Яасси, старший сын Киазима, высокий и красивый парень девятнадцати лет, внимательно следил за положением катера. Это было необходимо не только для борьбы с приливом и морским течением, но и для того, чтобы перемещаться вслед за ловцом, работающим на дне. Важно было всегда держать лодку в таком положении, чтобы выхлопные газы от двигателя не попали в воздушный компрессор. Не один ныряльщик погиб от отравления угарным газом из-за несоблюдения этого требования.

На лодке ревел компрессор, а Абу, второй сын Киазима, смышленый четырнадцатилетний проказник, выполнял работу помощника ныряльщика, очень важную на судне. Я знал таких помощников, которые были настолько опытны, что могли по спасательной веревке определять, что происходит внизу. А там могло произойти худшее – гибель ныряльщика. Неудивительно, что Абу обладал этим чувством с рождения.

Яасси перегнулся через борт и подал мне руку. Поднявшись на лодку, я стянул с себя маску и отвязал раздувшуюся от губок сетку. Поскольку только их отец говорил по-английски, а мой турецкий оставлял желать лучшего, я общался с ними на греческом. Яасси бросил взгляд на губки, взял пару и разочарованно покачал годовой. Они казались вполне нормальными, но он вышвырнул их за борт.

– Как ты их различаешь? – спросил я.

– Это легко, – пробормотал он в ответ. – По размеру пор.

Когда из воды появился отец, Абу назвал глубину его погружения в кулаксах, турецкой мере, равной примерно пяти футам. Я отстегнул акваланг и глотнул воды из огромного керамического кувшина, привязанного веревкой к мачте. Это был сосуд работы греческих или римских мастеров двухтысячелетней давности. На большинстве таких лодок были подобные кувшины. В этих местах, где на дне моря часто встречались остовы затонувших кораблей, можно было без труда найти что-нибудь подобное.

Вскоре сыновья подняли Киазима из воды, и я подошел к ним, чтобы помочь. Ловец в обычном для подводных работ снаряжении, только что вышедший из воды, представляет собой неуклюжее существо. На ногах ботинки весом семнадцать с половиной фунтов каждый, а на талии – пояс из свинца весом восемьдесят фунтов.

Я открутил лицевой щиток, и Киазим оскалил зубы.

– Джек, мой дорогой друг, как ты?

Ему было около сорока пяти. Темнокожий, мужественного вида, с широкими черными усами вразлет, хорошо сохранившийся, он мог бы выглядеть гораздо старше своих лет, если учесть специфику его работы.

– Сколько же ты времени пробыл под водой, идиот? – спросил я.

Абу снял с отца шлем, и тот снова расплылся в улыбке.

– Ты опять про свои инструкции. Дай мне лучше закурить. Умру, когда положено.

Я подал ему сигарету из маленькой коробочки сандалового дерева, которую протянул мне Яасси. Киазим сделал глубокую затяжку.

– Прекрасно. А где твой катер, Джек? Почему не подогнал сюда и не составил нам компанию? Мы вернемся на берег и поедим на пляже. Я давно хочу поговорить с тобой. Надо обсудить один деловой вопрос.

– Отлично, займусь губками позже, – сказал я и потянулся за аквалангом.

Яасси и Абу помогли мне вновь надеть акваланг, и я снова прыгнул за борт. Они прекрасно ко мне относились, потому что я для них был «далгук» – такой же ловец губок, как и их отец. Киазим в свое время служил в турецкой пехоте и в 1950 году в контингенте вооруженных сил под эгидой Организации Объединенных Наций был направлен в Корею.

В то же время там был и я, и это связывало нас обоих. Надо было видеть турецких солдат, когда они только прибыли на фронт. Странные, со свирепыми лицами, в шинелях по щиколотку, вооруженные винтовками устаревшего образца с приткнутыми штыками, они своим видом воскрешали картины Первой мировой войны, но сражались, надо сказать... Все, что я слышал ранее о турецком солдате, было чистой правдой.

Он почти два года пробыл в китайском плену, проходил процедуру промывки мозгов, которой подвергались все военнопленные армии союзников. Но с турками у китайцев это не очень-то выходило. Разочаровавшись, они отказались от своей затеи и в конце концов поместили всех пленных турок в одном лагере.

Турки крепки, как прибрежные камни, тщетно перекатываемые морскими волнами. Стойкие, неукротимо смелые люди. Самые лучшие друзья и самые страшные враги в мире.

Яасси и его младший брат развели на песчаном берегу костер и занялись готовкой, а Морган, чей греческий был так плох, что хуже не бывает, с кружкой вина, зажатой в коленях, взгромоздился на скалу и стал за ними наблюдать.

Мы с Киазимом отошли в сторонку и устроились у самой воды с бутылкой араки и коробкой халвы, уникальной турецкой сладостью, которая готовится из меда и орехов, на что Киазим был большой мастак.

Стало еще жарче. Перед нами открывался красивый вид на море. Там у самого горизонта неподвижно застыла конгоа, лодка, специально приспособленная для ловли губок с помощью трала.

– Ты только посмотри, что они делают, – сердито произнес Киазим. – Шкрябают морское дно и все живое на нем.

– С появлением такого оборудования и синтетики на островах скоро станет жить совсем невозможно, – ответил я.

Я набрал полный рот араки и поболтал жидкость во рту. Вкус турецкой водки воскрешал мои воспоминания о детстве, когда я сосал анисовые пастилки. Было мне тогда лет восемь.

– Я не совсем уверен в этом, Джек, – осторожно заметил Киазим. – У опытного подводника здесь много способов заработать на жизнь.

Итак, мы подошли к главному.

– Ну, например?

– Возьмем хотя бы затонувшие корабли. Любые, начиная с античных времен и кончая подбитыми во время последней войны.

Я покачал головой:

– Что касается античных времен, то это пустая трата времени. Большую часть этих кораблей уже не найти. Обычно они покрыты толстым слоем песка, и нужен большой опыт, чтобы их обнаружить. А если и найдешь, то столкнешься с проблемой, как их поднять со дна. Это требует и навыков, и специальной техники. Нужны будут специалисты, большие деньги и время. А последнее слово будет за правительством Греции или Турции, которое будет решать судьбу любого предмета, поднятого со дна моря.

– Нет, я имел в виду нечто другое. Дело в том, Джек, что на прошлой неделе я нашел корабль неподалеку от острова Синос в Центральном проливе.

– Синос? – удивился я. – Я и не знал, что там разрешают работать.

С этим островом были связаны воспоминания о событиях, происходивших там во время Второй мировой войны. Всего около двух миль в длину и полмили в ширину, Синос находился у входа в пролив Касос и имел чрезвычайно важное стратегическое значение. Немцы, укрепив старые турецкие фортификационные сооружения, превратили остров в неприступный бастион.

– Ты знаешь, какая сейчас ситуация? – оскалился Киазим. – Греция и Турция снова сотрудничают друг с другом, по крайней мере на официальном уровне. Все вдруг стали дружелюбными. Когда мы были у острова, подплыл катер военно-морских сил Греции и нам было сказано, что находиться здесь запрещено, но, когда я упомянул об обнаруженном мною корабле, они стали весьма любезны. Посоветовали мне обратиться в полицейский участок на Киросе за разрешением на продолжение работ.

– И ты обратился?

– Вечером того же дня я повидался с сержантом Ставру. Он заполнил за меня бланк и отослал его в Афины. Он считает, что у меня хорошие шансы получить оттуда добро.

– Во сколько же тебе это обошлось? – спросил я хмуро.

– Всего лишь раз угостил его выпивкой в таверне «У Янни». Тем холодным немецким пивом, которое ему больше всего нравится. Он был по-хорошему настроен. – Киазим покачал головой и вздохнул. – Джек, что же с тобой произошло? Ты должен начать опять верить людям.

– Я думаю, такой день наступит. Расскажи мне подробнее об этом корабле.

– Каботажное судно водоизмещением в три тысячи тонн, которое немцы использовали для перевозки различных грузов на острова. В сорок пятом году, в самом конце войны затонуло под бомбежкой. Обежав бары на Киросе, я навел справки и вышел на человека, служившего на судне. Старик назвался Константиносом. На юге острова у него собственная ферма. Немцы эвакуировались с Синоса, судно уже плыло к материку. У них на борту находился сам руководитель этой операции, какой-то генерал СС или вроде этого. Подумай об этом, Джек. – Он ткнул меня в грудь большим пальцем – признак того, что арака начала действовать. – Представь себе, какая будет добыча. Ты знаешь, какие были нацисты. Там может оказаться все что угодно.

– Или ничего. И на какой он глубине?

– Двадцать шесть кулаксов. Я точно вымерил. Это сто тридцать футов.

Я покачал головой:

– Киазим, для этого потребуется хорошее снаряжение и для начала по меньшей мере два водолаза.

– Так я себе и представлял.

Он оскалился в улыбке и перешел на американизированный английский, которому научился в лагере для военнопленных.

– Тебе и мне, беби, улыбнется счастье.

Но я не был так уверен. В случае удачи на этом деле можно было бы заработать намного больше, чем на ловле губок. Прошло то время, когда я, прежде чем вовлечься в подобную авантюру, не утруждал себя взвешиванием всех «за» и «против», но теперь для работы под водой я уже был не так хорош. Как я мог объяснить это человеку с железной психикой?

– Сегодня во второй половине дня, Джек, я возьму тебя с собой. Пойдем под воду вместе. Все увидишь сам.

Он поднес бутылку к губам и сделал большой глоток, арака потекла по его лицу.

– Теперь пойдем поедим.

Он помог мне подняться, и мы пошли по песчаному берегу в направлении костра. На первое была корба, вероятно самый изысканный рыбный суп на свете. Затем запеченные целиком на раскаленных добела камнях омары и куски рыбы. Лучше бы приготовить не смогли даже в афинском «Хилтоне». Но почему мне не хотелось есть?

Взглянув в бинокль, я увидел отвесные скалы Синоса высотой от двухсот до трехсот футов. Были видны огромные бетонные дзоты – мрачное свидетельство немецкой оккупации. Из них хорошо просматривалась любая точка стратегически важного морского пространства. Голые скалы, трава – и ничего больше.

– Богом проклятое место, – сказался.

Киазим передернул плечами.

– Политика – дело для ненормальных, Джек. Я о ней не хочу даже слышать.

Он совершенно точно выразил мои мысли. В полумиле от берега мы поставили «Сейтана» на якорь, а «Ласковая Джейн» встала с ним борт в борт, как раз над тем самым местом, где, по словам Киазима, находился затонувший корабль, хотя никакого опознавательного буя здесь не было.

Я прислонился к мачте и стал наблюдать за Яасси и Абу, помогавшим отцу надеть подводное снаряжение.

Его водолазный костюм из плотного твида с прокладкой из натурального каучука производил хорошее впечатление, а вот техническое снаряжение Киазима оставляло желать лучшего.

Там, в морской пучине, можно не обращать внимание на мурен, осьминогов, электрических скатов и прочих чудовищ подводного мира. Плавание под водой во многом схоже с полетами в небе, здесь опасность исходит из самого факта бесцеремонного вторжения человека в природу.

При погружении в воду на каждые тридцать семь футов давление возрастает на пятнадцать тонн. При работе на глубине давление подаваемого воздуха должно быть где-то на пятьдесят фунтов выше давления воды. Стоит подаче воздуха отключиться, и подводник будет раздавлен водой. Бывалые водолазы рассказывали мне, что видели даже, как из воздушных шлангов на поверхность выдавливалось человеческое мясо вперемешку с кровью. Такой смерти не захочешь...

Единственным приличным элементом подводного снаряжения Киазима был шлем из меди и бронзы, в котором, как и у большинства шлемов современной конструкции, имелся стопорный клапан, автоматически закрывающийся при отключении подачи воздуха. Выпускной клапан при этом также перекрывался, поэтому воздух в костюме оставался. В этом случае водолазу следовало как можно быстрее выбираться на поверхность.

Надо быть безумцем, чтобы с таким снаряжением работать под водой; Киазим – хороший водолаз, но не больше, и одного его мужества недостаточно. Вряд ли кто-либо другой мог решиться на подобное.

– До встречи внизу, Джек, – сказал он и надел шлем.

Сыновья потуже затянули гайки на его нагрудном щитке. Я кивнул Киазиму и перелез на борт «Ласковой Джейн», где Морган был занят проверкой акваланга. Пока я снимал с себя свитер и брюки, Морган с тревогой смотрел на меня. Вниз я надел неопреновый непромокаемый костюм черного цвета. Подумав о холоде там внизу, я непроизвольно поежился.

– Как себя чувствуешь, Джек? – спросил Морган низким голосом в тот момент, когда я просовывал руки в лямки акваланга.

– Чертовски плохо, – ответил я ему и тут же пожалел о сказанном.

У него отвисли щеки, и я, желая успокоить, положил ему руку на плечо.

– Это не имеет никакого отношения к погружению. Ничто меня не тревожит. Мне просто не очень нравится эта идея Киазима. Для этих работ у нас нет подходящего снаряжения. Такой старый морской волк, как ты, должен понимать это лучше, чем кто-либо.

Но он не поверил мне ни на йоту.

Выждав три-четыре минуты после погружения Киазима, я прыгнул в кристально прозрачную воду и последовал за ним, ориентируясь на его воздушный шланг. Поначалу со мной все было нормально, но, когда на глубине пятидесяти футов я достиг нейтральной зоны, где краски сразу потускнели, мне показалось, что окружающие предметы ожили и начали надвигаться на меня. Видимость была хорошей, и я мог заметить, что вокруг меня почти не было рыб. В целом это выглядело весьма угрожающе.

Я проверил глубиномер и двинулся дальше. Ни рифов, ни подводных чудовищ – ничего вокруг. Таинственный зеленый путь вел в никуда, и я головой вперед плыл в эту бесконечность.

Вдруг неожиданно из мрака передо мной выросла корма затонувшего корабля. Я вытянулся, завис в воде, словно парящая в небе птица, и отрегулировал подачу воздуха. Судно, совершенно неповрежденное, лежало на дне, слегка завалившись на один бок. На носовой части палубы стояли на изготовку зенитки с поднятыми вверх стволами. Рядом с ними я увидел Киазима. Он махнул мне рукой, и я подплыл ближе.

Перила и вентиляторные решетки были покрыты черными мидиями, а в некоторых местах поверхность судна была словно искусана свирепыми собаками. Повсюду виднелись моллюски с острыми, как лезвие бритвы, раковинами, способными не только располосовать кожу, но и своим ядом приковать на неделю к больничной койке.

Проникнув в рубку, я увидел компас и штурвал, сплошь усеянные мелкими ракушками. Ракушки росли и на подъемном механизме. Затем я спустился в открытый люк трюма. Часть трюма в том месте, где я находился, напоминала неф собора – сверху сквозь неровные щели палубы в помещение проникал слабый дневной свет. На полу лежали гильзы снарядов для зенитных установок. Не вызывало сомнений, что судно было атаковано с воздуха, после чего и затонуло.

Пытаясь найти дорогу в грузовой отсек трюма, я сделал рывок в темноту и сразу же попал в неприятную ситуацию. Я оказался в месте прямого попадания авиационной бомбы, которая и отправила на дно немецкое судно. Рядом лежали горы искореженных балочных перекрытий вперемешку с разбитыми палубными досками, на которых росли диковинные водоросли.

Я подплыл ближе и, чтобы удержаться, ухватился рукой за металлическую перекладину. И, о Боже, она сдвинулась с места. И не только она – все вокруг меня, как мне показалось, зарокотав, вдруг пришло в движение, и гулкое эхо раскатилось по воде.

Я почувствовал, как все мои внутренности сжались от страха. Тотчас вынырнув из трюма, я стремглав рванул вверх, оставив Киазима решать его собственные проблемы. В декомпрессии нужды не было, так как мое пребывание на глубине было недолгим, и спустя несколько секунд я был уже в ослепительных лучах дневного света. Я ухватился за лестницу, и Яасси подал мне руку. Сняв маску, я выплюнул резиновый мундштук.

– А что с отцом? – спросил он встревоженно.

– Еще там, но, думаю, скоро поднимется.

Морган стоял рядом с сыновьями Киазима. Я никогда еще не видел его лицо таким серым. Не сказав ему ни слова, я перешагнул через перила «Ласковой Джейн» и спустился в кубрик. Я уже допивал второй стакан «Джеймсона», бутылку которого извлек из тайника под своей койкой, когда услышал шаги Моргана.

Войдя в кубрик, он остановился и принялся меня разглядывать. Я пододвинул ему бутылку виски.

– Все нормально. Сижу и жду тебя. Давай хлебни.

– Было ужасно, Джек?

– Как Рождество и Новый год в один день.

Не обращая внимания на полные тревоги глаза Моргана, я снял с себя костюм, вытерся полотенцем, натянул брюки и свитер и, снова налив себе виски в стакан, поднялся на палубу. Киазим уже стоял на «Сейтане» без шлема и прикуривал от зажженной спички, протянутой ему Яасси.

Он помахал мне рукой:

– Эй, Джек, иди сюда. Надо переговорить.

Я бодро улыбнулся ему и тихо пробормотал, обращаясь к Моргану, который поднялся на палубу вслед за мной:

– Готовься к отплытию. Я этим уже сыт по горло.

Я перешагнул через перила на бор «Сейтана» и облокотился о мачту.

– Ты видел, Джек? – спросил Киазим. – Ты понимаешь, что я имею в виду? Составишь мне компанию?

Я покачал головой:

– На твоем месте я бы еще раз подумал. Мне показалось, что вся эта чертовщина накроет меня с потрохами.

– А я ничего там опасного не заметил, – сказал он, нахмурив брови.

Его слова не понравились мне, так как в них я уловил скрытый смысл, и, глубоко вздохнув, изложил ему более вескую причину моего отказа:

– Ты был прав только в одном. Глубина действительно сто тридцать футов. Это значит, что за каждые сорок пять минут пребывания на дне в костюме со шлемом тебе придется выдерживаться на глубине тридцати пяти футов четыре минуты, на двадцати футах – еще двадцать шесть минут, и на десяти – еще двадцать шесть. Значит, после каждых сорока пяти минут работы под водой на декомпрессию в целом будет уходить пятьдесят шесть минут: Ты сможешь опускаться на дно всего два раз в день.

Теперь он уже сердито посмотрел на меня:

– Почему ты всегда должен рассуждать, как женщина, которая пугается собственной тени? Все эти инструкции по декомпрессии полная чушь. Как и все твои рекомендации.

– Киазим, ты себя погубишь, и это ясно как день, – сказал я. – Тебе нужна целая бригада для работы под водой, не меньше полудюжины, чтобы добыть что-нибудь стоящее. А может оказаться, что все это будет пустой тратой времени.

Теперь он уже разозлился, и в его глазах засверкали огоньки.

– Одни лишь разговоры, мой друг, долгие разговоры и умные слова, но, когда дошло до дела, ты, мне кажется, просто испугался. Да ты боишься снова туда спуститься.

Он сам не верил в то, что говорил, но я тоже завелся и своим ответом сразил его наповал.

– Испугался? – дико засмеялся я. – Я боюсь погибнуть. У меня кишки выворачивает от страха, когда я там, внизу. Ну, посмейся над этим.

Его глаза округлились, стали спокойными и очень мрачными. Будто его мгновенно осенило и он все понял. Он действительно все понял.

– Джек. – Киазим быстро подошел ко мне. – Прости меня, я действительно сожалею.

Я быстро перемахнул через перила. Морган уже отдавал швартовы. Вбежав в рубку, я нажал на стартер. Мощный двигатель мгновенно взревел, и, резко повернув штурвал, я направил «Ласковую Джейн» на разворот.

Пару миль я гнал катер на высокой скорости, а затем сбросил обороты. Глянув через плечо, я увидел Моргана, стоящего в дверном проеме.

– Чувствуешь себя лучше?

– Немного, – сказал я.

– Не очень-то радуйся. Ты оставил на «Сейтане» свои губки. Те, хорошие.

Мы прибыли на Кирос под вечер. Живописный маленький островок, шесть или семь миль в длину и три в ширину. В середине острова в небо упиралась двуглавая горная вершина высотой три тысячи футов.

Одномачтовое суденышко, раздув парус, проскользнуло через узкий проход в залив и взяло курс на Крит. Оно прошло от нас так близко, что я сумел рассмотреть глаза, нарисованные по обе стороны носовой части парусника. Человек, стоявший у румпеля, приветливо помахал нам рукой. Я ему ответил тем же и повел «Ласковую Джейн» в гавань.

За время нашего отсутствия сюда прибыло всего одно новое судно. Это была ослепительно белая с ярко красной полосой по борту яхта длиной в девяносто футов, оснащенная дизельным двигателем. Кому-то она обошлась в пятьдесят тысяч фунтов, не меньше. Она стояла под греческим флагом в сотне ярдов от основного причала.

Я аккуратно обогнул ее и направился к старому каменному пирсу, месту нашей обычной стоянки, за которую не нужно было платить портовые сборы. Выкрашенные в яркие цвета рыбацкие лодки стояли у берега, уткнувшись в белую дугу песчаного пляжа. Рядом сидели рыбаки и латали свои сети, на мелководье резвились дети, их голоса летели над гаванью.

Я вырубил двигатель. Когда приблизились к пирсу, Морган выпрыгнул и привязал к нему наш катер. Я перешагнул через борт и подошел к Моргану.

– Ты куда-то собрался, Джек? – спросил он.

– Куплю несколько банок чего-нибудь, а может быть, и другого, – ответил я. – Да и просто хотелось бы размять ноги.

Он не стал мне возражать, и я быстро зашагал прочь, чтобы мой напарник не успел передумать. Тому была, конечно, и другая причина. Совсем другая. Мне нужно было кое о чем подумать. То, что я испытал во чреве затонувшего корабля, действительно повергло меня в смятение. Я понял, что обречен.

В моем теперешнем состоянии ловля морских губок могла привести меня только к одному. К скорой и жуткой смерти.

Я пришел к такому заключению после третьего стакана рецины в таверне, расположенной на другом краю гавани. Решено, больше никогда опускаться на дно не буду. Но что взамен? Ответа на этот вопрос у меня не было. Единственное, на что я был теперь способен, это крепко напиться.

В тяжелых раздумьях я шел вдоль берега моря. Ситуация у меня аховая, это уж вне всяких сомнений. Я свернул на пирс и добрался до катера. Не увидев на нем Моргана, я перешагнул на борт и почувствовал запах кофе.

Мне почему-то сразу стало легче, и я быстро спустился вниз по лесенке.

– Морг, это как раз то, что нужно, – воскликнул я, войдя в кубрик, и поставил на стол свою чашку.

Неожиданно из камбуза с кофейником в одной руке и банкой сливок в другой появилась Сара Гамильтон. На ней были светло-голубые брюки из льна, белая рубашка, завязанная узлом на талии, выглядела она так, как любая женщина могла только мечтать.

А ее лицо? Боже, это милое, дорогое мне лицо с легкой; надменной усмешкой, застывшей на полных губах. И спокойный взгляд серых глаз.

– Привет, Сэвидж, – бодро произнесла она. – Рады меня видеть?

Она улыбнулась, и ее улыбка, словно вспыхнувший огонек, осветила каждый уголок моей измученной души.