Хуан Хаоа, владелец рукописи, показал мне ее в присутствии своего старшего брата Андреса, так называемого «туму» – Хуана Нахоэ и Атана Атана. Драматическая обстановка помешала мне получить сведения о ее происхождении, но мне дали ясно понять, что речь идет о ценном наследстве, видимо, от отца. Судя по тому, как часто упоминалось имя старухи Таху-таху, она была причастна к акту передачи рукописи, во всяком случае, одобряла его. Таху-таху, она же Виктория Атан, была единственной оставшейся в живых теткой братьев Атан. Несмотря на весьма преклонный возраст, она провела несколько дней в пещере в Анакене, колдовством «помогая» своим племянникам, когда они заканчивали подъем анакенской статуи. После благополучного завершения этого «предприятия» она не упускала случая подчеркнуть, что отныне мне будет сопутствовать «большая удача». Виктория Атан выступала как бы в роли незримого соучастника многих последовавших в дальнейшем неожиданных событий.
Отнюдь не впечатлительный Хуан относился к ней с величайшим почтением, считая ее колдуньей (таху-таху). Для него вся ценность рукописи заключалась в ее магической силе. Его заботила только одна строка в середине книги, написанная на рапануйском языке (рукопись C). Большую часть страницы занимают две колонки знаков ронго-ронго и написанные латинскими буквами предполагаемые рапануйские эквиваленты. Все это записано синими чернилами, но пониже, другой рукой, выцветшими светло-бурыми чернилами добавлены две строчки, нижнюю из которых владелец считал аку-аку, то есть духом книги. Эту строку («Кокава аро, кокава туа, те игоа о те акуаку, эруа») Хуан понимал как повеление владельцу сделать новый список, когда настоящий «износится спереди и износится сзади». Когда мы потом спрашивали пасхальцев, каков смысл этой фразы, они отвечали, что дословный перевод невозможен. Тем не менее Хуан считал ее наделенной волшебной силой мана. Он многократно прочел эту фразу вслух, сперва дома, затем на террасированном конусообразном холме, возвышающемся над нашим лагерем в Анакене. На вершине холма состоялась торжественная церемония передачи рукописи мне.(64) (Кондратов(65), ссылаясь на Энглерта, впоследствии показал, что Кава-аро и Кава-туа – имена двух аку-аку, будто бы обитающих в районе Рааи. Ко – артикль, обычно употребляемый перед именами собственными.) Рукопись Хаоа (она же рукопись С) теперь хранится в музее «Кон-Тики».
Два столбца знаков необычного вида пасхальцы считали «ронго-ронго второго рода». Однако при сопоставлении оказалось, что многие из этих знаков совпадают с образцами «подписей», вождей маори на мирном договоре с Англией, воспроизведенных Жоссаном просто для сравнения.
Не все подписи, приведенные Жоссаном, повторены в версии Хаоа, нарушена их последовательность, некоторые стоят вверх ногами по отношению друг к другу. Многие знаки Хаоа отсутствуют в каталоге Жоссана.
Здесь важно вспомнить, что «подписи» маори были сымпровизированы совершенно неграмотными людьми, которые имели лишь поверхностное представление об европейской письменности и, как могли, подражали ей. Аналогичные «подписи» пасхальских вождей на договоре с испанцами, скорее всего были таким же образом изобретены на месте. У подлинных ронго-ронго, очевидно, совсем другие и более глубокие корни. Из «подписей» маори, внесенных почтенным епископом в каталог ронго-ронго, опекаемые миссионерами пасхальцы сотворили второй род не поддающегося прочтению мнимого письма.
Знаки на печатях Индской культуры, смысл неизвестен.
Не исключено, что информатор Салмона и Томсона, Уре Бае Ику, чье имя написано наверху одной страницы рукописи Эстевана Атана, причастен к оригиналам, лежащим в основе списков Эстевана Атана и Хуана Хаоа. Энглерт пишет: «Настоящее имя Уреваеико было Уре Вае Ику. Я смог узнать о нем очень мало – лишь то, что он был слугой (туура) короля Нгаары и состоял в родстве с женой Даниеля Теавы – Бери а Моту а Манухеуророа. Поскольку сын Даниеля, тоже Даниель, чья фамилия Теаве превратилась в Чавез, женился на Исабель Хаоа, Хуан Хаоа – родственник его жены. Поскольку Уре Вае Ику был туура у Нгаары, он мог выучить знаки дощечек кохау ронго-ронго».(65а) Третью, меньшую по объему рукопись (рукопись В), выцветшую и отчасти изъеденную червями, принес в наш Анакенский лагерь, казалось бы, случайный посетитель из деревни – молодой Элиас (Эриа) Пакарати Атан; он потом заболел и умер. Элиаса звали также Харе Кае Хива в честь одного из предков, кстати, отца Тупутахи, предполагаемого автора книги Эстевана Атана. Доставленная Элиасом рукопись В(66) состоит из десяти маленьких листов из тетради в клетку (двадцать страниц), сшитых крученой пеньковой бечевкой. Верхние края срезаны ножом, но на трех страницах еще можно разобрать печатную надпись «Эскуэлас Примариас де Чиле» (Чилийская начальная школа).
На первых двух страницах нет ни номеров, ни текста, если не считать цифру 1865, написанную карандашом посредине первой страницы. Наверху всех остальных страниц видим написанное чернилами заглавие «Пуа арахоа арапу» и номер. Последняя страница содержит только заглавие, а на предшествующих семнадцати страницах стоят, кроме того, в один или два столбца знаки ронго-ронго и рядом латинскими буквами записан предполагаемый перевод на рапануйский язык. Как повторяющееся заглавие, так и знаки, а также толкование их написаны как будто одной рукой, чернила выцветшие, синевато-бурые. Под большинством рапануйских слов или рядом с ними карандашом приписан испанский перевод. Добавления сделаны явно опытной нерапануйской рукой; иностранец, едва ли знавший рапануйский язык, включил в свой перевод пояснения, очевидно, полученные от пасхальца, который пытался истолковать рапануйские выражения, пользуясь скудным набором испанских слов.
Цифра 1865 на первой странице написана карандашом той же нерапануйской рукой. Вряд ли можно считать это годом появления рукописи – дата слишком ранняя. Хотя Эйро обнаружил дощечки на острове в 1864 году, Зумбом попал на Пасху только в 1866 году и привез первую дощечку Жоссану в 1868 году. Возможно, цифра 1865 обозначает год, к которому предположительно отнес рукопись человек, внесший карандашные пометки на испанском языке.
Остается загадкой, каким образом тетрадь попала в руки человека, владевшего испанским языком и достаточно заинтересовавшегося ее содержанием, чтобы исписать ее всю карандашом, и потом вернулась к рапануйцам. Примечательно также, что молодой владелец рукописи предложил мне ее просто и деловито, без признаков суеверия, гордости или сентиментальности. Он сказал мне, что тетрадь представляет собой копию оригинала, изготовленного его дедом Пуаарахоа Араки, доставшегося в наследство отцу Элиаса, Аугустину Пакарати, и что Матео Херевери хранил эту копию в пещере на островке Моту-нуи.
Правда о происхождении этой рукописи все еще неизвестна. Когда Бартель(67) попытался получить дополнительные сведения от Элиаса и Матео Херевери, он услышал от Матео, что версия о хранении тетради в тайнике на Моту-нуи и об авторстве их деда – знаменитого птицечеловека Пуаарахоа – была придумана, чтобы набить цену. Но это звучит малоубедительно, так как вверху каждой страницы той же рукой и теми же чернилами, что и весь текст, написано «Пуа арахоа арапу». К тому же Элиас и не думал расписывать мне славу Пуаарахоа, имя которого я до тех пор не слышал. И, кроме того, Элиас подчеркнул, что текст написан не рукой Пуаарахоа Араки, что речь идет о копии.
Любопытно, что Элиас называл автора оригинала Пуаарахоа Араки, а не Пуаарахоа Арапу, как написано на всех страницах тетради. В генеалогии, составленной Энглертом(68), говорится, что Пуа Арахоа при крещении получил новое имя – Аракилио (таитянский эквивалент Гераклио), которое пасхальцы превратили в Араки. На острове не знали о существовании ни этой рукописи (несмотря на испанские пометки), ни других, и это уже свидетельствует о том, что тетрадь хранилась в тайнике. С точки зрения Элиаса, вряд ли место расположения тайника могло повлиять на ценность рукописи. Скорее всего, рукопись лежала в пещере на Моту-нуи, так как на Пасхе нет других надежных хранилищ, недоступных для местных жителей.
Значительный интерес представляет информация, полученная Энглертом(69): мать Элиаса, Хилариа Атан, была племянницей Пуа Арахоа; следовательно, Элиас приходился Пуа Арахоа не внуком, а внучатым племянником. Отсюда следует, что у покойного Эстевана Атана Пакомио и покойного Элиаса Пакарати Атана был общий родственник – Пуа Арахоа, завоевавший, по данным Бартеля(70), титул птицечеловека в год, когда родился переводчик Раутледж – Хуан Тепано (около 1875 года, согласно Раутледж(71)). Таким образом, намечается возможная связь между творцами оригиналов, лежащих в основе рукописей А и В. Рукопись В хранится вместе с рукописью А в музее «Кон-Тики».
Другой посетитель нашего лагеря, Арон Пакарати, принес несколько поврежденных рукописных листов только для того, чтобы показать их мне. Он не согласился расстаться с ними и отказался назвать имя владельца, которому был обязан вернуть эти листы. Возможно, владельцем был Доминго или один из его братьев – Педро, Сантьяго или Тимотео; все трое сотрудничали со мной, когда я попросил их смастерить лодки «пура». Престарелые братья были сыновьями пасхальского учителя закона божьего, который после изгнания первых миссионеров продолжал кое-как вести богослужение.
Мы сфотографировали все тринадцать обрывков, принесенных Ароном (рис. III) (72). На одиннадцати видны обычные вертикальные столбцы знаков ронго-ронго с написанным латинскими буквами рапануйским переводом. На одном под вертикальными колонками есть сплошная горизонтальная строка знаков ронго-ронго; последний клочок содержит только горизонтальную строку письмен ронго-ронго. На одном из обрывков среди рапануйских слов стоят написанные той же рукой французские слова «Ciel» и «Soleil».
Бартель(73) предполагает, что эти обрывки относятся к рукописи С. Это вполне возможно по ряду причин. Как уже говорилось, рукопись С – конторская книга без корок, из которой вырвано большинство листов; два листа обрезаны. И почерк рукописи D как будто совпадает с одним из почерков более разнородной рукописи С. Наконец, клочки оторваны от листов с вертикальными графами такого же рода, какие мы видим на некоторых страницах рукописи С.
Примечательной деталью являются крестики, которыми помечено большинство знаков ронго-ронго в рукописи D. То же самое есть и в рукописи С. Скорее всего, крестики проставлялись, когда делали список. Человек, аккуратно переписывавший знаки, отмечал каждый из них крестиком, чтобы ни одного не пропустить и не повторить.
ДРУГИЕ РУКОПИСИ НА ОСТРОВЕ
Было очевидно, что рукописи, найденные на острове, имеют особое значение для нынешних пасхальцев; недаром они прежде никому о них не рассказывали и отказывались продавать их, за одним исключением (Элиас Пакарати). Когда мы уезжали, у пасхальцев, несомненно, оставались еще рукописи. Своеобразный лист Атана Атана, содержащий связные тексты ронго-ронго и на рапануйском языке, не был сфотографирован, и данных о том, что этот лист потом кто-либо видел, нет. Рукопись его брата Эстевана Атана мы сфотографировали, потом она считалась пропавшей вместе с владельцем, пока вдруг не появилась вновь в 1964 году. Старший из братьев Атан – Педро – по нашим сведениям, обладал третьей полной рукописью, которую нам так и не показали. Обрывки рукописи Арона Пакарати Атана, не представляющие, казалось бы, никакой ценности, приобрести не удалось, они снова канули в неизвестность.
Интересно, что текст одной из страниц тетради Эстевана Атана был составлен и записан за двадцать лет до нашего приезда(74), когда ее нынешний владелец был еще мальчиком, и что рукопись передавалась от старшего поколения к младшему в полной тайне; это особенно примечательно в такой маленькой островной общине, где всем все известно друг о друге. Просьба Эстевана Атана сфотографировать рукопись на борту нашего судна, чтобы другие пасхальцы не узнали, что у него есть такая вещь, говорит о сознательном стремлении к секретности.
С другой стороны, то обстоятельство, что пациент лепрозория, где нельзя было скрыть своих занятий, открыто работал над рукописью, свидетельствует о живом интересе к традициям, которые играли важнейшую религиозную роль на острове, когда были молоды родители нынешних стариков.
Другие указания о стремлении современных пасхальцев хранить в тайне унаследованные рукописи с письменами ронго-ронго находим в сообщениях, опубликованных уже после нашего посещения острова.
В 1957 году Бутинов и Кнорозов рассказали, что Оливарес, посетивший Пасху в 1956 году на чилийском военном корабле «Пинто», когда мы еще были на острове, будто бы видел у пасхальца Хуана Теао очень неполный «словарь ронго-ронго». Согласно тому же сообщению, рукопись была скопирована с более ранней, принадлежавшей Педро Пате, который унаследовал ее от своего деда Томеники. Томеника, мол, составил оригинал шестьдесят пять лет назад, «чтобы обучать своих учеников». Принадлежащего Педро Пате оригинала никто не видел, и копию Хуана Теао приобрести не удалось, Оливарес успел только сделать несколько фотоснимков, но пленка таинственным образом оказалась «не то утерянной, не то украденной».(75) Узнав, что мы обнаружили на острове Пасхи рукописи, Бартель(76) в 1957 году отправился туда и сумел разыскать страницы, виденные чилийцами; они теперь были у старика Тимотео Пакарати. С помощью другого члена семьи Теао ему удалось также найти часть недостающих листов. Этот список он назвал рукописью Е. По словам информаторов Бартеля, эту рукопись в 1946 году подарила Хорхе Пакарати Атану его тетка Хилариа Атан. Она была матерью Элиаса Пакарати Атана, у которого я приобрел рукопись В. Бартель не смог приобрести рукопись E, но он переснял ее. Позднее он сообщил(77), что, по словам Николаса Пакарати, недавно посетившего ФРГ с группой пасхальцев, оригинал пропал на корабле по пути в Чили.
Хотя мне не довелось видеть никаких фотокопий рукописи E, полагаю, что Пакарати ввел в заблуждение Бартеля и рукопись Е идентична той, которая попала в руки Макса Пуэльмы Бунстера из Сантьяго (Чили). Пуэльма получил старинную рукопись объемом в сто тридцать страниц от пасхальцев, прибывших в Чили в 1960 году, после смерти ее владельца Тимотео Пакарати. Напомню, что у Тимотео хранилась рукопись Е, когда на Пасху приехал Бартель. Пуэльма, близкий друг семьи Пакарати, сообщает, что получил рукопись в дар.(78) По словам информаторов Пуэльмы, тетрадь старика Тимотео первоначально принадлежала его отцу Николасу Пакарати Уре Потахи, учителю закона божьего, который сам учился на Таити под надзором епископа Тепано Жоссана.(79) Хотя это сообщение о происхождении и наследовании рукописи Пакарати несколько отличается от данных Оливареса и Бартеля, оно, вероятно, близко к истине, так как вполне объясняет, каким образом взгляд Жоссана на ронго-ронго мог отразиться на некоторых частях рукописей, сохраненных в тайниках на острове Пасхи. Сложный состав рукописи Пакарати отнюдь не исключает (по предположению информатора Оливареса), что одним из соавторов был Томеника, дед Педро Пате. В самом деле Томеника и старый учитель закона божьего были тесно связаны между собой. А Доминго Пакарати, сын учителя и брат унаследовавшего рукопись Тимотео, был воспитан Томеникой и носил его имя.(80) По сообщению Пуэльмы(81), двадцать страниц рукописи, написанные карандашом, представляют собой «словарь ронго-ронго». На последних семи страницах столбцы знаков ронго-ронго якобы начертаны Вака о Tea Хивой или Томеникой. Большая часть рукописи отведена фольклору, записанному на рапануйском языке латинскими буквами. Образцы текста, переведенные Пуэльмой с помощью Хуана Лахароа, Леонардо Пакарати и Марианы Пакарати, позволяют определить приблизительный возраст оригинальной записи.
Пуэльма говорит о рапануйском тексте: «Ошибки в написании некоторых слов оставляют впечатление, что писавший не владел в совершенстве языком и точно воспроизводил речь старых людей. Текст, написанный выцветшими чернилами железистого состава, содержит короткие предложения, многие из которых начинаются с последнего слова предыдущего».
Пуэльма допускает, что эта рукопись скопирована с записей, сделанных одним из первых европейцев, побывавших на острове, возможно, миссионером. Однако миссионеры удивительно мало интересовались пасхальским фольклором, хотя по распоряжению епископа Жоссана и стали проявлять усиленное внимание к ронго-ронго. Первым грамотным человеком, который владел рапануйским языком и живо интересовался фольклором острова Пасхи, был Александр (Тати) Салмон. Его записи были утрачены, вероятно, на самом острове, но многое скопировал и опубликовал Томсоп (1889 год).
В самом деле образцы, переведенные Пуэльмой и его рапануйскими помощниками, очень напоминают предания, которые рассказывались во времена Салмона, но к XX веку были забыты.
Имя главного информатора Салмона – Уре Вае Ику, слуги последнего короля, – прямо связывается с некоторыми текстами рукописи Пакарати, так же как и в случае с рукописью А.
Пуэльма(82) приводит в качестве примера предание об открытии Пасхи, по которому некий Махаа достиг острова после двухмесячного плавания за заходящим солнцем. Его брат – король Хоту Матуа отправился вслед за ним «на двух судах с 300 подданными, они шли на закат 120 дней, пока в августе (анакена) не достигли Те Пито О Те Хенуа, идя со стороны восхода, из Марае Toe Xay (место погребения), очень жаркого места».
Этот отрывок из рукописи Пакарати, запечатленный на старой бумаге в клетку с пометкой «Эскуэлас Примариас де Чиле», удивительно близок к тексту, записанному Салмоном со слов Уре Вае Ику.(83) Однако, как подчеркивает Пуэльма(84), в рукописи Пакарати указания, что остров был известен до прибытия туда Хоту Матуа, более категоричны, чем в публикации Томсона. Так, по рукописи, сперва остров «явился» Хаумаке видением, потом там побывали три разведчика, затем приплыли Ира, Рапа, Ренга и еще пять человек. Лишь после этого прибыли суда с Хоту Матуа, его родичами и приближенными.
Бартель(85) тоже отмечает, что рапануйское предание в рукописи Е, а также короткий текст в рукописи С упоминают легендарные имена людей, которых Хоту Матуа застал, прибыв на остров Пасхи.(86) Поскольку во всех рукописях, содержащих рапануйские предания, упоминается имя Уре Вае Ику, очень возможно, что он вместе с Томеникой и с учителем закона божьего Николасом Пакарати составлял тексты и списки. Только полная публикация рукописи Пакарати и тщательное изучение языка рассказчика смогут показать, идет ли речь о независимых записях или о копиях записок Салмона.(87) Не исключено, что в руках Оливареса, Бартеля и Пуэльмы побывали разные копии или разные отрывки одной и той же рукописи. В пользу такой версии говорит утверждение Оливареса, что страницы, показанные ему Хуаном Теао, были списаны с оригинала, принадлежащего внуку Томеники, Педро Пате.
Не знаю почему, но рукопись Тимотео Пакарати оставалась в тайнике во время нашего пребывания на острове. Хотя старик Тимотео давал экспедиции ценные сведения о конструкции камышовых лодок и о старинных обычаях, он ни словом не обмолвился о существовании такой рукописи. Ничего не сказал о ней и Педро Пате, который был десятником на раскопках в Рано Рараку. Патер Энглерт больше двадцати лет дружил с пасхальцами, но и он не знал их секрета, а ведь Педро Пате был его ближайшим помощником, он выполнял обязанности пономаря деревенской церкви.
Кстати, вероятно, как раз это лучше всего может объяснить причину скрытности пасхальцев. Они знали, что кохау ронго-ронго и все, что связано с этим древним искусством, относилось к языческим ритуалам, которые стали осуждаться, когда на острове утвердилось христианство. Для пасхальцев ронго-ронго было не просто письменностью, оно было магическим средством их предков, с помощью которого те вступали в контакт со сверхъестественными силами. Большинство пасхальцев все еще верило, что их предки совершали оккультные действия, общаясь с «бесами», и что в ронго-ронго заключена мана.
По существу, мало что изменилось с тех пор, как Метро, опросив одного представителя рода Теао (в этом самом роду Оливарес потом обнаружил страницы словаря ронго-ронго), записал его мнение о ронго-ронго: «Чарли Теао не сомневался, что с каждым знаком связана песня, обладающая магической силой. Скажем, если кто-нибудь хотел навязать другому свою волю, достаточно было взять дощечку, посмотреть на определенный знак и спеть надлежащую формулу. Силой колдовства и действия знака можно было даже убить человека. Знаки на дощечках (рона) обладали такой же мана, как аналогичные знаки, нанесенные на черепах или скалах».(88) Дети и внуки крещеных островитян, некогда спрятавших в потайных пещерах множество дощечек с письменами, продолжали смотреть на них как на запретное связующее звено с загадочным прошлым, не предназначенное для глаз общественности. Деревянные дощечки, за редким исключением, пропали или сгнили, а старый обычай был забыт. И пасхальцы обратились к бумаге и камню, чтобы сохранить оккультные знания и предания. При этом инициаторы попыток уберечь или оживить прошлое предпочитали развивать свою деятельность в тех тайниках, где оказалось ронго-ронго после введения на острове христианства.
Подчеркнутая скрытность островитян и необходимость относиться недоверчиво ко всякой недокументированной информации из пасхальских источников – два обстоятельства, из-за которых особенно трудно выявить взаимосвязь между известными рукописями и установить первоначального автора. В какой-то мере путеводной нитью могут служить степень сходства в оформлении и расположении содержания, повторение одинаковых текстов, наличие страниц с одним и тем же почерком, опознание обрывков или разрозненных страниц, отсутствующих в неполных тетрадях, и наконец обзор нынешних владельцев известных списков.
Среди владельцев рукописей в глаза бросается преобладание двух фамилий – Атан и Пакарати:
1) Эстеван Атан (рукопись А, сфотографированная мной); 2) Атан Атан (рукописная страница, виденная мной); 3) Педро Атан (рукопись, о которой говорили его братья); 4) Хосе Абрахан Атан (по словам Эстевана, временный владелец рукописи А); 5) Хилариа Атан (по данным Бартеля, временная владелица рукописи Е); 6) Элиас Пакарати Атан (рукопись В, приобретенная мной); 7) Хорхе Пакарати Атан (по данным Бартеля, временный владелец рукописи Е); 8) Арон Пакарати (обрывки рукописи, сфотографированные мной); 9) Тимотео Пакарати (рукопись Е, сфотографированная Бартелем и полученная Пуэльмой); 10) Николас Пакарати Потахи (по данным Пуэльмы, автор рукописи Е); 11) Педро Пате (по данным Оливареса, владелец оригинала, лежащего в основе рукописи Е); 12) Томеника (по данным Оливареса, автор рукописи Е); 13) Хуан Теао (часть рукописи Е, сфотографированная Оливаресом); 14) Хуан Хаоа (рукопись С, приобретенная мной).
Должен поблагодарить доктора Эйвинда Мюре из Осло, члена Канадской экспедиции 1964-1965 годов на остров Пасхи, за то, что он вместе с патером Себастианом Энглертом составил необходимые для этого анализа родословные.
Итак, если разобрать родственные отношения между названными четырнадцатью лицами, оказывается, что Эстеван (1), Атан (2) и Педро Атан (3) – братья, а Хосе Абрахан Атан (4) – их отец. Хилариа Атан (5)
– их мать; она же во втором браке мать Элиаса Пакарати Атана (6).
Таким образом, перебрасывается мост между семьями Атан и Пакарати. Хилариа Атан к тому же тетка Хорхе Пакарати Атана (7) и Арона Пакарати (8), а ее второй муж, Аугустин Пакарати, был братом Тимотео Пакарати (9) и сыном Николаса Пакарати Потахи (10), деда (6), (7) и (8). Возвращаясь к Хиларии Атан (5), видим, что она также сестра Магдалены Пакомио, матери Педро Пате (11). Томеника (12) – дед Педро Пате (11), и, как говорилось выше, считался дядей Эстевана Атана (1), в рукописи которого, наверху первой страницы, стояло имя Томеника. Он вырастил также отца Арона Пакарати (8).
Таким образом, налицо тесная взаимосвязь от (1) до (12), причем Томеника занимает ключевую позицию. По имеющимся данным, во владении Хуана Теао (13) находилась только копия оригинала, принадлежавшего Педро Пате (11).
Отношение Хуана Хаоа (14) к остальным владельцам рукописей представляется не столь непосредственным и ясным. Пожалуй, здесь важно еще раз отметить, что старая таху-таху Виктория Атан играла не последнюю роль при передаче рукописи Хуана Хаоа; эта женщина была единственной живой сестрой Хосе Абрахана Атана (4) и теткой (1), (2) и (3).
Еще одно возможное связующее звено с Хуаном Хаоа (14) – его жена, Ольга Пакомио, с которой он состоит еще и в кровном родстве. Ольга Пакомио, Хилариа Пакомио (мать братьев Атан – (1), (2) и (3) и Магдалена Пакомио (мать Педро Пате, 11) – прямые потомки ученого Урекино Маори, которого, как уроженца племени марама, звали Хе Марама; при крещении он получил имя Пакомио. Имя Хе Марама, как и Томеники (см. рукопись A и рукопись B), стоит наверху одной страницы рукописи Эстевана Атана (1) и как будто связывает между собой (1) и (14).
Выше мы со ссылкой на Энглерта показали также, что Хуан Хаоа (14) состоит в родстве с ученым Уре Вае Ику, чье имя фигурирует вместе с именем Томеники (см. рукопись A) на одной из страниц рукописи Эстевана Атана (1). На другой странице, где стоит имя Томеники (см. рукопись B), следуют неразборчивые буквы, последние из которых образуют слово «теа». Возможно, подразумевается Театеа, брат отца Томеники; он же, по данным Энглерта(89), вырастил Томенику. Круг замыкается – Театеа был прадедом Педро Пате (11).
Резюмируя, можно сказать, что нити владения известными пасхальскими рукописями тесно переплетаются и явно ведут к группе информаторов или рассказчиков, в которую входят Томеника, Уре Вае Ику и Хе Марама. Николас Пакарати – первый учитель закона божьего, продолживший дело изгнанных миссионеров, – тоже принадлежит к числу авторов, если верить сведениям, полученным Пуэльмой от сына Николаса Пакарати. Пуа Арахоа Арапу же, чье имя стоит на страницах рукописи, приобретенной у Элиаса Пакарати Атана (6) не был автором этих листов, так как они попросту скопированы с ранее известного на острове списка.(90) Томеника, Уре Вае Ику, Хе Марама и Николас Пакарати – все они были просвещенными пасхальцами. Николас Пакарати научился читать и писать на Таити. К имени Хе Марам добавлялось слово «маори» – указание на его ученость. Уре Вае Ику и Томеника слыли знатоками письмен ронго-ронго.
Вспомним, что Уре Вае Ику был слугой последнего короля; Салмон и Томсон показали, что он не умел читать ронго-ронго, но знал некоторые тексты наизусть. Если Уре Вае Ику умер до прибытия на остров Раутледж в 1914 году, то Томеника скончался через несколько недель после ее приезда. Он утверждал, будто в какой-то мере владеет ронго-ронго и продекламировал ей текст «Хе Тимо те акоако». Этот текст вошел в рукопись Эстевана Атана, на первой странице которой вверху стоит имя Томеники.
Еще примечательнее, что в 1914 году группе Раутледж, как уже говорилось, «однажды показали в деревне лист бумаги из чилийской тетради» со столбцами своеобразных знаков ронго-ронго. По совету островитян, Раутледж показала этот листок помещенному в лепрозорий Томенике, и тот признал, что это «его работа».
Следовательно, Томеника был причастен к созданию рукописей с письменами ронго-ронго до приезда экспедиции Раутледж, ведь он умер через две недели после ее третьего визита в лепрозорий. Если связать эту информацию с тем фактом, что на одной из страниц рукописи Эстевана Атана перечислены названия ночей одного лунного месяца 1936 года(91), и вспомнить, что в 1955 году Габриель Херевери тоже работал в лепрозории над рукописью ронго-ронго, то перед нами конкретные доказательства того, что усилия островитян сохранить наследие отцов не прекращались в первой половине нашего века и, вероятно, продолжаются по сей день.
В 1965 году Бьерн Экблум(92) видел в деревне Хангароа хрупкий лист бумаги, на котором выцветшими чернилами были начертаны строки ронго-ронго. Этот лист Экблуму, члену медицинской экспедиции, показал Эстеван Пате. Попытки приобрести его оказались тщетными, владелец даже не хотел говорить о цене.
С тех пор как епископ Жоссан опубликовал каталог, будто бы раскрывающий смысл некоторых знаков ронго-ронго, а епископ Арльский усомнился в верности его толкований и даже в том, что речь идет о письменности, – с этих самых пор дискуссия ведется вокруг двух основных тем: проблемы происхождения и проблемы толкования.
ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ
Необычайный интерес Жоссана к бустрофедону, обнаруженному миссионерами на острове Пасхи, объясняется тем, что больше нигде в Океании не было известно никакого вида письма. Как явствует из неизданных записок епископа, он немало потрудился, пытаясь найти в Малайской области следы письменности, которая напоминала бы пасхальское кохау ронго-ронго. Его усилия оказались напрасными. Несмотря на это, более поздние исследователи буквально прочесали далекие архипелаги Меланезии, Микронезии и Индонезии, надеясь хотя бы в искусстве найти мотивы, перекликающиеся с отдельными знаками ронго-ронго.
Каталог Жоссана (кат.1)
Не так давно Кенигсвальд(92а) писал о внешнем сходстве между изображающими птиц знаками ронго-ронго и птичьим орнаментом некоторых вышивок на Южной Суматре. Но письменность Пасхи так и осталась изолированным явлением, поэтому некоторые полинезианисты решили, что она зародилась на острове.
В числе тех, кто предлагал теорию независимой эволюции, был Питер Бак.(93) Питер Бак признавал, что судит о проблеме ронго-ронго с позиций Полинезии, где никакой письменности нет. Он предполагал, что пасхальские исполнители ронго-ронго первоначально вырезали орнаментальные изображения Макемаке и птицечеловека на жезлах, которые держали в руке, когда выступали.
Позже эти мотивы стали изображать на деревянных дощечках, которые полностью покрывались резьбой из-за естественного желания предельно использовать площадь. Расположение бустрофедоном – следствие естественного стремления поставить первый знак последующего ряда поближе к последнему знаку предыдущей строки.
