К тому времени, когда Ким добрался до Нью-Йорка, битва закончилась, и он проиграл. Перкинс верил в литературу; Чарльз Скрибнер верил в моральные ценности; фирма принадлежала Чарльзу Скрибнеру.
      – Мистер Скрибнер заявил, что у него нет возражений против того, чтобы это слово было напечатано, но только в том случае, если оно относится к собаке женского пола, – сказал Перкинс Киму за ленчем. – В «Деле чести» ты используешь его по отношению к героине, и он категорически отказывается публиковать книгу. Он никогда не был, в сущности, удовлетворен тем компромиссом, к которому мы пришли по поводу слова… того самого, начинающегося с буквы «F»… в «Западном фронте». Он был вынужден отстаивать его перед Советом правления, издательской ассоциацией; различные религиозные группы оказывали на него давление, и вот теперь он подвел черту. Скотт заступался за тебя, и Теодор Ингрэм тоже, и Эс. Ай. Брэйс, но мистер Скрибнер не уступил ни на йоту, – говорил Перкинс. – Мне очень жаль, Ким. Я боролся, как мог, использовал все возможности, которые только приходили мне в голову… и я проиграл.
      Ким покачал головой.
      – Просто не верится, что от одного слова может зависеть так много, – сказал он. Они сидели в ресторане «Алгонкин», и мало что изменилось здесь со времени его последнего посещения. Маленькая, черноволосая и красивая Дороти Паркер беседовала с Александром Вулкоттом, и его тройной подбородок колыхался от смеха. Тихо сидел Джордж С. Кауффман, сохраняя на лице свое обычное угрюмое выражение, и, когда Вулкотт перестал хохотать, Роберт Бенчли добавил к остроте мисс Паркер свою собственную. Их круглый стол приобрел теперь международную известность, и у Кима возникло отчетливое ощущение, что для его участников теперь стало работой то, что когда-то было для них забавой.
      – Боюсь, что Скрибнер потеряет тебя, – горячо сказал Перкинс. – Эта мысль убивает меня. «Дело чести» написано даже лучше, чем «Западный фронт». Ким, ты хороший писатель, и ты становишься все лучше.
      Напряжение последних восьми недель, проведенных им в спорах, отразилось на лице Перкинса, и он выглядел маленьким и усталым.
      – Ты не возражаешь, если я позвоню тебе вечером домой? – спросил Ким. – У меня появилась одна мысль.
      – Конечно, ты можешь позвонить мне домой, – сказал Перкинс, слегка удивившись, потому что Ким, как и все авторы, с которыми он работал, знали его домашний номер. Перкинс гордился тем, что он был доступен для своих авторов двадцать четыре часа в сутки. Он подписал счет за ленч, который должен был оплатить Скрибнер, подумав, что больше он ничего не сможет сделать для Кима, и опасаясь, что в последний раз встретился с ним за ленчем.

      Джей Берлин происходил из еврейской семьи Нью-Йорка, относившейся к верхушке средней буржуазии. Три поколения семьи Берлинов владели сетью универмагов, торговавших в розницу дамской одеждой улучшенного качества. Сколько Джей себя помнил, он всегда хотел быть издателем. Эту мысль ему подсказал один из лучших друзей семьи, музыкальный издатель, заработавший состояние на публикации небольших, отдельно изданных музыкальных произведений. Но Джей мечтал издавать книги. Учась в Йельском университете, он сочинял скетчи для студентов театрального факультета, писал и редактировал статьи для «Йель дейли ньюс», а во время летних каникул работал в легкомысленной обстановке кабинетов издательства «Рид и Кристи». Те летние месяцы, проведенные им в знаменитом издательстве, окончательно определили его цель в жизни. Он восхищался непринужденной, богемной атмосферой, царившей там. Все самые остроумные и хорошенькие девушки Нью-Йорка работали в «Рид и Кристи», и каждый вечер, когда «работа», которую трудно было назвать работой из-за нескончаемого потока пересудов, сплетен, посещений и шуток, заканчивалась, Горас Рид доставал бутылку спиртного, припасенного еще до введения Сухого закона, и угощал сотрудников, которые, после нескольких порций, становились еще более оживленными. Потом они отправлялись ужинать в дешевый итальянский ресторанчик на Западной Сорок шестой улице, где им подавали большие блюда спагетти с томатной пастой и красное вино в толстых и обломанных по краям чайных чашках. Закончив в 1922 году Йельский университет, Джей Берлин сразу же поступил на постоянную работу в издательство «Рид и Кристи».
      Джей знал Кима, хотя и не по учебе в Йельском университете. Когда Джей поступил на первый курс, Ким уже пошел добровольцем на военную службу и отбыл в Европу. Но, несмотря на разницу в возрасте и в вероисповедании, а Хендриксы принадлежали к обществу старого закала, члены которого предпочитали не общаться с евреями и католиками, молодые люди были знакомы и доброжелательно относились друг к другу. Джей помнил Кима еще по первым публикациям в «Сан», а Ким встречал Джея, когда тот работал в «Рид и Кристи» и часто посещал литературные вечера. Они оба были выпускниками Йеля, оба имели отношение к литературе и вращались в одних и тех же кругах Нью-Йорка.
      Когда Джей проработал в «Рид и Кристи» два года, с ним одновременно произошло следующее: во-первых, у него появилось ощущение, что он, дожив до двадцати пяти лет, ничего в жизни не добился, в то время как его приятели по дансингам и по подготовительной школе уже начинали набирать высоту в этом мире, а во-вторых, умерла его бабушка, оставив ему десять тысяч долларов.
      Джей знал, что Горас запутался в долгах, потому что сам Горас постоянно жаловался по этому поводу. Горас был должен всем: печатникам, поставщикам бумаги, рекламным агентствам, художникам, авторам, и «Рид и Кристи» находились на краю финансовой пропасти. Теперь Джей располагал кое-чем, что было нужно Горасу, а именно деньгами, а Горас обладал кое-чем, что хотел заполучить Джей: правами на пятнадцать книг, причем все они считались литературной классикой. Неизданные и нераспроданные книги лежали мертвым грузом в издательстве «Рид и Кристи». Когда Джей заводил разговоры о том, что их неплохо было бы переиздать, Горас всегда обещал, что «он что-нибудь с ними сделает», но у него никогда не доходили до этого руки.
      – Я куплю у вас права, – предложил Джей в следующий раз, когда Горас жаловался на свои финансовые трудности. По его словам выходило так, что его тесть, который дал деньги на издательство, имел отвратительную привычку интересоваться, когда ему вернут его деньги и почему издательство не приносит никакой прибыли. Эта привычка раздражала Гораса, который объяснял свою склонность к выпивке тем, что его тесть назойливо вмешивается не в свои дела. Несмотря на его дилетантские замашки ловеласа, неспособность завести себе казначея и неумение зарабатывать деньги, Гораса нельзя было назвать глупцом. В ту же секунду, когда Джей проявил интерес к списку не приносивших дохода книг, Горас насторожился.
      – Зачем они тебе понадобились?
      – Я хочу попытаться издать их.
      – Ты можешь продать их для меня. Для «Рид и Кристи», – предложил Горас.
      – Я редактор. А не продавец.
      – Ну, смени работу. Я разрешу тебе, – великодушно позволил Горас.
      – Нет, я бы хотел приобрести все права на них, – настаивал Джей. – Я не собираюсь становиться коммивояжером издательства «Рид и Кристи».
      – Сколько ты дашь за них? – Горас знал, когда надо уступать.
      – Пять тысяч долларов, – сказал Джей.
      – Этого недостаточно. Они стоят гораздо больше, – возможно, Горас не был блестящим бизнесменом или удачливым издателем, но он не был и дураком. – Это почти ничего.
      Еще несколько совместных выпивок и обсуждений – и через несколько недель Джей приобрел права на пятнадцать книг за девять тысяч пятьсот долларов. Использовав их в качестве фундамента, он уволился из издательства «Рид и Кристи» и основал свою собственную фирму. Он назвал ее «Книги двадцатого века».
      Четыре года спустя, когда Ким Хендрикс позвонил в ответ на телеграмму, полученную им в Антибе, принадлежавшее Джею Берлину издательство «Книги двадцатого века» уже пережило болезни роста, и дела в нем шли вполне удовлетворительно. Но, как и весь остальной мир, Джей Берлин был заражен вирусом золотой лихорадки двадцатых годов. Уровень цен на бирже взлетал к небесам и каждый день приносил новые рекорды; таким спортсменам, как Рэд Грэндж и Бобс Руф, платили бешеные деньги, а денежный сбор за выступления Джека Демпси, боксера из Мелласы, впервые в истории перевалил за миллион долларов; Констанс Талмейдж, по слухам, получила за рекламу сигарет «Лаки Страйк» огромную сумму – пять тысяч долларов; кинозвезды, которые всего лишь шесть месяцев назад были продавцами газированной воды, теперь разъезжали на «дюссенбергах» и обвешивались бриллиантами. Джей, довольный успехами своего издательства «Книги двадцатого века», тем не менее стремился к большему. Он жаждал заполучить выдающегося писателя и издать сенсационный бестселлер, мечтал о контрактах с киностудиями и журналами, о больших деньгах и большом азарте. Он был более чем готов к встрече с Кимом Хендриксом. И пригласил его на ленч в популярный бар «Джек и Чарли» на Западной Сорок девятой улице, в котором незаконно торговали спиртным, и там за недурным виски Ким поведал Джею историю своих трудностей с «Делом чести».
      – Я тебе вот что скажу, Ким. «Двадцатый век» издаст эту книгу, – откровенно и жизнерадостно сказал Джей, как и было положено в ту откровенную и жизнерадостную эпоху.
      – Не глядя?
      – Не глядя, – подтвердил Джей. – Если Максвелл Перкинс готов поручиться за тебя, то кто я такой, чтобы возражать?
      – А как насчет «суки»?
      – Ну и что? Моя фирма называется «Книги двадцатого века», – сказал Джей. – Компания «Чарльз Скрибнер и сыновья» должна была бы называться «Книги четырнадцатого столетия». В лучшем случае пятнадцатого.
      – Ты опубликуешь ее в том виде, в каком она мной написана? – спросил Ким, желая убедиться, что здесь нет абсолютно никакого недоразумения. – Каждое слово?
      – Каждое слово, – сказал Джей.
      – Но есть еще одна проблема, – заметил Ким.
      – Да?
      – Перкинс. Это тот редактор, который мне нужен, – сказал Ким, заказавший уже четвертую порцию виски. Джей был поражен способностью Кима пить, не проявляя при этом никаких признаков опьянения. – Я бы хотел сотрудничать с «Двадцатым веком». С тобой, Джей. Но не представляю, как я могу расстаться с Перкинсом.
      – А если Перкинс будет работать на меня, ты перейдешь к нам? – Джей пытался сообразить, какие еще условия может выдвинуть Ким. По мере роста его претензий Джей проникался к нему все большим уважением. Джей понял, что Ким был хорошим бизнесменом. Очень хорошим бизнесменом.
      – Я не могу сказать, что больше никаких проблем не осталось, – заметил Ким. – Ты пока ничего не сказал про деньги.
      – Сколько Чарльз Скрибнер предлагал тебе за «Дело чести»?
      – Три тысячи долларов.
      – Я удвою эту сумму, – заявил Джей.
      – И добавишь пятьсот долларов на рекламу, – согласился Джей, пораженный и напуганный требованиями Кима. В конце концов, Ким, известный журналист и автор многочисленных статей, опубликовал всего лишь один роман. «Западный фронт» получил широкое признание, но от этой книги мир все-таки не перевернулся. Но Джей хотел, стремился, мечтал работать с выдающимся автором, и он чувствовал, что Ким может стать таким. Рискованная игра была в духе времени, и Джей готов был рискнуть.
      – Все это звучит совсем неплохо, – признал Ким. – Позволь мне подумать.
      – Нет, ты должен принять решение немедленно. Настала очередь Джея оказывать давление. Пора было положить конец требованиям Кима. Джей понимал, что если он сейчас не подведет под ними черту, то Ким и дальше будет выдвигать условия, а он уступать, и это будет продолжаться бесконечно. И превратится в нескончаемый поток требований, просьб и уступок.
      – Тебе придется дать мне ответ сейчас, – сказал Джей и погрузился в молчание.
      Ким взял стакан и уставился в него с таким видом, будто в нем был ответ на все его вопросы. Дело обстояло так, что «Двадцатый век» был единственным издательством в Нью-Йорке, с которым он хотел сотрудничать. Он обсуждал это с Николь на пляже Гэруп; во-первых, Ким знал Джея и не сомневался в его уме и абсолютной порядочности; во-вторых, издательство «Двадцатый век», хотя дела там шли совсем неплохо, нуждалось в собственном литературном открытии, и в ту минуту, когда Ким поставит свою подпись под контрактом, он сделается «звездой» со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде широкой рекламной кампании; и, в-третьих, Ким знал, что за Джеем стоят большие деньги, и понимал, что в бизнесе деньги решают все; на них покупается лучшая реклама, они позволяют привлечь к работе над обложками самых хороших художников, деньги обеспечивают распродажу большей части издания в книжных магазинах, и, наконец, что совсем просто, деньги дают деньги. Издательство «Двадцатый век» обладало таким набором достоинств, что, с точки зрения Кима, становилось для него идеальным. Сами по себе деньги мало интересовали Кима, но он с уважением относился к тому, как они могли повлиять на его карьеру, чувство собственного достоинства и уверенность в себе.
      – Значит, мы договариваемся о том, что ты опубликуешь «Дело чести» в том виде, в каком я его написал, что ты попытаешься переманить к себе Перкинса, который станет моим редактором, что ты выплатишь мне аванс шесть тысяч долларов и выделишь пятьсот на рекламу? – повторил Ким условия договора.
      – Именно так, – сказал Джей.
      – Что же, договорились, – сказал Ким. Он протянул руку через стол, и мужчины обменялись рукопожатием в знак того, что сделка состоялась.
      Джей заказал бутылку шампанского; как ему предстояло убедиться за долгие годы, оно было любимым праздничным напитком Кима. Когда в четыре тридцать они вышли из ресторана, Джей, который выпил совсем немного, был поражен тем, что Ким, выдувший после виски почти все шампанское, а потом пропустивший еще несколько порций бренди, держался на ногах твердо и непоколебимо, как скала. Он указал на это обстоятельство своему новому автору.
      – Все дело в удачных генах, – заявил Ким. – Пью с восемнадцати лет. Я начинал во Франции с хороших вин и старого выдержанного портвейна и с тех пор так и не останавливался.
      – А как насчет похмелья? – поинтересовался Джей, у которого даже после весьма умеренного количества выпитого уже начинала болеть голова.
      – Никогда не бывает, – сказал Ким, позабыв про день своей свадьбы.
      – Никогда?
      – Никогда, – подтвердил Ким.
      Через два дня контракт был подписан. «Двадцатый век» должен был срочно подготовить «Дело чести» к публикации весной 1926 года. Джей Берлин, как и вся страна, вдохновлялся девизом «Полный вперед!».