Ренато Белуши преследовал ее по рынку, держа в руках красную розу, огромную как лошадь, и требовал, чтобы Лаура сию секунду залезла в нее, Зная, что внутри, среди лепестков, сидит дожидаясь ее Доминик Юкс, она сломя голову побежала по улицам, в испуге крича и зовя свою мать…
      Зазвонил колокол, Лаура с трудом очнулась от кошмарного сновидения, села и, дико озираясь, посмотрела на свою комнату. Все было точно так же, как прошлой ночью. Напротив стены стояла ее металлическая ванна, на высокой спинке которой висело сырое полотенце, а на полу вокруг валялась забытая одежда.
      Снова зазвонил колокол, и девушка поняла, что это звонят к заутренней мессе. Лаура подошла к высокому двустворчатому окну и посмотрела на собор, видневшийся в конце улицы. Она уже очень давно не ходила в церковь.
      Надев платье цвета индиго, которое подчеркивало ее достоинства даже лучше, чем моднейшие французские наряды, Лаура спустилась вниз, схватила кусок пирога, оставшегося после ужина, и направилась во двор с книгой, которую купила вчера.
      Она пробралась к скамейке, укрытой ветвями магнолии, открыла книгу и принялась читать. Поэзия Уильяма Блейка и прекрасные акварельные иллюстрации быстро завладели ее вниманием, и некоторое время благоговейную тишину сада нарушал только шелест страниц.
      Спустя некоторое время, Лаура обнаружила иллюстрацию, на которой была изображена алая роза. Вспомнив сон, она вслух прочитала:
 
– «О Роза алая, сколь хрупок твой наряд!
Когда в объятья лепестков твоих атласных
Случайно занесенный бурею ночной
Бессильный мотылек своей любовью страстной
Навеки смог разрушить твой покой…»
 
      В полном замешательстве она захлопнула книжку и встала.
      Что ей делать с Домиником Юксом? Никто раньше ей не посылал целую повозку роз. Только абсолютно уверенный в своей силе человек осмелился бы на такой романтический и сумасбродный поступок, но тогда почему он послал в качестве своего доверенного лица этого глупого Рената Белуши?
      Час спустя Лаура, все еще думая о загадочном французе, вошла с сумрачным лицом в Базилику Святого Людовика и прошла к месту в храме, издавна принадлежавшему их семье.
      Бормоча вполголоса слова молитвы, девушка на самом деле еле слушала священника.
      Отец Дюбуа воскликнул по латыни:
      – Давайте помолимся!
      Опустившись на колени, Лаура обнаружила, что оказывается у нее в руках вовсе не молитвенник, а книжечка стихов. Открыв ее наугад, девушка обнаружила, что перед ней вновь тот самый стих, который смутил ее в саду:
 
«…своей любовью страстной,
Навеки смог разрушить твой покой».
 
      И вновь, в ту же секунду, образ Доминика Юкса завладел ее мыслями. Она снова увидела его в кафе, услышала глубокий, красивый голос: «Ради некоторых вещей можно пожертвовать всем».
      Почти с суеверным страхом и отчаянной надеждой Лаура оглянулась на людей, стоявших вокруг нее, однако, ни его горящих темным пламенем глаз, ни жаркого любовного шепота – ничего этого рядом не было. Девушка даже чуть не засмеялась, поняв, что хотела увидеть своего знакомого в церкви. Подумать только, она надеялась, что человек, подобный ему, будет в церкви – ха!
      Прозвучали последние слова молитвы и, сказав, наконец, «Аминь», Лаура подняла лицо и стала ждать, пока храм опустеет, а затем, взволнованно прижимая книгу к груди, девушка направилась к алтарю.
      – Вы хотите исповедаться, дитя мое?
      – О, отец Дюбуа, я вас совсем не вижу.
      – Я не причиню вам вреда, – произнес священник, появляясь из тени кабины для исповеданий. Затем он всунул руки в рукава своей сутаны и взглянул на стоявшую перед ним девушку. – Чем могу помочь вам, дитя мое?
      – Мне нужно с кем-то поговорить, может быть с Господом, – однако, когда священник кивком пригласил ее в исповедальню, Лаура отрицательно покачала головой. – Я не нуждаюсь в исповеди.
      – Мы все в ней нуждаемся. Входите, я давно уже не слушал вас. – Отец Дюбуа скрылся в кабине.
      Все еще немного колеблясь, девушка последовала за ним в затемненное помещение.
      – Я даже не захватила свои четки, – прошептала она, а затем вздохнула и приступила к исповеди, – прости меня Господи, за то, что я согрешила… но совсем не так, как думают обо мне люди. – Когда ответа не последовало, Лаура сказала: – Я несколько раз курила и, может быть, общалась с недостойными людьми, хотя и знала, что не должна была так делать. Однако, я… – тут она сделала глубокий вдох и продолжила, – однако, я не отдавала себя никому, неважно, что обо мне говорят!
      – То, что говорят люди, действительно неважно. Я здесь, чтобы слушать вашу исповедь.
      – Но я ничего не совершила, меня обвиняют за грехи моей матери.
      – Капитан Дефромаж тоже вас обвиняет?
      Лаура отшатнулась.
      – Что вы знаете о нем?
      – Я знаю, что ваш отец хотел, чтобы вы вышли за него замуж, и знаю так же, что, по вашему мнению, капитан виноват в том, что вы потеряли свой корабль. Два дня назад вы разорвали свою помолвку.
      – Но не было никакой… – она сжала губы. Глупо и бесполезно что-либо объяснять. Сожалея о том, что вообще она пришла в церковь, девушка встала, чтобы уйти.
      – Люди говорят, что вы соблазнили несчастного Дефромажа.
      – Соблазнила?! Так уже ходят сплетни?
      – А разе это неправда?
      Лаура попыталась сдержать нарастающий гнев.
      – Я… собиралась одно время выйти за него замуж, но быстро передумала.
      – А говорят, что вы использовали капитана, чтобы поставить своего отца в затруднительное положение.
      – Я не желаю слушать это, святой отец!
      – Вы никогда не думали о том, чтобы постричься в монахини?
      От этого неожиданного вопроса Лаура сначала даже растерялась. Почему священник не может понять, что она нуждается в покое, отдыхе, а не в новых заботах!
      – Это послужит вашей же пользе, дитя мое, – произнес отец Дюбуа, – никто не осмелится плохо отзываться о монахине.
      На секунду Лаура, как будто со стороны увидела себя, укрывшейся под безопасным монашеским одеянием, но в следующее мгновение красивое лицо Доминика Юкса вновь заслонило все другое. Девушка в отчаянии прижала ладони к лицу.
      – Ваш отец все еще на плантации?
      – Да, у нас еще осталась одна, – тихо ответила Лаура, – все остальные папа продал в прошлом году, чтобы заплатить налоги.
      – Вам следует как-нибудь написать ему и сказать, что вы собираетесь пойти в монастырь. Он не должен думать, что вы хотите выйти замуж за капитана, который находится у него на службе.
      Все это время Лаура отчаянно пыталась изгнать образ Доминика Юкса. Наконец, она растерянно сказала:
      – Но папа надеется, что я буду содержать магазин. Я не могу идти в монастырь.
      – За магазином может последить Сент Джон.
      На руке у Лауры все сильнее горело то место, которое поцеловал Доминик Юкс.
      «Доминик Юкс, почему ты не оставишь меня в покое?»
      Прежде, чем она ответила, отец Дюбуа продолжал:
      – Сегодня днем, дитя мое, я отведу вас к матери настоятельнице. Не тревожьтесь, вместе мы поможем вам выбраться из этой грязи.
      Лаура пришла домой как раз вовремя, чтобы увидеть, как от калитки отъезжают два рыжих мула, запряженных в грузовую повозку. На тротуаре, возле ограды, стояли около двадцати огромных бочек и с полдюжины десяти галлоновых бочонков, помеченных каким-то товарным знаком и с надписью «табак».
      В тот момент, когда девушка подошла к дому, Сент Джон как раз входил внутрь, покачиваясь под тяжестью одной из бочек.
      – Сент Джон! Немедленно поставь!
      – Уи, только внесу, мадамуазель Лаура.
      Девушка загородила ему дверь.
      – Ты купил все это у месье Юкса?
      – Я не купил табаку у него. Слуга попытался обойти ее, но девушка встала у него на пути и притворила дверь.
      – Тогда, где ты это взял?
      – Я уроню бочку, если мадмзель не отойдет от двери.
      – Отлично, только бросай ее на улице.
      – Мадмзель очень строгая.
      – Я могу стать еще более строгой, если ты внесешь эту гадость в мой магазин.
      Недовольно ворча, Сент Джон поставил бочонок на тротуар и, подбоченясь, посмотрел на свою хозяйку:
      – Барка, ее украли пираты, потом вы выбрасывать лучший луисвильский табаку, и ваш папа разоряется еще больше. Времена сильно суровая. Я покажу мадмзель книги.
      – Я не собираюсь смотреть твои дурацкие книги.
      Сент Джон успел схватить хозяйку за подол платья, прежде чем она успела уйти.
      – Если мадмуазель не продавать табаку, ей нечего кушать. Магазин – он пуфф! Вот так!
      – Ты купил табак у Доминика Юкса?
      – Мадмзель больше заботится о своей папе или гордости?
      – Ну, конечно, об отце.
      – Тогда я вам что-то скажу. Месье Ю, он давать этот табак, чтобы сказать, что он извиняться. Он говорить, что неправ, когда отобрал трубку мадмзель и прожигать ее платье. Он говорить, чтобы вы курить сколько хотите, а остальное продавать проклятым янки.
      – Он невыносим, этот человек! Я сейчас подожгу все, что тут находится на мостовой!
      – Хорошо, что Сент Джон остальное занес внутрь.
      – О, боже! Ты такой же сумасшедший, как и он. – Лаура в отчаянии махнула рукой. – Делай ты, что хочешь, если тебе так нравится, только, Сент Джон, обещай мне одну вещь.
      – А?
      – Не говори ему, ну, ты знаешь кому, не говори, что я знаю, откуда табак.
      Улыбаясь, темнокожий мужчина взвалил громадный бочонок себе на плечо и сказал:
      – Сент Джон, он сохранит тайну в своем сердце.
      – А он… еще сказал что-нибудь?
      – Только, что он сильно извиняться.
      – Ага, ну, а ты сказал ему, что я ненавижу цветы?
      – Уи, я ему говорить.
      – Ну и, что он сказал?
      – Он говорить, что в следующий раз он посылать больше роз. Может они вам больше нравятся.
      – Тьфу! Я пойду погуляю, а ты поставь табак где-нибудь, чтобы он мне на глаза не попадался.
      – Это я сделать.
      – И спички тоже.
      – Табака не сильно полезное для мэм, я понимаю…
      Вся полыхая гневом, Лаура, в течение двух часов, как голодная пантера в час охоты, бродила по улицам французского квартала. Как мог Доминик Юкс столь безрассудно и нагло надеяться, что сможет заслужить ее прощение с помощью подарков! Нет, хотела бы она еще раз увидеться с ним, чтобы сказать ему все, что она о нем думает!
      Когда девушка вернулась назад, Сент Джон уже зажигал лампы в магазине. Она села в плетеное кресло и подперев голову рукой, посмотрела во двор. Сад погружался в сумерки. Ночная тьма, опускаясь над городом, закутывала очертания деревьев в темную вуаль. Из-под кустов магнолий раздалась вечерняя трель цикад.
      Из передней двери послышался легкий стук.
      Лаура недовольно произнесла:
      – Неужели они не видят, что у нас закрыто? Нет, Сент Джон, я сама открою, – она пересекла комнату, откинула цепочку и, открыв замок, распахнула дверь. – Сожалею, но у нас за… – начала Лаура и осеклась.
      На нее улыбаясь смотрел Доминик Юкс.
      – Мадемуазель Шартье, вы позволите войти? Мне надо вам кое-что сказать.

      Доминик Юкс был без шляпы, в длинном плаще с привязанным капюшоном. На улице, за его спиной, виднелась черная коляска, правда, на сей раз, без роз.
      Лаура почувствовала дрожь во всем теле. Разум приказывал ей захлопнуть дверь перед носом мужчины, однако, тело девушки отказывалось ей повиноваться.
      – Мадемуазель Шартье, – произнес гость тихим низким голосом. – Прошу извинить меня за столь поздний визит. Уже стемнело…
      – Ну, закат солнца от вас все-таки не зависит, – ответила девушка, – как бы высоко вы себя не мнили. А теперь, если позволите, я отправлюсь спать.
      Доминик рукой придержал дверь.
      – Мадемуазель, вы можете сделать это через мгновенье после того, как я скажу вам, ради чего пришел сюда.
      – Сент Джон! – позвала Лаура.
      Темнокожий бухгалтер, весело улыбаясь, облокотился на прилавок, ожидая приказа.
      – Вытолкай вон этого невежу!
      Рот слуги растянулся еще шире.
      Сент Джон потянулся и сказал:
      – Сильно жалею мадмзель, но старые кости сегодня сильно устать, чтобы толкать грубиянов.
      – Сент Джон! – возмущенно воскликнула девушка, но тот только махнул рукой и вышел в заднюю дверь.
      Доминик сбросил свой плащ, кинул его в кресло, при этом, на его черном жилете сверкнули алмазные запонки. Затем Лаура увидела, что его взгляд упал на новую витрину с табаком и непроизвольно ругнулась про себя, на Сент Джона, который все-таки поставил привезенный днем табак на самое видное место.
      – Хороший парень этот Сент Джон, – улыбаясь, произнес ночной гость, – у него глаза художника и душа пирата. Мне это нравится в людях.
      – Я чертовски удивлена, сэр, вашим визитом, – сказала девушка по-английски, не желая разговаривать на более дружелюбном французском языке, и решила держать гостя на определенной дистанции.
      – Я так понимаю, что вам не нравятся пираты, – Доминик тоже перешел на английский.
      – Я презираю вымогателей и приставал. У меня есть на то причины.
      Она ступила за прилавок и сделала попытку посмотреть ему в лицо.
      – Ну, так чего же вы хотите?
      – Я не собираюсь у вас что-то вымогать.
      – Если вы пришли с новыми подарками, то бросьте их в мусорное ведро.
      – Это не дар, Лаура, – сказал мужчина и его голос дрогнул, когда он произнес ее имя. – Я всегда, как говорят в Кентукки, честно плачу долги.
      – Вы мне ничего не должны.
      – Вы удивительно щедры, но я кое-что у вас сломал, – с этими словами мужчина полез к себе в карман и достал оттуда маленькую коробочку, перевязанную лентой. – Вот, это вам.
      Лаура посмотрела на то, что он подал так, словно ей передавали паука. Однако, в конце концов, любопытство победило, и девушка положила коробку на прилавок. Затем она развернула бумагу и ее взору открылась маленькая хрупкая трубка, сделанная из слоновой кости, и украшенная русалками и морскими водорослями. Мундштук у трубки был из золота, потемневшего от возраста.
      – Где вы это взяли? – благоговейно разглядывая трубку при свете свечи, спросила Лаура.
      – Купцу приходится много ездить. Так сразу невозможно вспомнить.
      Девушка положила трубку.
      – Сент Джон сказал, что у вас есть склады, почему я их не видела?
      – Возможно, вы просто не заходили в городе так далеко. Это в Треме, возле кладбища.
      – О! И все же я должна была бы вас заметить.
      – Так оно и случилось, если бы мне довелось подольше побыть в Новом Орлеане, но я был во Франции, служил императору.
      – Выходит, Сент Джон был прав. – Лаура не могла удержаться от чувства гордости за соотечественника и, может быть, даже испытала легкое, ну совсем чуть-чуть, восхищение.
      Она непроизвольно перешла на французский и вышла из-за прилавка.
      – Наполеон очень нравится моему папе. Отец так жалел о том, что с ним произошло.
      Глаза гостя потемнели, в них отразилась скрытая боль.
      – Уи, мы все о нем жалели. – Доминик Юкс взял свой плащ, взглянул на дверь и тихо сказал: – Это была длинная война. Может быть, поэтому мои манеры так грубы. Я совсем забыл, как себя вести в приличном обществе.
      Неожиданно Лаура почувствовала, что не хочет, чтобы он уходил, но быстро сказала:
      – А Сент Джон часто ругает мои манеры и то, как я себя веду. Сейчас, например, он ругает меня за курение или за то, что я размахиваю ружьем перед другими людьми.
      Мужчина посмотрел на нее и печальные тени в его глазах сменились откровенной иронией.
      – Ренато Белуши обратил внимание на ваше длинное ружье. Возможно, вам действительно стоит достать кремень.
      Несколько мгновений они улыбались друг другу, словно два заговорщика, для которых достаточно и намека, чтобы понять о чем идет речь, но внезапно, выражение лица Доминика изменилось. Его взгляд стал темным от страсти. Он сделал пол шага вперед и прикоснулся к запястью девушки. От неожиданности Лаура почувствовала себя так, будто в нее ударило током. Она отшатнулась назад и бросила между собой и Домиником трубку словно это был талисман, который может защитить ее от опасности.
      – Вы пришли только из-за этой трубки?
      – Уи. И еще, чтобы принести свои извинения. Я должен был возместить вам убыток за то, что напугал вас в саду.
      – Вы меня не напугали, – тихо, совсем тихо, сказала девушка, растерянно глядя на подарок, – и вам не надо тратить деньги на цветы… и табак.
      Доминик посмотрел на нее и, впервые, показался ей несколько смущенным.
      – С теми розами… О, возможно, мадемуазель, тут я зашел слишком далеко. На полях сражений мужчины часто мечтают совершать множество глупостей, может быть, потому что не уверены, удастся ли им прожить достаточно долго, чтобы воплотить их в жизнь.
      Выходит, что он уже сожалеет о своих подарках. Может быть, Доминик Юкс уже думает, что мог бы добиться своего без всех этих даров? Возможно даже, что он считает ее такой же доступной и легкомысленной как ее мать.
      Скрывая свои чувства за натянутой улыбкой, Лаура направилась к двери.
      – Конечно я возмещу вам стоимость табака, который Сент Джон принял вопреки моим указаниям. Спокойной ночи, месье Юкс.
      – Спокойной ночи? – Доминик сузил свои глаза, посылая девушке суровый укоризненный взгляд. – Я что, опять чем-то задел вас и вызвал ваше раздражение?
      – Нет, во всяком случае не сейчас – Лаура придержала дверь открытой и посмотрела в сторону, стараясь не обращать внимания на искру взаимной симпатии, пробежавшей между ними.
      – Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы играть в детские игры, Лаура Шартье.
      Девушка взглянула в глаза собеседнику.
      – Тогда зачем вы вообще пришли? Уж, конечно, не ради трубки?
      – Нет, не ради. Хотя, я и хотел, чтобы вы приняли этот подарок. Эта трубка принадлежала моей прабабке.
      – Ага, значит, это семейная реликвия? Тогда я не могу ее принять.
      – Я хочу, чтобы ты сохранила ее, Огонек.
      – Я бросила курить… – Лаура даже не заметила, что он, впервые обратившись к ней на «ты», назвал ее как-то по особенному ласково.
      У него дрогнул мускул на лице.
      – С первого раза вам никогда это не удастся. Возьмите трубку, в знак моего уважения и как обещание, что я никогда, впредь, не причиню вам зла.
      Набросив на плечи плащ, Доминик Юкс поклонился и пошел к выходу. Он взобрался на место кучера, взял бич, другой рукой сжал поводья, затем раздался резкий удар хлыста, и лошади резво рванули с места.
      Сжимая в руке маленькую трубку из слоновой кости, Лаура проводила экипаж взглядом. «Мадемуазель Огонек», как все-таки странно он ее назвал!
      – Старый Мейзи не сильно хороша, мисс Лаура, – говорила Ида, когда на следующее утро вынесла сидящей в саду хозяйке поднос с завтраком.
      Лаура не пошевелилась, и тогда темнокожая женщина, поставив поднос рядом с девушкой, уперлась кулаками в свои широкие бедра и добавила:
      – Наверное, кто-то сунуть сушеную ящерицу ей под дом и заколдовать старуху.
      Лаура сунула вчерашний подарок Доминика в одну из складок своей юбки и рассеянно посмотрела на служанку. Ей не сразу удалось снова вспомнить необходимые английские слова.
      – Извини, пожалуйста, Ида, что ты сказала?
      – Мейзи совсем плоха, – женщина налила чаю в фарфоровую чашку и подала хозяйке. – Кто-то заколдовал ее.
      – Да ведь ты, кажется, не веришь в колдовство?
      Пожилая служанка намазала толстым слоем масла кусок бисквита и пожала плечами.
      – Не знать чему и верить, плохие времена. Мейзи сильней хворать.
      – Я знаю, но она сюда не вернется. – Лаура взяла чашку и вздохнула. – Она слишком долго была рабыней.
      – И ей не слишком много осталось на этом свете. – Ида снова пожала плечами. – Сушеная ящерица, я вам точно говорить.
      – Дело не в сушеных ящерицах, Ида. Ты просила ее вернуться к нам?
      – Просила пока мое лицо не стал синим как у утопленника. Она никуда не собиралась. Мейзи слишком убиваться о своем мальчике Тими с той поры, как ваш папа продавать его тому старику Вилье.
      Лаура поморщилась.
      – Я еще тогда говорила, что у папы каменное сердце.
      Ида отодвинула поднос и села рядом с девушкой.
      – Моя и Сент Джон скопить немного денег. Я хочу вас попросить сделать кое-что.
      – Ну конечно, Ида, все что угодно.
      – Сходите и попросите старый генерал Вилье продать Тима назад. Я вам дам денег.
      Глаза Лауры стали влажными от слез. Она положила ладонь на плечо Иды и покачала головой.
      – Я уже говорила с его сыном, майором Габриэлем, но он сказал, нет.
      – Может, если бы мы дали еще денег…
      – Дело не в деньгах. Он сказал, что Тим превосходный работник. – Лаура с трудом выговаривала слова. – Майор Габриэль сказал, что ни за какую цену не расстанется с ним потому, что он ему нужен, как управляющий на тростниковых плантациях.
      – Тогда это все бесполезно. – Подбородок Иды вздрогнул, по ее щекам заструились слезы.
      Она встала со скамейки и прямо по траве пошла к домику для прислуги, и уже входя внутрь сказала:
      – Мейзи хорошо умереть и Тиму тоже.
      Лаура с трудом сглотнула комок, подступивший к горлу. Ида была права. Если Тима не удастся вернуть, старая Мейзи, действительно очень скоро умрет от печали. Оставалось сделать только одно – ей надо попытаться еще раз съездить на плантацию к Вилье и попытаться договориться с ним.
      Через пять с половиной часов Лаура вся кипя от негодования, вышла из дома Габриэля Вилье. Вскочив в свою зеленую с высоким верхом двухместную коляску, она вытянула свою лошадь плетью по спине и, пугая кур и собак, помчалась прочь.
      На протяжении девяти миль дорога в Новый Орлеан шла вдоль реки по дамбе. Неожиданно Лаура заметила впереди, в тени высокого кипариса, мужчину, сидящего на лошади. Одной рукой натягивая поводья и останавливая кобылу, другой рукой девушка достала из сумочки пистолет и навела его на незнакомца.
      – Если ты собираешься грабить меня, то лучше сразу убирайся в ту дыру, откуда вылез, пока я туда сама тебя не отправила! – закричала она по-английски.
      – Да зачем бы мне вас грабить, мадемуазель Шартье, когда я просто хотел справиться о вашем здоровье. – Из тени огромного дерева выехал на прекрасном вороном жеребце Доминик Юкс.
      На сей раз на нем была отделанная бахромой куртка из оленьей кожи и брюки из хлопка.
      – Вы снова следили за мной!
      – Уи, – он был несносен.
      – Да как вы осмелились, сэр!
      Натянув поводья возле ее повозки, мужчина прикоснулся к полям своей мягкой широкополой шляпы. Если на него и произвело впечатление оружие, нацеленное прямо в лоб, то вида он, во всяком случае, не подал.
      – Я как раз поехал прокатиться верхом и случайно наткнулся на Сент Джона.
      – Случайно натолкнулись на Сент Джона?
      – Да, и он сказал мне, что вы, совсем одна, отправились к Габриэлю. Я такой несносный и капризный парень решил поехать и увериться, что вас не обидит какой-нибудь нахал.
      – Ага, а я чуть не подстрелила этого «нахала».
      – Ну, надо же мадемуазель! Вот было бы забавно.
      – Вы так считаете? – Убрав оружие в сумочку, Лаура взяла хлыст и откинулась назад, пока кожаные края пролетки не скрыли ее от Доминика. Затем оттуда послышался ее голос. – Подайте назад, чтобы колеса не задели вашу лошадь.
      Мужчина положил руку на край повозки и, наклонившись, посмотрел на сидящую в ней девушку.
      Лаура вдруг почувствовала, что ей стало трудно дышать и стало так жарко, словно дыхание мужчины коснулось ее обнаженной груди. Она почти физически ощущала, как у нее на шее набухла и тяжелыми толчками пульсирует вена. Обеспокоено подняв свой взгляд на Доминика, она увидела, что и у него в ямке между ключиц бьется пульс.
      – Знаешь, Огонек, мне придется на несколько дней уехать из города, – девушка судорожно сжала свой хлыст, а он продолжал, – может быть, ты согласилась бы сходить со мной на концерт в следующую субботу?
      Лаура покраснела.
      – Но, мы ведь… мы едва знаем друг друга, месье. Я уверена, что вы шутите.
      – Я бы ни за что не стал шутить такими вещами как «Бранденбургский концерт» или моим желанием пригласить тебя. Если ты согласна, то в девять часов я заеду за тобой.
      – Я… я не могу. – Глаза Доминика Юкса сузились, придавая ему угрожающий вид.
      – Вас уже пригласили?
      – Нет… то есть, да!
      – Жаль. А этот парень, можно узнать его имя?
      – Имя? Это… это вас не касается. А сейчас я должна ехать.
      Вместо того, чтобы уступить ей дорогу, Доминик спрыгнул с лошади прямо в ее коляску. Не обращая внимания на протестующие крики Лауры, мужчина взял вожжи и хлестнул кобылу.
      Коляска съехала с дороги, и следом за ней двинулся, как привязанный, его вороной жеребец.
      – Вы слишком много себе позволяете месье Юкс, возмущенно воскликнула Лаура, чувствуя себя отрезанной от мира кожаными боковинами пролетки.
      – А это, Лаура, один из моих недостатков, – улыбнувшись, ответил Доминик.
      Эти слова прозвучали почему-то странно на его изысканном французском.
      – Убеждена, что вину за этот свой недостаток, вы тоже отнесете к наполеоновским войнам.
      Белоснежные зубы Доминика ослепительно сверкнули, когда он улыбнулся.
      – Хотел бы, но, видишь ли, Огонек, если бы я так сказал, то это было бы бесцеремонно по отношению к исторической правде.
      – В таком случае, выходит, ваше высокомерие и нахальство не имеют никакого извинения.
      – Вы наносите мне тяжелые раны, но, похоже, что вы правы. Я происхожу из большой семьи, нас там был целый выводок, и нахальство было необходимым качеством для того, чтобы получать достаточно еды.
      Девушка немного смягчилась.
      – Значит у вас была бедная семья?
      – Нет, чертовски богатая, но за столом сидело всегда так много ртов, что только самые быстрые и сильные получали добавку.
      – Уж я не сомневаюсь, что именно вы были самым быстрым и сильным, – неодобрительно сказала девушка, глядя уголком глаза на длинное мускулистое тело своего спутника.
      Его полотняные, обтягивающие брюки практически не скрывали сильные мускулистые бедра мужчины, и даже его толстая куртка из оленьей кожи не могла скрыть мощную грудь и крутые бицепсы.
      Внезапно Лаура испытала жгучее желание прижаться губами к его сильной шее и прикоснуться кончиками пальцев к волоскам, которые выглядывали из расстегнутой у него на груди сорочки.
      – Твои глаза похожи на два пламенеющих озера, Огонек!
      Смутившись, она резко отвернулась и наклонилась вперед, чтобы выглянуть из коляски и посмотреть, где они едут.
      Доминик восхитился тем, как плавно ее горло и подбородок переходят в нежную округлость щек, чуть порозовевших от смущения. Сверкающая масса волос девушки поддерживалась на ее голове испанскими гребнями, оставляя открытыми постороннему взору классическую стройную, как у античных статуй, шею девушки.