Судная ночь на Синосе

Как они считали, особых причин для беспокойства нет. Мелос достаточно четко разработал план, и Капелари лишь изредка бросал взгляд на меня и Киазима, занятых на корме подготовкой подводного снаряжения.

– Я все думаю, каковы наши шансы, когда вернемся с чемоданчиком обратно на яхту, – промолвил Киазим.

– Ты хочешь сказать, есть ли гарантия, что Мелос сдержит слово и не прикончит нас?

– Вот именно. С другой стороны, с леди Сарой у него могут возникнуть проблемы. Вряд ли Алеко не воспротивится, если Мелос задумает пустить ей пулю в затылок.

– Я в этом не уверен. Алеко психически больной человек и уже не соображает, что творится вокруг. А Мелосу необязательно в нее стрелять. Может изобразить как несчастный случай. «Ласковую Джейн», скорее всего, постигнет участь «Сейтана».

– С одной незначительной разницей?

– Совершенно верно. Всех нас крепко свяжут и оставят в кубрике.

Киазим глубоко вздохнул:

– А почему нет? Они безжалостны и делают в своей игре огромные ставки, Джек. На карту поставлена судьба целой страны. Судьба великой нации.

– Ну вот, я заставил тебя из-за этого поволноваться. Давай обсудим наши, более мелкие проблемы, – сказал я. – Почему же Мелос послал вместе с нами Капелари и еще двух вооруженных парней? Они нам не нужны, и Мелос прекрасно знает, что мы сразу же к нему вернемся, если найдем чемоданчик. У нас же нет другого выбора.

– Ты сказал, если найдем чемоданчик?

– Если его необходимо найти, мы его отыщем, – ответил я. – Что тогда произойдет? Тогда, когда мы будем перелезать с нашего катера на борт яхты, сжимая в руке этот злополучный атташе-кейс.

Глаза Киазима сделались круглыми, и он неожиданно облегченно вздохнул:

– А, теперь я понял. Мы больше им будем не нужны. Нас продырявят и выкинут за борт. А можно что-нибудь придумать?

– Думаю, да, – успокоил я Киазима и принялся излагать ему свой план.

План был смелым и очень рискованным. Чертовски рискованным. Для этого требовалось мужество, четкость в действиях и огромное везение. Интересно, на чьей стороне сегодня удача? Что ж, время покажет.

* * *

Найти упавший в море самолет не составит большого труда, думал я. Но как в него проникнуть? По своему опыту я знал, что он может быть сильно искорежен, что доставит нам массу хлопот.

Поэтому мы решили приготовиться к любым случайностям, поджидавшим нас под водой. На палубе катера мы с Киазимом рядом с нашим подводным снаряжением аккуратно разложили весь набор инструментов и приспособлений, которые могли нам потребоваться. Не забыли мы и кислородно-водородный резак. Вся эта груда технических средств производила внушительное впечатление. Подошли Капелари и Лазанис и удивленно посмотрели на нас.

– Что, все это вам понадобится? – резко спросил Лазанис.

– При падении двери самолета могло сильно заклинить, – пояснил я. – Может быть, что его придется вскрывать, как банку с сардинами.

Он глупо хрюкнул и пнул ногой жестяную коробку из-под бисквитов.

– На твоем месте я бы на это не решился, – заметил я. – В ней двадцать фунтов пластикового гелигнита, да рядом целый ящик химических взрывателей. Может произойти нечто жуткое.

Его лицо приобрело серый оттенок. Он быстро развернулся и поспешно зашагал прочь. Впервые за этот день я облегченно вздохнул. Да, в коробке лежал гелигнит, и было достаточно просто ударить по жестянке, чтобы все взлетело на воздух.

Капелари убрался еще быстрее, чем Лазанис. Заметив это, Киазим усмехнулся.

– Он, должно быть, с испугу в штаны навалил, – сказал он и брезгливо сплюнул за борт. – Греческие свиньи.

* * *

Менее чем за три часа мы достигли острова Крит. Сначала мы обогнули мыс Сидхерос, затем, проплыв по заливу Мерабелло, приблизились к Голове Турка. Лучшее название для этого утеса придумать было невозможно. Он действительно был похож на огромную голову, на четверть мили выступавшую в сторону острова Капала.

Сам остров, который представлял собой скопление лишенных какой-либо растительности скал, был чуть больше одного, от силы двух акров. Он был совершенно непригоден для жилья, на нем не водились даже дикие козы. Наконец, где-то в начале первого, следуя указаниям Павло, в двухстах ярдах к северу от острова мы бросили якорь. За утро погода постепенно улучшилась. Солнце, окрасив небо в бронзовый цвет, ярко засветило. От его жарких лучей металлические предметы на катере так нагрелись, что дотронуться до них было невозможно.

Пока мы с Киазимом надевали гидрокостюмы, те трое внимательно за нами наблюдали. Капелари, который, как я полагаю, был назначен старшим среди них, подошел к нам ближе и произнес:

– Долго вы там, я думаю, не задержитесь. Павло достаточно точно указал место.

– Не думаю. Человек, который в темноте рухнул с самолетом на морское дно и потерял сознание от множественных ранений... – усмехнулся я. – Самолет может находиться прямо под нами, а может оказаться в любой точке по окружности на том же расстоянии от этого острова. А если Павло еще и ошибся, то вообще в нескольких сотнях ярдов от острова.

В том, что Павло точно указал место падения своего самолета, я нисколько не сомневался. Павло не тот человек, чтобы, будучи опытным пилотом, не определить точное место катастрофы. При падении у хороших летчиков это происходит чисто автоматически, что довольно часто спасает им жизнь. Но все же в любой ситуации надо было быть готовым ко всем вариантам развития событий, как простым, так и сложным.

Помогая друг другу, мы с Киазимом надели акваланги и подошли к борту. Я отрегулировал подачу кислорода, подал Киазиму сигнал, и мы одновременно прыгнули в воду.

Якорь с катера был опущен на глубину пяти фатомов, то есть на ту глубину, о которой говорил Павло, описывая место падения самолета. Однако в этом месте дно, сплошь покрытое песком и редкими водорослями, резко уходило под уклон.

Я наткнулся на груду черепков глиняной посуды, рядом с которыми лежала хорошо сохранившаяся огромная древняя амфора, покрытая какой-то морской зеленью. В древние времена в такие амфоры наливали по семь-восемь галлонов вина, а теперь они устилали дно по всему Эгейскому морю. По этим амфорам можно было определить, к каким временам относились затонувшие суда, их перевозившие. Неудивительно, что именно в этом месте я обнаружил скопление древних реликвий. Вблизи скалистого острова любой маломальский шторм мог выбросить судно на камни. В другое время я бы уделил своей находке больше внимания, но сейчас я искал другое.

Мы плыли с Киазимом параллельным курсом в тридцати – сорока футах друг от друга на глубине десяти фатомов, морское дно продолжало опускаться все ниже и ниже. Мы миновали песчаный участок, и теперь уже дно превратилось в огромный густой ковер из монотонно колыхавшихся водорослей.

Неужели из такого места Павло смог выбраться? Вдруг мое внимание привлек какой-то предмет с размытыми очертаниями. Я тут же подал сигнал Киазиму и повернул влево.

То, что я заметил, оказалось хвостом самолета. Он под острым углом торчал из густых, высоких водорослей, остальная часть самолета почти полностью была скрыта в морской зелени. Вне всяких сомнений, это был «Ацтек». Ни его крылья, ни двигатели повреждены не были. На какое-то мгновение мне представился «Мираж III», обнаруженный мною неподалеку от Бир-эль-Гафани. Это было так давно и было ли вообще? Да, с тех пор много воды утекло.

Киазим подплыл ко мне ближе, и мы вместе стали пробираться через зеленые заросли. Верхушки водорослей казались живыми существами. Они, словно щупальца осьминога, гладили мое тело, и ощущение, которое я при этом испытывал, было далеко не из приятных.

Впервые после того дня, когда я опускался к затонувшему немецкому кораблю, я неожиданно почувствовал, как меня снова начинает охватывать страх. Но ничего. Он уже меня не сломает. Во всяком случае, в этом я попытался себя убедить. И это помогло. Страх исчез так же внезапно, как и появился.

Я заработал быстрее ногами и вскоре достиг корпуса самолета. Стекла иллюминаторов были без трещин, и, заглянув внутрь самолета, я смог разглядеть приборную доску и панель управления. Ремни безопасности плавно покачивались над сиденьем пилота. Я плавно потянул на себя полуоткрытую дверь кабины. Затем, отыскав глазами Киазима, кивком подал ему знак и нырнул внутрь.

Слабый свет проникал сквозь иллюминаторы, но его было достаточно, чтобы различить находящиеся в нем предметы. Неожиданно откуда-то сверху наплыла тень, и у меня вновь похолодело внутри.

То был Апостолидис. От его тела, зависшего под самым потолком, тянулась двухфутовая цепочка с прикрепленным на ее конце элегантным атташе-кейсом. Я дотронулся до Апостолидиса. Тело перевернулось, и его левая рука чуть было не обвилась вокруг моей шеи. Выпученные глаза на распухшем лице тупо уставились на меня.

Я на мгновение зажмурился, а когда вновь открыл глаза, то увидел рядом с собой Киазима. Он держал в руке нож. Я понял, что он собирается делать, но другого выхода не было. Когда Киазим начал отрезать у запястья правую руку Апостолидиса, я отвернулся и поплыл прочь.

Через пару минут я увидел Киазима, выбирающегося из самолета с ножом в одной руке и чемоданчиком в другой. Он прицепил атташе-кейс к дверной ручке кабины самолета, поднял вверх большой палец, и мы вместе стали подниматься на поверхность.

С этого момента наши действия становились сплошной импровизацией. Нам оставалось только надеяться и уповать на удачу, которая, как известно, никогда не бывает очень большой.

* * *

Мы всплыли в двухстах ярдах от «Ласковой Джейн». Киазим остался, чтобы отметить место падения самолета, а я поплыл в сторону катера.

Христу и Лазанис помогли мне подняться на борт, а Капелари, горя от нетерпения, спросил меня:

– Ну как? Нашли?

Я кивнул:

– Да, как раз там, где нас ждет турок. Вам придется подогнать туда катер.

Я начал отстегивать акваланг. Капелари, бросив строгий взгляд на Христу и Лазаниса, прикрикнул:

– Вы слышали, что он сказал?

Они исчезли, а я, пройдя на корму, присел на корточки рядом с разложенным на ней оборудованием. Подошел Капелари и протянул мне сигарету.

– В каком состоянии самолет?

– В неважном. Сильно поврежден. Особенно кабина пилота. Но он тем не менее внутри.

– Апостолидис? Ты его видел?

– Да. Через то, что осталось от иллюминатора. Нам придется резать обшивку, чтобы до него добраться.

По блеску в его глазах я понял, что он мне поверил. Он оставил меня в покое и направился к своим друзьям, которые были заняты подъемом якоря. Через некоторое время заработали двигатели и мы двинулись в сторону Киазима, который ждал нас, подняв над водой руку.

Я тем временем занялся баллоном и кислородным шлангом, чтобы быть готовым разыграть величайший в моей жизни спектакль. От охватившего меня возбуждения мои руки слегка дрожали, как в те давние времена перед началом смертельно опасных операций. Только теперь я не мог позволить себе погибнуть. Я должен был думать о Саре.

* * *

Кислородно-водородный резак приводится в действие наверху. Газ по трубке поступает вниз к водолазу. Там, под водой, специальный аппарат подает в нужное место воздух, образующий в воде пузырьки и тем самым создающий искусственную атмосферу, в которой может гореть этот газ.

Все это я подробно объяснил Капелари, сделав особый упор на той огромной опасности для нашей жизни, в которой мы окажемся, если вдруг он неверно поймет наш сигнал снизу и не включит вовремя газовый резак.

Это, конечно, была чушь, но они заглотнули и ее. Мы с Киазимом, надев на себя акваланги, подошли к самому краю катера, чтобы уже в последний раз погрузиться на дно, одновременно шагнули за борт и пошли вниз, ориентируясь на спускавшиеся вниз канаты. Киазим в одиночку подплыл к самолету, проверил, на месте ли атташе-кейс, посмотрел в мою сторону и подал мне знак рукой.

Выждав пару Минут, я проверил время и быстро поплыл в сторону от Киазима. Затем, оказавшись на глубине шести футов от левого борта «Ласковой Джейн», я остановился и принялся отстегивать свой акваланг. Освободившись от него, я всплыл на поверхность, оказавшись почти у самой середины левого борта. От тех трех греков на палубе меня заслоняла рубка.

Я решил не спешить. Секундой позже со стороны правого борта катера послышался всплеск воды и раздался истошный крик Киазима. Я не смог расслышать, что ему крикнул Капелари, но думаю, тот хотел знать, что случилось.

Я уже перелезал через перила, когда услышал голос Киазима:

– С Сэвиджем несчастье. Стой у канатов, а я снова иду вниз.

Таким образом мы предполагали держать всех троих перегнувшимися через перила у правого борта в ожидании дальнейших событий. И нам это почти удалось. Вся проблема заключалась в том, что дверь в рубку находилась со стороны правого борта, где как раз и скопились наши охранники. Я рассчитывал, что смогу дотянуться до своего стола в рубке через окно, выходящее на мою сторону. Просунувшись через него внутрь, я нащупал заветную кнопку и нажал на нее. Дверца стола распахнулась.

* * *

Ни в чем в этой жизни нельзя быть совершенно уверенным. Я уже рванул предохранительную чеку на автомате «узи», как услышал крик изумления. Я поднял глаза и увидел Христу, стоявшего у самых перил на корме справа. В правой руке он сжимал автоматический пистолет «маузер» с деревянной кобурой в качестве ложа. Ему первым удалось дважды в меня выстрелить. Одна из его пуль, попав в правую ногу, отбросила меня от окна рубки.

Автомат «узи», этот персональный вклад израильтян в арсенал автоматического оружия, высоко ценится теми, кто знает в огнестрельном оружии толк. Автомат имеет съемный магазин с двадцатью пятью патронами, который вставляется в рукоятку справа, и стрелять из него можно только тогда, когда эта рукоятка прижата.

Пригнувшись, я разрядил половину магазина своего «узи» в Христу. Задрав вверх ноги, он повалился через борт. Меня крутануло еще раз, но не от боли в ноге, а от нервного напряжения, которое я при этом испытывал. Бывает иногда и от неожиданного удара в челюсть нервная система человека цепенеет больше, чем от поразившего его выстрела.

К моему удивлению, рана в ноге почти не причиняла мне боли, и я пополз на четвереньках по палубе. Неожиданна на носу катера появился Капелари и выпустил в меня длинную очередь из своего автомата. Я едва успел увернуться, как пули прошили палубу в тридцати сантиметрах от меня. Чтобы заставить его хотя бы пригнуть голову, я, не целясь, выстрелил в него, согнувшись, бросился за угол рубки и оказался в двух метрах от Лазаниса.

Неподдельный ужас застыл в его глазах. Он в страхе чисто рефлекторно выстрелил в мою сторону. Очередь из его автомата прошла в ярде от меня.

Все еще стоя на четвереньках, я вскинул перед собой «узи» и, нажав на рукоятку, выпустил в него оставшиеся в магазине патроны.

Затем я быстро пополз к двери рубки, где в столе был спрятан «вальтер». Я уже было просунул в дверь левую руку, как раздался одиночный выстрел и дуля продырявила мне кисть.

Я попытался подняться и увидел стоящего напротив меня Капелари. В одной руке он держал автомат, а в другой револьвер 38-го калибра, выстрелом из которого он и повредил мне руку.

– Я говорил Мелосу, что с тобой будут проблемы, – сказал он злобно. – Но он и слушать меня не захотел. А я оказался прав.

Но он не успел продолжить. За его спиной, словно черный призрак, возник Киазим. В лучах солнечного света зловеще блеснуло лезвие ножа. Через мгновение они оба свалились за борт. Вскоре на палубе вновь появился Киазим. Но уже один.

Он приподнял тело Лазаниса и, перевалив через борт, сбросил его в воду. Затем присел рядом со мной. Положив руку ему на грудь, я сказал:

– Чемоданчик, Киазим. Это важнее.

Он попытался спорить, но я, поднявшись на здоровую ногу, отстранил Киазима рукой.

– Делай, как я сказал. Я этого заслужил, не так ли?

Думаю, в тот момент я с трудом соображал. Это было неудивительно. Видимо, Киазим это понял и уже не пытался мне перечить.

– Через пять минут, Джек. Клянусь, не позже. Починю тебе ногу. Будет лучше новой.

Я прилег, опершись спиной о стену рубки, а Киазим пошел на корму за другим аквалангом. Затем я услышал всплеск воды и посмотрел на солнце. Небо было такого ярко-синего цвета, что долго смотреть на него я не смог.

Мне показалось, что я пробыл с закрытыми глазами не более секунды. Но когда я их вновь открыл, увидел склонившегося надо мной Киазима. В руке он держал атташе-кейс. Я обратил внимание на высокое качество сафьяна, из которого он был сделан, на красивую бронзовую застежку и элегантный замок и тут же вспомнил, какое дьявольское устройство запрятано в нем.

Прижав атташе-кейс к груди, я, почему-то совсем забыв о страхе, подумал, а не взорвется ли он сейчас. Через мгновение я потерял сознание, и этот вопрос уже перестал меня волновать.

Глава 18

Решающая схватка

Я очнулся лежащим на столе в кают-компании лицом вверх. Гидрокостюма на мне уже не было. Киазим сидел на стуле рядом и с озабоченным выражением на лице обрабатывал рану на моей правой ноге. Он сам нашел аптечку с набором лекарств и медицинских инструментов. Точно такой же я пользовался при оказании помощи Гийону, когда мы с Сарой обнаружили его ночью лежащим на полу в моем номере гостиницы в Бир-эль-Гафани. С той поры, казалось, прошла уже тысяча лет.

– Как наши дела? – спросил я Киазима.

– Хорошо, – улыбнулся он. – Ничего страшного. Как блошиный укус. Посмотри сам. Когда в пятьдесят первом я попал в плен к китайцам, они заставили прошагать меня пару сотен миль с раной посерьезнее твоей. И только два месяца спустя извлекли из нее пулю.

Он помог мне сесть, и я, подняв колено, взглянул на ногу. С внешней стороны бедра прямо над коленным суставом в том месте, куда вошла пуля, зияла рваная рана. На месте ее выхода было отверстие большего размера. Рана сквозная, вот почему во время перестрелки я еще был способен быстро двигаться.

– Повезло, что вторая пуля не попала, – заметил я.

– Ты сам говорил, что сегодня нам нужна удача. Вот тебе и повезло. – Это был единственный комментарий, который он отпустил по этому поводу.

Киазим наложил на рану с обеих сторон марлевые салфетки и с удивительной ловкостью перебинтовал мне бедро. Опять опыт Кореи, подумал я.

Теперь левая рука. Я мог пошевелить пальцами, но не больше того. Ладонь сильно опухла, и пользоваться этой рукой я уже не мог. К тому времени, когда Киазим окончательно обработал рану, рука нестерпимо ныла. Он достал из аптечки две ампулы с обезболивающим средством и сделал мне два укола. Один в бедро, другой в руку.

Затем он прошел на камбуз и сварил кофе так, как на это способны только турки. Когда Киазим вернулся, я сказал ему, где у меня запрятана бутылка виски. Две чашки турецкого кофе, крепко заправленного виски, и я снова почувствовал себя человеком. К этому времени начал действовать анальгетик, и я сумел, не упав, добраться до двери.

– Слишком много, слишком скоро, Джек, – запротестовал Киазим. – Теперь приляг и постарайся заснуть.

– И выгляни наружу через двадцать четыре часа? Нет уж, спасибо, – ответил я. – У меня нет времени. Если ты с пулей в ноге смог прошагать двести миль по бездорожью, то я уж до этой проклятой двери как-нибудь доберусь.

Но я все же с удовольствием присел и взял протянутую мне Киазимом сигарету.

– Что теперь? – спросил он.

– А кто знает? Надо подумать. Мы обязаны с чем-то к ним вернуться. Теперь мы имеем дело только с двумя. Алеко и Мелосом. Остальных Алеко оставил на Киросе.

– Дела наши пока еще плохи, – заметил Киазим. – Мелос из особой породы людей. Он всех убьет, если заподозрит хоть что-то неладное. Моих мальчиков, леди Сару. Для него это что пару раз плюнуть.

– Он убьет их в любом случае, старина, – печально заметил я. – Любым способом, и нас вместе с ними. Таков, по его мнению, должен быть финал всей операции.

– А Алеко?

– Он даже себе уже ничем не поможет.

– Тогда что же нам делать?

Его лицо помрачнело. Он ждал от меня ответа. От Джека Сэвиджа – чудотворца. Я уже устал от этой роли. У меня вновь разболелась голова. А еще это виски. Алкоголь и лекарство несовместимы, а может быть, я просто начинал приходить в шоковое состояние. Наверное, так оно и было.

– Я задыхаюсь, – сказал я и поднялся.

На самом же деле я просто не знал, что ответить Киазиму. На его вопрос у меня не было никакого ответа. С моей стороны это было уловкой, и Киазим прекрасно это понимал.

Я не только дошел до двери, но и даже попытался подняться на палубу. Мне это удалось главным образом потому, что моя правая нога уже ничего не чувствовала, а левая рука была словно обрублена по запястье.

Киазим оказался позади и, поддерживая меня за локоть, помог выбраться на солнечный свет. Снаружи было очень тихо, будто ничего не произошло. Было ли это на самом деле? Цепочка пулевых пробоин на левой стороне палубы от автоматной очереди, которую Капелари успел выпустить в меня, и пятна уже успевшей засохнуть под жарким солнцем крови на том месте, где свалился Лазанис, свидетельствовали о реальности кровавых событий, разыгравшихся этой ночью.

На полу в рубке лежал атташе-кейс, оставленный Киазимом, когда тот помогал мне подняться по лестнице на палубу. Я присел рядом с нашей злополучной находкой.

– Ты знаком с такими штучками? – спросил он. – Какая у них взрывная сила?

– Видел, что бывает, когда ручная граната попадает в группу пехотинцев?

– У этого взрывного устройства такая же?

– Во всяком случае, наверняка убьет сапера и изуродует тех, кто будет рядом. Радиус поражения у этого устройства вряд ли такой, как у гранаты, но все же достаточно большой.

– Взорвется в тот момент, когда его попытаются открыть?

– Да, если только нет специального ключа.

На столике в рубке лежала отвертка. Я взял ее и подцепил бронзовую пряжку атташе-кейса.

– Стоит ее немного пошевелить, и мы взлетим на воздух.

По лицу Киазима было видно, что он явно не одобряет моих действий. Я с удивлением обнаружил, что и ему знаком страх, пусть даже небольшой.

– Не слишком приятный конец, – заметил он, поежившись.

– Возможен и хуже, – сказал я. – Можно остаться в живых, оказавшись калекой без рук или потеряв зрение.

– Такого я не пожелал бы даже самому заклятому врагу.

Видимо, под воздействием последней произнесенной Киазимом фразы я вдруг понял, что нужно сделать. Я поделился своей идеей с Киазимом.

Внимательно выслушав меня, он мрачно проговорил:

– Ты обрекаешь себя на смерть. Ты хоть это понимаешь?

– Если мне повезет, то Сара и твои дети получают реальный шанс остаться живыми. Это в любом случае лучше, чем то, что уготовил им Мелос.

– А ты уверен, что Мелос клюнет на твою приманку?

– Никто не хочет умереть, – сказал я Киазиму. – Даже Мелос. Он хочет занять пост главы тайной полиции, когда он и его дружки придут к власти. Если это им конечно же удастся. У них тогда будет все. Власть, женщины, деньги. Все, что они захотят. Но только в том случае, если останутся живы.

С зажатой во рту дымящейся сигаретой Киазим присел на корточки у моих ног рядом с дверью, ведущей в рубку. Его черные глаза смотрели куда-то вдаль. Он тяжело выдохнул.

– Хорошо, старина. Не буду тебя отговаривать. Если ты окончательно решил поступить по-своему, делай так, как задумал. Но только при условии, что и я приму в этом участие.

Он поднялся и пошел на корму, на которой все еще лежало разложенное нами подводное снаряжение и оборудование. Я захромал вслед за ним. Подойдя к Киазиму, я увидел, что в руках он держит открытую жестяную коробку с пластиковым гелигнитом и внимательно разглядывает набор химических детонаторов.

– Быстро срабатывают, – произнес он. – У нас будет не больше пяти секунд. Я прав?

– Придется смываться сломя голову.

– С небольшой оговоркой, если гелигнит взорвется в нужный момент и если пяти фунтов будет достаточно.

Я не нашелся что ответить. Он слегка улыбнулся, явно довольный собой.

– Ничего, уцелеем. У нас с тобой потрясающие способности выживать в любых, даже в самых критических ситуациях.

На это у нас особый талант. А теперь спускайся в кубрик и хорошенько отоспись. Это для тебя сейчас самое главное. Когда придет время, я разбужу.

– Обещаешь? – сказал я. – И чтобы никакой самодеятельности.

– Даю слово.

Его обещания было для меня достаточно. Я знал, что Киазим человек слова. Только теперь я почувствовал, как смертельно устал. Я добрался до кубрика, завалился на койку и уставился глазами в потолок. Меня, казалось, уже ничто не волновало. Перед тем как забыться в глубоком сне, я услышал, как загремела цепь поднимаемого Киазимом якоря.

* * *

Когда мы подплыли к Киросу, наступил вечер. Солнце уже начинало опускаться за горизонт, и, когда я поднялся на палубу, легкий морской ветерок обдал меня холодом.

«Ласковая Джейн» была на автоуправлении. Киазим, стоя на корме, готовился к погружению. Надев гидрокостюм, он занимался проверкой акваланга.

Он посмотрел на меня и сказал:

– А я уже собирался тебя будить. Осталось полчаса. Как себя чувствуешь?

– Отлично, – ответил я, что было совсем не так. – Сон придал мне силы.

Киазим ничего не сказал на это, хотя было видно, что он мне не поверил.

– Мы уже прибыли, Джек. Ну что? Последний рывок?

Он открыл свой жестяной портсигар. В нем оставалась всего одна сигарета. Киазим разломил ее пополам и протянул половину мне. У нее был отвратительный вкус, но тем не менее, сделав затяжку, я почувствовал некоторое облегчение.

– Мне жаль твой катер. Я прекрасно знаю, что он для тебя значил.

– Это уже дело прошлого, дорогой. Всему рано или поздно приходит конец.

На его лице застыла печаль. Может быть, это было от усталости или забот. Но какова бы ни была причина, она все же касалась нас обоих. Возможно, это была покорность судьбе или результат фатальной неизбежности событий, которые нас ожидали. Несомненно, мой план являлся сумасшедшей авантюрой. Впрочем, как и вся эта операция, которая с самого начала была сплошным безумием.

Я не был до конца уверен в том, что применение жестоких действий может повернуть события в лучшую сторону. Я уже не мог более отличать, где добро, а где зло. И вообще, могло ли произойти что-либо хорошее после такого огромного количества смертей?

После всего, что в последнее время произошло со мной, я мог быть уверен только в надежности дружбы с этим человеком и любви обреченной на, смерть девушки. Вот вам и ирландец. Человек, под внешней суровостью которого скрывалась сентиментальность. В конце концов я оказался тем, за кого меня принимал Мелос. У меня было слишком мягкое сердце.

Киазим, коснувшись рукой плеча, прервал мои размышления. Он уже пристегивал акваланг. В брезентовом ремне, опоясывавшем его талию, находился пластиковый гелигнит.

Мы приближались к берегу. В сумерках наступившего вечера на нас надвигались мрачные скалы. У входа в залив на фоне отливающего золотом острова, словно часовые на посту, в тупом молчании застыли Старухи Паксоса. Я вошел в рубку и, поскольку мы уже были в заливе, сбросил обороты.

Киазим, одетый в черный гидрокостюм, с аквалангом за плечами степенно вышел из кубрика. А затем произошло нечто странное. Он подошел ко мне и, словно я был одним из его сыновей, нежно потрепал меня по щеке. Это был жест самой нежной любви и глубокого уважения.

– Ну, с Богом, дружище, – сказал он.

Я не сводил с него глаз, пока он не натянул на лицо маску. Затем, зажав в зубах мундштук, Киазим прыгнул в воду.

* * *

Никогда в жизни я еще не испытывал такого одиночества, как в тот момент, когда остался один на катере. Я направил «Ласковую Джейн» в узкий проход залива. Надо мной тенью, черной, словно ночь, зависли Старухи Паксоса. Несколько чаек, будто предупреждая меня о смертельной опасности, с отчаянным криком кружили низко над палубой.

Все так же медленно катер скользил по золотистой поверхности воды, окрашенной лучами угасающего солнца, как бы нехотя входя в лагуну, где должна была наступить развязка.

Странно, но в этот момент мне вдруг представился отец, о котором я не вспоминал годами. В последний час своей жизни он, должно быть, переживал то же, что и я сейчас. В последнюю секунду перед тем, как распахнуть дверь дома и шагнуть навстречу смерти.

Его гибель была напрасной? Так, по крайней мере, говорил я Саре. Но кто я такой, чтобы его осуждать? Человек должен поступать так, как считает нужным. Теперь я в этом был твердо уверен, и эта уверенность придала мне силы.

Катер по инерции вкатил в лагуну, и я увидел «Жар-птицу», стоящую на якоре ярдах в пятидесяти от того места, где она находилась в момент нашего отплытия. На яхте было абсолютно тихо, и я подал сигнал клаксоном. С веток редких сосен, растущих на берегу, взлетела птичья стая, огласив воздух криком. Тут же на палубе яхты появился Мелос, а вслед за ним и Алеко.

Солнце только начинало касаться края горизонта, и было достаточно светло, чтобы Мелос и Алеко смогли догадаться, что у нас произошло что-то серьезное. Когда я приблизился к их борту на расстояние не более двадцати футов, Мелос уже держал свой автомат наготове.

Я закричал, и паника в моем голосе была неподдельной.

– Ради Бога, Мелос, не стреляй. Я достал атташе-кейс. Дай мне перебраться к вам на борт и все объяснить.

Мелос опустил дуло автомата. А что ему еще оставалось?

– Я тебя предупреждал, Сэвидж, что может произойти, – крикнул он.

Я отключил двигатели и почувствовал, как нос «Ласковой Джейн» мягко уткнулся в прибрежный песок. Прихватив атташе-кейс, я бросился на корму и спустил за борт шлюпку. На все это у меня ушло довольно много времени, поскольку двигать я мог только правой рукой.

Итак, теперь я был готов, окончательно готов к последней, решающей схватке. Мне показалось, что рядом с яхтой в воде, отливающей золотистым цветом, мелькнула черная тень. Киазим? Он оставался для меня единственной надеждой. Кое-как я сумел спуститься в шлюпку и, держа правой рукой весло, погреб к яхте.