Пролог

Был ясный солнечный день. Совсем не такой, каким вы, может быть, представляете себе день, подходящий для охоты за привидениями. Да и сам дом нисколько не походил на те загадочные виллы, в которых ожидаешь появления призраков. Но ведь парапсихологические феномены, как известно, мало считаются со временем, местом или погодой.

Приятная, хотя довольно заурядная улица была погружена в сонное утреннее оцепенение, типичное для районов, расположенных всего в нескольких минутах езды от главных городских магистралей. Застройка ее представляла собой странную смесь современных домов фабричного изготовления и старинных особняков; опрятные новенькие коттеджи, еще не утратившие первозданного лоска и не поддавшиеся безжалостным будням, сияли в дальнем конце улицы.

Я медленно ехал по ней, высматривая нужный дом, и, свернув к обочине, увидел вывеску «Бичвуд». Не впечатляло.

Это был старинный высокий особняк из серого кирпича викторианской эпохи. Я снял водительские очки и сунул их в бардачок, затем потер глаза и, откинувшись на спинку сиденья, некоторое время изучал дом.

Небольшая площадка перед ним, на которой, очевидно, когда-то зеленел сад, теперь служила автомобильной стоянкой и была забетонирована; сейчас там не стояло ни одной машины. Меня предупредили, что дом, скорее всего, пуст. В слепящем солнечном свете окна его казались абсолютно непроницаемыми, и на какое-то мгновение даже почудилось, будто он пристально изучает меня сквозь свои зеркальные очки.

Я поспешил прогнать это ощущение — в моей работе воображение иногда служит помехой — и повернулся назад за своим чемоданчиком. Этот черный чемоданчик был совсем небольшим и довольно легким, но в нем помещалось почти все необходимое мне оборудование. Ступив на тротуар, я почувствовал, что воздух неуловимо пахнет чем-то, что напоминало о скором приближении зимы. Мимо прошла женщина с ребенком, который беззаботно подпрыгивал, вместо того чтобы чинно шагать рядом; она посмотрела на меня с удивлением, точно мое присутствие на этой улице нарушало привычный порядок вещей. Я чуть склонил голову в приветствии, и она сразу потеряла ко мне интерес.

Закрыв машину и пройдя через бетонную площадку, я преодолел пять ступенек крыльца. Остановившись перед дверью, я поставил чемоданчик у ног и стал искать ключ. Нашел его и тут же уронил. Прикрепленная к двери карточка с выцветшим адресом затрепетала на ветру, когда я поднял ключ и вставил его в скважину. Прежде чем толкнуть дверь, почему-то помедлил, тщетно заглядывая в освинцованное стекло, расположенное в верхней ее части. Никаких звуков и никакого движения не последовало.

Я не нервничал и не испытывал никаких дурных предчувствий, поскольку не находил для этого веских причин. И думаю, что мои первоначальные колебания были вызваны обычной осмотрительностью Пустые дома всегда заставляют меня поступать подобным образом. Дверь распахнулась, я поднял чемоданчик и зашел внутрь, прикрыв ее за собой.

Ослепительные солнечные лучи проникали сквозь освинцованное стекло и окна по обеим сторонам прихожей, от чего моя собственная тень отчетливо вырисовывалась на полу. Всего в нескольких футах от меня начиналась широкая лестница, исчезавшая где-то в верхней части дома. Остановив взгляд на последней ступени лестничного марша, я увидел, что с выступа второго этажа свисает пара ног.

Один башмак — мужской — свалился и лежал на ступеньках посредине лестничного марша; было видно, что носок протерт на пятке, и сквозь дырявую ткань просвечивала розовая кожа. Стена возле ног была поцарапанной и грязной, будто этот неподвижный сейчас человек в свои последние минуты жизни в предсмертных судорогах хватался за нее как за последнее прибежище. Помню, как я уронил чемоданчик и медленно пошел вперед, не собираясь подниматься на лестницу, но испытывая странное желание увидеть труп целиком. Помню, как увидел в полумраке лестничного колодца раздувшееся лицо над неестественно вытянутой шеей и смехотворно крошечную петлю капронового шнура, не более трех дюймов в диаметре, так сильно врезавшуюся в его плоть, словно кто-то дергал его за ноги, чтобы потуже затянуть эту петлю. Помню, как на меня повеяло запахом смерти — слабым, но насыщенным, неуловимым, всепроникающим. Запах был еще свежим, не похожим на тяжелый, едкий смрад разлагающихся трупов.

Я невольно попятился и остановился, наткнувшись спиной на открытую дверь напротив лестницы. Удивленно обернувшись, заглянул в комнату: там оказалось множество людей — одни лежали на полу, другие неуклюже развалились в креслах, третьи сидели близко к двери, устремив на меня немигающий взгляд. Но все они были мертвы. Я понял это не только по запаху, невидящим глазам и изуродованным телам этих людей. Я ощутил это по царившей здесь гнетущей атмосфере, по всей застывшей в неподвижности комнате.

И тут же бросился прочь, держась за стену, чтобы не упасть, так как мои ноги неожиданно стали ватными. Какое-то едва уловимое движение впереди заставило меня остановиться, замереть, и я заметил под лестницей маленькую дверь. Я мог идти только к залитой солнцем входной двери, не смея и думать о том, чтобы двинуться в глубину дома. Дверь под лестницей снова чуть приоткрылась, и я понял, что ее приводит в движение сквозняк. Прижимаясь спиной к стене, я все-таки подошел ближе, поравнялся с небольшим проемом и скользнул мимо, оставив его позади. Но затем, по какой-то до сих пор неизвестной мне причине, вернулся, протянул руку и открыл дверь. Стукнувшись об лестницу, она почти захлопнулась снова. И мне показалось на мгновение, что я что-то увидел там, за дверью, но, возможно, это было всего лишь отступлением мрака перед внезапным появлением света.

За дверью виднелась лестница, которая вела в подвал. Единственное, что я сумел там разглядеть, — была непроглядная, почти осязаемая тьма. И даже не трупы, а именно эта тьма заставила меня немедленно, без оглядки бежать из этого дома...

Глава 1

Она сидела за кухонным столом, погрузившись в невеселые раздумья, и знала, что рано или поздно ей придется с этим столкнуться: ничего хорошего из их совместной жизни не получалось, да и не могло получиться. Мысль о переезде в новый дом когда-то казалась спасительной, и она надеялась, что настоящий домашний очаг переменит его настроение. Не будет больше этих унылых квартир, где, сколько ни ремонтируй, сколько ни подкрашивай, все в конце концов достается домовладельцу. Появится возможность создать нечто прочное, некую основу для их отношений. Впрочем, брак для нее самой ничего не значил, и она никогда не давила на Ричарда. Дом нужен был детям...

И они ухватились за случайно подвернувшуюся возможность купить этот дом, поскольку цены на недвижимость постоянно росли, достигая невероятных размеров; остановившись иногда на несколько месяцев, опять безжалостно взлетали. В тот день они едва решились попросить агента повторить назначенную цену, опасаясь, что он поймет свою ошибку и накинет еще три-четыре тысячи. Но нет, он подтвердил первоначальную стоимость.

Ричард что-то заподозрил, и тогда решительно вмешалась она. Какие бы недостатки ни скрывались в доме, для них это было началом новой жизни. Кроме того, именно ее сбережения пошли на уплату десятипроцентного взноса за недвижимость строительному обществу. Нынешние владельцы уже выехали за границу, пояснил агент, поэтому не прошло и месяца, как они здесь поселились. Скоро до них стали доходить разные слухи...

Она посмотрела на пустую пластиковую упаковку из-под диазепама, валявшуюся на столе, и машинально скомкала ее. С утра оставалось семь штук. Медленно приходя в себя после нервного срыва, случившегося с ней полгода назад, она постоянно сокращала ежедневную норму валиума, превозмогая себя и подавляя воспоминания. Но Ричард не изменился. Ее попытка самоубийства оказалась всего лишь кратковременной отсрочкой; скоро он опять принялся за старое. Теперь он обвинял во всем купленный дом, улицу, соседей. Это место с самого начала внушало ему странное беспокойство, люди казались недружелюбными. Многие уезжали отсюда — по крайней мере три семьи за те два месяца, что они здесь прожили. С этой улицей явно происходило что-то неладное.

Она тоже это почувствовала — почти сразу, как только они въехали, — но ее тревогу заглушала надежда. Предполагалось, что все образуется, устроится; между тем все стало еще хуже. С его пьянством всегда было трудно мириться, но его в какой-то степени можно объяснить — во всяком случае, работа представителя студии дизайна требовала, чтобы он иногда пил с клиентами. Женщины, с которыми он изредка спал, нисколько ее не волновали — зная его несостоятельность, она сомневалась, что он испытывал от этого наслаждение. Но то, что он считал себя обиженным, невезучим, действительно делало их совместную жизнь невыносимой.

Его оскорбляла ловушка ответственности, в которую он попался, став владельцем дома, оскорбляли долги строительному обществу, оскорбляли непомерные, по его понятиям, ее требования к нему — как физические, так и духовные. Его оскорбляло даже то, что он стал причиной ее нервного срыва.

Теперь, когда дело дошло до необходимости терпеть еще и физические проявления его ожесточенности — она вся ходила в синяках и ссадинах, — стало ясно, что этому необходимо положить конец, продолжать было бессмысленно. Несмотря на то что они юридически не состояли в браке, дом был в их совместном владении. Но кто из них должен уйти? Неужели она — ни с чем после четырех лет мучений? Но ведь знала, что если Ричард будет настаивать, то не сможет ему перечить. Она швырнула на стол пустую упаковку. Таблетки совершенно не помогали.

Она резко встала, скрипнув стулом по кафельному полу, и решительно подошла к мойке. Набирая воду в чайник, пустила такую сильную струю, что вода, ударившись о металлическую поверхность, залила всю блузку. Она выругалась и с шумом водрузила чайник на плиту. Включив газ, потянулась за сигаретами — открытая пачка лежала на доске для резки хлеба. Достала одну и сунула ее кончик в пламя конфорки, затем быстро в рот, резко втягивая воздух, чтобы сигарета раскурилась. Ее пальцы забарабанили по алюминиевому покрытию; руку свело судорогой, и она не заметила, как начала колотить по мойке кулаком. Удары делались все сильнее и сильнее, гулко прокатываясь по маленькой кухне. Она остановилась только тогда, когда на ее едва прикрытую грудь упала слеза, и эта единственная капля влаги вызвала гораздо более острое ощущение, чем окатившая ее несколько минут назад вода из-под крана. Но она знала, что может позволить себе только одну слезу. Утершись ладонью и глубоко затянувшись, она посмотрела за окно, где на всем протяжении улицы фонари отбрасывали на тротуар серебристые лужицы света. Придет ли он сегодня домой? Уже не было уверенности, что ее это волнует. Она выпьет свой кофе и ляжет в постель; там и решит, что делать дальше.

Закурив еще одну сигарету (с досадой отметила — последнюю), прошла с чашкой кофе через кухню к лестнице, ведущей в спальню. Дом был двухэтажный. В цокольном этаже располагались гараж и мастерская, на первом — кухня и гостиная, на втором — две спальни и ванная. У лестницы, спускавшейся к входной двери, она задержалась: что, если не впускать его в дом? От кофе спиральными струйками поднимался пар; она раздумывала. Приняв наконец какое-то решение, она порывисто шагнула вперед, но тут же остановилась, схватившись за перила. Внизу было темно. Обычно маленькую прихожую заливал рассеянный свет уличного фонаря, проникавший внутрь через застекленную дверь. Но сейчас там была непроглядная тьма. Странно, из кухни она незаметила, что фонарь не горит. Изогнувшись, она щелкнула выключателем. Ничего не изменилось, но от резкого движения горячий кофе выплеснулся на руку. Она задохнулась от неожиданности и, перехватив чашку в другую руку, сунула обожженные пальцы в рот. Эта боль послужила напоминанием о боли, которую она могла бы испытать, если бы действительно не впустила Ричарда в дом. Она шагнула на площадку и стала спускаться в прихожую, не замечая в своем смятении яркого света, льющегося в окно от уличного фонаря.

Пинки Бертон никак не мог успокоиться. Мальчишки из дома напротив не имели никакого права обзывать его такими словами. Они всего лишь прыщавые оболтусы, молокососы. Пинки и сам не понимал, зачем он старался проявлять дружелюбие к младшему из них — тому, у которого длинные золотые кудри. Золотые — если потрудится Вымыть свои непокорные космы. Старшие братья и их папаша не вызывали у Пинки никакого интереса. Отец? Боже правый, надо ли удивляться, что при таком отце, как этот неотесанный верзила, мальчишки выросли никудышными? Не мудрено, что жена этого скота давно сбежала. Она явно их всех не выносила.

Когда-то это была прекрасная, респектабельная улица — пока сюда не понаехали все эти подонки. Он еще помнил времена, когда надо было обладать изрядным состоянием, чтобы здесь поселиться, и каждая семья по соседству была достойна уважения. А эти два беспризорника определенно его не уважают. Какая чушь — предположить, что он стал бы терять время на то, чтобы за ними подсматривать! Иногда он, может быть, и наблюдал, как они, раздевшись до пояса, возятся с мотоциклом старшего брата. Ну и что из того? Его интересует техника — всегда интересовала, еще со времен службы в ВВС. Поначалу младший был не таким уж плохим — с ним, по крайней мере, можно было поговорить, но второй, вечно ухмыляющийся щенок, явно повлиял на своего брата. Как они смеют думать... только потому, что человек... как же они все-таки об этом догадались?

Пинки заворочался в постели и укрылся с головой. Улица стала просто омерзительной. Никогда такого не было. Уродливые новомодные коробки они называют теперь особняками, а огромные старые дома ветшают, и никому нет дела, что скоро они совсем развалятся. Да еще всякие оболтусы с сальными волосами, вроде этой парочки, с ревом носятся туда-сюда по ночам на своих мопедах. И хотя их было только двое и у них только один мопед на двоих, все равно шум от них стоял как от дюжины рокеров. Или этот огромный особняк в дальнем конце улицы — и отчего только случаются такие вещи? Совершенно немыслимые. Совершенно безумные. Это, наверное, знамение времени. Что ни день — то новое страшное злодеяние. Поневоле задумаешься, осталось ли на свете хоть что-нибудь святое. Но ничто не идет в сравнение с той бесчеловечностью, с которой он столкнулся в... одном месте. Пинки до сих пор затруднялся подыскать этому название. Зачем его туда упрятали? Разве он недостаточно сделал для своей страны во время войны? Была ли необходимость так жестоко его наказывать за один-единственный проступок? Ребенок практически не пострадал. Тогда, конечно, приняли во внимание, что за ним числились другие мелкие нарушения. Но они в самом деле были мелкими — так, небольшие упущения с его стороны. Это вовсе не означало, что он действительно кому-то навредил. Там... сплошная деградация. Дегенераты. Злобные, презренные бандиты. Засунуть такого человека, как он, к этим скотам! А когда через несколько бесконечно долгих месяцев он освободился, его положение в клубе пошатнулось. Никто не поддержал его кандидатуры на место заведующего баром. Да что и говорить, члены клуба, с их погаными твидовыми костюмами и послеполуденным гольфом, вонючими коккер-спаниелями и толстозадыми женами, оказали ему весьма холодный прием. Люди, с которыми он был давным-давно знаком, стали говорить ему в лицо всякие мерзости. Благодарение Господу, что матушка оставила ему этот дом. Благодарение Господу, что она умерла задолго до того, как все это началось. Она бы этого не пережила. На те жалкие деньги, которые он зарабатывал в качестве бармена за неполный день, он никогда бы не смог купить такой дом. А состоять в «списке подозреваемых» сексуальных правонарушителей — разве это не унизительно? Как только в округе совершалось преступление сексуального характера, можно было не сомневаться, что за ним явится полиция. Таков порядок, твердят они при этом. Да его просто мутит от их поганого порядка!..

Он беспокойно перевернулся на спину и с ненавистью уставился на узоры света на потолке. Ветерок, пробегая по листве деревьев за окном, шевелил расплывчатые пятна, придавая им сходство с живым человеческим зародышем. Пинки чертыхнулся. Насмешки и грязные выпады оболтусов из дома напротив задели его сегодня до глубины души. Остальные соседи относятся к нему с уважением, всегда любезно с ним раскланиваются и не суют нос в его дела. А эти... эти мешки с дерьмом выкрикивали свои бесстыжие обвинения на всю улицу и ржали, когда он, потеряв самообладание, спрятался от них в доме! Он просто не знал, что сделал бы с ними, если бы не убежал. Ну ничего, полиция сегодня же будет уведомлена о шуме и грохоте, который они производят своей адской машиной!.. Он пока еще гражданин и, как таковой, имеет право требовать справедливости. То, что он когда-то совершил небольшую оплошность, не означает, что он утратил свои гражданские права!.. Пинки закусил губу и подавил рыдание. Он понимал, что никогда не осмелится зайти в полицейский участок, пусть даже по собственной воле. Ублюдки, грязные длинноволосые ублюдки! Пинки зажмурился, а когда открыл глаза снова, поразился тому, что стало совсем темно и узоры на потолке исчезли.

Она сидела на кровати, поджав под себя колени и сгорбившись. Для своих одиннадцати лет Сузи была маловата, но иногда в ее глазах мелькало на редкость проницательное выражение, делавшее ее значительно старше своих лет. Обычно ее взгляд бывал совершенно пустым. Она методично дергала за волосы свою куклу Синди, и серебристые пряди падали ей на колени. Картинки под стеклом, изображавшие зверюшек из сказок Беатрис Поттер, безучастно взирали на нее с голубых стен маленькой спальни. Раздался резкий щелчок, и пластиковая ручка оторвалась от туловища куклы. Отрикошетив от кролика Питера, крошечная конечность шлепнулась на пол. Она упала на ящик с игрушками под окном, согнувшись в умоляющем жесте на своем шарнире.

— Синди, непослушная девчонка, — сказала Сузи, едва сдерживая гнев. — За обедом нельзя пялить глаза! Мама этого не любит!

Выражение кукольного лица не изменилось, когда Сузи изо всех сил дернула ее за ногу.

— Я сто раз говорила, чтобы ты не ухмылялась, когда дядя Джереми запрещает это делать! Его это раздражает. И маму тоже! — Ножка, причмокнув, оторвалась и полетела к двери.

— Если дядя Джереми рассердится, он бросит маму. И мама снова отправит меня туда. Она скажет врачам, что я плохо себя веду. — Силясь оторвать последнюю конечность, Сузи поглубже вздохнула и, когда ее старания увенчались успехом, расслабилась и обмякла.

— Вот тебе! Теперь не убежишь и не напроказничаешь. — Сузи победоносно улыбнулась, но радость ее была недолгой. — Я не хочу туда, Синди! Там гадко! И врачи там гадкие, и нянечки. Я не хочу туда возвращаться! — Глаза Сузи наполнились слезами, но внезапная вспышка гнева придала ее лицу злобное выражение. — Никакой он мне не дядя. Ему просто хочется обниматься с моей мамой. Он ненавидит меня и папу. Почему папочка не возвращается, Синди? Почему он тоже меня ненавидит? Если он вернется, я больше никогда не буду трогать спички, Синди, обещаю.

Она неистово сжала лишившуюся конечностей куклу и начала раскачиваться на коленях.

— Ты веришь мне, Синди? Ты веришь, что я не буду? — Кукла молчала, и Сузи с отвращением оттолкнула ее от себя. — Никогда ты мне не отвечаешь, гадкая девчонка! Никогда не показываешь, что любишь меня!

Она дернула хорошенькую пластиковую головку, чувствуя, как дрожат от напряжения руки, а из груди готов вырваться крик. Но не заплакала, и, когда голова куклы с треском оторвалась, смеясь, швырнула ее прямо в звезды, мерцавшие за окном. Стукнувшись о стекло, голова отскочила и покатилась на пол. Сузи оцепенела. Несколько мгновений она не решалась перевести дыхание, прислушиваясь к шагам в коридоре. Но звуки прекратились, и она с облегчением вздохнула. Они оба спят. Он и она, на папиной кровати. Эта мысль снова наполнила ее гневом. Ему нужны не только объятия. Он делал и кое-что другое. Она знает, она подслушала, она подсмотрела.

Сузи спрыгнула с кровати и, неслышно ступая, подошла к окну, стараясь не задеть в темноте разбросанные на полу игрушки. Она внимательно осмотрела стекло, ожидая увидеть на фоне звезд трещину. Если окно разбилось, ей несдобровать. Но не обнаружив никаких повреждений, девочка мрачно усмехнулась. Прижавшись носом к стеклу, она пыталась проникнуть взглядом во тьму, окутавшую сад. До того как ее отдали в специальную школу, большую часть лета она всегда проводила здесь; она была пленницей, которой не позволялось одной выходить на улицу. Сузи разглядела очертания клетки для кроликов — обветшавшей, пустой и не понимающей, куда подевались кролики. Крольчата были такие чудные, их приятно было брать на руки, тискать. Пожалуй, если бы она не тискала их так сильно, ей позволили бы держать кроликов.

Она подошла к кровати и села на краешек, скрестив ноги и обхватив руками колени. Вокруг валялись скомканные простыни. Если дядя Джереми уйдет, папа, возможно, вернется к ним. Они бы стали жить вместе и были бы счастливы, как раньше. Как раньше — еще до того, как она стала по-настоящему непослушной. До болезни.

Сузи легла в постель и натянула на себя простыни. Напряженно вглядываясь в темно-синюю ночь в раме окна, она схватила шелковую кайму одеяла и стала ритмично поглаживать ею по щеке. Потом начала считать звезды — одну за другой, решив на этот раз обязательно пересчитать все до единой, прежде чем уснет. Она считала беззвучно, и звезды исчезали одна за другой, пока оконный проем не заполнила кромешная тьма.

Глава 2

Бишоп незаметно взглянул на часы и облегченно вздохнул, увидев, что двухчасовая лекция подходит к концу. «Обычная разношерстная публика», — подумал он с усмешкой. Большинство из них убийственно серьезны, кто-то пришел просто из любопытства, скептиков — один, от силы двое. И, разумеется, один явный псих. Бишоп широко улыбнулся своим слушателям, собравшимся в маленьком лекционном зале.

— Итак, из перечня оборудования, представленного на доске, вы можете увидеть, что парапсихология — наука, изучающая сверхъестественные феномены, — пользуется преимущественно техническими средствами, не полагаясь на ненадежные и, я бы сказал, подозрительные спиритуалистические методы. Обо всех странных явлениях в вашем доме данный график расскажет больше, чем любой впадающий в транс медиум.

Во втором ряду нервно взметнулась чья-то рука. Бишоп заметил, что у этого человека воротничок священнослужителя.

— Сэр, могу я задать вам вопрос? — произнес он таким же беспокойным, как и его жест, голосом. Все повернулись в сторону клирика, который, пытаясь побороть смущение, упрямо буравил Бишопа своим взглядом.

— Прошу вас, — ободряюще отозвался лектор. — Я и предполагал отвести последние десять минут на обсуждение возникших у вас вопросов.

— Я просто хотел сказать, что для человека, избравшего своей профессией исследование аномальных или сверхъестественных явлений...

— Называйте это охотой за привидениями, так проще, — подсказал Бишоп.

— Хорошо, охоту за привидениями. Так вот, фактически вы так и не дали понять, верите вы в привидения или нет.

Бишоп улыбнулся:

— Дело в том, что после нескольких лет занятий парапсихологией я все еще не уверен. Конечно, то и дело приходится сталкиваться с необъяснимым, но и наука каждый день обнаруживает новые данные, свидетельствующие о наших собственных скрытых возможностях. Кто-то сказал, что мистика — это наука завтрашнего дня, прозреваемая из настоящего. Пожалуй, я бы с этим согласился. Известно, например, что с помощью глубокого сосредоточения, а порой даже бессознательно, можно физически перемещать предметы в пространстве. В наши дни психокинетическую энергию изучают ученые во всем мире, особенно в России. А еще несколько десятилетий назад это назвали бы колдовством.

— Ну а как вы объясните явление духов? — Вопрос задала женщина средних лет, пухленькая и миловидная. — Призраки появляются очень часто, об этом слышишь буквально каждый день.

— Если и не каждый день, то от двухсот до трехсот явлений ежегодно плюс такое же количество, о которых не пишут. Одна из многочисленных гипотез состоит в том, что призраки вызываются теми, кто испытывает стресс; из их мозга исходят электрические импульсы, вроде тех, что испускает работающее сердце, и в специфических условиях эти импульсы могут быть восприняты.

По озадаченной гримаске на лице женщины и некоторых других слушателей Бишоп понял, что ему не удалось донести до них свою мысль.

— Это отчасти напоминает мысленное изображение, переданное одним, а полученное другим человеком, действующим как своеобразный приемник. Как телевизор, например. Поэтому призраки часто имеют расплывчатые, неясные очертания или проявляются фрагментарно: их изображения, или, если угодно, передаваемые сигналы, постепенно ослабевают и гаснут, пока полностью не исчезнут.

— А как же те дома, в которых призраки появляются на протяжении столетий? — с вызовом спросил молодой бородач из первого ряда. — Почему они никуда не исчезают?

— Это можно объяснить регенерацией: передаваемый сигнал, то есть призрак, черпает энергию из электрических импульсов, которые окружают нас. Этим, вообще говоря, и обусловлено явление призраков. Пока «образ» призрака кем-то воспринимается, призрак способен «жить» бесконечно; в сущности, призрак — это совокупность телепатических волн, рожденных в сознании людей, живших за годы, десятилетия и даже столетия до нас, переданный тем, кто живет сегодня.

Бишоп вздохнул: он чувствовал, что теряет аудиторию. Эти люди, очевидно, никак не ожидали, что он истолкует привидения как естественнонаучный феномен. Они хотели, чтобы данный предмет толковался в романтическом духе, с преобладанием мистического аспекта. Поэтому даже скептики казались явно разочарованными.

— Значит, вы все сводите к электричеству? — Бородач в первом ряду откинулся назад и скрестил руки на груди. В его усмешке сквозила самоуверенность.

— Нет, не совсем. Но электрический заряд, сообщенный нервной ткани мозга, служит причиной того, что испытуемый видит вспышки света или слышит какие-то звуки. Следовательно, заряд, посланный в соответствующую рецептивную область мозга, способен порождать иллюзорный образ. Помните, что мозг функционирует посредством электрических импульсов, а мы окружены ими со всех сторон. Способность наших органов чувств улавливать импульсы из внешней среды, то есть наша деятельность в качестве приемных устройств, — это не такая уж сложная концепция. Вы, вероятно, слышали о возникающих в критические моменты жизни видениях: умирающие или подвергающиеся тяжким испытаниям друзья или родственники внезапно предстают перед глазами тех, кто живет очень далеко от них.

Некоторые согласно кивнули.

— Это объясняется тем, что человек, испытывающий сильный стресс, думает в этот момент о самых близких людях и взывает к ним. Волновые сигналы мозга в таких ситуациях предельно интенсивны — это подтверждено электроэнцефалографическими приборами. При достижении определенного уровня становится возможной передача телепатического образа какому-то реципиенту либо просто в атмосферу. Наука, совершенствуясь, постоянно проливает свет на все новые и новые возможности нашего мозга. Полагаю, что к концу столетия мистика и технология сольются в единое целое. И выяснится, что такого явления, как «привидение», просто не существует.

По рядам пробежал глухой ропот. Собравшиеся переглядывались, не скрывая своей реакции на услышанное, выражая удивление, разочарование или удовлетворение.

— Мистер Бишоп! — Женский голос раздался с задних рядов, и Бишоп прищурился, чтобы рассмотреть получше, кому он принадлежит. — Мистер Бишоп, вы назвали себя охотником за привидениями. Не могли бы вы объяснить, почему вы провели столько лет, охотясь за электрическими импульсами?

В аудитории послышался смех, и Бишоп тоже улыбнулся. Он решил, что ответом на этот вопрос можно будет закончить лекцию.

— Я занимаюсь изучением привидений по той причине, что это имеет важное научное значение. Все явления, как правило, можно истолковывать рационально, правда, мы еще не настолько продвинулись, чтобы найти всему объяснение. Но любая полезная информация, полученная на пути к этой цели, обладает определенной ценностью. Человечество вступает в удивительную стадию развития, характеризующуюся сближением науки о непознанном и аномальных явлений. Мы живем в такое время, когда парапсихология требует к себе самого серьезного отношения и систематического изучения с привлечением всех современных технических средств. Мы уже не имеем права мириться с профанами, романтиками и легковерными; тем более недопустимо мириться с шарлатанами, профессиональными визионерами и медиумами, наживающимися на невежестве и несчастьях людей. Надеюсь, эпохальный переворот произойдет в самое ближайшее время и ему не помешают препятствия, чинимые этими людьми.

Последние слова вызвали жидкие вежливые аплодисменты. Бишоп поднял руку, показывая, что еще не закончил.

— Здесь есть и другая проблема. Аномальные явления и так называемые «привидения» лишают людей душевного покоя и вселяют в них страх. Если мне удается помочь людям понять эти явления и не бояться их, то одно только это оправдывает мой труд. Кстати, у меня есть список организаций, занимающихся парапсихологическими исследованиями. В нем перечислено несколько адресов, по которым вы сможете найти для себя необходимое оснащение для охоты за привидениями. Запишите их, пожалуйста.

Он повернулся спиной к аудитории, собрал свои бумаги и сунул их в портфель. Как всегда, горло после двухчасовой лекции саднило, и все мысли переключились на пиво. Города он почти не знал, но, надеялся, что пабы здесь приличные. Однако сначала надо было умудриться улизнуть, ибо всегда находятся желающие до бесконечности продолжать разговор наедине после окончания отведенного на лекцию времени. Первым приближался заведующий городской библиотекой, который организовал серию лекций в ее помещении.

— Чрезвычайно интересно, мистер Бишоп. Уверен, что на следующей неделе, после того как о вас разнесется молва, зал будет набит битком.

Бишоп холодно усмехнулся. Судя по разочарованию, написанному на лицах некоторых слушателей, едва ли наберется и половина.