Глава 20

Трое подростков, у двоих из них в руках были баночки с краской, прячась в тени колоннады, осторожно крались вдоль каменной стены, на которой скорбно, но не без гордости, были увековечены имена многих итонцев, погибших в войне 1914-1918 года. Один из парней безуспешно пытался подавить распиравший его смех.

– Ради Бога, Грин, угомонись наконец! – зашипел на него предводитель.

Провинившийся зажал рот грязным носовым платком, изо всех сил стараясь заглушить прорывающиеся звуки.

Они подошли к массивной деревянной двери церковного притвора и замерли, прислушиваясь, не раздастся ли внезапный окрик или звук шагов преследователей.

– Послушай, Спеллинг, – прошептал, задыхаясь, один из подростков, – а тебе не кажется, что нам лучше вернуться? То есть, я хочу сказать, что если нас поймают, то нам несдобровать.

Предводитель обернулся к нему и сказал с презрением:

– Послушай, Клеменс! Если ты струсил, так вали отсюда. Между прочим, ведь тебе первому пришла в голову эта идея.

– Да, но это была только шутка, то есть я хочу сказать, это была всего лишь идея. Я пе думал, что вы отнесетесь к ней серьезно. – И он нервно почесал прыщик на шее.

– А мы вот отнеслись х ней серьезно. И ты с нами в одной упряжке. Так что захлопни свою вонючую пасть!

Идея эта пришла в голову Клеменса прошлой ночью, когда они, лежа в кроватях, долго не могли заснуть, возбужденные жуткими, но захватывающими рассказами, ходившими в тот день по всему Колледжу.

Рассказывали о таинственной смерти Тетчера, трагической гибели супружеской четы, выпавшей из окна на Хай Стрит, о трупе, обнаруженном на берегу реки недалеко от города и о других странных происшествиях, среди которых одним из наиболее примечательных было помешательство викария, случившееся в тот же самый день. Эти рассказы стремительно распространялись и обрастали все новыми подробностями; при этом нередко ученики с особым упоением пересказывали собственные, особенно ужасные версии происшедших событий.

Среди них наибольшей популярностью пользовалась история, в которой утверждалось, что викарий был чернокнижником, Черным Магом, а покончившие с собой муж и жена состояли членами его дьявольского прихода. Толстый мальчишка был принесен ими в жертву Князю Тьмы, а человек, найденный мертвым на берегу реки, случайно оказался свидетелем одной из их тайных церемоний и был запуган до смерти! Но дьявол не был удовлетворен принесенной ему жертвой и поэтому лишил викария рассудка. А те двое покончили с собой в приступе раскаяния! Юных фантазеров нисколько не смущало, что такая хронологическая последовательность событий не выдерживает никакой критики, что жители города видели на следующий день преподобного Биддлстоуна, возвратившегося из больницы совершенно здоровым. Отныне за викарием нужно было внимательно следить, не спуская с него глаз, а для защиты от исходящей от него гипнотической злой силы следовало носить золотые крестики, в крайнем случае, медальки с изображением Христа. Ученики старших классов посмеивались над этими выдумками младших, а "Народ" осуждал и тех, и других за распространение таких глупых домыслов.

Однако для троицы пятнадцатилетних подростков, Спеллинга, Грина и Клеменса, живших вместе в одной комнате на частной квартире, все эти россказни были слишком захватывающими, чтобы они могли так просто выбросить их из головы.

К тому же, они давали им прекрасный случай воспользоваться ключами от церкви. Конечно, это были не настоящие ключи, а их дубликаты, искусно выпиленные Грином в мастерской для занятий ручным трудом. Оригиналы же были "позаимствованы" у Сондерса, сторожа, который присматривал за церковью и следил за тем, чтобы прихожане не вырезали свои инициалы на скамьях и других деревянных изделиях старинного церковного убранства. Ключи были возвращены прежде, чем сторож смог бы их хватиться, но перед этим, разумеется, с них были сняты отпечатки на пластилине. Вопрос был лишь в том, как их использовать.

И вот, когда истории о привидениях и черной магии начали распространяться по Колледжу, все стало на свои места. Их первоначальным и довольно безобидным замыслом было пробраться в церковь и вырезать свои инициалы не там, где это делали сотни итонцев, многие из которых стали впоследствии известными историческими личностями, а в каком-либо ином, более потаенном месте, где никто не смог бы их обнаружить. Это было бы только им одним известное место, и они могли бы сидеть и исподтишка поглядывать друг на друга во время службы, гордясь сознанием того, что их имена запечатлены здесь вместе с именами бессмертных! Разумеется, вырезать инициалы запрещалось, но это делало затею еще более привлекательной. Для ее осуществления они, по общему согласию, выбрали расположенную слева от алтаря богато украшенную гробницу настоятеля Томаса Мюррея; где-нибудь в нижней части, под барельефом покойного. Никто и никогда не обнаружит здесь их инициалов, если они вырежут их так, чтобы не бросались в глаза. Можно представить, с каким удовольствием спустя многие годы можно будет вернуться в Колледж и показать свое увековеченное здесь имя жене, детям или возлюбленной.

Таким было их первоначальное намерение, по у Клеменса родился лучший план.

Что, если в один прекрасный день, когда весь класс придет на утреннюю службу, собравшиеся вокруг увидят, что вся церковь расписана символами черной магии, колдовскими знаками и оккультными эмблемами! Что тут будет! Ну и суматоха поднимется! В Колледже этого никогда не забудут! И обстановка сейчас как раз самая подходящая. Конечно, все рисунки потом сотрут, а это значит, что они не причинят никому никакого вреда. Но зато это будет нечто такое, что будет вызывать смех еще долгие годы!

В то самое утро Спеллинг купил в одном из букинистических магазинов на Хай Стрит книгу по черной магии, и там было полно потрясающих изображений различных дьявольских символов, которые можно было запросто перерисовать. Разумеется, они должны будут избавиться от книги сразу же после осуществления своей затеи; если поиски исполнителей этой проделки наведут на их след, то последствия будут просто ужасными! Ключи они тоже должны будут уничтожить. Но главная прелесть этой затеи состояла в том, что, осуществив задуманное, они запрут за собой дверь, и поэтому все будет выглядеть так, будто действительно в осквернении церкви замешаны некие сверхъестественные силы!

По мере того, как день приближался к вечеру, восторги Клеменса относительно их затеи все больше и больше угасали. Это глупая идея! И, кроме того, ночью в церкви довольно-таки жутко. Спеллинг пригрозил врезать ему, если он не перестанет ныть. Он считал, что это наилучшая шутка из всех, что были придуманы за все годы существования Колледжа, может, даже за столетия! А какая возможность проучить старого Григс-Мида, директора Колледжа, этого самовлюбленного ублюдка! Ему придется сменить нудные нравоучения насчет того, что зло таится внутри нас. Мы дадим ему возможность убедиться, что зло – это реальная, физическая, живая сила! Так сказал Деннис Уитли!

Грин снова хихикнул.

– Ну-ка, пошевеливайтесь, болваны! – прикрикнул он вполголоса. – Давайте за дело.

Спеллинг еще раз воровато оглянулся вокруг, затем вынул из кармана брюк длинный блестящий ключ. Он аккуратно вставил его в замочную скважину, и все трое, затаив дыхание, напряженно замерли. Спеллинг начал было поворачивать ключ и вдруг шепотом воскликнул:

– Дверь не заперта!

Все также осторожно он слегка приоткрыл дверь, мысленно благодаря Бога за то, что Сондерс не забывает смазывать петли.

– Пойдем отсюда, Спеллинг. То есть, я хочу сказать, раз дверь не заперта, значит там уже кто-то есть, – сказал Клеменс, нервно озираясь вокруг.

– Да нет же, посмотри! Вокруг совсем темно. Просто этот старый дурень Сондерс, должно быть, забыл запереть дверь. – Спеллинг сунул голову в щель, затем проскользнул внутрь. – Идите сюда, – услышали они из темноты его голос.

– Давай, Клеменс, ты – первый. – Грин грубо втолкнул Клеменса в дверь, за которой тот получил еще один хороший толчок, налетев в темноте на Спеллинга.

– Осторожней, ты, идиот! – прошипел Спеллинг. – Давай, Грин, входи и закрой эту проклятую дверь. Тогда мы сможем включить фонарик.

Третий заговорщик прошмыгнул в щель, прикрыв за собой дверь, и очутился в тамбуре церковного притвора.

Темноту прорезал тонкий луч света – это Спеллинг включил свой миниатюрный фонарик.

– А вы уверены, что здесь больше никого нет? – спросил встревоженный Клеменс.

– Ну, вряд ли кто-нибудь смог в темноте подняться наверх по ступенькам, – ответил Спеллинг. – А теперь заткнитесь и вперед! Давайте за мной.

Он стал осторожно подниматься вверх по широким деревянным ступеням, и двое других торопливо последовали за ним, чутко прислушиваясь к каждому скрипу и потрескиванию старой лестницы.

Добравшись до двери, ведущей в притвор, они к своему удивлению обнаружили, что и та тоже была незаперта.

– Будь я проклят, если старый Сондерс не набрался как следует, – воскликнул Грин. Он хмыкнул. – Знаете что, когда будем уходить, мы все запрем за собой вместо него.

Остальные одобрительно, но как-то нервно захихикали. Спеллинг снова просунул голову в дверь и посветил тоненьким лучиком фонарика по стенам притвора, довольно просторного помещения, по размерам вполне соответствующего небольшой общинной церкви. Заговорщики внимательно прислушались и, убедившись, что кругом все тихо, вошли в украшенный геральдическими атрибутами притвор, а затем, осторожно ступая по вымощенному каменному плитами полу, направились ко входу в главное помещение церкви. Клеменса не оставляло предчувствие, что сейчас вдруг вспыхнет свет и грозный голос спросит, что им здесь нужно. Но все было спокойно.

Внутри самой церкви было гораздо светлее благодаря высоким витражам, пропускавшим свет снаружи в виде бледных пятен. Однако Клеменсу все казалось мрачным и зловещим, и если бы Грин не шел за ним буквально по пятам, он тут же повернул бы назад и дал деру. Трое мальчишек пристально вглядывались в глубину церковного зала с уходящим вверх куполом, веерообразными сводами и рядами расположенных друг против друга и разделенных широким проходом скамей из темного дерева, украшенных великолепной резьбой; на самых дальних были нанесены имена бывших выпускников Итона, ставших впоследствии богатыми и знатными. Величественный мраморный алтарь с находящимися позади него роскошными гобеленами был едва виден отсюда, а настенные изображения, занимавшие переднюю часть церкви, казались бесформенными темными пятнами.

Никто из троицы не заметил фигуры в белом облачении, сидящей в темноте в одном из задних рядов. Но все трое почувствовали внезапный пронизывающий холод, пробирающий до самых костей.

– Господи, тут чертовски холодно, – пробормотал Спеллинг.

Клеменса даже покоробило от такого богохульства в этом святом месте, но он лишь посмотрел в сторону Спеллинга, лицо которого едва выделялось смутным белым пятном.

– Давайте-ка начнем рисовать, – нетерпеливо предложил Грин и зашагал вдоль прохода, беззаботно помахивая банкой с краской и мурлыча себе под нос одну из своих любимых песенок. Казалось, его нисколько не беспокоил холод, который все сильнее чувствовался вокруг.

– Только после тебя, прыщавый, – со злостью сказал Клеменсу Спеллинг, уверенный, что тот немедленно улизнет, если представится случай. Клеменс пожал плечами и поплелся следом за Грином к алтарю. Спеллинг оглянулся в последний раз и последовал за ним. Ему показалось, что он увидел какое-то белесое пятно у стены слева и повел лучом фонарика в ту сторону, но в этот момент его отвлек возмущенный голос Грина.

– Воняет так, будто здесь сдох какой-нибудь паршивый кот, – проворчал Грин, морща нос от отвращения. – Послушай, Спеллинг, а где мы будем малевать наши картинки? Над алтарем?

– Нет, – ответил тот. – Я думаю, на стенах и, наверное, на полу перед алтарем.

– Ладно. Давай займись стенами, а я разрисую пол.

– У нас же только один фонарик, болван. Придется рисовать по очереди.

– Ну, тогда начнем с пола. – Грин стал отковыривать крышку со своей трехсотграммовой банки с краской. – Эй, Клеменс, держи фонарик, пока мы со Спеллингом будем рисовать.

Спеллинг сунул фонарик в дрожащую руку Клеменса и принялся открывать банку.

– Какая там у тебя, Грин? Красная? – шепотом обратился он к приятелю, который осторожно, чтобы не испачкаться, держал крышку двумя пальцами.

– Э-э... красная, – ответил тот.

– Ага, а у меня – черная. Ну-ка, заглянем в книжку. Посвети сюда, Клеменс.

Пока он листал книгу, подыскивая подходящий символ, Клеменс огляделся вокруг. Его глаза уже начали привыкать к темноте, но тут он подумал, что они не прочь сыграть с ним злую шутку. На какую-то долю секунды ему показалось, будто длинные ряды скамей заполнены неподвижными темными фигурами. Он энергично заморгал глазами и посмотрел снова. Нет, ему померещилось, никого там нет.

– Послушай, Клеменс! Может перестанешь наконец дергаться и будешь светить своим вонючим фонариком прямо на книжку! – зло прошипел Спеллинг. – Ага, вот это подойдет для начала. – Он ухмыльнулся, разглядывая найденную картинку, его лицо в слабом свете фонарика казалось злым и уродливым, как у гнома. Сощурив глаза, он прочел вслух надпись под картинкой. – Магический, или колдовской круг, используемый для вызова злых духов и заключения сделок с нечистой силой.

– Звучит неплохо, – заметил Грин, – но рисунок сложноват.

– А мы упростим. – Спиллинг положил книгу на пол и вытащил из кармана пиджака кисть шириной сантиметров в пять, обмакнул ее в черную краску, нагнулся и, пятясь назад и шаркая ногами, начал выводить на полу перед алтарем нечто похожее на круг.

– А круг-то не очень, – критически заметил Грин, когда фигура была закончена.

– Ничего, сойдет. Теперь ты рисуй треугольник внутри, а я намалюю внешний круг.

Оба они энергично принялись за работу, натыкаясь друг на друга и весело хихикая при этом.

– Порядок, – удовлетворенно заявил Спеллинг, выпрямляясь и любуясь проделанной работой. – Ну, а что там внутри треугольника?

– Три круга, соединенные крестом и... это похоже на... какую-то дугу... из которой выходят языки пламени, – сообщил ему Грин, склонив набок голову и пристально разглядывая рисунок.

– Отлично. Черные круги и крест. А дугу и пламя ты нарисуешь красным.

Клеменс смотрел на их согнутые спины со все возрастающим беспокойством. "И зачем только он предложил эту глупую идею?" Ему показалось, что краем глаза он уловил какое-то движение, и он быстро посмотрел в сторону одного из небольших боковых нефов, отделенных от центрального нефа изящным, но несколько вычурным каменным ограждением. Ему почудилось, что он заметил, как какая-то неясная темная фигура скрылась за этим ограждением.

– Эй, послушайте, парни. Мне кажется, здесь кто-то есть, – испуганно прошептал Клеменс.

Спеллинг и Грин обернулись к нему.

– Смотри не напусти в штаны со страху, Клеменс. Сюда никто не мог войти.

– А двери? Ведь они были незаперты.

Спеллинг и Грин уставились друг на друга.

Грин шумно сглотнул.

– Что ты там увидел? – спросил Спеллинг.

– Я не знаю. Просто какая-то теш», вон там.

– Ну, так посвети туда своим вонючим фонариком.

Клеменс послушно посветил, но никто ничего не увидел.

– Оно... она, должно быть, спряталась за ограждение, – упорно настаивал Клеменс.

– Господи, ну давай сюда фонарик, – резко оборвал его Спеллинг и решительно направился к боковому нефу, светя перед собой. Клеменс и Грин молча наблюдали за тем, как его силуэт скрылся за каменным ограждением и исчез из виду вместе со светом фонарика. Внезапно они оцепенели, услышав глухой стон, донесшийся до них из нефа. И тут у них вовсе перехватило дыхание, когда они увидели, как над ограждением медленно появляется жуткое призрачное лицо, кошмарно искаженное контрастом глубоких теней и яркого света.

– Ну ты, дурак полоумный, Спеллинг! – воскликнул с облегчением Грин, хотя в глазах у него стояли слезы.

Корчась от смеха, Спеллинг вышел из-за ограждения и убрал фонарик из-под подбородка. – Ну что, получил? – только и смог выговорить он между приступами душившего его истерического смеха.

Грин сделал вид, что собирается запустить в него банкой с краской, и Спеллинг, изображая испуг, бросился бежать вдоль прохода, высоко подбрасывая колени.

– Дурак полоумный, – крикнул вслед ему Грин.

– Тс-с-с! – зашикал на них Клеменс, обеспокоенный поднятым шумом.

Неожиданно Спеллинг выключил фонарик и помчался вдоль узкого прохода между скамьями, споткнулся и растянулся на полу во весь рост. Он лежал, тяжело дыша, пытаясь справиться с охватившим его смехом.

– Кончай, Спеллинг! – послышался из темноты громкий шепот Клеменса. – Включи этот чертов фонарик. Пошли, Грин, отсюда, если он и дальше будет разыгрывать из себя идиота.

Но Грин уже тоже включился в игру. Его нигде не было видно.

– О Господи, и ты туда же! Ну что вы нашли в этом смешного! – злость Клеменса росла вместе с чувством боязни темноты. Он круто повернулся, услышав позади резкий звук удара и приглушенный смешок. – Выходи, Грин. Я знаю, что ты здесь! – Он начал впадать в отчаяние. – Если ты будешь продолжать в том же духе, я ухожу!

Внезапно он заметил на скамье в одном из задних рядов какую-то белесую тень, в испуге сделал шаг назад и зацепил каблуком банку с краской, та опрокинулась, и содержимое растеклось по полу липкой лужей, залив только что намалеванный рисунок.

Спасая от растекающейся краски свои туфли, Клеменс, пятясь, отступал до тех пор, пока под колени ему не уперся край скамьи переднего ряда, и он тут же плюхнулся на нее. Он сидел, тяжело дыша, его застывший взгляд был устремлен прямо вперед и чуть вверх на неподвижное белое пятно в одном из задних рядов. Он не заметил, как из-за его спины появилась бледная, похожая на когтистую лапу рука, медленно приблизилась и вцепилась ему в плечо.

– У-у-у! – раздался вой Грина.

Клеменс закричал, сжался в комок и свалился на пол, пытаясь освободиться от того, что его схватило.

– Заткнись, болван! Ты что, хочешь чтобы все сбежались сюда на твои вопли? – Грин со злостью смотрел на рыдающего на полу Клеменса и почти пожалел о своей маленькой шутке. Если их обнаружат в церкви да, вдобавок ко всему, еще и разлитую по всему полу краску, им не миновать грандиозного скандала. – Я думаю, нам самое время сейчас сматываться. Где Спеллинг? Ну, пошли же, идиот, пока нас не засекли! – Последние слова он прошипел в сторону расположенных через проход рядов скамеек. Именно в этот момент он заметил белесую фигуру.

– Спеллинг! Это ты, что ли? – неуверенно спросил он.

Клеменс проследил за его взглядом, но в полумраке трудно было что-либо разглядеть. До них донесся глухой, хриплый смех.

Скорчившийся на полу возле передней скамьи Клеменс вдруг увидел и другие фигуры, похожие на тени, сидящие в темноте. Они, казалось, почти не двигались и в то же время ни на мгновение не оставались неподвижными. Медленно, выгнув шею и повернув голову, он посмотрел на Грина и увидел, что скамьи на их стороне тоже заполнены темными, призрачными фигурами. Внезапно послышалось глухое, похожее на шепот, бормотание; оно разливалось под сводами церкви, превращаясь каким-то непостижимым образом в оглушительный шум, заполняющий головы ребят. И над всем этим шумом звучал смех злобный, жестокий, исходивший от зыбко маячившей напротив белесой фигуры. Воздух наполнился смрадом от чего-то сгоревшего или опаленного; он накатывался на ребят волнами, вызывая приступы тошноты.

Спеллинга, который все еще лежал, растянувшись на полу, эти звуки парализовали, мышцы у него на спине свело судорогой. Пытаясь встать, он втянул руку, и она коснулась чего-то хрупкого и шелушащегося. Его пальцы, перемещаясь вдоль странного предмета, наткнулись на нечто напоминающее лодыжку, и он ощутил под рукой покрытую сухой, хрустящей коркой плоть.

С криком ужаса Спеллинг отдернул руку и, взглянув вверх, увидел над собой безобразный, почти лишенный кожи, ухмыляющийся череп. Как был на четвереньках, он быстро пополз задом наперед по узкому проходу между рядами, мимо отвратительных, уродливых лиц, склоняющихся к нему, что-то шепчущих, мимо обезображенных, лишенных пальцев рук, укоризненно указывающих на него.

Он добрался до прохода между рядами и жалобно заскулил, продолжая ползти задом наперед к выходу из церкви, прочь от алтаря, прочь от своих оцепеневших от страха друзей, и жалобные звуки, срывавшиеся с его губ, терялись в наполнявшем все пространство церкви громком шепоте. Назад, назад гнало его ощущение присутствия темных фигур, заполнивших деревянные скамьи по обеим сторонам церкви, но его разум, как бы оберегая его, не давал ему полностью осознать суть происходящего, постичь смысл и глубину событий.

Церковь ожила, наполнилась звуками, которые издавали мертвецы. В ней стоял смрад, исходящий от разложившихся трупов.

Продолжая пятиться на четвереньках по твердому каменному полу, Спеллинг увидел, как белесая фигура поднялась с задней скамьи и двинулась по узкому проходу к его приятелям. Вдоль прохода, по которому полз Спеллинг, образовалась цепочка блестящих пятен, которые оставили его слезы, а его колени были стерты до крови о каменные плиты пола. В полумраке он различил темную лужу на полу, светлые очертания двух банок с краской, одна из которых лежала на боку. Он увидел, как темные фигуры поднялись со своих мест и начали стягиваться к тому месту, где были Клеменс и Грин, а страшная фигура в белом одеянии подошла к распростертому на полу парнишке. Он увидел, как второй паренек дико оглянулся по сторонам, ища путь к бегству, и рухнул на колени, когда понял, что окружен со всех сторон, и теперь только его побледневшее лицо было видно над спинками скамеек переднего ряда.

А потом Спеллинг уже не видел ничего, кроме темной массы движущихся теней, набросившихся на его приятелей, и фигуры в белом.

И только тогда он закричал, вскочил на ноги и побежал прочь из церкви.

Шаги директора Колледжа звонко отдавались на неровной мостовой крытой галереи, он зорко всматривался в каждую едва приметную тень. Неторопливые ночные прогулки по территории Колледжа давно вошли у него в привычку, и смысл их был не столько в том, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо нарушений порядка, а скорее в том, чтобы позволить себе удовольствие в уединении предаться ностальгическим размышлениям по давно ушедшим временам, послушать о чем говорят духи давно отошедших в мир иной итонцев, представить себя на месте преподавателя, чьи ученики носят такие имена, как Уолпол, Питт, Шелли или Гладстон[1].

Кого из теперешних его воспитанников судьба могла бы возвести до уровня этих выдающихся личностей? Умели ли наставники в прежние времена распознавать будущие таланты некоторых своих учеников? Могли ли они предугадывать ту важную роль, которую сыграет в будущем тот или иной человек в истории Англии?

Кто из нынешних учеников будет его Шелли, его Гладстоном?

Сегодня же в его традиционной ночной прогулке была заметна торопливость, как будто совершая ее, он преследовал определенную цель. Весь день его не покидало ощущение нарастающего напряжения, оно путало его мысли, мешало сосредоточиться. Он прошел под аркой Лаптонской башни и заспешил дальше по мощеной булыжником центральной дорожке школьного двора. Старинные здания молчаливо возвышались по сторонам прямоугольного двора, совершенно равнодушные к его заботам. Дойдя до середины двора, где стояла обветшавшая от времени статуя Генриха VI, он остановился и стал медленно поворачиваться на одном месте, словно почувствовал исходящую откуда-то опасность, хотя никакого источника ее не было ни видно, ни слышно. Он проделал это дважды, и каждый раз ему приходилось делать над собой усилие, чтобы отвести взгляд от серого мрачного здания церкви, доминировавшего над двором и окружающими постройками.

Григс-Мид смотрел на высокие витражные окна, казавшиеся снаружи громадными темными провалами, словно именно они должны были объяснить причину его тревоги. Ему показалось, что оттуда через двор до его ушей долетает едва слышный шелестящий звук, но чем больше он напрягал слух, тем меньше становилась его уверенность в том, что этот звук не рождается в его собственной голове. Но затем он услышал короткий резкий крик, давший ему более реальные основания для тревоги.

Крик раздался снова, пронзительный и высокий, словно девичий. Директор бросился напрямик через двор ко входу в церковь, на бегу размышляя о том, найдет ли он двери запертыми или нет, его длинные ноги стремительно несли его к цели. Подбегая к большой старинной двери, он услышал топот ног по деревянным ступенькам внутренней лестницы, словно кто-то мчался по ней сломя голову вниз. Он толкнул дверь и она широко распахнулась. Из темноты на него пулей вылетело щуплое существо, нелепо размахивающее руками, из его сдавленного страхом горла вырывались лишь хриплые всхлипывания.

От толчка Григс-Мид слегка отшатнулся назад, но ему удалось удержать вырывавшегося подростка, крепко схватив его за руку повыше локтя. Он резко встряхнул паренька, чтобы привести его в чувство, и взглянул в его бледное лицо. Затем потащил на открытое пространство двора, чтобы лучше рассмотреть черты его лица, и почувствовал, как тело паренька напряглось. Григс-Миду показалось, что он узнал его – имя он вспомнит позже – но состояние парня едва ли было подходящим для расспросов. Его широко раскрытый рот свела судорога, а взгляд устремился мимо директора к двери, из которой он только что выскочил, заплаканное лицо влажно блестело, и время от времени он отрывисто всхлипывал. Григс-Мид понял, что причина испуга его ученика до сих пор находится там, в церкви. Он потащил парня назад к двери, возмущенный таким вопиющим нарушением правил поведения, недоумевая, почему ученик находился за пределами отведенной территории и желая узнать, кто еще был вместе с ним.

Спеллинг понял намерение директора и стал вырываться, его сдавленные всхлипывания перешли в протестующие крики, он упал на колени, пытаясь помешать директору тащить его дальше.

– Поднимитесь, юноша, – прогремел над ним голос Григс-Мида, но тот разразился истерическими рыданиями и на что уже не реагировал.

Григс-Мид оказался перед выбором: либо оставаться возле парня, находящегося в таком удручающем состоянии, либо попытаться выяснить причину его испуга. Он еще раз взглянул на церковь и наконец решился. Оставив Спеллинга, который, скорчившись, лежал на земле, он решительно прошел через темный вход внутрь церкви и устремился наверх по деревянным ступенькам.

Как только он оказался в здании церкви, его поразил царивший там холод. Он словно вдруг попал внутрь гигантского холодильника. Ни на минуту не останавливаясь, он бросился ко входу в центральный неф, не обращая внимания на темноту, преисполненный гнева по отношению к наглецу, кем бы он ни был, осмелившемуся осквернить его любимую церковь.

И замер как вкопанный, не в состоянии уразуметь открывшуюся его взгляду картину.

Казалось, что весь просторный зал заполнен темными призрачными фигурами. Они находились в непрерывном движении, то исчезая, то сливаясь в колышущуюся, беспрерывно меняющую свою форму массу, а причудливый свет, просачивающийся сквозь цветные стекла витражей, придавал им еще более фантастические очертания. Как только Григс-Мид задерживал свой взгляд на какой – либо из фигур или группе фигур, они тут же как будто исчезали, а стоило ему отвести от них глаза, они появлялись вновь. И все это происходило при невообразимом шуме, похожем одновременно и на беспорядочный гомон, и на протяжное завывание, что производило ошеломляющий эффект. Но попытавшись вслушаться в каждый отдельный звук, он понял, что это был всего лишь шепот. Грубый и хриплый. Это были как бы опаленные огнем голоса.