– Это где? – поинтересовался я.
– На вашей планете, – ответила Стар. – Это место называется Тибет.
– И здесь можно было бы сделать пересадку, – добавил Руфо, – если бы Она не так упрямилась. Или можно пойти пешком – хотя идти долго и тяжело; я как-то попробовал.
Меня это не прельщало. По последним моим сведениям, Тибет находился в руках недружелюбных сторонников мира.
– Долго мы здесь пробудем? – спросил я. – Сюда бы центральное отопление надо.
Мне хотелось услышать, что угодно, кроме продолжения спора. Стар была моей возлюбленной, и я не мог оставаться в стороне и слушать, как с ней грубо разговаривают. Но с Руфо мы пролили вместе столько крови, что он стал мне кровным братом; и был у него в долгу за спасенную им несколько раз жизнь.
– Недолго, – ответила Стар. Она выглядела усталой.
– Но достаточно, чтобы кое в чем разобраться, – прибавил Руфо, – настолько, что вы сможете действовать по собственному усмотрению, а то вас таскают, как кота в мешке. Она должна была бы давно вам это сказать. Она…
– По местам! – перебила его Стар. – Обратный отсчет заканчивается. Руфо, если ты не замолчишь, я оставлю тебя здесь, и ты еще раз пойдешь пешком – по глубокому снегу ногами, голыми до подбородка.
– Пожалуйста, – ответил он. – От угроз я становлюсь упрям не менее вас. Что само по себе удивительно. Оскар. Она…
– МОЛЧИ!
– …Императрица Двадцати Вселенных…
ГЛАВА XVII
МЫ ОЧУТИЛИСЬ в большой восьмиугольной комнатке, с роскошно убранными серебристыми стенами.
– …и моя бабушка, – закончил Руфо.
– Да не «Императрица», – запротестовала Стар. – Глупое какое-то выбрали слово.
– Достаточно точное.
– А что касается другого, так это моя беда, а не вина. – Стар уже не выглядела усталой, вскочила на ноги и, когда я встал, обняла меня одной рукой за талию, другой сжимая Яйцо Феникса. – Ох, как я счастлива, дорогой! Какая удача! Добро пожаловать домой, Герой мой!
– Куда? – Я что-то отупел – слишком много зон времени, слишком много мыслей, слишком быстро.
– Домой. Ко мне домой. Теперь это и твой дом, если придется по душе. Наш дом.
– Э-э, понятно… моя Императрица.
Она топнула ногой. – Не зови меня так!
– Подобающей формой обращения, – сказал Руфо, – является «Ваша Мудрость». Не правда ли, Ваша Мудрость?
– Ой, замолчи, Руфо. Поди принеси нам одежду. Он покачал головой.
– Война окончена, и я только что со всем рассчитался. Принеси сама, бабуля.
– Руфо, ты невыносим.
– Сердимся, бабуля?
– Рассержусь, если не прекратишь называть меня бабулей. – Она вдруг передала мне Яйцо, обняла Руфо и расцеловала его. – Нет, бабуля на тебя не сердится, – мягко сказала она. – Ты всегда был проказником, и я никогда не забуду, как ты подложил мне в кровать устриц. А вообще-то, твоей вины тут нет – это у тебя от бабки. – Она поцеловала его еще раз и взъерошила челку седых волос. – Бабуля тебя любит. И всегда будет любить. Не считая Оскара, я считаю тебя почти совершенством – за исключением того, что ты невыносимое, лживое, избалованное, непослушное, непочтительное создание.
– Это уже лучше, – сказал он. – Собственно говоря, я такого же мнения о тебе. Что ты хочешь надеть?
– Ммм… достань всего понемножечку. У меня так долго не было приличного гардероба. – Она повернулась ко мне. – Что бы ты хотел надеть, мой Герой?
– Не знаю. Ничего не знаю. То, что вы сочтете подходящим… Ваша Мудрость.
– О, дорогой, пожалуйста, не называй меня так. Никогда. – Она вдруг чуть не расплакалась.
– Хорошо. Как мне тебя называть?
– Ты же дал мне имя – Стар. Если уж тебе нужно звать меня как-то по-другому, ты мог бы называть меня «своей Принцессой». Я не Принцесса и не Императрица; это неверное толкование. Но мне нравится быть «твоей Принцессой», так, как ты это произносишь. Или можно говорить «попрыгунья» или что угодно из множества названий, которые ты мне давал. – Она очень спокойно подняла на меня взгляд. – Совсем как раньше. Навсегда.
– Попробую… моя Принцесса.
– Герой мой.
– Но, кажется, есть много такого, чего я не знаю. Она перешла с английского на невианский.
– Милорд муж, я желала рассказать все. Я мечтала открыться вам. И милорд узнает все. Но меня терзал смертельный страх, что если милорд узнает слишком рано, то откажется сопровождать меня. Не к Черной Башне, а сюда. В наш дом.
– Может, это был и мудрый поступок, – ответил я на том же языке. – Но я уже здесь, миледи жена, моя Принцесса. Пришла пора рассказать. Я этого хочу.
Она снова перешла на английский.
– Расскажу я, расскажу. Но на это потребуется время. Не сдержишь ли ты свое нетерпение самую малость, дорогой? После того, как долго – так долго, любовь моя! – терпел и верил мне?
– Ладно, – согласился я. – Потерплю еще. Только слушай, я в этом районе улиц не знаю, мне потребуется подсказка. Вспомни, как я ошибся у старины Джоко только из-за незнания местных обычаев.
– Да, дорогой, я этого не забуду. Да ты не волнуйся, здесь обычаи простые. Примитивные сообщества всегда сложнее цивилизованных – а это общество не примитивно.
Тут Руфо свалил к ее ногам огромную кучу одежды. Она отвернулась, все еще не выпуская моей руки, и с крайне сосредоточенным, почти обеспокоенным видом приложила к губам палец.
– Тут надо подумать. Что же мне делать?
«Сложность» – понятие относительное; я кратко опишу лишь основные черты.
Столицей Двадцати Вселенных является планета Центр. Только Стар была не «Императрицей», и это не империя.
Я в дальнейшем буду ее называть «Стар», так как у нее была сотня имен, и я буду говорить об «империи», потому что точнее слова не подобрать, и буду упоминать «императоров» и «императриц» – и в их числе Императрицу, мою жену.
Никто не знает, сколько существует Вселенных. Теоретически пределов нет; всякие-разные возможности неограниченного числа сочетаний «законов природы», каждый пакет соответствует своей собственной Вселенной. Но это всего лишь Теория, и бритва Оккама здесь слишком тупа. Все, что о Двадцати Вселенных известно, это то, что открыто их двадцать, что в каждой действуют свои законы и что у большинства из них есть планеты или иногда «места», где живут люди. Что живет в других местах, я даже и говорить не стану.
В Двадцати Вселенных существует много настоящих империй. Наша Галактика нашей Вселенной располагает своими звездными империями – и все же наша Галактика столь огромна, что наше человечество может так и не повстречаться с другими, если не использует Врата, связывающие Вселенные. У некоторых планет существование Врат не установлено. У Земли их много. Только в этом и заключается ее значение: в других отношениях она расценивается как окраинные трущобы.
Семь тысяч лет назад родилась идея о том, как справляться со сверхмасштабными политическими проблемами. Начало было скромным: как можно управлять планетой, не губя ее. Среди народа этой планеты было немало опытных кибернетиков, но в основном развиты они были не больше, чем мы сейчас; все еще стреляли из пушек по воробьям и попадали под колеса. Выбрали эти экспериментаторы выдающегося руководителя и постарались помочь ему.
Никто не знал, почему этот тип так удачлив, но удача была, и этого было достаточно; теория их мало волновала. Они предоставили ему в помощь кибернетику, записав для него все кризисные моменты своей истории, все известные подробности, что было сделано, и результаты каждого, причем все было построено таким образом, что он мог на это полагаться почти так же, как мы полагаемся на собственную память.
Это принесло плоды. Со временем под его наблюдение перешла вся планета – то был Центр, тогда еще под другим именем. Он не правил ею, а только распутывал сложные случаи.
Все, что этот первый «император» сделал хорошего или дурного, было также записано для опоры его преемнику.
Яйцо Феникса – это кибернетическая запись опыта двухсот трех «императоров» и «императриц», большинство которых «управляло» всеми известными Вселенными. Как и складничок, внутри оно больше, чем снаружи. В рабочем виде по размерам оно напоминает скорее Великую Пирамиду.
Легенд о Фениксе предостаточно во всех Вселенных: существо, которое, умирая, бессмертно, вечно молодым поднимается из собственного пепла. Это Яйцо и ВПРАВДУ такое чудо, ибо теперь это нечто намного большее, чем библиотека в записи; это слепок, прямо вплоть до неповторимых индивидуальностей, ПОЛНОГО опыта ВСЕЙ этой череды от Его Мудрости IX до Ее Мудрости СС1V, миссис Оскар Гордон включительно.
Должность эта не наследуется. Среди предков Стар есть Его Мудрость I и большинство остальных мудростей. Но столько же «королевской» крови у миллионов других. Внук ее Руфо не был выбран, хотя все предки у них общие. Или, может, он отказался. Я никогда и не спрашивал, это напоминало бы ему о том, как один из его дядьев совершил что-то неприличное до невероятности. Да и не тот это вопрос, который можно задать.
Обучение выбранного кандидата включает все, от способов приготовления рубца до высочайшей математики, включая все виды рукопашного боя, потому что еще тысячелетия назад стало понятно, что, как бы хорошо ее ни охраняли, жертве достанется меньше, если сама она сможет защищаться, как озверевшая циркулярная пила. Я узнал об этом случайно, задав любимой неловкий вопрос.
Я все еще пытался привыкнуть к тому, что женился на бабушке, чей внук казался старше меня, а был даже старше, чем казался. Люди на Центре и вообще-то живут дольше, чем мы, а Руфо и Стар еще прошли обработку «Долголетия». Тут есть к чему привыкать. Я спросил Стар: – Сколько же вы, «мудрости», живете?
– Не очень долго, – чуть ли не грубо ответила она. – Нас обычно убивают.
Язык мой – враг мой…
Подготовка кандидата включает путешествия во многие миры – не на все заселенные людьми места-планеты; столько никто не проживет. Но порядочно. После прохождения кандидатом всего этого и в случае избрания его наследником начинается аспирантура: собственно Яйцо. Наследник (наследница) запечатлевает в Своей памяти весь опыт и сами личности прошлых императоров. Он (она) становится их совместным воплощением. Супер-Звездой. Сверхновой. Ее Мудростью.
Ведущую роль играет живущая личность, но вся эта толпа тоже никуда не девается. Не пользуясь Яйцом, Стар была способна перебрать в памяти случаи, происшедшие с давно умершими людьми. ПОЛЬЗУЯСЬ Яйцом – лично подключаясь в киберсеть, – она располагала семью тысячелетиями свежих, как только вчера бывших, впечатлений.
Стар мне призналась, что перед тем как принять назначение, она лет десять колебалась. Быть всеми этими людьми ей не хотелось; ей хотелось быть и дальше самой собой и поступать, как ей вздумается. Однако способы отбора кандидатов (я их не знаю, они хранятся в Яйце), видимо, почти безошибочны; отказалось за все время только трое.
Когда Стар стала императрицей, она еще едва начала вторую часть своей подготовки, в нее было воплощено только семь из ее предшественников. Запечатление происходило недолго, но объекту между сеансами требуется отдых, ибо он усваивает все хорошее и все плохое, что когда-либо случалось с ними. Жестокое обращение в детстве с домашними животными и стыд при воспоминании об этом в зрелые годы, потеря девственности, невыносимый трагизм того времени, когда совершена воистину непоправимая оплошность – ВСЕ без исключения.
– Я ОБЯЗАНА испытать их ошибки на себе, – сказала мне Стар. – Только на ошибках учатся по-настоящему.
Вся эта изнурительная система основана на том, что одного подвергают переживаниям всех, до последней, ошибок, совершенных за семь тысяч лет.
К счастью, часто пользоваться Яйцом необязательно. Большую часть времени Стар могла быть самой собой и внедренные в нее воспоминания волновали ее не больше, чем вас волнует замечание, сделанное во втором классе. Большенство проблем Стар была способна решить выстрелом на вскидку, не прибегая к услугам Черной Комнаты и полного подключения.
Главным, что было отмечено при развитии этого эмпирического способа управления империей, было то, что ответ на большинство вопросов был таков: НЕ ДЕЛАЙ НИЧЕГО.
Вечная пассивность, никаких рывков. «Живи и жить давай другим». «от добра добра не ищут». «Время – лучший лекарь». «Не тронь лихо, пока спит тихо». «Плюнь на них; сами вернутся, виляя хвостиком между ног».
Даже утверждающие что-либо указы Империи по форме обычно были негативными: «Не взорви Планеты Соседа Своего». (Взрывай собственную, коли охота). «Руки прочь от хранителей Врат». «Не суди, да не судим будешь».
Самое главное, не выставляй серьезных проблем на всенародное обсуждение. Нет, против местной демократии запретов нет, это только в делах Империи. Старина Руфо – простите, доктор Руфо, очень известный специалист по проблемам сравнительной культурогологии (с дурным вкусом к посещению трущоб) – Руфо как-то сказал мне, что любая человеческая раса проходит через все формы и что во многих примитивных обществах пользуются демократией… Но он и слыхом не слыхал о цивилизованных планетах с демократией, поскольку «Vox Populi, vox Dei»
переводится как: «Господи! Как же мы в такое-то вляпались?»
Однако Руфо уверял, что он-то демократии рад – каждый раз, когда у него становилось тяжело на душе, он принимал дозу Вашингтона, а проделки французского парламента уступали лишь проделкам французских женщин.
Я спросил его, как же высокоразвитые общества управляют ходом событий?
Он наморщил лоб.
– В основном они не управляют.
Это подходило и к стилю Императрицы Вселенных: Она, в основном, не управляла.
Но иногда она правила. Она могла сказать:
– Эта путаница кончится, если взять вон того смутьяна – вас как зовут? Вот вы, с эспаньолкой, – вывести и расстрелять его. Не откладывая.
Я при сем присутствовал. Откладывать они не стали. Он был главой той делегации, которая обратилась к ней с этим вопросом – какая-то стычка между трансгалактическими торговыми империями в Седьмой Вселенной. Первый его помощник заломил ему руки, а его собственные представители выволокли его наружу и прикончили. Стар вернулась к своему кофе. Этот кофе получше того, что можно достать дома, и я так разволновался, что налил чашечку и себе.
Власти у императора нет никакой. И все же, если бы Стар пришла к выводу, что некую планету необходимо убрать, этим делом тут же бы занялись, и в том небе появилась бы новая. Стар этого никогда не делала, но в прошлом такое происходило. Не часто. Прежде чем провозгласить столь окончательное решение, Его Мудрость долго прокопается в собственной душе (и в Яйце), даже когда его гипертрофированное здравомыслие подскажет ему, что другого выхода нет.
Император – это единственный источник законов Империи, единственный судья, единственный исполнитель. Делает он очень мало, и способа заставить выполнять его постановления у него нет. А вот что у него (нее) есть – это громаднейший престиж системы, которая действует семь тысяч лет. Эта система держится в единстве благодаря отсутствию единения, единообразия, потому что никогда не ищет совершенства, не гонится за утопиями. Она добивается лишь таких решений, которые помогут справиться, а простора и места для многих путей и позиций хватит.
Местные проблемы – дело местных институтов управления. Детоубийство? Это ваши дети и ваша планета. Взаимоотношения семьи и школы, цензура кино, помощь при стихийных бедствиях и катастрофах? Империя тяжко беспомощна и бесполезна.
Кризис Яйца начался задолго до моего рождения. В одно и то же время был убит Его Мудрость ССШ и украдено Яйцо. Каким-то плохишам нужна была власть. Яйцо, с его уникальными возможностями, содержит в скрытом виде ключ к такой власти, какая не снилась и Чингисхану.
Почему люди жаждут власти? Мне это непонятно. Но некоторым хочется, и вот этим хотелось.
Стар заняла должность полуподготовленной и столкнулась лицом к лицу с величайшим кризисом, когда-либо претерпевавшимся Империей, в отрыве от своего кладезя Мудрости.
Но все же не без помощи. В нее был впечатан опыт семи суперблагоразумных людей, и ей оказывала помощь вся кибер-компьютерная система за исключением уникальной ее части, известной как Яйцо. Сначала ей надо было выяснить, что случилось с Яйцом. Переходить в наступление на планету плохишей было небезопасно; от этого могло пострадать Яйцо.
Существовали способы заставить человека рассказать все, если не жалко потерять его насовсем. Стар было не жалко. Я имею в виду не такие грубые штуки, как дыба и щипцы. Больше это похоже на очистку лука, и нескольких они очистили.
Карт-Хокеш смертоносен настолько, что был назван в честь единственных посетивших его исследователей, которые вернулись живыми. (Мы побывали в «парковой зоне», все остальное намного хуже). Плохиши и не пытались там остаться; они только схоронили Яйцо и расставили вокруг и на подходах к нему стражу и ловушки.
Я спросил Руфо:
– Какую пользу приносило Яйцо ТАМ?
– Никакой, – согласился он. – Да они скоро поняли, что пользы от него не будет нигде – без НЕЕ. Им была нужна или его обслуга из кибернетиков… или Ее Мудрость. Они не могли открыть Яйцо. Только ОНА может сделать это без всякой помощи. Вот они и устроили для НЕЕ ловушку. Чтобы схватить Ее Мудрость или убить ЕЕ – лучше схватить и, если потребуется, убить – и попытаться достать основных сотрудников здесь, на Центре. Но на второй вариант, пока жива была ОНА, они не отваживались.
Стар организовала поиск с целью определения наилучшего способа вернуть Яйцо. Вторгнуться на Карт-Хокеш? Машины сказали: «Ну нет, черт возьми!» Я бы тоже сказал нет. Как можно вторгнуться в такое место, где человеку не только нельзя ни есть, ни пить ничего местного, а и воздухом-то нельзя дышать дольше нескольких часов? Когда массированная атака приведет к уничтожению того, ради чего она начата? Когда плацдармами служат два узеньких Прохода?
Компьютеры постоянно, вне зависимости от постановки вопроса, выдавали один и тот же дурацкий ответ:
– Я.
То есть «Герой» – человек с сильными мышцами, слабым умишком и бережным отношением к собственной шкуре. Плюс кое-что еще. Рейд такого-то человека, при условии помощи со стороны самой Стар, мог привести к успеху. Руфо был включен из-за появившегося у Стар предчувствия (предчувствия Их Мудростей эквивалентны гениальным прозрениям), и машины, с этим согласились.
– Я был призван, – как сказал Руфо. – Поэтому я отказался. Только у меня, черт возьми, все время отшибало разум там, где дело касалось Ее, Она избаловала меня еще ребенком.
Последовали годы поисков строго определенного человека. То есть меня, нипочем не понять, почему. А тем временем храбрецы выясняли положение и постепенно создавали карту Башни. Стар сама ходила в разведку и заодно завязала знакомства в Невии.
Является ли Невия частью Империи? И да и нет. На планете Невии находятся единственные Врата на Карт-Хокеш, не считая тех, что стоят на планете плохишей; в этом и состоит ее важность для Империи – а Невии Империя не важна вовсе.
Данный «Герой» мог скорее всего быть найден на планете варварской, типа Земли. Стар проверила и отвергла бессчетное множество кандидатов, отобранных из многих диких народов, прежде чем чутье подсказало ей, что могу подойти я.
Я спросил у Руфо, сколько шансов давали нам машины.
– Почему ты об этом спрашиваешь? – потребовал узнать он.
– Ну, я маленько разбираюсь в кибернетике.
– Это тебе только кажется. Но все же… предсказание бы то. Тринадцать процентов за успех, семнадцать, что ничего не выйдет, – и семьдесят процентов за то, что все мы погибнем.
Я присвистнул.
– Ты-то что свистишь! – сказал он с возмущением. – Ты-то знал не больше, чем лошадь кавалериста. Тебе нечего было бояться.
– Я боялся.
– У тебя на это времени не было. Так было рассчитано. Наш единственный шанс был в отчаянной быстроте и полной неожиданности. А вот я знал. Мальчик, когда там в Башне ты велел нам подождать, а сам скрылся и не возвращался, господи, я перепугался так, что успел покаяться за все прожитое.
После подготовки рейд развивался так, как я о нем рассказывал. Или очень близко к этому, хотя не исключено, что я видел не точно то, что случалось, а скорее то, что способен был принимать мои ум. Я подразумеваю «волшебство», «магию». Сколько уже раз дикари приходили к выводу: «волшебство», когда «цивилизованный» человек демонстрировал то, что дикарю непонятно. Как часто окультуренные дикари (которые умеют только ручки крутить) приклеивают ярлыки типа «телевидение», когда по-честному надо бы сказать «волшебство».
Стар, однако, на этом слове вовсе не настаивала. Она приняла его, когда на этом настоял я.
Но все-таки я бы расстроился, если бы все, что я видел, оказалось чем-то таким, что сможет построить «Уэстерн Электрик», как только лаборатории Белла
преодолеют технические дефекты. Где-нибудь должно же оставаться хоть чуть-чуть магии, просто для вкуса.
Ах да, то, что я уснул при первом переходе, было сделано затем, чтобы у дикаря не отшибло от страха ум. Да и «черные ложа» вместе с нами не перенеслись – это было постгипнотическое внушение, произведенное специалистом: моей женой.
Говорил ли я о том, что случилось с плохишами? Ничего. Врата их были разрушены; они изолированы до тех пор, пока не разработают принципов межзвездного путешествия. По небрежным нормам Империи – и так сойдет. Их Мудрости никогда не носят камня за пазухой.
ГЛАВА XVIII
ПРЕКРАСНА планета Центр; почти как Земля, но без ее недостатков. В минувшие тысячелетия ее перекроили так, что стала она Страной Утопией. Пустынь, снегов и джунглей оставили столько, чтобы хватало для развлечений; потопам и прочим бедствиям при перестройке в существовании было отказано.
Она не перенаселена, но по своим размерам – величиной она с Марс, только с океанами – народу на ней порядочно. Сила тяжести на поверхности почти та же, что и на Земле. (Как я понял, постоянная повыше.) Почти половина населения временная, поскольку неповторимая красота ее и уникальное культурное достояние – средоточие Двадцати Вселенных – превращают ее в рай для туристов. Для удобства посетителей делается все с наивозможной тщательностью, как у швейцарцев, только с технологией, которой Земля не знает.
Наши со Стар резиденции располагались в дюжине мест по всей планете (и без счету в иных Вселенных); диапазон их простирался от дворцов до крохотной рыбацкой избушки, где Стар приходилось самой готовить. В основном, жили мы внутри искусственной горы, где размещались Яйцо и обслуживающий его персонал; туда входили залы, комнаты для собраний, секретариат и так далее. Стар, когда она бывала в рабочем настроении, хотелось иметь все это под рукой. Однако посол какой-нибудь системы или путешествующий император сотни систем имел не больше шансов быть приглашенным в наши комнаты, чем бродяга у задней двери поместья в Беверли Хиллз – в гостиную.
Но если он приходился Стар по душе, она могла и в полночь притащить его домой перекусить. Она как-то раз так и сделала – привела какого-то махонького забавного эльфа с четырьмя руками и привычкой подстукивать своим жестам. Только публичных спектаклей она не устраивала и не томилась обязанностью присутствовать на них. Она не проводила пресс-конференций, не произносила речей, не принимала детских делегаций, на закладывала краеугольных камней, не провозглашала особых «Дней», не совершала церемониальных выходов, не подписывала документов, не опровергала слухов – ничего из того, что уносит время у монархов и вообще начальства на Земле.
Она советовалась с отдельными людьми, нередко вызывая их из других Вселенных, и в распоряжении ее находилось полное собрание новостей отовсюду, организованное в выработанной веками системе. Именно с помощью этой системы она решала, какие проблемы подлежат рассмотрению. Одной из постоянных жалоб была та, что Империя игнорирует «жизненно важные вопросы»
– и это было справедливо. Ее Мудрость выносила решения только по отобранным ею проблемам; убежденность в саморазрешимости большинства вопросов лежала в основе системы.
Мы часто бывали на всяких мероприятиях; ходить в гости нам нравилось обоим, а выбор для Ее Мудрости и Консорта был неограничен. Существовал один анти-церемониал: Стар не откликалась на приглашения ни отказом, ни согласием, появлялась, когда ей вздумается и отказывалась от особых знаков внимания. Для столичного общества это было коренной переменой, поскольку предшественник ее установил протокол более строгий, чем в Ватикане.
Одна хозяйка салона пожаловалась мне, как СКУЧНО стало в обществе при новых правилах – не смогу ли я что-нибудь предпринять?
Я предпринял. Разыскал Стар и рассказал ей услышанное, вслед за чем мы ушли на бал пьяных художников – настоящее луау!
Центр – это такое рагу из культур, рас, обычаев и стилей, что правил в нем немного. Единственным неизменным законом было: не лезь со своими законами ко мне. Каждый носил то же, что и дома, или экспериментировал с другими стилями; любой званый вечер был похож на маскарад со свободой выбора костюмов. Приглашенный мог бы, не вызывая нареканий, абсолютно голым появиться на званом вечере – иные, слабое меньшинство, так и делали. Я говорю не о нелюдях и волосатых людях; одежда не для них. Я имею в виду людей, которых в американской одежде было бы не отличить в Нью-Йорке, и других, которые даже на Л'иль дю Леван привлекли бы к себе внимание, ибо волос у них нет вовсе, вплоть до бровей. Это для них является источником гордости; показывает их «превосходство» над нами, волосатыми обезьянами, они горды этим так же, как голытьба Джорджии гордится нехваткой меланина. Поэтому обнаженными они ходят чаще, чем другие человеческие расы. Мне их внешность показалась пугающей, но к этому привыкаешь.
Стар, выходя из дому, надевала одежду, поэтому я одевался тоже. Она не пропускала ни единой возможности приодеться – умилительная слабость, которая время от времени позволяла забывать ее положение в империи. Ни разу не повторяла она своих нарядов, вечно пробовала что-нибудь новенькое – и огорчалась, если я этого не замечал. Кое-что из выбранного ею вызвало бы разрыв сердца даже на пляжах Ривьеры. Она считала, что наряд женщины неудачен, если у мужчины не возникает желания сорвать его.
Одним из наиболее эффективных костюмов Стар был самый простой. У нас неожиданно оказался Руфо, и ей вдруг пришло в голову одеться так, как мы были одеты в походе за Яйцом, и – бум-трах – костюмы оказались в наличии или, вполне возможно, изготовлены по заказу. Невианская одежда – крайняя редкость на Центре.
С той же быстротой появились луки, стрелы и колчаны, и мы превратились в Веселых Молодцев. У меня поднялось настроение, когда я пристегивал Леди Вивамус к поясу; со времени огромной Черной Башни она так и висела нетронутой на стене моего кабинета.
Стар – ноги поставлены твердо, кулаки сжаты на бедрах, голова откинута, глаза сияют и щеки горят – стояла передо мной.
– Ах, как это здорово! Как хорошо, как МОЛОДО я себя чувствую! Дорогой, пообещай мне, по-честному, что мы когда-нибудь снова отправимся за приключениями! Мне так дьявольски надоедает быть благоразумной.
Она разговаривала по-английски, так как язык Центра плохо приспособлен для передачи таких мыслей. Он обработан за тысячелетия заимствований и изменений; это упрощенный, обрубленный, формализованный и урегулированный язык.
– Подходяще, – согласился я. – Ты как считаешь, Руфо? Охота тебе пройти по Дороге Славы?
– Когда ее заасфальтируют.
– Тьфу. Пойдешь, я тебя знаю. Когда и куда, Стар? Впрочем, неважно куда. Только когда. Плюнем на вечеринку, давай прямо сейчас.
Внезапно веселость ее исчезла.
– Милый, ты же знаешь – мне нельзя. Я еще и на треть не прошла всей своей подготовки.
– Надо было расколотить мне это Яйцо, когда я его нашел.
– Не сердись, дорогой, давай пойдем на этот вечер и как следует повеселимся.
Так мы и сделали Передвижение по Центру осуществлялось с помощью аппортов, искусственных «Врат», которые обходятся без «волшебства» (или, наоборот, еще больше его требуют). Маршрут выбирается нажатием кнопок, как в лифте, так что дорожных проблем в городах нет – как и тысячи других неприятных вещей; в своих городах они не позволяют вылезать наружу. В этот вечер Стар решила сойти незадолго до конца пути, прошествовать через парк и пройти до входа. Она знает, как удачно трико подчеркивает ее длинные ноги и крепкие ягодицы; бедрами она покачивала, как индианка.
Ребята, мы произвели фурор! Сабель в Центре не носит никто, кроме разве что гостей. Луки со стрелами тут тоже все равно что зубы у курицы. Мы выделялись из массы, как рыцарь в доспехах на Пятой авеню.
Стар была довольна, как ребенок любимой игрушкой. Я тоже. Чувство было такое, точно на плечах находятся рукояти боевых топоров; хотелось отправиться на охоту на драконов.
Мы попали на бал, весьма похожий на земной. (Если верить Руфо, главное развлечение у всех наших рас повсюду одно и то же; собираться толпами, чтобы поесть-попить и посплетничать. Он уверяет, что холостяцкие пирушки и девичники – это признаки нездоровой культуры. Не стану спорить.) Мы прошествовали вниз по величественной лестнице, музыка оборвалась, народ ахал, уставившись на нас, – а Стар наслаждалась оказываемым вниманием. Музыканты вновь кое-как принялись за дело, а гости вернулись к официальной вежливости, которой обычно требовала императрица. Но внимание к нам не исчезло. Раньше я думал, что эпизод похода за Яйцом составляет государственную тайну, так как ни разу не слышал упоминаний о нем. Но даже в случае рассекречивания, как мне казалось, детали его будут известны лишь нам троим.
Как бы ни так. Всем было известно и то, что эти костюмы означают, и многое другое. Я стоял у буфета, накачиваясь коньяком с «Дэгвудом» собственной конструкции, когда меня поймала на удочку сестра Шехерезады, та, что покрасивее. Она принадлежала к одной из не совсем похожей на нас человеческих рас. Одета она была в рубины с большой палец величиной и довольно-таки не просвечивающую ткань. Росту в ней, босиком, было не больше пяти футов пяти дюймов, весу фунтов сто двадцать, а талия в обхвате, наверное, была не больше пятнадцати дюймов. Это подчеркивало величину других ее частей, которая в подчеркивании не нуждалась. Она была брюнеткой с самыми раскосыми глазами, которые мне доводилось видеть. Похожа она была на красивенькую кошечку, а смотрела на меня так, как кошка смотрит на птичку.
