Малолетки

      «Папа, это тебя», – выглянула из-за двери его дочь Кейт. На ней была надета водолазка черного цвета и такой же помадой накрашен рот. Вот уже шесть месяцев она встречалась с парнем, студентом-первокурсником, который, как выяснил Скелтон, увлекается очень громкой музыкой и черной магией. Свободное время он проводит в Лондоне, на Кенсингтонском рынке, в клубах вроде «Слаймлайта». Скорее всего, на будущий год он бросит институт и, забрав Кейт, поедет в Трансильванию, на родину Дракулы.
      Скелтон дочитал до точки, вложил в книгу закладку и вышел в гостиную к телефону, трубка которого болталась на шнуре, как ее оставила Кейт.
      Уже после первых слов Резника он понял – это серьезно.
      – Хорошо, Чарли, я еду.
      Скелтон стоял у своего стола в кабинете.
      – Ее мать еще не появилась?
      Резник покачал головой.
      – Кто сейчас там? – Скелтон выдвинул стул и сел, пригласив Резника сделать то же самое. Стоваттная лампочка, отражаясь от матовой поверхности конусообразного плафона, заливала комнату ярким светом. На чистом белоснежном листе бумаги, покрывающем стол Скелтона, лежала папка со всеми известными к этому моменту фантами и полным описанием Эмили, ее возраста, роста, одежды, фотографии девочки.
      Три месяца назад они точно так же, в такой же ситуации, сидели в этой комнате. Тогда время текло так же медленно: двадцать четыре часа, сорок восемь… Заключение медэксперта, делавшего вскрытие тела Глории Саммерс, еще лежало в верхнем ящике стола суперинтенданта.
      – Там Патель, сэр.
      – Когда он докладывал в последний раз?
      – Двадцать минут назад.
      Скелтон вынул бумаги из папки и разложил их по столу, как игральные карты. Резник наклонился вперед, опершись локтем на колено и положив подбородок на руку.
      – А что ее мать? Есть на нее что-нибудь, кроме подозрений бывшего мужа?
      – Была история с психиатрической клиникой, – Резник выпрямился, – госпитализация.
      – Как давно?
      – Несколько лет тому назад.
      – В чем там было дело?
      – Моррисон сказал, что у нее была депрессия.
      – Господи Боже, Чарли! У нас у всех депрессия.
      «Это точно, – подумал Резник, – пять процентов населения окажутся в депрессивном состоянии, в какое бы время ни проводить проверку. Стоит только их посадить перед обычной контрольной аппаратурой и сразу станет видно, как много тысяч людей выстроятся в очередь за транквилизаторами».
      – Его жена…
      – Которая?
      – Вторая. Лоррейн. Она говорит, что мать девочки уже продолжительное время вела себя довольно странно: записки, телефонные звонки. А недавно взяла за привычку стоять напротив их дома.
      – Что она там делала?
      – По-видимому, ничего особенного, – Резник пожал плечами, – просто наблюдала.
      – Это все?
      Кивок головы.
      – Не делала попыток подойти к девочке?
      – Нет.
      – Могло это быть подготовкой к тому, что случилось?
      – Сосед, с которым говорил Патель, вспомнил, – Резник взглянул на свои часы, – что она всегда возвращается домой после восьми часов вечера.
      – А если она не вернется? Резник не ответил.
      – Если она не вернется, – продолжил Скелтон, – мы должны будем предположить, что это она стащила девочку.
      Из всевозможных версий, проносившихся в голове Резника, этой он, пожалуй, отдал бы предпочтение. Хотя не прошло и минуты, как он смотрел на свои часы, он снова взглянул на них – было без двадцати минут девять.
      Время от времени Патель включал двигатель машины и прогревал его в течение пятнадцати минут, включив отопитель на максимум. А в промежутки он вылезал из машины и прохаживался взад и вперед, похлопывая ладонями и согревая их своим дыханием. Обычно, собираясь на дежурство в такую погоду, он брал с собой большой термос, поддевал под брюки кальсоны. В этот раз все случилось столь внезапно, что у него не было времени даже найти свои перчатки.
      С крыльца одного из домов спустилась женщина с кружкой в руках.
      – Хотите кофе?
      Патель благодарно улыбнулся, отпил немного и удивленно посмотрел на женщину.
      – С коньяком. Мы приобрели его на Рождество. Всего одна капля, не беспокойтесь. Все равно вам выбирать не из чего: или это, или свернуться калачиком и замерзнуть.
      Из ближайшей телефонной будки Патель позвонил Алисон: «Извините, но мы сегодня не сможем увидеться».
      – О! Хорошо, – бодро отреагировала Алисон, – у меня будет еще один свободный вечер, чтобы освоить макраме. Вы никого не знаете, кому могли бы понадобиться полдюжины слегка перекошенных настенных макраме для цветочных горшков?
      Вернувшись в машину, Патель соединился с участком: «Ничего нового». Он включил радио, но не нашел ничего стоящего. На улицу завернула машина, и лучи ее фар заплясали, увеличиваясь в боковом зеркале машины Пателя. Он положил руну на ручку двери и затаил дыхание. Расслабился он лишь тогда, когда машина свернула за угол и скрылась из виду. «Эти уик-энды, на которые регулярно уезжала мать девочки, она, вероятно, использовала не для посещения друзей». Он похлопал себя по карману, проверяя, на месте ли записная книжка, – настало время постучаться в некоторые двери.
      Опрос жителей в районе дома Моррисонов показал лишь, что в тот день недалеко от дома стояли три до сих пор неопознанные машины: темно-зеленый фургон, черная «сьерра» со стабилизатором и замысловатой окантовкой и красный кабриолет без багажника, наверное, «нова».
      Было также два сообщения о незнакомых людях.
      Четыре разных человека говорили о мужчине в спортивной одежде: в синих кроссовках, тренировочных штанах и лыжной утепленной куртке с капюшоном. Он бегал рядом с автомобильной развязкой, что неподалеку. Двое утверждали: капюшон был поднят; один – нет, он определенно был опущен; четвертый не был точно уверен ни в том, ни в другом. Один заявлял, что у «спортсмена» была козлиная бородка, остальные бородки не заметили. Не исключено, что они видели разных бегающих людей. Все больше народу занимаются этим по выходным, в основном, те, кто не просиживает время у телевизора и не нежится в постели с женой.
      Еще видели немолодую женщину. В ее одежде не было ничего примечательного, странным было то, что она бродила, разговаривая вслух сама с собой и довольно громко. Хотя и недостаточно громко, чтобы понять о чем. «И вы знаете, – заметил полицейский, – мне кажется, она обращала особое внимание на дом Моррисонов, по крайней мере, заглядывала в окна, проходя мимо».
      Полицейские обошли все дома в округе, задавая одинаковые вопросы и записывая ответы. Сверхурочная работа, конечно, не подарок, но и в ней можно найти положительные стороны: сделав дело, можно с ребятами заскочить в трактир и выпить до закрытия пинту-другую пива.
      Репортер городской газеты постучал в дверь Моррисонов за несколько минут до десяти. Это был прилично выглядевший мужчина в коричневом костюме с озабоченным выражением лица. Ему не составило большого труда убедить Майкла в пользе публикации об исчезновении Эмили.
      Он выпил чай, произнес дежурные слова сочувствия и сделал записи. Лоррейн – «с покрасневшими глазами» и «убитая горем» – «говорила очень мало», но Майкл – «явно страдающий, но полный решимости не терять надежды», «охотно рассказывал о своей любимой дочери» и «показал репортеру фотографии из семейного альбома» – «счастливое дитя с прекрасными рыжими волосами».
      Договорившись, что на следующее утро он придет с фотокорреспондентом, репортер заторопился, чтобы успеть написать заметку в первый утренний выпуск газеты. По дороге в редакцию он позвонил прямо из машины своему коллеге из отдела новостей местного радио – услуга, которая возвращается, как деньги, положенные в надежный банк.
      Таким образом, сообщение по радио об исчезновении Эмили Моррисон прошло вторым в одиннадцатичасовом выпуске новостей между информацией о снижении на полпроцента банковского кредита и репортажем о несчастье с почти смертельным исходом на поле для игры в гольф во время бури.
      Резник услышал это сообщение по дороге домой, и у него промелькнула мысль, готовы ли Моррисоны к повышенному вниманию, которое уделят исчезновению их дочери средства массовой информации. Особенно теперь, когда совсем недавно был найден труп другой девочки того же возраста. Такой же девочки, которая жила совсем рядом.

– 19 —

      Резнику показалось, что его разбудило пение птиц на улице. Но это были не птицы. Какие-то невыразительные звуки, напоминающие щебетанье воробьев при пробуждении дня. Шорохи. Глухие отрывочные стоны. Минорные аккорды уходящей ночи.
      Он сел на край кровати, прислушиваясь и удивляясь аритмичности ударов сердца. Какой-то ужас. Кто-то напал на Глорию Саммерс с силой, способной расщепить кости.
      Да, да. Теперь он вспомнил: птица действительно была – точнее, ее скелет, который они нашли там на складе, белый и гладкий, прекрасно сохранившие форму полупрозрачные кости, в их руках рассыпавшиеся в прах.
      «Как может нормальный человек совершить такое…»
      Хотя, конечно… Резник знал человека, ударившего во время вспышки гнева свою мать молотком между глаз. Теперь, отсидев девять лет, он регулярно отмечается в полиции и постоянно меняет цветы на могиле матери – приличный, порядочный человек. Был и другой, из-за пустяка убивший человека бутылкой во время ссоры в трактире. Фонтан крови из рассеченной артерии. А на третий день, после того как его выпустили, он повздорил с водителем такси из-за двух фунтов и убил его ударом по голове. Вот тебе и «как может?..»
      Резник стоял и смотрел на темно-серую улицу с занавешенными окнами, без единого огонька.
      В жизни почти каждого человека бывают моменты, когда он может совершить зло.
      «Я хотела бы, чтобы ты умер, Чарли, тебя это не пугает?»
      Где бы она ни была сейчас, его бывшая жена Элен, он надеялся, что она спокойно спит, а не стоит, как он, у темного окна, пытаясь осознать вещи, которые не может принять и понять, которые диссонансом звучат в его мозгу, сколько ни закрывай глаза и уши.
      «Не трогайте малолеток»
      Лоррейн проснулась с первыми признаками рассвета. Она Смотрела на беспокойное выражение лица спящего мужа, на мигающий огонек электронных часов. Когда она протянула руку, чтобы погладить его нахмурившееся лицо и брови, Майкл инстинктивно, не пробуждаясь, отшатнулся от нее, весь во власти свалившегося на него горя.
      Лоррейн лежала и вспоминала, как в первый раз увидела Эмили. Девочка прижалась лицом к стеклу в машине своего отца, отчетливо выделялись ее темные глаза и рыжие волосы. Майкл взял ее с собой в поездку по магазинам и по пути домой заскочил к сиделке – договориться относительно жены. В этом же доме жила и Лоррейн. Они с Майклом встречались уже около месяца. Упрямая маленькая девочка отказалась выйти из машины поздороваться с подругой отца. Когда они отъехали, Лоррейн подумала: «Мне с этим не справиться – женатый мужчина на грани развода, маленький ребенок – нет, это не то, что мне нужно!»
      – Помилуй Боже! – воскликнул ее отец. – Разве для этого мы вырастили тебя? Дали тебе образование? Для того чтобы ты подобрала чьи-то объедки?
      – Посмотри, как он поступает со своей женой, – вторила ему мать. – Кто может поручиться, что он не сделает то же с тобой?
      На их свадьбе родители держались друг друга, стояли с напряженными лицами и спинами. Уехали они рано, сославшись на долгую дорогу домой.
      Эмили в тот день была очень возбуждена, радовалась своему новому платью, которое к концу вечера было перемазано бисквитом, мороженым и свадебным тортом. Когда заиграла музыка, Майкл танцевал первый танец с Лоррейн, а второй с Эмили, со смехом кружась и поднимая ее на руки.
      Майкл что-то пробормотал и перевернулся на спину, закрыв лицо рукой. Лоррейн осторожно выскользнула из-под одеяла и спустилась вниз. Когда она выглянула из-за занавески, первая команда фотографов уже спешила к дому через лужайку.
      В это утро Рей не торопился вставать с постели. Он устал, и у него болели все мышцы. Он пытался вызвать образ Сары, но перед ним возникали совсем другие лица и мешали ему.
      – Хорошо, – начал Скелтон, – все встрепенулись и сосредоточились.
      Позади него была прикреплена увеличенная карта района. По обе стороны от нее – крупные фотографии Глории Саммерс и Эмили Моррисон. Цветными булавками были отмечены их дома, а также те места, где их в последний раз видели живыми. Ленточки показывали дороги, по которым они ходили в школы, а также путь на площадку для игр.
      – Две девочки, – продолжил Скелтон, – одного возраста. Если очень постараться, может быть, и можно просунуть между их днями рождения рожок для обуви. Исчезли с разницей в три месяца. Дома, школы расположены на расстоянии не более трех четвертей мили друг от друга. Совпадение?
      Суперинтендант посмотрел в лица присутствующих офицеров, хмурые под облаком первого утреннего сигаретного дыма.
      – Мы снова прокрутили через компьютер дело Саммерс, чтобы отыскать связь между ними. Во втором случае главный ключ – мать Эмили Моррисон. Мы передали необходимые сведения в Западный Йоркшир. На пути туда, для связи со старшим инспектором розыска Галифакса мистером Данстаном находится констебль-детектив Патель. Для остальных – те же направления поиска: три автомобиля – красный кабриолет, «сьерра», зеленый фургон и два человека – бегун и женщина, которая может оказаться, а может, и нет, матерью девочки. Есть вопросы?
      Вопросов не было.
      Главный инспектор Лоуренс дополнил: полицейские помогут детективам в опросе жителей, проведут двойную проверку, расширят район опроса за пределы непосредственного соседства с домом Моррисонов, вместе с добровольцами из гражданских обыщут заброшенные участки вдоль канала и железной дороги; будут приведены в состояние готовности водолазы, установлено наблюдение за домом в Кимберли на случай, если Диана Виллс вернется по доброй воле.
      – Мне нет необходимости подчеркивать срочность всех действий, – вновь поднялся на ноги Скелтон. – Нам необходимо найти девочку как можно скорее.
      Он не произнес: «Пока она еще жива» В этом не было необходимости.
      – Майкл.
      Он оттолкнул руку Лоррейн и перекатился на самый край кровати.
      – Майкл.
      – Ну что?
      – На улице люди фотографируют дом. Я попросила их удалиться, но они отказались.
      Теперь он сидел на постели, глядя ей в лицо. Сон, когда можно было представить, что ничего не случилось, закончился.
      – Они хотят, чтобы мы поговорили с ними, рассказали о случившемся.
      Камушек стукнулся об окошко.
      – Мистер Моррисон! Просыпайтесь! Пора вставать!

– 20 —

      В центре Бредфорда Патель увидел памятник Джону Бойнтону Пристли, внушительную фигуру в широком плаще, чем-то напомнившую ему Резника. Патель не прочитал ни строчки из произведений писателя, мало что знал о нем самом, но в пятнадцать лет попал вместе с классом на дневной спектакль по его пьесе «Когда мы были женаты» в театре «Альгамбра». Все, что запомнил Патель, это большую компанию ругающихся военных, служанку в чепце, переживания по поводу супружеской неверности, которой на самом деле не было, и бесконечные салонные чаепития. Когда он пытался пересказать содержание пьесы родителям, то мать не могла ничего понять и все время просила его начать сначала, а отец поинтересовался, какое отношение пьеса имеет к образованию. Он с большим подозрением отнесся к ее воспитательной ценности, считая декадентской и безнравственной.
      Если остановиться около памятника, то можно любоваться зелеными холмами, возвышающимися за самой дальней линией жилых домов. Патель вырос в таком же маленьком городке в долине, омываемой речушками, сбегавшими с вершин холмов. Когда-то это были промышленные города с фабриками по переработке шерсти. Теперь такого производства уже не существовало или оно сильно изменилось, городки продолжали жить – Бредфорд, Вейкфилд, Галифакс.
      Не сумев выбраться из потока машин, мчащихся по широкой автостраде, Патель проскочил мимо полицейского участка. Он успел несколько раз извиниться до того, как старший инспектор Данстан взглянул на часы.
      Тонкогубый констебль повез их по равнине в направлении Хебден Бридж мимо каменных стен и почерневших церквушек, торгующих чипсами крошечных магазинчиков, переделанных из жилых комнат, мастерских, изготовляющих и торгующих дубленками и сабо. На берегу канала были видны рыбаки в зеленых комбинезонах.
      Данстан сидел на заднем сиденье рядом с Пателем и молча смотрел в окно, провожая взглядом грязных овец, пасущихся на склонах крутых холмов.
      – Фотография, которую вы прислали по факсу, – сказал он, когда они проезжали через Митолмроуд, – практически бесполезна.
      Речь шла о цветном снимке восьми– или девятилетней давности, единственной сохранившейся у Майкла фотографии жены.
      – Если бы я был вашим начальником, я бы обшарил весь лес, проверил палками все озера, пруды и каналы.
      Патель вежливо кивнул, не сказав ни слова.
      – Другой ребенок пропал там же? В прошлый раз?
      – Да, сэр.
      – Где они нашли ее?
      – В районе старых железнодорожных веток.
      – Вот-вот. Там и сейчас надо искать. Нечего заставлять нас ловить свои хвосты здесь, разыскивая иголку в стоге сена.
      «Хебден Бридж», – гласила надпись на указателе у дороги.
      По крайней мере, в одном, день начался неплохо. В полицейский участок позвонил один из соседей Моррисонов, живущий в семи домах от него, и сообщил о появлении около их дома зеленого фургона «транзит».
      Дивайн тут же отправился туда. Оказалось, что двое рабочих делают ремонт в доме. В субботу они ободрали обои в одной из комнат и приготовили ее к покраске. Вот почему они оставили там свой фургон. Это «халтура», которую они выполняют в свободное от основной работы время.
      – Да, – удивился один из рабочих, – этот старый фургон наш. Ну и что? Разве мы что-нибудь нарушили?
      – Кое-что тут делаем, – добавил второй. – Это скорее дружеская услуга, чем что-либо еще. Приятель приятелю, понимаете? Надеюсь, вы ничего не сообщите налоговой инспекции?
      Грэхем Миллингтон прошел уже полпути, совершая обход района вокруг дома Моррисонов, и разозлился, когда констебль по рации попросил его вернуться. Какая-то миссис Маклохлин, чем-то ужасно расстроенная, хотела поговорить со следователем и никем другим.
      Мойра Маклохлин дожидалась за дверью, когда подъехал Миллингтон. Ее дом был такой же, как у Моррисонов, и находился от него всего через две короткие улочки. Она приоткрыла дверь и быстро втянула Миллингтона внутрь. Это была маленькая женщина, с полными щиколотками, мягкими завитыми волосами, в бежевом платье, застегнутом до самой шеи.
      – Вы хотели сделать сообщение относительно пропавшей девочки? – спросил Миллингтон.
      – Пожалуйста, – попросила она задыхающимся от волнения голосом, – пройдемте в другую комнату.
      Они прошли в гостиную, в которой, к удивлению Миллингтона, горел торшер и были опущены все занавески на окнах, хотя время уже приближалось к полудню.
      – Эта машина, – начала нерешительно Мойра Маклохлин.
      – Машина?
      – Одна из тех, что были припаркованы здесь вчера. Вы передавали об этом в выпуске новостей.
      – Какая именно? Пикап, «нова»?
      Она кивнула, вытянувшись вперед, как птица у кормушки.
      – И что?
      Женщина моментально сложила пальцы пирамидкой, потом сцепила их, продемонстрировав опухшие суставы и кольца.
      – Видите ли, – произнесла она, не глядя на Миллингтона, даже избегая его взгляда, – мы припарковали его там, а не здесь, перед домом…
      – Мы?
      – Он… мой… приятель.
      «Господи Боже, – подумал Миллингтон, – вот в чем дело. У нее роман».
      – Он приходил сюда нечасто, но, когда так случалось, всегда оставлял машину в разных местах, чтобы не вызывать подозрений. – Рассказывая, она приоткрывала рот, поэтому перед глазами все время мелькал ее бледно-розовый язычок.
      «Ничто не имеет значения, – думал Миллингтон, – ни возраст, ни внешность – все это не важно. Все они такие – готовы нарушить клятву верности так быстро, как сумеют снять свои панталоны. Даже такая женщина, как эта, на которую мужчина второй раз даже и не взглянет, и то, оказывается, имеет любовника». Мойра Маклохлин продолжала говорить, и Миллингтон понял, что его мысли относятся к собственной жене, ко всем этим вечерам на занятиях и семинарах, где изучают русские пословицы или бронзу Барбары Хепворд, а потом остаются поболтать за чашкой кофе. Ко всем этим сборищам молодых людей с ученой степенью и амбициями, которым не приходится работать сверхурочно. К жене, которая приходит домой с запахом пива и чужих сигарет.
      – Сначала я не хотела об этом говорить, ведь Алан ничего не сделал, но ваше сообщение, ну, то, что передавали по радио в программе новостей. Там все время твердили, как это важно. – Она потрогала пальцами свисающую кожу под подбородком. – Какой несчастный ребенок!
      – Джентльмен, о котором идет речь, – Миллингтон снял колпачок со своей ручки, – Алан, сколько времени он оставался здесь?
      – Я не смотрела на часы. Но, полагаю, до пяти часов. Видите ли, мать моего мужа находится в доме для престарелых в Херефорде, и мой муж ездит туда навещать ее по воскресеньям. Не каждое воскресенье. Во второй половине дня.
      «Скоро мы все будем там, – мрачно думал Миллингтон, – засунутые в коляски и пускающие слюни в картофельное пюре по воскресеньям, стараясь припомнить, с кем мы нарушали супружескую верность и как это было»
      – Вы не будете его вызывать, сержант? Видите ли, я думала, что если расскажу вам все сама, то этого будет достаточно.
      – Я только запишу его имя и адрес. Сейчас мы не будем с ним связываться, но, если это понадобится, я вас уверяю, мы проявим предельный такт. – Он тщательно записал все в блокнот и поднялся. – Мы очень признательны за ваше сообщение. Теперь, по крайней мере, мы можем забыть об этом автомобиле.
      – Вы думаете, что найдете ее? – спросила в дверях Мойра Маклохлин. – Я имею в виду до того…
      – Не знаю, – ответил Миллингтон, медленно покачав головой. – На самом деле, не знаю.

– 21 —

      – Вы замужем?
      Линн Келлог покачала головой.
      – Нет.
      – Должно быть, трудно быть замужем при такой работе, как ваша. Я имею в виду, работа в разные смены и всякое другое.
      – Да, – согласилась Линн, – пожалуй, так и есть.
      – Ничего, – Лоррейн Моррисон сделала попытку улыбнуться, но у нее не получилось, – все еще впереди.
      «Скажи это моей матери», – подумала Линн.
      Они сидели в комнате, эркеры которой выходили во внутренний садик. Туда то и дело возвращался взгляд Лоррейн, как будто она надеялась, что свершится чудо и она увидит там Эмили, играющую в дочки-матери с куклами, колясками, наставлениями, – счастливая игрушечная семья.
      – Мне было девятнадцать, – рассказывала Лоррейн, – когда я повстречала Майкла. Мы были в ресторане «Мамма миа». Я пришла туда с девушками из нашего банка. Кто-то уезжал, вы знаете, как это бывает?
      Линн подтвердила кивком головы. С ближайшей дороги доносился шум оживленного движения машин, хотя двойные рамы и заглушали звук. Они сидели здесь так долго, что их кофе совсем остыл. Линн не могла не любоваться порядком в комнате, где все было на своих местах: вазы, подушечки с яркими голубыми и зелеными цветами, рисунок с розовыми балетными танцорами на стене. Утром, придя в этот дом, она видела, как Лоррейн убиралась, протирая пыль с каждого предмета в комнате. Она представила, как Лоррейн девочкой ходила за своей матерью из комнаты в комнату с пылесосом и тряпкой, во всем ей подражая и стараясь не отстать. Теперь, хотя она на добрые шесть лет моложе Линн, у нее есть муж, дом и даже пропавший ребенок…
      – Вероятно, мы слишком шумели, – продолжала Лоррейн, – как обычно это бывает на подобных проводах. Майкл был там по делу, на встрече с каким-то человеком. Он подошел и дотронулся пальцем до моего плеча. Они со своим знакомым поспорили о том, что мы делаем в ресторане. Я сказала ему, он рассмеялся и заявил, что выиграл пари. На следующий день я подняла голову из-за стойки и увидела его в середине очереди. «Вы не назвали банк, – обратился он но мне, когда подошла его очередь, – и мне пришлось обойти их все». Его слышали все наши девочки и справа, и слева. Кто-то из них засмеялся его словам, и я почувствовала, как краска заливает мое лицо. Он протянул мне свой чек, но тот был даже не нашего банка. «Я думал, вы сможете подтвердить чек, – сказал он и попросил написать на обороте адрес и номер телефона». Не знаю, почему я подтвердила чек, – может, хотела избавиться от него, может, еще почему…
      «Ты напрашиваешься на неприятности, – предостерегала меня подруга, – он хотя и неплохо выглядит и хорошо одет, но все же женатый человек. Откуда ты знаешь, что он женат? Я заметила: у него нет обручального кольца. На первом же свидании я спросила его об этом. Конечно, нет. За кого ты меня принимаешь? – рассмеялся он. Он сознался, что женат, только через месяц. Я тогда вышла из себя, кричала на него, обзывала лжецом и всякими другими словами. Не кипятись, – успокаивал он меня, держа за руки, – я не говорил тебе раньше, потому что это не имело значения. Что ты имеешь в виду? Тогда я не знал, что полюблю тебя».
      Утром Майкл позвонил на работу и попросил отпуск по семейным обстоятельствам. Когда пришла Линн, он уже был готов выйти к фотокорреспондентам и телерепортерам. Ей с трудом удалось убедить его, что это не самая хорошая идея. Тем более что все утро он провел на кухне с опущенными занавесками, не выпуская изо рта сигарету и разглядывая мир сквозь горлышко бутылки с болгарским вином.
      – Моя мать могла думать лишь о том, что Майкл на пятнадцать лет старше меня и уже был женат. Пятнадцать лет! – Она взглянула на Линн. – Я не думаю, что это так уж много, а вы?
      – Пожалуй. – Линн покачала головой.
      – «Когда тебе будет тридцать, – повторяла моя мать, – ему будет уже сорок пять. Средний возраст. Ты думала об этом?» – Лоррейн встала и подошла к окну. На лужайку уселась малиновка. Она сидела так неподвижно, что ее можно было принять за пластиковую игрушку. – «Средний возраст». К нему это неприменимо. Он такой… – энергичный. Только с тех пор, как он потерял работу и вынужден был устроиться на другую, довольно далеко от дома, он немного устает. Эта постоянная дорога, она выматывает, вы понимаете. Это, конечно, естественно. Любой на его месте уставал бы. Его возраст тут ни при чем.
      Линн встала и расправила юбку. Ее совершенно не интересовал Майкл, но в присутствии Лоррейн она каким-то образом чувствовала себя молодой и старой одновременно. Лоррейн относилась к той категории женщин, с которыми она терпеть не могла быть вместе в примерочной кабинке магазина. Наверняка и там, втискиваясь в двенадцатый размер, в зеркале она бы видела, как эта малышка с фигурной манекенщицы проскальзывает в десятый, оставляя в запасе еще несколько дюймов. Вроде Мишель Пфайффер в фильме «Фантастические пекари». Когда ей собираются там купить новую одежду, один из пекарей спрашивает: «Что берем? Размер десять?», а она так просто взглянула на него и говорит: «Восемь».
      Линн любила этот фильм, и эта сцена врезалась ей в память. Это же надо, восемь!
      Чувствовалось, что Лоррейн располагала временем и деньгами, делала прическу каждую неделю и довольно часто принимала солнечные ванны. Где бы еще она могла приобрести такой загар и блеск кожи?
      – Могу ли я воспользоваться вашим телефоном, – спросила Линн, – мне надо связаться с участком.
      Рей опоздал на работу на пятнадцать минут, и Хатерсадж так разнес его перед другими рабочими, что на глаза навернулись слезы и стыдно было поднять голову. Еще немного – и он, бросив все, запросил бы расчет и пошел в город с надеждой встретить Сару в обеденный перерыв. Но он отбросил эту мысль, представив, что сказал бы отец, узнав об этом поступке. Ведь именно отец и дядя устроили его на эту работу.
      Рей опустил голову и пошел работать. Ничего, еще не изобрели такой день, который длился бы вечно.
      Переходя с места на место, он слышал передачи потрескивающего радио, настроенного на волну 96,3. Слышно было плохо, так как мешала постоянная ругань рабочих, ноющий свист электрических пил, монотонные удары обрушивающихся вниз больших ножей. Разгружая грузовик, он не услышал имени Эмили Моррисон в выпуске новостей, но ухватил слова о том, что маленькая девочка пропала из дома. У него все посыпалось из рук.
      – Посмотри на себя, неуклюжий маленький педераст! – заорал Хатерсадж, проходя мимо. – Ты думаешь о том, что делаешь?
      Рей промямлил извинения, стоя на полу на карачках среди бычьей печени темно-красного цвета.

– 22 —

      В Хебден Бридж чайные оказались на ремонте, а в антикварных магазинчиках сидели унылые люди с осунувшимися лицами. Возможно, городок выглядел не так мрачно летом, когда сюда приезжают отдыхающие из Манчестера и Лидса в поисках пышных пирожков и свежего воздуха. Пателю повезло: он обнаружил около канала магазинчик с пластинками религиозных напевов «Суфи» Нусрата Фатех Али Хана и был страшно доволен приобретением – двумя компакт-дисками в пластиковых коробочках.
      Старший инспектор Данстан давно уехал в Галифакс, оставив в помощь Пателю двух констеблей в форме и зловещее напутствие: «Удачи вам, солнышко. Она вам понадобится. Постарайтесь найти здесь что-либо, помимо простуды и мозолей на ногах».
      Прохожие останавливались на секунду, чтобы бросить взгляд на смазанное изображение Дианы Виллс, отрицательно качали головой и продолжали свой путь. В трактирах, продовольственных магазинах и аптеках, где работали женщины с приятными лицами в безупречно чистых розовых одеждах и черных ботинках, все обстояло таким же образом. Даже сторож спиритуалистской церкви долины Кальдер не смог узнать ее. И, только когда Патель, уставший от непрерывного мелкого дождя, спускавшегося волнами с окрестных холмов, зашел в кафе в поисках теплого уголка и крыши над головой, ему повезло. Он заказал за стойкой чайник чая, два куска поджаренного хлеба и сел за столик. Кроме него, единственным посетителем была женщина в толстом шерстяном пальто, которая, машинально покачивая за ручку коляску, не переставала орудовать вилкой над большим куском торта.