Эти древнеперуанские приемы управления судном произвели такое сильное впечатление на обоих авторов, что они настоятельно предлагали перенять их в Европе.
      Французский специалист по морским судам Лекалье(18) и его английский коллега Чарнок(19) в своих трудах по истории мореходства (соответственно в 1791 и 1801 годах) еще раз напомнили о наблюдениях, сделанных Хуаном и Ульоа в Эквадоре, и сообщили, что до сих пор только индейцы северо-западных областей Южной Америки управляют своими судами с помощью выдвижных швертов, в Европе же этот способ по-прежнему неизвестен. В своем наставлении французским кадетам Лекалье горячо, но без успеха советовал снабдить гуарами европейские спасательные плоты.
      Затем рассказы о перуанской технике мореходства опубликовали знаменитый ученый и путешественник Александр фон Гумбольдт (1810 год) и его английский коллега Стивенсон (1825 год).(20) Стивенсон оставил превосходное описание бальсовых плотов, которые все еще использовали вдоль побережья бывшего государства Чиму вплоть до Хуанчако, южнее Чикамы. На самых больших плотах стояли бамбуковые хижины с четырьмя-пятью помещениями; такие плоты ходили против ветра и течения на сотни миль с грузом 25-30 тонн, не считая команду и ее провиант.
      Стивенсон тоже описывает гуары, он говорит о них: «Поднимая или погружая эти доски в разных частях плота, аборигены могут на своем плоту выполнить все маневры, которые выполняют на обычном судне с совершенным такелажем…».
      В неизданной рукописи 1840 года английского путешественника Джорджа Блексленда, хранящейся в библиотеке Митчелла в Сиднее, воспроизведена зарисовка бальсового плота из девяти бревен, который управляется только парусами и выдвижными швертами. Блексленд приводит рапорт офицера одного из кораблей Его Величества, встретившего целое перуанское семейство на бальсовом плоту около острова Лобос де Афуэра, примерно в 60 милях от побережья Перу. Индейцы как раз собирались идти против ветра к скрытому за горизонтом материку.
      «Они три недели не были в родной деревне и теперь возвращались с грузом сушеной рыбы; семья состояла из девяти человек, с ними были еще собаки и весь скарб… Судно, на борту которого я находился, – шхуна водоизмещением 40 тонн – направилось вместе с ними в тот же пункт, и нас поразило, как круто шел плот против ветра, развивая скорость до четырех-пяти узлов. Некоторое время мы шли рядом и прибыли на следующий день с разрывом в несколько часов… На отдельных участках побережья все морские перевозки осуществляются такими бальсовыми плотами, а в Ламбайеке из-за сильного прибоя только на них можно подойти к берегу. Они перевозят также соль из порта в порт на расстояние 200-300 миль, что еще раз доказывает их надежность».
      Французский исследователь мореходства Пари отправился в северо-западную часть Южной Америки, чтобы изучить там бальсовый плот. Он описал этот плот в своем капитальном труде о неевропейских судах, вышедшем в 1841-1843 годах. Сто с небольшим лет назад Пари писал: «В Перу по-прежнему применяют такие же плоты, какие в древности строили аборигены; они настолько приспособлены к местным условиям, что их предпочитают всем другим судам…».(21) Он опубликовал также важный технический чертеж большого бальсового плота с гуарами, однако ему не довелось увидеть плот, маневрирующий в море, поэтому он не совсем разобрался в применении и действии гуар. Пари недоверчиво отнесся к свидетельству Хуана и Ульоа о том, что гуары позволяют плотам делать любые маневры.
      Он писал: «Нам не пришлось достаточно наблюдать эти замечательные плоты, чтобы удостовериться, что они в самом деле могут выполнять все эти маневры…». Однако он признавал: «На плотах нет никаких других приспособлений для управления в океане…».
      Через несколько лет шведский капитан Скугман(22) видел бальсовые плоты с гуарами далеко в океане на широте Северного Перу и сообщил, что такие плоты заходили на острова Галапагос, лежащие в 600 милях от материка.
      Очевидно, гуара, в отличие от гребка или рулевого весла, может применяться только вместе с парусом. Без паруса в гуаре нет смысла.
      Американский археолог Лотроп(23) и другие исследователи установили этот факт, который очень важен, если учесть, как много гуар найдено при раскопках погребений в засушливых районах на севере и юге Перу. Изумительно орнаментированные гуары из многочисленных погребений Паракаса и Ики в Южном Перу показывают, что парусные плоты были существенным элементом культуры и в этих южных широтах задолго до появления письменных источников, даже до инков.
      Беннет(24) – специалист по археологии Перу – приводит иллюстрацию, на которой изображена доинкская гуара с южного побережья Перу, украшенная замечательной резьбой и росписью. Археологи позволили нам также узнать мелкие, но достаточно существенные детали, не отмеченные ранними хронистами и исследователями, а именно, как крепились найтовы к скользким бревнам и какую форму придавали отдельным бревнам на носу и на корме, чтобы уменьшить сопротивление.
      Эту информацию дают крохотные модели плотов – так сказать, «духи» плотов, найденные в большом количестве еще южнее, в погребениях Арики. Речь идет о доисторических изделиях, захороненных за тысячу с лишним лет до прибытия Писарро и первых европейцев; на них видно, что найтовы из пенькового каната или ремней (из тюленьей шкуры) входили в вырезанные по окружности бревен желобки. Видно также, что расположение бревен на носу и на корме приближало обводы к форме лодки, чтобы сопротивление было меньше.
      Маленький плот, найденный при раскопках погребений Арики известным археологом, специалистом по Перу, Максом Уле(25), был оснащен квадратным парусом из камыша. Аналогичным парусом до сего дня пользуются горные индейцы на озере Титикака. Эта находка, сделанная на месте примитивного рыбачьего селения и датируемая первым веком нашей эры, побудила Норденшельда(26) заключить, что «на побережье Перу парус, вероятно, был известен до появления гончарного ремесла и ткачества…».
      Как мы уже видели у Инки Гарсилассо, на засушливом побережье древнего Перу самым распространенным судном был камышовый плот одиночного рыбака. Парусные деревянные плоты использовались только для перевозки тяжелых грузов и для выхода в океан. В инкские времена главными перуанскими гаванями, в которых сосредоточивались такие плоты, были Паита, Тумбес и другие поселения вблизи больших бальсовых лесов на северном побережье Эквадора. Но вплоть до 1900 года важные порты находились также в Сехуре, Ламбайеке, Пакасмайо и Хуанчако, в 500 милях к югу от Гуаякиля.
      Во времена инков на бальсовых плотах плавали еще в 500 милях южнее. На них перевозили в разные области Перу гуано для удобрения с островов Чинча в районе Писко. Инки даже транспортировали по суше в разные концы своей империи бальсовые бревна для плотов. Когда первый испанский отряд под предводительством Эрнандо Писарро, выйдя из Куско, продолжал движение через Анды, он нашел в нынешней Боливии множество длинных бревен, доставленных туда местными носильщиками. На озере Титикака предполагалось построить бальсовые плоты для Инки Хуайна Капака и его придворных.(27) Таким образом, сочетание исторической и археологической информации дает нам достаточно полное представление о принципах конструкции и о значении примечательного плота, который обеспечил возможность аборигенного судоходства в Перу и в прилегающих областях Тихого океана. Известный американист Лотроп в своем интересном труде «Мореходство аборигенов у западных берегов Южной Америки» хорошо описал бальсовый плот.
      Правда, оценивая его ходовые качества, Лотроп утверждал, что бревна «быстро впитывают воду и через несколько недель совершенно теряют плавучесть. Поэтому приходилось время от времени разбирать жангаду (то есть бальсовый плот) и вытаскивать бревна на берег, чтобы как следует их просушить».(28) Лотроп считал, что бальсовый плот был непригоден для заморских плаваний и не мог дойти не только до полинезийских островов, но даже до островов Галапагос, лежащих в нескольких сотнях миль от материка.
      При этом Лотроп ссылался на Байема – английского путешественника XIX века, совсем не знавшего бальсовых плотов.(29) В книге Байема, изданной в 1850 году, читаем, что парусник, на котором он шел, встретил бальсовый плот в районе Кабо Бланке (Северное Перу). Плот шел вдалеке, курсом на юг, борясь с встречным ветром. Капитан парусника рассказал Байему, что такие плоты лавируют лучше, чем европейские китобойцы, но через несколько недель утрачивают плавучесть, их приходится вытаскивать на берег и сушить.
      На основании этих сведений Лотроп и сделал вывод, что бальсовый плот неспособен находиться в море достаточно долго и, следовательно, совершать большие плавания. И он предположил, что Тупак Инка со своей армией не ходил дальше района, лежащего к северу от Гуаякиля.
      Но в целом труд Лотропа был настолько основательным, что после него мало кто из этнологов углублялся в этот вопрос. Дополнительный материал представил Минз – крупный английский авторитет по инкской истории – в опубликованной в 1942 году интересной статье «Доиспанское мореходство у Андского побережья».(30) Однако он отчасти опирается на Лотропа и в своей умозрительной оценке бальсового плота разделяет его негативную точку зрения: «несомненно, этот тип судна мог вызвать только презрение у судостроителей едва ли не любой другой мореходной нации мира». Минз заключает: «Итак, мы вправе сделать вывод, что в перуанском аборигенном мореходстве до завоевания страны испанцами плот из бальсовых бревен с парусами, рубкой и грузовым помещением был наименее презираемым и наименее несовершенным среди известных судов. Что и говорить, невелика похвала, но таковы факты, а лучшего отзыва не заслуживает судостроительное искусство древних жителей Андской области, совершенно чуждое морю».
      Хорнелл – известный специалист по древним судам и мореходству аборигенов – в 1945 и 1946 годах тоже обращается к этой теме в статьях «Были ли контакты между народами Океании и Южной Америки до Колумба?» и «Как попал батат в Океанию?». Хорнелл не сомневается в том, что древние перуанцы оказывали влияние на земледелие полинезийских островов, но избегает поспешно судить о бальсовом плоте. И, однако, все-таки он считает: «Обыкновенный, ничем не обработанный бальсовый плот не мог совершить дальнего океанского плавания, разве что инкские моряки знали способ пропитки гигроскопичных бревен каким-то водоотталкивающим составом…». Хорнелл допускал, что древние перуанцы растворенным каучуком, смолой или воском смазывали бревна и благодаря этому могли плавать до Восточной Полинезии.
      Такая убежденность американистов, которые теоретически изучили основные принципы перуанского судостроения, повлияла двояко на современных этнологов. Этнологи, заклеймив мореходные качества бальсового плота и считая его «немореходным», тем самым лишили аборигенов Перу важнейшего навигационного средства и составили представление о них как о чуждом мореходству, сугубо сухопутном народе. Это однобокое представление о ранних высокоразвитых культурах тихоокеанского побережья Южной Америки внедрилось как в специальную, так и в общую литературу и повлияло на изучение узловых проблем полинезийской этнологии.
      В 1932 году видному знатоку Тихоокеанской области Диксону удалось показать, что батат вместе с его кечуа-перуанским названием «кумара» был доставлен человеком из Перу в Полинезию до прихода испанцев в Южную Америку. Указывая на бальсовый плот, он предположил, что переносчиками батата были перуанские или иные американские индейцы. В том же году Лотрон опубликовал свой упомянутый выше обзор перуанского судоходства, а двумя годами позже Диксон в новой статье вернулся к этому вопросу. Теперь он писал:
      «Так как у нас нет никаких свидетельств, что у индейцев тихоокеанского побережья Южной Америки, где возделывался батат, когда-либо были суда или навыки дальних морских плаваний, приходится заключить, что переносчиками растения были полинезийцы».(31) Известный американский специалист по археологии Полинезии Эмори(32) писал в 1933 году по поводу древних мегалитических сооружений на острове Пасхи, островах Общества, Маркизских, Гавайских, Тубуаи и Тонга: «Вполне правомерно предположить американское происхождение такого специализированного элемента культуры, как эта каменная кладка. Это очень характерный элемент, и сосредоточен он в той части Америки, которая находится ближе всего к Полинезии и откуда течения устремляются по направлению к острову Пасхи и архипелагу Туамоту… Разве не мог какой-нибудь мореходный плот ранних инков, подхваченный этим течением, доставить уцелевших за 2 тысячи миль на остров Пасхи на западе?».
      Но в 1942 году в одной из своих последующих статей Эмори(33) отказался от этого взгляда, ибо, как он говорил, Диксон смог убедить его, что бальсовый плот тихоокеанского приморья Южной Америки быстро пропитывается водой. В свою очередь Морган(34) в 1946 году ссылается уже на Эмори, который сообщил ему, что «бальсовые плоты в несколько дней пропитываются водой, если их не вытаскивать на берег для просушки».
      К этому времени негативное суждение о бальсовом плоте стало аксиомой, и Питер Бак(35) в 1945 году в своем «Введении в полинезийскую этнологию» сбросил со счетов половину прилегающих к Тихому океану областей, заявив: «Поскольку у индейцев Южной Америки не было ни судов, ни мореходных навыков, необходимых, чтобы пересечь просторы океана, отделяющие их берега от ближайших полинезийских островов, их никак нельзя считать переносчиками элементов культуры».
      Столь же убежденно американский этнолог Уэклер(36) писал в 1943 году в монографии «Полинезийские первооткрыватели Тихого океана»: »…у американских индейцев не было морских судов, способных на такие переходы, как плавание в Полинезию».
      Этот взгляд так утвердился среди американистов и тихоокеанистов, что, когда я попытался оспорить его в 1941 году, моя статья, как и следовало ожидать, не вызвала отклика. Стало очевидно, что есть лишь один способ решить вопрос: построить такое же судно и проверить его на деле.
      В 1947 году я организовал и возглавил экспедицию «Кон-Тики».
      Плот, названный «Кон-Тики», был сделан из девяти бальсовых бревен двухфутокой толщины, длиной от 30 до 45 футов; среднее бревно было самым длинным. Основа была связана с поперечинами, на которых лежал бамбуковый настил и стояла открытая надстройка. Конструкцию довершали двуногая мачта с прямым парусом, пять гуар и рулевое весло. 28 апреля 1947 года плот вышел из Кальяо с командой, состоящей из шести человек; спустя девяносто три дня он миновал первые обитаемые полинезийские острова. Пройдя за 101 день 4300 миль, «Кон-Тики» сел на риф атолла Рароиа в архипелаге Туамоту; при этом команда не пострадала, а груз был спасен почти полностью.
      Цель экспедиции заключалась в том, чтобы практически изучить и проверить качества и возможности бальсового плота, а также получить ответ на старый спорный вопрос: были ли острова Полинезии досягаемы для плотоводов древнего Перу?
      Судно продемонстрировало замечательные мореходные качества и отлично доказало свою способность перевозить тяжелые грузы в открытом океане. Из всех его ценных свойств нас больше всего удивила и поразила исключительная надежность и остойчивость при любой погоде. Кроме способности справляться с волнами, стоит, пожалуй, назвать грузоподъемность. Впрочем, тут нечему удивляться, ведь еще первые испанцы описывали бальсовые плоты, перевозившие больше тридцати тонн.
      Теоретики отрицательно отозвались о плавучести бальсового плота, ссылаясь на то, что из-за гигроскопичности бальсы он-де без регулярной просушки затонет. Кроме того, считали, что найтовы, соединяющие бревна и всю остальную конструкцию, будут истерты при качании бревен на волнах. О легкой пористой древесине говорили, что она не выдержит сосредоточенной в центре нагрузки (команда и груз), если нос и корму одновременно поднимет двумя волнами. Наконец, при высоте надводного борта всего полтора фута команда и груз на открытом плоском плоту окажутся не защищенными от океанских волн.
      Наш опыт дал ответ на эти вопросы и показал, что у представителей древних культур Перу и Эквадора были все основания создать именно такой тип мореходного судна.
      Поступающая в продажу сухая бальса чрезвычайно гигроскопична и не подходит для строительства плотов, но древесина только что срубленных стволов еще насыщена соком и почти не впитывает морской воды. Правда, вода постепенно проникает в просушиваемые солнцем внешние слои, но внутрь ее не пускает сок. Когда «Кон-Тики» через год после экспедиции вытащили на берег для консервации, он еще мог поднять не одну тонну груза.
      Бальсовые бревна не истирали найтовы по той простой причине, что их поверхность стала мягкой, губчатой, и веревки оказались словно утопленными в пробке. Двухфутовой толщины было достаточно, чтобы бревна устояли против двух штормов, во время которых волны вздымались выше плота; они выдержали даже столкновение с рифом в Полинезии.
      Секрет надежности и остойчивости открытого бальсового плота, несмотря на незначительную высоту надводного борта, объясняется его исключительной способностью прилаживаться к волне. Плот переваливал через грозные горы воды, которые подмяли бы почти любое другое малое судно. Вторая причина – гениальная конструкция, благодаря которой вода тотчас уходила, как сквозь сито. Ни могучие валы, ни разбивающиеся ветровые волны не могли застичь плот врасплох; результатом было чувство безопасности, какого не дает никакое другое открытое или малое судно. Больше того, низкий борт и обеспечиваемая независимыми креплениями гибкость конструкции позволили посадить плот прямо на риф с подветренной стороны коварного архипелага Туамоту.
      Во время плавания было проведено несколько опытов с упоминавшимися выше выдвижными швертами, которые индейцы называют гуарами. Выяснилось, что пяти надежно укрепленных гуар шириной в два фута и длиной в шесть футов достаточно, чтобы плот мог идти почти под прямым углом к ветру. Подтвердилось также, что править плотом можно без рулевого весла, если поднимать или опускать гуару на носу или на корме.
      Однако попытка идти галсами против ветра кончилась полной неудачей, и команда склонилась к общепринятому взгляду, что перуанский бальсовый плот, подобно любому другому плоскодонному плоту, может ходить только в общем направлении попутного ветра.
      Но последующие исследования, проведенные после экспедиции, убедили меня, что наша неудача объясняется скорее незнанием забытых приемов, чем несовершенством системы, которую так долго с успехом применяли инки. Это подтвердилось во время второго эксперимента с плотом, проведенного в 1953 году у берегов Эквадора.
      Гуары бальсовых плотов заметно отличаются друг от друга размерами (в зависимости от величины и типа судна) и материалом, из которого они сделаны. Обычная длина гуары 1,25-2 метра, ширина 10-25 сантиметров; правда, в районах, прилегающих к лесным массивам Эквадора, известны гуары длиной до 3,5 метра и шириной 0,5 метра. Гуары представляют собой прямоугольные доски с выступом или вырезом в верхнем конце.
      Если для изучения древнеперуанских судов мы располагали только записками хронистов, схематическими изображениями в аборигенном искусстве и «духами плотов», то для знакомства с гуарами к нашим услугам есть подлинные экземпляры, которыми пользовались древние мореплаватели.
      Такие гуары, чаще всего вырезанные из твердой и прочной древесины перуанского альгарробо, принадлежат к наиболее многочисленным находкам в доиспанских погребениях на побережье Перу. Есть мастерски выполненные гуары, которые представляют художественную ценность, и многие из них являются гордостью перуанских разделов музеев всего мира. Но большинство гуар сделано просто, без всяких украшений, а так как представляющие чисто прикладной интерес изделия не привлекали кладоискателей, они часто бесследно исчезали.
      Пожалуй, можно сказать так: соотношение между профессиональной археологией и простым кладоискательством на перуанском побережье прямо пропорционально соотношению примитивных и богато украшенных гуар или соотношению между гладкой перуанской керамикой и красующимися в музеях декорированными фигурными сосудами.
      Наиболее искусно обработаны гуары из районов Писко, Паракас и Ика в южной части побережья Среднего Перу. Но и здесь при раскопках находят примитивные, грубо сделанные гуары из альгарробо. Если на резных гуарах из района Чиму на севере Перу мы обычно видим только изображение одной птицы или одного животного на нерабочей части рукоятки (как и на местных веслах), то на лучших образцах из Паракаса резные или рисованные изображения птиц, рыб, людей или символические орнаменты расположены в два-три ряда. Часто верхний ряд составляют фигуры шести – восьми мужчин, которые стоят бок о бок, держась за руки так, что получается волнообразная линия.
      Высказывались предположения, что некоторые гуары с особенно тщательно вырезанными украшениями были ритуальными эмблемами ранга; вероятно, это так и есть. Однако я не видел еще ни одного образца, который нельзя было бы использовать по прямому назначению: в каждом случае взята достаточно твердая древесина, а резные изображения размещены так, что они не мешают пользованию гуарой. Резьба, как правило, ограничивается рукояткой; в редких случаях орнамент спускается ниже, тогда он нанесен на боковую грань, и доска все равно может свободно ходить в прорези или щели между мягкими бальсовыми бревнами.
      Характерно, что резьбой в основном покрывали только ту часть гуар, которая оставалась на виду над палубой, а погруженную часть, скрытую от глаз команды и пассажиров, не украшали.
      Естественно было ожидать, что чисто ритуальный предмет будет украшен во всю длину, подобно рукояткам обрядовых топоров или жезлам. Учитывая функции гуары, верхняя часть которой, а также рукоятка остаются на виду и не изнашиваются (к ним лишь изредка прикасается рука), можно уверенно предположить, что подавляющее большинство даже наиболее богато орнаментированных образцов использовалось по прямому назначению – вероятно, более высокопоставленными членами общины.
      Когда в конце прошлого столетия в музеи и частные коллекции впервые поступили полученные при раскопках искусно обработанные доски из Писко, их считали просто замечательными образцами доинкской резьбы по дереву. И хотя Гретцер – специалист по Перу – в 1914 году заключил, что речь идет о морских гуарах, до недавнего времени мало кто задумывался над подлинным назначением этих досок.
      Гретцер, проживший не один десяток лет в приморье Перу, имел полную возможность наблюдать уже уходящие в прошлое бальсовые плоты с гуарами, которые, как и в далекие времена, по-прежнему перевозили тонны сушеной рыбы на север, в Эквадор, а там забирали строительный лес и другие грузы. При раскопках в долинах Писко и Ики он сразу же определил назначение обнаруженных гуар, которые хранятся теперь в Берлинском музее этнографии. Гретцер видел в этой находке убедительное доказательство того, что жители приморья уже и доинкские времена регулярно выходили в океан и совершали плавания, подобные тем, которые засвидетельствовали испанцы.
      Тому, кто незнаком с замечательными мореходными качествами инкских камышовых и бальсовых плотов, может показаться, что жители побережья делали только первые шаги в судоходстве. На самом деле древние перуанцы хорошо знали однодеревки и лодки с нормальным корпусом, и все-таки они предпочитали пользоваться своими судами, изумительно приспособленными к местным географическим условиям.
      Широко распространившееся мнение, которое недооценивало якобы примитивные лодки из камыша тотора и бальсовые плоты, возможно, было одной из причин того, что поразительно мало внимания уделялось источникам, которые трактуют вопрос о мореходстве аборигенов. Даже после публикации Гретцера нередко можно было увидеть в музеях перуанские гуары с бирками «ритуальные лопаты» или что-нибудь в этом роде, хотя каждый мог убедиться, что гуары не подходят для земляных работ. По мере роста количества находок в раскопах становилось все более ясно, что эти своеобразные доски – какая-то часть морской оснастки, ибо в погребениях они обычно лежали вместе с рыболовными снастями или иными предметами, указывающими скорее на морской промысел, чем на земледелие. Бросалось также в глаза, что узоры на рукоятках гуар и местных веслах повторяют друг друга. Поэтому в последнее время гуары чаще всего экспонировали с бирками: «весло особого рода» или даже «руль».
      Между тем достаточно взглянуть на рукоятку, чтобы сразу понять, что это своеобразное изделие не могло быть ни тем, ни другим. Главное свойство весла – безупречный баланс; рукоятка должна венчать вертикальную ось, чтобы лопасть не поворачивалась во время гребка. А рукоятка гуары совсем не сбалансирована, она расположена с самого края, поэтому грести такой доской невозможно. И нигде не ухватишься для баланса второй рукой. На большинстве гуар южного побережья есть прорезь для пальцев – что-то вроде ручки обычной сумки.
      Очевидно, что специализированная рукоятка гуары рассчитана только на вертикальный подъем и опускание широкой доски одной рукой, а не на сбалансированные гребки двумя руками. Столь же мало рукоятка гуары годится на роль румпеля. Совершенно ясно, что гуары по своему назначению не могут быть сравнимы ни с какими частями оснастки европейских плавучих средств.
      Однако эти археологические свидетельства, а также описания и зарисовки европейских путешественников, которые сами видели гуары на плотах аборигенов, так и не стали всеобщим достоянием к тому времени, когда в Европе – кстати, довольно поздно! – начали оснащать суда швертами.
      Лотроп сообщает, что в 1710 году в Англии провели опыты с выдвижными швертами на некоторых типах малых судов. По-настоящему они стали применяться в Англии и США с 1870 года. До тех пор европейские моряки использовали только выдвижные кили, единственное назначение которых было препятствовать сносу.
      Когда мы в 1947 году оснастили «Кон-Тики» гуарами, все этнологи и знатоки морского дела единодушно утверждали, что они не помогут управлению плотом. И хотя члены экспедиции установили, что с пятью действующими гуарами можно изменять курс и идти почти под прямым углом к ветру, все наши попытки развернуться и плыть против ветра оказались безуспешными.
      В 1953 году благодаря любезной помощи эквадорского археолога Эмилио Эстрады оказалось возможным продолжить опыты с бальсовым плотом нормальных размеров в районе залива Плаияс в Эквадоре, где местные рыбаки и поныне используют маленькие, связанные из трех бревен плоты типа бразильской жангады.
      На этот раз удалось до конца раскрыть секрет инков, ходивших на своих плотах против ветра.
      Это оказалось очень просто. Команда, в которую входили Эстрада, американский археолог Рид, его норвежский коллега Шельсволд и я, установила, что, если в момент поворота, когда ветер дует перпендикулярно продольной оси плота, быстро развернуть парус и так же быстро изменить соотношение погруженной площади гуар на носу и на корме, плот послушно развернется и пойдет против ветра.
      Самое главное заключается в том, чтобы согласовать движения при повороте реи и подъеме или погружении гуар. Чтобы рею можно было свободно повернуть, она должна быть закреплена в точке соединения мачты-бипода. После того как был открыт способ разворота плота, оставалось лишь регулировать гуары, и плот без труда шел против ветра, лавируя под таким же углом, как обычные парусные суда. При новом курсе опять-таки только соотношение между погруженными гуарами на носу и на корме определяло направление хода.
      Итак, теперь нам известно, что технически нет никаких пределов дальности плаваний древнеперуанских судов в Тихом океане. Следовательно, нет ничего неожиданного в том, что передовой отряд Писарро встретил бальсовый плот, направлявшийся в Панаму. И мы вправе строить самые смелые предположения о развитии мореходства у жителей перуанского побережья после появления, еще в доинкские времена, гениального изобретения – гуар. (V)

РАСКОПКИ НА ОСТРОВАХ ГАЛАПАГОС