Аметист (Том 2)

Хейз Мэри-Роуз
Аметист (Том 2)

      Мэри-Роуз ХЕЙЗ
      АМЕТИСТ
      ТОМ 2
      ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
      Глава 1
      Такси подвезло Гвиннет и Джесс к парадному входу отеля "Плаза", где Джесс остановилась у Хольценбургов.
      Подруги только что вернулись из аэропорта Кеннеди.
      - Не надо меня провожать, - настаивала Катриона. - Я уже пролетела тысячи и тысячи миль. Что такое еще один перелет?
      Но они настаивали, видя, как Катриона расстроена звонком из Англии.
      - Мамочка будет вне себя. Ей так хотелось видеть меня герцогиней!
      Катриона со страхом смотрела в будущее, поскольку теперь, после женитьбы Арчи на Салли Поттер-Смит, Кэт оставалась один на один со своим бизнесом. Правда, она все так же могла звонить Малмсбери и просить его о помощи, но прежней эмоциональной поддержки ей уже все-таки ждать не приходилось.
      - С Кэт все будет в порядке, - доверительно сообщила подруге Гвиннет на обратном пути в Манхэттен. - Она зашла слишком далеко и теперь не отступит.
      Потом, уже в "Плазе", Гвин сказала:
      - Джесс, мне нужно с тобой поговорить. Давай вместе сходим на ленч. Я угощаю. Придумай что-нибудь из блюд, которых тебе ни за что не найти в Мехико.
      - Уверена?
      - На все сто.
      - Тогда ладно. Я знаю, куда мы пойдем! Как раз то, что мне надо!
      У входа в Централ-парк, на углу Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню, стояла тележка торговца сосисками. Над веселым красно-белым полосатым тентом поднимались клубы аппетитно пахнущего пара. Написанный от руки плакат гласил: "СОСИСКИ ИЗ ЧИСТОЙ ГОВЯДИНЫ ОТ БЕРНИ".
      - Я - пас, - пробормотала Гвиннет. - Кажется, мне совсем не хочется есть.
      Она чуть ли не с брезгливостью наблюдала за тем, как Берни - толстяк с огромными волосатыми ноздрями - шмякнул невероятных размеров франкфуртскую сосиску на булочку, полил ее горчицей и кетчупом и положил на тарелочку кучу острой приправы. Джесс по-гаргантюански откусила здоровенный кусок и блаженно вздохнула:
      - Настоящий кайф! В Мехико невозможно найти вкусный хот-дог. Я часто мечтаю о нью-йоркских хот-догах. Правда чудно? Прежде я их никогда особо не любила.
      - Удивительно, - согласилась Гвиннет. - Ты представляешь, что они туда кладут?
      - Чистую говядину, леди, - обиделся Верни, - бы что, читать не умеете?
      - Я представляла себе нечто более изысканное. - Подхватив Джесс под локоть, Гвин потащила подругу подальше от Берни и его тележки - ко вновь построенной в парке оранжерее.
      - Может быть, нам лучше посидеть где-нибудь за стаканчиком вина? предложила Гвиннет.
      Джесс уселась на скамейке и положила рядом с собой тарелочку с приправой.
      - А чем тебе тут не нравится? Можем поговорить и здесь.
      Ты ведь, конечно же, хочешь поговорить о Фреде?
      Гвиннет кивнула и, осмотрев скамейку на предмет следов голубиного присутствия, уселась, вытянув свои красивые длинные ноги.
      - Почему ты не осталась тогда с нами у Пьетро? - тихо спросила Гвин.
      - Потому что Катриона сказала... - начала было Джесс, но тут же взяла себя в руки и спросила:
      - Разве тебе не было приятно?
      - Конечно, было.
      Джесс приподняла бровь, сунула в рот последний кусок своего хот-дога и поинтересовалась:
      - Конечно?
      - С ним быть очень приятно.
      - И чем вы занимались?
      - Ничем особенным, - пожала плечами Гвиннет. - Просто болтали допоздна. Затем Пьетро принес еще бутылку вина и немного посидел с нами. Когда же он закрыл ресторанчик, мы медленно бродили без цели по Виллидж. Затем остановились где-то выпить кофе. Слушали джаз.., разглядывали витрины... А в четвертом часу утра мы оказались на Вашингтон-сквер.
      - Ты еще встретишься с Фредом?
      - Нет. Не знаю. Он сказал - сегодня в восемь. Но я, кажется, сегодня вечером должна идти с Халдайном на балет. А перед этим будет какой-то большой прием. Халдайн туда приглашен.
      - Скажи ему, чтобы он подыскал себе другую спутницу.
      - А что сказала Кэт?
      - Сказала, что вы отлично смотритесь.
      - О-о-о! - Гвин покраснела от удовольствия, но тут же спохватилась. Вчера - это было вчера. Что случилось - то случилось. Но, Джесс, я не могу снова встретиться с Фредом, если ты.., я имею в виду.., ты ведь его любила. Возможно, и до сих пор любишь.
      Джесс покачала головой.
      - И ты была беременна. И" вся эта каша... Он ведь бросил тебя...:
      - Я же говорила тебе, что Фред никогда не узнает О моей беременности.
      - Но он ведь сбежал от тебя. Такая скотина. Такой трус...
      - Нет. - Джесс попыталась объяснить события тех лет:
      - Фред был вынужден поступить так из-за того, что его подставили. Обычная история. Да и потом, если бы я тогда спросила у Каселли о Фреде, то тотчас бы нашла его. Но ведь я не спросила.
      Гвиннет выглядела испуганной.
      - Ах, Джесс! Подумать только, что все эти годы...
      - Просто мы не предназначены друг для друга, - выразительно подчеркнула Джесс. - Не волнуйся на этот счет.
      - Ты уверена?
      - Более чем.
      - Когда я увидела Фреда, - осторожно начала Гвиннет, - он мне сразу же понравился. И я начала злиться сама на себя, потому что знала, как Фред поступил с тобой. И кроме того, я была уверена, что ты все еще любишь его.
      - Надеюсь, мы с Фредом на всю жизнь останемся друзьями. Но я больше не люблю его. Нисколько. - Достав из сумочки салфетку, Джесс вытерла руки и, завернув в салфетку жирную обертку от хот-дога, бросила ее в мусорный ящик. - Вот так, - Но, Джесс...
      - Странная это штука - жизнь. Еще четыре месяца назад из всего этого могла бы получиться совсем другая история. Но не теперь. Я встретила другого человека. - Джесс рассказала Гвин о Рафаэле. - Теперь ты понимаешь, что я имела в виду, говоря, что мы с Фредом не предназначены друг для друга.
      Гвиннет не пошла на балет с Габриэлем Халдайном, вместо этого она, нарядившись в непривычные для себя джинсы и широкий свитер, снова появилась с Фредом в ресторане "У Пьетро". Просидев там вечер, они снова часами бродили рука об руку в теплой не по сезону ночи и говорили, говорили.
      Гвиннет никогда не приходилось еще так откровенничать. Она рассказала Фреду о себе все. О том, что ты чувствуешь, когда растешь некрасивой и неуклюжей девчонкой ("Я думала, что мир будет принимать меня, только если я буду строить из себя шута"). О том, как впервые недоуменно, а потом испуганно поняла, что может быть красивой ("Первой мне об этом сказала Виктория, а ее брат Танкреди доказал"). Потом Гвин, запинаясь, поведала Фреду о Бейлоде ("Сама не знаю, как допустила такое").
      Фред стиснул руку Гвиннет.
      - Не волнуйся, милая. Все уже позади. Больше этого никогда не случится.
      Гвин ослабела, почувствовав облегчение и радость. Но позже, уже под утро, сидя рядом с Фредом в темноте на заднем сиденье такси, Гвиннет вся напряглась от ужаса при мысли, что Фред вот-вот обнимет ее.
      Но Фред, похоже, понимал состояние Гвиннет.
      Когда они подъехали к дому Гвин на Пятой авеню, Фред попросил таксиста подождать и, проводив Гвин до дверей, пожелал ей спокойной ночи.
      - Я не собираюсь заходить. Так что не ломай себе голову, приглашать меня или нет.
      С чувством легкой вины и благодарности Гвин прошептала:
      - Фред, я, конечно же, должна...
      - Ерунда. И не переживай. Я не буду напрашиваться, пока ты сама меня не позовешь. - Фред приподнял подбородок Гвин и нежно поцеловал в губы. Тем более что мне рано утром вставать.
      - Фред, я...
      - Не бери в голову. Спокойной ночи, милая.
      "15 мая, Нью-Йорк.
      Дорогая Джесс!
      Как бы я хотела, чтобы ты была сейчас здесь, мне очень нужно посоветоваться с тобой, но Мехико так далеко отсюда, а по телефону тебя практически невозможно поймать.
      Мы ежедневно встречаемся с Фредом. Никогда еще я не чувствовала себя одновременно такой счастливой, запутавшейся и самой несчастной в мире.
      Думаю, что я полюбила Фреда, и он очень мне подходит.
      Фред заставил меня совершенно преобразиться.
      Я встречаюсь с людьми, которых никогда бы не узнала без Фреда, посещаю такие районы города, которые никогда и не видела. Например, в районе Сорок второй улицы есть небольшая улочка, состоящая сплошь из одних букинистических лавочек!
      Мы бродим по всему городу, и Фред делает зарисовки с детишек из гетто и классических евреев у синагоги. Он любит районы, в которых торгуют одеждой, там постоянно снуют беспрерывно ругающиеся друг с другом люди с тележками. Мы едим повсюду, где придется. Последний раз - в греческом ресторанчике на Девятой авеню, прямо в подвале, среди стариков, сидящих в исподних рубашках и читающих греческие газеты. В меню, разумеется, только греческая кухня. Нам пришлось заказать уху из карпа. В ней столько костей!
      Мы говорим и говорим. Я рассказала Фреду все о своей жизни с Бейлодом. Даже о Танкреди. Фред рассказал мне о тебе - ничего чересчур личного, не беспокойся. Его страшно ранило то, что вы так вот расстались. Но Фред справится с этим, потому что для него, точно так же как и для тебя, важна прежде всего работа. Он сам весь - работа. Ты-то уж как никто знаешь, что Фред практически никогда не перестает работать - это так естественно и органично для его натуры, но это вовсе не то безумие, что владело Бейлодом.
      Мне никогда в жизни не было так весело. Фред вытащил меня из темницы, в которую я сама себя заключила. Он заставил меня рассмеяться. Я прекрасно себя чувствую. И знаю, что люблю его.
      Но когда Фред пытается притронуться ко мне, я леденею. Ничего не могу с собой поделать. Несмотря на то что прошло много лет, как я оставила Бейлода, я никак не могу вынести, если кто-нибудь пытается сблизиться со мной физически.
      Фред очень терпелив, но мы целыми неделями почти каждый день проводим вместе, и ему начинает надоедать то, что он всякий раз у моих дверей лишь желает мне спокойной ночи и ограничивается целомудренным поцелуем. Ты ведь знаешь Фреда.
      Идиотизм, но если его нет со мной рядом, я только и думаю что о Фреде и мечтаю о близости с ним, но лишь только наступает соответствующий момент, я - не могу.
      Джесс, это невыносимо. Так больше продолжаться не может..."
      Джесс прислала ответ незамедлительно.
      "Сделай то же, что сделала я. Уезжай. Уезжай куда-нибудь, где ты прежде никогда не бывала, где вы с Фредом не будете испытывать никаких ассоциаций, В какое-нибудь романтическое место - яркое, экзотическое. Это должно сработать".
      Когда Габриэль Халдайн, считавшийся "романтиком со странностями", предложил Гвиннет и Фреду слетать на недельку на Багамские острова, где у Халдайна был собственный фешенебельный курорт под названием "Клуб Кораллового залива", это оказалось как нельзя кстати. Неделя уединения на тропическом острове. Великолепно! Даже Франческа согласилась помочь дурить головы фирмам, с которыми у Гвиннет были заключены контракты.
      - Отдохни несколько деньков. Ты заслужила отпуск.
      Прошу лишь об одном одолжении - не увлекайся загаром.
      Покорно укладывая в чемодан соломенные шляпы и лосьоны от загара, Гвин твердила себе, что эта поездка разрешит все ее проблемы. Что белый песок и аквамариновые волны, ленивые дни и долгие мягкие ночи под тропической луной проведут соответствующий курс лечения, в котором Гвин так отчаянно нуждалась...
      ***
      Начало путешествия складывалось хорошо.
      Фреду понравились длинные низкие здания в колониальном стиле, которыми был застроен "Клуб Кораллового залива".
      Он наслаждался тем, что песок блестел и искрился, как настоящий сахар, а вода - действительно совершенный аквамарин, как ему и обещали; Фред никогда не верил, что вода может иметь такой цвет. Кроме того, Фреду пришлась по душе отведенная им с Гвиннет спальня: большая и светлая, с огромной кроватью и лениво вращающимся под потолком вентилятором.
      "Постель. О Боже!"
      Она же заказывала две раздельные кровати. Гвиннет в ужасе смотрела на место, где ей предстояло спать вместе с Фредом.
      После того как прислуга внесла багаж, продемонстрировала, как пользоваться ванной, открыла жалюзи на огромных окнах с великолепным видом на пролив и наконец удалилась, Фред плюхнулся ничком на постель и запрыгал на ее упругом матрасе.
      - А что ты на это скажешь, любимая? Хочешь попробовать? - Тут Фред увидел на лице Гвин выражение неподдельного леденящего ужаса. - Прости, дорогая.
      Он со вздохом встал. Фред тоже слишком уж надеялся на магию "тропической терапии".
      "Ничего, видно, время еще не приспело", - с твердостью успокоил себя Фред.
      А потом дела пошли все хуже и хуже.
      "Что со мной? - снова и снова задавалась вопросом несчастная Гвиннет. - Фред великолепен. Он добр. Он красив. Он заставляет меня чувствовать себя молодой, беззаботной и счастливой. Он хочет меня. Может быть, даже любит меня. Так почему же я не могу заставить себя расслабиться и отдаться ему?"
      Утром четвертого дня Гвиннет перевернулась на спину на надувном матрасе, на котором она, тщательно смазанная кремом от загара, дрейфовала в двадцати ярдах от берега, и пришла к выводу, что вся их поездка с любой точки зрения была ошибкой.
      Фред не был создан для праздности и после удовольствия, полученного в первые дни пребывания на Багамах, нашел "Клуб Кораллового залива" местом скучным и неинтересным. Природа вокруг была слишком уж "картинной" и "искусственной", как и лица обитателей курорта. Фред мог быть по-настоящему счастлив и доволен, только варясь в круговерти жизни где-нибудь в центре Нью-Йорка или Лондона.
      В самое жаркое послеобеденное время, когда все курортники дремали на террасах своих коттеджей или на пляже, Фред исчезал, отправляясь на натуру. Он должен был рисовать ежедневно ("Хотя бы небольшой эскиз какой-нибудь лачуги или собаки, или еще чего. Иначе я просто выхожу из себя").
      Фред любил многомильные походы по пыльным жалким деревушкам. Обычно он возвращался под вечер, и Гвиннет с интересом рассматривала сделанные за день наброски: лица стариков, пьющих пиво под лохматыми пальмами или ободранными тентами, восторженные глаза детишек, подростки, гоняющие в пыли футбольный мяч и т, д.
      В один из вечеров Фред явно перебрал с выпивкой и, когда они уже очень поздней ночью отправились спать, попытался воспользоваться своей силой, крепко прижав к себе Гвиннет. Она почувствовала, как бедра Фреда плотно прижались и трутся о ее бедра, настойчивые руки ощупывают ее тело.
      Гвин сразу же впала в панику, вызванную воспоминанием о Бейлоде - его властности, требовательности, безумии и болезненной похотливости. В ушах Гвин задрожал страшный голос Бейлода: "Я убью тебя, если ты меня оставишь!"
      - Нет! - Гвиннет отвернула лицо. - Нет, Фред, я не могу.
      Секс - это насилие, унижение, отвращение. Секс несет в себе ложь, подчинение, даже смерть.
      - Ну что ты, девочка моя, - расслабься. Это вовсе не плохо. Дай же мне шанс, черт возьми.
      - Хорошо, но только не сейчас. Мне так жаль... - И Гвин расплакалась.
      Фред сразу же отпустил ее и резко отстранился, вытянув руки по швам.
      - Все в порядке, Гвин. Прости меня.
      И вот теперь Гвиннет казалось, что Фред только и делает, что считает часы, оставшиеся до их возвращения домой.
      Смешно, но все отдыхающие были уверены, что у Гвин с Фредом интимные отношения наполнены такой бурной страстью, что они не осмеливаются даже прикоснуться друг к другу на публике.
      - Вы такая великолепная пара, - щебетала известная английская киноактриса, отдыхавшая на острове со своим новым любовником - фотографом из Форт-Лаудердейла. - Ваши тела так гармонируют друг с другом! Он так дьявольски сексуален. На вашем месте я ни на минуту не отрывалась бы от Фреда. Вы только взгляните, с чем приходится иметь дело мне, - надула губки актриса.
      Гвиннет посмотрела на Кэльвина ("зовите меня запросто - Кэл") Маккракена и мысленно сравнила его холодные маленькие глазки, обвислые щеки и дряблый живот с высоким, стройным, загорелым и обаятельным Фредом.
      Ночью, лежа без сна на самом краешке своей части постели, вслушиваясь в мерное сонное дыхание Фреда, Гвин жаждала только одного - найти в себе силы и прикоснуться к Фреду. Она никак не могла как следует выспаться, поскольку боялась, что во сне может скатиться на сторону Фреда. Гвин подумала о том, как Фред занимался любовью с Джесс. Джесс никогда не вдавалась в детали, но в этом и не было необходимости - все было написано на ее лице. Гвиннет чувствовала себя несчастной, жалкой и ужасно ревновала Фреда к Джесс.
      Вчера, несмотря на то что их ужин затянулся далеко за полночь, Гвин и Фред еще присоединились к Кэлу Маккракену и актрисе выпить стаканчик перед сном лишь для того, чтобы отсрочить становящееся для них все более тягостным совместное пребывание в одной спальне.
      Гвиннет лежала, свернувшись калачиком на кровати, и, когда Фред появился из ванной, натянула на себя простыню до самого подбородка. Она со страхом наблюдала, как Фред стягивает с себя рубашку. Выглядел он, как никогда большим, угрожающе волосатым и мускулистым. Скользнув взглядом по трусикам Фреда, Гвин поняла, насколько возбужден Фред.
      Она покраснела и отвела взгляд.
      Гвин испугалась. Они оба слишком много выпили, и похоже, Фред уже с трудом владел собой.
      Несколько минут он ничего не предпринимал. Потом подошел к краю постели, на котором лежала Гвин, и сел рядом с ней.
      Инстинктивно Гвиннет съежилась От страха.
      - Прекрати, Джинджер. - Фред взял Гвин за руку. - Посмотри на меня.
      Гвиннет неохотно встретилась с ним взглядом.
      - Нет, не так. Не смотри испуганно. Ничего не случится. Поверь мне. Хотя то, что я хочу сказать, - совсем непросто: мне нужна вся ты, не только как друг. Временами я так сильно хочу тебя, что мне становится просто больно, вот как сейчас. - Фред вздохнул. - Я знаю, как ты была больна и какое ужасное время ты пережила, и я делаю все, что в моих силах. - Фред с неистовой силой ударил кулаком правой руки в открытую ладонь левой. - Но я ведь еще и мужик, ты. понимаешь...
      Фред нежно поцеловал Гвиннет в лоб и, одевшись, вышел из дома. Сквозь широкие окна она наблюдала за Фредом, спускавшимся к пляжу, до тех пор пока его не поглотила ночная тьма. Фред вернулся только на рассвете. Сказал Гвиннет, что просто гулял по берегу. Несчастная Гвиннет с горечью подумала о том, не встретил ли Фред во время своей прогулки где-нибудь английскую актрисочку. Но даже если и так, она не винила его.
      "Я просто потеряю Фреда", - печально подумала Гвиннет.
      Актриса была очень красива и очень, очень доступна...
      Теперь, плавая на своем матрасе, Гвин решила, что так больше продолжаться не может, и в который раз задумалась, что, если она сможет позволить Фреду дотронуться до себя хотя бы раз, хотя бы раз почувствует его обнаженную кожу своей, все пойдет хорошо.
      "Сегодня ночью. - Гвиннет прикусила пластиковый гребешок матраса. - Я постараюсь. Я больше чем постараюсь".
      Она наденет то белое мини-платьице, которое отхватила перед поездкой в "Блумингсдейле": оно прекрасно обозначит грудь. Сделает прическу, выпьет побольше местного пунша и будет размышлять исключительно на похотливые и; непристойные темы. И тут непрошено, с болезненной четкостью, в голове возник образ голого Танкреди.
      "Нет! - безмолвно закричала Гвиннет. - Нет!..
      С отчаянной злобой она приказала себе:
      - Думай о теле Фреда.
      Оно стоит двадцати таких Танкреди.., тысячи..."
      Ужин, сервированный на террасе, состоял из овощного салата и пива. Вечер был необыкновенно жарким и тихим. На западном горизонте медленно, но неотвратимо собиралась тьма. Между столиками пронеслась весть: "Погода портится".
      Не обратив на предупреждение ни малейшего внимания, Фред, как обычно, собрал свои рисовальные принадлежности. В то время как Гвиннет, чувствуя, что начинает задыхаться в отяжелевшем воздухе, бессильно свалилась на кровать, чтобы немного передохнуть. Она даже не заметила, когда Фред ушел из коттеджа.
      ***
      Гвиннет проснулась через час или два.
      Все в комнате выглядело по-новому. Смутившись, она никак не могла понять почему. Из-за света, минуту спустя решила Гвин. Свет был какой-то не такой, несмотря на то что было не более четырех часов, на улице стояла темнота.
      Неожиданный порыв ветра прошелестел по листьям пальм за окном, отчего у Гвин побежали по коже мурашки.
      Она села. И сразу же увидела: то, что совсем недавно казалось предвестием сумерек, залило почти все небо чернотой.
      Снова зашумели пальмы, на этот раз еще тревожнее. Вскоре Гвиннет услышала голоса, и перед ней на террасе возникли двое парней из прислуги.
      - Миссис, мы хотели бы закрыть штормовые ставни.
      Надвигается большой шторм.
      Гвиннет с ужасом всматривалась, в, нависавшую над ее головой темную массу, радуясь, что она без контактных линз, иначе все выглядело бы еще страшнее, и тогда бы Гвиннет перепугалась совсем уже по-настоящему. Но и от того, что она увидела, у нее стало бешено колотиться сердце. От горизонта до горизонта вода под почерневшим небом вспенивалась мелочно-белыми бурунами, а среди массивных туч то и дело вспыхивали бело-голубые змеи молний. Гвиннет, которой еще не приходилось видеть такой зловещей погоды, с дрожью в голосе поинтересовалась:
      - Это ураган?
      - Нет, миссис, всего лишь шквал.;
      Парни установили на окна Гвин массивные деревянные ставни и укрепили их тяжелыми стальными скобами.
      Гвиннет сидела в комнате почти в полной темноте, прислушиваясь к раздававшимся то здесь, то там тревожным крикам и скрипу ставней, устанавливаемых на других домах, и ждала первого удара шквала.
      Ураган мог начаться в любую минуту, а Фред сейчас один, где-то там бежит по проселочной дороге. О Боже!
      Гвин рывком открыла дверь и побежала к пляжу. Он был безлюден. Машин на верхней дороге Гвин не увидела. Небо на востоке стало цвета потемневшей латуни, а серо-коричневые стволы пальм в неестественном освещении раскачивались, скрипя, словно новые кожаные ботинки.
      Нет, Фреда ей ни за что не найти.
      Гвиннет вернулась в дом как раз в тот момент, когда налетел первый шквал. Дом при этом зашатался, словно в нескольких метрах от него с грохотом промчался скорый поезд: доски, гвозди, болты протестующе заскрипели.
      Всю свою жизнь Гвин боялась штормов.
      На дворе грянул оглушительный раскат грома, и Гвин, вскрикнув, бросилась на постель в полной уверенности, что, мир уже раскололся надвое и в любую минуту ее ожидает смерть.
      Вдруг дверь с грохотом растворилась. Гвин увидела слепящий сиреневым светом прямоугольник проема и снова закричала. Затем дверь с тем же грохотом захлопнулась. Раздался новый раскат грома, и с неба водопадом хлынул ливень, заглушая все звуки шумом водяного смерча. И тут снова отворилась дверь, и вспышка молнии высветила черный силуэт, тяжело перевалившийся через порог в комнату. Волосы и одежда человека прилипли к телу.
      - Святые угодники! - воскликнул Фред, весело хохоча. - Разве это не грандиозно? Какой великолепный шторм!
      Гвиннет бросилась в объятия Фреда и прижалась к его насквозь промокшей одежде.
      - Фред! Ты жив! Я подумала, что ты там погибнешь, что тебя может убить молнией!
      Фред прижал Гвин к своему холодному мокрому телу.
      Монотонно хлопала терзаемая порывами ветра дверь. Стиснутая объятиями Фреда, Гвиннет, дрожа, впилась пальцами в промокшую рубашку.
      - Успокойся. - Улыбнувшись, Фред слегка отстранился от Гвиннет. - Дай мне сбросить шмотки. Умереть я еще успею.
      Он свалил промокшую одежду в кучу прямо на пол.
      Через открытую дверь Гвиннет видела вспышки горизонтальных, словно следы трассирующих пуль, молний. Жаждущие руки Фреда коснулись груди Гвиннет. Она почувствовала, как решительно они рванули материю рубашки, и услышала мелкий дробный стук падающих на пол оторванных пуговиц.
      А вслед за этим голос Фреда:
      - Давай же, нам нельзя упускать такой случай.
      Фред снова прижал Гвиннет к себе, руки его страстно ласкали Гвин. Гвиннет пронзило острое чувство желания от прикосновения одной обнаженной плоти к другой. И хотя она еще оставалась несколько скованной, оцепеневшей, сопротивление, постоянно парализовавшее разум, ослабло. Гвиннет почувствовала, что тело больше не подчиняется рассудку, впервые за долгие годы Гвин ощутила свободное желание.
      И вдруг она услышала приглушенный, доносящийся словно издалека голос Фреда:
      - Не думай. Ради всего святого, ни о чем не думай! Дай этому случиться.
      Гвиннет потерялась в пульсирующей; чувственности, лишь отрывками соображая, что ноги ее обвили худые бедра Фреда, что его губы впились в ее. И он очень глубоко в ее плоти, так легко, так естественно открывшейся под его натиском.
      Гвин чувствовала сильные упругие толчки, и они вовсе не были страшными или опасными - просто тепло и сладко...
      - Получилось! - пробормотал Фред почти полчаса спустя. - Это было здорово! - И беспокойно переспросил:
      - Ведь здорово было?
      - Да, - сонно мурлыкнула Гвин, прижимаясь к плечу любимого. - Здорово. Было просто замечательно.
      - В бурю у меня всегда получается. Это у меня в крови.
      Гвиннет приподнялась на локте и, всматриваясь в лицо Фреда сквозь паутину спутавшихся волос, поинтересовалась:
      - Что?
      - Оба мои брата были зачаты во время бомбежек Лондона. Мамаша, видишь ли, испытывала особое возбуждение, когда начинались авианалеты. Как только она слышала вой сирен и гул приближающихся самолетов, в глазах у нее вспыхивало какое-то безумное веселье. И страшно возбуждалась, как только начинали сыпаться бомбы.
      - В самом деле? - Гвиннет испытывала опустошенность, потерянность и сильное желание спать. - Ты-то откуда знаешь?
      - Так гласит семейное предание.
      - Забавно, - не удержавшись, хохотнула Гвин.
      - Ничего странного. Все вполне естественно.
      - И коли у тебя нет возможности часто подвергаться бомбежкам, их заменяет шторм?
      Гвин закрыла слипавшиеся глаза и откуда-то уже издалека, из навалившегося сна смутно услышала:
      - А почему бы и нет?
      ***
      Прошел час. Может быть, два.
      Фред свесил длинные ноги с края кровати.
      - Сейчас вернусь. Только дверь закрою.
      Гвиннет увидела длинные красные полосы, разукрасившие спину и ягодицы Фреда, и удивленно захлопала ресницами.
      - Святые небеса, Фред, это что, я сделала?
      Изогнувшись, Фред осмотрел свою спину и рассмеялся:
      - Больше вроде и некому.
      Гвин могла бы высказать предположение, но промолчала.
      "В любом случае у актрисочки больше не будет ни малейшего шанса повторить подобное", - с удовлетворением подумала она.
      Шторм кончился. Сквозь щели ставней пробивался серый свет. Дождь дробно и настойчиво стучал по железной крыше.
      Фред встал на колени в постели рядом с Гвин и, улыбаясь, принялся разглядывать ее от макушки взъерошенной головы до пальчиков ног с бронзового цвета педикюром.
      - Ну что ж, - произнес наконец Фред. - Выглядишь ты очень хорошо. - Он поцеловал Гвин в кончик носа. - Ведь в конце и правда было совсем неплохо, а?
      - Неплохо, - согласилась Гвиннет. - Кажется, я смогу к этому привыкнуть.
      Страхи ее теперь улетучились и казались простой истерией, словно какая-то другая женщина, пользовавшаяся телом Гвиннет, навсегда его оставила.
      "Прошу тебя, Гвиннет, - кричал ее внутренний голос, - не позволяй этой женщине больше вернуться... никогда!"
      Фред кивнул:
      - Вот и хорошо. - Он прикоснулся к груди Гвин. - Ты, конечно же, привыкнешь быстрее, если будешь почаще практиковаться.
      Гвиннет улыбнулась:
      - Неплохая идея.
      Одной рукой она обняла бедра Фреда и притянула его к себе.
      - Не следует останавливаться на достигнутом, - слегка хрипя, прошептал Фред.
      Гвин подняла на него глаза.
      - Разумеется. Я и не собираюсь.
      Затем она взяла в рот его вновь налившуюся силой плоть и почувствовала, как все тело Фреда пронзила дрожь, и он судорожно принялся ласково поглаживать волосы Гвин.
      ***
      - Теперь надо решить, что будет в нашей дальнейшей программе, - сказал Фред, когда дар речи наконец к нему вернулся.
      - Лично я сегодня загорать не собиралась, - хихикнула Гвин.
      - А я так вообще теперь не могу снять рубашку. На пляж или в бассейн нам путь заказан. По крайней мере с такой спиной. Резюме: мы остаемся в постели.
      - К тому же все еще идет дождь, - промурлыкала Гвин.
      - И если повезет, - выразил надежду Фред, - будет идти по меньшей мере еще дня три.
      Глава 2
      - Он был очень пьян, - пробормотал бармен Клайв. Наклонив набриолиненную и потому лоснящуюся, словно перья черного дрозда, голову, Клайв налил Катрионе бокал белого вина. - Мне пришлось вывести его. Он начинал шуметь.
      С тех пор как 1 мая с помпой был открыт гостиничный комплекс Барнхем-Парка, Джонатан большую часть времени проводил дома. Теперь он мнил себе, что бар был создан исключительно для его собственного удовольствия, а Клайв - его персональный слуга.
      - И он не очень хорошо это воспринял, леди Вайндхем.
      - Где сейчас Джонатан?
      - Он сказал, что, если ему не позволяют пить дома, он поедет в Бат.
      - Понятно.
      - Он взял вашу машину.
      Ее отлично отрегулированный и мощный "Ягуар ХК-Е" не терпел прикосновения пьяных и потому неверных рук.
      Катриона почувствовала, как похолодело у нее внутри.
      - Да.., а свекровь?
      - Приняла свою обычную дозу и отдыхает.
      - Спасибо, Клайв.
      Клайв был блестящим барменом. У него была феноменальная память на лица и имена. Клайв был расторопен, спокоен, учтив и всегда готов посочувствовать - он удивительно умно и проникновенно умел произнести простые слова утешения. Уникально сочетая в себе наблюдателя и доверенное лицо, Клайв всегда был в курсе всего происходящего в доме.
      Теперь Клайв одарил Катриону улыбкой, одновременно осуждающей Джонатана и сочувствующей ей, после чего поспешил в бар приготовить очередной коктейль для биржевого маклера, приехавшего из Хьюстона с женой, поднимавшей шум по любому поводу и без повода.
      Гостиница готовилась ко сну, и прислуга протирала подносы к утреннему чаю, мыла посуду к обеду и начищала серебряные приборы. Катриона вернулась в свой офис и около часа проработала с бумагами.
      В полночь она отправилась в постель, но спать толком не смогла, просыпаясь чуть ли не каждые десять минут. В последние дни Катриона вообще плохо спала. В три часа ночи домой явился Джонатан. Катриона подошла к окну и увидела, как муж неловко вывалился из машины и теперь стоит, покачиваясь, перед домом. Его фигура безжалостно ярко освещалась полной луной. С печалью Катриона отметила изможденность когда-то красивого лица Джонатана и недавно появившиеся старческие складки у рта. Пошатываясь, Джонатан неверными шагами пересек двор и исчез из поля зрения Катрионы. Входная дверь затворилась за ним со страшным грохотом, потрясшим весь дом.
      - Ах, Джонатан, - громко прошептала Катриона, вспоминая прекрасного молодого юношу. Ах, как давно это было. - Бедный Джонатан...
      Джонатан сильно пил, его настроение в зависимости от количества выпитого колебалось от слезливо-сентиментального до приступов необъяснимой ярости. Похоже, он скоро начнет отпугивать постояльцев. Ничто так быстро не разрушает репутацию бара, как пьяница владелец.
      "Что же мне делать?" - размышляла Катриона, не допуская в то же время мысли о разводе. Ей оставалось только наблюдать за мужем и следить за тем, чтобы дети никогда не ездили с Джонатаном на машине. Порою она даже жалела о своем опрометчивом отказе Арчи Хейли. Катрионе было так одиноко. Она скучала по Арчи гораздо больше, чем могла предположить.
      Мать Катрионы нисколько не сочувствовала дочери.
      - Сама виновата - упустила свое счастье.
      Да, теперь Катрионе уже никогда не быть герцогиней.
      Завтра Арчибальд Хейли, герцог Малмсбери, сочетается законным браком с Салли Поттер-Смит в Вестминстерском аббатстве, и она, Катриона, будет присутствовать на церемонии, чтобы пожелать новобрачным счастья.
      ***
      Поездка на свадьбу чуть было не сорвалась.
      Кэролайн, накануне вечером жаловавшаяся на першение в горле, проснулась в субботу утром с покрасневшими глазами, с температурой и в лихорадке. В соседней деревне свирепствовала корь, и, глядя на покрывшееся красными пятнами лицо дочери, Катриона задрожала, вначале от ужаса при мысли, что инфекционное заболевание в гостинице может вынудить хозяйку закрыть ее, потом - от стыда: что за ужасная она мать, которая переживает за доходы больше, чем за здоровье собственного ребенка! Она загладит свою вину, не поехав на свадьбу, и полностью посвятит день маленькой Кэролайн.
      Приехал доктор. Кори у Кэролайн не оказалось. Обычное острое респираторное заболевание с температурой 38. Врач прописал легкие антибиотики и сказал, что к вечеру девочка будет чувствовать себя гораздо лучше.
      - Так что нет причины тебе не ехать, - сказал Катрионе Джонатан. - Я позабочусь о Кэролайн.
      Выглядел Джонатан ужасно: изможденное лицо, трясущиеся руки. Но была в нем и какая-то твердость.
      Кэролайн в полнейшем изумлении глядела на отца:
      - Ты, папочка?
      - Да, я. А что? - Он с вызовом посмотрел на исполненное удивления лицо дочери и, предупреждая настойчивый протест Катрионы, обратился к ней:
      - Тебе не о чем беспокоиться. Она больна и в постели, не так ли? Я не могу куда-либо поехать с Кэролайн. - Джонатан невесело усмехнулся. - К тому же и цербер остается доме - Не называй так мою мать, - вспыхнула Катриона и поджала губы.
      Она всегда приглашала Эдну Скорсби присмотреть за хозяйством, если сама отлучалась на несколько часов, но Катриона не думала, что муж обращает на это особое внимание.
      - Но ведь она же приедет, ведь приедет? - настаивал Джонатан. - Она и есть натуральный цербер. - Джонатан вздохнул. - Но вспомни, Кэт: Кэролайн и моя дочь тоже.
      Кэролайн подпрыгнула на кровати, лицо девочки расплылось в улыбке. Она любила своего красивого папу, который вовсе и не казался папой - скорее старший брат. А временами и младший брат.
      - Эй! - воскликнула Кэролайн и закашлялась. - Это будет супер!
      - Я даже почитаю тебе, если хочешь.
      - Джонатан, - запротестовала Катриона, - она достаточно большая девочка и прекрасно может читать сама.
      - Ну пожалуйста. - Кэролайн снова закашлялась.
      - И я тоже буду слушать, - сказал стоявший в дверях Джулиан.
      - Почитай нам прямо сейчас. - Кэролайн протянула отцу книгу со своего прикроватного столика. - Я отметила страницу. Можешь начать вот отсюда.
      Джонатан присел на кровать. Маленький коренастый Джулиан плюхнулся рядом с отцом, улыбаясь в предвкушении предстоящего удовольствия, и обнял отца за поясницу.
      - Все хорошо, мамочка, - нетерпеливо защебетала Кэролайн. - Ты можешь ехать. Мы будем в полном порядке с папулей.
      И все же что-то удерживало Катриону. Она никак не хотела уезжать.
      - Давай-давай поезжай, - настаивала Эдна Скорсби. - Прекрасно справимся несколько часов и без тебя.
      - Ну пожалуйста, мамуленька, поезжай на свадьбу, - канючила Кэролайн. - Ведь это же будет в Вестминстерском аббатстве. - И, стараясь подкрепить свои доводы более весомым аргументом, добавила:
      - Я думаю, что там даже будет телевидение. Ты попадешь в новости.
      - Поторапливайся, - отрезала мать. - Ты уже опаздываешь.
      По дороге на свадьбу Катриона с легким чувством вины подумала о том, до чего же все-таки хорошо оставить наконец офис и повседневные обязанности и мчаться на машине в Лондон. Ничего не случится за полдня ее отсутствия.
      Катриона уже готова была свернуть на шоссе М4, когда заметила, что красная лампочка на приборной панели мигает. Бензобак вчера был почти полон, но Катриона совершенно забыла о том, что на ее автомобиле ездил Джонатан.
      Последняя заправочная станция осталась в двух милях позади. Катриона развернулась, но мотор "ягуара" зачихал, издал предсмертный рев и заглох окончательно в пятидесяти ярдах от бензоколонки. В результате оставшееся расстояние с помощью паренька в промасленном комбинезоне Катриона вынуждена была толкать тяжелую машину. Но это еще полбеды, вскоре она обнаружила большое масляное пятно на блузке.
      Паренек, до глубины души расстроенный тем, что испорчен великолепный наряд, настоял на том, чтобы попытаться вывести пятно бензином, отчего оно расползлось еще шире. Катриона поспешно ретировалась, не дожидаясь, пока сердобольный заправщик найдет в своей мастерской какой-нибудь новый растворитель. Она надеялась на то, что ей удастся скрыть пятно складками блузки и никто ничего не заметит, потрясенный умопомрачительной шляпой, купленной Катрионой в "Харродсе". Эффектная шляпа покорит любого. Мысль эта весьма ободрила Катриону, она взглянула в зеркало заднего вида полюбоваться на шляпу и с ужасом обнаружила, что головной убор остался дома, так и не извлеченный из праздничной упаковки, а заодно и темно-розовые плетеные туфли на экстравагантно высоком каблуке.
      Катриона, возможно, и могла появиться на церемонии в Вестминстерском аббатстве в блузке, испачканной маслом, и в простых мягких туфлях типа мокасин, но она никак не могла явиться туда без шляпы.
      Нет, этой экспедиции определенно не суждено было состояться. Надо доехать до очередного разворота и вернуться восвояси. И тем не менее Катриона вопреки здравому смыслу продолжала двигаться в сторону Лондона.
      "Черт с ним, - думала она, до упора вдавливая педаль газа, без труда оставляя позади "альфа ромео", "порше" и "мустанги". - Я уже проехала полпути. Решено - иду на свадьбу".
      ***
      Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Катриона, прорвавшись сквозь толпу телевизионщиков и репортеров, вошла в зал как раз за несколько секунд до того, как свадебная церемония отправилась к алтарю по крытому красным ковром проходу.
      Шафер, удивленно наблюдавший бурное появление Катрионы, усадил ее на заднюю скамью рядом с цветущего вида женщиной. Дама не обратила ни малейшего внимания на "бесшляпность" Катрионы.
      Катриона мало что могла видеть со своего дальнего ряда: лишь мельком она заметила скользнувшую в просвете спин .; и голов Салли Поттер-Смит. Невеста была в белом платье с оранжевым цветком, за ней тянулся восьмифутовый шлейф, поддерживаемый четырьмя крошечными пажами в бриджах.
      Соседка Катрионы высморкалась со звуком, подобным автомобильному гудку, и доверительно сообщила, что тридцать лет была няней у Поттер-Смитов.
      - Дорогая Салли. Такая очаровательная герцогиня...
      Катриона во второй раз попыталась разглядеть сквозь частокол голов и шляп новоиспеченную герцогиню, шествующую по проходу под торжественную музыку из вагнеровского "Лоэнгрина". Откинутая назад вуаль и внушительная грудь, затянутая в атлас, напомнили Катрионе галион, мчащийся на всех парусах навстречу ветру.
      - Прелестно, - промямлила, обливаясь слезами, няня. - Боже мой, просто прелестно.
      Прием проходил в Малмсбери-Хаус - здании, построенном в георгианскую эпоху. Катриона увидела тех же фотографов, красный ковер, тщательно выметенные каменные ступени, массивные двери с родовым гербом Малмсбери, колонны и львов, встречающих гостей безмолвным ревом разинутых пастей.
      В доме о прибытии леди Вайндхем громогласно объявил мажордом, стукнувший при этом тяжелым посохом о мраморный пол. Катриона пошла вдоль ряда встречающих, пожимая руки в перчатках, целуя надушенные щеки и постоянно поглядывая на себя в зеркала, развешанные по всем стенам, всякий раз наблюдая свою постыдно обнаженную голову.
      "О Господи!" - в который раз вздохнула Катриона.
      - Слава Богу, хоть вы без шляпы! - воскликнул герцог, одетый по случаю в безупречно сшитую визитку и брюки в темную полоску. - Могу поцеловать вас, не рискуя сбить головной убор.
      - Какая приятная неофициальность, - с холодной улыбкой поздоровалась герцогиня.
      Успешно пройдя столь тяжкое испытание и несколько утешившись бокалом шампанского, предложенного ей лакеем в ливрее, Катриона теперь могла спокойно смешаться с толпой гостей и затеряться в лабиринте вестибюлей, гостиных и галерей Малмсбери-Хауса.
      Она была предоставлена сама себе. Но, встречая и приветствуя ряд друзей и знакомых, Катриона поняла, что не имеет ни малейшего желания с кем-либо общаться. Катриона и без того в последнее время в избытке имела возможность общаться с самыми разными людьми, и при этом вне зависимости от настроения ей приходилось постоянно быть обаятельной, предупредительной, убедительной, собранной.
      Все, чего теперь желала Катриона, - уединения. Ей надо было поразмыслить. Впереди Катриону ожидали трудные времена. Что ей делать? Она поднялась по чисто выметенной лестнице, касаясь пальцами сложного узора резных перил, мимо рядов потемневших портретов бывших герцогов Малмсбери, их дам, кумиров и лошадей.
      Катриона пересекла зал верхнего этажа с экзотически инкрустированными полами, прошла в открытую дверь и очутилась в прелестной комнатке отдыха, отделанной в золотых и небесно-голубых тонах, с выходом на небольшой каменный балкон, с которого открывался вид на Парк-лейн.
      Катриона вышла на балкон и посмотрела через широкую улицу на прохладные зеленые аллеи Гайд-парка.
      Она решила остаться в этой комнате до конца приема.
      Никто ее здесь не найдет, никто о ней даже и не вспомнит. А здесь было так покойно. Катриона вдруг почувствовала страшную усталость и решила, что, может быть, даже вздремнет здесь в одном из удобных и очень уютных мягких кресел.
      И вдруг за спиной Катрионы раздался голос:
      - Я искал вас повсюду. Вы совершенно неуловимы.
      Слегка раздосадованная, Катриона удивилась и обернулась. В дверях стоял золотоволосый шафер. Его серые глаза смеялись. Он тепло улыбнулся Катрионе.
      - Здравствуйте. Меня зовут Ши Маккормак.
      Если бы внешний вид Катрионы отличался присущей ей безупречностью, Ши ни за что бы ее не заметил. Она для него была бы еще одной из "лисичек-сестричек" - такое прозвище Ши придумал для бесчисленного множества правильно воспитанных, богатых дамочек среднего возраста, принимающих активное участие в общественной жизни Лондона и обладающих одинаковыми голосами, нарядами и прическами, - в общем, похожих друг на друга как две капли воды.
      Маккормак только что развелся с одной из таких "сестричек" и не горел желанием связываться с очередной "дамой из высшего света". Но Катриона, ворвавшаяся в собор после начала свадебной церемонии, пленила Ши с первого же взгляда: у нее была растрепанная прическа, и она одной рукой безуспешно пыталась прикрыть большое масляное пятно на своей шикарной блузке.
      - А вы кто? - поинтересовался Маккормак. - Я никогда прежде вас не встречал.
      Сказано это было с такой подкупающей симпатией, что Катриона не могла не улыбнуться в ответ.
      - Я - Катриона Вайндхем.
      Она протянула руку, и Ши пожал ее.
      - Почему вы здесь прячетесь?
      - Я не прячусь. Собственно говоря, я подумывала, как бы здесь немного вздремнуть.
      - А я, отчаявшись найти вас, собирался уходить, - сообщил Маккормак. Так что если вам здесь настолько скучно, что тянет в сон, мы можем сбежать вместе.
      - Как же вы можете уйти? Вы же шафер.
      - Но мои обязанности закончились.
      Катриона вдруг засмеялась заговорщическим смешком.
      - И куда же мы "сбежим"?
      - Не знаю. Сообразим по ходу дела.
      Не выпуская руки Катрионы, Маккормак повел ее вниз по лестнице через главный зал, и тут их перехватил жених, сердито потребовавший ответа:
      - Куда, черт побери, собралась эта парочка?
      - Мы отправляемся на пикник, на речку, - не задумываясь сообщил Маккормак.
      - Пикник? - Лицо Арчи вмиг опечалилось. Он явно предпочел бы пикник приему в честь собственного бракосочетания. - Какая чудесная мысль! - И тут же решительно добавил:
      - Вам надо захватить с собой кое-какой провиант. Сейчас я распоряжусь приготовить вам что-нибудь со стола. - Арчи махнул рукой крепкому старому слуге в ярко-алой ливрее дома Малмсбери:
      - Вортингтон! Нам срочно нужна большая корзина с крышкой. Сходите на кухню и принесите. И еще салфетки и два бокала, - добавил он, поразмыслив.
      Вортингтон немедленно отправился исполнять поручение. Герцог испытующе посмотрел на Катриону.
      - Старина Ши - один из моих лучших друзей, - медленно произнес Арчи. Старый школьный приятель. Позаботься о нем. Вы стоите друг друга, загадочно шепнул в заключение Арчи.
      Вскоре Вортингтон вернулся с корзиной, посудой и салфетками с монограммой.
      - Вы не уточнили, ваше сиятельство, какие именно бокалы, и потому я принес ватерфордские полубокалы.
      - Прекрасно, - одобрил герцог. - Просто прекрасно.
      Арчи открыл корзину и повернулся к молодому поваренку, принесшему огромный серебряный поднос с копченой лососиной, разложенной на маленьких треугольничках черного хлеба.
      - Уложите все в корзину.
      Затем в корзину были уложены свитки спаржи, гусиный паштет, сандвичи и две бутылки шампанского.
      - Боже мой, Арчи, - раздался требовательный голос герцогини. - Скажи, ради всего святого, чем это ты занят?
      - Они собираются на пикник.
      - Но они не могут забрать все это!
      Ноздри герцога расширились и побелели.
      - Дорогая, - с напускным спокойствием ответил Арчибальд, - это все еще мой дом. - Потом, обратившись к Катрионе и Ши, благословил их:
      - Идите, дети мои. Хорошенько повеселитесь.
      ***
      Они оставили "ягуар" в боковой улочке недалеко от моста Пьютни и отправились в расположенный на берегу реки Бишоп-парк.
      Стоял великолепный летний полдень. Молоденькие домохозяйки все еще загорали, нежась на нагретой травке, старики сидели на скамейках и играли в карты или пили чай из термосов. Ши свернул в рулон свое тяжелое саржевое пальто и снял галстук, сунув его в карман.
      Они снова шли под руку.
      Катриона в обществе этого красивого незнакомца чувствовала себя молодой, легкомысленной и свободной.
      Затем Ши развернул пальто и расстелил его под липой.
      Они открыли корзину, откупорили бутылку и наполнили бокалы шампанским. Чокнувшись с Катрионой, Ши сказал:
      - Будем здоровы! По-моему, здесь гораздо лучше, чем на свадебном приеме, не так ли?
      В ответ Катриона усмехнулась. Все происходящее было похоже на чудесную сказку. Возможно, она никогда больше не увидит этого человека. Она ничего не знает о своем новом знакомом, ничего, кроме того, что было у нее перед глазами: мужчина чуть за тридцать, поджарый, атлетического телосложения, с ясными глазами и прекрасной улыбкой. Мужчина, каким-то непостижимым образом заставивший Катриону почувствовать себя счастливой.
      - Вы, разумеется, замужем, - небрежно бросил Ши, глядя на обручальное кольцо Катрионы.
      - Да.
      - Счастливо?
      Катриона промолчала.
      - Думаю, что нет.
      - Я не хотела бы говорить на эту тему.
      - Ладно, - согласился Ши. - Не будем.
      После минутной паузы Катриона не смогла удержаться от вопроса:
      - А вы?
      - Больше нет. Поговорим лучше о вас. Что вы едите по утрам на завтрак? Вы любите кислую капусту? Что может вас рассмешить? Где вы родились?.. Важные сведения.
      Смеясь, Катриона перечислила ответы:
      - Кукурузные хлопья с бананом. Нет. Сегодня - все. В Манчестере - мой отец был водопроводчиком. Он изобрел обратный клапан Скорсби. В газетах его называли Эрни - король унитазов... Это коробило мою мать, но папа гордился своим титулом. Что еще вас интересует?
      - Вы занимались спортом в школе?
      - Не особенно. Я никогда не играла в такие полезные игры, как теннис. Но я любила плавание, и я обожаю водить машину. Я - хороший водитель.
      Ши согласно кивнул:
      - Вы склонны к точности. Должно быть, вам легко давалась математика.
      Макхормак сорвал длинную острую травинку и пощекотал ею щеку Катрионы.
      - Да, верно, - подтвердила Катриона. - В школе говорили, что у меня организаторский склад ума. Мне кажется, это звучит ужасно скучно.
      - А вам нравилось в школе?
      - Да, - сказала Катриона. - Потому что там у меня было несколько очень хороших подруг. Мы до сих пор поддерживаем отношения.
      Катриона не сказала Ши о Джесс и Гвиннет.
      - Джесс - художница. Сейчас живет в Калифорнии, а может, уехала в Мексику. Гвиннет - топ-модель в Нью-Йорке. Она просто красавица, ее фото можно увидеть в любом журнале. Ужасно забавно, как все это получилось: раньше Гвин была дурнушкой, я бы ни за что не могла предположить, что она станет топ-моделью. Но Гвин сделала совершенно головокружительную карьеру. В точности, как предсказала ей Виктория, - почти мечтательно добавила Катриона.
      - А кто это - Виктория?
      - Еще одна моя школьная подруга.
      - Рейвн? Вы имеете в виду писательницу? Репортера? - В голосе Маккормака вдруг зазвучал живейший интерес.
      - Да. Вы читали ее статьи?
      - Разумеется. - Ши помолчал. - А как она узнала о судьбе Гвиннет?
      - Виктория, кажется, ясновидящая. Когда-то она предсказала судьбу каждой из нас. Вообще-то, - доверительно сообщила Катриона, - это было довольно страшно. Никогда не буду участвовать в чем-либо подобном. Прежде я очень интересовалась предсказаниями судьбы, но теперь - никоим образом.
      - Пророчества лежат в области, не поддающейся объяснению, - согласился Ши. - А с Викторией Рейвн вы тоже поддерживаете отношения?
      - Раньше - да. Но мы довольно давно потеряли связь.
      По моей вине.
      Катрионе не хотелось говорить о Виктории. Виктория напоминала ей о Танкреди, остававшемся для Катрионы откровением, которое она предпочла бы не вспоминать. И разумеется, Джонатана тоже.
      Маккормак, казалось, ждет от Катрионы продолжения рассказа, но она выразительно отрезала:
      - Пожалуй, достаточно. Теперь расскажите о себе.
      - Хорошо, если вы настаиваете. Но тут нет ничего интересного...
      ***
      Ши был еще ребенком, когда умер его отец. Мать снова вышла замуж и уехала в Южную Африку. Большую часть своего детства Ши провел в школах-интернатах.
      - Там я и встретил Арчи. Тогда он был трогательным беззащитным коротышкой. Он всем своим видом говорил, что нуждается в защите от внешнего мира. Но посмотрите, каким он стал теперь!
      Затем они вместе учились в Кембриджском университете, после чего пути их разошлись. Арчи поступил в бизнес-школу в Америке и стал увлекаться женщинами и игрой. Ши пошел в шотландскую гвардию.
      - Вы и сейчас служите в армии?
      - Вроде того, - ответил Маккормак.
      Катриона не стала расспрашивать об армии подробно, решив про себя, что в конце концов ее это мало интересует.
      Ответ мог разрушить прекрасную сказку.
      - Вы сохраняете себя в отличной форме!
      Катриона притронулась к худой руке Ши. Она была твердой и жилистой ни унции лишнего веса.
      - Я играл в теннис, - смущенно пробубнил Ши. - И в футбол. Кроме того, входил в сборную по плаванию. Я не такой ленивец, как вы.
      Затем Ши лукаво улыбнулся и очень серьезно заявил:
      - Сейчас я пытаюсь установить, стоит ли нам уже приступать ко второй бутылке шампанского. Вы как считаете?
      Вторая бутылка заставила Ши и Катриону дурачиться и непрерывно хихикать. Они съели всю лососину и сандвичи, любезно предоставленные Арчи. Катриона рассказала Ши о том, как толкала "ягуар" до заправочной станции, и о забытой шляпе.
      - Я так рад, что это случилось, - признался Маккормак. - Иначе я ни за что бы не обратил на вас внимания.
      Обмениваясь остротами, они обнаружили, что смеются над одними и теми же вещами. Катриона запихала пучок травы за шиворот Ши, он, в свою очередь, щекотал ей пятки. Оказалось, что они оба боятся щекотки.
      Спустились сумерки, и смех прекратился.
      "Боюсь, что в конце концов это не просто безобидная интермедия, подумала Катриона, всматриваясь в лицо Ши. - Я в тебя влюбилась. - Сердце ее сжалось от боли. - И я никогда тебя больше не увижу..."
      - Боже мой! - вскричала она вдруг в отчаянии. - Уже девять часов! Час назад я должна была быть дома!
      - Подожди, - попросил Ши.
      Они сидели на его пальто, по-турецки скрестив ноги, лицом к лицу. Похолодало, с реки тянул зябкий ветерок.
      - Я хочу снова увидеть тебя, Катриона. Мы увидимся?
      - Не знаю.
      - Тогда дай мне свой телефон.
      Мысль о том, что она больше никогда не увидит Ши, испугала Катриону.
      - Хорошо, - кивнула она. - Если только поздороваться. Иногда.
      - Да.
      Ши поднял голову Катрионы и крепко поцеловал в губы.
      - Пошли, - сказал он затем и, наклонившись, подхватил корзину и пальто. - До машины довольно далеко идти.
      Мчась домой, Катриона путалась в сумбуре мыслей.
      "Сегодня ночью я ни за что не усну, - думала она. - Смешно подумать всего несколько часов назад я еще мечтала о том, чтобы немного вздремнуть. Но теперь мне уж точно не уснуть. Что я наделала? - сквозь приглушенный рев мотора пыталась разобраться Катриона. - Во что ввязалась? Будет ли этому конец? - Перед ее мысленным взором возник, словно выгравированный на металле, облик Ши - худое лицо со светлыми глазами и вьющимися волосами цвета спелой ржи; изгиб губ, готовых в любую минуту улыбнуться, но тут же и сложиться в твердую волевую складку. - Он и вправду позвонит? Кто он - Ши Маккормак? - Катриона понятия не имела, как она сама могла бы разыскать Ши, разве что через Арчи, летевшего в настоящее время в самолете на Сейшелы, где он проведет свой медовый месяц. - Ши должен позвонить. Если он не позвонит, я умру".
      Катриона неслась на своей машине в теплой июльской ночи, изумленная, ошеломленная, беспрерывно вспоминая - каждую минуту волшебного дня, автоматически снижая скорость и входя в повороты по малому радиусу, по привычке следуя указаниям дорожных знаков и разметки. Когда она на скорости влетела в каменные ворота Барнхем-Парка и со скрипом затормозила у изящного старого здания, то увидела, что весь нижний этаж был ярко освещен.
      "О нет, - упала духом Катриона. - Они все же дожидаются меня".
      А ей так не хотелось, чтобы ее встречали. Сейчас Катриона не желала никого видеть. Только не в этом состоянии. Ей хотелось тихо и незаметно проскользнуть в свою комнату.
      Войдя в прихожую, Катриона увидела мать, Клайда и Кэролайн, которая с побелевшим личиком, с широкими от страха глазами вцепилась в руку Катрионы и зашептала:
      - Ах, мамочка, где ты была? Почему ты так долго?
      Клайв одарил Катриону непроницаемым взглядом и отправился в направлении бара. Через несколько минут он вернулся со стаканом бренди и протянул его Катрионе. Мать сообщила новость:
      - Он уехал после обеда. Он врезался в грузовик на Варминстер-роуд. Кэт, дорогая, мне так жаль...
      Перед Катрионой возникло склоненное золотоволосое лицо Джонатана, в ушах зазвучал его голос, читающий "Короля колец":
      - "Мне так жаль, дорогая..."
      В то время как она пила шампанское и флиртовала с незнакомцем в Бишоп-парке...
      - Мы не знали, как разыскать тебя. Ты уже ушла с приема.
      - ..он лежал в луже крови.., разбился на Варминстер-роуд...
      - Он сидел со мной весь день, мамочка. Он был таким добрым... Кэролайн заплакала.
      - Час назад сэр Джонатан скончался, - мягко произнес Клайв.
      Глава 3
      "28 июля.
      Где-то в районе Соноры, Мексика.
      Дорогая Кэт, Прости за долгое молчание, но жизнь одновременно в двух странах создает свои трудности.
      О Боже мой, бедный Джонатан, мне так жаль его.
      Знаю, что это слабое утешение, но, возможно, тебе немного легче при мысли о том, что виновником катастрофы был водитель грузовика, что Джонатану просто страшно не повезло - он оказался не в том месте не в то время. И не обижайся, Кэт, но я не могу избавиться от мысли, что так оно, может быть, и к лучшему. Все чувствовали, что Джонатан давно уже был не тот, что прежде. Но ты должна помнить, что он искренне любил своих детей и, я думаю, по-своему зависел от тебя и любил тебя.
      И кроме того, Кэт, то, что тебя не было в это время дома, ничего не значит, так что прекрати себя казнить и ставить себе это в вину. Даже если бы тебя застали в Малмсбери-Хаус, все равно это бы делу не помогло - ведь Джонатан так и не приходил в сознание.
      Теперь у тебя есть Ши, похоже, предсказание воплощается в жизнь. Помнишь: "после тьмы настанет свет..." Приготовься к этому!"
      Джесс заклеила конверт, надписала адрес и невидящим взглядом стала смотреть в окно.
      Джесс думала о Катрионе - вдове, печалящейся сейчас в прохладной сочной зелени Барнхем-Парка. Бедная Катриона: несчастья преследовали ее одно за другим, хотя, возможно, здесь случилось и одно исключение.
      - Я не думаю, что мы там нужны, - кричала в трубку телефона Гвиннет, прерываемая бесконечными срывами и треском на линии. - Кажется, Кэт встретила какого-то замечательного парня на свадьбе Арчи, и он будет ей прекрасной поддержкой. Да и не забывай, что там Эдна. Она-то в данном случае в своей стихии и возьмет на себя всю скучную рутину, связанную с похоронами.
      Джесс и сама надеялась, что Ши - именно тот человек, который сейчас нужен Катрионе, и даже, возможно, подруга наконец встретила свое счастье. И вправду - сколько можно ждать? Если повезет, то отношения Катрионы с Маккормаком будут не такими бурными, как у Джесс с Рафаэлем.
      Джесс снова возвращалась в Калифорнию, где искала успокоения, как только приходила к выводу, что чувства начинают выплескиваться через край.
      Джесс любила Рафаэля. Она ощущала энергию и вдохновение, которые давал ей Мехико - город, где Джесс жила месяцами, но это была собственная территория Рафаэля, на которой Джесс в лучшем случае была лишь супругой. Здесь ей приходилось постоянно бороться за собственную индивидуальность. Даже секс для Джесс в последнее время начинал грозить напряжением и расстройством.
      Жизнь в Мехико была наполнена непрекращающимся шумом, суетой и не оставляла возможности побыть с Рафаэлем наедине. Геррера, казалось, был знаком или находился в родственных отношениях практически со всеми жителями Мехико. Круг ближайших его родственников включал четырех сестер и трех братьев, звонивших, казалось, каждый день, так же как и сыновья Рафаэля: старший, двадцати шести лет, бизнесмен из Монтеррее, и младший студент-медик Гвадалахарского университета. И еще существовала Лурдес мать Рафаэля.
      Лурдес обосновалась в доме Рафаэля как раз в тот день, когда туда переехала Джесс - накануне прошлого Рождества. Лурдес было за восемьдесят: миловидная женщина, совершенно не говорящая по-английски и такая же энергичная, как ее сын.
      Джесс пришла в ужас:
      - Нам не нужна дуэнья. Мы же не подростки.
      Рафаэль пожал плечами.
      - Я холостяк. Ты не можешь жить в моем доме одна.
      Это невозможно.
      - Кому какое дело? Да и кто узнает?
      - Мне есть дело. Я не хочу, чтобы о тебе шла дурная молва. И в любом случае узнают все.
      В это верилось с трудом. И Джесс собралась было протестовать, но один взгляд на исполненное решимости лицо Рафаэля дал понять, что любые протесты будут не только бесполезны, но и губительны для их отношений. Таков был один из парадоксов Мексики. Любой мог знать, что Джесс и Рафаэль любовники, но в кругу семьи разговоры на эту тему были запрещены. Доброе имя Джесс должно быть надежно защищено.
      Двери спален, расположенных на третьем этаже, выходили в просторный холл. Спальня Рафаэля находилась в начале коридора, спальня Джесс - в конце, Лурдес почивала между ними.
      - Мать спит очень крепко, - сообщил Рафаэль.
      Однако несмотря на это, он приходил к Джесс только после того, как старушка уже видела десятый сон, а уходил, крадучись на цыпочках, раненько утром, задолго до того, как Лурдес проснется к утренней мессе.
      Такой график изматывал и заставлял нервничать Джесс, в то время как Рафаэлю достаточно было трех часов сна в сутки, причем он мог крепко спать в любых условиях. Рафаэль работал по меньшей мере двенадцать часов в сутки, находя к тому же еще время для занятий языком, благотворительных мероприятий, званых обедов и вечеринок.
      Жена Рафаэля умерла пятнадцать лет назад. Джесс предполагала, что возможной причиной ее кончины стало истощение.
      Но вот подошло их первое Рождество. Уже через несколько дней Джесс почувствовала, что по горло сыта новыми звуками, образами и впечатлениями.
      Широкая Реформа-авеню поражала обилием развешанных над головой разноцветных гирлянд, Санта-Клаусов, елок и ангелов, трубящих в золотые трубы. На улицах беспрерывно взрывались елочные хлопушки и звенели церковные колокола.
      Джесс возили на лимузине от одного праздничного стола к другому, из одного большого дома в следующий, причем все апартаменты поражали Джесс своим богатством. Она всякий раз только изумленно охала, видя выложенные черным мрамором гостиные с фонтанами, где среди лилий плавали золотые рыбки и на всем лежало колониальное великолепие старинных дворцов. Джесс попадала из компании в компанию словоохотливых, богато одетых людей, пронзительно выкрикивавших ей приветствия, а затем обнимавших и целовавших ее, и все это на фоне непрекращающейся какофонии звуков: смех, вопли детей, громоподобное хлопанье винтов вертолетов, приземлявшихся прямо на лужайку и привозивших очередных высокопоставленных гостей из Куэрнаваки или Акапулько.
      - Это никогда не кончится! - восклицала Джесс. - Как ты можешь жить в таких условиях?
      Рафаэль отвечал лишь недоуменным взглядом.
      Прожив в Мехико два месяца, похудев на десять фунтов и достаточно освоив испанский, чтобы объясниться с окружавшими ее людьми (хотя Рафаэль постоянно настаивал на том, чтобы Джесс говорила с ним только по-английски), Джесс решительно и твердо сняла в аренду комнату в старом доме беспорядочной застройки в Койакане, в десяти минутах езды на такси от города.
      - Но почему? - обиженно допытывался Рафаэль. - Ты бы могла устроить студию и в моем доме.
      - Нет уж. Спасибо.
      В Койакане, слава Богу, не было телефона. Здесь Джесс была избавлена от всех непрошеных гостей: от сестер Рафаэля, от их элегантных подруг-полиглотов, покупавших свои наряды в Нью-Йорке и постоянно тянущих Джесс то за покупками в "Зона Роза", то на званые обеды, то на "Балет фольклорико", то еще куда-нибудь.
      - Ты и в самом деле серьезно относишься к живописи, - удивился Рафаэль.
      Джесс интенсивно начала работать.
      Ее перегруженное воображение буквально взорвалось фонтаном образов.
      Большие задымленные городские пейзажи, которые она рисовала, имели коричневый, шафрановый и каштановый оттенки с акцентом на слепяще-алый и аквамариновый.
      В первый раз, когда Джесс позволила Рафаэлю посетить ее студию, он так громко и искренне выразил свое изумление, что эта реакция привела Джесс в ярость.
      - Джессика, ты просто мастер! Я и подумать не мог!
      Ты самая настоящая художница!
      Открытие задело Рафаэля за живое.
      - Хирург - тоже художник. Я увидел твою работу, теперь ты должна познакомиться с моей. Иначе выходит несправедливо.
      Вот почему в семь часов утра Джесс с неохотой отправилась в госпиталь посмотреть показательную операцию Рафаэля.
      - Ты должна увидеть, что скрыто под кожей. Леонардо да Винчи был прекрасным анатомом, только ему приходилось иметь дело с трупами. Тебе же я облегчу задачу.
      Накануне вечером они загуляли допоздна. Рафаэль никогда не пил в вечер перед операцией, Джесс же выпила по меньшей мере четыре коктейля, что было с ее стороны явной ошибкой.
      Джесс стояла в комнате для переодевания медсестер, уставившись на кучу хлопчатобумажных одеяний - халат, маска, колпак и чулки, - и смутно соображала, как же надевать эти предметы. Медсестры же были слишком заняты, чтобы объяснить, поэтому помощи ждать было неоткуда. Наконец, чувствуя себя плохо завязанным бумажным пакетом, Джесс несмело толкнула крутящиеся двери в операционную. И тут, к своему ужасу, Джесс обнаружила, что ей не придется, как она надеялась, сидеть в смотровой галерее, а нужно будет стоять рядом с Рафаэлем и наблюдать распоротую грудную клетку с растянутыми ребрами и вставленными в зияющую полость трубками.
      - А-а-а! Джессика! - закричал Рафаэль. - Ну наконец-то! Подойди ближе, встань рядом со мной. Отсюда ты сможешь увидеть все. Человеческое тело прекрасно, оно - само совершенство. Ты только взгляни на эти две большие вены и аорту. Разве не красиво?
      Джесс молча кивнула.
      - Они выведены из тела и подключены к аппарату, видишь? Кровь искусственно подпитывается кислородом и возвращается в аорту. Аппарат выполняет функцию сердца и легких, так что мы можем работать на самом сердце. - Говоря о сердце, Рафаэль становился почти поэтом:
      - Какой замечательный орган! Великолепно...
      Джесс ждала, что Геррера вот-вот начнет облизывать объект своего обожания, словно хорошо воспитанный пес.
      Рафаэль сделал тонкий срез по живой ткани и извлек хрящ неприятно желтого цвета.
      - Отлично! - воскликнул Геррера, бросая хрящ в чашу.
      Он продолжал что-то ощупывать, срезать и извлекать какие-то кусочки ткани. Это действо, казалось, длилось вечно. И все это время Рафаэль издавал коротенькие довольные возгласы, не прекращая объяснять Джесс, что и зачем он делает. Все происходящее было ужасно.
      И несмотря на то что она решительно настроилась не опозориться, ей все время приходилось бороться с накатывающим на нее обмороком. Джесс даже уставилась в разверстую грудину со всеми дрожащими в ней органами, заставляя себя рассматривать их глазами Рафаэля, как естественное произведение живого искусства.
      - Ничего не помогало. Она сделала шаг назад, потом еще один и тут с ужасом увидела серое лицо пожилого человека, стонущего, хрипящего и бормочущего околесицу; ресницы старика дрожали, лицо подергивалось, а анестезиолог в это время спокойно занимался регулировкой краников на канистрах с разными газами, наблюдал за прохождением питательного раствора и следил за показаниями монитора, на котором вспыхивали кривые кардиограммы, пульсирующие и подскакивающие всякий раз, когда Рафаэль притрагивался скальпелем к тому или иному органу.
      Джесс совсем позабыла о том, что вскрытая грудь, в которую она перед тем неотрывно смотрела, на самом деле была частью тела целого человека, с руками, ногами, головой.
      - О Боже! - закричала в ужасе Джесс. - Он просыпается!
      Анестезиолог, молодой человек с карими глазами, весело усмехнулся под маской и решительно помотал головой:
      - Но. Эс нормаль.
      Джесс почувствовала, как подкосились ее колени. Увидев сквозь туман, заволакивающий глаза, металлический табурет у стены, она пошатываясь подошла к нему и села.
      Полностью поглощенный работой Рафаэль объявил:
      - Видишь, Джессика? Теперь мы опять уложим все на место. Джессика? Ты где?
      ***
      - Ты держалась просто великолепно, - похвалил Джесс Геррера после операции. - Я горжусь тобой.
      В выдавшиеся после операции два свободных часа Рафаэль свозил Джесс на обед в "Лас-Касуэлас", где заставил ее съесть порцию куриных гребешков в шоколаде с соусом из арахисового масла, при этом он постоянно подзывал к столику гитариста и заставлял его вновь и вновь петь песни о любви.
      Потом у Рафаэля был урок немецкого языка, в течение которого Джесс изучала экспонаты антропологического музея, расположенного напротив госпиталя на Чапультепек-парк. Потом у Рафаэля был прием пациентов "всего на пару часов", как утверждал Геррера, хотя Джесс знала, что в его устах это означает часа три-четыре.
      Наконец измотанная Джесс плюхнулась на сиденье автомобиля рядом с Рафаэлем, который умело повел свой черный "корвет" сквозь сумасшедшее уличное движение на Перифико. Дома их уже ждала Лурдес с его любимым ужином, состоящим из супа и фруктов, но прежде чем он сел за стол, секретарь представил список телефонных звонков: все, разумеется, срочные.
      Больше Джесс госпиталь не посещала.
      ***
      Апрельская поездка Джесс в Нью-Йорк стала желанной передышкой, а потрясающая встреча с Фредом Ригсом послужила толчком для принятия решения.
      Она - Джессика Хантер. Она любит Рафаэля, о да, но она еще и художник, и человек со своими собственными правами.
      В душе Джесс начала отделять собственную жизнь от жизни Рафаэля. И теперь большую часть времени она проводила в студии и одиноких прогулках по городу, наслаждаясь достопримечательностями и общением с прохожими.
      Лурдес приходила в ужас. Джесс могли ограбить, изнасиловать, ранить. Зачем подвергать себя стольким опасностям, когда к вашим услугам автомобиль с шофером, готовым отвезти вас куда угодно в какое угодно время?
      Уставшая, грязная, но невредимая, Джесс терпеливо выслушивала эти речи. И пыталась объяснить матери Рафаэля, что ей нужна свобода передвижения, чтобы она могла, скажем, целый день наблюдать за работой штукатура, за механиками, ремонтирующими старенький грузовик в гараже на задворках, или стаями собак, роющихся в кучах мусора у рынка.
      - Но зачем? - упорно допытывалась Лурдес. - Какая-то бессмыслица. Что может быть привлекательного в грязной изнанке города? Здесь же есть столько прекрасных мест для обозрения!
      - Джессика - художник-реалист, - ворчал Рафаэль; отвечая матери. - Она видит прекрасное во всем.
      Рафаэль все еще не воспринимал творчество Джесс всерьез. И она это чувствовала.
      В конце июня пришло известие о смерти Джонатана Вайндхема и неожиданном появлении загадочного Ши Маккормака. Несколько недель Джесс мучилась составлением письма-соболезнования Катрионе и в конце концов написала письмо в самолете на пути в Калифорнию, где ей надо было решить кое-какие дела и получить честно заработанный отдых.
      Однако, к своему удивлению, Джесс, только что стремившаяся к покою, быстро обнаружила, что ее что-то гнетет.
      Оказалось, она скучает по Рафаэлю. А люди, с которыми сейчас ей приходилось общаться, казались недружелюбными, холодными и надежно спрятавшимися в собственной скорлупе.
      Джесс вернулась в Мехико гораздо быстрее, чем предполагала.
      ***
      - Очень хорошо. Мне нравится. - Рафаэль наблюдал, как Джесс накладывает бирюзовую краску на холст. Картина изображала грубую шершавую стену, покрытую многолетней давности надписями и царапинами.
      Непривычно притихший Рафаэль сидел на разбитой тахте и пил пиво. Стоял поздний субботний вечер. Джесс проработала весь день. Обычно Джесс хорошо работалось только тогда, когда Рафаэль был в госпитале, но эта картина, как казалось Джесс, была для нее особенно важна.
      Так что и завтра она будет работать. В полночь Джесс обвела собственное творение критическим взглядом, печально вздохнула и принялась чистить кисти. Окончание картины казалось таким близким и таким далеким! Заключительная стадия работы над картиной всегда действовала на Джесс угнетающе.
      - Это ужасно.
      - Да нет, вовсе нет. Очень хорошо, - попытался уверить Джесс Рафаэль.
      Он тихо подошел сзади к Джесс, склонившейся над своим рабочим столом, и обнял ее за талию, при этом его черные волосы упали на шею Джесс.
      - Пойдем домой.
      Домой. Вернуться в большое здание, где Лурдес, и прислуга, и собака ждут своего хозяина и господина.
      Руки Рафаэля легли на грудь Джесс.
      - Я хочу тебя.
      Но им придется подождать, каждому в своей комнате, пока не отправится в постель Лурдес и не стихнет весь дом.
      - Я тоже тебя хочу, - откликнулась Джесс. - Но я не хочу ждать до тех пор, пока твоя мать заснет. Я хочу тебя сейчас.
      Джесс, чувствуя тепло горячего дыхания Рафаэля на своей шее, взглянула на упорно не желающую принять нужный Джесс вид картину и еще больше расстроилась.
      В Калифорнии Джесс было одиноко, а в Мехико она разрывалась между семейством Рафаэля и относительной свободой. Жизнь Джесс превратилась в сплошную альтернативу между уступчивостью и собственными желаниями.
      Джесс посмотрела на их раздвоенное отражение в темном окне: она перепачкавшаяся краской, растрепанная, склонившаяся, опершись руками о стол, и лицо Рафаэля над ее плечом, и его руки, сжимавшие ее грудь. Окно выходило на узенький двор, напротив светились окна весьма солидного здания.
      Джесс подумала о людях, спрятавшихся за этими окнами, возможно, они сейчас следят за ней и Рафаэлем, и в душе Джесс поднялась волна упрямой непокорности. Джесс почувствовала, как под пальцами Рафаэля ее соски наливаются твердостью; она плотнее прижалась к любимому и почувствовала, как его смуглые руки спустились вниз по животу и скользнули между ее бедер.
      - Я не хочу ждать, пока твоя мать отправится спать, - прошептала Джесс. - Я хочу тебя прямо сейчас. - Джесс расстегнула пуговицы джинсов, и они свободно спустились ей до колен. - Хочу, чтобы ты был во мне. Здесь.
      - Но люди увидят.
      - Ну и пусть.
      Рафаэль часто задышал.
      - Джессика, ты - сплошные сюрпризы.
      Джесс услышала звук расстегиваемой молнии брюк, почувствовала, как колени Рафаэля слегка подтолкнули, заставляя раздвинуться ее ноги. Джесс никогда еще не испытывала такого возбуждения. Рафаэль вошел в нее жестко и энергично, одним сильным толчком, от которого у Джесс перехватило дыхание. Она лежала на столе, полураздавленная его весом, ощущая его в себе все глубже и сильнее. А в это время невидимые глаза, возможно, неотрывно наблюдают их прелюбодейство.
      Джесс тоже наблюдала, видя отражение их тел в темном стекле, что одновременно и пугало, и возбуждало ее. Но по мере того как движения Рафаэля становились все неистовее, Джесс теряла способность что-либо видеть и оценивать вокруг. Когда Джесс очнулась, то обнаружила, что плачет. Но были ли это слезы любви, покорности или неистовства, Джесс сказать не могла.
      - Мы, разумеется, должны пожениться, - сказал Рафаэль за завтраком. Тогда моя мать сможет уехать домой.
      Первым чувством Джесс стал полнейший ужас. Она машинально намазала хлеб маслом и положила поверх него джем.
      - Что с тобой? - потребовал ответа Рафаэль. - Ты не хочешь стать моей женой?
      - Конечно же, хочу, - едва слышно пролепетала Джесс.
      - Так в чем же дело? - На лице Рафаэля появились недоумение и обида.
      - Думаю, что из меня вряд ли получится хорошая мексиканская жена. Во всяком случае, не такая, какая нужна тебе.
      - А ты уверена, что знаешь, что мне нужно?
      "Меня сожрут заживо, - в панике подумала Джесс. - С этим мне не справиться. Замужество мне совершенно ни к чему".
      - У меня же своя работа... - робко заметила она.
      - Ну разумеется. Я никогда не встану у тебя на пути.
      "Преднамеренно - нет", - согласилась про себя Джесс На этом разговор по обоюдному согласию был отложен, но отношения между Джесс и Рафаэлем стали еще более неопределенными.
      Джесс даже несколько обрадовалась, когда Рафаэль уехал на конгресс хирургов в Панаму, и решила было на время вернуться в Калифорнию.
      Но вместо этого очутилась в автобусе, идущем в Сан-Мигель-де-Альенде городок, построенный на вершине центрального плато во время колониальных завоеваний.
      - Прелестное местечко, - говорил об этом городке Рафаэль. - Рай для художников. Тебе там понравится.
      Через пять часов езды Джесс вышла из автобуса и огляделась, испытывая странное чувство, что это место ей знакомо Отель, в котором поселилась Джесс, располагался на центральной площади города. Комнаты в номере были огромными и с высоченными потолками. А видавшие виды двери красного дерева были окованы железом. Как только солнце садилось за зубчатые вершины окружавших город гор, в комнатах становилось холодно.
      На следующий же день после приезда Джесс прошла город из конца в конец и остановилась посмотреть на представление бродячей труппы индейцев, исполнявших медленный ритуальный танец.
      Затем Джесс дошла до института языкознания, расположенного на дороге, ведущей в Селайю, и с возвышенности оглядела городок. Над головой Джесс раскинулось сияющее чистое небо, и Джесс поняла, что может созерцать это великолепие вечность.
      На следующее утро Джесс разыскала агента по торговле недвижимостью. Они осмотрели три дома, хотя уже первый из них, на Галеон-де-лос-Суспирос, оказался как раз тем, что нужно было Джесс. Дом украшал обнесенный ветшающим каменным забором великолепный сад. Стены в кухне такие толстые, что в ней сохранялась прохлада даже летом. Верхний этаж был великолепен. Здесь располагалась длинная белая комната, в которой окна закрывались ставнями, стоило их открыть, и комната заливалась чистым, ясным светом.
      Джесс на секунду представила себя здесь за работой и твердо заявила:
      - Я выбираю этот дом.
      Дом можно было снять сразу на год за двести долларов в месяц. Сам владелец жил в Гвадалахаре, и, вероятно, в будущем можно будет уговорить его и вовсе продать дом Джесс.
      "Странно, - писала Джесс Гвиннет и Катрионе, - но мне кажется, что я всю жизнь прожила именно здесь".
      Вскоре Джесс написала еще одно письмо.
      "Дорогая Виктория,
      Как видишь, я теперь живу в Сан-Мигеле, штат Гуанахуато, что очень-очень далеко от Глосестершира. Мне кажется, я с первого же мгновения поняла, что это место - мое. Не ты ли тому причиной? Не исключаю такой возможности. Свет здесь совершенно потрясающий: я в жизни нигде не видела подобного света. И поскольку я тут все ясно так вижу, быть может, мне откроется и нечто большее в понимании смысла нашей жизни. Когда-нибудь я все же найду его.
      Получился замечательный компромисс: теперь я предоставлена себе и могу общаться с людьми, когда захочу, а Рафаэль живет всего в четырех часах езды на машине.
      У меня по-прежнему остается собственность в Калифорнии: буду ездить туда несколько раз в год, поскольку не собираюсь расставаться со своим агентом по продаже картин в Сан-Франциско. И еще я не хотела бы разрывать все связи с Максом и Андреа.
      Вспоминая о них, я постоянно хочу попросить у тебя извинения за то, что наговорила тебе во время нашей последней встречи. Простишь ли ты меня? Я не имела права изливать весь свой гнев на тебя. Ты вовсе не суррогат Танкреди, и ты совершенно верно сказала, что никто не заставлял Стефана принимать наркотики. Мои обвинения совершенно непростительны, но они следствие чрезмерной эмоциональности, замешательства и самокопаний.
      Не знаю, находишься ли ты еще в Манагуа. Теперь уже эта затянувшаяся история закончилась, и сандинисты, вероятно, окончательно пришли к власти, так что ты скорее всего умчалась в какую-нибудь новую горячую точку. Но, Виктория, если тебе только доведется как-нибудь быть в Мехико, пожалуйста, дай мне знать.
      А теперь немного расскажу тебе о наших старых друзьях: Гвин сейчас счастливо живет в Нью-Йорке с Фредом Ригсом - помнишь, я рассказывала тебе о нем? Вероятнее всего, они ужасно друг друга мучают, но, думаю, тем и счастливы. Джонатан Вайндхем погиб в автокатастрофе. Катриона теперь стала чуть ли не магнатом от туристического и гостиничного бизнеса и, возможно, наконец-то встретила своего настоящего мужчину - они познакомились на свадьбе у Малмсбери. Судьба делает довольно забавные повороты.
      Посылаю это письмо, разумеется, в Лондон, а там уж не знаю, как оно тебя найдет. Надеюсь, ты все же его получишь... Буду очень ждать твоего ответа".
      Глава 4
      Самой тяжелой обязанностью для Катрионы стала необходимость приведения в порядок комнаты Джонатана, но когда-нибудь это все равно нужно будет сделать, и чем скорее, тем лучше.
      Собрав всю свою волю, Катриона принялась за разбор личных бумаг. Большинство из них составляла обычная корреспонденция, так что после краткого просмотра Катриона отложила их, не читая. Затем она открыла ящик стола, который оказался наполнен неоплаченными счетами и другими документами, относящимися к Барнхем-Парку. Катриона упаковала бумаги в один пакет и отправила его адвокату.
      Теперь осталась последняя папка, подписанная инициалами "Т.Р.".
      Катриона открыла ее и лишь тут поняла, что в папке лежат пожелтевшие свидетельства четырнадцатилетнего увлечения Джонатана Танкреди Рейвном. Чувствуя себя непрошеным гостем, Катриона все же не устояла перед искушением просмотреть бумаги.
      В папке лежало несколько написанных от руки писем - все очень коротенькие, лаконичные и без подписи.
      Газетные вырезки и фотографии из колонок светской хроники и дорогих журналов, на которых Танкреди был снят во время его путешествий по всему свету: на борту океанского лайнера, на теннисных кортах, в танцевальных залах. На последнем фото, сделанном в 1980 году журналом "Город и деревня", Танкреди полулежал в плетеном кресле на веранде коттеджа на Бермудах, где он гостил у вышедшего на пенсию английского авиационного промышленника и его жидковолосой жены-американки - наследницы сети железных дорог.
      Более интимные фото изображали Танкреди сидящим, стоящим, лежащим, играющим в теннис, отдыхающим на пикнике. Было очевидно, что некоторые из фотографий делались втайне от него. На одной из них, почти шокирующей своей интимностью, Танкреди лежал обнаженный на кровати и крепко спал: лицо его виделось неясно и выглядело беспомощным и ранимым. Губы чуть приоткрыты, небритый, черные волосы густым ковром покрывают грудь, одно колено слегка приподнято, пенис вяло лежит на бедре.
      Катриона разглядывала фотографию очень долго, испытывая при этом странные чувства: с одной стороны - оскорбление за бестактность Джонатана, с другой - понимание того, что заставило его сделать этот снимок. Джонатан, должно быть, в такие моменты чувствовал, вернее притворялся, что чувствует, будто Танкреди по правде принадлежит ему. Катриона бесконечно жалела Джонатана, теперь его неистовые увлечения казались ей неизбежными: все эти годы азартных игр, выпивки, связи с красивыми мальчиками были безнадежной попыткой найти замену любви, которой никогда не суждено было стать взаимной.
      Вечером Катриона спустилась в кухню и, открыв дверцу большой печи, бросила туда папку. С грустью она смотрела, как фотографии и письма съеживаются, чернеют, вспыхивают пламенем и превращаются в пепел.
      Ши позвонил Катрионе в понедельник, два дня спустя после смерти Джонатана. В следующие выходные он приехал в Барнхем-Парк, и его присутствие привнесло неожиданную ауру комфорта, прочувствованную не только Катрионой, но и ее матерью, детьми и даже Клайвом, отметившим, что мистер Маккормак "очень тверд в кризисных ситуациях".
      Вскоре Катриона выяснила, что с "кризисными ситуациями" Ши приходилось сталкиваться на постоянной основе. Он оказался офицером САС спецподразделения ВВС.
      - В этом нет большого секрета, - сказал Катрионе Ши, в свой третий уик-энд в Барнхем-Парке, - но это не та тема, на которую я стал бы распространяться с первым встречным.
      Катриона много слышала о САС, но конкретно об этой службе знала очень мало.
      - Это ведь что-то вроде коммандос?
      - Где-то как-то, - согласился Ши и объяснил, что САС - специальное армейское подразделение, взаимодействующее со службой MI5 и время от времени с антитеррористическими организациями зарубежных стран, - очень компактное, элитное, члены его прошли высококлассную подготовку по всем системам вооружений и средств коммуникаций.
      К концу лета, в течение которого Ши был частым, хотя и довольно нерегулярным гостем, Катриона немногим больше узнала о его службе. Группа Маккормака базировалась в Херефорде, в малонаселенном графстве на границе с Уэльсом.
      Часть времени Ши проводил в Лондоне, в главном штабе, расположенном в Челси, и периодически исчезал куда-то, что сам Ши называл сборами или тренировками. Позднее, когда Катриона по-настоящему стала понимать, что означают эти самые "сборы" и "тренировки", она начала сходить с ума от беспокойства, никогда не зная, говорит ли Маккормак правду, или же на самом деле десантируется где-нибудь в Северной Африке или освобождает заложников из заключения на Ближнем Востоке.
      По мере того как крепли их отношения, Катриона поняла, что какую-то часть души любимого ей никогда не узнать.
      Она не могла разделить с ним ни тревог, ни радости победы, ни горечи поражения. Словом, ничего, что связывало его с работой, которая стала для него жизнью...
      - Ты сходишься по-настоящему с кем-то, когда жизнь твоя висит на волоске. Здесь должно быть абсолютное доверие и уверенность друг в друге иначе не спастись. Я пытался объяснить это Барбаре, но она даже и не старалась меня понять.
      Катриона же понимала как нельзя лучше: тут было то, что связывает мужчин в экстремальных ситуациях, - именно о такой любви говорилось в древнегреческих мифах, описывающих приключения героев, сражавшихся на поле битвы спина к спине.
      - А почему же ты женился на Барбаре? - осторожно спросила Катриона.
      - Вопреки здравому смыслу, - пожал плечами Ши. - Она была красива, общительна, хорошо одевалась и чудесно смеялась. Мне всегда казалось, что этого вполне достаточно для женитьбы.
      Поздним субботним вечером Катриона и Маккормак сидели в баре за стаканчиком бренди. Почти все постояльцы отправились спать или же уже разъехались по домам. Клайв наводил порядок в своем хозяйстве, неторопливо протирая мягкой салфеткой бокалы. Хотя Клайв вообще не появлялся в поле их зрения и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на них, Катриона знала, что бармен, как всегда, начеку.
      - Позже я понял, что Барбара почувствовала себя обманутой в обещаниях, которых я, впрочем, никогда не давал. - Ши сосредоточенно смотрел в свой стакан, отрешенно побалтывая находившийся в нем бренди. - САС представлялась ей, видишь ли, чем-то романтическим. Слишком поздно до меня дошло, что Барбара выходила замуж за Джеймса Бонда. Она ждала острых ощущений, интриг и путешествий, а вместо всего этого оказалась женой военнослужащего, полк которого квартируется в Херефорде, в городке, где живут жены и дети других военных, муж ее на целые недели бесследно куда-то исчезает, ни слова при этом не говоря, куда он едет, откуда приехал и вообще чем занимался все это время. Барбара постоянно чувствовала себя отвергнутой, как будто мои друзья были для меня важнее, чем она. Я устал объяснять Барбаре, что это разные, никак не связанные с нашими отношениями вещи. Она продолжала злиться, ревновать и ничего не хотела слушать. Дошло до того, что Барбара обвинила нас в том, что мы трахаем друг друга (ее слова, не мои). И теперь мне думается, со стороны, очевидно, все оно так и выглядит, - добавил Ши с какой-то беспомощностью.
      Катриона почувствовала стеснение в животе, словно чьи-то огромные сильные руки схватили, сжали и скрутили ее внутренности. Машинально она повторила вслед за Ши:
      - Думается...
      Катриона посмотрела через зал и встретилась взглядом с Клайвом. Мгновение спустя стремительным, неуловимым движением их стаканы оказались наполненными новой порцией бренди.
      Слегка удивленный Ши посмотрел в свой стакан.
      - Ты должна позволить мне заплатить в этот раз.
      Катриона неопределенно махнула рукой и спросила:
      - Сколько вы прожили вместе?
      - Три года. Дольше это продолжаться и не могло.
      - Что же в конце концов заставило решиться на разрыв?
      - Решал не я. Барбара.
      - Ты хочешь сказать, она ушла? Так?
      Ши кивнул.
      - Мне следовало этого ожидать, но я просто не обращал внимания. В то лето было много работы. Я отсутствовал очень подолгу и не мог ей ничего объяснить. Барбара чувствовала себя как никогда заброшенной и обиженной, и я не виню ее за это.
      Маккормак подкрепился глотком бренди. Катриона не могла оторвать взгляд от длинных пальцев Ши, судорожно сжавших стакан. Через минуту он продолжил:
      - Тем июлем нас отправили в Ливию. Мы уехали без Предупреждения. Я собирался сказать Барбаре, но у меня просто не было времени. Несколько английских и американских дипломатов были захвачены на пропускном пункте и удерживались в казино отеля "Гваддах" в Триполи. Все было сделано тихо и по ряду причин довольно успешно. Думаю, в новостях этот инцидент не освещался, и, разумеется, Барбара понятия не имела, где я нахожусь. Ши рассказывал о ходе операции, и его короткие, лаконичные предложения каким-то непостижимым образом были гораздо красноречивее пространных описаний; у Катрионы дух захватывало от ужаса. В этой истории заключалось все, что ждало Катриону впереди, - работа Маккормака с ее бесконечным риском и опасностью.
      "Во что я лезу? - спрашивала она себя. - Мне этого не вынести".
      - Жара стояла такая, что трудно было дышать. Бушевала песчаная буря, и мы едва не разбились при высадке. Я приземлился очень неудачно и сломал несколько ребер.
      После этого мне было довольно паршиво. - Ши помолчал минуту, собираясь с мыслями. - Мы пробыли в пустыне четыре дня, но казалось, гораздо дольше. Все эти четыре дня и четыре бессонные ночи казались вечностью. Передохнуть по-настоящему мы смогли уже только по пути домой. Там был врач, который забинтовал мне грудную клетку и дал что-то выпить. Я проспал в самолете не меньше двух часов.
      - А.., а потом?
      - Потом? Ну... - Дорогу с аэродрома Ши помнил очень туманно и не мог с уверенностью сказать, было ли это в тот же день или на следующий, или вообще спустя два дня - полностью измотанного, с непрестанно болевшей грудью, друзья довели его до порога дома... - Потом я вернулся домой.
      Катриона подождала, пока Маккормак сделает очередной глоток бренди.
      - Дома меня ждал сюрприз - беспорядочные кучи всякого мусора и хлама. Честно говоря, я не сразу сообразил, что произошло. Барбара забрала почти все.., и оставила записку посреди разоренной кровати.
      "Я устала ждать, пока ты вдоволь наиграешься в солдатики. Я больше не вернусь".
      - Сука! - в негодовании воскликнула Катриона.
      - Я тоже тогда так думал. - Голос Ши был бесстрастен. - Позже я одумался. Знаешь, в нашей истории виновата не только Барбара, но и я сам. Хочу сказать: как мог я ожидать любви и сочувствия, если сам никогда не делился своими проблемами и не говорил жене о том, чем занимаюсь? Как бы там ни было, - подвел итог Маккормак, - мне стало ясно, что я не могу совмещать семейную жизнь со своей работой.
      Все оказалось гораздо запутаннее, чем предполагала Катриона. Трудно было поставить рядом этого угрюмого, брошенного женой мужчину с беспечным любовником, каким он представился ей в тот волшебный вечер в Бишоп-парке.
      Катриона напомнила себе, что это все же один и тот же человек, а значит, Ши из Бишоп-парка как-нибудь проявится снова.
      В течение следующего года, когда Маккормак приезжал в Барнхем-Парк, Катриона изо всех сил старалась, чтобы Ши чувствовал себя здесь как дома. Всякий раз, глядя на дремавшего в теплых солнечных лучах у бассейна Маккормака, она видела, как расслаблялись его железные мускулы, и невольно тянулась погладить его тело, но, несмотря на очевидную приятность для него присутствия Катрионы, Ши продолжал держать дистанцию. Раз или два она ловила на себе взгляд Ши, в его серых глазах читалось странное выражение любопытства. Порой казалось, что Маккормак вот-вот готов сказать Катрионе что-то очень важное, но всякий раз Ши себя сдерживал.
      С большим удовольствием Маккормак общался с детьми, с которыми быстро и легко установил крепкие дружеские отношения. Дети с нетерпением ожидали каждого его приезда.
      Однажды Катриона рискнула:
      - Возможно, если бы у вас с Барбарой были дети...
      - Барбара не хотела детей, - резко оборвал Катриону Ши. - И потом, дело не только в них. Так уж получилось.
      "...Барбара обвинила нас в том, что мы трахаем друг друга..." вспомнила вдруг Катриона. Господи, как же ей хотелось, чтобы Ши никогда не произносил этих слов... Она наблюдала Ши в компании других женщин и удивлялась, хотя и не была особым знатоком, его галантности и сексуальному обаянию. К тому же все постоялицы находили Маккормака более чем привлекательным мужчиной. Пока Катриона трудилась в своем офисе, Ши приглашали сыграть в теннис, крокет или прогуляться по окрестностям.
      - Милочка, - каркала бывшая бродвейская актрисочка, на лице которой после бесчисленных косметических операций, казалось, навсегда застыло выражение перманентного удивления, - ваш кавалер просто божествен. У него тело греческого бога. - В довершение к сказанному актрисочка подхватила Катриону под руку и конфиденциально промурлыкала:
      - Моя киска просто вся трепещет!
      Когда Катриона пересказала Ши этот разговор, он зашелся от смеха:
      - Я польщен! Но, видно, такая уж у меня судьба - никогда не оправдывать чужих ожиданий.
      ***
      Гвиннет приехала в гости осенью 1981 года.
      - Он великолепен, - вынесла она свое заключение и спросила:
      - Кэт, а почему бы тебе не раскрыть пошире глазки и не распушить хвостик?
      - Потому что я не белка, - заставила себя рассмеяться Катриона.
      Анализируя наедине с собой каждое слово, сказанное Ши, каждый нюанс и выражение, Катриона пришла к выводу, что он был искренне привязан к своим армейским друзьям, но сексом тут и не пахло: это была настоящая крепкая мужская дружба. И еще она поняла, что безнадежно полюбила Ши.
      Но почему безнадежно? Может быть, все не так уж и плохо? Ши явно расположен к ней, в этом нет никаких сомнений. Он просто скрывает свои чувства, и на то есть веские причины. Какие? Катриона задумалась. Джонатан погиб чуть более года назад; возможно, Маккормак считает, что ей нужно еще какое-то время, чтобы забыть его: Нет, Ши известно, насколько несчастливым был этот брак. Тогда... Тогда все дело в Барбаре. Вероятнее всего, он пока не готов поверить другой женщине.
      "Господи, ну почему все всегда так сложно?" - снова и снова в отчаянии спрашивала себя Катриона, размышляя о том, до чего же нелепо, что такого физически привлекательного мужчину приходится чуть ли не волоком затаскивать в постель.
      Катриона делала все возможное, чтобы воссоздать атмосферу чувственности, возникшую тогда на берегу реки. Порою ей даже хотелось ворваться в комнату Ши с бутылкой шампанского и в абсолютном неглиже.
      В конце концов Катриона поняла, как ей поступить.
      Она детально разработала план действий.
      Но Маккормак, словно разгадав ее замысел и решив его разрушить, пропал на целых две недели.
      Вернувшись наконец из "командировки", он уклонялся назвать место и время встречи в Лондоне, мотивируя это тем, что не уверен в том, насколько свободен будет в своих передвижениях. В конце концов они решили встретиться на Ливерпульском вокзале в пятницу, в полночь.
      Катриона приехала рано; она без устали вглядывалась в пеструю толпу пассажиров, прибывших с поездами северного направления, но Ши среди них не было.
      - Кэт.
      Резко обернувшись, Катриона увидела стоявшего у нее за спиной Маккормака во фланелевых широких брюках, твидовом спортивном пиджаке, с сумкой из кожзаменителя на плече.
      - Прости. Я не хотел тебя напугать.
      Лицо Маккормака было темным от загара и песчаных ветров. Выглядел он похудевшим и усталым.
      - Ши! Где ты так загорел?
      Маккормак улыбнулся:
      - Испытывал десантное оборудование в Уэльсе.., неплохая смена погоды.
      - Да, конечно, - кивнула Катриона, поняв, что ей не стоило задавать вопросов, и все же мучительно ломая голову над тем, где все-таки на самом деле пропадал ее возлюбленный.
      Ши поцеловал ее в щеку. Разумеется, он знал, о чем сейчас думает Катриона, но сказать всей правды не мог, по крайней мере сейчас.
      Он был в Сирии, где захваченный террористами самолет был посажен на аэродроме в пустыне. После четырех дней противоречивых приказов террористы, покончив со всеми бесконечными истерическими требованиями и угрозами, начали убивать пассажиров, и группе Маккормака был дан приказ действовать.
      В ходе захвата были убиты три террориста, пилот и стюардесса. Пассажиров удалось спасти, правда, один из них, престарелый бизнесмен-иорданец, скончался от инфаркта.
      Сам Ши считал, что он чудом остался жив. Это была омерзительная, дикая, варварски жестокая стычка, и отчет об операции отнял у Маккормака немало душевных сил. Он не понимал, зачем Катрионе понадобилось встретиться с ним в Лондоне. Он предпочел бы провести выходные в Барнхем-Парке. Ши был как выжатый лимон.
      - У меня для тебя сюрприз, - заявила Катриона, сидя за рулем "ягуара". - Тебе понравится.
      Через двадцать минут она свернула на Брук-стрит и остановилась у высокого серого здания с каменным барельефом на фасаде, в пятидесяти ярдах от отеля "Клариджес".
      - Что это? Какой сюрприз? - не без удивления спросил Ши.
      - Подожди еще немного...
      Катриона повела его через тяжелые бронзовые двери к лифту из стекла, латуни и красного дерева, через верхний вестибюль, через еще одни двери, за которыми оказались просторные апартаменты, пахнувшие свежей краской и паркетным лаком.
      - Мое последнее приобретение, - объяснила она. - И уже арендованы на все лето. Завтра привезут мебель.
      - Очень мило, - натянуто похвалил Ши, которому было вовсе не до разглядывания пустых квартир: все, что ему сейчас нужно, - крепкая выпивка, ванна, постель и десять часов сна.
      - Я покажу тебе спальню, - предложила Катриона. В голосе ее слышалась необычная возбужденность.
      - Хорошо, - с готовностью согласился Ши.
      Катриона распахнула двери. Ши раскрыл рот от изумления.
      В огромной комнате не было никакой мебели, кроме занимавшей почти все пространство массивной кровати на четырех тумбах и балдахина из плотной ткани с изображением сцен средневековой охоты над ней.
      - Эпоха королевы Елизаветы, - пояснила Катриона. - Слишком большое сооружение, чтобы можно было его сдвинуть. - Она подошла к другой двери в комнате и открыла ее. - Но настоящая изюминка здесь - ванная.
      Ши заглянул в ванную, пробормотал: "Боже мой!" - и невольно принялся хихикать.
      Ванная комната была отделана белым дубом. На одной из стен выдавался огромный встроенный подсвеченный аквариум, в котором неспешно плавали сверкающие тропические рыбки, разглядывая пришельцев сквозь толстое стекло своими безразличными выпуклыми глазами. Остальные стены украшали подлинные японские рисунки на шелке явно эротической направленности. Маккормак огляделся. На одном из рисунков мощного телосложения самурай и служанка, на которой не было ничего, кроме улыбки, исполненной изящной вежливости, совокуплялись прямо на спине у несущегося галопом скакуна.
      - Как думаешь, кто-нибудь действительно в состоянии проделать подобное, - проследив за взглядом Ши, поинтересовалась Катриона, - не свалясь при этом с лошади?
      Ванна находилась в центре комнаты, к ней вел помост из красного дерева длиной не менее семи футов, окруженный миниатюрными пальмами в кадушках. На длинной небесно-голубой кафельной полке стояли бутылка виски, два стакана и стопка больших махровых полотенец.
      - Так как? - В голосе Катрионы звучали нотки гордости. - Есть ли какие-нибудь мысли по этому поводу?
      Ши снял ботинки и осторожно наступил на мягкий голубой ковер с густым ворсом.
      - Настоящий бордель.
      Он обвел взглядом окружавшее его роскошество и, посмотрев вверх на сложный зеркальный узор потолка, увидел десятки, сотни, тысячи своих отображений.
      - Ведь правда же? Дворец принадлежал очень известной мадам. Ограниченный доступ (только для посвященных) и сплошное благоразумие. Короли, главы государств, президенты корпораций, кинозвезды и т.д. и т.п. Очень дорогой.
      Ши разразился смехом, каким он редко смеялся: глубокий свободный звук, идущий из самого сердца.
      - Приятно знать, что ты приобщаешься к кругу людей, занимающихся подобными вещами, - важно произнесла Катриона. - Ты не согласен? А теперь, - добавила она голосом гувернантки, - время принимать ванну.
      Катриона щелкнула выключателем, и вода в ванной, подобно гейзеру, рванулась вверх. Она бросила в ванну соли и влила благовонное масло, которое, моментально растворившись в воде, дало обильную душистую пену, а затем, без промедления скинув с себя одежду, прыгнула в воду.
      - Давай же! - крикнула она и плеснула на Ши водой. - Водичка прелесть!
      - Дело - прежде всего. - Маккормак открыл виски и чуть Не до краев наполнил стаканы. Протянув один из них Катрионе, од откинул назад голову и благодарно осушил его до дна.
      Ши сбросил на пол рубашку, штаны и трусы. Катриона наблюдала, как он, обнаженный, стоя на, краю ванны, допивал виски.
      - Тебе всегда нужно ходить голым. У тебя прекрасное тело - совсем как у греческого бога. Старая трепещущая киска была совершенно права. , Маккормак коротко хохотнул и скользнул в воду. Прислонившись головой к широкой доске красного дерева, прибитой по всему периметру ванны, он с наслаждением ощущал теплые пузырьки пены, лопающиеся у него на груди.
      Ши почувствовал, как Катриона ласково пощекотала его ногу невидимой в воде лодыжкой и настойчиво прижалась к нему бедром. Ши моргнул и удивленно уставился на Катриону сквозь клубы пара.
      - Чем ты, по-твоему, сейчас занимаешься?
      - Собираюсь тебя соблазнить, - спокойно ответила Катриона. - В лучших традициях этого дома. Я собираюсь проделать все, что проделывали девицы мадам Виленюв с арабскими принцами, президентами банков и южноамериканскими наркобаронами.
      Катриона медленно приподнялась. Ее большие груди появились на поверхности воды, вздувшиеся розовые соски выглядывали из хлопьев пены.
      - Ох-х-х. О-о-о, да! - Ши отрешенно замотал головой.
      Все представлялось каким-то нереальным, созданным словно из воздуха. Он решил, что здорово опьянел, ведь ему так и не удалось толком поесть, если не считать сандвич, проглоченный всухомятку несколько часов назад. Ши прислонился спиной к стенке ванны и поставил свой стакан на ковер. Пальмовая ветка слегка почесывала ему плечо. Катриона, зачарованно глядя на мускулистые плечи своего возлюбленного, скользнула вперед в поток воздушных пузырьков, осторожно подняла ему руку и, поцеловав кисть, лизнула запястье, потом - чуть выше, нежную кожу внутреннего предплечья. Ласково пощипывая зубами волосы на запястье, Катриона принялась массировать мыльными руками шею и плечи Ши.
      - О Боже мой! - громко воскликнул Маккормак, чувствуя, как созданная им самим бронированная раковина разлетается в куски и уплывает куда-то в туман душистых пузырьков и пара. - О, Кэт...
      Катриона обняла Ши за шею и лизнула его губы.
      - Опустись чуть ниже...
      Ши покорно скользнул вниз и почувствовал колени Катрионы по обеим сторонам своих бедер, ее мокрые волосы щекотали ему лицо.
      - Хочешь узнать, что я собираюсь с тобой сделать? - Катриона не стала ждать ответа. - Я собираюсь принять тебя в себя, и моя плоть проглотит твою прямо здесь, в ванной.
      Потом мы пойдем в постель. Ты ляжешь на спину, а я буду целовать твой член - дюйм за дюймом, - пока ты снова не будешь готов. А потом мы будем вместе всю оставшуюся ночь...
      Никто прежде не говорил так с Маккормаком. Какое-то мгновение Ши был просто шокирован, потом ощутил такой сильный приток желания, в который сам уже не верил. Он схватил Катриону за бедра и потянул вниз, "натягивая" на себя. Она судорожно вдохнула всей грудью и вцепилась ему в плечи.
      - О-о-о, Кэт... - простонал Ши.
      Катриона подалась вперед, и он резким движением полностью вошел в ее плоть, теперь просто мужчина - человеческое существо, желающее любить и быть любимым.
      В какое-то мгновение Ши подумал о том, как глупо было с его стороны считать, что это так трудно.
      ***
      - Я никогда прежде так себя не вела, - с трудом призналась позже Катриона, лежа в роскошной постели. - Надеюсь, ты не обиделся?
      - Нет, - прошептал Ши. - Нисколько.
      - Мне почему-то захотелось.
      - Все в порядке. Не извиняйся.
      Катриона озорно хихикнула:
      - Вообще-то, кажется, тебе понравилось.
      - Точно. Понравилось. И все прочее - тоже. Но где, скажи ради Бога, ты всему этому научилась? Я думал, тебя хорошо воспитывали.
      - Должно быть, тлетворное влияние. Я имею в виду окружающую обстановку и то, что здесь творилось в свое время.
      Маккормака непреодолимо клонило ко сну. Он трижды кончил. Прежде с ним такого не случалось.
      - Это правда, насчет мадам де Виленюв? - сонно спросил он.
      - Господи, разумеется, нет, - опять захихикала Катриона. - Все это придумала я. Настоящий владелец - просто какой-то торговец антиквариатом с экзотическим вкусом. Он забрал всю обстановку в свой магазин на Кингс-роуд.
      Катриона поцеловала Ши в щеку.
      - Теперь можешь спать.
      Но он уже и так спал.
      Глава 5
      Студия Фреда Смита, как и его жилые комнаты, располагалась на третьем этаже ветхого склада на Канал-стрит.
      Благодаря трем высоким, от пола до потолка, арочным окнам студия была просторной и светлой. Что касается вещей, то особого изобилия здесь не наблюдалось: крошечный умывальник, заляпанный масляными красками и химическими реактивами, старый холодильник, два деревянных стула заводского производства и армейская кровать с кучей одеял на ней. Несмотря на суматошную жизнь художника, Фред любил порядок, правда, представления о нем были у него весьма своеобразны. Гвиннет дом Фреда не нравился, она находила его холодным и неуютным. По ее мнению, все выглядело бы гораздо лучше, если бы сосновый пол покрасить и отполировать, улучшить освещение, установив нормальные светильники, и отдать эту ужасную мебель активистам Армии Спасения, заменив ее несколькими красивыми предметами быта. Гвиннет не представляла, как Фред может работать в такой гнетущей обстановке.
      Хуже всего было то, что ступени лестницы, ведущей в галерею, большей своей частью прогнили, а Фред и не собирался заниматься их ремонтом. Посетители (даже сам Соломон Вальдхейм), прежде чем войти, выстукивали в дверь на улице специальный код, после чего Фред бросал им веревку, один конец которой привязывался к убирающемуся маршу пожарной лестницы; посетитель дергал за веревку, пролет лестницы опускался, и гость начинал нелегкое восхождение наверх.
      Не привыкший к комфорту и невосприимчивый к холоду, Фред был совершенно счастлив.
      - Тебе здесь нравится больше, чем у меня на квартире, - пожаловалась как-то Гвин, и Фред не стал оспаривать выдвинутые против него обвинения.
      С тяжким вздохом Гвин предположила, что Фред уже никогда не переменится. Она любила наблюдать, как он работает: смуглое красивое лицо становилось сосредоточенным, ничего не видящим вокруг. Гвин наслаждалась формой его талантливых рук и линиями длинного тела. Мысли Гвин перенеслись к тому, как Фред занимался с ней любовью; она вспомнила его терпеливость и страстность и решила, что внешние обстоятельства не имеют никакого значения. Фред был такой, как есть, и Гвин его любит.
      Фред становился довольно известным художником. За месяц он продал три большие картины, более чем за пятьдесят тысяч долларов каждую; одну из картин приобрел музей искусств. В статье журнала "Пипл" Фред представлялся как социальный художник десятилетия и самое сексуальное лицо сезона, что несказанно поразило самого Фреда.
      ***
      В день рождения Гвиннет Фред пришел домой рано и с особым подарком, огромным и тяжелым. Гвин открыла картонную коробку, сопровождая свои действия возгласами восторга и беспокойства, усилившегося при виде огромного темно-коричневого ящика, сплошь покрытого маленькими блестящими кнопочками и рычажками.
      - Фред, ты прелесть. Но что это?
      - "Бета Макс". Думаю, тебе он понравится.
      - "Бета Макс"?
      - Видеомагнитофон. Последний писк. Телевизор смотреть. Включаешь его и подсоединяешь к телику, если тебе надо куда-то уйти, а программу смотришь позже. Теперь ты не пропустишь ни одного любимого шоу. Можем к тому же брать в прокате фильмы. Говорю тебе, штуки будут в большой моде.
      Тоненький внутренний голосок в душе Гвиннет пропищал было сигнал тревоги, но в тот момент она его не поняла и проигнорировала. Однако, когда в следующий раз Гвиннет пришла в студию и обнаружила там восемь больших картонных коробок с надписью "Сони", спрятанных под широкой черной пластиковой пленкой, она сразу же обо всем догадалась.
      "О нет! - ужаснулась про себя Гвин. - Он, несомненно, взялся за старое".
      - Ну почему? - разгневанной фурией Гвин набросилась на Фреда. - Ты знаменит. Тебе сопутствует удача. Тебе больше не надо заниматься такими делами.
      Фред и не подумал извиняться.
      - Это помогает мне не терять сноровки, придает уверенности...
      - Что ты имеешь в виду?
      Фред ответил очень серьезно:
      - Предположим, что со мной что-нибудь случится. Предположим, однажды я проснусь, все потеряв. Не могу рисовать. Может, зрение испортится, или я заработаю артрит. И тогда у меня останется то, к чему я смогу вернуться.
      Гвиннет эта мысль показалась абсолютно нелогичной, поскольку, потеряв зрение или руки, быть вором гораздо сложнее, нежели художником.
      Гвин не могла поверить. Она не понимала Фреда. Но потом вдруг до нее дошло. Фредом двигал первородный инстинкт естественного самосохранения, который поддерживал его и в прошлом. У Гвин такого опыта не было - однажды ее красота отойдет, и у нее ничего не останется. Фреду этого не понять.
      - Красота - великая вещь, но она не вечна.
      - Типично мужская логика! - возражала Гвиннет. - Мужчины по-другому смотрят на эту проблему.
      - Ну почему же? Мужчины тоже стареют. И лысеют.
      После долгих юных лет уродства комплимент по поводу внешности до сих пор был для Гвиннет настоящим подарком. Но вскоре этот подарок у нее отнимут. Временами Гвин просыпалась в ужасе при мысли, что снова превратится в уродину. Она решила подтянуть кожу лица, но и тут в засаде сидел страх. Одной ее знакомой подобная операция только испортила внешность: левая часть лица сделалась ниже правой, и это останется до конца жизни. Уж лучше иметь морщины.
      Фред, казалось, был поражен тем, что подобные мысли так расстраивают Гвиннет.
      - Знаешь, Гвин, если ты можешь делать деньги из своей красоты, пока она не прошла, - прекрасно, но не думай всерьез до конца дней своих оставаться красавицей. Неужели же так важно, что несколько дизайнеров и фотографов считают тебя достойной быть лицом восемьдесят второго года?
      Все относительно, любовь моя: в девятьсот десятом году ты выглядела бы как белая ворона.
      - Да нет, я пошутила, - слабо улыбнулась Гвин.
      - Врешь. Можешь обчистить меня, можешь с кем-то изменить, но никогда мне не лги. Теперь слушай - я говорю совершенно серьезно: ты и в самом деле считаешь, что я люблю тебя за красоту?
      - Нет. То есть да! Разумеется. Ты же художник.
      - Дерьмо собачье! Первое, на что я обратил внимание, была твоя улыбка. Потом - твой смех. И глупое выражение на твоем лице, когда ты уронила на пол свои контактные линзы. Может это уложиться в твоей больной голове? Художника не волнует то, что другие люди находят красивым.
      - Не волнует?
      - Нет. Я хочу видеть, какую тень твой нос отбрасывает на твою щеку. Как отражается свет фонаря на мокром камне улицы. Я ищу контраст, цвет, посредственность, человека смеющегося, жирного, худющего, и - да-да, с морщинами, черт побери. Люди с морщинами очень интересны. Морщины у людей появляются по определенным причинам. Покажи мне классическую красоту, и я докажу тебе, до чего же она скучна. В конце концов, куда девается то, что было прекрасным?
      ***
      Джесс сидела на каменном парапете у станции метро "Зокало" в Мехико и ждала Карлоса Руиса.
      Она позвонила по номеру, который Карлос дал ей в Сан-Франциско. Ответил женский голос, принадлежавший, должно быть, Эсперансе, выразительно отрезавший:
      - Карлос но эста аки <Карлоса здесь нет! (исп.)>!
      - Когда он... - начала было Джесс.
      - Здесь - нет. - Женщина собиралась повесить трубку.
      - Передайте Карлосу, что я звоню по поводу Белого Кролика! - поспешно закричала Джесс и, воспользовавшись некоторым замешательством на другом конце провода, оставила номера своих телефонов в Мехико и Сан-Мигеле.
      Правда, уверенности в том, что Эсперанса их записала, у Джессики не было.
      Карлос позвонил через месяц. Голос его накатывался волнами, порой совершенно пропадая в треске статических помех. Говорить было совершенно невозможно.
      - Ладно, - согласился Карлос, - давайте встретимся.
      Он будет в Мехико на следующей неделе. Нет, домой он к Джесс не придет. Лучше встретиться где-нибудь в городе, в людном месте.
      Разговор удивил Джесс и вызвал еще большее желание разыскать Викторию. Потребность найти подругу превратилась в непрекращающийся зуд, постоянно напоминая о незавершенном деле. Джесс всегда любила доводить свои дела до конца, ей нравилось подводить итоговую черту под очередным этапом собственной жизни, прежде чем спокойно двинуться дальше. Переехав в Сан-Мигель-де-Альенде, она почувствовала, что наконец преодолела определенный барьер и нашла место, где ее существование сможет обрести определенный смысл. Теперь, похоже, ей удастся если не увидеть, то поверить в сверкающую и манящую цель впереди.
      Чувства Джесс обострились, глаза стали девственно чисты. Все случилось именно так, как предсказала Виктория, и Джесс хотела, чтобы подруга узнала о ее радости и, возможно, даже порадовалась вместе с ней. Джесс мечтала показать Виктории свои новые работы и сказать:
      - Взгляни, в конце концов я действительно в силах сделать это.
      И еще она хотела рассказать Виктории об апрельской выставке в Нью-Йорке - первой персональной выставке в большой галерее.
      Кроме того, что очень важно, Джесс сделает все, чтобы заставить себя извиниться и признаться в том, что была не права. Она не любила, а порою даже не могла признаться в своих промахах и проступках. Виктория знала об этом, по крайней мере если получила известное письмо...
      Джесс вздохнула и поболтала в воздухе загорелыми ногами. Она всматривалась в толпы туристов и уличных, торговцев, пытаясь увидеть Карлоса.
      Перед Джесс, тряся связкой серебряных браслетов, остановился индеец, за которым следовала женщина со множеством косичек в волосах и с наброшенными на плечи яркими разноцветными пледами. Мальчишка лет трех-четырех, сняв грязные трусишки, сосредоточенно справлял большую нужду в сточную канаву. Супружеская пара пожилых американцев смотрела на ребенка с нескрываемым ужасом. Джесс услышала, как жена сказала:
      - Теперь-то ты этому веришь, Вейн?
      - Не верил бы, если бы не видел своими глазами, дорогая, - отозвался муж.
      Турист с ярко-каштановыми волосами облокотился на парапет рядом с Джесс. Она в досаде отвернулась. Тогда турист заговорил:
      - Прошу прощения за опоздание.
      Карлос Руис! Джесс уставилась на него в полнейшем изумлении.
      - Я ни за что бы не узнала вас.
      Помимо сменившегося цвета волос, на Карлосе не было очков, и казалось, что он каким-то образом вырос. Карлос усмехнулся.
      - Платформы. - Он задрал штанину и продемонстрировал массивные подошвы своих туфель.
      - Выглядите совершенным американцем, - заметила Джесс.
      - Благодарю. Специально так хожу.
      - Зачем?
      - Помогает в бизнесе. Иногда людям с внешностью американцев больше доверяют. И меньше угрожают. Пойдем?
      Мы можем зайти в собор.
      Петляя между туристическими автобусами, они пересекли большую площадь и поднялись по широким каменным ступеням. У входа в собор сидела нищенка: голова ее была забинтована, сложенные лодочкой руки подняты вверх в безмолвной мольбе. Карлос вложил в ладони женщины несколько песо, та прошамкала благословение, и монеты исчезли словно по волшебству.
      Внутренность храма произвела на Джесс впечатление огромной тяжести и поразительного, безмерного богатства.
      Воздух был плотен и сперт от многовековой пыли. Джесс чувствовала, что слова ее, слетев с губ, глохнут, будто она произносила их, закрыв рот толстым одеялом..
      - Меньше угрожают, чем кому? - спросила Джесс Карлоса, возвращаясь к прерванному разговору.
      - Чем другим, - пожал плечами Карлос.
      - Что вы делаете в Мехико?
      - Я здесь проездом по пути в Калифорнию.
      - Вы все еще живете в Никарагуа?
      - Я - никарагуанец.
      - Но вы же родились в Соединенных Штатах.
      - А мои родители - нет.
      - А Эсперанса...
      - Это моя мать.
      - А-а-а, понимаю...
      Длинные полосы сумрачного света проникали в храм сквозь высокие узкие окна, отражались в тусклом серебре, украшенном драгоценными камнями, на пыльных надписях на стенах, в огромных глазах святых на иконах, статуях ангелов и Мадонны.
      - Зачем вы едете в Калифорнию?
      - По делам правительства.
      Теперь Карлос стоял в центре основного прохода, разглядывая окружавшие его древние сокровища.
      - Сандинистского правительства?
      - Разумеется.
      - В таком случае вы - коммунист.
      Руис криво усмехнулся:
      - Просто патриот. - Он протянул руку в направлении высокого алтаря с орнаментом. - Знаете, я всегда прихожу сюда, когда бываю в Мехико. Смотрю на все это и думаю о том, сколько же все эти богатства стоят. Должно быть, миллиарды. И думаю, что бы можно было купить на эти деньги.
      Мысленно я трачу их на медикаменты, учебники, грузовики, тракторы и сенокосилки. Мне становится больно от этих мыслей, но я должен выносить эту боль. Кажется, я мазохист.
      Джесс тревожно вскинула голову:
      - А Виктория была связана...
      - Виктория всего лишь журналистка, - сухо прервал Карлос. Оторвавшись от созерцания "бесполезной" роскоши, он заговорил скороговоркой:
      - Как она? Вы ее видели?
      Джесс в ужасе уставилась на Руиса.
      - Я собиралась спросить об этом вас. Я пыталась разыскать ее. И была уверена, что вы знаете, где сейчас Виктория.
      Карлос вздохнул протяжно и мягко.
      - Не знаю. Она давно уехала. Вы писали Виктории на адрес редакции?
      - Много месяцев назад. Виктория не ответила.
      Взяв Джесс за локоть, Карлос повел ее обратно к главному входу, в который как раз в этот момент вваливалась ярко разодетая толпа туристов.
      На пороге сидела все та же старуха, спокойная и по-прежнему протягивающая руки ко всем, проходящим мимо нее. Джесс едва сдержалась, видя, с каким презрительным взглядом испанца-колонизатора Руис подал старухе банкноту в сто песо.
      На улице воздух был тяжел, имел металлический привкус и пах дымом. Тем не менее Карлос сделал глубокий вдох и расслабился.
      - Я же говорил вам, что рано или поздно вы захотите разыскать Викторию, не так ли?
      - Да, - чистосердечно призналась Джесс. - Мне хотелось бы извиниться перед ней. И о многом поговорить. Вы обещали помочь, - настойчиво добавила Джесс.
      - Это было давно. Времена изменились. Если Виктория уходит, она уходит навсегда. Для меня она больше не существует.
      - О-о-о, - тихо произнесла Джесс. Она решила, что ей никогда уже не встретиться с Викторией. Это была неприятная мысль. Вместе с Викторией Джесс теряла какую-то часть своей жизни. - Но вы, без сомнения, - начала она, - были в близких отношениях...
      - Я пытался сделать наши отношения еще ближе. И это было ошибкой. Я пытался также оберегать Викторию, но она рассматривала мою опеку как вмешательство в свою личную жизнь. - Руис цинично усмехнулся. - Она говорила, что риск может быть прибыльным делом, и попадала в замечательные истории. - Улыбка сошла с его лица. - Сами понимаете, Виктория могла погибнуть в любой день и в любой момент. Так - между прочим.
      - Но, Карлос! Виктория не замечает риска.
      Они пересекали улицу, когда Джесс вдруг остановилась как вкопанная, пораженная до глубины души пришедшей ей в голову мыслью.
      Дымя черными клубами выхлопных газов, к ним стремительно приближался автобус 100-го маршрута. Карлос схватил Джесс за локоть и резко толкнул ее на тротуар.
      - Боже, что, черт возьми, вы делаете?
      - Вы разве не понимаете? - закричала Джесс. - Она думает, что уже знает, когда умрет. Ей плевать!
      - О чем вы? - нетерпеливо отозвался Карлос.
      - О том, что Виктория - ясновидящая.
      - Ерунда.
      - Но она так часто предвидела события! Она предсказывала множество вещей, и они сбылись! Как в ту ночь, на вечеринке, помните? Когда умер Стефан и.., и Гвиннет...
      - Виктория жила в перманентно стрессовом состоянии.
      Она побывала во Вьетнаме, под огнем. После таких ситуаций мозги зачастую начинают выдавать довольно странные вещи. Но это не имеет ничего общего с даром предвидения, Джесс.
      Они медленно возвращались к станции метро. Лицо Карлоса было абсолютно бесстрастным, речь его звучала почти профессионально. Он сунул руку в карман в поисках мелкой монеты.
      - Странные вещи? Что, например? - допытывалась Джесс.
      Руис пожал плечами.
      - Все записано. Вы можете находить фрагменты записи в различных участках своего мозга: первобытно заложенные программы, прежние инстинкты, систему самосохранения, рожденную тысячи лет назад.
      - Но это было не разовое озарение. Виктория всегда предсказывала. Еще когда мы учились в школе. Тогда у Виктории не было никакого стресса.
      - Разумеется, был. Тогда, сейчас, всегда. На плечи Виктории возложено очень тяжелое бремя. Причем очень давно, возможно, даже с момента рождения.
      - Какое бремя?
      - Об этом она мне никогда не рассказывала.
      - О-о-о.., ну-у-у.., конечно...
      Теперь все казалось совершенно очевидным. Виктория Рейвн с ее сильной наследственностью несла в себе массу невостребованных знаний. Часто это было просто ужасно.
      Джесс принялась горячо излагать свою догадку, но Карлос лишь улыбнулся и встряхнул своими рыжеватыми кудрями.
      - Мысль ваша, конечно, очень романтическая, но Виктория Рейвн такая же ясновидящая, как вы или я.
      Он посмотрел на Джесс и ласково притронулся к ее щеке.
      - Берегите себя. И если повстречаете Викторию, передавайте от меня привет.
      Руис повернулся на своих высоких каблуках и пошел прочь - обычный турист-гринго, - быстро растворившись в многолюдной толпе.
      ***
      К началу 1982 года дети окончательно приняли Ши Маккормака в члены своей семьи.
      Чуть ли не каждый день романтическая Кэролайн требовала от Ши ответа:
      - Ну когда же ты наконец женишься на мамочке?
      Джулиан с ума сходил от рассказов о приключениях Маккормака, гораздо более восхитительных, чем те, о которых пишут в книжках. Мальчик ходил за Маккормаком, словно привязанный, и клянчил:
      - Расскажи мне, что было после того, как террористы убили первого заложника в Лондоне.
      Катриона теперь испытывала почти суеверный страх перед работой Маккормака.
      - Я не хочу снова оказаться вдовой.
      До увольнения Маккормака из САС оставалось два или три года - возраст Ши подходил к предельному для службы в данном подразделении. Но пока Катриона предпочитала жить своей прежней жизнью, насколько это было возможно.
      В противном случае она просто сошла бы с ума, представляя себе Ши где-нибудь во вражеской стране в постоянной опасности.
      Катриона все больше любила Ши, и с каждым разом ей все труднее было прощаться с любимым.
      Иногда вопреки собственному благоразумию и категорическому запрету Ши Катриона спрашивала:
      - Но куда же ты все-таки едешь? Когда вернешься?
      Неужели не можешь сказать мне хоть словечко?
      Неожиданно для себя Катриона начала немного понимать Барбару. Вероятно, Барбара все же любила Ши и, расставшись с ним, испытывала огорчение, страх и одиночество.
      В марте 1982-го визиты Маккормака стали все реже и реже. Катриона задумывалась о том, не теряет ли она Ши из-за своих назойливых придирок и вопросов.
      Когда они наконец встретились, Ши выглядел озабоченным и уставшим. Катриона перепугалась, что, если ему не дадут отдохнуть, он может серьезно заболеть.
      - У нас с тобой никогда не было настоящего отпуска, - завела разговор Катриона. - Может, смотаемся куда-нибудь на недельку? Или хотя бы на несколько дней, пока не начался летний сезон? Летом я не смогу никуда поехать.
      Вскоре, словно намек свыше, пришло красочное приглашение на открытие в Нью-Йорке персональной выставки мексиканских картин Джессики Хантер. К приглашению прилагался буклет с репродукциями картин Джесс. Одна из них особенно поразила Катриону: грубо оштукатуренная стена, выщербленная, потрескавшаяся, с нацарапанными на ней надписями. Несмотря на приглушенные, мягкие тона, было в этой картине что-то тревожное.
      На следующий день позвонила сама Джесс:
      - Выставку организовали, разумеется. Макс и Андреа.
      Макс и Вальдхейм - деловые партнеры, ты об этом знала? И все же я чувствую себя ужасно гордой. Большая галерея в Нью-Йорке! Кэт, может быть, ты все-таки сможешь приехать?
      Может быть, свяжешь это с каким-нибудь деловым визитом?
      Тебе, несомненно, следует приехать и активизировать пропаганду "В гости к феодалу" в Штатах.
      "Почему бы нет?" - подумала Катриона, испытывая неожиданное возбуждение. Будет просто восхитительно. Они с Ши могли бы вместе поехать в Нью-Йорк.
      - Гвин устраивает в честь меня вечеринку. И Рафаэль прилетит из Мехико. Ах, Кэт, я так хочу познакомить тебя с Рафаэлем!
      - Я бы с удовольствием приехала.
      - Постарайся! Хорошенько постарайся! И привози Ши.
      Я ведь никогда его не видела. А мне страшно хотелось бы.
      - Конечно. Если смогу.
      - Я послала приглашение Виктории, - продолжала Джесс. - Она сейчас в Бейруте. Ты об этом знала? Ей должно понравиться то, что я делаю. - Потом, замявшись, Джесс добавила:
      - Но ответа я, конечно же, пока не получила.
      - Попытаюсь, - сказал Ши, - но не уверен. Время не совсем подходящее.
      - Неужели ты не можешь отпроситься хоть ненадолго?
      Ты же никогда не берешь отпуска!
      Маккормак покачал головой:
      - Поезжай. Повеселись.
      - Я не могу веселиться без тебя.
      - Кэт, прекрати.
      Вспомнив Барбару, Катриона тут же прикусила язык. И тем не менее она все же позвонила в бюро путешествий и заказала два билета на рейс "Бритиш эйруэйз" до Нью-Йорка, в 9.30 утра 2 апреля.
      - Постарайся, Ши.
      В трубке раздался короткий сухой смешок.
      - Ладно. Но если меня не будет к моменту посадки, лети одна.
      ***
      2 апреля Катриона выехала из дома в шесть часов утра и оставила свой "ягуар" в аэропорту на стоянке длительного хранения.
      Она простояла у стойки "Бритиш эйруэйз", пока не объявили ее рейс. Катриона ждала у выхода на посадку, пока не прозвучало последнее приглашение. Измучившись, она села в самолет, готовая в последнюю минуту сбежать по трапу назад.
      Желание это не покидало ее до самого момента взлета, когда горькое разочарование окончательно овладело ею, надеявшейся, что Ши все же каким-нибудь чудом в последнюю минуту появится в самолете.
      Она раскрыла газету. В глаза тут же бросился кричащий заголовок на первой полосе "ДА, ЭТО - ВОЙНА!". Вслед за заголовком была помещена информация о том, что Англия и Аргентина начали между собой боевые действия за кучку скалистых островов в Южной Атлантике, известных как Фолклендские острова.
      Катриона поняла, где сейчас находится Ши.
      Глава 6
      Пентхаус Гвиннет, казалось, парил в пространстве: взгляд вошедшего устремлялся сквозь большую, наполненную свежим воздухом гостиную, недавно заново отделанную в бежевых и металлически-голубых тонах, широкие раздвижные двери, ведущие на террасу с классическим итальянским садиком, и тонул в темнеющих тонах вечернего неба.
      Мягкий свет, ощущение простора и приглушенная каденция "Облаков" Клода Дебюсси создавали атмосферу блаженства и покоя. Впрочем, общее настроение вечеринки было далеко от спокойного.
      Все, за исключением Рафаэля Герреры, много пили, особенно женщины.
      Джесс, чувствуя себя крайне неуютно в кричаще-ярком жилете, расшитом атласными цветами и попугаями, все больше убеждала себя, что ее выставку ждет провал. Вальдхейм не продаст ни одной картины. Положение усугублялось тем, что самая важная картина все еще не была доставлена в галерею со склада. Это был пейзаж Мехико размером четыре на шесть футов, сильное, но зловещее зрелище: расплывчатые шпили и башни тянулись в темное небо сквозь серые клубы испарений. Макс купил это полотно в прошлом году и согласился представить его на выставке за свой счет, выслав картину из Франции. И вот теперь, возможно, картина не прибудет в срок, хотя Андреа, растягивая лицо в улыбке, прикрытой хрупким бокалом, снова и снова убеждала Джесс не беспокоиться.
      - К открытию она непременно будет. Вот увидишь.
      В нарядной гофрированной юбке от Олега Кассини, Гвиннет улыбалась с каждой выпитой рюмкой все шире и шире: в противном случае она просто расплакалась бы. У нее произошел первый по-настоящему серьезный конфликт с Фредом. И виновата в ссоре была Гвиннет.
      За день до вечеринки Фред вернулся из своей последней поездки в Лондон и нашел свою студию полностью преобразившейся.
      - Сюрприз! - закричала Гвиннет, стоя на первой ступеньке только что отремонтированной, сверкающей чистотой лестницы.
      Шокированный Фред безмолвно уставился на это великолепие, и только тут - увы, слишком поздно - Гвин поняла, насколько больше Фреда устраивала его старая квартира, в какой безопасности чувствовал он себя от непрошеных гостей, живя как бы в окруженном рвом замке с подъемным мостом. В студии Фред с ужасом созерцал творение рук Гвиннет: новая мебель и обстановка, освещение по последним технологиям, сияющий новенький, набитый продуктами холодильник, черные кожаные кресла. Фред просто взорвался от гнева, обнаружив все свои обычно наваленные на кровать вещи аккуратно уложенными во встроенные стенные шкафы.
      - Теперь, черт возьми, я ни хрена не смогу найти!
      Гвиннет поняла, что совершила ужасную ошибку, но тем не менее попыталась оправдаться:
      - Теперь ты сможешь принимать гостей. Есть на чем сидеть. Можешь угостить посетителей выпивкой. Вот здесь стоят стаканы.
      - Господи! Чем, ты полагаешь, я намерен заниматься?
      Организацией вечерних коктейлей? Это рабочая студия, а не салон какого-нибудь голубого дизайнера. - Фред повернулся к Гвин:
      - Я не пытаюсь переделывать твое обиталище.
      Так что никогда, - Гвин и не представляла, что Фред способен говорить с ней таким тоном, - повторяю - никогда не прикасайся к моим вещам, не спросив у меня разрешения.
      Теперь Гвиннет ходила по гостиной, нервно теребя шейный платок и натужно улыбаясь гостям. Фред в обычных черных джинсах и свитере, вернувшись от Гвин к стойке, молча наливал в рюмки спиртное.
      Катриона надеялась на то, что крепкая выпивка поможет ей подавить страх, который она испытывала за Ши. У нее не было ни малейшего желания с кем-либо беседовать. Повернувшись спиной к гостиной, она в полном одиночестве стояла у стеклянных дверей, ведущих на террасу. В центре террасы красовался фонтан с мраморной фигурой мальчика, держащего в ладонях цветок, из которого и текла вода.
      - Мне нравится твой фонтан, - отрешенно сообщила Катриона Гвиннет. Он мне что-то напоминает.
      Катрионе вдруг захотелось дождя. Фонтан выглядел бы еще прекраснее в струях мелкого весеннего дождика.
      Андреа последнее время только и делала что пила. Вечно неспокойная, веселая, энергично жестикулирующая, шумная, постоянно закидывающая голову в приступах неудержимого смеха. Рафаэль не видел Андреа с Лас-Хадаса и нашел ее. внешность тревожаще нездоровой как с точки зрения друга, так и с точки зрения врача.
      Рафаэль обратился к Максу, бродившему по сияющей комнате неприкаянным привидением:
      - Андреа выглядит не очень хорошо.
      Макс неопределенно кивнул:
      - Она постоянно в движении.., ни минуты отдыха.
      Рафаэль отметил бледность кожи Андреа и лихорадочный блеск ее глаз.
      - Она похудела.
      - Практически ничего не ест, - безнадежно махнул рукой Макс. - Нет аппетита.
      - И слишком много пьет.
      - Да. Да, но что еще хуже... - Макс следил за Андреа: та, пошатываясь, весело расхаживала по гостиной - рот расплылся в бессмысленной улыбке, глаза блестели. Он вздохнул и тяжело провел рукой по лицу. - Знаешь, ничего не могу с этим поделать. Она не хочет слушать.
      - Сюда, Фред, милашка. - Андреа помахала пустым стаканом. - Я засыхаю от жажды.
      - Чертовы бабы, - проворчал Фред. - Пьют все как сапожники. - Он погрозил Андреа пальцем:
      - Особенно вы, принцесса.
      Андреа хохотнула скрипучим, как кожа, смешком.
      - Дорогой, не будь занудой. Принцесса хочет пить.
      Она схватила Фреда за руку и с силой притянула бутылку к своему стакану.
      - Ну вот! Так-то лучше. В конце концов, праздник сегодня или не праздник? Гвин! Ты мне никогда не говорила, - неожиданно сменила тему Андреа, - что купила бронзу Ло Вечио. - Андреа поплелась через всю комнату к нише в противоположной стене, где стояла небольшая бронзовая статуэтка, руки распростерты, шампанское выплескивается из бокала. - Грандиозно! Я ее обожаю!
      Рафаэль коротко пожал плечо Фреда:
      - Присмотри за ней.
      - Стараюсь. - Фред снова двинулся обносить гостей.
      - Не наливай ей больше.
      - Сделаю, что в моих силах, капитан. Хотя это и не просто. - Фред покачал головой.
      "Ну и мешанина, - подумал про себя он в неожиданном приступе черного юмора. Среди его гостей сегодня оказался новый любовник Джесс, и оснований для натянутых отношений было предостаточно. - Я чувствую себя с Рафаэлем вполне нормально, - сказал себе Фред твердо. - Я крепкий парень. И не дерьмо".
      Собственно говоря, Фред был даже рад Рафаэлю, поскольку, по его мнению, если вечер будет развиваться в том же духе, то к концу наверняка потребуются услуги врача.
      ***
      Глядя на бьющий фонтан, Катриона автоматически пила шампанское и стыдилась того, что настолько подавлена в такой торжественный для Джесс момент. Но художественная выставка сейчас представлялась Катрионе чем-то пустяковым, поскольку где-то уже вовсю шла война, гибли люди, и Ши был на волоске от смерти.
      Что он делает в этот момент? Что с ним? Может быть, ранен, попал в плен, убит? Она представила себе Ши в аргентинской тюрьме и содрогнулась.
      "А я тут распиваю шампанское в Нью-Йорке, - подумала Катриона. О-о-о, дорогой мой, где ты сейчас?"
      - Тут уж ничего нельзя поделать, - мягко сказал Рафаэль, подходя к Катрионе. - Так что постарайся не волноваться.
      Он взял руку Катрионы, холодную, несмотря на то что в комнате было жарко, и сжал ее между своими твердыми теплыми ладонями. Катриона ощутила неожиданное желание прижаться к груди Рафаэля и расплакаться. В смокинге и белой манишке Геррера выглядел довольно нелепо ("Точно вышибала в ночном клубе", - иронически заметила Джесс), нелепо, но на удивление по-домашнему.
      - Ты не можешь ничем ему помочь, так что оставь свои беспокойства хотя бы на сегодняшний вечер. Завтра ты вернешься домой. Ты должна быть готова встретить его.
      - Да, - вздохнула Катриона.
      Прочитав в самолете заголовок в газете, она, повинуясь первому порыву, вскочила на ноги. Ей нельзя лететь в Нью-Йорк, она должна немедленно вернуться домой. Если с Ши что-нибудь случится, ее сразу же разыщут в Барнхем-Парке... Но самолет уже находился в воздухе, и стюардесса приказала Катрионе немедленно вернуться в кресло и пристегнуться ремнями. Возвращаться было поздно.
      Катриона кивнула и попыталась улыбнуться Рафаэлю.
      - Неизвестность, - объяснила она, - самая ужасная вещь.
      - Разумеется.
      - Понимаешь, я безумно его люблю.
      - Так или иначе, - успокоил ее Рафаэль, - все уладится. Не бойся.
      Сказано это было так проникновенно, что Катриона почти поверила Рафаэлю.
      ***
      За последний час Джесс трижды звонила в галерею.
      И опять она разговаривала с помощником мистера Вальдхейма, очень энергичным светловолосым молодым человеком по имени Лайонел. На этот раз с успехом.
      - Да-да, - промурлыкал Лайонел, - не волнуйтесь. Уже прибыла и повешена. Как и хотела принцесса фон Хольценбург.
      Джесс с облегчением вздохнула:
      - Слава Богу!
      - Расслабьтесь, - посоветовал Лайонел. - Смотрится потрясающе. Несколько отличается от остальных картин, но все равно просто замечательно. Поразительно! Вам понравится.
      - Прибыла. Все хорошо, - сообщила Джесс Андреа.
      - Ну вот, - счастливо отозвалась Андреа. - А что я тебе говорила? Она протянула бокал:
      - Фред, лапочка, еще шампанского.
      ***
      Джесс, Рафаэль и фон Хольценбурги ехали в первом лимузине. Бледная от волнения, Джесс изо всех сил сжала челюсти, чтобы не было слышно, как стучат ее зубы.
      Они прибыли в десять минут седьмого, но публика уже валила в галерею через двери, над которыми висел огромный сине-белый плакат с надписью "ДЖЕССИКА ХАНТЕР:
      МЕКСИКА".
      Соломон Вальдхейм поджидал их у входа. Он сгреб Джесс в свои объятия.
      - Дорогая моя, да это же просто сенсация! Картина фон Хольценбургов настоящая бомба. Атомная бомба!
      Вальдхейм повел Джесс в зал.
      Зарывшись головой в меховой воротник нового демисезонного пальто, Андреа по пятам следовала за Джесс.
      - Видишь, а что я говорил? - Вальдхейм широким жестом указал на толпу, собравшуюся у картины. - Бесподобно! Самая эмоциональная из всех твоих работ, что я видел.
      Поздравляю!
      Джесс посмотрела в направлении, куда указывал палец Соломона, и простонала:
      - Но.., но это невозможно...
      - Мне так хотелось снова ее увидеть, - промурлыкала стоявшая рядом с Джесс Андреа. - И мне хотелось, чтобы люди тоже его увидели...
      Вместо задымленного городского ландшафта с картины на Джесс пустыми глазницами, заполненными золотистыми маргаритками, смотрело лицо юноши.
      И тут же, перед портретом, задумчиво склонив голову, стоял Танкреди Рейвн.
      На мгновение Джесс решила, что перед ней возник призрак. Кровь отхлынула от лица точно так, как это случилось на операции, которую делал Рафаэль, а окружавшие звуки расплылись и накатывали бессмысленными волнами.
      Джесс закрыла глаза. Она не могла поверить.
      Сейчас Джесс откроет глаза, и картина с пейзажем Мехико, непонятным образом очутившаяся на соседней стене, вернется на предназначенное ей место.
      Но этого не случилось.
      Шокированная Джесс прикусила губу. Шок постепенно сменился бешенством. Как только Макс и Андреа могли так поступить с ней? И по какому дьявольскому плану здесь появился Танкреди?
      Джесс поняла, что пока ее вопросы останутся без ответа.
      Она сделала глубокий вдох. Она - старшая дочь генерала сэра Вильяма Хантера, и долгие годы духовной закалки научили ее держать себя в руках. Джесс гордо выпрямилась, вскинула подбородок и, улыбнувшись, позволила восторженному Вальдхейму повести себя в бурлящую гущу улыбающихся лиц и распростертых рук.
      Посол Мексики в Соединенных Штатах, приятель Рафаэля, с чувством расцеловал Джесс в обе щеки.
      - Поздравляю! Мой друг Геррера говорил о вас с таким восторгом. До чего же он был прав!
      Джесс дала интервью обозревателям раздела искусств солидных толстых журналов, критикам, репортерам, с которыми весьма очаровательно обсудила свои работы и поделилась планами на будущее. Да, большую часть времени она проводит в Мексике. У нее студия в Сан-Мигель-де-Альенде и еще в Калифорнии. Да, она училась у Доминика Каселли в том же классе, что и Фред Риге - ах да - Альфред Смит.
      - Это мой сын Стефан, - не скрывая гордости, рассказывала кому-то Андреа. - Разве он не прекрасен? Знаете, они с Джесс собирались пожениться. Я так хотела, чтобы он был здесь.
      Голос Фреда:
      - В чем дело, милая? Ты выглядишь словно увидела привидение.
      Танкреди:
      - Я рад за тебя, Гвиннет. Все мои предчувствия в отношении тебя сбылись. Я вознагражден. - Краешком глаза Джесс увидела, как Танкреди кончиком пальца взял Гвиннет за подбородок и обратил ее лицо к себе. Хотел бы напомнить тебе, что нам предстоит давно отложенный ужин на двоих. Надеюсь, ты не забыла...
      Наконец Танкреди по собственной инициативе подошел к Джесс и приветствующим жестом поднял бокал.
      - Джесс, ты, вне всяких сомнений, гений. Я потрясен. Я купил зловещую картину с изображением мексиканской таверны. Дьявольски прекрасный свет на бутылках.
      Но то, что я больше всего хотел бы купить, разумеется, не продается.
      На первый взгляд Танкреди совершенно не изменился: моложавый и элегантный, в густой черной шевелюре ни единого седого волоска, но в то же время какая-то таинственная игра света высвечивала скрытые под благополучной внешностью пласты внутренней разрушенности - старости, дряхлости и страшной усталости.
      - Какого черта ты здесь делаешь? - прошипела Джесс.
      Танкреди удивился:
      - Меня пригласили, разумеется. Ты же знаешь, что я довольно много меценатствую от искусства. Я - один из лучших покупателей Вальдхейма. Губы Танкреди изогнулись в знаменитой чарующей улыбке. - И я по счастливому случаю оказался в Нью-Йорке, Джесс. Хочу представить тебе своего нового друга Генриха. Он из Копенгагена. Очень скоро Генрих станет настоящей звездой.
      Генрих пожал руку Джесс и приветливо улыбнулся, страстный, яркий блондин с оливково-смуглой кожей и глазами словно спелые вишни; вышитая белая сорочка и штаны из акульей шкуры как нельзя лучше подчеркивали его великолепную фигуру.
      - Ах, Джесс, - закричал над ее ухом Вальдхейм, - с друзьями ты можешь поболтать и позже. Тут еще прорва людей, с которыми ты должна пообщаться, дорогая.
      Но Джесс неожиданно проявила хантеровский характер.
      - Позже, - отрезала она и, отвернувшись от Вальдхейма и улыбающегося розовощекого старичка с алой гвоздикой в лацкане пиджака, решительно направилась сквозь толпу к Максу.
      - Отлично. Теперь объясни мне, что происходит. Портрет Стефана висел у меня в спальне в Сент-Элена! Вы не имени права брать его. Это моя личная собственность. Как вы немели?
      - Но это не я. - Макс выглядел измученным. - Джесс, клянусь, я ничего не знал. Она, вероятно, послала за картиной от имени галереи. Смотрители решили, что так оно и должно быть. И в конце концов, Джесс, ты так редко там бываешь...
      - Боже! - Джесс просто задыхалась, сердце ее бешено колотилось. - О Боже!
      В открывшийся на минуту просвет в толпе она увидела, как Танкреди протиснулся к Андреа, увидела их головы, склонившиеся друг к другу, и как Танкреди взял руку Андреа в свои бледные ладони, а Андреа принялась кивать головой, внимательно слушая Рейвна.
      - Выразить тебе не могу, до чего же я сожалею, - произнес Макс.
      Галерея постепенно стала пустеть. Хотя не было еще и десяти часов, а последний посетитель уже выходил в двери, и в зале остались лишь Джесс, Рафаэль, Вальдхейм, Лайонел, охранники и уборщицы, атаковавшие переполненные пепельницы и подносы, уставленные бокалами со следами губной помады.
      У Джесс страшно разболелась голова. Ей захотелось закрыть глаза и, открыв их, оказаться в Сан-Мигеле. Но в Сан-Мигель ей нельзя. Она должна вернуться на праздничный ужин в дом Гвиннет - место, куда ей меньше всего хотелось бы ехать.
      ***
      Гостей было двадцать человек, включая Вальдхейма, Лайонела и нескольких избранных покупателей.
      За время их отсутствия прислуга организовала в гостиной шведский стол с миниатюрными сандвичами с ракушками, обложенными креветками под соусом карри, кусками курятины на палочках, завернутыми в бекон и заправленными арахисовым соусом. В большом ассортименте были представлены паштеты, сыры и фрукты. Многочисленные бутылки шампанского потели в серебряных ведерках.
      - Какая замечательная пирушка! - Андреа все еще куталась в пальто. Она протянула бокал, требуя снова наполнить его вином. - Джесс, ты сейчас упадешь! Я познакомилась с прекрасным молодым человеком. Ты знаешь Танкреди Рейвна? Он был близким другом Стефана. Он мне все о себе рассказал. Они со Стефаном вместе снимали квартиру в Танжере.
      Представляешь? - Смех Андреа звучал, будто треснувший стакан. - Я пригласила Танкреди и его друга сюда на ужин, Гвин. Надеюсь, ты не возражаешь?
      - Конечно, нет, - ровным голосом ответила Гвиннет. - Но, увы, они не смогут прийти.
      Фред - воплощенная вежливость - вел себя тихо, словно безмолвное привидение, но его беспокойный взгляд беспрестанно перебегал от лица Гвин к лицу Андреа.
      - Какая жалость! - Андреа приняла заговорщический вид и весело прошептала Гвин:
      - Знаешь, дорогая, он предложил мне понюшку кокаина. Ну разве не щедрость?
      - Щедрость, - эхом отозвалась Гвиннет.
      Джесс начала бить дрожь.
      Рафаэль обнял ее за плечи.
      - Я, пожалуй, лучше уведу ее отсюда. Она напилась до чертиков и может окончательно отключиться.
      Андреа повернулась и помахала рукой кому-то на террасе.
      "Кому она машет? - подумала Джесс. - Ведь там никого нет".
      - Скверный мальчишка, - объявила Андреа с неожиданно просиявшим лицом и направилась к раздвижным дверям.
      Катриона без устали мерила гостиную шагами, дожидаясь одиннадцатичасовых новостей, которые намеревалась посмотреть в кабинете Гвин. Возможно, будет что-нибудь о Фолклендах. Она схватила какой-то сандвич, без аппетита прожевав его, подошла к журнальному столику и уложила лежавшую на нем прессу в аккуратную стопку. Осталась четверть часа. Катриона встала.
      - Прошу прощения. Новости...
      Андреа открыла дверь и вышла в итальянский садик.
      - Там так холодно, дорогая. Пожалуйста, вернись в комнату, - позвала ее Гвиннет.
      Но Андреа вскочила на перила, распростерла руки, словно пытаясь обнять кого-то, и шагнула в темноту ночи.
      Мгновение в гостиной царила полнейшая тишина. Макс выглядел растерянным, словно пытался вспомнить какую-то очень важную мысль, упорно от него ускользавшую.
      Фред обернулся к Рафаэлю:
      - Боже правый...
      Но Рафаэль уже бросился мимо застывшей с пепельно-серым лицом Катрионы к входной двери и вскочил в лифт, изо всех сил желая, чтобы ему было кого спасать.
      Потом гости услышали пронзительные крики и визг автомобильных шин.
      Глава 7
      - Когда я говорил, что можешь мне изменить, я не имел в виду этого типа.
      - Я не изменяла тебе. Ни с кем.
      - Я говорю не в буквальном смысле. Ты что, думаешь, я идиот? Я же видел, как ты на него смотрела. И слышал, что он тебе говорил. Он был чертовски уверен. Итак, у вас назначен ужин?
      - Был. Шестнадцать лет назад.
      - Значит, все время это был он? - допытывался Фред. - Так?
      Гвиннет ответила не сразу. Она не могла отрицать, что сердце ее екнуло и замерло, когда без всякого предупреждения столько лет спустя перед ней возник Танкреди.
      - Сейчас все это кончено, - твердо заявила Гвин.
      Это случилось задолго до нашей с тобой встречи.
      Фред откинул одеяла и выскочил из постели. Голый, он пересек комнату и, остановившись у окна, уставился в предрассветную темноту. Полшестого утра, а они с Гвин ни на минуту не сомкнули глаз. Гвиннет пристально смотрела на темный силуэт Фреда - спину, плечи, длинные мускулистые ноги.
      - Здесь чертовски жарко, - пожаловался Фред. - Ты включила обогреватель на слишком большую мощность. Задохнуться можно.
      Гвиннет не ответила. Фред всегда жаловался на жару.
      Гвин, натянув на себя простыню до подбородка, смотрела на Фреда и ждала.
      - Конечно, это он заставил Андреа сделать это, - неожиданно заключил Фред. - Он заставил ее прыгнуть.
      Пораженная Гвиннет резко села на постели.
      - Что? Фред, ты с ума сошел!
      - Видишь? Ты и сейчас его защищаешь.
      - Но Танкреди там даже не было.
      - Ему и не надо было быть. О чем, ты полагаешь, они все время говорили там, в галерее? Как тебе кажется, что он рассказывал о Танжере?
      - Прекрати.
      - К тому же он угостил Андреа кокаином. Прекрасный ход. Разве не так же погиб и Стефан?
      Фред обернулся, даже в темноте было видно, как побледнело его лицо. Настроение Фреда изменилось. Он больше не злился на Гвиннет. Теперь Фред почти просил:
      - У этого парня дурной глаз, Джинджер. Он может управлять людьми, просто посмотрев на них. Он вскакивает прямо в мозги. И знает там все "красные кнопки", а главное - когда их нажимать. - Фред неприятно засмеялся. - И меня он, разумеется, знает.
      Гвиннет вспомнила длиннющую девушку в самодельном платье, пытающуюся притвориться, что живет просто замечательно, девушку-дурнушку, готовую отдать все, лишь бы стать красавицей, а потом услышала волшебный голос Танкреди: "Очень смело, но с таким телосложением ты можешь ехать, куда тебе вздумается".
      - Он не всегда был таким, - прошептала Гвин.
      - Всегда.
      Гвин покачала головой:
      - Он никогда не хотел причинить кому-нибудь боль.
      - Но вполне в том преуспел. Легко.
      - Он не виноват.
      - Нет? Не виноват в том, что трахнул мужа твоей подруги и спокойно смотрел, как Стефан сжигает свои мозги? Не говоря уже о других людях, о тебе, например! - выкрикнул Фред.
      - Не будь Танкреди, это сделал бы кто-нибудь другой.
      - Клянусь, что эта фраза звучала уже тысячи раз!
      - Фред, ты должен посмотреть на картину в целом, а не на отдельные ее фрагменты, - попыталась объяснить Гвин. - Все это уходит в далекое прошлое. Танкреди испортили, когда он был ребенком. Скарсдейл разрушил личность сына...
      Фред презрительно фыркнул:
      - Великое извинение! Вас испортили, так вам все и должно сходить с рук. А каким, черт возьми, ты думаешь, было мое детство? Мой отец? Он правил семьей с помощью кулаков и ремня. Но я тем не менее никого не вынудил сигануть с крыши.
      В словах Фреда сквозило сдерживаемое бешенство.
      ***
      Несколько следующих недель Гвиннет почти не видела Фреда. Он укрылся в своей крепости на Канал-стрит и поднял подвесной мост. Когда они встретились, Фред был вежлив и сдержан.
      Танкреди не звонил. Гвиннет решила, что он чересчур занят. В любом случае она и не ждала, что он позвонит, разве не так?
      Гвиннет нашла себе новую квартиру на Западной Централ-парк и моментально туда переехала. Она не оставалась в своем пентхаусе на Парк-авеню ни минуты больше необходимого. Старая квартира пугала Гвин. Ночь за ночью она просыпалась в холодном поту, вновь и вновь переживая страшную картину: Гвин стоит в своей хорошенькой гостиной, смотрит сквозь раскрытые двери на пустую террасу и слышит воющий звук сирен...
      В июне Фред уехал в Англию. Он оставался там долго и не подавал никаких признаков возвращения. Гвин звонила Фреду, часто писала письма и посылала открытки, но он не отвечал.
      Наконец в начале октября Гвиннет сама навестила Фреда. Он, казалось, обрадовался встрече, но был рассеян и раздражителен. Риге много работал и снова жил в студии Доминика Каселли, рисуя день напролет, изредка прерываясь, чтобы перехватить бутерброд с сыром или выпить большую чашку крепкого чая, приносимого ему Синтией - тощей девочкой-подростком с волосами, заколотыми розовыми заколками, и ресницами, пушистыми, как у енота.
      Синтия была очень гостеприимна по отношению к Гвиннет. Бросив взгляд на валяющийся в углу комнаты матрас и завернутую в его изголовье постель, Гвин подумала, будут ли они с Фредом спать вместе, но так и не решилась задать его вслух.
      Слезящимися глазами восьмидесятилетний Доминик Каселли оглядел Гвиннет с ног до головы и вынес вердикт:
      - Мешок костей. Точно - гребаный мешок костей.
      Более он не обращал на Гвиннет ни малейшего внимания.
      Каселли, по всей видимости, считал, что преклонный возраст дает право на сварливость и грубость, - и потому нисколько не стеснялся в выражениях. В течение всего дня Доминик раздавал направо и налево оскорбления всякому, кто попадал в зону слышимости его вечно недовольного голоса. Так продолжалось до самого обеда, отвратительно приготовленного Синтией, и последующего похода в пивнушку на углу улицы. Гвиннет сходила с ними в пив-бар только один раз, и этого хватило за глаза. Каселли выпил не правдоподобное для столь тщедушного человечка количество пива, совершенно захмелел и по дороге домой без всяких церемоний расстегнул ширинку своих серых жеваных штанов и помочился прямо на двери роскошного джипа "ровер".
      Гвиннет уехала на следующий день; с плохо скрываемой радостью Синтия проводила ее до дверей.
      ***
      Она навестила Катриону и сама об этом пожалела. Гвин чувствовала себя совершенно разоренной, потерявшей все: внешность, карьеру и, ко всему прочему, Фреда. По контрасту бизнес Катрионы шел в гору, дети были здоровы и жизнерадостны, да и сама Катриона светилась счастьем, поскольку Ши Маккормак благополучно вернулся с войны на Фолклендах.
      Гордясь тем, что другом его матери был герой войны, Джулиан без умолку пересказывал историю десантирования разведывательного отряда Маккормака с самолета С-130.
      - Их задачей было выяснить, какое оружие и средства связи использует противник, - рассказывал Джулиан тем снисходительным тоном, каким мужчины рассказывают женщинам вещи, в которых те ничего не смыслят. - И им пришлось вести свои действия в зимних боевых условиях. - Джулиан взглядом дал понять, что является первоклассным экспертом и в этом вопросе. - Он носил белый комбинезон, оружие они прятали в белых чехлах и жили по экстремальному режиму.
      - Как это?
      - Ax да, - Джулиан снисходительно улыбнулся, - вы, разумеется, не можете знать таких вещей. Это значит, что питались они всухомятку. Не готовили, понимаете? И спали где придется, если, конечно, вообще была возможность спать.
      - Я ничего не знала несколько месяцев, - рассказывала Катриона. - Молю Бога, чтобы больше никогда в жизни не случилось ничего подобного.
      Ши вернулся домой живым и здоровым.
      - Я чувствую себя такой везучей...
      "Более чем везучей", - заметила про себя Гвиннет, считавшая, что пребывание Ши на Фолклендских островах и ежедневные сообщения о погибших, бомбардировках и потопленных кораблях отвлекли Катриону от мыслей об ужасной смерти Андреа.
      - У меня просто не осталось в душе места ни для каких других эмоций. Я просыпалась по ночам, крича от ужаса. И знаешь, - задумчиво добавила Катриона, - может быть, это звучит кощунственно, но я как-то чувствовала, что такой выход был лучшим. Андреа на самом деле уже много лет как умерла...
      - Джесс, разумеется, чувствовала себя ответственной за все случившееся, - добавила Гвиннет. - Она почему-то винит себя за то, что Андреа стащила у нее портрет Стефана и что на выставке появился Танкреди. Словом, за все обстоятельства, приведшие к той последней прогулке по террасе, к тому последнему шагу.
      - Но ведь Джесс всегда чувствовала себя за все ответственной, заметила Катриона. - Это у нее в крови.
      ***
      Стояла первая ночь праздника, 16 декабря 1984 года.
      Прошла фиеста с ее процессиями и фейерверками; фейерверки закончились, и молодежь теперь взрывала динамитные шашки, отчего дребезжали окна близлежащих домов.
      Джесс и Рафаэль прошли по многолюдным шумным улицам к собору, где собралось почти все население Сан-Мигеля посмотреть на Деву Марию, которую изображала хорошенькая девочка-подросток в голубеньком платьице, трясущаяся в кузове небольшого грузовичка, и Иосифа (для этой роли был выбран весьма миловидный парнишка) верхом на неспокойном ослике в сопровождении толпы ангелов, пастухов и наряженных в пончо "израильтян", несущих лампы и фонарики. Процессия ходила от дома к дому, ища место на постоялом дворе.
      Прошло два года со дня выставки Джесс в галерее Вальдхейма. Она и не заметила, как пролетело время. Жизни Джесс и Рафаэля были так спрессованы в работе, постоянно разлучавшей их, разводящей в разные стороны в разное время и всегда - подальше друг от друга.
      После представления Джесс и Рафаэль пошли прямо домой. На улице было жутко холодно, и празднество рассыпалось по домишкам, как теперь будет и впредь, до самого рождественского сочельника.
      Рафаэль неожиданно страстно возжелал приготовить настоящие американские сандвичи и потому приволок из города целый пакет всяческой снеди: филей, сыр, ржаной хлеб, зелень. Геррера сам делал сандвичи, а Джесс тем временем наводила порядок в студии. Атмосфера была мирной и домашней. В такие минуты оба чувствовали, что принадлежат друг другу.
      "Такое вот и бывает в замужестве, - печально подумала Джесс. - Или когда к тебе приезжает человек, заботящийся о тебе".
      Они ели в постели, поскольку в доме гуляли сквозняки, а от масляного обогревателя Джесс не было никакого проку.
      На противоположной стене в спальне висела последняя картина Джесс: густые заросли мясистых листьев, сочной травы и винограда.
      В отношении картины Рафаэль испытывал смешанные чувства. Он был рад, что ее купила Гвиннет и картина вскоре отправится в Нью-Йорк.
      - Эта работа напоминает мне картинку из книжки-раскраски, которая была у меня в детстве. Если правильно все раскрасить - увидишь спрятавшегося в траве тигра.
      Гвиннет приезжала в ноябре, когда картина была уже почти закончена, и решила, что творение Джесс непременно должно украшать ее новую квартиру.
      - Она восхитительна! - воскликнула Гвиннет в восторге. - Хотя и немного пугает меня. Так и хочется раздвинуть вот эти кусты и посмотреть, что за ними.
      - На то она и рассчитана, - рассмеялась Джесс.
      - В самом деле? - удивилась Гвин.
      - Точно. И я клянусь, ты не прочтешь об этом ни в одном обозрении.
      - Я никогда не читаю обозрений. Фред говорит, что художественные критики пишут больше мусора, чем кто-либо еще из ему известных.
      Гвиннет все это время, казалось, только и делала, что путешествовала, к тому же она в очередной раз сменила квартиру. В третий с тех пор, как Андреа шагнула с парапета пентхауса на Парк-авеню. Новая квартира Гвиннет располагалась на третьем этаже.
      - Не хочу жить высоко, - безапелляционно заявила она.
      Джесс лежала бок о бок с Рафаэлем, пристально глядя на картину, словно сама она пыталась отыскать там притаившегося тигра. Вдруг Джесс резко отвела взгляд, так как внезапно поняла, что если она и в самом деле увидит зверя, то у него окажутся глаза Танкреди.
      - Фред думает, что я до сих пор люблю Танкреди, - в отчаянии призналась как-то Гвин.
      Стараясь не смотреть на подругу, Джесс поинтересовалась:
      - А ты сама?
      Ей показалось, что отрицательный ответ Гвин прозвучал слишком резко, чтобы быть достаточно убедительным. Или действительно к черту все? Особенно Танкреди?
      Джесс тяжело вздохнула.
      - О чем ты? - поинтересовался Рафаэль.
      - Я думала о том, какой же прекрасной, какой простой может быть жизнь, и что она никогда такой не бывает.
      По городу прокатилась новая волна взрывов. Ставни задрожали.
      - Когда-нибудь, Джессика, ты поймешь, что сама можешь упрощать или усложнять жизнь по собственному усмотрению.
      - И что же ты хочешь этим сказать?
      Рафаэль запихнул в рот последний кусок сандвича и задумчиво стряхнул крошки с густого ковра черных волос, покрывавшего его грудь.
      - Ты прекрасно знаешь, о чем я.
      - Вообще-то я думала о Гвиннет и Фреде.
      - Им самим придется решать свои проблемы. Я же говорю о наших с тобой. - Рафаэль опустил локоть и повернулся к Джесс:
      - Посмотри на меня, Джессика.
      Джесс неохотно посмотрела в глаза Рафаэлю, отлично зная все, что сейчас скажет Геррера. Это они уже проходили.
      - Ты сама усложняешь собственную жизнь, - мягко начал Рафаэль. Одной рукой он принялся поглаживать густую гриву непослушных волос Джесс. - Она действительно может быть очень простой. Ты совершенно права.
      Единственное, что ты должна осознать, что твоя жизнь - это твоя жизнь. Выбор делать тебе. И вовсе не обязательно воздвигать все эти барьеры между нами. Ты думаешь, что владение домом в Калифорнии и этим вот домом означает свободу и независимость? Но, Джессика, все это даром не нужно, если ты внутренне не свободна. Как бы там ни было, а имение в Нале стало для тебя обузой. Где же здесь свобода?
      - Я же говорила тебе, что решила продать имение.
      - Ты говорила об этом еще в прошлом году.
      - Но я имела в виду, что сделаю это сейчас.
      - Тебе не следует затягивать с продажей. Слишком много печальных воспоминаний.
      - Я знаю, - Джесс захотелось расплакаться, - там со мной столько всякого случилось.
      И все же она чувствовала, что поспешная продажа дома после трагической смерти Андреа будет своего рода предательством.
      - Я серьезно, Джессика, - словно прочтя ее мысли, сказал Рафаэль. Андреа больше нет. Макс тоже уехал; он счастлив в своем университете в Германии. Стефан давно умер. Ты выполнила свой долг. Отпусти их из своей жизни.
      Динамитный взрыв прогрохотал в карьере за городом; эхо его, отразившись от гор, ворвалось в комнату.
      - Идиоты, - сердито буркнул Геррера. - Перекалечат друг друга...
      - Я продам его в следующем году, - заявила Джесс. - Обещаю. - Она бодро улыбнулась. - В конце концов, осталось всего две недели.
      - Вот и хорошо, - кивнул Рафаэль. - Ты будешь рада.
      С глаз долой - из сердца вон. А потом ты должна решить, нужен ли тебе я.
      Джесс неожиданно почувствовала жуткий холод, и у нее перехватило дыхание.
      - Что ты сказал?
      - Что я не стану моложе, - досадливо вздохнул Рафаэль. - Мне уже пятьдесят. Мы слишком часто в разлуке. Я слишком сильно скучаю по тебе.
      - Я знаю.
      "Но что еще я могу сделать?" - подумала про себя Джесс в панике.
      - Мы слишком нужны друг другу, да и время, как известно, не ждет.
      Джесс подумала о том, что выхода нет. Она снова и снова пыталась отказаться от своего маленького домика в Сан-Мигеле. Пыталась, но не могла.
      - Я никогда тебя об этом не спрашивал, - продолжал Рафаэль, - но ведь наверняка же есть какой-то выход? Ты Прекрасно работала прежде и в Койакане. Моя практика и мой госпиталь - в столице, не в Сан-Мигеле.
      Более чем убедительно. Разумеется, Джесс не могла ждать от Герреры, что он займется частной практикой в маленьком провинциальном городишке.
      Если бы только она так не боялась! Не страшилась так потерять независимость, пусть выдуманную, но порою вполне реальную.
      - Тебе выбирать, Джессика.
      Если бы только она могла ему поверить! Если бы на Джесс не давило так сильно сознание того, что ее судьба безнадежно связана с Сан-Мигель-де-Альенде, созерцать который она стала бы до конца своих дней.
      К тому же следующим летом Джесс, возможно, вообще не станет. Надо подождать. Она не может дать окончательный ответ Рафаэлю, зная, что ее может здесь скоро не быть.
      "ВЫ СНОВА БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, НО ВАС БУДЕТ ОДНОЙ МЕНЬШЕ". Кому из подруг предначертана эта судьба?
      Виктория жила опасной жизнью, но она, Джесс, тоже часто мотается между Мексикой, Соединенными Штатами и Лондоном; Гвиннет постоянно летает по всему миру. У "ягуара" Катрионы может лопнуть шина на шоссе М4 на скорости сто миль в час.
      - У меня следующим летом выставка в Нью-Йорке, - прервала наконец молчание Джесс. - Первая моя выставка после смерти Андреа. Я должна много работать, чтобы закончить все картины. Но после выставки, - голос Джесс зазвучал твердо и уверенно, - я продам дом в Напе. И мы сможем больше времени проводить вместе. А если ты все еще будешь этого хотеть, мы поженимся. Обещаю. Пожалуйста, Рафаэль, дай мне несколько месяцев!
      Семь месяцев, если быть точным. До 30 июня 1985 года.
      ***
      - Так вы собираетесь пожениться?
      На дворе стоял ослепительно яркий солнечный и морозный денек середины декабря. Гвиннет и Катриона в толстых свитерах и шарфах полулежали в складных деревянных креслах у теннисного корта, наблюдая, как Ши сосредоточенно отражает мячи, посылаемые весьма преуспевавшей в искусстве подач Кэролайн. Джулиан, прикусив кончик языка, напряженно следил за перелетавшими через сетку мячами и стремительно бросался искать пропущенные мячи в кустах, окружавших площадку.
      - Нет, пока Ши не уволится. Но это произойдет уже скоро. Нельзя же до конца дней своих прыгать с парашютом и штурмовать захваченные здания! А пока, - натянуто улыбнувшись, добавила Катриона, - я стараюсь быть постоянно занятой делами, иначе в голову слишком часто лезут мысли о смерти, и я просто схожу с ума.
      - Надеюсь, осталось действительно немного.
      - Да. В моей жизни сейчас это самое главное. Замужество представляется мне чуть ли не случайностью... Странно, правда? - Катриона задумалась. Вот нам уже за тридцать, а ни одна из нас не замужем - ни ты, ни я, ни Джесс. Помнишь Твайнхем? Представляешь, как мы ужаснулись бы в то время, если бы узнали о такой своей судьбе? Мы же тогда только и говорили, что о замужестве... только о нем и думали.
      - Пока не появилась Виктория.
      Над головами подруг пролетел ярко-зеленый теннисный мяч, приземлившийся в самом центре кустарника, что вызвало сердитый возглас Кэролайн:
      - Джуль, ты совсем мышей не ловишь! У нас осталось всего два мяча. Иди и ищи.
      - Виктория - да. - Катриона задумчиво покачала головой. - Знаешь, Ши довольно ревностный ее поклонник: он постоянно читает репортажи Виктории.
      - Где она сейчас?
      - В Бейруте. Дом, где находилась Виктория, бомбили.
      Она едва выбралась из-под развалин - опять повезло. Просто немыслимо, на чем держится ее везучесть. И забавно, как часто ей удается оказываться именно там, где разворачиваются события. Думаю, что это репортерский инстинкт.
      - Похоже, - осторожно согласилась Гвиннет, подумав о том, что бы на это сказала тетушка Камерон.
      - В прошлом году я написала Виктории. Последний раз мы виделись перед самым рождением Кэролайн, и это была не лучшая наша встреча. Она попыталась объяснить мне что-то о Джонатане, но я ей не поверила. А теперь? Ты можешь себе представить, что можно быть такой наивной? Я наговорила Виктории массу гадостей. И мне захотелось снова с ней встретиться, чтобы извиниться. И я отправилась в Челси, - сообщила Катриона доверительно.
      - Но Виктории там не было.
      - Нет. Там был Танкреди.
      Над кустами раздался победный клич Джулиана:
      - Я нашел целых три мяча! Один пролежал здесь вечность - он насквозь мокрый!
      Гвиннет задумчиво смотрела на невысокую, крепко сбитую фигуру подростка, то и дело выныривавшего из кустов, и неожиданно вспомнила другого мальчика, в другом саду, давно, и блики сентябрьского солнышка на голом каменном плече.
      "Мне он нравится, - сказала тогда Катриона в итальянском садике пентхауса Гвиннет. - Он мне что-то напоминает".
      Ну разумеется, напоминает - садик Танкреди. Гвиннет заказала архитектору более или менее точную копию именно этого внутреннего дворика, сама не понимая, зачем она это делает.
      Что случилось в том доме, когда там была Катриона?
      Занимался Танкреди любовью и с ней? Гвиннет решила, что нет. Катриона рассказывала свою историю совершенно спокойно.
      - После этого я оставила все, как есть, - продолжала Катриона. - Я знала, что Танкреди сообщит Виктории о моем визите. Но я не хотела рассказывать Виктории о том, что в конце концов случилось с Джонатаном. Не хотела говорить о себе и, разумеется, о Ши. Я написала Виктории в прошлом году. Она не ответила. Мне очень хотелось получить от нее письмо, но я ее не виню. Я была такой сукой.
      ***
      В эту ночь Гвиннет лежала в постели, не в силах уснуть, и слушала звуки стихающей к ночи гостиницы и гудки неожиданно подъезжающих к парадному входу автомобилей.
      "Я стараюсь быть постоянно занятой делами, - сказала Катриона, наблюдая игру Ши с детьми, - иначе в голову слишком часто лезут мысли о смерти..."
      Гвиннет думала обо всех людях, которых она знала и которые уже умерли.
      Первая - тетушка Камерон. Ее некролог был опубликован в "Тайме". Тетушке было за девяносто.
      Вдовствующую леди Вайндхем, дряхлую и прикованную болезнью к постели в очень дорогом доме для престарелых, нашли утром умершей от обширного инфаркта перед телевизором с зажатым в руке стаканом ежевечернего виски с содовой.
      В усмерть пьяный Доминик Каселли брел по самому центру Тоттенхем-Корт-роуд, и его сбил автобус. Старик скончался мгновенно.
      - Именно так и хотел помереть старый бродяга, - прокомментировал Фред. (Фред унаследовал дом Каселли со всей обстановкой и, к великому ужасу Гвин, вместе с Синтией - этой маленькой розововолосой бестией с енотовыми ресницами, сладко и остро пахнущую дешевым сексом.) Гвин заставила себя не думать о Синтии. Вместо этого она принялась размышлять о том, что некоторые смерти происходят в порядке вещей, а некоторые - противоестественно. о,: Противовесом старикам выступали Джонатан, Стефан, Андреа. И, не вмешайся в свое время Франческа, к ним могла бы присоединиться и сама Гвин.
      Еще была Виктория, определенно стремившаяся к новым и новым опасностям. Возможно, вскоре наступит ее очередь.
      Откуда-то сверху Гвиннет услышала голос:
      "ВЫ СНОВА БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, НО ВАС БУДЕТ ОДНОЙ МЕНЬШЕ".
      - Пошел к черту! - крикнула Гвиннет кому-то в темноту комнаты.
      Гвин пыталась забыть о голосе, убеждая себя, что "одной меньше" ;вовсе не означает, что кто-то из них должен умереть.
      Но, несмотря на все усилия, Гвин не смогла удержаться от вопроса: могла ли Виктория предвидеть собственную смерть?
      - Ерунда, - твердо сказала Гвиннет. - Никакая Виктория на самом деле не ясновидящая. Если бы так, то тетушка Камерон обязательно сказала бы об этом, а не стала бы переводить разговор на интуицию и наблюдательность. Тетушка Камерон была очень старой женщиной, но в расцвете сил.
      Гвиннет сказала себе, что никто в здравом рассудке не станет верить в подобную чепуху. Конечно же, не будет. Суеверная абракадабра - не более...
      И тем не менее она никак не могла выбросить из головы дату 30 июня 1985 года, которая была уже не за горами.
      Чуть больше полугода.
      ***
      - Вы с Гвиннет говорили сегодня о Виктории Рейвн. - Голый Ши стоял в дверном проеме ванной комнаты и вытирал полотенцем мокрые волосы. Вид у него был задумчивый и озабоченный. - Между прочим, вы сами-то замечаете, до чего часто говорите о своей подружке?
      Катриона удивленно подняла голову и посмотрела на Ши:
      - Нет. Я не замечала.
      - О чем вы говорили сегодня?
      - Не уверена, что вспомню.
      - Постарайся. - По тону Ши Катриона поняла, что это непраздное любопытство. Он действительно хотел знать. :
      - Ну-у-у, не о многом. Только о том, какая Виктория везучая, как она умеет всякий раз выходить сухой из воды. И как она всегда знает, где будет какая-нибудь заваруха, ну знаешь, когда случаются события.
      - Почему ты так считаешь?
      - Почему? - Катриона нахмурила брови. - Мне кажется, ты назвал бы это естественным чутьем на новости. Гвин, разумеется, - Катриона коротко рассмеялась, - считает Викторию ясновидящей.
      - Когда ты последний раз видела Викторию?
      - Много лет назад. Еще до рождения Кэролайн.
      - Вы после этого как-то связывались?
      - И об этом мы говорили с Гвин. Я пыталась, но Виктория не ответила.
      - Хорошо.
      - Хорошо? - Катриона поразилась загадочности выражения Ши. - Я хотела найти Викторию. Что в этом такого?
      - Я хотел бы, чтобы ты с ней больше не встречалась. И не пыталась связаться. Никогда.
      Катриона рассердилась. Ее приятельские отношения - сугубо личное дело.
      Ши говорил бездоказательно, и Катриона потребовала у него объяснений.
      - В свое время Виктория значила для меня очень многое. Мы вместе учились в школе.
      - Это было давно.
      - Но она все еще моя подруга.
      - Я предпочел бы, чтобы вы расстались.
      - В таком случае объясни причину.
      Со многими недоговоренностями Ши объяснил.
      Катриона попыталась понять.
      - Да о чем, в самом деле, ты говоришь?
      - Просто подумай, Кэт. Сама додумайся.
      Последовало долгое молчание, в течение которого Катриона, растерянно глядя на Ши, попыталась привести в порядок свои мысли и нежелательные ассоциации, которые, как это ни ужасно, неожиданно принялись выстраиваться в стройную систему.
      Виктория оказывалась в местах событий вовсе не благодаря ясновидению, но именно потому, что знала о них заранее. Это не имело ничего общего ни с "чутьем на новости", ни с "репортерским инстинктом". Имя Виктории раз за разом возникало "в не том месте и в не то время". Причем слишком часто, чтобы казаться случайностью.
      Работа работой, но, может бы№, это лишь прикрытие?
      Самое надежное?
      - Ты хочешь сказать... - начала было Катриона, но вопрос ее оказался обращенным к закрытой двери в ванную.
      Ши в любом случае не согласится и не опровергнет предположение Катрионы.
      Одиноко сидя на постели, объятая ужасом Катриона прошептала слова, которых сама же и испугалась:
      - Виктория Рейвн - террористка!
      ЧАСТЬ ПЯТАЯ
      Глава 1
      Глаза слипались от усталости. Путешествие казалось бесконечным. Джесс не могла дождаться, когда же оно закончится, хотя и страшилась того, что ее ожидает в конце пути.
      Она прислонилась лбом к стеклу иллюминатора и посмотрела вниз на набрякшие дождем серые лохматые облака, похожие на грязную вату. Маленький самолет сотрясала болтанка.
      Джесс откинула голову назад и раздраженно вздохнула. Почему они не летают выше, в чистом синем небе? Ей хотелось назад - домой. Она не хотела быть здесь. Джесс понимала, что будет раскаиваться в своем донкихотском порыве, бросившем ее за шесть тысяч миль от дома и через шесть часовых поясов.
      Джесс вылила остатки водки из маленькой бутылочки, стоявшей на подносе, в пластиковый стаканчик с растаявшим кубиком льда и выпила. Она еще раз спросила себя, в сотый уже раз за последние двадцать четыре часа: так что же все-таки случилось с Викторией?
      Сидевшая рядом с Джесс Гвиннет слепо уставилась в лежавший у нее на коленях номер "Ивнинг стандарт", на фото: молоденькая блондинка в бикини кувыркалась "колесом" на пляже. "Счастливая Кристина! - кричал заголовок. Эта фотомодель от Килбурна отправляется в Рим, а контракт на съемки в фильме - ее Гран-при..." Но глаза застилал туман, и Гвин не суждено было узнать, за что Кристина получила свою награду. Да и потом, к чему?.. Суббота, 29 июня 1985 года - значилось на обложке журнала.
      И это означало: завтра - 30 июня.
      "Виктория умирает", - неожиданно подумала Гвиннет, когда она несколько часов назад вымеряла шагами сине-белый клетчатый ковер в вестибюле отеля "Ариэль" в Хитроу.
      Ну конечно же, Виктория умирает. А что еще могло быть?
      И, зная, что умирает, Виктория попросила Танкреди позвонить подругам. Казалось странным то, что Виктория пожелала, чтобы рядом с ней сейчас оказались подруги: какое утешение они могли принести ей? Хотя тетушка Камерон находила это ничуть не странным. Гвиннет, Джесс и Катриона много значили для Виктории. Так сказала Гвин тетушка Камерон.
      Сидя в центральном ряду, Катриона односложными предложениями отвечала на вопросы своего соседа справа - бизнесмена, владельца завода по производству металлических ставней в северном Лондоне. Разговорчивый попутчик, казалось, задался целью вконец измотать Катриону предложением подписать контракт на поставку металлических ставней для сети магазинов в Белфасте. В настоящее время бизнесмен летел в Глазго, где у него намечалась еще одна выгодная сделка.
      У Катрионы не было ни малейшего желания говорить о ставнях, особенно в Северной Ирландии. Ставни предназначены для защиты от пуль. Пули автоматически ассоциировались с насилием и убийством и напоминали Катрионе о Виктории.
      "Что я здесь делаю? - с тревогой думала Катриона. - Почему не послушалась Ши?"
      Теперь было окончательно ясно, что произошло какое-то несчастье. Виктория была заточена в Данлевене, возможно, в смертельной опасности, и она, Катриона, по собственной воле впутывалась в сомнительную историю.
      Ши боялся за Катриону, и она это понимала. Он лучше чем кто бы то ни было знал подоплеку подобных дел. Знал, какие жуткие подводные течения скрыты под внешним лоском цивилизованного мира, какую невообразимую опасность они представляют для неискушенного или просто глупого человека, осмелившегося заглянуть за внешний облагороженный фасад политических отношений.
      Сосед Катрионы был лыс, из ушей у него буйно росли волосы. Гладко выбритое розовое лицо напоминало Катрионе лицо пухлого младенца. Мужчина нажал кнопку вызова стюардессы на своем кресле и указал глазами на пустой стакан Катрионы.
      - Составите мне компанию?
      Катриона покачала головой.
      - На сегодня немножко перебрали, а?
      - Да, кажется так.
      Катрионе захотелось, чтобы она верила в пророчество о 30 июня так же, как Гвиннет, но, имея теперь собственные секретные сведения о Виктории, понимала, что все это всего лишь детские суеверия. И в самом деле: если только как следует подумать, предсказание было полнейшей бессмыслицей.
      Никто вовсе и не должен умереть точно 30 июня 1985 года. За прошедшие двадцать лет у всех четырех подруг было немало возможностей отойти в мир иной. Достаточно вспомнить ту же болезнь Гвиннет.
      И вообще никто не должен умереть. Если бы, скажем, кто-нибудь из них Гвин, Джесс или сама Катриона - решил бы не ехать в Данлевен, то их, бесспорно, было бы "одной меньше".
      Нет - забыть о пророчестве! Опасность реальна, близка и непреодолима, как стальные ставни. Катриона вздрогнула.
      Она почувствовала холодящий сердце страх. Подруги ехали узнать что-то, о чем сами предпочитали бы не знать, и потому случится нечто ужасное. С Викторией. С Ши. С ними со всеми...
      Катриона вдруг почувствовала, как чей-то локоть тихонько толкает ее под ребра.
      - Готов дать пенни...
      Катриона в растерянности взглянула на своего соседа:
      - За что?
      - Готов дать пенни, чтобы узнать, о чем вы думаете, - подмигнул бизнесмен. - За ваши тайные мысли, дорогая. За что же еще?
      - О-о-о... Я... - Катриона снова решительно помотала головой. - Мои тайные, мысли? О нет. Вам они вряд ли будут понятны.
      ***
      Ян Маккей, друг и деловой партнер Катрионы, встретил подруг в аэропорту Глазго и повез их на своем новеньком перламутровом "ситроене" к себе домой, в имение Драмбар.
      Драмбар представлял собой чудовищное сооружение викторианской эпохи, расположенное на берегу реки Клайд: массивное здание из красного кирпича с башнями, зубчатыми стенами и ярко выкрашенными окнами. Замок был построен сотни лет назад прапрадедом Яна, тоже Яном, преуспевшим в поставках для флота скобяных изделий, канатов и снастей.
      Последний из Маккеев приумножил богатство рода, воспользовавшись преимуществами, которые давала близость имения к аэропорту Глазго: Ян увеличил великую империю Маккеев, добавив к ней компанию по грузовым авиаперевозкам. Новые доходы он направил на полную реконструкцию Драмбара, переделав там все - от верхушки самой высокой башни до фундамента. И ужасное по виду, но весьма импозантное здание теперь было готово присоединиться к предприятию Катрионы "В гости к феодалу".
      Яну Маккею было страшно приятно приветствовать Катриону и ее подруг в своем капитально отремонтированном доме. Ян искренне гордился своими новыми ванными и гостевыми номерами, и его смутило то, что Катриона взирала на все это великолепие без особого восхищения.
      - Надеюсь, все в порядке? - робко спросил он.
      - Ах, Ян, - поспешила уверить Маккея Катриона, - все просто чудесно! Вы с Леонией проделали большую работу.
      Катриона не кривила душой: огромные комнаты с высокими потолками теперь приятно поражали пастельными тонами, цветастыми ситцами, уютными диванчиками, покрытыми коврами; две новые ванные комнаты ослепляли блеском самого современного оборудования - лампы инфракрасного излучения, вентиляторы, душевые стояки и биде.
      Но ковры и биде меньше всего сейчас занимали мысли Катрионы.
      - Самая большая заслуга здесь принадлежит Леонии.
      Это она все тут перепланировала, - Ян повел Катриону вниз по широкой лестнице, мимо картин в богатых массивных резных рамах с горными пейзажами, каньонами, озерами и оленями с огромными ветвистыми рогами. - После того как дети разъехались на учебу, ей просто необходимо было чем-то занять себя... Как раз то, что надо.
      Внизу, в роскошной гостиной с весело пылавшим камином, их встретила жена Маккея Леония - полная сорокалетняя женщина. Она с энтузиазмом разливала по бокалам херес и предлагала гостям сыр, совершенно счастливая возможностью пообщаться с новыми знакомыми. Катриона, Джесс и Гвиннет изо всех сил старались быть хорошими гостями, но дружеский разговор поддерживался с трудом. Подруги даже не смогли по достоинству оценить замечательный ужин, состоявший из тушеной утки, запеченной лососины и клубничного мусса.
      - Ах, но вы же, должно быть, страшно устали, - тактично заметила Леония. - Вы проделали такой дальний путь.
      - И он еще не закончен, - вставил Ян. - А куда вы, кстати, едете? небрежно спросил он.
      - К друзьям, они живут недалеко от Обана.
      - Может быть, я их знаю? - В Шотландии было очень мало-, поместий или землевладельцев, которых не знал бы Ян Маккей, если не лично, то понаслышке.
      - Не думаю.
      - И все же, - настаивал Ян.
      "Катриона покачала головой:
      - Это всего лишь деловой визит.
      Ян посмотрел на Катриону просиявшими глазами:
      - Деловой визит? В самом деле, Катриона?
      Маккей ждал ответа, но Катриона больше ничего не сказала. Она взглянула на Гвиннет, задумчиво помешивавшую свой кофе в старинной фарфоровой чашке, потом на Джесс, которая разглядывала висевшую на противоположной стене картину, изображавшую большого марала в зарослях дрока.
      Ян чувствовал, как напряжение, подобно разряду электротока, переходит от одной женщины к другой. Сразу было видно, что за всем этим стоит тайна.
      - Ну что ж, - поднялся Маккей, - полагаю, вы прекрасно знаете, как вам поступать.
      Катриона с благодарностью улыбнулась Яну:
      - Я все тебе расскажу позже, Ян.
      ***
      Проснувшись на следующее утро, 30 июня, подруги увидели, что противный мелкий дождь, моросивший вчера весь вечер, уступил место сияющему солнечному утру с бледно-голубым небом и легким ласковым ветерком.
      Внизу они обнаружили Леонию за подготовкой импровизированного пикника.
      - Не следовало беспокоиться! - запротестовала Катриона, надеявшаяся прибыть в Данлевен еще до ленча. - Нам осталось ехать не более четырех часов, максимум - пяти.
      - Ах Боже мой! - воскликнула радушная хозяйка, укладывая в корзину бутылку хорошо охлажденного рейнвейна, завернутые в фольгу сандвичи с гусиным паштетом, фрукты и головку местного ароматного сыра. - Дороги здесь ужасные, и путешествие может занять у вас целый день. К тому же всегда приятно сделать в пути остановку.
      После этого хозяйка дома, несмотря на отсутствие аппетита у всей компании, заставила подруг плотно позавтракать.
      Было ясно, что Леония - женщина, считавшая своей святой обязанностью накормить и, как говорится, обогреть.
      Ян настоял на том, чтобы Катриона отказалась от арендованного автомобиля, и вместо него предложил свой мощный джип "рэйндж-ровер".
      - Мне машина не нужна, и я не вижу смысла тратить деньги на аренду, если есть альтернативный вариант.
      За день до того Маккей предусмотрительно залил полный бак бензина, напомнив, что сегодня воскресенье, и, следовательно, большинство заправочных станций могли запросто оказаться закрытыми. Он заставил Катриону сесть с ним в джип и подробнейшим образом проинструктировал о назначении каждого рычага и переключателей.
      - Предполагаю, что тебе прежде не доводилось водить подобного монстра.
      Катриона старалась сдерживать свое раздражение, хотя и не была уверена, что Ян его не заметил.
      - Веселее, девчата! - напутствовал Маккей, когда троица наконец погрузила вещи в багажник и уселась в полном составе в машину. - А то выглядите, точно едете на похороны.
      - Поезжайте осторожно!.. - крикнула вслед тронувшемуся автомобилю Леония.
      Наконец Маккей оказались в пределах видимости зеркала заднего обзора: стоящие рядышком на белой гравиевой дорожке перед воротами замка, улыбающиеся и машущие вслед руками. Начался последний этап путешествия.
      ***
      Время перевалило за одиннадцать. И когда только успело кончиться утро?
      Несмотря на разгар дня, движение на шоссе А82 от Орианларича до Тиндрама было довольно спокойным, и Катриона смогла держать приличную скорость. Но когда подруги свернули на основную трассу и влились в колонну экскурсионных автобусов и семейных экипажей с домиками-прицепами, они поняли, что, действительно доберутся в Данлевен в лучшем случае к вечеру.
      Хотя остановка на ленч была не предусмотрена, теперь, когда цель поездки была не за горами, подругам захотелось вдруг оттянуть, насколько это возможно, встречу с тем, что их ожидало. Катриона свернула с дороги в самом начале озера Лох-Эйв, где они намеревались воспользоваться приготовленным для них Леонией завтраком. Говорили подруги мало, лишь поглядывали на тени облаков, скользящие по кристально чистой голубой поверхности озера, и на холмы, ярко раскрашенные лучами на удивление щедрого сегодня солнца. Чуть впереди расположилось на привал добропорядочное семейство: несколько маленьких детей кричали, бегая по траве вокруг толстой женщины в розовом шерстяном джемпере, кипятившей на походной плите воду для чая.
      Картина была такой безмятежной, такой милой и приятной, что тревоги сами собой отступили на задний план: на солнечном бережке, в соседстве с мирным семейством, не могло случиться ничего ужасного.
      Гвиннет старалась не думать о том, что часа через два снова увидит Танкреди. Чтобы отвлечься, она пристально наблюдала, как женщина разливает чай по пластиковым чашкам. Гвин испытывала приступ зависти. Эта супружеская пара с детьми, чаем и маленьким автомобильчиком казалась такой счастливой!
      Катриона виновато и трепетно гадала, как скоро вернется Ши из очередной поездки неизвестно куда и не попытается ли он ее догнать. Ему скажут, что Катриона поехала в Шотландию. На всякий случай она оставила дома номер телефона Яна Маккея. Ян скажет Ши, что Катриона уехала в Обан. Свяжется ли тогда Ши с Данлевеном? Она решила, что, разумеется, свяжется. Особенно когда узнает, что с ней поехали Джесс и Гвиннет. Катрионе жутко захотелось вернуться на уютный диванчик в Драмбар. Но возвращаться было уже поздно. Они зашли слишком далеко и должны продолжать. Время шло.
      Джесс следила за сменой цветов и красок на озере и холмах, на какое-то время совершенно позабыв о том, где она находится и зачем. Потом в ее воображении возник образ Танкреди, осторожно крадущегося в два часа ночи по коридору, чтобы сделать свои тайные телефонные звонки. В голове вновь закружились тревожные вопросы. Что же случилось? Почему так секретно? Мог ли Танкреди просто разыграть их? Джесс была уверена, что он никогда не повел бы себя так, случись настоящая беда, так что все это - простая игра.
      Размышления подруг прервала Катриона, сказавшая твердо:
      - Больше оттягивать нельзя. Время идет. Нам лучше двинуться.
      Женщины собрали остатки продуктов в корзину. Погода, вечно непредсказуемая в этих краях, быстро менялась: солнечный диск затянула мутная пелена облаков, поднимался ветер; минута - и на землю хлынул дождь.
      Поверхность озера стала холодно-серой, покрытой белесой рябью дождя, а дальние холмы совершенно растворились за стеной ливня.
      Подруги ехали сквозь дождь, держа путь к западу от озера - к Таинуилту, и вскоре почувствовали близость побережья: воздух наполнился запахом мокрого вереска с соленым привкусом моря. Было три часа пополудни. В этот странный день с его постоянно меняющейся погодой и время казалось непредсказуемо переменчивым: то оно до бесконечности растягивалось, то вдруг безо всякой связи сжималось до кратких мгновений, будто чьи-то гигантские пальцы играли с ним, словно с куском эластика.
      - До Обана, должно быть, уже недалеко, - предположила Катриона, пристально всматриваясь в дорогу сквозь беспрерывное мельтешение дворников на ветровом стекле, едва справлявшихся с потоками воды. - А сколько от него до Данлевена? - спросила Катриона у Гвиннет.
      - Около пятнадцати миль, но медленной езды.
      - Думаю, не намного медленнее, чем сейчас.
      Движение в западном направлении было редким, но встречные машины, возвращающиеся с отдыха, шли сплошным потоком. Катриона раздраженно вздохнула и попыталась обогнать двигавшуюся перед ними с черепашьей скоростью фермерскую повозку, груженную овцами. Повозку мотало из стороны в сторону и, несмотря на звуковые и световые сигналы, которые подавала Катриона, возничий никак не желал прижаться ближе к обочине, продолжая свой путь, окатываемый грязной водой, летевшей из-под колес встречных автомобилей. Так они тянулись миль пять, но как только Катриона решила, что им придется терпеть такое издевательство до самого Обана, повозка неожиданно свернула вправо, на размытую грунтовую дорогу.
      - Слава тебе, Господи! - с облегчением вздохнула Катриона и изо всех сил нажала на педаль газа.
      Теперь, когда впереди не было ни одной машины, джип, взревев, рванулся вперед, словно вырвался из клейкой ловушки. На повороте Катриона обошла большой грузовик.
      - Теперь уже недолго. Мы будем в Обане в...
      И тут с невероятной быстротой случилось нечто потрясающее.
      Раздался глухой звук, и "рейндж-ровер" затрясло.
      Катриона вскрикнула. Самый жуткий из ее ночных кошмаров становился явью.
      Кто-то обстреливал их машину. Катриона заехала в засаду. Террористы или спецподразделение? А какая тут разница? Они попали под огонь. Их всех убьют, и во всем только ее, Катрионы, вина.
      - Пригнитесь! - закричала Катриона и инстинктивно повернула автомобиль влево на травянистую обочину, но руль уже не слушался ее. Значит, их подбили, причем очень серьезно.
      Потом Катриона снова закричала, увидев нечто огромное, фиолетовое, надвигавшееся прямо на нее, и почувствовала всем своим существом кошмарный металлический хруст столкновения. Прежде чем она потеряла сознание, перед глазами у нее замелькали неясные, отрывочные образы: хромированная решетка, похожая на клыки динозавров, мертвенно-бледное молодое лицо, смотревшее на Катриону сквозь очки, и абсолютно бессмысленная надпись золотыми буквами по черному фону: "ТУРЫ ДУГЛАСА В ГОРЫ".
      - Теперь успокойтесь. Вы не виноваты, дорогая.
      Катриона поняла не сразу.. Она была уверена, что все они умерли. Тем не менее она сидела, сгорбившись, на мокрой траве под дождем и чувствовала боль в животе, и ее ужасно трясло.
      - Простите. Я очень извиняюсь...
      - Все в порядке, милочка. Никто не пострадал.
      - Но человек, который в нас стрелял.., пистолет...
      - Бедная душечка. Не было никакого пистолета.
      - Конечно же, не было. - Гвиннет взяла руки Катрионы в свои ладони и принялась интенсивно их растирать. - Баллон лопнул. Ну и дела! Что за невезуха...
      - Сейчас, сейчас, душечка. - Леди с крупными зубами, в синей велюровой шляпе налила из термоса чай и протянула стаканчик Катрионе. - Я положила побольше сахара, чтобы шок быстрее прошел.
      Кто-то держал над Катрионой зонт. Все вокруг были добры и ласковы - от мотоциклиста из Автомобильной ассоциации, вызвавшего грузовик-эвакуатор, до полицейского, прибывшего из Аргиля, и группы дамочек средних лет, возвращавшихся на автобусе из своего воскресного бинго-клуба.
      И все считали Катриону героиней.
      - Бедная, бедная душечка, - наперебой трещали дамочки. - Но какое мастерское вождение - так быстро свернуть в сторону! Просто фантастика! И как назло, точно одной лопнувшей на крутом повороте шины было недостаточно, тут еще густой туман, скользкая дорога и молодой Джимми Синклер, спешивший домой, к чаю, несся прямо по разделительной полосе.
      Автобус, казалось, мало пострадал, если не считать широкой блестящей царапины на фиолетовом боку. Бледное лицо Джимми Синклера, разглядывавшего эту царапину, приняло зеленоватый оттенок.
      - Уж они-то заставят его заплатить за нанесенный ущерб, удовлетворенно кивнула головой тучная матрона в темно-красном плаще. - И поделом.
      Вскоре прибыл грузовик-эвакуатор и вытащил искалеченный "рейнджровер" из кювета. Крен был невелик и, по словам флегматичного механика, повреждение было не столь серьезно, как можно было подумать на первый взгляд.
      Катриону, Джесс и Гвиннет довезли до города на изумрудно-зеленом фургончике с надписью "ТОМАС МАККВАРРИ И СЫНОВЬЯ, ПОСТАВКИ СУХИХ ВИН И СПИРТНЫХ НАПИТКОВ". Мистер Маккварри, проявив к пострадавшим живейший интерес и страстное желание оказать им помощь, сначала завез подруг в гараж, перед закрытыми воротами которого уже стоял "рейнджровер" ("Сегодня они работать не будут - воскресенье"), а потом оставил в полицейском участке - открытом, но практически безлюдном. Было ясно, что лишь немногим по вкусу совершать правонарушения в выходной день.
      Мистер Маккварри хотел было отвезти их еще в больницу: после перенесенного потрясения Катриону все еще била дрожь ("Доктор даст вам чего-нибудь успокаивающего"), а у Джесс опухла коленка, которую она сама не помнила как повредила во время столкновения. Маккварри удивил твердый и единодушный отказ женщин.
      - Господи! Уже и так слишком поздно, - заламывая руки, воскликнула Джесс.
      К тому времени, как они закончили заполнение бланка происшествий, стало еще позже.
      - Уже за семь, - стуча зубами, констатировала Катриона.
      Гвиннет позвонила Яну Маккею, чтобы сообщить плохую весть о его машине. Катриона никак не могла заставить себя поговорить с Яном.
      - Я просто не могу.., сказать ему. Я позвоню завтра утром. - Катриона задрожала от ужаса, услышав, что Гвин оставила номер телефона в Данлевене. - О нет. Не надо было этого делать!
      - Ax, ради Бога, Кэт! Разумеется, Маккей должен знать, где найти тебя. Он ужасно волнуется.
      - Я за все заплачу, - чуть не плача протянула Катриона.
      - Не смеши. За все заплатит страховая компания. Ян волнуется за тебя!
      Следующей телефон заняла Джесс, попытавшаяся дозвониться до Танкреди. Последствия автоаварии привнесли в ее настроение, исполненное тревоги и страха, частичку агрессивности.
      - Если мы так уж сильно ему нужны, Танкреди придется приехать и забрать нас отсюда. В конце концов, мы сделали все, что в наших силах.
      Но телефон в Данлевене был, занят. Не освободился он и через пятнадцать минут.
      Джесс повторяла свои попытки еще полчаса, набирая номер с интервалом в десять минут.
      Жена местного констебля оказалась очень сердобольной женщиной и принесла расстроенной компании чай.
      - Какая досада, что вы не можете дозвониться. Возможно, они просто не правильно повесили трубку.
      - Нет, они не могли... - покачала головой Джесс. - Этого не может быть. Он не мог не правильно положить трубку.
      Он ждет нас.
      - Тогда, вероятно, поломка на линии. Эти ужасные дожди вечно приносят одни несчастья. - Жена констебля взглянула сначала на струи воды, стекавшие по оконному стеклу, а потом перевела взгляд на вытянувшиеся, измученные лица путешественниц. Бедные милашки, что за ужасное начало для их отпуска. - Вам лучше поискать комнату на ночь. Можете поехать к вашему другу завтра утром, когда немного отдохнете.
      Но Гвиннет была непреклонна:
      - Мы приехали издалека, и теперь мы ни за что не откажемся от своего намерения.
      - Сегодня вечером нам надо быть в Данлевене.
      Реакция последовала незамедлительно.
      - Данлевен... - Женщина переводила взгляд с лица на лицо со смешанным выражением благоговейного страха и живейшего любопытства. - Ах, ну да...
      Реплика эта давала понять, что в Данлевене живут очень странные люди. Этим все и объясняется.
      Таксист оказался пожилым неразговорчивым человеком в плаще и шарфе. Явно недовольный перспективой ехать в столь дальний путь по отвратительной погоде и не менее отвратительной дороге, он все время ворчал, несмотря на обещанные двадцать пять фунтов за беспокойство. Таксист высадил подруг на продуваемом ветрами внутреннем дворе замка Данлевен и, немедленно развернувшись, так рванул с места, что из-под колес автомобиля во все стороны полетела галька.
      Прижавшиеся друг к другу Джесс, Гвиннет и Катриона смотрели на замок; порывистый ветер неожиданно налетал с разных сторон и обдавал их струями ледяного дождя. Высокие гранитные стены, и ни единого огонька. Данлевен выглядел опустевшим.
      Гвиннет нащупала в темноте железный трос колокольчика и с силой его дернула. Было слышно, как звонок прозвучал внутри замка и прокатился эхом по всему зданию.
      Никто не шел открывать двери.
      Подруги потерянно посмотрели на удалявшиеся в темноте красные габаритные огни исчезнувшего вскоре за дальним поворотом такси. Сердитый его водитель - единственная нить, связывавшая подруг с внешним миром, теперь, задним числом, казался добрым старым дядечкой, очень дружелюбным и милым.
      - Ну это уж слишком! - Гвиннет шагнула назад, посмотрела вверх на грязные стены и сунула руки глубоко в карманы плаща. С нее достаточно. Она совершенно окоченела. Впервые за все это время Гвин уже не волновало то, что по ту сторону ворот находился Танкреди и что он скоро предстанет перед ней - улыбающийся своей пленительной улыбкой, перед которой она никогда не могла устоять. - Ну ладно. Мы приехали. Дальше что?
      Джесс посмотрела на обитую железом дверь и подняла воротник парки, защищаясь от дождя. Колено ныло. Гнев куда-то улетучился, осталось лишь дурное предчувствие, костлявыми пальцами сдавливавшее горло и грудь. В голове звучало эхо бесконечных частых гудков в телефонной трубке.
      Несчастная Катриона дрожала. Ей хотелось плакать.
      - Там никого нет.
      - Разумеется, есть. Должен быть.
      Они подождали. Гвиннет во второй раз подергала колокольчик.
      - И что же, вы думаете, мы должны... - начала было Катриона.
      Но в этот момент дверь на хорошо смазанных петлях бесшумно отворилась.
      В дверном проеме стояла стройная фигура, приглушенный свет из прихожей за ее спиной падал на серебристые волосы, четко обрисовывал высокие скулы и глубоко посаженные глаза.
      - Кто там? - Женщина разглядывала поздних гостей с явным недоумением. - Что вам нужно? - Тон вдруг изменился:
      - Джесс? Гвин? Кэт? Вы... Ну что ж, - смиренно вздохнула Виктория Рейвн, - раз уж вы здесь, думаю, вам лучше войти.
      ***
      Виктория. Жива и здорова.
      Она явно не ожидала приезда подруг и, очевидно, не была осчастливлена подобным обстоятельством.
      "Ничего не понимаю", - подумала Гвиннет.
      Поставив вещи у ног, они неловко топтались в полутемном холле.
      - Мы пытались дозвониться из Обана, - объяснила Джесс.
      - Я сняла трубку с рычага. - Виктория крепко зажмурилась, словно пытаясь этим прогнать непрошеное видение.
      Открыв глаза, она тем не менее снова увидела трех подруг и поморщилась. - А почему вы вообще приехали?
      - По просьбе Танкреди. Он нам позвонил.
      Виктория выглядела ошеломленной.
      - Тан-кре-ди позвонил? Когда?
      - Три дня назад. И говорил очень встревоженно, - ответила Джесс.
      - Гвиннет прилетела из Нью-Йорка, - вставила Катриона. - А Джесс проделала свой путь из Мехико.
      - Мехико, - эхом повторила Виктория. - Это действительно далеко. - Она сосредоточенно разглядывала подруг, вероятно, пытаясь уловить смысл их приезда. - Но что вам сказал Танкреди?
      Джесс глубоко вздохнула. Она была сбита с толку. Неужели их в конце концов одурачили самым глупым образом?
      - Он сказал, что мы нужны тебе. Мы приехали помочь.
      - Боюсь, что уже не сможете, - покачала головой Виктория.
      Ее длинные прямые волосы ярко блестели в свете ламп.
      В холле стоял жуткий холод. Тоном, каким запоздало извиняются перед гостями, приехавшими после пятичасового чая, Виктория добавила:
      - Спасибо, что приехали, в любом случае очень мило с вашей стороны.
      Подруги не знали, что же им делать дальше. Не ждет ли Виктория, что они тотчас развернутся и уберутся восвояси?
      - А Танкреди здесь? - спросила Гвиннет. - Может, нам лучше поговорить с ним?
      Губы Виктории исказила бессмысленная улыбка.
      - Он - наверху. В своей комнате.
      Но Виктория и не пошевелилась, чтобы провести подруг к брату.
      Гвиннет нервно хрустнула суставами пальцев.
      - Могу я подняться? Я знаю, где его комната.
      Словно это было только вчера, Гвин представила эту уединенную монашескую комнату с высокими арочными окнами и односпальной кроватью, стол, книги и старинный кувшин с тазом.
      - Если хочешь. - Виктория кивнула.
      Дверь в комнату Танкреди была закрыта.
      Подруги в нерешительности остановились перед ней. Из комнаты не доносилось ни звука.
      - Он болен? - спросила Гвиннет шепотом. - Или спит?
      Мы не хотим его беспокоить.
      - Не обеспокоите. - Виктория открыла дверь, они вошли, и в нос им ударил резкий неприятный запах какого-то дезинфицирующего средства, смешанный с застаревшим "ароматом" плесени и гнили.
      Старуха с жидкими седыми волосами поднялась со стула, на котором сидела, и вопросительно повернула к вошедшим каменно-застывшее лицо.
      - Все в порядке, Кирсти, - успокоила старуху Виктория. - Это друзья.
      Единственным звуком, сопровождавшим их путь до постели, был стук высоких каблуков Гвиннет по голому деревянному полу.
      Они встали плечом к плечу у постели и безмолвно уставились на лежавшего на ней человека.
      - Но это не... - начала было Гвин.
      С первого взгляда это, конечно же, был не Танкреди.
      На кровати лежал совершенно изможденный человек: сложенные на груди руки походили на клешни, обтянутые дряблой кожей; волосы - седые, впалые щеки густо покрыты мертвенно-бледными пятнами.
      Но это был Танкреди, и он был мертв.
      - Сегодня где-то около полудня, - сказала Виктория.
      Гвиннет издала слабый невольный страдальческий вздох.
      Катриона зажала рот руками и отвернулась.
      - Мне так жаль. Я бы никогда не приехала. Мы не знали.
      - Разумеется, не знали. Откуда?
      Джесс неотрывно смотрела на спокойное, исчахнувшее лицо.
      - Как долго он болел?
      Виктория пожала плечами.
      - Кто знает? Но еще два последних месяца он был не так уж и плох.
      В комнате повисло молчание. Как бы извиняясь, Гвин спросила:
      - Что это было?
      - А что бы вы думали, зная тот образ жизни, который он вел? раздраженно ответила Виктория. - СПИД, конечно. Надеюсь только, он думал, что это стоит того.
      Глава 2
      Они сидели в гостиной у оконного выступа, за тем же самым столом, за которым Гвиннет когда-то пила чай с тетушкой Камерон, с той только разницей, что вместо подноса с чайным сервизом на столе стояли стаканы и графин с виски. Путешествие теперь представлялось подругам далеким и таким же нереальным, словно оно было проделано в другое время и кем-то другим.
      Кирсти сидела, окаменев, на старинном стуле с гнутой спинкой, слишком маленьком для ее крупной фигуры. Глухим голосом кухарка рассказывала гостям:
      - За ленчем все было как обычно. Он даже попросил омлет с грибами и петрушкой, и я поставила на поднос стакан молока... Он так сильно похудел, совсем как мальчишка - кожа да кости... ;
      Лицо Кирсти сморщилось в попытке удержаться от рыданий.
      Виктория налила стакан виски и вставила его в руку Кирсти:
      - Выпей. Тебе полегчает.
      Кирсти всхлипнула, выпила, поперхнулась и задумчиво вытерла рот тыльной стороной ладони.
      - Не могу поверить, что его уже нет... Ему было шесть лет, обратилась Кирсти к Джесс, Гвиннет и Катрионе, - когда он приехал сюда в первый раз. Огромные глазищи, черные волосы и осунувшееся лицо, ни слова не говорившие о том, как они жили в той жаркой стране. Мальчика надо было откормить. Я сказала себе: "Хорошая домашняя пища вернет здоровый цвет его впалым щекам". - Кирсти жалобно вздохнула. - Мистеру Танкреди всегда нравилось, как я готовлю.
      - Кирсти нашла его сегодня после обеда, - сообщила Виктория.
      Глубоко засунув руки в карманы широких штанов, она подошла к окну. Стоя спиной к присутствующим, Виктория смотрела сквозь двойные стекла на сырую темень за окном.
      Окрепшим голосом Кирсти продолжила:
      - Я поднялась наверх забрать поднос после ленча. Мистер Танкреди выглядел лучше, чем обычно. Он стоял у комода и сам делал какие-то расчеты, видно, молоко и омлет придали ему сил. Улыбаясь, он взял двух кисок и сказал, что у них шерсть, как ворс на ковре. И еще он сказал, что хочет остаться один и поспать до чая. - Глаза Кирсти наполнились слезами. - Я не видела пузырек. Я не думала. Я не могла поверить, что он может это сделать...
      - Доктор дал Танкреди могадон, - перебила Кирсти Виктория, - как успокоительное.
      - Мистер Танкреди не спал ночами. Бедный мальчик, он так мучился. У него не было сильных болей, но он не мог сомкнуть глаз.
      - Он терял память, знаете. Так бывает при болезни Альцгеймера. Виктория говорила, обращаясь к морю, небу и скалам. - С каждым днем он все больше и больше забывал, терял нить разговора, прерывался на середине предложения...
      Но самое худшее заключалось в том, что Танкреди знал, что с ним происходит. Мы играли в триктрак, в шахматы, и я старалась проигрывать... Виктория сердито покачала головой. - Смерть его не очень волновала. С интеллектуальной точки зрения Танкреди даже нравилось наблюдать, как умирает его тело. Но только не мозг. Для него это было агонией.
      Он кричал от злобы и бешенства, пока сам вдруг не забывал, с чего так разошелся. Потом снова вспоминал, что забыл, и начинал плакать...
      Кирсти уставилась на свои толстые грубые пальцы.
      - Я зашла около шести узнать, не хочет ли он хересу, и сыграть с мисс Викторией в карты. А он, должно быть, уже несколько часов как помер - успел уже остыть. - Кирсти мимоходом рассказала неприятные подробности, сопутствующие смерти: о том, как она, надев толстые резиновые перчатки, драила порошком комнату и убирала невыносимо пахнувшее постельное белье Танкреди, которое тут же сожгла в большой кухонной печи. - Мы обмыли бедного мальчика и сменили на нем пижаму. Это было нетрудно - он стал совсем легким.
      В гостиной повисло тягостное молчание.
      - Он принял сверхдозу? - спросила наконец Гвиннет. - Вы уверены?
      Кирсти кивнула:
      - То был новый рецепт. Сто таблеток. Мы нашли пустой пузырек под кроватью.
      - Какая разница? - устало спросила Виктория. - Он все равно бы умер через месяц.
      - Мы и предположить не могли, что это случится с Танкреди, призналась Джесс. - Мы думали, что это будет одна из нас.
      - Танкреди всегда был одним из нас, - пробормотала Катриона.
      Гвиннет не смогла, удержаться от вопроса:
      - Но почему он выбрал именно этот день? Почему именно сегодня?
      - А что тут такого? - безучастно спросила Виктория.
      - Да то, что сегодня - тридцатое июня, день, когда...
      - Ах да, - вспомнила Виктория. - Сеанс. Что ж, в этом есть какой-то смысл. Танкреди, видимо, нашел такой ход искусной шуткой. Он всегда славился чувством иронии.
      Гвиннет вся подалась вперед на своем стуле.
      - Ты хочешь сказать, что Танкреди знал о сеансе?
      - Разумеется. Я рассказала о нем много лет назад. Танкреди нашел это забавным. - Видя, как у Гвин перехватило дыхание и на лице у нее застыло чувство крайнего изумления, Виктория удивилась:
      - Только не говори мне, что действительно веришь в эту чепуху.
      ***
      Прошло несколько часов.
      Разговор шел бесцельный, несвязными урывками. Подруги не знали, что делать. Лечь спать казалось немыслимым;
      Они слишком переутомились.
      В третий раз после приезда дедушкины часы в углу комнаты принялись названивать и отбивать время.
      Полночь.
      День 30 июня наконец официально закончился.
      - Ну, - поднялась Виктория, - не можем же мы сидеть тут всю ночь.
      Зажав под мышками комплекты постельного белья и одеяла, Джесс, Гвиннет и Катриона отправились в бывшую комнату тетушки Камерон, где должны были провести остаток ночи.
      Они оставили Викторию на пороге комнаты Танкреди: темная фигура на фоне бледного освещения.
      - Иди спать, Кирсти, - услышали подруги голос Виктории. - Ты совсем измоталась. И не забудь, что доктор Макнаб будет здесь рано утром.
      Оскорбленная до глубины души Кирсти закричала:
      - Мне уйти? И оставить мистера Танкреди одного?
      - Он не будет один.
      - Я ему нужна. Он всегда говорил мне...
      - Ему больше никто не нужен, Кирсти. Больше не нужен. Но я побуду с ним. Я его сестра. Прошу тебя, иди спать.
      - Они собираются просидеть с ним всю ночь, - в ужасе прошептала Джесс. - И ругаются из-за этого.
      Внизу, в холле, Виктория кричала:
      - Оставь меня в покое! - Потом слабым, молящим голосом попросила:
      - Разве ты не понимаешь, что это мой последний шанс. Больше я его не увижу.., никогда.
      Гвиннет плотно закрыла дверь.
      - Не могу слушать.
      Джесс первой проснулась от беспокойного сна и посмотрела в окно на зарю, занимавшуюся на кристально чистом, без единого облачка небе. День обещал быть великолепным.
      И, познав, как ей думалось, самое худшее, душа Джесс просветлялась, подобно небу. Танкреди умер. Для него все было кончено, но время неумолимо - наступал новый день. День для жизни и новых начинаний.
      В огромной, на удивление современной кухне Кирсти разбивала яйца в большую глиняную чашу. На сковороде аппетитно шкворчал бекон. Убитая горем кухарка вяло поздоровалась с подругами и поставила еду на стол.
      Пришла Виктория. Выглядела она очень спокойной. На ней были свежевыстиранная светло-коричневая рубашка и синие джинсы; еще влажные после мытья волосы были собраны в тугой пучок на затылке. Нежная кожа под глазами потемнела, подобно свежим синякам.
      Кирсти с готовностью засуетилась около Виктории, словно наседка над последним уцелевшим цыпленком.
      - Вы должны сейчас же съесть эту яичницу, мисс Виктория. Я поджарила ее очень слабо специально, как вы любите.
      В восемь часов прибыл доктор Макнаб - крепкий старик в старомодном твидовом костюме и сером вязаном жилете, поверх которого болтался неопределенного цвета галстук.
      Доктор пробыл в комнате Танкреди долго; после этого в гостиной он подписал свидетельство о смерти.
      - Это случилось несколько раньше, чем мы предполагали.
      - Да, - согласилась Виктория и предложила доктору кофе.
      - Спасибо, - поблагодарил Макнаб. - Да, с молоком и сахаром. Вы хотите, чтобы я занялся необходимыми распоряжениями?
      - Если вам не трудно. Кремация. И как можно скорее.
      Разумеется, никакого вскрытия, доктор Макнаб. - Виктория посмотрела на доктора спокойным усталым взглядом. - Тетушке Камерон это не понравилось бы.
      Чуть позже Катриона взяла единственную оставшуюся в Данлевене машину старинный "бентли" Танкреди (две тонны стали, хрома и отделки ореховым деревом) и поехала в Обан уладить формальности с ремонтом "рейндж-ровер", а заодно позвонить Яну Маккею. Разбитый автомобиль теперь казался почти забавным приключением.
      Вернувшись в Данлевен, Катриона обнаружила там неописуемо грязный коричневый фургон и двух молодых людей с каменным выражением на красных лицах. Приехавшие погрузили на носилки завернутый в простыни труп.
      Джесс и Гвиннет в неловком молчании стояли у дверей.
      За ними с окаменевшим от горя лицом взирала на происходящее Кирсти. Виктория куда-то пропала.
      - Нам лучше поискать ее, - предложила Катриона. - Ей не следует оставаться одной. Не сейчас.
      Подруги осмотрели замок, но Виктории не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в ее спальне, ни в комнате Танкреди.
      - Может быть, она уехала? - предположила Катриона.
      Но тут Гвиннет вспомнила о библиотеке.
      Они вошли в длинный полутемный зал, воздух в котором был холоден и сух; огромный глобус все так же стоял на своей подставке, полки с книгами в кожаных переплетах поднимались вверх до самого сводчатого потолка.
      Здесь они и обнаружили Викторию, сидевшую во главе длинного дубового стола, бездумно листавшую страницы старинной книги в изъеденном жуками деревянном переплете, - флорентийское издание семнадцатого века "Энеиды" Вергилия. Рядом на столе лежали бювар и карандаш.
      Виктория была занята составлением некролога: "В Шотландии после болезни.., семейные похороны. Без цветов".
      - Для "Тайме" и "Телеграф", - холодно сообщила Виктория, после чего спросила:
      - Его уже увезли? Я не слышала - двери были закрыты.
      - Да.
      Виктория кивнула.
      - Я лучше продиктую это по телефону, - сказала она, вставая и собирая бювар.
      Сказала так, словно речь шла об объявлении дня очередного заседания органов местного самоуправления местной газеты.
      Катриона вглядывалась в неестественно спокойное лицо и измученные глаза Виктории; ее дрожащие пальцы, постукивающие по карандашу на бюваре, казалось, жили сами по себе.
      - Почему бы тебе немного не прилечь, когда ты закончишь с этим делом? - предложила Катриона.
      Она подумала о чашке горячего чая с толикой бренди. И разумеется, Виктории следует принять что-нибудь успокоительное, благо Макнаб позаботился об этом. Вначале доктор предполагал, что в доме должно было остаться полно таблеток могадона: минуту или две он подозрительно смотрел то на Викторию, то на Кирсти, но в конце концов, кажется, поверил кухарке, которая сказала, что Танкреди в очередном припадке ярости разбил пузырек и спустил все таблетки в унитаз. Тяжело вздохнув, Макнаб выписал новый рецепт для Виктории.
      - К вечеру, как закончу свои дела, непременно заеду, проверю, как вы тут, - уезжая, заверил он...
      - Полежать? - Виктория изумленно посмотрела на Катриону.
      Джесс поддержала подругу:
      - Кэт права. Ты устала больше, чем сама полагаешь.
      Почему бы не прилечь, хотя бы ненадолго? Мы ответим на телефонные звонки, если они будут. И съездим за покупками, если тебе что-нибудь нужно.
      - Мы посидим с тобой, - предложила Гвиннет, - если тебе нужна компания.
      - Нет. Спасибо.
      Викторию всегда нелегко было в чем-либо убедить. Она постоянно подчеркивала, что не нуждается в чужих советах.
      Но Катриона вспомнила смерть своего отца и Джонатана.
      Виктория все же была человеческим существом, и ею владело горе. Катриона обняла подругу за худенькие плечи.
      - Ну давай же. Иди наверх и ложись. Я приготовлю тебе чай и бутылку горячей воды в ноги. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.
      Но Виктория моментально напряглась и вырвалась из объятий подруги.
      - Ты так думаешь? В самом деле? - С глазами, похолодевшими и тусклыми, словно олово, Виктория заявила:
      - В таком случае тебе хорошо.
      - Ну конечно. - Катриона напомнила себе, что бы она чувствовала сейчас на месте Виктории, когда ее единственный брат не только умер, но еще и умер такой ужасной смертью. - Я тоже теряла любимых людей. Точно так же.
      - Так же? - Виктория очень аккуратно положила карандаш на стол, будто он был стеклянный. Она осторожно закрыла лежавшую перед ней старинную книгу и пустым голосом произнесла:
      - Сейчас его сжигают. Может быть, в полдень.
      - Полагаю, что так. Да. Но не думай об этом. Попытайся думать о чем-то хорошем. Вспоминай счастливые моменты, проведенные вместе с ним.
      Виктория подняла голову. Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз.
      - Счастливые моменты?
      - Вспомни, как Танкреди присылал тебе корзины от "Фортнама", запрещенные в Твайнхеме. И аметистовое кольцо, которое он тебе подарил. Ax, - Катриона всплеснула руками, - таких воспоминаний наберется немало.
      - О да, - кивнула Виктория.
      - Ну вот и ладно. Пойди ложись.
      Виктория сухо рассмеялась.
      - Такие счастливые моменты... - Тут Виктория подняла голову и посмотрела на подруг, взгляд ее застыл на Гвиннет. Виктория улыбнулась, губы ее при этом вытянулись в узкую, словно лезвие ножа, полоску. - Я расскажу вам о таких моментах, если хотите. А знаете, какой был счастливейшим из всех?
      Гвиннет медленно покачала головой, ей вдруг захотелось ничего не знать об этом.
      - Это был мой день рождения, - насмешливо начала Виктория. - Мой одиннадцатый день рождения. Танкреди было четырнадцать. Тогда мы в первый раз легли спать вместе и занялись любовью. Мы оба делали все так, как прочли в "Декамероне" и в "Тысяче и одной ночи"... Я просила об этом Танкреди два года, - изображая из себя маленькую девочку, добавила Виктория, - но он не соглашался. Говорил, что не станет этого делать, пока мне не исполнится одиннадцать. Он подарит мне это на день рождения. Ах да.., тогда же Танкреди подарил мне и аметист.
      Глава 3
      - Я расскажу вам о Танкреди, если хотите: теперь вам можно узнать все. - По тону Виктории было непонятно, преподносит она свой рассказ в качестве награды или же наказания. - Вы проделали такой большой путь, вы того заслужили.
      Говоря это, она широким быстрым шагом шла по заросшей вереском дорожке: устремленный прямо перед собой взгляд не замечал прекрасной ясной погоды, ноги не чувствовали упругости дерна под ногами, уши не слышали ласкового шума сверкающих морских волн. Гвиннет, Джесс и Катриона, запыхавшись, семенили рядом.
      Наконец Виктория остановилась у источенной ветрами и дождями скалы места, явно ей знакомого. Она села. Подруги тоже выбрали себе по камню и расселись. Они ждали в нервном нетерпении, но Виктория, казалось, не спешила начать свой рассказ. Виктория задумчиво глядела на отару овец, спускавшихся с дальнего холма. Две овечки были совсем еще маленькими ягнята весеннего окота. Помолчав еще немного, Виктория заговорила голосом ровным и задумчивым. Ее бесстрастный тон придавал рассказу еще большую зловещесть.
      - Мне не было и четырех лет, когда я сюда приехала, Танкреди было почти семь. Два маленьких сицилианца. Я даже не говорила по-английски. Виктория невесело усмехнулась. - Скарсдейл наказывал меня за незнание английского. Запирал на целый день без воды и пищи в туалете.
      В такие моменты день казался мне годом. После наказания я вообще не осмеливалась заговорить и молчала месяцами. Если не считать Танкреди, то я была безмолвна, точно привидение. - Повеселевшим голосом Виктория продолжала:
      - Я помню то место - Палаццо де Корви - либо как черный провал с кричащим откуда-то издалека голосом матери, либо как белую ослепительную жару и тень Скарсдейла на камне.
      Я представляла, как его тень ложится на меня и начинает пожирать заживо. Я видела, как эта тень покрывает весь внутренний дворик и гонится за моей жизнью. Изо всех сил стараясь стать невидимкой и боясь всего на свете, жила я в этом замке.
      Отара остановилась на ярко-зеленой лужайке. Овцы принялись щипать траву. Один из ягнят настойчиво бился головой в грязный, со свалявшейся шерстью бок матери в поисках соска.
      - Но Танкреди, конечно же, досталось больше - он ведь был старше. Он прожил в страхе на три года дольше меня. Ему тоже по ночам снились кошмары, в которых он возвращался на Сицилию. Танкреди просыпался один в темноте и кричал в панике до тех пор, пока не выбивался из сил.
      Он очень боялся темноты, но зажигать свет ему не позволяли.
      Скарсдейл не разрешал навещать Танкреди ни его матери, ни кому бы то ни было еще. "Танкреди должен мужать", - говаривал Скарсдейл.
      - Я знаю, - не желая того, покачала головой Гвиннет. - Тетушка Камерон мне рассказывала.
      - Она не знала и половины всей правды. - Виктория еще плотнее сжала и без того побелевшие губы. - Скарсдейл заставлял нашу мать одевать Танкреди в самую теплую шерстяную одежду и заставлял его стоять посреди двора на самом солнцепеке в тридцатиградусную жару до тех пор, пока мальчик не падал в обморок. Кроме того, были еще и вечеринки. Скарсдейл будил Танкреди и тащил смотреть на оргии.
      Мальчик наблюдал, как незнакомые мужчины трахают нашу мать на глазах у смеющегося Скарсдейла. К шести годам Танкреди уже научил себя никого не любить, никому не верить, ничего не хотеть.
      - Но почему? - ужаснулась Катриона. - Как только можно проделывать подобные вещи с маленьким ребенком?
      Виктория криво усмехнулась.
      - Скарсдейл ненавидел Танкреди, считая, что тот бросает ему вызов, а ведь он был всего лишь маленьким мальчиком! - срываясь на шепот, воскликнула она, но тут же, взяв себя в руки, продолжила:
      - Танкреди совершенно не правильно себя вел, понимаете, за исключением разве темноты.
      Если бы он хотя бы раз заплакал, Скарсдейл, вероятно, просто презрел его и оставил в покое. Мне кажется, Танкреди был просто глупым. Но потом умерла мать. Мы не знаем как, да оно, собственно, и не важно. В любом случае, мы уже слишком надоели Скарсдейлу и потому больше никогда его не видели.
      - И он отослал вас сюда.
      - Да, в Данлевен. Стояла зима, и было морозно... До этого мне и в голову не приходило, что на свете существует такой холод. Я не могла уснуть ночью и забралась в постель к Танкреди. Мне было так страшно и так холодно, а он всегда был таким теплым. Танкреди крепко обнял меня и сказал, что все будет хорошо, пока мы вместе. После этого я спала с ним почти каждую ночь, пока тетушка Камерон не отправила меня из замка.
      Джесс подумала о своем нормальном детстве: о сестрах и подружках, о катании на пони и хорошо воспитанных родителях, имевших, конечно, собственные недостатки, но и в сравнение не шедших с графом Скарсдейлом.
      Джесс представила себе Викторию и Танкреди, прижавшихся друг к другу в темноте, чтобы согреться, создающих собственный мир фантазий, которые уносили их души за дозволенные пределы.
      - Мы занялись сексом, потому что это было приятно, - рассказывала Виктория. - Все казалось естественным. Мы никогда не испытывали разочарования. По крайней мере в то время. Мы целовали и ласкали друг друга. То, что казалось особенно приятным, мы повторяли до пресыщения.
      Впервые я испытала оргазм, когда мне не было еще и восьми. К одиннадцати годам я думала, что умру, если мы наконец не совокупимся по-настоящему. И злилась на Танкреди за то, что он заставляет меня ждать. Но уже тогда для своих лет Танкреди был крупным юношей, очень хорошо развитым физически, почти мужчиной. А я была маленькой. Он говорил, что в свои одиннадцать я выгляжу только на девять.
      А мне было плевать. Тело мое было уже давно готово.
      После дня рождения мы занимались любовью каждую ночь. Мы придумывали игры, сочиняли сценарии разных забав. Мы наряжались и порой занимались вещами, которые вычитывали из книг Скарсдейла. К тому времени мы знали в его библиотеке каждую книгу, к тому же обнаружили коллекцию порнографических открыток. И никто ни о чем не догадывался. - Голос Виктории стал злым. - Это была наша тайна. Хотя к моменту смерти Скарсдейла, я уверена, тетушка Камерон уже догадалась. Она нас и разлучила: отправила меня в школу.
      - В Твайнхем.
      - Да, в Твайнхем. - Виктория мрачно усмехнулась. - Впервые в моей жизни мы разлучились с Танкреди.
      Наступило молчание. Издали слышался хруст травы, которую щипали овцы. Жужжали насекомые. Солнце припекало спины.
      Виктория, подперев подбородок руками, смотрела вдаль, на собирающиеся в тучи облака.
      - Для тебя это, должно быть, было ужасно, - робко вставила Катриона.
      - Да. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой.
      Тогда я узнала, что то, чем мы занимались с Танкреди большую часть своей жизни, было дурно, понимаете? Я почувствовала себя уродкой. А там оказались все вы - такие нормальные, такие самоуверенные, до боли самодовольные, - и я отдала бы все за то, чтобы быть такой, как вы, быть нормальной. Потом я возненавидела себя за подобные мысли. Мне они казались предательством по отношению к Танкреди. Проще было возненавидеть вас. Я захотела поднять каждую из вас за шиворот и как следует встряхнуть, чтобы выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни.
      "Так она завидовала нам, - размышляла Катриона. - Как странно. Оказывается, я все это время была права". Ей стало страшно, до боли, жаль Викторию. Захотелось взять подругу за руку, успокоить, пообещать, что в конечном счете все будет хорошо.
      Джесс сидела, плотно сжав колени. Пожевывая травинку, она никак не могла сообразить, что должна сказать. Да и что тут скажешь?
      - Что ни говори, - прервала молчание Виктория, - а так оно и было. Может быть, это хоть что-то вам объяснит.
      "Все как в греческой трагедии", - подумала Гвиннет, но решила отложить мысли о Виктории и Танкреди на потом.
      Испытанный ею эмоциональный шок оказался очень сильным, почти невыносимым.
      Молчание длилось долго, очень долго.
      Наконец Джесс заговорила:
      - Да, это и впрямь кое-что объясняет: "Мне захотелось.., выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни".
      Конечно, ты и должна была тогда так чувствовать, и ты на самом деле выбила нас из обычной жизненной колеи. Ты заставила нас узнать, что значит быть несчастной и недовольной собой.
      - Знаю. - Виктория сплела пальцы и слегка оперлась на них подбородком. - Вот почему я наговорила вам всякой всячины на сеансе, хотя сама и не предполагала, что кто-нибудь из вас воспримет гадание всерьез. Даже Гвин...
      "Только не говори мне, что на самом деле веришь во все это..." Гвиннет решительно замотала головой:
      - Но ты нисколько не прикидывалась. Все твои предсказания сбылись. Я сделала миллион долларов еще до тридцати лет, и как ни странно, благодаря "безупречному телосложению".
      - Ты слишком долго терзалась мыслью о своем уродстве. Я не могла больше терпеть этого, потому что ты ею вовсе не была. Уродкой, я имею в виду. Ты была красива, просто не видела себя со стороны.
      - А Джесс уехала в другую страну и стала яснее видеть.
      - У Джесс талант, а провинциальная жизнь в Клочестершире его просто бы убила. И я ведь никогда не говорила, куда Джесс уедет, разве не так? Что касается Кэт: любой дурак тогда мог сказать ей, что она попросту теряет время со своим Джонатаном. Он даже почти не писал ей... И уж конечно, нисколько ее не любил. Я хотела, - Виктория обратилась к Катрионе, - чтобы ты сама прочно встала на ноги, а не молилась на своего Джонатана.
      Подруги задумались.
      - И, таким образом, мы все разъехались и совершили предначертанное, прервала возникшую паузу Джесс. - А ты нас запрограммировала.
      - Как тебе будет угодно. - Виктория пожала плечами и добавила:
      - Извините.
      - Не за что. - Джесс откинулась на куст вереска и прикрыла ладонями глаза от яркого солнца. - Ты заставила нас не быть самодовольными овцами. Ты вынудила нас по-настоящему заглянуть в себя и посмотреть, кто мы на самом деле и кем бы могли стать. Мы все тебе очень обязаны, даже если тобой руководили злые намерения.
      - Ну-у-у не-е-ет, - запротестовала Гвиннет. - Это не правда. Я не верю! - Гвин закрыла глаза: в голове замелькал калейдоскоп образов, сливавшихся и разрывавшихся, смешивавшихся и образовывавших новые видения. - А как же другие предсказания? Что Джесс никогда не выйдет замуж за Стефана фон Хольценбурга?
      - Да она к тому времени уже сама так решила.
      - И что Бейлод убьет меня?
      - Ну, это я для острастки, - призналась Виктория. - А потом, ведь Бейлод и вправду испугался. Кажется, он обладал чрезмерным влиянием на тебя, и влияние это было разрушительным. Если бы я, как ты веришь, была ясновидящей, возможно, я смогла бы напугать тебя и заставить саму бросить Бейлода. Но тогда, видишь ли, я чувствовала определенную ответственность, поскольку сама привела тебя к той ситуации, заставив измениться. Сейчас я бы с большим успехом помогла тебе выбраться. Вот перед кем я действительно виновата, так это перед Кэт. Не было необходимости быть такой жестокой.
      Гвиннет закрыла глаза ладонями. В своем замешательстве она почти явственно слышала спокойный голос тетушки Камерон, вопрошавшей: "Какова в предсказании доля предположения и какова доля приложения простой психологии?"
      - Так, значит, ты все-таки не ясновидящая? - выпалила Гвин. - И никогда ею не была?
      - По крайней мере не в том виде, в каком мы себе представляли прорицательницу, - заметила Джесс, - объятой пламенем предсказательницей судьбы.
      "Виктория Рейвн такая же ясновидящая, как вы или я", - сказал Карлос Руис, знавший Викторию как никто, за исключением тетушки Камерон и Танкреди.
      Тут все вопросы внезапно вылетели из головы Джесс.
      Ясновидение, программирование - какая разница? Все это к делу не относилось. Все прошло и, конечно, не имеет значения.
      Неожиданно Джесс увидела себя в галерее Вальдхейма в Нью-Йорке, свою встречу с Танкреди, первую за много лет, и вспомнила, как заметила неладное, ощутила начинавшуюся болезнь сквозь его здоровую загорелую кожу. Рядом с Танкреди стоял Генрих, его новый красавец друг, которому теперь уже, несомненно, ни за что было не стать звездой мировой величины. Возможно, что и Генрих уже умер. Джесс похолодела.
      - Виктория, - спросила она охрипшим от волнения голосом, - когда ты в последний раз была близка с Танкреди?
      Виктория повернулась к Джесс, прикрыв от ослепительного солнца козырьком ладони глаза, так что невозможно было разглядеть их выражения.
      - Восемнадцать лет назад, в Париже, в шестьдесят седьмом. Когда мы встретили Стефана. Это было в последний раз. - Виктория устало улыбнулась. - Я знаю, о чем ты подумала. Но Танкреди заболел два года назад.
      Поднялся ветер. Тени облаков, подобно черным пальцам, скользили по залитым солнцем холмам. Виктория призывно поднялась на ноги.
      - Нам лучше сейчас вернуться. Скоро пойдет дождь.
      ***
      В замке их ждали сообщения. Звонили из гаража в Обане: окончательная смета на ремонт "рейндж-ровера" составила пятьсот девяносто семь фунтов и семьдесят пять центов, включая работу и запасные части; в связи с летней запаркой ремонт можно было начать только на следующей неделе. Его преподобие викарий Далглиш приедет в половине шестого обсудить детали предстоящих похорон. Он надеялся, что условия будут приемлемы.
      Доктор Макнаб вернулся в семь часов вечера и сам себя пригласил на ужин:
      - Никогда не упускаю возможности насладиться кулинарным искусством Кирсти, если только позволяют обстоятельства.
      Ужин состоял из того, что Кирсти называла "на скорую руку": суп, омлет по-испански, салат и покрытая пылью бутылка великолепного мозельского из погребов Скарсдейла.
      - Прямо банкет, - просиял доктор Макнаб. - Никакого сравнения с разогретой тушенкой и засохшим "чеддером".
      Отправив Викторию в постель и приказав ей перед сном принять успокоительное (прекрасно зная, что Виктория этого не сделает), Макнаб сказал:
      - Я рад, что вы здесь. - Доктор втиснулся в свой маленький "остин". Надо, чтобы кто-нибудь был с Викторией рядом, хорошие друзья, например, хотя она прежде отрубит себе руку, чем позволит это. Э-хе-хе. - Макнаб зажег потухшую трубку и выпустил облачко вонючего дыма. - Я наблюдал за ней последние месяцы. Знаете, она немножко меня пугает. Она избегает общества. Запирается изнутри, если вы поймете, что я имею в виду. - И неожиданно спросил:
      - Она ведь не просила вас приехать, а?
      Джесс покачала головой.
      - Нам всем позвонил Танкреди.
      - Да. Разумеется, он должен был это сделать, зная, каково будет ей. Он прекрасно знал.., и я могу представить, чего ему стоило встать с постели и сделать все эти звонки. - Макнаб задумчиво погрыз мундштук своей видавшей виды трубки. - Знаете, вам нужно увезти Викторию отсюда. Увезите куда угодно: что бы там ни было, но она не должна оставаться одна в Данлевене. Я сделаю все от меня зависящее, но вы должны мне помочь. - Доктор пристально посмотрел на подруг. - Здесь у Виктории больше ничего не осталось. Ничего.
      ***
      Джесс лежала у окна на просторной двуспальной постели тетушки Камерон и наблюдала за медленными северными сумерками. В утомленном мозгу бесконечно прокручивались события сумасшедшего дня.
      - Их связь со Стефаном стала концом нашей, - рассказывала Виктория Джесс, когда они возвращались из вересковых зарослей. - Он был так вульгарен. Ему не следовало быть таким жестоким. В Париже я начала ненавидеть Танкреди.
      Теперь Джесс очень ясно себе представляла: трое таких близких друзей и тут Танкреди все больше очаровывается золотоволосым юношей. Его темные глаза наполняются лаской, рука как бы случайно обнимает плечо Стефана, голос сладок и чувственен, и Виктория все это видит.
      - Не было сил сносить эту муку. Я чувствовала себя такой одинокой. И не было никого, кому бы я могла довериться. Нелепо жаловаться на то, что твой брат тебе изменяет. Тогда я и сняла кольцо, подаренное Танкреди, и больше никогда его не носила.
      На другой стороне кровати, опершись на локоть, лежала Гвиннет и рассматривала фотографию двух маленьких детей: мальчик - жгучий брюнет и девочка - яркая блондинка.
      Гвин краснела при мысли о собственной неожиданной наивности.
      - Годами любовники или любовницы сменяли друг друга, - поведала Гвин Виктория. - Джонатан, Урсула Вичини и ты, разумеется. Я знала, что ты у него в комнате, в тот день, в Челси. Танкреди сделал это, конечно же, намеренно.
      Он рассчитал, что я приду домой именно в это время и услышу ТВОЙ ГОЛОС.
      Гвиннет вздрогнула, вспомнив звук тех давних шагов на мраморном полу.
      - Я заставила Танкреди уехать со мной в Шотландию.
      Прости меня. - Голос Виктории был холоден, - Но позже, поняв, насколько глубоко ты его полюбила, я надеялась, что мне удастся вовремя это остановить. На следующей неделе ты уезжала в Калифорнию, и я думала, что время и расстояние помогут тебе быстрее забыть Танкреди. Хотя мне следовало бы знать лучше: Танкреди не забывает никто.
      Катриона лежала, натянув на себя одеяло до горла, на шезлонге времен королевы Анны, обтянутом скользким полосатым атласом.
      - Рано или поздно я оказалась бы не в том месте, не в то время, и все было бы кончено, - звучал в голове Катрионы голос Виктории. - Но мне чертовски везло. Всегда. Смешно, не правда ли? Я просто не могла сделать неверного шага.
      Я встречалась и брала интервью у очень опасных людей, таких, как Карлос Руис... О Карлосе Руисе когда-то говорила и Джесс, характеризуя его как человека мягкого.
      - Опасных? - переспросила Катриона.
      Виктория холодно улыбнулась.
      - Очень. Но мы вместе прошли долгий путь. Он заботился обо мне, устраивал встречи и интервью, которые я никогда бы не смогла сделать по другим каналам. Он также вытаскивал меня, если где-нибудь происходили экстраординарные события, и я делала потрясающие репортажи.
      - Но почему? - недоумевала Катриона. - Зачем он это делал?
      - У него получалось великолепное прикрытие. Я была для Карлоса ценной находкой.
      "И это все?" - подумала про себя Катриона и тут же порывисто спросила:
      - Только как прикрытие? Джесс говорила, что Карлос тебя любил.
      - Он меня использовал, - покачала головой Виктория. - А я использовала его. Все по-честному.
      - О-о-о... - Катриона обдумывала свой очередной вопрос:
      - А ты не боялась, что люди могут подумать, что ты была... - Катриона замялась, подыскивая подходящее определение, - замешана?
      - Ты хочешь сказать, - без обиняков уточнила Виктория, - не была ли я тоже террористкой?
      Катриона прикусила губу.
      - Ну-у-у...
      - Разумеется, все так и думали, - запросто констатировала Виктория. В конце концов я ведь всегда оказывалась в центре событий, не так ли? И всегда выходила сухой из воды. Что же еще обо мне можно было подумать?
      - Я , я не знаю, - смешалась Катриона.
      - Думаю, что и никогда не узнаешь. Но запомни, Кэт: я искала смерти только себе. И никому более.
      За окном все еще не наступила полная темнота, и Джесс могла видеть горбатые черные очертания гор на фоне неба стального цвета.
      Вот уже вторую ночь подряд они слышали, как внизу, проскрежетав металлическим голосом свою мелодию, принялись отбивать полночь старинные часы.
      Гвиннет неожиданно спросила:
      - Как вы думаете, а доктор Макнаб знает? Ну, о Виктории и Танкреди?
      - Полагаю, догадывается.
      - Но что же, ради всего святого, вы считаете, мы можем сделать? спросила Катриона.
      Ответа на ее вопрос не последовало.
      ***
      Наступил вечер вторника. Похороны были назначены на полдень следующего дня.
      - Теперь вы можете, собственно говоря, ехать, - сказала за ужином Виктория.
      Подруги не видели Викторию почти весь день: она провела большую часть времени в библиотеке, и никто не осмелился ее беспокоить.
      Теперь Виктория сидела на резном дубовом стуле во главе двадцатифутового обеденного стола. На ней было рубиново-красное длинное платье, волосы аккуратно заколоты на затылке. Выглядела Виктория царственно, отчужденно и строго.
      - Очень мило, что вы приехали. Не думайте, что я не оценила вашего поступка, но завтра все закончится. Вам нет более нужды оставаться в Данлевене.
      Виктория, разглядывая телячью вырезку, зажаренную с чесноком и розмарином, которую поставила перед ней Кирсти, ковырнула мясо острым, как бритва, ножом с широким лезвием.
      Кирсти, принесла блюда из молодой картошки со сливочным маслом, мятой, спаржей и консервированным горошком.
      - Как тебе будет угодно, - отозвалась Джесс, как только Кирсти вышла из комнаты. - А как ты? Что вообще собираешься делать?
      Джесс чувствовала себя очень неуютно, задавая этот вопрос.
      - Еще слишком рано, - сказала она перед ужином Гвин и Катрионе. Нельзя торопить Викторию с ее планами на будущее. Людям порой нужны месяцы, даже годы, чтобы оправиться от подобного потрясения.
      - Ты говоришь так, будто Виктория - вдова, - возразила Гвиннет.
      - Ну-у-у... - задумалась Джесс. - Так она и есть вдова, разве не так? Даже больше.
      - Мы должны, - поддержала Джесс Катриона. - У нас совсем немного времени. Мы пробудем здесь столько, сколько сочтет нужным Виктория, а это будет недолго. В конце концов, мы можем просто попытаться и немного встряхнуть ее, заставить снова думать.
      На вопрос Джесс Виктория приподняла изящную бровь.
      Джесс показалось, что все они вновь вернулись в Твайнхем - настолько было очевидно превосходство Виктории над ней, Гвин и Катрионой.
      - У меня здесь куча дел. - Виктория помолчала. - А вам-то что за забота?
      - Ты вернешься в газету? - упорствовала Джесс.
      Виктория полила мясо мятным соусом из серебряного кувшинчика в античном стиле.
      - Не думаю. Сомневаюсь, чтобы они там жаждали моего возвращения. Я с ними поссорилась.
      - Почему?
      - Мне больше не нужна газета, - не стала объяснять Виктория. - Все это уже не важно.
      - Конечно, у тебя сейчас такое состояние, - посочувствовала Гвиннет. Но не можешь же ты оставаться здесь вечно.
      - Почему бы и нет? Здесь мой дом.
      - Но - одна?
      - Вовсе не одна - Кирсти тоже остается.
      - Да, но...
      - И я буду слишком занята, чтобы иметь время интересоваться людьми. Я намерена составить каталог всей библиотеки. Знаете, мать так и не смогла закончить эту работу.
      А тут ее - на годы.
      "Вам нужно увезти отсюда Викторию куда угодно..." - настойчиво просил доктор Макнаб.
      Джесс посмотрела на сидевшую во главе стола Викторию и представила себе лицо подруги через несколько лет: запавшие глаза, паутина глубоких морщин, опутавшая узкогубый рот; с годами Виктория станет еще более эксцентричной и нелюдимой, без конца горюющей об утраченной любви, сосредоточенно разглядывающей пыльные порнографические альбомы из библиотеки Скарсдейла.
      Джесс отвела взгляд.
      - Ну что ж, это - твоя жизнь.
      - Благодарю. Я рада, что ты так же смотришь на сей предмет.
      "Да, здесь дом Виктории, - размышляла Катриона, - и никто не вправе забрать ее отсюда силой... Но она не должна оставаться в одиночестве, да и Кирсти не вечна".
      Словно в поисках совета, Катриона принялась блуждать взглядом по комнате: большая голова лося над камином, высокие окна в глубоких нишах, почерневшие балки потолка, два комплекта рыцарских доспехов, охраняющие арочную дверь, ведущую в холл и, наконец, два выцветших стяга над этой дверью - ратные трофеи предков Скарсдейлов.
      - А Данлевен входит в национальный реестр? - неожиданно спросила Катриона.
      - Нет. - Виктория вновь наполнила бокалы. - Скарсдейлы не любили вмешательства в свои дела. Они сохраняли свободное владение собственностью. Никаких связей. Никаких пут.
      "Когда Виктория постареет, - подумала Гвиннет, - она будет выглядеть совсем как тетушка Камерон. Да она со своими белыми волосами и сейчас натуральная тетушка Камерон, хотя ей всего тридцать семь".
      - Ты думаешь, Танкреди хотел бы жить здесь в одиночестве? - спросила Гвиннет вслух Викторию.
      - Теперь-то ему какая разница? - пожала плечами Виктория. - Он умер.
      - Но его бы это волновало.
      - Не обманывай себя, - холодно ответила Виктория. - Танкреди ничто не волновало. И никто.
      Катриона довольно долго хранила молчание. Но теперь неожиданно подняла глаза от стола, словно подхватывая мяч, который чуть было не упустила Гвиннет.
      - Если ты так думаешь, то ты сама тупица, - произнесла она многозначительным тоном, не обращая внимания на нахмурившиеся брови и угрожающий вид Виктории. - Разумеется, Танкреди было не все рано, иначе бы он не стал звонить нам. Он понимал, что ты будешь нуждаться в ком-то, кто позаботился бы о тебе, и потому так настойчиво просил нас приехать.
      Катриона глубоко вздохнула, абсолютно уверенная в правоте своих слов.
      - Он вовсе не потому выбрал днем своей смерти тридцатое июня, что хотел просто пошутить, и не потому, что обладал бесподобным чувством иронии, как ты выразилась.
      Он поступил так, потому что был уверен в том, что нас всегда тревожило твое предсказание, и мы все приедем! А что касается причиненной им тебе боли по поводу ваших отношений, так откуда ты знаешь, что Танкреди не руководствовался в своем поступке любовью к тебе, что и заставило его оттолкнуть тебя? Он был старше тебя, он прекрасно понимал, что вы оба не сможете продолжать так жить вечно. Возможно, он считал это единственно правильным выходом.
      Щеки Виктории вспыхнули двумя ярко-красными пятнами.
      - Ты сама не знаешь, что говоришь!
      - Еще как знаю! - заявила ничуть не обескураженная Катриона. - Ты такой же человек, как и все, несмотря на то что изо всех сил пытаешься доказать обратное. Я также знаю, что во всем с самого начала был виноват лорд Скарсдейл. Вы с Танкреди оба стали его жертвами. Он превратил Танкреди в нравственного урода, и, если бы ты ему позволила, то же самое сталось бы и с тобой. Уверена, что Скарсдейл нашел бы это забавным. В самом деле, держу пари, что где бы сейчас ни находился мерзкий Скарсдейл, он хохочет во все горло. Он же победил, разве ты не понимаешь? Он в конце концов сломал Танкреди, а если только ты останешься в замке и будешь тут терзать себя мыслями всю оставшуюся жизнь, это будет означать, что Скарсдейл сломал и тебя. Ты хочешь этого?
      Катриона наклонилась вперед и так экспрессивно жестикулировала рукой с зажатой в ней чашкой, что кофе выплескивался на ее рубашку, но Катриона ничего этого не замечала. Она призывала:
      - Не делай этого, Виктория! Не дай Скарсдейлу смеяться последним!
      Глава 4
      Преподобный отец Далглиш взирал на свою мини-паству с явным смущением. Паства состояла всего из семи человек: сестра покойного с холодно-величественной осанкой; три ее подруги, так пугающе образованные и так непохожие на его обычных прихожанок; доктор Макнаб, заставлявший викария постоянно чувствовать себя неловким и слишком молодым для своего сана; и экономка - дородная амазонка, заставлявшая священника постоянно вспоминать о тщедушности своей физической оболочки. В первый раз викарий был рад присутствию старой миссис Херрик, проводившей в его церкви столько времени, что она, казалось, просто жила в соборе, и не пропускавшей ни одних похорон в округе. Сейчас миссис Херрик сидела на своей любимой задней скамье, почти; невидимая за редутом пахнувших плесенью песенников и молитвенников, и время от времени всхлипывала.
      Публика казалась весьма неуместной на церемонии отпевания сына графа, но викарий напомнил себе, что Танкреди Рейвн был не только незаконнорожденным сыном, но и умер предположительно от кошмарной болезни, о которой только шепотом, притаив дыхание, судачили в окрестных приютах Глазго, где Далглишу доводилось исполнять службу. Еще хуже было то, что покойный был крещен католиком, после чего, очевидно, никогда более не переступал порога церкви.
      Вынужденный действовать по собственному усмотрению, викарий - молодой человек, придерживавшийся общепринятых взглядов, принявший приход лишь недавно и практически не знакомый с семейством Скарсдейлов, - склонялся к мысли вообще отказаться от службы. В конце концов, ведь сама сестра так и не пришла к нему обсудить детали панихиды.
      Викарий был глубоко задет за живое ее отношением к вопросу похорон, когда он позвонил в Данлевен, чтобы выразить свои соболезнования. На традиционной церемонии погребения настоял доктор Макнаб.
      - Тетка Танкреди очень бы этого хотела, - спокойно заявил доктор, пуская дым из своей старой трубки с обгрызенным мундштуком. - И я тоже.
      Как бы там ни было, но, живя неподалеку от Данлевена, викарий не мог не слышать о сказочном богатстве семьи Скарсдейлов и о том, что настоящее ее поколение, пусть и незаконнорожденное, являлось наследниками этого богатства.
      Естественно, за службу полагалось вознаграждение, возможно, даже фунтов пятьсот. Занятый заботами о починке водостока, покупке нового обогревателя на зиму, подушечек для коленопреклонения и песенников, священник прокашлялся и, согласно канону шотландской церкви, приступил к чтению первых строк отпевания, бросив очередной суровый взгляд на сестру покойного, смотревшую на викария как на пустое место.
      ***
      Виктория Рейвн была в сером шерстяном костюме от "Шанель" - почти таком же, какой был на ней много лет назад в день приезда в Твайнхем. И окружала ее та же аура холодного самообладания. Было трудно, почти невозможно вызвать в памяти владевшее Викторией чувство внутренней опустошенности, лишь на короткое мгновение проявившееся в библиотеке в Данлевене. Теперь она держалась так, словно это был обычный день, вовсе не предполагавший, что сегодня под той жизнью, которой она жила свои тридцать семь лет, подводятся две жирные черты - так закрывают счет в банке.
      "Что она теперь будет делать? Что она умеет делать? Как я могу помочь ей начать жизнь заново?" - Джесс положила голову на руки и закрыла глаза.
      Джесс не молилась очень давно, но сейчас, в этой бедной, почти неприглядной церкви, она чувствовала себя более уютно, чем могла предположить. Слова древней молитвы казались ей чудесной музыкой, способной не только благословить душу умершего, но и просветить заблудшего.
      Джесс вдруг как никуда ясно поняла, что если бы не Виктория, то ее, нынешней Джесс Хантер, никогда бы не было. Ведь это именно Виктория заставила ее решиться на бунт, заставила повзрослеть и научиться жить.
      Теперь Джесс должна сделать все от нее зависящее, чтобы отплатить подруге тем же. Но помочь по-настоящему она сможет лишь в том случае, если прежде приведет в порядок собственную жизнь. Неожиданно задача эта предстала перед Джесс со всей своей очевидностью и важностью.
      Слушая вполуха монотонное чтение викария и машинально крестясь в положенных местах молитвы, Джесс заставляла себя быть честной, предельно честной - честной, какой она никогда не осмеливалась быть прежде.
      Первое - пророчества Виктории. Верила ли когда-нибудь Джесс в них по-настоящему? Или же использовала предсказания как удобные отговорки, чтобы уходить от собственной ответственности?
      Взять, например, ее слепую веру в Сан-Мигель как в единственную и роковую судьбу: не была ли эта убежденность лишь лазейкой, чтобы избежать замужества с Рафаэлем?
      "Ты слишком усложняешь свою жизнь, - сказал Геррера в последнее Рождество. - На самом деле она может быть очень простой..."
      Она и станет простой, если Джесс согласится признать, что ее будущее зависит только от нее самой. Мысль о столь безграничной свободе пугала, но в то же время и веселила своей грандиозностью. Джесс принялась думать о том, что должна сделать в ближайшее время.
      Почему бы ей не переселиться в Мехико? В Сан-Мигеле воздух, ясное дело, был чище, но, как художник, Джесс могла видеть не только внешним, но и внутренним зрением, и некоторые из лучших своих работ она написала в студии в Койакане.
      Почему бы не выйти замуж за Рафаэля? Джесс его любит и хочет быть с ним. Отказываясь от замужества, она обкрадывает саму себя.
      "Когда все это закончится, - дала обет Джесс, - я вернусь в Мексику. Я продам дом в Калифорнии и выйду замуж за Рафаэля. Постараюсь снова купить прежнюю студию в Койакане, стану работать как проклятая и буду счастлива. И тогда с Божьей помощью, - Джесс озарило вдохновение, - я узнаю, чем помочь Виктории!"
      - Господь слышит нашу молитву, - нараспев произнес преподобный Далглиш, и Джесс твердо в это поверила, - и доносит наш плач до тебя.
      Гвиннет сидела между Джесс и доктором Макнабом, измученная исходившим от него тяжелым запахом табачного дыма.
      Преподобный Далглиш приступил к рассуждениям на тему о ничтожности земного существования в сравнении с вечным пребыванием в объятиях Христа трактатом, бывшим, вероятно, главным коньком викария на церемониях похорон. Звучал он напыщенно, без души и, несомненно, неискренно, но Гвин решила для себя, что это не столь важно.
      Важным для нее было сейчас перевернуть собственную жизнь и привести ее к окончательному порядку. Она находила произносимые викарием банальности успокаивающими и даже умиротворяющими. Положив подбородок на руки, Гвин отрешенно смотрела на отполированный воском сверкающий алтарь и размышляла о том, что подумал бы обо всем этом Танкреди, если бы только мог видеть и слышать происходящее действо. Скорее всего Танкреди счел бы собственную панихиду верхом комичности.
      "Как странно, - думала Гвиннет. - Я никогда не рассматривала Танкреди как личность, обладающую обычными человеческими чувствами. Никогда не думала, что он мог веселиться, грустить, бояться, волноваться, скучать. Я никогда не видела в нем просто человека. Господи, - неожиданно поняла Гвин, - да я же никогда по-настоящему его и не знала".
      Гвиннет спокойно вспомнила об откровении Виктории относительно ее отношений с Танкреди. Удивительно, но даже в тот момент она ничему не удивлялась. Теперь же ею владели только невыразимая печаль и чувство неизбежности происшедшего. А как же иначе, если учитывать все обстоятельства, могла закончиться эта история?
      Впервые в своей жизни Гвиннет могла думать о Танкреди относительно. Она видела обманчивость чар собственной одержимости, постепенно затухающей навеки, вместе с чем Танкреди Рейвн становился всего лишь еще одним испорченным человеческим существом, которого она любила и никогда не понимала, хотя и не могла удержаться от вопроса, что было бы, если бы жизнь иначе распорядилась его судьбой.
      Открывшееся Гвиннет новое мировосприятие ответило просто: тогда это был бы, разумеется, обычный человек, а не Танкреди.
      И теперь он ушел навсегда.
      Гвиннет оглянулась через проход, туда, где, окаменев, сидела рядом с Кирсти Виктория.
      И Виктория тоже ушла. Ушла глубоко в себя.
      "Ладно же, - решила Гвиннет. - Надо что-то делать.
      Мы должны вернуть ее".
      ***
      Катрионе происходящее представлялось весьма трагичным, но - что прошло, то прошло. Все кончено - финиш.
      Теперь самой насущной задачей было возвращение Виктории в мир и не только в мир, но и в мир ее профессиональных интересов.
      Катриона, несомненно, понимала, что Виктория, собственно, так и не сказала, что никогда не была террористкой. Но по крайней мере она призналась, что "...искала смерти только себе, и никому более". Так оно и было. Катриона верила ей.
      Теперь надо обязательно изъять имя Виктории из компьютерной сети, с тем чтобы оно более никогда не появлялось в Интернете в том значении, которое имел в виду Ши.
      Нельзя позволить Виктории остаться с вечным клеймом подозрения, а это, если она навсегда заточит себя в Данлевене, неизбежно.
      С чего же начать?
      Катриона мысленно перечислила всех влиятельных людей, с которыми была знакома. Их оказалось не так уж мало.
      Открывалась масса возможностей замолвить то здесь, то там словечко. Да и вообще, разве сам глава службы MI5 не обедал иногда с Арчи Хейли в доме Малмсбери? Катриона твердо решила начать с самой верхушки - это будет прямым попаданием.
      И Катриона не отступится, даже если Ши попытается вмешаться в ее планы. У Макхормака были свои дела, в которые она не посвящалась, и в случае неверного поведения с ее стороны ему грозили ужасные последствия. Но не было никакой необходимости вмешивать Ши в эту историю. И потому Катриона прежде всего была рада, что Ши отсутствовал неизвестно где и не мог сейчас быть поблизости от Данлевена.
      ***
      Служба закончилась.
      Викарий нырнул в ризницу, где разоблачился и предстал перед публикой обычным молодым человеком в серых фланелевых брюках, твидовом пиджаке.
      Все вышли на улицу. Миссис Херрик, старая карга в коричневой накидке и полосатых вязаных носках, закрыла за вышедшими двери церкви. Одарив Викторию беззубой улыбкой, исполненной приличествующего случаю соболезнования, в котором нельзя было не отметить трогательного простодушия, она прошамкала:
      - Я так опечалена известием о вашем брате, мисс Рейвн.
      У подножия гранитных ступеней собора компанию поджидал человек.
      После полутьмы церковного зала улица ослепила ярким солнечным светом, и участники панихиды поначалу увидели только темный мужской силуэт.
      Но Катрионе и не надо было видеть лица.
      Она сразу же узнала знакомую худощавую широкоплечую фигуру с золотым ореолом солнечного света вокруг светловолосой головы. Катриона не смогла удержаться от возгласа изумления.
      - Ши! - И тут же ею овладел ужас. - Ради всего святого, что ты здесь делаешь?
      - А ты как думаешь? - Ши холодно взглянул на Катриону. - Я приехал забрать тебя домой.
      - Боюсь, что вы немного опоздали к службе, - посочувствовал преподобный Далглиш.
      - Ничего страшного, викарий. Присутствие на ней и не входило в мои планы.
      - Откуда ты узнал, что Катриона здесь? - воскликнула Гвиннет.
      Ши не обратил на нее ни малейшего внимания. Он говорил только с Катрионой:
      - Я позвонил тебе домой. Потом поговорил с мистером Маккеем из Глазго. Он сказал мне, что ты попала в аварию и что я могу найти тебя здесь.
      - В церкви? - потерянно спросила Катриона.
      - В Данлевене, - слабо улыбнулся Ши. - Но туда я не добрался: мальчишка на бензозаправке знал о похоронах. В таких местах все знают. Катриона, - Ши кивнул в сторону темно-красной машины, видневшейся сквозь тисовые деревья, живой изгородью окружавших церковь, - едем сейчас же. Кто-нибудь пришлет твои вещи позже.
      - Ты предлагаешь мне уехать? - уставилась на Ши Катриона.
      - Да. - Ши взял Катриону за запястье.
      Катриона отшатнулась.
      - Я не могу. Только что закончилось отпевание. Брат Виктории умер. Ты еще не познакомился с Викторией, - с опозданием добавила она.
      - Я и не хочу.
      Гвиннет и Джесс неодобрительно переглянулись. Поведение Ши было странным и шокирующе грубым.
      Викарий растерянно моргал.
      Миссис Херрик сердечно улыбнулась всем и каждому.
      - До свидания, викарий, служба была очень трогательной. - Старуха медленно побрела вниз по улице.
      Виктория натянула на руки серые лайковые перчатки, никак не проявляя своих эмоций.
      Катриона глубоко вздохнула:
      - Ши, это ужасно.
      Джесс не могла более сдерживать себя.
      - Что все это значит? Что происходит? - взорвалась она.
      - Полагаю, мы все узнаем в свое время, - пробормотал доктор Макнаб.
      Виктория пожала плечами:
      - Кажется, мое прошлое преследует меня.
      - Сожалею по поводу вашего брата, - холодно сказал Ши Виктории и вновь обратился к Катрионе:
      - Но это ничего не меняет.
      - А вот и нет, - горячо возразила Катриона. - Это меняет все!
      - Если у тебя есть что сказать мне, расскажешь по дороге в Глазго.
      - Поверь, мне много что есть тебе сказать. Но я не поеду с тобой в Глазго. По крайней мере сейчас.
      Доктор Макнаб решил, что настала его очередь вмешаться. Он поглядывал то на Катриону, то на Викторию, то на Ши.
      - Молодой человек, - сварливо заметил Макнаб, - я не знаю, кто вы и что вам угодно, но мисс Рейвн только что понесла тяжелую утрату, и мне не кажется, что ей хотелось бы провести остаток дня, стоя на пронизывающем ветру.
      Сейчас мы возвращаемся к ней домой, где слегка закусим. И вам лучше присоединиться к нам. Если у вас есть какое-то дело, требующее срочного обсуждения с леди Вайндхем, вы сможете поговорить в Данлевене.
      ***
      Кавалькада машин вернулась в замок Данлевен.
      Виктория, Джесс, Гвиннет и Кирсти ехали первыми в серебристом "бентли" Танкреди. По неодобрительному мнению викария, Виктория ехала до неприличия быстро - на такой скорости ему трудно было уследить за отвратительной дорогой, ведущей в замок, и миниатюрный "моррис" викария, дребезжа, без конца проваливался в каждую яму. И тем не менее Далглиш был рад тому, что приглашен на чай. Правда, благодарить за это следовало доктора Макнаба, поскольку в тот самый момент, когда преподобный отец почти потерял надежду на традиционные поминки и, что еще хуже, на приглашение к чаю, где он надеялся поговорить о пожертвованиях, доктор все же позвал викария "закусить чем Бог послал".
      Чаепитие, несомненно, было самой удобной возможностью завести разговор о деньгах. Всю оставшуюся дорогу викарий размышлял о том, как сделать это наиболее тактично.
      За автомобилем Далглиша следовала машина Макнаба, настолько провонявшая забористым трубочным табаком, что желающих путешествовать в салоне докторского "остина" не нашлось.
      Последней в колонне шел взятый напрокат "форд-эскорт" Маккормака. Катриона сидела рядом с Ши.
      - Я надеюсь, ты понимаешь, что я могу сию минуту оторваться от этой нелепой процессии и увезти тебя прочь, хочешь ты того или нет?
      Катриона неотрывно смотрела прямо перед собой.
      - Думаю, можешь. Но не делай этого, Ши. Я очень серьезно прошу тебя не делать этого.
      Ши не ответил, но продолжал ехать вслед за грязным маленьким автомобилем доктора. Катриона рискнула взглянуть на Маккормака и увидела почти с микроскопической ясностью каждый волосок его бровей, каждую пору на щеке.
      Она перевела взгляд на его руки, державшие руль. У Ши такие красивые руки. Прекрасной формы пальцы. Катриона подумала о грубости ладоней Ши, о том, какие они жесткие при рукопожатии и какими нежными они могут быть. Ей малодушно захотелось сказать: "Да, Ши, разумеется, я сейчас вернусь с тобой в Глазго", - но она этого не сделает.
      Катриона также знала, что, если Маккормак попытается увезти ее силой, ей придется его оставить.
      - Зачем ты это делаешь? - холодно спросил Ши.
      - Потому что Виктория - моя подруга. Потому что она любила своего брата, а он умер.
      Катриона отвечала со спокойной решительностью. Ши никогда еще не приходилось слышать такую интонацию в ее голосе, и он растерянно посмотрел на Катриону.
      - Прости, конечно. Но, как я уже сказал там, у церкви, тут ничего нельзя изменить.
      - Ты не понимаешь.
      - Я слишком хорошо понимаю! - Маккормак расстроенно вздохнул, словно он пытался объяснить житейские истины четырехлетнему ребенку. - Послушай, Кэт.
      Ты сама не понимаешь, во что ты лезешь. Попытайся понять, что это за женщина. Виктория - рискованная личность в самом широком, в самом серьезном значении этого слова. Конечно, - добавил Ши, - это не в моей компетенции. Мне давно следовало доложить, что ты знакома с Викторией Рейвн.
      - Что? - Катриону до глубины души оскорбило признание Ши. - Доложить? О моей личной дружбе?
      - Я обязан. Обо всем, что угрожает безопасности. Но я этого не сделал, потому что ты сказала, что давно с ней не встречаешься. Я полагал, что между вами все кончено.
      - Я не считаю, что настоящая дружба может когда-либо кончиться, убежденно заявила Катриона.
      - Кэт, пожалуйста, - почти попросил Маккормак, - не принимай это так близко к сердцу. Я не хочу становиться между тобой и твоими подругами.
      - Одной подругой.
      - Да.
      ***
      Как и предполагал доктор Макнаб, напряжение спало, когда компания занялась передачей тарелок с сандвичами и намазыванием джема на тосты.
      Кирсти накрыла стол для поминок в гостиной, расставив стулья вокруг стола, у оконной ниши, и удалилась на кухню.
      Вскоре, правда, она появилась, толкая перед собой тележку с подносом, на котором стояли тарелки с едой, чашки и массивный серебряный чайник с фамильным гербом Скарсдейлов. Чайник был поставлен перед Викторией, сидевшей на стуле тетушки Камерон. Разливая чай, Виктория одарила Ши иронической улыбкой.
      - Сливки и сахар или лимон? Мне сказали, кто вы. Думаю, вы предупреждали Катриону, что ей следует держаться от меня подальше?
      - Что-то в этом роде, - спокойно согласился Маккормак.
      - Теперь, когда вы меня обнаружили, что вы со мной сделаете? - с некоторым интересом спросила Виктория. - Арестуете?
      Ши холодно посмотрел на Викторию:
      - Разумеется, нет. Я не уполномочен осуществлять арест гражданских лиц. И вы, должно быть, прекрасно об этом знаете.
      - О чем вы говорите? - потребовала ответа Гвиннет.
      Виктория налила чай викарию, придвинувшему к ней свой стул.
      - Так, ни о чем.
      - Нет абсолютно никаких оснований для ее ареста, - резко вставила Катриона.
      Она увидела на лице Ши хорошо ей знакомую жесткую улыбку, выражавшую ярость и замешательство.
      "Ну и ну, - подумала Катриона, - дела-то совсем плохи".
      Кирсти предложила гостям круглые хлебцы.
      - Прошу вас, мисс Виктория. Вы должны хоть что-то съесть.
      Маккормак держал свое блюдце за самый краешек, словно оно было раскалено докрасна.
      - Ты сама не понимаешь, что говоришь, Кэт.
      - Нет, я знаю. Я все знаю.
      Сидевший слева от Виктории преподобный Далглиш открыл рот:
      - Я понимаю, что это не самый подходящий момент...
      Мисс Рейвн, я хотел бы заметить...
      Катриона упрямо подняла подбородок и посмотрела прямо в глаза Ши:
      - Я знаю, что она никогда в жизни не была террористкой.
      Маккормак с легким стуком поставил чашку на стол.
      - Боже праведный!
      - ..так много вещей пришло в негодность и нуждается в ремонте и замене. Отопление, например, самая важная проблема ввиду предстоящей зимы.
      - Террористка? - в один голос воскликнули Джесс и Гвиннет.
      Голос викария куда-то уплыл. В комнате воцарилась абсолютная тишина, прерванная Викторией:
      - Ну разумеется... Кирсти, будь добра, принеси мою сумку.
      Преподобный Далглиш растерянно переводил взгляд с одного потрясенного гостя на другого, пока его внимание не привлекли действия Виктории, извлекшей из сумочки чековую книжку и подписавшей чек на тысячу фунтов со счета банка "Лойдс", Пиккадилли, Лондон.
      - Прошу вас, - любезно предложила Виктория. - Надеюсь, это вам поможет.
      - В самом деле, мисс Рейвн, такая щедрость.., благодарю вас.
      - Не за что. - Виктория подняла чайник. - Так что, мистер Маккормак, еще чаю?
      Ши машинально протянул руку с чашкой, но тут же ее отдернул.
      - Какой-то абсурдный разговор, - решительно заявил он.
      - Вовсе нет, - настаивала Катриона. - Есть вещи, о которых необходимо сказать. Сейчас, когда мы собрались все вместе. - И, точно присутствие викария накладывало на беседу печать официальности, добавила:
      - И преподобный Далглиш - священник.
      Катриона вскочила на ноги. Лицо ее было бледно и очень спокойно. Она крепко сплела руки, чтобы не выдать, как они дрожат.
      - Прости, но я должна об этом сказать, Ши. И лучше всего сделать это перед людьми. Они будут нашими свидетелями. - Катриона задыхалась. Знаешь, Виктория рассказала мне, что она делала в Центральной Америке, но это совсем не то, что ты думаешь. Да, она знала опасных людей, таких как Карлос Руис, но...
      Джесс вспомнила глубоко влюбленного в Викторию хрупкого человечка с грациозным телом.
      - Карлос опасен? - почти прошептала Джесс.
      - Карлос Руис, - спокойно уточнил Маккормак, - коммунист и профессиональный террорист. Возможно, он также был ханойским шпионом во время вьетнамской войны.
      Виктория слегка вздохнула.
      - Вы этого не знаете.
      - Нет. Но допускаю. А что, не так?
      Виктория моргнула и потерла ладонью лоб. Она посмотрела на Катриону странным взглядом и пробормотала, словно это не имело особого значения:
      - Думаю, что так...
      - А кому какое дело? - крикнула Катриона. - У них были нормальные деловые отношения. Только и всего. Руис давал Виктории материалы и информацию и знакомил ее с людьми; она писала репортажи. Да ради Бога, Ши! Виктория выполняла свою работу!
      - Репортеры сами не лезут в такие истории, как это раз за разом делала Виктория. Если она не сотрудничала с террористами, то она просто сумасшедшая.
      Повернувшись, Катриона посмотрела на Викторию, созерцавшую в окно золотой вечерний свет на воде.
      - Виктория не работала с террористами, - твердо заявила Катриона, - и она не сумасшедшая. У нее были личные причины так поступать. - Она задыхалась, ей было плохо. - Ты веришь в идеалы, Ши: в свою страну, в свободный мир и все такое. Хорошо, я тоже верю. Но еще больше я верю в людей.
      Мои друзья для меня гораздо важнее, чем самые высокие идеалы, а Виктория - моя подруга. Вот что я чувствую, Ши.
      Тебе придется принимать меня такой, какая я есть. Или, - Катриона перешла на шепот, - не принимать вообще.
      Вызов был брошен. Катриона в упор смотрела на Ши, ожидая его ответного хода. Она страшно устала. Все, что она знала, так это то, что совершила акт измены - выдала вслух секретную информацию. Возможно, теперь она потеряет Ши навеки. Но Катриону это больше не волновало.
      Виктория медленно поднялась. Гвиннет откинулась на своем стуле. Теперь Виктория, Катриона и Ши образовывали почти правильный треугольник, глядя друг на друга поверх стоявшего на столе чайника. Виктория в упор посмотрела на Катриону и спокойно произнесла:
      - Спасибо.
      После этого она подняла руки и потрогала пучок волос на затылке.
      - Слишком туго, - сказала она рассеянно и принялась вынимать заколки и швырять их на стол.
      - Мисс Виктория... - начала было Кирсти.
      Виктория помотала головой из стороны в сторону. Светлые волосы рассыпались по плечам.
      - Это действительно не важно...
      Виктория села на место так же медленно, как и встала, словно ее тело складывалось часть за частью, подобно секциям плотницкой линейки.
      - Кирсти, я не очень хорошо себя чувствую, - по-детски трогательно пожаловалась Виктория.
      И вдруг сильным ударом она оттолкнула от себя огромный чайник, уронив его на белую в линейку скатерть, после чего вообще сбросила чайник со стола вместе с сахарницей, молочником и тарелкой треугольных сандвичей с помидорами.
      Виктория вытянула на столе руки, положила на них голову и заплакала. Громко, безнадежно, как ребенок, никого не стесняясь.
      Глава 5
      Сидя за столом, покрытым испачканной скатертью, Ши и Катриона смотрели друг на друга.
      В комнате они были одни.
      Доктор Макнаб и Кирсти увели Викторию наверх. Крепко обняв Викторию за плечи, Кирсти бормотала ей на ухо слова утешения, словно, как много лет назад, успокаивала испуганного ребенка. Доктор Макнаб, в свою очередь, с облегчением констатировал:
      - Ну слава Богу, теперь она сможет немного отдохнуть.
      Викарий уехал. Он покинул Данлевен, как всегда, сбитый с толку, но осчастливленный чеком на тысячу фунтов.
      Джесс и Гвиннет сделали все, что было в их силах, чтобы отмыть пятна на ковре, потом собрали чайные приборы и понесли их на кухню.
      - Мы тоже теперь можем ехать, - предложил Ши. - Тебе здесь больше нечего делать. Виктория получила эмоциональное кровопускание, и теперь о ней позаботятся старая преданная служанка и домашний доктор.
      - Не будь таким циником.
      - Такая у меня работа.
      Катриона вздохнула. Она посмотрела на мокрый ковер и слегка примяла ногой небольшую кучку чайных листьев.
      - Хорошо, - наконец согласилась Катриона. - Я поеду с тобой. Но только потому, что ты, пожалуй, прав: возможно, больше уже нет особого смысла в моем пребывании здесь.
      - Отлично.
      - Но не сию минуту. Я хочу, чтобы ты прогулялся со мной до пляжа. И хочу, чтобы ты выслушал все, что я тебе скажу.
      ***
      Нижние этажи замка Данлевен были вырублены прямо в скале: винные погреба, кладовки, грозившие стать когда-нибудь опасными в силу своей ветхости. Здесь была и маленькая дверь, ведущая прямо на утес, с которого во времена деда графа Скарсдейла со стофутовой высоты сбрасывались в море отходы.
      Теперь узкая тропинка, вьющаяся между громадных валунов, вела вниз, к небольшой бухте, выходившей прямо на запад и сейчас, в шесть часов вечера, дышавшей теплом долгого солнечного дня. На волнах покачивалась измотанная непогодой когда-то небесно-голубая лодка, привязанная канатом к вбитому в скалу железному кольцу.
      Ши и Катриона сели, прислонившись спиной к теплой скале, на маленькую площадку, на которой века бесконечного прибоя превратили гальку в мелкий коричневый песок.
      Катриона поведала Ши историю Виктории и Танкреди.
      Маккормак сидел довольно тихо, слушал и смотрел на солнце, медленно сползавшее за дальние горы.
      - После того как между ними все кончилось, - завершила свой рассказ Катриона, - Виктория решила искать себе смерти. Ей казалось, что в жизни у нее больше ничего не осталось. Но сделать это самой у Виктории не хватило духа. Она попыталась найти кого-нибудь, кто бы помог ей уйти из жизни. Неужели ты этого не понимаешь? Ты должен понимать! - горячо добавила Катриона.
      - Не знаю. - Ши охватил щеки руками. - Слишком уж все наворочено. Мне это представляется нереальным;
      - Но может быть, ты попытаешься понять?
      Маккормак задумался.
      - Это ведь очень важно для тебя, не так ли? - спросил он наконец.
      - Очень, - порывисто ответила Катриона, подумав про себя: "Это имеет значение для всего нашего будущего".
      Катриона сняла туфли и встала, неожиданно почувствовав страшную усталость.
      Она стянула с себя колготки и медленно, тяжело, словно пожилая женщина, пошла по гальке в море. Катриона смотрела вниз, сквозь волну, на свои зеленовато-белые ноги. Вода была на удивление теплой; она мимоходом вспомнила о том, что дальний северный рукав течения Гольфстрим омывает и северо-западное побережье Шотландии.
      Катриона задрала подол платья на талию и опустилась на колени. Ощущение было умопомрачительное, и, несмотря на всю свою расстроенность, она почувствовала, как радостно забилось ее сердце. В возбужденном порыве Катриона стянула с себя одежду, свернула ее в комок, швырнула на берег, а затем погрузилась в темно-зеленую волну и, пробивая себе путь в зарослях прибрежных водорослей, поплыла в чистое открытое море, где легла на спину и, покачиваясь на волнах, ощутила, как легко и свободно ее тело.
      Повернув некоторое время спустя голову к берегу, Катриона увидела, что Ши, тоже совершенно голый, дрейфует на спине в трех футах от нее. Они молча лежали рядом, глядя в бездонное голубое небо над ними, в котором уже появился бледный, едва различимый серп месяца.
      - Я не хотел бы, чтобы Виктория встала между нами, - произнес через какое-то время Ши.
      - Ей это и не нужно, Ши.
      - Почему она так много для тебя значит?
      - Почему? - Катриона прислушивалась к шелесту и плеску волн о гальку и с удовольствием чувствовала, как мягкая волна медленно поднимает ее тело наверх, на самый гребень, а потом осторожно опускает вниз. - Потому что Виктория - часть моей жизни. Она заставила меня повзрослеть. Заставила смотреть на мир собственными глазами.
      Было что-то удивительно интимное в словах Катрионы, и Ши было от этого немного не по себе.
      Несколько минут они молчали.
      - Ты, разумеется, права насчет дружбы, - пробормотал наконец Маккормак. - Возможно, отчасти мой гнев был продиктован ревностью. Возможно, мне показалось, что ты волнуешься за Викторию больше, чем за меня.
      Катриона понимала, что Ши никогда не смог бы сказать ей это в глаза. Она улыбнулась, волосы ее причудливо извивались в воде, когда Катриона медленно помотала головой.
      - Я волнуюсь за тебя больше, чем за кого бы то ни было на свете.
      - Если это так, то мне становится почти страшно. - Ши скрестил руки за головой. Волны с шумом накатывались на берег. - Ты была странной там, за чаем, - медленно произнес Маккормак. - Мне просто не верилось. Я спрашивал себя: а защищала бы ты меня так же страстно, как Викторию?
      - И ты еще спрашиваешь?
      Ши помолчал и тихо вымолвил:
      - Да.
      - Ну хорошо же. Да, конечно же, защищала бы. Я люблю тебя.
      Катрионе показалось, что Ши вздохнул.
      - Я взял несколько выходных, - сказал Маккормак после короткой паузы. - Учения отменили. У меня неделя отдыха.
      Потому я и позвонил тебе. Я думал, мы сможем поехать куда-нибудь на несколько дней: мне нужно было кое о чем тебя спросить.
      Катриона повернулась, чтобы взглянуть на лежавшего в ярде от нее Ши.
      - Ну?
      Катриона едва сдерживалась, чтобы не прикоснуться к Ши. Ей захотелось узнать, о чем ее хотел спросить Маккормак, так же сильно, как и дотронуться до его тела, но на душе у нее все еще скребли кошки. Ей непременно хотелось, чтобы Ши прикоснулся к ней первым.
      - Я уезжаю на полгода, - тихим голосом сообщил Ши, уставившись на плывущую в небе яркую луну. - Я хотел спросить, не согласишься ли ты выйти за меня замуж?
      - О-о-о... - выдохнула Катриона и, перевернувшись на живот, посмотрела на Ши. Внутри ее все запело от ощущения огромной, заполнявшей всю душу радости. - И ты все еще хочешь получить ответ на свой вопрос? - осторожно спросила она.
      - Теперь особенно. Я боюсь потерять тебя.
      - В таком случае я согласна.
      Ши дотронулся до Катрионы.
      Они вместе покачивались на волне. Катриона смотрела на тело Ши, покрытое блестящей зеленой простыней воды: широкие плечи, бледная кожа, и ей захотелось умереть от счастья. Холодные губы Ши прикоснулись к губам Катрионы. Он намотал на палец мокрую прядь ее волос.
      - Ты похожа на русалку... Ты когда-нибудь занималась любовью в море?
      - Нет.
      Ши обнял Катриону и, погрузив голову в воду, поцеловал ее грудь.
      - Я тоже.
      Опершись на плечи Маккормака, Катриона приподнялась над волной и выгнула спину, млея от приятной близости его тела. Она чувствовала усталость и измотанность, но теперь это была возбужденная усталость: так, наверное, чувствует себя утомленный долгой битвой боец.
      Ши повлек Катриону к берегу; она почувствовала под ногами дно и легкое прикосновение водорослей.
      Ши, стоя по грудь в воде, обнял Катриону за бедра, приподнял и прижал к себе. Она взглянула вниз, на его бледное и расплывчатое под водой тело: слабые блики света поблескивали на напряженных бедрах и полусогнутых коленях, от волосков на ногах поднимались вверх мелкие пузырьки воздуха. Взявшись за кисти рук Ши, Катриона откинулась назад, и широко развела в стороны невесомые в воде ноги. Она почувствовала его проникновение в себя: его холодная и скользкая кожа дарила новый, необычный вкус наслаждения и непередаваемое ощущение легкости. Катриона закрыла глаза, вцепившись в плечи Ши, словно намеревалась больше никогда не отпускать его от себя. Вода шептала и ласково плескалась вокруг их тел.
      Подхватив Катриону на руки, Ши понес ее к берегу, расстелил на песке одежду, уложил на нее Катриону и снова овладел ею, на этот раз не спеша, долго и довольно осторожно. Катриона сомкнула ноги на спине Ши; он целовал ее глаза, шею, губы. Все закончилось одновременным, продолжительным, волнообразным оргазмом, подарившим их телам наслаждение.
      ***
      Следующим утром Джесс и Гвиннет не видели Викторию до самого завтрака. Катриону с Ши они тоже не встречали часов с восьми вечера, увидев только, как те крадучись поднимались по лестнице, вернувшись с побережья, - босые, мокрые, грязные, в песке, с виноватым видом шестнадцатилетних подростков.
      - Очень мило, - прокомментировала Гвин.
      Они с Джесс отказались от двойной кровати тетушки Камерон и переселились в одну из гостевых комнат.
      Джесс подлила еще кофе себе и Гвиннет.
      - Ну и что же нам делать дальше, как думаешь?
      Кирсти была на дворе: собирала латук для салата на ленч.
      На стойке, дожидаясь отправки в печь, возвышался огромный пирог.
      - Немало она над ним потрудилась, - сказала Гвиннет. - Нечего и говорить, чтобы мы могли выбраться отсюда, пока не слопаем ленч.
      - Доброе утро! - В дверях появилась Катриона, лучащаяся улыбкой и радостью, в розовых брюках и белоснежной сорочке. Она налила себе кофе, чихнула и села за стол, с жадностью поглядывая на огромную тарелку с горячими тостами, беконом и сосисками. - Боже мой, до чего же я проголодалась!
      - Неудивительно, - сухо заметила Джесс. - Ты же не ужинала.
      - Что, простудилась? - поинтересовалась Гвиннет.
      Катриона покраснела.
      - А где Ши?
      - Уехал в Обан. Узнать, как там с "рейндж-ровером".
      Катриона не стала распространяться на щекотливую тему, но и так было ясно, что Ши предпочитал избегать встреч с Викторией.
      ***
      Виктория появилась в десять часов.
      Выглядела она совершенно нормально и вполне отдохнувшей: глаза ясные, лицо абсолютно спокойно. Впервые за восемнадцать лет аметистовое кольцо, сверкая новым светом, вернулось на безымянный палец ее правой руки.
      Джесс, Гвиннет и Катриона увидели кольцо сразу и многозначительно переглянулись, но Виктория, даже если и заметила их удивление, ничего не сказала. Так же как не проронила ни слова о своем вчерашнем припадке. Возможно, она его стыдилась, возможно - нет. Возможно, ей удалось выплакать Танкреди из своего сердца, и это принесло долгожданное облегчение. Тем не менее было совершенно очевидно, что Виктория никогда в жизни не позволит себе снова сорваться подобным образом. Она твердо и окончательно взяла себя в руки.
      Как только дверь за Викторией затворилась, Джесс спросила:
      - Ну что, видели?
      - Аметист, - отозвалась Гвин. - Она снова его надела.
      - Слава Богу! - облегченно вздохнула Катриона.
      - Думаю, - сказала Джесс после задумчивой паузы, - мы ей больше не нужны. В самом деле. Мы сделали все, что было в наших силах.
      - Нам не следует больше торчать здесь, коли Виктория того не хочет, согласилась Гвиннет.
      - Не хочет, - подтвердила Джесс.
      К всеобщему облегчению, Маккормак так и не вернулся к ленчу. Виктория уверенно поддерживала ничего не значащий разговор до тех пор, пока Кирсти не подала десерт, после чего обратилась к теме, в настоящий момент наиболее ее волнующей: завещание Танкреди, и какие выгоды можно было извлечь из очень ценной библиотеки Скарсдейлов. Адвокат Виктории не мог обсуждать все детали завещания до прибытия из Нью-Йорка доверенного лица Танкреди мистера Сэлисбери, после переговоров с которым Виктория могла бы окончательно распоряжаться наследством по собственному усмотрению.
      Виктория с энтузиазмом делилась с подругами своими планами: о том, что она расширит сферу поисков редких книг и бесценных рукописей, займется изучением древних и мертвых языков, чтобы увеличить и без того немалое количество языков, на которых говорила, и иметь возможность самой составлять каталог старинных книг.
      - Танкреди это одобрил бы: он сам предполагал заняться когда-нибудь библиотекой.
      Было очевидно, что Виктория намерена остаться в Данлевене.
      - Вам не кажется, - живо спросила Гвиннет, как только Виктория отправилась в библиотеку, - что она боится потерять Танкреди навеки, если уедет отсюда? Ведь Данлевен навсегда останется для нее частичкой Танкреди. Может быть, даже самой лучшей частичкой?
      Джесс и Катриона какое-то время молчали, размышляя над сказанным Гвин.
      - Не лишено смысла, - неохотно согласилась Джесс. - Но с точки зрения психики это нездорово.
      - Да, - поддержала Катриона. - Патология. Тем не менее при определенных обстоятельствах, может, и к лучшему, что она останется.
      Катриона подумала, что коли Виктория решила уйти от мира, пусть мир придет к Виктории...
      Этим утром на Катриону снизошло озарение. Вместо того чтобы поехать с Маккормаком в Обан, Катриона провела полдня с Кирсти, устроившей ей экскурсию по замку, и исследовала дом от крыши до подвалов. Катриона пересчитала спальни и ванные, проверила работоспособность отопительной системы и освещение. Особенно Катрионе понравилась кухня: в ней не было микроволновки, но имелась восьмиконфорочная газовая плита с духовкой, промышленный холодильник, хорошо ухоженный, с поясняющими табличками и датами хранения на каждом отделении.
      Озарение, посетившее Катриону утром, обретало под звуки бравурных фанфар физическое очертание.
      "Итак, - рассуждала Катриона, - что мы имеем? Знаменитую библиотеку графа Скарсдейла, не посещаемую, не приносящую людям радости. Однако она может быть открыта не только для одинокого читателя, но для элитной группы читателей - ученых и историков из университетов и музеев всего мира. Далее, - прикидывала в уме Катриона, - Кирсти, которая могла бы стать пчелой-маткой, присматривающей за целым роем прислуги, официантов и уборщиков, - есть еще внутренний двор, прекрасно подходящий для дорогих туристических автомобилей..."
      - Только представьте себе, - возбужденно воскликнула Катриона, Данлевен - отель мирового класса!
      Охваченная энтузиазмом, Катриона говорила вдохновенно, и слова сами собой слетали с ее уст.
      Воспользовавшись случайной паузой, Джесс скептически заметила:
      - Виктория никогда не пойдет на это.
      - Еще как пойдет, только надо преподнести ей все должным образом! Идея просто великолепна!
      - Не сработает. По крайней мере с Викторией.
      - Ты можешь предложить что-нибудь лучше? - фыркнула Катриона.
      - Представь себе - могу, - спокойно ответила Джесс. - Думаю, Виктория должна поехать в Мексику.
      - В Мексику? - оторопела Катриона.
      - Конечно. - Джесс усмехнулась и поспешила изложить собственный проект:
      - Способности и связи Виктории не должны пропадать. У нее есть профессиональная репутация и журналистские полномочия. Она прекрасно говорит по-испански. У Виктории имеются влиятельные друзья в правительстве Ортеги в Никарагуа. Кто может предложить кандидатуру более подходящую для участия в установлении мира и согласия на Континенте, чем Виктория, если прибавить к ее достоинствам поддержку Рафаэля с его связями в правительствах Мексики и других латиноамериканских стран и плюс к тому в госдепартаменте Соединенных Штатов? Со своим хладнокровием и настойчивостью Виктория станет незаменимым посланником. Вот естественное решение, - твердо закончила Джесс.
      - Идея неплохая, - высказала свое мнение Гвиннет, - но не идеальная. Катриона и Джесс с изумлением уставились на Гвин. - Я считаю, что Виктория должна жить в Нью-Йорке. В конце концов, у нас с Фредом тоже немало связей на всех уровнях. Виктория должна выступать на центральной сцене - в Нью-Йорке, а не где-нибудь в далеких горах Шотландии или банановых республиках.
      - Мексика не банановая республика, - запротестовала Джесс.
      Катриона по-прежнему считала свое предложение наилучшим практическим решением будущего Виктории и потому приготовилась к благородному жесту. Она отодвинула стул и встала.
      - Ну ладно, приятно сознавать, что у Виктории есть по крайней мере три альтернативы. - И с непоколебимой уверенностью в голосе прибавила:
      - Посмотрим, которую она сама выберет.
      ***
      Ши вернулся ближе к вечеру! Катриона к тому времени уже упаковала вещи и была готова к отъезду: они с Маккормаком намеревались не торопясь ехать на юг.
      - Как скверно, что вы пропустили ленч, - посетовала Виктория с озорными искорками во взгляде, которым она одарила Ши. - Пирог Кирсти был очень вкусным.
      - В другой раз, может быть.
      - Почему бы нет? - И, приподняв бровь, она спросила:
      - Так я реабилитирована?
      Маккормак раздраженно посмотрел на Викторию:
      - А вы того заслуживаете? Скажите мне. Я хочу знать.
      Серьезно.
      - Тогда для вас все станет гораздо проще? - полуулыбнулась Виктория. Не так ли?
      Адвокат позвонил поздно вечером, когда Ши и Катриона уже уехали. Мистер Сэлисбери прилетал из Нью-Йорка ночным рейсом. Не будет ли Виктория так любезна приехать в лондонский офис в понедельник утром? В одиннадцать часов ей будет удобно?
      Викторию это вполне устраивало. В субботу после обеда она, Джесс и Гвиннет вместе покинули Данлевен.
      ***
      Рано утром в понедельник Виктория заехала за Джесс и Гвиннет в гостиницу и отвезла их в аэропорт Хитроу на втором "бентли", принадлежавшем Танкреди и стоявшем в лондонском гараже.
      Гвиннет летела в Нью-Йорк, Джесс часом позже - в Сан-Франциско, где должна была, прежде чем вернуться в Мексику, закончить очень важное дело.
      - После того как все закончится, - сказала Гвиннет, когда они подъехали к зданию аэропорта, - я имею в виду официальное утверждение завещания и всю эту формальную дребедень, ты, быть может, захочешь уехать куда-нибудь на время? Я бы хотела, чтобы ты приехала ко мне. Ты будешь рада встрече с Фредом.
      "А там, разумеется, обстоятельства сложатся сами собой, - добавила про себя Гвин. - Возможно, Виктория и не захочет уезжать из Нью-Йорка".
      - С нетерпением буду ждать этого момента. - Гвиннет впервые увидела на лице Виктории по-настоящему теплую, искреннюю улыбку. - Но нужно немного подождать.
      - Конечно! - воскликнула Джесс, вытаскивая тяжелый чемодан из багажника. - Но как знать, может быть, тебе вздумается совершить и более длительное путешествие? Тогда после Нью-Йорка ты можешь навестить меня в Мексике.
      Ты еще не познакомилась с Рафаэлем. (Про себя: "Не сомневаюсь, что именно в Мексике ты найдешь свое место)";
      И что бы ни случилось, - прибавила Джесс твердо, - ты обязана приехать на мою выставку в галерее Вальдхейма.
      - Разумеется, - снова улыбнулась Виктория. - И спасибо вам. - Она коротко пожала руки подруг. - Спасибо вам обеим. За все.
      Жест был совершенно нехарактерным для Виктории, и в голосе ее звучала удивительная нота - дуновение последнего прощания. Джесс и Гвин неуверенно посмотрели на Викторию, одновременно подумав: "А увижу ли я ее снова?" Но в глазах Виктории читалось лишь спокойное дружелюбие, и подруги про себя решили, что странная интонация им только почудилась.
      - До встречи в Нью-Йорке!
      - До встречи в Мехико!
      Виктория помахала в окно.
      - Как-нибудь на днях!
      Луч утреннего солнца полыхнул вспышкой фиолетовой молнии в кольце на пальце Виктории.
      Джесс и Гвиннет с печальным и едва уловимым чувством потери смотрели вслед большому серебристому автомобилю, влившемуся в поток машин на трассе, пока тот не скрылся из виду.
      ***
      В узком переулке Лиденхолл-стрит, в здании неописуемой архитектуры в сверкающем зале Бенджамин Сэлисбери, известный также как Бенито Скиаччи, встал из кресла, в почтительном поклоне приветствуя женщину в элегантном костюме цвета табачного дыма.
      Женщина ответила на приветствие официально: протянула руку для пожатия и слегка склонила голову набок. Сэлисбери не мог оторваться от глаз, холодно рассматривавших его.
      - Рада, что мы наконец-то познакомились, - произнесла Виктория. - Брат часто о вас говорил.
      - Примите мои искренние соболезнования по поводу кончины вашего брата, мисс Рейвн, - пробормотал Сэлисбери. - Это большая утрата. Но жизнь продолжается и, как я объяснял вам по телефону, у нас имеются неотложные проблемы.
      - Сделаю все, что в моих силах.
      - Надеюсь на это, - небрежно заметил Сэлисбери. - Видите ли, я ведь всего лишь исполнитель. У меня нет полномочий члена "семейства".
      - "Семейства"? Я не совсем понимаю.
      Но в ходе двухчасовой оживленной беседы Виктория поняла. Сэлисбери очень толково ввел ее в курс весьма сложных деловых отношений Танкреди. Выяснилось, что Виктория унаследовала не только, как она простодушно считала, дом в Лондоне, замок в Шотландии, полновластное распоряжение знаменитой библиотекой, всяческие дорогие безделушки и содержимое счета Танкреди в швейцарском банке - она получила во владение целую империю.
      Теперь Виктории принадлежали: гостиницы на Коста-Брава в Испании, курортный комплекс в Майами, казино на Багамах и высотный многоквартирный дом в Монте-Карло; авиакомпания по грузовым перевозкам, небольшая, но очень доходная судовая экспортно-импортная компания, банк, страховая компания и сеть дорогих модных дамских магазинов со штаб-квартирой в Милане.
      После довольно продолжительного молчания Сэлисбери осторожно поинтересовался:
      - Насколько я понимаю, вы не были посвящены в дела мистера Рейвна?
      - Совершенно верно.
      - Он не рассказывал вам о своих планах?
      Сидевшая очень тихо Виктория, чтобы прийти в себя, слегка покручивала аметистовое кольцо на пальце.
      - Долгое время - нет. - "С тех пор, как Танкреди оставил меня ради золотоволосого юноши, и я принялась искать смерти".
      - Понимаю. - Сэлисбери смотрел на руки Виктории. - Какой необычный камень, - заметил он. - Просто великолепно - поразительная огранка.
      - Это фамильное кольцо.
      - Да, ну вот... - Сэлисбери, казалось, с большой неохотой оторвал взгляд от магического аметиста и, почти извиняясь, продолжил:
      - Я понимаю, мисс Рейвн, что очень нелегко так скоро после тяжелой утраты обременять себя земными заботами, но необходимо сделать кое-какие распоряжения.
      - Несомненно. Я все понимаю, - Виктория сложила в стопку несколько папок, лежавших перед ней на столе. - Сейчас я возьму их с собой и просмотрю в течение дня.
      Как вы сказали - время не ждет. - Виктория холодно улыбнулась Сэлисбери. - После этого я хотела бы как можно скорее встретиться с директорами и начальниками отделов. Возлагаю на вас организацию и место проведения совещания.
      Сэлисбери согласно кивнул:
      - Как вам будет угодно. Я предложил бы встретиться, как обычно, в Палаццо де Корви. Там располагается координационный центр и главный компьютер.
      Услыхав страшное название своего старого дома, Виктория и глазом не моргнула.
      - Думаю, это верный выбор, - спокойно согласилась она.
      - Осмелюсь предположить, что вы давно не видели этого места? небрежно бросил Сэлисбери.
      - Последний раз я была там, когда мне было три года.
      - Вы что-нибудь помните?
      На секунду взгляд Виктории стал тяжелым и холодным.
      Потом, полуулыбнувшись, она отрицательно покачала головой.
      - Тогда вам будет интересно. - Сэлисбери поднялся.
      Встреча была окончена. - А теперь, мисс Рейвн, - мягко сказал он, надеюсь, вы не откажетесь от ленча. Я заказал стол на час дня в "Таннерах" - это было одно из любимейших мест вашего брата в Лондоне.
      - Да, - коротко усмехнулась Виктория, - думаю, что так.
      Виктория встала. Сэлисбери почтительно взял Викторию под локоть и повел к двери. Пока они спускались вниз в скрипящей стальной кабине лифта, Сэлисбери ласково увещевал Викторию:
      - Понимаете, тут нет никаких обязательств, что бы ни случилось, выбор остается исключительно за вами. Руководство, делегирование, даже.., роспуск.
      Широко открытые глаза Виктории смотрели куда-то вдаль, в будущее.
      - Да, я понимаю, - ответила она. - Поживем - увидим, не так ли?
      Глава 6
      В квартире было очень тихо: прислуга уже ушла, а Фред еще не появился.
      Все время долгого перелета Гвиннет провела в лихорадочном ожидании. Теперь же она была разочарована таким унылым возвращением домой.
      Гвин так отчетливо представляла, как переступит порог своей квартиры, как очень тихо откроет дверь и удивит Фреда.
      - Фред! А я уже дома!
      - Гвин! - заорет Фред, заключит ее в свои объятия, погладит волосы и самым ласковым тоном произнесет:
      - Джинджер, ты вернулась!
      "Если Фреда не окажется дома, - рассуждала Гвиннет, - придется изменить план А на Б, и это тоже будет замечательно".
      Она закажет в супермаркете кучу всякой вкуснятины, поставит в ведерко со льдом бутылку шампанского и позвонит Фреду в студию. Он мгновенно примчится к ней. Весь день они будут заниматься любовью. Гвин будет проделывать с Фредом все, что она проделывала во время шторма на Багамах. Она прижмется лицом к обнаженному животу Фреда, чувствуя, как он подрагивает от желания, возьмет в руки ;''его плоть, вопьется в нее губами, а упругие черные густые волосы будут приятно щекотать ей щеку. Фред любил, когда Гвин делала это: он слабо вскрикнет, застонет и разомлеет от:; наслаждения. А потом он будет ласкать Гвин. Любовником Фред был потрясающим, но тем не менее Гвин постоянно сдерживала себя. Ладно же, пришло время, когда ему больше не придется наслаждаться лишь частью ее любви. Больше Гвин ни в чем не будет себя ограничивать.
      Думая о том, чем они еще будут заниматься, Гвин испытала нечто большее, чем легкое возбуждение.
      "Прекрати, - приказала себе она, почувствовав, как вспыхнули ее щеки. - Не сейчас. Подожди..."
      ***
      Кухня оказалась безупречно чистой, холодильник - почти пустым. Гвиннет собралась с мыслями, присела за конторку и составила краткий список. Бутылка шампанского, большой каравай хлеба, бриоши, паштет. Гвин отвлеченно поводила ручкой по листу, вычерчивая спирали, сердечки и восклицательные знаки, потом дописала: "персики". После этого она задумалась. Несомненно, ей следует купить что-нибудь еще замечательное, создающее атмосферу настоящего праздника. Она добавила в список нарезанную индюшачью грудинку на случай, если Фреду не понравится паштет, и позвонила в магазин Энгельгарда на Колумбус-авеню. Ей ответили, что заказ прибудет через час.
      Гвиннет улыбнулась и, потянувшись, решила, прежде чем позвонить Фреду в студию, принять душ. В том, что она оттягивала время, тоже было свое удовольствие: ожидание придавало реальности особую прелесть.
      Напевая какую-то незамысловатую песенку, Гвин отправилась в спальню и принялась раздеваться. Погруженная в свои мысли, она, уже наполовину голая, неожиданно обнаружила изменения.
      В спальне царил такой же безупречный порядок, как и на кухне, даже больший. Гвиннет неожиданно ощутила зловещий спазм в горле. Складывалось ощущение, что Фред никогда здесь и не был. Гвин оглядела спальню: широкая постель под атласным покрывалом с аккуратно взбитыми подушками, книжные полки, необычно свободные, зияющая пустота на стене, где висел маленький набросок собора Святого Петра - любимый рисунок Фреда из его ранних работ.
      О Боже!
      Резко дернувшись, Гвин распахнула дверцы стенного шкафа. Вещи Фреда исчезли.
      В неописуемой панике она бросилась в гостиную, потом в кабинет...
      Не осталось ничего, кроме этюдника и телевизора, очевидно, показавшегося Фреду слишком громоздким, чтобы тащить и его.
      Гвин не верила собственным глазам. Как мог Фред так поступить с ней? Как он мог уйти, не предупредив об этом ее?
      "Да, мог", - решила про себя Гвин, вспомнив их последний вечер перед отъездом Гвиннет в Лондон и глубокую обиду Фреда.
      Но теперь-то все изменилось!
      Дрожащими пальцами она набрала номер студии.
      - Простите, - раздался в трубке голос автоответчика, - набранный вами номер в настоящее время отключен...
      Бросив вещи как есть, в спальне, позабыв об Энгельгарде, Гвиннет бросилась на улицу и поймала такси.
      Приехав на Канал-стрит, она открыла дом собственными ключами, убеждая себя, что непременно найдет здесь Фреда упорно работающим наверху, в студии. У него теперь новый, еще не включенный в справочник телефонный номер, или же он не оплатил вовремя счета, и у него отключили телефон...
      Но студия оказалась пустой. В ней ничего, абсолютно ничего не осталось. Стоя в дверях, Гвиннет растерянно рассматривала пустое место, где когда-то стоял большой станок, и голые стены, где когда-то висели картины.
      В голове было так же пусто, как в этой брошенной комнате. Что дальше?
      Вернувшись в центр города, Гвиннет бросилась в галерею Вальдхейма.
      - Меня не волнует, что он на конференции, - настаивала она. - Мне нужно его видеть.
      Гвин проскочила мимо протестующего Лайонела во внутренний кабинет, где богатая вдова биржевого маклера разглядывала фиолетово-зеленые мазки на абстракционистской картине, а стоявший рядом с ней Соломон Вальдхейм ворковал:
      - Сейчас он невероятно популярен: нам так повезло, что его картина оказалась в нашей галерее, и, полагаю, вы, дорогая миссис Ван Дорен, сразу же... - Соломон прервал свою льстивую речь и досадливо обернулся к Гвиннет:
      - Я не могу сейчас говорить с вами, Гвиннет. Я ужасно занят.
      Вам придется подождать.
      - Где Фред?
      - Дорогая моя, откуда же мне знать? Я не ношу его в своем заднем кармане. Теперь, прошу прощения...
      - Он закрыл свою студию. И дома его нет.
      - Разумеется, нет.
      - Что вы хотите этим сказать?
      Вальдхейм страдальчески приподнял брови.
      - Да ради Бога, Гвиннет! Разумеется, Фред в Лондоне. Я полагал, что он отправился туда, чтобы встретиться с вами. Прошу прощения, миссис Ван Дорен, как я только что заметил...
      Гвин не стала возвращаться домой. Все необходимые для поездки документы - паспорт и кредитная карточка - лежали в сумочке.
      Такси доставило Гвиннет в аэропорт Кеннеди. Она взяла билет на первый рейс до Лондона, вылетавший через час.
      Самолет был выкрашен белой и голубой краской, с замысловатой арабской вязью на фюзеляже. Он прибывал в Хитроу в .., семь тридцать следующего утра, откуда далее следовал через Афины в Эр-Рияд, Саудовская Аравия.
      Гвиннет заняла место в среднем ряду между женщиной в чадре с неугомонным ребенком на коленях и таким же непоседливым темноглазым юношей с диким выражением лица.
      Если бы мысли Гвиннет не были заняты Фредом, она, несомненно, почувствовала бы себя очень неуютно в подобном соседстве.
      Тем не менее юноша не стал захватывать самолет. Ребенок уснул. Полет прошел без происшествий, и они приземлились в Лондоне точно по расписанию. Погода в Лондоне была тихая и влажная - точно такая же, как сутки назад.
      Взяв такси, Гвиннет назвала адрес Фреда в Ислингтоне.
      - И поднажмите, - попросила она шофера.
      ***
      Джесс прилетела в Сан-Франциско в половине четвертого дня. Первым делом она позвонила Янгбладам в Напу.
      К телефону подошла "милая", не сразу сообразившая, кто звонит.
      - О-о-о, Джесс, дорогая, какой сюрприз!
      - Вы все еще хотите купить дом?
      - Что такое, дорогая?
      - Дом. Вы все еще хотите его купить?
      - Ну-у-у.., да.., разумеется, дорогая.., но...
      Джесс живо перебила лепет "милой".
      - Это так неожиданно.., я немного вздремнула... Доктор сейчас в бассейне.., жара, знаете, за тридцать...
      - Прекрасно. Я буду у вас через два часа.
      Документ получился неформальным, написанным от руки, но на нем стояли подписи "милой" и "доктора", что было вполне достаточно, чтобы убедить Рафаэля. Джесс казалось ужасно важным представить Геррере что-то более конкретное, чем простой треп о благих намерениях.
      Возвращаясь в Сан-Франциско сквозь дышащую жаром темень, полностью открыв окна взятого напрокат автомобиля, лобовое стекло которого было сплошь замазано разбившимися об него ночными жуками, Джесс думала о том, как прилетит завтра рано утром в Мехико, как удивится не успевший еще уехать в свой госпиталь Рафаэль, когда она покажет ему акт о продаже.
      - Я люблю тебя, Рафаэль. Я хочу выйти за тебя замуж. Я продала дом в Калифорнии - видишь? И я намерена устроить себе студию здесь, в Мехико. А в домике в Сан-Мигеле мы будем жить по уик-эндам или в отпуске.
      А Рафаэль скажет ей:
      - Слава Богу, Джессика, ты немного поумнела. Хотя ждать этого пришлось довольно долго.
      Они рассмеются. Потом займутся любовью. Потом она весь день проспит в разворошенной постели, все еще хранящей тепло его тела. Потом он вечером вернется домой, и они снова займутся любовью.
      А в подходящий момент Джесс поговорит с Рафаэлем о Виктории Рейвн.
      Они вместе придумают, какое место будет наиболее подходящим для Виктории, где она сможет реализовать все свои недюжинные способности.
      Возможно, романтически мечтала Джесс, Виктория снова встретится с Карлосом.
      ***
      В Лондоне, стоя в полуоткрытых дверях, Синтия выглядела весьма враждебно.
      - Какого хрена вам здесь надо?
      Ее всклокоченные розовые волосы, ее ресницы, слипшиеся ото сна, были омерзительны. Но Гвин больше всего бесил надетый на скорую руку черный свитер с чужого плеча - свитер Фреда. Синтия зевнула и, потянувшись, подняла вверх руки: свитер приподнялся, и Гвиннет увидела мышиного цвета треугольник волос на лобке. г - Я хочу видеть Фреда.
      - Не-а, нельзя. Он спит.
      Из комнаты донесся требовательный голос Фреда:
      - Кто там, Син?
      Девчонка почесала розовую голову и с вызовом посмотрела на Гвиннет.
      - Никто. Спи дальше, лапочка.
      - Как это, черт возьми, никто?!
      Гвин протиснула плечо в дверь, Синтия отступила на шаг, но не поддалась.
      - Эй! Не имеешь права! - Она в ярости встала на пути Гвиннет. - Не фига тебе здесь делать! - Синтия с силой толкнула Гвиннет в грудь. - Вали, откуда пришла!
      Гвиннет схватила Синтию за запястья и отшвырнула в сторону. Девчонка снова набросилась на нее, пытаясь вцепиться ногтями в лицо. Гвиннет без труда увернулась, захватила в ладонь клок сальных волос, оттянула голову противницы назад и смачно заехала ей в ухо.
      Синтия завизжала и принялась лягаться грязными босыми ногами.
      - Гребаная сука!
      Гвиннет ударила ее в живот.
      - Прочь с дороги, ты, малолетняя потаскуха, или я за себя не отвечаю! - Она в бешенстве рванулась к Фреду.
      - Фред! Вышвырни ее отсюда! Она мне кровь пустила!
      Эта носатая падла из Нью-Йорка! Она избила меня, Фред! - И, чуть подумав, возмущенно добавила:
      - И обозвала потаскухой!
      Фред сидел на развороченной постели в углу студии, прикрыв простыней голую грудь, на лице его застыло потешное выражение ужаса.
      - Джинджер!
      - Нам нужно поговорить. Прямо сейчас. - Гвиннет махнула рукой в сторону пронзительно ноющей девчонки. - Скажи ей, чтобы немедленно убиралась.
      Фред не спускал глаз с лица Гвиннет.
      - Ладно, Син, заткнись. Оставь нас одних на время. И надень трусы, подумав, добавил он.
      Из кухни понеслись звуки падающей посуды и разбитого стекла, после чего наконец раздался грохот закрывшейся входной двери, такой сильный, что содрогнулись стены и окна.
      Фред и Гвиннет не обратили на это ни малейшего внимания. Они молча смотрели друг на друга.
      - Ну хорошо, - заговорил наконец Фред. - И что дальше?
      - Я хочу быть с тобой. Без тебя моя жизнь бессмысленна.
      По лицу Фреда нельзя было понять, что он чувствует.
      - Прекрасно. Но это не игрушки. Я ведь говорил тебе, не так ли, дорогая, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. Но не для меня.
      Гвиннет села на кровать. Она взяла Фреда за плечи и раздраженно встряхнула его. Он что, не слышит?
      - Но это не синица. Это твой чертов журавль! - Гвиннет словно проснулась после долгого мечтательного сна и обнаружила, что действительность гораздо лучше, особенно если она означала проснуться в ночи рядом с любимым, которого ты готова беречь и который готов беречь тебя. - Фред, ты должен понять.
      Фред пристально посмотрел на Гвиннет, протянул руку с длинными пальцами, испачканными вокруг ногтей синей краской, и погладил Гвин по щеке.
      - Ты так считаешь, любимая?
      Гвин кивнула.
      - Тогда - ладно, - сказал Фред Смит. - Оставим это и будем жить. - Он простер руки:
      - Иди ко мне.
      Гвиннет заколебалась. Она была уверена, что постель пахнет Синтией.
      - Не здесь.
      Фред приподнял бровь и кивнул:
      - Ты права. Знаешь, что я тебе скажу: позвони своей подружке - леди Кэт и подыщи нам укромное местечко, где бы мы могли несколько дней потрахаться. И поскорее.
      ***
      Джесс нетерпеливо пробивала себе дорогу в терминале аэропорта Мехико, стараясь не отставать от огромного детины, галопом несущегося с ее багажом к выходу.
      Она дала носильщику немыслимые чаевые, за что и была вознаграждена сверкающей улыбкой металлических зубов и бесконечным "Грасиас, сеньорита!".
      Приборная доска такси была покрыта полосатым нейлоном, в лобовое стекло мало что можно было рассмотреть из-за развешанных на нем пластмассовых роз, болтающихся резиновых скелетов, детских тапочек и религиозных статуэток. Джесс назвала адрес Рафаэля, откинулась на заднем сиденье, зажав в руке акт продажи, и подумала, как долго еще ей осталось пребывать в роли "сеньориты".
      Часы показывали лишь половину седьмого утра, но машин на улицах было предостаточно. Рычали автобусы, извергая клубы черного дыма, гудели клаксоны допотопных авто. К восьми, знала Джесс, воздух станет влажным и коричневым, вершины небоскребов скроются в пелене смога.
      Что за ужасное место! Как же она его любит! Должно быть, она сошла с ума.
      Дорога заняла сорок пять минут, несмотря на то что водитель знал все объезды и переулки, по которым можно было добраться до места, избегая пробок на основных магистралях.
      Джесс показалось, что прошла вечность, пока они добрались до мощенной булыжником улицы, на которой располагался дом Рафаэля, спрятавшийся за толстыми высокими каменными стенами.
      Ворота Джесс открыл привратник. Взяв багаж, он вежливо провел ее во внутренний двор. Пес на привязи, узнав Джесс, запрыгал и залаял от радости.
      - Где доктор Геррера? - настойчиво спросила Джесс и только тут заметила открытые ворота гаража черного "корвета" в нем не было.
      Семичасовая утренняя операция.
      Перифико была забита машинами. Путь до госпиталя занял еще почти час.
      Джесс поднялась на лифте в хирургическое отделение, ничего не видя вокруг, быстро зашагала мимо комнат для переодевания медсестер, пытаясь вспомнить, сколько времени она уже находится в пути и когда спала в последний раз.
      Но тщетно. Она совершенно потеряла счет времени - дням, ночам, сменам светлого и темного времени суток. Все, что сейчас занимало ее, необходимость как можно скорее разыскать Рафаэля.
      Раздевалка, слава Богу, была пуста. Джесс присела на скамейку и постаралась отдышаться: вдох-выдох, вдох-выдох. Ходившая перед глазами из стороны в сторону комната наконец остановилась.
      Джесс встала, подошла к умывальнику и принялась тщательно отмывать лицо и руки. Она взглянула на себя в зеркало. Видок у нее оказался что надо - чистое привидение: глубоко запавшие глаза, заострившийся подбородок, глубокие морщины вокруг рта.
      "Ладно, - измученно подумала Джесс, - на лицо я по крайней мере надену марлевую маску".
      Джесс извлекла из запечатанных пакетов стерильный халат, шапочку и тапочки и облачилась в них, радуясь, что на этот раз знает, как это делается. Она надела через голову маску, приспустила ее на шее и, напудрив руки, надела на них резиновые перчатки. Теперь, уверенная в собственной стерильности, Джесс водрузила маску на место и боком, осторожно протиснулась в дверь с табличкой "ОПЕРАЦИОННАЯ".
      Рафаэль был там. Он не заметил, как вошла Джесс, и не почувствовал ее присутствия, что, по мнению Джесс, должно было непременно произойти. Склонившись над очередной распоротой грудной клеткой, Рафаэль объяснял ход операции столпившимся около стола молодым врачам-практикантам.
      Джесс подошла к группе у операционного стола. Некоторые сестры взглянули на нее, но не проявили ни малейшего внимания - подумаешь, еще одна сестра-стажер.
      Джесс почувствовала неловкость и ненужность своего появления и пожалела о том, что пришла. Следовало бы хорошенько подумать, прежде чем приходить на операцию без приглашения.
      Фигуры у распростертого на столе тела, принадлежавшего пожилому мужчине, шевелились и покачивались в едином ритме, подобно оркестрантам одного оркестра. В толпе образовалась брешь, и она во второй раз в своей жизни увидела вскрытое человеческое тело.
      Джесс взглянула на открытые, слабо пульсирующие органы и вспомнила, какое впечатление произвело на нее это зрелище в первый раз - каким отвратительно грубым оно показалось ей. Теперь все было иначе. Джесс порывисто воскликнула по-английски:
      - Ты прав, Рафаэль, - это прекрасно!
      Рафаэль и ухом не повел. Он не отрывал глаз от того, чем были заняты его руки. Пальцы проворно продолжали свою работу.
      - Подойди ближе, Джессика, - спокойно позвал Геррера. - Отсюда лучше видно.
      Словно проснувшись от глубокого сна, Джесс подошла к Рафаэлю. Высокий молоденький врач-практикант уступил Джесс свое место.
      - Смотри внимательно, - сказал Рафаэль. - Все идет прекрасно. - Он отсек желтоватую ткань и, прежде чем бросить ее в чашу, повторил:
      - Прекрасно. Очень хорошо... - Потом тем же тоном:
      - Итак, ты вернулась. Как надолго на сей раз?
      - Надолго, - ответила через маску Джесс.
      - В самом деле? - Рафаэль продолжал свою работу.
      Джесс услышала, как он сказал второму хирургу по-испански:
      - Теперь можно зашивать.
      Несколько минут Рафаэль молчал, накладывая несколько швов, потом вежливо спросил:
      - Поездка была успешной?
      У Джесс сдавило горло. Она не могла говорить о столь личных вещах при всех этих людях и потому лишь пробормотала:
      - Да.., да, успешной.
      - Что случилось с твоей подругой?
      - У нее умер брат. Сейчас она уже в порядке.
      Не прерывая работу, Рафаэль кивнул:
      - Я рад.
      - Я заезжала в Сан-Франциско, - торопливо заговорила Джесс. - Вчера вечером я продала дом. Я привезла договор, чтобы показать тебе.
      Геррера продолжал сшивать кожу.
      - Хорошо, Джессика. Но что все это значит?
      - Я вернулась навсегда. Если ты не против.
      Наконец Рафаэль поднял голову. Их взгляды поверх зеленых масок встретились. Джесс увидела, как что-то вспыхнуло в глубине его темно-янтарных глаз, но он произнес только:
      - Ты выглядишь очень усталой, Джессика. Как только закончу, отвезу тебя домой.
      ***
      - Боже правый! - воскликнул Фред, уставившись на ванную.
      Гвиннет не смогла удержаться и захихикала.
      Фред в ужасе уставился на эротические японские рисунки.
      - Когда леди Кэт говорила о декадентской ванной, она не шутила.
      - Думаю, что нет.
      - Ну ладно. Что же мы будем со всем этим делать?
      ***
      Фред мыл Гвиннет с великой осторожностью и нежностью.
      - Ты изменилась, - промолвил он наконец. - Я это чувствую.
      - Да, - кивнула Гвин. - Теперь я совсем другая. Хотя, думаю, задумчиво протянула она, - теперь я настоящая.
      Гвин взяла у Фреда мочалку и принялась намыливать ему спину.
      - Хочешь рассказать мне? - нежно спросил Фред.
      - Нет. - Гвин смыла мыло с плеч Фреда и, наклонившись, поцеловала его в шею. - Я лучше покажу тебе.
      Пылинки медленно кружились и вспыхивали в солнечных лучах, проникавших в спальню через полузакрытые окна, за которыми слышался гул уличного движения. Было позднее утро. Внизу швейцар свистом ловил такси.
      Гвиннет и Фред лежали лицом друг к другу на огромной, обитой парчой кровати. Долгое путешествие закончилось, и Гвин испытывала странный стыд, словно собиралась заняться любовью впервые в жизни. Она потянулась и погладила грудь Фреда; он поймал ее руку и, прижав к щеке, поцеловал Гвиннет в губы: от нее пахло свежестью и юностью.
      Гвин страстно желала его.
      - Прикоснись к нему. Держи. Обеими руками, - прошептал Фред.
      Она опустила руки к его паху, взялась за плоть и принялась нежно массировать. Фред уткнулся лицом в ямку на ее плече, и она почувствовала ласковые прикосновения его языка.
      - Ты хочешь меня, Джинджер?
      Она кивнула, прикоснувшись лицом к его грубым черным волосам.
      - Скажи вслух.
      - Я хочу тебя, Фред. Я всегда тебя хочу.
      В конце утра, перед тем как заснуть, положив голову ему на плечо, Гвиннет подумала о возвращении в Нью-Йорк.
      Подумала о том, как скажет Фреду о приезде в Нью-Йорк Виктории. Как-то он это воспримет?
      Гвин решила додумать это позже.
      Секретарь принес почту в офис Катрионы. Сверху пачки с корреспонденцией лежал длинный конверт кремового цвета из дорогой бумаги. Обратный адрес был написан от руки, и почерк показался Катрионе знакомым.
      - Это письмо доставили отдельно, леди Вайндхем. Мы не видели, кто его принес. Прошу прощения.
      "Плаццо де Корви,
      Палермо,
      Сицилия.
      Дорогая моя Катриона!
      Прошло два месяца, и, полагаю, ты решила, что я окончательно исчезла с лица земли.
      Имеешь полное право сердиться на меня, но надеюсь, что ты все же простишь мое долгое молчание.
      Прежде всего хочу искренне поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала после смерти Танкреди. Не могу выразить, как важно было для меня в то время то, что ты, Джесс и Гвиннет (они тоже получат сегодня по письму) приехали помочь мне. Танкреди был абсолютно прав: я, конечно же, нуждалась в вас. То были черные дни для меня: я думала, что жизнь моя кончена. Не уверена, смогла ли бы я со всем этим справиться, не будь вас рядом.
      Кроме того, должна поблагодарить вас за чрезвычайно добрые советы и предложения. К сожалению, я не смогу лично участвовать в твоем проекте по Данлевену, но полностью одобряю концепцию и предоставляю в твое распоряжение значительные фонды, которыми ты можешь пользоваться, когда захочешь. Между тем хочу опять же поблагодарить тебя за предоставление Кирсти места в Скорсби-Холле на время, пока Данлевен не откроет свои двери.
      Что касается лично меня, то жизнь продолжается и делает довольно неожиданные повороты.
      Как видишь, я вернулась к своим корням - в "Вороний дворец" (отсюда мы и получили свою фамилию), который я уже и не надеялась увидеть.       Он кажется мне чрезвычайно знакомым (гораздо меньшим, чем я его помнила). Дворец прекрасно отремонтирован. И все - благодаря усилиям Танкреди, оставившего здесь на всем свой отпечаток и изгнавшего отсюда навсегда дьявольский призрак Скарсдейла. Я чувствую себя здесь совершенно в своей тарелке, словно всю жизнь прожила под этой крышей, и говорю на сицилианском диалекте совсем как здешняя аборигенка.
      Возможно, я когда-нибудь и вернусь к составлению каталога библиотеки Скарсдейла, но в настоящее время мне приходится заниматься ведением и реорганизацией дел Танкреди.
      Брат оказался в конце концов не только плейбоем и игроком, но и вполне деловым человеком, сфера интересов которого распространялась главным образом на курортный бизнес и казино на юге Европы, в Карибском бассейне и части Соединенных Штатов. Менеджмент и руководство расстроились с началом болезни Танкреди, и теперь, после его смерти, мне предложили принять руководство делами на себя.
      Возможно, в конечном итоге я и приму это предложение. "Вамос а вер", как здесь говорят, что значит - "посмотрим".
      Прости меня, Катриона, но я не представляю себя в роли управляющего отелями, так же как и в роли общественного и интеллектуального лидера Нью-Йорка или представителя Соединенных Штатов в переговорах по мирному урегулированию в Латинской Америке, хотя и искренне благодарна вам за предложенную помощь.
      По правде говоря, я теперь спрашиваю себя: действительно ли я искала смерти во Вьетнаме, Никарагуа и на Ближнем Востоке? Или же просто тайно наслаждалась жизнью, наполненной риском?
      Не исключено, что кровь Скарсдейла течет в моих жилах более интенсивно, чем я считала. Или скорее всего кровь моей сумасшедшей бабушки Алессандры. Как бы там ни было, а я поняла, что должна продолжать ходить по лезвию бритвы.
      Я буду поддерживать с вами связь, и, быть может, мы как-нибудь еще встретимся.
      Между прочим, примите с Ши мои поздравления. Да, Данлевен, без сомнения, очень романтичное место, располагающее к зачатию. Кэролайн абсолютно права: ты, конечно же, должна немедленно выйти замуж. Не хотела бы ты увидеть меня в роли крестной матери?
      С наилучшими пожеланиями в этой замечательной жизни, вечно благодарная и любящая тебя,
      Виктория".
      В течение последующих недель подруги обсуждали письмо и все содержавшиеся в нем двусмысленности, обмениваясь бесконечными телефонными звонками. В конце концов Катриона организовала Трехсторонний телефонный разговор.
      Подруги поочередно отказывались верить, поражались, но в конечном счете решили, что ничего удивительного здесь нет.
      - Танкреди был слишком умен, чтобы быть просто плейбоем, - заявила всем Катриона.
      - Хотя она и очень уклончиво говорит об этом. Как вы думаете, почему Танкреди столько лет держал все в секрете? - поинтересовалась Гвиннет. Вам не кажется, что игорные интересы были связаны с организованной преступностью?
      - Ты слишком спешишь с выводами, - ответила Джесс и задумчиво добавила:
      - Хотя штаб-квартира мафии находится как раз на Сицилии.
      - И когда она просит рассматривать ее как крестную мать, она имеет в виду настоящую крестную мать, - начала Катриона, - или...
      - Виктория мафиозная донья, - закончила за нее Джесс. - Она пишет, что собирается вести дела. Это вовсе не означает, что Виктория намерена выходить из дела.
      - У нее это здорово получится, - заверила Гвиннет.
      Последнее слово осталось за Катрионой. Вздохнув, она признала:
      - Мне кажется, мы так никогда по-настоящему и не узнаем ее. Если только она сама не захочет рассказать.
      Эпилог
      Сын Катрионы родился первого апреля 1986 года. Весил он восемь фунтов и семь унций и был окрещен именем Эрнест Арчибальд Маккормак.
      - Маленький бедняжка, - сказала Джесс.
      Крещение имело место два месяца спустя в местной деревенской церквушке, а последовавшее за ним празднество в Барнхем-Холле было небольшим, но очень радостным. Присутствовали родители новорожденного, его сводные брат и сестра, бабушка Скорсби, две крестные мамы, прилетевшие из Нью-Йорка и Мехико, крестный отец герцог и местный викарий. Клайв наполнил бокалы шампанским.
      В самый разгар праздника администратор гостиницы внес в зал большую посылку.
      - Это для вас, миссис Маккормак. Пришла минуту назад.
      В посылке лежал набор из шести античных серебряных кубков с монограммой ЭАМ и свидетельство на тысячу акций совместной компании гостиниц и казино на Корво.
      - Сейчас каждая из этих акций продается по двадцать пять фунтов, пробормотал герцог Малмсбери. Он взглянул на маленького Эрнеста, лениво открывшего темно-голубые глаза, сложившего губы трубочкой и пустившего пузырь. - Богатенький мальчишечка, а?
      - Точно в срок, - заметила Джесс. - И откуда она только знает?
      - Она знает все, - рассмеялась Гвиннет.
      На минуту воцарилось задумчивое молчание, которое в конце концов нарушил Клайв:
      - Еще шампанского, мадам?
      ***
      Двумя годами позже, в конце сентября 1988 года, прежняя компания почти в полном составе присутствовала на другой вечеринке после крещения, на этот раз на Манхэттене, где крестили Викторию Джонс-Риге - вожделенную очаровательную девочку с ярко-рыжими волосами и карими глазами.
      Маленькая Виктория получила в подарок набор из орнаментированных серебряных гребней для волос с монограммой ВДР и пакет акций туристической компании на Канарских островах.
      - Ну как же Виктория это делает? - пыталась добиться ответа Гвиннет. Откуда она знает время, дату - все?
      Позже тем же вечером гости сидели перед новым телевизором Фреда с размером экрана в сорок восемь дюймов и смотрели трансляцию Олимпийских игр в Сеуле. Телевизор был подарен Фреду Гвиннет. Почувствовав в семейной жизни покой и безопасность, он, между прочим, не видел больше необходимости в воровстве и скупке краденого, а может, просто не хотел, чтобы дочь носила отцу тюремные передачи. Гвиннет набрала двадцать фунтов веса и была вполне довольна своей жизнью. Она вернулась к моделированию одежды, и созданное ею новое направление в спортивной одежде для отдыха готовилось увидеть свет следующей весной.
      - Я пыталась пригласить Викторию на крестины, - продолжала Гвиннет, но ее нет в Палермо. Никто не знает, где она. Дела идут нормально, но Виктория не появлялась на Сицилии уже несколько месяцев.
      - Она может быть где угодно, - сделала вывод Катриона.
      И это была правда. В задумчивом молчании компания созерцала красочные картины, возникавшие на экране. Молодые люди, забавляясь на пляже, поливали друг друга из банок каким-то новым прохладительным напитком. Молодой азиат с серьезным лицом объяснял принципиальную схему автомобиля последней модели. На Олимпиаде гимнастки-подростки исполняли упражнения на бревне.
      Главным сюжетом одиннадцатичасовых новостей стало уничтожение фабрики по производству кокаина в богатом пригороде Панамы. Предположительно принадлежавшая адъютанту полковника Норьеги собственность была с успехом обыскана и сожжена членами "Групо Аметиста". В кратком видеосюжете Джесс, Гвиннет и Катриона увидели языки пламени, вырывавшиеся из окон бетонного здания, и испуганных рабочих, выбегавших из дверей фабрики.
      Комментатор напомнил зрителям, что "Групо Аметиста" - небольшая, но грозная левацкая группировка, сочетающая в себе блестящий интеллект, военный опыт, великолепные организационные и коммуникационные связи. Создана по образцу спецподразделений США, Великобритании и Израиля, предполагается, что в нее входят ветераны войны во Вьетнаме.
      - Включи, - резко скомандовала Джесс. - Включи погромче. Быстрее.
      - "Групо Аметиста", - продолжал комментатор, - за последние двенадцать месяцев нанесла многочисленные удары, которые, по словам руководителя группы Коней Бланки, являются открытой войной, объявленной как наркобаронам "Медельина" и Колумбии, так и определенным политическим лидерам Центральной Америки и Соединенных Штатов.
      Имя Коней Бланки связывается с названием популярной в шестидесятых годах песенки "Белый Кролик" группы "Джефферсон Эйрплейн", хотя, согласно другим источникам, Конея Бланка - Белый Кролик - предположительно является псевдонимом светловолосой женщины американского или европейского происхождения. А теперь вернемся в Сеул: Соединенные Штаты выиграли еще одну золотую медаль! Об этом - после рекламного блока.
      - Это Виктория, - сказала Джесс.
      - Почему Белый Кролик? - спросила Катриона.
      - Так ее звали во Вьетнаме.
      - Но гребни присланы из Рима, - запротестовала Гвиннет.
      - Ничего удивительного, - заметила Джесс. - А телефоны на что?
      - Они называются "Групо Аметиста", - медленно произнесла Катриона. Не надо быть специалистом по испанскому языку, чтобы понять значение.
      Подруги изумленно переглянулись. Потом удивление на всех трех лицах медленно угасло.
      - И все же, кто это может быть? - покачала головой Гвиннет.
      Возникла длинная пауза.
      - Думаю, нетрудно догадаться, - сказала наконец Джесс, - если знать, что Белый Кролик носит аметистовое кольцо.