– Нам не нужно напрягать фантазию, Чарльз, – Марианна коснулась его руки, – чтобы вспомнить о бандах молодчиков, мародерствовавших на улицах польских городов. Страх перед ними не был беспочвенным.
– Марианна, это было не при нас. Это были наши родители, даже дедушки и бабушки.
– Разве это значит, что мы должны забыть?
– Я этого не говорил.
– Тогда что?
– Просто это не одно и то же.
– Из-за этих молодчиков бежали наши семьи. – Глаза Марианны были цвета черного мрамора или свежевспаханной земли. – Те, которых не успели посадить в тюрьмы, не бросили в гетто, кто еще не успел умереть. Если мы не будем об этом помнить, почему это не может повториться снова?
Рей сидел в «Молт-Хаус» уже целый час, выпил две с половиной пинты пива, глазея на ярко раскрашенных, с визгливыми голосами девиц. У дальней стены бара музыкальный автомат играл песни, которые он едва помнил и не знал ни певца, ни текста. Только изредка слышались знакомые мелодии хард-рока, обрушивающие на посетителей море звуков.
Рей стал нервничать, заметив у стойки парней, вызывающе наблюдавших за ним. Он знал, что они не начнут задираться в самом баре, а подождут, когда он соберется уйти, и выйдут вслед за ним на улицу. А когда он свернет за угол, начнут насмехаться, затем толкнут, окружат и станут перебрасывать от одного к другому. Неделю назад, здесь же, он видел, как какого-то паренька прижали к витрине магазина готовой одежды. Когда они отпустили его, у паренька не открывались оба глаза, а лицо напоминало то, что Рей взваливал себе на плечо на работе, и обычно при этом кровь заливала его комбинезон.
Правда, теперь с Реем они не расправятся так легко. Теперь у него есть кое-что, чем можно нанести ответный удар.
Он прошел в самый конец стойки. Еще полпинты пива, и пора идти. Когда он двигался вдоль стойки, какая-то девушка, засмеявшись и взмахнув светлыми кудряшками, протянула было к нему руку, но, быстро оценив его жадным взглядом, сразу же поставила на нем крест. Ожидая, пока его обслужат, Рей искоса поглядывал на девушку. На ней было голубое платье с тоненькими, уже его мизинца, бретельками, которые стягивали платье на белой спине. Она зажмурила глаза и напевала какую-то душещипательную ерунду из прошлогоднего списка хитов. Такой же примитивный текст, как и в других, – «Обними меня, бэби» и «Всю долгую ночь». Рей, взяв кружку, отошел от стойки бара. Девушка, мурлыкающая на табурете у стойки, была никак не старше, если не моложе его самого. Теперь он вспомнил, что однажды видел исполнителя этой песни по телевизору – надутая пустышка в гофрированной сорочке и в смокинге. Кажется, это был он или такой же, как он, какая разница? Во всяком случае девицы готовы были выскочить из трусов и бросить их на сцену, чтобы он мог вытереть ими пот с лица. Рею стало неприятно смотреть на девушку.
– Эй! Ты чего уставился?
Он поставил недопитую кружку и вышел.
– Чарльз, ты не должен уходить так рано, – проворковала она с умоляющей улыбкой. – Мы могли бы еще потанцевать.
Последний раз они танцевали именно здесь, в клубе. Тогда его бывшая жена перехватила их, когда они возвращались на свои места. Они узнали ее только по голосу. Элен, раньше всегда так аккуратно и тщательно ухаживавшая за своими волосами, расчесывавшая их щеткой и делавшая укладку, была с короткими, неровно обрезанными, торчащими клочьями жесткими патлами. Кожа покрыта прыщами, одежда запачкана. Узнать ее было невозможно.
Она набросилась на него с упреками: «Ты не ответил ни на одно мое письмо! А на все мои выстраданные звонки ты вешал трубку, не произнеся ни слова».
Если бы он тогда сразу не ушел, то, наверное, ударил бы ее. И слава Богу, что ушел, потому что никогда не смог бы простить себе этого.
Вот почему Резнику совсем не хотелось танцевать. Он попрощался с Марианной, коснувшись губами ее напудренной щеки. Дома его с нетерпением ждут коты. Они вспрыгнут на каменную ограду, чтобы он поскорее погладил их теплой руной, будут крутиться у ног, когда он подойдет к двери. Конечно, он накормил их перед уходом, но, раз он вернулся, значит, будут и «Вискас», и сырные обрезки от его бутерброда, а если у него будет хорошее настроение, то и подогретое молоко.
Темные зерна никарагуанского кофе отливали в его ладони маслянистым блеском. Было около десяти часов. Из темноты времени Элен вновь вошла в его жизнь, в его дом, в его воспоминания. Он совсем не хотел этого. Она воскрешала только боль и вызывала злость. Но, после того как она рассказала ему о своем неудачном втором замужестве и о том, что последовало за этим, у него остались только жалость и единственное желание – прижать ее к себе и попросить прощения за все, случившееся с ними. Но он не сделал этого. И она снова ушла, не сказав ему куда. С тех пор о ней не было ни слуху ни духу.
Резник отнес кофе в гостиную, налил шотландского виски и поставил стакан и кружку на пол по обеим сторонам высокого кресла. Он не стал включать свет, в темноте лишь ярко горел огонек стереопроигрывателя. Непонятно, почему он поставил Телониуса Монка. Мелодия пианино, в которую иногда врывались контрабас и барабан. Руки атаковали мелодию хаотично, со всех сторон, беспорядочно. «Хорошо, тебе не нужно», «Не трогай малолетку», «Доказательство», «Попроси меня сейчас». Однажды Элен пренебрежительно заметила: «Звучит так, как если бы он играл локтями». По правде говоря, он иногда так и делал.
Рей хотел выпить напоследок в «Нельсоне», но один из вышибал отказался впустить его. В результате он оказался в том самом трактире, где встретил напавшего на него парня ровно неделю назад. Набравшись к этому позднему часу вместе с пивом храбрости, он надеялся снова увидеть там своего обидчика снова. Но его там не оказалось. Рей стоял у самого края, прижатый к стойке. Девушку он заметил, только когда смог немного подвинуться влево. Она не выглядела проституткой или недотрогой, как та девица в «Молт-Хаус». У нее были прямые, подстриженные рамкой вокруг лица темные волосы. Да и личико было простоватым.
Она сидела за общим столом, но ее стул был отодвинут в сторону, как бы свидетельствуя, что она сама по себе. Черная юбка не закрывала сжатых коленок, а белая свободная кофта навыпуск была такой шелковистой, что ее хотелось погладить рукой. Содержимое полупинтовой кружки, стоявшей у ее локтя, было странного красного цвета, и Рей догадался, что это, должно быть, смесь пива с черносмородинным сиропом. Когда девушка заметила, что Рей наблюдает за ней, она не отвернулась.
– 5 —
– Так тебя зовут Сара?
– Да, Сара.
– Мою двоюродную сестру тоже зовут Сара.
– О!
Рей не мог поверить в свою удачу. Когда она допила свой напиток и направилась к двери, он, набравшись смелости, догнал ее.
– Привет.
– Привет.
Они остановились у телефонных будок. Люди, направляющиеся в клубы «Живаго» и «Мэдисон», были вынуждены обходить их стороной. Урча мотором, у обочины ждал полицейский фургон с собакой внутри. Рей знал: Сара ждет, когда он заговорит, но не знал, что сказать.
– Если хочешь, мы могли бы…
– Что?
– Пойти поесть пиццу.
– Нет!
– Тогда еще что-нибудь. Может, чипсы?
– Нет, ничего не надо. Я не хочу есть.
– А-а…
– Почему бы нам просто не пройтись? – Ее лицо оживилось. – Ну, просто прогуляться.
Они пошли по Маркет-стрит, потом дошли до середины Куин-стрит и вновь повернули на Кинг-стрит. Затем на Кламбер-стрит присоединились к стоящим у «Макдональдса», встали в очередь из двенадцати или четырнадцати человек. Работало шесть линий, и везде были небольшие очереди. Рей удивился. «Какие они должны загребать деньги!» Он взял стограммовый гамбургер, жареный картофель, стаканчик коки и кусок яблочного пирога, Сара – молочный коктейль с шоколадом. Все места были заняты, так что им пришлось прислониться к стене, ведущей к боковому выходу. Откусывая котлету, Рей смотрел, как Сара оторвала крышку от картонной банки и стала пить коктейль через край – он был слишком густым, чтобы сосать его через соломинку.
Когда он сказал ей, что работает у оптового торговца мясом, она просто пожала плечами. Но позднее, когда они шли к Лонг-роуд, она вдруг спросила:
– На работе ты… ну, там мясо… ты должен это резать?
– Ты имеешь в виду – рубить на куски?
– Угу.
– Туши?
– Да.
– Это квалифицированная работа. – Рей покачал головой. – Я, конечно, мог бы. Хотел бы. За такую работу платят гораздо больше. Но мне не дают ее. Я в основном перетаскиваю куски мяса на спине, загружаю, паную, ну, в общем, всякие такие вещи.
Сара работала в кондитерском магазине близ Брод-Марш. Это была яркая, розовая с зеленым стекляшка, где посетитель сам проходит мимо открытой витрины и набирает конфеты в пакет. При выходе продавец взвешивает все, что вы набрали. «Вот здесь-то, – засмеялась Сара, – и бывают самые забавные моменты. Покупатель неожиданно для себя обнаруживает, что должен заплатить больше, чем думал. Тогда он начинает просить вынуть из пакета часть конфет, а она, улыбаясь и не повышая голоса, но настойчиво, как учила заведующая, объясняет, что «это очень сложно сделать, ведь конфеты взяты из десятка разных мест и весьма затруднительно укладывать теперь каждую в свой ящик. Вы уверены, что не хотите заплатить за выбранные вами конфеты, хотя бы в этот раз? Я уверена, вы не пожалеете об этом, все конфеты такие вкусные, я сама не могу удержаться и то и дело таскаю их по одной»
Рей не очень-то вслушивался в ее рассказ. Все его внимание уходило на то, чтобы обходить компании развлекающихся парней. Поэтому они постоянно лавировали, переходя с одного тротуара на другой, а иногда шагая даже по проезжей части дороги. К тому же его глаза то и дело опускались на ее юбочку, при ходьбе не закрывавшую колен, на отблески шелковой кофточки на маленьких грудях под незастегнутым жакетом. Когда они остановились у светофора в конце Хокли, он впервые дотронулся до нее. Он обнял ее повыше талии и стал легонько поглаживать.
– Спасибо, что проводил до дома, – улыбнулась Сара.
– Да не за что.
Она плотнее прижала локоть, и ладонь Рея почувствовала ее теплое тело.
По другую сторону улицы тянулся полуразрушенный, превращенный в свалку квартал. Когда-то дядя Терри говорил ему, что раньше все это принадлежало железной дороге. Мрачная картина ветхих строений, развалюх с грудами мусора между ними. Небольшим компаниям было выгоднее привозить и сбрасывать здесь весь ненужный им хлам, что они и делали, как только темнело. А по утрам сюда съезжались бедняки со старыми детскими колясками или ручными тележками. Они копались в мусоре, выискивая, что еще можно было бы использовать или продать.
Сара замерзла, ее дыхание застывало в воздухе, и Рей взял в ладони ее руку. Косточки ее пальцев были тоненькие и хрупкие, как у ребенка.
– Пошли, – позвал он и потянул ее мимо груды разбитого кирпича к громаде заброшенного склада, поднявшего свои стены к самому небу.
– Зачем нам идти туда?
– Не бойся.
Рей подобрал камень и запустил им куда-то вверх. Послышался слабый звук разбитого стекла, и на землю упали осколки. С шумом взлетели потревоженные голуби.
Взглянув налево, Рей заметил вдалеке огонек сигареты. Он просунул руку под жакет Сары и стал гладить ее по шелковистой кофточке, чувствуя каждый выступающий позвонок. Войдя внутрь склада, он наклонился и поцеловал ее, сначала в волосы, а когда она повернулась, его губы наткнулись на ее рот. Сперва он попал в уголок, а затем они жадно прильнули друг к другу. У пушка над ее верхней губой был привкус шоколада.
– А дома тебя тоже зовут Рей?
– Рей-о, – улыбнулся он, поглаживая ее грудь.
– Рей-о?
– Ага.
– Как-то странно.
– Да.
Он снял с себя куртку, потом с нее жакет и постелил их на пол, а точнее, на бетонную плиту, так как доски были уже давно сорваны.
– Что это?
– Где?
– Врезается мне в спину.
Он отпустил ее, расстегнул молнию внутреннего кармана куртки и вытащил оттуда нож.
– Рей, что это?
– Да тан.
В темноте она с трудом разбирала выражение лица Рея и взглянула на металлический предмет в его руке.
– Это нож, правда? Реймонд? Правда?
Он смотрел на нее сверху вниз. Глаза постепенно приспосабливались к слабому освещению и уже различали ее острые, хорошенькие черты лица.
– Что это? Нож?
– Ну и что.
– Зачем тебе нож?
– Не беспокойся. – Он засунул нож в карман брюк и снова наклонился к ней.
А еще через пять минут, расстегнув молнию на брюках, он почувствовал ее руку. Потом они лежали, не говоря ни слова, и он видел, как поднимается и опускается в такт дыханию ее грудь.
– Рей-о. Что это?
Он перевернулся и сел, а она достала из сумочки бумажную салфетку.
– Что теперь?
– Какой-то запах.
Он почувствовал, что краснеет, и торопливо поднялся на ноги.
– Я ничего не чувствую, – проговорил он смущенным голосом.
Она смотрела в глубину склада, туда, где кучами валялись прогнившие коробки, мокрые мешки и поломанные ящики. Рею очень не хотелось в этом признаваться, но он тоже чувствовал тот самый запах, который исходил от лоханей, наполненных кишками, требухой и легкими у него на работе.
– Куда ты? – спросил Рей с тревогой.
– Я хочу посмотреть.
– Зачем?
– Хочу, вот и все.
Зажав нос одной рукой, он пошел следом за ней, а в его голове все время вертелась мысль, что надо бы повернуться и уйти, бросив ее здесь.
– Черт побери! Сара, это может быть все, что угодно!
– Зачем ругаться?
– Дохлая собака, кошка – что угодно.
Сара достала из сумочки зажигалку, подняла ее высоко над головой и зажгла. Вонь уже заставила слезиться ее глаза. В дальнем углу у стены стояла деревянная дверь, за которой были свалены сломанные доски и картон.
– Сара, пойдем отсюда.
Ее зажигалка погасла, и, когда она зажгла ее снова, они увидели, как небольшая крыса выскочила из-под кучи и побежала вдоль стены, волоча по земле набитый живот.
– Я ухожу.
И, когда Рей уже поплелся назад, Сара неожиданно сделала несколько шагов вперед, пытаясь что-то рассмотреть. Она остановилась, убедившись, что не ошиблась: оттуда торчал каблучок детского синего ботинка и то, что могло быть пальцами руки.
– 6 —
– В чем дело, Чарли? Вы стали рассеянны.
Резник сидел на одном из трех стульев у стола суперинтенданта, закинув ногу на ногу и сжав ладонями кружку чуть теплого кофе.
– Нет, сэр. Я в порядке.
– Ваше любимое выражение, не так ли?
Резник перехватил взгляд Скелтона и тоже взглянул на свои ноги. На одной из них был тонкий черный носок из нейлона, на другой – застиранный серый. Резник опустил ногу на пол, выпрямившись на стуле.
Телефонный звонок, поднявший его сегодня, не сразу вырвал из сна, он был с Элен в больничной палате. Его бывшая жена была привязана к койке, в глазах – ужас и мольба. Сам он, в белом докторском халате, смотрел на нее сверху вниз и качал головой. При этом он давал инструкции сестре: «Обнажите руку, подготовьте вену, я буду делать инъекцию».
Даже контрастный душ – горячий – холодный – снова горячий – не мог освежить его. Его угнетало чувство вины.
– Начинайте, Чарли. Что у нас есть?
Кроме Резника и Джека Скелтона в комнате находились Том Паркер, старший детектив-инспектор с центрального участка, и Ленни Лоренс, заместитель Скелтона. Тому Паркеру оставалось девять месяцев до выхода на пенсию, и все его помыслы были устремлены в Ланкашир, в маленький домик с несколькими дюжинами цыплят, поросенком и, возможно, парой коз. Его жена всегда хотела иметь коз. Если бы не происшествие, он бы в это воскресное утро возился на своем участке земли. Дел не так уж и много, но все равно следовало выкопать немного картофеля, побросать вилами компост и вообще потренировать свою спину для будущей работы лопатой. Ленни Лоренс уйдет на пенсию примерно в то же самое время. В его планах было помочь зятю управляться с трактиром на окраине Окленда в Новой Зеландии. Он уже зарезервировал билеты и внес аванс. Менее всего эти двое хотели, чтобы подобное случилось в их последнюю зиму в полиции.
– Вскоре после двух часов ночи, сэр, в участок пришла парочка. Они сообщили, что видели, как им показалось, тело в покинутом здании на пустынном участке в Снейтоне.
– Почему они пришли сюда? – прервал Лоренс. – Центральный участок ближе.
– Кажется, они никак не могли решить, следует ли вообще сообщать об этом. Они обнаружили это, должно быть, на пару часов раньше, около двенадцати. Парень снимает комнату в Лентоне, который входит в наш район. Когда они окончательно решили заявить об увиденном, они находились там.
– Что с телом, Чарли? – спросил Паркер. – Его опознали?
– Это не так-то просто. – Резник покачал головой. – По-видимому, оно находилось там довольно долго. Много естественных изменений, хотя наступление холодов немного помогло. Труп остался почти нетронутым. Тем более что тот, кто положил туда тело, засунул его в два пластиковых мешка.
– Мешки для мусора? – уточнил Лоренс. Резник кивнул.
– …закрыл эти мешки куском старого брезента и набросал сверху деревяшек и досок, валяющихся вокруг – Он сделал круговое движение кружкой с кофе. – Без всего этого тело не осталось бы в таном состоянии, район кишит крысами.
– Они что же, совсем его не тронули?
– Да нет. Я этого не говорил. – Резник встал, подошел к кофеварке и налил себе еще полкружки. Пока еще он разговаривал с патологоанатомом доктором Паркинсоном только по телефону, но того, что инспектор услышал, было достаточно, чтобы его желудок сжался в комок.
– Из ваших слов мне не совсем ясно, – подал голос Том Паркер, – сможем мы провести опознание или нет?
– У нас не будет возможности сравнить лицо с портретом и сказать: да, это она. Никак не получится. – Только замолчав, Резник понял, как он повысил голос.
Том Паркер удивленно смотрел на него.
– Вы думаете, это та потерявшаяся маленькая девочка? – спросил Скелтон, поправляя фотографии жены и дочки на столе.
– Да. – Резник кивнул и сел.
– Глория…
– Да. Саммерс.
– Это случилось в сентябре, не так ли? – Ленни Лоренс поерзал на стуле. При долгом сидении в одном положении у него затекали ноги. Он никому не говорил этого, но очень боялся полета в Новую Зеландию, когда сидеть придется несколько часов.
– Да, – подтвердил Резник. – Прошло уже два месяца с небольшим.
– И никаких ниточек, – пробурчал Лоренс.
– Никаких.
– Вы не должны так утверждать, Чарли, – вмешался Скелтон, – еще не все потеряно.
– Конечно, сэр.
Но он был уверен в обратном.
Резник ощутил царящую за стенами комнаты тишину и покой этого раннего утреннего часа: почти нет движения на дорогах, не слышно телефонных звонков. Большинство людей еще не менее получаса будут нежиться в теплых постелях, а кое-кто уже спускается вниз в халате и босиком, чтобы поставить на огонь чайник, забрать газету с коврика у входной двери, выпустить собаку или кота. А они, четверо среднего возраста мужчин, сидят в этой комнате и спокойно рассуждают об убийстве. Позже, во время официального обсуждения, здесь будут карты и фотографии, компьютерные распечатки, папки с делами и много суетящихся людей. «Никому не хочется, – думал Резник, – чтобы дело вышло из тишины этого кабинета. Как только это случится, начнется новый этап в расследовании, за ходом которого будет следить слишком много народу».
– По крайней мере, это не испортило тебе аппетит. – Кевин Нейлор ткнул вилкой в сторону тарелки Марка Дивайна.
Кивнув в подтверждение справедливости сказанного, Дивайн разрезал по диагонали вторую сосиску и, подцепив ее на вилку, обмакнул в желток второго яйца, полил кетчупом и, нанизав стручки фасоли, отправил все это в рот.
– В такие моменты особенно четко понимаешь, как хороша жизнь, – философски произнес он, обтирая подбородок куском хлеба.
Нейлор, который ограничился двумя ломтиками поджаренного хлеба и большой чашкой чая, понимающе кивнул. Ему припомнилось, как однажды, в редкий момент откровенности, отец признался, что после похорон матери Кевина его занимала лишь одна мысль – как затащить Мэри, сестру покойной жены, в свою постель. Спустя девять месяцев они поженились, и, как мог судить Нейлор по редким посещениям дома в Марсдене, его отец все еще не успокоился.
– Знаешь, – продолжал Дивайн с набитым ртом. – В книге об убийце, который живьем сдирал кожу со своих жертв и носил ее на себе, как панцирь, автор утверждал, что вонь не будет выворачивать кишки, если носить с собой маленькую баночку «Викса» и втирать ее в ноздри. Чепуха! Полтонны мази не смогут успокоить нервные окончания. Черт возьми! Воняет сильней, чем бутылка с дерьмом, у которого прошли все сроки годности. – Он подцепил на вилку последнюю сосиску и остатки яичницы.
Дивайн был одним из двух дежурных детективов, когда пришли Сара и Реймонд. Он опросил их и отпустил домой, взяв слово, что они вернутся утром и подробно расскажут и напишут обо всем увиденном. К тому времени, когда он добрался до Снейтона, склад был окружен запрещающей проход лентой, внутри горели мощные лампы, а ребята из газет сгорали от желания проникнуть внутрь и запечатлеть все на пленку, рассчитывая заполучить кругленькую сумму, когда их снимки попадут в печать или на телевидение. Паркинсон примчался прямо во фраке со званого обеда в Линкольне и тут же испачкал брюки и лакированные ботинки в крысином кале и кое в чем похуже. Однако прямо здесь патологоанатом мало что мог установить. Основную работу ему предстояло проделать в условиях клиники.
– Знаешь, что я думаю. – Дивайн понизил голос и наклонился к Нейлору: – В следующий раз, когда произойдет что-то подобное, – он взглянул через всю столовую на очередь, в которой стояли Диптак Патель и Линн Келлог, – мы должны будем послать туда нашего тихоню. Интересно, сколько ему понадобится масла и ладана, чтобы не замечать всю эту мразь.
Отыскать мать Глории Саммерс в первый раз оказалось не таким трудным делом, как считала Эдит. Сьюзан жила с подругой в квартире на третьем этаже в одном из перестроенных домов в Форесте. Тот разговор оставил неприятный осадок.
В это воскресное утро подруга была дома, но Сьюзан не оказалось.
– Она еще не вернулась.
– С прошлого вечера? – поинтересовался Резник.
– Еще раньше.
– Не можете подсказать, где ее искать?
– О да! – Резнику показалось, что она усмехнулась его словам, сочтя их шуткой. Она явно скучала. – На этот счет у меня масса предположений.
– У нее много приятелей?
– Если вы предпочитаете их так называть.
– С чего мне начать? – В руках Резника появилась записная книжка.
– Это неплохая идея, только возьмите блокнот побольше.
Ему повезло уже на третьем адресе. Дверь открыл уроженец Вест-Индии. Он стоял в дверях, почесывая себя под громадным рукавом халата и разглядывая Резника затуманенным взором. Узнав, что детектив разыскивает Сьюзан Саммерс, человек улыбнулся и провел его внутрь квартиры.
Сьюзан лежала, опершись на подушки и мало беспокоясь о том, насколько ее тело прикрыто простыней. Кроватью служил матрас, брошенный прямо на пол. Вокруг валялись картонные коробки из-под различных напитков. Пепельница, размером с обеденную тарелку, была переполнена окурками.
– Чай или кофе? – спросил человек, улыбаясь затруднению Резника, старающегося не разглядывать Сьюзан и все же поглядывающего на нее.
– Нет, спасибо.
– Как угодно.
– Помните меня? – спросил Резник женщину в постели.
Разговаривая с ней в прошлый раз, он пытался выяснить, что она думает о том, куда могла деться ее маленькая дочь. Сьюзан Саммерс тогда ответила: «Спросите эту корову, мою мать. Никто, кроме нее, не хорош, чтобы подтереть задницу ее любимице».
Теперь, когда Резник сказал, что, кажется, найдено тело ее дочери, она проворчала только:
– Пора уж, мать вашу…
– 7 —
Рано утром Рей позвонил на работу и сказал заместителю управляющего, что сильно простудился. «Да, он собирается лечь обратно в кровать, принять аспирин, выпить горячего молока с виски, как всегда советовал отец, чтобы выгнать простуду вместе с потом. Конечно, он завтра придет на работу. В этом нет сомнения». Он не собирался рассказывать, что вместо этого пойдет в полицейский участок. Посыплются вопросы: «Что ты сделал? Как это было?» Разговоров и так будет предостаточно, когда об этом станет известно.
Обычно, находясь дома по утрам, большую часть времени Рей проводил в ванной, сегодня же он застрял у себя в комнате. Он долго стоял в раздумье перед своим скудным гардеробом, раскрыв шкаф и вытащив наполовину ящики комода. Это был случай, когда он не знал, что надеть. Наконец он остановился на серой с розовым оттенком рубашке (подарок прачечной, где он стирал белье), и коричневом пиджаке, совсем немного великоватом, который отказал ему дядя для первой встречи с мясником.
– Почему бы мне не сходить в магазин, – пошутил тогда Рей, – не купить пару фунтов свиной печенки и не выжать ее на твой старый комбинезон, а потом надеть его для предстоящего знакомства?
– Рей-о, не смейся, это дело серьезное. Глупости! Вот сейчас – да – серьезное дело.
Тан получилось, что ночью Сара первой вышла из участка и Рей только успел увидеть, как она забиралась в полицейскую машину, чтобы ехать домой. Поэтому он решил прийти пораньше, подождать ее и поговорить до того, как они явятся в участок. К тому же он хотел убедиться, что у них все в порядке и вчерашний вечер ничего не изменил в их отношениях. Все-таки он затащил ее в какую-то развалюху с трупами, чтобы потрахаться. Правда, больших сомнений у него не было. Он помнил, как ее нетерпеливая маленькая ручка нашла дорогу в расстегнутую ширинку его брюк, и никакого недовольства, что он кончил ей на руну, она не выказала.
Да к тому же ему не хотелось, чтобы она особенно распространялась в полиции о том, как вчера все было. Пусть напрягают свое воображение. Лучше уж пусть думают, что у них все было как у людей, а не просто тисканье и небольшая работа руками.
Двое полицейских вышли из участка и остановились на верхней площадке лестницы. Рей повернулся и направился к автобусной остановке около церкви спиритуалистов. Подняв голову, он заметил, как она переходила улицу по пешеходной дорожке на зеленый свет светофора. Наклонившись вперед, Сара быстро перебирала ногами, почти бежала. Хотя он сразу узнал ее, выглядела она совсем по-другому. На ней был розовый костюм, черные туфли на низком каблуке, с плеча свешивалась черная кожаная сумочка.
– Сара!
– А! Рей.
– Привет.
– Я опоздала?
– Нет, еще есть время.
– Я думала, что опоздала.
Он показал ей циферблат часов, у них было еще десять минут.
– Ну, – спросил он, – что собираешься там говорить? Сара внимательно смотрела на него, и он подумал, что она, пожалуй, близорука. Правда, не так, как его тетушка Джин. Однажды на Рождество его дядя Терри пошутил: во время передачи «Звуки музыки» он вошел в комнату, вытащив член, на котором была завязана бантиком цветная ленточка. «Терри, – протянула тетушка, поднимая кружку с очередной порцией пунша, – что с тобой? У тебя торчит рубашка»
– А что ты имеешь в виду? – спросила Сара.
– Как вчера было.
– Я расскажу им о том, что случилось. Что мы видели.
– И все?
– Подожди здесь, если хочешь. Я не думаю, что это займет много времени.
– Но ты не собираешься, – у самой лестницы Рей решил все-таки уточнить, – говорить о… ну, знаешь, о том, что мы?..
Взгляд, который она бросила на него, заставил его закрыть рот и застыть на месте. Она же гордо толкнула входную дверь, и та медленно захлопнулась за ней.
– Тебе выпал счастливый случай, – на всю комнату, чтобы слышали все, провозгласил Марк Дивайн, – крупный шанс. Через каких-то полчаса ты имеешь возможность последовать за мной в одну из уединенных комнат в конце коридора и оказать мне небольшую услугу.
Полдюжины людей, находившихся в комнате, встретили эти слова хохотом. Они уставились на Линн Келлог, ожидая реакции с ее стороны. Всем был памятен легендарный случай, когда она заткнула рот Дивайну ударом кулака, и с тех пор полицейская братия ждала ответного удара. «В следующий раз, – заявил тогда Дивайн, – я покажу этой стерве»
– Линн, – подмигнул он всем находящимся в комнате, – что ты скажешь на это?
Линн было не до него. Она печатала отчет о посещении в конце прошлой недели одного старичка, у которого приходящая медсестра нашла странные кровоподтеки, наводящие на размышления о побоях. Сначала дочь этого чело-вена, ей самой было около шестидесяти, отказалась дать согласие на разговор Линн со старичком, а когда все же разрешила, он говорил очень путанно и понять, что случилось, было невозможно. Сотрудница отдела соцобеспечения, куда зашла Линн, сделала недовольную гримасу, демонстративным жестом указав на бумаги, которыми был завален ее стол. «Да, она была в этом доме около пяти месяцев назад. Да, было заявление от дочери с просьбой установить поручни в ванной. Да, насколько она могла судить, в то время старик чувствовал себя хорошо».
– Линн?
Дивайн вел себя, как колючка в заднице. Он был неисправим и невоспитуем. Хотя он и сказал «небольшую услугу», но вкладывал в эти слова совершенно определенный смысл.
– Ты имеешь в виду, что надо снять показания с девушки из той парочки, обнаружившей тело?
– Да.
Линн вытащила из машинки лист бумаги, оттолкнула стул и поднялась.
– Какого хрена тебе так и не сказать? – Она вышла из комнаты, даже не удостоив Дивайна еще одним взглядом. На этот раз раздавшийся хохот выражал одобрение Линн. Марну Дивайну оставалось лишь сделать неприличный жест – показать ей в спину поднятый средний палец.
