КОГДА я свел мою невесту вниз с этого благословенного холма, обняв ее рукой за талию, Руфо помог нам усесться в седла без комментариев. Однако вряд ли он мог пропустить мимо ушей, что Стар теперь обращалась ко мне: «Милорд муж». Он взобрался в седло и пристроился за нами, на почтительном расстоянии, вне слышимости.
      Мы ехали рука в руке по меньшей мере с час. Когда бы я на нее ни поглядел, она улыбалась; когда она перехватывала мой взгляд, из улыбки вырастали ямочки. Раз я спросил:
      – Когда нам придется начинать наблюдение?
      – Как только свернем с дороги, милорд муж. На этом мы продержались еще с милю. Наконец она робко сказала:
      – Милорд муж?
      – Да, жена?
      – Вы все еще считаете, что я «холодная и неуклюжая бабенка»?
      – Ммм… – задумчиво ответил я. – «холодная» – нет, по чести я бы не сказал, что ты холодна. А вот «неуклюжая»… Ну, по сравнению с такой искусницей, как, скажем, Мьюри…
      – Милорд муж!
      – Да? Я говорил, что…
      – Хотите, нарваться на пинок в живот? – Она прибавила: – По-американски!
      – Жена… и ты бы ПНУЛА меня в живот?
      Она помедлила с ответом, и голос ее был очень тих.
      – Нет, милорд муж. Никогда.
      – Рад это слышать. А если бы пнула, что бы случилось?
      – Вы… вы отшлепали бы меня. Моей собственной шпагой. Но не вашей саблей. Пожалуйста, только не вашей саблей… муж мой.
      – Да и не твоей шпагой тоже. Своей рукой. Здорово. Сначала я бы тебя отшлепал. А потом…
      – А потом что? Я ей сказал.
      – Только не давай мне повода. В соответствии с планами мне предстоит сражаться позднее. И в будущем не перебивай меня.
      – Хорошо, милорд муж.
      – Очень хорошо. А теперь давай дадим Мьюри по воображаемой шкале сто очков. По этой шкале ты бы оценивалась… Дай-ка подумать.
      – Три или, может, четыре? Или даже пять?
      – Тихо. Я так прикидываю, что в тысячу. Да, с тысячу плюс – минус очко. Нет с собой арифмометра.
      – Ах, какой же вы злой, мой дорогой! Наклонитесь и поцелуйте меня. Вот погодите, все расскажу Мьюри.
      – Мьюри ты, женушка, ничего не скажешь, или быть тебе отшлепаной. Кончай набиваться на комплименты. Ты знаешь, кто ты есть, девчонка, скачущая через сабли?
      – Кто-кто?
      – Моя Принцесса.
      – О!
      – И еще норка с подожженным хвостом, и это ты тоже знаешь.
      – А это хорошо? Я очень тщательно изучала американские выражения, но иногда я не уверена.
      – Считается, что это верх всему. Просто афоризм. А сейчас лучше переключи свой ум на другое, а то рискуешь оказаться в день венчания вдовой. Значит, ты говоришь, драконы?
      – Только после наступления ночи, милорд муж, и вообще-то говоря, они не драконы.
      – Судя по тому, как ты их описала, разница может иметь значение лишь в сравнении с другими драконами. Восьми футов в высоту на уровне плеч, вес каждого несколько тонн, и зубы длиной в мой локоть – не хватает им только дышать пламенем.
      – О, так ведь они дышат! Разве я не говорила?
      Я вздохнул.
      – Нет, не говорила.
      – Сказать, что они ДЫШАТ огнем, было бы неточно. Это убило бы их. Они задерживают дыхание, когда испускают пламя. Горит болотный газ – метан – из пищеварительного тракта. Что-то вроде контролируемой отрыжки с гиперголическим эффектом от гормона, вырабатываемого между первым и вторым рядами зубов. Газ воспламеняется при выходе наружу.
      – Чихать мне на то, как они это делают; это же огнеметы. Ну и как же я, по-твоему, должен с ними справиться?
      – Я надеялась, что вы что-нибудь придумаете. Дело в том, – извиняющимся тоном добавила она, – что это в мои планы не входило, я не предполагала, что мы отправимся этим путем.
      – Да-а… Жена, давай-ка вернемся в ту деревеньку. Организуем соревнование с нашим другом, распространителем слухов, держу пари, что мы могли бы переговорить его.
      – Милорд муж!
      – А, ладно. Если тебе нужно, чтоб я убивал драконов по средам и субботам, я буду под рукой. Этот загорающийся метан – они выбрасывают его с обеих сторон?
      – Ой, только спереди. Как это можно – с обеих?
      – Запросто. Увидишь в модели будущего года. А сейчас тише; я обдумываю тактику. Мне будет нужен Руфо. Полагаю, ему случалось раньше убивать драконов?
      – Мне неизвестно ни одного случая, когда люди убили хотя бы одного, милорд муж.
      – Вот как? Принцесса моя, я польщен той уверенностью, которую ты ко мне питаешь. Или это отчаяние? Не отвечай, мне не хочется знать. Помолчи и дай мне подумать.
      На подходах к следующей ферме Руфо был послан вперед, чтобы устроить возвращение длиннолошадей. Они были нашими – подарок Доральца, но приходилось отсылать их домой, ибо они не могли существовать там, куда мы направлялись – Мьюри пообещала мне, что будет присматривать за Арс Лонга и прогуливать ее. Руфо вернулся с каким-то мужланом верхом на здоровенной упряжной лошади без седла. Он легко ерзал по спине между второй и третьей парами ног, чтобы не натереть спину животному, а правил с помощью голоса.
      Когда мы слезли с лошадей, достали луки и колчаны и уже собирались топать, подошел Руфо.
      – Босс, тут Навозноногий жаждет встретиться с Героем и при коснуться к его оружию. Отшить его?
      Звание суть в долге его, равно как и в преимуществах.
      – Веди сюда.
      Парнишка-переросток с пушком на нижней челюсти, приблизился, сгорая от нетерпения и путаясь в собственных ногах, потом отвесил поклон столь замысловатый, что чуть не упал.
      – Разогнись, сынок, – сказал я. – Тебя как зовут?
      – Мопс, милорд Герой, – фальцетом ответил он. Сойдет и «Мопс». Смысл его по-невиански был так же коряв, как шутки Джоко.
      – Достойное имя. Кем же ты хочешь быть, когда подрастешь?
      – Героем, милорд! Как вы.
      Хотелось мне порассказать ему о камушках на Дороге Славы. Ну, он их и сам найдет достаточно быстро, если когда-нибудь по ней отправится, и, может, не обратит внимания, может, повернет назад и выбросит это дурацкое занятие из головы. Я одобряюще покивал и заверил его, что в делах Героев для мужественного парня всегда найдется местечко наверху, что, мол, чем ниже начинаешь, тем больше Слава… так чтобы вкалывал крепко, учился изо всех сил и поджидал случая. Чтоб был настороже, но всегда отвечал незнакомым дамам; на его долю выпадут приключения. Потом я позволил ему коснуться своей сабли, но в руки взять не дал. Вива мус – МОЯ; я бы скорее поделился зубной щеткой.
      Однажды, когда я был юн, меня представили какому-то конгрессмену. Он навешал мне той же самой отеческой лапши, которой я подражал теперь. Это как молитва – худого не будет, а хорошего, может, что и сделает; я обнаружил, что говорю это вполне искренне, как, без сомнения, и тот конгрессмен. Нет, какой-то вред, может, и выйдет, ибо молодец вполне может оказаться убитым на первой миле Дороги. Но это лучше, чем сидеть в старости у огонька, беззубо причмокивая и перебирая неиспользованные шансы и упущенных девчонок. Что, не так?
      Я решил, что случай этот представляется Мопсу столь важным, что он должен быть как-то отмечен, поэтому я порылся в кошеле у пояса и нашел четверть доллара.
      – А дальше-то как тебя зовут, Мопс?
      – Просто Мопс, милорд. Из дома Лердки, само собой.
      – Теперь у тебя будет три имени, ибо я вручаю тебе одно из своих.
      У меня было одно ненужное; Оскар Гордон было мне вполне по душе. Не «Блеск»: я этого прозвища никогда не признавал. И не армейское мое прозвище; его я не написал бы и на стенке в туалете. А пожертвовать я решил кличкой «Спок». Я всегда подписывался «С. П. Гордон» вместо полного «Сирил Поль Гордон», и в школе мое имя из «Сирил Поль» превратилось в «Спок» из-за моей манеры преодолевать полосы препятствий – я никогда не бежал быстрее и не маневрировал больше того, чем требовали обстоятельства.
      – Властью, которой облек меня Штаб Группы Войск Армии Соединенных Штатов в Юго-Восточной Азии, я, Герой Оскар, постановляю, что отныне да будешь ты известен как Лердки'т Мопс Спок. Будь достоин этого имени.
      Я отдал ему свой четвертак и показал на Джорджа Вашингтона на лицевой стороне.
      – Вот это – прародитель моего дома, герой, высоты которого мне никогда не достичь. Он был горд и несгибаем, говорил правду и бился за правое дело, как мог, в самых безнадежных положениях. Постарайся быть похожим, на него. А вот тут, – я перевернул монету, – тут герб моего дома, дома, который основал он. Птица эта символизирует мужество, свободу и стремящиеся ввысь идеалы. – Я не стал говорить ему, что Американский Орел питается падалью, никогда не нападает на равных себе по размеру и вообще скоро вымрет – он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО обозначает эти идеалы. Символ значит то, что в него вкладывают.
      Мопс Спок отчаянно закивал, и из глаз его потекли слезы. Я не представил его своей невесте; не знал, пожелает ли она с ним встретиться. А она шагнула вперед и мягко сказала:
      – Мопс Спок, помни слова милорда Героя. Храни их как зеницу ока, и они осветят тебе жизнь.
      Парень упал на колени. Стар прикоснулась к его волосам и сказала:
      – Встань, Лердки'т Мопс Спок. И не гни спины.
      Я распрощался с Арс Лонга, наказал ей быть хорошей девочкой, и я, мол, скоро вернусь. Мопс Спок отправился обратно с караваном длиннолошадей, а мы двинулись к лесу со стрелами наготове и с Руфо в качестве глаз на затылке. Там, где мы сошли с желтой кирпичной дороги, стоял знак. В вольном переводе он означал: «ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ».
      Дословный перевод наводит на воспоминания о Йеллоустонском Парке  : «Осторожно – дикие животные этих лесов не приручены. Путешественникам рекомендуется не покидать дороги; останки родственникам не возвращаются».
      Через какое-то время Стар сказала:
      – Милорд муж…
      – Что, лапушка?
      Я не оглянулся на нее; я наблюдал за своей и немножко за ее сторонами, да еще наверх поглядывал, поскольку здесь нас могло накрыть сверху – что-то типа кровавых коршунов, но поменьше и целятся в глаза.
      – Герой мой, вы воистину благородны и заставляете вашу жену очень гордиться вами.
      – Что? Как это?
      Я думал только о целях – наземных здесь было два типа: крыса, по величине способная съесть кошку и готовая нападать на людей, и дикий боров примерно такого же размера и без единого бутерброда с ветчиной под кожей, только недубленая кожа и дикий нрав. Боровы полегче как цели, сказали мне, потому что прут прямо в лоб. Только не промахнуться. И высвободить шпагу из ножен, второй стрелы не натянешь.
      – Тот парень, Мопс Спок. Что вы для него сделали.
      – Для него? Скормил ему старую баланду. Ни гроша не стоило.
      – Это был королевский поступок, милорд муж.
      – Э-э, глупости, родная. Ждал он красивых слов от Героя, вот я и выдал.
      – Любимый мой Оскар, можно верной жене указывать своему мужу, когда он говорит о себе глупости? Я встречала много Героев; некоторые были такими олухами, что их кормить бы надо у черного хода, если бы подвиги их не заслуживали места за столом. Я встречала мало благородных людей, ибо благородство гораздо реже героизма. Но истинное благородство можно узнать всегда… даже в таких воинственно стесняющихся открыто проявить его, как вы. Парень этого ждал, вы это ему и выдали. Однако nobless oblige  – чувство, испытываемое только теми, кто благороден.
      – Ну, может быть, Стар, ты опять слишком много разговариваешь. Тебе не кажется, что у этих шалунов есть уши?
      – Прошу прощения, милорд. У них такой хороший слух, что они слышат шаги сквозь землю задолго до того, как заслышат голоса. Позвольте мне сказать последнее слово, поскольку сегодня мой свадебный день. Если вы, нет, КОГДА вы оказываете внимание какой-нибудь красавице, скажем, Летве или Мьюри – черт бы побрал ее красивые глаза! – я считаю это благородством; предполагается, что оно должно проистекать из чувства, гораздо более распространенного, чем nobless oblige. Но когда вы говорите с деревенщиной только что из хлева, с запахом чеснока изо рта, сплошь в вонючем поту и с прыщами на лице, говорите вежливо, и даете ему на время почувствовать себя таким же благородным, как и вы, и позволяете ему надеяться когда-нибудь стать равным вам – я знаю, что это не потому что вы надеетесь переспать с ним.
      – Не знаю, не знаю. Юноши такого возраста в некоторых кругах считаются лакомым кусочком. Вымыть его в бане, надушить, завить ему волосы…
      – Милорд муж, разрешается ли мне думать о том, чтобы пнуть вас в живот?
      – За то, что думаешь, под трибунал не отдают, это единственное, чего ни у кого не отнимешь. Ладно, я предпочитаю девушек; консерватор и ничего с этим поделать не могу. Что это там насчет глаз Мьюри? Длинноножка, ты ревнуешь?
      Я почувствовал ямочки, хотя и не мог посмотреть на них.
      – Только в день моей свадьбы, милорд муж; остальные дни принадлежат вам. Если я застану вас за проказами, я или ничего не замечу, или поздравлю вас, как получится.
      – Не думается мне, что ты меня застанешь.
      – А мне думается, что вы не застанете врасплох меня, милорд жулик, – безмятежно ответила она.
      Она-таки вставила последнее слово, потому что как раз в этот момент тетива Руфо пропела «фванг». Он воскликнул: «Есть», и тут же у нас появилась масса дел. Хряков, безобразных настолько, что по сравнению с ними дикие кабаны выглядели бы как фарфоровые статуэтки, я достал одного стрелой прямо в слюнявую его глотку, а спустя какую-то долю секунды накормил сталью его братишку. Стар не промахнулась мимо выбранного ею, но стрела срикошетила от кости и не остановила его, и я пнул его в лопатку, все еще пытаясь вытащить клинок из его родственничка. Сталь меж ребер угомонила его, а Стар спокойно наложила и выпустила еще стрелу, пока я его убивал. Еще одного она достала шпагой, направив острие внутрь точно, как матадор в минуту откровения, изящно отскочив в сторону, пока он продолжал еще двигаться, не желая признать того, что он уже мертвый.
      Схватка закончилась. Старина Руфо без всякой помощи шлепнул троих, получив взамен скверный удар клыками; я отделался царапиной, а невеста моя осталась невредимой, в чем я удостоверился, как только все успокоилось. Потом я стоял на страже, пока наш хирург ухаживала за Руфо, после чего перебинтовала и мой порез поменьше.
      – Как ты там, Руфо? – спросил я. – Идти можешь?
      – Босс, я в этом лесу не останусь, если даже придется ползти. Давайте сматываться. Во всяком случае, – добавил он, кивнув на груды свинины вокруг нас, – крысы нас пока не будут беспокоить.
      Я развернул построение кругом, поставив вперед Стар и Руфо так, чтобы здоровая нога была наружу, а сам встал в арьергарде, где я должен был бы быть с самого начала. Находиться в тылу в большинстве случаев немного безопаснее, чем впереди, но сейчас положение было не из этого большинства. Я позволил моему слепому желанию лично защищать свою невесту повлиять на ход моих мыслей.
      Заняв эту горячую точку, я затем чуть не дошел до косоглазия, пытаясь наблюдать не только сзади, но и впереди, чтобы успеть сомкнуться, если Стар – да и Руфо тоже – придется худо.
      К счастью, нам выпала передышка, в течение которой я опомнился и затвердил в уме первый закон на дороге: нельзя сделать дело за другого. Тут я переключил все свое внимание на тыл. Руфо, хоть и старый и раненый, не умер бы, не перебив насмерть почетный караул для сопровождения его в ад с подобающей помпой, да и Стар не была склонна к обморокам вроде героини романа. Я бы поставил на нее что угодно против любого из ее весовой категории, с любым оружием или голыми руками, и жаль мне того, кто когда-нибудь пытался ее изнасиловать; он, наверное, все еще ищет свои cojones.
      Хряки нас больше не трогали, но с наступлением вечера мы начали замечать, а еще чаще слышали тех гигантских крыс. Они преследовали нас, обычно вне поля зрения; они ни разу не пошли в психическую атаку, как хряки; они ловили момент, как всегда делают крысы.
      Крысы внушают мне ужас. Однажды, когда я был маленьким, отец уже умер, а мама еще не вышла замуж вторично, мы обнищали вчистую и жили на чердаке в здании, предназначенном на слом. Сквозь стены кругом можно было слышать крыс, а дважды крысы пробегали по мне, когда я спал. Я до сих пор просыпаюсь крича.
      Крыса не становится лучше, если раздуть ее до размеров койота. Это были настоящие крысы, до кончиков усов, и сложением как крысы, только ноги и лапы их были слишком большие – наверное, закон куба-квадрата о пропорциях животных работает всюду.
      Мы не тратили на них стрел, если не могли попасть наверняка, и шли зигзагом, чтобы воспользоваться всеми открытыми местами, которые мог предложить лес – что увеличивало опасность сверху. Однако лес был такой густой, что атаки с неба были не главной нашей заботой.
      Я достал одну крысу, которая подошла слишком близко, и чуть не достал вторую. Нам приходилось тратить по стреле каждый раз, как они наглели; это заставляло других быть осторожнее. А раз, когда Руфо целился в одну из лука, а Стар готовила шпагу, чтобы подстраховать его, один из этих пакостных ястребов спикировал на Руфо.
      Стар пронзила его прямо в воздухе в нижней точке его нырка. Руфо этого даже не видел; он был занят тем, что расправлялся с очередной крысой.
      Насчет кустов нам волноваться не приходилось; этот лес был как парк: трава и деревья, без густых кустарников. Он был не так уж и плох, этот отрезок пути, только вот у нас стали подходить к концу стрелы. Заботясь об этом, я вдруг заметил кое-что другое.
      – Эй, там, впереди! Вы сбились с курса. Срезайте вправо.
      Стар показала мне курс, когда мы сошли с дороги, но держаться его было моей задачей; ее шишка направления действовала от случая к случаю, а Руфо был не лучше.
      – Прошу прощения, милорд ведущий, – откликнулась Стар. – Уклон был чуточку крутоват. Я подошел к ним.
      – Как нога, Руфо? – У него на лбу выступил пот. Вместо того чтобы ответить мне, он сказал:
      – Миледи, скоро стемнеет.
      – Знаю, – спокойно ответила она, – поэтому пора немного поужинать. Милорд муж, вон тот большой плоский камень впереди кажется мне подходящим местом.
      Мне показалось, что она соскочила с зарубки, так же как и Руфо, только по другой причине.
      – Но, миледи, мы намного отстаем от графика.
      – И отстанем намного больше, если я снова не поухаживаю за твоей ногой.
      – Лучше бы вам оставить меня, – пробормотал он.
      – Лучше бы тебе помолчать, пока у тебя совета не спросят, – сказал ему я. – Я не оставил бы и Рогатого Призрака на съедение крысам. Так как нам это сделать, Стар?
      Громадный плоский камень, торчащий, как череп, впереди среди деревьев, был верхней частью зарывшегося своим основанием в землю известнякового валуна. Я стоял на страже в его центре, а Руфо сидел рядом, пока Стар устанавливала защиту на главных и полуглавных румбах. Мне не удалось рассмотреть, что она делала, потому что приходилось смотреть в оба, что делается за ее спиной, держа стрелу в натяг и наготове вырубить или отпугнуть кого угодно, в то время как Руфо наблюдал за другой стороной. Однако Стар мне потом рассказала, что защита эта была вовсе не «магией», а вполне по плечу земной технологии, как только какой-нибудь светлый ум откроет основную идею – что-то вроде «электрифицированной ограды» без ограды. Так же, как радио – это телефон без проводов, но это сравнение, впрочем, не очень подходит.
      Однако правильно же я поступил, что глазел вокруг изо всех сил, вместо того чтобы пытаться разгадать, как она устанавливает свой заколдованный круг; на нее бросилась единственная из всех встречавшихся нам крыс, которая не раздумывала о последствиях. Он (это был очень старый самец) ринулся прямо на нее, моя стрела, пролетевшая около ее уха, предупредила ее, и она прикончила его шпагой. Он был величиной с волка, с повыпавшими зубами и седыми усами, и, похоже, повредился умом, но даже с двумя смертельными ранами все еще был полон красноглазого, чесоточного бешенства.
      Как только был установлен последний затвор, Стар сказала мне, что о небе можно больше не беспокоиться; защита ограждала круг и сбоку и сверху. Как говорит Руфо, если так сказала ОНА, то все. Руфо частично раскрыл складничок, пока наблюдал за лесом; я вынул ее хирургические инструменты, стрелы для каждого из нас и еду Мы поели вместе без всякой чепухи насчет слуг и господ, сидя или полулежа, а Руфо лежал пластом, чтобы дать ноге немного отдохнуть; Стар ухаживала за ним, иногда кладя ему пищу прямо в рот в стиле невианского гостеприимства. Перед этим она изрядно потрудилась над его ногой, а я в это время держал фонарь и подавал ей все необходимое. Она покрыла рану, перед тем как закрепить на ней повязку, каким-то бледным студнем. Если Руфо и было больно, он об этом умолчал.
      Пока мы ели, стемнело, и невидимую ограду вокруг нас постепенно окружали глаза, мерцавшие в отблесках света, при котором мы ели; их было почти столько же, как в толпе в то утро, когда Игли съел самого себя. Большинство из них, как я рассудил, были крысы. Одна группа держалась особняком, отделившись с обеих сторон от других в круге; я решил, что это, должно быть, хряки; их глаза были выше от земли.
      – Миледи любовь моя, – сказал я, – защита эта всю ночь продержится?
      – Да, милорд муж.
      – Хорошо, коли так. Тут слишком темно для стрел, и что-то трудно себе представить, как бы мы прорубили себе дорогу сквозь такую толпу. Боюсь, что вам придется снова пересмотреть свой график.
      – Это невозможно, милорд Герой. Но забудьте об этих зверях. Отсюда мы полетим. Руфо застонал.
      – Этого я и боялся. Вы же знаете, что у меня от этого морская болезнь.
      – Бедный Руфо, – мягко сказала Стар. – Не бойся, дружище, у меня есть для тебя сюрприз. Как раз для такого случая, как этот, я купила в Каннах драмалина, того средства, знаешь, которое спасло высадку в Нормандии там, на Земле. Или ты, может быть, не знаешь?
      Руфо ответил:
      – «Не знаешь»? Я УЧАСТВОВАЛ в той высадке, миледи, и у меня аллергия к драмалину; я кормил рыбок всю дорогу до плацдарма «Омаха». Худшая из всех моих ночей. Ха, да я лучше оказался бы ЗДЕСЬ!
      – Руфо, – спросил я, – ты и вправду был на плацдарме «Омаха»?
      – Черт возьми, конечно, босс. Я задумывал все операции Эйзенхауэра.
      – А почему? Тебя же та схватка не касалась.
      – Вы могли бы спросить себя, почему вы оказались в этой схватке, босс? В случае со мной это были французские девочки. Такие земные, раскованные, и всегда приветливые, и готовые подучиться. Помню я одну маленькую мадемуазель из Армантьера, – он произнес название без ошибки, – которая была не… Стар прервала его.
      – Пока вы тут оба предаетесь холостяцким воспоминаниям, я схожу подготовлю снаряжение для полета. – Она встала и отошла к складнику.
      – Давай дальше, Руфо, – сказал я; мне было интересно, как далеко он зайдет в этот раз.
      – Не буду, – сердито сказал он. – Это не понравилось бы ей. Уж я-то знаю. Босс, вы самым распроклятым образом влияете на Нее. Изысканнее с каждой минутой, а на Неё это совсем не похоже. Не успеешь оглянуться, как Она подпишется на «Vogue»  , а там уж и сказать нельзя, до чего дойдет. Не понимаю, не из-за вашей же это внешности. Это я не в обиду.
      – Не обидишь, не бойся. Ладно, расскажешь в другой раз. Если сумеешь вспомнить.
      – Я ее никогда не забуду. Слушайте, босс, дело вовсе не в морской болезни. Вам кажется, что в этих лесах полно твари. Ну так вот, те, к которым мы направляемся, – с подгибающимися коленками, по крайней мере, у меня, – те леса полны драконов.
      – Я знаю.
      – Так Она вам сказала? Но это надо видеть, чтобы поверить. Лес просто кишит ими. Больше, чем Дойлей в Бостоне. Большие, маленькие и двухтонновые подросточки, вечно голодные. Может, вам и хочется, чтобы вас съел дракон; мне – нет. Это оскорбительно. И бесповоротно. Это место надо бы опрыскать ядом для драконов, вот что надо было бы сделать. Надо было бы издать закон.
      Стар уже вернулась.
      – Нет, закону никакому быть не следует, – твердо сказала она. – Руфо, не распространяйся о вещах, которых не понимаешь. Нарушать экологический баланс – это худшая из ошибок, которую может совершить какое-нибудь правительство.
      Руфо умолк, бормоча что-то про себя. Я сказал:
      – Любовь моя верная, какая же польза от дракона? Открой мне это.
      – Мне не приходилось рассчитывать балансовых таблиц по Невии, это не входит в мои обязанности. Но я могу представить диспропорции, которые, вероятно, последовали бы за любой попыткой избавиться от драконов, и невиаяцы вполне могут это сделать, вы видели, что над их технологией не стоит смеяться. Эти крысы, хряки губят урожаи. Крысы, съедая поросят, мешают росту числа хряков. Однако крысы вредят продовольственным культурам еще больше, чем хряки. Драконы в дневное время пасутся в этих самых лесах – драконы дневные животные, а крысы – ночные: в дневную жару они прячутся по своим норам. Драконы и хряки постоянно объедают кустарники, а драконы еще и подстригают нижние ветви деревьев. Но драконы всегда рады полакомиться упитанной крысой, так что как только какой-нибудь из них замечает крысиную нору, он всаживает туда порцию пламени. Взрослых убивает не всегда, потому что они роют две норы для каждого гнезда, а вот крысята погибают наверняка. Потом дракон докапывается до своей любимой закуски. Давно уже существует соглашение, чуть ли не договор, что пока драконы остаются на своих землях и сдерживают рост крыс, люди не будут их беспокоить.
      – А почему не перебить крыс и потом устроить облаву на драконов?
      – Это чтобы хряки развернулись, как им хочется? Простите, милорд муж, всех ответов в этом случае я не знаю; я знаю только, что нарушение экологического равновесия – это такое дело, к которому надо подходить со страхом и дрожью и с очень «умным» компьютером. Невианцам, видимо, нет необходимости беспокоить драконов.
      – Нам, очевидно, придется их побеспокоить. Это не нарушит договор?
      – Собственно говоря, это не договор со стороны невианцев – это народная мудрость, а у драконов условный рефлекс или, возможно, инстинкт. Нам не придется беспокоить драконов, если это будет зависеть только от нас. Вы уже обсудили план действий с Руфо? Когда мы туда прибудем, времени не останется.
      Так что мы потолковали с Руфо о том, как убивать драконов, пока Стар, слушая нас, закончила свои приготовления.
      – Ладно, – хмуро сказал Руфо, – это лучше, чем сидеть сиднем, как устрица на половинке раковины, и ждать, пока тебя съедят. Достойнее. Я лучше, чем вы, стреляю из лука – или во всяком случае так же хорошо, – поэтому я возьму на себя заднюю часть, поскольку я сегодня не так проворен, как надо бы.
      – Будь готов быстрехонько переключиться, если он развернется.
      – Это вы будьте готовы, босс. Я буду готов по самой лучшей из причин – из-за своей любимой шкуры.
      Стар была уже готова, а Руфо упаковал и закинул за плечи складничок, пока мы совещались. Она прикрепила каждому из нас по круглой подвязке на оба колена, потом велела нам сесть на камень лицом по направлению нашего полета.
      – Ту дубовую стрелу, Руфо.
      – Стар, это не из той книжки Альберта Великого?
      – Похоже, – сказала она. – Мой рецепт надежнее, а составные части, которые я использую на подвязках, не портятся. Прошу прощения, милорд муж, я должна сосредоточиться на чарах Положите стрелу так, чтобы она указывала на пещеру. Я повиновался.
      – Это точно? – спросила она.
      – Если правильна карта, которую ты мне показывала, то да. Она показывает точно туда, куда все время шел я, с тех пор как мы сошли с дороги.
      – Сколько отсюда до Леса Драконов?
      – Хм, слушай, любовь моя, раз уж мы путешествуем по воздуху, почему бы нам не проскочить мимо драконов прямёхонько до пещеры?
      Она терпеливо сказала: