Глава 16

Следуя совету Селины, Эбби поднялась к себе и легла спать. Вопреки своим ожиданиям, она заснула сразу, как убитая, и еще спала, когда уехал Джеймс. Проснувшись, она обнаружила, что уже около пяти. Дом был совершенно тих и спокоен.

На лестничной площадке Эбби столкнулась с миссис Гримстон, которая доложила, что мисс Фанни вернулась с прогулки и находится в гостиной и что мисс Селина удалилась в свою спальню, как только мистер Джеймс отбыл. Никаких признаков спазма или сердечного приступа миссис Гримстон у мисс Селины не выявила.

В гостиной сидела Фанни, склонив голову над книгой, принесенной Лавинией. Эбби заметила, что девочка снова очень бледна.

– Ты не устала, милая?

– Нет-нет. Просто я зачиталась этим романом – такая чудесная история! Просто не могу оторваться.

Но Эбби наметанным глазом подметила, что захватывающий роман был всего лишь отвлекающей уловкой. Нет, скорее всего Лавиния что-то наболтала Фанни, отчего у той испортилось настроение.

– Ну что, Фанни, будем ужинать?

– Как? Уже время ужина? Я и не заметила…

– Немудрено – ты ведь сегодня только первый день выходила из дому, а Лавиния тебя заболтала, должно быть, до полусмерти. Хорошая она девочка, но слишком уж говорлива. Язык без костей.

Эбби явно попала в точку, потому что подбородок у Фанни взлетел вверх.

– Я вовсе не обращаю внимания на ее треп! Очень нужно! Ты же знаешь, у нее семь пятниц на неделе…

Теперь Эбби уже была уверена, что Лавиния поведала Фанни о предательстве ее возлюбленного. Фанни, вероятно, еще колеблется, верит и не верит, но боится узнать, что это правда.

Эбби захотелось немедленно обнять Фанни и приласкать, как маленькую, но тут ее позвала горничная Фадли:

– Могу я поговорить с вами, мисс Эбби?

Эбби вышла в коридор.

– Да, конечно. Что случилось?

– Знаете, мне совсем не нравится мисс Селина. То есть мне не нравится ее вид – как бы она не заболела вдругорядь. Оно, может быть, и не мое дело, да только я знаю, отчего это с ней. Небось мистер Джеймс ее довел. Как только он уехал, мисс Селина поднялась к себе полежать. А сейчас я захожу к ней – куда там, она и не подходила к постели, сидит как призрак и отказывается спускаться к ужину! Она даже от чайного подноса отказалась – представляете себе такое! Ежели мисс Селина не хочет чаю – случилось что-то страшное.

С этими словами Фанни проводила Эбби в спальню Селины.

Эбби аккуратно прикрыла за собой дверь и уставилась на сестру, которая сидела у камина в кресле, закутанная в шаль. Невидящий взгляд Селины был уперт в стену.

– Селина, милая! – воскликнула Эбби, обнимая сестру.

– Я думала, – сказала Селина так трагически, словно мыслительный процесс был для нее тягчайшим испытанием. – Я думала. Думала и думала. Это была моя ошибка. Моя. Если бы я тогда не пригласила миссис Раскум к нам на прием, она бы не написала таких ужасных вещей Корнелии, и Джеймс ни о чем не узнал бы. Но я ведь случайно! Я не хотела!

– Глупенькая моя! Ну конечно ты ни в чем не виновата!

– Я сказала Джеймсу… – Голос Селины жалобно звякнул. – Ты меня, конечно, извини, что я вмешалась… Но… Я сказала ему, что у тебя и в мыслях нет выходить замуж за Каверли… Скажи, я правильно поступила? Ты ведь не собираешься за него выходить?

Теперь Селина тем же немигающим взглядом, которым чуть раньше смотрела в стену, принялась буравить Эбби. Эбби вздохнула:

– Дорогая моя, не стоит тебе переживать за это… Мне всегда казалось, что ты хотела бы , чтобы я вышла замуж, разве нет?

– Но только не за Каверли! Как было бы хорошо, если бы ты вышла замуж за мистера Дунстона, это такой прилипчивый… то есть приличный, такой сопливый… то есть солидный джентльмен! И тогда бы ты не уехала от меня далеко, то есть я хочу сказать, не уехала бы от меня насовсем…

Слезы капали на шаль.

– Дорогая моя Селина, я не собираюсь уезжать от тебя далеко и насовсем, – мягко сказала Эбби. – Ты просто перенервничала. Успокойся. Ты позволила Джеймсу затронуть твое больное место – напрасно. Тебе ведь вовсе не противен Каверли – если не считать его заляпанных ботфортов и небрежных манер. Ты ведь первая сказала, что нельзя всю жизнь винить человека за ошибки молодости!

– Но ведь если человека нельзя винить, то это не значит, что за него надо выходить замуж! – заметила Селина. – Я-то не знала, что ты на него нацелилась!

– Сперва и я этого не знала, – улыбнулась Эбби. – Пойдем ужинать. Нет никаких причин для беспокойства.

Но у Селины таковых причин нашлось множество. Во-первых, ее нескончаемые болезни, простое перечисление которых заняло бы несколько часов; во-вторых, репутация семьи, которая пострадает от брака Эбби с нехорошим мистером Каверли; в-третьих, что станет говорить проклятая миссис Раскум; далее, Селине трудно станет жить в Бате, а Фанни будет страшно переживать разлуку с Эбби; и, наконец, какая Селина несчастная, что перестанет видеться с Джеймсом, Джейн, а возможно, и с Мэри…

Услыхав это, Эбби в удивлении воскликнула:

– Но почему же, глупышка?!

– Джеймс меня предупредил очень грозно… Ты знаешь, после него я просто места себе не находила. А все потому, что я ему заявила, что никогда тебя не оставлю, что бы ты ни сделала! А он мне в ответ, что ежели я стану тебя поддерживать, то вся семья перестанет со мной общаться! И что мне надо сделать свой выбор, но разве у меня есть выбор? Разве я могу отказаться от тебя? Нет, мне просто тяжело, ужасно тяжело думать о будущем, ведь раньше мы все были такими дружными…

Эбби так тронула эта преданность сестры, что слезы навернулись ей на глаза.

– Ох, моя хорошая, какая ты смелая! Как же ты меня любишь!

– Еще бы, – отвечала Селина, хлюпая носом.

– Ты моя самая лучшая на свете сестра! – воскликнула Эбби, целуя ее и невесело улыбаясь. – Но каков Джеймс! Эх, жаль, меня не было рядом, когда он говорил тебе эти гадости!

– Ой нет, Эбби, лучше, что тебя там не было, – тогда не все бы остались живы! Да и я не смогла бы выслушать все это в твоем присутствии… Особенно про…

– Про что? – резко переспросила Эбби. Селина отвернула лицо, плечи ее вздрагивали.

– Про Селию…

– Так он тебе и про это наболтал?! Какой кретин! – вскричала Эбби, белея от ярости.

– Он заявил, что просто обязан поставить меня в известность… Я-то просто думала, что Каверли в молодости был изрядным гулякой, а уж Джеймс мне выложил всю подноготную… Эх, лучше бы я не знала, мне было бы спокойнее…

– Забудь об этом всем! – приказала ей Эбби. – Если уж меня это не касается, то тебя тем более. Конечно, будет слегка неловко, если об этом узнают люди, но ведь никто не узнает! Джеймс, думаю, ни полсловечка никому больше не шепнет, да и ты, надеюсь, тоже. И в конце концов, ведь Селия еще не была женой Роулэнда, когда все произошло, они были только помолвлены!

– Эбби! Эбби! – заныла Селина. – Подумай, что же это за человек? Ох, Эбби, не покидай меня, не уезжай с ним!..

– Тише, тише, дорогая! Еще ничего не решено. И не надо раньше времени устраивать здесь трагедии! Давай я уложу тебя в постель. Ты устала. Фанни сейчас принесет тебе ужин и…

– Как? Этого кролика с луком? – в ужасе простонала Селина. – Нет, это ужасно! Не хочу кролика!

– Пожалуй, мне тоже его не очень хочется, – усмехнулась Эбби, глядя на сестру.

Эбби действительно не пришлось отведать ни кролика, ни лука. Робкие всхлипывания Селины очень быстро переросли в полноценную, добротную истерику, тут же последовали разнообразные спазмы, озноб снаружи и жжение внутри. Эбби нескоро смогла выйти от нее, когда Селина, притомившись от своих переживаний, наконец заснула.

Наутро подтвердились опасения Эбби, что Лавиния проболталась Фанни про подлую измену Стэси. В Сидни-Плейс заявилась миссис Грейшотт.

– Уж не знаю, как мне перед вами извиняться, Эбби! Никогда еще Лавиния меня так не подводила! Самое скверное, что она проболталась не случайно, а намеренно, и ни в чем не видит своей вины! Она мне заявила, дескать, раз она подруга Фанни, так обязана была ее предупредить!

– Не думаю, что Фанни ей сразу поверила, – заметила Эбби.

– Да, мне так и Лавиния сказала. Впрочем, Оливер считает, что, если теперь Фанни увидит, что это правда, она уже не будет так сильно переживать… В любом случае, конечно, не дело Лавинии было вмешиваться. Дорогая моя, вы, похоже, очень устали?

– Устала, – призналась Эбби. – Сестра сегодня чувствует себя неважно, так что…

Эбби не закончила фразу, но сказанного было достаточно, чтобы миссис Грейшотт быстренько откланялась и отправилась восвояси в состоянии крайнего недовольства. Дома она с непривычной язвительностью уведомила сына, что чем быстрее чудовищные заболевания Селины унесут ее на небеса, тем будет лучше для несчастной Эбби.

В то же время в Сидни-Плейс пришло письмо на имя Фанни. Дворецкий Миттон подал девочке письмо, та приняла его дрожащей рукой и унесла добычу к себе в спальню.

Оттуда она все никак не выходила. Эбби, предполагая, что письмо пришло от Стэси, прождала ровно час, а затем решительно направилась в комнату к племяннице.

Фанни сидела у окна с окаменевшим лицом. Эбби подошла к ней, обняла, но еще несколько мгновений девочка оставалась твердой и хрупкой на ощупь, словно гипсовая статуя. Ласково поглаживая золотистые кудри Фанни, Эбби прошептала:

– Ничего, моя хорошая, все пройдет, ничего…

Слова были совершенно идиотскими, но свое дело они сделали – Фанни разразилась рыданиями и зарылась лицом в грудь тетки…

Попозже она спросила:

– Ты ведь знала, Эбби? Знала?

– Да, но я все прикидывала, как тебе сказать…

– Мне рассказала Лавиния. Я сперва не поверила. Но все оказалось правдой. Наверно, такая моя судьба…

– Не переживай, моя хорошая. Помолчали.

– Я была такая идиотка, – призналась Фанни. – Хотела с ним бежать…

– Вот уж не думаю, что ты на самом деле так могла бы поступить. Фанни глубоко вздохнула:

– Не знаю. Иногда я думаю так, а иногда – иначе, особенно когда он бывал рядом. Но… Он не приходил, пока я болела, а потом Лавиния так меня расстроила, рассказав про миссис Клапхэм… Мне просто тошно стало, Эбби, просто тошно!

– А что, он пишет тебе, что передумал?

– Нет. Если бы так, я смогла бы вытерпеть. Ведь может же человек разлюбить другого, в конце концов? Но нет… Он просто обманул меня, я ведь была еще такая маленькая – до гриппа. А после гриппа я уже стала взрослой. И теперь меня не проведешь. Боюсь, что я теперь никогда не стану влюбляться… Он пишет, что с ним встречался мой дядя. Скажи, это ты вызвала сюда дядю Джеймса?

– Милая девочка, – усмехнулась Эбби, – я его не только не вызывала, но и вступила с ним в рукопашный бой уже через десять минут пребывания его в нашем доме…

– Ох, я не думала, что так получится… Прости меня, Эбби! Я была такой гадкой! Но знай, что тебя я люблю больше всех на свете!

– Тогда я очень постараюсь простить тебя, – заметила Эбби с чуть заметной улыбкой.

– Ах, Эбби, ты сама не знаешь, что ты для меня! – Фанни прижала ее руку к щеке. – Если бы тебя тут не было… я даже не знаю, как смогла бы жить с Селиной…

Эбби испытывала смешанные чувства. С одной стороны, ей были приятны слова девочки, но в то же время она видела все новые и новые препятствия на пути соединения с мистером Майлзом Каверли.

– Я сожгла письмо и клочок волос, вложенный туда! – заявила тем временем Фанни. – Как ты думаешь, следует ли мне написать ему об этом?

– О нет, я не стала бы на твоем месте! Самое лучшее – вообще не обращать на него внимания.

– Да, но ведь… – Фанни даже икнула от возбуждения. – Он ведь написал, что мой локон волос он станет хранить до самой смерти, как память о той единственной, которую по-настоящему любил! Представляешь? Мне становится не по себе!

– Мне тоже, – согласилась Эбби.

– Он пишет… Ох, он врет, что расстается со мной ради моего же блага, якобы он говорил с дядей и понял, что тот никогда не согласится на наш брак, и я стану потом сожалеть, если сбегу с ним. Но я не верю ни единому его слову! Неужели он думал, будто я приму такой вздор за чистую монету! Ведь он с самого начала знал, что дядя не согласится! – Фанни сцепила руки, лицо у нее горело праведным гневом. – Я ненавижу его! Я просто не понимаю, как я могла его полюбить!

Эбби утешала девочку как могла, но та снова ударилась в слезы, повторяя:

– О, что же мне теперь делать?! Я так несчастна, Эбби! Так несчастна! Что делать?!

– На мой взгляд, самое лучшее – это последовать совету доктора Роутона, – отвечала Эбби.

– А, он советовал уехать? Но я не хочу уезжать!

– Ну, сперва-то он предложил поехать на побережье, но тут я и сама сомневаюсь, потому что море в ноябре – крайне меланхолическое зрелище. Но потом он упомянул про Эксмут, и я вспомнила, как понравилось там Тревизьенам, а ведь они были там в декабре. Там прекрасный климат, и в окрестностях масса интересного. Я думаю, что, если мы решим туда отправиться, миссис Грейшотт одолжит нам свою Лавинию в компаньонки, как ты думаешь?

Но этот удар не достиг цели. Фанни, занятая своими переживаниями, не желала покидать сейчас Бат.

– Все решат, что я уехала, потому что была обманута! – всхлипывала Фанни.

– Если судить по тому, как измотался наш дворецкий, подтаскивая тебе корзинки с фруктами, цветы и книжки от твоих обожателей, то скорее это тебя сочтут изменницей! – холодно заявила Эбби.

Фанни, гордость которой была немного умаслена этим замечанием, слегка поутихла и отчасти повеселела.

Селина, напротив, никак не желала веселеть, а вместо этого провалялась в постели три дня, а когда встала, с утроенной энергией принялась жаловаться на боли в груди, в спине, в боку, в плече, в бедре, в суставах пальцев и в мочках ушей. Она перебралась на софу, где начинала стонать, чуть только где-нибудь вдалеке стукнет дверь или затрубит рожок почтовой кареты, словно сами звуки способны были вызывать обострение ее бесчисленных болей. Она требовала от поварихи для себя какое-нибудь особенное блюдо, а когда таковое появлялось на столе, съедала не больше двух чайных ложечек, а оставшееся отодвигала с видом человека, давшего страшную клятву никогда ничего не есть. При этом Селина всеми способами пыталась не отпускать от себя Эбби.

– Доставь мне удовольствие своей компанией, пока я еще жива! – трагически шептала Селина, и слезы привычно и охотно капали с ее щек…

Теперь, когда Эбби странным образом оказалась зажата между своей сестрой и племянницей, положение ее было незавидное. Впору было отчаяться, но ее спасали своими ежедневными визитами Оливер и Лавиния, которые приходили повидаться с Фанни – поиграть в шарады, посмеяться анекдотам или погулять в ближних садах. И хотя вскоре Эбби начала уже пугаться постоянной присказки Фанни: «Оливер говорит, что…», но по крайней мере в высказываниях Оливера была всегда пропасть здравого смысла и никакой похабщины… Конечно, было немного обидно, что Фанни предпочитает мнение Оливера мнению Эбби, но уж тут приходилось смириться.

Эбби гадала, какое развитие получат эти отношения. Фанни не была влюблена в Оливера. Она продолжала относиться к нему как к брату, принимала его опеку и доверяла ему. Эбби казалось, что Оливер чересчур спокойный, умеренный молодой человек, чтобы оказаться способным увлечь Фанни. Впрочем, кто знает, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. При этом было очевидно, что Оливер любит Фанни, хоть и пытается держаться с ней точно так же, как и со своей сестрой. В глазах Оливера лишь изредка, на мгновение, возникал тот потусторонний блеск, который отмечает настоящее чувство, и Эбби все пыталась припомнить, когда впервые она увидала такой же свет во взгляде Майлза Каверли…

Глава 17

В то же время счастливая звезда Стэси Каверли восходила вовсю, несмотря на все скудеющие возможности его кошелька. Правда, ему пришлось продлить свое пребывание в «Уайт-Харт» на несколько недель, и он знал, что только все возрастающая близость его к богатой миссис Клапхэм удерживала хозяина гостиницы от требований немедленно оплатить немалый счет за проживание…

Он пытался всеми силами убедить вдову переехать в тихий Лемингтон, но это не удалось, и ему пришлось показываться в Бате на публике вместе с нею значительно чаще, чем это было прилично. Но это еще полбеды, если бы миссис Клапхэм так с ним открыто не кокетничала!

Стэси вытерпел немало неприятных минут в разговоре с Джеймсом Вендовером, но быстро сумел перестроиться и найти утешение в уютной компании миссис Клапхэм. Другие переживания были связаны с письмом к Фанни; когда он наконец отполировал свой вдохновенный текст и правильно, без помарок, переписал его на чистый лист, он почувствовал страшное утомление. Хотя именно такого текста, как он думал, девочка от него ждала.

Правда, Стэси слегка побаивался того, что Фанни в ответ пришлет ему страстное послание с полным согласием бежать с ним куда угодно (что уже было некстати) или, напротив, публично развенчает его и опозорит; и Стэси в душе проклинал упрямую миссис Клапхэм за нежелание уезжать из Бата. Но от Фанни он получил лишь краткую сдержанную записку, а потом мельком видел ее в экипаже на Чип-стрит, где она приветствовала его холодным кивком, и на сей счет успокоился. Теперь он был свободен развивать свои интересные взаимоотношения с миссис Клапхэм.

Ему ни разу не пришло в голову, что он может напороться на отказ.

– Как? Выйти за вас замуж? – засмеялась миссис Клапхэм. – Мне? Вот уж нет, Господь упаси!

Сперва Стэси счел это гнусным дамским кокетством и пустил в ход медовый, с горчинкой, тембр голоса:

– Так, значит, для вас это была лишь игра, которая, однако, погубила меня, разбила мне сердце! Я влюбился в вас, и вот, увы, я у разбитого корыта!..

Ее ответ был обескураживающим:

– Не так-то вы у разбитого корыта, ежели у вас в запасе имеется и та девчонка, что поклонилась вам с экипажа на Чип-стрит! Небось вы ее окручивали до моего приезда в Бат, и очень успешно!

Стэси больше был поражен ее тоном, чем словами. Он успел приготовиться к тому, что рано или поздно миссис Клапхэм узнает – стараниями местных кумушек – насчет его интрижки с Фанни. Но вот к такому ее тону, к такому вызывающему поведению он не был готов. Миссис Клапхэм казалась ему непроходимой провинциальной простушкой, а теперь вдруг в голосе ее зазвучали жесткие нотки, а взгляд сделался проницательным… Стэси решил, что дамочка просто ревнует.

– Как, вы говорите о Фанни Вендовер? Помилуйте, она же еще гимназистка! Нэнси, Нэнси, за кого вы меня принимаете?! Ей же всего лет семнадцать – или сколько там!

– Тем более вам должно быть стыдно – малолеток охмурять! – заявила она.

– Ну что вы, я ведь только слегка с ней флиртовал – знаете, так, легонько, как с ребенком… Она ведь и есть ребенок! Я же говорил, говорил, что эти мерзкие местные сплетницы не дадут нам покоя здесь, в Бате!..

Стэси грациозно опустился на одно колено и ухватил миссис Клапхэм за руку – нежно, но цепко.

– Ах, милая Нэнси, у меня было в жизни множество флирта, но до сего дня я ни в ком не нашел настоящей любви! – слегка подвывая, нараспев произнес Стэси.

– Этого добра вы и во мне не найдете! – отрезала миссис Клапхэм. – У меня этих самых флиртов тоже была куча, но только нет ни малейшего желания обзаводиться супругом, тем более этаким придурком! Встаньте с колен, что вы тут Ромео передо мной разыгрываете!

– Я знаю, что я вас недостоин, но мне казалось, что вы были неравнодушны ко мне! – продолжал Стэси гнуть свою линию, в ужасе чувствуя, что ситуация оборачивается не в его пользу.

– Да ладно вам заливать, вставайте с пола! – совершенно неромантично прервала его вдовушка, выдергивая у него свою руку.

Стэси чуть не свалился на пол, потеряв равновесие от этого рывка, и выглядел очень глупо.

– Не могу поверить, – сказал он с поэтической обидой в голосе, – что вы играли мною, моей любовью! Не верю, что вы так бессердечны!

– Ишь ты, поверить он не может! – бессердечно усмехнулась миссис Клапхэм. – Послушайте, что я вам скажу, мистер квартирант Каверли! Нечего вам толковать насчет сердец, вы не по этому делу проходите, ясно? Мы с вами пофлиртовали, оно и хватит. Подумать только, девочку семнадцати лет вздумали окручивать! Могу поклясться, что за ту девчонку давали хорошее приданое, вот в чем все дело!

Может быть, я выражаюсь не как леди, и за это заранее извиняюсь, – добавила миссис Клапхэм, – по вы, кажись, из тех, что женятся хоть на козе ради ее молока!

Стэси, побелев от удивления и гнева, открыл рот, но подходящих слов не нашел, поэтому повернулся и вышел вон и лишь на лестнице вспомнил, что рот можно и закрыть.

Стэси Каверли был не из чувствительных. Все с него сходило как с гуся вода. Ледяные колкости и угрозы мистера Вендовера были для него не больней булавочного укола. Однако Вендовер, как бы то ни было, говорил с ним как джентльмен. Но до сего времени ему не приходилось сталкиваться с такой откровенной и грубой вульгарностью, которая так и перла из миссис Клапхэм. Прошло немало времени, прежде чем он оправился от оскорбления. Говорить так с самим Каверли из Дэйнскорта – да как она посмела?!

И тут перед Стэси стала вырисовываться весьма мрачная перспектива. Все его надежды рухнули. Успокоить кредиторов было нечем. Теперь ему придется заложить свои золотые вещи, чтобы оплатить счет в гостинице и добраться в почтовой карете до Лондона. Он пытался вспомнить кого-нибудь, у кого можно было бы одолжить сто, даже пятьдесят фунтов, но таких людей в Бате, похоже, не существовало.

Стэси начал было уже подумывать бросить свой багаж и попросту бежать из «Уайт-Харт», оставив счет без оплаты. Именно в этот момент к нему постучался коридорный и передал письмо, которое пришло с нарочным из гостиницы «Йорк-Хаус».

Почерк на конверте был незнакомым, а разорвав письмо, Стэси с некоторым удивлением прочел, что его дядя Майлз приглашает его отобедать с ним.

Первым его побуждением было написать записку с отказом. Но потом ему стукнуло в голову, что у дяди как раз можно занять денег. Конечно, на первый взгляд у Майлза в карманах ветер гуляет, но ведь он способен оплачивать проживание в самом дорогом отеле Бата! Так что приглашение следовало принять. Стэси попросил было передать нарочному, чтобы тот задержался, пока он напишет ответ, но оказалось, что человек уже ушел, поскольку имел инструкции не дожидаться ответа. Это было похоже на оскорбление со стороны Майлза, но, трезво поразмыслив, Стэси пришел к утешительной мысли, что разум и манеры Майлза так повредились в Индии, что тщетно ожидать от него джентльменского поведения. Он человек со странностями и, вероятно, вовсе не хотел никого обидеть…

За обедом Стэси вел себя как исключительно хороший, любезный и вежливый гость: он все время поддерживал на губах приятную улыбку, много и куртуазно шутил, нахваливал поданные блюда. Он заявил, что такого восхитительного бургундского он давно уже не пил, и все старался разговорить Майлза на темы Индии. Дядя его говорил немного, но был не менее учтив.

Когда скатерть сменили и на стол был подан бренди, Стэси промурлыкал со своим отработанным небрежным сожалением:

– Ах, сэр, как же я рад, что вы вернулись в Бат! Видите ли, я тут немного поиздержался, не рассчитал, а в Бате у меня нет никакого кредита в банке. То есть я очутился в дурацком положении… Так что я был бы вам страшно признателен, если бы вы мне одолжили сущий пустяк – так, чтобы мне сделать необходимые платежи в Бате… Я вам очень скоро верну!

Майлз лениво, в своей обычной манере, снял крышечку с графина и разлил бренди по бокалам.

– Нет, – сказал он. – Я тебе денег не дам.

Это было сказано очень добродушно, но в то же время с настораживающими нотками. Стэси молвил, уже несколько чинясь:

– Бог с вами, сэр, я ведь не говорю о значительной сумме!

Майлз отрицательно покачал головой. Стэси решил идти до конца:

– Но я оказался на мелководье! Без вашей помощи мне, возможно, придется туговато!.. У меня нет ни шиллинга!

– Это я знаю.

Хладнокровие, с которым Майлз зафиксировал его неплатежеспособность, вывело Стэси из душевного равновесия.