Глава 7

Вооруженная операция – май 1946

Хотя на старом катере, предоставленном нам греками, был дизельный двигатель. Демос, лейтенант греческих военно-морских сил, вел его под парусом. Во время Второй мировой войны он работал на британцев в Эгейском море, так что в ночных высадках во вражеский тыл знал толк.

В маленькой кабине было жарко и душно. Я проспал недолго, а когда проснулся, почувствовал в затылке тупую ноющую боль, которая никак не проходила. Воздух в кабине был насыщен отвратительной смесью запахов дизельного масла, рыбы и мочи скота, от которых меня чуть было не вырвало.

Мне не нравилось мое настроение, совсем неподходящее для дела, на которое мы шли. Было время, когда подобные ночные операции воспринимались вполне естественно. Но тогда шла война, а она, по крайней мере в Европе, уже почти год как закончилась. Срок достаточный, чтобы отвыкнуть от мысли, будешь ли ты завтра жив или убит.

Я опустил ноги на пол и сел, обхватив голову руками. Раздался стук в дверь, и в кабину заглянул сержант Джонсон. Он наверняка не успел забежать на интендантский склад в Помпеях. На нем была старая линялая хлопчатобумажная фуражка, грязный костюм и стоптанные ботинки. Такое уважающий себя ирландский лудильщик постыдился бы надеть. Лицо его было покрыто недельной щетиной.

– Двадцать минут, сэр. Вы просили вас разбудить.

Несмотря на то, что еще до Греции мы с ним, будучи оба в звании сержанта, вместе служили, он строго соблюдал субординацию. Джонсон знал меня как никто другой.

Он заботливо спросил:

– С вами все в порядке?

– Как на это посмотреть. Я уже начинаю думать, разумно ли было с моей стороны ввязываться во внутренние дела греков. Если бы я не согласился, другой бы занял мое место. А ты что думаешь?

Джонсон пожал плечами:

– Они мне за это платят.

Он был прав, это также относилось и ко мне. Непонятно почему, но мне от его слов стало легче. Я поднялся с койки и потянулся.

– Как остальные?

– Готовы. Вы ведь знаете, какой О'Брайен. Задирист, он готов драться каждый вечер, а по воскресеньям дважды. А молодой Даусон вовсе не может поверить, что ему так повезло.

– Помню, когда и я был таким, – сказал я. – Но это было давно.

Остальные участники операции сидели в ожидании, расположившись в просторном помещении, где обычно размещался экипаж. Они, как и мы с Джонсоном, были в выгоревшей, потрепанной одежде, на ногах – старые ботинки. Другими словами, выглядели крестьянами из бедных районов северной части Греции.

О'Брайен, который всегда брился дважды в день, отпустил бородку, а Форбс вообще был похож на матерого преступника. Лицо юного Даусона было гладким и чистым, как звон хрустального бокала, главным образом потому, что пользоваться бритвенным станком ему было еще рано. Так что с умыванием у него проблем не было.

Он был единственным слабым звеном нашей операции. Когда закончилась война, Даусон был еще курсантом и поэтому считал, что опоздал стать участником самых захватывающих в жизни приключений. Война воспринималась им как некая азартная игра. В иной ситуации я бы на него даже не взглянул, но мне позарез нужен был радист, и он оказался лучшим из тех, кого смогли найти в тот момент.

Увидев меня, они дружно встали. Махнув рукой, я позволил им сесть.

– У нас осталось около пятнадцати минут, поэтому буду краток. Повторяю. Первый этап операции – на шлюпке входим в залив Трассос, где будет ждать проводник. Он отведет нас к фермеру по имени Микали. Второй этап – прибываем на ферму и вместе с Микали оцениваем обстановку. Третий этап – вызволяем Таракоса из форта и вместе с ним тем же путем уходим.

Все детали операции им были хорошо известны, но повторный инструктаж никогда не лишний.

– Какие варианты на случай осложнения ситуации? – спросил Даусон.

Только за этот единственный вопрос я готов был оставить его на катере, чтобы он занялся теоретической разборкой операции, чему в диверсионной школе уделялось основное внимание.

– Альтернативные варианты будем принимать на месте, – ответил я.

Это не совсем верно, подумал я, но для него такой ответ подойдет.

Джонсон проверил снаряжение. Каждый из нас был вооружен автоматом, автоматическим пистолетом и четырьмя гранатами. У Даусона, помимо всего прочего, в старом немецком ранцевом мешке был радиопередатчик, таким во время войны пользовались греческие партизаны. Кроме того, каждый имел сухой паек.

Оставив их заниматься своими делами, я вышел на палубу. Лучшей погоды для высадки быть не могло. Стояла темная безлунная ночь, небо все было устлано облаками, сквозь которые изредка поблескивали звезды. На палубе двое греческих военных моряков надували лодку, а Демос, высунувшись из окна рубки, что-то им тихо говорил.

– Ну как дела? – спросил я его.

– А, это вы, – сказал он и покачал головой. – Плохо, совсем плохо. Здесь в направлении залива очень сильное подводное течение. Это то, что нам нужно, но возникли неожиданные проблемы. Изменилось направление ветра, он сейчас восточный, а это значит, что дует он прямо в залив.

– Берег оказывается с подветренной стороны? Под парусом туда идти не годится. Можно разбиться о скалы.

– Совершенно правильно, а если включим двигатель, нас засекут.

– Что же теперь делать?

– Можно попробовать в другой раз.

Я покачал головой:

– Нет, не годится. Военное командование ждать не будет. Центральному правительству в Афинах стоило огромных сил удержать военных от бомбардировки форта. Так что или сегодня ночью, или уже никогда.

Он понимающе кивнул.

– Хорошо, если вы хотите попробовать, я к вашим услугам. Попробую войти в залив с юго-восточной стороны, но как только мы в него войдем, вы высаживаетесь, а я сразу же поворачиваю обратно. Вам придется остальную часть пути проплыть на надувной лодке.

– Ничего, мы справимся, – сказал я.

Он мрачно улыбнулся:

– Будем надеяться, что все умеют плавать.

Что ж, веселенькое напутствие, подумал я и пошел к своим, чтобы подготовить их.

Каик, на котором мы плыли, был из категории низкопалубных, так что особых проблем с пересадкой из него быть не должно, но тем не менее это требовало определенной ловкости. Мы достаточно спокойно вошли в залив, хотя состояние моря в этом месте было хуже, чем я себе представлял.

Вся наша команда выбралась на палубу, двое палубных матросов уже спускали надувную лодку за борт. Каждый из нас был при полной амуниции и спасательном жилете. Момент пересадки в лодку наступил, когда Демос начал разворачивать каик в сторону открытого моря и скорость буквально за одну-две минуты резко упала.

Выйдя на разворот, Демос резким свистом подал нам сигнал. Завалившееся на бок судно трясло, его огромный парус неистово трепало на ветру.

Приказа Джонсону не потребовалось. Он перелез через борт, за ним стремительно последовали Форбс и О'Брайен. Даусон зацепился мешком с рацией за перила и повис, проклинаемый Джонсоном.

Каик начал набирать скорость, и мы чуть не упустили момент. Я грубо отцепил Даусона, толкнул его в темноту и сам последовал за ним. Через мгновение каик бесшумно, словно привидение, растворился в ночи.

Как только я почувствовал под собой днище лодки, ее сразу же захлестнуло водой. Я допустил ошибку и в попытке удержаться на ногах схватился руками за весло, но высокие пенистые волны, вздымаемые порывистым ветром, тут же заполнили лодку водой.

Оказавшись в считанные секунды по пояс в воде, мы продолжали оставаться на плаву. Для нас это было самое главное. Я приказал ребятам грести изо всех сил. В противном случае мы бы просто затонули. По прошествии многих лет мои слова могут показаться излишне драматизированными, но дело обстояло именно так.

Мы очень быстро передвигались в сторону берега, и это меня ничуть не удивляло. Демос заранее предупредил, что скорость течения в заливе достигает пяти-шести узлов. Впереди достаточно хорошо был виден берег, отчасти из-за того, что к этому времени на небе расступились низкие облака, но, главным образом, из-за бешеной скорости, с которой белоголовые буруны несли нашу шлюпку к берегу.

Теперь мы поплыли еще быстрее. У самого берега участок воды от белых гребешков на ее поверхности был похож на ковер из цветущего вереска, буйно распустившегося после теплого проливного дождя. Течение стало таким сильным, что нам не оставалось ничего, кроме как держаться на плаву.

Ночь была наполнена рокотом морских волн. Волны, вал за валом, набегали на скалистый берег, вороша прибрежную гальку, и, недовольно урча, откатывались обратно. Нашу лодку так сильно крутило в разные стороны, что мы уже не могли ею управлять.

Вдруг перед нами из темноты вздыбилась огромная шестифутовая волна с белым пенистым гребнем на вершине, мечта любого спортсмена, занимающегося серфингом. Этого нам только недоставало. Лодку страшно тряхнуло, и Форбса отбросило на корму. О'Брайен инстинктивно бросился за ним и ухватил Форбса за верхнюю часть спасательного жилета. Лучше бы он этого не делал, так как в следующую секунду лодку швырнуло в другую сторону, и они оба вывалились за борт.

Затем течение подхватило лодку и с угрожающей скоростью понесло к острову. Огромная волна, подхватившая нас в пятидесяти ярдах от берега, распласталась под нами, оставив после себя белые облака пены и струящиеся потоки воды. На гребне следующей волны мы стремительно преодолели половину расстояния до желанной суши. Только я успел подумать, что все позади, как почувствовал, будто гигантская рука переворачивает нашу лодку.

Я сразу же нащупал ногами дно, поскольку глубина в этом месте не превышала пяти-шести футов. Позади себя я увидел болтавшуюся на воде перевернутую лодку и схватился за висевшую вдоль ее борта веревку. Ни Джонсона, ни Даусона рядом не было, и мне ничего не оставалось, как выбираться на берег в одиночку.

Казалось, весь мир перевернулся. Вокруг только темнота да брызги волн. У меня не было четкого представления, в какую сторону двигаться. И тут я заметил, как в кромешной тьме трижды мигнул огонек. Поначалу я решил, что у меня начались галлюцинации, но он замигал снова. Я отчаянно пытался рывками выбраться, из воды, доходившей мне почти до пояса.

Вновь накатила огромная волна, будто решив всерьез затащить меня обратно в море. Я, как мог, старался удержаться на месте, вцепившись правой рукой в большой камень, лежавший почти у самого берега. Когда волна откатила в море, кто-то, одхватив меня под мышки, поставил на ноги и повел в темноту. Наконец мои ноги начали утопать в, мягком сухом песке, и я упал на четвереньки. Меня рвало так, будто я выпил половину Эгейского моря.

Море было везде: в моей голове, в сердце, в мозгах. Его рев заглушал все ночные звуки. Я сделал глубокий вдох и замер. Перед моими глазами забрезжил слабый свет. Моргнув пару раз, я увидел очертания женского лица, неожиданно возникшего из темноты. Большие плоские скулы, слегка раскосые глаза, чувственные ноздри и слишком большой рот. Она была очень похожа на татарку. Типичная крестьянка. Самая красивая из всех некрасивых женщин, которых я когда-либо видел.

– Вам теперь лучше? – спросила она низким, грубым голосом, каким говорят горские жители севера.

– Да, – ответил я. – А вы кто? Я ожидал, что меня встретит Микали, Джон Микали.

– Его вчера убили в форте. Один из охранников застрелил его по ошибке. А я Анна, дочь Джона Микали.

– А вы знаете, зачем я здесь? Вы поможете нам?

– Знаю, – сказала она. – И я это сделаю. Чтобы отомстить за отца, я сделаю это.

Я присел, пытаясь осмыслить изменившуюся ситуацию. Я чувствовал исходящий от нее кислый запах давно не мытого тела, особо остро проявляющийся на фоне свежего солоноватого морского воздуха. И тут со стороны моря появились, поддерживая друг друга, сержант Джонсон и Даусон. Сделав пару шагов, они рухнули у моих ног.

Все, что было у них с собой, осталось на дне. Радиопередатчик, автоматы и даже сухие пайки. Единственное, что осталось, это финки по одной на брата и автоматические пистолеты «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, свисавшие с плеч.

У меня оставался автомат и рюкзак, который болтался на шее. Я дал им по паре гранат, и мы разбились на две группы. Получасовой поиск Форбса и О'Брайена результатов не дал. В такой кромешной тьме дальше искать было бесполезно. К тому же шторм на море усиливался все больше и больше.

Итак, перед нами тремя встали новые проблемы, которые надо было решать. Анна указала на небольшое углубление в скале, где можно было спрятать лодку. На случай поспешного отхода мы не стали выпускать из нее воздух. Ведомые моей спасительницей, мы пересекли песчаный берег и почти в полнейшей темноте по узкой извилистой тропинке начали подниматься вверх.

Как только мы выбрались из скал, окружающих залив, все вокруг нас вдруг изменилось. Низкие тучи рассеялись, и на ночном небе ярко засверкали звезды. Девушка, не проявляя признаков беспокойства, решительно зашагала по ровному скошенному полю.

Неожиданно перед нами зашевелились кусты. Резким движением я вскинул автомат на изготовку. В кустах раздался глухой звук самодельного ботала, которое крестьяне подвешивают на шею домашнему скоту. Из зарослей вышла коза. Пахнув животным запахом, она прошмыгнула мимо меня.

– Все нормально, – тихо сказала Анна. – Они здесь свободно бродят.

– А патрули?

– Сейчас в форте, – ответила она. – Побаиваются здесь показываться по ночам. Это место пользуется дурной славой. Здесь в античные времена был город. Говорят, что скалы, на которых он стоял, разверзлись и море за одну ночь поглотило его, не оставив даже следа. Такое страшно даже представить.

Сорок или пятьдесят хорошо вооруженных солдат вместе со мной могли бы разнести этот проклятый остров на куски. Но греческой военной разведке такого количества бравых ребят не сыскать.

– Теперь уже немного осталось, – произнесла она. – Не более полумили.

Она продолжала идти по ровному полю, а мы, крадучись, следовали за ней, прижимаясь к холмам, тянувшимся грядой по его краю. В течение четверти часа никто из нас не проронил ни слова, и вдруг, неожиданно перевалив через вершину холма, мы увидели у его подножия в окружении оливковых деревьев крестьянский дом.

Издалека до нас донесся глухой лай собаки.

– Дальше я пойду одна, – сказала девушка. – Надо проверить, все ли спокойно. Иногда ко мне наведываются гости. Те, из форта.

– Могут быть? – спросил я. – И часто они заходят?

– Когда захотят, – ответила она, нахмурив брови. – Я ведь единственная женщина на этом острове.

Ее слова прозвучали для меня достаточно убедительно, но, когда она отошла от нас на приличное расстояние, я шепнул Джонсону:

– Я пойду за ней. Если что не так, смываемся.

Он не стал спорить, и я двинулся вниз по склону холма. Домик был небольшой и явно очень старый, двор между задней стеной дома и сараем для домашнего скота был вымощен булыжником. В воздухе стоял крепкий запах навоза. Я поправил рюкзак и приготовился ждать.

Неожиданно скрипнула дверь сарая, и кто-то спокойным голосом на греческом скомандовал мне:

– Оружие на землю, быстро!

Я аккуратно положил свой автомат на землю и поднялся. Дуло винтовки уперлось мне в спину. Я резко подался влево и, увернувшись от направленного на меня ствола, ногой ударил незнакома в коленную чашечку. Тот рухнул лицом в грязь.

Дверь дома открылась, и нас осветило ярким светом. Тут я разглядел своего противника. Это был совсем молодой парень, лет семнадцати – восемнадцати с густой шапкой вьющихся волос. Он с трудом приподнял голову и посмотрел через плечо.

– Анна! – крикнул он в отчаянии. – Это я, Спиро!

Анна коснулась моего плеча:

– Все в порядке. Отпустите его.

– Кто он?

– Один из них, – ответила Анна. – Из красных, но меня любит и все сделает, о чем бы я ни попросила. – Она презрительно усмехнулась. – Мужики. Все одинаковы, как малые дети, сколько сладостей ни давай – всегда не хватает.

В греческой военной разведке мне дали план острова пятидесятилетней давности, единственный, который они смогли раздобыть, поэтому Спиро оказался здесь как нельзя кстати. Я уточнил у него недостающие подробности.