– Но почему, Джерри? Почему?
Джерри встал и сказал ровным невыразительным голосом:
– Мой Сводный Двоюродный Дядя, я сказал уже достаточно.
Торби толкнул его обратно на стул.
– Ты не можешь так уйти, Джерри. Я твой «дядя» только потому, что они так говорят. Но я по-прежнему бывший фраки, которого ты учил искусству наводки, и мы оба знаем это. Так что поговорим как мужчина с мужчиной. Кончай!
– Тебе это не понравится.
– Мне это уже не нравится! Матти больше нет… Слушай, Джерри, здесь нет никого, кроме нас. Что бы там ни было, скажи мне. И клянусь тебе сталью «Сису», я обещаю тебе, чтобы ты ни сказал, Семья никогда не узнает об этом.
– О'кей. – Джерри мрачно взглянул на него, – Ты сам напросился. Ты хочешь сказать, что не имеешь ни малейшего представления, почему Бабушка выставила мою сестренку?
– Да, конечно… иначе бы я не спрашивал.
Джерри нетерпеливо дернулся.
– Торби, я знаю, как ты хитроумен. И не думаю, что ты оглох, ослеп и онемел.
– Можешь не выдавать мне комплиментов. Расскажи суть дела.
– Причина того, что Мату обменяли – это ты. Именно ты. – И Джерри с отвращением посмотрел на Торби.
– Я?
– А кто же еще? Кто всегда играл с ней в паре в мяч? Кто сидел вместе в кино? Кто из новых родственников вечно показывался рядом с ней? Я намекнул тебе – его имя начинается с Т…
Торби побледнел.
– Джерри, мне никогда и в голову не приходило…
– Значит, ты был единственным на судне, кто этого не видел, – Джерри пожал плечами. – Я не ругаю тебя. Это была ее ошибка. Это она выбрала тебя, тупой клоун! И лишь одного я не мог представить – что ты ничего не знаешь.
Торби чувствовал себя беспомощным, как птица перед наведенной на нее ракетой.
– Не могу поверить.
– Неважно, можешь ты поверить или нет… все это видели. Но вам обоим надо было скрывать, бежать от этих чувств, пусть даже они были совершенно невинными… и если бы сестренка не потеряла головы…
– Что? Как?
– Она как-то постаралась привлечь внимание Бабушки к этому юному идиоту-баллисту. Она пришла к ней и сказала, что хочет, чтобы ее тоже кто-то удочерил. Человек она бесхитростный и думала, что раз ты усыновлен, то не имеет значения тот факт, что она твоя племянница – остается только немножко переиграть и она сможет выйти за тебя замуж. – Джерри хмыкнул. – Будь ты усыновлен где-то на стороне, у нее еще могло бы получиться. Но она очевидно, рехнулась, если решила, что Бабушка – БАБУШКА! – согласится на такой скандал.
– Но… но ведь в сущности я не имел к ней никакого отношения. И не собирался жениться на ней.
– Ох, да кончай же! Я устал от тебя.
Торби пошел бродить, не желая ни возвращаться к Джерри, ни вообще видеть его. Он чувствовал себя растерянным и одиноким. Жизнь Семьи казалась столь странной, и понять ее поступки для него было столь же невозможно, словно он был лосианином.
Наконец, ему пришло в голову, что тут есть хотя бы один человек, с которым он может поговорить. Со своими бедами он пришел к доктору Мадер.
Постучавшись в ее дверь, он услышал быстрое: «Войдите!» Она встретила его, стоя на коленях, среди своих вещей. На носу у нее было пятно, а редкие волосы растрепались.
– А, Торби. Рада тебя видеть. Они сказали мне, что ты на грунте, и я уже боялась, что не встречу тебя.
Она говорила на Системном Английском, и он ответил ей на том же языке.
– Вы хотели видеть меня?
– Чтобы попрощаться. Я возвращаюсь домой.
– Ах вот как, – Торби снова ощутил болезненный толчок – такой же, как когда он услышал от Джерри о Мате. Он собрался с силами и сказал:
– Мне очень жаль. Мне будет не хватать вас.
– Это мне будет не хватать вас, Торби. Вы были единственным существом на этом огромном корабле, с которым я чувствовала себя, как дома… что более чем странно, так как моя жизнь и ваша отстоят друг от друга предельно далеко. Мне будет не хватать наших разговоров.
– И мне тоже, – грустно согласился Торби. – Когда вы уходите?
– «Эль Нидо» уходит в прыжок завтра. Но я должна перебраться сегодня вечером; я не могу опаздывать, а то мне придется добираться домой еще несколько лет.
– «Эль Нидо» идет на вашу планету? – У него стал складываться фантастический план.
– О, нет! Сначала они идут на Таф Бету-IV. Но там бывают почтовые корабли Гегемонии, и с ними я могу попасть домой. Слишком удачный шанс, чтобы не использовать его. – План поблек в голове Торби; да и в любом случае он был нелеп – он-то мог выбрать себе чужую планету, но ведь Мата не относилась к фраки.
– Старший Офицер согласилась, – продолжила доктор Мадер. Она криво усмехнулась. – Она была рада избавиться от меня. Знай она, сколько хлопот ей доставит мое пребывание на «Сису», она бы никогда не пошла на это; думаю, что за этим стоит какая-то сделка, о которой твоя Бабушка не упоминает. Во всяком случае, я покидаю вас…
Эти слова заставили Торби подумать, что Маргарет может увидеть на женской половине Мату. Смущаясь и запинаясь, он стал объяснять, о чем ему бы хотелось поговорить. Занимаясь укладыванием вещей, доктор Мадер слушала его со всей серьезностью.
– Я знаю, Торби. Я слышала о таких невеселых вещах.
– Маргарет, вы когда-нибудь еще сталкивались с такими глупостями?
Она помедлила.
– Много раз… и с еще более глупыми.
– Но ведь здесь ничего и в помине не было! А если бы и в самом деле Мата хотела бы этого, почему бы Бабушке не разрешить ей… вместо того, чтобы отдавать ее на другой корабль к незнакомцам. Я… ну, ладно, я не думал об этом. Пока не столкнулся…
Женщина-фраки улыбнулась.
– Это самое странное любовное признание, которое мне доводилось слышать.
– Можете ли вы передать ей письмо от меня? – спросил Торби.
– Торби, если ты собираешься послать ей признание в своей вечной любви или что-то подобное, то лучше не делай этого. Твоя Бабушка сделала для своей правнучки самое лучшее из того, что она могла, сделала это быстро, с любовью и мудростью. И сделала это, исходя из интересов Маты, а не из сиюминутных потребностей «Сису», хотя Мата отлично поражает цель. Но твоя Бабушка, как и подобает Старшему Офицеру, исходила из более высоких соображений; она обдумала глубинные интересы всех и сочла, что они перевешивают потерю одного баллистика. Она улыбнулась. – Через пятьдесят лет Мата примет такое же мудрое решение: интересы клана «Сису» превыше всего.
– Провалиться мне на этом месте, если я хоть что-то понимаю!
– Минутку. Итак, значит, ты не можешь понять, почему твоя Бабушка была против. Но это очень существенно, что подбирают себе пары между кораблями, и не только в генах здесь дело – они имеют побочное значение, – а потому, что корабль слишком мал, чтобы на нем существовала стабильная замкнутая культура. Идеи и находки должны постоянно циркулировать, подвергаясь перекрестному опылению, иначе культура «Сису» и любая другая умрет сама по себе. И поэтому этот обычай защищен сильнейшим из всех возможных табу. Малейшая «пробоина» в нем – то же самое, что маленькая пробоина в корабле, и последствия ее будут ужасающими. Теперь… теперь ты понимаешь?
– Ну… в общем-то не очень.
– Сомневаюсь, чтобы и твоя Бабушка понимала; она просто знает, что хорошо, а что плохо для ее семьи и соответственно поступает – смело и предусмотрительно. Ты все еще хочешь передать записку?
– Можете ли вы сказать Мате, что мне очень жаль – я не успел с ней попрощаться?
– М-м-м… да.
– Отлично.
– Ты теперь чувствуешь себя легче?
– Вроде бы так… после того, как вы сказали, что так будет лучше для Маты. – Торби внезапно взорвался. – Но, Маргарет, я не знаю, что со мной делается! Я думал, что все встало на свои места. А теперь опять все рассыпается. Я чувствую себя истым фраки и сомневаюсь, смогу ли я стать настоящим Торговцем.
Ее лицо внезапно опечалилось.
– Ты уже был свободен. И эту дурную привычку очень трудно преодолевать.
– Что?
– Тебе здорово досталось, Торби. Твой приемный отец – тот, первый, Баслим Мудрый – купил тебя как раба, но сделав тебя своим сыном, он дал тебе ту же свободу, которой обладал сам. Теперь твой второй приемный отец, из самых лучших побуждений, конечно, усыновив тебя, снова сделал тебя рабом.
– Почему, Маргарет? – запротестовал Торби. – Как вы можете говорить такое?
– Но если ты не раб, то кто же ты?
– Я Свободный Торговец. По крайней мере, так говорит Отец, – если я смогу покончить со своими привычками фраки. Но я не раб. Люди СВОБОДНЫ. Все мы.
– Все мы… но не каждый из вас.
– Что вы имеете в виду?
– Люди свободны. Это предмет их гордости. Любой из них скажет, что свобода – это то, что делает их людьми, а не фраки. Люди свободны, странствуя меж звезд и нигде не пуская корни. Они настолько свободны, что каждый корабль – это суверенное государство, которое ничего не попросит ни у кого, странствует, где хочет, дерется с любым врагом, нигде не просит пристанища и ни с кем не вступает в союз, если только это не приносит определенной выгоды. О, Люди в самом деле свободны; эта старая Галактика еще и не видела такой свободы. Культура меньше чем ста тысяч человек царствует в пространстве четверти миллиона кубических световых лет, и они совершенно свободны в любое время двинуться в любую сторону. Никогда не было подобной культуры и никогда не будет снова. Они свободны как небо… более свободны, чем звезды, ибо звезды движутся по предначертанным путям. О да, Люди свободны. – Она помолчала. – Но какой ценой куплена эта свобода?
Торби моргнул.
– Я скажу тебе. О бедности говорить не приходится. Такого высочайшего уровня жизни, как у Людей, история еще не знала. Доходы от вашей торговли просто фантастические. Не приходится за них платить ни физическим, ни душевным здоровьем. Мне не приходилось видеть сообщества, в котором так мало болели бы. Вы не расплачиваетесь ни счастьем, ни потерей самоуважения. Но ваше счастье полно самодовольства, а спесь греховна, – конечно, вы делаете все, чтобы гордиться собой. Но за свою беспрецедентную свободу вы платите… вы платите САМОЙ СВОБОДОЙ. Нет, я не говорю загадками. Люди свободны… за счет потери индивидуальной свободы для каждого из вас – и я не исключаю ни Капитана, ни Старшего Офицера; они свободны еще меньше, чем любой из вас.
– Как мы можем быть и свободны и в то же время несвободны? – запротестовал он.
– Спроси у Маты. Торби, ты живешь в стальной тюрьме; тебе позволено выходить из нее лишь на пару часов каждые несколько месяцев. Ты живешь по правилам более строгим, чем в настоящей тюрьме. Не стоит говорить, что все эти правила придуманы, чтобы сделать вас счастливыми – и делают; вы должны повиноваться им. Вы спите, когда вам приказано, едите, когда вам говорят есть, а то, что вы хотите, никого не интересует; суть дела в том, что у вас нет выбора. Девяносто процентов своего времени вы делаете лишь то, что вам прикажут. Вы настолько спеленуты правилами, что большинство из того, что вы говорите, – не живая речь, а обязательные ритуалы; может пройти целый день, прежде, чем вы скажете хоть одну фразу, которой не было бы в Законах «Сису». Так?
– Да, но…
– Да, и без «но». Торби, у кого еще из людей так мало свободы? У рабов? Можешь ли подобрать слово точнее?
– Но нас не могут продавать!
– Рабство часто имело место и в тех случаях, когда рабов не продавали и не покупали, а просто передавали по наследству. Как на «Сису». Торби, быть рабом – это означает принадлежать хозяину без надежды сменить его. Вы, рабы, которые называют себя людьми, не можете даже и мечтать о вольной.
Торби нахмурился.
– Вы можете понять, что происходит со мной?
– Я думаю, что тот рабский ошейник, который не беспокоит твоих товарищей, потому что они родились в нем, начинает душить тебя – ибо ты был свободным человеком. – Она бросила взгляд на свои пожитки.
– Я должна перенести все это барахло на «Эль Нидо». Ты мне поможешь?
– Буду рад.
– Но не надейся увидеть Мату.
– Не буду, – соврал Торби. – Я хочу помочь вам. Мне ужасно тяжело провожать вас.
– Честно говоря, мне будет очень трудно с тобой прощаться. – Она помедлила. – Хотя и я смогу тебе помочь. Торби, антрополог никогда не должен вмешиваться в то, что происходит. Но я покидаю вас, да и ты не часть той культуры, что я изучала. Сможешь ли ты понять намек из уст старой женщины?
– Да вы совсем не старая!
– Еще одна любезность. Я уже бабушка, хотя Старший Офицер была бы удивлена, узнай, что у меня такой статус. Торби, я думала, что ты уже начинаешь привыкать к своей тюрьме. Теперь я в этом не уверена. Со свободой не так просто расстаться. Дорогой мой мальчик, если ты решишь, что ты не в силах больше терпеть, подожди, пока корабль очутится на планете, где есть и свобода, и демократия, и гуманизм – и лишь тогда спускайся на землю и беги! Но, Торби, сделай это до того, как Бабушка решит тебя женить, ибо если ты будешь ждать слишком долго, ты пропал!
Глава 12
От Лосиана к Финстеру, от Финстера к Тоту-IV, от Тота-IV к Вуламуре – «Сису» пролагала свои пути по окружности космоса в девятьсот световых лет в диаметре, центром которой была легендарная Терра, колыбель человечества. И каждый прыжок приближал их к Великой Встрече Людей.
Корабль охватила карнавальная лихорадка. Членам команды разрешалось манкировать работой ради репетиций оркестров, вахты перетасовывались, чтобы квартеты вокалистов могли спеться, для атлетов готовилось специальное меню. Обсуждение планов шикарных приемов, которые должны были бы служить к вящей гордости «Сису», вызывали головную боль.
Через n-космос летели длинные послания, и Главный Инженер гневно протестовал против скандального расхода энергии, недвусмысленно намекая на высокую цену трития. Но Старший Офицер, посмеиваясь, одобряла все расходы. По мере того, как шло время, ее морщины все чаще складывались в непривычную улыбку, словно она что-то знала, о чем предпочитала пока помалкивать. Дважды Торби заметил, как она улыбалась, глядя на него, и испытал тревогу; лучше всего было не привлекать внимания Бабушки. В полной мере он удостоился ее внимания позже, и оно не обрадовало его – ему была оказана честь званого обеда после того, как он сжег пирата.
Привидение появилось на экранах «Сису», когда они поднимались с Финстера, и это было достаточно странно, так как в окрестностях этой планеты всегда было сравнительно тихо и никто тут не подвергался нападению. Сигнал тревоги прозвучал всего лишь через четыре часа, когда «Сису» набрала лишь 5 процентов световой скорости, и у нее не было никаких шансов оторваться от преследования.
Ситуация свалилась Торби на голову; во время стоянки в порту отказал компьютер – у него был «нервный срыв», и электронщики «Сису» обливались потом, готовя его к прыжку. Джерри вернулся к астронавигаторам, новому стажеру предстояло вдосталь тренироваться во время долгого прыжка, и Торби не очень надеялся на этого юношу, но не спорил, когда Джерри решил, Кенен Дротар вполне готов нести вахту, хотя он еще никогда не был испытан на «настоящем». Джерри торопился вернуться в контрольную рубку по двум причинам: во-первых, из-за статуса, а во-вторых, о чем он предпочитал не говорить, компьютерная была тем самым местом, где он нес вахту со своей исчезнувшей младшей сестрой.
И поэтому, когда вынырнул рейдер, с ним пришлось иметь дело Торби.
Он почувствовал озноб, когда стал знакомиться с ситуацией, испытывая острое чувство тревоги из-за того, что не знал – в строю ли компьютер. Самым большим облегчением для баллистиков была вера в сверхчеловеческие способности команды электронщиков: «Ну, если я лопухнусь, эта куча мозгов все равно накроет его» – но электронщики думали то же самое о нем.
Но на сей раз у Торби не было этого ощущения безопасности. Так же, как и у других. На Финстере не базировался флот дальнего космоса, и вынырнувший призрак никоим образом нельзя было принять за финстерский корабль. Не мог он быть и Торговцем: он шел со слишком большой перегрузкой. Не был это и Страж Гегемонии; Финстер располагался слишком далеко от цивилизованного мира. С чувством тошнотворной уверенности Торби знал, что через несколько часов его предположения получат ответ; он должен будет навести прицел и поразить врага – или вскоре он снова станет рабом и всю его семью постигнет та же участь.
Эти мысли мешали отсчитывать время, путали расчеты.
Но внезапно он забыл и неисправный главный компьютер, и Семью, и даже пирата как такового. Перемещения рейдера стали всего лишь потоком поступающих цифр, превратившись в ту проблему, с которой он уже был знаком во время тренировок. Его напарник, забившись в другое кресло, исходил криками ужаса, пока Ходовая Рубка непрерывно атаковала его вопросами. Торби не слышал ни запросов, ни того, как прекратились настойчивые вызовы. Когда Джерри, посланный Капитаном, вошел сюда, Торби его и не заметил. Джерри, выставив юношу с сиденья, сам занял его и, заметив, что консоль Торби в работе, не притронулся к выключателю. Он молча наблюдал за решениями, которые принимал Торби, и на всякий случай подготавливал еще одно решение, готовый после того, как Торби пустит ракету, взять управление на себя и выстрелить еще раз. Торби ничего не замечал.
Наконец густой бас Краусы прорвался по линии:
– Наводчики… надо ли помогать вам с маневрированием?
Торби ничего не слышал. Джерри посмотрел на него и ответил:
– Я бы не советовал, Капитан.
– Отлично.
Старший Электронщик, видя, с каким напряжением работают компьютеры, зашел к ним и стал свидетелем молчаливой схватки. Лицо Торби было залито потом, но он ничего не замечал. Для него не существовало ничего, кроме кнопок, выключателей и тумблеров, кроме его напряженных нервов. Ему вдруг страшно захотелось чихнуть, но он справился со своим желанием, даже не заметив усилия.
Торби протянул до последней секунды, а затем, почти теряя сознание, нажал кнопку, которая отдала приказ компьютеру. Сердце не успело сдвоить, как атомная ракета легла на курс.
Джерри потянулся к переключателю селектора и остановился, увидев, как Торби с лихорадочной активностью готовил со своей командой второй выстрел на тот случай, если цель не поражена. Поступление данных вдруг прекратилось. Корабль ослеп. Их поразил паралич.
Последующий анализ показал, что парализующий луч держал их семьдесят одну секунду. Джерри вынырнул из забытья, когда луч исчез; и увидел, что Торби изумленно смотрит на свою консоль… очнувшись, он снова начал лихорадочно действовать, так как помнил лишь последние поступившие данные.
Джерри положил ему на плечо руку:
– Бой окончен, Торби.
– Что?..
– Ты накрыл его. Отличный выстрел. Мата может гордиться тобой. – В течение дня «Сису» была слепа, пока не отремонтировали ее зрачки, глядящие в n-космос. Капитан продолжал ворчать; ему больше ничего не оставалось делать. Но наконец корабль снова обрел зрение, и через два дня нырнул в уютную тьму многомерного космоса. Этим же вечером в честь Торби был дан обед.
Бабушка произнесла свою обычную речь, поблагодарив за то, что Семья снова была спасена, и не кто иной, как сын «Сису», находящийся ныне рядом с ней, был орудием этого счастливого, но неизбежного исхода. Затем она снова откинулась на подушки и принялась за еду; ей прислуживала невестка.
Эта честь Торби не радовала. Он смутно припоминал, как шла охота; ему казалось, что его чествуют по ошибке. Все последующее время он был как бы в полузабытьи, и только сейчас воображение возвращалось к нему.
Он знал, что то были всего лишь пираты. Пираты и работорговцы, они хотели напасть на «Сису» и продать в рабство всю Семью. Торби ненавидел работорговцев еще до того, как стал осознавать себя – не просто безличный институт рабства, а именно ненависть к работорговцам была в нем с младых ногтей, еще до того, как он узнал это слово.
Он был уверен, что папа одобрил бы его: он знал, что папа, при всей своей мягкости, не проронив ни слезинки, укоротил бы любого работорговца в Галактике.
Тем не менее Торби не был счастлив. Он продолжал думать о живом корабле, на который внезапно обрушилась гибель, превратив судно в сгусток излучения. Он посмотрел на свои пальцы и задумался. Его поймала в свои сети старая дилемма, с которой сталкивается человек, поглощающий мясо, но предпочитающий, чтобы туши свежевали другие.
Глава 13
Вуламура была цветущей планетой первопроходцев, включенная в состав Земной Гегемонии; здесь «Сису» должна была сделать последнюю остановку, прежде чем нырнуть к Встрече. Здесь было вдоволь продовольствия и сырья; фраки охотно покупали промышленные изделия. «Сису» распродала многие изделия лосиан и большинство финстерских драгоценностей. Но того, что могло принести доход, Вуламура предлагала скупо – здесь старались тратить деньги на то, что способствовало развитию нарождающейся индустрии.
Поэтому «Сису» удалось приобрести немного урана, но вдоволь продовольствия. «Сису» всегда старалась иметь у себя изысканный стол для гурманов; и на этот раз она набрала больше, чем ей было нужно; все это станет предметом гордости на Встрече.
В порту Нью-Мельбурн Отец несколько раз брал с собой Торби. Местным языком здесь был Системный Английский, который Крауса понимал, но фраки говорили на нем с захлебывающейся скоростью, глотая гласные; и Капитан Крауса находил его сложным для восприятия. Но для Торби язык не был труден, поэтому Крауса брал его с собой.
В этот день они должны были завершить сделку по передаче топлива. Коммерческое предложение, принятое «Сису», должно было быть утверждено в Центральном банке, а затем передано на завод. После того, как бумаги были подписаны и счет оплачен, Капитан сел поболтать с Директором. Капитан мог проявлять дружелюбие по отношению к фраки, ничем не давая понять ту огромную социальную разницу, что лежала между ними.
Пока они болтали, Торби мучился беспокойством. Фраки рассказывал о Вуламуре:
– Любой толковый мужик с хорошими руками и головой, который может держать ушки на макушке, имеет право получить здоровый кусок земли и ковать свое счастье.
– Вне всякого сомнения, – согласился Капитан. – Я видел ваших быков. Эти звери просто великолепны.
Торби тоже согласился. На Вуламуре, в самом деле, не хватало тротуаров и водопроводов; здесь не очень увлекались искусством, но она буквально бурлила от открывающихся на ней возможностей. Кроме того, это был приятный славный мир, где обитало не так много жителей, что тоже было неплохо. Он соответствовал совету доктора Мадер: «…Подожди, пока корабль сядет на планете, где будет демократия, свобода и гуманность… и тогда беги!»
Отец и Вуламура – над этими двумя вопросами Торби ломал себе голову. Должен ли он покинуть «Сису»? Если не хочет становиться на всю жизнь торговцем, ему надо покинуть корабль до того, как он женится. Но если ему придется уходить – а он все больше сомневался, хватит ли у него сил дальше выносить эту монотонную, закованную в панцирь ритуалов жизнь – Вуламура была лучшей возможностью из того, что представилось за долгие годы. Ни каст, ни гильдий, ни нищеты, ни иммиграционных законов – да что там говорить, они принимали даже мутантов! Торби видел многоруких, волосатых, альбиносов, волчьеухих, гигантов и тому подобное. Если человек умеет работать, на Вуламуре для него всегда найдется дело.
Но что ему остается делать? Сказать «Извините, пожалуйста!», выйти из каюты – и в бега? Оставаться, пока «Сису» не уйдет в прыжок? Нет, такого сделать он не может! Ни Отец, ни «Сису» такого не заслужили; он слишком многим им обязан.
Но что тогда? Сказать Бабушке, что хочет покинуть их? Если она отпустит его, он, скорее всего, будет чувствовать свое полное одиночество среди звезд! Неблагодарность по отношению к «Сису» Бабушка считала непростительным грехом.
И кроме того… Встреча была уже близко. Он чувствовал большое желание посетить ее.
Решение надо отложить.
Капитан Крауса притронулся к его плечу.
– Мы уходим.
– О, простите, Отец. Я задумался.
– Это хорошее дело, занимайся им и дальше. Прощайте, Директор, примите мою благодарность. В следующий раз я обязательно постараюсь увидеться с вами.
– Вы не найдете меня, Капитан. Я перебираюсь на ранчо, как можно дальше от глаз. На свою собственную землю. И если вы когда-нибудь устанете от стальных палуб, для вас всегда найдется местечко. И для вашего мальчика.
Лицо Капитана Краусы ничем не выдало охватившего его отвращения.
– Благодарю вас. Но я даже не знаю, с какого конца подходить к плугу. Мы торговцы.
– У каждой кошки своя собственная крыса.
Когда они вышли, Торби спросил:
– Что он имел в виду, Отец?
– Он имел в виду, что каждый человек должен быть на своем месте.
Именно это и волновало Капитана Краусу. Живым упреком ему было судно, стоявшее рядом с «Сису». Это был почтовый корабль, принадлежавший Гегемонии, а команду на нем составляли Стражники. Слова Баслима непрестанно звучали в его мозгу: «…и когда представится возможность, я прошу, чтобы ты доставил его к командиру любого военного судна Гегемонии».
Рядом стоял не военный корабль. Но все это не имело никакого значения, было игрой слов; указание Баслима было совершенно ясным, и данный корабль отвечал поставленной им цели. Долги надо платить. К сожалению, Мать понимала эти слова в их прямом значении. Он знал, в чем дело: она решила в выгодном свете продемонстрировать мальчика на Встрече. Это позволило извлечь всю мыслимую выгоду из того факта, что «Сису» платит долги Людей. Ну что ж, это можно понять.
Но это нечестно по отношению к мальчику!
Или ему это на пользу? У Краусы были основания опасаться пребывания юноши на встрече. Теперь-то он был уверен, что предки Торби были Людьми – и он надеялся найти тому доказательство.
С другой стороны… Он был согласен с решением Матери относительно Маты Кингсолвер: от этой кокетки, которая готова была нарушить запрет, почти загнав парня в угол, надо было избавиться как можно скорее. Но как Мать не подумала, к чему это может привести?
Он не должен был соглашаться! Не должен был ради «Сису»! Да, мальчик еще молод, и он все простит… по крайней мере, когда он докажет, что Торби родом из Людей, и в этом случае все долги Баслиму будут уплачены.
Но присутствие этого почтового судна нашептывало ему, что он не хочет честно расплачиваться с долгами, за что он в глубине души обвиняет Мать.
Но лишь ради пользы мальчика!
Справедливо ли это?
Что ж, есть один честный выход. Взять парня и в его присутствии раскрыть перед Матерью все карты. Рассказать мальчишке все содержание послания Баслима. Объяснить ему, что он должен доставить его с почтовым кораблем в центральные миры, растолковать, что он должен делать в поисках своей семьи. И к тому же сказать, что он, Капитан Крауса, уверен в принадлежности Торби к Людям и что эту возможность нужно и необходимо исследовать в первую очередь. Да и откровенно сказать ему, что Мать хочет связать его женитьбой по рукам и ногам. Мать может выходить из себя и цитировать Законы – но это не входит в обязанности Старшего Офицера; Баслим возложил эту обязанность на НЕГО. Да и, кроме того, это правильно; мальчик сам должен выбирать.
Строгий и подтянутый, но подавляя внутреннюю дрожь, Капитан Крауса двинулся, чтобы предстать перед лицом Матери.
У трапа их ждал Боцман.
– Старший Офицер выражает вам свое уважение и говорит, что хотела бы видеть Капитана Краусу.
– Какое совпадение, – мрачно сказал Крауса. – Идем, Сынок. Мы увидимся с ней вдвоем.
– Да, Отец.
Пройдя по коридору, они оказались у каюты Матери.
Жена Краусы ждала их снаружи.
– Здравствуй, дорогая. Боцман сказал, что Мать посылала за мной.
– Это я посылала.
– Значит, он что-то спутал. Что бы там ни было, говори побыстрее. Я тороплюсь встретиться с Матерью.
– Он ничего не спутал; тебя вызывала Старший Офицер.
– Что?
– Капитан, ваша мать мертва.
Капитан выслушал эти слова с каменным лицом, но самообладание изменило ему: отбросив дверь, он рванулся к постели Матери и, рухнув у изголовья, обнял покоившееся на нем хрупкое истончившееся тело; из груди его исторглись глухие страшные звуки, говорящие о глубине скорби, которая ломает и стальных людей, когда они уже не в силах носить ее в себе.
Торби смотрел на все происходящее с благоговейным ужасом и, вернувшись к себе, погрузился в раздумья. Он пытался понять: почему он так плохо чувствует себя. Ведь он не любил Бабушку.
Тогда почему же он чувствует себя таким потерянным?
Почти так же ему было, когда погиб папа. Но он любил папу – ее нет.
Он видел, что не одинок в своей скорби: весь корабль был погружен в глубокую печаль. Не было ни одного, кто бы мог представить или припомнить «Сису» без нее. ОНА САМА была «Сису». Как вечное пламя, двигавшее корабль, она олицетворяла собой неиссякающую, мощную, главную силу. И внезапно она исчезла. Она погрузилась в дремоту, как обычно, вдоволь поворчав по поводу того, как плохо соблюдается распорядок дня на Вуламуре – обычная нераспорядительность фраки. Но заснула она лишь после того, как убедилась, что всюду царит железная дисциплина – так же, как было и в сотнях других случаев.
Когда невестка пришла будить ее, она не просыпалась.
Блокнотик, лежащий у кровати, был испещрен множеством заметок. «Поговорить с Сыном об этом. Сказать Торе сделать то. Гл. Инж. – проконтролировать температурный режим. Обсудить меню банкета с Афиной». Рода Краус, вырвав листок, спрятала его, потому что ей придется решать все эти дела; затем привела тело в порядок и приказала Боцману вызвать ее мужа.
За обедом Капитана не было. Кресло Бабушки было сдвинуто в сторону, и Старший Офицер заняла это место. В отсутствии Капитана Старший Офицер дала сигнал Главному Инженеру, и когда он предложил помолиться за мертвых, она кивнула в ответ. Ели они в молчании. До Встречи похороны не могли состояться.
