— Какой он был?

— Коренастый. Смуглый. Вот здесь у него был шрам… — Татьяна прикоснулась к подбородку. — И еще он был сильный. — Она чуть покраснела, вспомнив, какие сильные руки у Лукаса. — И он был очень добр ко мне — ни разу не ударил. Еще он покупал мне сладости. Я помню, как тосковала, когда дядя Иван перестал приезжать.

Поразительно, она и вправду описала Казимира!

— А Георгий, твой приемный отец, он что, бил тебя?

— Сперва редко, но начал бить чаще, когда дядя Иван перестал приезжать. Он был… моим отцом?

— Не думаю. Тебе хотелось бы этого?

Татьяна кивнула, и Лукас увидел в глубине ее глаз отблеск пожара, спалившего дотла ее деревню.

Девушка выпрямилась в кресле.

— Итак, он послал вас ко мне. Зачем? Чтобы отвезти мне конфет?

— Я не знаю, — откровенно признался Лукас и рассказал ей о клятве, которую взял с него Казимир, и о записке, прочесть которую можно было только в случае его смерти и в которой было написано всего два слова: Мишаково и ее имя.

Она еще шире раскрыла глаза.

— И вы поехали? Проделали такой дальний путь до России из-за двух слов на клочке бумаги?

— Я дал обещание, — высокомерно сказал Лукас. — Казимир был не из тех людей, которые могут попросить о таком необычном одолжении без веской причины. А то, что произошло, когда я приехал, только доказывает, насколько прав он был.

— Вы знаете, что за люди сожгли деревню? — Татьяна невольно поежилась.

— Нет, не знаю. По их виду невозможно было определить, кто они, но эти ребята давно за мной следили. Я заметил их в почтовом дилижансе, направлявшемся в Липовск, но мог бы поклясться жизнью, что до деревни они за мной не следовали. — Лукас закрыл глаза, вспоминая бесконечное заснеженное пространство…

— Они выслеживали вас?

— Следили за мной, чтобы добраться до тебя.

— Вздор! Зачем, черт возьми, я могла бы им понадобиться?

— В том-то и вопрос! Казимир — то есть дядя Иван — никогда ничего не рассказывал тебе о твоих родителях?

— Не припомню. А вот Георгий и Вера — они, должно быть, знали.

— Мне они ничего не сказали. Похоже, этот Георгий был очень скрытным человеком.

Татьяна фыркнула:

— Вернее сказать — себе на уме…

— Возможно. Но даже если они и знали что-нибудь, теперь уж ничего не скажут.

Ясные глаза Татьяны затуманились.

— Но если те люди пришли из-за меня, если они выслеживали вас из-за меня… нет, это невозможно! Я никто, а вы сами говорили, что были шпионом.

— К тому времени я не был в России пять лет и никогда прежде не бывал в ваших краях. Это связано только с тобой и с Казимиром.

Татьяна сжалась в кресле.

— Если несчастья произошли из-за меня, значит, я во всем виновата — и в том, что сожгли деревню, и в гибели Георгия, Веры… и в смерти Петра. — Она закрыла глаза.

— Не понимаю, зачем ты берешь вину на себя, если ничего не знаешь?

— Признайтесь, что вы приехали сюда не для того, чтобы присмотреть себе лошадь, а потому, что думаете, будто мне угрожает опасность.

— Это маловероятно. С тех пор как мы приехали в Англию, ничего не произошло, даже тогда, когда вы с Далси уехали в Котсуолд. Тем не менее Казимир почему-то решил отдать тебя на мое попечение.

— Боже милосердный! И все это время я считала вас виноватым, — Ты имела на то основания. Наверное, мне не следовало приезжать туда, и ты жила бы счастливо до сих пор.

Татьяна неуверенно посмотрела на него.

— Вы думаете… я была бы счастлива с Петром?

Помедлив, он покачал головой:

— Не знаю. Мне кажется что ты предназначена для чего-то большего.

Она ответила ему столь же правдиво:

— Такой счастливой, как сейчас, я никогда не чувствовала себя в Мишакове.

— Даже в объятиях Петра?

— Даже в объятиях Петра. — Сделав это признание, Татьяна вдруг расплакалась. Она плакала потому, что только теперь поняла, как все произошло. Она предала память о Петре, но была рада хотя бы тому, что все в конце концов обернулось таким образом. — Петр… он был хорошим парнем. — Она шмыгнула носом, поискала платок и воспользовалась наконец большим белым платком, который предложил ей Лукас.

— Совсем как Фредди Уитлз?

Татьяна кивнула и рассмеялась.

— Совсем как Фредди. Здоровый, сильный, добрый… и полный дуралей.

— Однако Георгий говорил мне, что Петр был самым завидным женихом в Мишакове.

— Посмотрели бы вы на остальных… — Лицо ее вдруг посерьезнело. — Насчет леди Иннисфорд — простите меня. Вы правы, у меня была мысль…

— Тайно сговориться. Только не с ней! Уж поверь моему слову — она бы съела тебя живьем.

— А мне казалось, что вы в нее влюблены, — тихо сказала Татьяна.

— Был, — кратко ответил он.

Она хотела расспросить Лукаса подробнее, но в этот момент за его спиной распахнулась дверь.

— Ах, Татьяна, дорогая! Знаю, что ты плохо чувствуешь себя, но я в отчаянии, потому что Марианна только что сообщила мне ужасную новость! — Глаза графини покраснели от слез, она тяжело дышала. — И надо же было этому случиться как раз тогда, когда Принни дал согласие присутствовать четырнадцатого! Все пропало! И… — Тут она заметила своего сына, стоявшего у двери в костюме для верховой езды, и неуверенно взглянула на Татьяну. — Прошу прощения… я помешала?

— Конечно, нет, мама, — заверил ее Лукас. — И поделись скорее новостью, которая привела тебя в такое волнение.

— Новость? Да это сущий пустяк!

Лукас прислонился к стене, явно забавляясь смущением Далси.

— Вот как? Почему же ты тогда плакала? Мне невыносимо видеть тебя такой расстроенной. Умоляю, скажи, что это за новость?

И тут выяснилось, что глаза графини, как и глаза ее сына, обладали способностью вспыхивать от гнева.

— Ах ты, скверный мальчишка! Ладно, слушай: Джиллиан Иннисфорд приехала в Брайтон! — Далси окинула взглядом его костюм. — Но, как видно, тебе об этом уже известно, поскольку ты одет так, словно собираешься как можно скорее трусливо умчаться домой, в Дорсет.

— Хочу предупредить, — холодно произнес Лукас, — что я уезжаю к капитану Роули играть в карты. Надеюсь отлично провести там время, как я уже сказал кузине. Женщины на эту вечеринку не допускаются. — Он поклонился обеим дамам. — Приятного вам вечера. Меня не ждите, я буду поздно.

Круто повернувшись, Лукас вышел из комнаты. Графиня ошеломленно смотрела ему вслед.

— Играть в карты! — воскликнула она. — Он не занимался этим почти двенадцать лет! И это при том, что ему известно о ее приезде. — Совершенно сбитая с толку, Далси покачала головой.

Чувствуя искреннее раскаяние из-за того, что несправедливо недооценила этого человека, Татьяна вздохнула:

— Правильно говорят, что чудеса если уж начнутся, то потом никогда не кончаются.

Глава 13

К рауту, который графиня устраивала четырнадцатого июля, Татьяна подбирала наряд с особым старанием. На ней было надето длинное узкое платье из шелка цвета морской волны, расшитого серебром, с таким глубоким декольте, какое позволяли приличия, а шею украшали аметисты Далси. Волосы ее были собраны на затылке и уложены в серебряную сетку, отделанную бусинками. Морской воздух Брайтона исключал всякие попытки завить волосы, однако Тернер, которая придирчиво осмотрела результаты работы Каррутерс, была удовлетворена.

— Вы безупречны, как всегда, мисс, — заявила она улыбаясь. — Все как следует, и ничего лишнего. Не в пример тем, которые вечно стараются позолотить даже лепестки лилии.

Ага, подумала Татьяна, значит, горничная слышала о приезде Джиллиан Иннисфорд в Брайтон. Теперь, Наверное, уже все знали об этом. После памятного разговора у нее в спальне Татьяна начала понимать опасность сплетен для такого человека, как Лукас Стратмир. То, что он рассказал ей о причине своего появления в Мишакове, в корне изменило ее мнение о нем — не мог холодный и бессердечный человек, каким она привыкла его считать, поехать за тридевять земель для того лишь, чтобы выполнить обещание, данное погибшему другу. Впредь она решила быть с ним подобрее — если, конечно, он ей это позволит.

Но в данный момент ее сердце учащенно билось при мысли о том, что она наконец увидит Принни — принца-регента, обожаемого Далси.

Гостиные на первом этаже заранее освободили от лишней мебели, чтобы можно было справиться с ожидаемым наплывом гостей.

Слегка отодвинув друг от друга парные вазы севрского фарфора, стоявшие на каминной полке в Голубой гостиной, Татьяна хотела уже выйти из комнаты, но, услышав осторожные шаги за спиной, оглянулась и увидела Смитерса, который шел за ней следом и переделывал все, что с самыми добрыми намерениями сделала она.

— Вам не нравится, как я поставила вазы? — спросила она с подчеркнутой вежливостью.

Пойманный на месте, Смитерс обиженно надулся и ушел из комнаты. Татьяна вышла следом за ним и не спеша направилась по коридору, как вдруг столкнулась с Лукасом.

Он был в смокинге и выглядел очень торжественно.

В этот момент послышался удар дверного молотка — это приехала Сюзанна с матерью и сестрами.

— Знаю, что мы явились непозволительно рано, — сказала миссис Катберт вышедшей навстречу графине, — но я подумала, что вам может понадобиться помощь. Не правда ли, трудно принимать гостей в доме, который, по сути, не является твоим собственным? — Они принялись обсуждать, как лучше всего поставить диван и кресла, а Сюзанна тем временем отвела Татьяну в сторону.

— Ты слышала? — торопливо зашептала она. — Сногсшибательная новость! Скоро объявят о помолвке Элайзы Буттон с лордом Меллзом! А я знаю наверняка, что она была неравнодушна к капитану Шиллингтону с тех самых пор, как впервые стала выезжать в свет в прошлом году.

— В таком случае почему она соглашается на брак с лордом Меллзом?

— Ах, Тэт! — рассмеялась Сюзанна. — Не она. Согласилась ее мать. У лорда Меллза доход составляет пятнадцать тысяч в год. Между прочим, сегодня здесь будет Клиффорд! Он сказал капитану Роули, который сказал Уильяму Шелтону, который сказал своей матери, которая сказала моей маме, а она сказала мне — она, а не самая близкая подруга.

Татьяна почувствовала себя виноватой и покраснела. Это правда, она не сообщила Сюзанне о том, что ее поклонник принял приглашение. Однако Сюзанна тут же рассмеялась и слегка ударила ее своим веером.

— Глупышка, я пошутила — это ничего не изменило бы. Я все равно извелась от ожидания.

Их прервало прибытие новых гостей. Все они вскоре были приглашены за стол, где не без помощи графини Лукас оказался рядом с Сельмой Борнмут. Леди Борнмут, наблюдавшая за ними с противоположного конца стола, довольно сияла.

Судя по всему, графиня была озадачена неожиданным вниманием сына к соседке, и Татьяна не раз видела, как она с недоумением смотрит на эту парочку. Только к третьей перемене блюд девушка осознала, что и сама уделяет необычно большое внимание своему кузену.

Потом начали прибывать гости, приглашенные на танцы и игру в карты. У Татьяны не было отбоя от партнеров, а Лукас, как только закончился второй танец, удалился к карточным столам.

Сказав, что ей нужно подышать свежим воздухом, Татьяна попросила капитана Роули проводить ее и тут увидела Лукаса: его визави за карточным столом оказалась леди Борнмут. Трудно сказать, чем было вызвано торжествующее выражение ее лица — тем ли, что ей везло в пикет, или тем, что ее дочери, кажется, удалось подцепить жениха.

Не успела Татьяна подойти к входной двери, как вокруг началась какая-то суета и появился высокий мужчина в расшитом золотом жилете, алом сюртуке и просторных брюках. Его окружало несколько важных персон.

— Прошу вас, без церемоний, — с важным видом произнес принц-регент — судя по всему, это был именно он — и махнул украшенной перстнями рукой. — Продолжайте!

Музыканты заиграли снова. Танцы продолжались, но теперь каждый ощущал присутствие в зале членов королевской семьи.

Татьяна быстро вернулась в зал. Проносясь в танце вместе с Фредди мимо принца, она исподволь разглядывала его. Он оказался несколько крупнее, чем она ожидала, величественная осанка заставляла забывать об излишней полноте, а его изящные манеры были выше всяких похвал. Принц расцеловал Далси в обе щеки с такой непринужденностью, как ее не целовал даже собственный сын.

— На нем потрясающий сюртук, — завистливо прошегь тал Фредди.

— Да, он образец элегантности! А что за джентльмены прибыли вместе с ним?

— Это герцоги, его братья. Далси очень повезло, что удалось залучить сюда все это созвездие. Вот тот, в клетчатом жилете, должно быть, Эдолфес, герцог Кембриджский. Интересно, как называется узел, которым завязан его галстук? А тот — Фредерик, он вполне приличный человек и хороший вояка, но совершенно безнадежен в вопросах моды. Зато на него, говорят, можно положиться. А там Эрнест, герцог Камберлендский, у него повязка на глазу.

Татьяна внимательно посмотрела на последнего из названных джентльменов, он оглядывал толпу гостей с презрительной усмешкой, волнистые волосы, более светлые, чем у братьев, были зачесаны назад, открывая высокий гордый лоб.

— Выглядит устрашающе, — тихо сказала она Фредди.

— Кто?

— Камберленд. Что случилось с его глазом?

— Потерял на дуэли, — коротко ответил Фредди, которому было не по душе внимание его партнерши к другому мужчине. — Его считают позором семьи.

— Почему? — осторожно спросила Татьяна.

— Он убивает, — сказал Фредди будничным тоном и в подтверждение своих слов кивнул головой. — Так все говорят. Этот человек заколол кинжалом своего камердинера.

— За что же это? — удивилась она.

— Такие вещи не для ваших ушек, ангелочек.

Татьяна с любопытством взглянула в сторону герцога и заметила, что единственный глаз его пристально уставился на нее. Она поспешно отвернулась и позволила Фредди увести себя в другой конец зала.

— Смотрите, графиня подает вам знак, а это значит, что настало время представить вас Принни. Постарайтесь, чтобы вас не похитили. — Фредди засмеялся не очень искренне, а затем повел Татьяну к Далси, которая уже некоторое время безуспешно пыталась встретиться с ней взглядом.

— Ваше высочество, — обратилась графиня к принцу-регенту с обворожительной улыбкой, — разрешите представить вам мою кузину, мисс Гримальди.

— Для меня это большая честь, ваше высочество, — пролепетала Татьяна, приседая в изящном реверансе и, к смущению своему, замечая, как тусклые глаза принца уставились на ложбинку между ее грудей.

— Очарован, совершенно очарован, — сказал принц глубоким, волнующим голосом, беря ее за руку. — Почему, дорогая моя графиня, я никогда прежде не встречал эту девушку? Уверен, я не забыл бы ее, если бы уже видел прежде.

— Мисс Гримальди только недавно приехала в Англию, — объяснила, не вдаваясь в подробности, Далси.

— Вот как? Мне показалось, что я уловил легкий акцент. Итальянский? — попробовал угадать принц. Татьяна робко кивнула. — Разумеется. Италия славится самыми красивыми женщинами в мире. Скажите, мисс Гримальди, как вам понравилось у нас?

Он все еще держал ее за руку.

— Я получила здесь необычайно теплый прием, ваше высочество, — искренне ответила Татьяна.

— И неудивительно. Никогда еще я не встречал столь очаровательного создания.

Далси засияла, а Татьяна мило зарделась от смущения.

— Вы должны оказать мне честь и станцевать со мной.

Именно в этот момент сквозь толпу протиснулся Лукас и, оттерев плечом Фредди, встал рядом с Татьяной. Хотя его неожиданное появление озадачило Далси, она тем не менее любезно сказала:

— Надеюсь, ваше высочество, вы помните моего сына, графа Сомерли.

Только теперь принц-регент отпустил руку Татьяны.

— Я слышал, что вы в Брайтоне, — сказал он Лукасу, — хотя и не поверил этому. Что заставило вас так неожиданно вновь появиться в обществе?

Лукас натянуто улыбнулся:

— Всего лишь необходимость представить здесь мою кузину.

— А, понимаю, на вас возложена роль дядюшки и все такое прочее. Наверное, с такой очаровательной девушкой у вас хлопот полон рот и на каминной полке места не хватает для букетов? Для вас это весьма непривычно, не правда ли? — произнес принц-регент с подчеркнутой вежливостью.

— Ваше высочество, — торопливо вмешалась Далси, бросив на сына предостерегающий взгляд, — когда я рассказывала мисс Гримальди о том, какие чудеса вы сотворили в своем павильоне, то уверила ее, что ничего подобного нет ни у нее на родине, ни во всем мире.

Принц явно почувствовал облегчение.

— О да, мой павильон! Вы обязательно должны побывать там вместе с мисс Гримальди, чтобы она могла все увидеть своими глазами. Знающие люди говорят, что он затмевает великолепием даже дворец Медичи. — Принц любезно улыбнулся Татьяне. — Мне было бы очень интересно узнать ваше мнение.

— Это приглашение — большая честь для меня, — негромко ответила Татьяна, — хотя я сомневаюсь, что мое суждение могло бы что-нибудь добавить к тому, о чем с восхищением говорит весь мир. — Произнеся эти слова, она получила двойное удовлетворение: во-первых, Далси, у которой отлегло от сердца, вздохнула с облегчением, а во-вторых, Лукас одарил ее сердитым взглядом.

Кроме того, она доставила удовлетворение принцу, глаза которого, когда он склонился к ее руке, были уже не такими тусклыми.

— Мне особенно приятно слышать это от уроженки страны, являющейся колыбелью красоты! Не могли бы вы вспомнить, что говорят у вас в Италии о моем…

— Прошу прощения, — прервал его Лукас и схватил Татьяну за руку. — Кузина обещала мне этот танец. Надеюсь, вы извините нас.

— Вы вели себя с ним возмутительно грубо, — сказала Татьяна, когда они присоединились к танцующим.

— Он осел.

— А мне он показался образцом вежливости, — задиристо заявила она, — чего не скажешь о вас.

Он держал ее напряженное тело на расстоянии вытянутой руки, глядя на нее сверху вниз.

— Я не доверяю этому никчемному принцу-регенту и его презренным братцам. Вот если бы ты знала короля Георга, когда он еще был в здравом уме… Никогда после я не встречал такого простого, такого благородного человека! Принни, его братцы и сестры растоптали честь и достоинство, которые были свойственны королевской семье.

Татьяна с удивлением посмотрела на Лукаса. Трудно сказать, воспоминание, сожаление или какое-то другое чувство смягчило суровое выражение его лица.

— В тебе есть то, чего им никогда не удастся найти в себе, и мне не хотелось бы стать свидетелем того, как они тебя… проглотят. — Теперь в его голосе не было сарказма, Татьяна была почти уверена, что эти слова идут от сердца.

Музыка прекратилась. Лукас поклонился ей, и лицо его снова стало непроницаемым.

— Вы, конечно, не нуждаетесь в моих советах, кузина. Тем не менее хочу предупредить вас: держитесь подальше от членов королевской семьи.

Татьяна тряхнула головой, отчего вспыхнули огоньком блестящие украшения на сетке, прикрывающей ее прическу.

— А если я не прислушаюсь к совету?

— В таком случае мне придется постоянно находиться рядом с вами. — Заметив ее возмущение, Лукас рассмеялся. — Но поскольку вам такая перспектива не по душе, я уверен, что вы последуете моему совету.

— А что, если вашей драгоценной мисс Борнмут такое внимание с вашей стороны к моей особе покажется странным? — ядовито спросила Татьяна.

— Думаю не покажется. Вы не зря заверили се мать, что на континенте девушкам моложе двадцати трех лет не положено выходить замуж.

Он так похоже изобразил интонации леди Борнмут, что Татьяна чуть не рассмеялась.

— Итак, если я приму приглашение его высочества на танец…

— То мы будем танцевать танец втроем, что обычно выглядит крайне неуклюже.

— Но ведь он почетный гость графини…

— Я восхищаюсь своей матерью, однако наши вкусы в выборе друзей не всегда совпадают. Ну что, мы можем идти к гостям?

Татьяна неохотно оперлась на руку Лукаса.

— Если его высочество пригласит меня в павильон, я не смогу ему отказать, — упрямо заявила она.

— Только попробуйте это сделать, и я позабочусь о том, чтобы каждая досужая кумушка в Брайтоне немедленно узнала, где и как я вас впервые встретил.

Татьяна остановилась как вкопанная.

— Мерзавец! Ты не осмелишься!

Он усмехнулся:

— Попробуй — узнаешь. И запомни: никогда не бросай вызов человеку, которому нечего терять.

Глава 14

Несмотря на отвратительное поведение Лукаса, последствия раута графини оправдали и даже превзошли надежды Татьяны, потому что среди множества букетов, полученных на следующее утро, были снежно-белые орхидеи и при них карточка с именем принца-регента.

— «Ваш преданный слуга Георг Август Фредерик», — тихо произнесла девушка, водя по карточке пальчиком, словно желая убедиться, что все это происходит наяву.

— А кроме этого, — с довольным видом сказала Далси, — получено приглашение на ужин в павильоне, в четверг на следующей неделе. — Она улыбнулась Татьяне. — Я довольна, молодая леди, очень довольна. Это лишь подтверждает, что Лукас…

— Продолжай! — потребовал джентльмен, о котором шла речь, спускаясь к завтраку.

— Подтверждает, что ты глупец. Взгляни, какие милые цветочки прислал Принни нашей кузине.

Лукас взглянул на букет.

— Боже! Орхидеи. Терпеть их не могу. Они пахнут человеческой плотью.

— Спасибо за такое отвратительное сравнение, — недовольно сказала графиня.

Но Татьяна, еще раз понюхав цветы, подумала, что он, пожалуй, прав.

— Мог бы по крайней мере поздравить кузину.

— С чем? Я удивился бы, если бы он не прислал ей цветы. Знаешь, у него существует постоянный заказ у Бинчли: двадцать букетов в день.

— Не все, наверное, такие дорогие, — сказала Далси. — И не все сопровождаются приглашениями на ужин в павильоне. — Она помахала перед его лицом кусочком веленевого картона.

— Надеюсь, я тоже приглашен?

— По-видимому, нет. И это совсем неудивительно, учитывая твое возмутительное поведение вчера вечером. Боже мой! Мне показалось, что ты готов позаимствовать у капитана Роули его шпагу и вызвать принца на дуэль.

— Это было бы совсем неплохо, — заявил Лукас, отрезая кусок говядины и щедро сдабривая его соусом из хрена. — Но поскольку я не приглашен, она туда не пойдет.

— Черта с два! — сердито воскликнула Татьяна.

Лукас спокойно взглянул на нее.

— Именно от черта я и намерен тебя оградить.

— Полно, Лукас, — нахмурилась графиня. — Я, конечно, знаю, что у вас с ним в прошлом были разногласия, но зачем же лишать девушку открывающейся перед ней перспективы?

— Совсем наоборот, я охраняю ее перспективу достойно выйти замуж.

— Принни все равно что король Англии!

— Ошибаешься, — решительно заявил Лукас.

Далси покраснела.

— Я хотела сказать… когда-нибудь он станет королем. Не могу понять, каким образом репутация Татьяны может пострадать от его благосклонности.

— Если ты действительно так думаешь, то почему больше не принимаешь миссис Биверс?

Графиня покраснела еще сильнее.

— Но ведь я не предлагаю ей стать его… интимным другом!

— Просто добрым другом, как ты, например? Послушай, мама, ты либо не видишь, либо умышленно не желаешь видеть некоторых сторон поведения членов королевской семьи, тогда как нашу кузину они могут затронуть самым непосредственным образом.

— Позволь спросить — почему?

— Да потому, — сказал он не слишком вежливо, — что ты вдова пятидесяти пяти лет, правда, следует добавить, очень хорошо сохранившаяся, а Татьяна — девятнадцатилетняя девчонка.

Графиня была крайне возмущена тем, что сын столь безжалостно обнародовал ее возраст: Татьяне даже показалось, что Далси вот-вот расплачется, и она поспешила вмешаться в разговор:

— Упрямство, которое проявляет кузен Лукас в этом вопросе, позволяет сделать единственный вывод: он не верит, что я способна контролировать свое поведение…

— И не без оснований.

Она предпочла пропустить его слова мимо ушей.

— Принц-регент может заинтересоваться мной безо всяких низменных побуждений. И не стоит, дорогой кузен, приписывать другим людям те же мысли, которые занимают вашу голову.

Лукас покраснел.

— Кузина, если вы воображаете, что у меня есть подобные мысли относительно вас…

Татьяна пожала плечами и поправила орхидеи в вазе.

— Несомненно, его светлость считает себя более порядочным, чем все остальные люди. Интересно, что могла бы сказать на этот счет некая леди, остановившаяся в отеле «Савой»?

Лукас сердито выпятил челюсть.

— Да как вы… — начал было он.

Графиня прервала его, рассмеявшись:

— Полно, не дури. Ты действительно считаешь, что у бедного Принни есть шанс устоять против нее?

Глаза Лукаса сверкнули.

— Я не могу сбрасывать со счетов некоторые обстоятельства. Кто поручится, что твой дядя послал меня за тобой не с этой самой целью, зная, что я привезу тебя сюда, устрою и представлю окружению принца-регента?

— Мне ничего не известно о таких намерениях, — холодно сказала Татьяна. — Прошу прощения, я, пожалуй, пойду к себе.

Когда Татьяна поднялась по лестнице, она была настолько сердита, что чуть не расплакалась. «Как он смеет! — думала она. — Клянусь, я поеду в павильон! По крайней мере там мне удастся побыть в обществе благовоспитанных людей!»

В дверь постучали, и тут же в комнату вошла графиня.

— Оставь нас, Каррутерс, — приказала она.

Горничная вышла из комнаты, с непривычной осторожностью прикрыв за собой дверь.

Далси подошла к окну, постояла немного, потом обернулась к Татьяне.

— Мне кажется, дорогая, я должна кое-что объяснить тебе.

— Не нужно ничего объяснять. Ваш сын меня презирает…

— Нет, нет, что ты! Во всем виновата предыстория его отношений с принцем-регентом. Не знаю, доходили ли до тебя какие-нибудь слухи…

— Я слышала, что Лукас убил человека — выстрелил ему в спину!

— О Господи! Беда в том, что слухи очень редко бывают правдивыми.

— Значит, он его не убил?

— Убил. Но обстоятельства… — Графиня оглянулась на дверь. — Ты должна понять, что это дела, которые известны только на самом высоком правительственном уровне.

— Зачем же в таком случае вы доверяете их мне?

Далси рассмеялась, затем опустилась в кресло.

— Выслушай меня, Татьяна, и ты, возможно, поймешь, почему Лукас так яростно возражает против продолжения твоего знакомства с принцем. Много лет назад, когда мой сын был молодым и впечатлительным, он влюбился в самую неподходящую молодую женщину. Неподходящую во всех отношениях — воспитание, происхождение, репутация, поведение. Наверное, этого следовало ожидать — каждый юноша должен перебеситься. Если бы дело этим кончилось… Но нет, Лукас вознамерился жениться на ней — особе, которая работала в игорном доме! Естественно, адмирал и я запретили ему жениться, но Лукас проявил упрямство — ему, видишь ли, пришло в голову переделать, перевоспитать се. Достаточно было провести десять минут в ее компании, чтобы понять — она не желает и не станет перевоспитываться; в результате адмирал поклялся лишить его наследства, если он женится на ней. Лукас охотно согласился с этим, но не согласилась Джиллиан — через несколько дней после этого она сменила объект своего внимания и все усилия направила на то, чтобы женить на себе лорда Иннисфорда. Когда это случилось, мы с адмиралом вздохнули с облегчением, но, как оказалось, преждевременно.

Татьяна сердито подумала, что она, оказывается, не первая женщина, по отношению к которой Лукас изображает из себя Пигмалиона.

— Как видно, у вашего сына привычка перевоспитывать недостойных молодых женщин?

Далси покачала головой:

— Между Джиллиан Иннисфорд и тобой огромная разница. Она — заурядная охотница за состоянием, а твоя участь не твоих рук дело. Слушай дальше. Замужество Джиллиан ничуть не охладило страсть Лукаса. Чтобы отвлечь его, адмирал устроил его на службу в министерство иностранных дел. Я настаивала на том, чтобы его немедленно направили за границу, но начальство считало, что он принесет больше пользы, если внедрится в среду несогласных с правительственной политикой, и Лукас продолжал играть роль шалопая, прожигателя жизни в Лондоне, с успехом выявляя лиц, сочувствующих Бонапарту. Последовало несколько арестов, но никто ни в чем не заподозрил беспутного джентльмена, прожигающего жизнь за картами и выпивкой. Потом Лукас каким-то образом узнал, что лорд Иннисфорд контрабандой ввозит оружие, чтобы оказать помощь французам в случае их вторжения в Англию, и решил собрать улики против него — он все еще лелеял надежду спасти обожаемую Джиллиан из лап предателя. Без ведома своего начальства и даже собственного отца он стал вести наблюдение за причалом на территории поместья лорда Иннисфорда. Через несколько ночей появилась улика в виде четырехвесельного ялика, который вошел в док на рассвете. Лукас ждал с заряженными пистолетами. Из тумана показался лорд Иннисфорд — он передал деньги, и люди в ялике приготовились к разгрузке. Лукас вышел из засады, чтобы произвести арест, но в этот момент откуда ни возьмись появилась компания парней-подмастерьев; они шли вдоль берега. Бог знает, что привело их именно в этот момент в это место, но люди в ялике стали стрелять в них. Лукас приказал прекратить стрельбу, но они не обратили внимания на его предупреждение. У моего сына не было выбора: он выстрелил. Мгновение спустя на траве лежал труп лорда Иннисфорда.

— Значит, Лукас действовал, исполняя свой долг как агент Короны, — задумчиво сказала Татьяна. — Почему же в таком случае проводилось полицейское расследование?

— Вот тут-то в этой истории и появляется принц-регент. К тому времени как из дома прибежали слуги, ни ялика, ни груза, ни компании мастеровых на месте происшествия уже не было — их и след простыл. Рассказать о происшедшем мог только Лукас. Лорд Иннисфорд был закадычным другом принца, и он приказал не предавать гласности истинные причины действий Лукаса.

— В результате вашего сына обвинили в убийстве.

— Не явно, нет. Кое-кто в министерстве иностранных дел предполагал, что во всем виновата леди Иннисфорд, — учитывая ее биографию, это было не такое уж нелепое мнение. Адмирал, например, тоже так считал. А поскольку лорд Иннисфорд женился совсем недавно, его имя в связи с происшедшим осталось незапятнанным. В уголовном суде было заведено соответствующим образом подготовленное дело, согласно которому именно леди Иннисфорд организовала поставку оружия и именно леди Иннисфорд пришла в то утро на причал. Ее супруг появился на сцене неожиданно, и это закончилось для него трагически. Лукас стрелял в людей, находящихся в ялике, а лорд Иннисфорд по чистой случайности угодил под пулю.

— Все четко и ясно, — сокрушенно вздохнула Татьяна.

— Не правда ли? — с сожалением сказала графиня. — Если бы только Лукас позволил дать ход этому делу, его оправдали бы по всем статьям. Но…

— Но он не пожелал давать показания против нее.

Далси опустила голову.

— Вот именно. В ходе дознания он не пожелал говорить ни слова ни против нее, ни в свою защиту. Исключительно из уважения к адмиралу наш сын не был осужден по обвинению в убийстве, но в наказание он был отправлен в Петербург, где превосходно себя зарекомендовал. Он продолжал успешно работать, пока из-за союза царя с Бонапартом не рухнули все его надежды. Тогда Лукас возвратился в Дорсет и жил там в уединении, пока в его жизни не появилась ты…

— Ну что ж, — сказала Татьяна мгновение спустя, — теперь мне понятна его яростная неприязнь к принцу-регенту. Если этот джентльмен поощряет грубое нарушение правосудия…

— Ну, полно! Мужчины лгут все время и по самым разным причинам, даже самые лучшие из них.

— Ваш сын не пожелал лгать. Насколько я понимаю, вы пытались его заставить?

— Мы делали все, что считали целесообразным, — сказала графиня. — Любые средства были хороши, чтобы исключить возможность возвращения леди Иннисфорд в жизнь Лукаса, однако теперь…

— Возможно, он хочет возобновить знакомство.

Графиня побледнела.

— Ты думаешь? Может быть, у тебя есть какие-нибудь основания так считать?

— Едва ли мне может быть что-нибудь известно, — беспечно заявила Татьяна. — Но ведь вы сами говорили, что он стал играть в карты, присутствовать на раутах.

— Пусть бы лучше сидел со своими розами в Дорсете — испуганно сказала графиня. — Я даже подумываю о том, что ради его счастья согласилась бы иметь невесткой Сельму Борнмут.

Татьяна хотела высказать свое мнение по этому поводу, но потом решила не делать этого.

— Благодарю вас, миледи, за откровенный разговор. К сожалению, я опаздываю на завтрак к Катбертам. Что вы намерены ответить на присланное нам приглашение принца-регента?

— Лукас настроен категорически против этого — он не понимает, что такая возможность является жизненно важной для осуществления наших надежд в отношении тебя! Знакомство с членами королевской семьи — это твой счастливый билет, а его возражения не имеют под собой оснований. За все эти месяцы я поняла, что ты очень разумная девушка.

— Рада, что вы так считаете, — тихо сказала Татьяна.

— Я в этом уверена, — ласково подтвердила графиня. — Лукас неоднократно предупреждал меня, чтобы я не слишком доверяла тебе. Можешь представить, что я ему на это ответила!

Татьяна покраснела и поспешила скрыть лицо под полями шляпки.

— Представляю.

— Я лично буду сопровождать тебя в павильон! — заявила Далси. — Все пройдет хорошо, не беспокойся.

Глава 15

Завтрак у Катбертов, на котором присутствовали одни женщины, сопровождался приятной болтовней о прическах и модах, а также о том, у кого «наклевываются» свадьбы еще до конца нынешнего сезона. Сюзанна все еще злилась на Сару за флирт с мистером Паркером, но букетик из милых розочек, присланный этим джентльменом, пролился бальзамом на ее уязвленную гордость. Татьяна не преминула упомянуть о букете, присланном принцем-регентом, а также о приглашении в павильон. Девушки тут же заахали, но миссис Катберт почему-то смутилась.

— Немало добропорядочных девушек, побывав там, подмочили свою репутацию, — заявила она, нахмурив брови.

— Ах, мама, ты просто завидуешь тому, что это не я или Сара получили приглашение, — весело поддразнила ее Сюзанна.

— Вовсе нет. Вспомни бедную Констанцию Биверс.

Татьяне очень хотелось узнать побольше о миссис Биверс, которую мать Сюзанны не раз приводила в качестве назидательного примера, но по выражению лиц девушек она поняла, что расспрашивать далее было бы неприлично. Она вернулась к этой теме, когда они с Сюзанной шли по дорожке парка в сопровождении Каррутерс.

— Кто такая миссис Биверс, — шепотом спросила Татьяна, — и почему твоя матушка мрачнеет, когда упоминает о ней?

— Наверное, ты ее где-нибудь встречала, — сказала Сюзанна. — А может быть, и нет. Она очень милая молодая вдова и когда-то была веселой и счастливой.

— Была? Почему же она изменилась?

Сюзанна пожала плечами:

— Я знаю лишь, что она с прошлого лета не бывает на раутах и ужинах. Мама продолжает ее принимать, но только неофициально и когда нам с Сарой нравится какой-нибудь молодой человек, которого мама считает вертопрахом, она всегда говорит: «Не забывайте о бедной миссис Биверс».

— Было бы больше пользы, если бы ты знала, почему о ней не следует забывать, — заметила Татьяна.

— Должно быть, это нечто такое, что старшее поколение считает верхом неприличия. — Сюзанна кокетливо повертела зонтиком при виде группы молодых военных.

— Понятно. Может быть, она выпила воду для полоскания пальцев или надела что-нибудь полосатое в сочетании с клетчатым?

Подруга весело расхохоталась ее шутке, чем привлекла к себе одобрительные взгляды военных.

— Ты уж скажешь, Тэт! Они остановились? — спросила она, поправляя ленты своей шляпки.

— Нет. Наверное, понимают, что мы слишком хороши для них.

— Пойдем лучше в Риджентс-парк, — предложила Сюзанна, приподнимаясь на цыпочки и окидывая взглядом дорожку. — Что-то Клиффорда нигде не видно.

В Риджентс-парке ей повезло больше. Не успели они войти в ворота, как вдали показался мистер Паркер, что заставило Сюзанну покраснеть и смутиться. Он был рад встрече и предложил сопровождать их во время прогулки.

Когда они подошли к развилке дорожки, Татьяна сказала:

— Что-то моя Каррутерс отстала. Вы идите вперед, а я подожду ее, иначе она непременно свернет не в ту сторону.

Сюзанна запротестовала, но без особого энтузиазма, и Татьяне без труда удалось убедить своих спутников сделать то, чего они оба в глубине души хотели больше всего на свете.

Стоя в тени деревьев, Татьяна радовалась возможности побыть в одиночестве. Напряжение от постоянного пребывания в многолюдном городе заставило ее с некоторым удивлением вспомнить о том, что в Мишакове приходилось встречаться за день не более чем с десятком людей, а в зимние месяцы — и того меньше. А ведь ей предстояло жить в Лондоне — городе, несравненно более многолюдном, чем Брайтон. Хотя и там, конечно, есть парки, рощицы и поросшие вереском поляны, где можно послушать тишину, полюбоваться зелеными просторами и почувствовать покой в своей душе.

Становилось жарко. Куда, черт возьми, подевалась эта Каррутерс? Татьяна вышла из-под деревьев и огляделась. Никого. Сюзанна и ее поклонник скрылись за поворотом.

От непривычного безлюдья ей стало не по себе. Татьяна не знала, то ли догонять Сюзанну, то ли возвратиться назад. «Избаловалась, голубушка, — подумала она. — На пять минут осталась одна среди деревьев — и вся превратилась в комок нервов, а ведь когда-то могла часами бродить по совершенно безлюдным местам в полном одиночестве».

Неожиданно за ее спиной в зарослях кустарника хрустнула ветка. Татьяна резко обернулась.

— Каррутерс! — с надеждой крикнула она, понимая, что служанка ни за что не осмелилась бы сойти с дорожки.

Снова хрустнула ветка — громко, как пистолетный выстрел, даже барсук не мог бы произвести такого шума. Затем из зарослей к ней бросился мужчина. Татьяна заметила капюшон, надвинутый на лицо, и что-то блеснувшее в его руке.

Она инстинктивно согнула колено и изо всех сил ударила нападавшего в пах.

Тот охнул и пошатнулся. Не дожидаясь, когда бандит придет в себя, Татьяна бросилась к выходу из парка.

Когда-то она отлично бегала, но тогда ее движения не сковывались многими ярдами ткани, изящными туфельками на ремешках и шляпкой, украшенной цветами. Она сорвала с головы шляпку и отшвырнула ее, потом сбросила с ног туфельки. Татьяна сбросила бы и юбки, да вот только руки ее были заняты. Черт бы побрал этот проклятый корсет! Легкие были не в состоянии вдохнуть достаточно воздуха.

Она оглянулась и увидела, что напавший на нее чужак, пошатываясь, гонится за ней. Подумав, что он, вероятно, хочет отобрать у нее кошелек, Татьяна бросила его через плечо как можно дальше, но он даже не замедлил движения. «Беги и не останавливайся!» — приказала она себе. Впереди должна быть беседка, дальше газон, за которым начинались цветники, — там кто-нибудь ей обязательно поможет.

На повороте к беседке Татьяна заметила двух пожилых дам, которые при виде ее открыли рты от изумления. «Помогите!» — крикнула она. За ее спиной совсем близко слышалось тяжелое дыхание бегущего человека. На лбу у нее выступила испарина. Будь проклят этот корсет, который не позволяет ей дышать. Не хватает только лотерять сознание.

Вдруг синее небо, деревья — все закружилось…

— Татьяна! — Сильные, надежные руки подхватили ее. Она почувствовала запах лошадей и кожи — бодрящий, как первый снегопад…

— Лукас?

— Все в порядке. Ты со мной. Не разговаривай, отдышись сначала.

— Там… за мной гонится мужчина…

— Уже нет. Он убежал.

— Он… он…

— Не пора ли успокоиться? — бесцеремонно прервал ее Лукас.

Татьяна заплакала.

Он хлопнул ее по щеке. От неожиданности она замолчала и испуганно уставилась на него своими зелеными глазами.

— Ну вот так-то лучше. — Лукас вытащил из жилетного кармана фляжку и заставил девушку сделать глоток. Бренди обожгло ей горло, зато у нее восстановилось дыхание.

— А теперь расскажи, что случилось.

— Я гуляла с Сюзанной, потом мы встретили мистера Паркера, и они пошли вперед, а я стала ждать Каррутерс. Ждала, ждала, а она так и не появилась…

— Каррутерс прибежала домой и была очень встревожена. Кажется, она остановилась, чтобы поглазеть на фокусника, и потеряла вас. Я же предупреждал, что не следует брать в горничные такую растяпу.

— Она не виновата! Откуда ей было знать, что на меня нападут?

— Если бы у нее была хоть капля здравого смысла, то она бы догадалась.

— Так за мной гнался вор?

Рука, державшая ее, сжалась крепче.

— Тебя это удивляет?

— Когда я бросила ему кошелек, он даже не остановился, чтобы поднять его!

— Ты, кажется, ударила его? Как тебе это удалось?

— Я… — Она не могла заставить себя произнести это, поэтому продемонстрировала наглядно. — Вот так. Когда он подбежал ко мне, я ударила его изо всех сил.

Лукас отнюдь не счел это неприличным и громко рассмеялся.

— Это вовсе не смешно. Если ему не был нужен мой кошелек, то что тогда?

— Ума не приложу. — Лицо Лукаса помрачнело.

Опираясь на его руку, Татьяна приподняла юбки, чтобы осмотреть чулки.

— Испорчены, — сказала она. — Жаль, совершенно новая пара.

— А где твои туфли?

— Валяются где-то на дорожке вместе с моей шляпкой. Вы, наверное, захотите поискать ее — она обошлась вам в четырнадцать фунтов!

— Неужели ты думаешь, что меня это волнует… — Он замолчал. Из беседки по направлению к ним шла женщина в платье из прозрачного шелка — ее рыжевато-каштановые волосы были зачесаны назад и прикрыты кокетливой шляпкой из фазаньих перьев. Ведя на поводке двух борзых, она опиралась на руку высокого седовласого джентльмена в сюртуке безупречного покроя и бриджах.

— Взгляни-ка туда, Джиллиан! — воскликнул джентльмен. — Никак это Стратмир со своей маленькой итальянской кузиной?

Леди Иннисфорд неумолимо приближалась к ним, и Татьяна поспешила отвернуться, смущенная своим видом: без шляпки, без туфель, платье в беспорядке, лицо блестит от пота.

— Нам надо вернуться и отыскать мои туфли и кошелек, а заодно найти Сюзанну, — быстро сказала она. — Сюзанна, наверное, с ума сходит от беспокойства.

Лукас удивленно вскинул брови.

— Ты готова снова вернуться в эти заросли?

— Колени при мне, так что всегда сумею защититься.

Он взял ее за руку.

— Пожалуй, ты права. — Лукас рассмеялся и под неприязненными взглядами, исподволь бросаемыми на них леди Иннисфорд, повел ее по дорожке.

Глава 16

Поднявшись в свою комнату, Татьяна увидела Каррутерс. Несчастная служанка была сама не своя от страха.

— Теперь вы прогоните меня, — в полном унынии бормотала она, помогая хозяйке снимать одежду.

— Полно, дуреха, никто тебя не прогонит. Приготовь-ка мне лучше ванну.

— Все равно я потеряла место, — мрачно твердила Каррутерс. — Хозяин сам сказал мне это.

— А я говорю — нет! Каждый может совершить ошибку. В следующий раз ты будешь внимательнее, не так ли?

Девушка с готовностью закивала головой.

— Иди и приготовь мне ванну, да поторапливайся, не то я передумаю.

Каррутерс с непривычной скоростью выбежала из комнаты и вскоре доложила о том, что все готово.

Ванна действовала благотворно. Татьяна долго нежилась в пахнущей розами воде, пока не сообразила, что чуть не пропустила время ужина. Какие у них планы на сегодняшний вечер? Кажется, Далси что-то говорила относительно театра. Девушка поморщилась. Ей не хотелось поддерживать разговор с толпой скучных поклонников, к тому же у нее все еще болели ноги и ребра. Господи, а если бы Лукас не подоспел вовремя? Она вздрогнула, вспомнив блеснувшее в руке нападавшего оружие.

Графиня удивила ее, явившись к ней в сопровождении Смитерса с ужином на подносе.

— Лукас уже уведомил меня о том, что произошло в парке, — объявила она. — Учитывая все обстоятельства, тебе лучше провести спокойный вечер у себя в комнате. А теперь ты сама расскажи, что случилось, дорогая.

Татьяна взглянула на Смитерса — ей хотелось, чтобы он ушел, но слуга, повернувшись спиной, не спеша снимал крышки с блюд.

— Вор, миледи. Он набросился на меня, выскочив из кустов.

— Силы небесные! В Риджентс-паркс, средь бела дня! Он не ударил тебя, дорогая? Может быть, послать за доктором Трэвисом?

— Нет. Этот человек всего лишь напугал меня.

— Ну что ж, если ты уверена… я, пожалуй, предложу твое место в ложе леди Паркер — кажется, она сегодня ничем не занята.

— Это хорошее решение, — сказала Татьяна. — И если представится возможность, похвалите Сюзанну как достойную партию для ее сына.

Далси задумчиво склонила голову.

— Раз у них к тому идет дело, то я, разумеется, сделаю все возможное. Обожаю заниматься сватовством, несмотря на то что мои усилия в отношении собственного сына потерпели полное фиаско. И все-таки мне кажется, что он постепенно приходит в нормальное состояние. Сегодня, судя по всему, он опять уезжает куда-то играть в карты. Утром я видела на его письменном столе какое-то письмо из «Уайтса» и была бы очень рада, если бы он возобновил свое членство в этом клубе.

Графиня подошла к Татьяне и поцеловала в щеку.

— Тебе следует хорошо выспаться, дорогая. Завтра утром мы должны быть у портнихи — у нас примерка твоего платья для ужина у Принни.

Стоявший все это время поодаль Смитерс откашлялся.

— Будут еще какие-нибудь приказания, мисс?

— Никаких. — Татьяна даже не повернула головы. — Поднос отнесет вниз Каррутерс.

Он поморгал глазами.

— Мне показалось, что Каррутерс больше здесь не работает.

— Значит, ты ошибся.

— Слушаюсь мисс!

Смитерс, недовольно бурча что-то себе под нос, вышел, а Татьяна спокойно и с аппетитом поужинала лососиной, печеным картофелем «дюшес» и зеленым салатом. Спать ей не хотелось, и она — в халате и шлепанцах — спустилась в Желтую гостиную, чтобы поискать на полках книгу для чтения на ночь.

Двери были открыты. В настенных бра горели свечи в ожидании возвращения графини. Татьяна не спеша разглядывала книги и наконец остановилась на толстом, многообещающем романе мисс Эджуорт.

— Так вот каков ваш выбор… — раздался позади голос, заставивший ее вздрогнуть. Оглянувшись, она увидела в полутемном углу комнаты Лукаса Стратмира, сидевшего за шахматной доской, рядом с которой стояла початая бутылка.

— Следовало бы предупредить, что вы находитесь здесь! — Татьяна смутилась, представив, что он давно сидит здесь и исподтишка наблюдает за ней.

Лукас рассмеялся и поманил ее пальцем.

— Ну-ка показывайте, что там у вас в руке? О, весьма забавное сочинение… А почему вы отвергли «Гордость и предрассудки»?

— Она… очень длинная. Но мне понравилась концовка, — храбро добавила Татьяна. — Хотя мистер Дарси и мисс Беннет были надолго разлучены всякими обстоятельствами, он вопреки всем препятствиям поступил так, как положено настоящему джентльмену.

— Это возможно лишь в романс. В жизни ни один мужчина с пятнадцатью тысячами дохода в год не женится на девушке, семья которой покрыла себя позором.

Татьяна покраснела, но, к ее счастью, благодаря полумраку, стоявшему в комнате, Лукас ничего не заметил.

— Деньги для вас превыше всего, не так ли? Имея многие тысячи, вы считаете каждый пенс…

— Неужели я кажусь таким скаредным?

— Кажетесь, но… я ведь не все знаю. Ваша матушка рассказала мне нынче утром об убийстве лорда Иннисфорда, — тихо сказала Татьяна.

В полутьме было трудно разглядеть выражение его глаз.

— Вот как? Надеюсь, она рассказала также, какую роль во всем этом сыграл ее драгоценный Принни? — Татьяна кивнула. — В таком случае вы, наверное, стали считать меня еще большим грубияном, чем до сих пор.

— Напротив, ваше поведение в этом деле было безупречным.

— Мне следовало бы тогда всех их разоблачить, — с горечью сказал Лукас.

— Боюсь, вы едва смогли бы чего-нибудь этим добиться, зато угодили бы в тюрьму, а так вам удалось по крайней мере спасти репутацию леди Иннисфорд.

— Не уверен, стоило ли это делать, — Далси не раз говорила о ней самые нелестные вещи… Теперь я и сам вижу, что за спутников она себе выбирает.

— Она поступила бы разумнее, если бы предпочла вас лорду Иннисфорду.

Лукас вздохнул:

— В то время я даже и не мечтал об этом.

— Вы были тогда очень молоды, — сказала Татьяна.

— Старше, чем вы сейчас. Однако вам не вскружили голову все эти разодетые в пух и прах франты, которые вас окружают. Интересно, каким вы представляете себе своего мужа?

— Я должна любить его… больше, чем любила Петра.

— Вы думаете, это возможно?

Она отвела взгляд.

— По крайней мере я надеюсь на это.

— Видите, какая между нами большая разница. Я, например, не могу себе представить, чтобы страсть, которую я некогда испытывал к Джиллиан, сочеталась хотя бы в какой-то степени со здравым смыслом. — Он поморщился. — Разве что речь пойдет о такой девице, как Сельма Борнмут.

— Она не подоходит вам. Но есть и другие девушки. — Татьяна опустила глаза.

— Что правда, то правда. Каждый сезон в свете появляются плоды нового урожая. Однако мне почему-то кажется, что они все на одно лицо. — Лукас нахмурился и взглянул на шахматную доску. — Мисс Гримальди, играете ли вы в эту дьявольскую игру?

— Играю, но плохо.

— Тем не менее скажите, что вы думаете о затруднительном положении, в котором оказалась белая королева?

Татьяна подошла к нему и окинула взглядом фигуры на доске.

— Но это вы ее поставили в тяжелое положение.

— Я хотел ее защитить.

— Придется пожертвовать пешкой.

— Вы попали в самую точку. Моя беда в том, что в шахматах, да и в жизни, я больше не могу рисковать — даже простой пешкой. Именно по этой причине я не поехал нынче вечером играть в карты к майору Торнтону и остался дома. Поразмыслив, я побоялся, что ставки могут оказаться слишком высоки.

— Тем не менее вы пошли на большой риск, поехав в Россию разыскивать меня.

— Вот именно. И к чему это меня привело?

Татьяна скорчила недовольную гримасу.

— Да уж. Даже в Брайтон приехали, хотя знали, что дадите пищу для разговоров.

— Я ожидал, что выйдет гораздо хуже, — откровенно признался он. — Вы были правы — в Англии в наши дни деньги и титул оправдывают все, что угодно. А вы, наверное, не сомневались в том, что станете сенсацией сезона? Что заставило вас так настойчиво стремиться к цели?

— Наверное, — медленно сказала Татьяна, — у меня просто не было выбора.

Лукас снова рассмеялся, на сей раз не так громко.

— В этом вы правы. А теперь мне надо подумать. — Лукас взглянул на шахматную доску. — Попробую последовать вашему совету, — сказал он, делая ход черным слоном и теряя оказавшуюся под угрозой пешку. — И какое преимущество это дает мне?

— Ходите ладьей, вот так…

— Боже мой, вы ее ставите под удар!

— Вовсе нет. Король отвечает таким образом…

— А потом? — Он, замолчав, улыбнулся. — Понимаю. Белый конь…

— И шах черному королю.

— Все это благодаря потере единственной пешки! — Лукас взглянул на нее. — Однако вы обманули меня, кузина, так как на самом деле отлично играете в шахматы. — Он выдвинул ногой стоявший напротив стул. — Садитесь и давайте играть.

— Не думаю, что это хорошая идея… — Татьяна с опаской взглянула на дверь, ожидая увидеть Смитерса или вернувшуюся графиню, и плотнее сдвинула полы пеньюара. — Я почти раздета.

— Что за жизнь без капельки риска? — воскликнул Лукас и, заметив, что Татьяна по-прежнему пребывает в нерешительности, добавил: — Ну, пожалуйста!

— Ладно. Только одну игру, и только если вы включите лампы…

Около половины третьего ночи, когда возвратилась графиня, они все еще играли и не сразу заметили ее появление. Две головы — темноволосая и светловолосая — склонились над черно-белой шахматной доской.

Лукас рассмеялся над ее попыткой взять назад ход, в результате которого оказывался под угрозой ее король.

— Вы уже убрали руку!

— С каких это пор мы так строго придерживаемся правил? — спросила Татьяна, и в этот момент Далси кашлянула.

— Вижу, моя дорогая, ты совершенно оправилась после вчерашних ужасных событий?

Две головы одновременно отпрянули друг от друга.

— После событий? О да, миледи, вполне.

— К тому же спокойная партия в шахматы… — начал Лукас.

— Тебе не следует забывать о состоянии кузины. Ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Нет, — признался Лукас. — Полагаю, еще не слишком поздно, поскольку ты только что возвратилась домой.

Щеки графини порозовели.

— Мы засиделись за карточным столом у Паркеров. И вообще я не вижу необходимости докладывать тебе, когда и почему ухожу или прихожу.

— Полагаю, что и мне нет необходимости давать тебе отчет в том, почему я засиделся за шахматной доской.

Татьяна чувствовала себя крайне неловко, присутствуя при этой перепалке в пеньюаре и с распущенными волосами.

— Я спустилась вниз, чтобы взять книгу, а кузен Лукас… но нет, это не имеет значения. Вы абсолютно правы, мне не следовало здесь оставаться.

— Не следовало. Однако во всем виноват мой сын — я уверена, это он убедил тебя остаться.

Лукас откинулся на спинку стула, и Татьяна поспешила предупредить надвигавшуюся бурю.

— По правде говоря, я не заметила, как пролетело время, — сказала она, притворно зевнув. — Лучше мне поскорее лечь в постель.

— Может, закончим партию? — спросил Лукас.

— Нет, я устала.

— Тогда я оставлю фигуры на доске, доиграем в другой раз.

Татьяна поспешила уйти к себе. Уже поднимаясь по лестнице, она слышала, как громко захлопнулась за ней дверь, потом раздался голос графини, и следом что-то сердито сказал Лукас. Она понятия не имела, из-за чего они ссорятся — ведь это была всего лишь партия в шахматы! А если она находилась там в неподобающем виде, то разве это имеет значение, раз они члены одной семьи?

Забравшись под одеяло, Татьяна долго крутилась с боку на бок, а когда в конце концов заснула, ей приснились шахматы на бесконечном черно-белом поле.

Глава 17

На следующий день они отправились к мадам Деку, что, как обычно, было сопряжено с бесконечной суетой и сомнениями относительно рукавов, лифа и длины юбок. Далси, казалось, задалась целью одеть Татьяну в самые дорогие ткани, наотрез отказываясь от муслина и даже Дамаска и отдавая предпочтение парче и легким шелкам. Татьяну, у которой все еще болела голова, очень смущала мысль о том, что они тратят так много денег ради посещения павильона, которое Лукас категорически не одобрял.

— Почему вы так уверены, миледи, что кузен вообще позволит мне пойти туда с вами? — спросила она. — Мне показалось, что…

— Я сама разберусь со своим сыном! — Графиня сверкнула глазами.

В итоге Татьяна почувствовала большое облегчение, когда утром того дня, на который был назначен ужин у принца-регента, Далси не спустилась к завтраку и прислала сказать, что ей нездоровится.

Поднявшись по лестнице и войдя к ней, девушка увидела, что графиня все еще лежит в постели — бледная, с полотенцем, обмотанным вокруг головы.

— Во всем виноват этот мерзкий рыбный суп у леди Молтингли, — простонала Далси. — Она может сколько угодно превозносить мастерство своего повара, но я бы такого ни минуты не стала держать на своей кухне!

— Ужасно сожалею, — сказала Татьяна. — Я попрошу прислать бульон и потом почитаю вам. Вышло продолжение «Чайлд Гарольда» — мы будем знакомиться с ним и проведем с вами спокойный, тихий день.

Лукас, который тоже пришел навестить графиню, удивленно поднял брови.

— Разве не сегодня вечером вы должны были отправиться в павильон?

— Я уже послала записку с извинениями, — удрученным тоном сообщила Далси.

— Ничего страшного, — утешила ее Татьяна, — побываем там как-нибудь в другой раз.

Графиня весь день не вставала с постели. Шторы в спальне были опущены, слуги ходили на цыпочках и говорили шепотом. В шесть часов Лукас снова зашел к ней и сообщил, что едет к лорду Рашфорду посмотреть лошадь.

Не успел он уехать, как графиня тут же пришла в себя.

— Скорее, дитя мое, — шепотом распорядилась она, — одевайся, не то можешь опоздать в павильон!

— В павильон? О, миледи, неужели вы все это время притворялись?

— Ну разумеется! Кем возомнил себя Лукас, чтобы указывать мне?

Татьяна пришла в ужас.

— Послушайте, если он узнает, то страшно рассердится!

— Не узнает! — решительно заявила графиня. — Лорд Рашфорд живет в Ричмонде, и поскольку скоро начнется дождь, Лукас, несомненно, заночует у него. Однако я на всякий случай останусь дома.

— О нет, только не это! Я не смогу поехать туда одна!

— Разумеется, не сможешь, но я все организовала заранее. Леди Борнмут с радостью согласилась занять мое место.

— Леди Борнмут?

Татьяна не верила своим ушам.

— Именно. Она давно мечтала увидеть внутреннее убранство павильона.

«Вот уж в чем можно не сомневаться», — подумала Татьяна.

— Но такая замена непременно вызовет вопросы — леди Борнмут, кажется, не входит в число ближайших друзей принца-регента!..

— Об этом можно не беспокоиться. Принни сам выразил желание пригласить тебя.

Когда Татьяна и леди Борнмут вошли в павильон, сомнения девушки уступили место удивлению. Вестибюль был выдержан в изумрудно-зеленых, как кожа ящерицы, тонах, коридоры — в синих, и повсюду были выставлены для обозрения драгоценный фарфор, изделия из перегородчатой эмали и другие шедевры. В каждом уголке, в каждой нише стояли вазы с роскошными розами, пионами, лилиями. Но больше всего здесь было орхидей, наполнявших воздух своим странным ароматом.

Наконец их привели в просторную комнату, отделанную красным лаком, мебель в которой была изготовлена из бамбука. Около десятка гостей уже пили шампанское; никого из них Татьяна не знала.

— Это лорд Гренвилл, — прошептала леди Борнмут. — С ним леди Гертфорд, а там — леди Кэмпбелл. Графиня была права: здесь собралось самое избранное общество! Ах, если бы Сельма могла насладиться столь приятным знакомством!

Татьяна в новом сапфирово-синем платье, обрисовывающем каждый изгиб ее тела, готова была согласиться с ней, лишь бы ее оставили в покое. То ли от ослепительной роскоши этого огромного дворца, то ли оттого, что Лукас явно не одобрил бы эту затею, у нее снова разболелась голова. Она отказалась от предложенного шампанского, но леди Борнмут, толкнув ее локтем в бок, шепнула:

— Возьмите! Кто мы такие, чтобы отказываться от прохладительных напитков? Ах, смотрите, смотрите! Это герцогиня Йоркская! Какие на ней великолепные драгоценности!

Никто официально не представлял гостей друг другу; хозяина же нигде не было видно. Зато к Татьяне один за другим стали подходить джентльмены с дерзкими глазами, которые представлялись сами.

— Значит, вы и есть маленькая кузина нашей Далси? — пробормотал, взяв ее за локоть, один из них.

Пока Татьяна лихорадочно соображала, как бы ей незаметно высвободиться из его хватки, слуга в шелковой ливрее ударил в бронзовый гонг. Звук был настолько оглушительный, что она вздрогнула, забыв о том, что собиралась сделать.

— Его королевское высочество. — Человек, стоявший рядом с ней, склонился в низком поклоне.

Татьяна присела в глубоком реверансе. Уголком глаза она увидела принца-регента: на нем было что-то вроде золотого халата поверх просторных панталон из переливчатого синего шелка и алой сорочки. Голову принца украшал усыпанный блестками тюрбан; он шел несколько неуверенной походкой. Только когда он направился к ней, Татьяна вспомнила, что так ходил ее приемный отец, когда перебирал лишнего.

— Мисс Гримальди! Я рад, что вы смогли присоединиться к нам. Ваш наряд просто восхитителен! — Принц, склонив голову, поцеловал руку Татьяны, а затем и сопровождавшей ее леди Борнмут.

— Ужин ждет нас! Прошу! — Он снова взглянул на Татьяну, которая молила Бога, чтобы принц не предложил ей руку. К счастью, между ними вклинилась леди Гертфорд, и Татьяна была спасена.

Ужин тянулся бесконечно долго. Принц-регент много ел, пил еще больше и говорил за столом один за всех, отпуская такие рискованные шуточки, что Татьяне было за него стыдно. Он без конца рассказывал о своих героических подвигах в войне против Наполеона, но все это, как она знала, не имело под собой никаких оснований. Каждый из сидящих за столом, должно быть, тоже знал это, однако все молча слушали и усердно кивали головами.

К тому времени как в банкетный зал ввезли пирожные на тележках размером с кровать, глаза леди Борнмут остекленели, напоминая поданные в виде башни глазированные про-фитроли.

Татьяна надеялась, что, учитывая состояние принца-регента, танцев не будет. Действительно, когда ужин закончился, леди и не подумали встать из-за стола и перейти в гостиную. Мужчины закурили сигары, на столе появились портвейн и херес.

Неожиданно принц-регент, опрокинув стул, вскочил на ноги и весело воскликнул:

— А теперь все на лужайку — любоваться фейерверками!

Эта часть вечера привела Татьяну в восторг: взлетающие высоко в небо и взрывающиеся над морем огоньки, рассыпающиеся разноцветными звездочками, представляли собой великолепное зрелище. Любуясь фейерверками, она почти простила принцу его экстравагантные выходки, потому что никогда в жизни не видела ничего столь чудесного, как эти красные, золотистые и зеленые хвосты маленьких ракет.

Неожиданно начался дождь. При первых его каплях дамы с визгом бросились в дом, спасая свои платья и прически. Татьяна задержалась, наблюдая за тем, как догорают в воздухе последние из этих волшебных искусственных звездочек. Когда она вновь взглянула в сторону павильона, вокруг никого не было. Она осталась одна. Ей пришло в голову, что хорошо бы сейчас приказать подать карету и вернуться домой, но уроки хороших манер, преподанные графиней, не прошли даром и не позволили ей пойти на такое нарушение этикета. Она должна была поблагодарить принца-регента перед отъездом.

Татьяна поспешила ко входу, и ливрейный лакей услужливо распахнул перед ней дверь. В помещении она вдохнула аромат орхидей и вновь ощутила головную боль. Перед ней было несколько дверей, и лакей указал ей жестом в сторону одной из них, однако, подойдя, девушка обнаружила, что дверь заперта. Она оглянулась, но лакея уже и след простыл.

«Только этого мне не хватало!» — теряя терпение, пробормотала она и попробовала открыть другую дверь. Когда и это ей не удалось, она решила отправить хорошие манеры ко всем чертям, выйти на улицу, потребовать свою карсту к главному входу и уехать.

Татьяна подергала ручку, и когда очередная дверь не поддалась, она поняла, что ее попросту заперли.

«Сама виновата, незачем было задерживаться на газоне и глазеть на фейерверки!» Татьяна поискала глазами шнур колокольчика и, не найдя, принялась колотить в дверь кулаками. Из-за раззолоченного дерева доносились звуки музыки. Может быть, если постучать громче… Она сняла с ноги туфельку, стукнула в дверь и страшно смутилась, заметив, что отколола золотой листочек от декоративной гирлянды. А если попробовать улизнуть иначе? Девушка подбежала к ближайшему окну и попыталась его открыть…

Неожиданно звуки музыки резко усилились. Татьяна оглянулась и увидела в освещенном проеме открытой двери силуэт грузной фигуры в просторных панталонах.

— Моя дорогая мисс Гримальди! — воскликнул, шагнув к ней, улыбающийся принц-регент. — Позвольте узнать, что вы здесь делаете?

Татьяна с облегчением вздохнула, почувствовав глубокую благодарность к нему за спасение.

— Ах, ваше высочество! Я отстала от всех остальных, и лакей, проводивший меня сюда, куда-то исчез, а двери оказались запертыми…

— Это естественно — мой персонал обязан беспокоиться о моей безопасности. — Он взглянул на туфельку, которую его гостья все еще держала в руке. — Вы сломали каблучок?

— Нет, я стучала им в дверь. Извините, но я нечаянно отколола кусочек золотого украшения.

— Пустяки! — успокоил ее принц-регент, подходя ближе.

Татьяна вдруг особенно остро почувствовала, что влажное от дождя платье чересчур отчетливо обрисовывает ее фигуру. Глядя в пол, она надела туфельку на ногу.

— Я бесконечно благодарна вам за то, что вы оказались поблизости, но мне не хотелось бы задерживать ваше внимание — ведь вас ждут другие гости.

Он наклонился к ней, и она уловила запах бренди, сладостей и табака.

— Все гости уже разъехались, моя дорогая.

— Но этого не может быть — леди Борнмут должна сопровождать меня!

— Вот как? Странно. Я отправил ее домой в моей собственной карете, пообещав в дальнейшем прислать приглашения ее дочерям.

У Татьяны екнуло сердце. Значит, леди Борнмут бросила ее ради того, чтобы прокатиться в карете с королевскими гербами, а впоследствии обеспечить Сельме и Клотильде возможность побывать здесь…

— Ну, как вам понравился мой павильон, мисс Гримальди? Говорят, он не уступает Дворцу дождей…

— Он даже еще великолепнее! — Татьяна решила, что лесть в данном случае не помешает.

— Вижу, вы отлично разбираетесь в искусстве. Я, кажется, уже говорил вам, что у вас очаровательное платье? — Его толстые пальцы коснулись ее плеча, потом скользнули на грудь. — Сразу виден континентальный стиль.

— Не прикасайтесь ко мне! — резко сказала Татьяна.

— О, мисс Гримальди, вы просто созданы для того, чтобы к вам прикасаться.

Татьяна попыталась вырваться, но принц-регент, запустив руку в ее волосы, с неожиданной силой запрокинул ее голову. Она хотела было ударить его коленом, как сделала это с негодяем, напавшим на нее в парке, но он был готов к такому маневру и, как только она подняла ногу, без труда оттолкнул ее, а затем, швырнув Татьяну в кресло, навалился на нее всем телом.

Тяжело дыша, Татьяна лежала под ним, не в состоянии пошевелиться, надеясь лишь на то, что он случайно упал на нее, потому что пьян и нетвердо держится на ногах. Ситуация казалась ей скорее комичной, чем угрожающей, и она рассмеялась бы, если бы могла дышать.

— Дорогая мисс Гримальди, нехорошо противиться страсти монарха приютившей вас страны. — Она чувствовала на своем лице его горячее зловонное дыхание. Только бы не потерять сознание! Ей было уже не до смеха.

Мокрые губы прикоснулись к ее губам, и Татьяну едва не вырвало. Потом он запустил толстые пальцы в вырез платья.

— Какая молодая и упругая грудь! Позвольте мне…

Она ухватилась руками за оба конца его галстука, намереваясь задушить его, и, ловя ртом воздух, потянула за концы изо всех сил, но хитроумный узел галстука развязался, и все ее усилия пошли насмарку. Принц-регент хихикнул и снова навалился на нее.

Татьяна почувствовала, как его бедра трутся о ее тело. Она, конечно, понимала, что человек в его состоянии не сможет довести до конца акт насилия, однако понимала и другое: если обстоятельства этого свидания когда-либо станут достоянием гласности, ее репутация будет погублена. А тут еще Лукас, который и без того считал ее способной на многое… Разве удастся ей убедить его, что все происходило против ее воли?

Сама не своя от страха, Татьяна вцепилась ногтями в щеку принца, но он лишь рассмеялся и одной рукой сжал ее руки над головой.

— Люблю темпераментных девушек, но все хорошо в меру…

И тогда Татьяна плюнула ему в лицо. В ответ Принни злобно взглянул на нее, утер слюну с подбородка и замахнулся кулаком.

Удар был такой силы, что, казалось, покачнулась комната, и все же почему она не ощутила боли? Именно в этот момент Лукас Стратмир, успев схватить принца за шиворот, приподнял его в воздух и швырнул на пол.

— Боже мой! — выдохнул мерзкий сластолюбец, стукнувшись подбородком о ковер.

Лукас собрался повторить удар, но Татьяна схватила его за руку.

— Не надо, пожалуйста…

— Клянусь, я вытрясу из него душу! — прорычал Лукас.

Принни с трудом поднялся на колени.

— Только попробуй! Я непременно позабочусь о том, чтобы тебя повесили, и сделаю это с превеликим удовольствием!

— Ах ты, мерзкий жирный боров…

— Лукас, перестань! — воскликнула Татьяна. — Этот слизняк не стоит твоего гнева.

— Ты права. — Лукас поднял ее с кресла и окинул гневным взглядом ее измятое платье, растрепанные волосы…

— Послушай, — принц, кряхтя, поднялся на ноги, — меня заверили, что девчонка сама этого желает!

Лукас угрожающе прищурился:

— Лжешь, негодяй…

— Клянусь, это правда — мне об этом сообщила дама, которая ее сопровождала.

Татьяна вздрогнула.

— Возможно, так все и было, — шепнула она.

— Вот именно, — подхватил принц. — Ваша знакомая подошла ко мне, когда мы возвращались с лужайки, и сказала, что вы по мне с ума сходите! Вот почему, когда я заметил, что вы не вернулись вместе с остальными, нашел вас здесь, и вы так мило поблагодарили меня за спасение… — Принни поправил манжеты и сбившийся тюрбан. — Уж не считаете ли вы, что для того, чтобы завоевывать сердца, мне нужно прибегать к насилию? Полно! Стоит пальчиком поманить, и любая женщина в моем королевстве бросится мне на шею!

— Только не я! — решительно заявила Татьяна.

Старый распутник усмехнулся:

— До поры до времени, дорогая. Мое обаяние возрастает с каждой новой встречей. Надеюсь, вы не обиделись? Считайте, что произошла небольшая ошибка.

— Ничего, мерзавец, когда-нибудь ты свое получишь, — угрожающе пробормотал Лукас. — Я от всей души надеюсь увидеть это своими глазами. — Он накинул на плечи Татьяны свой плащ. — Пойдем поскорее отсюда.

— Приезжайте в любое время, мисс Гримальди! — весело крикнул принц им вслед.

Пока они стояли в ожидании кареты, Лукас не проронил ни слова; затем он в полном молчании усадил ее, сам сел напротив и с каменным лицом уставился в окно.

— Клянусь, — наконец прервала молчание Татьяна, — я не давала ему ни малейшего повода. Не могу представить себе, зачем было леди Борнмут так порочить меня?

— Полагаю, она надеялась сделать из тебя еще одну миссис Биверс! — резко ответил Лукас.

— А что именно случилось с миссис Биверс?

— То же самое, что почти случилось сегодня вечером с тобой. Только Принни вдобавок наградил ее еще кое-чем, чтобы помнила. Сифилисом.

— Силы небесные! — Татьяна вздрогнула под его плащом. — Но какую выгоду может извлечь из этого леди Борнмут?

— Она надеялась устранить хотя бы одно препятствие на пути к замужеству своих дочерей.

— Неужели женщина может быть такой бессердечной!

Дождь, припустив сильнее, громко застучал по крыше кареты.

— А что ты скажешь о моей матери, которая отправила тебя туда?

Гром ударил с такой силой, что задрожали стекла в окнах кареты, и Татьяна зажала уши руками.

Лошади, испугавшись, заартачились, и ей показалось, будто что-то большое и тяжелое свалилось на крышу кареты, потом промелькнуло за окошком и шлепнулось в дорожную грязь.

Лукас приподнялся на сиденье и крикнул:

— Бронтон!

Ответом ему было молчание.

— Похоже, Бронтона застрелили, — со странным спокойствием сказал он. — Пожалуйста, не высовывайся.

Ударом ноги Лукас распахнул дверцу.

Снова прозвучал хлопок, потом еще один. Выстрелы были похожи на фейерверк.

Татьяна прижалась лицом к стеклу, но сначала не могла разглядеть ничего, кроме тьмы и капель дождя на стекле. Потом она увидела Лукаса, склонившегося над человеком, лежащим на дороге. Время от времени из темноты раздавались выстрелы; и Лукас отстреливался, а потом потащил тело к карете.

Татьяна открыла дверцу, и Лукас втиснул кучера внутрь.

— Он мертв? — Глаза девушки расширились от ужаса.

— Не знаю.

Выйдя наружу, Лукас направился к лошадям, однако Татьяну его слова ничуть не успокоили. Господи, разве он сможет и отстреливаться и править лошадьми одновременно? Сбросив с себя плащ, она перелезла через Бронтона и выскользнула из кареты.

— Назад, черт бы тебя побрал!

Но она уже вскарабкалась на козлы.

— Брось мне поводья и садись сам!

На мгновение ей показалось, что Лукас начнет спорить, но в этот момент раздался еще один выстрел, заставивший его дернуться и схватиться рукой за шею.

Татьяна наклонилась вперед и на ощупь отыскала вожжи.

— Ну же, ради Бога, забирайся скорее! — крикнула она.

Лукас забросил ногу на приступок и прижался спиной к стенке кареты.

— Эге-гей! Пошевеливайтесь, клячи! — Татьяна хлестнула гнедых вожжами, и они рванули с места как раз в тот момент, когда в ночном воздухе снова засвистели пули.

Лукас отстреливался наугад. Потом ему пришлось перезарядить пистолет, действуя одной рукой, и Татьяна услышала, как он застонал от боли.

— Ты ранен? — крикнула она.

— Гони!

— Но я не знаю, куда ехать!

— Туда, где есть люди и свет.

Это означало — в город. От непривычного напряжения у нее заболели плечи, но она из последних сил сжимала вожжи.

Наконец вдали показались огни газовых фонарей, и Лукас, повернувшись, взобрался на козлы и уселся рядом с ней.

— Сколько их было? — прерывающимся голосом спросила Татьяна.

— Не знаю, не разглядел. Но по крайней мере одного я уложил.

— Это разбойники?

Лукас покачал головой:

— Они поджидали именно эту карету.

Судя по топоту копыт сзади, их пытались догнать, и Лукас снова выстрелил. В темноте испуганно заржала лошадь. Гнедые шарахнулись в сторону, перестав слушаться.

— Гони! — крикнул он.

— Пытаюсь! Эге-гей! Пошевеливайтесь!

Карета опасно наклонилась на повороте, едва не налетев на каменное ограждение. От ветра и дождя пряди волос упали Татьяне на глаза, но она не осмеливалась ни на секунду выпустить вожжи. Лошади неслись как безумные. Еще несколько сотен ярдов — и они выскочат на пирс.

— Ты сумеешь заставить их свернуть? — спросил Лукас, взглянув вперед.

— Сумею. — Она напрягла все свои силы, и гнедые, подчиняясь, замедлили бег.

Лукас с одобрением взглянул на нее.

— Теперь можно не спешить? — спросила Татьяна, когда они оказались на освещенной фонарями улице.

— Еще рано. Гони прямиком к отелю «Савой» — там есть швейцар у входа и наемные экипажи. Они не осмелятся сунуться туда.

— Но кто все-таки это был? — начала она и вдруг замолчала, увидев при свете фонаря кровь на его воротнике. — Боже мой, Лукас! Ты ранен?

— Пустяковая царапина.

От волнения Татьяна выпустила из рук вожжи, и он подхватил их свободной рукой.

— Держись. Не подводи меня.

Когда карета остановилась перед входом в «Савой», улица позади них была пуста, и они решили продолжить путь.

На Креснт-стрит было темно, но едва они подъехали к дому номер десять, в окнах верхнего этажа зажегся свет. Сми-терс открыл дверь в тот момент, когда Лукас спрыгнул с козел кареты.

— Сэр! Мы не ждали…

— Заткнись и позаботься о Бронтоне. В него стреляли.

— Стреляли? — Дворецкий словно прирос к месту, и Татьяна с удовлетворением увидела, как Лукас хлопнул рукой по его надменной физиономии.

— Да, стреляли, болван ты этакий! Пошли кого-нибудь за доктором Трэвисом, да поживее! И пусть Джем хорошенько накормит лошадей — они сегодня показали, на что способны… — Повернувшись к Татьяне, он снял ее с подножки и замер, не убирая рук. — И ты тоже. — Он наклонился к ней и только было хотел прикоснуться губами к ее губам, как в вестибюле появилась графиня.

— Лукас! Татьяна! Господи, дитя мое, что ты сделала со своим платьем?

Лукас поклонился ей, и Татьяна в ужасе увидела, как по его шее стекает струйка крови, смешиваясь с дождевой водой, капающей с темных волос.

— Полюбуйся, мама, результатами твоей затеи. — Лукас пошатнулся, и Татьяна протянула руки, чтобы поддержать его. — Я бы с удовольствием выпил кларета, — сказал он заплетающимся языком.

— Силы небесные! — срывающимся голосом воскликнула Далси. — Кажется, это кровь!

— Он хочет выпить. — Татьяна помогла Лукасу переступить через порог. — Какой диван вы не боитесь испортить?

Далси не медлила ни минуты.

— Какой угодно, — сказала она и взяла сына за руку. — Надеюсь, ты не убил Принни?

— Нет, о чем очень жалею. — С этими словами Лукас рухнул на ковер у ног матери.

Глава 18

Доктор Трэвис, прибывший с достойной восхищения быстротой, в первую очередь, по настоянию Лукаса, осмотрел Бронтона, у которого пуля застряла в плече. Только после того, как пулю извлекли, Лукас позволил заняться своей раной.

— Царапина, — подтвердил доктор, делая перевязку, — но вы потеряли много крови. Рекомендую крепкий бульон и, если потребуется, лауданум…

— Надеюсь, не потребуется.

— Вам повезло, — строго сказал доктор, — отклонись пуля на один дюйм, и она задела бы позвоночник. — Он не спеша собрал свои инструменты. — Два огнестрельных ранения. Придется сообщить об этом констеблю.

— На нас напали разбойники, — попыталась объяснить Татьяна.

— В Брайтоне нет разбойников, — непререкаемым тоном заявил доктор.

— Но сегодня они были. Вы спрашивали Бронтона, кучера?

— Он считает, что в него ударила молния.

Лукас рассмеялся.

— Может быть, всех нас поразила молния? Так и запишите в вашем отчете.

— Меня удивляет ваш юмор, сэр, — сдержанно заметил доктор. — После того как вы заглянули смерти в глаза, можно бы было ожидать, что вы станете…

— Более серьезным?

Татьяна, не сдержавшись, фыркнула, и Трэвис нахмурился:

— А что касается вас, молодая леди, то, если не ошибаюсь, вы находитесь на грани истерики. Я вернусь утром; надеюсь, к тому времени вы оба придете в себя.

Видя, что Лукас готов сказать в ответ что-то резкое, Татьяна поспешила вмешаться:

— Мы сделаем все, как вы говорите.

— Надеюсь. Нельзя допускать, чтобы в людей стреляли на набережной Брайтона.

Когда он ушел, графиня накинула на плечи Татьяны шаль.

— Тебе следовало бы пойти и переодеться, дорогая, — сказала она.

— Сначала расскажи, мама, о чем ты думала, посылая ее туда в сопровождении леди Борнмут?

— Мы поговорим об этом утром, после того как вы отдохнете.

— Мы поговорим об этом сейчас! — Судя по тону, Лукас был настроен очень решительно.

— Я… я была нездорова. Спроси Тернер. Надеюсь, тебе понравился павильон, дорогая девочка, и…

— Принц-регент попытался изнасиловать ее, — мрачно перебил Лукас.

— Принни? — воскликнула графиня. — Нет, не верю! Он — никогда! Разве что ему дали повод думать…

— Леди Борнмут шепнула этому негодяю, что Татьяна горит желанием прыгнуть к нему в постель.

Далси застыла на месте.

— Антея? Какая мерзавка! Но, Лукас, не думаешь же ты, что это я подучила ее?

— Нет, разумеется, эта выдумка — плод ее больного воображения. Но ты отправила Татьяну в логово льва — одну и без защиты!

Глаза Далси, так похожие на глаза сына, на мгновение остановились на Татьяне; потом она отвела взгляд в сторону.

— Я лишь хотела, чтобы она вращалась в самом изысканном обществе. Там масса достойных мужчин, с отличными манерами… О Господи! Он тебе ничего не сделал, дорогая?

— Не успел, — проворчал Лукас. — Слава Богу, я вовремя оказался там.

— Да, но как вам это удалось? — с любопытством спросила Татьяна.

— Благодари за это Каррутерс — она послала записку к лорду Рашфорду. Беру назад все свои высказывания про непригодность этой девушки — она настоящее сокровище, которым следует дорожить. Но сейчас речь не об этом. Мама, ты еще не объяснила мне, что заставило тебя выбрать в качестве сопровождающей дамы именно леди Борнмут?

Графиня молчала.

— Позволь подумать. Неужели… сто фунтов?

— Лукас! Если ты считаешь меня такой корыстной…

— Две сотни?

— Ты меня шокируешь своими инсинуациями.

— Не может быть, чтобы пять сотен?

— Что плохого в том, что я устроила приглашение для своей хорошей приятельницы? — не выдержала Далси. — Неужели обязательно из-за этого оскорблять меня?

— Тысяча? — удивленно воскликнул Лукас.

— Я не оказалась бы в таком критическом положении, если бы ты не был так прижимист!

— И все карточные долги. — Лукас бросил испепеляющий взгляд на графиню. — На этот раз после игры в карты у Паркеров прошлым вечером.

Далси опустила глаза.

— В этом нет ничего необычного… все так делают. — Она протянула руку Татьяне. — Но поверь, я и понятия не имела, что она устроит такую мерзость!

— Скажи спасибо, что я не раскроил ему череп. — Лукас поморщился. — Не увиливай, отвечай: Принни получает свою долю?

— Как ты мог такое подумать!

— Так получает?

— У него тоже есть расходы, — сердито заявила графиня. — Как у всех нас.

— Вас послушать, так и Иуду можно считать благородным человеком…

Графиня возмущенно фыркнула и подхватила юбки.

— Я не намерена оставаться здесь и выслушивать оскорбления от человека, который затеял перестрелку на набережной Брайтона.

— Правильно, — согласился Лукас. — Тем более что у тебя мало времени. Предстоит еще уложить вещи.

— Уложить вещи? — не поняв, переспросила графиня.

— Да. Завтра вы покидаете эту клоаку. Рано утром.

Далси схватилась за сердце.

— Уехать? Но куда?

— Конечно, в Сомерли-Хаус.

— Мы не можем уехать сейчас, в самый разгар сезона!

— Считай это наказанием за свою жадность, мама.

Графиня попробовала применить обходной маневр.

— Можешь наказывать меня, если тебе так хочется, — надменно заявила она, — но не заставляй страдать Татьяну. Она трудилась в поте лица ради успеха, и ты не можешь лишить ее справедливой награды. Если она возвратится в Дорсет, то потеряет целый месяц, не говоря уже о том, сколько времени нам потребуется, чтобы приготовиться к лондонскому сезону в таком захолустье.

— О Лондоне тоже забудь, по крайней мере на эту зиму.

— Забыть о Лондоне? — Далси схватилась за голову. — И все из-за незначительной ошибки в оценке ситуации?

— На днях кто-то пытался напасть на Татьяну в парке. Сегодня предприняли новую попытку. Эти люди думали, что ты находишься в карете вместе с ней.

Татьяна внимательно слушала, стараясь уловить ход его мысли.

— Вы полагаете, что между этими нападениями есть связь? — спросила она.

— Трудно было бы думать иначе.

— Но зачем кому-то потребовалось причинять вред Татьяне? — в смятении воскликнула графиня.

— Именно это я и намерен выяснить. Не следовало мне уезжать из России, не узнав побольше о том, что за сокровище доверил Казимир моему попечению.

— Значит, ты едешь в Россию? Но это невозможно! Именно тогда, когда у меня появилась надежда устроить твое счастье! — В отчаянии качая головой, Далси бросилась в кресло. — И потом, почему ты думаешь, что мы будем в безопасности в Сомерли, когда ты уедешь?

— Я все предусмотрел. Ты сегодня же напишешь миссис Катберт, леди Паркер и всем прочим, кого это может касаться, и сообщишь им, что вам с Татьяной пришлось срочно поехать в Италию в связи с неожиданной болезнью одной из ее родственниц, а Татьяна сообщит то же самое Сюзанне, Фредди и другим своим друзьям. Тимкинс наймет дюжину крепких парней, чтобы охранять дом — их можно также использовать, чтобы вскопать землю в розарии. — Лукас виновато взглянул на Татьяну. — Боюсь, тебе там будет до смерти скучно: ни посетителей, ни верховых прогулок, ни развлечений.

— Но я могла бы поехать с вами, — робко предложила она.

— Ей будет скучно? — возмущенно переспросила Далси. — А каково будет мне?

— Ты потеряла право на то, чтобы учитывались твои интересы, когда нынче вечером продала Татьяну дьяволу.

Графиня собралась было протестовать, но, заметив гнев в глазах сына, передумала и гордо удалилась вверх по лестнице.

Лукас снова перевел взгляд на Татьяну.

— Спасибо за предложение, но я все же поеду один. Пиши мне на адрес посольства в Санкт-Петербурге.

— Милорд…

— Ты сегодня называла меня Лукасом. Я хотел бы снова услышать, как ты делаешь это.

— Лукас, не уезжай.

— Возможно, в твоих силах убедить меня.

— Каким образом?

Он взглянул на нее, поманил к себе и указал пальцем на свои губы. Татьяна отвела взгляд.

— Что такое? Ты отказываешься поцеловать меня, когда я собираюсь рисковать ради тебя своей жизнью?

— Лучше бы ты отослал меня назад.

— Извини, этого я не могу сделать. Когда в меня стреляют, я воспринимаю это как личное оскорбление.

— Что ты надеешься там выяснить? — спросила она. — Что за сумасбродная затея!

— Поживем — увидим. Подойди сюда.

Татьяна неохотно приблизилась к нему и, приподнявшись на цыпочки, прикоснулась губами к его щеке.

— Вот твой поцелуй. Храни тебя Бог.

Он поймал ее за локоть.

— Даже своих собак ты целовала горячее!

Проговорив это, Лукас с нежностью прикоснулся губами к ее губам. Он смотрел в ее глаза, словно пытаясь заглянуть ей в душу. Она тоже смотрела на него, понимая, что ее дальнейшие действия навсегда изменят судьбы каждого из них.

— Лукас, — запинаясь прошептала она. — Ох, Лукас…

Буря разразилась внезапно и яростно. Он целовал ее шею, плечи, глаза; его поцелуи обрушились на нее, как недавно обрушился на них обоих дождь.

Пальцы Лукаса зарылись в ее роскошные волосы.

— Если бы ты только знала, как давно мне хотелось сделать это! — воскликнул он и рассмеялся, когда длинные белокурые пряди накрыли их, словно занавес, навсегда отделивший его от прошлого.

Подхватив Татьяну на руки, Лукас закружил ее по комнате, прижимая к себе так крепко, что она чувствовала, как бешено бьется его сердце.

— Татьяна. Какое милое имя, — пробормотал Лукас, нежно прикасаясь губами к ее уху. Затем он прервал танец и, держа ее на расстоянии вытянутой руки, стал с улыбкой вглядываться в нее. Его пальцы, прикоснувшись к ее шее, скользнули ниже, под промокший от дождя шелковый лиф платья. — Какая ты красавица! — Его большой палец прикоснулся к затвердевшему соску, и она охнула, почувствовав, как его прикосновение отдалось во всем теле, заставив ее задрожать от желания. Взяв в ладонь ее грудь, он прижался к ней губами сквозь шелк, описывая языком круги вокруг соска. Потом, снова подняв, Лукас отнес ее на диван и, едва успев уложить, принялся развязывать шнуровку на платье.

В этот момент на лестнице раздались шаги. Покраснев от смущения, Татьяна едва успела высвободиться.

Появившись в дверях, Далси удивленно подняла брови.

— У меня… неожиданно закружилась голова, — пролепетала Татьяна. — Лукас был так добр… — Она замолчала, не договорив, потому что увидела сожаление и даже гнев в его глазах. Что она натворила! Теперь он подумает, что она его не любит. Но что еще она могла сказать?

Некоторое время все молчали, потом Лукас резко поднялся на ноги.

— Если хотите, кузина, я могу отнести вас наверх в вашу комнату.

Татьяна покачала головой:

— Нет, нет, спасибо. Мне уже гораздо лучше. В этом нет необходимости. — Отвратительные, ничего не значащие слова… Она чувствовала в их глухих звуках последние догорающие искры их страсти, обратившейся в ничто, как огоньки фейерверка над морем.

— В таком случае, — заявила графиня, — тебе лучше подняться наверх и качать собирать вещи, дорогая.

— Да, миледи. — Татьяна с трудом поднялась с дивана, прошла мимо Лукаса, стараясь не вспоминать вкус его губ и прикосновение его рук.

У двери она обернулась.

— Благодарю вас за то, что спасли меня сегодня, кузен.

— Не стоит, — сказал он в ответ, и от этих слов у нее заныло сердце.

Глава 19

Татьяна не ожидала, что будет так сильно тосковать по нему — она пыталась забыться, учась игре на фортепьяно и вышиванию, но никакие занятия не приносили ей облегчения.

Привычный порядок в доме был нарушен. Матросы, которых нанял для охраны Тимкинс, — народ шумный и беззаботный — любили похохотать, горланили песни и пугали служанок. Графиня с трудом переносила их присутствие и свое вынужденное заточение и, по мнению Татьяны, с трудом терпела ее за то, что из-за нее Лукас вынужден был рисковать жизнью в стране, объятой войной.

Время от времени они получали письма из Санкт-Петербурга, в которых Лукас сообщал о том, как продвигается его расследование. Письма были короткими и деловыми, словно он писал отчеты в министерство иностранных дел. Далси диктовала Татьяне ответы, в которых неизменно жаловалась на отсутствие компании, отвратительную погоду, утомительное ожидание и ужасных матросов, превративших жизнь в Сомерли в сущий ад.

Осенью зацвели поздние сорта роз. Ноябрь тянулся бесконечно долго, и по мере приближения рождественских праздников в письмах графини все чаще прорывалось раздражение. Она снова и снова спрашивала сына, как долго еще намерен он оставаться в России.

В середине декабря Лукас написал им, что побывал в Липовске. Уничтожение Мишакова власти официально приписывали набегу казаков, хотя всем было известно, что за последние две сотни лет ничего подобного не случалось. Читая эти строки, Татьяна представляла себе деревню зимой и бесконечные белые просторы вокруг.

В самом начале нового года от Лукаса снова пришло письмо — оно было адресовано Татьяне, и она торопливо прочла его, пока Далси еще была в постели.

Санкт-Петербург

7 января 1814 года

Дорогая моя Татьяна,

извини, что письмо короткое. Сегодня я уезжаю в Оренбург, где сейчас находится царь. Мне стало известно, что среди его офицеров имеется некто Платов, атаман донских казаков. Надеюсь, что он прольет свет на то, что произошло в М. Судя по рассказам, он совершенный дикарь, не говорит ни на одном языке, кроме своего родного, и ездит на великолепном белом жеребце, который пронес его целым и невредимым сквозь бесчисленные сражения. Даже если мне не удастся заставить его рассказать о событиях в М., я по крайней мере попытаюсь купить у него этого жеребца, сколько бы он за него ни запросил.

Я имел короткую аудиенцию у царя, перед которым ты так преклоняешься, и должен признать, что мое мнение о нем в корне изменилось.

После разговора с Платовым я отправлюсь в Париж. Я начинаю понимать, что Казимир находился в самом центре этой загадочной истории. В дальнейшем прошу любую корреспонденцию направлять по адресу посольства в Париже.

Сейчас я сижу у огонька с пером в руке и размышляю, что еще мне следует добавить. Если обстоятельства сложатся так, что война или несчастный случай навсегда вычеркнут меня из твоей жизни, я хочу сказать тебе следующее: в своем последнем письме ты пожелала мне любви в новом году, а я молю Бога, чтобы у меня была твоя любовь на все времена.

Можешь, если хочешь, считать, что это признание сделано под воздействием водки. Да, она ударяет в голову — совсем как ты, — кроме нее, здесь нечего пить. Отправлю-ка я, пожалуй, это письмо немедленно, чтобы не пожалеть потом.

Твой Лукас Стратмир, граф Сомерли.

— Где оно? Смитерс сказал мне, что ты получила письмо.

Татьяна вздрогнула и опрокинула чашку с чаем. Горячая жидкость растеклась по странице, смыв слова, которые она не успела прочесть еще раз, чтобы насладиться их смыслом; на месте слов, о которых она могла лишь мечтать, образовалась лужица.

— Лукас написал, когда возвращается домой?

— Он… он едет сначала в Оренбург, потом в Париж.

— Боже мой, так рисковать — и ради чего? Если уж он и впрямь беспокоится о твоей безопасности, то почему бы ему не приехать домой и самому не присматривать за тобой, вместо того, чтобы полагаться на этих головорезов! — Услышав, как матросы снова завели какую-то песню, Далси зажала руками уши. — Еще немного — и я сбегу в Лондон! Впрочем, Лукас наверняка будет ждать ответ. Мы напишем его вместе и отправим утром. Надеюсь, нам удастся отговорить его от этой безумной поездки в Париж! Ты готова? Пиши.

Сомерли-Хаус, Дорсет

21 января 1814 года

Дорогой Лукас,

мы посылаем это письмо срочной почтой в Оренбург в надежде перехватить тебя там. Если ты поедешь в Париж, помни, что нам здесь очень плохо — мы лишены возможности общаться с людьми нашего круга, зато вокруг эти ужасные матросы.

Но чтобы ты не думал, будто мы способны только жаловаться и совсем забыли о делах, сообщаем тебе общую сумму дохода за 1813 год, которая составляет…

Татьяна удивленно охнула.

— Что такое? Дела обстоят так плохо? — встревоженно встрепенулась графиня.

…сорок тысяч фунтов.

— Ты уверена, что это правильная цифра? Вдвое больше того, что получали при адмирале, упокой Господь его душу! — Далси с довольным видом потерла руки. — Ну, подождите, скоро я вернусь в Лондон! Теперь, когда я знаю сумму доходов, он не посмеет отказать мне ни в чем, и я должна подумать, как мне распорядиться всем этим богатством! Возможно, надо купить новый городской дом… или лучше два — один для нас, а другой — для него, когда он женится. Хорошо бы об этом поскорее узнала леди Шелтон! Лукас теперь стал более чем завидным женихом! Вот что, напиши так:

Ваша матушка считает, что возросший доход заставит наконец вас жениться на подходящей молодой леди. Мы обе просим вас не ездить в Париж. Возвращайтесь домой, где вас страстно ждут.

Сердечно любящие вас

Далсибелла, леди Стратмир.

Мисс Гримальди.

— А теперь дай мне сургуч. Я запечатаю письмо и отнесу его Смитерсу лично, чтобы он сегодня же отправил его с Костнером. Ты хорошо написала, Татьяна, лучше, чем когда-либо.

Оренбург

4 февраля 1814 года

Дорогая кузина,

ваше письмо дало мне немалую пишу для размышлений. Простите, если я чем-нибудь вас обидел. Постараюсь больше не докучать вам подобными излияниями.

Мои попытки вызвать на откровенный разговор этого удивительного Платова были напрасны — он занят только войной, и вы, наверное, были бы от него в восторге. Это человек действия. Уверен, что уж он-то не сидит над бухгалтерскими книгами — если таковые имеются у казаков. Меня бесконечно радует, что мама считает, будто я стал более завидным женихом благодаря увеличившимся доходам. Могу представить себе, как ей не терпится поделиться этой новостью со своими приятельницами в Лондоне. Пусть потешит себя, но вы должны знать: я более чем когда-либо уверен в том, что не женюсь.

В Париж я все-таки еду. Завтра. Боюсь, что дальнейшая переписка превратится в бесполезную нагрузку для вас, хотя мама, возможно, будет настойчиво направлять письма для меня на адрес посольства в Париже. Ее могло бы, возможно, разубедить то, что известно мне о планах союзников, однако я вынужден об этом молчать, как и о многом другом, что переполняет мое сердце.

Надеюсь скоро вернуться и освободить вас из заточения, в котором вы оказались.

Искренне ваш

Лукас Стратмир, граф Сомерли.

— Ох, пропади все пропадом! — воскликнула Татьяна с яростью.

Графиня, проходившая в этот момент мимо двери, заглянула в комнату.

— Дорогая, в чем дело? Плохие вести от Лукаса?

— Нет, то есть да! Он все-таки едет в Париж.

— Как? Против моего желания? Просто не верится! Ты, должно быть, что-нибудь не так поняла.

Далси с неожиданным проворством подбежала к Татьяне и выхватила письмо у нее из рук, прочла его один раз, перечитала снова… Ее глаза пристально взглянули на Татьяну поверх страницы.

— Что это за излияния, которыми он не намерен больше докучать тебе?

— Не знаю, миледи, — тихо сказала Татьяна и, почувствовав, как по щеке поползла непрошеная слеза, зарылась лицом в шерсть Беллерофона.

Последовала продолжительная пауза.

— Мой сын признавался тебе в любви? — четко произнося слова, спросила Далси.

— Нет, — сказала Татьяна, хотя ей было больно лгать и очень хотелось с гордостью ответить «да».

— О, теперь я вижу, ты не так уж плохо устроилась. Подумать только, какую змею я пригрела на своей груди! — Графиня отвернулась, всем своим видом изображая отчаяние. — Я относилась к тебе, как к собственной дочери — нет, даже лучше, чем к дочери! Разве я тебе хоть в чем-нибудь отказывала?

— Я могла бы сделать его счастливым, — сказала Татьяна. — Уверена, что смогла бы.

Казалось, Далси вот-вот рассмеется.

— Не слишком ли ты много о себе вообразила, дорогая? Если Лукас не найдет никаких подтверждений того, что твои родители не являлись простыми крестьянами, он не предложит тебе выйти за него. Такой горький опыт у него уже был в жизни. Самое большее, на что ты можешь надеяться, это получить полную свободу действий.

Татьяна гордо вздернула подбородок.

— А кто сказал, что я не приму это предложение?

— Конечно, примешь, — проворковала графиня вкрадчивым голосом. — Что еще можно ожидать от таких, как ты?

Татьяна с трудом заставила себя дождаться, пока Далси вышла из комнаты, и лишь потом разрыдалась.

Она долго плакала, обняв Беллерофона, а в доме тем временем шумно готовились к отъезду графини: суетились слуги, доставая из кладовой дорожные сундуки, громким голосом отдавал приказания Смитерс. Удрученное состояние Татьяны еще более усугублялось тем фактом, что Далси, безусловно, имела право сердиться — ведь речь шла о ее сыне.

«Лукас заслуживает лучшего, — думала она, — и если я по-настоящему люблю его, то не захочу, чтобы он женился на женщине не своего круга».

А вдруг он по-настоящему любит? Ничего, со временем, если они будут далеко друг от друга, его чувство постепенно потускнеет, как прошла его страсть к Джиллиан Иннисфорд, как прошла ее любовь к Петру.

Всхлипнув последний раз, Татьяна отпустила дога, подошла к письменному столу, взяла листок веленевой бумаги и с тяжелым сердцем принялась писать.

Сомерли-Хаус, Дорсет

23 февраля 1814 года, Дорогой кузен,

я пришла в смятение, узнав из вашего письма о том, что вы все-таки отправляетесь в Париж. Не могу понять, ради чего вы обрекаете себя на все эти неприятные хлопоты. Мне очень жаль, но вы, по-видимому, неправильно истолковали мое поведение и мое письмо. Если это так, то я прошу у вас извинения.

Погода у нас стоит отвратительная, а отсутствие общества настолько тягостно, что мы намерены перебраться в Лондон. Мне кажется, я и дня больше не смогу прожить без танцев, театров и всех прочих развлечений, которые очень полюбила. Умоляю вас, не обижайтесь; я уверена: все, что вы делали, было продиктовано самыми добрыми намерениями.

О моей безопасности не беспокойтесь: надеюсь, что, как только мы вернемся в цивилизованный мир, я найду достаточно молодых людей, готовых обеспечить ее. Чем больше я думаю, тем более невероятным мне кажется предположение о том, что те два случая, которые послужили причиной вашего отъезда, как-нибудь связаны друг с другом или каким-либо образом направлены против меня. Я уверена, что ни для кого никакой ценности я не представляю и никому нет дела до того, что со мной случится.

С почтением

ваша кузина Татьяна Гримальди.

Закончив письмо, девушка запечатала конверт и, отнеся его вниз, оставила на пристенном столике в вестибюле.

На обратном пути Татьяна встретила дворецкого, направлявшегося куда-то с неизменно высокомерным видом.

— Смитерс! — окликнула она его. — Узнайте у Костнера, нет ли у кого-нибудь из его помощников запасных бриджей и рубахи.

— Для какой цели, мисс?

— Цель очень простая — я намерена снова работать с лошадьми и собаками.

Впервые за все время их знакомства на физиономии дворецкого появилась искренняя улыбка.

— Слушаюсь, мисс. Я немедленно об этом позабочусь.

«Хоть один человек в Сомерли-Хаус будет сегодня доволен», — подумала Татьяна, устало поднимаясь по лестнице.

Глава 20

Все последующие дни Татьяна занималась тем, что выгуливала лошадей, возилась с собаками, чистила стойла, подносила овес, воду и сено, помогая Костнеру. Она также сменила свои просторные апартаменты на маленькую комнатку в мезонине, и Каррутерс оказалось нелегко приспособиться к изменившемуся положению хозяйки. Все же она осталась в Сомерли, хотя Татьяна уговаривала ее уехать в Лондон и искать себе новую работу.

Весна постепенно вступала в свои права: зазеленели живые изгороди, покрылись цветами дикие яблони, на цветочных рабатках из земли появились сочные зеленые побеги. Только в сердце Татьяны стояла зима — бесконечная, холодная русская зима. Она работала до изнеможения, так что вечерами, добравшись до своей убогой постели, валилась с ног от усталости.

В первую неделю апреля случилось нечто странное: на базаре к кухарке подошел какой-то незнакомец и принялся расспрашивать ее о местонахождении мисс Гримальди. Как впоследствии рассказывала кухарка, она в тот момент чуть не забыла, что им всем было приказано держать это в тайне, но быстро взяла себя в руки и ответила ему, как учили, что, мол, мисс Гримальди находится в Италии у родственницы. «У какой родственницы?» — спросил незнакомец. Кухарка сказала, что ей больше ничего не известно. Что-то в этом человеке показалось ей подозрительным, объяснила она слугам, собравшимся за кухонным столом к ужину.

В тот вечер Татьяна, раздеваясь, услышала за дверью тяжелые шаги. Выглянув из двери, она увидела садовника, сидевшего на стуле; рядом стоял прислоненный к стене мушкет.

— Тимкинс! Что вы здесь делаете?

— Хозяин приказал нам присматривать за вами, — бесстрастным голосом объяснил старый моряк. — Вот я и присматриваю.

— Прошу вас, ложитесь спать! — Татьяна была крайне сконфужена. — Нет никакой необходимости принимать такие чрезмерные меры предосторожности.

— Мне лучше знать, — заявил Тимкинс. Затем он рассказал Татьяне о том, что узнал от кухарки.

— Это, несомненно, был какой-нибудь друг — Фредди Уитлз или кто-нибудь еще, кто приехал в эти места по делам.

Однако ее слова не убедили Тимкинса. Постепенно она привыкла к его присутствию, но такая безграничная преданность Лукасу не переставала поражать ее.

— Надеюсь, Тимкинс, — сказала однажды Татьяна, когда слуга заступил на свое ночное дежурство, — что, когда хозяин женится, вы будете так же хорошо служить его супруге, как служите мне.

Старый моряк выбил трубку и пристально взглянул на нее здоровым глазом.

— Думаю, это будет зависеть от того, какую женщину он выберет.

Однажды ночью Татьяна никак не могла заснуть, несмотря на помощь сочинений Гиббона в качестве снотворного. Ее тревожили мысли о будущем. Если Лукас женится, то едва ли можно ожидать, что его супруге понравится ее присутствие в поместье, а Далси не станет вывозить ее в свет ни в Лондоне, ни в Брайтоне. Куда ей податься, если новая леди Стратмир вышвырнет ее вон? При мысли о Фредди Уитлзе девушка поежилась. Но теперь даже для Фредди она недостаточно хороша. Она никто — такая, какой была три года назад.

Услышав топот копыт по покрытой щебнем дорожке внизу, Татьяна села в постели. Может, это Костнер возвращается домой? Но нет — у него был свободным вчерашний вечер. Кто бы это мог быть?

Она подошла к маленькому оконцу, но оттуда не было видно главного входа.

Сама не зная почему, Татьяна накинула пеньюар. Бслле-рофон, насторожившись, застыл между окном и дверью. Посмотрев на него, она постучала в дверь и тихо спросила:

— Тимкинс? Вы не спите?

Никто не ответил, и его похрапывания, к которому она успела привыкнуть, тоже не было слышно. Она отодвинула задвижку, чуть приоткрыла дверь и испуганно отскочила в сторону, потому что дог неожиданно вырвался наружу. Стул и трубка Тимкинса остались на месте, но его самого нигде не было видно. Пес прыжками мчался по коридору к лестнице.

Татьяна побежала за ним следом и начала спускаться по лестнице.

— Беллерофон! — негромко позвала она, В доме было темно и тихо, даже с кухни не доносилось ни звука. Куда, черт возьми, подевался Тимкинс? Она спустилась еще на несколько ступенек и остановилась как вкопанная, услышав пронзительный женский крик.

Кричали в западном крыле, где находились ее бывшие комнаты. Теперь там спала только Каррутерс. И куда умчался Беллерофон? Если в дом проник кто-то посторонний, то почему дог не лает?

Татьяна обогнула угол, спустилась на лестничную площадку и испуганно охнула, наткнувшись босой ногой на тело человека. Она заставила себя нагнуться и ощупать лежащего: грубый сюртук, вьющиеся волосы, крючковатый нос… Человек пошевелился.

— Тимкинс! — прошептала она и услышала его стон.

— Кто-то… я слышал, как он вошел…

Снова раздался женский вопль.

— Каррутерс! — воскликнула Татьяна.

— Никуда не ходите, мисс. Возвращайтесь в постель — так он вас не найдет.

— Я не могу бросить Каррутерс!

— Он пришел за вами, миледи.

Татьяна тоже была уверена в этом.

— Он вас ударил?

— Нет, во всем виновата эта проклятая собака, это она столкнула меня с лестницы — мчалась, словно в доме пожар, и сбила меня с ног.

— А где же ваши матросы?

— Мне показалось, что будут поздние заморозки, и я послал их укрыть розовые кусты.

Татьяна почувствовала, как Тимкинс вложил ей в руки свой мушкет.

— Вы умеете стрелять, миледи?

— Если потребуется, сумею, — ответила она, взяв мушкет под мышку. — Вы идете?

— Если не ошибаюсь, у меня сильно вывихнута нога.

Со стороны западного крыла послышался громкий плач, и Татьяна, поднявшись, направилась в коридор.

— Возвращайтесь в постель! — крикнул Тимкинс.

Не обращая внимания на его слова, девушка пошла по темному коридору к комнате Каррутерс.

Плач прекратился, и Татьяна, потрогав дверь рукой, убедилась, что она закрыта; однако из-под двери, ведущей в ее бывшие апартаменты, пробивался свет. Татьяна на цыпочках подкралась к двери. Мушкет лежал на ее плече. Она солгала Тимкинсу: как им пользоваться, она не имела ни малейшего понятия, однако оружие придавало ей храбрости.

Потоптавшись возле двери и приложив к ней ухо, Татьяна услышала медленное тяжелое дыхание. Беллерофон? Но нет, он, должно быть, мертв, иначе лаял бы как сумасшедший.

Нащупав дверную ручку, девушка бесшумно открыла дверь. Ослепленная светом, она поморгала глазами, потом увидела свой шкаф, письменный стол, кровать… и что-то громоздкое, темное, что лежало поперек кровати. Это не могла быть Каррутерс. То, что лежало на кровати, было слишком велико, имело слишком много конечностей и — силы небесные — две головы!

— Что это? — в ужасе прошептала она и чуть не лишилась сознания, когда одна голова поднялась с белого покрывала и повернулась к ней, раскрыв пасть, из которой свешивался язык. Услышав знакомое поскуливание, Татьяна воскликнула:

— Беллерофон!

Дог снова заскулил и обнюхал распростертое под ним тело человека. Приблизившись, Татьяна увидела густые волнистые черные волосы, широкие плечи, высокие сапоги, покрытые грязью. И еще она увидела, как по белому покрывалу медленно расплывается красное пятно.

— Лукас! — Бросив на пол мушкет, Татьяна кинулась к кровати.

Глава 21

Лукас лежал лицом вниз — очевидно, от потери крови он потерял сознание. Татьяна сначала даже решила, что он мертв, и с трудом перевернула его на спину.

— Лукас! — громко произнесла она. — Лукас, ты меня слышишь?

Он медленно открыл глаза. Взгляд его был каким-то отсутствующим.

Большая голова Беллерофона поворачивалась от его лица к ее лицу. Татьяна собралась с духом и сдвинула край одежды. Под ним, рядом с тем местом, где расположено сердце, оказалась открытая глубокая рана с рваными краями.

Прежде всего надо было остановить кровотечение. Девушка взяла кружевное покрывало и прижала его к ране. Лукас поежился, пробормотав что-то нечленораздельное. Сначала его тело казалось холодным на ощупь, теперь же оно горело, как огонь. Татьяна сходила в комнату Каррутерс, принесла графин с водой и стала смачивать его лоб, пользуясь вместо губки вышитой подушечкой. Холодное обтирание, кажется, успокоило раненого, но дышал он хрипло, прерывисто.

В коридоре послышались возбужденные голоса и торопливые шаги. В комнату вбежала Каррутерс, за которой следовали Смитерс и его жена.

— Вот он! Я же говорила!

— Боже мой! — воскликнул Смитерс.

Миссис Смитерс, нетерпеливо оттолкнув мужа, вышла вперед.

— Значит, она сказала правду? Хозяин действительно мертв?

— Нет, он пока еще жив, но истекает кровью… Ему немедленно нужен доктор.

— Пойду пошлю Костнера за доктором Суортли, — сказал Смитерс, пятясь к двери.

— Это далеко? — спросила Татьяна.

— В получасе езды, не больше, — ответила миссис Смитерс.

Полчаса туда, полчаса обратно. А что, если его не окажется дома?

Смитерс с позеленевшей физиономией все еще топтался на пороге комнаты.

— Каррутерс! — крикнула Татьяна. — Отправь Костнера за доктором и скажи, чтобы поторапливался!

Девушка выскочила в коридор и испуганно охнула:

— Пресвятая Дева Мария, спаси и сохрани нас!

— Ну-ка посторонись, дорогуша! — Тимкинс ползком двигался по коридору, волоча ногу. От боли он был бледен, как привидение, но тем не менее явно намеревался взять на себя руководство ситуацией. Упираясь руками в пол, он подполз к кровати. — Посмотрим, что у нас тут.

Татьяна помогла ему приподняться возле постели хозяина и отодвинула подушку, прикрывавшую рану.

— Это от ножа, — коротко изрек он. — Рана старая, я бы сказал, недельной давности, и изрядно нагноилась. — Тимкинс взглянул на экономку. — Принесите кипяченой воды, бинты и накалите щипцы. Для припарки потребуются горчичное семя, уксус и «робертова трава». Надеюсь, все это найдется в доме?

Экономка молча кивнула.

— И еще что-нибудь обезболивающее.

— Лауданум, — услужливо подсказала миссис Смитерс.

— Да, и еще вино — настоящее красное вино, а не какое-нибудь слабенькое пойло. — Заметив, что экономка продолжает стоять на месте, Тимкинс прикрикнул: — Пошевеливайся, женщина, если не хочешь, чтобы его смерть была на твоей совести!

Миссис Смитерс вылетела из комнаты.

— А ты, — обратился Тимкинс к дворецкому, — будешь помогать мне держать его, когда я стану прижигать рану.

— Я? Но… Боюсь, я не смогу.

— Ох, пропади все пропадом! — Садовник обернулся к Татьяне. — Беги позови кого-нибудь из матросов, лучше всего Большого Джона. Уж он-то наверняка с этим справится.

— Я могу сама сделать это, — предложила она.

— Нет, это зрелище не из приятных; к тому же от запаха ты можешь потерять сознание.

— Я выдержу.

— Ладно. Возможно, ты права. Но мне нужны руки посильнее твоих.

— Я сейчас схожу за ним, — пробормотал Смитерс и торопливо выскользнул в коридор.

— Хоть какой-то прок от этого болвана, — проворчал Тимкинс и вновь сосредоточил внимание на ране.

— Вы думаете, его удастся спасти? — спросила Татьяна. В глазах у нее стояли слезы.

— Клянусь, мне приходилось видеть раны и пострашнее. — Тимкинс искоса взглянул на ее испуганное лицо. — А если я его спасу, то отбросите ли вы оба наконец свою нерешительность? Вы должны сделать то, чего вам безумно хотелось все эти три года.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Татьяна.

— Сама знаешь. — Тимкинс снова повернулся к раненому.

Мгновение спустя в комнату вбежала Каррутерс и сообщила, что Костнер уже отправился за доктором. Следом за ней вошел Большой Джон, само присутствие которого подействовало на Татьяну успокаивающе.

— Он до смерти напугал меня, — сказала Каррутерс, поглядывая на Лукаса. — Я услышала какой-то шум и встала с постели, чтобы посмотреть, в чем дело. Только я открыла дверь, как он повалился на меня — весь в крови, бормочет что-то бессвязное, хватается за меня руками. Вот взгляните, даже следы от пальцев остались. — Она указала на свою ночную сорочку. — Когда хозяин кое-как добрался до кровати, в комнату ворвалась эта ненормальная собака — должно быть, почуяла его запах. Она прыгнула на него и опрокинула на кровать. Я чуть с ума не сошла и сразу побежала звать Смитерса.

— Смитерса? — удивился Большой Джон. — Да какой от него толк?

— Если что-нибудь неладно в доме, я обязана сразу же сообщать ему об этом, — с достоинством заявила Каррутерс.

В комнату торопливо вошла миссис Смитерс с подносом.

— Я принесла все, что вы просили, сэр…

— Поставьте поднос сюда, — скомандовал Тимкинс. — Щипцы накалили?

— Они достаточно горячие, чтобы завивать волосы. — В подтверждение своих слов она прикоснулась к щипцам смоченным слюной пальцем.

— Держи его крепче, Джон. А вам, леди, придется уйти.

Миссис Смитерс и Каррутерс попятились к двери, а Татьяна осталась на месте, наблюдая, как Тимкинс промокнул рану и прижал к ней раскаленные щипцы. Тело Лукаса напряглось, он глухо застонал.

— Придется потерпеть, — сказал Тимкинс, снова прижимая щипцы к ране.

В комнате тошнотворно запахло горелым мясом. Каррутерс бросилась к окнам и, распахнув их, впустила в комнату свежий ночной воздух.

— А теперь поставим припарку. Подержите бинты, мисс, — обратился Тимкинс к Татьяне. Обрадовавшись тому, что может быть хоть чем-то полезной, Татьяна стала расправлять бинты, а Тимкинс смазывал их снадобьем и бинтовал рану. — Приподнимите голову выше, Джон, — надо влить ему в глотку немного вина. Вот так. А теперь пусть поспит.

Лукас, забеспокоившись, приподнялся на локте, но Джон решительно уложил его.

— Спать! — рявкнул он. — Вы слышали, что сказал доктор?

— Спи, — шепотом добавила Татьяна. — Тебе нужно заснуть, любовь моя.

Беллерофон, все еще озадаченный происходящим, лизнул хозяина в лицо и, повертевшись, устроился рядом с ним, а Тимкинс тяжело сполз на пол.

— Боже мой! — воскликнула Татьяна. — Мы должны заняться вашей ногой!

Старый моряк потянулся к подносу.

— Не осталось ли там лауданума? Думаю, мне не помешало бы его принять, — пробормотал он и в тот же миг потерял сознание.

К тому времени как они услышали звук подъезжающего экипажа, Большой Джон уже уложил Тимкинса на койку Каррутерс и дал ему выпить лауданум с вином.

Доктор Суортли, приземистый энергичный мужчина в очках, осмотрев Лукаса, одобрил произведенное прижигание и, спросив, чем смазывали бинт, согласился, что вреда от этого не будет, а затем прописал настойку опиума, которая действовала сильнее, чем лауданум.

— Он будет жить? — дрожащим голосом спросила Татьяна.

— Он сделал все, чтобы лишить себя этого шанса, — заявил доктор, сдвигая очки на нос. — Человек, который приехал за мной, говорил, что Лукас прискакал домой верхом. Откуда, интересно?

— Последняя весточка от него пришла из Парижа.

Доктор хмыкнул.

— Не может быть, чтобы он приехал из Парижа с такой глубокой дырой в груди, иначе я бы сейчас подписывал свидетельство о его смерти. На всякий случай я останусь здесь на ночь. А теперь позвольте мне подойти к другому пациенту.

Тщательно осмотрев Тимкинса, доктор объявил, что его нога действительно вывихнута в щиколотке.

— Должно быть, он испытывает мучительную боль. Как это случилось?

— Дог столкнул его с лестницы.

— Понятно. Где этот ваш огромный детина? Эй! — крикнул он, выглянув в коридор. — Идите сюда и подержите его.

— Подними, придержи, — ворчал Большой Джон, входя в комнату. — Это все, что от меня требуют, забывая о том, что у меня еще и мозги есть.

Татьяна старалась помочь всем, чем могла: нарезала бинты, как велел доктор, оглаживала края, пока он производил перевязку.

Закончив работу, Суортли взглянул на нее.

— Вы бледны как простыня. Выпейте-ка сами вина и отправляйтесь в постель.

— Вино я, пожалуй, выпью, но останусь здесь на тот случай, если потребуюсь ему.

Врач пожал плечами:

— Как вам будет угодно. Пойду попрошу вашу экономку прислать что-нибудь подкрепиться; а вам рекомендую немедленно сообщить о случившемся матери его светлости. Она сейчас, кажется, в Лондоне?

Татьяна кивнула, надеясь, что лицо не выдало охватившего ее смятения. Далси приедет сюда, и тогда…

— Разумеется. Я сейчас же отправлю ей письмо.

Татьяна решила отложить на потом свой страх перед графиней и перед ожидавшим ее будущим — сейчас она радовалась возможности находиться рядом с Лукасом и беспрепятственно всматриваться в его гордое, суровое лицо, которое она любила больше всего на свете.

Глава 22

Последующие дни были заполнены хлопотами, связанными с уходом за больным, и тревогами за его здоровье, так что Татьяне было некогда отдыхать. Приезжавший каждый вечер доктор Суортли был удовлетворен явным улучшением состояния лорда Стратмира: температура больше не повышалась, нагноение раны прекратилось — но Татьяна не разделяла его оптимизма. Тимкинс через три дня начал ходить до дому на костылях, которые изготовил для него Большой Джон, тогда как Лукас все спал и спал. Постепенно она начала сомневаться, что он вообще когда-нибудь придет в себя. Однако на пятый день утром Лукас проснулся. В тот момент, когда Татьяна перевязывала ему рану, он шевельнулся под ее руками, открыл глаза и снова закрыл, как будто ему мешало солнце, лучи которого падали на кровать.

— Лукас!

Больной покачал головой и приоткрыл пересохшие губы, а Татьяна быстро смочила их влажной салфеткой.

— Не буду больше смотреть…

— На что ты не будешь смотреть?

— На тебя. Тебя там на самом деле нет.

— Конечно, я здесь. — Она провела рукой по его щеке.

— Это мне снится, — упрямо повторил Лукас.

Очевидно, он все еще находился под воздействием настойки опиума. Татьяна наклонилась и робко прижалась губами к его губам. Господи, как давно ей хотелось сделать это! Она оторвалась от него, но он снова притянул ее к себе. Не открывая глаз, не спеша, он поцеловал ее, потом, подождав мгновение, пробормотал:

— Так я и знал. Это всего лишь сон.

— Это не сон, — прошептала она.

Лукас приоткрыл глаза.

— Где я?

— Дома.

— Дома, — эхом откликнулся он и снова закрыл глаза. — Мне нравится этот сон. Пусть он продолжится.

— Как пожелаете.

После этого случая процесс выздоровления пошел скорее. Татьяна проводила с Лукасом почти все время, однако теперь, когда он пришел в себя, стала осторожнее, стараясь, чтобы ее поведение не выходило за рамки приличий, по крайней мере в то время, когда он бодрствовал.

Мало-помалу Лукас рассказал Татьяне о том, что с ним произошло. Он прибыл в Париж сразу же после того, как в столицу вошли вооруженные силы союзников, и немедленно отправился в посольство к лорду Уиллоуби. Тот не отказал в помощи, но он был очень занят проблемой военнопленных и другими более важными вопросами и посоветовал навести справки в русском посольстве, куда Лукас и направился. Однако по дороге неизвестный человек ударил его ножом в грудь.

— Какой ужас! — воскликнула Татьяна. — Ты его разглядел?

— К сожалению, нет — он напал сзади.

— Кто бы это мог быть?

— Да кто угодно — вор, голодный крестьянин, просто сумасшедший. Весь город похож на сумасшедший дом. Там то и дело кого-то убивают — то ударом ножа, то выстрелом.

— Ты обращался в больницу?

— Больницы переполнены ранеными. Я отправился в гостиницу, где прямо на глазах у одного из старых приятелей адмирала упал, потеряв сознание. Он-то и отвез меня на корабль, направлявшийся в Дувр… А теперь всего лишь один вопрос: что заставило тебя написать последнее письмо?

Такого Татьяна не ожидала. Она-то думала, что Лукас спросит ее о поцелуе или о том, почему она оказалась в Сомерли, хотя писала, что собирается в Лондон.

— Дело в том, что… — начала она, не зная, что сказать дальше. В ее голове промелькнула дюжина вполне правдоподобных вариантов ответа. Она все еще не могла решить, на каком из них остановиться… — Видите ли, у вашей матушки возникли кое-какие подозрения относительно того, что я будто бы… добиваюсь вашей благосклонности.

— И эти подозрения оправданны?

— Нет! — с неожиданной горячностью воскликнула Татьяна. — Я сказала ей, что ничего подобного у меня и в мыслях не было, но она назвала меня… всякими ужасными словами и, уезжая в Лондон, приказала оставаться здесь в компании конюхов, так как это, по се мнению, самое подходящее окружение для меня.

— И поэтому ты написала такое письмо?

— Слова, которые я не осмелилась показать графине, — это всего лишь ошибка, потому что вы — это вы, а я — это совсем другое.

Лукас взглянул в открытое окно, за которым в свете восходящего полумесяца шевелились на ветерке покрытые свежей листвой ветви ивы.

— Почему ты подчинилась ее воле?

— Графиня сказала мне, что вы поехали в Россию, чтобы выяснить мое происхождение, и никогда не женились бы на мне, не узнав, кто мои родители. Еще она сказала, что в таких обстоятельствах я могу рассчитывать только на роль любовницы.

— Разумеется, тебе эта роль не подходит… — полувопросительно произнес Лукас.

Она покачала головой.

— Я согласилась бы с радостью. Более того, я была бы счастлива.

— Зато я не согласен и хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Нет.

Он стукнул кулаком по постели, перепугав Беллерофона.

— Что за несносная девчонка! Тебе хорошо известно, что я ни во что не ставлю мнение света!

— Вот как? А мне известно, что с минуты на минуту может приехать ваша матушка — она заставит вас внять доводам рассудка. Лучше я пришлю Тимкинса перевязать вашу рану. Потому что очень устала и хочу спать.

— Татьяна! — Лукас крепко держал полу ее пеньюара.

— Нет, милорд!

Он оттолкнул ногой разделявший их столик, притянул Татьяну к себе и нетерпеливо, страстно поцеловал. Губы его были горячи, как раскаленное клеймо.

— О, Лукас! Не надо…

Раскрыв ворот пеньюара, он принялся покрывать поцелуями ее плечи и шею. Под страстными поцелуями ее сопротивление таяло, как снег под лучами полуденного солнца.

— Милорд! — Она все еще пыталась остановить его. — Прошу, не заставляйте меня…

Он отпустил ее так неожиданно, что Татьяна, пошатнувшись, вынуждена была ухватиться за косяк двери.

— Заставлять тебя! Скажи мне откровенно — ты не любишь меня? Если это правда, я никогда больше не прикоснусь к тебе.

— Я… — Она не находила слов. И куда подевалась ее хваленая сила воли?

Лукас улыбнулся:

— Разве я не предупреждал тебя однажды, что не следует бросать вызов человеку, которому нечего терять? — Он развязал поясок на ее пеньюаре. Ночная сорочка из тончайшей хлопчатобумажной ткани, отделанная кружевом, не скрывала розовых сосков. С непостижимым терпением Лукас расстегнул одну за другой крошечные костяные пуговки, потом склонил голову и прикоснулся губами к ее груди.

Татьяна тихо охнула, испытав ощущения, от которых голова ее закружилась сильнее, чем от шампанского.

Лукас нетерпеливо обласкал языком сначала один розовый сосок, потом другой. И девушка чуть не потеряла сознание от удовольствия.

— Ты пахнешь розами.

— Это мыло, которое мне дала миссис Смитерс, — честно сообщила она.

— Нет, это ты. — Он приподнял ладонями нежные округлости грудей, пощипывая соски кончиками пальцев. Раздвинув языком ее губы, он проник внутрь, исследуя, пробуя внутреннюю поверхность, вторгаясь глубже и вновь отступая, повторяя языком движения своих бедер. Татьяна подчинилась его натиску, прижалась к нему всем телом, не думая больше о том, кто она и кто он. Лукас однажды сказал ей, что она предназначена для чего-то большего. Теперь она знала, что предназначена для него.

Ухватившись за подол, Лукас стянул с нее ночную сорочку и застыл в изумлении, любуясь великолепием ее обнаженного тела. Он так долго смотрел на нее, что она почувствовала смущение и ей захотелось чем-нибудь прикрыть наготу, но он решительно сбросил с нее простыню, и его пальцы заскользили вверх по икрам, по бедрам, поднялись еще выше, пока он не накрыл ладонью треугольничек белокурых волос внизу живота.

— Кудряшки, — удивленно прошептал Лукас.

— Это единственное место, где вьются волосы.

— Мне нравятся кудряшки. — Он наклонился и прижался к ним губами; потом, подложив ладони под ее ягодицы, приподнял ее и крепко прижался к ней лицом, прикасаясь языком к самому сокровенному месту.

— Милорд, — задыхаясь прошептала Татьяна.

— Никогда больше не называй меня так! — Его голова на секунду приподнялась.

— Хорошо, Лукас… но ты находишься в более выгодном положении по сравнению со мной. — Он вопросительно поднял брови. — Я имею в виду…

— Ах, это? — Он торопливо сорвал с себя одежду. — Так лучше?

Она не знала, что ответить. Его орудие любви гордо возвышалось перед ее глазами. Она робко прикоснулась пальцем к его гладкой, округлой головке и тут же почувствовала, как содрогнулось тело Лукаса.

— Я не сделала тебе больно?

— Боже милосердный! Сделай так же еще разок!

Успокоенная, она обхватила ладонью символ его мужественности, и Лукас вздрогнул, как вздрагивал обычно Бел-лерофон, когда она почесывала его за ухом. При этой мысли Татьяна фыркнула.

— Чему ты смеешься?

— Оказывается, мужчины похожи на собак…

— Животные. Все мы одинаковы. — Его пальцы тем временем поглаживали кудрявый треугольник, отыскивая горячее, влажное средоточие ее женственности.

— Лукас! Любовь моя… — Татьяна раздвинула колени, и его член оказался внутри ее тела. Она судорожно глотнула воздух. Он был такой огромный, такой мощный!

Вторгшись в ее тело, Лукас помедлил в нерешительности, и она прижалась к нему, желая раствориться в нем, стать с ним одним целым.

— О, дорогая, видит Бог, я не могу больше сдерживать себя!

Но Татьяна этого и не хотела. Что бы ни означал этот танец, который он исполнял в безумном ритме, она была намерена позволить ему станцевать его до конца. Его броски внутрь ее тела участились и стали глубже, и она вдруг почувствовала ответную реакцию своего тела, горячую волну желания, захлестнувшую все ее существо.

— Лукас, — с трудом переводя дыхание, шепнула она, — что это?

Он на мгновение остановился, с гордостью глядя на нее сверху вниз.

— Любовь. Настоящая любовь… — Пробормотав эти слова, он снова опустился на нее и еще ускорил темп, пока ей не показалось, что сама душа ее взмыла выше, чем фейерверки на празднике у принца-регента.

Потом они вместе вернулись на землю. Татьяна долго лежала не двигаясь, прислушиваясь к тяжелому дыханию Лукаса, с радостью ощущая на себе вес его тела. Ее вдруг охватил страх: что с ним? Почему он лежит без движения? Господи, наверное, она его окончательно доконала! О чем только она думала?

Он застонал, подтвердив ее опасения.

— Хочешь, я дам тебе кларета? — прошептала она.

Лукас вдруг рассмеялся.

— Силы небесные! А что в ответ я должен дать тебе? Хочешь все королевские регалии?

Несколько успокоившись, она провела пальчиком по его небритой щеке.

— Я испугалась, что окончательно убила тебя.

— Так оно и есть. Но не сомневайся, я быстро оживу снова. — Он перекатился на спину и лег на подушки.

— И все же мне кажется, что немного кларета… — Потянувшись к столу, Татьяна хотела взять бокал, но Лукас в это время протянул руку к ее щеке и нечаянно опрокинул бокал. Вино, выплеснувшись, расплылось пятном на белой простыне.

Татьяна поднялась на колени и стала промокать пятно подолом ночной сорочки.

— Ах, какая я неуклюжая — испортила твою постель!

— Вернее было бы сказать: ты ее освятила. — Лукас приподнялся и, спустив ноги с кровати, сел. Татьяна, замерла, заметив еще одно красное пятно.

— Это не кларет, — прошептала она.

Он взглянул туда, куда указывала она, и по его лицу расплылась удовлетворенная улыбка.

— Нет, это не кларет. Это символ твоей девственности.

— Моей… — Она покраснела. — Но ведь так оно и должно быть. Ты как будто удивлен?

Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

— Я не удивлен, любовь моя, я обрадован. Ты ведь была помолвлена с Петром…

— Ну да, и обнималась с ним под соснами!

— Для меня это не имеет значения. Никакого.

За закрытой дверью раздался унылый вой Беллерофона.

— Бедняга, — пробормотал Лукас, целуя Татьяну. — Я непременно должен найти ему подружку.

— Может быть, одного из спаниелей твоей матушки?

— О нет. Подружка должна быть той же породы. — Он почувствовал, как напряглась Татьяна. — Полно, как ты можешь! После всего, что было между нами… — Его слова снова прервал вой под дверью. — Пропади пропадом этот пес! Где черти носят Смитерса, почему он не уведет его отсюда?

— Я сама. — Татьяна потянулась за своим пеньюаром.

— Оставайся на месте. Это все же мой пес, хотя ты, кажется, считаешь его своим.

Когда Лукас встал с кровати, Татьяна заметила, что он уже полностью восстановил свою мужскую мощь. Она лежала на спине, заложив руки за голову, и думала, что он прав. После всего, что произошло между ними, ей больше нечего опасаться.

Лукас открыл дверь, и Беллерофон немедленно ворвался в комнату. Подпрыгнув, он в диком восторге лизнул хозяина в лицо, а потом вскочил на кровать. Татьяна фыркнула, но, заметив чью-то тень в коридоре, снова потянулась за пеньюаром.

— Имею четь оповестить вас о прибытии ее светлости вдовствующей графини, — послышался предельно почтительный голос Смитерса. — Может быть, вам будет удобнее, милорд, увидеться с ней немного позже?

Глава 23

— Черт побери! — выругался Лукас, хватая свой халат.

— Сынок, дорогой! — Графиня, отстранив рукой дворецкого, появилась на пороге комнаты. — Я выехала немедленно, как только услышала о происшедшем. Еще никогда в жизни мне не было так страшно! Мой бедный дорогой мальчик, я боялась не застать тебя в живых!

— Ну, полно, полно, мама, — приговаривал Лукас, пытаясь вытеснить ее за дверь, пока Далси не заметила, что он не один. Какое счастье, подумала Татьяна, получив наконец возможность надеть пеньюар. Может быть, ей каким-то чудом удастся проскользнуть мимо них незамеченной и куда-нибудь спрятаться?

— Ножевая рана! — Далси, плача и смеясь одновременно, упала сыну на грудь. — Ах, Лукас, разве я тебя не предупреждала, что рыскать в такое время по Европе означает напрашиваться на неприятности? И все ради этой маленькой крестьянки…

— Мама! — произнес Лукас таким тоном, что заставил графиню замолчать. Она отступила назад и через его плечо взглянула на кровать. Холодные голубые глаза окинули оценивающим взглядом торопливо завязанный поясок пеньюара, распущенные волосы и раскрасневшиеся щеки Татьяны. — Ты не хочешь поздороваться с нашей кузиной? — любезно произнес Лукас. — Она так самоотверженно ухаживала за мной…

— Я вижу, — презрительно сказала графиня.

— Ты видишь не дальше своего носа, мама.

— Я приехала, чтобы предложить тебе помощь и утешение, но если ты намерен заставить меня сносить оскорбления…

— Сядь и помолчи! — Лукас подтолкнул ее к креслу. — Что касается тебя, Смитерс, то ты, мерзкий любитель подглядывать, сейчас же, немедленно возьмешь эту проклятую собаку, выведешь ее из комнаты и закроешь за собой дверь, иначе я спущу тебя с лестницы.

— Слушаюсь, — торопливо ответил дворецкий. — Я задержался только для того, чтобы узнать, не нужно ли что-нибудь миледи.

— Принеси мне бренди, Смитерс.

Лукас удивленно поднял брови.

— Не слишком ли крепкий напиток для тебя, мама?

— Мне нужно выпить, — сказала Далси, снимая перчатки. — Дорога была адски утомительной; к тому же мы очень спешили, хотя теперь я вижу, что не было никакой необходимости обрекать себя на все эти неудобства. Ты, как видно, вполне оправился после раны, даже больше, чем «вполне оправился». Видя эту милую домашнюю картину, следует ли мне сделать вывод, что твоя поездка увенчалась успехом? Скажи мне поскорее, Лукас, кто она, эта загадочная девушка? Какая-нибудь незаконнорожденная дочь Наполеона?

— Черт возьми, следовало все-таки приказать Смитерсу принести кнут, — проворчал Лукас. — Но поскольку ты так мило задаешь вопрос, я тебе отвечу. Нет. Мои расспросы… — Его прервал стук в дверь. — Что на сей раз? — заорал он.

— Это Смитерс, милорд. Принес бренди.

— Поставь и убирайся прочь!

Дворецкий вошел в комнату, подал бокал графине и, наклонившись, шепнул ей на ухо:

— Если пожелаете, миледи, я с удовольствием позову стражей порядка… — Он не успел закончить фразу, потому что Лукас весьма неучтиво выдворил его вон и захлопнул за ним дверь. Потом он спокойно наполнил кларетом свой бокал и, взглянув на Татьяну, спросил:

— Хочешь выпить?

— Да, — пробормотала она.

— Держи бокал. — Он щедро налил вина из бутылки. — Ну, так на чем я остановился? Ах да, моим расспросам положила конец нанесенная мне рана.

— Весьма своевременно, — презрительно фыркнув, заметила Далси. — Похоже, что весь мир сговорился помогать этой девчонке в осуществлении ее замыслов.

— И что же это за замыслы? — с угрозой спросил Лукас.

— Заполучить тебя не тем, так другим способом. Доктор Суортли написал мне, что прописывал тебе опиумные препараты. Если было бракосочетание, ты должен знать, что клятвы, данные под воздействием наркотических средств, считаются…

— Удивительно, что я до сих пор не удавил тебя, мама.

Графиня отогнула кружевную оборку, обнажив стройную шею.

— Можешь приступать — даже это не будет больнее, чем подобный мезальянс.

— Для твоего сведения, я действительно предложил мисс Гримальди выйти за меня замуж.

… Далси без сил откинулась на спинку кресла.

— Та-ак, кажется, подтверждаются самые худшие мои опасения. Мы разорены!

— Она мне отказала.

Графиня долго молчала, потом встрепенулась; ее хорошо ухоженное лицо сморщилось, губы сложились в недовольную гримасу, глаза прищурились. Она медленно повернулась к Татьяне.

— Ты ему отказала? Отказала моему сыну? На каком основании?

Тут уж Лукас не выдержал и расхохотался. Даже Татьяна, хотя она и струсила, не смогла удержаться от улыбки — слишком забавно было видеть внезапный переход графини от ужаса к возмущению…

— На том основании, — наконец ответил Лукас, — что она, якобы недостаточно хороша для меня.

— Вот это абсолютно правильно! — Далси одобрительно кивнула. — Я беру назад все, что говорила о тебе, дорогая девочка. Совершенно ясно — ты знаешь свое место.

Лукас подошел к кровати и обнял Татьяну за плечи.

— Но я люблю ее — всю и навсегда — и хочу, чтобы она стала моей женой. Мне было бы приятно, если бы ты приветствовала ее вступление в нашу семью, хотя в общем-то твое одобрение не требуется. А ее я заполучу не одним, так другим способом. — Его пальцы погладили щеку Татьяны.

— Но ведь она тебе отказала! — напомнила графиня с настойчивостью утопающего, который хватается за соломинку.

— Это потому, что она боится оскорбить тебя.

— И она права! Прояви же благоразумие, дорогой мой мальчик! — Далси заломила руки. — Как бы я хотела, чтобы адмирал сейчас был рядом со мной! Когда-то ему удалось вырвать тебя из когтей этой Иннисфорд!

— И слава Богу, что он это сделал. Моя судьба — вот она, здесь. — Лукас наклонился и поцеловал Татьяну в губы, потом с вызовом взглянул на мать. — Ты дашь нам свое благословение?

Графиня печально посмотрела на Татьяну.

— Надеюсь, ты понимаешь, дитя мое, — в том, что я возражаю против тебя, нет ничего личного? Пока не началось все это, я больше всех гордилась тобой. Ты помогла мне вернуть в свет моего сына, и за это я всегда буду тебе благодарна…

— Достаточно благодарна, чтобы дать благословение? — нетерпеливо прервал ее Лукас.

— Просто это не то, чего я ожидала, о чем мечтала… Тем не менее я вас благословляю, хотя, как мне теперь ясно, мое благословение ровным счетом ничего не значит. — Графиня встала и взяла свои перчатки. — Теперь по крайней мере у меня будет чем заняться. Организация свадьбы — дело непростое!

— Но леди еще не приняла окончательного решения… — Лукас вынужден был прерваться, так как в дверь постучали.

— Черт возьми, — пробормотала Далси, — кто там еще?

— Это Смитерс, миледи. С доктором Суортли, который приехал, чтобы успокоить своего пациента.

— Я его убью! — прорычал Лукас. — Я убью их обоих!

Татьяна неожиданно рассмеялась.

— Я немедленно разберусь со всем этим, — заявила графиня и вышла.

Лукас приложил ладонь к щеке Татьяны.

— Ну, теперь ты согласна?

— Я не достойна…

— Это я не достоин. Черт возьми, я не вынесу, если ты откажешь мне! — Он придвинул шахматную доску и принялся расставлять фигуры. — Мы сыграем на это. Белые или черные?

— Белые, — тихо ответила она.

Игра завершилась в десять ходов. Она позволила ему сжульничать.

— Так-то вот! — удовлетворенно произнес Лукас. — Все по закону. Мы с тобой помолвлены.

Татьяна дрожащими руками снова расставила на доске фигуры.

— Знаешь, — задумчиво произнес он, — невеста по сравнению с девицей может допускать определенные вольности.

Она кивнула:

— Графиня ознакомила меня с ними. Невеста может выезжать на прогулки с женихом в открытом экипаже, может ужинать с ним в общественном месте без сопровождающей дамы, может отказывать на балу другим джентльменам, и они не должны обижаться на это.

— Если бы ты не отказывалась танцевать с другими, я бы наверняка обиделся. Но я имею в виду другие вольности.

— А есть еще и другие? — наивно спросила Татьяна.

— Конечно. Разве мама не говорила тебе, что невесте вполне допустимо сидеть на коленях у своего будущего мужа в его спальне?

— Уверена, что не говорила.

— Но это так, клянусь тебе. Если не веришь мне, спроси леди Шелтон.

Татьяна фыркнула:

— Я немедленно напишу ей письмо. Может быть, есть и другие вольности, о которых ее следует расспросить?

Лукас ухмыльнулся:

— Конечно, есть. Иди сюда и сядь ко мне на колени, а я расскажу тебе о них.

Она медленно приблизилась к нему.

— Тебе нужно лежать в постели…

— Об этом мы тоже поговорим. — Он привлек ее к себе, усадил на колени и крепко обнял. — Кстати, жениху позволительно поцеловать свою невесту.

— Целомудренным поцелуем, — уточнила Татьяна. — Графиня упоминала об этом.

— Значит, целомудренным? Вот так? — Лукас чмокнул ее в щеку, и она благонравно отодвинулась от него. — Или по-другому? — Он поцеловал ее в губы с такой страстью, что у нее перехватило дыхание.

— Ах, милорд…

— И еще: невеста должна обращаться к жениху только по имени, без всяких титулов и, уж конечно, не должна называть его «кузеном».

— Постараюсь запомнить это.

— Постарайся обязательно. — Он снова поцеловал ее. Она ответила ему столь же страстным поцелуем.

Лукас чуть переместился в кресле, еще крепче прижал ее к себе и с нежностью обвел языком ее чуть приоткрытые губы. Потом его язык вторгся внутрь ее рта. Татьяна, смакуя новые ощущения, обвила руками его шею и, охваченная новым для нее страстным желанием, подумала, что если он сейчас остановится, она наверняка умрет.

— О Боже, любовь моя! Что ты со мной делаешь? — услышала она.

— Целую тебя так же, как ты целовал меня. Разве это не дозволено делать невесте?

— Спроси у леди Шелтон. — Лукас поймал губами ее ухо и обвел языком ушную раковину. Это ей понравилось, особенно потому, что одновременно его дыхание участилось и стало прерывистым. Он нащупал руками поясок ее пеньюара и развязал его. Распахнув пеньюар, он прижался губами к ее шее, и Татьяна вздрогнула от удовольствия. Дюйм за дюймом он раскрывал пеньюар, покрывая поцелуями каждый новый открывшийся участок ее тела. Губы его добрались до ее груди, пальцы прикоснулись к напрягшимся соскам.

— Я уверена, что леди Шелтон… — начала Татьяна.

— Не забудь после спросить у нее, — сказал он и поймал губами сосок. — Боже правый! Ты восхитительна на вкус! — Его язык обласкал по очереди каждый розовый сосок, и Татьяна окончательно потеряла голову от желания. Наслаждаясь щедрыми ласками, она, ухватилась за плечи Лукаса и негромко постанывала, чувствуя, как нетерпеливо напряглась его плоть.

— Я не могу ждать! — Она потянулась к нему, но он отвел ее руки.

— Остановись. Не искушай меня.

— Я тебя искушаю? Не ты ли сам провоцируешь меня? — Она снова потянулась к нему, но он приподнял ее тело, заставив принять менее соблазнительную позу.

— Я вела себя слишком дерзко, — смущенно прошептала она. — И наверное, оскорбила тебя…

— Оскорбила? — Он рассмеялся, насколько это позволило ему тело, скованное желанием. — О нет, любовь моя. Просто в отличие от шахмат некоторые игры нельзя продолжать бесконечно.

— Я желаю закончить эту игру.

— Я тоже. — Он поцеловал ее очень нежно, едва прикоснувшись губами. Но даже этого прикосновения было достаточно, чтобы вновь возбудить страстное желание, которое заставило его остановиться. Он прикрыл пеньюаром ее грудь. — Даже без леди Шелтон ты понимаешь, что есть вольности, которые не следует допускать.

— Я не понимаю, — прошептала она.

— Петр, наверное, не раз просил тебя позволить заняться с тобой любовью? Но ты не позволяла, не так ли?

— Я никогда не позволила бы этого до свадьбы! — сказала Татьяна и покраснела, осознав смысл своих слов.

— Значит, ты понимаешь, что помолвка и свадьба — не одно и то же.

Она опустила взгляд.

— Я упала в твоих глазах из-за того, что произошло между нами? Из-за того, что я была такой…

— Страстной? Нет. Это лишь убедило меня окончательно, что я не смогу жить, если ты не станешь моей женой. — Он кивнул на свое возбужденное естество, нетерпеливо натянувшее ткань халата. — Почти в таком состоянии, как сейчас, я пребывал с того самого дня, как впервые увидел тебя. Помнишь, как ты танцевала со мной вальс и как неожиданно я ушел? Ты разбудила во мне желания, которых я не испытывал в течение долгих двенадцати лет.

— С тех пор, как расстался с Джиллиан, — обиженно сказала Татьяна.

— Джиллиан не стоит ноготка на твоем мизинце. Если бы я действительно верил, что ты можешь ревновать к ней… — Он заметил, как на ее лице промелькнуло странное выражение. — Но ведь ты не ревнуешь, не так ли?

— Я ее выкорчевала, — прошептала Татьяна.

— Ты сделала — что?

— Я вытащила ее из земли. Тимкинсу пришлось помочь мне. Она слишком глубоко укоренилась.

Он на мгновение озадаченно застыл, глядя на нее. Потом запрокинул голову и расхохотался — громко, весело, от души, как любила она.

— Молодчина! Мне нужно было поступить так много лет назад! А что ты сделала с ней потом?

— Выбросила в компостную кучу. — Она поморщилась. — Трудно поверить, но даже это ее не убило. Пришлось разрубить ее на мелкие кусочки и сжечь их. Прости меня. Я знаю, как ты дорожил этим кустом.

Он усмехнулся:

— Жаль, что я не видел. Интересно, что сказал Тимкинс по поводу этого акта вандализма?

— По правде говоря, это была его идея — сама бы я, наверное, никогда не решилась.

Он снова расхохотался.

— Значит, вы устроили заговор? Пожалуй, я удвою ему жалованье. Нет, утрою.

— Ты действительно не сердишься?

Он поцеловал ее в губы.

— Разве могу я сердиться на тебя?

— Ты говоришь неправду, потому что почти всегда на меня сердишься.

— Нам никогда не будет скучно вместе, — сказал он и обнял ее за талию, но сразу же поспешно убрал руку. — Увы, я принял решение. До бракосочетания я не поддамся своим низменным инстинктам.

— Почему? — с сожалением спросила она, игриво перебирая волосы на его груди.

— Потому что ты этого заслуживаешь. — Лукас легонько шлепнул ее по пальцам.

— Но это не то, чего я хочу.

— Ты мне льстишь, — усмехнувшись, сказал он.

— Нет, — откровенно призналась Татьяна.

Он прижал ее к себе и погладил по голове.

— Послушай, любовь моя, ты прожила здесь несколько месяцев в полном уединении: ни посетителей, ни увеселений. Неужели все эти молодые люди, которым ты вскружила головы в Брайтоне…

— Ни один из них не был мне нужен. Я хотела только тебя.

— Если это так…

— Если?

— …то твоя страсть выдержит период помолвки. — Он легонько прикоснулся губами к ее губам. — Я не хотел бы, чтобы наши будущие дети были незаконнорожденными.

— Сколько времени должен продолжаться период помолвки?

— Как правило, от двух до четырех лет.

— От двух до четырех? — воскликнула Татьяна с такой безнадежностью в голосе, что он рассмеялся.

— Значит, я не так уж плох!

— Верно, — подтвердила она, и рука ее снова скользнула к утолщению под его халатом.

У него участилось дыхание.

— Конечно, на самом деле требуется всего лишь три воскресенья подряд огласить в церкви имена вступающих в брак.

— Сколько времени это займет?

— Три недели.

Татьяна вздохнула, крепко обхватив пальцами объект своих желаний.

— Три недели — это целая вечность.

— Мы могли бы, — пробормотал он, — попробовать получить специальное разрешение.

— А на это сколько времени потребуется?

— Всего несколько дней.

Подумав, она неохотно покачала головой:

— После всего, что пришлось из-за нас пережить твоей матушке, мы не можем отказать ей в возможности хотя бы три недели заниматься приготовлениями к свадьбе.

— Трех недель ей покажется недостаточно, — предупредил Лукас.

— Дадим ей шесть месяцев. — Татьяна с трудом подавила тяжелый вздох.

— Шести месяцев ей будет так же мало, как и трех недель…

Татьяна улыбнулась.

— Нам остается положиться на твое умение обуздывать ее темперамент, — сказала она.

— Я мог бы съездить в Лондон и раздобыть специальное разрешение еще скорее.

— Неужели я отпущу тебя, когда ты только что вернулся? И не надейся! — Она наклонила голову и обвела языком гладкую округлую головку его члена. — А тем временем…

— Ты права. Тем временем мы всегда можем воспользоваться нашим правом на кое-какие вольности.

Глава 24

Пальчики Татьяны нерешительно застыли в воздухе над столом, заваленным отрезами великолепного шелка, бархата и тончайшего, как лепестки розы, кружева.

— Я никак не могу сделать выбор, — призналась она.

Стоявшая рядом Далси пританцовывала на месте от нетерпения.

— Ты должна принять решение сегодня, иначе мадам не гарантирует доставку к первому июня.

Татьяна взяла со стола образчик легкого мягкого атласа.

— Мне кажется, он очень красив, — с надеждой в голосе сказала графиня.

— Не уверена, что Лукасу понравится этот цвет. Вот если бы можно было спросить его мнение…

Далси и Тернер одновременно вытаращили глаза.

— Но он не должен видеть… — начала горничная.

— Подвенечное платье? Я это знаю. Но я хочу лишь, чтобы он взглянул на образчики тканей…

— Это принесет несчастье, — мрачно напомнила Тернер.

— Петр сам покупал ткань для подвенечного платья. В России такой приметы не существует.

— А надо бы ее соблюдать, учитывая, что произошло с ним, — ядовито заметила Далси. — Постарайся сосредоточиться. Кроме подвенечного платья, нам еще предстоит выбрать ткани для бальных платьев, костюмов для визитов, накидок, белья и прочего.

Татьяна вздохнула:

— Мы никуда не уезжаем на медовый месяц, так что мне не потребуется полное приданое — у меня, Бог свидетель, предостаточно одежды для сельской жизни.

— Это тебе сейчас так кажется, — убежденно заявила Далси. — Через месяц-другой, как только пройдет новизна супружеской жизни, ты будешь умолять Лукаса отвезти тебя в Лондон.

«Уверена, что не буду», — подумала Татьяна, но промолчала. Когда они с Лукасом сообщили о своем решении сочетаться браком здесь, в церкви Святого Эйдана, Далси даже, заплакала, почувствовав себя униженной.

— Я рассчитывала на церемонию бракосочетания в соборе Святого Павла, — жалобно сказала она, прерывая речь всхлипываниями, — и большой прием в лондонском доме!

— Едва ли удалось бы организовать это за столь короткий срок, — заметил Лукас.

— Насколько короткий? — в ужасе спросила Далси.

— За три недели. Столько времени потребуется для трех оглашений в церкви.

— Но это невозможно! — заявила графиня. — За такое время даже приглашения не успеют напечатать.

— Мы надеялись, что вы сами напишете приглашения, — ласково заметила Татьяна. — У вас такой изящный почерк.

Но Далси не поддалась на лесть.

— Даже если бы я согласилась это сделать, мне пришлось бы заказывать веленевую бумагу. И каким образом их рассылать? Неделя потребуется, чтобы написать приглашения, еще одна неделя — чтобы доставить их адресатам. Остается всего одна неделя, чтобы нашим гостям собраться в дорогу!

— Вот как? — Лукас удивленно поднял брови. — Но ни одному из гостей в нашем списке не придется преодолевать расстояние больше пятнадцати миль!

— Значит, в твоем списке неправильные сведения, — оборвала его графиня. — А как же леди Шелтон? Как же лорд и леди Бартон? Еще Паркеры и герцогиня Портсмут, не говоря уже о Принни, которого я должна пригласить, хотя он, без сомнения, не приедет. Его милое отношение ко мне…

— Если ты думаешь, мама, что я намерен пригласить этого жирного мерзавца на свою…

— Лукас! — предостерегающе прервала его Татьяна.

— Ни до одного из тех людей, которых ты перечислила, мне нет никакого дела, как и им до меня; так почему я должен принимать их и кормить?

— Ах, мне не следовало забывать, — презрительно заметила графиня, — что в конце концов все сведется к твоему нежеланию раскошелиться! В прошлом году твой доход составил сорок тысяч фунтов, а ты ведешь себя так, словно тебе грозит нищета!

Стремясь предотвратить ссору, Татьяна поспешила вмешаться.

— Я подумала, миледи, что поскольку Лукас еще не вполне оправился от своей раны…

— Не вполне оправился? — Она рассмеялась. — Вчера из окна я видела, как он вскапывает эти чертовы рабатки для роз. И для игры с тобой в шахматы целыми ночами напролет он достаточно окреп. Так что не говори мне о том, будто он не вполне оправился!

— Миледи, — решительно проговорила Татьяна, — если вы не придете мне на помощь, я боюсь опозорить ваш дом. Никто, кроме вас, не смог бы сделать все, как подобает, в таких обстоятельствах…

— Гм-м. Уверена, что никто не смог бы, — нахмурилась графиня, однако было заметно, что она сменила гнев на милость. — Нет ничего хуже спешки. — Если времени достаточно, любой может организовать замечательную свадьбу, но для того, чтобы сделать это в такие сжатые сроки, требуется рука гения! Ты согласен со мной, Лукас?

— О да, конечно!

Графиня сделала величественный жест рукой.

— Однако чтобы ускорить подготовку, мне необходимо не чувствовать себя стесненной в средствах… и четыре недели — не меньше.

— Если вы беретесь помочь нам, у вас они будут, — сказала Татьяна. — Не так ли, Лукас?

— Да, да, конечно, — процедил он сквозь зубы.

— Ну что ж, в таком случае немедленно отправьте кого-нибудь к мадам Деку за образцами тканей и отправьте приглашения. Да скажите миссис Смитерс, чтобы готовилась к самой тщательной уборке всего дома…

— Ты меня пугаешь, — сказал Лукас, когда Далси ушла. — Иногда мне кажется, что я женюсь на Наполеоне в юбке.

Татьяна встала на цыпочки, чтобы поцеловать его.

— Не бойся. Много ли она сможет потратить за четыре недели?

— Меня беспокоят не деньги, а дополнительное время. — Он обвел пальцем округлость ее груди.

Татьяна рассмеялась.

— Пойду к ней, а то как бы она и в самом деле не пригласила Принни. И еще — не надо лгать. Деньги тебя беспокоят.

Лукас взглянул на носки своих сапог.

— Из-за тебя они потеряли блеск.

— Это научит кое-кого быть более осмотрительным. — Послав ему воздушный поцелуй, Татьяна выскочила из комнаты следом за графиней.

В сотый раз перебирая вместе с Тернер и графиней отрезы тканей, Татьяна почувствовала, что у нее начинает болеть голова.

— Может быть, это? — робко спросила она, прикоснувшись к отрезу роскошного бархата.

— Этот цвет вас бледнит, — заявила Тернер. — К тому же вы можете потерять сознание от теплового удара, если на вас будет бархат в июньскую жару.

— А что вы скажете об этом муслине? — Татьяна приподняла набивную ткань в розочку.

— От муслина нам следует вообще отказаться, — решительно заявила графиня. — Женщинам из семейства Сомерли не подобает выходить замуж в одежде из ткани, больше подходящей служанкам.

— В таком случае зачем мадам прислала этот отрез?

— Видимо, для дневного платья. — Вздохнув, графиня взглянула на часы. — Пора одеваться к ужину. Ты должна наконец сделать выбор.

— Лучше я сделаю это завтра, — решила Татьяна. — Не убирайте ткани, Тернер. Я еще разок взгляну на них после ужина.

— Почему бы, например, не выбрать перламутровый атлас? — заметила горничная.

— Я выходила замуж в перламутровом атласе, — сказала Далси. — Лиф платья был расшит жемчугом… Это платье у меня до сих пор хранится где-то в лондонском доме. Мадам, несомненно, смогла бы подогнать его по твоей фигуре.

Татьяна знала, что перламутровый атлас немного бледнит ее.

— Я не могу даже мечтать о том, чтобы надеть ваше свадебное платье, — тихо сказала она. — Я его недостойна.

— Глупости! — заявила графиня. Однако было видно, что в глубине души она довольна.

— Тише! — прошептала Татьяна, когда Лукас, шедший в темноте следом за ней, наткнулся на стол и выругался. — Это дело серьезное.

— Неужели ты в это веришь?

— Откровенно говоря, нет, но твоя мать и Тернер верят. Они обе клянутся, что если ты хоть одним глазком взглянешь на ткань, наш брак обречен. — Ступая на цыпочках, она провела его в комнату, которая находилась напротив спальни графини, где на столе все еще лежали образцы тканей.

— Наверное, это самое дурацкое приключение из всех, в которых я когда-либо участвовал.

— Тсс! — Татьяна повернула дверную ручку и втолкнула его внутрь. — Более дурацкое, чем поездка в Россию из-за двух слов, нацарапанных на клочке бумаги?

— Ну, в этом не было ничего дурацкого… — Он попытался прижать ее к двери, но Татьяна решительно высвободилась из его рук.

— Для этого еще будет время, когда ты выберешь ткань. Снимай сюртук.

— С удовольствием. И брюки тоже?

— Пока достаточно. — Она наклонилась и принялась затыкать сюртуком щель под дверью.

— Для человека, который не верит в приметы, ты принимаешь слишком серьезные меры предосторожности.

— Я отношусь с уважением к тому, во что верят другие, особенно твоя матушка.

— Насколько мне известно, ты выбирала в течение трех дней, но так и не смогла принять решение.

— Для этого я и привела тебя, — прошептала Татьяна. — У тебя две минуты.

Лукас окинул взглядом образцы тканей и прикоснулся к синевато-серому атласу.

— Вот этот.

— Прошу тебя, отнесись к этому серьезно. Даже в Мишакове всем было известно, что женщина, которая идет под венец в сером, наверняка окажется бесплодной.

— Ага, значит, некоторые суеверия ты все-таки воспринимаешь всерьез! Ладно, как насчет этого? — спросил он, указывая на прозрачный бледно-розовый шелк.

— Хорошо, но к нему необходимо выбрать подкладку. Он просвечивает насквозь.

— Именно этим он мне и нравится. — Лукас с вожделением взглянул на нее. — Нельзя ли хотя бы ночную сорочку из него сделать?

— Это шелк по двадцать фунтов за ярд!

— Есть вещи, за которые я готов дорого заплатить.

— Ладно, допустим. Но как же все-таки быть со свадебным платьем?

— Поднеси поближе свечу. — Лукас еще раз пересмотрел все образцы. — Этот. Он мне нравится.

Это был набивной муслин.

— Мне он тоже понравился, — прошептала Татьяна, — но твоя матушка сказала, что он не подходит для этой цели. Ни одна женщина из семейства Сомерли не выходила замуж в платье из муслина…

— На нем изображены розочки. Это напоминает мне, как ты выглядела… и как пахла в ту ночь. — Он ласково обвел пальцем ее губы. — Ты сказала, что он тебе понравился, значит, нужно остановить выбор на нем.

Она с сомнением покачала головой:

— Не знаю…

— Но я уже сделал выбор! Татьяна, любовь моя, тебе вовсе не обязательно идти на поводу у моей матери. Ведь и леди Сомерли, которая могла бы сравниться с тобой, никогда не было.

Почему-то у Татьяны стало тяжело на сердце, как бывает перед грозой. «Во всем виноват проклятый предрассудок», — подумала она.

— Значит, остановимся на муслине, если тебе так угодно. Нам осталось ждать совсем немного. Что может случиться за двадцать дней?

— Я люблю тебя! — Лукас задул свечу. — А теперь позволь проводить тебя в твои комнаты, пока я не забыл о своем благородном порыве.

Глава 25

— Мне неприятно признаваться в этом, но ты сделала правильный выбор.

Не веря своим ушам, Татьяна, оторвавшись от созерцания в трюмо своего подвенечного платья, обернулась к Далси. С заложенным в мелкую складку лифом, широким сверху и суживающимся снизу рукавом, широкой юбкой, отделанной массой венецианских кружев и лентами, платье было изготовлено из муслина с изображением роз в полном цвету.

— И не возражаете против того, что оно сшито не из шелка или атласа?

Графиня с улыбкой покачала головой:

— Ничуть. Муслин лишь подчеркивает твою молодость, свежесть, миловидность. Теперь надо подобрать драгоценности. Открой шкатулку, Тернср, и начнем с жемчуга. — Татьяна стояла не двигаясь, пока горничная надевала на ее шейку жемчужное колье графини. Подумав мгновение, Далси сказала: — Слишком тяжелое. Попробуем изумруды. Нет, не то. А топазы? Тоже нет, цвет совсем не подходит. Знаю — аметисты! Они всегда были тебе к лицу!

— Мне очень нравятся аметисты, — неуверенно сказала Татьяна.

— Но колье слишком длинное для этого декольте. Что там еще есть у нас, Тернер? Рубины? Возможно, но для этого следует сменить оправу на более легкую, а на это нет времени. — Графиня с досадой вздохнула. — У нас осталось всего три дня.

— Сожалею, — пробормотала Татьяна.

— Я сожалею еще больше, — сказала Далси и вдруг прищелкнула пальцами. — Где у нас те бриллианты, Тернер, которые адмирал подарил мне на нашу десятую годовщину?

— В сейфе в Лондоне, — ответила горничная.

— Черт побери! Я уверена, что к этому платью нужны бриллианты. Как ты думаешь, если мы пошлем кого-нибудь немедленно… Нет, пожалуй, не успеем. Ну что же, попробуем что-нибудь еще. Как насчет опалов?

— Опалы приносят несчастье, — сказала Татьяна. — По крайней мере так считалось в Мишакове.

— В Дорсетшире тоже так считают, — подтвердила Тернср.

— Что ж, не будем рисковать. Может быть, камея?

— Ее некуда приколоть, — резонно заметила Тернер.

— А если на бархотке? Например, розового цвета?

Попробовали и этот вариант.

— Ужасно! — заявила графиня. — Турмалины? Бериллы?

Их тоже примерили и отвергли.

— А что, если простую золотую цепочку? — предложила Татьяна.

— Кем ты себя вообразила? Марией Антуанеттой? Кажется, у нас где-то было колье из речного жемчуга, Тернер?

Против этого неожиданно и категорически возразила Татьяна:

— Никакого речного жемчуга. — Она не хотела, чтобы в день свадьбы что-нибудь напоминало ей о Петре.

— Ты совершенно права, — сказала графиня. — Он совсем не подходит для этого платья.

— Мне все-таки нравятся аметисты, — без всякой надежды в голосе сказала Татьяна.

В дверь постучали.

— Убирайтесь! — сердито крикнула Далси, — Прошу прощения, миледи, но милорд вернулся из Лондона. Вы приказали сообщить об этом.

— О Боже, ведь он сразу же поднимется сюда! Надо успеть снять с тебя это платье! Задержи его, Смитерс, под любым предлогом. Расстегивай пуговицы, Тернер!

Не успела горничная высвободить из рукавов руки Татьяны, как в коридоре послышались голоса. Смитерс напрасно старался отвлечь внимание Лукаса.

— Шел бы ты драить подсвечники, что ли, любезный. Я хочу видеть свою леди.

Графиня прислонилась спиной к двери, отчаянными жестами поторапливая Тернер.

— Сюда нельзя! — крикнула она.

— Почему это, черт побери?

— Потому что она не одета!

— Тем лучше!

— Лукас! — возмущенно воскликнула Далси.

— Извини, я подожду.

Но не прошло и тридцати секунд, как он снова спросил:

— Теперь можно?

— Не дури, Лукас. Пойди и выпей чего-нибудь.

— Не хочу.

— Все равно подожди, — уговаривала графиня.

Тернер тем временем сняла платье через голову Татьяны и спрятала в гардероб, плотно закрыв дверцу в тот самый момент, как входная дверь распахнулась под напором потерявшего терпение Лукаса. Он остановился на пороге, с улыбкой поглядывая на Татьяну.

— Мне это нравится. Очень нравится. Мадам Деку может гордиться своей работой.

— Ты невыносимый болван, Лукас! — возмутилась Далси. — На ней надеты всего лишь нижние юбки!

— Неужели поверх этого будет надето что-нибудь еще? — Он огорченно поцокал языком. — Какая досада!

— Будь хорошим мальчиком, перестань сердить маму и подожди меня внизу, — спокойно сказала Татьяна.

Лукас пересек комнату, обнял ее и расцеловал с такой страстью, что графиня, с завистью вздохнув, отвела глаза в сторону.

— Даю тебе пять минут, — шепнул он, прикоснувшись кончиком языка к ушной раковине. — Встретимся в розарии.

— Через десять минут.

— Через пять, — упрямо повторил он и удалился, что-то весело насвистывая.

Однако прошло не менее четверти часа, прежде чем она появилась в розарии и увидела, что Лукас стоит на коленях неподалеку от каменной скамьи.

— Что ты там делаешь? Расправляешься с растительной тлей? — поддразнила она.

— Осматриваю новый розовый куст, о котором я тебе писал — он никак не желал цвести. Теперь он весь покрылся бутонами.

— Тимкинс без конца холил и лелеял его. Интересно, какого цвета на нем розы?

— Будь я проклят, если знаю. Этого нельзя предсказать. Думаю, что-то и от чайной розы, и от «Альбы», но происхождение его неизвестно.

На яркое солнце последних дней мая набежала тучка, и Татьяна вздрогнула от холода. Заметив это, Лукас снял сюртук и накинул его ей на плечи. Но вздрогнула она не от холода, а оттого, что он произнес: «происхождение неизвестно…»

Казалось, Лукас догадался, о чем она думает — он взял ее руку и поцеловал.

— Ах, Татьяна. Мой опыт с разведением роз научил меня, что самое главное — красота цветка, а все остальное не имеет значения. Каково бы ни было твое происхождение, ты являешься самым великолепным цветком в мире.

Ей очень хотелось верить его словам.

— Этой розе я дал название более трех лет назад — когда увидел, какая она колючая. Она называется «Леди Стратмир».

— В честь твоей матушки? — рассмеялась Татьяна.

— «Леди Татьяна Стратмир».

Она отстранилась от него, удивленно вытаращив глаза.

— Не может быть! Неужели ты это сделал так давно? Ведь тогда я была вульгарным сорванцом в кожаных бриджах.

— Да уж, настоящая сорвиголова!

— Не понимаю, как ты мог все знать заранее?

Лукас сел на скамью и усадил Татьяну к себе на колени.

— Есть вещи, которые мужчина просто знает — и все. Эй, посмотри-ка, что там такое на верхней ветке?

— Росинки, — сказала Татьяна, заметив, как что-то сверкнуло. — Странно, что они сохранились до полудня. Тебе не кажется, что они похожи…

— На бриллианты? — Лукас, улыбаясь, сунул руку в колючие ветки. — Росинки всегда напоминают бриллианты. — Он вынул из куста сжатую в кулак руку, покрытую сверкающими капельками.

Татьяна охнула от неожиданности.

Это было колье из тончайших, как паутинка, серебряных нитей, усыпанных бриллиантовыми росинками.

Не веря своим глазам, она потрогала колье рукой. Лукас надел его ей на шею.

— Нравится?

— Колье чудесное… изумительное, но ты не должен был… Оно стоит кучу денег…

— Не больше, чем я потратил бы на гюнтера.

— На боевого коня самого Александра?

— Возможно. Самое удивительное заключается в том, что мне все больше и больше начинает нравиться тратить деньги на тебя. — Он снова поцеловал ее. — Боже милосердный, еще три дня!

— Я не могу ждать.

— Я тоже.

— Нет, я действительно не могу ждать.

Лукас взглянул ей в лицо.

— Если бы я знал, что бриллианты оказывают на тебя такое воздействие, то уже давно осыпал бы тебя ими. — Он задрал ее юбки выше колен. — Три дня! Я думаю, мы вполне уложимся в пределы допустимой погрешности в сроках появления наследника Сомерли. — Утолщение под брюками говорило о его крайнем нетерпении.

— А Тимкинс? — шепнула она. — Не сомневаюсь, что он стоит на страже, вооружившись лопатой и секатором, охраняя нас от любых незваных гостей.

Ее взгляд упал на то место, где некогда рос розовый куст, названный в честь леди Иннисфорд.

— Скажи, ты ездил в Лондон только для того, чтобы купить бриллиантовое колье, или у тебя были другие причины?

— Я купил тебе еще и серьги. — Он небрежно сунул руку в розовый куст, вытащил сережки, а затем достал из куста последнюю сверкающую «росинку» — кольцо и надел ей на палец. — Надеюсь, оно тебе впору…

— Ты слишком балуешь меня. — Она закусила губу, чтобы сдержать слезы.

Лукас уложил ее на скамью.

— Подожди немного и узнаешь, как я тебя избалую! — пообещал он прерывающимся от страсти голосом.

— Милорд! — неожиданно раздался поблизости голос Тим-кинса.

— Только не сейчас, дружище. Не сейчас!

— Милорд, прибыл курьер.

— Пошли его подальше! — теряя терпение, крикнул Лукас, когда Татьяна притянула его к себе, обхватив обеими руками.

— Не могу, милорд…

— Лукас Стратмир? Граф Сомерли?

Незнакомый голос остановил Лукаса, когда он наклонял голову к груди Татьяны. Тихо выругавшись, он крикнул в ответ:

— Да! В чем дело?

— У меня для вас письмо, милорд, от его королевского величества.

— От короля Георга? — Лукас опустил юбки Татьяны, поднял ее со скамейки и сел рядом с ней.

— Нет, милорд. От его высочества принца-регента.

— Этого еще не хватало! — с досадой произнес Лукас. — Подите прочь!

Однако курьер, одетый в ливрею королевских цветов, уже вошел в сад.

— Мне приказано вручить письмо вам лично.

Чуть помедлив, Лукас протянул руку.

— Ну так давай его сюда.

— Слушаюсь, милорд. — Лакей подошел к нему и передал свернутый лист веленевой бумаги. — И еще мне приказано подождать вашего ответа, милорд.

— Ответа? Скажи его высочеству, что я не принимаю приглашения. У меня нет времени, чтобы ехать в Лондон, так как через три дня я женюсь.

Курьер и не подумал уходить.

— Насколько я понял, милорд, это не приглашение, а приказ.

— Меня это не касается. Я занят.

— Лукас, в чем дело? — с любопытством спросила Татьяна.

Он взглянул на нее, и она заметила нерешительность в его непокорных глазах.

— Скорее всего очередная дурацкая причуда Принни.

— Что именно? — Интуиция не подвела ее: он действительно не хотел, чтобы она знала содержание записки.

Татьяна собралась было поднять брошенную записку, но вдруг остановилась.

— Ты не хочешь, чтобы я ее читала?

— Да… То есть нет. Послушай…

Она все же подняла листок бумаги и затаив дыхание прочла написанное.

— Царь Александр приезжает в Лондон… Его величество требует, чтобы ты выступил в роли переводчика… Боже мой! Приезжает не только царь, но и его сестра, великая княгиня Олденбургская, и казачий атаман Платов! Ты сам говорил, что если бы тебе удалось поговорить с Платовым…

— Я пытался, однако он не пожелал встретиться со мной.

— Но теперь, когда он приезжает в Англию…

— Ты намерена выйти за меня замуж или нет? Забрось эту проклятую бумагу в кусты! Посмотри, какую дату назначил Принни — он хочет, чтобы я явился туда к первому числу, а ведь это день нашего бракосочетания! Мне пришлось бы выехать сегодня, чтобы быть в Лондоне через три дня.

— Но ты должен…

— Ни за что!

— Лукас… — Уголком глаза она видела, что курьер внимательно прислушивается к их разговору. — Тимкинс! Проводи этого человека туда, где его накормят, и предложи ему что-нибудь выпить.

— Мне было приказано… — начал объяснять курьер.

— Можешь подождать в кухне, не подслушивая разговор хозяев! — сказала Татьяна таким властным тоном, что курьер подчинился без дальнейших возражений.

Лукас с удивлением взглянул на нее.

— Распоряжения, достойные графини.

Татьяна и сама себе удивилась.

— Я еще никогда в жизни ни с кем не разговаривала таким тоном.

— Тебе это идет. Может быть, ты намерена передумать и подождать какого-нибудь принца? — Лукас, конечно, шутил, но в глазах его отражалось беспокойство. — Как еще можно объяснить твою готовность мчаться в Лондон, несмотря на то что на этот день назначена наша свадьба?

— Лукас, любимый мой, — она взяла его за руки и крепко их сжала, — скажи, дядю Ивана, твоего друга, действительно очень ценили в правительственных кругах Санкт-Петербурга?

— Да, очень.

— И ты доверял ему, считал, что на него можно положиться?

— Он спас мою жизнь, я спас его. Мы с ним были как братья.

Татьяна задумчиво кивнула:

— Несомненно, и другие ему тоже доверяли.

— Я, кажется, все передумал. Если, например, какая-нибудь придворная дама оказалась в затруднительном положении, то она могла обратиться к Казимиру, и только что-нибудь подобное этой ситуации могло послужить причиной уничтожения твоей деревни, не говоря уже о нападениях в Брайтоне. Зачем, черт возьми, я снова поехал в Россию? Я знаю толк в дипломатии, Татьяна, и провел собственное расследование. Я разыскивал тех, кто мог знать о каком-нибудь подобном скандальном случае, я расспрашивал всех, начиная от фрейлин царицы и кончая служанками.

— Вполне возможно, они попытались скрыть от тебя правду, потому что ты мужчина, да еще иностранец. Женщине было бы проще заставить их разговориться.

— Женщину, которая попыталась бы это сделать, могли убить.

— В таком случае мне повезло, что мы еще не женаты, — сказала Татьяна и поднялась со скамьи.

— Это еще почему? — с подозрением спросил он.

— Потому что если бы мы были женаты, ты мог бы запретить мне поехать в Лондон и я должна была бы подчиниться.

Лукас тоже поднялся со скамьи и теперь сердито смотрел на нее сверху вниз.

— Ошибаешься, если думаешь, будто я готов спокойно стоять в стороне и наблюдать, как ты рискуешь жизнью, снова погружаясь в эту клоаку.

— Но, Лукас, сам посуди — ведь если кто-то за мной охотится, то меня не спасет, если я буду жить здесь как твоя жена. Рано или поздно они найдут меня.

Она почти слово в слово повторила то, что сказал Казимир Молицын восемь лет назад. И Казимира нет в живых. Лукас похолодел от страха.

— Я сумею тебя защитить, — произнес он прерывающимся голосом, крепко прижимая Татьяну к себе.

— Да, сумеешь — от войны, от пожара, от бубонной чумы, от несчастного случая. Но как ты защитишь меня от прошлого? Знать прошлое — в этом мое спасение. Тогда я по крайней мере пойму, чего мне следует бояться.

Лукасу хотелось опровергнуть ее слова, но он знал, что Татьяна говорит правду. Не что иное, как желание узнать прошлое, погнало его снова в Россию, а потом в Париж.

Он сделал последнюю попытку переубедить ее:

— Может, мы сначала поженимся, а потом поедем в Лондон?

— Нет, — прошептала она.

— Почему, черт возьми, «нет»?

— Потому что… если случится худшее, для тебя так будет легче. — Она быстро смахнула слезы тыльной стороной ладони. — Не знаю только, как сообщить эту новость твоей матушке.

Лукас горько усмехнулся:

— Полагаю, она отнесется к этому спокойно. Все-таки останется надежда провести церемонию бракосочетания в соборе Святого Павла, как ей хотелось с самого начала. Вот только мы опять пропустим цветение роз.

— Мы еще успеем вернуться, когда зацветут поздние июньские сорта, — пообещала Татьяна и нежно поцеловала его.

— Ты самая храбрая девушка в мире.

— Вернее сказать, самая везучая.

«Надеюсь, — подумал Лукас. — Видит Бог, я очень на это надеюсь».

Глава 26

— Как ты себя чувствуешь, любовь моя? — тихо спросил Лукас, стоя рядом с Татьяной на специальном возвышении для представителей знати.

— Гораздо лучше, чем бедняги внизу. Почему Принни приглашает больше людей, чем может вместить его дом?

— Моя матушка сказала бы, что это «по доброте душевной».

Татьяна фыркнула.

— А я сказал бы, что возможность видеть здесь такое множество людей тешит его чудовищное тщеславие. — Он сжат ее руку. — Ты держалась превосходно, когда я вновь представил тебя ему, и ничем не выдала своего отвращения.

— Зато Принни абсолютно лишен стыда и совести. Знаешь, ведь он ущипнул меня.

— Но ты и виду не подала. — Занавес позади них раздвинулся. — А вот и русские. Смотри, вон твой обожаемый царь!

— Он великолепен! — прошептала Татьяна, с восхищением глядя на высокого светловолосого мужчину в идеально сидевшей на нем военной форме светло-зеленого цвета.

— Он всегда выглядит великолепно. А это его сестра, великая княгиня.

— Ты не находишь, что она настоящая красавица?

— И очень энергична. Вчера она до рассвета танцевала в посольстве.

— С тобой?

Лукас изумленно взглянул на нее.

— Нет, конечно, она танцевала со своим мужем и с принцами. Даже с Принни она не танцевала.

— И правильно сделала.

Татьяна снова внимательно вгляделась в великую княгиню. У нее были пшенично-белокурые волосы, изумительный цвет лица — очень бледная, очень гладкая кожа — и изящная, миниатюрная фигурка. На ней было надето платье из атласа глубокого пурпурного цвета, колье и диадема из жемчуга с аметистами.

— Кто эти господа, что стоят у нее за спиной?

— Прусские принцы Август и Фредерик, Леопольд Саксен-Кобург и принц Пол Вюртембергский.

— Целая толпа принцев!

— Все они холосты и хоть сейчас готовы жениться. Посмотри на принцессу Шарлотту и ее жениха.

Татьяна перевела взгляд на единственную законную наследницу Принни — толстую невзрачную Шарлотту, которая, не скрывая восхищения, во все глаза пялилась на красивых иностранцев. Рядом с ней стоял низкорослый, болезненный Вильгельм Оранский — его совсем заслонил объемистый бюст невесты.

— Интересно, — задумчиво сказал Лукас, — зачем великая княгиня привезла с собой такое множество галантных молодых кавалеров?

— Ты думаешь, она затеяла какую-нибудь каверзу? Но зачем? Твоя матушка говорит, что у принцессы Шарлотты полностью готово все приданое.

— Твое тоже было готово, — усмехнулся Лукас. — Такой пустяк не заставит великую княгиню отказаться от попытки соединить британскую наследницу с кем-нибудь, кто относится к России с большей симпатией, чем ее жених.

— А где Платов?

— Он стоит позади генерала Блюхера.

Татьяне пришлось вытянуть шею, чтобы разглядеть Платова.

— Он очень похож на дядю Ивана… то есть на Казимира, — удивленно сказала она.

— Казимир был казаком.

— Правда? А я и не знала.

Принц-регент, рядом с которым в напряженной позе сидел царь Александр, жестом потребовал к себе Лукаса.

— Извини, любовь моя. Долг обязывает. — Он поспешно подошел к царю, выслушал его и потом, наклонившись к уху Принни, перевел ему сказанное. Великая княгиня, сидевшая рядом с братом, смотрела на принца-регента с нескрываемым отвращением.

Татьяна вздохнула и окинула взглядом толпу, отыскивая Сюзанну Катберт. За три дня после своего приезда в Лондон она так и не навестила подругу, хотя прочла в «Пост» о помолвке ее младшей сестры с лордом Деррингом. Ей очень хотелось узнать, как продвигаются у Сюзанны дела с Клиффордом Паркером.

Нечаянно Татьяна встретилась взглядом с леди Антеей Борнмут, которая посмотрела на нее с чувством горькой обиды, а затем ей попалась на глаза леди Джиллиан Иннисфорд, рыжевато-каштановые локоны которой игриво ниспадали на шелковое платье цвета бронзы с очень глубоким декольте. Она, наверное, уже прочла о помолвке Лукаса, и в ее взгляде без труда можно было заметить что-то очень похожее на ненависть. Татьяна вздрогнула — ей вдруг стало неуютно и холодно в платье с оголенными плечами. «Для человека, только что прибывшего в Лондон, — печально подумала она, — у меня здесь слишком много врагов».

Случайно она заметила в толпе каштановую головку Сюзанны и стала пробираться к ней вдоль помоста, но в этот момент занавес раздвинулся и появилась высокая фигура герцога Камберлендского с черной повязкой на одном глазу. Татьяна низко наклонила голову, моля Бога, чтобы он ее не заметил, — она не забыла, как этот человек в упор смотрел на нее на рауте, устроенном Далси в Брайтоне. С большим облегчением она увидела, что герцог, не глядя по сторонам, направился к Принни. Ей захотелось поскорее уйти с возвышения, и она проскользнула за спинами принцев к занавесу, но не успела она раздвинуть его, как почувствовала чью-то сильную руку на своем локте. Татьяна испугалась, однако, взяв себя в руки, обернулась с натянутой улыбкой, готовая к любой неожиданности… и встретилась с тяжелым взглядом атамана Матвея Платова. К такой неожиданности она не была готова.

Платов отпустил ее руку и поклонился.

— Простите, — сказал он по-русски, — нас, кажется, не представили друг другу?

— Нет, — ответила Татьяна и тут же поняла свою оплошность.

— Вы ведь русская, не так ли?

— Итальянка, — покраснев, сказала она. — Я мисс Татьяна Гримальди.

Платов щелкнул каблуками.

— Матвей Платов, к вашим услугам. Вы отлично говорите по-русски.

— Моя нянюшка была родом из вашей страны. И еще мой… жених, — она жестом указала в сторону Лукаса, — поощряет изучение вашего языка.

Платов перевел взгляд на Лукаса, потом снова посмотрел на Татьяну.

— Ваша нянюшка, видимо, была родом из Вологодской губернии…

— Откуда вы знаете?

— По акценту, леди. Извините, что задержал вас разговорами. — Снова щелкнув каблуками, он удалился.

У Татьяны дрожали колени. «Надо быть особенно осторожной, пока не знаешь в лицо своих врагов», — подумала она.

Принни, которому наскучили дипломатические разговоры, встал, чтобы открыть танцы. Он предложил руку великой княгине, но та, чуть помедлив, покачала головой. Потребовали Лукаса для перевода, и в конце концов Принни, видимо, остался недоволен. Великая княгиня, шурша юбками, встала и скрылась за занавесом в сопровождении своих фрейлин. Царь, задержавшись еще на несколько минут, тоже удалился.

Лукас, вернувшись к Татьяне, задумчиво произнес:

— Мне кажется, будь его воля, Принни сослал бы царя на Эльбу вместе с Корсиканцем.

— Что такое сказала ему великая княгиня? — шепотом спросила Татьяна.

— Всего лишь, что она слишком устала; но и это выглядело довольно оскорбительно. Попомни мои слова, добром это не кончится. — Он улыбнулся. — Хочешь потанцевать?

— Я предпочла бы уехать домой.

— Согласен. Кажется, мои услуги сегодня больше не потребуются.

В экипаже Лукас придвинулся ближе к ней.

— Ну, теперь ты видела своего царя. Что ты о нем думаешь? — Он погладил кончиками пальцев ее щеку.

— По-моему, государь достоин восхищения.

— Ты не ошиблась. Надо иметь большую выдержку, чтобы терпеть жеманство Принни. Они отличаются друг от друга, как огонь и вода.

«Как Россия и Англия», — подумала Татьяна и судорожно глотнула воздух.

— Мне показалось, что ты разговаривала с Платовым? — продолжал Лукас. — Это меня удивило, потому что за то время, пока этот господин находится здесь, он и пяти слов ни с кем не сказал.

Татьяна замялась.

— Мне хотелось с ним поговорить, но ты прав, он совсем не силен в английском.

— Так оно и есть. Тем не менее придворные дамы, кажется, считают его чрезвычайно загадочной личностью. Впрочем, Бог с ним. Я давно не говорил тебе, что очень люблю тебя… но похоже, твои мысли находятся за тысячу миль отсюда…

— Извини, мои мысли действительно были далеко — там, где некогда находилось Мишаково, где я жила, будучи ребенком…

Лукас кивнул:

— Ты, должно быть, очень устала. Сначала утомительная дорога из Дорсета, потом — сборище людей нынче вечером. Как только приедем домой, сразу ляжешь в постель.

Если бы они остались в Дорсете, то к этому времени были бы уже мужем и женой и спали в одной постели.

— Сегодня я видела Джиллиан, — неожиданно сказааа она.

— Я тоже ее видел — трудно было не заметить женщину в таком платье.

Что он имел в виду? Впрочем, какое ей дело! Не хватало еще снова начать сомневаться в нем…

— Я люблю тебя, Лукас, — прошептала Татьяна и обняла его.

Экипаж остановился, и Лукас осторожно высвободился из ее объятий.

— Я тоже люблю тебя, малышка. А теперь отправляйся наверх, в спальню.

— А ты разве не устал? — спросила Татьяна, увидев, что он, войдя в дом, направился в свой кабинет.

— Хочу почитать.

— Я могла бы составить тебе компанию.

Лукас послал ей воздушный поцелуй.

— Прости, мне необходимо просмотреть кое-какие отчеты из министерства иностранных дел. Лучше иди и отдохни — завтра предстоит прием в посольстве, а потом званый ужин, который устраивает Далси. Тебе потребуются силы!

Поднимаясь по лестнице, Татьяна услышала голос Смитерса:

— Надеюсь, приятно провели вечер, милорд?

— Приятно? Не сказал бы. Принеси мне, пожалуйста, бренди. — Лукас прошел в кабинет, зажег свечу и, подождав, пока дворецкий удалится, развернул письмо, которое сунули ему в руку в Карлтон-Хаусе. Узнав замысловатый почерк Джиллиан, он скомкал письмо и хотел было выбросить не читая, но его одолело любопытство. Что заставило се написать после всех этих долгих лет?

Отхлебнув бренди, он начал читать, думая о том, что совсем недавно заложил бы душу дьяволу за такое послание.

Дорогой Лукас.

Прочитав в газете о твоей помолвке, я решила написать тебе. Можешь считать меня безрассудной влюбленной дурочкой, но все эти годы я тешила себя надеждой на то, что, несмотря на некоторые проблемы в прошлом, ты все еще ко мне неравнодушен. Я так и не сказала тебе, как глубоко благодарна за твой отказ поддержать выдвинутые против меня ложные обвинения. Я также не объяснила, почему предпочла выйти замуж за лорда Иннисфорда. В отличие от тебя мне не хватило мужества. Адмирал и графиня ополчились против меня так яростно, что я побоялась стать причиной твоего полного разрыва с семьей. Теперь я понимаю, что совершила ужасную ошибку. Ты оказался куда более достойным человеком, чем мой презренный муж. Ах, если бы можно было перечеркнуть прошлое…

Я рада, что ты вновь вернулся к почетной государственной деятельности, состоишь в ближайшем окружении принца-регента и скоро женишься. Я не знакома с этой счастливой молодой леди, но видела ее и считаю, что она является олицетворением всех превосходных качеств, которые должна иметь твоя супруга. От всего сердца желаю вам обоим счастья.

Тебя, несомненно, удивит мое письмо, написанное после столь продолжительного молчания, и все же, если в твоей благородной душе сохранилась хоть капелька доброго чувства к старой, поблекшей даме, прошу тебя выполнить мою просьбу и навестить меня, чтобы я могла лично выразить тебе мою благодарность и вечное восхищение. Завтра я буду дома с часу до пяти часов дня. Я знаю, что ты очень занят, поэтому пойму, если тебе не удастся зайти.

С глубоким уважением

леди Джиллиан Иннисфорд.

«Что ей от меня надо?» — подумал Лукас. Бокал бренди, который он осушил, ни на йоту не приблизил его к ответу на этот вопрос. Весь тон письма — самоуничижительный, извиняющийся — как-то не увязывался с характером Джиллиан. Потом он подумал о Татьяне и о том, как она расправилась с розовым кустом, названным в честь ее соперницы. Ах, эти женщины! Лукас снисходительно усмехнулся. Ревность у них иногда принимает весьма причудливые формы!

То, что Джиллиан испытывает ревность, было видно из тех слов, которые она написала о Татьяне, — Лукас никогда не слышал, чтобы она с похвалой отзывалась о какой-нибудь особе женского пола. Однако некоторые строки письма вызывали у него смутное беспокойство. Зачем, например, ей потребовалось с таким опозданием объяснять, почему она предпочла выйти замуж за Иннисфорда? Он и без того понимал, что она была напугана реакцией его родителей на возможность их брака. Наверное, Джиллиан чувствовала тогда почти то же, что и Татьяна, считая, что не достойна его. Теперь он лучше понимал это и сочувствовал ей.

С тех пор прошло четырнадцать лет… Целая вечность! Она так и не вышла больше замуж, несмотря на огромное состояние. Это наверняка говорит о ее порядочности. Когда-то Джиллиан была такой же молодой и свежей, как Татьяна. Лукасу вспомнилась ее рука на зеленом сукне карточного стола в игорном доме, ее бронзовый локон, упавший на соблазнительную грудь…

Вздрогнув, он покачал головой и налил еще один бокал бренди. Татьяна ни за что не простит ему, если он примет приглашение. Ну почему женщины так глупы? Никто и ничто не может изменить его отношения к ней. Что плохого в том, что он в последний раз увидится с Джиллиан?

На мгновение Лукас представил себе эту встречу. На Джиллиан, конечно, будет нелепое платье — непременно бронзового цвета и с глубоким до неприличия декольте. Возможно даже, что она попробует его соблазнить. Он ни на секунду не сомневался в своей способности устоять перед искушением, но… Сколько лет он мучил себя воспоминаниями о ней! Теперь наконец у него достаточно сил, чтобы противостоять всем ее дьявольским уловкам.

Лукас хлебнул еще бренди, и вдруг ему показалось, что очень важно доказать это самому себе — иначе как он может быть уверен, что забыл ее навсегда и на него больше никогда не подействуют ни ее белые руки, ни грудь, ни рыжевато-каштановые волосы?

С часу до пяти часов дня. С бокалом в руке Лукас принялся обдумывать, как выкроить время. Между приемом в посольстве и званым ужином, который устраивала Далси, у него оставался свободный час. Теперь надо было придумать какое-то оправдание для Татьяны. Она сама пожелала отложить свадьбу и приехать в Лондон, чтобы выяснить свое прошлое; а он окончательно поставит крест на своем прошлом! Если бы он поступил по-своему, то лежал бы сейчас в постели рядом с ней, а не сидел здесь в одиночестве с бокалом бренди, пытаясь заглушить страстное желание, которое он к ней испытывал.

«Один последний визит…»

Лукас допил остатки бренди и отправился вверх по лестнице в свою одинокую постель.

Глава 27

— Доброе утро, любовь моя! Послушай-ка, что мне пишут в этом письме… — произнес Лукас, останавливаясь на пороге спальни, несколько озадаченный тем, что Татьяна торопливо спрятала что-то под подушку. В спешке она даже опрокинула кружку шоколада, стоявшую на подносе.

— Боже мой, посмотри, что я из-за тебя натворила! Передай мне полотенце!

Лукас бросил ей полотенце, и она, встав на колени в постели, промокнула им ручеек сладкой жидкости. Утреннее солнце, проникавшее сквозь открытые ставни, обрисовывало каждый изгиб ее тела под тончайшей ночной сорочкой — узкую талию, великолепную округлость груди, плавную, грациозную линию бедер.

— Прежде чем войти в спальню, принято стучать, — с упреком сказала она.

— Но если бы я постучал, ты бы успела накинуть пеньюар, — сказал Лукас, с удовольствием проводя руками по всем этим соблазнительным плавным линиям.

— Все простыни… и покрывало! Миссис Смитерс придет в ярость.

— Пусть ее злится! Брось их в огонь. Я куплю ей новые простыни.

— Ты испортил мой завтрак, ты испортил мою постель и… — Она вздохнула, увидев брызги шоколада на подоле своего неглиже. — И ты испортил мою новую ночную сорочку.

— Очень сожалею, — печально сказал Лукас, — тем более что ты выглядишь в ней чрезвычайно соблазнительно.

Татьяна увернулась от его рук и спустила ноги с кровати.

— Если ты немного подвинешься, то мне, возможно, удастся спасти хотя бы перину.

— Пусть это сделает Клэри.

— Надеюсь, я не превратилась в надменную даму, которая даже сменить белье на постели считает ниже своего достоинства?

Лукас схватил ее за талию.

— Мне нравится, когда ты изображаешь служанку. А какая роль отводится мне — жестокого хозяина или конюха?

— Да перестань же! — Татьяна напряглась от его прикосновения.

Он сразу же отпустил ее. Странно, ему казалось, что в их отношениях это уже пройденный этап.

— Я действительно прошу прощения, — произнес Лукас, стараясь показать, что и он тоже может проявить холодность. — Вернусь, когда мое присутствие не будет тебя раздражать. Когда это произойдет, пришли кого-нибудь из слуг сообщить об этом.

Татьяна медленно повернулась к нему, прижав к груди снятую с постели простыню. Ее ясные зеленые глаза затуманились.

— Просто я не выношу, когда меня пугают таким образом. И твоя матушка говорит, что даже в самых удачных браках супруги должны уважать личную жизнь друг друга.

Она выбрала явно неудачную тактику.

— Ах, значит, так говорит мама? Почему бы тебе не сказать ей…

В это мгновение дверь распахнулась и в ее проеме появилась Каррутерс.

— Я принесла джем, который вы хотели, мисс… — Увидев хаос на постели, она смущенно замолчала. — Что здесь произошло?

— Его милость пролил мой шоколад, — коротко объяснила Татьяна. — Возьми эти простыни и отдай, пожалуйста, в стирку. — Она взглянула на Лукаса. — Извини, мне, наверное, надо переодеться и ночную сорочку тоже отдать в стирку.

Он задумчиво посмотрел вслед горничной.

— Что ты читала, когда я вошел?

— Письмо.

— Могу я спросить от кого?

— Это тебя не касается.

— От Сюзанны?

Татьяна не ответила, скрывшись за японской ширмой, стоявшей в углу.

— Или, может быть, от Фредди Уитлза? Я слышал, что он сейчас в Лондоне. Можешь напомнить ему в своем ответе, что мы с тобой помолвлены.

— Фредди об этом знает.

— Значит, все-таки письмо от Фредди? Этот пижон все еще осмеливается ухаживать за тобой? Клянусь, я его вызову на дуэль или, еще лучше, убью из рогатки.

Татьяна появилась из-за ширмы, надежно спрятав все свои округлости под пеньюаром.

— Не дури.

— Серьезно, я его проучу. Будет знать, как волочиться за моей невестой.

— Письмо не от Фредди, — неохотно призналась она.

— Тогда от кого?

— Я уважаю твои права, но и ты уважай мои. Ведь я не прошу показывать мне твою личную корреспонденцию.

Лукас покраснел. Неужели она каким-то образом узнала о письме Джиллиан? Но нет, это невозможно.

— Я пошутил. Не надо так сердиться, любовь моя.

— А тебе не надо предполагать всякие глупости. И я буду благодарна, если ты научишься стучаться, прежде чем войти в мою комнату — по крайней мере пока мы с тобой не поженились.

Вернулась Каррутерс и остановилась в дверях, переминаясь с ноги на ногу.

— Меня, кажется, зовет миссис Смитерс, — нерешительно сказала она, — пойду посмотрю…

— Его милость уже уходит — не так ли, Лукас?

Если бы она хоть теперь смягчилась, он, возможно, сделал бы то, что намеревался сделать, когда вошел в эту комнату, — рассказал бы ей о предложении Джиллиан, и они вместе посмеялись бы над самонадеянностью этой особы — тем бы дело и кончилось. Но Татьяна получила письмо от этого несносного болвана Фредди и — солгала. Тем самым она спровоцировала его. Что ж, если ей дозволяется иметь от него тайны, то он может сделать то же самое.

— Я действительно собирался уходить. Хотел лишь предупредить, что не смогу проводить тебя домой после приема в посольстве. Возникли кое-какие дела.

— В таком случае я вообще не пойду в посольство, а вместо этого навещу Сюзанну.

Лукас почувствовал угрызения совести.

— Послушай, Татьяна, извини, что я ворвался к тебе таким образом. Мне просто не хотелось, чтобы ты успела надеть пеньюар, прежде чем я увижу это неглиже. — Он виновато усмехнулся уголками губ, но она, кажется, даже не заметила этого; ее зеленые глаза смотрели отчужденно.

Лукас пожал плечами и наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Встретимся здесь на званом ужине. Ты не знаешь, кого мама пригласила? Надеюсь, не леди Борнмут?

Погруженная в свои мысли, Татьяна его почти не слышала.

— Значит, не знаешь? Ну хорошо, тогда встретимся в семь.

— Что? Ах да. В семь. Желаю хорошо провести время на приеме. Не делай ошибок в переводе, помни о неправильных глаголах.

Лукас вышел, ощущая смутную тревогу. Когда Каррутерс закрыла за ним дверь, он еще немного постоял в коридоре, раздумывая, не вернуться ли назад, чтобы еще раз извиниться. Решив, что это, пожалуй, не помешает, он потянул ручку на себя, но дверь оказалась запертой. «Вот тебе и извинился», — подумал он и стал спускаться по лестнице в столовую. Теперь ему ничего не оставалось, как только пойти навестить Джиллиан, и Татьяна сама в этом виновата.

Ровно в четыре часа Лукас прибыл в отель «Палтни» и отослал свою визитную карточку в апартаменты леди Иннисфорд. Несколько минут спустя на лестнице появился мальчик в ливрее и проводил его в изящную гостиную с креслами, обитыми ситцем, и бархатными портьерами! Несмотря на довольно теплую погоду, в камине пылал огонь. Лукас чуть ослабил узел галстука: в комнате было душно и пахло забытым тяжелым мускусным запахом духов Джиллиан. На каминной полке выстроилась длинная вереница букетов, к которым были прикреплены визитные карточки дарителей. Лукас с любопытством прочел сделанные на них надписи. «Моей дорогой, вечно твой Томми», «От твоего плохого мальчика, Б.Л.», «Вечно твой, моя драгоценная. Багси», «От твоего раба, дражайшая Джиллиан, Дж. Уиллоуби».

«Все так же, как четырнадцать лет назад», — печально подумал Лукас. Правда, последнее имя показалось ему знакомым, но он не успел вспомнить, где его слышал, потому что в этот момент открылась боковая дверь.

— Лукас! — Шурша шелками, Джиллиан подошла к нему. К его удивлению, она была не в бронзовом, а в черном, причем у платья даже по самым строгим пуританским стандартам был весьма скромный вырез. — Я уже не надеялась, что ты придешь, — сказала она, подавая ему руку.

Чуть помедлив, Лукас наклонился и поцеловал руку, к огромному облегчению, больше не ощущая магического воздействия, которое некогда оказывало на него ее прикосновение. Он просто отметил про себя, что рука у нее белая, мягкая и довольно нежная.

— Извини, меня задержали в посольстве. Помимо перевода, приходится делать еще массу работы.

— Тебе, наверное, доставляет удовольствие принимать участие в таких важных событиях? — Джиллиан жестом предложила ему сесть в кресло.

«Она все еще хороша собой», — подумал Лукас, вспомнив, с каким обожанием некогда относился к этой женщине.

— В этих событиях я играю весьма скромную роль.

Она улыбнулась и позвонила в маленький хрустальный колокольчик.

Вошел лакей с подносом в руках.

— Я решила угостить тебя чаем, но если ты предпочитаешь бренди или кларет…

Лукасу безумно хотелось выпить, однако их встреча носила весьма официальный характер.

— С удовольствием выпью чаю, — сказал он.

— Без сахара, с лимоном. Неужели ты думаешь, что я забыла? — Грациозным движением она наполнила чашку. — Итак, Лукас, как ты поживаешь?

— Спасибо, хорошо. А ты?

— У меня нет причин жаловаться… благодаря тебе. Все это время я хотела высказать тебе благодарность за твое благородное поведение.

— Учитывая то, что я убил твоего мужа, трудно представить себе, за что ты могла бы меня благодарить.

Она опустила голову.

— Бедный Гарри. Но ведь он сам виноват, что ввязался в такие дела, которые были ему не по плечу. У нас не было секретов друг от друга, Лукас. Я знала, что задумали Принни и его советчики: они решили сделать из меня козла отпущения. То, что я до сих пор могу высоко держать голову в обществе, является целиком и полностью твоей заслугой.

Лукас подумал о своей матери и покраснел.

— Я должен был сделать для тебя гораздо больше.

Она рассмеялась.

— Что еще ты мог сделать, когда тебя в срочном порядке отправили куда-то к черту на кулички — в Индию, кажется?

— В Россию.

— Ну конечно, в Россию — именно поэтому ты сейчас и приехал в Лондон. Расскажи мне о своей невесте: я, как сейчас, помню день, когда увидела вас в парке в Брайтоне. Уже тогда было видно, что вы предназначены друг для друга. Я искренне рада твоему счастью.

Лукас бросил взгляд на букеты, выстроившиеся на каминной полке.

— А как ты, Джиллиан? Неужели решила не выходить больше замуж? Вижу, у тебя отбою нет от поклонников!

Леди Иннисфорд задумчиво размешивала сливки в чае, и черный цвет медленно поглотил белый.

— Думаю, что я больше не рискну — мой шанс стать счастливой давным-давно упущен. А ты, наверное, думал, что я вышла замуж за Гарри, польстившись на его богатство?

— Вовсе нет! — запротестовал Лукас, хотя именно так оно и было, и она это знала.

— Женщина иногда чувствует себя очень одинокой, — задумчиво сказала Джиллиан, тряхнув блестящими рыжевато-каштановыми локонами. — Отношение к ней и ее положение в обществе полностью зависят от представителей противоположного пола.

— Я не собирался бросать тебя, Джиллиан. Я женился бы на тебе даже после…

— Давай не будем говорить о прошлом, — глаза ее затуманились, — теперь ты должен думать только о будущем. Мне казалось, судя по объявлению в «Пост», что ты вот-вот женишься на мисс Гримли.

— Гримальди, — поправил он.

— Ах да. Фамилия как у клоуна — я не хочу никого обидеть! Она ведь родом из Австрии, насколько я поняла?

— Из Италии. Но в ней есть и австрийская кровь.

— Кажется, она тебе приходится кузиной по матери? — Лукас кивнул, и Джиллиан понимающе улыбнулась. — Значит, графиня не станет возражать хотя бы против этой твоей связи.

— Хотелось бы надеяться. Знаешь, только теперь я начинаю понимать, каково было тебе, когда она…

— Она имела на это полное право, — решительно заявила Джиллиан. — Кому, как не мне, знать, насколько важно сделать все, что можешь, чтобы защитить своего ребенка. — Она снова позвонила в колокольчик. — Не сомневаюсь, Лукас, ты ломаешь голову над тем, для чего мне понадобилось возобновлять наше знакомство по прошествии стольких лет. Позволь представить тебе мою дочь. Что же ты не входишь, Араминта?

Миниатюрная фигурка нерешительно застыла в дверях.

Лукас поднялся с кресла.

— Я и не знал, что у вас с лордом Иннисфордом были дети.

— Всего один ребенок. Входи же, не будь такой робкой! Араминта училась в монастырской школе, — пояснила Джиллиан, когда девочка сделала несколько шагов вперед. — Иди сюда, малышка! Ты не должна бояться. Этот джентльмен — очень старый и дорогой друг твоей мамочки. Поздоровайся с ним.

Девочка — ей было на вид лет тринадцать или четырнадцать — присела и произнесла шепотом:

— Рада познакомиться с вами, милорд.

— Я тоже, Араминта.

Она встретилась взглядом с матерью:

— Так я теперь пойду?

— Как хочешь. Ты сейчас занимаешься вышиванием?

— Да, мама.

— Ну тогда продолжай.

— Хорошо, мама. До свидания, милорд. — Девочка снова сделала книксен и удалилась.

— Очень хорошенькая маленькая мисс, — заметил Лукас, наблюдая, как рыжевато-каштановая головка исчезает за дверью. — У нее твои волосы.

— И твои глаза.

Лукас с грохотом поставил чашку на блюдце.

— Что ты сказала?

Джиллиан печально улыбнулась:

— Прости, Лукас, наверное, следовало как-то по-другому представить ее тебе, но я ничего не смогла придумать.

— Ты захочешь сказать, что она… моя дочь?

Леди Иннисфорд уставилась в свою чашку.

— Да. Тебе никогда не казалось странным, что я с такой поспешностью согласилась выйти замуж за Гарри сразу же после того, как твои родители пригрозили лишить тебя наследства, если ты вздумаешь жениться?

— Я думал…

— Ты думал то же, что думал весь свет. — Ее губы тронула горькая улыбка. — Что я вышла замуж за старика из-за его богатства. Правда заключалась в том, что, кроме него, никто из знакомых мужчин не изъявил желания жениться на мне, когда я носила ребенка от другого мужчины.

— Ты хочешь сказать, что Иннисфорд знал об этом?

— Конечно, знал. Как бы, по-твоему, я смогла сохранить это в секрете от него?

— Но от меня ты это скрыла.

Она отложила чайную ложку.

— Если бы я сказала тебе, ты настоял бы на нашем браке вопреки воле своих родителей.

— Разумеется, я бы так и поступил.

— И после этого они лишили бы тебя наследства, испортили бы тебе жизнь. Да кто я такая, чтобы приносить ради меня такие жертвы?

Лукас растерянно оглянулся на дверь, за которой скрылась девочка. Его ребенок. Его дочь…

— Позови ее, — попросил он. — Дай мне взглянуть на нее еще раз.

— Нет, Лукас. Ты никогда больше ее не увидишь. Она ничего не знает о тебе и, будем надеяться, никогда не узнает.

— Почему ты поступаешь так жестоко?

Джиллиан усмехнулась:

— Жестоко? Подумай, Лукас: если бы я в ходе тщательного допроса, предпринятого королевским обвинителем, сообщила, что ношу твоего ребенка, ни один коронер в мире не сделал бы заключения о том, что смерть Гарри произошла в результате несчастного случая.

Лукас закрыл лицо руками и сделал глубокий вдох.

— Боже мой, Джиллиан! То, что ты сказала, для меня словно гром среди ясного неба…

— Возможно, мне не следовало этого делать…

— Нет, нет! Но если бы ты тогда сказала мне… Подумать только! А он знал, что именно я отец ребенка? — Джиллиан кивнула. — Боже, какой благородный человек! Удивляюсь, как ты могла после этого смотреть на меня без ненависти?

— Я всегда любила тебя, Лукас, — тихо произнесла она. — Я любила тебя так сильно, что не вынесла бы, если бы ты загубил свою репутацию и лишился наследства, даже ради дочери.

Лукасу стало трудно дышать.

— Но сейчас ты решила сказать мне об этом…

— Ты скоро женишься, и мне казалось, что будет лучше, если… — Она отвела взгляд. — Я, глупая, думала, что ты все еще любишь меня, несмотря на все, что произошло между нами, поэтому и не удержалась…

— Я мог бы признать ее теперь, — предложил Лукас.

— Нет, это лишь сбило бы ее с толку. Она считает себя дочерью Гарри; пусть все так и останется.

Джиллиан поднялась с кресла.

— Спасибо, что пришел, Лукас. Я знаю, ты очень занят…

Лукас взглянул на нее внимательнее. Нет, он не ошибся: по ее щекам скатывались слезы.

— Боже мой, как я был к тебе несправедлив!

Она пожала плечами.

— Прошлое нельзя изменить.

— Позволь мне дать тебе… — Он достал бумажник. — Нет, лучше я выпишу банковский чек.

Она резко выпрямилась.

— Я никогда не просила у тебя денег, и сейчас не хочу этого делать.

— Ах, Джиллиан, Джиллиан! Позволь мне хоть как-то исправить положение!

Она подняла залитое слезами лицо.

— Моя дочь ни в чем не нуждается. Я позаботилась об этом, правда, такими способами, которые твоя мать не одобрила бы…

Девочка снова появилась в дверях — в руках ее были пяльцы с кусочком ткани для вышивания.

— Извини, мамочка. Но у меня запуталась нитка. Ты поможешь распутать?

— Позволь мне, малышка, — сказал Лукас, делая шаг вперед, но Джиллиан предостерегающе покачала головой.

— Лорд Стратмир уходит.

— Позволь мне сделать хоть что-то, — прошептал он. — Доверительный фонд, ежегодную ренту…

— Я так старалась, — проговорила девочка, — но нитки ложатся вкривь и вкось.

— Такова жизнь, Араминта. Попрощайся с лордом Стратмиром.

— До свидания, сэр. Храни вас Бог. — Взгляд синих, словно небо перед грозой, глаз встретился с его взглядом.

— И тебя храни Господь, Араминта. Джиллиан…

— Только без глупостей, Лукас, не заставляй меня пожалеть о том, что я тебе сказала.

— О чем ты сказала ему, мамочка?

— Так, ни о чем, дорогая. Дай-ка мне свое рукоделие. Только придется раздвинуть шторы, потому что мои старенькие глазки плохо видят при таком освещении.

— Джиллиан! — умоляющим тоном произнес он.

— До свидания, Лукас. Очень любезно, что ты зашел ко мне. Прими мои поздравления по поводу помолвки.

Глава 28

В тот вечер Лукас опоздал на званый ужин. Татьяна, которая целый день горько сожалела о своем отвратительном поведении утром, не спускала глаз с дверей, ведущих в гостиную. Она собиралась извиниться перед ним, быть милой, обворожительной и надела платье из тонкого шелка, которое ему так нравилось, а заодно подаренные им бриллиантовые колье и серьги.

Но Лукас заставлял ее ждать, заставлял ждать всех собравшихся гостей. Когда ожидание перешло всякие рамки приличия, Далси, обменявшись с Татьяной встревоженным взглядом, шепнула что-то Смитерсу, который немедленно бросился вверх по лестнице. Он быстро вернулся в гостиную, незаметно кивнул хозяйке и торопливо направился в столовую. Несколько минут спустя появился и сам Лукас — в безупречном фраке, но с несколько всклокоченными волосами, как будто он забыл пригладить их щеткой или даже посмотреться в зеркало.

Татьяна поспешила ему навстречу и, приподнявшись на цыпочки, нежно поцеловала его.

— Мне так тебя не хватало, дорогой, — прошептала она. — Где ты был столько времени?

Он него пахло бренди.

— Надо было кое с кем встретиться. — Лукас кивком поздоровался с собравшимися. — Я вернулся в пять часов и крепко заснул. Добрый вечер, леди Бартон, лорд Бартон. Извините, что опоздал.

— Все в порядке, — сказала гостья, похлопав его по руке. — Нам всем известно, как много приходится вам работать в связи с этими переговорами.

— Ну и какой же оборот принимают дела в Европе? — спросил Лукаса ее тучный престарелый супруг.

— Об этом пока рано говорить.

— Надеюсь, успеху будет способствовать великолепный прием, который завтра вечером устраивает принц-регент, — добавил старый дипломат.

— Я тоже надеюсь. А теперь извините. — Лукас направился было к столику, чтобы налить бренди, но Татьяна решительно направила его к матери Сюзанны.

— Миссис Катберт, как я рада вас видеть. Примите мои поздравления по случаю помолвки мисс Катберт. Мистер Дерринг — человек с благородными принципами.

— Я тоже поздравляю вас помолвкой, — лучезарно улыбаясь Татьяне, сказала Марианна Катберт.

— Миссис Катберт должна сообщить еще об одном радостном событии…

К ним под руку с Клиффордом Паркером подходила застенчиво улыбающаяся Сюзанна.

Татьяна толкнула Лукаса в бок.

— Ну и ну! — произнес он. — Значит, за один сезон пристроили обеих дочерей, миссис Катберт?

— С радостью отвечаю вам «да»!

— Мои наилучшие пожелания, Паркер. И вам, Сюзанна.

— Спасибо, милорд. — Не отпуская руки своего жениха, Сюзанна мило присела в реверансе.

— Вижу, мама подает нам знаки и приглашает к ужину. Я вас всех задержал. Может быть, пройдем в столовую? — Он предложил руку Татьяне, которая чувствовала себя слегка разочарованной. Ни одного комплимента в ее адрес… И почему он не причесал волосы?

— У тебя какой-то сонный вид, — прошептала она. — А твоя прическа…

Он с отсутствующим видом пригладил волосы.

— Так лучше?

— Пожалуй, сойдет. Ты, наверное, умираешь с голоду?

Лукас молча отодвинул для нее стул, и она села.

За столом, как и рассчитывала Далси, собралась веселая компания гурманов и хороших собеседников. Разговор вертелся вокруг ссылки Наполеона на Эльбу, иностранных гостей в Лондоне, шансов того, что помолвка принцессы Шарлотты и Вильгельма Оранского выдержит объединенный натиск принцев из царского окружения. Но больше всего гости судачили о завтрашнем бале принца-регента. Ходили слухи, что Принни планирует устроить такие фейерверки, каких еще никто никогда не видывал, что он собирается затопить водой цветники, чтобы устроить представление на воде, как в Венеции, и что он выписал из Испании десять тысяч белых голубей, которые будут выпущены одновременно из толпы гостей.

Татьяна оживленно участвовала в разговоре и лишь ко второй перемене блюд заметила, что Лукас почти не разговаривает. Конечно, он не слишком хорошо чувствовал себя в таком окружении, но она все-таки надеялась, что их помолвка, возможно, сделает его более общительным. Она также заметила, что он почти не ел, зато слишком чаето жестом приказывал Смитерсу наполнить свой бокал.

— Лукас, ты бы лучше не налегал на кларет, — шепнула Татьяна.

Он бросил на нее сердитый взгляд.

— Боишься, что я опозорюсь? Не беспокойся, ничего со мной не случится.

Татьяна обиженно закусила губу и повернулась к Паркеру, надеясь, что он по крайней мере не будет ее перебивать и затыкать ей рот.

Когда принесли третью перемену блюд, Лукас вообще пе-рестат есть. Чувствуя, что надо как-то исправить ситуацию, пока она совсем не вышла из-под контроля, Татьяна погладила под столом его бедро.

— Извини, любовь моя, я была груба с тобой сегодня. Прости меня.

Он удивленно повернулся к ней.

— Груба? Когда?

— Ну, шоколад… в моей комнате…

— Шоколад? — Он, кажется, с трудом вспомнил, о чем идет речь.

— Так ты на меня не сердишься?

Кажется, он ее даже не слышал и сидел, уставившись в свой бокал.

На другом конце стола с милой улыбкой поднялась Далси.

— Ну, леди, может быть, оставим представителей сильного пола наслаждаться чисто мужской компанией?

— Лукас! — снова начала Татьяна, но к ней, пританцовывая от нетерпения, уже подбежала Сюзанна.

— Мне надо поговорить с тобой о приданом, Тэт!

Татьяне нелегко было сосредоточиться на том, что так возбужденно сообщала ей Сюзанна о платьях, туфельках, шляпках… Она не могла отвести взгляд от двери, ведущей в столовую. Теперь ей стало окончательно ясно, что она поступила неправильно, скрыв от него письмо, и все же вряд ли такой пустяковый каприз с ее стороны послужил причиной его странного поведения нынче вечером. Возможно, во всем виновата его слишком напряженная работа. «Он был прав, — подумала она, — нам не следовало приходить сюда». Потом Татьяна вспомнила о своем письме и поняла, что возвращаться назад слишком поздно.

— Из тафты цвета небеленого полотна и отделано стеклярусом. Маме не нравится, но я уверена, что ты бы одобрила, — щебетала Сюзанна.

Татьяна заставила себя вслушаться в то, что говорила подруга.

— И что ты решила?

— Впервые в жизни я поступила так, как ты мне всегда советовала. Я настояла на своем! А теперь я расскажу тебе о фате…

После ужина начались танцы, но Лукас ушел к карточным столам. Татьяна покорно проглотила обиду. У нее было достаточно партнеров, но только мистер Паркер осмелился спросить, не кажется ли ей, что лорд Стратмир ею пренебрегает: потому что если это так, то он мог бы намекнуть ему…

— О нет, нет! — заверила его Татьяна, когда они танцевали мазурку. — Пусть себе немного отдохнет за картами, он за последнее время переутомился на службе.

— Это хорошо, что Лукас снова занимается государственными делами, — заявил жених Сюзанны. — Я всегда говорил, что его место в кабинете министров.

— Вот как? Вы правда так считаете? — удивленно спросила она.

— Да. Я не знаю человека более честного и неподкупного, чем он. Государство могло бы использовать его влияние, чтобы противостоять чрезмерно экстравагантным действиям принца-регента. Вы намерены теперь обосноваться в Лондоне?

Татьяна на мгновение замялась — до сих пор ей не приходило в голову, что Лукас может приносить большую пользу стране, которую он любит, будучи на государственной службе, чем выращивая розы.

— Я пока не знаю, это должен решить он сам.

— В любом случае я рад его возвращению, — успел сказать Паркер, прежде чем очередная фигура танца разъединила их.

Когда мазурка закончилась, Татьяна отказалась от приглашения на следующий танец и отправилась к карточным столам, намереваясь сказать Лукасу о комплиментах, которые произнес в его адрес Паркер. Лукас играл против лорда Бартона, и она, остановившись рядом, положила руку на его плечо. Сначала ей показалось, что он умышленно позволяет партнеру обыгрывать себя, но вскоре она поняла, что он делает ходы, совершенно не вникая в игру.

— Думаю, лучше девятку, — не удержавшись, подсказала она, увидев, что Лукас собирается сбросить даму.

— Какую?

Она постучала пальцем по карте в его руке.

— Вот эту. У лорда Бартона три дамы.

— Неужели? — Он отхлебнул из бокала. — В таком случае ты продолжай, пожалуй, вместо меня — я что-то устал.

— Да, отправляйся лучше в кровать, иначе будешь завтра клевать носом во время фейерверков принца-регента, — со смехом сказала она.

Лукас поднялся со стула, чмокнул воздух возле се уха и удалился.

Оставшаяся часть вечера была для Татьяны сущим наказанием. Графиню явно возмутило поведение Лукаса, о чем она и заявила во всеуслышание, как только ушел последний из гостей.

— Я затеяла эту вечеринку, чтобы отпраздновать вашу помолвку, а он даже ни разу не пригласил тебя на танец…

Татьяне удалось заставить ее замолчать, бросив выразительный взгляд в сторону Смитерса, который стоял за спиной графини, насторожившись, словно хищник, почуявший добычу.

— Я просто хотел спросить, миледи, не потребуется ли вам что-нибудь еще? — елейным голосом сказал он.

— Нет, мне ничего не нужно. Ох, я просто вне себя! Пожалуй, пойду к сыну и скажу все, что о нем думаю.

— Лучше не стоит, — тихо сказала Татьяна. — Во всем виновата наша ссора с ним сегодня утром.

— Вы только и делаете, что ссоритесь, — недовольно произнесла графиня. — Из-за чего на сей раз? Из-за политики? Из-за религии?

Татьяна покачала головой.

Далси с любопытством взглянула на нее.

— Ну что ж, в каждом любовном союзе бывают свои взлеты и падения. Надеюсь, ты извинилась?

— Конечно. Как только увидела его на вечеринке.

— В таком случае не мучайся — Лукас не из тех, кто умеет долго сердиться. — Она помедлила. — Или, пожалуй, умеет, но только не на тебя. Ты сделала все, что от тебя требовалось, но независимо от того, что произошло между вами, он мог бы с большим вниманием отнестись к моим чувствам! Пусть-ка теперь поварится в собственном соку.

Смитерс деликатно откашлялся.

— В кухне мне сказали, миледи, что после того как хозяин ушел в свою комнату, он уже потребовал прислать две бутылки кларета.

Татьяна сердито взглянула на дворецкого: чертов сплетник!

— Ну что ж, тогда понятно, — заявила Далси. — Я тем более намерена идти к нему, раз он в подобном настроении! Если этим знаменуется его приезд в Лондон, то уж лучше бы он оставался в Дорсете!

«Мне тоже так кажется», — печально подумала Татьяна и тут же решила все рассказать ему о письме. Надо было сделать это сегодня утром. То, что она промедлила, и послужило причиной всего этого несчастья.

— Извините, миледи, я очень устала…

— И неудивительно. Но не беспокойся, к утру он одумается. С адмиралом всегда так бывало. Смитерс, ты еще здесь? Позаботься о том, чтобы малую гостиную как следует проветрили: там курили сигары.

— Будет сделано, миледи. — Дворецкий удалился в сторону кухни.

Татьяна, поднявшись по лестнице, постояла на площадке, желая убедиться, что дворецкий не следит за ней, а затем повернула к апартаментам Лукаса.

Из-под его двери не пробивалось ни полоски света, и Татьяна уже собралась повернуть назад, как вдруг услышала тихое позвякивание стекла о стекло и невнятное ругательство. Она робко постучала, вспоминая, как утром отругала его за то, что вошел к ней без стука.

— Убирайся прочь! — услышала она его голос.

— Это я, Лукас.

Снова звякнуло стекло и раздались ругательства.

— Прочь! — повторил он.

— Я хочу извиниться перед тобой. И еще я должна кое-что сказать тебе…

Он рассмеялся.

— Ты должна кое-что сказать мне? Ушам своим не верю…

— Позволь мне войти.

— Нет, я не желаю тебя видеть.

От обиды у нее на глаза навернулись слезы.

— Прошу тебя, если ты любишь меня…

В ответ он снова рассмеялся.

«Ну это уж слишком! — возмутилась Татьяна. — Не так сильно я перед ним провинилась, чтобы он вел себя подобным образом».

Круто повернувшись, она шагнула прочь от двери и в это мгновение услышала звук, похожий на рыдание. Ее гнев сменился испугом, и она повернула дверную ручку.

Дверь открылась, и Татьяна увидела, что Лукас сидит у окна, освещенный бледным светом луны, с бутылкой и стаканом в руках.

Он с трудом поднял голову.

— Проклятие! Мне казалось, я запер дверь!

Она с протянутыми руками подошла к нему.

— Прости меня, дорогой. Я была не права, пытаясь утаить от тебя письмо, но боялась, что ты не позволишь мне поступить так, как там предписано.

Он пристально посмотрел на нее, потом отвел взгляд.

— Уходи, оставь меня в покое!

Татьяна опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руки.

— Не сердись, любовь моя! Я не могу этого вынести.

— Сердиться на тебя? — Он печально рассмеялся. — Да какое я имею на это право!

— Ты, безусловно, имеешь такое право. У меня была от тебя тайна!

— Пожалуйста, не говори мне о тайнах!

— Но, Лукас, мы всегда были честны друг с другом.

— Вот как? — с сарказмом произнес он.

— Конечно! Ты всегда знал обо мне всю правду. Ты был единственным человеком, который знал обо мне все!

— Ты тоже знаешь обо мне кое-что, но всей правды о себе я и сам не знал! — Он притянул ее к себе. — Иди, сядь ко мне на колени и расскажи еще разок о том, какой я герой, о том, что нет другого такого человека во всей Англии, во всем мире, который спас бы тебя в Мишакове.

Он так крепко схватил се, что она испугалась. Лукас вел себя как-то странно. Схватив ее за волосы, он запрокинул назад ее голову и принялся целовать с какой-то дикой страстью.

— Лукас, помилосердствуй! — взмолилась она.

— Но я… хочу тебя так, как никогда не хотел ничего на свете!

— Так возьми меня! Возьми сейчас же. Я никогда не любила ждать.

Он прикоснулся губами к ее груди и так грубо втянул сосок, что она охнула от неожиданности. Потом он попытался задрать выше талии ее юбки, но они не поддались, и он, безжалостно разорвав ткань, грубо выругался. Татьяна еще больше перепугалась — она еще никогда не видела Лукаса в таком состоянии. Под воздействием кларета движения его стали хаотичными, неуклюжими, руки не слушались. Неужели он решил заставить ее таким образом расплатиться за ее проступок? Сорвав с нее панталоны, он толкнул ее в кресло и спустил брюки. Она увидела, что его орудие находится в полной боевой готовности, и, подняв глаза, встретилась с ним взглядом. В лунном свете его глаза утратили свою голубизну и напоминали предгрозовое небо, плотно затянутое черными тучами.

Татьяна ничего не могла поделать с собой и, испуганно вскрикнув, оттолкнула его. Лукас плюхнулся на пол и сидел там, слегка оглушенный.

— Боже мой, что я наделал!

Она сползла вниз и присела рядом с ним на корточки, горько раскаиваясь в содеянном.

— Все в порядке, Лукас. Прости меня!

— Простить тебя? — Он снова попытался рассмеяться. — Ах, Татьяна, если бы только…

— Что?

— Прошлое, — простонал он. — Прошлое! Бедная моя Татьяна…

— Ты что-то узнал обо мне? — в ужасе спросила она.

Он покачал головой:

— Я узнал кое-что о себе. — С пьяной гордостью Лукас расправил плечи. — Я должен просить тебя расторгнуть нашу помолвку.

Татьяна в недоумении уставилась на него. Этого она меньше всего ожидала.

— Но почему, Лукас?

Он молчал и лишь отводил от нее глаза, в которых теперь не чувствовалось приближения грозы.

— Разве ты меня больше не любишь? — спросила она, сама не веря тому, что он подтвердит ее слова.

— Я…

Татьяна видела, что Лукас не решается сказать что-то важное, но вдруг у нее кончилось терпение. Она поднялась на ноги и запахнула разодранное платье.

— Понятно. Хорошо, что мы приехали в Лондон, если это помогло тебе разобраться в твоих чувствах ко мне, — Ей хотелось казаться дерзкой и самоуверенной, но ее выдало вырвавшееся рыдание. — Как видно, я вполне подхожу для того, чтобы поразвлечься со мной в Дорсете и даже в Лондоне, но недостаточно хороша, чтобы носить драгоценную фамилию Стратмир!

— Да нет же, не в тебе дело!

— Очевидно, дело не во мне, — согласилась она, усилием воли снова взяв себя в руки. — Я даже не буду спрашивать — в ком. Уверена лишь, что она во всем превосходит меня. Я искренне желаю тебе такого счастья, какого ты заслуживаешь, мерзавец!

— Постой, ты все не так поняла! — Он попытался подняться, но было уже поздно — Татьяна ушла к себе и решительно заперла за собой дверь изнутри.

Глава 29

Графиня, крайне возмущенная поведением сына, с нетерпением ждала своего часа, чтобы высказать ему все, что она о нем думает. Она решила сделать это после завтрака, но когда он не появился, сама, пылая справедливым гневом, отправилась в его комнаты, чтобы получить объяснение его неслыханного поведения на ее вчерашней вечеринке.

В прихожей перед апартаментами Лукаса чистил обувь его камердинер Ларкин.

— Миледи, — шепотом обратился он к ней, когда она проходила мимо.

— В чем дело? — Далси оглянулась.

— На вашем месте я не стал бы входить туда.

— Что за вздор ты несешь? — Она с грохотом распахнула дверь и увидела, что Лукас, даже не сняв фрака, растянулся поперек кровати.

Графиня решительным шагом подошла к окну и раздвинула шторы, дав возможность потоку утреннего света проникнуть в комнату, но он даже не пошевелился. На скамье под окном валялись пустые бутылки, грязный стакан красовался на столике.

— Какая гадость! — с отвращением произнесла Далси.

Ларкин, не посмевший войти в комнату дальше порога, напомнил:

— Я же говорил вам, не так ли? Ночью он напился как лорд.

— А как кто же еще он должен напиться? Неси кофе, — приказала она.

Когда слуга ушел, графиня взяла кувшин и вылила из него воду на голову сына. Лукас застонал, приподнялся на локтях и чуть приоткрыл глаза.

— Мне надо поговорить с тобой, — тоном, не терпящим возражений, сказала она.

— Уйди, прошу тебя!

— Никуда я не уйду, пока ты не объяснишь, чем вызвана грубость, которую ты вчера проявил по отношению ко мне, к своим гостям и прежде всего к Татьяне!

Лукас промычал что-то невнятное и перекатился на другой бок, пытаясь отыскать удобное место для головы.

— На тебя смотреть противно! — возмущенно заявила графиня.

— Если ты уйдешь, тебе не придется смотреть на меня. — Он осторожно пошевелил пальцами рук, потом ног — пальцы двигались, хотя это вызывало сильную боль. Этот солнечный свет, кажется, его прикончит! — Задерни шторы, — попросил Лукас.

— В полдень ты должен прибыть в Карлтон-Хаус! Времени в обрез.

— Не пойду, — пробормотал он, зарываясь лицом в простыню.

— Почему это не пойдешь?

Преодолев физическую боль, Лукас погрузился в еще более мучительные душевные переживания.

— Без всякой причины.

— Без причины! — Далси всплеснула руками. — Ты откладываешь бракосочетание, ты перетаскиваешь нас всех сюда и говоришь теперь, что сделал это без всякой причины?

— Я вообще не женюсь на ней. — Лукас ясно помнил, что сказал об этом Татьяне. Больше, чем от безжалостного солнечного света, ему хотелось сейчас укрыться от чувства стыда, которое охватило его, когда он увидел худенькую девочку, стоявшую на пороге комнаты с рукоделием в руках… «Я так старалась, но нитки ложатся вкривь и вкось». Волосы Джиллиан и его глаза.

Не в силах совладать с собой, он громко застонал от отчаяния, чем сильно испугал Далси.

Она протянула к нему руки.

— Что с тобой, Лукас?

— Отстань! Оставь меня наконец в покое!

Увы, не видать ему теперь покоя. «Разве ты не любишь меня?» — спросила его Татьяна.

— Пропади все пропадом! — крикнул он, имея в виду себя, Джиллиан и жизнь в целом, молотя кулаками по подушке и в бессильной ярости срывая с крючков балдахин над кроватью.

Далси стало жаль его; Лукас вдруг напомнил ей маленького мальчика, каким он был много лет назад. Тогда она успокаивала его поцелуем. «Что я могу сделать для тебя сейчас, сынок?»

Она подошла ближе.

— Лукас, все проходит. Что бы ни вызвало этот разрыв между вами…

Он обернулся к ней так неожиданно, что она отпрянула, испугавшись его дикого взгляда.

— Ты ошибаешься — плоть и кровь остаются навсегда. Есть ошибки, которые нельзя исправить.

— Боже мой… что еще ты натворил? — в тревоге прошептала графиня.

Испортил свою жизнь. Испортил жизнь матери и жизнь Джиллиан, и лорда Иннисфорда… и Татьяны.

Сам того не желая, Лукас вспомнил пятнышко крови на простыне — символ ее девственности, которую она подарила ему. Он наклонил голову и так крепко сжал в кулаках край покрывала, что побелели костяшки пальцев.

Далси терпеливо ждала, потом повернулась к Ларкину, который трусливо прятался в прихожей.

— Напои его кофе, — приказала она и тут же отправилась к Татьяне.

В комнате возле гардероба стоял раскрытый дорожный сундук. Каррутерс, что-то мурлыкая себе под нос, завертывала платья в рисовую бумагу и укладывала в сундук. Увидев графиню, она сразу же перестала петь.

— Что ты делаешь? — спросила Далси.

— Укладываю вещи, миледи. — Тот факт, что леди Стратмир чем-то рассержена, не ускользнул от внимания служанки, и она поспешила уложить последнее платье. — Что-нибудь не так? Мне хозяйка приказала…

— Где она?

— Завтракает…

Повернувшись, Далси спустилась в столовую, где под наблюдением Смитерса убирали посуду со стола.

— Мисс Гримальди спускалась завтракать? — спросила она у дворецкого.

— Нет, миледи. Оставить для нее стол накрытым?

— Думаю, в этом нет необходимости. — Графиня снова вернулась в спальню Лукаса. Вся эта беготня вверх-вниз заставила ее почувствовать свой возраст, и она остановилась, чтобы перевести дыхание. Ее сын все еще валялся на кровати.

Она швырнула в него пустую бутылку из-под кларета, слегка задев плечо.

— Не знаю, что ты сказал или сделал этой бедной девочке, — сердито заявила Далси, — но она сбежала из дому.

Это сразу же дошло до его затуманенного сознания: он сел и схватился руками за голову.

— О Боже, Боже мой…

— Кофе, Ларкин!

Слуга подбежал с чашкой в руке. Лукас взял чашку, осушил ее залпом и вздрогнул всем телом. Он взглянул на Далси, и на этот раз взгляд его уже не был таким бессмысленным.

— Сбежала из дому? Что ты имеешь в виду?

— Она ушла. Ее нет. Каррутерс упаковывает вещи в дорожный сундук: Татьяна сказала ей, что идет завтракать, но Смитерс ее не видел…

— Еще кофе! — приказал он Ларкину, а затем за два глотка осушил чашку.

— Как ты не понимаешь, мама? Она находится где-то за пределами дома, одна, без защиты!

— Уверена, что Татьяна отправилась к Сюзанне, чтобы выплакаться у нее на плече и рассказать о том, какой ты мерзавец.

Лукас поежился. Она действительно так его назвала.

— Ты думаешь?

— Я бы на ее месте не придумала ничего лучшего.

— Ларкин, немедленно ступай к Катбертам и узнай, там ли мисс Гримальди.

— Слушаюсь, милорд.

Лукас обтер лицо влажной простыней, в то время как Далси встревоженно наблюдала за ним.

— Тебе нужно переодеться, Лукас.

— Кому какое дело до моей одежды! Я должен опросить прислугу: возможно, кто-то видел, как она уходила. — Он попытался завязать промокший галстук, но у него ничего не получилось, и Лукас, сорвав его с себя, отбросил в сторону.

Покопавшись в ящике его комода, Далси достала чистый галстук.

— С меня хватит! — раздраженно рявкнул он.

— Если желаешь, чтобы тебе отвечали как лорду, ты должен выглядеть как лорд.

Завязывая галстук, Лукас с удивлением заметил, что у него Сильно дрожат руки.

— Прошу тебя, мама, собери всех.

Когда он спустился, в малой гостиной его ждали примерно сорок человек. Окинув взглядом знакомые лица, Лукас распрямил плечи.

— Мисс Гримальди… — произнес он и вынужден был остановиться, потому что у него перехватило горло.

За него продолжил звонкий, отчетливый голос графини:

— Мисс Гримальди ушла сегодня утром из дома между восемью и девятью часами. Его милость беспокоится о ее безопасности. Если кто-нибудь из вас видел, как она уходила, или знает, где она находится, сообщите об этом немедленно. Если же его милость обнаружит, что вы скрыли правду, то, независимо от занимаемого положения, вы будете уволены.

Лица слуг напряглись. Лукас внимательно вгляделся в каждого по очереди. Когда-то в подобных случаях ему помогало некое шестое чувство… Смитерс. Его жена. Клэри. Повариха. Каррутерс… Его взгляд вернулся к горничной Татьяны.

— Каррутерс!

— Я ничего не знаю, милорд, — начала девушка. — Она ничего мне не сказала…

— Но ты что-то слышала?

— Нет! Я и понятия не имею!

Лукас бросил на нее грозный взгляд, и она испуганно добавила:

— Возможно, это как-то связано с письмом…

— С каким письмом?

— Которое пришло вчера утром…

Лукас смутно припомнил, что действительно было какое-то письмо и Татьяна его читала, а потом, когда пролила шоколад, спрятала его под подушку. Сняв испачканные простыни…

— От кого было письмо? — рявкнул он.

— Откуда мне знать, милорд? Когда я отнесла белье в прачечную, то услышала, как зашуршала бумага, и вытащила его.

В это мгновение через заднюю дверь вбежал Ларкин.

— У Катбертов ее нет, милорд!

Письмо. Что такое она сказала, когда пришла вчера вечером? «Я была не права, пытаясь утаить от тебя письмо…»

— Где оно сейчас? — спросил он у Каррутерс.

— Не знаю, милорд, я отдала его мистеру Смитерсу, Меня учили сразу же обращаться к нему, если в доме что-нибудь не в порядке!

— Смитерс! — Лукас обернулся к дворецкому.

— Простите, милорд, но я его сжег, — доложил Смитерс.

— Сжег?!

— Да, милорд. Видя, что мисс Гримальди выбросила письмо с грязным бельем, я решил, что нет смысла его возвращать — тем более что письмо было смято и залито шоколадом.

Миссис Смитерс, стоя рядом с мужем, переминалась с ноги на ногу и нервно теребила свой фартук.

Далси кивнула:

— Он совершенно прав. Поскольку Татьяна выбросила письмо…

Лукас не мог отвести глаз от рук экономки, нервно теребящих фартук.

— Вы сожгли письмо до или после того, как его прочитали, Смитерс? — спросил Лукас дворецкого.

— Милорд! Такие намеки… — обиженно качал он.

— Отвечай на вопрос, безмозглый тупица!

— Послушай, Лукас… — попыталась вступиться за дворецкого Далси.

— Оставь, мама! Так ты прочел его?

— Разумеется, нет! — со всем присущим ему высокомерием заявил Смитерс.

— Лжец! — рявкнул Лукас. — Ты уволен. Без рекомендаций!

— Милорд! — залепетала миссис Смитерс, не обращая внимания на мужа, который локтем подталкивал ее в бок. — Милорд, он не мог прочесть письмо!

— Интересно почему?

— Потому что оно было написано на каком-то варварском языке.

У Лукаса исчез последний лучик надежды на безопасность Татьяны.

— Силы небесные! — пробормотал он и, покачнувшись, оперся о стену.

— Но он видел подпись.

При этом неожиданном сообщении Лукас поднял голову.

— И кто же подписал письмо?

Поскольку Смитерс не ответил, Лукас подскочил к нему и схватил его за горло, заставив всех слуг шарахнуться в сторону.

— Говори, или я вытрясу из тебя душу!

— Казак! — прохрипел Смитерс. — Тот, который на белом коне! Платов! Атаман Платов!

Платов. Лукас так резко отпустил дворецкого, что тот шлепнулся на пол.

— Если с ней что-нибудь случится, клянусь, я убью тебя собственными руками!

Всерьез встревожившись, графиня воскликнула:

— Ах, Лукас! Ты должен отыскать ее. Если она попала в лапы этого дикого чудовища…

В этот момент раздался трехкратный стук в дверь. Все присутствовавшие замерли на месте. Стук повторился. Лукас, схватив за шиворот Смитерса, поставил его на ноги и подтолкнул к входной двери.

— Иди и открой, черт бы тебя побрал!

Дворецкий с несколько ошалелым видом оправил на себе ливрею и пошел исполнять приказание. Он вернулся несколько мгновений спустя, неся в руке поднос, на котором лежала визитная карточка. Прочитав ее, Лукас бросился к двери.

Далси взяла в руку карточку и чуть не вскрикнула. На карточке было написано: атаман Матвей Платов.

Предводитель донских казаков стоял в вестибюле, одетый в золотисто-коричневую тунику и широкие шаровары, заправленные в замшевые сапоги. На боку его красовалась длинная изогнутая сабля, из-за пояса торчала пара пистолетов. На улице позади него Лукас заметил двух вооруженных казаков верхом на конях. Один из казаков держал под уздцы легендарного белого жеребца. Как и их предводитель, они были смуглыми, с блестящими черными волосами. «Бог знает, что подумают наши соседи», — промелькнуло в голове у Лукаса, когда гость щелкнул каблуками.

— Я не говорю по-английски, — предупредил он по-русски.

— Я знаю ваш язык, — сказал Лукас, пожалев о том, что не вооружен. Правда, в ящике письменного стола в его кабинете был пистолет — но, увы, незаряженный. — Проходите! Платов последовал за Лукасом, предварительно сказав что-то своим солдатам, но Лукас не разобрал, что именно.

В кабинете он предложил Платову сесть. Однако атаман предпочел стоять. Тогда Лукас тоже поднялся на ноги.

— Что-нибудь выпьете?

Платов отказался, за что Лукас был ему весьма благодарен — законы гостеприимства в этом случае обязывали его тоже выпить, а ему об этом сейчас было даже страшно подумать.

Взгляд карих глаз казака — таких темных, что они сверкали, как угольки, — окинул книжные полки, обрамлявшие стены.

— Вы любите литературу, атаман Платов? — холодно спросил Лукас.

— Нет, но знаю, что вы много читаете и еще разводите цветы. Розы, не так ли?

Рука Лукаса неприметно двинулась к ящику письменного стола.

— Откуда вам известны столь подробные сведения обо мне?

— Это еще не все. Я знаю, например, что несколько лет назад вы предприняли поездку в мою страну, чтобы увезти с собой некую девицу…

Лукас пристально посмотрел в глаза собеседника, вспоминая при этом расположение пистолета и пуль, лежащих в ящике письменного стола. Сколько времени ему потребуется, чтобы извлечь их? Пять-шесть секунд. К концу своей попытки он будет уже мертв — Платов не производил впечатления человека, с которым можно безнаказанно шутить.

— Вы действительно на редкость хорошо информированы, — тихо сказал Лукас.

— Я считаю это необходимостью. Как и вы считали, когда служили своей стране в качестве… дипломата.

Лукас протестующе махнул рукой.

— Все это было очень давно.

Платов кивнул:

— Однако навыки, приобретенные людьми этой профессии, остаются навсегда.

Плечи Лукаса приподнялись. Он отчаянно пытался собраться, сосредоточиться, на чем свет стоит ругая себя за вакханалию, которую вчера учинил. Жизнь Татьяны зависела от ответов, которые он даст этому опасному иноземцу.

Между тем Платов внимательно разглядывал его смятый фрак и мокрую сорочку своими блестящими глазами.

— Я недавно в Англии, лорд Стратмир, и не очень хорошо знаком с вашими обычаями. Если я не ошибаюсь, на вас надета вечерняя одежда?

«Черт с ним, с пистолетом, — подумал Лукас. — Достаточно будет взять его за горло».

— Просто я провел бессонную ночь. — Его так и подмывало добавить, что он знает о письме, однако он сдержал свой порыв.

Платов провел рукой по своим коротким густым усам.

— Надеюсь, у вас все в порядке?

«Тебе отлично известно, что нет, проклятый самодовольный сукин сын!»

Но Платов совсем не выглядел самодовольным. У Лукаса было такое ощущение, что казак его оценивает своим проницательным взглядом. Даже не поморщившись, он ответил таким же взглядом. Он одержит верх, обязан одержать. Платов сделал ему намек о розах, о поездке в Россию; теперь от него требовалось, в свою очередь, сделать намеки.

— Я кое-что потерял, — признался он.

— Кое-что… ценное?

— Очень.

— Значит, вот как обстоят дела. — Платов повернулся спиной к Лукасу, подошел к окну и, откинув занавеску, выглянул на улицу.

Лукас, воспользовавшись моментом, взял из ящика пистолет, но тут услышал, как казак вздохнул. Это было так неожиданно, что он даже не стал нащупывать в ящике пули.

— Лорд Стратмир, я был с вами не совсем искренен. Меня уверяли, что вы человек чести. Давайте начнем все сначала и будем строить наши отношения на этой основе. Вы знали Казимира Молицына?

— Да, и довольно хорошо, — с гордостью ответил Лукас. — Я считал его своим другом.

— Я тоже, — сказал казак, чем несказанно удивил Лукаса. — Он был моим двоюродным братом, а наши матери — сестрами.

Покопавшись в памяти, Лукас вспомнил, что Казимир действительно говорил ему что-то о двоюродном брате: он называл его «Мэт» — возможно, производное от имени «Матвей».

— Он говорил мне о вас, — продолжал Платов, снова подходя к Лукасу. — Причем с большим уважением. Последний раз, когда я навещал его перед тем, как он получил назначение в Париж, брат сказал мне, что намерен поручить вам заботу о безопасности… «сокровища» в случае своей смерти.

— Он объяснил вам, какого рода это «сокровище»?

Платов покачал головой:

— Нет, но я думаю, что разговаривал с «сокровищем» несколько дней назад в Карлтон-Хаусе. Я не ошибся, лорд Стратмир?

«Двоюродный брат Казимира…»

— Нет, не ошиблись. — Лукас незаметно закрыл ящик стола, так и не достав оттуда пули.

— Мой двоюродный брат умер совсем молодым, — снова вздохнул Платов.

— Да. Ужасная трагедия. Дизентерия…

— Я ездил в родное село на похороны и помогал готовить брата к погребению. На его теле были заметны следы пыток…

— Боже мой, — тихо проронил Лукас.

— Я спросил себя, зачем кому-то потребовалось подвергать Казимира пыткам? — Лукаса поразил его спокойный тон — только пылающие глаза Платова выдавали бушевавшие в нем эмоции. — Потом я вспомнил о «сокровище», которое он прятал.

— Его и раньше кто-то пытался убить, — заметил Лукас.

— Знаю. Вы тогда спасли ему жизнь. Брат сказал, что это были контрабандисты, хотя поехать за ним в Париж, выследить его там и сделать с ним то, что было сделано, — такая работа по плечу только профессионалам, лорд Стратмир.

Лукас подошел к буфету.

— Позвольте предложить вам вина.

Платов отрицательно покачал головой.

— У меня есть с собой водка. — Он достал фляжку. — Не желаете?

— Нет, что вы, избави Бог!

Платов впервые улыбнулся, отчего его лицо преобразилось, утратив свое сатанинское выражение.

— Наверное, к ней надо иметь привычку с рождения. — Он сделал большой глоток и вытер усы. — Итак, лорд Стратмир на короткое время возвратился в Россию после убийства моего двоюродного брата. Вскоре сжигают дотла деревеньку в Вологодской губернии, в чем несправедливо обвиняют моих людей, а лорд Стратмир возвращается в Брайтон в сопровождении белокурой кузины с русским именем.

— Итальянским, — поправил его Лукас. — Гримальди итальянка. Как вам удалось узнать все эти подробности?

— У меня в Англии есть свои связи, как и у вас в России.

— Однажды в России я попытался поговорить с вами. Это было прошлой зимой, — напомнил Лукас. — Тогда вы отказались встретиться со мной.

— Виной тому война, — просто ответил атаман. — Честь моей страны была поставлена на карту. — Не услышав от Платова ни оправданий, ни извинений, Лукас проникся к нему еще большим уважением. — А теперь я оказался здесь, и у меня есть время, чтобы внести некоторую ясность в дело частного характера и… мне очень хотелось познакомиться с вами, лорд Стратмир. Это правда. Я надеялся понять, почему Казимир выбрал вас.

— Меня и самого это удивляет.

— Он пытался спрятать «сокровище», так как боялся, что его лишат возможности защитить ее. На этот случай он принял меры, чтобы она покинула страну с англичанином. О чем это говорит?

— Об английских связях, — задумчиво сказал Лукас.

— Вот именно. Поэтому можно предположить, что у французов не было никаких причин подвергать его пыткам, чтобы узнать ее местонахождение. Только у русских или у англичан.

— Но то, что Казимиру поручили охранять «сокровище», ставит под сомнение русское происхождение.

— Для того чтобы произвести на свет дитя, требуются двое, — усмехнувшись, сказал атаман. — Независимо от национальности.

— Должно быть, ее мать русская.

— Несомненно.

— А отец англичанин? Боже! Мне это никогда не приходило в голову… И кто же ее мать?

— Не имею ни малейшего представления.

Лукас ему верил.

— Прошлым летом кто-то дважды пытался ее убить. — Он нервно сглотнул. — Теперь она исчезла — ушла из дома рано утром, и я очень беспокоюсь.

— Я тоже. Вчера я написал ей письмо с просьбой встретиться утром в девять часов в моем отеле, но она так и не пришла.

— Почему вы это сделали?

— Потому что я намерен, — сказал Матвей Платов, сверкнув глазами, — найти убийц моего брата и отплатить за его смерть.

— Едва ли смерть Казимира каким-то образом связана с Татьяной. На службе у царя Казимир, должно быть, нажил немало врагов. Любой из них мог…

— Возможно. Все это приходило в голову и мне. Однако… — Платов замялся, впервые за время их разговора. — Когда я увидел мисс Гримальди на приеме два дня назад… Поверьте, лорд Стратмир, я не отличаюсь слишком живым воображением. Однако в этой девушке есть что-то такое, что уверило меня — его убийство связано с ней. Она напомнила мне кое о чем, кое о ком… — Он тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от необоснованных предположений.

— Татьяна ничего не знает о своем происхождении, — сказал Лукас.

— Я вам верю. — Платов кивнул головой. — Но когда она не явилась ко мне в отель, у меня возникли сомнения. Должен признаться, я немного солгал в своем письме, написав, что имею информацию о ее настоящих родителях. Я предполагал, что она явится, если действительно ничего не знает о них. Поэтому когда она не пришла…

— Вы приехали сюда, — договорил за него Лукас. — Однако на сей раз ваша интуиция подвела вас. Исчезновение Татьяны, несомненно, не связано со смертью вашего двоюродного брата. Видите ли, мы с ней поссорились вчера вечером…

— Следовательно, вы не знаете, куда она ушла?

— Еще пять минут назад я считал, что ее похитили вы, — мрачно усмехнувшись, признался Лукас, — а теперь склоняюсь к мысли, что она все-таки прячется в гардеробной у Сюзанны Катберт.

— Надеюсь, вы правы, — с сомнением заметил Платов. — Не буду больше вас задерживать. Вы мне сообщите, когда отыщете мисс Гримальди?

— Если пожелаете, я сам привезу ее к вам. У нее остались самые теплые воспоминания о Казимире; уверен, что она будет рада встретиться с его братом.

Платов, поклонившись, щелкнул каблуками.

— Вы окажете мне еще одну любезность, лорд Стратмир?

— Разумеется, — быстро сказал Лукас, которому хотелось поскорее заняться поисками Татьяны. Все его страхи вдруг показались ему нелепыми. Если атаман Платов не похищал ее, то кому еще придет в голову сделать это?

— У меня есть список. — Платов достал из потайного кармана лист бумаги. — Это английские агенты, которым платило русское правительство, — они перестали работать после того, как царь разорвал союз с Корсиканцем. Возможно, один из них повинен в смерти Казимира.

— Немало джентльменов из министерства иностранных дел с готовностью пожертвовали бы чем угодно, чтобы получить этот список, — усмехнувшись, сказал Лукас. — Английские бонапартисты у нас как бельмо на глазу.

— Я с радостью покажу его вам, если вы сообщите мне, где находился каждый из них во время смерти Казимира.

— Не знаю, много ли от меня будет пользы… — Лукас быстро пробежал глазами короткий перечень фамилий. — Трелони девять лет назад уехал в Америку, его можно спокойно сбросить со счетов. Майкл Картрайт — о нем давно знали, но он в тесной дружбе с принцем-регентом, и к нему не подступишься. Джон Баскирк — Господи, неужели он работал на Наполеона? Вот уж кого я никогда не подозревал! Мы вместе учились в Оксфорде. Уиллоуби — что это, черт возьми, за Уиллоуби?

— Атташе вашего посольства в…

— Париже. — Лукас вспомнил этого человека: высокий, худощавый, с седеющими волосами и длинными усами. Чиновник, к которому он обратился в Париже прошлой весной, перед тем как получил ножевую рану на бульваре де л'Опиталь. Человек, которого он расспрашивал о смерти Казимира… и видел выходящим из беседки в Риджентс-парке с Джиллиан Иннисфорд в тот вечер, когда было совершено нападение на Татьяну. Он представил себе Джиллиан в скромном черном платье, наливающую ему чашку чаю. «Бедный Гарри. Но ведь он сам виноват, что ввязался в такие дела, которые были ему не по плечу». Цветы на каминной полке — визитная карточка, подписанная Уиллоуби. «Твой раб…»

Уиллоуби и Джиллиан. Джиллиан и Уиллоуби. Нож в его теле. Вспышка его выстрела на берегу Темзы много лет назад…

— Скажите, имя Джиллиан Иннисфорд что-нибудь говорит вам? — Лукас быстро повернулся к Платову.

Атаман негромко рассмеялся.

— Я не знаком с этой… леди, — он сделал многозначительную паузу, — но она проживает в одном со мной отеле.

Мысли Лукаса прокручивались в мозгу с бешеной скоростью. Уиллоуби был агентом французов и явно близок с Джиллиан. В тот день она находилась в Риджентс-парке. Отель «Палтни». Татьяна ни за что на свете не пропустила бы свидания с атаманом, тем более после их ссоры накануне вечером. Разумеется, она пошла в отель, получив приглашение. Но что произошло с ней после этого?

— Едемте, — сказал он и неожиданно потащил Платова к двери.

— Куда это вы так торопитесь? — удивился казак.

— В ваш отель, к леди Иннисфорд. Полагаю, нам нужно немедленно расспросить ее о лорде Уиллоуби.

— Но я с ней не знаком, — запротестовал Платов.

— Зато я знаком… к моему величайшему сожалению.

Глава 30

Лукас хотел послать слугу на конюшню за своим гнедым, но Матвей Платов по-военному коротко приказал одному из своих казаков спешиться и остаться охранять дом. Лукас не возражал и быстро вскочил в седло. Рослый вороной фыркнул и заупрямился. Платов, восседавший на своем легендарном белом жеребце, чуть улыбнулся:

— Он любит твердую руку, как и все казацкие кони.

Лукас тронул поводья, пришпорил коня и наконец добился от этого чертова зверя хоть какого-то повиновения. Платов взял с места в карьер и помчался по узкой улице, не обращая внимания на уличное движение — экипажи, посыльных, прогуливающихся дам. Лукас, не отставая, следовал за ним.

Твердая рука… Сколько он ни натягивал удила, резвый скакун его не слушался. Возле Берлингтон-стрит конь испугался взлетевшего из-под копыт голубя и описал по мостовой полный круг, цокая копытами, словно испанский танцовщик с кастаньетами. Пытаясь взять ситуацию под контроль, Лукас заметил сопровождавшего их казака, который смотрел на эту сцену, широко раскрыв глаза.

— Пропади ты пропадом, мерзкая зверюга! — выкрикнул Лукас по-русски. К его изумлению, вороной сразу же перешел на легкий галоп. Сопровождавший его казак кивнул и одобрительно усмехнулся.

— Все верно! — крикнул он. — С лошадьми надо обращаться как с женщинами!

Лукас поморщился, представив себе, что перепадает на долю казачек. Вскоре он свернул на Пиккадилли, почти не отстав от Платова, и остановился рядом с ним перед входом в отель.

— Понравился конь? — спросил атаман, бросая уздечку подбежавшему груму.

Лукас кивнул — конь ему действительно очень понравился. Было безумно приятно мчаться по самым фешенебельным кварталам Лондона, во весь голос выкрикивая русские ругательства.

— Очень темпераментное животное.

Платов рассмеялся, сверкнув белыми зубами.

— Он ваш.

— Нет, что вы, я не могу…

— В знак уважения, которое питал к вам мой двоюродный брат.

Разве мог Лукас отказаться от подарка при такой постановке вопроса? Он вежливо поклонился:

— Я у вас в долгу.

— Так заплатите долг и помогите мне отомстить за его смерть, — нетерпеливо сказал Платов, входя в «Палтни».

«Наверное, мы кажемся очень странной парой», — подумал Лукас, когда к ним, удивленно подняв брови, подбежал служащий отеля.

— Извините, сэр, — сказал он Лукасу, — но в наш отель разрешается входить только лицам, одетым должным образом.

Платов что-то сердито проворчал по-русски, и служащий, стушевавшись, попятился.

— Ты что, не знаешь, кто я такой, любезный? — спросил Лукас, демонстрируя чистейшее оксфордское произношение. — Озадаченный слуга покачал головой. — В таком случае ты не заслуживаешь того, чтобы работать в «Палтни».

Лукас и Платов бок о бок взбежали по лестнице на третий этаж; на ходу Платов взвел курок пистолета.

— Думаю, нам это не потребуется, — хладнокровно заметил Лукас.

— Вы не видели тела Казимира, — коротко ответил Платов.

Они остановились перед апартаментами Джиллиан. Платов хотел открыть дверь ударом ноги, но Лукас остановил его.

— Позвольте мне сначала войти одному, — шепнул он.

Платов замялся на мгновение, потом кивнул:

— Если вы не выйдете через три минуты…

— Через десять. Мы, черт возьми, находимся в Англии — здесь всегда нужно иметь в запасе некоторое время на всякие тонкости. — Он рукой отстранил Платова от двери, так чтобы его не было видно, и постучал.

Дверь открыл одетый в ливрею мальчик.

— Лорд Стратмир с визитом к леди Иннисфорд, — произнес Лукас ленивым, аристократически скучающим тоном.

— Миледи нет дома, милорд, — ответил слуга и хотел закрыть дверь, но Лукас успел втиснуть ногу в образовавшуюся щель.

— В таком случае будьте любезны доложить о моем визите мисс Иннисфорд.

— Мисс Иннисфорд? — переспросил паренек и оглянулся.

— Да, мисс Араминте Иннисфорд.

— Кто там, Деруорд? — спросил из комнаты столь же ленивый и аристократически скучающий голос, явно принадлежавший мужчине.

Слуга, прикрыв дверь, растворился в глубине комнаты. Послышалось возбужденное перешептывание, потом дверь снова открылась.

— Лорд Гастингс, сэр, — сказал, появляясь в дверях, блондин с прилизанными волосами и короткой курчавой бородкой. — Чем могу служить?

Чувствуя, что Платов вот-вот потеряет терпение и ворвется в комнату с пистолетом в руке, Лукас вошел внутрь и ногой захлопнул за собой дверь. Любопытно было бы узнать, с какого момента начнет казак отсчет времени, подумал он, затем поклонился Гастингсу, с которым не был знаком, но о котором знал тем не менее, что этот человек в фаворе у Принни, что он прожигатель жизни, картежник — самый удачливый в Англии игрок в «двадцать одно».

— Я пришел навестить леди Иннисфорд, — сказал Лукас, располагаясь в кресле, хотя ему не предложили сесть. — Поскольку ее нет дома, я решил повидаться с ее очаровательной дочерью.

— Мисс Иннисфорд слишком молода, чтобы принимать посетителей мужского пола в отсутствие матери, — заявил лорд Гастингс с едва заметным неодобрением.

— Верно, но это такая милая маленькая мисс! Когда я видел ее последний раз, у нее были нелады с рукоделием. Я хотел бы спросить, как продвигается ее вышивание.

— Не беспокойтесь, я сообщу ей о том, что вы любезно справлялись о ее успехах. — Гастингс кисло улыбнулся.

— На лондонских улицах ужасно пыльно, — откашлявшись, сказал Лукас. — Я с удовольствием смочил бы горло капелькой кларета.

Гастингс с невозмутимым видом подал знак слуге.

— Принесите кларет для лорда Стратби.

«Переврал мое имя, — подумал Лукас, — это весьма удачный прием, чтобы поскорее отделаться от меня».

— Пожалуй, я подожду здесь возвращения леди Иннисфорд.

Гастингс рассмеялся.

— Вам придется набраться терпения. — Я ожидаю ее не раньше, чем закончится бал у принца-регента. До этого у нее назначена последняя примерка платья, так что она собиралась поехать на прием прямо от портнихи.

Слуга принес вино. Лукас сделал вид, что отхлебнул глоток, а сам считал минуты. У него оставалось шесть минут — это в том случае, если Платов начал отсчет с того мгновения, когда он закрыл за собой дверь.

— Мисс Араминта слишком молода, чтобы принимать посетителей мужского пола, — сказал он, поглядывая на собеседника поверх края бокала, — но, видимо, она достаточно взрослая, чтобы оставаться здесь наедине с вами?

Гастингс снова рассмеялся и погрозил гостю пальцем.

— О, я понимаю, к чему вы клоните! Она настоящее сокровище, эта малышка. Счастливчик будет тот, кто станет ее мужем. Но это не для меня, и мое присутствие здесь вполне оправданно. Мы с леди Иннисфорд помолвлены.

— Неужели? А я и не знал! — Лукас поднялся с кресла и пересек комнату, чтобы пожать Гастингсу руку. — Примите мои искренние поздравления! Джиллиан — замечательная женщина, и мы с ней много лет назад тоже чуть не поженились. Разумеется, вы не можете этого помнить, так как в то время еще бегали в коротких штанишках.

Лукас заметил, как напрягся Гастингс — в поведении этого джентльмена было нечто напоминавшее его собственную слепую страсть к Джиллиан в те далекие годы.

— Если вы хотите оскорбить леди, напоминая о ее возрасте…

— Нет, конечно, нет. Я совсем не хотел этого. — «Осталось не более четырех минут. Ради Бога, казак, наберись терпения». — Джиллиан и сейчас воплощение молодости, такая выдумщица, такая беспечная. Я снимаю перед вами шляпу, милорд, потому что вы преуспели там, где я потерпел поражение. И если вы заметили некоторое раздражение с моей стороны, можете считать, что это от вполне понятной зависти. Так, значит, вы станете отчимом Араминты? Вы очень подходите для этой роли — такой заботливый. Но уж если вы находитесь здесь в отсутствие миледи, то, может быть, позволите мне засвидетельствовать свое почтение мисс Иннис-форд?

Гастингс не спеша отхлебнул вина из своего бокала. «Тянет время…» Потом он пожал плечами, улыбнулся и прищелкнул пальцами.

— Деруорд, пригласи мисс Иннисфорд.

«Две минуты». Слуга вышел из комнаты.

— Полагаю, вы будете на балу у принца-регента, лорд Гастингс? — вежливо осведомился Лукас.

— Я должен встретиться там с моей невестой.

Лукас понимающе кивнул головой:

— Ах, эта женщины и их наряды! Например, моя невеста — моя кузина мисс Гримальди — вообще исчезла в неизвестном направлении, несомненно, тоже по какому-нибудь важному делу, касающемуся бального туалета. — Он поднял глаза и увидел девочку, появившуюся из боковой двери. — Мисс Иннисфорд! Как приятно вновь встретиться с вами! Надеюсь, вы уже распутали нитки для вышивания?

Ее глаза предгрозовой синевы метнулись в сторону лорда Гастингса, потом она снова взглянула на Лукаса.

— Вы лорд Стратмир, да?

— У тебя отличная память, дорогая моя. — «Одна минута». Лукас неожиданно наклонился и поднял что-то с темного ковра. — Но я нашел ниточку, которая не предназначена для вышивания. — Он протянул ей белый волос длиной с его руку, который заметил, как только вошел в комнату.

Девочка удивленно уставилась на волос.

— Это не шелк, милорд. Это…

— Возвращайтесь к своему рукоделию, — прервал се лорд Гастингс, — иначе мама может рассердиться…

В этот самый момент в дверь ворвался Платов с пистолетом в руке, и Лукас с удовольствием уступил ему сцену. Платов устроил устрашающее шоу: лицо пылает, глаза горят, в зубах зажат кинжал, пистолет нацелен прямо в сердце Гастингса.

Араминта взвизгнула от испуга.

— Как твое имя? — рявкнул Лукас трясущейся от страха девчушке.

— Араминта Иннис…

— Как твое имя ?!

Платов перевел дуло пистолета на нее.

— Бекки Синклер! — взвизгнула она, прикрывая голову руками. — Скажите ему, чтобы он не убивал меня!

— Откуда ты, Бекки Синклер?

— Из Смитфилда, милорд. Иисусе Христе, не позволяйте ему…

— Опусти пистолет, Матвей, — сказал по-русски Лукас, и Платов повернул оружие в сторону Гастингса. — Значит, ты из Смитфилда? Там тебя нашла леди Иннисфорд?

— Да, милорд. Она пообещала мне заплатить пять фунтов…

— Заткнись, дура! — проворчал лорд Гастингс.

— Неужели это Уиллоуби? — спросил у Лукаса Платов. — Тот, кто убил моего двоюродного брата?

— Нет. Но он знает, где находится Уиллоуби.

— Позвольте мне… — Атаман приблизился к Гастингсу.

— Как вам будет угодно. Однако не забудьте, что мы находимся в общественном месте, так что, пожалуйста, никакого шума.

Они разговаривали по-русски, и Гастингс, переводя взгляд с одного на другого, уже не выглядел ни любезным, ни скучающим.

— Милорд, — крикнул он Лукасу, — умоляю вас как англичанин англичанина!

Платов тем временем взмахнул саблей и аккуратно, словно портной ножницами, разрезал его брюки по внутреннему шву.

— Боже милосердный! — воскликнул Гастингс и так резко отодвинулся от Платова в дальний угол кресла, что оно перевернулось. Гастингс растянулся на полу.

— Ни с места, Деруорд! — приказал Лукас парнишке, который, кажется, и не думал двигаться — взгляд его был прикован к сабле, ноги он на всякий случай держал скрещенными. — А вам, лорд Гастингс, если не хотите, чтобы следующим ударом сабли вам что-нибудь отрезали, я настоятельно посоветовал бы немедленно сообщить нам о местонахождении мисс Гримальди.

— О чем вы так долго болтаете, черт побери?! — Платов отшвырнул ногой кресло и подцепил кончиком сабли галстук Гастингса.

— Развяжи узел, Матвей, — по-русски сказал Лукас.

Казак неуловимым движением сабли исполнил его просьбу.

— Вы оба сумасшедшие! — тяжело дыша, прохрипел Гастингс.

— Можете расстегнуть ему пуговицы?

— На сорочке или на брюках?

— Лучше на брюках, — усмехнувшись, сказал Лукас. — На вашем месте я бы постарался теперь не шевелиться, — посоветовал он Гастингсу.

Сабля сверкнула в воздухе, и серебряные пуговицы отскочили одна за другой.

Гастингс побелел как мел.

— Если бы я знал, неужели бы не сказал вам? — умоляющим голосом проговорил он.

— Как я могу быть в этом уверен? Мы с вами едва знакомы. Если бы вы знали моего друга лучше, то непременно сказали бы нам все.

Черные глаза Платова горели.

— Не кажется ли вам, лорд Стратмир, что его нужно побрить?

— Зовите меня Лукасом. Побрить, говорите? Пожалуй, укоротите для начала бородку наполовину. — Увидев, как мягкие светлые кудряшки, словно выпавший снег, легли на ковер, Гастингс взвизгнул. — Может быть, пороетесь в своей памяти, лорд Гастингс, прежде чем мой друг продолжит работу?

Молодой лорд понял, что потерпел поражение.

— Ее увезли к мадам Каттлби, — угрюмо сказал он. — А теперь оттащите его от меня!

Платов, вопросительно приподняв черные брови, повернулся к Лукасу:

— Что он говорит?

— Дайте-ка мне этот клинок!

Платов отдал ему саблю, и Лукас поднял ее над головой, нацелив на Гастингса, корчившегося у его ног. Потом медленно опустил оружие.

— Деруорд!

— Да, милорд! — Слуга подскочил к нему.

— Умеешь завязывать узлы?

— Умею… и неплохо, милорд, — улыбнулся паренек, блеснув зубами.

— Свяжи эту дрянь.

Платов опустился на колени и вставил Гастингсу в рот кляп из остатков галстука, в то время как Деруорд сорвал шнур, с помощью которого раздвигались шторы, и прочно связал руки и ноги Гастингса.

Платов попробовал, надежно ли связан пленник, и одобрительно взъерошил волосы паренька.

— Отличная работа, — сказал он, и Деруорд так и расцвел от его похвалы.

Лукас повернулся к Араминте — вернее, к Бекки, — которая неподвижно стояла, широко раскрыв глаза.

— Отправляйтесь домой, в Смитфилд, молодая леди, и в следующий раз, когда вас поманят легким заработком, вспомните, что гораздо разумнее добывать деньги честным путем.

— Я не хотела никому причинять зла, милорд, это правда! Она… леди Иннисфорд сказала, что здесь будет что-то вроде игры.

— Ну что ж, игра окончена. Подожди! — крикнул Лукас, когда девочка бросилась к двери. — Тебе заплатили?

— Миледи сказала… что заплатит завтра.

Как это похоже на Джиллиан: она всегда старалась по возможности оттягивать момент расставания с деньгами. Достав пятифунтовую купюру, Лукас протянул ее Бекки.

— Спасибо, милорд, — пробормотала та и исчезла.

Платов некоторое время смотрел ей вслед, затем перевел взгляд на Гастингса.

— Как вы думаете, оставим его здесь или спрячем в гардероб? — спросил он.

Глаза Гастингса от ужаса чуть не вылезли из орбит.

— Здесь имеется вместительный шкаф? — спросил Лукас.

— Да, милорд, в комнате миледи, — охотно сообщил Деруорд.

Платов тут же взвалил связанного Гастингса на плечо, и затем они заперли его в гардероб, а ключ отдали Деруорду, добавив десять фунтов за то, чтобы он не воспользовался им. После этого им ничего больше не оставалось, как только покинуть отель.

Сопровождающий казак ждал их, держа коней под уздцы. Поглазеть на легендарного белого коня собралась целая толпа.

Не обращая внимания на зевак, Платов спросил:

— Куда отправимся теперь, друг мой?

— В бордель, Матвей. Надеюсь, вы не обидитесь?

Платов пожал плечами.

— Приехав в чужую страну, нужно познакомиться со всеми ее достопримечательностями, — спокойно сказал он и, пришпорив жеребца, врезался в толпу, заставив зевак с визгом разбежаться и освободить дорогу.

Глава 31

Грум из конюшни при заведении мадам Каттлби, сидевший возле коновязи, встрепенулся при виде белого и черного коней, лихо влетевших в ворота. Всадник на вороном во все горло орал что-то на варварском наречии.

Всадники спешились, и Лукас крикнул Платову:

— Ты обошел меня, сукин сын!

— Надо бы тебе выучить побольше русских ругательств. Даже коню надоело без конца слушать одно и то же.

Лукас прищелкнул пальцами, подзывая грума, и перешел на английский:

— Разве хозяйка платит тебе за то, чтобы ты целый день бездельничал? Ну-ка займись своей работой!

— Слушаюсь, сэр. — Слуга торопливо вскочил на ноги, оправил ливрею и пригладил светлый чуб.

— Напои коней как следует, — уже мягче сказал Лукас, — и держи их наготове. — Он бросил груму шиллинг. — Идем, Матвей.

Дворецкий, открывший им дверь, презрительно повел носом и изрек с высокомерием, напомнившим Лукасу Смитерса:

— Извините, сэр, но для входа сюда требуется быть должным образом одетым…

— Заткнись, Гентроп, — проворчал Лукас, — и пропусти нас.

Дворецкий удостоил его более внимательным взглядом.

— Ба! Никак лорд Стратмир? Я вас едва узнал, милорд, ведь столько лет прошло. Добро пожаловать! Я сейчас же сбегаю и доложу мадам, что вы пожаловали.

— Не нужно, — коротко сказал Лукас. — Мы сами найдем дорогу.

Отстранив дворецкого, он вошел внутрь. Платов последовал за ним.

— Ты частенько сюда захаживаешь? — вежливо осведомился он.

— Захаживал много лет назад. А что в этом плохого? Разве ты никогда не бывал в борделе?

Казак сверкнул белозубой улыбкой, проверяя ногтем большого пальца остроту лезвия своей сабли.

— Бывал, и довольно часто, только я никогда не платил.

Лукас рассмеялся.

— Ладно, постарайся держать под контролем свою кровожадную натуру. А-а, мама Каттлби! — воскликнул Лукас, отвешивая поклон низенькой даме в шуршащих шелках, которая спускалась по лестнице им навстречу.

Помедлив мгновение, она протянула к нему руки.

— Дорогой лорд Стратмир, какая радость снова видеть вас после столь долгого перерыва! — Дама перевела несколько встревоженный взгляд на сердитое лицо Платова. — Простите, нельзя ли узнать, кто это с вами?

— Позвольте представить: атаман Матвей Платов, доверенное лицо и советник русского царя Александра.

Платов, услышав свое имя, вложил саблю в ножны и тоже поклонился.

В ответ мадам Каттлби сделала книксен.

— Очень рада. Чем могу вам служить, лорд Стратмир?

— Атаману Платову желательна женская компания.

Мадам Каттлби вновь окинула казака пристальным взглядом, а затем, схватив Лукаса за рукав, отвела его в сторонку.

— Дорогой лорд Стратмир, не сочтите меня негостеприимной, но мои девушки привыкли иметь дело с более цивилизованными клиентами.

Лукас отступил на шаг.

— Атаман Платов — герой войны против Корсиканца. Может быть, вы не пустили бы сюда даже генерала Блюхера?

— Генерал Блюхер носит галстук!

— Ну, если дело только в галстуке, то мы это сейчас исправим. Иди сюда, Матвей. — Лукас снял с себя галстук, надел его на Платова и в мгновение ока соорудил вполне приемлемый узел под названием «любовное гнездышко». — Теперь все в порядке, друг мой.

— Боюсь, лорд Стратмир, мои девушки все равно заупрямятся.

— Вот как? — Лукас обернулся к Платову. — Она говорит, что ни одна из девушек тебя не обслужит. Что ты предлагаешь?

Платов положил руку на эфес сабли.

— Казаки никогда не отступают.

— Я тоже так думаю. Вперед!

Оба они с оружием в руках проскользнули мимо хозяйки и взбежали вверх по лестнице.

— Запри замки, Гентроп! — совсем неподобающим леди визгливым голосом завопила мадам.

Слуга нехотя двинулся исполнять приказание, но Лукас ударом ноги уже распахнул дверь, ведущую внутрь заведения. В первой комнате стояли карточные столы, за которыми в этот час было мало народу. Когда в комнату вбежали Лукас с пистолетом и Платов с саблей наголо, раздались испуганные крики. Лукас, окинув взглядом комнату, сразу же понял, что Татьяны здесь нет. Этого он и ожидал.

— Сюда, — сказал он Платову, бросаясь к двери в дальнем конце салона.

Снизу доносился зычный голос мадам, приказывавшей Гентропу немедленно послать за стражей.

— Только попробуй — и ты покойник. — Лукас угрожающе оглянулся, а Платов, взведя курок пистолета, выстрелил в зеркало над головой съежившегося слуги. — Ах, Матвей, Матвей, я ведь просил тебя проявлять сдержанность! — пожурил его Лукас.

На звук выстрела из дверей небольших комнат, расположенных по обеим сторонам коридора, высунулись женские головки с растрепанными волосами всевозможных оттенков — блондинки, рыженькие, русые, брюнетки. Заметив приближающихся мужчин, дамы торопливо скрылись. Послышались возбужденные возгласы и скрежет задвигаемых засовов.

Лукас кивнул Платову, и они пошли вдоль коридора, открывая двери одну за другой — каждый со своей стороны. Для казака это оказалось весьма познавательной экскурсией — при каждом очередном мимолетном взгляде на картину поведения англичан в интимной обстановке у него от удивления все выше и выше поднимались брови.

— Неужели вы все пользуетесь плетками? — не удержавшись, спросил он, когда они прошли половину коридора.

— Я — никогда, — заверил его Лукас.

— Тогда ты, наверное, предпочитаешь эти маленькие деревянные дощечки? Как они называются?

— Трости для телесных наказаний. Они тоже мне не по нраву. — Ударом сапога Лукас распахнул следующую дверь. С кровати на него с ужасом уставилась знакомая физиономия. — Ба! Да это, кажется, лорд Бартон! Рад видеть вас, сэр! Как поживает леди Бартон?

— Стратмир! — судорожно ловя ртом воздух, воскликнул барон. — Если вы хоть слово скажете об этом Агате…

— Обещаю молчать. А вы продолжайте — если, конечно, мы не перебили вам охоту.

Постепенно Платов дошел до конца коридора.

— Ее нигде нет, мой друг.

— Посмотрим на этой стороне, — сказал Лукас. Он не думал, что Гастингс солгал, однако Татьяну могли перевезти в другое место.

Лукас открыл предпоследнюю дверь. Там находились мужчина и черноволосая женщина — оба были так поглощены своим занятием, что даже выстрел их не встревожил.

— Извините, — пробормотал он, выходя.

Оставалась последняя дверь, которая не желала поддаваться — видимо, она была заперта изнутри на задвижку. Навалившись вдвоем, они сорвали ее с петель.

В комнате стоял полумрак. Платов тихо выругался — на кровати, скрестив ноги и сжимая в руках пистолет, сидела Татьяна и целилась в них. Она была в нижнем белье и дрожала так сильно, что даже если бы попыталась выстрелить, то наверняка бы промахнулась.

— Опусти пистолет, пожалуйста. — Лукас приблизился к ней. — Все в порядке, больше тебе не надо бояться.

Зеленые глаза Татьяны были широко распахнуты от ужаса; Лукасу пришлось очень осторожно высвободить пистолет из ее стиснутых пальцев.

— Где ты его взяла? — тихо спросил он, засовывая пистолет за пояс.

Она смотрела куда-то на пол, продолжая дрожать, и тогда он, обняв, крепко прижал ее к себе.

— Посмотри-ка, Лукас, — каким-то странным голосом произнес Платов, наклоняясь и засовывая руку под кровать. Когда он разогнулся, все увидели тело человека с искаженным до неузнаваемости лицом, высунутым языком и выпученными глазами. Даже Лукас не сразу узнал его.

— Боже мой! Это же Уиллоуби!

— Я его предупреждала, — прошептала Татьяна. — Я говорила ему, что если он прикоснется ко мне, я его убью, а он только смеялся.

— Задушен, — констатировал казак, отпуская тело, которое со стуком упало на пол. — Собственным галстуком. Чистая работа. Я и сам не смог бы сделать лучше.

Татьяна спрятала лицо на груди Лукаса.

— Я пыталась избежать этого…

— Тсс! Ни слова больше, любовь моя. Бедная моя девочка… Это убийца Казимира, Матвей, могу поклясться своей жизнью. Сколько времени ты находишься здесь с… его трупом? — осторожно спросил он Татьяну.

— Давно. Много часов. — Она всхлипнула. — Я не знала, что делать. Я никогда еще не убивала человека. — Она подняла на него глаза. — И еще я боялась, что ты никогда не придешь.

Платов деликатно откашлялся.

— Извините, мой друг, но, наверное, кто-нибудь уже послал за стражей. Чем скорее мы уйдем отсюда…

— Вы правы. — Лукас завернул Татьяну в покрывало и без труда поднял ее с кровати.

— Нет, Лукас, я не осмелюсь выйти отсюда без одежды!

Он закрыл ей рот поцелуем. Плечи его тряслись от смеха.

— Почему ты смеешься? — спросила она.

— Смеюсь над твоей щепетильностью. Ты никогда не перестанешь удивлять меня, Татьяна.

— Куда мы направляемся?

— К маме, конечно.

Вслед за Платовым Лукас с Татьяной на руках спустился вниз по черной лестнице.

— Едва ли она обрадуется, — сказала Татьяна, плотнее закутываясь в покрывало.

— Наоборот, она будет в восторге. Помимо всего прочего, ты убила человека, по приказу которого меня чуть не насмерть проткнули ножом в Париже.

Кони, всхрапывая, ждали на конюшенном дворе. Грум, широко улыбаясь, отсалютовал наездникам, приложив к картузу пальцы.

Едва они успели выехать за ворота, как на улице раздались свистки полицейских.

Глава 32

К изумлению Татьяны, Далси ни единым словом не упрекнула ее за диковинное одеяние. Когда Лукас внес ее в дом, графиня засияла улыбкой.

— Куда ты так внезапно исчезла, моя дорогая девочка?

— Об этом после, мама, — коротко пресек расспросы Лукас, проходя мимо Смитерса, чей оскорбленный вид резко контрастировал с самообладанием графини. — Скажи, что тебе дать, любовь моя? Бренди? Водки? Или что-нибудь поесть?

— Думаю, я начну с ванны, — пробормотала Татьяна. — Противно, что он прикасался ко мне.

— Немедленно наполните ванну наверху, — приказал Лукас выкатившему глаза дворецкому. — И чтобы вода была горячей. — Уже поднимаясь по лестнице, он увидел Платова, остановившегося в проеме двери. — Мама, будь любезна, займи атамана, пока я позабочусь о Татьяне.

— Почту за честь, — не моргнув глазом заявила Далси. — Прошу вас, проходите, сэр!

— Иди с ней, Матвей, — обернувшись, сказал Лукас по-русски, — она тебя покормит.

Платов, поглаживая усы, смотрел на красивую хозяйку.

— Скажи, мой друг, а твой отец тоже дома?

— Он умер пять лет назад.

У казака блеснули глаза.

— Твоя мать говорит по-русски?

— Нет, но уверен, что вы сумеете понять друг друга.

Лукас, посмеиваясь, перешагнул порог комнаты, но сразу же посерьезнел, увидев, что Татьяна все еще дрожит.

— Во всем виноват я один. — Он взял ее рукой за подбородок.

— Уиллоуби сказал мне о твоей дочери, — прошептала Татьяна, отводя взгляд. — Он также сказал, что тебе придется жениться на Джиллиан — только тогда я поняла, почему ты так вел себя вчера вечером. И еще он уверял, что ты все равно не придешь мне на помощь, так что я могла бы… — Лицо ее жалобно сморщилось. — Но я бы на это ни за что не согласилась.

— Ах ты, моя храбрая красавица! — Лукас поцеловал ее в мокрую от слез щеку. — Джиллиан меня обманула — та девочка не имеет ко мне никакого отношения, да и к ней тоже. Она нашла девочку в Смитфилде и пообещала заплатить пять фунтов, если та сыграет роль нашей дочери.

В глазах Татьяны зажегся огонек надежды.

— О Лукас! А ты уверен?

— Абсолютно. Платов в ее присутствии устроил для Гастингса представление со своей саблей, и она сама во всем призналась.

Татьяна впервые за долгие часы улыбнулась:

— Могу себе представить! Я до смерти испугалась, когда атаман Платов ворвался в комнату. Но потом я увидела тебя…

В это время двое слуг внесли ванну. Следом за ними шла Каррутерс с кувшинами дымящейся воды. Увидев Татьяну, она чуть не уронила кувшин и, поставив его, упала на колени, а затем принялась целовать руки своей хозяйки.

— Ах, мисс, мы так боялись за вас! Слава Богу, вы вернулись домой — целая и невредимая! Позвольте, я помогу вам раздеться…

— Спасибо, Каррутерс, пока ты свободна, — тихо сказала Татьяна.

— Как пожелаете, мисс.

Когда слуги ушли, Лукас нежно поцеловал Татьяну в лоб.

— Ты желаешь побыть одна? Тогда я пришлю наверх вино, сыр и печенье, хорошо?

Она заглянула ему в глаза.

— Я надеялась, что ты поможешь мне мыться… если, конечно, захочешь.

— Захочу ли? Что за вопрос!

— Я теперь с тебя глаз не спущу!

— А я с тебя. — Он попробовал рукой воду. — В кои-то веки Смитерс точно выполнил мое приказание — вода до сих пор горячая. Позволь, я помогу тебе раздеться, а ты тем временем расскажешь, как попала в лапы Уиллоуби.

Татьяна повернулась так, чтобы ему было удобнее развязать тесемки.

— Я отправилась к Платову, после того как получила от него письмо — ведь ты об этом знаешь? — Он кивнул, продолжая столь приятную для него работу. — Ему действительно известно, кто мои родители?

— Боюсь, что нет; но он приходится двоюродным братом Казимиру и жаждет отомстить за его смерть. — Лукас коротко пересказал ей то, что сообщил ему Платов о смерти Казимира.

— Душенька, — задумчиво повторила Татьяна. — Говоришь, дядя Иван так меня называл?

— Ты тогда была еще совсем ребенком. Посмотрел бы он, какой ты выросла!

Она чуть заметно поежилась от озноба, и Лукас на руках перенес ее в ванну.

— Я смою все следы прикосновения этого негодяя, — сказал он и с бесконечной нежностью принялся намыливать ее спину, плечи и волосы. — Пожалуйста, продолжай — я хочу знать, что произошло в отеле.

Татьяна закрыла глаза, наслаждаясь его заботой.

— Я пришла намного раньше назначенного часа и была очень расстроена, так как не знала, что со мной будет. Ты перестал меня любить…

— Я не переставал любить тебя, — быстро сказал Лукас, целуя ее мокрое колено, — и не женился бы на ней. Но и надеяться, что ты простишь меня за мой проступок, я тоже не мог.

Зеленые глаза открылись, следя за тем, как ловко он действует.

— Вопрос заключался в том, сможешь ли ты сам себя простить. Джиллиан отлично все предусмотрела, но неужели она затеяла это для того лишь, чтобы помешать твоему счастью? Почему эта женщина так ненавидит тебя?

— Я убил ее мужа.

— Нет, не то. Я думаю, это потому, что она не взяла тебя, когда это было для нее так просто. Ты предложил ей путь к спасению, а она его отвергла. Я поняла это, когда увидела, с какой горечью она о тебе говорит.

— Я убью ее за то, что она сделала с тобой, — тихо сказал Лукас. — Но рассказывай, что было дальше.

— Когда я вошла в отель, Джиллиан как раз спускалась, по лестнице со своими борзыми. Увидев, что я стою в вестибюле, она пригласила меня к себе, и я, дурочка, пошла. У меня была одна мысль…

— Сговориться с ней? — подсказал Лукас.

— Нет, нет. Мне хотелось удовлетворить свое любопытство. Зная, что ей удавалось так долго сохранить твою привязанность, я подумала, что, наверное, в ней есть нечто, чего не разглядишь с первого взгляда.

— Ты ее переоцениваешь. Это происходило четырнадцать лет назад — тогда я был молодым оболтусом и влюбился в ее груди и волосы.

— Волосы у нее действительно великолепные…

— Как у Медузы. Другую ногу, пожалуйста. Итак, ты пошла с ней в ее апартаменты…

— Да. Мы выпили по чашечке шоколада, вкус которого показался мне странным; но Джиллиан сказала, что шоколад марокканского производства. Потом я каким-то образом оказалась на полу, на коленях, а она стояла рядом и смеялась. У меня кружилась голова, я пыталась встать, но каждый раз снова падала.

— Она что-то подмешала в шоколад! — воскликнул Лукас.

— Наверное. Пока я ползала по полу, пытаясь встать, вошли двое мужчин: молодой незнакомец и Уиллоуби. Комната продолжала кружиться у меня перед глазами, но я помню, что тот, кого звали Гастингс, вел себя отвратительно, а Уиллоуби был просто ужасен — он хватал меня своими лапами, прикасался ко мне… Наконец Джиллиан сказала, что если уж ему так не терпится, пусть занимается этим не у нее на глазах — к ней в любую минуту может прийти Лукас. Это было последнее, что я услышала перед тем, как потерять сознание. Очнулась я уже там, где ты меня нашел. Сначала я подумала, что спасена; голова у меня все еще кружилась, но я встала и попыталась открыть дверь, однако это мне не удалось. Тогда я попробовала выбраться через окно, но оно находилось слишком высоко, а я очень ослабла. Потом пришел Уиллоуби. Должно быть, он много пил, потому что от него сильно пахло алкоголем. Он подошел и сообщил мне то, о чем я тебе уже рассказывала… что у тебя есть дочь и что ты женишься на Джиллиан. Потом стал уверять меня, что я могла бы тоже… Разумеется, я ответила отказом, но он и слушать ничего не хотел! Поэтому я…

— Не думай больше об этом, — поспешно сказал Лукас.

— Как я могу не думать, если убила человека?

— Ты предпочла бы, чтобы он тебя убил?

— Боже мой, конечно, нет! — Татьяна вздрогнула всем телом.

— Ты должна выбросить это из головы. Уиллоуби был шпионом, врагом Англии. Я уверен, что это он убил Казимира и приказал убить меня в Париже, когда я приехал туда и стал наводить кое-какие справки. Я не знаю причину всего этого, но могу поклясться чем угодно, что Джиллиан ее знает.

— Разве Джиллиан не было в отеле?

— Нет. Гастингс сказал, что она прямо от своей портнихи поедет на прием, который устраивает принц-регент.

— Если это так, — задумчиво заметила Татьяна, — то она еще не успела узнать ни о том, что я исчезла, ни о Уиллоуби. На нашей стороне будет фактор внезапности.

— На нашей? — Лукас, взглянув на нее, приподнял бровь. — Ты имеешь в виду меня и Платова?

— И себя тоже.

— Ни за что!

— Почему?

— Почему? Вспомни, что тебе пришлось сегодня пережить!

— Ты сам сказал, что не хочешь больше отходить от меня ни на шаг, — лукаво напомнила Татьяна.

— Это будет последний раз.

Она помолчала, потом встала на колени и кивком головы указала на груди:

— Ты не помыл меня здесь.

— Не помыл, — согласился он дрогнувшим голосом, потом намылил тяжелые округлости грудей, задержавшись на сосках, которые немедленно затвердели от его прикосновения.

— И здесь тоже. — Подняв тучу брызг, она встала в ванне, указав на спину.

Закусив губу, Лукас намылил ее и там.

— И здесь, — прошептала она, повернувшись к нему лицом и проведя пальцами по треугольничку между бедер. Ее мокрое тело поблескивало в лучах предзакатного солнца.

Он судорожно глотнул воздух.

— Смилуйся, Тэт! На какие муки ты меня обрекаешь?

— Мой же, мой меня, — проговорила она, и он продолжил свое занятие. — Здесь. — Она взяла его за запястье, направляя руку, и пошире расставила ноги. — Вот так! Хорошо! А теперь чуть-чуть ниже. — Дыхание ее стало прерывистым. Его рука снова скользнула между ее ног и торопливо выбралась оттуда. — Еще, — прошептала она ему в ухо.

— Силы небесные! — простонал Лукас, совершенно растворяясь в ощущениях, возникающих от прикосновения к ее нежной, шелковистой коже.

— Еще.

Он помедлил, чувствуя, как растет его желание.

— Татьяна, перестань! — Вместо ответа она прижалась к нему всем телом. — Ты это делаешь только для того, чтобы заставить меня позволить тебе поступить по-своему…

— А ты позволишь? — шепнула она, обхватив рукой твердое утолщение, образовавшееся спереди на его брюках.

— Нет, — хрипло сказал он. — Это слишком опасно. Я не смогу должным образом защищать тебя, потому что мне придется всецело быть в распоряжении принца-регента.

— Но Платов…

— У Платова тоже есть свои обязанности.

— Кажется, я сегодня наглядно доказала, что способна постоять за себя, — сказала Татьяна, продолжая ласкать его.

— Тем более у тебя есть причина оставаться в безопасности. Я бы на твоем месте не стал испытывать судьбу… Черт возьми, перестань — я не могу соображать, когда ты так прикасаешься ко мне!

— Я сделаю все, что ты прикажешь, и буду очень осторожна, Усилием воли он отстранил ее от себя на расстояние вытянутой руки.

— Неужели ты действительно воображаешь, будто сможешь после всего, что произошло, убедить меня позволить тебе показаться при дворе?

Кажется, она согласилась с ним и нырнула в ванну, чтобы сполоснуться.

Обрадованный тем, что она наконец вняла голосу разума, Лукас хотел было помочь ей выйти из ванны, но она вдруг схватила его за руки и потащила в воду.

Охнув от неожиданности, он плюхнулся в ванну.

— Господи! — отплевываясь, взмолился промокший насквозь Лукас, выбираясь из ванны.

Татьяна лукаво улыбнулась:

— Позволь помочь тебе снять одежду.

— Прекрати…

— Клянусь своей любовью к тебе, что сегодня вечером не покажу своей физиономии при дворе.

Он успокоился и позволил ей расстегнуть пуговицы.

— Вот так-то лучше. Послушание идет тебе гораздо больше, чем своенравие… Ты не думаешь, что нам нужно хотя бы вытереться? — Лукас почувствовал, что она обхватила руками его член.

— А зачем? — спросила она.

— Кто-то, кажется, собирался подождать до бракосочетания?

— Это была не моя идея. — Татьяна провела кончиком его члена по своему мокрому животу. — Но если ты настаиваешь, мы можем…

— Нет, — решительно заявил он. — Теперь уже не можем.

Они занимались любовью прямо на обюссонском ковре. Татьяна с глубоким вздохом как можно крепче прижалась к нему, уверенная, что его страсть способна очистить ее лучше, чем любая ванна. Страх, одиночество, гнев, ужас — все отступило перед ни с чем не сравнимым ощущением. А она-то была уверена, что никогда больше такого не испытает… Вспомнив об этом, Татьяна начала плакать.

Он замер, глядя на нее с невыразимой нежностью.

— Хочешь, чтобы я остановился?

— О нет, любовь моя, — прошептала она. — Не останавливайся ни за что! — Она обвила его ногами, прижав еще крепче, и он с радостью погрузился глубже в ее плоть. Когда горячий поток его семени извергся в глубинах ее тела, она выкрикнула его имя, а он ответил продолжительным, прерывающимся стоном и опустился на нее, обессиленный, дрожащий.

— Силы небесные! — пробормотал Лукас, прижимаясь губами к ее плечу.

— Это любовь? — тихо спросила Татьяна, перебирая пальцами его волосы.

— Любовь. Да такая, о какой каждый мужчина может только мечтать. — Он перекатился на бок, попав в лужу, которую они устроили на полу. — Ах ты, негодница! Посмотри, во что превратился ковер!

Татьяна приподнялась на локте и тряхнула мокрыми прядями светлых волос.

— Уж лучше я буду смотреть на тебя. Не отрываясь, все время…

— Время… О Господи! Я опоздаю в Карлтон-Хаус! — Лукас вскочил на ноги, схватил одежду, бросил ей сухое полотенце. — Прикройся, пожалуйста.

Она послушно взяла полотенце, вытерла плечи и принялась тщательно вытирать ноги. Лукас вдруг поймал себя на том, что, застыв на месте, внимательно наблюдает за ее действиями.

Татьяна подняла голову, зеленые глаза лукаво блеснули.

— Ах ты, озорница! Пытаешься снова соблазнить меня? Не воображай, что я такой податливый!

— Да уж, ты у нас молодец, — заметила она, пристально взглянув на его пенис.

Он рассмеялся.

— Я пришлю Каррутерс, чтобы помогла тебе одеться.

Она сделала недовольную гримаску.

— Я надеялась, что ты это сделаешь.

— Когда я рядом с тобой, то себе не доверяю. Кто знает, что еще ты заставишь меня сделать!

Она бросила ему полотенце.

— Ладно. Но прежде чем уйдешь, может быть, хотя бы вытрешь мне спину? — Она повернулась, скрутив мокрые волосы в толстый жгут, ниспадавший до гладких, белых, округлых и очень соблазнительных ягодиц.

Лукас шлепнул по ним полотенцем. Она, охнув, обернулась к нему — олицетворение оскорбленной невинности.

— За что?

— Сама знаешь, ведьмочка, — проворчал он и торопливо выскочил из комнаты, пока здравый смысл и чувство долга не покинули его окончательно.

Когда наконец Лукас, вымытый, причесанный, в свежем фраке спустился в салон, то с благодарностью обнаружил, что Далси распорядилась подать легкий ужин.

— Я, конечно, люблю рауты у Принни, — объяснила она, — но там всегда маловато еды.

Платов все еще оставался ее гостем, хотя успел переодеться в необычайно элегантную одежду.

— Это одежда твоего отца, — объяснила графиня в ответ на вопросительный взгляд Лукаса. — Я не совсем уверена, что полностью поняла рассказ атамана Платова о происшедших событиях по причине языкового барьера, но думаю, ему сегодня вечером лучше не вызывать подозрений своим видом. У нас было достаточно времени, так что Тернер смогла укоротить брюки, пока ты переодевался.

— Ты успела обо всем позаботиться, мама. — Лукас с аппетитом набросился на холодную ветчину.

— Ваша невеста не идет с нами? — спросил Платов по-русски.

Лукас перевел вопрос графине, потом ответил, покачав головой:

— Нет. Я решил, что ей лучше спокойно отдохнуть в своей комнате.

Платов вскинул брови.

— И эта маленькая озорница согласилась?

Лукас чуть не подавился мясом.

— Мне удалось… убедить ее взяться за ум.

— Чтобы убедить в чем-нибудь красавицу против ее воли… для этого требуется такой дар, какого я в вас не подозревал.

— Почему вы думаете, что это было против ее воли?

Атаман пожал плечами:

— Видите ли, у нас в России обычно считают, что если дело не доведено до конца, то лучше было его и не начинать.

— Это дело я закончу вместо нее… с вашей помощью.

— На меня можете полностью положиться. — Платов сверкнул глазами и расправил плечи.

Далси задумчиво посмотрела на мужчин, и Лукас принялся лихорадочно обдумывать, как потактичнее рассказать ей о происходящем… но она вдруг махнула рукой:

— Не надо ничего придумывать. Я обычно говорила твоему отцу: лучше мне не знать всего, что происходит, чтобы потом меньше лгать.

— Ты все это время держалась великолепно, мама, — похвалил Лукас.

— Фи! — воскликнула графиня. — Спроси-ка лучше у атамана Платова, что он предпочитает — чай или кофе?

Перед тем как покинуть дом, Лукас и Платов, уединившись с сигарами и бренди, полчаса обдумывали, как поступить с Джиллиан. Когда Лукас подавал графине накидку, она, указав рукой на два свертка черного шелка, лежавших на пристенном столике в вестибюле, сказала:

— Вам это тоже потребуется.

Лукас с удивлением увидел маскарадные «домино».

— Это еще зачем? — спросил он.

— Принни в последний момент решил устроить маскарад, — небрежно сообщила Далси, закрепляя на своей прическе вуаль из синего тюля, украшенную стеклярусом.

Лукас, уже было собравшийся объяснить Платову, зачем им нужны эти черные капюшоны, вдруг замер на месте, сраженный ужасным подозрением.

— Татьяна! — Он повернулся к лестнице. Она появилась на верхней площадке в белом шелковом платье и полумаске, скрывающей лицо. — Ты обещала!

— Я обещала не показывать на приеме нынче вечером своей физиономии и, как видишь, намерена выполнить обещание.

— Честное слово, мне следовало тебя выпороть!

— Пожалуйста, если тебе так хочется, — сказала она, спускаясь по лестнице. — Но позволь напомнить, что именно это я сегодня предлагала тебе сделать, а ты предпочел…

Далси с трудом подавила смешок, а Платов фыркнул, прикрывшись рукавом, без перевода поняв, о чем идет речь.

— Нет! — крикнул Лукас. — Ни в коем случае! Решительно — нет! Категорически!

— У нас в России говорят, — начала Татьяна по-русски, — что если дело не доведено до конца, то лучше было его не начинать. Не так ли, атаман Платов?

— К чертям вашу Россию! — взревел Лукас.

— Можешь делать что угодно, Лукас. Можешь запереть меня в комнате и проглотить ключ. Можешь связать меня, приковать цепью, но, клянусь, я найду выход. Я обязана довести это дело до конца.

— Татьяна! — У него перехватило дыхание. Она выглядела такой неземной, такой хрупкой, что казалось, малейший ветерок мог сломать ее. Однако сегодня она доказала, что отнюдь не беззащитна и ее воля так же крепка, как бриллианты, сверкающие в ложбинке между грудей. От полноты чувств глаза его наполнились слезами. — Если что-нибудь с тобой случится…

— Позволь мне предложить ей взять с собой вот это, — сказала графиня, доставая из ридикюля пистолет с перламутровой ручкой.

Лукас изумленно взглянул на нее.

— Мама, давно ли ты носишь с собой эту штуку?

— Около тридцати пяти лет. Это была идея адмирала. Мне, слава Богу, ни разу не пришлось им воспользоваться.

— Но ведь она не умеет стрелять! — воскликнул Лукас.

— Умею. Меня научил Большой Джон. — Татьяна взяла в руки оружие, взвела курок и прицелилась. — Стреляю в деревянную панель возле двери в гостиную — там, где она поцарапана.

Выстрел обратил Смитерса в бегство, а Далси зажала руками уши.

Лукас пошел взглянуть на стену.

— Мимо. На шесть дюймов в сторону.

— Ничего. Этого достаточно, чтобы остановить нападающего.

— Давай еще раз, — потребовал Лукас.

Далси пошарила в ридикюле и выудила пули, а Татьяна быстро и умело перезарядила пистолет и вновь выстрелила.

— Прошу прощения, миледи, — начал Смитерс, с подозрением принюхиваясь, — но прислуга очень нервничает. Скажите, зтот пистолет…

— В деревянной панели дырка, — прервала его графиня. — Вон там, возле двери в гостиную. Позаботься о том, чтобы ее заделали. Ну а теперь нам и впрямь следует поспешить.

Татьяна, улыбнувшись из-под атласной полумаски, протянула Лукасу руку.

— Милорд?

Поскольку он не пошевелился, Платов решительно шагнул вперед.

— Позвольте, мисс Гримальди…

— Не суйся, Матвей, — сердито остановил его Лукас и строго взглянул на Татьяну сверху вниз: — Мы поговорим обо всем этом позже!

— Не сомневаюсь! — Она засунула пистолет в изящный ридикюль, свисающий с ее тонкого запястья. — И все же свое обещание я выполнила.

Лукас что-то недовольно проворчал и повел ее к экипажу, ожидавшему их у дверей.

Глава 33

К половине восьмого у ворот Карлтон-Хауса уже выстроилась длинная вереница карет. Платов, оставивший своего коня в конюшне графини, восседал в экипаже с довольным видом, потому что по белому жеребцу окружающие немедленно узнали бы его. Лукас, напротив, сильно нервничал, то и дело поправляя свой капюшон и постукивая ногой, пока Далси наконец, потеряв терпение, не прикрикнула:

— Ради Бога, сиди спокойно! Можно подумать, что тебе срочно надо кое-куда!

— Мы скорее могли добраться туда пешком, — недовольно пробормотал он.

— В таком случае почему бы нам не прогуляться? — благоразумно заметила Татьяна.

Графиня в ужасе округлила глаза.

— Пешком? Но так не делается!

Однако Лукас уже постучал в стенку кучеру.

Далси даже застонала:

— Вот видишь, Татьяна, что ты наделала?

— Мы сойдем здесь! — крикнул Лукас вознице наемного экипажа, в котором они приехали, потому что его собственная карета, украшенная гербом, так же бросалась в глаза, как и жеребец атамана. Он помог выйти Татьяне, подождал, пока спрыгнул на землю Платов, потом обратился к графине: — Ты идешь, мама?

— Ни в коем случае!

Татьяна оправила юбки, вызвав своим появлением восхищение в толпе зевак.

— Вот правильно, миледи! — крикнул какой-то толстяк. — Пройдитесь ножками, как простой народ!

— Поезжайте с леди Стратмир к воротам, — приказал Лукас вознице. Однако Далси, к его изумлению, изящно спустилась вниз, вызвав у зевак новый взрыв одобрительных выкриков.

— Не смогла допустить, чтобы все внимание досталось другой женщине? — с иронией пробормотал Лукас, подавая ей руку.

— Перестань говорить глупости! — огрызнулась графиня. — Просто я не рискнула оставить вас, троих болванов, без присмотра.

Пробираясь вдоль улицы, они почти дошли до ворот, где Лукас оглянулся, всматриваясь в гербы на дверцах карет. Подойдя к одной из них, он поманил своих спутников и постучал в дверцу.

— Лорд Бартон, не так ли? — вежливо сказал он ошеломленному джентльмену, сидевшему внутри кареты. — И леди Бартон? Как чудесно вы выглядите сегодня вечером. Надеюсь, вы не будете возражать, если мы въедем в ворота в вашей карете?

— Послушайте, молодой человек, — возмущенно сказал лорд, — я не знаю, кто вы такой, но…

Лукас приподнял капюшон своего «домино».

— Я Лукас Стратмир, сэр. Только что, разговаривая со своей матушкой, я пытался вспомнить, где видел вас в последний раз. Может быть, в клубе «Уайтс»? Нет, не там… хотя это, безусловно, был какой-то клуб. Или, вернее, не клуб, а…

— Подвинься, Агата, — скомандовал, смирившись с судьбой, лорд Бартон. — Лорд Стратмир и его спутники едут с нами.

— Вы очень любезны. — Лукас подсадил в экипаж графиню.

В карете было очень тесно, но проехать надо было всего каких-то сто ярдов. Потом дверцу распахнул ливрейный лакей принца-регента, и все они благополучно выбрались на пешеходную дорожку.

— Спасибо еще раз, старина. — Лукас похлопал лорда Бартона по плечу.

— Я тебе это припомню! — прошипел Бартон, прежде чем повернуться к супруге. — Агата, малышка моя. Мы идем?

— Я готова. Приятно было встретиться с тобой, Далсибелла. Надеюсь, что вы все вместе приедете к нам как-нибудь поужинать.

— Разве что через мой труп! — Лорд Бартон злобно ощерился.

— Не буду даже спрашивать, в чем тут дело, — сказала Далси сыну.

— Умница. Лучше не надо. — Он повернулся к Платову. — Матвей, ты останешься с Татьяной?

— Ни на шаг ее не отпущу, — сказал казак, крепко взяв Татьяну за руку.

Лукас поцеловал ее.

— Веди себя хорошо и делай только то, что тебе скажут. Я не шучу.

— Неужели я когда-нибудь давала повод не доверять мне? — Татьяна насмешливо улыбнулась.

— Боюсь, дело обстоит именно так.

Они влились в празднично разодетую толпу гостей, прогуливавшихся по галерее перед входом. Лукас то и дело останавливался, желая убедиться, что Татьяна и Платов следуют за ним. Как всегда на приемах у принца-регента, народу собралось столько, что буквально яблоку некуда было упасть. Далси толпа пронесла мимо друзей и столов с вином и закусками в Розовую атласную гостиную, в то время как Лукас направился в Тронный зал, где должен был находиться принц-регент. Он зорко поглядывал вокруг в надежде увидеть Джиллиан. Она, конечно, будет в маске, но, зная ее тщеславие, Лукас был уверен, что она не станет прятать свои яркие волосы тициановского оттенка. Он дважды останавливался, полагая, что нашел ее, но каждый раз ошибался и, пробираясь сквозь толпу, продолжал бросать взгляды по сторонам.

Все собрались в Тронном зале, когда небольшие часы пробили девять.

— Я умираю от жажды, Лукас! — заявила Далси. — Ты позволишь мне поискать где-нибудь бокал вина?

— Разумеется, но будь настороже, мама. Джиллиан хочет причинить мне зло. Татьяна уже от этого пострадала. Как бы не настала твоя очередь.

— Я не боюсь этой потаскухи.

— Вот как? А я так побаиваюсь. — Он наклонился и поцеловал мать в щеку. — Пожалуйста, не снимай маску и не теряй бдительности.

— Послушай, Лукас, твоя сентиментальность… — Последние слова он не расслышал, потому что толпа тут же оттеснила от него графиню.

Платов внимательно осмотрел возвышение, где, потягивая вино и с улыбкой поглядывая вниз на своих гостей, восседал принц-регент, одетый в замысловатый костюм Юпитера, верховного бога, повелителя всех богов.

— Похоже, царя здесь нет, — задумчиво заметил он.

— И слава Богу. Значит, пока нет и необходимости извещать о своем присутствии. Ты не видела Джиллиан, любовь моя?

— Нет, — покачав головой, ответила Татьяна.

— Я тоже. Думаю, что мы… — Его прервали звуки фанфар. — Черт возьми, вот и они! Придется мне идти туда. Матвей, присмотри за Татьяной. Я встречу вас возле занавеса, как только доложусь принцу. — Лукас стал проталкиваться сквозь толпу.

Платов следовал за ним по пятам, держа Татьяну за локоть так крепко, что она боялась как бы не осталось синяков.

— Атаман Платов…

— Лучше зовите меня Матвеем.

— Матвей, ценю ваше усердие, но вы можете сломать мне руку.

Он несколько ослабил хватку.

— Простите, но мне не хочется, чтобы ваш жених обвинял меня в недобросовестном отношении к порученному делу, — усмехнулся он и быстро оглянулся на толпу за ее спиной.

Татьяна хотела обернуться, но Платов остановил ее.

— Пожалуйста, осторожнее — около двери стоит леди Иннисфорд.

Выждав несколько секунд, Татьяна медленно повернулась и увидела белую грудь, выпирающую из глубокого декольте платья, а также маску, изображающую павлина, из-под которой виднелись рыжевато-каштановые локоны.

— Что нам теперь делать?

— Вы пойдете к Лукасу и скажете, что мы ее нашли, а я «сяду ей на хвост». — Атаман снова крепко сжал ее локоть. — Слушайте меня, душенька. Идите прямиком на возвышение, нигде не останавливайтесь, ни с кем не говорите, даже с самим царем.

— Не такая уж я глупая…

— Вы русская. Излишнюю храбрость оставьте мужчинам. — Он по-отечески похлопал Татьяну по спине. Ей вдруг вспомнилось, как дядюшка Иван тем же тоном успокаивал ее, когда она была ребенком, и у нее защемило сердце.

— Матвей, что вы собираетесь с ней сделать?

Он быстро провел пальцем по горлу, и Татьяна вздрогнула. Правда, Джиллиан иного и не заслуживала.

Платов сделал шаг в сторону, растворился в толпе, и только тут Татьяна поняла, что пройти сквозь плотный строй гостей одной ей вряд ли удастся. Приподнявшись на цыпочки, она увидела, как на возвышении к принцу-регенту и царю присоединилась принцесса Шарлотта. Ее жених, принц Вильгельм Оранский, отсутствовал, а его место занял щеголеватый Леопольд Саксен-Кобург. Принни, как заметила Татьяна, чувствовал себя явно не в своей тарелке.

В это мгновение на галерее грянула музыка, и Татьяна услышала, как стоявшая рядом дама пробормотала: «Силы небесные! Неужели он решил устроить танцы?» Очевидно, так оно и было. Принни, поднявшись на ноги, жестом приказал освободить место для танцев и поманил пальцем свою любовницу, леди Гертфорд.

Татьяна протиснулась поближе к возвышению, где Лукас разговаривал с глазу на глаз с царем. Вот он поднял голову, окинул зал внимательным взглядом и, увидев Татьяну, улыбнулся с облегчением. Потом его заслонили от нее почтенная дама с супругом, которые, по всей видимости, собирались присоединиться к танцующим.

Лукас уже несколько минут пытался отделаться от царя Александра, который выбрал самый неподходящий момент, чтобы получить некоторые разъяснения относительно позиции принца-регента по вопросу Эльзаса и Лотарингии. Как и Платов, он заметил появление в дверях головки с бронзовыми локонами и видел, что атаман, оставив Татьяну, двинулся следом за интересующим их объектом. Он также видел, что Татьяна направляется к нему, а следовательно, пока за нее нечего бояться, тем более что внимание Джиллиан отвлечено другим.

Не спуская глаз с занавеса, где вот-вот должна была появиться Татьяна, Лукас продолжал излагать царю позиции тори и вигов относительно будущих границ Франции, и лишь когда она наконец попала в его поле зрения, он вздохнул е облегчением.

Закончив разговор с царем, Лукас осторожно пробрался мимо представителей высшей знати союзных государств, заметив мимоходом, что принцесса Шарлотта отдает явное предпочтение принцу Леопольду, и направился к Татьяне, которая, повернувшись к нему спиной, стояла возле занавеса. Она оживленно разговаривала по-русски с одной из фрейлин великой княгини. Наверное, ей доставляет большое удовольствие поговорить на родном языке, подумал Лукас, подходя ближе. Густые белокурые волосы Татьяны были уложены в замысловатую прическу, белое платье облегало ее словно вторая кожа. Он почувствовал жар между бедер. Бриллианты, подаренные им, сверкали в ее ушках и на шее. «Она рождена для того, чтобы блистать в обществе», — с гордостью подумал Лукас. Он наконец приблизился к ней, по-хозяйски обнял за талию и шепнул: «Ты так прекрасна, любовь моя!»

Женщина резко обернулась; ее зеленые глаза, мелькнувшие в прорезях белой атласной маски, вспыхнули возмущением.

— Да как вы смеете! — сердито произнесла она по-русски. — Будь мы в России, мой брат приказал бы вас обезглавить за такую наглость!

Смущенный сверх всякой меры, Лукас поклонился:

— Прошу прощения, я, видимо, обознался…

Стоявшая рядом фрейлина поцокала языком.

— Боже мой, какие невоспитанные эти англичане! Давайте уйдем отсюда, ваша светлость!

«Ваша светлость!» Боже милосердный, ведь это великая княгиня Олденбургская, и она как две капли воды похожа на Татьяну! Почему он раньше не замечал этого сходства? Она даже застыла и напряглась точно так же, как Татьяна, когда он обнял ее за талию!

— Идемте, ваша светлость, — повторила фрейлина, бросая через плечо презрительный взгляд на Лукаса. Однако что-то в поведении англичанина привлекло внимание се хозяйки, и она медленно повернулась.

— Мы с вами знакомы, месье?

Он приподнял капюшон «домино», с тем чтобы княгиня могла увидеть его лицо.

— Я лорд Стратмир, ваша светлость. Переводчик…

— Вы служите этому наглому принцу?

— Именно так.

Мгновение спустя она рассмеялась, совсем как Татьяна.

— И что, позвольте узнать, дает право переводчику обнимать за талию великую княгиню?

— Я принял вас за вашу дочь, — сказал Лукас, глядя прямо в ее ясные зеленые глаза.

— Но у меня… нет дочери! — Ее голос дрогнул.

— Разве? Должно быть, меня неправильно информировали.

Зеленые глаза следили за ним настороженно — так смотрит кошка, которую загнали в угол.

— Не согласитесь ли вы потанцевать со мной?

— Чего ради?

Лукас подошел к ней совсем близко и еле слышно, так, чтобы не услышала фрейлина, сказал:

— Ради Казимира Молицына.

Княгиня некоторое время молчала, потом обернулась к своей фрейлине:

— София, сообщи его светлости, что я приняла приглашение лорда Стратмира и буду танцевать с ним.

— Но, ваша светлость…

— Делай что приказывают! — Великая княгиня повернулась, и Лукас уловил в ее гордой позе то же царственное величие, которое так восхищало его в Татьяне. Сердце его учащенно билось. Наконец-то он подошел совсем близко к разгадке тайны! Родная сестра самого царя — Боже милосердный! Вот отчего в Санкт-Петербурге, когда он пытался навести справки, никто ему так ничего и не сказал.

Оркестр заиграл менуэт; Лукас был рад этому, рассчитывая поговорить с княгиней во время танца. Едва касаясь его пальцев, она описала вокруг него круг и, прищурив зеленые глаза, сказала:

— А теперь, месье, объясните, почему вы вдруг заговорили о Молицыне?

Лукас поклонился, как того требовала фигура танца, сделал шаг назад, потом шаг вперед.

— Два десятка лет назад вам было причинено непоправимое зло, ваша светлость.

— Членам моей фамилии было причинено немало зла, — высокомерно произнесла княгиня.

— Но в тот раз это коснулось вас лично. — Танец снова свел их вместе, и Лукас сопроводил ее в конец вереницы танцующих пар. — Была оскорблена ваша честь.

Она напряглась, как пружина, и Лукас даже засомневался, не ошибся ли он в своих догадках. Однако она не возразила… Он сделал глубокий вдох и произнес:

— Потом были некоторые… последствия. — Нежная кожа между белым платьем и спрятанным под маской лицом порозовела. Лукас, осмелев, решился продолжить: — Возможно, вы полагали, что последствия были устранены.

Она вздернула подбородок, глаза ее вспыхнули.

— Мы, русские, не какие-нибудь чудовища! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

— Ну конечно. Поэтому вы поручили Казимиру позаботиться о «последствиях».

Она сделала изящной ножкой очередное па в такт музыке.

— Не понимаю, месье, какое отношение все это имеет к вам?

— Казимир был убит в Париже.

Княгиня чуть не споткнулась, но Лукас ее ловко поддержал, успев при этом поклониться леди Борнмут, которая оказалась их визави в танце.

— Сейчас «последствия» перешли в мои руки.

— Невероятно! — Голос великой княгини задрожал. — Довериться англичанину! Он никогда не сделал бы этого!

— Он опасался за безопасность предмета нашего разговора в России и был прав. В ту ночь, когда я, следуя его указаниям, нашел этот предмет в глухом селении неподалеку от Вологды, деревушку сожгли дотла. Никого из жителей не осталось в живых…

— Боже милосердный!

— Никого, кроме одного человека. Того самого, за которым я туда приехал.

Зеленые глаза искоса взглянули на него.

— Вы… спасли ее?

Он кивнул. Княгиня тут же что-то беззвучно пробормотала одними губами, очевидно, молитву.

— И вы… привезли ее сюда?

— В то время я не знал, что именно было поручено моим заботам.

Его собеседница наконец взяла себя в руки.

— Все это очень интересно, лорд Стратмир, но вы говорите загадками. Что вам нужно от меня?

— Со времени нашего возвращения в Англию были совершены три покушения на ее жизнь. Я подумал, что, возможно, вы стоите за этим.

— Я? — изумленно воскликнула она. — Зачем мне… Как я уже сказала вам, мы не чудовища, не то что вы, англичане.

Танец подходил к концу, в его распоряжении почти не оставалось времени.

— Если не вы, — тихо сказал Лукас, — тогда, возможно… ее отец?

Она снова застыла в напряжении.

— Повторяю вам, милорд, мне непонятно…

— Послушайте, я ее люблю и хочу жениться на ней. Вы можете счесть, что я недостоин породниться с домом Романовых, но, клянусь жизнью, единственная моя цель — сделать ее счастливой. Если она вам небезразлична, если хоть какая-то часть вашего существа все еще…

— Загадки, — хрипло прошептала она. — Сплошные загадки.

— Он англичанин, не так ли? Потому вы и ненавидите нас… потому вы и ваш брат задумали расстроить планы принца-регента?

— Моему брату ничего об этом не известно! — горячо возразила княгиня. — Если вам вздумается рассказать ему эти сказки, он вам не поверит, и вы ничего не сможете доказать. Казимира нет в живых…

Еще немного терпения…

— Она любит вас, она вас чтит. Я знаю, что она никогда не станет просить признать ее; но встретиться с ней…

— Это невозможно.

— Значит, вы мне не скажете, кто ее отец?

Танец закончился, и великая княгиня слегка присела в реверансе.

— Умоляю вас! — воскликнул Лукас. Окружающие с любопытством оглядывались на них, но его это уже не беспокоило. — Поймите: кто-то пытается убить женщину, которую я люблю!

— Мы все время говорим загадками, — повторила княгиня и, опустив глаза, прошла прочь.

— Черт бы побрал вас! — взорвался Лукас.

Она на мгновение оглянулась.

— Один ваш соотечественник уже позаботился об этом! — В ее голосе прозвучала откровенная ненависть.

— Лукас! — услышал он и неохотно оглянулся, заметив Далси, которая, приподнявшись на цыпочки, издалека махала ему рукой. Ему с большим трудом удалось протиснуться к ней сквозь плотную толпу гостей.

— Ты видела Татьяну? — встревоженно спросил он.

— Неужели ты потерял ее? — в ужасе воскликнула графиня, но тут же с облегчением вздохнула. — Успокойся, дорогой. Вот она. Смотри, рядом с царем!

Взглянув на женщину в белом, Лукас покачал головой:

— Это великая княгиня Олденбургская.

— Ты шутишь! Но я могла бы поклясться… — Далси вдруг замолчала. — Силы небесные, Лукас, неужели Татьяна…

— Не болтай лишнего, мама, — коротко приказал он. — Лучше помоги мне найти ее — я и без того потерял слишком много времени, — А куда исчез атаман Платов? — удивленно спросила графиня.

— Следит за Джиллиан; по крайней мере я очень надеюсь, что это так, — сказал Лукас, окидывая взглядом толпу в поисках Татьяны. Снова заиграла музыка — на этот раз вальс. У него застучало в висках. Он почувствовал себя беспомощным, потерпевшим поражение. Разве можно надеяться, что удастся узнать, кто отец Татьяны, если великая княгиня не пожелает открыть свой секрет?

— Смотри! — вдруг воскликнула Далси, указывая пальцем на танцующих. — Видишь? Она танцует! — Лукас взглянул на проносившуюся в вальсе пару. — С кем это?

Заметив черную повязку на глазу партнера Татьяны, Лукас ответил:

— С герцогом Камберлендским.

— Подумать только! С родным братом принца-регента! Тебе надо держать ухо востро, Лукас, иначе можешь потерять эту девочку. — Она некоторое время наблюдала за танцующими, потом покачала головой. — Нет, беру свои слова обратно. Ты, конечно, можешь ее потерять, но он тебе не соперник.

— Что ты имеешь в виду, мама? — поинтересовался Лукас, собираясь идти за Платовым.

Далси рассмеялась.

— Ты только посмотри, как напряженно она держится! Мне вспомнилось, что Татьяна так же держалась, впервые танцуя с тобой, дорогой, еще в Сомерли-Хаусе. Припоминаешь?

Лукас остановился, вспомнив, какой ненавистью горел ее взгляд, как напряглось ее тело, как утратила она привычную выдержку. Но почему она ведет себя таким образом с Камберлендом? Медленно повернувшись, он взглянул на другую леди в белом, которая все еще стояла на возвышении возле царя и тоже наблюдала за танцующими, точнее — за герцогом Камберлендским и его партнершей. Спина ее снова была напряжена, по-восточному раскосые зеленые глаза смотрели сквозь прорези белой маски с ненавистью, пылая адским пламенем.

Камберленд. Боже милосердный!

— Татьяна! — крикнул Лукас и бросился к ней, расталкивая танцующих. — Татьяна! — Голос его потонул в женских визгах, потому что в этот момент погасли огни и все погрузилось в кромешную тьму. Лукас услышал перекрывавший весь этот шум довольный хохот принца-регента. Потом над возвышением зажегся ярко-желтый огонь, и все присутствующие от неожиданности замолчали.

— Все на лужайку! — весело крикнул Примни, тучная фигура которого освещалась мерцающими огнями. — Все на лужайку, смотреть фейерверки!

То, что началось потом, можно сравнить лишь с паническим бегством. Лукас попытался идти против течения к тому месту, где последний раз видел Татьяну, но напор толпы был слишком силен. Его подхватило и понесло течением. Единственным утешением была уверенность в том, что Камберленд тоже не сможет противостоять натиску толпы и вместе с Татьяной обязательно окажется снаружи.

Нащупав рукоятку пистолета, спрятанного за поясом, Лукас продолжал оглядываться вокруг в надежде увидеть Татьяну. Раскат грома вдалеке заставил всю честную компанию дружно охнуть. В потемневшее небо над цветниками взвился огонек, рассыпавшийся множеством звезд. Пока они падали на землю, отражаясь в темном пруду, Лукас успел заметить Джиллиан Иннисфорд, опиравшуюся спиной о столб рядом с балюстрадой, и Матвея Платова, неподвижно стоявшего перед ней.

Звездочки погасли, Джиллиан и Платов исчезли из виду. Лукас бросился к ним, надеясь, что успеет — ведь они находились не больше чем в десяти шагах от него.

— Матвей! — крикнул он. В небо взлетел еще один фейерверк, осветив ночное небо каскадом синих, белых и желтых огоньков. В их неестественном свете он увидел улыбающуюся Джиллиан, которая доставала из рукава платья что-то сверкающее. Толпа замерла, любуясь россыпью огней в небе над садом. — Матвей! — снова крикнул Лукас, продираясь к нему сквозь толпу. — У нее…

Снова взлетел фейерверк, снова охнули восторженные зрители…

И тут Лукас услышал значительно менее громкий хлопок; прозвучавший совсем близко от него.

Атаман упал на колени.

— Будь ты проклята! — крикнул Лукас и, преодолев разделяющее их расстояние, успел подхватить его.

— И ты будь проклят! — в ярости прошипела какая-то дама, которой он нечаянно наступил на подол платья.

Лукас обеими руками поддерживал Платова. Гаснущие звездочки успели на мгновение высветить рыжеватые локоны.

— Останови ее! — хрипло пробормотал казак.

Лукас сделал выпад и успел зажать в кулаке рыжую прядь. Джиллиан взвизгнула, попыталась высвободиться, но он подтянул ее за волосы, как на канате. Она попробовала поднять пистолет, но Лукас выбил его из ее рук, и он упал где-то внизу, в цветнике.

— Ты тяжело ранен? — спросил он Платова.

— Пуля попала в плечо, но кость не задета. Ничего страшного.

Джиллиан упала на колени и приняла расчетливо соблазнительную позу, отчего ее грудь натянула ткань платья.

— Лукас, слава Богу, ты здесь! Этот иноземец имел наглость…

Лукас, воспользовавшись темнотой, дал ей увесистую затрещину.

— Кто убил Казимира Молицына? — прохрипел он, затем, не получив ответа, с такой силой дернул Джиллиан за волосы, что она громко лязгнула зубами.

— Ты делаешь мне больно…

— Ну же! Это Уиллоуби?

— Откуда, черт возьми, мне знать?

Он выхватил свой пистолет и приставил к ее щеке.

— Не рассчитывай, что я пощажу тебя. Тем более после того, что ты позволила ему сделать с Татьяной.

— Я не понимаю, о чем ты, — со злостью сказала она. Мускусный аромат ее духов смешался в ночном воздухе с запахом серы от фейерверков.

— Где твоя сабля, Матвей?

— Здесь, — со стоном расправил плечи Платов.

Лукас кивком головы показал на тициановские локоны, зажатые в кулаке.

— Режь, — сказал он.

— Нет, Лукас, только не это!

Клинок сверкнул в воздухе. Лукас зажал рукой следующую прядь волос.

— Ах ты, мерзавец!

Сабля со звоном опустилась. Джиллиан, всхлипывая, наблюдала, как к ее ногам падают рыжие локоны.

— Если угодно, он может обрить тебя наголо.

— Лукас, умоляю, ради любви, которую когда-то мы испытывали друг к другу… — Джиллиан с торжествующей ухмылкой пустила в ход главный козырь: — Ради нашей дочери…

— Ты говоришь о Бекки Синклер из Смитфилда?

Снова взлетели в небо разноцветные ракеты. При их свете Джиллиан пристально взглянула на него, потом расхохоталась.

— Думаешь, ты такой непогрешимый и такой умный? — Она прищурилась. — Ты полагал, что можешь спасти меня, не так ли, Лукас? Подумай лучше о спасении своей души! В то утро на берегу Темзы ты убил не того, кого следовало. Ты убил невинного человека!

— Невинного? — в ужасе выдохнул Лукас.

— Вот именно, голубчик. Гарри вовсе не занимался контрабандой — он думал, что с ялика выгружают шотландское виски. Я послала его на реку на рассвете, так как знала, что ты ждешь там. Неужели ты в самом деле считал, что я не разгадаю твою затею? Я даже организовала своевременное появление там компании мастеровых. А знаешь, что я им пообещала, Лукас? Что они смогут поразвлечься в моей постели. И будь уверен, я выполнила свое обещание, как только ты столь удачно для меня пристрелил моего мужа. Я хорошо позабавилась с ними! Ты никогда не был так хорош в постели, как они, дорогой.

Лукас схватил ее за горло.

— Почему ты это сделала, гадина? — с трудом выдавил он. — Почему?

— Потому что мой муж оказался таким же несговорчивым, как и ты. Он не желал поддержать наше дело.

— Бонапарта? — Лукас не верил своим ушам. — Черт возьми! Но какое тебе дело до Бонапарта?

— Просто меня забавляло, что это корсиканское ничтожество, сын торговца, будет править миром, — с наслаждением произнесла она.

— Но он разбит наголову, сослан на Эльбу! Вы проиграли!

— Ты так считаешь? — Огни фейерверка отразились в ее глазах. — Поживем — увидим. Нас не остановить. Ни один из тех, в чьих жилах течет голубая кровь, не сможет этого. Так что поживем — увидим!

Платов начал терять терпение.

— Что она говорит? Эта баба только задерживает нас!

Лукас сгреб в кулак оставшиеся локоны.

— Камберленд заодно с вами?

В темном небе рассыпались новые звездочки, и Джиллиан, улыбнувшись, молниеносно нанесла удар ножом, который прятала в складках юбки. Оружие попало бы в цель, если бы не быстрое, как молния, движение сабли, выбившей нож из ее руки.

Лукас охнул, увидев, как клинок врезался в ее грудь.

— Прости меня, дружище. — Платов высвободил клинок и тщательно вытер его. — Я подумал, что тебе не захочется самому ее убивать.

— Я… — Лукас вздрогнул, увидев, как из раны хлынула кровь.

— Нам надо подумать о Татьяне, — напомнил Платов. — Где она?

О Боже! Камберленд.

Они услышали, как рассмеялась лежащая на траве Джиллиан, из накрашенных губ которой появилась струйка крови.

— Она теперь в безопасности, в руках…

— В чьих руках? — переспросил Лукас, низко наклонившись к ней, чтобы расслышать.

— В руках своего драгоценного папочки, — проговорила она, продолжая смеяться.

Лукас распрямился и оглядел цветники. У Татьяны с собой пистолет Далси, вспомнил он и оцепенел от страха. Если она выстрелит в Камберленда, ее ничто не спасет — убийство брата принца-регента карается смертью, и в этом случае никакие смягчающие обстоятельства не будут приняты в расчет.

Праздник был в разгаре. Ракеты взлетали в ночное небо, рассыпаясь волшебными блестками, опускающимися на деревья. Неожиданно Лукас заметил, как на дорожке по другую сторону водной поверхности, в которой отражались огоньки, мелькнуло белое платье и белокурые волосы.

— Смотри, Матвей, — крикнул он, указывая рукой в ту сторону. — Она там, у зарослей! — Не дожидаясь ответа, Лукас перемахнул через балюстраду и быстро направился в темноту.

Глава 34

Они с шумом продирались через заросли самшита, даже не замечая возмущенных взглядов стоявших поблизости людей. «Пьяные придурки», — пробормотал кто-то.

— Матвей, ты ранен. Тебе следовало остаться, — сказал Лукас, помогая Платову выбраться из кустарника.

— Я тебя не задержу, — заверил Платов, и они побежали дальше. — Что за мужчина с ней?

— Герцог Камберлендский, ее отец. А великая княгиня Олденбургская приходится ей матерью.

— Черт побери! — выругался Платов. — Высокородные аристократы! Не говорил ли я тебе, что она мне кого-то напоминает?

Добежав до очередных зарослей кустарника, они остановились в нерешительности, не зная, в каком направлении следовать дальше. В этот момент откуда-то из-под ветвей плакучей ивы до Лукаса донесся едва слышный смех.

Нырнув в листву, он схватил за рукав юного джентльмена.

— Послушайте, вы не видели здесь девушку в белом платье и белой маске?

Молодой человек возмутился:

— Какое вы имеете право…

— Вы видели ее?

— Меня это не касается…

К ним подошел Платов с саблей в руке.

— Боже мой, Гилберт, — послышался из-под дерева женский голос, — скажи ему то, о чем он просит!

— И не подумаю!

— Говори или я укорочу тебе язык, — мрачно произнес Лукас.

— Она пошла в этом направлении, — сказала до крайности испуганная леди, выходя из-под дерева и указывая дорогу, — прямо по тропинке. Только не трогайте его!

— С ней был мужчина?

— Да. Он тащил ее за собой. Не говорила ли я тебе, Гилберт, что ей следует помочь?

— Идем, Матвей, — по-русски сказал Лукас, отпуская джентльмена.

По тропе они дошли до развилки и некоторое время молча прислушивались, но услышали лишь музыку вдали да шум ветра в кронах деревьев.

Платов чиркнул спичкой и при ее свете внимательно осмотрел землю под ногами.

— Сюда. — Он указал направо. — Видишь глубокие следы поверх золы от фейерверков? Мужские следы. Судя по ширине его шага, мужчина двигался очень быстро.

Они снова побежали, и вскоре им стало ясно, что Платов был прав. Через сотню ярдов они наткнулись на брошенную маску из белого атласа, на которой остался след чьей-то ноги. Платов снова зажег спичку.

— Смотри, они боролись. — Он указал на взрыхленную ногами землю. — И она все еще продолжает сопротивляться.

— Ты отличный следопыт, — заметил Лукас.

— У меня получается еще лучше, когда следы оставлены на снегу. — Платов слегка запыхался, и в этом не было ничего удивительного: по его белой сорочке быстро расплывалось кровавое пятно.

— Тебе надо вернуться в дом и перевязать рану.

— Для этого у нас еще будет время. — Платов с неожиданной прытью бросился вперед по дорожке.

Лукас ожидал, что они вот-вот нагонят тех, кого преследуют: Камберленд был немолод, а Татьяна, кажется, делала все возможное, чтобы замедлить его бег. Когда они завернули за поворот тропы, огибавшей кусты рододендронов, впереди, всего в каких-нибудь пятидесяти ярдах, показались внушительные очертания Карлтон-Хауса.

— Эй, послушай! — крикнул Лукас юному дворнику, сметавшему пепел с флагштоков. — Не проходили здесь девушка в белом и мужчина в черном?

— Нет, сэр.

— Может, ты их не заметил?

Парнишка оперся на метлу.

— А девушка хорошенькая?

— Очень, — сказал Лукас, чувствуя, как у него перехватило горло.

— Тогда я обязательно заметил бы.

Лукас оглянулся на тропу.

— Мы, должно быть, что-то упустили. — Его взгляд внимательно обшаривал деревья и кустарник. — Не могли же они испариться!

Неожиданно прозвучавший выстрел заставил его поперхнуться на последнем слове:

— Там! Среди тех деревьев!

Приглядевшись, они увидели стену сада и в ней едва различимую в свете всходившего лунного серпа небольшую дверцу с арочным перекрытием. Лукас подбежал к двери и распахнул ее: за ней открылся вид на лужайку, огороженную в дальнем конце еще одной стеной. Перед самыми воротами Лукас заметил на влажной от росы траве какую-то серебряную вещицу и поднял ее — это оказался пистолет его матери, еще горячий на ощупь.

О Боже, Татьяна, что ты наделала?

Платов бросился мимо него к воротам, которые выходили на улицу. Пустившись вдогонку, Лукас пытался на бегу вспомнить ее название. Ага, это, видимо, Кокспер-стрит, она ведет к Уайтхоллу. Камберленд скорее всего побежал не налево, где было оживленное движение, а направо, к реке, подальше от толпы.

Лукас выбежал на улицу и остановился, оглядываясь по сторонам. «Подай же мне какой-нибудь знак, Татьяна…»

— Берегись! — заорал позади него Платов.

Это был не просто знак, а пароконный экипаж, который несся прямо на него, управляемый кем-то в черном. Человек что есть мочи нахлестывал лошадей. Лукас выхватил пистолет и прицелился в возницу, но мгновение спустя резко опустил руку, потому что увидел Татьяну с вытаращенными от ужаса глазами; она крепко держалась за своего похитителя.

— Не стреляй, Матвей! — крикнул Лукас и, упав на покрытую пеплом землю, услышал, как над головой просвистела пуля. — Черт побери, я же сказал тебе…

— Я мог его достать, мог убить лошадь…

— И еще мог убить Татьяну! Они движутся слишком быстро!

Лукас вскочил на ноги и окинул взглядом дорогу. От Карлтон-Хауса не спеша двигался какой-то экипаж, и Лукас, остановив его, выскочил на дорогу.

— Именем короля! — крикнул он вознице. — Нам необходимы ваши лошади!

Возница натянул вожжи.

— Вам нужны мои…

— Что там такое? — Из окошка кареты появилась убеленная сединами голова, и Лукас чуть не расхохотался, узнав пассажира.

— Лорд Бартон! Я Лукас Стратмир. Извините, но мне нужны ваши лошади. Именем короля!

Платов тем временем выпряг с помощью сабли великолепных гнедых.

— Что вы себе позволяете?! Вы не можете так просто…

— Как себя чувствует ваша очаровательная супруга, сэр? Знаете, я наконец вспомнил, где мы виделись в последний раз. Это было наверху, в доме…

— Какая наглость…

— Все готово! — торжествующе крикнул Платов, последним взмахом сабли разрезая остатки сбруи.

— Послушайте, — попытался остановить его возница, — эти лошади не годятся для верховой езды, они обучены ходить в упряжке, не говоря уже о том, что у вас нет седел…

Вместо ответа Платов вскочил на гнедого, ухватился руками за его гриву и, испустив дикий крик, сорвался с места.

Лукас, следуя его примеру, взобрался на вторую лошадь.

— Вперед, чертова кляча! — Он хлестнул лошадь, и она, чуть не сбив случайного прохожего, стрелой понеслась вперед.

Платова Лукас догнал на повороте к Уайтхоллу.

— Ты в состоянии ехать верхом? — спросил он, глядя на увеличивающееся кровавое пятно на груди атамана.

— Верхом на коне я могу продержаться сколько угодно, — заявил Платов.

Они поскакали следом за пароконным экипажем, который едва виднелся впереди.

— Ничего, сейчас мы их догоним! — Платов пригнулся к спине лошади.

Лукасу вспомнилось искаженное ужасом лицо Татьяны. А вдруг Камберленду придет в голову просто выбросить ее из экипажа или задушить?

— Быстрее, еще, еще! — прошептал он своей гнедой. — Лети как ветер!

Камберленд, стоя в полный рост, как сумасшедший нахлестывал лошадей. Лукас понимал: придется обогнать его, чтобы заставить остановиться. Он пришпоривал гнедую.

— Поднажми, милая! Неужели это все, на что ты способна?

Они мчались вдоль берега Темзы, мимо Парламент-сквер и Вестминстерского аббатства по направлению к набережной Миллбанк, где перед Ламбетским мостом находился безлюдный, пустынный участок. Вот если бы ему удалось там обогнать Камберленда…

Лукас взглянул на свою гнедую. Лорд Бартон не слыл особенно большим любителем лошадей, и все же…

— Матвей! — крикнул он. — Ты поезжай по дороге, а я срежу угол по этой пустоши и выскочу на мост.

Платов кивнул и тоже посмотрел не гнедую.

— Как ты думаешь, она умеет брать препятствия?

— Скоро узнаем, — мрачно ответил Лукас и направил кобылу к зарослям кустарника.

Должно быть, среди дальних предков его лошади были понтеры, потому что, попав на открытое место, она помчалась, словно чемпион, красиво подбирая под себя ноги в галопе; но не успел Лукас поздравить себя с отличной интуицией, как на его пути возникла высокая зеленая изгородь. Кобыла сбилась с ритма и заупрямилась.

— Ты это сделаешь! — подбодрил ее Лукас. — Что тебе такая жалкая изгородь, ты и во сне возьмешь такое препятствие! Ну давай, давай, милая! — Он ослабил поводья. — Осталось десять футов. Семь. Пять. Три… Пора.

Кобыла взлетела в воздух, без труда взяв препятствие и уверенно приземлившись по другую сторону изгороди. Трудно сказать, кто из них был удивлен в большей степени.

— Неплохо, совсем неплохо! А теперь надо достать этого мерзавца!

Лукас взглянул вперед. Экипаж как раз показался из-за поворота перед въездом на мост. Платов следовал за ним в пятидесяти ярдах. Если повезет, то он скоро нагонит Камберленда.

Когда они миновали покрытый травой склон, Лукас увидел впереди преграждавшую путь каменную стенку высотой по колено его гнедой.

— Ну, это для нас пара пустяков, красавица! Бартон тебя не заслуживает. Доставь меня на мост раньше Камберленда, и я тебя выкуплю у него, а потом отправлю отдыхать в Со-мерли — будешь там бездельничать до конца жизни, есть овес да щипать травку.

Однако лошадь неожиданно остановилась перед препятствием как вкопанная. Лукас попытался уцепиться за гриву, но почувствовал, как длинные жесткие волосы выскальзывают из пальцев. Перелетев через голову лошади, он постарался защититься от удара…

Он лежал, распластавшись на земле, словно жаба, и даже не мог дышать. В ушах у него гремело: экипаж Камберленда несся прямо на него. Приподнявшись на локтях, он увидел грохочущие о землю копыта и услышал крик Татьяны: «Лукас!»

Он успел лишь вытянуться вдоль дороги, и копыта передних ног едва не угодили ему в живот. Головы лошадей пронеслись над ним — одна слева, другая справа. Над их взмыленными крупами промелькнули торжествующая физиономия Камберленда и лицо Татьяны, которая отчаянно вырывала у него вожжи. Очевидно, ей это удалось, потому что в тот самый момент, когда над ним проносилось днище экипажа, Лукас увидел волочащуюся по земле вожжу. Сделав усилие, он ухватился за нее и на спине помчался по дороге вперед, лежа прямо под двуколкой. Его больно колотило на ухабах, но он не сдавался.

Камберленд в ярости погнал лошадей, изо всех сил нахлестывая их кнутом, в то время как Лукас обвил ногами поперечину, укреплявшую днище, и подтянулся к ней, чтобы не разбиться о попадавшиеся на дороге камни.

Наконец, выбрав момент, он изловчился и изо всех сил дернул конец вожжи. Лошади замедлили бег, и экипаж, по инерции проехав еще немного, остановился посередине Ламбетского моста.

Во внезапно наступившей тишине было слышно, как что-то грозно кричит по-русски Платов, приближаясь с тыла.

— Лукас! — раздался дрожащий голос Татьяны. Она стала спускаться вниз, но вдруг вскрикнула от боли. — Убери руки, мерзавец!

— Отзови своего человека, Стратмир, — с угрозой произнес Камберленд, — и отпусти вожжи!

— Лукас, нет!

— Делай, что я сказал, иначе она умрет.

— Матвей! — крикнул Лукас по-русски. — Стой! Не стреляй в него!

Изогнувшись и глядя между ног, Лукас увидел, что Платов замедлил бег лошади.

Камберленд удовлетворенно крякнул.

— А теперь вожжи!

Под прикрытием облучка Лукас мало-помалу продвинулся вперед.

— Отпускаю.

— Перебрось их мне в руки, вежливо и аккуратно.

«Вежливо и аккуратно», — подумал Лукас, надеясь, что Камберленду придется наклониться вниз с облучка… Он обвил ногами ось и ухватился рукой за ступени.

— Готовы?

— Давай сюда, черт бы тебя побрал!

Лукас поднял вверх кожаный ремешок, но так, чтобы Камберленд не смог до него дотянуться.

— Выше, придурок!

Лукас поднял вожжи выше таким образом, чтобы набросить петлю на шею наклонившегося Камберленда, и Татьяна мгновенно все поняла. Поймав концы вожжей, она резко дернула их вверх, так что здоровый глаз Камберленда чуть не вылез из орбиты, когда на его шее затянулась петля. Лукас, наблюдая это, испытал огромное удовольствие. Он выглянул из-под экипажа и жестом подозвал Платова.

— Полюбуйся, Матвей. Татьяна поймала крупную рыбу!

— Ты… ты! — бормотал Камберленд. Лицо его побагровело.

— Не задуши его, — по-русски предупредил Лукас Татьяну..

— Это еще почему? — спросила она и резко рванула вожжи вверх.

— Ты знаешь почему, — тихо сказал он.

Она прекратила тянуть, и глаз Камберленда снова вернулся на место. Тем временем Платов, подойдя к экипажу, наклонился и поднял с пола пистолет герцога.

— Отпусти его, душенька.

Татьяна неохотно подчинилась. Тяжело дыша, герцог упал спиной на подножку.

— Какой негодяйкой надо быть, чтобы покуситься на жизнь собственного отца!

— Который пытался убить свою дочь! — четко произнесла Татьяна.

Камберленд потер шею.

— В этом вопросе есть кое-какое недопонимание.

— Напротив, — вмешался Лукас, — все наконец-то стало ясно. Вы играли на руку бонапартистам, не так ли? И довольно продолжительное время…

— Ты совсем спятил, Стратмир.

— Вот как! Откуда же в таком случае Джиллиан Иннисфорд знала, что вы отец Татьяны?

Камберленд расхохотался.

— Эта шлюха скажет что угодно, чтобы спасти свою шкуру.

— Уже нет. Она мертва.

— Неужели? Вам не повезло. Мертвые не могут говорить.

— Но живые могут. Великая княгиня Олденбургская, например, жива и здорова.

— Она будет молчать как рыба, — усмехнулся герцог. — Побоится сгореть со стыда.

— А вы? — не выдержав, спросила Татьяна. — Или у вас совсем нет стыда? Так обойтись с сестрой хозяина в чужой стране…

Он пожал плечами:

— Уверен, что у нее есть своя версия этой истории. А моя версия такова: она сама этого хотела.

Даже при лунном свете было заметно, как покраснела Татьяна.

— Лжец!

— Что он сказал? — спросил Платов, хватаясь за саблю.

— Что великая княгиня с готовностью отвечала на его заигрывания, — аккуратно перевел ему Лукас.

Сабля сверкнула в руке Платова, и серебряная пуговица, срезанная возле самого горла Камберленда, запрыгала по дороге.

— Я заставлю его сначала думать, а потом говорить! Спроси, как он узнал, где находится Татьяна.

Лукас охотно выполнил его просьбу.

— Слухом земля полнится, — уклончиво ответил Камберленд, поправляя съехавший набок галстук.

— Это был Уиллоуби? — спросил Лукас.

— Возможно.

Услышав это имя, Платов бросился на герцога, и Лукасу с трудом удалось удержать его.

— Матвей, его придется оставить в живых! Он родной брат принца-регента!

— Но он убил Казимира! Кровь за кровь!

— Еще он убил Петра и других, — медленно произнесла Татьяна. — Он заслуживает смерти.

— О чем они говорят? — спросил Камберленд, встряхивая кружевными манжетами.

— Они хотят убить вас, — спокойно пояснил Лукас.

Герцог рассмеялся.

— Но вы ведь не позволите им, не так ли, Стратмир? Патриотизм и все такое.

Лукас любезно улыбнулся в ответ.

— Нет, я им не позволю. — Он наклонился вперед и выволок герцога из экипажа. — Я сделаю это собственными руками.

— Ты не посмеешь! — завопил Камберленд. — Тебя за это повесят!

— Возможно, — задумчиво произнес Лукас и, схватив герцога в охапку, подтащил его ближе к перилам моста. — Дело в том, ваша светлость, что убийство не обязательно выглядит как убийство. Разве трудно представить, что однажды темной ночью на мосту такого человека, как вы, — человека, который много лет был осведомителем, — замучили угрызения совести?

Камберленд поморгал здоровым глазом, потом взглянул вниз на неприветливые темные воды Темзы.

— Я? Покончил с собой? Да этому никто не поверит!

— Вот как? Но ведь всем известно, что члены вашей семьи отличаются неустойчивой психикой.

— Пусть расскажет про Казимира! — потребовал Платов, подходя ближе.

Лукас легко подсадил герцога на ограждение, однако продолжал крепко держать его.

Камберленд демонстративно захлопнул рот, и тут же его тело, покачнувшись, стремительно наклонилось над водой. В этот момент он заговорил:

— Что вы хотите от меня, черт бы вас побрал!

Лукас втянул Камберленда обратно на мост.

— Как вы узнали о существовании Татьяны?

— Появились… слухи. В 1810 году один русский дипломат попробовал связаться со мной через моего камердинера с целью шантажа. Я убил камердинера, а дипломат спешно отправился на родину. Увы, корабль, на котором он плыл, потерпел крушение. — Герцог улыбнулся уголками губ. — Такая трагическая случайность…

— А Молицын?

— Круг лиц, к которым могла обратиться великая княгиня, насчитывал не более полудюжины человек. Потом он еще больше сузился. К тому времени Молицын находился, в Париже, и я отправил туда Уиллоуби, надеясь, что, обнаружив местонахождение девочки, смогу держать это дело под контролем. А вот Уиллоуби… слегка перестарался.

Лукас поморщился, представив себе, как, должно быть, страдал перед смертью его друг.

— Почему вы не оставили Татьяну спокойно жить и дальше в Мишакове? — спросил он. — Почему охотились за ней?

— Глупый ты, Стратмир. А что, если бы великая княгиня взяла ее к себе, признала и использовала в политических целях в отношениях с Англией? Ты знаешь моего брата. Опасаясь международного порицания за мое мерзкое поведение, брат согласился бы выполнить любые требования русских, а наш папаша, узнай он об этом, лишил бы меня наследства! Следовательно, она могла выставлять любые условия.

— Мне кажется, вы преувеличиваете жадность великой княгини, — неуверенно сказал Лукас.

— Неужели? А ты не задумывался, почему она хочет, чтобы принцесса Шарлотта вышла замуж за эту ее марионетку, Леопольда, и дала отставку вашей марионетке — Вильгельму Оранскому? — Герцог невозмутимо улыбнулся.

— Как вы узнали, что Татьяна находится в Мишакове?

— Через тебя, конечно. Человек в течение пяти лет спокойно разводит розы, а через неделю после гибели Молицына вдруг срывается с места и едет в Россию! Не надо быть гением, чтобы догадаться, насколько это опасно. — Камберленд помолчал, разглаживая пальцем усы. — К тому же Уиллоуби заметил, что Молицын начинал волноваться всякий раз, когда упоминалось твое имя.

— Негодяй, — пробормотал Лукас и, ухватив за плащ, перебросил герцога через перила.

— Да сбрось ты его в реку, — нетерпеливо воскликнул Платов, — и делу конец!

Герцог умоляющим жестом протянул к дочери затянутые в перчатки руки.

— Дорогая девочка! Дитя мое! Неужели ты сможешь допустить, чтобы твой отец окончил жизнь подобным образом?

— Бросай! — не моргнув глазом скомандовала Татьяна.

Лукас едва удержался, чтобы не поддаться искушению; но Камберленд был принцем крови, сувереном нации, которую он, Лукас, любил и которой служил. Следовательно, тот, кто убьет этого негодяя, будет ничем не лучше, чем сам герцог, а Татьяна, несмотря на ее ненависть, окажется соучастницей убийства и будет вынуждена всю жизнь прожить с этим пятном.

— Мы требуем от вас следующего, — процедил Лукас сквозь зубы, глядя герцогу прямо в глаза. — Оставьте Татьяну в покое — она не предъявит вам никаких претензий и не расскажет правду ни вашему брату, ни отцу, если вы гарантируете, что больше никогда не будете покушаться на ее жизнь. В противном случае…

— Вы не осмелитесь причинить мне вред! — самоуверенно заявил герцог.

— А вы не искушайте меня, черт возьми! Если с ней что-нибудь случится, я обращусь к королю и к принцу-регенту, расскажу им не только об истории с великой княгиней, но и о ваших закулисных махинациях в интересах Бонапарта.

— У тебя нет доказательств, Стратмир, а мой братец терпеть тебя не может.

— Именно поэтому и поверит, — неожиданно заявила Татьяна. — Он знает, что Лукас — человек чести.

Камберленд хотел было возразить, но промолчал.

— Поверит или не поверит ваш брат, по сути, не имеет значения, — сказал Лукас, — потому что, если она умрет, умрете и вы — это я вам обещаю.

Татьяна шепотом перевела сказанное атаману. Поигрывая саблей, Платов подошел вплотную к герцогу и сказал так, что дальнейшего перевода не потребовалось:

— Я присоединяюсь к клятве и глаз с тебя не спущу. Я буду повсюду.

И тут неожиданно Камберленд плюнул ему в лицо. В ответ быстрый как ртуть Платов взмахнул саблей и располосовал по плечевому шву один из рукавов плаща герцога, так что Лукас теперь удерживал его только за другой рукав.

Камберленд побледнел, услышав, как потрескивает натянувшаяся ткань.

— Не спеши, Матвей, обрезай по одной ниточке, — хладнокровно посоветовал Лукас.

Казак снова поднял саблю и проткнул ее кончиком второе плечо плаща.

— Ладно! — крикнул вдруг Камберленд, нелепо болтаясь над водой. — Клянусь, я больше не трону ее. А теперь поставьте меня на ноги, черт бы вас побрал!

Лукас подтащил его к перилам.

— Этого недостаточно, — неумолимо заявила Татьяна. — Он должен как-то расплатиться за гибель моих приемных родителей, за смерть Петра.

Лукас, у которого изрядно устала рука, задумался.

— Пятьдесят тысяч фунтов в Русский фонд помощи, — наконец решил он.

— Пятьдесят тысяч… — Камберленд охнул, и тут же Платов обрезал еще несколько ниток. — Ладно, я это сделаю.

— Только не из государственной казны, — уточнила Татьяна, — а из твоих личных доходов.

Камберленд сердито взглянул на нее.

— Ты, кажется, считаешь меня денежным мешком, малышка?

— Я считаю тебя дьяволом, — спокойно произнесла она. — Из твоих личных доходов.

Герцог помедлил. Платов, сверкнув белозубой улыбкой, обрезал еще часть ткани. Плащ снова затрещал.

— Из моих доходов! — торопливо согласился герцог, и Лукас рывком перетащил его через перила.

Камберленд оправил свое искромсанное одеяние, потом обернулся к Татьяне:

— Если ты считаешь меня дьяволом, дитя мое, то кем же в таком случае являешься сама? — Он расхохотался и нетвердой походкой направился к экипажу.

— Э-э, не туда, ваша светлость! — остановил его Лукас. — Экипаж нам потребуется, чтобы отвезти домой вашу дочь. Я уверен, что вы не бросите леди, попавшую в трудное положение.

— Пропадите вы все пропадом! — заявил герцог, отыскивая вожжи.

Платов похлопал его по плечу, а когда Камберленд оглянулся, нанес ему сильный удар в грудь тупым концом сабли. Герцог согнулся пополам от боли.

— Черт! Этот сукин сын сломал мне ребро!

На физиономии Платова явно читалось намерение прикончить его.

— Матвей, — поспешно вмешался Лукас, — может, ты лучше отвезешь нас домой? И не сломя голову, а с нормальной скоростью…

— У него осталось одиннадцать ребер, — мрачно сказал атаман. — Мог бы обойтись еще без парочки.

Лукас усадил Татьяну в экипаж, но Платов все еще не решался оставить свою жертву.

— Ты нужен мне, Матвей, — произнес Лукас по-русски, — чтобы заставить его сдержать слово.

— А эти пятьдесят тысяч фунтов… — напомнила Татьяна.

Платов точным жестом вложил саблю в ножны.

— Будь по-твоему. Но деньги тут ни при чем, душенька, — это ради тебя и ради чести великой княгини. Как сказал Лукас, я ему нужен, чтобы заставить этого лживого мерзавца сдержать слово.

Камберленд настороженно наблюдал за тем, как Платов вскочил на облучок и свистнул, разворачивая лошадей.

— Эй, — сердито крикнул герцог, — вы подумали, как, черт возьми, я доберусь до дома?

— Там у воды щиплет травку гнедая кобыла, которая принадлежит лорду Бартону, — сказал ему Лукас. — Седла нет, но на ней вполне можно удержаться, если…

Он не договорил, потому что Татьяна приложила палец к его губам.

— Не стоит рассказывать ему обо всем, — сказала она, поблескивая глазами.

— Ты права. На этой животине не обязательно ехать по дороге — она отлично себя чувствует на пересеченной местности! — крикнул герцогу Лукас, когда их лошади, подчиняясь опытной руке Платова, весело тронули с места.

— Она любит преодолевать препятствия! — добавила Татьяна.

— А ты весьма кровожадная особа… — усмехнулся Лукас, ласково взглянув на нее.

— Поэтому до сих пор жалею, что ты не сбросил герцога в воду.

— Не может быть.

— Да, Лукас, да.

— Такое пренебрежение кровным родством настораживает, когда собираешься жениться, — пошутил он.

— А то, что у меня такой отец, тебя не настораживает? — Из ее глаз выкатилась слезинка и поползла по щеке.

Лукас помедлил мгновение, потом с горячностью возразил:

— У меня и в мыслях такого нет! — Откинувшись на гладкую спинку кожаного сиденья, он обнял ее одной рукой. — Выбирай что-нибудь одно, любовь моя. Ты не можешь отказать мне и потому, что ты дочь крестьянина, и даже узнав, что твой отец — герцог! — Сделав такое умозаключение, Лукас довольно расхохотался, но тут же поежился и наклонился вперед, только теперь почувствовав, что в спину ему впились камешки с дорожного покрытия.

Глава 35

— Предпоследний, — пообещала Татьяна, склонившись к обнаженным плечам Лукаса с пинцетом в руке.

— Это ты уже обещала, — проворчал он.

— Засел довольно глубоко, — предупредила она. — Каррутерс, дай ему еще вина.

Служанка поднесла бокал ко рту Лукаса. Он сделал глоток и покачал головой, отказавшись от второго.

— Я все-таки не понимаю, — сказала сидевшая возле окна Далси, — каким образом мелкие камешки с дороги впились в твою спину.

— Он спасал меня, — спокойно объяснила Татьяна, раскрывая пинцет и быстрым точным движением извлекая камешек. — Вот!

Лукас охнул, вцепившись в подушку под головой.

— Ты уверена, что это был предпоследний?

— В плечах остался всего один, — уточнила она.

Лукас приподнялся на локте, встревоженно глядя на нес, — А где остальные?

Татьяна фыркнула и похлопала его по прикрытым простыней ягодицам.

У него сверкнули глаза.

— Вот как? Это уже интересно, тебе не кажется?

— Думаю, — сказала графиня, — нам следует пригласить доктора. А вдруг начнется заражение крови?

— Такую возможность нельзя исключать. — Лукас уткнулся в подушку. — Но я думаю, лучше Татьяна просто смажет там, где следует, какой-нибудь обеззараживающей мазью или бальзамом.

— И не один раз, — сказала Татьяна.

— Ммм. Жду не дождусь, когда ты начнешь.

— Он пьянеет, — заявила Далси. — Думаю, надо все-таки позвать врача.

— Это правда?

— Спусти с меня штаны и увидишь, что я трезв как стеклышко.

Она усмехнулась и извлекла из плеча еще один камешек. На этот раз Лукас даже не поморщился.

— Насколько я понимаю, вы оба до крайности легкомысленны, — резюмировала графиня. — Как-никак сегодня было совершено еще одно покушение на жизнь Татьяны.

— Последнее, — с удовлетворением произнес Лукас. — Давайте выпьем за это.

Каррутерс принесла бокалы, и они отпили по глотку, после чего Далси передернула плечами.

— Не забудь, что тебе потребуется твердая рука, Татьяна.

— Она непоколебима, как скала, — заявил Лукас. — Мой сверкающий бриллиант.

У Далси округлились глаза.

— Нет, я посылаю за доктором.

— Миледи, — обратилась к ней Каррутерс, — не могли бы вы спуститься со мной в кухню, чтобы посмотреть, правильно ли готовят мазь?

— Об этом позаботится кухарка; а я хотела бы знать, почему вы так уверены в том, что это последнее покушение?

— Прошу прощения, миледи, но сейчас третий час ночи. Кухарка давно спит.

— В таком случае разбуди ее.

— Ох, что вы, этого нельзя делать. Завтра у нас будут гости, а вы знаете, что если она недоспит, то непременно испортит соус.

Далси помедлила. Служанка, несомненно, права.

— Ну, ладно, ладно, — раздраженно сказала она. — Какая мазь тебе нужна, Татьяна? Из пижмы? Из семян пионов с уксусом?

— Всего понемногу, — сказала Татьяна.

— Только не на уксусной основе, — вздрогнув всем телом, попросил Лукас.

— Пощиплет всего одно мгновение, — Татьяна наклонилась к его уху, — зато на ее приготовление требуется уйма времени.

— Ну что ж, в таком случае приготовь побольше мази на уксусной основе, мама.

Далси поднялась со скамейки.

— Я не такая глупая и отлично понимаю, когда мое присутствие нежелательно. Пойдем, Каррутерс.

— Эта горничная — настоящая жемчужина! — восхищенно сказал Лукас. — Пойди, любовь моя, запри дверь изнутри.

Татьяна подчинилась, потом вернулась к его постели.

— Пора тебе спускать штаны.

— Успеется. — Он перекатился на спину и, поймав ее за запястья, притянул к себе.

— Но мне действительно нужно извлечь эти камешки, — запротестовала она не слишком убедительно.

— Сами вывалятся, — ухмыльнулся Лукас.

— Неужели они тебе не мешают?

— Не так сильно, как это… — Он указал кивком головы на утолщение под штанами.

— Понятно. Как только выяснилось, что я королевских кровей, ты сразу решил, что со мной можно и согрешить, — лукаво заметила Татьяна.

— Очень боюсь, что теперь, когда выяснилось, что ты королевских кровей, я уже не смогу тебя удовлетворить.

Вытянувшись на постели рядом с ним, она улыбнулась:

— На кого же мне променять тебя? На одного из принцев крови? Так они приходятся мне родными дядюшками.

— Не щеголяй передо мной своим происхождением и не забудь, что я знал тебя, когда ты была всего-навсего деревенской девчонкой из Мишакова.

Татьяна нахмурила лоб.

— Мне кажется, это было так давно…

— Думаю, ты не ошиблась.

— Что, если бы ты не приехал за мной, Лукас? Просто смял бы бумажку, которую тебе дал Казимир, и выбросил ее? Что, если бы ты не был таким, какой есть?

— На такие вопросы ответит разве что Господь, любовь моя, — сказал Лукас, давая Татьяне возможность уютно устроиться у него под боком.

— Повтори еще разок, что она ответила, когда ты рассказал ей обо мне.

Лукас почувствовал большое искушение солгать, сказать, например: «Она любит тебя и просит прощения». Но он понимал, что лучше всего не скрывать правду:

— Русские не какие-то чудовища… — вот ее слова.

Как ни странно, Татьяну удовлетворила эта реплика.

— У моей матери не было выбора, — прошептала она. — Я не могу ее винить. А ты и впрямь принял ее за меня, обнял за талию?

— Видела бы ты ее реакцию…

— Могу себе представить! Она такая царственная.

— Ты тоже, — сказал Лукас, целуя ее.

Поцелуй был теплым, зовущим. Татьяна вздохнула, чувствуя себя в его объятиях защищенной от всех бед.

— Я часто мечтала… — сказала она и замолчала.

— О чем?

— Это было давно, еще в детстве. Я мечтала, что моя мать — принцесса; когда-нибудь она придет и возьмет меня к себе…

— Как видишь, мечты сбываются. — Лукас вновь поцеловал ее. — По крайней мере моя мечта, — он погладил грудь Татьяны, прикрытую тонким шелком, — сбудется, если ты перестанешь болтать и позволишь мне заняться с тобой любовью.

— А что случилось с твоим намерением воздержаться до брачной ночи? — лукаво спросила она.

— Не тяни время, Татьяна! Насколько я понимаю, сюда с минуты на минуту может ворваться отряд казаков, которые потребуют, чтобы ты вернулась в Россию и стала их верховной правительницей.

— Вздор! Во мне нет казацкой крови.

— Ну, тогда может прийти моя матушка с приготовленным снадобьем.

— Это более вероятно, — согласилась она и вздрогнула, когда он расстегнул застежку платья.

— Моя Белая Леди, — пробормотал Лукас, прикасаясь губами к ее соскам.

Запустив пальцы в его густые волнистые волосы, она застонала от наслаждения.

Его руки с мучительной неторопливостью скользнули по изгибам ее бедер вниз и ухватились за край юбок.

В этот момент на улице раздался топот копыт, и они замерли от неожиданности.

— Тысяча чертей! — выругался Лукас, вскакивая с кровати. — Ну, что я тебе говорил?

— Эй, дружище! — раздался снизу знакомый голос. — Я приехал, чтобы исполнить серенаду для твоей красавицы матери!

Снаружи раздались звуки балалаек.

Лукас подошел к окну.

— Отправляйся домой, Матвей, иначе…

— Я написал оду в ее честь. В ней тридцать семь строф.

Татьяна тихо помирала со смеху.

— Тридцать семь строф? Думаю, Далси будет польщена!

— Спокойной ночи, Матвей! — Лукас закрыл ставни и опустил оконную раму. — Если он не образумится, я запущу в него ночным горшком.

Татьяна приподнялась и села в постели.

— Я люблю тебя.

— И я тебя, мое сокровище.

Едва он произнес эти слова, как в дверь постучали.

— Как это понимать! — услышали они возмущенный голос графини. — Этот сумасшедший казак стоит под окнами с мандолиной!

— С балалайкой, — поправил ее Лукас, присаживаясь рядом с Татьяной.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что это не мандолина, а балалайка. Платов поет серенаду, которую сочинил в твою честь. — Он поцеловал Татьяну в губы — нежные и свежие, словно роза.

— Мне безразлично, как это называется; просто я хочу, чтобы этот человек перестал шуметь — он перебудит всю округу! Сделай же что-нибудь!

— Непременно, — пообещал Лукас, чувствуя, как Татьяна медленно, осторожно спускает с него штаны. Он прикоснулся губами к ее груди и замер от наслаждения, когда ее пальцы плотно обхватили его готовое к бою орудие любви.

— Начнем, милорд? — шепнула Татьяна.

Еще бы! Что за вопрос!

Эпилог

Сомерли-Хаус

Июнь 1815 года

— Полюбуйся! — сказал Лукас, передавая Татьяне свежий номер «Пост». — Герцог Камберлендский только что в очередной раз внес ощутимый вклад в Русский фонд помощи.

— Сколько? — спросила она, пробегая глазами заметку. — Всего тысячу фунтов? Ах он сукин сын!

— В целом он внес почти десять тысяч…

— И поэтому газеты его превозносят как великого филантропа! Когда его спросили о причинах особого расположения к русским, объяснение было следующее: как христианин он рад помочь народу, на долю которого выпало столько страданий. Взять бы этого проклятого лицемера и своими руками…

Лукас приложил палец к ее губам.

— Пока он держит слово, ты в безопасности, а все остальное не столь уж важно.

В дверь постучали, затем Каррутерс внесла кофейник со свежим кофе. Ее взгляд на мгновение задержался на подносе с завтраком, и она неодобрительно поцокала языком.

— Так дело не пойдет, миледи: вы обязательно должны доесть овсянку!

— Почему мое состояние, — уныло пробормотала Татьяна, — дает всем право разговаривать со мной как с ребенком?

Каррутерс возмущенно всплеснула руками.

— Заставьте ее, милорд!

— Ешь немедленно! — притворно нахмурился Лукас, но глаза его искрились от смеха.

— Терпеть не могу овсянку. Я предпочла бы яйца, немножко бекона и…

— Ну нет, миледи, так не пойдет! От такой калорийной еды у вас начнется рвота!

— У меня никогда не бывает рвоты, — с вызовом заявила Татьяна и незаметно стащила кусочек бекона с подноса Лукаса. — Немедленно принеси мне два яйца всмятку… или я уволю тебя без рекомендаций!

— Гм! Попробуйте, если хотите, — презрительно парировала Каррутерс и, поставив кофейник, ушла из комнаты.

— Одно яйцо всмятку! — заискивающим тоном крикнула ей вслед Татьяна.

Лукас фыркнул и получил локтем под ребра.

— Что тебя так развеселило?

— Трудно поверить, что совсем недавно она была такой робкой и послушной. Наверное, ее испортило то, что она теперь стала горничной графини… — Лукас ласково погладил едва заметно округлившийся живот Татьяны и ее налившиеся груди.

— Но я действительно ненавижу овсянку!

— Тогда можешь взять у меня яйца и бекон. Только не забудь поделиться со мной, — добавил он.

— Ладно уж, доедай, — с набитым ртом сказала Татьяна, подтолкнув к нему тарелку с овсянкой.

— Я не это имел в виду.

— Нет? — удивилась она и проглотила то, что было во рту.

— Нет. — Он отставил поднос в сторону и принялся развязывать ленточки на ее ночной сорочке. — Я имел в виду нечто совсем другое.

— Только если отдашь мне еще и гренок, — заявила она.

— Жадина! — проворчал Лукас, но вожделенный гренок отдал.

Едва Татьяна успела покончить с гренком и повернуться к нему с соблазнительной улыбкой, как в дверь снова постучали.

— Убирайтесь! — в бешенстве выкрикнул Лукас, но Татьяна заставила его замолчать.

— Это, должно быть, Каррутерс, принесла яйца. Входи! — с довольным видом крикнула она, и Лукас расхохотался, наблюдая, как вытянулось у нее лицо, когда на пороге показался Тимкинс.

— Прошу прощения, милорд, миледи, — растерянно пробормотал садовник, заметив разочарованное выражение на лице Татьяны.

— Ничего, ты тут ни при чем, — заверил его Лукас. — Просто се милость обрадовалась бы твоему приходу только в том случае, если бы ты принес в кармане кусок ветчины.

— Но ведь у тебя, наверное, ее нет, — вздохнула Татьяна.

Единственный глаз Тимкинса блеснул.

— Нет. Зато у меня имеется кое-что получше.

— Неужели пирог со свининой? — с надеждой спросила она.

Садовник потоптался на месте, затем достал из-за спины серебряную вазу, в которой красовался цветок розы — белоснежный, махровый, с тугой бледно-зеленой серединкой.

— Позвольте представить «Леди Татьяну Стратмир». Вы просили, милорд, принести вам первый распустившийся цветок.

Татьяна тихо охнула от изумления.

— О, Лукас! Тимкинс! Какая красота!

— Да, она восхитительна, — сказал Лукас, целуя жену. — Я знал, что эта роза будет необыкновенной.

Татьяна зарылась носом в лепестки, вдохнула аромат и передала вазу Лукасу, с нетерпением ожидая его реакции. Он понюхал цветок, поднял голову, еще раз понюхал…

— Невероятно соблазнительный запах, как я и предсказывал, — наконец сказал он. — Пахнет ветчиной.

Ему едва удалось увернуться от ее кулачка.

— Нет, правда, Лукас, как она тебе?

— Мне кажется, в ее аромате есть терпкость и нечто волшебное, — торжественно произнес он. — Как в тебе! — Его длинные сильные пальцы с профессиональной уверенностью осторожно раскрыли лепестки. — И она такая же зеленоглазая, как ты.

— Вы отправите ее описание в Общество любителей роз, милорд? — спросил Тимкинс.

Лукас вставил цветок в густые белокурые волосы Татьяны.

— Нет, мы лучше сохраним за семьей исключительное право на разведение этого сорта. Хотя, возможно, Татьяна пожелает воспользоваться шансом и увековечить свое имя в истории.

— Лучше уж я увековечу себя в нем. — Она приложила руку к животу.

— В ней, — поправил ее Лукас.

— В нем, — упрямо сказала Татьяна.

Тимкинс, ухмыляясь, наблюдал за ними, как заботливая наседка за цыплятами. От его острого взгляда не укрылось, что на ночной сорочке хозяйки развязаны ленточки.

— Пожалуй, теперь я оставлю вас, а вы продолжайте то, чем занимались.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась Татьяна.

Садовник поклонился.

— Разумеется, ваш завтрак, миледи, — смиренно произнес он и, поворачиваясь к двери, подмигнул Лукасу.

— Какой наглец! — проворчала Татьяна, когда за садовником закрылась дверь.

— Именно за это я его люблю. Тимкинс не витает в облаках, а стоит обеими ногами на земле. В нем нет притворства. В этом он похож на тебя. — Лукаво подмигнув, Лукас возобновил свое занятие с того, на чем его прервали: принялся поглаживать груди Татьяны. Она легла на спину, и он обвел кончиком языка ее ушную раковину. У нее участилось дыхание.

— Любимый…

— Муж, — с гордостью поправил он.

— Любимый, — настойчиво повторила Татьяна. — В наши дни очень редко случается, что эти слова означают одно и то же. Тебе не на что жаловаться. — Она сунула руку под одеяло, и он задрожал от предвкушения…

Именно в этот момент в дверь снова постучали.

— Убирайтесь! — простонал Лукас, погрузившийся в захватывающее ощущение ее нежного прикосновения, ее сладкого, теплого запаха…

— Прошу прощения, милорд, — раздался голос Смитерса, — но только что прибыла вдовствующая графиня. Вы приказали сразу же доложить вам об этом.

— Я запру дверь, — прошептал Лукас, но не успел он встать с кровати, как дверь распахнулась и на пороге появилась Далси в сопровождении целой своры тявкающих спаниелей.

— Дорогие мои! — воскликнула она, торопливо подходя к кровати. — Я приехала сразу же, как только услышала новость.

— На этот раз она действительно не теряла времени, — пробормотал Лукас, рассмешив Татьяну. Это была сущая правда. Сообщение о ее беременности не могло прийти в Лондон раньше, чем три дня назад.

— Я так счастлива, так счастлива… у меня нет слов! — захлебываясь от восторга, восклицала графиня.

— Оно и видно, — пробормотал Лукас. — Нельзя ли отогнать этих собак от наших подносов с завтраком?

— Не обращайте внимания! — Далси уселась на кровать рядом с Татьяной. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? Каррутерс сказала, что иногда у тебя бывает тошнота. Тебе следует соблюдать диету. Нельзя допустить, чтобы ты растолстела. — Графиня потрогала округлившийся живот.

— Мама, прошу тебя! — возмутился Лукас.

— Разве мужчина способен что-нибудь понимать в этих делах? Дорогая, теперь всем твоим бедам пришел конец — я здесь, и я намерена остаться с тобой.

— Остаться? — Татьяна беспомощно взглянула на мужа.

— Ну да, на весь период твоей беременности и родов. Разве я могла поступить по-другому?

— Конечно, нет, — со вздохом сказал Лукас.

— Кроме заботы о твоем здоровье, необходимо еще так много сделать! Детская, например, — там все надо изменить! А крестильное платьице! Я привезла с собой образчики тканей. Мадам Деку в полном восторге. Весь Лондон просто гудит, узнав эту новость. Неужели я стану бабушкой? В моем возрасте! — Далси кокетливо поправила волосы. — А теперь, поскольку ты уже позавтракала, мы могли бы приступить к делу. С объявлениями о рождении проблемы не будет, потому что я выбрала открытки заранее и нам останется лишь сообщить дату рождения и имя. Об именах вы уже подумали? Естественно, если будет девочка, вы пожелаете назвать ее в мою честь.

— Мама! — попытался урезонить ее Лукас.

— Что бы с вами было, если бы не моя помощь! А если мальчик, то необходимо принять во внимание следующее: адмирал, упокой Господь его душу, всегда предпочитал…

— Остановись же наконец! — взмолился Лукас.

— …библейские имена. Может быть, Бенджамин. Или Израиль? Или Зеведей?

— Зеведей? — Татьяна с трудом удержалась от смеха.

— Но с другой стороны, вы могли бы назвать младенца в честь принца-регента — кстати, он сообщил мне, что с большой радостью станет крестным отцом. Ну разве он не восхитителен?

Лукас решительно приподнялся и сел в постели, якобы невзначай наградив пинком спаниеля, лакавшего сливки из тарелки с овсянкой.

— Лучше уходи, мама, — решительно заявил он, — иначе мы назовем младенца Гарри, если будет мальчик, или Джейн, если родится девочка.

— Вы этого не сделаете! — в ужасе воскликнула Далси.

— Не сомневайся, сделаем.

— Но…

— Уходи сию же минуту! — Он указал на дверь.

Графиня на удивление послушно направилась к выходу.

— Только не Джейн, умоляю. И не Гарри. Такие вульгарные имена не будут звучать подобающим образом. Идемте, мои малышки! — хлопнув в ладоши, обратилась Далси к своим спаниелям, которые, не обращая на нее никакого внимания, с удовольствием поглощали остатки завтрака. Потом она с лучезарной улыбкой обратилась к Татьяне: — Мы продолжим этот разговор, когда я здесь устроюсь. Ты меня просто осчастливила! Я в полном восторге! — Она удалилась, помахав на прощание затянутой в изящную перчатку рукой.

Некоторое время они молча смотрели ей вслед, словно люди, побывавшие в эпицентре урагана. Потом Татьяна безудержно расхохоталась.

— Гарри! — твердила она. — Джейн!

— Единственная угроза, которая пришла мне в голову и так хорошо подействовала…

Татьяна вдруг стала серьезной.

— А ведь она права. Что бы с нами было без нее?

— То же самое, что сейчас, — сказал Лукас и наклонился к ней.

— Сомневаюсь.

— Возможно, не сразу, но все было бы так, как сейчас.

— Знаешь, а мне нравится имя Далсибелла.

— Мне тоже, — согласился Лукас. — Но у нас будет мальчик.

— Ты сказал, что хочешь девочку.

— Я передумал. — Он осторожно опустился на нес.

— Ты уверен?

— Абсолютно. У нас будут только мальчики. Мир едва ли сможет вынести еще одну Далсибеллу Стратмир.

Татьяна притянула его к себе.

— Должно быть, ты иногда с сожалением вспоминаешь о днях своего отшельничества, — прошептала она, крепко целуя его.

— Никогда! — заверил он прерывающимся голосом, с наслаждением вторгаясь в ее плоть.

— Никогда? — переспросила она, глядя в его затуманенные страстью глаза.

В этот момент распахнулась дверь.

— Тимкинс сказал, что вам хочется пирога со свининой, миледи, поэтому я уговорила кухарку… ох, извините! — Каррутерс покраснела до корней волос, разглядев на кровати пару, слившуюся воедино, и тут же исчезла из комнаты.

— Почти никогда, — со вздохом поправил себя Лукас и встал с кровати, чтобы наконец накрепко запереть дверь.

1

Автор допускает в своем романе некоторые анахронизмы и неточности в описании быта и нравов России начала XIX в. — Примеч. пер.