- И ты можешь сказать, когда они вернутся?
      - Иногда.
      Бретт задумался. Широта морянских познаний потрясала его.
      - Ты же знаешь, мы всегда предупреждаем острова, когда можем, добавила Скади.
      Бретт кивнул.
      - Чтобы вычислять волны, я должна их транслировать, - продолжала девушка. Она небрежно взъерошила волосы, отчего сделалась совсем похожей на гамена. - "Транслировать" звучит лучше, чем "вычислять", - добавила она. И, конечно, я учу тому, что делаю.
      "Вот как! - подумал Бретт. - Наследница! Спасительница! А теперь еще и эксперт по волнам!"
      - А кого ты учишь? - спросил Бретт, прикидывая, сможет ли и он научиться этому. Какую пользу принесло бы его знание островам!
      - Келп, - ответила Скади. - Я транслирую волны для келпа.
      Бретт так и обмер. Она что - шутит, издевается над островитянином-невеждой?
      - Келп учится. - Увидев выражение его лица, Скади заговорила быстро-быстро: - Его можно научить контролировать течения и волны... а когда он достигнет прежней плотности, то и больше сможет. Я учу его тому, что он должен знать, чтобы выжить на Пандоре.
      - Ты шутишь, да? - спросил Бретт.
      - Шучу? - Девушка выглядела озадаченной. - Ты разве никогда не слышал, каким был келп? Он сам кормился, регулировал газообмен в воде. А дирижаблики! Ох, как бы я хотела их увидеть! Келп так много всего знал и контролировал течения, да и само море. Келп все это когда-то делал.
      Брест уставился на нее. Он припомнил рассказы школьных учителей о разумном келпе - едином существе с единой индивидуальностью во всех его частях. Но это же древняя история - из тех еще времен, когда люди обитали на твердой суше над поверхностью пандоранского моря.
      - И он снова будет это делать? - прошептал юноша.
      - Он учится. Мы учим его создавать течения и нейтрализовывать волны.
      Бретт подумал о том, какое это может иметь значение для жизни островитян - дрейф по предсказуемым течениям, на предсказуемой глубине. Можно положиться на погоду, а уж рыбная ловля... Вдруг странная мысль оттеснила все остальные. Он счел ее почти недостойной, но... как знать наверняка, что может натворить чуждый разум?
      - Что с тобой? - спросила Скади, взглянув на него.
      - Если можно научить келпа контролировать волны, - ответил Бретт почти механически, - он наверняка будет знать, как создавать волны. Что помешает ему уничтожить нас всех?
      - Келп разумен, - ответила Скади. - Ему незачем уничтожать нас или острова. Значит, он и не станет этого делать.
      Девушка вновь зевнула, и Бретт вспомнил, что ей скоро на работу.
      Идеи, которые она подала невольно, так и бурлили у него в голове. И, несмотря на крайнее утомление, спать не хотелось совершенно. Моряне так много умеют! Они так много знают!
      "Келп будет думать сам". Бретт вспомнил, как кто-то произнес эти слова в беседе с его родителями у них дома - важные персоны обсуждали важные вещи.
      "Но этого не произойдет без Вааты, - ответил другой. - Ваата - ключ к келпу".
      Из чего проистек, насколько помнилось Бретту, возвышенный разговор, витающий в парах бормотухи, переходящий, как обычно, от спекулятивного к параноидальному и обратно.
      - Я выключу свет, чтобы ты не стеснялся. - Скади хихикнула и уменьшила освещение. Стало почти темно. Но Бретт хорошо видел, как она, спотыкаясь, пробирается к постели.
      "Для нее темно, - подумал он. - А для меня просто не так ярко".
      - У тебя наверху есть подружка? - спросила Скади.
      - Нет... вообще-то нет.
      - И ты никогда не делил комнату с девушкой?
      - На островах делишь все со всеми. Но чтобы двое получили комнату только для себя... это для пар, которые только-только привыкают друг к другу. Для секса. Это очень дорого.
      - С ума сойти, - откликнулась девушка. Сквозь игру теней своего странного ночного видения Бретт различал ее пальцы, нервно двигающиеся по поверхности одеяла. - Здесь, внизу, мы тоже селимся вместе для секса, да, но и по другим причинам тоже. Коллеги по работе, одноклассники, друзья. Я просто хотела, чтобы ты хоть одну ночь отдохнул. Завтра народу набежит, начнутся вопросы, визиты... - Ее руки двигались в прежнем нервном ритме.
      - Ты так добра ко мне, - сказал Бретт. - Прямо не знаю, чем тебе отплатить.
      - Но у нас обычай такой, - ответила Скади. - Если морянин тебя спас, ты можешь пользоваться всем, что ему принадлежит, пока... ну, пока не уедешь. Если я привела живое существо, я за него отвечаю.
      - Как если бы я был твоим ребенком?
      - Вроде того. - Скади зевнула и принялась раздеваться.
      Бретт почувствовал, что не вправе подглядывать, и отвел глаза.
      "Может, я должен ей сказать? - подумал он. - Это же нечестно - иметь возможность видеть кого-то вот так и не сказать".
      - Я бы не хотел вмешиваться в твою жизнь, - сказал Бретт.
      Он услышал, как Скади залезла под одеяло.
      - А ты и не вмешиваешься. Это же одно из самых восхитительных происшествий, которые со мной случались. Ты мой друг, ты мне нравишься. Этого довольно?
      Бретт сбросил одежду и, юркнув под одеяло, натянул его до самой шеи. Квитс всегда говорил, что моряне непредсказуемы. Друзья?
      - Мы ведь друзья, правда? - повторила она.
      Бретт протянул ей руку через промежуток, разделяющий кровати. Сообразив, что Скади ее не видит, он взял девушку за руку. Она крепко стиснула пальцы; рука ее была теплой. Спустя некоторое время она вздохнула и осторожно убрала руку.
      - Спать хочется, - сказала она.
      - Мне тоже.
      Рука девушки поднялась над постелью и нашарила на стене выключатель. Песни китов смолкли.
      Бретт обнаружил, что в комнате стало тихо - он и представить себе не мог такой тишины. Он ощутил, как отдыхают его уши, а потом прислушиваются... прислушиваются внезапно к... к чему? Он не знал. Однако выспаться было необходимо. Нужно уснуть. Рассудок убеждал его: "Родителям и Квитсу кто-нибудь сообщит". Он жив, и его родителям и друзьям недолго придется переживать. Во всяком случае, на это он надеялся.
      Выкинув из головы тревожные мысли, Бретт попытался уснуть, но не смог что-то мешало. Что?.. Неподвижность, вдруг сообразил он. Все вокруг было неподвижным. Придя к этому выводу, он с облегчением вздохнул и постарался представить себе, что покачивается на волнах, так же, как там, наверху.
      - Бретт! - шепнула Скади.
      - Да?
      - Из всех созданий в гибербаках мне больше всего понравились бы птицы маленькие такие, которые поют.
      - Я слышал записи с Корабля, - сообщил Бретт сонным голосом.
      - Они прекрасно поют - так же, как киты. И летают.
      - У нас есть голуби и криксы, - сказал Бретт.
      - Криксы тупые, и они не поют, - возразила Скади.
      - Но они свистят на лету, и за ними так интересно наблюдать.
      Скади перевернулась на другой бок.
      - Доброй ночи, друг, - прошептала она. - Спи спокойно.
      - Доброй ночи, друг, - ответил Бретт. И, уже засыпая, представил себе ее чудесную улыбку.
      "Что, вот так и начинается любовь?" На сердце у него было тяжело, и тяжесть никуда не исчезла, когда он погрузился в беспокойный сон.
      Дитя по имени Ваата погрузилось
      в кататонию, когда келп и дирижаблики
      начали слабеть. Она пребывает в
      коматозном состоянии уже три года, и,
      поскольку она несет в себе не только
      человеческие гены, но и гены келпа,
      есть надежда, что она сможет стать
      средством для возвращения келпу
      разума. Только келп может укротить
      это ужасное море.
      Из дневников Хали Экель
      Уорд Киль не просто замечал тишину - он ощущал ее всей своей кожей. В течение его долгой жизни обстоятельства, словно сговорившись, удерживали его наверху, да он и сам никогда не испытывал острого желания спуститься под воду.
      "Признайся в этом, - говорил он сам себе. - Ты боялся всех этих россказней - депривационный шок, синдром давления".
      А теперь, впервые в жизни, палуба не двигалась под его босыми ногами, до него не доносились голоса и прочие звуки, сопровождающие человеческую деятельность, не шипели органические стены, отираясь об органический потолок, - ни одного из тех вездесущих звуков, к которым островитяне привыкают с малолетства. Было так тихо, что у Киля заболели уши.
      В комнате, где его оставила Карин Алэ "всего на минуточку, чтобы попривыкнуть", прямо перед ним высилась стена из плазмагласа, открывающая взору подводную ширь, богатую оттенками красного, синего и линялой зелени. Тонкие переходы незнакомых цветов приковали к себе внимание судьи на несколько минут полностью.
      - Я буду поблизости, - пообещала Алэ. - Позовите, если понадоблюсь.
      Моряне хорошо знали главную слабость пришельцев сверху. Мысль о толще воды над головой вызывала у некоторых гостей и мигрантов своеобразную панику. А одиночество, даже добровольное, островитяне переносили плохо, покуда не привыкали к нему... постепенно. Если ты всю жизнь знал, что другие человеческие существа совсем рядом, по другую сторону тонкой органической стенки, практически на расстоянии шепота, - чувства притуплялись. И ты попросту не слышал определенных звуков - любовные стоны, семейные ссоры и разговоры.
      Не слышал, если тебя не просили услышать.
      Может, Алэ оставила его здесь в одиночестве, чтобы он размяк? Киль не знал. Может, она подсматривает за ним с помощью какого-нибудь морянского устройства? Он был уверен, что уж Алэ, с ее медицинским образованием и долгим опытом общения с островитянами, знает о проблемах новичка.
      Понаблюдав в течение нескольких лет, как Алэ исполняет свои дипломатические обязанности, Киль усвоил, что она редко делает что бы то ни было без причины и все планирует загодя. Киль был уверен, что у Алэ имеется хорошо продуманный мотив для того, чтобы оставить его в одиночестве в подобных обстоятельствах.
      Тишина действовала на него угнетающе.
      "Думай, Уорд! - вдруг раздался голос у него в мозгу. - Ведь именно в этом твоя сила!" К пущей тревоге Киля голос этот принадлежал его покойной матери и прозвучал настолько отчетливо, что он оглянулся по сторонам, почти опасаясь увидеть призрачную фигуру, укоризненно грозящую ему пальцем.
      Уорд глубоко вздохнул раз и другой и почувствовал, что тяжесть в груди несколько ослабла. Еще один вдох, и он пришел в себя. Тишина уже не была такой тяжкой.
      За время спуска в рейсовой субмарине Алэ ни о чем не спрашивала и ничего не рассказывала. Призадумавшись, Киль нашел это странным. Алэ славилась умением жесткими вопросами мостить дорогу собственным доводам.
      "Возможно ли, - думал Киль, - что меня просто хотели затащить вниз, чтобы освободить мою должность в комитете?" Ведь легче и безопаснее, в конце концов, пригласить судью как почетного гостя, нежели затевать похищение. Странно думать о себе как о предмете неопределенной ценности. Зато утешительно: значит, явное насилие к нему применить побоятся.
      "Ну и с чего мне это в голову взбрело? " - удивился он.
      Киль сладко потянулся и подошел к кушетке, откуда можно было наблюдать подводные виды. Кушетка мягко пружинила под тяжестью тела, несмотря на то что сделана была, строго говоря, из какого-то мертвого материала. Впрочем, какая старику разница - было бы куда сесть и дух перевести. Уорд ощущал, как внутри него умирающая прилипала все еще борется за существование. "Избегайте беспокойства", - советовали ему доктора. Если принять во внимание его образ жизни, это не иначе как шутка. Прилипала все еще производила необходимые гормоны, но Киль помнил предупреждение: "Мы можем заменить ее, но замены долго не держатся. И по мере пересадки новых продолжительность их жизни будет все меньше. Ваш организм, видите ли, их отторгает". У Киля засосало под ложечкой. Судья проголодался - а это для него хороший признак. Однако ничего похожего на место для приготовления пищи поблизости не оказалось. И никаких переговорников или видеоэкранов. Потолок поднимался аркой от сиденья к плазовой стене шести-семи метров высотой.
      "До чего вычурно!" - подумал Киль. Один-единственный человек посреди такого пространства. Да, комната такого размера могла бы послужить домом для большой островитянской семьи. Воздух был прохладнее, чем нравилось Килю, но он приспособился. Сумеречный свет, проходящий сквозь иллюминатор, ложился на пол зеленым пятном. Потолок ярко фосфоресцировал, затмевая остальное освещение. Комната располагалась недалеко от поверхности моря. Киль это понял по уровню освещенности. И все же над ним была уйма воды - миллионы тонн. При мысли о всей этой тяжести, давящей на жилье, над верхней губой у Уорда выступил пот. Киль провел влажной ладонью по стене за сиденьем теплая и твердая. Дышать стало полегче. Это же морянское жилье. Моряне ничего хрупкого не строят. Стена была из пластали. Уорд никогда не видел столько пластали сразу. Комната внезапно показалась ему крепостью. И стены были сухими, что свидетельствовало о сложной системе вентиляции. Моряне наверху нагнетали в свои жилища такую влажность, что задохнуться впору. За исключением Алэ... но она не походила ни на одно человеческое существо, знакомое Уорду, будь то островитянин или морянин. Он понял, что воздух в этой комнате приспособлен для удобства островитянина. Это его подбодрило.
      Киль провел рукой по кушетке и подумал о Джой, о том, что ей понравилось бы это ложе. Джой - такая гедонистка. Киль попытался представить себе ее возлежащей на кушетке. Мысль о Джой породила ощущение одиночества. Киль подумал о самом себе. Большую часть жизни он прожил один, имея лишь несколько случайных связей. Неужто близость смерти вызвала в нем путающую перемену? Он вдруг почувствовал, что противен сам себе. С какой стати он должен навязывать себя Джой, обременять ее печалью вечной разлуки?
      "Я скоро умру".
      На мгновение Киль призадумался, кого из членов комитета выберут вместо него верховным судьей. Сам он отдал бы свой голос Каролине, но из политических соображений изберут, скорей всего, Маттса. В любом случае преемнику своему Киль не завидовал. Неблагодарная это работа. Однако до наступления последней минуты Килю еще есть над чем потрудиться. Он встал возле кушетки и выпрямился. Шея у него, как обычно, болела. Ноги подкашивались и поначалу совсем не держали его. Это был новый симптом. Пол из твердой пластали, как и стены, к превеликой радости Киля, подогревался. Уорд подождал, пока силы восстановятся, а потом, держась за стену, добрался до двери. У проема находились две кнопки. Уорд нажал одну и услышал, как позади кушетки опустилась панель. Он обернулся на звук, и сердце у него забилось вдвое чаще.
      За панелью скрывалась фреска. Уорд уставился на нее. Она была пугающе реалистичной, почти как фотография. На ней были изображены полуразрушенные сооружения на поверхности, пламя повсюду и люди, извивающиеся в щупальцах взмывающих вверх дирижабликов.
      "Дирижаблики погибли вместе с келпом", - подумал Киль. То ли это старинная фреска, то ли художественная реконструкция исторических событий, сделанная кем-то с развитым воображением. Киль подозревал, что первое. Богатство оттенков заката на заднем плане, детальная точность, с которой изображены дирижаблики - все выделяло центральную фигуру, которая указывала пальцем на зрителя. То была фигура обвинителя с темными горящими глазами.
      "А ведь я знаю это сооружение, - подумал Киль. - Но как так может быть?" Знание сильнее, чем невнятное дежа вю, но это воспоминание было реальным. И оно подсказывало, что здесь, в комнате, или где-то поблизости должна быть красная мандала.
      "Откуда я это знаю?"
      Киль внимательно изучил комнату. Кушетка, плазовый иллюминатор, фреска, голые стены, овальный люк. Никакой мандалы. Киль подошел и потрогал плазмаглас. Прохладный - единственная прохладная поверхность во всей комнате. Как странно выглядит его жестко фиксированная конструкция - на островах нет ничего подобного. И быть не может. Изгиб пузырчатки вокруг твердого плаза оборвал бы удерживающую его биомассу, и тяжелое твердое вещество во время шторма сделалось бы орудием разрушения. Дрейфогляды, мутировавшие корнеротые, в непогоду куда безопаснее, и не беда, что их нужно кормить и обихаживать.
      Плазмаглас был невероятно прозрачным. Ничто не указывало на его плотность и толщину. Маленькие рыбки-поскребучки с могучими усами плавали снаружи, очищая его поверхность. Позади рыбок показались двое морян, влекущих груз камней и ила, и исчезли из поля зрения, завернув за поворот.
      Киль из любопытства постучал по плазмагласу: тук-тук. Поскребучки невозмутимо предавались своему занятию. Морские анемоны и кораллы, водоросли и губки покачивало течение. Дюжины других разноцветных рыбок чистили поверхность листьев молодого келпа. Рыбы покрупнее тыкались в мягкий придонный ил, взрывая носом серые облачка. Киль видел подобные картины по головидео, но реальность оказалась иной. Некоторых рыбок он узнавал созданных в лаборатории, их приносили на одобрение комитета, прежде чем выпустить в море.
      Под поскребучками проплыла рыбка-арлекин и ткнулась в плаз. Киль вспомнил тот день, когда капеллан-психиатр благословила первых арлекинов, перед тем как выпустить. Все равно что старого друга встретил.
      Киль вновь вернулся к исследованию комнаты и своей неверной памяти. Почему это кажется таким чертовски знакомым? Память подсказывает, что отсутствующая мандала должна быть справа от фрески. Уорд подошел к стене и провел по ней пальцем в поисках еще одной панели с переключателями. Панели он не нашел, но стена слегка сдвинулась, и раздался щелчок. Киль уставился на стену. Она была не из пластали, а из какого-то легкого композитного материала. Посреди стены проходила еле заметная щель. Уорд положил ладонь на поверхность стены справа от щели и толкнул. Стена скользнула в сторону, открывая проход, и на Киля пахнуло запахом еды.
      Киль отодвинул стену подальше и вошел. Проход резко повернул влево, и Уорд увидел свет. В кухонном отсеке спиной к нему стояла Карин Алэ. Сильный запах крепкого чая и рыбного варева коснулся ноздрей Киля. Он открыл было рот, намереваясь что-то сказать - и осекся, увидев красную мандалу. Замысловатое изображение притягивало внимание, направляя взгляд зрителя к центру, откуда глядел на Вселенную одинокий глаз. Не прикрытый веком, он покоился на верхушке золотой пирамиды.
      "Это не может быть моим воспоминанием", - подумал Киль. Ужасное переживание. Память Корабля вторглась в его разум: кто-то шел по длинному изгибающемуся коридору, и фиолетовый аграриум колыхался слева от него. Киль был бессилен перед наплывом видений. Келп колыхнулся перед ним где-то под водой, и стайки рыб, никогда не представленных комитету, проплыли перед глазами.
      Алэ обернулась и увидела Киля, который с отсутствующим выражением в упор смотрел на мандалу.
      - Что с вами? - спросила она.
      Звук ее голоса вытряхнул судью из чужих воспоминаний. Он судорожно вздохнул.
      - Я... я проголодался, - сказал он. Ему и в голову не пришло поделиться только что пережитыми воспоминаниями. Как Алэ сможет понять, если он и сам ничего не понимает?
      - Может, присядете? - Карин указала на маленький столик, накрытый на двоих прямо в кухонном отсеке возле небольшого плаз-иллюминатора. Столик был низеньким, в морянском стиле. При одной мысли о том, что за ним придется сидеть, у Киля заболели колени.
      - Я сама приготовила вам поесть, - сообщила Алэ. И, заметив, что выражение его лица по-прежнему растерянное, добавила: - Этот проход ведет из комнаты в ванную с душем. Дальше располагаются прочие удобства, если они вам нужны. И внешние люки находятся в той же стороне.
      Киль запихал ноги под столик и кое-как устроился, опираясь о столешницу локтями и руками поддерживая голову.
      "Это что, сон был?" - подумал он.
      Красная мандала висела прямо перед ним. И он почти боялся сосредоточиться на ней еще раз.
      - Вы восхищаетесь мандалой, - заметила Алэ и вновь принялась за кухонные хлопоты.
      Киль как бы ненароком снова скользнул взглядом по мистическим узорам древних линий. Но на сей раз ничто внутри него не отозвалось. Медленно в мозг проникли обрывки его собственных воспоминаний, образы замигали перед глазами, повторяясь, словно звуки в горле заики, потом установились. Осознание дотянулось до одного из первых уроков истории, до головидео, показанного посреди классной комнаты. То была документальная драма для детей. Островитяне любили представление - а это оказалось увлекательным. Название Киль позабыл, но помнил, что речь шла о последних днях континентов Пандоры - на изображениях головидео они выглядели отнюдь не маленькими - и гибели келпа. Тогда Киль впервые услышал, как келп назвали Аваатой. А разыгрывали персонажи эту драму в командном отсеке, на фоне стены... и жуткой фрески из соседней комнаты. А рядом с фреской, когда фокус головизора сместился, он увидел красную мандалу - совсем как сегодня. Киль не хотел припоминать, как давно он видел эту драму - уж больше семидесяти лет тому назад, во всяком случае. Он пристально посмотрел на Алэ.
      - Это оригинальная мандала или копия?
      - Мне говорили, что оригинальная. Она очень старая, старше любого другого изображения на Пандоре. Похоже, вас она очаровала.
      - Я видел раньше и ее, и фреску, - ответил Киль. - Эти стены и кухонный отсек поновее будут, верно?
      - Это жилище было перестроено для моего удобства, пояснила Алэ. - Меня всегда привлекали эти комнаты. Мандала и фреска остались там, где были всегда. И о них заботятся.
      - Тогда я знаю, где я, - сказал Киль. - Островитянские дети учат историю по голодрамам, и...
      - Эту и я видела, - кивнула Алэ. - Да, это часть древнего Редута. Когда-то он целиком выступал из моря и позади него было пять скал, насколько я помню.
      Она принесла еду на подносе и поставила на стол миски и палочки.
      - А разве большая часть Редута не была разрушена? - поинтересовался Уорд. - Вроде бы документальные голодрамы - это реставрация немногих уцелевших...
      - Целые секции Редута остались невредимыми, - ответила Карин. Автоматические люки закрылись и отсекли большую часть Редута. Мы очень тщательно ее реставрировали.
      - Это впечатляет. - Киль кивнул, заново оценивая предположительную значимость Алэ. Моряне перестроили часть старого Редута для ее удобства, и она поживает себе в музее, явно не обращая внимания на историческую ценность окружающих ее объектов. Раньше он никогда не встречался с морянами в привычной для них среде и теперь почел этот пробел в своем жизненном опыте слабостью. Киль заставил себя расслабиться. Для умирающего здесь открываются определенные преимущества. Здесь не надо решать, жить новому организму или умереть. И никаких молящих матерей и разъяренных отцов, сражающихся с ним за создания, не способные получить одобрение комитета. Этот мир далек от островов.
      Алэ прихлебывала свой чай. Его запах, похожий на мятный, внезапно пробудил у Киля чувство голода. Он приступил к еде, на островитянский манер отделив для хозяйки ровно половину. Прожевав первый кусочек рыбы, Киль убедился в том, что перед ним вкуснейший рыбный суп, который он когда-либо едал. Это что, обычная для морян диета? Киль втихомолку ругнул свой недостаток опыта подводной жизни. Он заметил, что Алэ уже принялась за свою порцию исходящего паром супа, и поначалу обиделся.
      "Еще одно культурное различие", - сообразил Уорд. Удивительно: небольшая разница в правилах поведения за столом может повлечь за собой международный конфликт. Вопросы без ответов по-прежнему роились у него в голове. Возможно, следует испробовать более сложный подход - смесь морянской прямоты с островитянской уклончивостью.
      - В этом жилище так приятно сухо, - начал он. - Но вы не нуждаетесь в обтираниях. И не мажете кожу маслом. Я всегда удивлялся, как вам удается выдержать наверху?
      Алэ опустила глаза и обеими руками поднесла к губам чашку.
      "Прячется", - подумал Уорд.
      - Уорд, вы очень странный человек, - произнесла Карин, отняв чашку от губ. - Не этого вопроса я от вас ожидала.
      - А которого вопроса вы ожидали?
      - Предпочитаю обсудить отсутствие у меня надобности в обтираниях. Видите ли, у нас есть жилища, воспроизводящие условия жизни наверху. В таком я и воспитывалась. Я приспособлена к островитянским условиям. И очень легко приспосабливаюсь к здешней влажности - когда возникает необходимость.
      - Так вас еще ребенком избрали для работы наверху? - догадался Киль.
      - Тогда я была избрана для своего нынешнего поста, - поправила Карин. Некоторые из нас были... избраны отдельно, чтобы в случае необходимости мы могли соответствовать умственным и физическим критериям.
      Киль изумленно уставился на нее. Он никогда не слыхал, чтобы чьей-то жизнью так хладнокровно распоряжались. Алэ не выбирала свою жизнь! А ведь в отличие от большинства островитян ее тело никоим образом не ограничивало ее в выборе профессии. Ему внезапно припомнилась привычка Карин все планировать - запланированное заранее создание, привыкшее все планировать заранее. Алэ была... да попросту изувечена. Вероятно, она считала это обучением, но само это обучение было лишь приемлемой формой увечья.
      - Но вы... вы ведь живете как другие моряне? - спросил Уорд. Соблюдаете их обычаи, плаваете и...
      - Взгляните. - Алэ расстегнула тунику на шее и спустила ее с плеч. Спина ее была гладкой и белой, как кость. Там, где оканчивались лопатки, виднелся коротенький шрам, мостиком переброшенный через позвоночник. Именно там у Карин располагались отметины от присосок рыбы-дыхалки, в столь необычном месте. Смысл этого Киль уловил сразу же.
      - Если бы следы находились у вас на шее, то островитяне обращали бы внимание на них во время важных встреч, верно? - Уорду пришло в голову, что она перенесла сложную операцию по переносу главных артерии - У вас красивая кожа, - добавил он. - Просто ужас, что ее так изрезали.
      - Это было сделано, когда я была совсем молоденькой, - возразила Алэ. Теперь я об этом и не вспоминаю. Это... просто приспособление.
      Уорд подавил желание погладить ее плечо, ее гладкую сильную спину.
      "Поосторожнее, дурачина ты старый!" - одернул он Карин застегнула одежду, и, лишь когда взгляды их встретились, Уорд понял, что смотрел на собеседницу, вытаращив глаза.
      - Вы очень красивая, Карин, - сказал он. - На старых голоизображениях все люди выглядят... ну, вроде вас, но вы... - Он пожал плечами, на сей раз особенно остро ощущая приспособление, сдавливающее плечи и шею. - Простите старую "муть", но вы мне всегда представлялись идеалом.
      Карин недоуменно посмотрела на него.
      - Я никогда раньше не слыхала, чтобы островитянин называл себя "мутью". Вы так думаете о себе?
      - Не всерьез. Но многие островитяне используют это слово. По большей части в шутку. Или матери, когда пытаются приструнить малышей. Например: ""Муть" ты этакая, а ну убери свои нахальные лапки!" Или так: "Если ты согласишься на эту сделку, дружище, ты просто тупая "муть"". Когда это исходит из наших собственных уст, то получается необидно. Ну а когда так говорят моряне, это ранит сильнее, чем я могу описать. Разве не так вы нас называете в своем кругу - "муть"?
      - Может быть, особо агрессивно настроенные моряне... наконец, это вполне обычный жаргон в некоторых компаниях. Лично я не люблю это слово. Если уж нужно провести различие, я предпочитаю "клон" или "лон", как наши предки. Возможно, мое обиталище привило мне вкус к архаичным выражениям.
      - И вы никогда не называли нас "мутью"?
      Лицо и шея Алэ покрылись румянцем. Киль нашел подобную реакцию весьма привлекательной, но она же и подсказала ему ответ.
      Алэ положила гладкую смуглую руку на его морщинистые пальцы, покрытые старческими пятнами.
      - Уорд, вы должны понимать, что если человек воспитан как дипломат... я хочу сказать, в определенном кругу...
      - Попал на острова - поступай как островитяне.
      Карин убрала руку, и судья ощутил разочарование.
      - Вроде того, - согласилась она и поднесла чашку ко рту. Киль понимал, до какой степени этот жест является защитным. Алэ была сбита с толку. Он никогда не видел ее такой прежде и не был настолько тщеславен, чтобы приписать этот эффект своей с ней беседе. Киль полагал, что Карин может взволновать только нечто совершенно незапланированное, нечто полностью неведомое, не имеющее дипломатического прецедента.
      - Уорд, - сказала она, глядя в чашку, - я думаю, есть один пункт, по которому мы с вами всегда были согласны.
      - Да? - ничего не выражающим голосом произнес Уорд: он не собирался оказывать Карин никакой помощи.
      - Человек - это не столько строение тела, сколько состояние разума, произнесла Карин. - Ум, сострадание... чувство юмора, необходимость делиться...
      - И строить иерархии? - перебил ее Киль.
      - Полагаю, и это тоже. - Карин посмотрела ему в глаза. - Моряне очень кичатся своими телами. Мы гордимся тем, что остались близки к первоначальной норме.
      - Поэтому вы мне и показали шрам на спине?
      - Я хотела, чтобы вы увидели, что я не совершенна.
      - Что вы искалечены, как и я?
      - Вы затрудняете мою задачу, Уорд.
      - Вы - или ваш народ - имеете роскошь выбора своих мутаций. Генетика, само собой, тут в первую очередь виновата. Ваш шрам не такой, как у меня... а вот ваши веснушки - такие. Хотя ваши веснушки выглядят куда привлекательней, чем это. - Киль щелкнул пальцем по своему ошейнику. - Но я не жалуюсь. Я просто педантичен. Да и что это за задача такая, которую я затрудняю? - Киль выпрямился, впервые в жизни благодарный тем годам, которые он провел на судейской скамье, и тем урокам, которые получил за это время.
      Карин посмотрела ему в глаза, и Киль увидел на ее лице страх.
      - Среди морян есть фанатики, которые хотят стереть всю... всю "муть" с лица планеты.
      Ее прямота, серьезный тон застали Уорда врасплох. Жизнь была драгоценной и для островитян, и для морян - свидетельства тому он сам видел в течение всей своей жизни несчетное количество раз. От мысли о преднамеренном убийстве ему, как и большинству жителей Пандоры, делалось дурно. Его собственные приговоры летальным отклонениям принесли ему пожизненное одиночество, но закон требовал, чтобы кто-нибудь принимал решения касательно людей, гаструл и... и прочего... Каждый его приговор рождался в муках.