Глава 4

Майор решительно шагнул через порог и остановился, пригвожденный к месту взглядами людей, представших перед ним. Пять пар глаз смотрели на него — и в этих взглядах было и удивление, и неприязнь, и скепсис. Он огляделся. Его синие глаза приняли комичное выражение растерянности, а густой румянец пробился сквозь загар. Пять джентльменов, все как один, наставили на него свои лорнеты, а один, которого он счел своим дедом, хмуро уставился из-под нависших бровей.

Целую минуту никто не произнес ни слова, не сдвинулся с места — это здорово действовало на нервы. На самом деле причиной остолбенения было изумление, но только расширившиеся глаза Ричмонда и отвалившаяся челюсть Клода явственно указывали на это.

Все мужчины семейства Дэрракоттов считались высокими, но майор, стоящий на пороге, затмил их всех. Ростом он был примерно шесть футов четыре дюйма, благородного телосложения — с широкими плечами, развитой грудной клеткой и мощными бедрами. Он был гораздо светлее своих кузенов — сильно вьющиеся каштановые волосы подстрижены короче, чем полагалось по моде. Цвет лица — здоровый. Нос — не похож на орлиный: горбинка чуть заметна. Все это вкупе с кудрями и широко раскрытыми глазами с по-детски непосредственным взглядом придавало ему невинный вид, что явно противоречило твердо очерченным губам и волевому подбородку. В общем, внешность новоявленного родственника была довольно располагающая, но он определенно оробел — и не без причины: он попал в комнату, где находилось пять джентльменов, разодетых, как к приему при дворе, в то время как он сам был одет в кожаные штаны, высокие сапоги и мундир для верховой езды, — все густо забрызганное грязью.

— Боже правый… — пробормотал Мэтью, прервав молчание.

— Наконец-то вы появились, — сказал лорд Дэрракотт. — Вы чертовски припозднились, сэр.

— Да, опоздал немного, — согласился обвиняемый. — Извините, но я поехал не той дорогой, вот и задержался.

— Я так и думал, — вставил Клод.

— Тогда не стой тут столбом, — сказал лорд Дэрракотт. — Это — твой дядя Мэтью, а остальные — твои кузены: Винсент, Клод и Ричмонд.

Явно лишившись присутствия духа от подобного приема, майор сделал опрометчивый шаг вперед и чуть было не упал, зацепив оказавшийся у него на пути стул, которого не заметил. Винсент наклонился к уху Ричмонда и громко прошептал:

— Неуклюжий Аякс [7].

Если майор и слышал его, то не подал виду. Эти слова достигли ушей Мэтью, и он издал короткий смешок, который попытался не слишком удачно скрыть, притворившись, что закашлялся. Майор, восстановив равновесие, подошел к лорду Дэрракотту, который в легком раздражении махнул рукой в направлении его дядюшки. Тогда гость развернулся, протянул было руку, но Мэтью, не сдвинувшись со своего места у камина, ограничился кивком и сказал:

— Как поживаете?

Майор не сделал попытки пожать руку остальным, но когда обменивался вежливыми поклонами с Винсентом и Клодом, Ричмонд, чьи щеки тоже загорелись ярким румянцем, вышел вперед с протянутой рукой и, слегка запинаясь, произнес:

— Как… как поживаете, кузен Хью?

Его ладонь утонула в крепком пожатии ручищи майора.

— Так ты который из моих кузенов? — спросил майор, ласково улыбаясь ему сверху вниз.

— Я — Ричмонд, сэр.

— Нет, — запротестовал майор. — Не называй меня сэром. И я был бы рад, если бы ты не стал называть меня кузеном Хью. Меня нарекли Хью, но я отзываюсь только на имя Хьюго.

Тут вмешался лорд Дэрракотт. К этому времени он рассмотрел, что одежда Хьюго обильно заляпана грязью, и решительно потребовал ответа.

Хьюго отпустил руку Ричмонда и повернул голову к своему деду.

— У вас тут шел дождь, сэр. Я не вошел бы сюда, не счистив с себя грязь, но у меня не было выбора, — объяснил он.

— Почтовая карета перевернулась? — не без сочувствия поинтересовался Клод.

Хьюго рассмеялся:

— Нет, со мной такой беды не произошло. Я не ехал почтовой каретой.

— Тогда как же вы приехали? — спросил Мэтью. — По виду можно сказать, что весь путь из города вы проскакали верхом.

— Да, так и есть, — кивнул Хьюго.

— Верхом?! — выдохнул Клод. — Всю дорогу из Лондона верхом?!

— А что тут такого? — изумился Хьюго.

— Но… проклятье, не может быть! — потрясенно произнес Клод. — Я хочу сказать… нет, действительно, кузен. А как же ваш багаж?

— А, пустяки, — ответил Хьюго. — Все, что мне нужно, Джон-Джозеф погрузил на свободную лошадь. Он мой грум… То есть я хотел сказать, мой личный слуга.

— Очень оригинально, — протянул Винсент. — Я и сам редко путешествую почтовой каретой, но мне никогда не приходило в голову превратить одного из моих скакунов во вьючное животное.

— Да ну! Неужели? — добродушно удивился майор. — Может быть, вам просто никогда не приходилось путешествовать без удобств? Лично мне нечасто доводилось разъезжать в почтовой карете.

Лорд Дэрракотт беспокойно заерзал в кресле и тотчас же схватился за подлокотники:

— Не сомневаюсь! Тебе вовсе не нужно было путешествовать, как ты только что выразился, «без удобств». Я приказал, чтобы для тебя наняли экипаж, и полагал, что мои приказы беспрекословно выполняются.

— О, я и сам придерживаюсь того же мнения, — радостно согласился Хьюго. — Ваш поверенный в делах был решительно настроен обеспечить мне приятную поездку. Он сказал, что вы дали такое распоряжение, поэтому не стоит винить его. Да и меня тоже, — добавил он задумчиво и улыбнулся своему кипящему негодованием предку. — Очень благодарен вам, сэр, но не забивайте себе голову излишней заботой обо мне. Вот уже несколько лет я забочусь о себе сам.

— Не забивать себе голову? Ричмонд! Звони! А вы, сэр! Вы привезли с собой камердинера или его у вас нет?

— Ага, нету, — признался майор, словно извиняясь. — Конечно, у меня был денщик, но это совсем другое дело. У меня просто не было времени подумать о личной прислуге с тех пор, как я вернулся домой.

— Нет камердинера? — повторил Клод, глядя на него недоверчиво. — Но как же вы справляетесь? То есть… я хочу сказать — с укладкой вещей… с сапогами… шейными платками…

— Попридержи язык! — прошипел ему отец.

— Если бы ты внимательно слушал, братец, — язвительно вставил Винсент, — ты бы услышал, что наш кузен имеет обыкновение заботиться о себе сам. За редким исключением, когда у него бывает денщик.

— Да, но складывать вещи у меня никак не получается, — признался Хьюго, подтверждая свой недостаток покачиванием головы.

— Сколько можно еще ждать с обедом? — требовательно спросил лорд Дэрракотт. — Дерни этот чертов звонок еще раз, Ричмонд. Куда подевался Чоллакомб, черт его дери? О, ты здесь. Проводи майора Дэрракотта в его комнату и пришли к нему какого-нибудь слугу. Мы сядем за стол ровно через двадцать минут.

Клод тут же запротестовал, от всей души посочувствовав несчастному, которому придется одеваться к обеду за двадцать минут.

— Дайте ему час, сэр. Ну хотя бы полчаса. Это уж слишком — заставить беднягу переодеваться за такое короткое время.

— Нет-нет! Двадцати минут для меня больше чем достаточно, — поспешно заверил Хьюго, осмотрительно бросив взгляд на его светлость. — Если я не успею, не ждите меня.

Чоллакомб, сопроводив майора из салона и тихонько прикрыв за собой дверь, сказал:

— Я сам провожу вас наверх, сэр. Насколько я понял, вы не захватили с собой камердинера, поэтому лакей его светлости распаковал ваш чемодан.

— Премного ему благодарен, — промолвил Хьюго, следуя за дворецким к широкой дубовой лестнице, ступени которой не были покрыты ковром. — Мне показалось, мистеру Лиссетту следовало бы предупредить меня, чтобы я не совался сюда без сопровождения щегольского столичного камердинера.

— Да, сэр. Его светлость, как говорится, очень педантичен в вопросах этикета. Но что касается Груби — это лакей его светлости, сэр, — то он будет счастлив служить вам. Осмелюсь доложить, мы все были очень привязаны к капитану.

— К моему отцу? Я его не знал. Он был убит, когда мне исполнилось три года от роду. Боюсь, я не слишком на него похож…

— Что вы, сэр. Хотя, признаться, внешностью вы пошли не в него. — Дворецкий замолчал, а потом, когда они дошли до верхнего вестибюля, деликатно сказал: — Не сочтите это вольностью с моей стороны, но если вы вдруг захотите что-нибудь узнать — его светлость временами бывает не в духе и немного несдержан, — прошу вас, не стесняйтесь спрашивать у меня. Конечно, это между нами, сэр.

— Непременно, — пообещал Хьюго, весело сверкнув глазами.

— Иногда трудно сориентироваться в чужом доме, особенно если вы в нем новичок, — продолжал Чоллакомб. — Любой может ошибиться. Сюда, пожалуйста, сэр. Мы разместили вас в западном крыле.

— Будем надеяться, что я не заблужусь, — заметил Хьюго, следуя за дворецким под аркой в длинную галерею. — Никогда не видел ничего подобного.

— Дом и в самом деле довольно большой, сэр, но уверяю вас, есть гораздо больше.

— Не может быть! — изумился Хьюго.

— О да, конечно, сэр. Вот ваша комната. Мне следует сообщить вам, сэр, что мистер Ричмонд спит в спальне в конце галереи и что его ни в коем случае нельзя беспокоить.

— Это почему же? — поинтересовался Хьюго.

— Мистер Ричмонд страдает от бессонницы, сэр. Он просыпается при малейшем шуме.

— Что? В его-то возрасте?! — воскликнул Хьюго.

— Здоровье мистера Ричмонда не слишком цветущее, — объяснил Чоллакомб, открывая дверь в большую, обитую выцветшим синим Дамаском комнату, откуда открывался вид на далекое море за болотистым берегом. — Это Груби, сэр. Его милость сядет за стол через пятнадцать минут, Груби.

Камердинер, пожилой мужчина со скорбной миной, поклонился майору и сказал голосом, преисполненным печали:

— Я все приготовил для вас, сэр. Позвольте мне помочь вам снять ваш мундир.

— Если вы хотите действительно помочь мне, стащите с меня сапоги, — попросил Хьюго. — И не беспокойтесь, можете снять их в перчатках. Я должен быть готов через пятнадцать минут, поэтому мне следует поспешать, как говорят у нас в Йоркшире.

Когда майор уселся и вытянул ноги, Груби, опустившись перед ним на колени, принялся стаскивать с него грязный сапог, но прервал свое занятие на середине и, подняв голову, искренне попросил:

— Не надо, мастер Хью!

— Что не надо? — осведомился Хьюго, стаскивая с шеи платок и отбрасывая его в сторону.

— Говорить, как у вас в Йоркшире, сэр. Постарайтесь избегать этого. Прошу прощения, но я уверен, что вам неизвестны привычки его светлости, поэтому вам следует быть осторожным, сэр, чрезвычайно осторожным.

Хьюго бросил на лакея загадочный взгляд своих синих глаз.

— А-а-а, — задумчиво протянул он, — возможно, ты прав…

Груби издал вздох отчаяния и вернулся к прерванному занятию. Разделавшись с сапогами, он хотел было помочь Хьюго снять мундир, но тот мягко, но решительно выпроводил его из комнаты, сказав, что сможет переодеться гораздо быстрее, если его оставят в покое. Он закрыл дверь за протестующим Груби, глубоко вздохнул, потом с громким «уф!» выдохнул и принялся проворно стягивать с себя грязные мундир и штаны.

Когда он наконец вышел из комнаты, то обнаружил Груби, бесцельно расхаживающего по галерее. Лакей объяснил — он ждет мастера Хьюго, чтобы проводить в салон, на случай если он забыл туда дорогу. Но на самом деле по профессиональному взгляду, которым он окинул своего подопечного, было ясно: его целью было убедиться, что не совершено никакого непростительного промаха. О том, что майор не надел панталон до колен, можно было только пожалеть, но назвать это непростительной ошибкой было нельзя. Ведь его долгополый фрак оказался достаточно добротным, рубашка накрахмаленной, а завязки туфель тщательно отглаженными. Майор предпочитал более скромный стиль одежды, нежели положенный по моде, не носил никаких драгоценностей, не щеголял невообразимо высоким воротничком, а шейный платок завязывал аккуратно, но без всяких изысканных складок, которые отличают шейный платок настоящего денди или спортсмена. Груби пожалел об отсутствии лорнета и брелка, но в конце концов решил, что такой великан поступает правильно, придерживаясь скромного стиля одежды.

За минуту до назначенного времени майор вошел в салон, заслужив таким образом умеренное одобрение своего деда. Сдвинув брови вместе, лорд Дэрракотт заявил:

— По крайней мере, ты не копуша. Вот что я тебе скажу: поди поклонись своим теткам и кузине. Леди Аурелия, миссис Дэрракотт, позвольте представить вам Хьюго. Антея, присмотри за своим кузеном. Покажи ему здесь все.

Майор, получив официальный поклон от матроны с римским носом в тюрбане и самый натянутый реверанс от высокой барышни, которая осмотрела его с уничтожающим безразличием, обратил, предчувствуя недоброе, свой взгляд к третьей даме. Миссис Дэрракотт улыбнулась ему и протянула руку:

— Как поживаете? Счастлива с вами познакомиться. Какая досада, я была не одета, когда вы приехали. Хотя какая вам разница. То есть я хотела сказать, столько новых родственников. Осмелюсь предположить, вы, наверное, совершенно сбиты с толку.

Майор не поцеловал ей руку, но тепло пожал и поблагодарил, улыбнувшись так, что она почти пожалела, что не осмелилась навлечь недовольство милорда и усадить за обеденный стол рядом с собой Хьюго, а не Мэтью.

Миссис Дэрракотт с помощью Чоллакомба подготовила столовые приборы — это был тяжкий труд, требовавший немало золы и мела. Результат был неидеальным, но, как мудро заметил Чоллакомб, невозможно достичь идеала в компании из девяти человек, связанных меж собою родственными связями, большинство из которых — братские. Весьма осмотрительным образом Чоллакомб дал понять миссис Дэрракотт, что сажать Клода в пределах досягаемости Винсента не слишком благоразумно. В конце концов, хотя обедающие и не были распределены за столом равномерно — леди Аурелия, Ричмонд и Клод — по одну сторону, а Винсент, Антея, Хьюго и Мэтью — по другую, Клод оказался довольно далеко от Винсента, Хьюго — от лорда Дэрракотта, а Антея была посажена между Хьюго и Винсентом, и в этом положении она хочет не хочет, но будет ограждать Хьюго от язвительного языка Винсента.

Однако миссис Дэрракотт вскоре поняла, что ее задумка не слишком удалась. Винсент старательно развлекал деда, а Ричмонд благородно пытался занять разговором свою тетушку, Мэтью же делил свое внимание равномерно между ней и своей тарелкой, но вот Антея, решительно вознамерившись демонстративно избегать своего предполагаемого поклонника, отвечала на его робкие попытки привлечь ее интерес ледяной вежливостью — да так, что отбила у Хьюго всякую охоту любезничать. Миссис Дэрракотт, шокированная подобным проявлением бестактности, пыталась несколько раз поймать взгляд своей дочери, но безуспешно.

Хьюго, с левой стороны от которого сидел неприветливый дядюшка, а с правой — замороженная барышня, вяло ковырял в своей тарелке, стараясь держать в поле зрения как можно больше новых родственников. Из последних самыми привлекательными он счел миссис Дэрракотт и Ричмонда, которых, к счастью, не заслоняла от него ваза в несколько ярусов, стоящая на середине стола. Хьюго счел Ричмонда довольно дружелюбным парнем, немного беспокойным, слегка легкомысленным, как большинство восторженных молодых людей. Он был занят беседой со своей тетушкой — очень опасной дамой, подумал Хьюго, наблюдая за ним с благоговением и восхищаясь ловкостью юноши. Тут Ричмонд случайно отвернулся от леди Аурелии и, заметив, что его кузен смотрит на него, застенчиво улыбнулся. Да, милый мальчуган. Достоин всяческого восхищения. Не то чтобы Хьюго имел что-то против представителей высшего общества. Наделенный большой терпимостью, Хьюго отнесся к Клоду без раздражения, лишь забавляясь его экстравагантностью и жеманством, которые выводили из себя лорда Дэрракотта и Мэтью. На Клоде был фрак по последнему писку моды, и его отец заметил, что он выглядит в нем смешно. Это, конечно, соответствовало истине — осиная талия и подкладные плечи словно горные вершины, но гладить парня против шерсти, да еще прилюдно, никакой необходимости не было. А реплика его братца, что он и без фрака смешон, была и вовсе излишней.

Хьюго украдкой бросил взгляд на непроницаемый профиль справа. Его кузина Антея совсем не красавица, но достаточно миловидна и с изюминкой. Высокая, хорошо сложена, и у нее удивительные глаза с длинными, загибающимися вверх ресницами. Но, судя по всему, она ужасно строптива и столь же презрительна, как угрюмый старый хрыч во главе стола.

Хьюго уже размышлял про себя, как скоро ему представится возможность ускользнуть из дома своих предков, когда обнаружил, что его внимания добивается дядюшка, который довольно запальчиво возвестил, что именно к Хьюго обращается миссис Дэрракотт.

Та действительно воспользовалась моментом, пока лорд Дэрракотт выведывал что-то у Ричмонда, и через леди Аурелию попыталась привлечь внимание молодого человека, которым, как она сочла, постыдно пренебрегли. Она хотела узнать, нашел ли он все необходимое в своей спальне, и с материнской улыбкой осведомилась, не нужно ли ему что-либо еще. Стоит только попросить ее или экономку. Хьюго поблагодарил тетушку, но заверил, что ни в чем не нуждается: он устроился исключительно комфортабельно.

Клод, довольный тем, что внимание дедушки было занято Ричмондом, покачал головой.

— Ничего подобного, — возразил он. — Такого просто быть не может. Не знаю, где вас разместили, но это и не важно: в этом доме нет ни одной комфортабельной комнаты.

— Чепуха! — поспешно перебил его Мэтью.

— Но вы же сами так говорили! — воскликнул Клод. — И более того, вы всегда это повторяли. Последний раз, когда вы приехали отсюда…

— Да успокойся ты! — прервал его отец. — Это очень старый дом, и естественно…

— …он рассыпается на кусочки, — помог ему Клод.

Мэтью бросил на сына неодобрительный взгляд:

— Это замечание, мой милый мальчик, столь же неверно, сколь глупо.

— Ну, если он не рассыпается на кусочки, вы не можете отрицать того, что он весь изъеден жуками, — сказал Клод, ничуть не смутившись. — А последний раз, когда я тут гостил, я полночи не сомкнул глаз, потому что крысы грызли панельную обивку стены.

— О, вовсе не крысы, Клод, — запротестовала миссис Дэрракотт. — Всего-навсего одна мышка. Но ты прав: дом требует ремонта. Что же касается постельного белья и некоторых драпировок, сознаюсь: мне просто стыдно. Ну, ты же знаешь, Мэтью. Что бы я ни сказала, твой отец всегда… Однако не будем об этом. Правда… если мне придется провести тут еще одну зиму, что, конечно, наверняка произойдет, меня скрутит ревматизм. Ни одно окно не закрывается как следует, а сквозняки так и свищут по дому.

— Скорее воют, — поправил ее Клод и кивнул Хьюго: — Вы скоро сами в этом убедитесь, кузен. Конечно, теперь лишь сентябрь, поэтому все не так уж плохо, но подождите до зимы. Послушайте моего совета, не позволяйте разжигать камин в вашей комнате: все трубы ужасно чадят, поэтому будет еще хуже.

— Вот уж и не все, — обиженно возразила миссис Дэрракотт. — По крайней мере, чадят они не слишком сильно. Только когда ветер дует не в том направлении. Я надеюсь, что миссис Флитвик разожгла камин в вашей комнате, ведь теперь по вечерам становится прохладно. О господи, интересно, куда теперь дует ветер?

— Не беспокойтесь из-за меня, мэм, — ответил со смешком Хьюго. — Я не столь избалован, как мой кузен. Мне доводилось спать в комнате, где на полу был разведен костер, а в потолке проделана дыра, чтобы выходил дым, поэтому легкое дымовое облачко из камина не отравит мне жизнь.

Его голос, довольно зычный, звучал завораживающе. Его слова прогремели во внезапно наступившей тишине, и все замерли. Хьюго невинно оглядел сидящих за столом и добавил:

— Пол, конечно, был земляным.

— Как… как это ужасно… — тихонько посетовала миссис Дэрракотт.

В этот момент Чоллакомб, не теряя самообладания, стал наполнять вновь бокал майора, предусмотрительно задевая его локтем. Майор не понял намека и весело продолжил:

— Ну, не так уж и ужасно! В те дни я был рад, что у меня есть хоть какая-то крыша над головой!

Миссис Дэрракотт в отчаянии оглянулась, ища помощи, и получила ее, откуда не ожидала.

— Не смотрите так отчаянно, моя милая тетушка, — сказал Винсент. — Эта мерзкая дыра, насколько я понимаю, находилась не в Йоркшире, а в Испании.

— В Португалии, — поправил его Хьюго, до которого ни издевки, ни намеки не доходили.

— Как интересно! — величественно изрекла леди Аурелия. — Вы, несомненно, повидали мир, пока служили в армии?

— Да, понюхал пороху, — согласился Хьюго.

— Значит, расквартирование войск на Пиренейском Полуострове, — заявила ее светлость, — оставляло желать лучшего?

— Да, иногда, а вообще-то все было нормально, — задумчиво произнес Хьюго. — После Тулузы мы со Смитом оказались вдвоем в шато. Я жил как принц! Конечно, это было во Франции. Шато, — пояснил он, — это так лягушатники называют замок, но вряд ли его можно было назвать замком. Это был настоящий дворец!

— Спасибо, что просветили нас, невежественных, — буркнул Винсент.

— Мы все знаем, что такое шато, — бросил лорд Дэрракотт.

— Ну конечно, — сказал Хьюго извиняющимся топом. — Но я тогда считал, что как сыр в масле катаюсь. Я никогда не бывал в подобных местах, если не принимать во внимание тот случай, когда сидел в тюрьме, но ведь это не считается.

Джеймс, первый ливрейный лакей, уронил вилку с тарелки, которую только что убрал со стола, но Чарльз, ловко подхватив прибор леди Аурелии, помог ему поддержать равновесие. Джеймс был потрясен, а Чарльз, напротив, чуть ли не с ликованием запоминал каждое слово майора. Это обязательно стоит рассказать его отцу, который был такого высокого мнения о высшем обществе. Старому же гордецу милорду так и надо! Подумать только, что за птица этот его внук!

— Что?! — как бы в ответ на размышления лакея грозно гаркнул его светлость, прожигая своего наследника взглядом. — Ты говоришь, что сидел в тюрьме?!

— Да, но совсем недолго, сэр, — ответил Хьюго. — Конечно, я тогда был еще мальчишкой, но мне это показалось ужасным. Я чуть было не помер от сыпняка!

Клод, видя, что все остальные лишились дара речи, сделал галантную попытку отреагировать.

— Мерзкая штука этот сыпной тиф, — заметил он непринужденно. — Сам я не болел, но мне рассказывали. Рад, что вы поправились, кузен.

— Меня спасло то, что нас выслали из страны, — сказал Хьюго. — Это было довольно утомительное путешествие, но…

— Выслали?! — Его светлость вцепился в подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели. — Вас выслали из страны, сэр?!

— Нас всех выслали, — сказал Хьюго. — Почти одна треть умерла от сыпняка. Я даже думать спокойно об этом не могу. Что за путь мы проделали! Мы были в море почти пять месяцев, пока нас не высадили на берег. Потому что судно, перевозившее нас, сбилось с курса во время шторма, и нам пришлось пройти лишних четыреста миль, прежде чем «Ласточка» отбуксировала нас в Фалмут, потом уж пришлось плыть до Дауна, а там уж нас ссадили на берег.

С места Ричмонда послышался довольный смешок:

— Ну и ну! Подумать только! Да вы ловкий малый, кузен Хьюго!

— Я полагаю, — холодно сказал Мэтью, — что, когда вы говорите о том, что вас… э-э-э… выслали из страны, это означает, что вы были военнопленным?

— А вы что же подумали? — искренне удивился Хьюго.

— Просим прощения, — отозвался Винсент, отклонившись, чтобы его не загораживала Антея. — Некоторым из нас пришла в голову мысль, что вас, возможно, посадили за браконьерство…

— Нет! Я всегда соблюдал закон! — торжественно объявил Хьюго.

Тут Антея, которая от изумления повернула к кузену голову, поспешно опустила глаза в свою тарелку и прикусила нижнюю губу. Мэтью, который больше, нежели его родитель, обращал внимание на присутствие слуг, произнес с умеренным любопытством:

— Вы, как точно заметил Ричмонд, ловкий малый. Судя по длительности вашего путешествия, могу предположить, вы принимали участие в нашей злополучной экспедиции в Южную Америку?

— Верно, — кивнул Хьюго. — Я пошел в армию, как только закончил… как только мне исполнилось семнадцать лет. Меня приписали к первому батальону как раз вовремя, чтобы отплыть вместе с Уайтлоком. Думаю, мне здорово повезло, но все, что я получил, — это сыпняк, от которого чуть было не отдал Богу душу, и лошадь. Я, помню, заплатил за нее три доллара. Но тогда я был молокососом. Я мог бы купить эту клячу и за два.

— Вы принимали участие в штурме Буэнос-Айреса? — спросил Ричмонд.

— Ну, я бы не назвал это штурмом, — ответил Хьюго.

— Постыдно плохо организованная операция, — заметил Мэтью.

— Ага, нам пришлось с позором отступить. Наши люди писали на всех углах в Монтевидео, что генерал Уайтлок — трус, или предатель, или и то и другое вместе. Но лично я думаю, что он — не что иное, как бесхребетный тугодум. — Он сделал глоток вина и широко улыбнулся. — Ребята обычно пили за провал белых локонов [8], — поведал он.

— А потом? — нетерпеливо спросил Ричмонд, не сводя горящих глаз с майора.

Хьюго улыбнулся ему:

— А потом я отправился домой в отпуск по болезни, потому что от меня остались кожа да кости.

— Бедный мальчик, — прошептала миссис Дэрракотт, в которой проснулся материнский инстинкт. — Ваша мама, должно быть, пришла в ужас. Но уверена, она быстро вас выходила.

— Нет, моя мама умерла за год до того, как я записался в армию, — ответил Хьюго.

— О, бедный мальчик! — уже громко воскликнула миссис Дэрракотт, бросая вызов неудовольствию своего свекра. — Но вероятно, у вас остались другие родственники?

— Дедушка. Моя мама была его единственной дочерью. От воздуха Йоркшира и доброй йоркширской пищи я быстро пошел на поправку.

— А вы были в Ла-Корунья? — спросил Ричмонд.

Хьюго кивнул. Но прежде чем Ричмонд успел продолжить расспросы о военной кампании, вмешался лорд Дэрракотт, заявив, что лично он не желает слушать никаких разговоров о войне за обеденным столом. Хьюго, воспринявший грубое замечание с непоколебимым спокойствием, переключился на похвалу яблочного пирога, немалый кусок которого съел с отменным аппетитом.

Остаток обеда прошел без происшествий. Первый раз, пожалуй, за все годы, что миссис Дэрракотт провела в усадьбе Дэрракоттов, она медлила подавать сигнал дамам вставать из-за стола. Ее обуяло материнское сострадание, и ей от всего сердца не хотелось оставлять своего громадного, но такого несчастного племянника на растерзание недружелюбно настроенным родственникам.