Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Крысы - Оставшийся в живых

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Херберт Джеймс / Оставшийся в живых - Чтение (стр. 12)
Автор: Херберт Джеймс
Жанр: Ужасы и мистика
Серия: Крысы

 

 


– Несчастные, – сказал он и посмотрел на второго пилота, – вам невероятно повезло, мистер Келлер.

– Вы в самом деле так считаете? – добродушно спросил тот.

Но здесь вмешался Хоббс.

– Я думаю, нам надо поспешить. Если вернутся полицейские, мы можем оказаться в неловком положении. Я боюсь, они выставят нас отсюда, поскольку у нас нет никакого права находиться здесь.

– Я думаю, вы правы, мистер Хоббс, – сказал отец Винсенте. – Они могли бы разрешить нам быть здесь, если в я сначала переговорил с ними, но теперь... – он не договорил.

– С чего начнем? – спросил Келлер.

– Мы начнем с того, что договоримся об основных условиях эксперимента, – заговорил священник, прежде чем медиум успел открыть рот. – Мы прекращаем эксперимент сразу, если только почувствуем, что он выходит из-под нашего контроля.

Он внимательно посмотрел на Хоббса и затем добавил:

– Любыми средствами, которые мы сочтем необходимыми. Кроме того, если для одного из нас напряжение станет слишком велико, двое других должны немедленно прекратить эксперимент и придти ему на помощь. И последнее: что бы ни случилось сегодня, все должно остаться между нами до тех пор, пока мы все не сочтем целесообразным рассказать об этом. Могу я положиться в этом на вас, мистер Хоббс?

– Определенно, – без колебаний ответил тот.

– Мистер Келлер?

Второй пилот на мгновение задумался, но в конце концов тоже кивнул.

– Да.

– Тогда приступим.

Священник поставил портфель на опаленный пол кабины и открыл его. Затем достал из него две длинные свечи и сразу зажег их.

– Они создадут нам дополнительное освещение, – сказал он, вручая каждому по свече.

Они установили свечи на подходящих местах и снова повернулись к священнику, который перебросил через плечи длинное полотнище из темной ткани. Когда свечи разгорелись чуть ярче, они увидели, что это пурпурная епитрахиль. Потом он вытащил распятие и поставил на пол перед ними, затем снова полез в портфель и достал флакон с прозрачной жидкостью и книгу в темном переплете.

– Я хочу, прежде чем мы начнем, окропить это место святой водой, – сказал он, отвинчивая крышку флакона.

Он окунул пальцы в освященную воду и побрызгал ею в разных концах кабины, бормоча при этом едва слышно молитву и время от времени осеняя место крестом. Прежде чем завинтить крышку, он окропил водой двух мужчин, не прекращая бормотать молитву. Келлеру не терпелось приступить к делу, но он не рискнул прервать священный ритуал.

Наконец, слегка завинтив крышку флакона, отец Винсенте улыбнулся своим спутникам.

– Небольшая подготовка, джентльмены, но я не знаю, как далеко вы намерены пойти. Поэтому излишняя предосторожность не повредит.

Поставив флакон рядом с распятием, чтобы был под рукой, и выпрямившись снова, он сказал:

– Когда вы начнете, я буду читать Священное Писание. Просто в качестве дополнительной предосторожности. – Он улыбнулся и раскрыл книгу. – Я не помешаю вам. – Он помолчал и добавил. – Если не буду вынужден сделать это.

Отец Винсенте подивился про себя, чем эти двое вызвали его доверие. Они явились к нему ночью со своим жутким рассказом о бесплотных духах, по неизвестным причинам не могущих расстаться с этим миром, умоляя о помощи в раскрытии тайны, которая каким-то образом связана с молодым вторым пилотом, в надежде на то, что разгадка освободит эти несчастные души и, возможно, снимет бремя вины с молодого человека. Почему он все-таки поверил им? Не говоря уже об их подкупающей искренности, была еще одна причина – он ждал их! Или, по крайней мере, ожидал, что произойдет что-нибудь в этом роде.

Много лет назад, в его родной Швейцарии, в деревушке неподалеку от его собственной, произошла ужасная трагедия. Высокогорный лыжный курорт, находящийся выше по склону над деревней, полный отдыхающих – мужчин, женщин и детей – в одночасье был погребен под огромной лавиной, так что ни одному человеку не удалось спастись. Жители деревни оплакивали погибших, но их траур затянулся на многие месяцы, что уже выходило за рамки нормального. Обитателей селения охватило какое-то необычное чувство подавленности; кроме того, там участились всякие странные происшествия: несчастные случаи, неожиданные смерти, случаи сумасшествия. К ним был послан священник из ордена, к которому принадлежал отец Винсенте, гораздо старше и мудрее, чем он сейчас, и тот выполнил ритуал по изгнанию дьявола. Было ли это лишь плодом воображения жителей села, или же в самом деле деревню преследовала нечистая сила, он так до конца и не понял, но после выполнения этого ритуала, жизнь в деревне снова вошла в привычное русло. За время его практической работы в качестве священника он сталкивался и с другими странными случаями, но они не носили настолько драматического характера и не имели сколь либо существенного значения; в то же время они убедили отца Винсенте в существовании неких потусторонних сил, воздействующих на людей.

Если то, о чем говорят эти люди, подтвердится, его долг – разобраться во всем, а затем передать это дело в руки священнослужителей более высокого, чем у него, ранга. Он всего лишь обычный приходской священник, но в его среде есть люди специально подготовленные и, естественно, более опытные в делах подобного рода.

– Дэвид, не мог бы ты занять положение, максимально близкое к тому, в котором ты находился во время того рейса? – попросил Хоббс.

– Боюсь, это невозможно, – второй пилот показал на разрушенную переднюю часть кабины. – Мое место и место командира практически уничтожены.

Келлер пробрался через нагромождение обломков, опасаясь, что пол под ним в любой момент может рухнуть, и все они провалятся вниз, в утыканное огромными кусками рваного металла чрево самолета, и тут уж им не обойтись без травм. Он протиснулся как можно дальше и примостился на корточках среди развороченных останков пилотской кабины. Вид их вызвал у него тягостное чувство, но он постарался его не замечать.

– О'кей! – бросил он через плечо.

До него доносился тихий голос священника, читающего молитву. К нему пробрался Хоббс.

– А теперь, Дэвид, закрой глаза и постарайся восстановить события той ночи. Если это не удастся, думай о событиях по времени максимально близким к ним.

Келлер сосредоточился, но все было напрасно. Память была по-прежнему пуста. Он разочарованно покачал головой.

– Попробуй еще. Думай о чем-нибудь, что предшествовало этому рейсу, – настаивал Хоббс.

Он представил себе свою стычку с капитаном Роганом в ангаре. Искаженное злостью лицо старшего пилота. Его слова, наполненные ненавистью. Он попытался вспомнить о последствиях этой стычки, но это ему не удалось. Снова пустота. Он энергично потер глаза руками. "Боже, почему я не могу ничего вспомнить?" Его недавно обретенная уверенность стала таять. Его решимость уже не была такой незыблемой. Кэти, хоть ты помоги мне! Я знаю, ты ведь не покинула меня. Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне!"

Ничего.

Он устало вздохнул и оглянулся на Хоббса. И замер, увидев выражение на лице медиума. Его глаза были полузакрыты, в темноте поблескивали только белки, и все лицо медиума как бы заострилось. Вдруг Келлер почувствовал, что температура в тесном помещении понизилась на несколько градусов, так что даже воздух, выходивший изо рта Хоббса, тут же превращался в маленькие облачка пара. Стало не только холоднее, но и вся атмосфера в кабине изменилась. Появилось ощущение напряжения, какой-то чудовищной подавленности, воспринимаемой почти физически, как будто на их плечи лег огромный груз.

Келлер попробовал шевельнуться, но его конечности отказывались повиноваться ему, он хотел заговорить, но из его внезапно пересохшего горла не вырвалось ни звука. Голос священника, читающего молитвы, тоже запнулся на несколько секунд, но затем зазвучал снова, но более резко и неровно, как через силу.

Внезапно второй пилот почувствовал словно чье-то холодное прикосновение, ледяная волна побежала вверх по позвоночнику. Мышцы шеи и плечи свело судорогой, он изо всех сил старался пошевелить руками. Было такое ощущение... будто кто-то пытается... войти... в него! Его охватило невыносимое до тошноты чувство отвращения. Он сопротивлялся этой силе, которая воспринималась им как вполне живая материальная сила, стремящаяся взять над ним верх. Кровь стучала у него в ушах, сердце колотилось как бешеное. Потом биение сердца стало замедляться и он испугался, что оно остановится совсем. Но тут его пульс снова начал учащаться, сердце билось все быстрее и быстрее, слишком быстро! Где же священник? Почему он не вмешивается?

Но отец Винсенте не имел никакого понятия о борьбе, развернувшейся внутри Келлера. Он чувствовал присутствие в самолете чего-то ужасного, отвратительного и злобного и с удвоенной энергией возобновил свои молитвы. Но он не мог правильно оценить состояние, в котором находились его товарищи. Освещение было плохое, и все, что он мог видеть, это только стоящего на коленях Хоббса и скрючившегося возле него второго пилота. Но ничего не указывало ему на ту внутреннюю драму, которую в действительности переживал каждый из них. Он взял распятие и прижал его к груди.

Келлер проигрывал борьбу. Это ужасное нечто, чем бы оно ни было, растекалось по его телу, высасывало все его силы, подавляя его волю, поглощая его душу. Тут он услышал смех, глухой и хриплый. Демонический! Его глаза, единственное, чем он мог еще двигать, были обращены на медиума, стоящего возле него на коленях. Звук исходил от него! Охваченный ужасом, Келлер увидел, что глаза Хоббса теперь широко открыты и смотрят на пего с нескрываемым злорадством. Сухой смех слетел с его кривящихся в ухмылке губ.

– Добро пожаловать, Келлер, – голос исходил от Хоббса, но не принадлежал ему. Это было низкое рычание, которое Келлер уже слышал предыдущим вечером. – Наконец ты пришел ко мне, ублюдок!

Эти слова были услышаны и отцом Винсенте. Когда до него дошло, что произошло, он оцепенел. По его телу пробежала дрожь страха.

– Во имя Господа, нет! – закричал он и бросился, чтобы схватить стоящий на полу флакон. Но в спешке и из-за плохого освещения он споткнулся, флакон выскользнул из его руки и закатился куда-то под куски искореженного металла. Он упал на колени и начал в отчаянии шарить по полу, но свет свечей, и даже фонарика, уже заметно потускнел.

Хоббс, или то, чем был сейчас Хоббс, медленно повернулся к ползающему по полу священнику и посмотрел на него с презрением.

– Пресмыкайся, священник, ты, паразитирующий на душах, ты, кровосос в священном облачении. – Низкий хриплый смех. – И ты думаешь эти несколько капель мочи могут прогнать меня прочь?

Отец Винсенте бросил свои поиски и взглянул прямо на Хоббса. Внезапно он выставил перед собой крест и закричал:

– Господи Боже, Отец Всемогущий и отец нашего Господа Иисуса Христа, ты, который раз и навсегда вверг падшего деспота в геенну огненную! Ты, который послал своего единственного и единокровного сына в этот мир для того, чтобы сокрушить этого рычащего льва, поспеши на наш призыв о помощи...

Тварь, вселившаяся в Хоббса, громко расхохоталась. Ее ужасающий смех, исполненный беспредельного бахвальства, почти оглушил священника, достигнув неимоверной громкости. Тело медиума раскачивалось взад и вперед, передразнивая движения священника. Отец Винсенте запнулся и затем снова продолжал:

– Поспеши на наш призыв о помощи, спаси нас от гибели, вырви нас из когтей этого торжествующего Дьявола, принявшего облик человека, сотворенного по твоему образу и подобию. Всели страх, о Господи, в...

– Перестань! – завопило чудовище. – Придурок! Ты что, думаешь, твоих слов достаточно? – он вперился взглядом в священника.

Внезапно распятие, которое держал в руках отец Винсенте, раскалилось докрасна. Вскрикнув от боли, священник выронил его и упал навзничь. Металлическое распятие лежало на полу кабины между ним и Хоббсом; от него поднимались струйки дыма.

Чудовище снова расхохоталось, и священник тотчас во-зобносил свою молитву:

– ...в этого зверя... опустошающего твою ниву. Пусть твоя всемогущая рука освободит от него...

Келлер почувствовал, что сковывавшее его давление несколько ослабло. Монотонное бормотание священника проникало ему в уши и каким-то образом заполняло все его существо. Он почувствовал, что погружается, падает в бездонную пустоту, в которой его ждет нечто круглое и белое. По мере того, как он опускался ниже, приближаясь к нему, он увидел два темных, холодных глаза, притягивающих его, и похожие на розовые лепестки губы, растянутые в насмешливой улыбке. Он почувствовал, как чьи-то руки сжали его горло, и ему стало трудно дышать. Он увидел длинный змеящийся шрам и коричневое обожженное пластмассовое лицо куклы. Лицо куклы! Он вспомнил маленькую девочку, которую он видел при посадке в самолет, с маленькой пластмассовой куклой в руках. Он вспомнил ее!

И затем он снова услышал монотонный голос священника, слова доносились до него как бы издалека, но становились все громче и громче. И вдруг он понял, что сам повторяет слова вместе со священником, слова, которых он никогда не слышал раньше. Ни один звук не сорвался с его губ, но они звучали внутри его, заставляя резонировать все его существо, и он повторял:

– ...твоего раба, чтобы этот зверь не смел больше удерживать в полоне душу этого человека, которого ты с радостью сотворил... – Он начал снова всплывать на поверхность навстречу свету, – ...по образу своему и этим воздашь Сыну твоему, который живет и властвует вместе с тобой... – Невидимые руки отпустили его горло, – ...в братстве Духа Святого... – Он поднимался к поверхности и голос становился все громче, – ...великий Боже, вечный и вездесущий... – Жадно вздохнув, он упал вперед, освободившись от ужасного давления, сжимавшего его в своих удушающих объятьях.

Хоббс не отрывал взгляда от священника; с его кривящихся в ухмылке губ лился поток мерзких ругательств. Келлер с трудом поднялся на ноги и ударил медиума, отбросив его на груду искореженного металла. Чудовище лежало там и злобно сверлило второго пшюта глазами, полными ненависти. Лицо его кривилось в злобной язвительной ухмылке.

– Думаешь, ты выскочил? – проскрипел он.

И тут изувеченный корпус самолета задрожал. Куски металла загремели и начали падать с глухим лязгом. Лежащая на полу тварь громко хохотала, издеваясь над ними. Дрожание усилилось, уже весь сломанный самолет завибрировал со все нарастающей интенсивностью. Громкий пронзительный вой заполнил все тесное помещение, бил в уши, проникая до самых глубин мозга и вызывая нестерпимую боль. Когда тряска усилилась, Келлер потерял равновесие и упал, сильно ударившись спиной о стойку с демонтированными электронными приборами. Казалось, весь самолет разваливается на части; куски стальной обшивки обваливались внутрь, поднимая облака пыли, смешанной с сажей. Обе свечи опрокинулись, оставив им лишь тусклый свет фонарика. Весь мир превратился для них в жуткую какофонию звуков: звон сталкивающихся металлических обломков, скрип самого самолета, который, казалось, стонал от нового издевательства над своим истерзанным телом, царившее над всем этим визгливое завывание, мерзкий издевательский хохот существа, вселившегося в Хоббса и, наконец, исступленные заклинания священника, старавшегося перекричать весь этот шум.

Келлер лежал, мотая головой из стороны в сторону, заткнув уши руками. Из груди его рвался крик, как будто звук собственного голоса мог защитить его от царящего вокруг него шума. И в тот момент, когда, казалось, самолет рухнет от всего этого издевательства, что пол, на котором они, скорчившись, лежали, провалится вниз, и сверху на них обрушатся перекрытия, вой начал стихать. Вначале Келлер не заметил этой перемены, так как в ушах у него еще звенело от всего этого грохота. И только когда тряска внезапно прекратилась, он вдруг ощутил неестественную тишину, воцарившуюся внутри останков Боинга. Он отнял руки от ушей и услышал только скороговорку священника. В слабом свете фонарика ему удалось различить скрючившуюся на полу фигуру Хоббса.

И тут Келлер почувствовал запах, мерзкий отвратительный смрад разложения и, что еще хуже, тошнотворный запах горелой плоти. Вокруг кружились темные тени, и сначала он подумал, что это неосевшие облачка пепла, поднятого в воздух вибрацией. Но вслед за этим он услышал голоса. Шепот. Растерянный и испуганный. Что-то холодное прикоснулось к его руке, и он поспешно отпрянул к стене.

У другого конца кабины послышалось звериное рычание, и он увидел поднимающуюся на ноги черную фигуру Хоббса.

Тихие голоса зазвучали резче, торопливее. Ему даже удалось разобрать в общем гомоне некоторые обрывки фраз:

– Келлер... он здесь!.. Келлер... неужели это он?

Второй пилот быстро обернулся, услышав всего в нескольких сантиметрах от себя голос, как будто кто-то присел у него за спиной и нашептывает ему прямо в ухо.

– Дэйв... помоги нам... найди его за нас...

Это был голос Рогана!

Он звучал хрипло, натянуто, но не было никаких сомнений в том, что он принадлежал капитану Рогану.

Келлер спросил слабым дрожащим голосом:

– Найти кого, командир? Кого я должен найти?

Тут вклинился другой голос, но звук исходил из той же точки пространства.

– Найди того, кто сделал это со мной, – потребовал он сердито. – С нами всеми. Мы можем тебе показать его!

– Дурачье! – Хоббс стоял в луче фонарика, глядя прямо вниз на второго пилота. – У нас есть этот! Он принадлежит нам! Мы заберем его!

Келлер подтянул под себя ноги, готовый отпрыгнуть от медиума, если тот попробует к нему приблизиться.

– Нет... Нет... – это снова был голос Рогана. – Не Келлер... другой...

К нему присоединились другие голоса.

– Другой...

Из дальнего угла донесся плач ребенка.

– Мамочка, мне страшно. Где мы?

Воздух прорезал вопль:

– Мы падаем!

Другой, умоляющий голос:

– Помогите нам!

Стенания оборвались, отразившись эхом от стен, и унеслись в ночь через дыру в крыше самолета.

– Замолчите! – завопила тварь, засевшая в Хоббсе, и рассмеялась низким, злобным смехом, который поразил Келлера прямо в сердце. Второй пилот увидел, как чудовище нагнулось и подняло что-то с пола. Когда фигура выпрямилась, он увидел в тусклом свете у нее в руках кривой зазубренный кусок металла. Хоббс начал надвигаться на сжавшегося от страха второго пилота.

Охваченный ужасом отец Винсенте, беззвучно шевеля губами, продолжал механически повторять слова молитвы, которые оказались столь бесполезными. Как он мог оказаться настолько безрассудным, чтобы допустить все это! В схватке со злом, подобным этому, он оказался совершенно беспомощным. Он увидел, как Хоббс приближается в Келлеру, подняв над головой зазубренный стержень, готовый в любой момент нанести удар. Его рука, сжимающая оружие, дрожала, как будто в нем происходила внутренняя борьба. Лицо Хоббса исказила ярость, глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит, ни виске пульсировала набухшая лиловая вена. Одна сторона его рта неестественно оскалилась, обнажив зубы и десна в безобразной гримасе, пластырь отклеился, открыв изувеченные окровавленные губы. Из его рта вылетали мерзкие грязные ругательства. Затем гримаса на его лице сменилась выражением злорадного торжества, а рука, сжимающая смертоносное оружие, резко пошла вниз.

Но охваченный яростью Келлер уже бросился вперед. Он изо всех сил ударил плечом Хоббса в грудь, оба с размаху налетели на стену; их руки и ноги сплелись в отчаянной борьбе. Перед испуганным взглядом священника быстрой чередой промелькнули темные тени заметавшихся в беспокойстве бесплотных душ. Даже не видя их, отец Винсенте знал, что они наполняют не только кабину, но и весь корпус погибшего самолета. Страдающие, растерянные души, многие из них, он чувствовал это, были охвачены жаждой мщения, другие – просто смертельно испуганы.

Внезапно отброшенное сверхъестественной силой Демона, узурпировавшего телесную оболочку медиума, тело Келлера полетело в сторону священника и сшибло его с ног. На какое-то мгновение у него перехватило дыхание. Падая, он услышал издевательский смех медиума. Он лежал на полу, жадно хватая ртом воздух, вдыхая черную смрадную пыль, вызывавшую у него приступ тошноты. Фонарик от удара отлетел в сторону; его слабый узкий луч светил теперь куда-то мимо его лица в темное пространство и упирался во что-то блестящее, лежащее под искореженными кусками металла, которые некогда были сидением бортинженера. Это нечто было похоже на сосуд.

Хоббс уже снова был на ногах и надвигался на Келлера, который медленно привстал на одно колено, шумно втягивая носом воздух, готовый вскочить при приближении чудовища. Он уже не испытывал никакого страха, только безмерное отвращение и ненависть к этой твари в облике маленького человечка переполняли его душу. Хоббс придерживался одной рукой за стену кабины, не рискуя споткнуться на предательском полу сейчас, когда добыча была уже почти в руках. Голоса витающих вокруг бесплотных душ теперь были обращены к Демону, одни с возгласами подбадривания, другие же, еще не до конца сломленные, с криками протеста, так же, как и тогда, когда он хотел размозжить Келлеру голову обломком металла. Но Демону ничего не стоило совладать с ними. Они не могли ничего противопоставить его изощренной хитрости, его силе, силе, которую в этом материальном мире удалось раскрепостить человеку по имени Госуэлл. Сдавленный смех чудовища сменился откровенно издевательским хохотом, когда оно приблизилось к Келлеру. Он не заметил ни тени страха в твердом взгляде второго пилота, но это его нисколько не смутило: дурак тоже никогда не замечает нависшей над ним опасности.

С торжествующим криком он бросился вперед, и второй пилот пригнулся, чтобы отразить нападение. Но между ними вдруг возникла темная фигура. В лицо медиума плеснула жидкость, и Демон взвыл от страха и боли, когда святая вода обожгла плоть, выгрызая, выжигая, изгоняя его из человеческого тела. Хоббс пошатнулся и рухнул на пол, прижимая руки к обожженному лицу. Кожа на лице между его пальцами пузырилась и шипела, словно ее облили кислотой. Демон еще пытался удержать под своим контролем живую телесную оболочку, но священник был неумолим. Снова капли святой воды окропили, на этот раз шею и руки Хоббса. Как только святая влага попала на его голову, кожа на ней зашипела, из-под нее вырвались струйки пара, она стала отваливаться жуткими лохмотьями. Душа Демона взвыла в смертельной муке. Боль была уже невыносимой! Все тело сотрясалось, как в агонии. Он проиграл эту схватку! Другие души тоже ополчились против него; те, кто так и не подчинились его воле, несмотря на то, что ощущали собственную потерянность и отчаяние, хотели, чтобы он покинул это несчастное, не принадлежащее ему тело!

Унижение и физическое страдание стали совершенно невыносимыми. Дьявол с позором покинул поле сражения.

Келлер, так и застывший в боевой стойке и еще не пришедший в себя после неожиданного вмешательства священника и последовавшей затем кошмарной сцены, почувствовал, как струя холодного воздуха, насыщенного невыносимым зловонием, коснулась его ноздрей, как будто ему в лицо вдруг пахнуло жутким смрадом. Потрясенный, инстинктивно стараясь уйти с пути этой невыносимой мерзости, он выскочил из кабины и, споткнувшись о какой-то обломок, упал. Пытаясь задержать падение, он схватился за попавшийся под руку кусок металла, но тот обломился, и Келлер кубарем покатился вниз по лестнице, ударяясь головой о каждую ступеньку, вслед ему сыпались куски обивки. Он рухнул к подножию лестницы, и чернильная тьма сомкнулась над ним.

Так и лежал он там тихий, неподвижный, с открытыми, но ничего не видящими глазами. Вокруг него звучали голоса, но это были знакомые голоса, а не тот жуткий шепот мертвецов. Голоса капитана Рогана, Кэти, Алана – их бортинженера, голоса пассажиров – возбужденных детей, нервничающих матерей, бизнесменов, нарочито громко перебрасывающихся веселыми шутками. Он слышал, как заработали двигатели самолета, и огромный аэробус ожил, задрожал под воздействием выпущенной на свободу силы. Ощутил плавное движение, когда тягач потащил самолет от пассажирского терминала. Затем в его сознание проник отчетливый голос капитана Рогана:

– Я Консул 2802. Разрешите руление. – И он услышал монотонный ответ:

– 2802, разрешаю руление к полосе двадцать восемь, правая. Для получения условий вылета работайте на частоте один-один-восемь, точка, шесть-пять...

Он снова был в кабине аэробуса, слева в кресле сидел капитан Роган и говорил в микрофон переговорного устройства, терпеливо выполняя рутинную процедуру вывода самолета на взлетную полосу.

И снова была та ночь, когда Боинг 747 вылетел в свой последний рейс в небытие!

Глава 18

Спасаясь бегством, Демон скрылся в ночи. Терзаемый мукой, он метался и стонал, словно в агонии. Собираясь с новыми силами он тщательно обдумывал пути отмщения.

Завывание сирены скорой помощи оторвало Эрнеста Гудвина от его работы. Он вышел из темной фотолаборатории, но прежде чем открыть дверь, проверил не осталось ли на столе вскрытой отснятой, но не проявленной пленки. Подойдя к окну, выходящему на Хай Стрит, открыл его, высунулся наружу, вытянув шею и стараясь разглядеть, где остановилась машина.

Похоже, она снова остановилась около церкви. "О, Боже, неужели опять что-то стряслось с викарием!" – пробормотал он про себя. Преподобный Биддлстоун, как ему сказали, только сегодня днем вернулся домой из больницы. Проклятые современные доктора! Отсылать домой пациентов до их полного выздоровления лишь только потому, что больницы переполнены! Сегодня для того, чтобы вас положили в больницу, надо быть при смерти, да и то вы должны побыстрее умереть, а то вас снова выставят! Он сокрушенно покачал головой и, со стуком закрыв окно, вернулся в комнату. По пути в лабораторию остановился у вороха только что отглянцованных фотографий, лежащих на крышке рабочего стола и приготовленных для обрезки. Взяв из кучи одну фотографию, он снова стал внимательно ее разглядывать. Это была та самая фотография, которая так волновала его, та, на которой были запечатлены ряды прикрытых простынями трупов. Почему всякий раз, глядя на нее, у него появлялось какое-то странное ощущение, как будто он знал этих людей, лежащих под окровавленными саванами? Его передернуло. Будучи на месте катастрофы в ту ночь и проведя многие часы наедине с фотографиями, запечатлевшими эту бойню, он, как никто другой, знал все ее подробности. Почти так же хорошо, как и ее жертвы.

Он не торопясь подошел к резаку и положил фотографию на деревянное основание, выровняв ее вдоль закрепленного с одной стороны металлического угла. Затем поднял ручку стального резака примерно на тридцать сантиметров и пододвинул фотографию так, чтобы она выходила за край основания приблизительно па полсантиметра. Потом резко опустил лезвие, и тонкая полоска бромистой бумаги медленно полетела на пол. Он повторил эту операцию с трех других сторон. Подобным образом должны быть обрезаны все фотографии, отпечатанные за день, но он еще не закончил с проявлением. Впрочем, Мартин обещал после своего возвращения помочь ему. Он надеялся, что его партнер возвратится достаточно скоро; ему не терпелось узнать, насколько успешно продвигаются переговоры по последней, довольно трудной сделке. Он вернулся в лабораторию, прихватив с собой фотографию с рядами трупов, едва обратив внимание на сильный холод, вдруг разлившийся по комнате.

Плотно прикрыв за собой дверь, Эрнест бросил фотографию на рабочий стол и занялся увеличителем. Положив лист гладкой фотобумаги под металлическую прижимную рамку блестящей стороной вверх, он включил увеличитель, отсчитывая секунды по старинному секундомеру. Проверять фокус или размер изображения не было необходимости, поскольку с этого негатива он сделал уже несколько дюжин отпечатков. Точно так же не было нужды смотреть и на само изображение, проецируемое на поверхность фотобумаги.

В нужное время он выключил увеличитель, поднял рамку, взял отэкспонированный лист бумаги и положил в проявитель, ловко притапливая его пальцем, чтобы быть уверенным, что каждый уголок листа полностью погружен в раствор. Он слегка взболтал жидкость, чтобы она равномерно омыла поверхность бумаги; затем, когда начало проступать изображение, наклонился над кюветой. Он ожидал увидеть на снимке один из реактивных двигателей аэробуса, одиноко лежащий на поле, отделенный от крыла, под которым он крепился, – искореженное сложнейшее творение технической мысли, ставшее бесполезным после удара о землю. Вокруг него стояла группа мужчин с планшетами для образцов, осматривающих его развороченные останки; один из них осторожно приподнимал оторванное сопло камеры сгорания, лежащее примерно в метре от двигателя. Вот что он ожидал увидеть на снимке.

Вместо этого на нем, сначала медленно, а затем стремительно, стало проступать изображение мужчины. Более странного и омерзительного существа Эрнесту еще не доводилось видеть. Человек был абсолютно гол; его худое, истощенное, скрюченное болезнью тело выглядело так, будто черви, так охотно пожирающие мертвечину, уже точили эту, еще живую, плоть. Изможденное лицо являлось воплощением скалящегося в ухмылке зла. С темнеющей бумаги на Эрнеста смотрели горящие злобой глаза, влажные губы застыли в порочной улыбке, обнажив обломки зубов. С голого черепа свисали редкие пучки волос, глубокие морщины – черные следы разврата – избороздили лицо, напоминая каменный ландшафт в какой-то далекой безводной пустыне. Его птичьи плечи были ссутулены, а круглый живот и узкий таз непристойно выпячены вперед. В своих костлявых, похожих на когтистые лапы хищника, руках он держал свой невероятных размеров раздутый пенис; мошонка, подобно двум безобразно вытянутым мешкам, свисала почти до колен. Тощие, как палки, ноги, поддерживающие этот невообразимый скелет, были изрыты оспинами, свидетельствующими о все еще разъедающей тело заразе.

Эрнест был так потрясен, что совсем забыл о времени; неконтролируемая химическая реакция шла своим чередом, и изображение на фотобумаге начало темнеть, постепенно превращаясь в сплошную черноту, и теперь со снимка на него смотрели только эти глаза, в которых гипнотически мерцали темные зрачки. А потом и они исчезли.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16