Глава 13

Люсьен прискакал в Розбриар, передал Армагеддона конюху и немедленно отправился искать Нериссу. Она сидела, запершись, в своих апартаментах и никого не желала видеть.

Он постучал в дверь и тихо позвал.

— Нерисса.

— Уходи, Люсьен. Я больше не желаю ни видеть тебя, ни говорить с тобой.

Даже если бы она вонзила ему в сердце нож, он не почувствовал бы такой боли. Она его сестра, самая младшая в его семье, единственная женщина, за которую он с радостью отдаст жизнь, только бы увидеть ее счастливой. И вот он разрушил ее жизнь, лишил ее всяких шансов обрести свое счастье. Он глубоко вздохнул и сделал вторую попытку.

— Пожалуйста, Нерисса. Нам надо о многом поговорить.

Тишина. Затем тихий звук шагов, щеколда поднялась, и появилась Нерисса.

Вид сестры поразил его. Она осунулась. Некогда ясные голубые глаза потускнели, щеки запали. Ее волосы утратили блеск, а губы словно разучились улыбаться. Она прямо и тяжело смотрела ему в глаза.

— Почему? — прошептала она. Ее губы задрожали. — Почему ты не мог просто оставить нас в покое, Люсьен?

Впервые в жизни Люсьен не знал, что сказать. Он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.

— Тебе было недостаточно того, что ты едва не погубил наших братьев, — продолжала она говорить срывающимся шепотом. — О нет. Ты должен был снова сыграть роль Бога, да?

— Как ты узнала? — хрипло спросил он, даже ему самому показалось, что его голос доносится откуда-то издалека.

— Один из твоих друзей немного перебрал на балу у Челси и Эндрю, и у него развязался язык. Он рассказал мне об испанском имении. Об остальном я догадалась сама. Ты просто решил убрать Перри из Англии, не правда ли?

Для Люсьена невыносим был горький укор в печальных голубых глазах сестры. Он, стиснув зубы, отвел взгляд.

— Я ненавижу тебя, — тихо проговорила Нерисса. — Я ненавижу тебя так, что мне противен даже твой вид.

Эти слова потрясли его, но не настолько, как отвращение, изобразившееся на ее некогда доверчивом, любящем лице. Даже сама смерть не способна нанести такой удар. Ему стало больно дышать.

Он заслужил это, отрицать невозможно, но он не может стоять и смотреть, как страдает его милая сестра, понимать, что он, и никто другой, повинен в ее страдании.

Он не мог решиться заговорить сейчас. Он поговорит с ней позже, когда у него будет время, чтобы собраться с мыслями и силами, чтобы вынести ее отвращение и презрение. Он повернулся к двери и поднял щеколду. Но его остановил едва слышный, скорбный шепот:

— Для чего? Для чего ты все это делаешь, Люсьен?

Он застыл на месте, безнадежно глядя на носки своих башмаков.

— Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Ты знал, что мы с Перри были практически помолвлены, но тебе не хотелось ждать, не хотелось дать ему необходимого времени, чтобы объявить об этом официально.

Люсьен промолчал. Как объяснить ей то, в чем он и сам едва может разобраться? Он думал о своем детстве, которое было принесено в жертву герцогскому титулу и обязанностям, которые пришли вместе с ним, сестре и братьях, чтобы они могли испытать, что такое юность и беззаботность, — детстве, которое закончилось со смертью отца. Люсьен считал, что весь мир будет подчиняться его приказам. Но он не смог предотвратить падение отца на тех ступенях. И он не смог спасти мать.

Разве удивительно, что с тех пор он болезненно стремился все держать под контролем? К тому, чтобы его мир и все, кто его населяет, развивались и действовали строго по плану?

Но всякие оправдания того, что он в своем стремлении контролировать ситуацию убил человека, которого она любит, будут звучать банально и бессмысленно даже для него самого.

Ему нечего было сказать ей. Совершенно нечего.

Он повернулся и ушел.

Ужин был мрачным и молчаливым. Нериссе еду подали комнату. Эва ковыряла вилкой в тарелке и с несчастным видом смотрела в нетронутый бокал с вином. Джульетт, Эми Челси пытались поддерживать разговор, но в конце концов оставили это, заметив, что их мужья обмениваются тревожными взглядами. Люсьен, который за едой не проронил ни единого слова, замечал все, что происходит вокруг него. Он остро чувствовал отсутствие сестры. Подавленное настроение Эвы. А что касается братьев, то ему было просто не выносимо смотреть на них.

Он никак не мог забыть лица Нериссы. Эти пустые голубые глаза, выражение отвращения на ее лице.

Движение на другом конце стола нарушило его угрюмую задумчивость. Он поднял глаза. Эва, отодвинув тарелку, бормотала слова извинений. Мужчины уважительно привстали, когда она вышла из-за стола и покинула комнату.

Люсьен мрачно проводил ее взглядом, затем вновь сосредоточил внимание на своей тарелке. Он ел в полной тишине. Только когда ужин закончился и его невестки ушли из столовой, он наконец взглянул на братьев.

— Что ее беспокоит? — хрипло спросил он у Чарлза.

— Она беременна, Люсьен, — ответил тот так, будто это было новостью.

— Джульетт, когда была в положении, тоже мало ела, — пришел на помощь Гаррет.

Люсьен промолчал, хотя напоминание о положении, в котором находится Эва, нисколько не смягчило нарастающего в нем раздражения. Раздражения из-за того, что у него нет другого выбора, кроме как сделать ее герцогиней, но она твердо настроена отказать ему. Он швырнул салфетку на стол. Черт побери, когда это весь мир прекратил подчиняться ему?

— Она похудела с тех пор, как я в последний раз видел ее, — резко проговорил он. — Я полагал, что беременность делает женщин крупнее, а не меньше.

Эндрю пожал плечами.

— Не на ранних сроках.

— Откуда тебе знать? — Люсьен пронзил Эндрю своими черными глазами. — Ты еще не был отцом.

— Пока нет. Но скоро буду.

Люсьен пристально посмотрел на него. Он думал, что Эндрю слишком поглощен своей наукой, а Челси слишком занята заботами о многочисленных собаках и кошках, чтобы он мог получить от них племянника или племянницу.

Несмотря на то что Люсьен был очень зол на братьев, он встал и пожал Эндрю руку.

— Поздравляю. Когда наступит этот важный день?

— В конце лета, — просияв, ответил Эндрю.

Люсьен отошел в сторону, когда Чарлз и Гаррет также поднялись из-за стола и поздравили брата, похлопывая его по спине и предлагая тосты за еще не родившегося младенца. Лицо Эндрю светилось гордостью. Люсьен улыбнулся и отвел взгляд, борясь с завистью. Он подумал об Эве, которая носит в чреве его собственного ребенка. Мысль о том, что она больше заботится о своей драгоценной свободе, чем о благополучии его наследника, жгла ему душу. Все, что он смог, это вернуть на свое лицо маску равнодушия, когда речь зашла о детях, изобразить безразличие к разговору, в котором ему отчаянно хотелось участвовать на равных со всеми.

Громадные напольные часы в углу комнаты пробили полночь. Один за другим его братья, позевывая, разошлись и направились в свои спальни — к любимым женам.

Люсьен остался один. Он пододвинул кресло к камину и так сидел в просторной комнате, по которой летали сквозняки, вытянув ноги перед собой и уныло глядя на догорающие угли. Потягивал херес. Наблюдал за искрами, с легким шипением слетавшими с тлеющих поленьев, и струйками дыма, который тут же рассеивался в прохладном воздухе. Он поставил бокал на пол и стал вслушиваться в вой ветра за окнами.

Все эти разговоры о младенцах вернули его мысли в прошлое. После смерти родителей Люсьен вошел в роль покровителя младших братьев и сестры так же естественно, как и в роль герцога. Он принял на себя ответственность за них всех — точно так же он будет заботиться и об этом новом малыше, которого Эва не хочет отдавать.

Он откинул голову на спинку кресла. Эва. Нерисса. Кошмары. Мир вышел из-под его контроля. Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным, плывущим по воле волн. Для Нериссы он больше ничего не мог сделать, лишь продолжить выяснение истинной судьбы Перри. Что касается Эвы… И женитьбы… Он провел ладонью по лицу. Да, он испытывает к ней непреодолимое влечение, но не хочет видеть ее в своем доме и уж тем более связывать с ней свою жизнь. Требовать этой женитьбы его заставляли гордость и ответственность. У нее в чреве его ребенок — и, Боже милостивый, никогда ребенок герцога Блэкхита не родится внебрачным, что бы ни было на уме у его матери! Черт ее побери!

Она выйдет за него замуж, как бы ни упиралась, потому что такова его воля, и он сделает по-своему. Она станет герцогиней Блэкхит, хочет она этого или нет. Он не питал никаких иллюзий, будто его брак будет таким же, как у братьев. Вовсе не таким. Его герцогиня будет всего лишь сосудом для наследника рода. Не женой. Не любовницей. Сосудом. Он будет обходителен с ней, станет сопротивляться вожделению, которое она в нем вызывает, и постарается, чтобы ни она, ни ребенок ни в чем не нуждались, когда он умрет. Когда это случится, она вновь вернется к независимой жизни, которой так дорожит, — и на этот раз в ее распоряжении будет вся власть и богатства герцогов Блэкхит. После того, как он умрет.

Люсьен сделал еще глоток хереса, отставил бокал и стал не мигая смотреть на умирающий огонь. Ему будет нужно повидать душеприказчика, чтобы добавить параграф в свое завещание. Параграф, в котором будет записано, что она никогда не увезет его наследника из Англии. Уж это по крайней мере он может держать под контролем. Даже из могилы.

Он вытянул ноги к огню и устало откинул голову на спинку кресла. Его гнев ушел сам собой. Он снова чувствовал уверенность в себе. План действий разработан. Он спокоен. Часы в углу негромко тикали. У его ног потрескивал и шипел огонь. Утомленный раздумьями, Люсьен задремал.

Сон был тот же, что и в прошлую ночь, и в позапрошлую, и во все ночи на протяжении последних двух месяцев. Его противник, весь в черном, равный ему по мастерству, силе и уму. Десять шагов, брошен носовой платок, и вот сталь звенит о сталь, когда Люсьен схватывается с ним, с единственным противником, которого он не в силах победить. Потом появляется Смерть, которая направляет клинок противника, пронзает ему сердце. Люсьен падает. Он лежит на спине, глядя на смутную фигуру врага, победно возвышающуюся над ним. Он ощущает, как кровь, пузырясь, вытекает из груди, как жизнь постепенно покидает его тело и все слабее бьется его смертельно раненное сердце…

Испуганно вздрогнув, он проснулся. Сердце бешено колотилось, все тело было мокрым от пота. Ничего, кроме мерцающих углей, поскрипываний засыпающего дома и равномерного тиканья часов. Но она здесь. Это точно.

Он медленно поглядел направо… вот и она, тихо сидит в кресле не более чем в пяти футах от него, огонь камина освещает ее прекрасное, коварное лицо.

— Плохой сон? — Эва подняла бокал с остатками хереса и передала ему.

Герцог не ответил.

— Может, зажечь еще свечей, чтобы прогнать ваших демонов?

— Нет.

«Просто побудь со мной. Вот это было бы мне по душе».

Она вновь наполнила его бокал, налила себе и молча села рядом. Он нуждался в чьем-нибудь присутствии, чтобы справиться со страхом. Сочувствие удивило и странно тронуло его. Он не думал, что в ней могут жить столь нежные чувства.

— Меня тоже посещают дурные сны, — тихо сказала она немного погодя, — но думаю, что они скорее являются порождением пережитого.

— Они будят вас среди ночи?

— Нет. — Эва смотрела в огонь и печально улыбалась. — Они так мучают меня в течение дня, что с наступлением темноты сами нуждаются в отдыхе. — Она откинула голову на спинку кресла.

Блэкхит залюбовался ее густыми блестящими волосами, так очаровательно оттенявшими бледное лицо. Люсьен почувствовал, как желание сладкой истомой разлилось по телу и зажгло кровь. О, как бы он хотел заключить ее в свои объятия, спрятаться в ее женской теплоте и дать ей исцелить себя. Однако какая дурацкая мысль. Люсьен понимал, что у нее хватает и своих демонов. Быть может, их слишком много, чтобы когда-либо полностью избавиться от них.

— Я наблюдаю за вашей семьей, — проговорила она через некоторое время. — Похоже, ваши братья обожают своих жен.

— Целуют землю, по которой те ходят.

— Как это понимать.

— Что как понимать?

Эва деланно безразлично пожала плечами.

— Я никогда не видела, чтобы мужья относились к женам с таким уважением и любовью. — Он поднял брови, она вспыхнула и отвернулась, не в силах выдержать его пронизывающего взгляда. — Ну, я знаю, что мужчины так ведут себя во время ухаживания, но, надев обручальное кольцо, они принимаются волочиться за другими. На смену восторженному вниманию приходит равнодушие. Жестокость сменяет доброту. Но ваши братья… — она покачала головой, — они поражают меня. Вам известно, что Эндрю позволил мне здесь остаться только потому, что этого захотела Челси? Потому что она этого захотела. — Эва недоверчиво усмехнулась. — А любой другой мужчина просто плюнул бы на ее желание и сделал по-своему. Должна признаться, что такое необычное поведение лорда Эндрю изумило меня.

— Тогда я должен сделать вывод, что вы в равной степени изумлены и таким же поведением его братьев.

— Да. — Ее загадочная усмешка погасла, на лице появилось выражение безнадежности. — Можно только надеяться, что, когда они вернутся к своему истинному облику, это не разобьет сердца любящих.

— А почему вы считаете, что увиденное вами не является их истинным обликом?

Она хмыкнула и махнула рукой, а потом посмотрела на него как на неразумного младенца.

— Да прекратите вы, Блэкхит. Не будьте идиотом. Я понимаю, что они ваши братья, но при этом они все же мужчины, а я уже говорила, что знаю мужчин. Поверьте мне, как только острота ощущений притупится, они станут столь же отвратительны, как и остальные представители вашего пола. Это лишь вопрос времени.

Он улыбнулся, заинтригованный ее странными рассуждениями.

— А если они докажут, что вы не правы?

— Не докажут.

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Подозреваю, что с вами во время замужества так не обращались.

— Мой муж… — Она горько усмехнулась. — Слабый и отвратительно-жалкий червяк, который, уверяю вас, был истинным представителем мужского пола.

— Тогда зачем вы вышли за него замуж? Она отпила глоток хереса.

— Я была молода. Наивна. Лелеяла мечту о бегстве из душного пуританского Салема и жизни во Франции с красавцем графом. Я жаждала приключений, власти и высокого положения, любви и преданности мужа. Но он не любил меня. Он женился на мне только потому, что желал переложить на меня большую часть своих политических обязанностей… а самому остаться свободным, чтобы волочиться за каждой юбкой. — Она поставила бокал на пол: — Однажды я застала его в постели со служанкой. С тех пор, знаете ли, я его не подпускала к себе, так как поняла его истинную природу. Это и к лучшему. Она забеременела и вскоре после того умерла от сифилиса. Ребенок погиб с ней. — Ее лицо было бледным и неподвижным. — Он… — она сделала глотательное движение и на мгновение закрыла глаза, — родился уродом.

Люсъен был поражен. Он во все глаза смотрел на Эву, начиная понимать загадочность ее поведения, ее мыслей.

Неудивительно, что она так цинично относится к браку. Неудивительно, что она презирает мужчин и не верит им. Ему очень хотелось прикоснуться к ней, но в ее облике читалась гордая неприступность. Вместо этого он подлил в ее бокал вина и мягко сказал:

— Моя дорогая Эва, не все мужчины такие, как ваш муж.

— Все мужчины, которых мне доводилось встречать, были такими.

— Даже ваш отец?

Женщина застыла, по лицу пробежала тень.

— Особенно мой отец, — проговорила она тихим, дрожащим голосом. — Она подняла глаза, эти загадочные, широко расставленные глаза, которые так очаровывали его, и посмотрела на него. И тут он понял, что она больше не задумчива, не склонна к разговору, а снова беспощадна и зла. — Зачем я рассказываю это вам, Блэкхит? Ни вы, ни кто другой не способны изменить мое мнение о вам подобных. Ни вы, ни кто другой не способны заставить меня с уважением, по-доброму к ним относиться, верить им. — Она поднялась с кресла. — Я напрасно пришла сюда и напрасно открылась вам. Спокойной ночи.

— Эва.

Она помедлила, стоя к нему спиной.

— Что вам сделал отец?

— Это вас не касается, Блэкхит. Не надо ворошить прошлое.

Тогда подумайте о своем будущем. Вы не можете не дать о своем будущем ребенке, — тихо сказал он. Она замерла.

— Вы не можете отрицать существующее между нами влечение.

Он заметил, как напряглись ее плечи, услышал, как она судорожно вздохнула.

— И вы не можете отрицать, что единственный разумный выход — это принять мое предложение и стать герцогиней Блэкхит.

Тогда она повернулась, ее глаза горели яростным зеленым огнем.

— Вот это именно та самоуверенность, за которую я так ненавижу мужчин, ваша светлость.

Она насмешливо присела в неуклюжем реверансе и вышла из комнаты.

Глава 14

Оказавшись на почтительном расстоянии от библиотеки, Эва поняла, что убегает от Блэкхита. Не просто убегает. Несется стремглав. Захлопнув дверь, она, тяжело дыша, прислонилась к ней спиной.

Она закрыла лицо руками. Все повторяется снова, на этот раз с человеком настолько опасным, что рядом с ним ее покойный муж казался совершенным ангелом.

— О, будь ты проклят, Блэкхит, — прошептала она, пытаясь унять дрожь и собраться с силами. Что произошло сегодня ночью?

Она стала вспоминать события последнего получаса. Возбудившись от недавней встречи с Блэкхитом и мучаясь бессонницей, она спустилась в библиотеку, чтобы взять книгу. Но этого ей так и не удалось сделать. Проходя через пустую, как она думала, столовую, Эва вдруг увидела придвинутое к камину кресло, а в нем — великолепную фигуру герцога.

На какой-то момент она поддалась неописуемому восторгу — он здесь. Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Ее обдало жаром. Ей следовало бежать оттуда со всех ног, но нет, она осталась, хотя инстинкт самосохранения кричал, чтобы она бежала. Она осталась потому, что ей захотелось видеть мужчину, которого она одновременно и боялась, и презирала, в виде обычного человека, а не непостижимого существа, которым она его знала. Она осталась — по причинам, которые и сама не совсем понимала, не хотела понимать… по причинам, которые ничего общего не имели с желанием видеть его страдания, а были связаны с мягкими, нежными сторонами женской природы, с мягкими, нежными чувствами, пробудившимися в ее опустошенной душе.

Уже самой мысли о том, что те мягкие, нежные чувства могли существовать, притаившись, словно страшная болезнь, было достаточно, чтобы заставить Эву снова содрогнуться. Это были женские чувства. Охранительные чувства. Опасные чувства.

Тот сорт чувств, которые приводят к разрушенным надеждам и разбитым сердцам.

На нее нахлынули воспоминания. Она увидела лицо матери, перекошенное, полное горечи, яда, обезображенное пятнадцатью годами горя и предательства…

— Мужчины! Они все одинаковые, Эва!

— Но папа другой…

— Твой отец не лучше других! Не думай, Эва, что он любит тебя, потому что приходит с моря с конфетами и разными безделушками! Он хотел мальчика! Он хотел наследника! Но получил девочку, получил тебя, и так и не простил меня за это!

— Но, мама…

— Я ничего не хочу слышать об этом! Все мужчины одинаковы, все до единого, и не забывай это!

Но она забыла. Она вышла замуж за Жака. И больше уже не забудет.

— Я не могу выйти замуж за герцога… он уничтожит меня, — сказала она в темноту. Призраку своей давно умершей матери.

Себе самой.

Ее рука легла на еще плоский живот, в котором рос ребенок Блэкхита. Нет, она не может выйти за него замуж. Она не может жертвовать тем, что осталось от ее гордости, свободы и, да, сердца. Она не может позволить своему ребенку пережить то горе, которое испытала она, дав ему отца.

Она всматривалась в холодную и туманную английскую ночь.

Наверное, пришло время уезжать. Время возвращаться в Америку — где родина ее и ее ребенка.

Когда на следующее утро Эва спустилась вниз, намереваясь что-нибудь съесть, несмотря на то что вид — и запах — завтрака в последнее время вызывал у нее тошноту, она увидела, что вся семья де Монфор уже собралась за столом, окруженная попрошайничающими собаками, слугами и крутящимися здесь же детьми. Комнату наполняли смех и сумятица. Она постояла в нерешительности за дверью, чувствуя себя нежданным гостем и не желая нарушать эту радостную сцену семейного счастья.

Особенно если придется противостоять Блэкхиту.

— Ох, не знаю, но думаю, что будет девочка, — говорила Джульетт, намазывая масло на кусок тоста. — При девочках всегда чувствуешь себя хуже, не правда ли, Эми?

Эва замерла.

— Ну, я просто не знаю, что сказать, — ответила Эми, чьи высокие скулы, прямые черные волосы и бронзовая кожа выдавали наличие индейской крови. Ее акцент, такой же, как и у Джульетт, напоминал Эве о доме… простой говор Новой Англии, который наводил воспоминания о Салеме, верфях, экономности янки и старом добром здравом смысле. — В конце концов, у меня ведь одна Мери, поэтому я не знаю, как чувствуешь себя, когда носишь мальчиков.

— Мне с Шарлоттой было намного хуже, — заявила Джульетт, положив тост перед светловолосой голубоглазой девчушкой, взобравшейся на стул рядом с ней. — А вот Габриель, с другой стороны…

«Они говорят обо мне, — с ужасом подумала Эва. — Говорят о моем не родившемся ребенке, строят предположения о том, кто это будет: мальчик или девочка». Она вдруг застеснялась. Ей одновременно захотелось и покинуть эту счастливую и сумбурную сцену, на которой для нее не будет места, и присоединиться к ней.

— Что ж, вы можете строить догадки сколько угодно, — сказала Челси, потянувшись за большим куском холодной телятины, — но так как мне еще ни разу не было плохо, то я склоняюсь к тому, что будет мальчик.

Так уж получилось, что она подняла голову как раз в тот момент, когда Эва поняла, что разговор идет вовсе не о ее ребенке, а о ребенке Челси.

Челси беременна?

— Эва! Нечего там стоять. Иди завтракать.

— Да, у Челси и Эндрю есть прекрасная новость!

Трое братьев встали со своих мест, когда Эва, которой было неловко за свои преждевременные мысли, вошла в комнату. Гаррет, как всегда, улыбался. Его было так же трудно не любить, как и принимать серьезно, и она знала, что его улыбка предназначалась для того, чтобы она чувствовала себя уютнее. Эва была благодарна ему за эти усилия.

Эндрю выглядел отчужденным и безразличным. Только Чарлз, казалось, не рад ее видеть.

А где Блэкхит?

Она ощутила укол разочарования. Его здесь нет.

Разговор возобновился. Эва села за стол, удивляясь, как может аристократическая семья так свободно разговаривать о еще не родившихся детях не только в присутствии посторонних, но и при детях. Она думала, что столь воспитанные люди должны бы счесть подобную тему вульгарной. И как удается Челси выносить вид еды да еще жадно накладывать себе ее в большом количестве? Почему ее лицо светится здоровьем, глаза ясны, а улыбка в каждую секунду готова появиться на губах, когда Эва чувствует себя совершенной развалиной?

Раздражение нарастало. И где, черт возьми, Блэкхит?

Она улыбнулась кузине.

— Оказывается, одна я еще не поздравила тебя и Эндрю, — сказала она, стараясь не завидовать радости Челси по поводу ее положения и лучащегося здоровья. — Когда ты узнала?

— Вот уже две недели, — ответила Челси, намазывая очередной тост. — Мы собирались немного подождать, прежде чем объявлять об этом, но не получилось — уж очень мы рады!

Гаррет все еще улыбался:

— Все гадают, кто будет, мальчик или девочка, а я раздумываю, будет ли это изобретатель или борец за права животных!

— Видимо, будет и то и другое, — вступила Эми, поднимая маленькую дочь и усаживая ее на колени. — Челси и Эндрю оба обладают большими достоинствами.

— А как ты себя чувствуешь, Эва? — спросила Челси, похрустев тостом.

— Плохо, — ответила она с болезненной улыбкой. Она печально посмотрела на свою тарелку, пустую, несмотря на решение что-нибудь съесть. — Мне не хотелось портить эту счастливую сцену, но я должна сообщить вам, что в полдень уезжаю. Я и без того уже давно злоупотребляю вашим гостеприимством.

— Уезжаешь? — Челси выронила тост. — Ты не можешь этого сделать, ведь ты должна выйти замуж за Люсьена!

— Я не выйду замуж за Люсьена. Собравшиеся за столом зашумели.

— Но ты должна выйти замуж за Люсьена!

— Ты должна думать о будущем ребенке, Эва!

— Король приказал вам жениться! Эва покачала головой.

— Точно так же, как все вы любите своего брата, и точно так же, как хотите видеть меня прикованной к нему в качестве наказания за все преступления против вас, — ее взгляд коротко, но красноречиво остановился на Чарлзе, — точно так же я не могу выйти за него замуж. Я не имею ни малейшего желания отдать то, что осталось от моей свободы, человеку, который наверняка разрушит ее. Да, нужно подумать о ребенке, но могу всех заверить, что он будет хорошо обеспечен. Отец после смерти оставил мне имение. В Америке мой ребенок будет иметь все, что ему нужно, — защиту, тепло и любовь матери.

Нерисса, подавленная и, несомненно, не перестающая думать о Перри, заговорила:

— А как же защита, тепло и любовь его отца? Улыбка немедленно исчезла с лица Эвы.

— Отцов это не касается, — горько проговорила она. — Ему не понадобится его отец, мне тоже.

Кто-то в ужасе судорожно вздохнул, видимо, мягкая Эми, а затем воцарилась полная тишина и все глаза устремились к двери.

Блэкхит. Он стоял, невозмутимый и спокойный, взгляд устремлен туда, где сидела Эва. У нее по спине побежали мурашки. На герцоге была одежда для загородных прогулок: темно-серый плащ и заляпанные грязью сапоги, щеки горели от мороза. Или гнева. Его лицо было неподвижным, как у статуи.

В комнате повисла мертвая тишина — все ждали, что с его губ сорвутся какие-нибудь ужасные слова.

— Ага, привет, Люс, — неуверенно сказал Гаррет, пытаясь разрядить напряженность.

— Позавтракай с нами, — предложил Чарлз.

Но герцог лишь холодно улыбнулся, обошел стол, приблизился к Эве, сжавшейся в комок, и, наклонившись, поцеловал ее в неожиданно ставшую горячей щеку. Его одежда пахла зимним ветром, утренним воздухом. Его губы были так же холодны, как погода на дворе, но Эву бросило в жар.

— Вы должны извинить Эву, — великодушно заявил он. — В отличие от всех вас ей еще предстоит увидеть, каким… приятным может быть брак.

— Прошлый опыт говорит об обратном, — отреагировала она.