Глава 1

Для закоренелого холостяка нет ничего опаснее, чем замужняя женщина, которая счастлива в браке.

Для такой женщины мужчина с положением в обществе да еще с достатком и без жены точно грубо торчащий камень из гладкой стены. Ей почему-то кажется, что этот камень нужно пригладить и отполировать, чтобы он ничем не выделялся, тогда он станет таким же счастливым, как и ее ненаглядный муженек.

Должно быть, именно поэтому на званом обеде виконтессы Леклер Джулиан Хэмптон оказался за столом в обществе некоей миссис Моррисон – не в меру разговорчивой вдовы. В сторону самой виконтессы Джулиан старался специально не смотреть, однако, что называется, кожей чувствовал: она сейчас пристально наблюдает за каждым его словом и движением.

– Должно быть, у вас очень интересная работа, мистер Хэмптон! – возбужденно воскликнула вдова-болтушка.

Ее предыдущая тема – изобилующий подробностями рассказ о том, как она провела лето в Брайтоне, – очевидно, истощилась.

– Честно говоря, мэм, работа адвоката весьма рутинна. На самом же деле Джулиан вовсе не считал свою работу скучной. Но объяснять миссис Моррисон, чем, собственно, его работа интересна, он не собирался. Такие, как она, этого все равно не поймут.

Миссис Моррисон рассмеялась, повернув к Джулиану раскрасневшееся лицо. В глазах ее горели задорные огоньки.

– Ни за что бы ни поверила, мистер Хэмптон, что вы способны заниматься чем бы то ни было скучным!

– Боюсь, у вас сложилось слишком хорошее мнение обо мне, мэм. Уверяю, перед вами человек, ровным счетом ничем не примечательный. Я сам себе бываю порой так скучен, что меня клонит в сон.

– Зато меня от вас в сон не клонит! Миссис Моррисон улыбнулась ему многозначительной улыбкой.

Сам же Джулиан, слушая болтовню миссис Моррисон, лишь с трудом удерживал зевоту. Интересно, почему виконтесса на этот раз решила «подсунуть» ему эту занудную, хотя, впрочем, весьма недурную собой, особу? Может быть, после того, как Джулиан несколько раз оставался равнодушен к навязанным ему виконтессой дамам с более развитым, чем у этой клуши, интеллектом? Вероятно, его непрошеная благодетельница решила, что ему и не нужно, чтобы его избранница была интересной собеседницей. Во всяком случае, как показалось Джулиану, хозяйка вечера не особо благоволила к этой Моррисон, пригласив ее исключительно ради него. Чтобы не обидеть виконтессу, Джулиан, словно исполняя некий долг, окинул вдовушку пристально оценивающим взглядом. Что ж, недурна, ничего не скажешь, можно даже назвать красавицей. Оказавшись с ней в постели, Джулиан скорее всего не был бы разочарован. Весьма откровенное декольте, соблазнительная грудь. Миссис Моррисон держалась уверенно, будто знала себе цену как женщине, желанной для мужчин. Если бы Джулиан искал в семейной жизни только уюта и комфорта, эта пташка была бы, пожалуй, весьма неплохой партией...

Но Джулиан Хэмптон отнюдь не принадлежал к тем мужчинам, кого прельщает мещанский уют.

Чтобы перевести разговор на другую тему, Джулиан поинтересовался ее маленьким сыном. Как и следовало ожидать, миссис Моррисон принялась взахлеб рассказывать о том, какой у нее не по годам умный и способный мальчик. Но Джулиан лишь делал вид, что внимательно слушает рассказы дамы о ее «гениальном ребенке», сам же мысленно сочинял письмо виконтессе Леклер.

Дорогая виконтесса!

Я искренне признателен вам за заботу о моей судьбе. Благодаря вашим стараниям за последние несколько месяцев передо мной мелькала целая вереница женщин, отличавшаяся пестротой и многообразием. Я весьма польщен, можно даже сказать, глубоко тронут вашей заботой обо мне. Вынужден разочаровать вас: все ваши старания напрасны. Бесполезны и старания графини Эвердон, и более тонкие намеки миссис Сент-Джон – женитьба в мои планы не входит. И все же я весьма благодарен вам за предоставленную мне возможность наблюдать целую галерею женских образов.

Ваш покорный слуга...

Вдруг раздался чей-то насмешливый голос:

– Я полагаю, мистер Хэмптон уже успел поверить вам, миссис Моррисон, что ваш сын просто гениален! Хотя в столь юном возрасте такие способности вряд ли можно проявить. В это верится с трудом!

Не оборачиваясь, Джулиан мог безошибочно определить, от кого исходил этот бархатный, грудной голос, помешавший ему поставить мысленную подпись под своим письмом. Сеньора Перес – жена Рауля Переса, дипломата из Венесуэлы. Сеньор Перес приехал в Лондон, надеясь выбить деньги для нужд недавно образовавшегося государства у кого-нибудь из здешних заправил. Присутствие же Пересов на сегодняшнем обеде объяснялось тем, что обед был устроен по случаю недавно принятого закона, отменяющего рабство на всей территории Британской империи. Цветное население обеих Америк, разумеется, приняло этот закон с огромным воодушевлением.

Сеньора Перес, пожалуй, представляла для Джулиана не меньшую опасность, чем виконтесса, но опасность иного рода. В отличие от виконтессы сеньора Перес, судя по всему, находила неженатых мужчин чертовски привлекательными. Об этом красноречиво говорили недвусмысленно томные взгляды знойной латиноамериканки, которые она весь вечер бросала на Джулиана.

Будь на то воля Джулиана, он не удостоил бы назойливую красотку даже взглядом, но этикет требовал от него хотя бы какого-нибудь ответа на ее реплику.

– Отчего же с трудом, сеньора? – улыбнулся он. – Уверяю вас, талант – не столь уж редкое явление! Да взять хотя бы ваши способности. Разве они по-своему не достойны восхищения? Вы совсем недавно в Лондоне, а уже научились так хорошо говорить по-английски!

– Я уже много лет изучаю язык и обычаи вашей страны, сэр.

– Ваши успехи потрясающи, сеньора!

Сеньора Перес начала рассказывать что-то об уроках английского языка и этикета, которые она брала в своей Венесуэле, но Джулиан уже не слушал ее. Вид этой смуглой, знойной уроженки далекой южной страны вызывал в его воображении экзотические картины.

Пиратский корвет появился в бухте в тот момент, когда отважные загорелые рыбаки уже собирались выйти за добычей в открытое море. В одно мгновение воздух наполнился звоном и лязгом оружия. Воды, еще минуту назад безмятежно бирюзовые, окрасились первой кровью... С берега за исходом схватки напряженно наблюдали женщины с бронзовой кожей и черными как ночь волосами...

– Что-то вы сегодня неразговорчивы, мистер Хэмптон! В томном голосе сеньоры Перес Джулиану почему-то послышался не только испанский акцент, но и нотки какой-то первобытной культуры. Черные маслины глаз бросали на Джулиана озорные взгляды; смуглость бархатной кожи приятно выделялась на небесно-голубом фоне изысканного платья из воздушного шелка.

– Что поделать, – пожал плечами он, – видимо, светские вечера – не моя стихия.

– Не скромничайте, сэр! Я видела, как вы только что держались в гостиной. Готова засвидетельствовать перед кем угодно, что ни светского лоска, ни остроумия вам не занимать. А впрочем, порой вы и впрямь держитесь немного отстраненно. Это создает у некоторых не совсем точное мнение о вас.

– В самом деле? Я-то думал, что моя отстраненность волнует любого из здесь присутствующих ничуть не больше, чем меня интересует то, волнует ли она кого-нибудь или нет. Оказывается, ее способны не только замечать, но даже составлять о ней какое-то мнение!

– Уверяю вас, способны, сэр. Одни считают вас гордым, другие – скучным, таким каким вы только что сами себя описали.

– Что ж, возможно, и те и другие правы, сеньора.

– Должна сказать, что подобного мнения придерживаются в основном мужчины. Что же до дам... Думаю, многие из них готовы все отдать, чтобы узнать, что за думы таятся за вашим внешне безразличным ко всему видом. Узнать, что вы думаете обо всей этой человеческой комедии, что развертывается перед вашим проницательным взором.

В голосе сеньоры Перес звучали столь завораживающие нотки, что даже мужчине, привыкшему считать себя стойко безразличным к женским чарам, трудно было устоять перед этой знойной смуглянкой.

– А вы? – улыбнулся он. – Вам тоже не терпится узнать, что за думы роятся в моей голове, сеньора?

– Честно говоря, не отказалась бы.

– Сказать по правде... – начал он. Красотка словно вся обратилась в cлух.

– Сказать по правде, в данный момент я думаю лишь о том, что у меня будет завтра на ужин.

Сеньора Перес кинула на него насмешливый взгляд из-под томно опущенных ресниц:

– Браво, сэр, вы отличный шутник! Я-то привыкла считать, что никто не обладает искусством так скрывать свои мысли, как представители моего родного народа, но теперь вижу, что до вас, англичан, нам далеко. Тем не менее я все же уверена, что придет день, когда вы откроете нам все свои тайны. Думаю, это будет сенсацией после стольких дней вашего таинственного молчания!

Нога сеньоры Перес, коснувшаяся под столом ноги Джулиана, недвусмысленно дала ему понять, что на самом деле она хотела бы дождаться от него несколько иного, чем словесные откровения.

Лениво отхлебнув глоток вина, Джулиан покосился поверх мерцания свечей на леди Леклер.

Дорогая виконтесса!Я весьма признателен вам за теплый прием, оказанный мне на вашем званом обеде. Глубину моей благодарности вы можете представить: такой анахорет, как я, нечасто оказывается сразу в окружении и восхитительной потенциальной жены с богатым приданым, и не менее восхитительной потенциальной любовницы. Поистине ваша щедрость не знает границ! Однако, рискуя показаться крайне невежливым, имею честь сообщить вам, что не испытываю благодарности за ваши усилия: с первой меня скорее всего ждет вечная скука, со второй же – сомнительное удовольствие испытать на себе горячий южный темперамент законного супруга. Посему вынужден отказаться от ваших «подарков».

Примите уверения и проч.

Джулиан Хэмптон.

Вечером, сидя за столом в своем кабинете, Джулиан сочинял уже совсем другое письмо. На этот раз он поверял мысли бумаге.

От впечатлений сегодняшнего вечера слова, как казалось ему самому, вылетали из-под его пера резкие, импульсивные, отрывистые. Но Джулиан чувствовал, что сейчас ему надо «выписаться», как другому в его состоянии потребовалось бы выговориться.

Моя несравненная возлюбленная!

Со дня нашей разлуки пролетело уже семь месяцев, и я начинаю страшиться, что вы никогда не вернетесь. Ваших писем, немногочисленных и неизменно коротких, ожидаю с нетерпением влюбленного юнца. Я готов с благодарностью ловить любую тень намека на то, что вы еще помните о моем существовании. Надеюсь, что рано или поздно вам наскучит чужая земля. Я вновь и вновь перечитываю ваши послания с надеждой, что вы собираетесь рано или поздно все-таки вернуться в родные места. Ожидание мое сильнее день ото дня. Я начинаю страшиться, что вскоре оно займет собою все мое сознание, и я не смогу заниматься ничем иным. Прошу всего лишь одного слова, любимая, слова, которое вселило бы в меня уверенность, что однажды вы вернетесь, и я снова смогу наслаждаться вашим обществом и вашей дружбой, если уж не могу рассчитывать на вашу ответную любовь.

Последняя фраза далась Джулиану с огромным трудом, но он должен был ее написать. Еще много лет назад он дал себе клятву смириться с тем, что с этой женщиной он никогда не сможет рассчитывать на нечто большее, чем просто дружба.

Джулиан оставил письмо без подписи. Вероятно, письмо просто помогло ему выговориться. В странном оцепенении, словно в ступоре, он долго смотрел на родившиеся из-под пера строки.

Сложив наконец бумагу вчетверо и выдвинув ящик стола, Джулиан посмотрел на целую пачку подобным же образом сложенных писем. Сколько их было здесь?! Какую бурю страстей они хранили? Были здесь письма, написанные, как сегодняшнее, в страстном желании выговориться. Были стихи и рассказы, описывающие его любовь в гораздо более романтических словах, чем те, которые употребляют в Британии в этот скучный, прозаический, прагматичный девятнадцатый век... У тех, что находились в самом низу, уже успела пожелтеть бумага, порыжели чернила.

В последнее время, однако, Джулиан писал все реже. Что вдруг заставило его это сделать сейчас? Почему щемящая тоска, так накатившая на него за шумным праздничным столом, упорно не покидает его?

Возможно, причина крылась в тех женщинах, которых усиленно навязывала ему виконтесса. Обычно Джулиан достаточно бесцеремонно и жестко давал понять, что не может оправдать ожиданий очередной женщины и стать ее мужем или любовником. Но сегодня навязчивость дам вывела его из себя. Джулиан мог бы в конце концов разыграть из себя страстного любовника, актер он в этом отношении неплохой. Вот только стоит ли обманывать себя и других? Ради чего?

Возможно, его злило то, что обе женщины представляли собой уж слишком сильное искушение. Особенно сеньора Перес... После тех взглядов, которые она бросала на него, после дразнящего прикосновения как бы невзначай... Джулиан чувствовал, что заснуть в эту ночь не сможет. Что ж, наутро он справится с этим, как справлялся и раньше с помощью профессионалки, которой не надо клясться в вечной верности и любви...

Джулиан посмотрел на письмо, которое все еще держал в руках. Его вдруг охватила новая холодная решимость: он сожжет его. Как и все остальные. Сожжет, женится на миссис Моррисон, сделает сеньору Перес своей любовницей и заживет обычной, нормальной жизнью. Будет жить, как миллионы других женатых мужчин. Не до седых же волос строчить романтические стишки и вздыхать о женщине, которая никогда не станет твоей!

Он сделает это. Он принял решение. Почему же тогда он медлит, рассеянно глядя то на груду писем, то на пламя в камине?

– Сэр!

Голос дворецкого разбудил Джулиана как раз в тот момент, когда он во сне проделывал весьма скабрезные вещи с миссис Моррисон. Хотя... удовольствие от сего было весьма сомнительное, так как миссис Моррисон даже в самые интимные моменты каким-то образом умудрялась болтать о всякой ерунде. Джулиан не так уж жалел о своем пробуждении.

– Простите, что бужу вас, сэр, но она настаивает, чтобы вы ее приняли. – В отблеске едва горящей свечи бледное озабоченное лицо дворецкого напоминало привидение.

– Ничего не понимаю, Баткин! Кто – она?

– Я мог и не услышать ее стука, сэр, если бы моя комната не была рядом с дверью, окно бы не было открыто, а я не страдал бы бессонницей. Так тихо она постучалась! Я выглянул в окно и увидел, что у дверей действительно кто-то стоит. Даже толком не разобрал кто. Я пошел открывать. Оказалось, женщина... дама. Она ждет вас, сэр. Сказала, что не уйдет, пока вы не примете ее.

Джулиан сел на кровати, осоловело, глядя на дворецкого. Баткин, несмотря на то, что явно был поднят с постели, выглядел безупречно. Но это ведь часть работы дворецкого!

– Кто она такая? – спросил Джулиан. – Она назвала себя?

– Никак нет, сэр. Заявила, что ей нужно немедленно поговорить с вами!

– Баткин, – прищурился Джулиан, – ты не заметил, она говорит, случайно, не с испанским акцентом?

Джулиан не думал, что сеньора Перес сможет прийти к нему под покровом ночи после первой же встречи. Он, кажется, не подал ей ни малейшей надежды. Но кто знает, что может взбрести в голову этой капризной южанке? Впрочем, поскольку сон его был прерван в весьма пикантный момент, ночной визит темпераментной смуглянки был бы, пожалуй, кстати...

– Никак нет, сэр. Судя по манере говорить, она – настоящая английская леди. Описать ее внешность не могу – на ней шляпа с вуалью, закрывающей лицо. Говорит, что она одна из ваших клиенток.

Джулиан потянулся и зевнул. Что это за срочное дело, черт возьми? Ради чего понадобилось беспокоить адвоката посреди ночи? Но, поскольку таинственная посетительница сказала, что не уйдет, пока Джулиан ее не примет, выхода у него не было.

– Хорошо, Баткин, – зевнул он. – Сейчас оденусь. Пусть подождет в библиотеке.

Через полчаса Джулиан уже спускался в библиотеку. Недовольство, вызванное тем, что его разбудили посреди ночи, смешалось с любопытством.

Дама сидела лицом к камину, к тому же вуаль ее по-прежнему была опущена. В полумраке Джулиан мог разглядеть лишь часть черных как ночь волос, роскошные синие перья на шляпе и искрившийся в свете камина зеленый шелк платья. Но Джулиан сразу понял, кто это. Сомнений быть не могло.

Джулиана снова охватило романтическое настроение, как и вчера, когда он писал письмо, которое так и не посмел сжечь.

Графиня Глазбери вернулась наконец в Англию. Пенелопа вернулась домой.

Противоречивые чувства боролись в душе Пенелопы, пока она поджидала мистера Хэмптона в его библиотеке.

Она почувствовала облегчение. Наконец-то ее душа сможет вздохнуть более или менее свободно! Долгое опасное путешествие позади. Теперь она в мирной, безопасной гавани.

Но это облегчение смешивалось с некоторым смущением и неловкостью. Как воспримет мистер Хэмптон ее нежданный визит посреди ночи? Не будет ли шокирован подобной дерзостью?

Да, явиться к мужчине ночью – поступок весьма смелый и дерзкий. Пусть мистер Хэмптон – ее давний друг и советчик, но он ведь не женат...

Пенелопа никогда раньше не бывала в этом особняке мистера Хэмптона. Он переселился сюда пять лет назад, но жил уединенно, пышных вечеров не устраивал...

Этот факт, раньше не казавшийся Пенелопе странным, вдруг внезапно удивил ее. Они с Джулианом знакомы с детства... Он был лучшим другом ее братьев, потом стал их семейным адвокатом. Он часто бывал в их доме, и это никогда не удивляло Пенелопу, но личная жизнь Джулиана всегда оставалась для нее тайной.

Взгляд Пенелопы вдруг упал на висящую на стене акварель. Несмотря на то, что в библиотеке царил полумрак, Пенелопа могла безошибочно назвать автора. Это был Уильям Тернер, знаменитый пейзажист. В незаконченном этюде было, пожалуй, гораздо больше экспрессии, романтической стихийности, чем в законченных, более «приглаженных» творениях мастера.

Пенелопа была немного удивлена, увидев в доме Джулиана этот этюд. Мистер Хэмптон всегда представлялся ей человеком с ясным и четким мышлением. Впрочем, иногда Пенелопе почему-то казалось, что под холодной маской бесстрастного служителя закона на самом деле бушуют неведомые миру страсти... И от этой мысли при общении с Хэмптоном ей иногда становилось немного не по себе.

Оглядевшись вокруг, Пенелопа заметила еще пару довольно необычных предметов: турецкие подушки на диванах, узкая длинная картина-пейзаж, скорее всего китайская... Интересно, сам ли Хэмптон приобретал эти вещи, или их ему подарили его друзья, Адриан Бершар и Дэниел Сент-Джон, побывавшие в этих экзотических странах? Увлекшись разглядыванием библиотеки, Пенелопа не сразу заметила, что рядом с ней находится хозяин дома. Джулиан подошел бесшумно, но Пенелопа словно спиной чувствовала исходившую от него энергию.

Все эти годы при каждой новой встрече с Джулианом Хэмптоном Пенелопу охватывало одно и то же странное чувство. Больше всего, однако, в этом чувстве было спокойствия. Оно словно омывало ее какой-то теплой, ласкающей волной. Но было здесь и нечто другое. Счастье? Страх? Грусть? Или еще что-то такое, чему Пенелопа не могла даже подобрать названия...

Повернувшись, Пенелопа посмотрела на дверь. Джулиан действительно стоял там – высокий, стройный, темноволосый, одетый так, словно только что вернулся с изысканного светского приема, хотя на самом деле скорее всего был поднят с постели в момент самого сладкого сна.

Возможно, Джулиан показался Пенелопе столь привлекательным внешне, потому что она не видела его целых полгода. В полумраке библиотеки его высокая стройная фигура в безукоризненном костюме представляла собой действительно романтическое зрелище. Пенелопа вдруг вспомнила, как ее лучшая подруга Диана Сент-Джон однажды сказала, что, глядя на Джулиана Хэмптона, можно подумать, что разговаривает он всегда только стихами. Но Джулиан, насколько Пенелопа его знала, был вообще малоразговорчив.

Лицо Джулиана было мрачным как туча. Решив, что вуаль мешает узнать ее, Пенелопа поспешила откинуть ее с лица.

– Доброй ночи, графиня!

Приветствие Джулиана прозвучало так, словно он ни на йоту не был удивлен ее внезапным визитом.

Джулиан шагнул вперед. Не вставая с дивана, Пенелопа протянула ему руку. Наклонившись, он поцеловал ее. Пенелопа почувствовала тепло его губ даже через перчатку. От этого поцелуя по ее телу вдруг словно пробежал электрический разряд.

– Прощу прощения, что явилась в столь поздний час, мистер Хэмптон. Я понимаю, что это дерзко, но, поверьте, у меня просто не оставалось выбора. Кроме вас, мне не к кому пойти и не с кем посоветоваться.

Джулиан был не из тех, кто часто улыбается, однако на этот раз он широко улыбнулся. Пенелопе нравилась его улыбка: открытая, дружественная, но все же полная какой-то мужской соблазнительности. От этой улыбки Пенелопа готова была зардеться, словно шестнадцатилетняя девушка. Знал бы Джулиан, какой властью над женщинами обладает его улыбка!

– Сомневаюсь, графиня, – усмехнулся он, – что вы хотя бы секунду раздумывали над другими вариантами. Готов поспорить, что даже если вы и могли с кем-нибудь посоветоваться, все равно в первую очередь обратились бы ко мне!

Пенелопа хотела уже подняться, но Джулиан сделал жест, говорящий: «Сидите, сидите, не вставайте!» Он пододвинул к дивану роскошное кресло цвета красного вина и уселся в него прямо напротив нее. Глаза его пристально наблюдали за гостьей.

– Я приказал слугам сделать чаю, – произнес он, – но, поскольку вы, кажется, чем-то взволнованы, может быть, чего-нибудь покрепче?

От напитка покрепче Пенелопа не отказалась бы час назад, продрогнув с дороги. Но, поджидая Джулиана в его библиотеке, она уже успела согреться.

Джулиан опять пристально посмотрел на нее, и Пенелопа почувствовала себя неловко. О чем он думает, разглядывая ее? Что она уже не так молода и красива, как в былые годы? В последний раз он, правда, видел ее полгода назад... Вряд ли она успела за это время так уж сильно подурнеть. Но, когда мужчина не видит женщину достаточно долго, в первую очередь он невольно обращает внимание именно на это.

– Я не знал, что вы вернулись в Англию! – произнес он. Мягкий, бархатный голос Джулиана всегда завораживал Пенелопу, еще с тех пор, когда она была молоденькой девочкой. – Леклер мне ничего не говорил...

– Мой брат и никто из семьи не знают, что я здесь. Я вернулась несколько дней назад и остановилась в гостинице «Майвертс». Надеялась, что там я смогу прожить несколько дней в безопасности, пока не решу, что мне делать дальше. Но оказалось, что ошибалась. Уверена, сегодня меня явно кое-кто узнал, хотя я ни разу не появлялась на людях без вуали. Если станет известно, что я вернулась, то мне конец!

Джулиан задумчиво и немного цинично скривил губы. Эта привычка, знакомая Пенелопе до боли, так нравилась ей...

– Полагаю, графиня, – произнес он, – если ужу вас хватило духа отправиться ко мне ночью, подвергая риску и свою, и мою репутацию, вам действительно нужна серьезная помощь. Что же случилось, черт побери?

На Пенелопу вдруг накатила новая волна страха, отчаяния и вины перед Джулианом. Она ведь действительно подвергает риску его репутацию ради решения своих проблем.

– Глазбери хочет вернуть меня, – проговорила она. – После стольких лет он вдруг начал требовать, чтобы я родила ему наследника.

Глава 2

Баткин принес чай.

– Спасибо, любезнейший, – проговорила Пенелопа, принимая из его рук чашку. – Прошу простить, что потревожила вас в столь поздний час!

– К вашим услугам, мэм! – кивнул тот.

– Спасибо, Баткин, можешь идти. – В голосе Джулиана звучал явный намек на то, что он не желает, чтобы его разговор с гостьей кто бы то ни было подслушивал. Дворецкий удалился.

Оставшись наедине с Хэмптоном, Пенелопа снова почувствовала неловкость. Не глупо ли? В конце концов, она далеко не первый раз обращается за советом к мистеру Хэмптону. Он ведь их семейный адвокат.

Тем не менее эта встреча казалась Пенелопе почему-то не такой, как предыдущие. Поздний ночной час, интимная обстановка библиотеки, приглушенный свет – все это и кружило ей голову, и смущало. В этот миг Пенелопа чувствовала себя не столько клиенткой, обратившейся за помощью к адвокату, сколько женщиной, заявившейся к мужчине посреди ночи.

Однако в поведении Хэмптона не было ровным счетом ничего, что заставляло бы ее так себя чувствовать. Трудно было сказать, что у него на уме. Лицо Джулиана, во всяком случае, не выражало никаких эмоций/

– Граф прислал мне письмо в Неаполь, – начала она, – оно пришло, еще когда мой брат и Бьянка были там. Возможно, Верджил упоминал вам об этом письме.

– Мимоходом. Но он не говорил, что именно это письмо стало причиной вашего невозвращения в Англию и вы остались в Неаполе.

– Чем же он тогда объяснил, что я там осталась?

– Тем, что вы-де находите тамошнее общество более притягательным для дамы в таком положении, как ваше.

Пенелопа почувствовала, как краска приливает к ее лицу. За обтекаемой формулировкой, в которую облек ее брат, виконт Верджил Леклер, истинную причину ее пребывания в Неаполе, стоял явный намек на общество молодых галантных мужчин, увивавшихся вокруг Пенелопы.

– Но вам ведь действительно нравится тамошнее общество? – прищурился он.

– Не могу отрицать. – Тон Пенелопы предполагал, что они оба отлично понимают, что на самом деле имеется в виду.

– Тогда почему же вы в конце концов все-таки вернулись сюда?

– Как мне показалось, граф хотел выкрасть меня силой. Он явно подсылал ко мне своих людей. Я все равно бы не чувствовала себя там в безопасности.

Джулиан задумался на минуту.

– А что конкретно было в том письме? – спросил он.

– То письмо было не единственным. В первых двух, по сути дела, ничего не было, кроме угроз отказать мне в какой бы то ни было финансовой помощи, если я в Неаполе вдруг сделаю что-нибудь, компрометирующее его доброе имя. Угрозы вполне в духе моего благоверного.

– Кроме этих двух, были еще письма?

– Да, одно. Пришло, когда я почти уже собралась домой с Верджилом и Бьянкой. Граф требовал от меня вернуться к нему как к законному мужу. Грозил, если я не вернусь добром, применить силу. Говорил, что требует от меня наследника. Письмо очень импульсивное, написано в таких выражениях, что сразу видно – граф не шутит.

Облокотившись о колени, Джулиан обхватил подбородок руками. Он оказался так близко к Пенелопе, что она подумала: Хэмптон сейчас ободряюще дотронется до ее плеча, как это было во время их прошлой встречи, тогда она потеряет самообладание.

Джулиан действительно дотронулся до нее, но не до плеча. Рука его коснулась ее руки, лежавшей на колене, и дружески сжала ее. От этого прикосновения по телу Пенелопы словно пробежала теплая волна.

Джулиан убрал руку, но Пенелопе показалось, что пальцы его все еще сжимают ее руки.

– Почему же вы не сообщили мне об этом раньше? – спросил он. – Написали бы письмо, в конце концов.

– Вы, кажется, как-то сказали, – немного рассеянно проговорила она, – что не верите в его угрозы. Вы считаете, что он на это не пойдет – слишком много потеряет.

– Признаться, – покачал он головой, – мне действительно в это не верилось.

– Но, как оказалось, мы оба недооценивали, на что он способен. Должно быть, граф очень хочет наследника, ради него готов и на скандал.

Все беспокойство прошлых недель вдруг снова ожило в Пенелопе. Она нервничала. Не в силах оставаться на месте, вдруг поднялась и заходила по комнате.

–После этого письма я предпочла остаться в Неаполе, наивно полагая, что буду там в безопасности. Но через некоторое время я начала замечать, что за мной явно шпионят. Чем еще объяснить, что мне несколько раз, причем в разных местах, куда бы я ни пошла, попадался на глаза один и тот же человек? Судя по внешности, араб.

–Может быть, просто совпадение? Или игра болезненного воображения? Я все-таки продолжаю сомневаться, что у графа хватит нахальства похитить вас.

–Да, помню, помню, – закивала она, – вы еще несколько лет назад, когда мы с вами обсуждали наш план, говорили, что по закону даже муж не имеет права похитить жену.

Джулиан нахмурился, вспоминая тот разговор. Помнится, тогда он сказал графине и кое-что еще... что даже законный муж не имеет права силой принуждать жену к сексу.

– Возможно, – снова кивнула она, – мне это и впрямь просто почудилось. Но, как бы то ни было, я перестала чувствовать себя свободной и в Неаполе.

Пенелопа, не осознавая, что делает, вдруг опустила вуаль и осторожно подошла к окну.

Ночь. Камни мостовой, освещенные тусклым светом фонаря. Никого. Неужели у нее действительно начинается мания преследования?

– И что же вы собираетесь делать, графиня? Вернуться к нему?

Пенелопа резко повернулась, ошарашенная вопросом Джулиана.

– Никогда! – решительно заявила она. – Честно говоря, Я здесь проездом, собираюсь уехать. В Америку. Там он меня никогда не найдет. Полагаю, в этой огромной стране не так уж трудно будет раствориться.

– Нет! – вдруг произнес он со всей решимостью. На минуту Пенелопа онемела от такого крика.

– Я не вижу иного выхода, сэр! – словно оправдываясь, залепетала она.

– Я бы вам этого не советовал, – столь же категорично изрек Джулиан.

–Посоветуйте мне иной вариант, который смог бы защитить меня от его преследований, – фыркнула Пенелопа. – В противном случае я покидаю Англию навсегда!

Джулиан молчал. Уж ему, профессиональному юристу, было лучше знать, что все его уверения на самом деле не стоили выеденного яйца. Увы, все законы на стороне Глазбери. Единственное, что удерживало графа до сих пор, – это боязнь скандала. А теперь, похоже, и это не пугает.

– Мистер Хэмптон, – заявила Пенелопа, – я хотела бы, чтобы вы отправились к моему брату и попросили у него денег, на которые я смогла бы уехать в Америку.

– Может быть, вам лучше это сделать самой?

– Нет. Я не хочу, чтобы Леклер знал, что я здесь. Иначе ему придется лгать, если граф станет на него давить. Пусть думает, что я по-прежнему в Неаполе, просто просила вас похлопотать обо мне. Как только я получу эти деньги, я смогу...

Хэмптон подошел к ней вплотную.

– Ваш брат не дурак, графиня, – произнес он. – Вы полагаете, если я сделаю так, как вы просите, он ничего не заподозрит? Да он не оставит меня в покое, пока не выпытает у меня всю правду.

– Леклер не должен знать о планах Энтони, иначе у него хватит ума вызвать графа на дуэль! А это не даст нам ничего, кроме еще большего скандала.

– Насколько я знаю вашего брата, он не из тех, кого может остановить какая-то огласка. Во всяком случае, сам он ведет жизнь весьма публичную и сомнительную.

– Скандалы, на которые он идет по собственной воле, – это его личное дело. Но совесть моя будет неспокойна, если он пойдет на это ради меня. В конце концов, почему он должен расплачиваться за ошибки своей сестры? Просто я вышла замуж не за того человека, хотя никто меня к этому не неволил. Так что извольте исполнить мою просьбу, мистер Хэмптон!

Джулиан молчал, пристально глядя на нее. Лицо его по-прежнему было холодным, как маска, лишь в глазах что-то светилось, но что именно, Пенелопа не могла разобрать.

Она знала, что женщины всегда находили холодность Хэмптона интригующей. Не одна леди много бы отдала, Чтобы узнать о мистере Хэмптоне побольше, чем он сам это позволял. Бушуют ли за этим каменным фасадом огненные страсти, или душа этого таинственного мизантропа так же холодна, как и вечное выражение его лица?

– Я правильно поняла ваше молчание как отказ? – уточнила она.

– Я не стану лгать своему лучшему другу даже ради вас, графиня. Но это не значит, что я отказываюсь помочь вам.

– Вы знаете какой-то другой способ раздобыть деньги, сэр?

– Ни в какую Америку вы не поедете, – отрезал он.

– Извините, но решаю здесь я, сэр.

– Послушайте, черт побери, у вас там ни семьи, ни друзей – никто не сможет защитить вас...

– Но там я буду в безопасности от него.

– Может быть, графини, вы просто склонны преувеличивать опасность? Нам нужно хорошенько разузнать, что на самом деле у графа на уме. Готов взять это на себя.

– Пока вы будете это узнавать, он уже схватит меня! Мое решение твердо, сэр. Я умру, но не вернусь к нему!

– Решения, графиня, нужно принимать, исходя из ситуации. Разузнаем, что у него на уме, а там уж и будем думать, что делать.

– Но если окажется, что иного и впрямь не остается? – Пенелопа разрывалась между отчаянием и надеждой. – Вы поможете мне бежать в Америку, мистер Хэмптон?

– Графиня, я обещаю вам, что приложу все усилия, чтобы помешать вам вернуться к графу Глазбери, – уклончиво произнес он. – Как я уже сказал, постараюсь узнать все подробности о настроениях графа. А пока нужно подыскать вам какое-нибудь более безопасное место для укрытия, чем гостиница «Майвертс».

– Благодарю вас, сэр, но сомневаюсь, что такое место существует. Мне кажется, я нигде не буду чувствовать себя в безопасности!

– Такое место есть. Во всяком случае, недельку-другую там вполне можно отсидеться... С вашего позволения, графиня!

Не дав ей опомниться, Джулиан вышел.

Пенелопа онемела и стояла, пораженная предложением Джулиана. Нет, она не может принять предложение мистера Хэмптона! Если Энтони станет известно, что его жена жила в доме Хэмптона, Джулиану конец.

«А впрочем, – подумала она, – как он об этом узнает? Хэмптон всегда отличался трезвым взглядом на вещи. Уж он-то, полагаю, сумеет устроить все так, что ни одна живая душа, не догадается...»

Снова вошел Джулиан.

– Да, – разговаривая не столько с Пенелопой, сколько с самим собой, проговорил он, – нужно подыскать вам какое-нибудь укромное местечко. Как бы то ни было, эту ночь вам так или иначе придется провести у меня. Выбора нет. А завтра подумаем.

– Диана вполне сможет приютить меня, сэр.

– С такой кучей народу: она, да Сент-Джон, да их многочисленный выводок. Вряд ли можно рассчитывать; что ваше присутствие в их доме удастся продержать в секрете хотя бы день. Кто-нибудь из них наверняка проболтается. К тому же Сент-Джон скорее всего будет настаивать, чтобы о вашем местонахождении непременно стало известно и вашим братьям.

– В конце концов, вы тоже живете в этом доме не один, сэр!

– Вы имеете в виду моих слуг? Что ж, миссис Таттл, моей экономке, придется раскрыть ваш секрет. Но кроме нее да Баткина, о вас никто не будет знать. В моем доме есть несколько комнат, которыми никто не пользуется. Они годами на замке, слуги туда и не заходят. В данный момент Баткин как раз готовит вам постель в одной из них. Вы можете жить в ней сколько угодно, и ни единая душа...

Пенелопе хотелось заплакать от смущения и благодарности. С минуту она крепилась, но слезы, словно прорвав некую плотину, хлынули ручьем. Должно быть, сказалось нервное напряжение. Сколько всего ей пришлось пережить за несколько последних дней? Хорошо все-таки иметь надежного друга, к которому всегда можно обратиться в минуту несчастья, зная, что за ним будешь чувствовать себя как за каменной стеной.

Джулиан обнял ее, утешая будто ребенка.

–Ну-ну, перестаньте... – повторял он, – Все будет хорошо! Выпьем-ка лучше еще чаю. А пока расскажите мне про Неаполь.

Пенелопа рассказала ему про Неаполь: про красоты залива, про горы, про остров Капри, про королевский двор, про оперу, про балы... Но это было далеко не все.

Джулиан понимал, о чем именно она умалчивает. Он заметил, что ни один мужчина не был упомянут дважды. Графиня не хотела, чтобы у него возникло впечатление, что кому-то из них она отдает предпочтение. Джулиан так и не узнал, кто этот счастливец, но готов был дать голову на отсечение, Что кто-то явно был.

Об Уидерби Пенелопа тоже ни разу не упомянула. Интересно, знает ли она вообще, что Джулиану все известно об их бурном, но кратком романе? Впрочем, с ее стороны наивно было бы полагать, что Джулиан ни о чем не догадывался. Нужно быть слепым, чтобы не заметить: твой лучший друг неравнодушен к женщине, к которой сам давно пылаешь страстью. По перемене в настроении друга Джулиан почувствовал, что его ухаживания увенчались успехом. Уидерби не рассказывал о своей победе Джулиану, но Джулиан мог назвать даже дату, когда именно это произошло.

Конец этого романа стал настоящим ударом для Пенелопы. Она успела привязаться к своему любовнику, но неожиданно узнала о его предательстве. Это известие потрясло ее.

– Так что, мистер Хэмптон, – закончила она свой рассказ, – я полагаю, теперь вы видите и сами, почему я поначалу предпочла остаться в Неаполе. Погода, интересное общество, обстановка.

Ни в одной женщине Джулиан еще не встречал столько открытости и естественности. В последнее время они с Джулианом были уже не столь близкими друзьями, как в былые годы, но это не привносило холода в ее мягкую, дружескую манеру.

Лицо Пенелопы было таким же открытым, как и раньше. Оно казалось округлым, даже, пожалуй, немного полноватым, но широкие скулы делала этот недостаток почти незаметным. Черные как ночь волосы приятно контрастировали с небесно-голубыми глазами.

– Не тяжело было прощаться с Неаполем? – спросил он. – Ведь уезжая, я думаю, вы понимали, что это навсегда.

–Да, мне было тяжело принять это решение. Но, как я уже сказала, иного выхода я просто не вижу.

– А вы не подумывали о том, чтобы вообще остаться там жить?

Пенелопа пожала плечами:

–Разумеется, я прикидывала в уме те или иные варианты. Но я все равно так или иначе собиралась вернуться в Англию до зимы. У меня есть здесь несколько дел, которые я должна закончить.

Джулиан не стал интересоваться, что именно за дела, но он не смог удержаться от следующего вопроса, чувствовал, что просто не в силах его не задать:

– И у вас совсем не осталось в Неаполе друзей, о разлуке с которыми вы жалеете?

Пенелопа, разумеется, поняла, каких друзей он имеет в виду. Стараясь, чтобы голос ее звучал безразлично, словно речь идет о какой-нибудь совершенно обыденной вещи, Пенелопа произнесла:

– Я никогда больше не стану сильно переживать о разлуке с мужчиной, мистер Хэмптон.

В этот момент в дверях показался Баткин. Всего на несколько мгновений он задержался, кинув на хозяина молчаливый взгляд, и снова удалился.

– Ваша комната готова, графиня. – Джулиан поднялся сам и помог подняться Пенелопе. – С вашего позволения, я провожу вас.

– Спасибо, мистер Хэмптон, я действительно предпочла бы, чтобы это сделали вы. Ваш дворецкий, кажется, не очень рад моему появлению в этом доме.

– Не обращайте на него внимания. И не думайте, что он воспринимает ваше появление как-нибудь не так. И он, и миссис Таттл знают, что вы мой хороший друг и пришли ко мне потому, что у вас какие-то проблемы.

Широкая юбка изумрудно-зеленого платья Пенелопы грациозно обрисовывала ее ноги при каждом шаге, когда она поднималась по лестнице в сопровождении Джулиана. Джулиан заметил, что платье это удивительно ей идет. Узкий корсет, заниженная талия и широкие рукава подчеркивали достоинства ее фигуры. Накинутая на плечи шаль скрывала очертания груди, но пылкое мужское воображение живо дорисовало Джулиану скрытые детали.

Взгляд Пенелопы скользнул по обстановке жилища Джулиана, пытаясь уловить самые мельчайшие подробности.

– Какой, однако же, огромный у вас дом, мистер Хэмптон! – проговорила она. – Признаться, мы все были удивлены, когда вы вдруг переехали сюда!

– Что здесь удивительного? – пожал он плечами. – Дом на площади Рассел – это весьма удобно для человека, которому по долгу службы часто приходится бывать в лондонском Сита!

Темные пряди волос Пенелопы, выбившись из-под шляпки, оттенили ее лицо, немного уставшее от недавнего путешествия и пережитых волнений, но все равно прекрасное.

– С таким домом, – проговорила она, – я полагаю, вам самый резон жениться и иметь семью!

– Вы говорите точь-в-точь как леди Леклер, графиня! – улыбнулся он.

Пенелопа рассмеялась. Джулиану нравился ее смех еще с тех пор, как они были почти детьми. На минуту она показалась ему прежней Пенелопой, словно и не было всех этих лет тревог и волнений.

– Бьянка, я думаю, занята тем же и подыскивает вам жену? – усмехнулась она.

– Вы угадали. Она еще больше не дает мне покоя с того момента, как женился ваш брат Данте. Видимо, она решила, что раз уж Данте нашел себе жену, то нет на свете такого мужчины, которому нельзя было бы подобрать супругу. Так что борьба за меня продолжается.

– Она ведет эту борьбу в одиночку?

– Что вы! У нее, можно сказать, целая толпа помощниц: и герцогиня Эвердон, и миссис Сент-Джон. Сама жена Данте, полагаю, не участвует в их играх лишь потому, что сейчас ей не до них – она ждет ребенка.

– Бедняга! – усмехнулась она. – В смысле вы бедняга, а не жена Данте. Нелегко вам, должно быть, приходится, если на вас ополчилась подобная армия – и София, и Диана. Хотя я и сама, возможно, присоединилась бы к этой армии, если бы думала остаться здесь. Благодарите Бога, мистер Хэмптон, что я собираюсь уехать в Америку. Если бы за дело взялась я, то, уж поверьте, недолго вам пришлось бы ходить в холостяках!

– Ну, это мы еще посмотрим, кто кого. Впрочем, если бы я вдруг действительно надумал жениться, то, возможно, был бы не против, если бы спутницу жизни подобрали мне вы. Вашему вкусу, графиня, я вполне доверяю.

Пенелопа задержалась на ступеньке, обернувшись к нему.

– В самом деле? – удивилась она. – Вы так высоко цените мое мнение?

– Я не шучу, графиня.

– Рада это слышать, Джулиан!

«Джулиан»... Давно уже она не обращалась к нему по имени. Целую вечность...

Сам же он отлично помнил тот день, когда из Джулиана вдруг превратился для Пенелопы в мистера Хэмптона. Это был тот день, когда она впервые обратилась к нему за советом по поводу графа. Может быть, в той ситуации это было и естественно. Графиня предупреждала, что между ними может быть только официальное, формальное общение. Выслушав тогда ее просьбу, Джулиан вдруг с горечью осознал, что вряд ли теперь уже Пенелопа когда-нибудь снова будет обращаться к нему в прежней неформальной манере.

Джулиан отвел Пенелопу в спальню на третьем этаже. Опочивальня самого хозяина дома находилась там же, но в другом конце коридора. Та спальня, которую он предложил гостье, была не лучшей в доме. О том, чтобы разместить ее в лучшей, примыкающей к его собственной, в которой, как он думает, ни одна женщина никогда не поселится в качестве хозяйки этого полупустого дома, разумеется, не могло быть и речи.

Джулиан сделал шаг в сторону, чтобы пропустить даму вперед, но Пенелопа задержалась на пороге.

– Желтый, белый, зеленый... – проговорила она, оглядывая комнату. – Похоже на сад, полный нарциссов!

Когда Джулиан приказывал Баткину убрать эту спальню для гостьи, ему легко было ее «оформить», ведь вкус Пенелопы он знал хорошо.

Пенелопа с восхищением оглядывала резную мебель из сливового дерева.

– Ох, – проговорила она, заметив лежавшую на кровати, ночную рубашку. – Я полагаю, вашему дворецкому явно пришлось побеспокоить экономку, чтобы она подыскала мне какую-нибудь одежонку на ночь. А вы еще уверяли меня, что я не доставлю вашим слугам никаких хлопот.

– Не стесняйтесь, графиня! – улыбнулся он. – Мои слуги почтут за честь услужить вам. Я уже послал Баткина в гостиницу за вашими вещами. Можете не беспокоиться, мэм, он сумеет все сделать так, что об этом никому не будет известно.

В ясных голубых глазах Пенелопы читалась некая тревога. Джулиану хотелось найти какие-то слова, чтобы утешить ее, но, не находя их, он молча стоял в дверях.

– Спасибо за радушный прием, мистер Хэмптон, – проговорила она. – Вы очень любезны! Я доставила вам столько хлопот.

– Ну что вы, – улыбнулся он, – право же, не стоит.

Джулиан улыбнулся еще раз, мысленно. Обманывать Пенелопу он, может быть, и мог, но не будет же он обманывать себя! Конечно, его помощь гостье не бескорыстна. Даже если Пенелопа проведет в его доме всего одну ночь, для него этот дом навсегда сохранит ее запах, а все вокруг будет вечно хранить ее голос, ее смех... Джулиан знал, что позволить Пенелопе остаться в его доме хотя бы на одну ночь будет для него искушением, побороть которое ему вряд ли удастся.

– Представляю себе, – словно прочитав его мысли, усмехнулась она, – какой будет скандал, если кому-нибудь, не дай Бог, станет известно, что я провела ночь в вашем доме!

–Ну, скандал будет не такой уж и большой. Думаю, не больше, чем после того случая с рыбацкой лодкой.

Лицо и шея Пенелопы порозовели. Она брезгливо поморщилась.

– Так-так-так! – проговорила она. – Стало быть, вам уже известно об этом?

– Как видите, да. Несмотря на то, что офицеры на судне, спасшем вас, хранили молчание, как истинные джентльмены, кое-кто из матросов оказался не столь щепетилен...

– И теперь об этом судачит вся Англия?! Очень мило.

– Ну, не знаю, как насчет всей Англии, но, если об этом стало известно мне, полагаю, что пол-Англии как минимум.

– Так вот, – нахмурилась она, – я не знаю, о чем вам рассказывали и кто, мистер Хэмптон. Но если мне вы все-таки верите больше, чем всем этим сплетникам, то знайте: я лично себя виноватой не считаю. Мы пали жертвой коварства. Могли ли мы знать, что этот лодочник вдруг отчалит со всей нашей одеждой, очевидно, прельстившись ею, и оставит нас почти в чем мать родила?

Дальнейшие подробности Джулиан уточнять не стал, но версия, которую слышал он сам, практически совпадала с той, что сейчас рассказала Пенелопа: отвезя женщин в некий уединенный грот, где они хотели искупаться, лодочник отплыл с их одеждой.

Пен вышла из пенных волн, блистая красотой, словно Афродита в день своего появления на свет. Повисшие на длинных ресницах капли воды мерцали на солнце подобно драгоценным камням. Намокшая тонкая ткань соблазнительно обрисовывала ее грациозные плечи, взволнованно вздымавшуюся грудь и...

–Я надеюсь, вы согласитесь, мистер Хэмптон, что наше желание искупаться в том гроте было немного легкомысленным, авантюрным, немного...

Она запнулась, подыскивая слова.

– Вызывающим? – подсказал он.

– Возможно. Но уж никак не скандальным!

– Я смею надеяться, графиня, – улыбнулся он, – что вы все-таки поверите мне, если я поклянусь, что сам я никому ничего не рассказывал и никогда не расскажу об этом случае.

– Я и не сомневалась в том, что вы истинный джентльмен, сэр!

Повисло молчание. Пенелопа явно чувствовала себя неловко. Не от того, что Джулиану, как оказалось, известно о ее конфузном приключении, а от того, что она вынуждена прибегнуть к помощи Джулиана, ночевать в его доме.

Джулиан молчал, как можно дольше не желая говорить «спокойной ночи», словно ему и не предстояло снова увидеть Пенелопу утром.

– Спокойной ночи, графиня! – проговорил наконец он.

– Спокойной ночи, мистер Хэмптон!

– Джулиан! Сэр Джулиан, спасите меня! Крики исходили из башни.

– Я здесь, сэр Джулиан. Помогите!

– Я иду, моя леди! – Джулиан сильнее сжал свой деревянный меч.

Сверху, с зубчатой крепостной стены Леклер-Парка, слышались звуки скрещивающихся мечей. Там шла схватка между Верджилом и Данте за овладение замком.

Джулиан собирался присоединиться к Верджилу, вместе одолеть Данте и спасти даму сердца от ее сурового охранника, сэра Милтона. Но Верджил в конце концов мог справиться с Данте и один, а дама звала на помощь именно его, Джулиана.

Джулиан мчался через лужайку, перепрыгивая через камни, коих встречалось много в этих средневековых руинах. Он промчался мимо маленькой Шарлотты; которой после ее долгих и настойчивых просьб позволили наконец участвовать в игре в качестве оруженосца Верджила. Стоя в безопасном месте и сжимая в руке поводья воображаемой лошади, Шарлотта своими криками подбадривала Верджила.

Оказавшись внутри башни, Джулиан прислонился к стене, прислушиваясь. Крик леди Пенелопы о помощи раздался вновь. Звонкий девичий голос эхом отдавался в этих мрачных замшелых стенах. Джулиан различил еще один звук – шаги тяжелых ботфортов. Коварный охранник спускался вниз.

Шаги затихли. Прикрываясь своим деревянным щитом, Джулиан поспешил вверх по винтовой лестнице.

Милтон стоял на полпути вниз, сжимая свои щит и меч, готовясь к бою. Джулиан прикидывал, с какой позиции лучше всего атаковать его.

– Подходи, подходи, – коварно ухмылялся Милтон. – Эта винтовая лестница нарочно построена так, что стоящему сверху удобнее орудовать мечом, чем тому, кто находится снизу.

– Что ж рискну, – усмехнулся Джулиан, – выбора у меня нет. В темных глазах Милтона горел азартный огонь. Будучи старшим сыном виконта Леклера, Милтон обладал к тому же самой привлекательной внешностью. Он был, пожалуй, даже привлекательнее юного красавчика Данте. У Милтона и Джулиана было много схожих черт – оба они были тихие, задумчивые, более склонные к внутренним размышлениям, чем к пустой светской болтовне. Поскольку Джулиан посещал Леклер-Парк в качестве друга Верджила, Милтон считал его родственной душой.

– Подумай, – усмехнулся Милтон, – стоит ли награда риска, Джулиан!

–Я пришел не за наградой, Милтон. Я пришел освободить даму.

Конструкция лестницы давала Милтону преимущество, но он защищался не очень хорошо. В подобных играх ему всегда больше нравились моменты, когда нужно было действовать умом и хитростью, а не силой и умением драться.

Сумев обойти Милтона, Джулиан ринулся наверх, в комнату дамы. Играя свою ролъ очень естественно, Пенелопа кинулась в его объятия.

Но триумф отважного рыцаря длился недолго. На пороге, довольно ухмыляясь, возник Милтон. Прикрывая собой Пенелопу, Джулиан приготовился к новой схватке.

Пенелопа держалась за плечи Джулиана, прижимаясь к его спине. Джулиану кружила голову ее близость, от прикосновений Пенелопы по всему его телу разливалось блаженное тепло.

Милтон взмахнул мечом. Время словно остановилось на мгновение.

Джулиан обернулся, посмотрев на Пенелопу. Та смотрела на него огромными испуганными глазами.

От этого взгляда Джулиан вдруг забыл и о башне, и о Милтоне, и о его занесенном мече. Он застыл на месте, глядя на Пенелопу и ведя с ней безмолвный разговор, для которого они оба не знали слов.

Наконец, Пен сделала шаг в сторону, глядя мимо него. Посмотрев туда же, куда и она, Джулиан увидел Милтона, наблюдавшего за ними. Взгляд Милтона был непонятный, туманный и многозначительный.

– Дама спасена, Джулиан. Башня твоя. Поздравляю! Милтон разжал руку, и меч упал на пол. Через мгновение за ним полетел щит.

Милтон направился к дверям. На пороге он обернулся.

– Последний раз я принимаю участие в игре, Джулиан. Я уже не ребенок, чтобы продолжать подобные игры.

Джулиан лежал на своей постели. Пенелопа находилась в спальне в противоположном конце коридора. Но для Джулиана это было все равно, как если бы она лежала рядом с ним. Память его снова и снова возвращалась к воспоминаниям того далекого дня. То прикосновение Пенелопа было далеко не первым. Сколько раз она обнимала Джулиана, когда тот «спасал» ее в играх. Они так любили играть в том старом заброшенном замке! Но вплоть до того дня Джулиан не придавал этим объятиям какого-то особого значения.

Тот день словно изменил для него все. Джулиану тогда было четырнадцать. Разумеется, он и раньше возбуждался, но это не было связано с какой-то конкретной женщиной...

Этот день также стал тем рубежом, с которого начался какой-то новый период в их дружбе, Милтон, как он и сказал, с тех пор больше не принимал участия в их играх. Но лишь через много лет после того дня Джулиан понял, что истинной причиной тому был взгляд, которым он, Джулиан, смотрел тогда на Пенелопу.

И вот сейчас Милтона уже нет в живых. Пенелопа замужем, а он, Джулиан, лежит одиноко в постели и думает о чужой жене, до которой всего несколько шагов, но, как говорится, близок локоть...

Чтобы заставить себя переключиться на что-то другое, Джулиан начал думать о том, чем он может помочь Пенелопе. Закон целиком и полностью на стороне ее мужа. Но может быть, есть какой-то способ обойти закон, обхитрить его служителей? Как просто было в детских играх, когда все решало умение владеть мечом и щитом... Но детство, увы, прошло, и деревянный меч безвозвратно остался в том далеком счастливом времени.

Джулиан знал это и не тешил себя иллюзиями, Но он знал и то, что, пока он, Джулиан Хэмптон, жив и в состоянии ходить по земле, он сделает все, что в его силах, чтобы граф Глазбери не причинил Пенелопе никакого зла.

Глава 3

Энтони – десятый в роду графов Глазбери, носящий этот титул. Он очень не любил, когда его отвлекали от приятных занятий. И сейчас он не хотел открывать дверь спальни, несмотря на то, что кто-то яростно барабанил в нее. Но назойливый стук не прекращался.

Кто же это может быть? Явно не Цезарь. Он не стал бы беспокоить его столь громким стуком – слишком хорошо знает своего хозяина, чтобы испытывать его терпение.

Скрежетнув зубами, Энтони ругнулся себе под нос. Округлый розовый женский зад перед ним слишком сильно возбуждал его, чтобы Энтони мог позволить себе оставить свою похоть неудовлетворенной.

Стук в дверь становился все сильнее. Черт побери, не иначе что-то случилось – чем еще можно объяснить подобную настойчивость?

Пытаясь сосредоточиться, Энтони рассеянно смотрел на кнут в своей руке и на свежие красные полосы на женских ягодицах. Отослать эту красотку или велеть ей остаться и подождать? Эта пташка у него впервые, и он еще не успел ее как следует изучить.

– Посмотри на меня! – приказал он.

Копна черных волос взметнулась, и лицо продажной красотки обернулось к нему. В глазах стоял неподдельный страх. Это возбуждало Энтони. Партнерши, находившие удовольствие в его побоях (а встречались и такие), никогда не нравились ему.

Порывшись в карманах, Энтони извлек гинею и бросил на пол.

– Одевайся, – процедил он. – Придешь в четверг – получишь еще.

Встав на колени, женщина поспешила подобрать гинею, Судя по выражению ее лица, можно было усомниться, придет ли она к нему снова. Но Энтони знал, что придет. В конце концов, исполнять все причуды клиента – ее обязанность, тем более если этот клиент хорошо платит. Разумеется, она новенькая, с ней еще надо немного поработать. Но неделька-другая – и научится всему, что надо.

Энтони отвернулся от женщины. Через минуту, уже забыв о ней, он вышел в коридор.

Цезарь ждал его там. Он был без ливреи. Это означало, что кто-то из слуг неожиданно поднял его с постели. Энтони не стал ругать его за внешний вид. Цезарь всегда был идеальным слугой, беспрекословно исполняющим любую волю хозяина. В его глазах, однако, не было ни страха перед хозяином, ни сожаления о том, что потревожил его. Но это не удивляло Энтони. Он давно знал, что чернокожие слишком тупы, чтобы испытывать какие бы то ни было эмоции.

Впрочем, лет двадцать назад Цезарь все-таки был не таким... Рожденный свободным, негр поначалу тяжело привыкал к рабству. Первое время Энтони даже немного побаивался его, но эти времена давно прошли. Сама память о них, должно быть, давно уже стерлась в сознании Цезаря.

– Он вернулся, – произнес чернокожий. – Кучер услышал его в саду, пришел и разбудил меня.

– Он вернулся один? – спросил Энтони.

– Один, сэр.

«Проклятие!» – мысленно ругнулся Энтони.

– Где он?

– В библиотеке, сэр.

– Хорошо. Ступай к себе, Цезарь, ты мне пока не понадобишься.

Энтони вернулся в спальню. Проститутка все еще возилась с застежками своего платья.

– Ты еще здесь? – проворчал он. – Побыстрее не можешь?

Не дожидаясь ответа, Энтони зашагал в библиотеку.

Поджидавший его мужчина сидел на диване. Человек этот обладал незапоминающейся внешностью. Можно было целый час глядеть на него в упор и при этом не осознавать его присутствия. Возможно, способность оставаться незамеченным была для него не столько природным даром, сколь результатом тщательной тренировки, ведь это было частью его работы.

Взгляд мужчины был таким же невыразительным, тем не менее Энтони все-таки уловил в нем некий намек на насмешку.

– Ее там не было, – лишенным эмоций голосом произнес невзрачный субъект.

– Как не было? Где же она, черт побери? Человек, который ее видел, не мог ошибиться, даже несмотря на вуаль.

– Ничего не знаю, сэр. Когда я пришел, ее там не было. Я описал ее приметы слуге. Он сказал, что похожая дама действительно останавливалась в гостинице. Она никогда не появлялась без вуали. Но этой ночью она вдруг исчезла. И никто не знает куда.

Энтони едва сдерживал гаев. Эта стерва опять его провела! Он найдет ее. Не позволит этой пташке смеяться над его законными правами! И так уже распоясалась дальше некуда. Придумала тоже – использовать его имя и титул для того, чтобы протащить в печать свои бредовые статейки, компрометирующие его!

– И никаких зацепок?

– Возможно, владелец гостиницы знает больше, чем говорит, сэр, Но он был явно недоволен тем, что я разбудил его, и поэтому был неразговорчив. Следует ли нажать на него посильнее, сэр?

– Не стоит применять насилие. Как бы в это дело не вмешалась полиция!

– Как вам угодно. Что прикажете делать дальше, сэр?

– Пусть ваш коллега следит за ее домом. Я свяжусь с вами, когда вы мне понадобитесь.

Энтони, однако, не надеялся, что Пенелопа объявится в своем доме. Если она сбежала из гостиницы, то скорее всего отправится не домой, а искать убежища у своего братца.

Что ж, Энтони знал, как с этим справиться. Много лет эта пташка ни в грош не ставила его права... но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Если придется бороться с ее семьей, он пойдет и на это. Он ведь законный муж. Закон на его стороне.

Глава 4

Джулиан очень удивился, когда утром узнал от слуги, что его хотят видеть в доме Леклера. Поручив Пенелопу заботам миссис Таттл, он оседлал коня и через час, как было условленно, приехал в дом виконта.

Слуга проводил Джулиана в кабинет Леклера. Виконт поднялся с кресла.

– Я ожидаю одного человека, – не здороваясь, перешел сразу к делу Леклер. – Решил, что было бы неплохо, если бы при моей встрече с ним присутствовал и ты.

– Очень великодушно с твоей стороны, что ты согласился принять его! – усмехнулся Джулиан.

– Вообще-то речь идет о Глазбери. – Небесно-голубые, как у сестры, глаза Леклера, обычно глядевшие дружески и открыто, на этот раз были задумчивы. – Ума не приложу, что вдруг понадобилось этому типу? Мы с ним не общались несколько лет. Но скорее всего дело касается Пен.

Затем разговор зашел о вчерашнем вечере у леди Леклер, чтобы скрасить ожидание. Впрочем, тема женитьбы Джулиана старательно избегалась.

Через четверть часа появился новый участник встречи. Но это был не граф Глазбери. Войдя в кабинет, Данте, брат Леклера, поприветствовал Джулиана.

Лицом и фигурой Данте напоминал брата, но казался его улучшенной копией. Черты лица Леклера были немного грубоваты, словно вырублены топором, а Данте, пожалуй, вполне можно было назвать красавцем. Создав сначала старшего, Господь Бог, должно быть, решил поэкспериментировать. Данте – копия брата, но черты его лица очень мягкие.

Данте нервничал и, судя по его виду, мало что понимал в происходящем, как и остальные.

– Сегодня утром я получил письмо от Глазбери, – сказал он. – Граф собирается встретиться с тобой, Леклер, и хочет, чтобы я тоже присутствовал.

– Так... – Леклер посмотрел вопросительно. – Черт побери, я заинтригован. Что же все-таки могло понадобиться от нас этому типу?

– Более того, – сообщил Данте. – Когда я подъезжал к твоему дому, заметил вдали экипаж Шарлотты. Через пару минут она будет здесь.

– М-да! – изрек Леклер. – Глазбери явно планирует объявить нечто грандиозное, если хочет для этого собрать всю нашу семью!.

– Уж не надумал ли он вдруг наконец развестись с ней?– усмехнулся Данте. – Поздновато спохватился! Но лучше поздно, чем никогда.

Джулиан молчал. Он знал, что его молчание не удивит Леклера и Данте. Они уже давно привыкли к нему. Но в этот момент молчание было как раз кстати.

Данте оказался прав. Через несколько минут в кабинет действительно вошла Шарлотта. Младшая сестра Пенелопы, Шарли (так называли ее в семье), была похожа на Пен и лицом, и иссиня-черными волосами, но, пожалуй, была немного постройнее. Взгляд Шарлотты говорил о проницательном природном уме и богатом житейском опыте. Нельзя было назвать его резким, но по сравнению с мягким взглядом Пенелопы.

Шарли объяснила, что утром она получила такое же письмо, как и Данте.

– Сначала я не хотела ехать, – заявила она. – Ума не приложу, зачем я, женщина, вдруг могу понадобиться? Наверное, дело важное, если оно касается каждого.

– Мы все знаем не больше тебя, – заверил ее Леклер. – И нам всем интересно.

– Интересно? – усмехнулась Шарли.– Глазберн на многое способен, но самого главного он не умеет: быть интересным. – Шарли повернулась к Данте. – Как Флер? – спросила она.

– А ей-то что, – фыркнул он, – мне бы ее спокойствие! Черт побери, пока этот ребенок соизволит родиться, я, помяните мое слово, успею постареть лет на десять!

– Наберись терпения. До родов еще несколько месяцев, – проговорил Леклер, покосившись на часы, стоявшие на камине. – Запаздывает что-то наш граф, черт бы его побрал. Наверное, специально, чтобы явиться, когда все уже будут в сборе.

– Я все-таки надеюсь, что речь пойдет о разводе, – сказал Данте. – Пора уже нашей Пен избавиться от этого идиота!

Шарлотта посмотрела на Джулиана:

– Может быть, вы, мистер Хэмптон, знаете, о чем пойдет речь?

– Понятия не имею, но, думаю, Данте все-таки прав. Речь явно пойдет о вашей сестре.

– Ясно, что о ней... Но хотелось бы все-таки поконкретнее. Может быть, вы знаете что-нибудь, мистер Хэмптон, что неизвестно всем нам? Пен, кажется, писала вам из Неаполя?

– Если она и поделилась в своих письмах чем-то тайным, то это нас не касается, – одернул сестру Леклер. – Ты ведь сама не раз убеждалась, что мистеру Хэмптону можно доверять секреты. Позволь и Пен полагаться на него!

Шарли пристально посмотрела на брата, но промолчала.

Наконец появился тот, кого все ждали. Леклер был прав, что Глазбери нарочно тянул с появлением. Когда граф вошел в кабинет, часы показывали половину второго.

Граф появился не один. Его сопровождал некий опрятно одетый господин неприметной наружности, но в кабинет он не вошел, а остался стоять в дверях, словно слуга.

Джулиан кивнул, ответив на приветствие графа. Здороваясь, граф не скрывал презрительно-циничной улыбки, игравшей на его дряблых губах. Джулиан ненавидел Глазбери не только из-за Пенелопы. Граф воплощал все пороки и весь снобизм, какие только могут быть у человека, которому знатность и богатство достались по наследству. Глазбери, казалось, ни на секунду не сомневался в том, что все обязаны стелиться перед ним только потому, что он граф.

Все помнили недавнюю речь Глазбери в парламенте, где он (один из немногих лордов) выступал против отмены рабства в колониях. Истинная подоплека была проста: лишившись бесплатных рабочих рук в своих вест-индских имениях, граф потерпел бы довольно существенные материальные убытки. То, что английское общество давно уже в один голос осуждало бесчеловечную торговлю людьми, казалось, волновало Глазбери меньше всего. Улыбка графа означала не только презрение ко всем окружающим, но и наглую уверенность в том, что из сегодняшнего разговора он в любом случае выйдет победителем. Джулиан тяжело вздохнул. Знать бы Пенелопе тогда, много лет назад, за кого она выходила!

Глазбери сел в кресло напротив Лекдера для того, чтобы смотреть ему в глаза. Стоя граф это сделать не мог, потому что Леклер на целый фуг возвышался над ним.

Щуплое тело графа оставалось напряженным, словно у солдата, стоящего по стойке «смирно». Седовласый и морщинистый, Глазбери годился Леклеру в отцы, хотя на самом деле был всего лишь на десять лет старше.

– Времени у меня мало, – начал граф, – поэтому перейдем сразу к делу. Я хочу знать, где она.

– Вы, очевидно имеете в виду вашу жену, граф? – Леклер выдавил из себя улыбку. – Граф, вы же знаете, что она в Неаполе. Она прислала письмо.

– Да, она была в Неаполе, но сейчас ее там: нет. Мне известно, что вчера ее видели в Лондоне. Я выяснил, что она снимала номер в гостинице «Майвертс», но прошлой ночью вдруг исчезла оттуда.

Леклер по-прежнему пытался изображать непринужденность.

– Тот, кто якобы видел ее, просто обознался. Зачем Пенелопе снимать номер в гостинице, если в Лондоне у нее есть дом? Вы не пробовали искать ее там?

– Разумеется. Но дом оказался запертым. И никаких признаков, что она появлялась в нем хотя бы раз за последнее время, не было.

– Простите мое любопытство, Глазбери, но с каких пор вас вдруг начало интересовать, где ваша жена? Насколько мне известно, раньше вас это совсем не интересовало.

– Что здесь странного? – огрызнулся он. – Она моя жена!

– Номинально, – пошутил Леклер. – По закону.

– Фактически вы с ней давно уже не муж и жена.

– Фактически? Закон – единственный факт, с которым необходимо считаться по-настоящему! Если вы с этим не согласны, то мистер Хэмптон, полагаю, любезно объяснит вам, что с законом шутки плохи! Я и так уже слишком долго терпел выходки этой вертихвостки.

– Слишком долго терпели? – прищурился Данте. – Означает ли это, граф, что вы собираетесь с ней развестись?

– Развестись? – Глазбери посмотрел на Данте как на идиота. – Черта с два! Я собираюсь наконец предъявить права законного мужа! – Он снова перевел взгляд на Леклера: – Верните мне жену, сэр! Я требую!

– Я не могу вернуть вам то, чего у меня нет! – развел руками Леклер.

– Лжете! Вы ее прячете!

– Мой дом всегда открыт для Пенелопы, и ей нет нужды в нем прятаться. Но в данный момент, граф, вашей жены в моем доме нет. Я уверен, что ее нет ни в Лондоне, ни во всей Англии!

– К вашему сведению, господин у дверей – мистер Лавджой. Он инспектор муниципальной полиции, готов обыскать ваш дом.

Леклер с презрением покосился на Глазбери.

– Вы привели в мой дом полицию? – прищурился он.

– У меня нет иного выхода.

– Я сомневаюсь, что мистер Лавджой действительно это сделает. Ваша жена не совершала ничего противозаконного, Глазбери. Оснований для обыска нет. – Леклер повернулся к Джулиану: – Я прав, Хэмптон?

– Абсолютно, – кивнул Джулиан, приняв для важности насупленный вид. – Это было бы полнейшим самоуправством. Позвольте спросить, мистер Лавджой: вашему начальству известны ваши намерения?

В ответ Лавджой лишь пробубнил нечто нечленораздельное.

– В таком случае, – громко сказал Джулиан, – слова Леклера, как джентльмена, полагаю, будет достаточно?

Лавджой опять ответил неуверенным мычанием.

– Что ж, – поспешил подытожить Леклер, – полагаю, инцидент исчерпан!

Лавджой, явно чувствовавший себя неуютно, был рад покинуть дом.

Лицо Глазбери стало багровым.

– Если вы лжете, – прошипел он, – я...

– Поосторожнее в выражениях, граф! – невозмутимо отрезал Леклер. – «Лжец» – слишком серьезное оскорбление, не говоря уже об угрозе обыска.

Граф повернулся к Данте и Шарлотте:

– Если я узнаю, что она скрывается у кого-нибудь из вас, то поверьте, я церемониться не буду! Я использую всю свою власть, все свои связи для защиты моих законных прав!

Глазбери покинул кабинет.

– Леклер, мы должны что-нибудь сделать! – дрожащим голосом сказала Шарлотта. – Судя по всему, он не шутит. Глазбери действительно не остановится ни перед чем, даже перед применением силы, чтобы вернуть ее.

– Видно, дело в наследнике, – сказал Данте. – Действительно, графа где-то даже можно понять. Если не ошибаюсь, ему уже сорок пять, детей у него нет, жена шляется бог знает где. Мне всегда казалось странным, что он тогда так легко отпустил ее, не дождавшись, пока она родит ему сына!

– Что ж, – усмехнулся Леклер, – постарайся тогда намекнуть ему без свидетелей!

– Будь уверен, в ближайшее время я найду способ так сделать.

Джулиан направился к дверям, словно намеревался сделать это сию же секунду. Но Леклер снова остановил его.

Джулиан, если ты свяжешься с Пен, скажи ей, что и мой дом, и дома всех нас всегда открыты для нее. Все угрозы Глазбери не стоят для нас и ломаного гроша. Как сказал Данте, чтобы получить ее, графу понадобится целая армия!

– Я полагаю, она все это знает, Верджил.

Леклер пристально смотрел на него, но Джулиан знал, что у его старого друга есть кое-что на уме, но он ничего не скажет.

– Джулиан, – снова начал он, – я знаю, что, если Пен вдруг откажется принять нашу помощь, ты ей всегда поможешь.

– Я всегда к ее услугам, Верджил.

Дом мистера Хэмптона оказался весьма надежным убежищe и одиночество совсем не раздражало Пен. Миссис Таттл заходила к ней каждый час, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Впрочем, за все это время Пен так и не попросила ее ни о чем, не считая нескольких книг из библиотеки.

Как и обещал Джулиан, Баткин принес из гостиницы ее вещи, и Пен в первую очередь порылась в небольшом саквояже, в котором она возила свои бумаги. Найдя среди них нужную ей рукопись, Пен села с ней у окна с видом на красивый сад. Пен начала писать этот памфлет еще в Неаполе. Задумала его еще год назад совместно с несколькими дамами. Сейчас же, после отмены рабства в колониях, настал самый подходящий момент для того, чтобы он появился в печати. После того как цветные наконец-то уравнены в правах с белыми, настал момент нанести удар по последней цитадели рабства: бесправному положению замужних женщин.

Пен внимательно перечитала рукопись еще раз, внося кое-какие поправки. Может, стоит все-таки немного подождать?

Общество еще не успело «переварить» новый закон. Нужно немного выждать, чтобы дух свободы успел стать привычным, тогда и статья, пожалуй, получит более широкий резонанс... Размышления Пен были прерваны стуком в дверь. Поспешив спрятать рукопись, она открыла. На пороге стоял мистер Хэмптон.

– Есть какие-нибудь новости? – без промедления спросила она.

– Есть. Но позвольте сначала войти, графиня. Прошу прощения, что вторгаюсь к вам, но лучше разговаривать здесь, чем в гостиной или библиотеке. Там нас могут услышать.

Решив, что Хэмптон прав, Пен позволила ему войти. Они расположились в старых мягких креслах, обитых зеленой тканью.

Лицо Хэмптона выражало безразличие к тому, где именно происходит их разговор, но Пен чувствовала, что на самом деле он отлично осознает, что находится в ее спальне. И что двери, между прочим, закрыты.

Джулиан сидел спиной к кровати, но Пен отлично видела ее. Она спала на ней этой ночью, а сейчас здесь сидит он... Пенелопе вдруг вспомнилось, как Джулиан поцеловал ее руку. Пен испытала дрожь, которая пробежала тогда по всему ее телу. Странное ощущение!

Пенелопа попыталась заставить себя смотреть только на мистера Хэмптона, а не на кровать. Но, как она ни старалась, ее мысли возвращались к тому мгновению снова и снова. Интересно, на этой кровати он занимается любовью с женщинами, которых приводит в свой дом, или на какой-нибудь другой? Мужчина с такой чертовски привлекательней внешностью может не бояться, что не найдет себе подругу хотя бы на одну ночь. Наверняка все женщины от него без ума. Чего стоит хотя бы его таинственный взгляд глубоких черных глаз.

– Вы, кажется, собирались рассказать мне новости, мистер Хэмптон! – сказала она, пытаясь отвлечь себя от грешных мыслей.

– Да-да, конечно. Итак, сегодня Глазбери был у Леклера. Он настоял, чтобы при встрече присутствовали Данте и баронесса Мардерфорд. Граф уверен, что вы скрываетесь у кого-то из них. Он даже привел инспектора полиции, чтобы обыскать дом Леклера.

– Леклера, полагаю, его визит не удивил. Он был к нему морально готов. А вот бедняжку Шарлотту мне жаль, если мой благоверный пытался ее запугать.

– Уверяю вас, графиня, ваша сестра готова к его угрозам не хуже брата! Пусть граф скажет спасибо, что она не побила его своим зонтом. Она явно была готова это сделать.

Пенелопа рассмеялась, живо представив себе, как ее лихая сестренка дубасит графа зонтом.

– Что ж, – серьезно сказала она, – слава Богу, моим братьям и сестре не пришлось лгать. Они ведь полагают, что я до сих пор в Неаполе. Ведь нельзя назвать ложью то, что не соответствует действительности, если сам введен в заблуждение, не так ли?

– Да, – вздохнул он, – в этом смысле можно сказать, что лгать им не пришлось.

– А вам? – Пен пристально посмотрела на него. – А вам, мистер Хэмптон?

– Слава Богу, до этого не дошло.

– Но рано ил и поздно дойдет. Граф наверняка спросит у вас, что вам известно о моем местонахождении!

– Как ваш адвокат, я не обязан отвечать. И даже обязан не отвечать.

У Пенелопы похолодело в груди. Тон Хэмптона был серьезным, даже очень серьезным. Все глупые мысли о постели мгновенно улетучились.

– Рано или поздно он найдет меня, – грустным голосом произнесла Пен. – Если он хотел обыскать дом Леклера, он не остановится ни перед чем. Даже если я буду вечно прятаться в этой комнате, никогда не выходить отсюда, рано или поздно он узнает, что я здесь!

– Честно говоря, графиня, я заходил к нему, чтобы напомнить о том, с чем он, похоже, перестал считаться. Но его не оказалось дома. Или он не захотел меня принимать. Но будьте уверены, графиня, от разговора со мной ему не уйти. Поверьте, я сделаю все, чтобы он раз и навсегда прекратил преследовать вас!

– Все он помнит, все он осознает. Но это почему-то уже не останавливает его.

Пен резко поднялась и подошла к окну, оглядывая окрестности, хотя отлично понимала, что в частном саду вряд ли для нее может существовать какая-то опасность.

В памяти ее всплыли, казалось бы, уже давно забытые сцены тайной интимной жизни графа, свидетельницей и даже участницей которой Пен была несколько первых лет своего замужества. Черт побери, выходя замуж, она была совсем невинной, поначалу даже не понимала, что это ненормально, что не все мужчины такие, хотя это всегда ее шокировало...

А муж постепенно становился все изощреннее, пока Пен однажды с ужасом не осознала, в каком аду она живет. Возможно, она до сих пор продолжала бы жить так, если бы ей не понадобилось посоветоваться кое о чем с мистером Хэмптоном. И ей пришлось поделиться кое-какими секретами. Хэмптон, собственно, и открыл ей глаза. К мистеру Хэмптону она обратилась тогда потому, что он был адвокатом. И к тому же старым другом. Пен знала, что мистер Хэмптон всегда поможет ей дельным советом. Если бы она поделилась своими секретами с кем-нибудь из братьев, то они просто убили бы Энтони. Хэмптон же слушал ее спокойно, молча, по-деловому, но от взгляда Пен все равно не укрылся адский огонь в его глазах. И как ни старался Хэмптон тогда скрыть презрительные нотки в голосе, они все равно были слишком заметны.

Слава Богу, Хэмптон гораздо лучше самой Пен все понял.

– Понял, каким образом то, что Пен рассказала о муже, можно использовать против Глазбери. И видимо, позже в разговоре с ним сделал кое-какие намеки, а иначе с чего бы тогда граф так легко ее отпустил?

Но сейчас Пен с ужасом чувствовала, что ее свободе приходит конец. Граф, судя по всему, всерьез намеревается вернуть свою «блудную» жену. И на этот раз его уже ничто не остановит. Пен знала, что он хочет излить на нее гнев, накопившийся за все эти годы. Пен начало трясти от этих мыслей. Напряжение последних дней, судя по всему, не прошло даром.

Пен отвернулась, чтобы мистер Хэмптон не видел ее слез, она и так уже доставила ему кучу хлопот. Надо все-таки держать себя в руках, иначе одному Богу известно, чем это может кончиться.

Хэмптон находился так близко, что Пен чувствовала его дыхание. Ей нравилась эта близость, по крайней мере она хотя бы немного отвлекала ее от мрачных мыслей.

Джулиан коснулся ее руки. Потом бережно взял ее за подбородок, посмотрел в глаза. По идее Пен должна была шокировать подобная выходка, но это прикосновение только успокоило ее.

– Я уже обещал вам, графиня, что сделаю все, что в моих силах. И я готов положить за это жизнь!

Взгляд Джулиана завораживал Пен. Сейчас перед ней снова стоял восторженный подросток, с которым она когда-то играла в отважных рыцарей и прекрасных дам. Пен и себя сейчас чувствовала все той же юной девочкой, словно и не было всех этих лет унижения, постоянной борьбы за собственные права... И Пен знала, что все вернется снова: и дружба, и верность прежних лет.

Пен больше не могла сдерживать своих эмоций. Слезы хлынули ручьем.

Джулиан ли обнял ее, или она сама бросилась в его объятия, но, через мгновение он уже крепко держал ее в своих сильных руках. Пен вовсе не собиралась стесняться подобного поведения. В конце концов, они с Джулианом просто старые друзья. В его объятиях Пен чувствовала себя защищенной, словно за каменной стеной.

– Граф уже угрожал вашим братьям и сестре, – говорил Джулиан. – Думаю, следующим буду я. Так что, графиня, вам теперь небезопасно оставаться в моем доме. Лучше бы вам перебраться куда-нибудь подальше от Лондона. У меня есть поместье в Эссексе, на самом побережье. Завтра же утром я собираюсь отвезти вас туда. Имение весьма уединенное, и, должен предупредить, лишенное многих благ цивилизации. Но пару дней, уж извините, вам придется побыть там одной, а мне за это время нужно уладить кое-какие дела в Лондоне. Вы сможете пару дней обойтись без слуг и прочих удобств?

Пен молча кивнула. Она готова была терпеть любые трудности, лишь бы не жить в постоянном страхе. Она боялась, что граф где-то рядом, а его люди, возможно, следят за каждым ее шагом и в любой момент может произойти что-то неожиданное.

Немного придя в себя, Пен вдруг смущенно покраснела и отошла от Джулиана на шаг.

Сам же Джулиан отнюдь не выглядел смущенным, но Пен давно привыкла, что непроницаемый мистер Хэмптон по определению не может иметь смущенный вид.

С вашего позволения, графиня, – произнес он, – я удаляюсь в свой кабинет. Меня ждут кое-какие дела. Разбужу я вас завтра перед рассветом. Выехать нам нужно как можно раньше, чтобы было меньше свидетелей. Надеюсь, вас не затруднит столь ранний подъем?

– Ничуть, мистер Хэмптон, – проговорила она. – Я привыкла рано вставать.

Глава 5

Джулиан был прав, имение действительно выглядело пустынным, почти диким. Поднявшись на небольшой пригорок, экипаж подъезжал к невысокому каменному дому, стоявшему, как казалось, посреди полной пустоты, если не считать двух-трех амбаров рядом с ним. Единственным звуком был шум прибоя, доносившийся с моря.

Когда Джулиан и Пен покидал и его лондонский дом, слуга еще спали. Даже Баткин и миссис Таттл не знали об их планах отъезда.

– Это ваш дом? – спросила Пен, выходя из экипажа.

– Да, – ответил он, подавая ей руку. – Я купил его несколько лет назад после того, как обрел наконец некую стабильность в плане работы и финансов.

– Вы, должно быть, хотели иметь место, куда могли бы иногда сбегать от столичной суеты и рутины текущих дел?

– Да мне просто хотелось иметь домик на берегу моря. Я всегда любил море.

– По-видимому, это у вас в крови. Ведь, если не путаю, один из ваших дядей был офицером флота? Вы даже одно время подумывали пойти по его стопам. Не жалеете порой, что все-таки выбрали иную карьеру?

– Графиня, одно из правил, которому я следую в жизни, – никогда не жалеть о прошлом. Это бессмысленно. Кое о чем я, правда, все-таки жалею, но это совершенно не имеет отношения к работе и карьере.

Домик оказался простым и скромным, но вполне симпатичным. Гостиная, небольшая, тщательно подобранная библиотека, выходящая окнами прямо на море. Высокие балочные потолки, побеленные стены без обоев, простая, но не грубая мебель...

– Симпатичный домик! – проговорила Пен. – И вы живете здесь совсем один, даже без слуг?

– Без.

– И даже Баткин здесь не бывает?

– Нет.

Пен попыталась представить себе, как живет здесь мистер Хэмптон в полном одиночестве и тишине. Лишь звуки моря и ветра бывают здесь его «собеседниками». Из того, что дом не был заперт, Пен поняла, что Джулиан наведывается сюда не только летом. Пен не удивилась бы, если б узнала, что он специально ездит сюда и в дождь, и в бурю, и в снег, чтобы побыть наедине с беснующейся природой.

Пен стояла в дверях гостиной, глядя, как мистер Хэмптон разводит огонь в камине. Казалось, она понимала, чем так нравится Джулиану этот дом и чем понравился ей.

Пен вспомнила, как однажды летом Джулиан гостил у них в Леклер-Парке. Она, спасаясь от внезапно хлынувшего дождя, вбежала в дом и обнаружила в библиотеке Джулиана. Он стоял у открытого окна, любуясь дождем. Казалось, он был совершенно зачарован этой картиной. Не говоря ни слова, Джулиан тогда прошел мимо нее. Пен вскоре увидела его в том же окне – вышел в сад, прямо под ливень. Желал ли он тогда слиться с природой, почувствовать дикую красоту безумства стихий? Или, может, был на что-то зол, надеялся, что дождь смоет с него дурное настроение?

– С огнем в доме будет не так сыро, – произнес он, выпрямляясь и отряхивая руки, испачкавшиеся в золе. – Я разожгу еще камин на кухне и в спальне, которую вы выберете себе. Советую, впрочем, где-нибудь на втором этаже, там комнаты поуютнее.

– Мистер Хэмптон, – улыбнулась она, – вы в таких красках расписывали дикость своего имения! Я решила, что здесь какой-нибудь полуразрушенный сарай, а оказалось, что даже комнату выбрать можно. Что ж, поднимусь наверх, посмотрю, что там за комнаты.

– Как вам угодно. А я пока займусь камином на кухне. Поднявшись по узкой лестнице, Пен обнаружила наверху целых три спальни. Самая большая, с окнами на море, очевидно, принадлежала Джулиану. Две другие, поменьше, располагались в противоположной части дома.

Пен задержалась в одной из них, рассматривая простое, но опрятное убранство: кровать с холщовым покрывалом, беленые стены, гардероб из сосны.

Комната явно принадлежала женщине. Что именно говорило Пен об этом, она, пожалуй, затруднялась сказать, но что-то наталкивало ее на эту мысль. Может быть, едва уловимый, но все-таки имевшийся запах духов?

Пен вдруг покраснела. Ну конечно же! Что же еще может быть? Для холостяка очень важно иметь домик подальше от посторонних глаз и время от времени уединяться в нем. Как это она сразу не подумала об этом? Неудивительно, что даже слуги Джулиана не показываются здесь.

Пен практически ничего не знала об отношениях мистера Хэмптона с женщинами, если не считать сплетен. Да еще того, что вокруг Джулиана всегда увивалось много женщин, рассчитывающих на его внимание, но, как правило, они старались впустую.

Впрочем, откуда, собственно, известно, что впустую? Мистер Хэмптон, судя по всему, умеет хранить тайны, если существование маленького домика в сельской глуши умудряется скрывать почти от всех.

Пен прошлась по спальне, думая о том, кто посещает этот дом. Есть ли среди них ее знакомые? Есть ли у Джулиана постоянная пассия, или ему больше по душе одноразовые приключения?

– Вы выбираете эту спальню, графиня?

Пен обернулась. Джулиан стоял в дверях, в руках у него был ее большой саквояж. Пен вдруг вообразила его входящим в эту спальню, для того чтобы... Эта картина, живо представшая ее мысленному взору, заставила ее покраснеть до корней волос.

Пен молчала. Джулиан принял это за согласие, прошел к гардеробу и поставил саквояж рядом с ним.

– Я предпочла бы другую, – проговорила она.

– Что ж, воля ваша. Я и сам считаю, что та, с видом на море, уютнее.

– Да, но... она, кажется, ваша?

– Когда я здесь – да. Но, как я уже сказал, дня два вы пробудете здесь совсем одна, так что спальня в вашем распоряжении.

– Спасибо, мистер Хэмптон, но мне все равно не хотелось бы занимать вашу спальню.

– Воля ваша, – повторил он.

– Я предпочла бы комнату, что рядом с этой. Мне кажется, она самая уютная.

– Как хотите. – Джулиан потянулся было за саквояжем, чтобы перенести его в соседнюю спальню, но вдруг словно передумал.

– Почему самая уютная? – недоверчиво спросил он.

– Потому что самая маленькая. Я не люблю большие комнаты!

В глазах Джулиана вдруг засветился лукавый огонек. Он явно понял, что на самом деле послужило причиной подобного выбора Пен. На его губах вдруг мелькнула хитроватая улыбка. Или Пенелопе это только показалось?

– Я все-таки советовал бы вам, графиня, выбрать вот эту спальню, в которой вы сейчас находитесь.– Оставив саквояж у шкафа, Джулиан пошел к дверям. – Дело в том, что она – единственная, из окна которой видна дорога. Так безопаснее. Если к дому, не дай Бог, будет подходить кто-то чужой, больше шансов увидеть его сразу.

Джулиан принес в спальню Пен второй ее саквояж и ведро воды, чтобы графиня смогла умыться. А сам, спустившись на первый этаж и пройдя через гостиную, вышел на маленькую террасу, выходившую на море.

День не был холодным, но дувший с моря бриз пронизывал Джулиана насквозь. Однако ему это даже нравилось. Он словно ощутил себя частью ветра, неба и постоянно бьющихся о берег волн.

Джулиан любил смотреть на прибой. Он навевал ему мысли о вечности природы, о бренности человеческого существования и о вечной любви. Именно с помощью любви человек способен подняться над этой бренностью. Эти размышления не всегда можно облечь в конкретные слова, но благодаря им Джулиану всякий раз каким-то образом удавалось понять больше о мире, о людях и о самом себе...

Джулиан думал не только о Пенелопе. Даже, пожалуй, о «ей он в такие минуты думал меньше всего, хотя образ ее постоянно присутствовал в его сознании. Но теперь, однако, Джулиан знал, что всякий раз, когда он будет подниматься по ступеням этого дома, стоять на этой террасе, он всегда будет думать о Пен. И только потому, что она однажды ночевала здесь.

Джулиан попытался представить, что сейчас делает Пенелопа наверху, в спальне, в которой, как она решила, обычно останавливаются его любовницы. Не то чтобы он на самом деле ни разу не привозил сюда никаких любовниц, но...

День был ясным, и Джулиан видел вдалеке вздымающиеся мачты уходивших в дальние страны кораблей. Джулиану приходилось несколько раз бывать на кораблях. Он знал, что жизнь на море ему понравилась бы. Но о том, что не стал моряком, Джулиан не жалел.

Отец Джулиана был дворянин, промотавшийся почти до нищеты. Но ни титула, ни доброго имени он не терял. А для сына обедневшего дворянина в Англии, как правило, дорога одна: податься в юристы и стать адвокатом. Но каким? Барристером или солиситором? Барристеры – адвокаты, выступающие в суде. Они работают не за деньги, во всяком случае, официально не за деньги (на практике же многие из них, разумеется, не гнушаются взятками). За деньги работают только солиситоры – адвокаты, дающие советы клиенту. Они подготавливают дела для барристера; если и выступают в судах, то лишь в судах низшей инстанции. В глазах света эти две грани одной профессии воспринимаются по-разному, и поэтому каждый уважающий себя дворянин если уж и идет в адвокаты, то в барристеры, а не в солиситоры.

Но когда в карманах гуляет ветер, тут уж не до дворянской спеси. И Джулиан подался в солиситоры. Впрочем, теперь, оглядываясь назад, он не жалел о своем выборе. Клиенты барристеров, если можно так выразиться, одноразовые. Защитив (или не защитив) своего клиента в суде, барристер навсегда расстается с ним, если только судьба не сведет их вновь. Солиситор же «ведет» своего клиента всю жизнь. В качестве барристера Джулиан, пожалуй, не смог бы ничем быть полезен Пен.

Предвидела ли это мать Пен? Возможно, да, иначе почему она тогда предложила пятнадцатилетнему Джулиану учиться на солиситора? Мать Пен пообещала, что первые два года учебы ее муж оплатит, а когда Джулиан окончил колледж, отец Пен устроил его клерком в свою адвокатскую контору.

Тогда, правда, леди Леклер напирала на то, что боится-де, что ее непутевому старшему сыну, Милтону, может понадобиться помощь «своего» толкового юриста. Но Джулиан знал, что леди Леклер подумывала, чтобы выдать Пен замуж за графа Глазбери.

Неужели леди Леклер уже тогда знала, что за человека она прочит своей дочери в мужья? Если так, то ее согласие на эту свадьбу нельзя назвать иначе, как преступлением.

– Мистер Хэмптон, не желаете ли пообедать, прежде чем уедете? Я накрыла на стол.

Джулиан обернулся на голос Пен.

Пен стояла в дверях террасы. Буквально на минуту она вдруг показалась Джулиану той полуженщиной-полуребенком, которая много лет назад восторженным голосом объявила ему, что помолвлена с богатым, влиятельным женихом. Тогда Пен выглядела такой счастливой, смеялась так заразительно, что Джулиан не смог не улыбнуться в ответ, хотя эта весть была для него величайшим несчастьем всей его жизни.

Сейчас Пен, пожалуй, казалась ему еще красивее, чем тогда. Простая прическа делала ее очень молодой. В самой ее смущенной манере было что-то невинно-девичье.

Джулиан прошел в дом. На маленьком столике у окна в гостиной лежали сыр, хлеб и ветчина. Вы сможете провести здесь ночь в одиночестве? – спросил он.

– Отчего же нет? Я ведь, в конце концов, не ребенок! – почти с вызовом проговорила она.

Джулиан не был уверен, какой реакции она ждет на эти слова, поэтому промолчал.

– Мистер Хэмптон, – заявила вдруг Пенелопа, – я все-таки подумала и пришла к выводу, что приехать сюда было не очень хорошей идеей.

– Почему? – удивился он, – Разве вам не нужно на время где-то спрятаться?

– Я считаю, что этот дом – не лучшее место.

– Почему?

Пенелопа молчала, нарезая ветчину тонкими ломтиками. Сама она, должно быть, надеялась, что по выражению ее лица мистер Хэмптон не сможет ничего прочитать. Но Джулиан слишком хорошо знал Пен, чтобы не видеть: сейчас она мучительно ищет дипломатичный ответ на этот вопрос.

–Я опасаюсь за вашу репутацию, мистер Хэмптон, – проговорила она. – Если о моем пребывании здесь станет кому-нибудь известно, сами понимаете, что тогда обязательно подумают о нас. А если об этом узнает Глазбери, тогда вам точно конец, мистер Хэмптон!

Пен лгала ему. Нет, она действительно боялась, что граф может сделать Хэмптону что-нибудь плохое, но не это было главной причиной.

Пен подняла на Джулиана глаза.

– Я подумала и пришла к выводу, – заявила она, – что есть лучший способ решения моих проблем, чем все время бегать от графа.

– Какой же? – Джулиан вскинул бровь.

– Изменить ему. Изменить нагло и в открытую, так, чтобы об этом узнали все. Тогда граф, я думаю, разведется со мной. Я помню, когда он отпускал меня, заявил, что предоставляет мне свободу с условием, чтобы я не изменяла ему. И если я это сделаю, наш договор будет считаться расторгнутым. Как вы думаете, мистер Хэмптон, это сработает?.. Что с вами; мистер Хэмптон? Вы бледны...

– А? Что? Нет-нет, со мной все в порядке... Продолжайте!

– Как вы думаете, если я изменю ему, это сработает?

Джулиан постарался собрать волю в кулак, изображая профессиональную беспристрастность.

– Думаю, сработает, мэм. Если о вашей интрижке станет широко известно, это заденет его дворянскую честь, да и просто как мужчину оскорбит.

– Но ведь для того, чтобы развестись, нужно обращаться аж в парламент! А я согласна только на развод. Мне нужна полная свобода!

– Если понадобится, думаю, он пойдет и в парламент. В конце концов, развод позволит ему жениться снова и получить наконец своего наследника.

– Что ж, – вздохнула она, – тогда, полагаю, решено. Нужно только как следует обдумать все детали.

– Признаться, я и сам хотел посоветовать вам этот вариант еще много лет назад, но решил, что подобное оскорбило бы вашу честь.

Вилка с ломтиком ветчины в руках Пенелопы вдруг застыла на полпути. Пен подняла глаза на Джулиана:

– Вы давно подумывали об этом? И сами хотели посоветовать мне этот вариант?

– Да.

– Что же вас остановило? Полагаю, на самом деле здесь что-то другое, не только боязнь задеть мою честь! Признайтесь, вы просто считали, что я неспособна на это, мистер Хэмптон!

В голосе Пенелопы явно звучал вызов.

– Насколько я припоминаю, вы тогда сами не очень хотели развода. Процедура нудная, унизительная. Я думал, что скандала вы хотели еще меньше!

– Да, тогда я действительно не была склонна начинать дело о разводе, но не потому, что нудно и унизительно, а, честно говоря, по весьма прозаичной причине: обращение в парламент влетело бы мне в копеечку.

– Ну, не обязательно через парламент. Это можно сделать и через церковный суд.

– Церковный развод – полумера, нужен гражданский. Хотя и при церковном – то же унижение, та же канитель.

– Не скажите, графиня. Церковный развод – все-таки развод. После него граф уже не посмел бы вас трогать.

Со стороны голос Джулиана звучал спокойно, но провалиться ему сейчас на месте, если в глубине души он действительно одобрял идею с изменой! Разговор начался с простого обсуждения развода как одной из возможностей решения ее проблем, а закончился тем, что Джулиан дал ей «добро» на измену и, таким образом, фактически взял ответственность за эту идею на себя.

Повисла напряженная, гнетущая тишина. Пен взглянула на Джулиана. На этот раз в ее глазах читалась решимость.

– Хотите, я скажу, мистер Хэмптон, – заговорила она, – почему вы на самом деле не стали тогда советовать мне подобное?

Джулиан молчал.

– Вы думали: после того, что у меня было с графом, я просто не смогу уже переспать ни с одним мужчиной. По вашему мнению, мой первый же печальный опыт должен вызвать у меня отвращение к постели на всю оставшуюся жизнь. Я права?

Пен покраснела до корней волос. Ей было также неловко говорить об этом, как Джулиану слушать ее обвинения.

Пен демонстративно занялась едой. Судя по ее виду, она не требовала от Джулиана ответа.

Впрочем, в глубине души Джулиан был и рад этому, ведь его ответ был очень далек от того, что сказал бы старый друг и профессиональный адвокат.

– Вы советуете мне развестись с ним? – спросила она. – Развестись или заставить его развестись со мной?

– Что ж, если нет иного способа заставить его отказаться от чудовищных планов...

– В принципе иной способ есть.

– Какой?

– Тот, который я планировала раньше, – уехать Америку.

– И загубить всю свою оставшуюся жизнь? И так уж над вами постоянно висела тень вашего мужа и отравляла вам жизнь... Не кажется ли вам, что после всех ваших страданий вы вполне заслуживаете нормальной, беззаботной жизни?

– Не понимаю. Чем плоха Америка? Судя по тому, что я о ней слышала, страна не хуже других...

– Это если вы будете жить в столице или в каком-нибудь достаточно крупном городе. Но тогда вы будете у всех на виду, и муж вас наверняка отыщет. А в глуши там такие условия, что этот дом покажется вам дворцом.

– Мне кажется, вы преувеличиваете. – Она вздохнула. – Как бы то ни было, иных вариантов я не вижу, сэр. Разве что убить графа? Но на это, разумеется, я никогда не пойду.

Джулиан промолчал.

– Во всяком случае, – произнес он через минуту, – не следует вам ломать голову, пока мы точно не разузнаем, каковы же конкретные планы графа. Я собираюсь поговорить с ним лично. А сейчас, графиня, я вынужден покинуть вас. У меня назначено несколько встреч в Лондоне, на которые я не могу не явиться, иначе это вызовет подозрения. Завтра днем я заеду вас навестить.

– Не стоит, мистер Хэмптон. Делать такой крюк – не ближний свет. Завершите все свои дела в Лондоне, тогда уж и приезжайте.

– Я всё-таки заеду.

– Воля ваша.

Пен вышла с Джулианом в сад, провожая его.

Джулиану ужасно не хотелось оставлять здесь Пен совсем одну. Сам он любил одиночество, но знал, что большинство людей, как правило, его не выносит.

Озабоченность Джулиана, должно быть, отразилась на его лице, так как Пен произнесла:

– Спасибо вам, мистер Хэмптон, за вашу заботу. Не волнуйтесь, со мной ничего не случится. И прошу простить меня за то, что я наговорила вам сейчас за обедом. Это все-таки было не очень вежливо с моей стороны.

– Ничего страшного! – кивнул он. – До завтра, графиня!

– До завтра.

Джулиан направился к своему экипажу, но слова, сказанные Пен за обедом, все еще звучали в его ушах. Он уже почти было сел в экипаж, как вдруг вернулся к тому месту, где стояла Пен.

– Я никогда не считал, графиня, что после печального опыта с вашим мужем у вас вообще должен пропасть интерес к мужчинам, – произнес он. – Я не стал тогда советовать вам изменить ему, потому что подобный совет был бы непорядочным. Да, я видел, что вы тогда были шокированы и напуганы тем, что вытворял Глазбери, но никогда не считал, что настолько, чтобы это навсегда убило в вас женщину.

Пенелопа посмотрела на него.

– Спасибо вам, что вы так обо мне думали, – прошептала она чуть слышно. – Но, честно говоря, мне самой одно время казалось, что я никогда больше уже не смогу быть ни с одним мужчиной.

Глава 6

Весь оставшийся день Пенелопа читала историю древних этрусков, обнаруженную в библиотеке мистера Хэмптона.

Солнце уже клонилось к закату, бросая косые лучи на лужайку перед домом, где сидела Пен. Она отложила книгу и думала, чем бы заполнить вынужденное одиночество. В голове неотвязно вертелась крамольная мысль – порыться в вещах Джулиана. Может быть, ей удастся найти какие-нибудь свидетельства того, что за любовница или любовницы посещают этот дом? Пен ничего не знала о личной жизни мистера; Хэмптона. Но уж наверное, есть в его жизни еще кое-что, помимо работы и юридических советов графине Глазбери!

Пен долго боролась с искушением, но, в конце концов, оно оказалось сильнее. Поднявшись наверх, в кабинет Джулиана, она начала рыться в ящиках стола, в которые, разумеется, не должна была заглядывать, даже несмотря на то что Хэмптон оставил их открытыми.

Пен чувствовала, если она поймет, что в данный момент у Джулиана нет любовницы, ей уже станет легче. Когда она сидела сегодня с Джулианом за обедом, ее не покидало странное, неловкое чувство, что рядом незримо находится кто-то третий, точнее, третья. Эта таинственная незнакомка хороша собой и не испытываете отличие оттого, что Джулиан думает о Пен, отвращения к интимной близости с мужчиной!

Скорее всего Джулиан солгал ей, что никогда не думал о равнодушии Пен к мужчинам. Солгал, чтобы не обидеть ее. В его глазах она наверняка холодна и фригидна. Хотя то, что он думает об извращениях ее мужа и о том, что это должно вызвать у нее отвращение, довольно необычно. Как правило, мужчины относятся ко всякого рода излишествам по меньшей мере терпимо и не считают, что у женщин они должны вызывать отвращение. Или скорее вообще не задумываются о том, что думает и чувствует женщина. Впрочем, что удивительного в реакции Джулиана? Старому, преданному другу, всегда сочувствующему ей, по-видимому, не безразличны ее чувства.

Пен выдвинула ящик стола. Внутри лежала большая стопка бумаг. Борясь со стыдом, Пен развязала ее и взяла в руки первую же бумагу.

Это была рукопись любовной поэмы – черновик с многочисленными исправлениями. Рука явно Джулиана. Пен знала его почерк. Она не ошиблась в своих подозрениях—у Хэмптона действительно есть или была любовница. Возможно, и в Лондон он сейчас отправился для встречи отнюдь не с деловыми партнерами...

Не в силах сдерживать эмоции, Пен встала и заходила по комнатам. Шаги гулким эхом отдавались в пустом доме, мысли снова и снова возвращались к сегодняшнему разговору с Джулианом. А вдруг граф не станет разводиться с ней, даже несмотря на измену?

Ту относительную свободу, которой Пен пользовалась до недавнего времени, она получила при условии, что не будет изменять графу. До сих пор и тот и другая соблюдали условия договора. Теперь граф вдруг начал требовать ее к себе. Стало быть, что-то изменилось в его настроениях. Что именно? Джулиан, пожалуй, все-таки прав: нужно как следует разузнать, что у графа на уме, и действовать, исходя из этого. А пока нельзя сказать, добьется ли она изменой своего или выйдет только хуже... Но как бы то ни было, этот вариант надо хорошенько продумать на случай, если она все же им воспользуется.

Вернувшись за стол, Пен нашла в его ящиках листок чистой бумаги и начала составлять список – список мужчин, которые согласились бы сыграть роль ее любовника.

Колин Бершар.

«Что ж, вариант вполне подходящий. Бершар всегда презирал светские условности, любит эпатаж и, пожалуй, будет даже рад скандальной славе...»

Айван Макдин.

«Чертовски привлекателен. Романтик. Шотландец с темными как преисподняя глазами и иссиня-черной гривой волос. Но он уже, кажется, был когда-то замешан в одном скандале, связанном с разводом. Слишком будет явно, с какой целью я затеяла этот спектакль. К тому же о нем рассказывают такое... эти оргии, которые он якобы устраивает у себя дома. Это будет уж чересчур скандально. Легкомысленный тип. Нет, Этот не подойдет...»

Арчибальд Эбернэти.

«Арчи будет счастлив. Он увивается вокруг меня уже много лет. Вот только я не пылаю к нему ответной страстью. Симпатичен, но не более того…»

Пен добавила к своему списку еще три имени и остановилась, рассеянно глядя на лист бумаги, лежащий передней. Как ни симпатичны были ей все эти мужчины, Пен не могла представить себя занимающейся любовью ни с одним из них. Или она: сумеет, найти в себе силы? Разумеется, нужно будет посвятить во все это самого мужчину, объяснить ему, что все это нужно ей исключительно для дела.

Пен попыталась представить себе, как она будет произносить это объяснение. «Сэр, не желаете ли небольшое приключение? Любви, признаюсь сразу, не обещаю, но, смею надеяться, удовольствие вы получите. Клянусь, это ровным счетом ни к чему вас не обяжет. Хотя должна предупредить: мы расстанемся сразу же, как только слухи о нашей связи станут достоянием гласности…»

Да, в теории все всегда бывает замечательно, пока не дойдешь до дела. Пен трудно было представил; себя в подобной роли. Ей все-таки далеко до прожженных светских дам, которые, ничуть не смущаясь, имеют по три любовника одновременно.

Может быть, стоит подумать, есть ли у нее еще кандидаты на эту роль?

Джулиан Хэмптон.

Пенелопа не стала заносить это имя в список, хотя сама, пожалуй, не смогла бы себе толком этого объяснить. Пен пыталась уверить себя, что просто не хочет компрометировать мистера Хэмптона, но на самом деле ее очень испугало, что ее против воли тянет к Джулиану.

Пен легко представляла себе, как занимается любовью с Джулианом. В ее воспаленном воображении кружился целый калейдоскоп сладострастных картин: Джулиан любуется ее телом, прикасается к нему сначала осторожно, робко, затем все смелее и смелее.

Нет, надо заняться чтением, а то лезет в голову черт знает что! Взяв книгу, Пен вышла из кабинета, чтобы быть подальше от листка с соблазнительным списком. Сев у окна в гостиной (последние лучи заходящего солнца еще давали кое-какой свет), погрузилась (точнее, попыталась погрузиться) в славные исторические деяния; древних этрусков.

В голову упорно лезли мысли о Джулиане. Бедный мистер Хэмптон! Нелегкое ему предстоит испытание – провести какое-то время с женщиной, у которой от одиночества и неудовлетворенности голова забита подобным бредом!

Было уже далеко за полдень, когда Джулиан возник на пороге лондонского дома графа Глазбери.

Двери открыл высокий темнокожий слуга в парике и ливрее. Джулиан протянул ему свою визитную карточку. Он сразу узнал этого негра; хотя прошло уже много лет с тех пор, как он видел его. Вспомнил он и имя слуги – Цезарь. Типичное имя для негра-раба из английских колоний. Он был одним из тех, кого Глазбери привез много лет назад из Вест-Индии.

Вскоре Цезарь вернулся и проводил Джулиана к графу.

Войдя в гостиную, Джулиан окинул ее взглядом. Комната мало изменилась с тех пор, как он был здесь в последний раз, когда шантажировал графа, чтобы тот отпустил Пен. С точки зрения закона, пожалуй, это нельзя было назвать шантажом; Джулиан все обдумал до мелочей. Самый опытный юрист не смог бы ни к чему придраться, но фактически это был шантаж. «Предоставьте жене свободу, граф, или вас ждут большие неприятности».

Хотя и весьма неохотно, но все-таки Глазбери тогда согласился предоставить жене свободу. Однако, как и следовало ожидать, такой расчетливый человек, как граф, тоже все обдумал до мелочей. Свобода многого стоила Пен, но Джулиан знал, что, если бы она стоила еще больше, ради свободы Пен пошла бы на все.

Когда Джулиан вошел, Глазбери сидел на очень маленьком диване, очевидно, сделанном по заказу, чтобы щуплый невысокий граф на его фоне казался крупнее. Седеющие волосы графа были аккуратно прилизаны, сшитый по последней моде фрак сидел безупречно, роскошный галстук был накрахмален. Глазбери жестом пригласил Джулиана сесть в кресло рядом с диваном.

– Прошу извинить меня, мистер Хэмптон, – произнес граф, – что не смог принять вас в прошлый раз. Рад, что вы зашли снова.

Джулиан вспомнил, как Шарли однажды, когда они собрались у Леклера, назвала Глазбери жабой. В ухмыляющемся и непомерно большом рте графа действительно было что-то жабье.

– После ваших заявлений в доме Леклера, граф, – начал Джулиан, – я решил, что вы ожидаете встречи со мной. Надо сказать, я весьма удивлен вашим внезапным решением вернуть графиню в ваш дом!

– В самом деле удивлены, сэр? А я полагал, графиня уже успела поведать вам о переменах в моем настроении. Ведь, кажется, не осталось ничего, о чем бы она не рассказала вам!

– Точнее, граф, – Джулиан поднял бровь, – удивляет меня не столько перемена ваших настроений, сколько ваша уверенность в том, что для графини эта перемена может что-то значить. Сомневаюсь, что за время разлуки она вдруг начала питать к вам более нежные чувства!

– Вот-вот, я не могу больше терпеть именно то, что мое мнение она ни в грош не ставит! Настоятельно прошу вас, сэр, объясните ей это, раз уж ее брат не хочет взять на себя этот труд!

– Почему бы вам самому не связаться с ней? Написали бы ей письмо, к примеру...

– А куда я напишу? Я же ведь не знаю, где она! Только не надо, сэр, рассказывать мне сказки о том, что она по-прежнему в Неаполе. Я точно знаю, что ее видели в Лондоне. Уверен, что вам-то отлично известно, где она. Я прекрасно знаю, что вы – тот, кому она в первую очередь доверила бы свои тайны. Вы, как раб, готовы исполнять малейшие ее капризы, стоит ей лишь пальцем пошевельнуть. Вас она и тогда использовала, чтобы шантажировать меня. Брат ее еще может не знать, где она, но чтобы этого не знали вы! Никогда не поверю!

Глазбери поднялся и пересел поближе к камину, словно само нахождение рядом с Джулианом было для него неприятно.

– Я знаю, – произнес граф, – что она изменяла мне в Неаполе направо и налево. Она нарушила свою часть договора. Почему после этого я должен продолжать соблюдать свою?

– У вас есть доказательства, граф? Мало ли кто о чем судачит.

– Ее все время видели в компании то с одним, то с другим мужчиной. По-вашему, это не доказательство?

– По-моему, еще недостаточное. Быть в компании с мужчиной – это еще ничего не значит.

– Меня не волнует, спала ли она с ними. Если вы еще помните о нашем договоре, мистер Хэмптон, я тогда предоставил ей свободу с условием: она не сделает ничего, что может скомпрометировать мое доброе имя. Она дает повод для сплетен! Это уже выходит за всякие рамки. Мне этого уже достаточно. И я, как законный муж, вполне имею право потребовать...

«Вот оно! – усмехнулся про себя Джулиан. – Вот они, взгляды графа Глазбери на брак! Жена для него – такая же собственность, как слуга, как раб. К несчастью, он действительно имеет право потребовать – закон на его стороне...»

– На вашем месте я бы не стал так возмущаться поведением вашей супруги, граф, – стараясь соблюдать спокойствие, произнес Джулиан. – Мне известно, что на вашей совести тоже немало грешков, которые могут весьма сильно скомпрометировать ваше доброе имя.

Глазбери кинул на него презрительный взгляд:

– Я знаю, мистер Хэмптон, что вам известно. Но вы не посмеете использовать это – кишка, как говорится, тонка. Можете шантажировать меня сколько угодно, сэр. Не запугаете!

Джулиан знал, на что намекает Глазбери. Несколько лет назад граф получил некое анонимное письмо, автор которого намекал, что ему известно кое-что о Глазбери, и требовал платы за молчание. Решив, что автором письма может быть только Джулиан, граф при встрече с ним вылил на него целый ушат ответных угроз. Поскольку новых писем не последовало, Глазбери решил, что угрозы его возымели действие.

Вот только Джулиан на самом деле не имел к таинственному посланию ни малейшего отношения.

– Не знаю, сэр, тонка ли у меня, как вы изволили выразиться, кишка, – спокойно отрезал Джулиан, – но графиня, насколько я знаю, весьма настроена использовать то, что ей известно, против вас. Вы можете считать тот договор нарушенным, она же по-прежнему намерена сохранять свою свободу, сэр.

Вальяжно откинувшись в кресле, граф с презрением посмотрел на Джулиана, прищурив маленькие глазки:

–Я считал вас неглупым человеком, Хэмптон. Но похоже, вы упорно не хотите замечать, что сложившаяся ситуация как нельзя кстати работает на меня. Да пусть теперь она рассказывает обо мне что угодно! Кто ей поверит после того, как о ее собственных похождениях уже стало известно на другом конце света? Кто поверит женщине, которая бросает законного мужа, графа и пэра, между прочим?! И разъезжает в компании каких-то весьма сомнительных типов, словно для нее вовсе не существует таких понятий, как верность и чувство долга? Посмотрите на все это глазами света. Не будет ли в его глазах выглядеть весьма подозрительным то, что она столько лет молчала о причине разрыва с мужем – извращенных плотских пристрастиях? Что же она только теперь, когда сама уличена в неблаговидном поведении, вдруг заговорила об этом?

Джулиан невольно поморщился. Графа, казалось, нельзя было прошибить ничем. Эта твердолобость – едва ли не самое отталкивающее в нем. Джулиан вдруг увидел грязную душонку графа во всей отвратительной наготе.

… Он стоял напротив Глазбери, глядя ему прямо в глаза. Косые лучи заходящего солнца золотили верхушки деревьев, легкий летний ветерок навевал прохладу. Ничто не нарушало тишины. Все в природе казалось исполненным покоя.

Наконец появился третий человек, которого ждали оба. В руках его била раскрытая коробка, в которой поблескивали два новехоньких пистолета.

—К барьеру! – послышался голос.

Заняв позицию, Джулиан тщательно прицелился и...

—Она с самого начала держала вас за идиота, Хэмптон! Уверяю вас, вам известно далеко не все...

– Вполне достаточно того, что мне известно, чтобы презирать вас, граф.

– Да! – усмехнулся тот. – Эта пташка умеет, если надо, пустить слезу! Могу себе представить, в каких красках она все это расписывала, сэр. Весьма правдоподобно. Только такой олух, как вы, мог бы поверить ей. К вашему сведению, ей нравились мои игры, она сама просила еще и еще.

...колени графа подогнулись, и его безжизненное тело упало лицом в траву...

– Я заставлю ее вернуться! – Глазбери смерил Джулиана ледяным взглядом. – И заставлю ее родить мне наследника! В этом она до сих пор упорно отказывала мне. И я бы настоятельно советовал вам, Хэмптон, хорошенько подумать, прежде чем вставать у меня на пути. С Леклером мне, возможно, еще пришлось бы повозиться, но вас я раздавлю, как червяка.

– Мне достаточно угрожали на моем веку еще и не такие, как вы, поверьте. Графиня уже не девочка, граф. Ей далеко за тридцать. Рожать в таком возрасте в первый раз чревато осложнениями.

– Мне-то что за дело до ее осложнений? Если только ребенок родится живым.

– А если родится девочка? – деловито поинтересовался Джулиан.

– Поступлю так же, как все в таких случаях, – попытаюсь еще.

«А если она вообще не сможет забеременеть?» – подумал Джулиан, но не спросил. Джулиан не знал, что будет делать граф в подобной ситуации, но ожидать можно было чего угодно. Такой, как Глазбери, не остановится ни перед чем.

Джулиан поднялся, собираясь уходить.

– Мой вам совет, граф, – произнес он, – напишите ей письмо, но не выдвигайте требований, а просто объясните, чего вы хотите. Причем как можно мягче, может, она и смягчится. Но не думайте, однако, что, если графиня начнет рассказывать о ваших проделках, ей никто не поверит. И последнее, не будьте так уверены, граф, что ситуация работает на вас. Времена изменились, ваше сиятельство! Сегодня в обществе царят более демократические настроения, чем хотелось бы вам.

К полудню на побережье лег густой туман. Судя по всему, дождя было не миновать. Небо повисло так низко, что казалось, сливалось с морем, и лишь пенные барашки волн обозначали границу между ними.

Пен сидела за столом и работала. Точнее, пыталась работать над своим памфлетом. Взгляд ее, однако, упорно возвращался к лежавшему рядом листку со списком потенциальных любовников.

Пен пыталась сосредоточиться на памфлете, но работа что-то не клеилась. Пен надела свой голубой плащ и вышла на каменную террасу. То, что еще недавно было землей и небом, казалось ей теперь пространством без верха и низа. Волны продолжали биться о берег, но туман делал шум прибоя приглушенным, словно доносившимся издалёка. Ветер, задувший как будто сразу со всех сторон, словно уносил Пен туда, где рождался из первозданного хаоса.

Пен медленно шла по берегу. Она сняла туфли. Ей нравилось ощущать босыми ногами сырой песок и холодный прибой, ласкавший ее ступни.

Ей снова вспомнился Неаполь, прогулки по морскому берегу с молодым Паоло. Младший сын знатного итальянского графа, Паоло посвятил жизнь сочинению опер и любовным похождениям (предпочитая почему-то иностранок). «Насладитесь теплом песка под вашими ногами, синьора, ощутите прохладу волн – почувствуйте разницу между ними...»

Паоло умел говорить комплименты – галантные, цветистые, немного фривольные. Пен сознавала, что все это неискренне, однако восхищение молодого ловеласа, пусть даже и наполовину наигранное, все же было ей приятно. Пен нравилось ощущать себя молодой и беспечной, хотя в глубине души она, конечно, понимала, что это лишь спектакль. Вся ее жизнь в Неаполе была спектаклем. Спектаклем, похожим на те, которые она с братьями, сестрой и Джулианом разыгрывала в детстве, изображая прекрасную даму.

Хотя нет! В тех детских играх было гораздо меньше фальши и работы на публику.

Ноги Пен уже успели замерзнуть от студеной воды. Лучше, пожалуй, вернуться, посидеть немного на том большом камне и – домой. Но где же камень? Оглянувшись вокруг, Пен вдруг обнаружила, что, сама того не заметив, зашла слишком далеко. Даже дом не был виден. К тому же там, где она находилась сейчас, песчаный пляж обрывался. Дальше шел крутой берег, поросший густой травой.

О ноги Пенелопы разбилась новая волна. Повернувшись, Пен поспешила в сторону дома.

Пен могла бы и вовсе не заметить этого человека в сплошной серой мгле, где небо словно смешивалось с землей. Тем не менее взгляд ее, случайно или осознанно, упал на фигуру вдалеке на одиноком холме. Незнакомец стоял к Пен спиной, но она почувствовала, что он что-то высматривает. Что именно? В том направлении, куда этот подозрительный тип смотрел, есть лишь один объект – дом Джулиана.

Пен почувствовала, как холодеет все внутри, но попыталась взять себя в руки. Видимо, Джулиан прав: она просто стала болезненно подозрительна. Возможно, это лишь случайный прохожий, уставший от долгой ходьбы. Он, вероятно, решил передохнуть, забравшись на минутку на холм, чтобы полюбоваться окрестностями. Он сейчас спустится и, вероятно, пойдет дальше своей дорогой.

Но тут незнакомец вдруг просто исчез.

Новая волна страха накатила на Пен. Случайный прохожий не стал бы прятаться, почувствовав, что его заметили.

Пен огляделась вокруг. Вдалеке виднелась рыбацкая деревенька в несколько убогих домишек. Возможно, незнакомец оттуда, но Пен сомневалась в этом. Она плохо разглядела мужчину, но, кажется, одет он был во фрак. Деревенские так не ходят.

Вдоль берега начиналась невысокая гряда каменистых холмов. Пен постаралась держаться поближе к ним. Если она спрячется за ними, незнакомец не сможет ее увидеть.

До дома оставалось всего каких-то ярдов сто. Пен уже вздохнула было с облегчением, как вдруг, взглянув на дом, снова похолодела: на террасе явно мелькнула чья-то тень. В доме кто-то есть!

Сердце Пен бешено колотилось. Куда бежать? И кто в доме? Все тот же незнакомец, успевший каким-то образом опередить ее и проникнуть туда, или, может быть, его напарник? Люди графа явно шпионят за ней. Пен уже не сомневалась в этом. И что делает этот человек в доме? Роется в ее вещах? Или, возможно, хочет, взяв лодку, обыскать побережье?

Холодная волна коснулась ног Пен. Это ощущение вывело ее из ступора. О том, чтобы возвращаться в дом, не могло быть и речи. Все, что остается, – это спрятаться где-нибудь. Подобрав юбки, Пен побежала вдоль скалистой гряды, ища какое-нибудь укрытие. Ветер пронизывал ее до костей, но и без него все тело Пен колотил озноб от страха. Вскоре, однако, Пен нашла ложбину между камней. С трудом протиснувшись между ними, она опустилась на сырой песок, завернувшись в плащ.

Пен чувствовала себя загнанным зверем. Зубы стучали помимо ее воли, отбивая нервную дробь. Она стала ждать, пока ее кто-нибудь обнаружит, и молиться, чтобы это оказался спаситель, а не преследователь.

– Кажется, мистер Хэмптон, она не очень пришлась вам по душе?

Мягкий женский голос доходил до слуха Джулиана словно сквозь густую пелену тумана, хотя на самом деле его обладательница сидела совсем рядом с ним. Мыслями Джулиан сейчас был за сто миль отсюда – в одиноком скромном доме на берегу океана. В ушах его все еще словно звучали слова Пенелопы, которые она произнесла, прощаясь с ним.

Как призналась сама Пен, изначально ей действительно казалось, что печальный опыт с мужем отбил у нее интерес к плотской любви на всю оставшуюся жизнь. Фактически так оно и было – до недавнего времени.

Но что же послужило причиной ее внезапной перемены? Ответ здесь мог быть только один – мужчина. Мужчина, появившийся в ее жизни, сумел разбудить в ней женщину. Он, конечно, ничего не знал о том, почему графиня вот уже много лет не живет с мужем, не знал, на каких условиях граф предоставил ей свободу. Наверняка он не испытывал особых угрызений совести по поводу связи с замужней женщиной.

Интересно, как относится Пен теперь к своему «приключению»? По-прежнему вспоминает любовника с теплотой, даже несмотря на то что он бросил ее?

Скорее всего да. За то, что Уидерби сумел разбудить в ней женщину, Пен, возможно, готова простить ему все.

– Я имею в виду миссис Моррисон. Кажется, вы не очень высокого мнения о ней, мистер Хэмптон?

Джулиан повернулся к хозяйке вечера – даме с густыми каштановыми волосами и дружеским, теплым взглядом. Диана Сент-Джон принадлежала к тому типу женщин, которые с годами становятся лишь привлекательнее. Лицо ее, может быть, и постарело немного, но фигура по-прежнему выглядела по-девичьи грациозной.

Обычно Джулиану нравилось бывать на вечерах у Сент-Джонов, но этот вечер выдался почему-то на редкость скучным. Однако если бы Джулиан сейчас вдруг поднялся и ушел, пусть даже извинившись, обществу это показалось бы странным.

– Нет, отчего же, – проговорил Джулиан, – напротив, я нахожу ее даже очень милой.

Миссис Моррисон стояла неподалеку и, как всегда, о чем-то оживленно болтала.

– Разрешите полюбопытствовать: чья идея была познакомить меня с ней – ваша или леди Леклер?

Диана рассмеялась.

– Ладно, скажу, коль уж вы раскусили наш план. Идея, пожалуй, наша общая. Честно говоря, мы с леди Леклер просто заключили пари, клюнете ли вы на эту Моррисон. Но неужели это так заметно со стороны, что мы навязываем ее вам?

– Это было заметно еще с месяц назад. Судя по всему, вы да кое-кто из дам с некоторых пор задались целью во что бы то ни стало подыскать мне жену.

– Ну, не обязательно жену. Нам просто кажется, что вам сейчас, должно быть, одиноко.

«Не обязательно жену». Джулиан покосился в тот угол, где сидела на диване сеньора Перес, окруженная смеющимися мужчинами. Знойная южанка явно стремительно входила в моду, становилась гвоздем сезона. Перехватив взгляд Джулиана, Перес ответила ему томно-кокетливым взглядом.

Скорее всего, подумал Джулиан, сеньору Перес пригласили на эту вечеринку в первую очередь не ради того, чтобы доставить удовольствие ей самой. Смуглянка недаром пользовалась бешеным успехом. Ее заразительный смех был способен превратить любую вечеринку в настоящий праздник. Если так пойдет и дальше, то к концу сезона сеньору Перес начнут принимать и в самых знатных домах...

Диана заметила, куда устремлен взгляд Джулиана.

– Мой Дэниел не верит, что эта пташка на самом деле из Венесуэлы, – заговорила она. – Он находит, что ее акцент слишком сильно отличается от акцента сеньора Переса. Скорее всего она откуда-нибудь из Гвианы.

– Что ж, – кивнул Джулиан, – вашему супругу виднее, он ведь много лет прожил в тех краях.

– Более того, Дэниел сомневается, что эта дамочка – законная жена сеньора Переса. Будь она его законной супругой, вряд ли он позволил бы ей так открыто флиртовать с мужчинами. К тому же в ее крови явно почти нет ничего европейского. Рауль хоть и сам сын креола, но принадлежит к высшей знати и наверняка заботится о чистоте крови своих детей.

– Вы полагаете, на самом деле она просто его любовница?

– Так считает мой муж. А вы как думаете, мистер Хэмптон?

– Если ваш муж прав, то, думаю, в этом сезоне здешнее общество ожидает много интересных «спектаклей», но настоящие драмы будут происходить не у всех на глазах.

Диана деловито оглядела зал, чтобы убедиться, что в данный момент никто особо не нуждается в ее обществе.

– Вы считаете, мистер Хэмптон, – снова переключилась она на прежнюю тему, – мы с подругами слишком навязчиво вторгаемся в вашу личную жизнь? Уверяю вас, мы лишь хотим как лучше!

– Я польщен. Если не оправдываю ваших ожиданий, миссис Сент-Джон, это никоим образом не означает, что я не испытываю признательности за ваши усилия. Однако женитьба в мои ближайшие планы по-прежнему не входит.

– Я пыталась уверить Бьянку и Софию, что из их затеи ничего путного не выйдет, – призналась она. – Говорила им, что мистер Хэмптон – не тот мужчина, ему нужно нечто другое.

Не зная, что на это ответить, Джулиан промолчал. Молчала и хозяйка вечера, хотя со стороны казалось, что их разговор продолжается. Джулиан давно подметил в Диане Сент-Джон эту приятную черту: она не считала нужным во что бы то ни стало поддерживать разговор. Но сейчас он заметил, что Диане хочется продолжить его.

Диана вновь заговорила:

– Шарлотта рассказала мне о Глазбери. Ужасный человек! Он никогда мне не нравился. Я вспоминаю время, когда приехала в Англию и подружилась с Пенелопой. Она как раз только что ушла от графа. Он пытался сделать все возможное, чтобы все старые друзья Пен отвернулись от нее. Даже пытался скомпрометировать ее перед новыми друзьями, которых ей случалось заводить, изображая из себя жертву.

– Графиня была готова к тому, что он начнет действовать подобным образом.

– Пен – одна из самых близких моих подруг. Я была бы счастлива, если бы знала, что с ней все в порядке. Хотелось бы, чтобы граф не смог ее найти и причинить ей какое-то зло.

– Я уверен, сейчас она чувствует себя вполне безопасно. А почему бы и нет?

Диана вдруг заговорщически посмотрела на него:

– Я должна вам кое-что передать, мистер Хэмптон. Прошу следовать за мной.

Она поднялась. Джулиан пошел за ней. Вскоре они оказались в библиотеке – огромном зале, где царили покой и тишина. Подойдя к столу, Диана вынула из него какой-то запечатанный конверт.

– Пожалуйста, возьмите эту бумагу, мистер Хэмптон. У Дэниела полно поместий в разных местах Англии и Шотландии. Здесь указаны адреса некоторых из них, здесь же и распоряжения слугам на случай, если вы вдруг пожелаете остановиться там. Уверяю вас, что люди Дэниела всегда будут рады оказать вам радушный прием. Все эти дома, как правило, находятся где-нибудь в глуши, но там вполне уютно и комфортно.

Джулиан взял у нее письмо.

– Благодарю вас, мэм, хотя и не собираюсь в ближайшее время отдыхать в провинции.

– Ну, мало ли. Вдруг соскучитесь по деревенскому воздуху. С этим письмом смело можете ехать в любое из указанных в нем мест, словно к себе домой.

Дверь библиотеки вдруг открылась, и на пороге появился Хозяин дома. Джулиан привык видеть Дэниела Сент-Джона всего лишь в двух ипостасях: либо слишком сосредоточенным, либо, напротив, до невероятности рассеянным. Сегодня Дэниел был сосредоточен. Пристальный взгляд его темных глаз был устремлен на жену и Джулиана, губы скривила саркастическая улыбка.

Банкир, владелец нескольких кораблей, Дэниел был чертовски богат. Родом он был из Франции, хотя мало кто об этом знал. Многие страницы прошлого Дэниела оставались тайной даже для самых близких его друзей; тем более что их в первую очередь беспокоило не это, а то, как бы из друзей Дэниела не перейти случайно в разряд его врагов. Даже в моменты, когда Дэниел казался рассеянным и беспечным, в выражении его лица проглядывало нечто жестокое, говорившее о том, что с ним шутки плохи. Впрочем, Джулиану порой казалось, что суровый вид Дэниела – это сознательно выбранный имидж, одна из его многочисленных стратегий для достижения еще большего успеха.

– А, вы уже здесь, Хэмптон! – прогремел Сент-Джон. – Извини, дорогая, – обратился он к жене, – мне придется попросить тебя оставить нас.

Диана удалилась. Джулиан засунул письмо в карман.

– Благодарите Бога, Хэмптон, – усмехнулся Дэниел, – что вы – мой близкий друг и я вам полностью доверяю. Другой бы муж на моем месте не преминул бы поинтересоваться, что за послания вы получаете от моей жены?

– Если я вскрою его, Дэниел, вы убедитесь, что оно написано вашим почерком, а не ее.

– Шучу, шучу. – Сент-Джон похлопал его по плечу. – Я знаю, что это за письмо. Диана беспокоится о графине, ее можно понять. Надеюсь, теперь, когда я со своей стороны постарался тоже помочь Пен, моя жена будет беспокоиться о ней меньше.

Подойдя к столу, Дэниел вынул из него ещё один запечатанный конверт и протянул его Джулиану.

– Что это? – спросил тот.

– Об этом моем письме Диана не знает. Я попросил бы вас, сэр, не упоминать о нем при ней, иначе она начнет думать, что степень опасности, грозящая графине, гораздо сильнее, чем ей до сих пор представлялось, раз уж мне пришлось пойти на такой шаг. Здесь список моих кораблей, портов их приписки в Англии или во Франции, приблизительные даты, когда они должны отчалить, а также мои рекомендательные письма к капитанам с текстом: «Подателю сего обеспечить беспрепятственный проход на Ваше судно...» и так далее.

Джулиан задумчиво вертел конверт в руках.

– Что вам известно о графине? – решился спросить он.

– Полагаю, не больше, чем вам, чети любому другому. Мне известно лишь одно: графиня не из легкомысленных женщин. И если она ушла в свое время от Глазбери, значит, на то имелись веские причины. Нетрудно догадаться, что это на самом деле были за причины.

В коридоре послышались шаги, явно направлявшиеся к библиотеке.

– Знайте, Джулиан. – Сент-Джон снова похлопал его по плечу. – Я всегда к вашим услугам, если понадоблюсь.

Джулиан знал это. Что ж, сомнений больше нет – ближайшие друзья Пенелопы уверены, что она сейчас в Англии и что Джулиан Хэмптон каким-то образом помогает ей скрываться от мужа.

К сожалению, граф Глазбери тоже был уверен в этом.

Глава 7

Джулиан что было силы погонял коня, стараясь достичь своего особняка на побережье еще до рассвета, несмотря на то что всю ночь хлестал дождь. Под утро он, правда, прекратился.

Подъезжая к дому, Джулиан представлял себе, как Пен выйдет сейчас на террасу, приветствуя его. Оставив лошадь у конюшни, Джулиан направился к дому.

Но никто не махал ему с порога. Даже в окне не показалось радостного лица. Что ж, неудивительно. Подумаешь, какая важность! Вернулся ее семейный адвокат.

Поставив лошадь в конюшню, Джулиан направился в дом.

Гробовая тишина. Раньше она не удивляла его, но сейчас показалась странной. В доме не может быть так тихо, если в нем хоть кто-то есть.

В пустой тишине комнат шаги Джулиана отдавались гулким эхом. Сомнений не было: Пен действительно исчезла. Джулиан вышел на террасу – никого. Поднялся наверх, хотя заранее уже знал, что и там не обнаружит Пен.

Саквояжи ее, однако, были нетронуты. Это пугало Джулиана больше всего.

Он бессильно опустился на кровать.

Похищена ли Пен или ушла по своей воле? Решила просто исчезнуть, чтобы никто, даже Джулиан, не знал, где она? Неужели она всерьез думает, что так надежнее, что так она обретет наконец полную свободу?

Когда Джулиан вспомнил подробности своей недавней встречи с Глазбери, подобное решение Пен показалось ему не таким уж и глупым.

Джулиана вдруг охватила щемящая пустота. Она показалась ему такой же тоскливой, как и этот опустевший дом. Тишина, которой он раньше так наслаждался, теперь казалась ему зловещей, словно он в одночасье лишился того, что все эти годы неизменно составляло смысл его жизни...

Снова спустившись на террасу, Джулиан рассеянно смотрел на воду.

Пен ушла, не сказав ни слова. Не попрощавшись, не предупредив...

Небо уже начинало светлеть. Лодка, в которой Джулиан любил совершать морские прогулки, покачивалась на волнах невдалеке от берега.

Сбросив фрак и жилет, стянув рубашку, Джулиан направился к лодке. Прибой, лизавший песок, намочил его ноги, но ему нравилось это ощущение. Сев в лодку и взявшись за весла, Джулиан отправился в море. Хорошо было дышать вольным соленым морским воздухом, ощущать обнаженной кожей горячие лучи припекающего уже солнца.

Джулиан с наслаждением ловил последнее тепло уходящего лета. В порывах ветра, однако, уже чувствовалось дыхание грядущих холодов. Ритмичность взмахов весел, приятное напряжение в мышцах боровшихся с волнами рук понемногу успокаивали нервы Джулиана.

Интересно, давно ли ушла Пен? Может быть, еще вчера, сразу же, как только он покинул ее? Возможно, это решение пришло к ней еще до отъезда Джулиана – исчезнуть, не говоря об этом ему, иначе наверняка бы вмешался.

Да и с какой стати ей посвящать его в свои планы? Кто он, собственно, для нее такой? Всего лишь личный адвокат. Да ещё человек, которого она использует, чтобы шантажировать Глазбери, как признал сам граф. Можно сказать, почти что слуга.

Джулиан сильнее налег на весла. Эх, поднялась бы сейчас буря, да такая, что только успевай бороться с волнами! Тогда, истощив свои силы, он был бы уже не в состоянии ни о чем думать, в том числе и о том, что произошло за время его отсутствия.

Произошло же то, что теперь он, возможно, никогда больше не увидит Пен.

Словно услышав мысли Джулиана, ветер вдруг начал усиливаться. Большая волна подняла лодку на свой гребень. И вдруг, как с птичьего полета, Джулиан увидел свой дом и скалистую гряду на берегу. А там...

Что это там мелькнуло слева между скал? Голубое, но на воду не похожее, слишком яркое, будто сапфир.

Волна опустила лодку Джулиана. Он со всех сил налег на весла, стремясь туда, где заметил голубую точку. Он молил Бога о том, чтобы все обошлось.

Пен пристально вглядывалась в даль. Ей показалось, что на водной глади что-то блеснуло, скорее всего лодка.

Впрочем, ей и впрямь показалось. Какой нормальный человек станет заплывать в это пустынное место? Если только не предположить, что этот человек специально осматривает побережье, выискивая ее.

Но если это ее предполагаемые преследователи, то почему они вышли на поиски лишь сейчас? Решили потянуть, чтобы сильнее потрепать своей жертве нервы? Что ж, если так, то это им удалось. Пен вдруг почувствовала, как ее снова начинает трясти.

Пен поглядела вниз на песчаный пятачок. Она сидела там до того, как вода начала прибывать и ей пришлось подняться на скалу. Ночью на скале ее никто не заметил бы, но сейчас, когда уже рассвело. Вода больше не прибывала, песок уже обнажился. Подождать еще немного и можно рискнуть вернуться в дом. Но сможет ли она идти, не затекло ли у нее тело от многочасовой неподвижности? Одежда промокла до нитки, не спасал даже плащ. Зубы отбивали дробь от холода.

Пен снова посмотрела туда, где увидела лодку. Дай Бог, чтобы ей действительно просто показалось! Если же нет, то ее обязательно поймают. Впрочем, Пен чувствовала себя настолько уставшей и опустошенной, что ей уже было все равно.

Лодка вдруг показалась совсем рядом. Длинная и узкая, она спешила прямо к берегу, прямо к ней.

Нервы Пен напряглись до предела.

Сидевший в лодке вдруг окликнул ее по имени, и у Пен сразу же словно гора с плеч свалилась. Джулиан!

Сомнений не было – это был он. Черты лица Пен, конечно, не могла еще разглядеть, но голос Джулиана она не спутала бы ни с чьим другим.

Джулиан обещал, что будет здесь сегодня днем, но, как оказалось, вернулся уже утром.

– Джулиан! Я здесь, Джулиан! Спасите меня!

Джулиан приближался. Пен уже могла рассмотреть его: черные как смоль волосы, развевающиеся на ветру, сильные мускулы обнаженных рук, переливающиеся на солнце от пота и морских брызг. Пен невольно залюбовалась им, забыв на минуту о своих бедах.

Джулиан был уже футах в пяти от нее. Не дождавшись, пока лодка причалит к берегу, он прыгнул в воду и через несколько мгновений был уже рядом с ней.

Пен никогда раньше не видела Джулиана обнаженным по пояс и сейчас просто была не в силах отвести от него глаз. Идеально сложенный, он напоминал ей морского бога, пришедшего ей на помощь.

– Черт побери, Пен, что вас сюда занесло? – проворчал он.

– Я заметила человека... мне показалось, что он следит за мной... я побоялась вернуться в дом, и...

– Ладно, – перебил он ее, – объясните позже.

Он подхватил ее на руки, словно пушинку. В сильных руках Джулиана Пен чувствовала себя надежно защищенной.

– Черт побери, – снова ругнулся он, – вы промокли до нитки! Вам нужно срочно обогреться.

Джулиан понес ее в лодку. Усталое тело Пен вдруг словно обмякло, голова склонилась на его плечо. Эта невинная близость вселяла в душу Пен спокойствие и уверенность. Бережно, будто хрустальную, Джулиан посадил ее в лодку, сам сел на весла и отчалил. Пен сидела лицом к Джулиану, машинально кутаясь в свой плащ, хотя тот, промокший до нитки, совершенно не согревал.

Пен нравилось смотреть на обнаженный торс Джулиана, на напрягшиеся мускулы его плеч и рук. Может быть, разглядывать его в упор было и неприлично, но Пен просто не в силах была отвести взгляд.

– Я правильно поняла, мистер Хэмптон, – заговорила она, – вы не нашли меня в доме и отправились на поиски?

– Честно говоря, специально я вас не искал, иначе не разъезжал бы в таком виде – натянул хоть какую-нибудь рубашку.

В тоне Джулиана не было намека на то, что Пен слишком пристально смотрит на него.

– Я люблю кататься на лодке, – заявил Джулиан. – Даже в Лондоне порой по утрам катаюсь по Темзе.

Пен все-таки заставила себя отвести взгляд от Джулиана.

– Вы не искали меня специально? – переспросила она. – Ведь вы не нашли меня в доме. Вам не показалось это странным?

– Я думал, что вы решили скрыться ото всех, даже от меня. «Как странно! – подумала Пен. – Решив, что я ушла от него по своей воле, он, похоже, даже не пожалел об этом. Ушла, мол, и с плеч долой... Вернулся к своим обычным делам, словно ничего и не было...»

– Слава Богу, – проговорила она вслух, – что вы все-таки заметили меня и поняли, что со мной что-то случилось.

– Я, возможно, и не разглядел бы вас, если б не ваш ярко-голубой плащ. Мне показалось странным, что это ваш плащ делает в таком месте.

«Ну и тон! Он, похоже, не был обеспокоен, где я и что со мной! Так, проплывал мимо, увидел мой плащ и решил заодно спасти меня...»

– Я боялся появиться слишком поздно. Слава Богу, что вы по крайней мере живы.

Пен посмотрела в его глаза: в них было трудно что-либо прочитать. Все внимание Джулиана, казалось, было сосредоточено на веслах. Но из слов его было ясно, что она не права: он действительно беспокоился о ней.

«Он шел ко мне, беспокоясь, жива ли я. Увидев меня в таком месте, он, должно быть, подумал, почему я там. Может быть, он подумал, что мой труп выбросило морем на скалы? Или подумал, что я упала со скалы? А может быть, не сама упала, а кто-то сбросил?»

– Надеюсь, – проговорила она, – вы не подумали, что я решила совершить самоубийство из-за того, что муж доконал меня своими преследованиями? Не бойтесь, я не стану этого делать из-за подобного ничтожества. Пусть не мечтает, что я когда-нибудь доставлю ему такое удовольствие!

Джулиан молчал. Лодка причалила к тому месту, где прямо от моря начинались каменистые ступени, ведущие к дому на холме. Бережно усадив Пен на одну из ступенек, Джулиан начал привязывать лодку. Пен чувствовала себя настолько усталой, что была даже не в силах пошевельнуться. Закончив с лодкой, Джулиан также легко подхватил Пен на руки и понес в дом – прямо в библиотеку.

Посадив Пен в кресло, Джулиан склонился над камином, чтобы развести огонь.

– За ночь огонь успел погаснуть... – отрешенно проговорила Пен. – Стало быть, он не ждал здесь всю ночь.

– Кто – он?

Пен рассказала Джулиану о незнакомце, которого видела вчера на террасе дома.

– Я побоялась возвращаться в дом, – закончила она, – а вдруг он караулит меня там?

Джулиан подбросил в камин еще поленьев, и огонь весело загудел. Джулиан вышел, оставив Пен одну.

Как приятно погреться у камина после стольких мытарств.

От блаженного тепла, разлившегося по всему телу, Пен впала в полудрему. Она слышала, что Джулиан ходит где-то в соседних комнатах, что-то, должно быть, делает, но все эти звуки доносились до Пен словно издалека, через какую-то пелену.

На плечо Пен вдруг легла рука Джулиана.

– Я приготовил вам горячую ванну, Пен. Она на кухне. Пен даже не хотелось шевелиться, несмотря на то что на ней по-прежнему была мокрая одежда.

– Спасибо, не хочу, – пробормотала она.

– Ванна вам сейчас необходима, Пен. Мне все-таки не безразлично ваше здоровье!

– Что ж, – обреченно вздохнула она, – если вы так настаиваете, мистер Хэмптон.

Пен поднялась на ноги и случайно уткнулась носом в грудь Джулиана. Он уже успел надеть рубашку. «Жаль, – подумала она, – без нее он смотрится гораздо красивее...»

Взгляд Джулиана перехватил взгляд Пен. И лицо его, так редко улыбавшееся, расцветилось улыбкой, немного насмешливой, но все равно довольно приятной.

– Вот как? – В глазах его играли лукавые огоньки. – Стало быть, я снова успел стать мистером Хэмптоном? Похоже, вы называете меня Джулианом только когда забываетесь!

– Да нет... То есть я... – залепетала она.

– Пен. – Джулиан с серьезным видом посмотрел на нее. – Мы знаем друг друга с детства. Вам нет нужды обращаться ко мне в столь формальной манере, по крайней мере когда мы одни!

Пен молчала. Честно говоря, она и сама не заметила, что обращалась к Джулиану по имени. Джулиан отошел от нее на шаг.

– Я подыскал вам одежду, можете переодеться, – сказал он. – Найдете на кухне, рядом с ванной. Если вам понадобится что-нибудь еще, не стесняйтесь, зовите меня.

Чугунная ванна стояла у камина, наполненная горячей водой. Погрузившись в нее, Пен аж застонала от удовольствия. Еще минуту назад она чувствовала себя продрогшей до костей. Даже сидение перед камином не смогло как следует согреть ее. Сейчас же тепло, казалось, проникало во все ее существо. Сознание того, что Джулиан где-то совсем рядом, что ему ничего не стоит войти в любой момент (хотя, разумеется, как джентльмен, он не сделает этого), странным образом возбуждало Пен. Она нырнула в воду с головой, чтобы намочить волосы. В этот момент ей показалось, что она услышала приближающиеся шаги.

– Пен, – послышался голос из дверей, – я обыскал весь дом, но никаких следов не обнаружил.

Пен поспешила вынырнуть. Джулиана нигде не было видно, хотя Пен готова была поклясться, что услышанный ею голос раздавался совсем близко. Очевидно, Джулиан стоит по ту сторону двери.

– Вы уверены? – спросила она.

– Уверен. Я также не обнаружил перед домом никаких следов: ни человека, ни лошади, ни телеги, кроме моих собственных и моей лошади.

– Этот человек мне явно не померещился, Джулиан!

– Я и не говорю, что померещился, но в этом нет ничего странного. Люди здесь ходят не так уж и редко, ходят порой и прямо через мою террасу, чтобы срезать путь, иной раз даже когда я дома.

– Вы снова хотите сказать, что это мое болезненное воображение.

– Отчего же, я считаю, что ваша тревога была не лишней, даже склонен думать, что не зря вы просидели в вашем укрытии всю ночь. Если уж вы увидели кого-то, кто показался вам подозрительным, то лучше все-таки перестраховаться, чем...

Джулиан вел с ней разговор в непринужденной манере, а в это время она голая сидела в ванне, и их разделяла всего лишь дверь. И это так возбуждало Пен! Она уставилась на дверь, почти желая, чтобы та отворилась.

– Я обещаю больше не быть такой трусихой, Джулиан, – проговорила она. – Я должна научиться быть храброй, не так ли?

– Так.

Пен снова послышался какой-то едва различимый звук, похожий на шаги. Она закрыла глаза, словно надеясь почувствовать, не глядя, что Джулиан вошел к ней.

Пен открыла глаза. Никого. И дверь по-прежнему закрыта. Джулиан, должно быть, ушел к себе в библиотеку.

«Разумеется, он ушел к себе. Куда же еще?»

Пен посмотрела на свое тело, пытаясь представить себе, что увидел бы мужчина, если бы вошел к ней. Пен знала, что она не красавица, но и не дурна собой: и грудь, несмотря на не самый юный возраст, по-прежнему тугая и крепкая, и талия достаточно тонка, чтобы Пен могла позволить себе носить платья модного приталенного фасона.

А в общем-то ничего особенного. Ни в смысле внешности, ни в смысле чего-либо другого. Пен не из тех женщин, при первом же взгляде на которых мужчины теряют голову. Если и есть в ней что-то необычное, так это ее судьба. Да, в юном возрасте она была выдана замуж за графа, от которого вскоре ушла, но это обстоятельство отнюдь не делает ее привлекательнее в глазах мужчин.

Пен продолжала мыться, все время думая о том, что Джулиан, возможно, все время где-то рядом и слышит каждый всплеск воды.

А если и слышит, то скорее всего ум его блуждает где-то далеко. Ни «Джулиану», ни «мистеру Хэмптону» нет никакого дела до того, как выглядит какая-то Пенелопа Глазбери без одежды.

Вода уже начала остывать, и Пен пора было вылезать из ванны. Вытираясь полотенцем, Пен снова подумала о том, как возбуждает ее близость Джулиана, даже если самому ему все равно. Никогда она не испытывала таких приятных ощущений, принимая ванну.

Пен подошла к стулу, на котором лежала ее одежда. Платье, выбранное Джулианом из ее вещей, было ей великовато. За последнее время она немного похудела. Надев чулки, нижнюю юбку и платье, Пен направилась в библиотеку.

Джулиана там не оказалось.

Стоя в пустой комнате, Пен от души посмеялась над собой. Она-то думала, что он стоит под дверью и представляет, как она принимает ванну! Джулиан не только там не стоял – он даже успел покинуть дом!

На кровати лежало одеяло. Очевидно, Джулиан специально постелил его, решив, что после ванны Пен захочется полежать.

Пен легла, укутавшись одеялом. Теперь она в безопасности. Она знала, что Джулиан будет где-то рядом, когда она проснется.

Джулиан слышал все: и каждый всплеск воды, и каждое дыхание Пен.

Он представил, как Пен снимает одежду и наконец остается восхитительно нагой. Воображение рисовало ему тугую округлую грудь, гибкий и грациозный стан...

Эти видения преследовали Джулиана всю жизнь, с ранней юности, но никогда еще не были настолько яркими. Казалось – протяни руку, и... Желание войти в кухню, где Пен принимала ванну, было настолько сильно, что почти затмевало его разум. Джулиан яростно скрежетал зубами, отчаянно борясь с искушением.

Чтобы хоть как-то отвлечься, Джулиан заставил себя выйти из дома и осмотреть лужайку перед ним.

Джулиан был уверен: напугавший Пен незнакомец не померещился ей. Пен не из тех женщин, чтобы от страха вообразить себе бог весть что. Скорее всего это был просто кто-то из местных, случайно проходивший мимо. Джулиан, однако, не обнаружил рядом с террасой ни человеческих, ни лошадиных следов.

Он вышел в сад. Из окна кухни лился свет. Им вновь овладело лукавое желание подсмотреть за моющейся Пен.

Джулиан рассмеялся над самим собой. Взрослый человек, с положением в обществе, а одержим желанием подсматривать за голыми женщинами, словно тринадцатилетний подросток!

К окну Джулиан, разумеется, подходить не стал, но воображение рисовало ему все подробности столь же живо, как если бы он сейчас находился в кухне.

Пен нежилась в ванне, скрытая водой лишь наполовину. Игравшее в камине пламя бросало причудливые отсветы на влажные черные волосы, нежную кожу плеч, тугую грудь... От воды и прохлады кожа Пен покрылась мурашками, соски затвердели...

Джулиан попытался подавить в себе то, что сделали с ним подобные фантазии. На протяжении многих лет эти фантазии регулярно приходили к нему, но всякий раз оставалось лишь одно – подавлять их. Джулиан знал, что нужно делать в подобных случаях, как победить страсть. Победы эти, разумеется, были полумерой, но на какое-то время приносили ему успокоение.

В последнее время, однако, Джулиан начал замечать, что подобное случается с ним все реже. Ему уже начинало казаться, что вскоре это и вовсе должно пройти. Но сейчас «аппетит» Джулиана снова разыгрался. Должно быть, от опасности, грозившей Пен, оттого, что он спас ее, он испытывал простые, примитивные, но сильные эмоции.

Прислонившись к стене, Джулиан закрыл глаза. Бессильная ярость поднималась в его душе всесокрушающей волной. Желание овладеть Пен, хотя бы и против ее воли, казалось, заполняло собой все его существо.

Но Джулиан знал, что все-таки этого не сделает. Он понимал и другое: пока Пен в его доме, все дни его целиком будут наполнены изнуряющей борьбой с этой всепоглощающей страстью.

Пен открыла глаза. Джулиан сидел у камина, читая какую-то книгу. Он уже успел переодеться. Джулиан выглядел отдохнувшим, умиротворенным и, нельзя не признать, чертовски привлекательным. От причудливых отсветов, бросаемых огнем из камина, волосы Джулиана казались еще темнее, черты лица более рельефными, а глаза – бездонными, словно хранившими какую-то тайну.

Джулиан... Нет, все-таки хорошо, что он предложил ей отбросить формальности и называть его по имени! Пен и сама не смогла бы, пожалуй, сказать, когда и при каких обстоятельствах Джулиан вдруг почему-то стал для нее мистером Хэмптоном.

Заметив, что Пен проснулась, Джулиан отложил книгу.

– Надеюсь, вы чувствуете себя уже лучше? – поинтересовался он.

Отбросив одеяло, Пен села на кровати. Она вдруг заметила; что в этой большой комнате не было больше огня, кроме камина.

– Да, спасибо, – проговорила она. – Разве что, кажется, немного переспала... Сейчас, как я понимаю, дело уже к вечеру? Если вы собираетесь вернуться в Лондон, то, может быть, вам стоит поторопиться, чтобы успеть дотемна?

– Сегодня я никуда не поеду. Эту ночь я проведу здесь.

Джулиан произнес эти слова так, словно речь шла о чем-то самом обыденном, словно в них и не содержалось никакого намека. Возможно, и впрямь не содержалось. Пен просто поняла все «в меру своей испорченности»...

– Я хочу остаться, пока мы не решим, что же вам теперь делать. А то еще, если меня не будет, ночью вам померещится, что ваши преследователи вернулись. И вы, чего доброго, опять будете всю ночь скрываться от них где-нибудь в скалах...

–Я не настолько глупа, Джулиан! – немного обиделась она.

– Я не хочу сказать, что вы глупы, Пен. Но вы изрядно напуганы. Так что лучше мне эту ночь остаться с вами.

«Пожалуй, он прав, – подумала она. – Во всяком случае, с ним я действительно буду гораздо меньше бояться».

– Я лягу спать в той комнате, которая прямо над конюшней, – сказал он.

Пен понимала, что на самом деле хочет сказать Джулиан: что выбрал именно эту комнату, чтобы спать как можно дальше от нее. «Впрочем, – подумала она, – это глупо. Если о том, что я была с ним наедине в его доме, никто не узнает, то, спрашивается, для кого весь этот спектакль? Сам же предлагал отбросить все формальности!.. А если кто-нибудь узнает, что я была у него, все равно никто не поверит, что спали мы порознь...»

– Меня вы можете не стесняться, Джулиан, – проговорила она. – Мне все-таки не пятнадцать лет, чтобы краснеть перед мужчинами. Спите где хотите! А насчет моей безопасности, конечно, надо подумать. Что мне теперь делать? Уверяю вас, я думала об этом все время. Сидела в этой чертовой расщелине, все время думала, но так ничего и не придумала.

– Что ж, – заявил он, – я готов подождать, пока вы придумаете. У меня остались кое-какие дела в Лондоне, но с ними вполне справится мой помощник. Я дал ему соответствующие распоряжения. К тому же я попросил одного знакомого адвоката быть на подхвате, если вдруг окажутся какие-нибудь не терпящие отлагательства дела.

Поднявшись, Джулиан поставил книгу на полку. Когда он возвращался на свое место, взгляд его вдруг упал на бумаги, лежащие на столе.

– Что это? – спросил он.

– Памфлет, который я пишу. Пока вас не было, я немножко над ним поработала.

Джулиан пробежал глазами первую страницу.

– Вы собираетесь опубликовать памфлет в защиту прав замужних женщин? – удивился он.

– Не кажется ли вам, – немного с вызовом проговорила она, – что давно пора поднять этот вопрос?

Взяв памфлет со стола, Джулиан прочитал его целиком.

– А у вас неплохой слог, Пен! – похвалил он.

– Вообще-то, – засмущалась она, – здесь не все мое... Я пишу этот памфлет в соавторстве с миссис Ливэнхэм и другими дамами, разделяющими те же взгляды.

– Тем не менее ваша рука чувствуется, Пен: тот же слог, что и в ваших письмах ко мне, та же музыкальность звучания. Вы собираетесь издать этот памфлет под своим именем?

– Если памфлет будет подписан именем графини, это придаст ему весомости в глазах публики.

– А Глазбери знает о том, что вы собираетесь его издать?

– Не думаю. Каким образом он мог бы узнать?

– Если об этом проекте, как вы сами сказали, известно не только вам, то вполне могло стать известно и ему. Кто-нибудь из ваших дам мог случайно проболтаться.

– Вы хотите сказать, – прищурилась Пен, – что одна из причин, почему так взбесился Глазбери в последнее время, – подготовка к изданию этого памфлета?

– Вполне возможно, учитывая слог статьи. Вот, например, одна фраза. Где же она.

Он пробежал глазами текст.

– А, вот, нашел: «Наши законы, призванные защищать права женщин наравне с мужскими, на деле оборачиваются полным рабством для замужних женщин. Выйдя замуж, женщина в нашей стране, по сути дела, становится бесправной рабой своего мужа и вынуждена терпеть любые его выходки, даже если тот окажется чудовищем в человеческом облике». Очень сильное место, Пен!

– Я же не пишу здесь, что-де граф Энтони Глазбери – чудовище в человеческом облике! Я говорю обобщенно.

– Не важно. Вы пишете, что, если муж оказался садистом, женщина имеет полное право уйти от него. Естественно, можно сделать вывод, что сами вы ушли от мужа именно поэтому. Так что фактически вы называете графа Глазбери чудовищем!

Пен возмущенно ударила кулаком по подушке:

– Да, Глазбери – чудовище, и я не собираюсь смягчать выражения в своей статье, Джулиан! Вы можете говорить что хотите, но я считаю, что в нашем обществе женщины – рабы. Так дальше продолжаться не может!

Взгляд Джулиана был устремлен на рукопись Пен, но он явно не читал ее.

– Ваш печальный опыт, Пен, – проговорил он, – заставляет вас делать слишком смелые обобщения. Готов поспорить, не все мужчины держат своих жен за рабынь. Вы же не скажете такого о своих братьях! Рискну утверждать, что их жены вполне счастливы в браке.

«Вот-вот! – с горечью подумала Пен. – Правильно я все-таки до сих пор поступала, что не показывала свою рукопись ни одному мужчине! Мужчинам все равно никогда нас не понять...»

– Если в нашем обществе жена – не раба мужа, – возбужденно заговорила она, – значит, ей просто повезло с мужем и он обращается с ней по-человечески. Честь и хвала таким мужьям, но ведь есть и другие. И должен существовать закон, защищающий женщин от мужей-садистов. Я издам этот памфлет, Джулиан, чего бы мне это ни стоило! А Глазбери пусть хоть задохнется от злости. Мне до его реакции нет ровным счетом никакого дела!

Ничего не ответив, Джулиан положил рукопись на прежнее место, но тут взгляд его упал на какой-то листок бумаги, лежавший отдельно. Его вначале он не приметил.

Пен тихо ругнулась себе под нос. Это был тот самый злополучный список мужчин. Черт побери, надо было запрятать его подальше!

– Интересно... – философски процедил Джулиан, пробежав глазами содержимое листка. – Я вижу, ваши мысли все-таки не целиком заняты борьбой за права женщин – есть еще кое-что.

Пен мгновенно вспыхнула. По какому праву Джулиан лезет в ее личную жизнь?!

– Ничего особенного. Мне просто пришла мысль созвать небольшую вечеринку, если я все-таки останусь в Англии, – солгала Пен, сама не зная зачем, – и я решила набросать cписок гостей.

– Любопытная вечеринка! Среди гостей одни мужчины!

– Ладно, признаюсь, – обреченно вздохнула она. – На самом деле это список мужчин, с которыми я могла бы изменить мужу. Я должна все обдумать: с кем лучше всего это сделать, и стоит ли вообще.

– Понятно! – усмехнулся он. – Эмансипированная женщина составляет список потенциальных любовников... Что ж, очень мило! – Он поднес листок ближе к огню, словно хотел получше рассмотреть его, хотя и так было неплохо видно. – Колин Бершар, я думаю, будет польщен, узнав, что вы рассматривали его кандидатуру.

– Честно говоря, подумав, я все-таки нашла ее не очень подходящей.

Джулиан снова углубился в список. Брови его вдруг удивленно поднялись.

– Айван Маклин? – лукаво спросил он.

– Честно говоря, я... – залепетала она.

– Значит, вот как? Айван Маклин! Что ж...

– Да я просто подумала...

– Ну уж, если начинать роман с Маклином, то Неаполь, пожалуй, самое подходящее место!

– Не понимаю ваших насмешек, Джулиан, – проворчала она. – Вы же сами, кажется, советовали мне подумать.

– Я советовал вам подумать об измене мужу, кандидатуру Айвана Маклина я вам не предлагал!

– Простите, Джулиан, – резко сказала она, – не кажется ли вам, что выбор конкретных кандидатур – не ваше дело?

– Черта с два! – проворчал он себе под нос.

Пен не очень поняла, что означала сия реплика Джулиана, но ее взбесил тон.

– Не так-то легко составить подобный список, Джулиан!– с вызовом заговорила она. – Тем более что это должна быть, если можно так выразиться, связь по расчету. Мне не хотелось, чтобы этот мужчина всерьез влюбился в меня. Вообразит еще, чего доброго, что я хочу после развода выйти за него!

– Да вы, я смотрю, – снова усмехнулся он, – успели все продумать до малейших деталей!

– Я не собираюсь, освободившись от одного идиота, отдавать себя в рабство другому. К вашему сведению, вторичный брак вообще не входит в мои планы. Хватит мне позарез и первого! А что до этого списка, то я сама поражаюсь, как мало имен я могу в него включить. Мой потенциальный любовник должен быть человеком надежным. Я не могу рисковать. Не могу же я, в конце концов, испытать их всех, чтобы остановиться на ком-то одном!

– А почему бы, собственно, и нет?

Пен невольно сжалась. Была в этой реплике Джулиана, помимо грубости, граничащей с пошлостью, еще и какая-то агрессивность. Таким она его никогда не видела.

– А вы дайте объявление в газету, – все тем же язвительным тоном посоветовал он. – Можно даже в разделе о покупке лошадей. Что-нибудь вроде этого: «Любительница верховой езды желает приобрести породистого, хорошо сложенного жеребца». Мужчины, я думаю, поймут, кто на самом деле имеется в виду.

Это уже выходило за всякие рамки, но обижаться было глупо. Лучше попробовать отыграться какой-нибудь шуткой в том же духе.

– Зачем же так завуалировано? – Пен попыталась изобразить улыбку. – Действовать – так напрямую! Вот, например, как вам понравится такой вариант: «Симпатичная дама тридцати пяти лет вступит в любовную связь с респектабельным джентльменом. Претендент должен иметь привлекательную внешность, богатый любовный опыт, обладать сильным характером и быть готовым к тому, что его имя будет упоминаться светом в скандальном контексте»?

Однако, судя по взгляду Джулиана, он даже не находил это смешным.

– Не понимаю вашей кислой реакции, Джулиан, – сказала она. – Если я ничего не путаю, вы, кажется, вполне поддержали мою идею изменить мужу!

Джулиан еще раз пробежал глазами список. Взгляд его был весьма критическим, если не сердитым.

– А почему здесь нет моего имени? – напрямую спросил он.

– Как можно, Джулиан! Вы – такой респектабельный человек, и вдруг...

– Вот, значит, в чем дело? – прищурился он. – Вы хотите уверить меня, что заботитесь о моей репутации?

Он придвинулся к ней вплотную. Во взгляде было что-то такое, что невольно заставило Пен отпрянуть.

– А ведь я – единственный мужчина, – произнес он, – который пока что дал вам согласие на эту роль, несмотря на то, что это нанесет удар по репутации.

Лицо Джулиана было всего в каком-то дюйме от лица Пен.

– Я согласен на эту роль, Пен, даже при условии, что я не получу от этого удовольствия. Если вам для каких-то ваших планов нужен любовник, то я готов вам предложить свои услуги, хотя бы из вежливости.

Пен не могла произнести ни слова. У нее перехватило дыхание.

– Я – единственный мужчина, Пен, – продолжал он, – который способен до конца понять, зачем вам это понадобилось. Я знаю, что для вас это, если можно так выразиться, связь исключительно по расчету. Понимаю, что могу получить от этой связи, а что нет.

Преодолевая смущение, Пен все-таки заставила себя посмотреть на Джулиана. Но сейчас перед ней стоял совсем другой Джулиан, совершенно не похожий ни на старого друга детства, ни на мистера Хэмптона, семейного адвоката. Джулиан, стоявший перед ней, был зол до последней степени. Казалось, от него исходит какая-то темная аура, наполняющая собой всю комнату. Пен стало не по себе.

Рука Джулиана вдруг коснулась ее лица. Пен была не на шутку удивлена. Тем не менее она не отпрянула. Несмотря на то, что лицо Джулиана было мрачнее тучи, прикосновение его было мягким и ласкающим, но в то же время по-мужски сильным, вселяющим уверенность.

– Может быть, – усмехнулся он, – вы не включили меня в число кандидатов, думая, что я не справлюсь со своей ролью? Но ведь вы даже ни разу не пытались испробовать меня в ней!

Пальцем Джулиан мягко, но настойчиво приподнял ее подбородок. По телу Пен пробежала чувственная дрожь.

Наклонив голову, Джулиан коснулся губами ее губ. Поцелуй длился недолго, но было в нем что-то такое, явно не просто дружеское. Этот поцелуй разбудил в душе Пен что-то давно-давно забытое или даже такое, о чем Пен сама не подозревала.

Наконец Джулиан выпрямился. Он неотрывно смотрел на Пен. Взгляд еще красноречивее поцелуя говорил о его намерениях. Пен смотрела на Джулиана, не в силах даже моргнуть.

Но тут Джулиан вдруг повернулся и вышел. Вышел медленно, спокойно и как-то по-деловому, словно вдруг вспомнил о каком-то важном и неотложном деле.

Глава 8

Пен не могла сказать, сколько прошло времени с тех пор, как Джулиан покинул комнату. Может, прошла всего одна минута, а может, все полчаса? Время словно перестало существовать.

Возможно, ей все это показалось или она сама все это выдумала. Ведь для Джулиана этот поцелуй и впрямь мог быть не более чем дружеским. Но хотел Джулиан того или нет, поцелуй его оставил глубокий след в душе Пен.

Пен сидела на кровати, не в силах подняться. Казалось, чего еще можно ожидать? Ведь сказано же было кем-то давным-давно: платоническая дружба между мужчиной и женщиной невозможна. Рано или поздно она неизбежно перейдет в другую стадию. Но было похоже, что Пен по-прежнему недоумевала о случившемся, словно подобный поворот событий оказался для нее совершенно неожиданным. Пен и впрямь была в полной растерянности. Что же ей теперь делать?

Заставив себя подняться, Пен подошла к окну и выглянула на террасу. Джулиана там не было.

Почему он ушел? Решил не смущать Пен или дать ей время подумать, стоит ли принимать его предложение? А если так, то все, пожалуй, и к лучшему. Пен сама испытывала настоятельную потребность разобраться в собственных чувствах. В последнее время ей почему-то все чаще кажется, что с ней происходит что-то не то.

Да, Джулиан недвусмысленно дал понять, что готов стать ее любовником. Но каковы при этом были его мотивы? Дружеское желание помочь в осуществлении ее плана? Просто мысль о том, что женщина она симпатичная? Почему бы, собственно, и не переспать с ней? Или все-таки нечто более серьезное?

Пожалуй, лучше было все-таки сейчас разыскать самого Джулиана. Она и впрямь может навоображать себе то, Чего на самом деле нет.

Поискав свой плащ и не найдя его, Пен накинула на плечи покрывало. Если никто, кроме Джулиана ее не увидит, то можно, в конце концов, расхаживать и в таком виде.

Выйдя на террасу, Пен сразу увидела его. Джулиан стоял едва ли не на самой последней ступеньке каменной лестницы, ведущей к морю. Со стороны он выглядел сейчас довольно живописно: темная фигура в черном фраке на фоне бледных красок пасмурного неба и сливающегося с ним моря. Во всем облике Джулиана снова появилось то загадочное молчание, которое уже не раз наблюдала в нем Пенелопа. Казалось, Джулиан, словно индийский йог, был сейчас погружен в медитацию, пытаясь слиться со стихиями.

Судя по виду Джулиана, вряд ли он сейчас обрадуется чьей бы то ни было компании.

Тем не менее Пен поспешила присоединиться к нему. Точнее, спустившись, встала немного позади него.

– Я бы не советовал вам сейчас выходить из дома, Пен, – не оборачиваясь, произнес он.

– Боитесь, что я простужена? Не беспокойтесь, не заболею. Я чувствую себя уже в норме, после того как поспала.

– Я не об этом.

На мгновение Джулиан обернулся к ней, но затем снова стал смотреть на море.

– Вы зря ждете моих извинений, извиняться я не собираюсь.

– Конечно, не стоит извиняться за минутную блажь, – обиженно съязвила она. – Всем нам свойственно иногда терять голову!

– Может быть, с моей стороны это и блажь, – все так же не оборачиваясь, произнес он. – Но поверьте, никак не минутная! И я бы все на свете отдал, если бы ваш ответ на эту блажь...

Слова эти озадачили Пен, ноона почувствовала» что должна что-то на них ответить.

– Джулиан, я удивлена, – заговорила она. – Нет, без сомнения, польщена... но и удивлена. Я никогда не подозревала, что вы так обо мне думаете!

– А почему, собственно, я не могу о вас так думать? Вы – привлекательная женщина, а я все-таки мужчина из плоти и крови.

Пен молча вздохнула, сама не зная, что сказать или подумать. Объяснение, которое Джулиан дал их поцелую, превращало его в весьма прозаичное событие. О безумной, романтической страсти здесь и речи не было. Простое плотское влечение.

Впрочем, подумала она, настоящее объяснение еще банальнее – всего лишь задетое мужское самолюбие. Джулиану просто не понравилось, что Пен не включила его в список своих потенциальных любовников, хотя, возможно, за минуту до того, как он увидел этот список, у Джулиана и в мыслях не было.

Хотя, собственно, почему он не должен об этом помышлять? Да, Джулиан – личный адвокат, старый друг и все такое, но ведь при всем этом он, как сам же сказал, остается мужчиной из плоти и крови.

– Джулиан, – робко заговорила она, – я действительно не стала включать вас в этот список, потому что мне дорога ваша честь. Зачем вам скандал? Тем более что до сих пор ваша репутация была столь безупречна. Честно говоря, я уже обмакнула перо, чтобы написать ваше имя, но в последний момент все-таки остановилась. Как видите, мысль включить вас в список у меня была.

Джулиан повернулся к ней. На лице его играла та же немного циничная улыбка, что и недавно. Он приложил два пальца к губам Пен, как бы останавливая поток ее красноречия.

– Я тронут вашим объяснением, Пен, – произнес он. – Но лучше бы вы не объясняли мне всего этого. С вашей стороны это было тактической ошибкой!

Пен взяла его руку в свою.

– Я не считаю это ошибкой, – проговорила она. – Как бы то ни было, я не хочу, чтобы вы обижались из-за этого дурацкого списка!

Джулиан окинул взглядом перекрещенные пальцы их рук. Он слегка сжал руку Пен, и в глазах его мелькнул огонек.

– То, что вы взяли меня сейчас за руку, Пен, – произнес он, – еще одна ваша тактическая ошибка. Очень серьезная ошибка.

Он вдруг страстно заключил ее в объятия. Голова Пен кружилась, словно она была пьяна. Губы их снова слились в поцелуе. Но как не похож был этот поцелуй на первый! Тот был нежный, робкий, дружеский, этот – порывистый, дерзкий, безумный.

Пен чувствовала, что могла бы сдержать себя, но не хотела. Напротив, ей хотелось всем своим существом отдаться этому страстному порыву. Голос разума говорил, что это безумие. Но был и другой – голос сердца, в схватке с которым разум, как правило, терпит поражение...

Пен по-прежнему была закутана в покрывало, но объятия Джулиана были такими страстными, что, казалось, не оставляли между ними никаких преград. Джулиан так сильно прижимался к ней, что Пен чувствовала все его тело. Джулиан осыпал ее новыми поцелуями – в лоб, щеки, шею...

Он вдруг остановился и посмотрел на нее. В глазах его хорошо читалось желание. Пен и сама хотела этого. Поцелуи его все еще горели на ее губах, сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Одним лишь взглядом Джулиан возбуждал Пен до крайней степени. Кровь бешено стучала в жилах, даже соски ее уже начали набухать.

Джулиан знал, что Пен сейчас так же хочет его, как и он ее. Он читал это в ее глазах. Лицо Пен выглядело испуганным, но Джулиан был не из тех, кто способен лишь на поверхностный взгляд. Ум Пен, ее здравый смысл, может быть, и противились искушению, но душа и тело отвечали однозначным «да», молили о том, чтобы эта сладкая мука продолжалась.

Джулиан понял это и продолжал. Продолжал так умело, словно всю жизнь был любовником Пен, словно какой-то интуицией безошибочно угадывал самые сокровенные ее желания. С каждым новым поцелуем Пен думала, что желание ее уже достигло высшей точки, но с каждым следующим оно непостижимым образом становилось все сильнее. Давно уже поцелуи мужчины так не пьянили ее. Нет, не давно. Такого Пен не приходилось испытывать еще ни разу.

Каким образом они вдруг оказались не на лестнице, а на песчаной отмели, Пен не могла сказать. Она почти не осознавала собственных шагов.

Стянув покрывало с ее плеч, Джулиан расстелил его на песке, будто лучшего места для занятий любовью быть не могло. Бережно положив Пен на одеяло, он снял свой фрак и опустился рядом с ней.

Пен обняла его. Ей нравилось ощущать его тепло. От этого она чувствовала себя хрупкой и беззащитной. Было так приятно.

Поцелуи стали уже спокойнее, нежнее, но это как раз и заводило Пен больше всего. Все ее существо замирало не только от нежных сладких ласк – она ждала, предвкушала гораздо больше.

Джулиан приподнялся, посмотрев на Пен, наверное, для того, чтобы ее образ навсегда запечатлелся в его сознании. Его темные волосы и рукава рубашки трепетали на ветру. Он нежно смотрел на Пен, бережно касаясь ее щек.

– Может быть, ты хочешь вернуться в дом? – спросил вдруг он.

Пен молчала. Ей самой очень хотелось дотронуться до лица Джулиана. Она коснулась его, и пальцы заскользили по его щеке, губам, которые только что целовали ее.

Джулиан бурно реагировал на каждое ее прикосновение. Это Пугало Пен. Рациональная часть ее существа, никогда не' дремавшая, нашептывала ей, что пора остановиться, что ради короткого удовольствия она рискует потерять Джулиана как друга. Но что такое голос рассудка против всесокрушающей лавины безумной страсти?

– Я сама не знаю, чего хочу, – прошептала она.

– Я знаю. – Рука Джулиана скользнула ниже. Пен казалось, что там, где его пальцы касаются ее кожи, возникают электрические искры. – Ты хочешь остаться здесь, Пен, чтобы мы могли насладиться морем и друг другом.

Он снова поцеловал ее. Этот поцелуй многое обещал, но и требовал от нее не меньше. Пен не боялась Джулиана. Кто же, в конце концов, боится старого друга? Джулиан никогда не сделал бы того, чего Пен не хотела.

Пен уже ничего не стеснялась, целиком отдаваясь фейерверку новых, неизведанных ощущений.

Рука Джулиана коснулась ее груди так уверенно, будто он уже делал это бессчетное количество раз. На самом же деле Джулиан, разумеется, никогда раньше не касался ее подобным образом. И новизна ощущений кружила голову Пен больше всего. Ей хотелось, чтобы это ощущение продлилось дольше. Тело ее инстинктивно отвечало на ласки Джулиана, приглашая его к чему-то новому и большому.

Сквозь тонкую ткань платья пальцы Джулиана нащупали сосок. Закрыв глаза, Пен застонала от удовольствия. Но Джулиану уже было этого мало. Пен вдруг почувствовала, как его пальцы начинают расстегивать ее платье. Лишь на секунду смутившись, она пошевелилась, чтобы ему было удобнее.

Через минуту Пен уже была оголена выше пояса. Джулиан сделал паузу, любуясь ею. Пен чувствовала себя беззащитней и ранимой под его взглядом.

– Ты красивая, Пен... – прошептал он. – Очень красивая! Кстати, почему ты не носишь корсет?

– Обычно ношу. Это ты забыл дать мне корсет, когда принес одежду переодеться!

– Я не забыл, – улыбнулся он, – не дал тебе его специально. Чем меньше на тебе одежды, тем лучше. А лучше вообще без всего!

Он ласкал ее грудь. Пен закусила губу, не в силах терпеть эту запредельно сладкую муку.

– Ты так бурно реагируешь! – усмехнулся он. – Можно подумать, ты давно уже не занималась любовью с мужчиной!

– Честно говоря, давно, – призналась она.

– А конкретно? – поинтересовался он.

– Очень давно. Практически с тех пор, как ушла от мужа. Джулиан был поражен словно молнией. Вот тебе раз! А как же все эти слухи о ее любовных похождениях?

– Ты не ослышался, – усмехнулась она, глядя, как вытянулось его лицо.

– Подожди... Но ведь я знаю, что у тебя были любовники!– прошептал он.

– Ладно, признаюсь, – обреченно вздохнула она. – Все эти так называемые любовники. Короче, это были просто друзья. Близких отношений не было.

– Совсем?

– Ну, были ласки, поцелуи, но до конца, если можно так выразиться, не доходило.

– Вот тебе раз! И с Уидерби тоже?

Пен не хотелось, чтобы Джулиан упоминал имя, с которым у нее связано воспоминание о предательстве, особенно в такой момент. Даже братья Пен, знавшие о ее связи с Уидерби, предпочитали лишний раз не упоминать о нем.

– И с ним тоже, – призналась она.

– Ничего себе! – присвистнул он. – Но почему? Не хотела изменять мужу? Не кажется ли тебе, что ты имеешь полное право.

– Дело не в этом, – перебила его она.

– А в чем?

– Дело в том, что никому из них я не доверяла.

– В каком смысле?

– Боялась забеременеть.

– Почему? Тебе не хотелось ребенка?

– Я боялась, что, если рожу сына, муж заявит на него свои права. Скажет, что это его сын, и заберет его. Я не хочу, чтобы мой ребенок рос в доме этого ужасного человека!

Джулиан был потрясен. Неужели все это правда? Но что же тогда означают все эти псевдо любовники? Игра на публику? Или и в самом деле просто дружба? Если так, то неудивительно, что Уидерби в конце концов бросил ее. Какой мужчина захочет ограничить свои отношения с женщиной подобной дружбой?

– Мне кажется, дело все-таки не в этом, – задумчиво произнес Джулиан. – Ну да Бог с ним, сейчас не до этого... – Он пристально посмотрел на нее. – Главное, что я хочу знать: мне-то ты доверяешь, Пен?

– Тебе – да, – кивнула она. – Вроде бы да.

– Что ж, я рад. – Губы его коснулись ее соска. – В таком случае перейдем к делу. Я не хочу больше ничего слышать, кроме ветра, моря и твоих стонов от удовольствия.

Сама же Пен не слышала ни ветра, ни шума моря – лишь бешеный стук собственного сердца. И голос Джулиана, спросившего еще раз:

– Ты доверяешь мне, Пен?

Рука Джулиана скользнула по ноге Пен, задирая юбки и поднимаясь все выше. Когда пальцы Джулиана коснулись ее плоти, Пен показалось, что это уже предел. Но это было еще не все.

Джулиан не мог больше сдерживаться. Через пару мгновений он уже был внутри, а еще через минуту мир словно взорвался миллионами разноцветных брызг.

Джулиан смотрел на прекрасное обнаженное тело Пен, распростертое на покрывале. Сколько лет он мечтал об этом? На светских вечеринках, где они с Пен встречались как давние друзья, в ее доме, когда ему приходилось давать ей юридические консультации по какому-нибудь вопросу, а еще чаше тогда, когда оставался один в своем большом и пустынном доме.

Джулиан знал: то, что сейчас произошло, он не должен был делать. Знал, но не жалел об этом.

Они еще долго просто лежали молча, обнявшись. Потом, прислонившись к скале, смотрели на закатные облака. Глаза Джулиана видели все это, но перед мысленным взором вставали совсем иные картины. Он знал, что теперь всякий раз, смотря на морской закат, будет вспоминать Пен: ее восхитительное тело, ее горячие ласки, ее нежные слова. Слова о том, что до сих пор у нее никогда не было настоящих любовников.

Странные чувства боролись в груди Джулиана. Как мужчина, долгие годы мечтавший о Пен, он не мог не испытывать некое самолюбивое удовлетворение, что все ее «любовники» оказались вовсе не любовниками. Как ранил его сердце каждый очередной слух о том, что у графини Глазбери новый «друг»! Какую бешеную ревность приходилось ему испытывать от малейшего невинного знака внимания, оказанного Пен какому-нибудь другому мужчине! Но, как старому другу, Джулиану не хотелось, чтобы Пен была несчастной и одинокой. Пусть у нее лучше все-таки кто-то будет, если уж ему, Джулиану, не суждено.

Он посмотрел на Пен. Судя по ее виду, ум ее занимала сейчас какая-то мысль.

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– Пожалуй, – улыбнулась она, – я все-таки включу тебя в свой список, Джулиан!

Она помолчала с минуту.

– Мы оба потеряли голову, Джулиан, – проговорила она, – но я не жалею об этом. Я даже склонна считать, что внезапно вспыхнувшая страсть между старыми друзьями – это лучше, чем долгая и прочная любовь.

Что ж, пусть Пен считает, что со стороны Джулиана это был внезапный порыв, а не исполнение заветного желания, вынашиваемого годами. Может быть; так действительно лучше.

– Я начинаю думать, – продолжала она, – не была ли глупостью сама эта идея с изменой? Нет, как я уже сказала, о том, что сейчас произошло, я не жалею... Я имею в виду другое. А вдруг на Глазбери это не подействует? Вдруг он не захочет разводиться, даже если я буду изменять ему в открытую?

– Он не станет это терпеть. Мужчины, как правило, не прощают измен, Даже со стороны жен, с которыми их давно уже ничто не связывает и до которых им, казалось бы, давно уже нет дела. Так уж устроены мужчины, поверь мне.

– Терпеть, может быть, и не станет, но это не значит, что непременно разведется. Найдет какой-нибудь другой способ отомстить мне.

В душе Джулиана опять поднималась черная волна презрения к Глазбери. Воображение снова рисовало картины тихого летнего вечера и пистолета, нацеленного в грудь графа.

Пен поднялась на ноги и начала отряхивать песок с покрывала.

– Мне нужно найти какое-то решение, – сказала она. – Мне нужно подумать об этом, Джулиан.

Но он знал, что после сегодняшней близости уже нельзя делать вид, словно ничего не было. Он был уверен, что теперь у Пен может быть только одна тактика борьбы с Глазбери – любовная связь. И Джулиан, конечно же, знал, кто будет ее любовником.

– Я, пожалуй, пойду спать, – проговорил он. – В какой спальне? – спросила она.

– Думаю, в той, что над конюшней.

В меркнущем вечернем свете Пен растерянно и немного грустно смотрела на него.

– Ты по-прежнему считаешь меня своим другом, Джулиан? То что произошло... оно ведь не меняет нашей дружбы?

– Конечно, нет.

Судя по довольному виду Пен, это уверение Джулиана вызвало у нее заметное облегчение.

– Тогда, – проговорила она, – тебе незачем спать в дальней спальне. Спи в той, что рядом с моей!

– Я бы все же предпочел ту, что над конюшней.

– Как хочешь. – Повернувшись, Пен пошла в дом. Джулиан смотрел ей вслед. Судя по всему, она была все-таки не слишком расстроена, что Джулиан не будет спать рядом с ней.

Что ж, пожалуй, оно и к лучшему. Если он будет спать рядом с ней, то скорее всего просто не выдержит и очень быстро переберется в ее постель. А это уже будет перебором – слишком злоупотреблять расположением к нему Пен все же ни к чему.

Джулиан смотрел на последние лучи заходящего солнца. Он солгал Пен, когда сказал о том, что ничто не меняется в их дружбе.

На самом деле менялось решительно все.

Глава 9

Пен не знала, сколько прошло времени. Она долго ворочалась в постели, размышляя о том, что же произошло у нее с Джулианом.

Пен знала женщин, часто менявших любовников исключительно ради забавы. Ее собственные «неполные» романы были тоже чем-то вроде забавы. В игре во флирт и в «украденных» поцелуях тоже ведь есть своя прелесть...

Но то, что произошло сегодня, не было ни игрой, ни желанием пощекотать чувства. Джулиан – старый верный друг, поэтому близость с ним была еще восхитительнее. Джулиану она действительно могла доверять. И это меняло все.

Пен всегда воспринимала Джулиана как друга. Понятие «друг» диктует определенную модель поведения, и поэтому ей раньше никогда не приходило в голову, что Джулиан может смотреть на нее, как на женщину...

Но, собственно, что здесь странного? Она ведь не уродина, в конце концов, да и совсем не стара – многие находят ее весьма привлекательной женщиной. А Джулиан – такой же мужчина из плоти и крови, как и любой другой. Она сама обратилась к нему за помощью. А то, как склонны интерпретировать мужчины малейшее проявление внимания к их персоне со стороны женщины, известно каждому.

Ворочаясь с боку на бок, Пен прислушивалась к тишине. Джулиан спал в спальне над конюшней – прямо под ее спальней. Пен пыталась расслышать, что он делает: храпит или, как и она, ворочается с боку на бок? Но снизу не доходило ни звука. Пен вздохнула. Ну зачем она вдруг представила себе, как ворочается в постели Джулиан? Эти фантазии снова напомнили ей, как «ворочались» они сегодня вдвоем на ночном берегу.

Разумеется, одной из причин, почему это произошло, было просто длительное, многолетнее воздержание. Удивительно ли, что после стольких лет воздержания, после «любовников понарошку» женщина способна рано или поздно потерять контроль над собой и отдаться симпатичному ей мужчине? Тем более если этот мужчина так на нее смотрит, осыпает ее комплиментами.

Сыграла свою роль и романтическая обстановка. Уединенное место в глуши, море, пустынный пляж. В такой обстановке легко снова почувствовать себя молодой и взбалмошной, когда жизнь кажется простой и беспечной. Пен даже не воспринимала произошедшее между ней и Джулианом как измену мужу. Она сделала это вовсе не в пику графу и не для того, чтобы воплотить свой план. Глазбери здесь был вообще ни при чем. В этот момент он для нее словно и вовсе никогда не существовал.

Джулиан был прав, упрекнув ее за то, что она не включила его имя в этот пресловутый список. Сделай она это, ей бы не пришлось ничего объяснять ради того, чтобы заняться с ним любовью. Джулиан бы все понял и не стал задавать лишних вопросов.

Да, из всех возможных кандидатов Джулиан, пожалуй, наилучший. Если уж и воплощать в жизнь ее план, то лучше все-таки со старым другом, чем с каким-нибудь малознакомым типом. Кто еще знает и понимает ее ситуацию лучше, чем Джулиан? А когда необходимость продолжать этот спектакль отпадет, они по-прежнему смогут остаться друзьями.

Сон упорно не шел к Пен. Она лежала, глядя на дверь, и фантазировала: вот сейчас дверь отворится, войдет Джулиан. Без рубашки, как сегодня утром в лодке.

Пен явственно представила, как он ложится рядом с ней, как его рука начинает ласкать ее грудь, представила, почти физически ощутив, что будет потом.

Пен вдруг решительно поднялась с постели и, накинув на плечи все то же покрывало, направилась к двери. Она знала, что Джулиан не спит, что он так же проворочался все это время с боку на бок, думая о ней.

Все складывается как нельзя лучше. Они с Джулианом станут любовниками. Слухи дойдут до графа, и он разведется. Пен наконец-то станет свободна.

Пен почти неосознанно потянулась к ручке двери и вдруг застыла на полпути, В ее уме почему-то возникли совсем другие картины, не те, что рисовались еще минуту назад.

Пен представила, как будет обсуждаться прошение графа о разводе в палате лордов. Глазбери наверняка не пожалеет самых черных слов, самых отвратительных обвинений в адрес ее любовника. И все это напечатают в газетах. Журналистская братия (ее, как известно, хлебом не корми – дай какую-нибудь сенсацию поскандальнее) будет смаковать все подробности, добавит еще от себя, а любители сплетен по всей Англии будут жадно читать все это, обсасывая каждое слово... На карьере Джулиана и на его добром имени после этого можно будет уверенно поставить жирный крест. Клиенты отвернутся от него, коллеги-адвокаты не захотят иметь с ним дела... А в результате и самой Пен, и ее братьям придется забыть о Джулиане как о семейном адвокате. Кто после этого не усомнится в его беспристрастности в качестве такового?

Нет, как ни дорога Пен свобода, она не купит ее такой ценой! Ведь по сути дела, с ее стороны это будет просто предательством старого друга.

Да, Джулиан – истинный джентльмен и верный друг. Чтобы помочь ей, готов на все, в том числе пожертвовать собственной карьерой и добрым именем. Но вправе ли она требовать от него такую жертву?

Пен отошла от двери на шаг. В конце концов, Джулиан ни в чем не виноват. Почему же он должен расплачиваться за ошибки молодости Пен? Он и так уже слишком много сделал для нее: предоставил убежище, тратит на нее свои силы и время, помогает советами. А ведь в общем-то не обязан.

Пен вернулась в постель. Ну что ж, можно сказать, что один кандидат из списка отпал сам собой. Уж если изменять мужу, то лучше все-таки с кем-нибудь типа Колина Бершара. Для этого прожженного ловеласа одним скандалом меньше, одним больше... На репутацию особо не повлияет.

Пен повернулась на бок, приготовившись ко сну. Решение принято. И нет смысла ворочаться всю ночь без сна, мечтая о том, чему все равно не сбыться.

Почему же вдруг ее душу охватывает такая щемящая пустота?

– Я и не знала, что ты умеешь готовить!

Джулиан обернулся на голос Пен. Он не заметил, как она появилась на кухне. Взгляд его был прикован к сковородке, на которой жарилась рыба, а ум был занят мыслями о том, в каких словах Глазбери подаст прошение о разводе.

Подаст ли он его вообще? Джулиан очень сомневался в этом. Скорее всего, узнав, что жена ему изменяет, граф постарается стереть ее любовника в порошок, но разводиться все-таки не станет – желание иметь наследника окажется сильнее.

Подойдя к нему, Пен заглянула через его плечо.

– Это ты сегодня поймал? – спросила она, глядя на рыбу. – Когда же ты встал?

«Рано. Очень рано. Точнее, вообще почти не спал, как и ты. Я ведь слышал твои шаги, слышал, как ты подошла к двери... Ты хотела пойти ко мне...»

Как замирало его сердце при каждом ее шаге. А когда она почему-то задержалась у двери, пауза показалась ему мучительной вечностью. И как ругался он себе под нос, проклиная все на свете, когда она вернулась в кровать!

Разложив рыбу на две тарелки, Джулиан направился в столовую. Пен последовала за ним, неся поднос с чаем.

Джулиан посмотрел на Пен: выглядела она очень мило в розовых лучах восходящего солнца, проникавших в северное окно. Сегодня платье было, пожалуй, красивее вчерашнего. Зеленое, с кружевным воротничком цвета слоновой кости и узким лифом, оно соблазнительно подчеркивало ее стройную талию и округлые бедра. Широкие рукава заканчивались узкими манжетами, застегивающимися на целый ряд маленьких пуговичек.

Как заметил Джулиан, сегодня под платьем у Пен была надета масса нижних юбок и, кажется, корсет. Пен, должно быть, решила «вооружиться» против непрошеных взглядов Джулиана.

– Сегодня ночью я приняла решение, Джулиан, – объявила вдруг Пен, когда они сели за стол.

– По поводу того, что ты будешь делать или чего не будешь делать? – прищурился он.

– Я не понимаю твоего вопроса.

«Не валяй дурака, все ты отлично понимаешь!

– Так какое же решение ты приняла? – спросил он. Пен стала разливать чай, явно избегая встречаться с Джулианом взглядом.

– Ну, не то чтобы мне уже ясны все мои планы... – начала она. – Но в чем будет состоять мой следующий, ближайший шаг, я знаю точно.

«Готов держать пари, что знаю, в чем он не будет состоять. Явно не в близости со мной...»

Пен молчала. Джулиан тоже молчал, принявшись за завтрак. Ему хотелось, чтобы Пен сама продолжила разговор, если, разумеется, сочтет нужным.

– Я все-таки пришла к выводу, – заговорила она, – что эта идея с изменой была плоха с самого начала. Если Глазбери не даст мне развода, то он скорее всего будет мстить мне за измену, да так, что мало не покажется. Если же даст, все равно меня и... – она запнулась, – моего любовника, кто бы он ни был, ожидает большой скандал, что, пожалуй, не менее унизительно.

–Да, мир несправедлив, Пен. И законы, уж во всяком случае о браке, несправедливы. Твоя свобода потребует жертв, но с этим придется смириться.

– Есть другой вариант, – все также не глядя на него, проговорила она.

– Какой? – удивился он.

– Я поведаю миру о его извращенности. – Пен наконец подняла глаза на Джулиана. – Правда, я располагаю лишь сведениями устаревшими. Граф, должно быть, думает, что за давностью лет его грехи будут списаны, но я знаю, что это не так.

– А чем ты докажешь, что твои обвинения – не вымысел?

– У меня есть свидетель.

– Какой? – удивился он.

– Клео.

– Клео? Ты отказалась от моей помощи... Неужели считаешь, что помощь этого ребенка...

– Клео уже не ребенок, – прервала его Пен.

– Когда мы увезли ее от графа, она находилась почти в состоянии помешательства.

– С тех пор прошло много лет. Время многое лечит.

– Я удивляюсь тебе, Пен! Ты это и впрямь серьезно?

– Почему бы и нет? Думаю, Клео сама не откажется отомстить графу за все его проделки! Раньше она боялась его, теперь же, когда стала взрослой, я думаю, она больше не боится его, но презирает по-прежнему. На ее месте я бы очень хотела, чтобы справедливость восторжествовала!

Джулиан пристально посмотрел на нее.

– Так ты желаешь развестись с ним или просто припугнуть его? А что, если Клео заявит на него с тем, чтобы он по-прежнему предоставлял тебе свободу?

Пен сверкнула на него глазами.

– Разумеется, я предпочла бы развестись раз и навсегда! Ты думаешь, мне нравится весь этот ужас, в котором я живу вот уже столько лет?

– Думаю, что нет. Однако, насколько я могу судить, до сих пор подобное положение вещей тебя устраивало. Если бы Глазбери не изменил свою тактику, то скорее всего и ты бы не заговорила сейчас о разводе.

– Это почему же? – обиделась она. – Ты что же, считаешь меня трусихой?

–Да нет, простоты и сама признавалась, что процесс развода будет для тебя весьма болезненным. А Глазбери в любом случае ничего не теряет. Если главное для него – иметь наследника, то для этого у него есть два пути: или сделать все, чтобы ты вернулась к нему, или развестись с тобой и жениться на другой. Подумай хорошенько, прежде чем принимать решение.

Пен встала.

– Я не говорю, что уже приняла решение, – резко заговорила она. – Просто собираюсь выяснить, сможет ли Клео мне помочь, захочет ли, каковы вообще ее настроения...

Пен вышла из комнаты, давая понять, что разговор закончен.

Джулиан тоже не стал пытаться продолжить его.

Вместо того чтобы разыскивать Пен, Джулиан вышел в сад. В груди его кипела буря эмоций. Он понимал, что сейчас ему надо успокоиться, иначе одному Богу известно, что может произойти.

Его взбесило, что Пен, похоже, снова пошла на попятную, решив довольствоваться полумерами. Или, скорее, даже то, что до сих пор эти полумеры оказывались вполне действенными. Возможно, окажутся таковыми и на этот раз.

Чтобы хоть как-то отвлечься, Джулиан пошел в конюшню и занялся работой. За всю свою жизнь он всего лишь несколько раз чувствовал себя таким злым. И каждый раз это было так или иначе связано с Пенелопой.

Так было и в тот день, когда Джулиан узнал, что Пен выходит замуж за графа. И в тот день, когда он узнал, что Уидерби стал ее любовником.

Но самый сильный приступ злобы Джулиан, пожалуй, испытал в тот день, когда Пен пришла к нему и поведала о нездоровых плотских пристрастиях мужа.

Тогда Джулиану был всего двадцать один. В то время он как раз принимал дела у пожилого юриста, который в течение не одного десятка лет был личным адвокатом семейства Дюклэрков. За спиной Джулиана на тот момент было всего лишь три года работы клерком, но он считал, что все тонкости профессии ему уже известны досконально, прочил самому себе блестящую карьеру и не видел ничего, что могло бы ее омрачить.

И вдруг однажды зимним вечером к нему в дом явилась Пенелопа – милая, родная Пенелопа... Сев в его кабинете, она поведала ему свою историю. Впервые, кстати, обращаясь к нему «мистер Хэмптон».

Пен была так смущена и напугана, что не могла даже поднять глаза на Джулиана. Она все время отводила взгляд, а он был так поражен ее рассказом, что не проронил ни слова. Джулиан слушал Пен, едва сдерживая себя. С каждой новой ее фразой ему все больше хотелось размозжить Глазбери голову.

Но первой не выдержала Пен. Посреди своего рассказа она вдруг разразилась плачем. Успокаивая, Джулиан взял ее за руку, хотя ему неудержимо хотелось заключить ее в объятия. В его душе бушевала настоящая буря. Воображение живо дорисовывало ему отвратительные картины тайной жизни графа, в том числе и детали, опущенные Пен.

Джулиану хотелось тут же бежать в дом графа и убить его на месте, но приходилось подавлять свои эмоции и изображать из себя бесстрастного адвоката, дающего дельные практические советы. Прежде всего он уверил Пен, что она должна хотя бы попытаться что-то сделать. Нельзя жить в подобном аду.

– То, что вас заставляет делать ваш муж, графиня, – говорил он тогда, – ужасно. Знайте, вы не должны потворствовать ему в его извращениях. Иначе это может сработать против вас, если вы захотите развестись с ним.

Глаза Пен округлились:

– Но ведь это и так ясно! Неужели суд может подумать, что мне нравилось то, что он заставлял меня делать?

– Видите ли, есть женщины, которым это нравится, графиня.

– Господи, неужели кому-то это может нравиться?! Вы хотите сказать, что Энтони может заявить, что я... что мне...

– Полагаю, именно это он и заявит, мэм. Пен готова была снова расплакаться.

– Что же мне делать? Вы полагаете, мистер Хэмптон, я должна развестись с ним?

– Я считаю, для вас это будет лучше. Но давайте все-таки попробуем рассмотреть другие варианты.

Вариантов, впрочем, было чертовски мало. Самым лучшим действительно был бы развод. И развод не церковный, а через парламент. Получив его, Пен имела бы право выйти замуж вновь. Но проклятые законы таковы, что для женщины добиться развода через парламент почти невозможно. В любом случае без суда, их не разведут. Впрочем, судьи, возможно, будут к ней снисходительны, узнав о жестокостях графа. К тому же, чтобы развод был полным, одного гражданского недостаточно – понадобится еще и церковный.

– Если же ограничиться одним церковным разводом, без гражданского, то это, пожалуй, было бы проще. Для него судебный процесс не нужен. Но есть одна тонкость: гражданский развод позволяет разведенному жениться еще раз, церковный же – нет. Таким образом, при одном церковном разводе граф останется без наследника. Зная это, Глазбери постарается сделать все, чтобы развода не было.

– Это будет скандал на вcю Англию, – сказала Пен. – Мне случалось читать в газетах сообщения о разводах. Смакуются все подробности, даже самые грязные. Ладно бы, если только в каких-нибудь бульварных газетенках, но даже такая солидная, как «Тайме», почему-то очень любит в последнее время.

– Да, унизительно, не спорю. Но придется, графиня, вам на это пойти, если вам дорога свобода.

– Если бы дело касалось одной меня. Но в скандал будет вовлечена вся наша семья!

– Ради вас ваши братья пойдут на это, графиня.

– А как быть с Шарлоттой? Она еще совсем ребенок. Кто на ней женится после такого скандала с ее сестрой? Сами знаете, как обычно судит свет! А у нашей семьи и так финансовые проблемы.

Джулиан очень хотел уверить Пен, что ее сестра никак не пострадает, но лгать не умел. Однако иного выхода, чем развод, он не видел.

– Иного выхода, чем развод, графиня, я для вас не вижу, – подытожил он. – Если вы просто уйдете от него, не разводясь официально, то все равно целиком и полностью будете зависеть от него. Он может в любой момент, когда ему вздумается, потребовать, чтобы вы вернулись к нему. И никакой закон вас не защитит.

Пен подняла на него глаза, полные слез.

– Неужели у меня нет никакого выхода, мистер Хэмптон?! Какой-то ведь должен быть!

Выход был. Джулиан отправился к Глазбери. И в результате долгих тяжелых переговоров, используя все средства, законные и на грани незаконных, выхлопотал-таки свободу для Пен. Не полной, увы, свободы ему удалось добиться. Долгие годы подобная компромиссная ситуация более или менее устраивала Пен. Но вот наконец равновесие нарушено.

Джулиан вышел из конюшни, очистил ботинки, вымыл руки и пошел в дом. Проходя через террасу, он кинул взгляд на берег. Пен была там. Он заметил на песке зеленое пятно ее платья.

Джулиан злился на Глазбери, желая помочь Пен, но злость его все-таки содержала большую дозу эгоизма. Это была отчаянная злость мужчины, желавшего обладать любимой женщиной во что бы то ни стало.

Тогда, много лет назад, Пен выстроила себе более или менее надежное убежище от мужа и жила в нем все эти годы. И Джулиан не мог осуждать ее, что она предпочитала укрыться в этом убежище, чем вступить в открытый бой со своим врагом. Поэтому, возможно, она и раздумывает до сих пор, стоит ли вступать в (если можно так выразиться) «связь по расчету» со старым другом, несмотря на то, что уже, можно сказать, вступила.

Джулиан спустился к берегу и подошел к Пен.

– Клео сейчас в Йоркшире, у миссис Кенуорти, – сказал он. – Я отвезу тебя к ней.

Глава 10

Решение о поездке было принято, приготовления к ней не заняли много времени. Джулиан съездил в ближайший город, Биллерикэй, где нанял кабриолет, чтобы отвезти Пен с ее вещами в гостиницу. План был такой: Пен проведет эту ночь в гостинице, поскольку боится оставаться в доме Джулиана одна, а он тем временем съездит в Лондон, где найдет какую-нибудь женщину, которая поедет с ними в качестве компаньонки Пен ради соблюдения приличий.

Для конспирации путешествовать было решено под вымышленными именами, а останавливаться в самых неприметных гостиницах. Пен будет «миссис Томпсон», едущей в Лэйк-Дистрикт на свадьбу к родственнице, а Джулиан – сопровождающим ее кузеном.

Как только Джулиан уехал, Пен тотчас же почувствовала себя одиноко в просторном доме. Ей не хотелось уезжать отсюда. Здесь она снова обрела старого друга, из мистера Хэмптона снова превратившегося в Джулиана. Дом этот навсегда останется в ее памяти как место, где это произошло.

Пен взяла со стола рукопись своего памфлета. Пожалуй, она отошлет его из Биллерикэя миссис Ливэнхэм. Получив от нее замечания, Пен сравнит их с замечаниями других соавторов проекта, а потом уже напишет окончательную версию. Пусть печальные уроки, которые она извлекла из своей жизненной истории, помогут другим женщинам воздержаться от поспешных решений.

Поднявшись в спальню, Пен начала паковать вещи. Она уже почти закончила, когда услышала под окнами звук тарантаса, затем звуки шагов на кухне. Джулиан вернулся! Упаковав последнюю вещь в саквояж, Пен поспешила к нему.

Спустившись лишь до половины лестницы, она вдруг застыла от ужаса. С места, на котором она стояла, ей были видны лишь ноги мужчины, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять – это не Джулиан.

Мужчина направился к ней. Пен похолодела еще больше. Перед ней стоял ее муж собственной персоной.

– Добро пожаловать в Англию, дорогая! – дьявольски ухмыльнулся Глазбери.

Пен хотела было ретироваться в спальню, но это бы ее не спасло.

– Ну, что ты встала как вкопанная? – снова осклабился он. – Не хочешь поприветствовать законного мужа?

Пен начала спускаться. Граф стоял в самом низу лестницы. Проходя мимо, Пен вынуждена была коснуться его, хотя ей это было крайне неприятно. Глазбери схватил ее за руку.

– Даже поцеловать меня ты не хочешь?

– Извини, – съязвила она, – не в настроении!

– Нет настроения целоваться? А я вот не прочь!

В окно Пен увидела экипаж, на котором приехал граф. На нем не было его фамильного герба. Стало быть, это не его личный, а нанятый.

– Поцелуйся лучше со своими лошадьми! – фыркнула она. – А если они откажутся, подай на них в суд. Ты же все-таки их законный владелец!

– Для тебя я такой же законный владелец, как и для них. – Притянув ее к себе, граф коснулся своими дряблыми губами ее губ.

Никогда еще Пен не испытывала такого отвращения. Она начала вырываться из ненавистных объятий. Граф отпустил ее, но всем своим видом показывал, что ни на секунду не сомневается: она такая же его собственность, как и лошади.

Глазбери прошелся по кухне, с презрением оглядывая ее скромное убранство.

– Твой Хэмптон не такой уж дурак, как я думал, – признался он. – Вон в какую дыру тебя затащил, сразу и не найдешь... Но я, как видишь, оказался умнее твоего любовничка!

– Как ты меня нашел? – спросила она.

– В принципе это было не так уж и сложно. Я просто навел справки обо всех имениях Хэмптона и разослал по всем адресам своих людей. Один из них сообщил мне, что видел здесь женщину. – Он заглянул в соседнюю комнату: – Где он, кстати?

– Мистер Хэмптон? Если ты думаешь, что он живет здесь со мной, то ошибаешься. Он сейчас в Лондоне. Есть люди, которые могут подтвердить это.

Выглянув во двор, Глазбери сделал знак своему кучеру. Войдя в дом, кучер подхватил вещи Пен, сам же граф отправился наверх, очевидно, веря, что Джулиана здесь нет. Пен пошла за ним. Она надеялась спрятать следы недавнего пребывания Джулиана, чтобы граф ничего не заподозрил. С тех пор как Пен ушла от мужа, она ни разу не оставалась с ним наедине, поэтому сейчас ее всю трясло. Один взгляд этого ужасного человека выводил ее из равновесия.

– Ну и дыра! – присвистнул граф. – Ни слуг, ни даже элементарных удобств. Неужели тебе здесь нравится больше, чем дома?

– К тебе я не вернусь. Взгляд графа стал холоден как сталь.

– Вернешься, голубушка, или будь я проклят!

– По своей воле не вернусь. Если совесть тебе позволит, бери меня силой.

– Что такое твоя воля? Воля здесь одна – моя. Я твой законный господин. Не будешь сопротивляться – глядишь, и поладим. Упрешься – пеняй на себя. Накажу так, что мало не покажется!

«Накажу». Граф любил это слово, даже произносил его с неприкрытым смакованием. Дряблые его губы расплылись в улыбке: в памяти его, должно быть, снова ожили картины прошлых «наказаний».

– Но почему, Энтони? – спросила она. – Почему ты вдруг захотел вернуть меня после стольких лет?

– Ты нарушила наш договор.

– Я его не нарушала.

– Не важно. Весь свет думает, что нарушила. Но это еще не все. Прошлой весной я получил анонимное письмо. В нем говорилось, что одна сумасшедшая женщина собирается опубликовать некий бредовый трактат, в котором смеет издеваться над самым святым, на чем держится наше общество, – институтом брака. – Он посмотрел на нее, словно на непонятливого ребенка. – Неужели ты всерьез уверена, что я потерплю, чтобы ты печатала всякие пасквили, где подвергала бы сомнению мои супружеские права?

– О тебе в этой статье нет ни слова.

– Напротив, едва ли не каждое слово там обо мне.

– Я напечатаю эту статью, чего бы мне это ни стоило.

– Я сделаю все, чтобы ты ее не напечатала.

Это звучало как угроза. Мурашки пробежали по спине Пен.

С годами Энтони стал лишь еще более жестоким и властным. Если раньше он хотя бы для приличия скрывал свои отвратительные замашки, то в последнее время совеем распоясался. Или, может быть, Пен просто успела отвыкнуть от мужа, не общаясь с ним много лет?

– Если ты помешаешь мне ее напечатать, – Пен сдвинула брови, стараясь выглядеть как можно суровее, – то жди большого скандала! Я не думаю, что ты пойдешь на это только ради того, чтобы я не напечатала какую-то статью!

Энтони улыбнулся. Пен никогда не нравилась его улыбка, даже тогда, когда ей, еще совсем юной, вскружило голову, что она выходит замуж не за кого-нибудь, а за графа.

– Значит, вот как? – произнес он. – Ты считаешь, что я хочу вернуть тебя только из-за твоей дурацкой статьи? Статья, голубушка, лишь одна из причин. Есть и другие. Мой племянник женат уже в третий раз, но ни одна из жен так и не родила ему наследника, равно как и ни одна из рабынь на плантациях. Скорее всего дело не во всех этих женщинах, а в нем.

– При чем тут твой племянник? – огрызнулась она. – К твоему сведению, рабство уже отменено. И слава Богу, ни одна женщина больше не станет, разве что только против закона, средством для удовлетворения похоти таких дегенератов, как твой племянник, Не радует весть? Еще бы! Ты ведь так любил путешествия на Ямайку! Там ты «отдыхал» по полной программе.

– Ничего! – Графа, казалось, ничто не могло выбить из колеи. – Да, рабов больше нет, но есть слуги, а это, считай, то же самое. Так вот, возвращаясь к моему племяннику. Поначалу я тебя не трогал, потому что надеялся, что род наш продлится через него. Но годы шли, а... У меня, а значит, и у тебя, просто нет выбора, Пен! – Взгляд графа вдруг смягчился, даже, пожалуй, стал униженно-умоляющим. – По сути дела, я требую от тебя немногого, Пен. Роди мне наследника! Помнится, ты даже сама обещала это, когда выходила за меня.

– Обещала, но я ушла от тебя, Энтони, потому что ты не соблюдал элементарной человеческой порядочности по отношению ко мне. После этого, дорогой, я ровным счетом тебе ничем не обязана. И меня удивляет твой властный тон! Еще раз повторяю: по своей воле к тебе не вернусь. Хочешь – тащи меня за волосы. Боюсь, это будет скандал на всю Англию. Но ты, похоже, ничего не боишься. Совсем потерял стыд и совесть!

Энтони закашлялся, словно чем-то поперхнулся. Впрочем, через минуту он опять как ни в чем не бывало ухмылялся:

– Нет, Пен, ты все-таки непроходимо тупа! Я уже сто раз объяснял и тебе, и твоему Хэмптону: твоим показаниям никто не поверит! Если даже по твоим заявлениям и возбудят дело, в чем я сильно сомневаюсь, все скажут: «Все это дела давно минувших дней. Что же ты, голубушка, раньше молчала?»

– Будь уверен, я найду свидетелей.

– Где ты их найдешь? Никто из моих людей не станет свидетельствовать против меня. Они все у меня под контролем. И пусть эти идиоты-эмансипаторы принимают какие угодно законы.

Он шагнул к ней. Пен инстинктивно попятилась, но граф придвинулся вплотную, и отступление оказалось отрезано.

– Пошли, дорогая. Твои вещи уже в экипаже. Хватит, погуляла на славу. Пора и домой вернуться!

– Нет.

Глазбери сделал еще шаг. Пен отшатнулась, но пальцы графа стиснули ее запястье, словно наручники.

–Я надеялся, Пен, что мы поладим мирно, – произнес он. – Что ж, сама напросилась! Будешь наказана. Лучше бы, конечно, сделать это дома, но на худой конец можно прямо в экипаже. Все равно ведь никто не увидит, что происходит внутри.

Он стиснул ее запястье так, что у Пен потемнело в глазах. Можно было подумать, что ее боль не вызывает у графа никаких эмоций, кроме разве что скуки, но Пен знала: на самом деле это не так. Энтони Глазбери доставляло неизменное удовольствие мучить людей. Пен достаточно знала своего мужа, чтобы заметить почти неприметные постороннему взгляду знаки, говорившие о том, что сейчас он испытывает удовольствие: слегка покрасневшая шея, прищуренные веки.

Пен сжала зубы, чтобы не вскрикнуть, хотя хватка Глазбери стала еще сильнее, а боль – невыносимой.

– Я смотрю, за эти годы ты успела отбиться от рук! – ухмыльнулся он. – Надышалась свободы? Я всегда говорил» что тупым людям свобода не идет на пользу. Они становятся слишком строптивыми. Ну да ничего, я знаю, как с тобой управляться! У меня ты быстро присмиреешь, красавица!

– Вот именно, – с презрением процедила она, – тупым людям свобода не на пользу! За примером ходить далеко не надо. На себя посмотри!

– И без очков видно, красавица, кто из нас двоих туп! – осклабился он. – Будь ты хоть малость поумнее, ты бы поняла, что своей строптивостью ничего не добьешься. Она только раззадоривает меня!

Он крутанул ее руку так, что у Пен потемнело в глазах.

– На колени, красотка! Проси прощения, тогда я тебя отпущу! Что, разучилась уже? А когда-то ведь тебе это нравилось!

Пен хотелось крикнуть: «Мне никогда это не нравилось, извращенец!» Боль, переполнявшая, казалось, все ее существо, мешала не то что крикнуть, а даже нормально дышать. Пен молчала.

Глазбери тоже молчал, не ослабевая своей хватки ни на йоту, скорее, даже усилив ее. Всем своим видом он словно говорил, что не сдастся, пока не покорится она. Какой-то частью своего существа Пен хотелось уступить ему, лишь бы прекратить наконец эту нечеловеческую боль. Но уступка в малом могла стать первым шагом к новой несвободе. Пен понимала, чего добивается муж: не просто подчинения с ее стороны – страха. Глазбери любил, когда его боялись. И все его разглагольствования о наследнике могли обмануть лишь постороннего. Граф хотел вернуть жену не потому, что желал наследника. Хотя, возможно, сам искренне верил в свое же объяснение. На самом деле ему просто надоела свобода Пен.

Джулиан мог бы и вовсе не заметить следов чужого экипажа. Во всяком случае, сразу не обратил на них внимания, хотя следы все время тянулись там же, где проезжал и он.

Но в какой-то момент его, вдруг словно что-то кольнуло. Следы были свежие. К тому же по пути в город Джулиан их, кажется, не видел. Перед отъездом он тщательно осмотрел все окрестности особняка, но следов чужих ног или экипажа так и не обнаружил. Собственно говоря, только поэтому он и решился оставить Пенелопу одну. Теперь Джулиан с ужасом осознал, что это была ошибка.

До дома уже, слава Богу, было недалеко. Остановив экипаж и привязав лошадь к невысокому кусту, Джулиан, срезая путь, бросился через лесок чахлых деревьев. Казалось, их кривые ветви с трудом боролись за жизнь, задыхаясь в пропитанном солью морском воздухе.

Сквозь негустые заросли Джулиан вдруг увидел человека, сидевшего у обочины дороги, прислонившись к дереву. Незнакомец сидел к Джулиану спиной и вряд ли заметил его – смотрел в сторону особняка.

Джулиан поглядел туда же: у дома стоял чужой экипаж. Непрошеный гость, слава Богу, еще здесь. Стало быть, есть еще надежда... Но надо поторопиться, иначе Пен может оказаться в беде. Если пришелец оставил своего человека у дороги на страже, значит, вряд ли он пожаловал с добрыми намерениями. Скорее всего это человек графа или даже он сам.

В груди Джулиана бушевала целая буря чувств: страх за Пенелопу и злость на самого себя, что оставил ее одну. Но эмоции здесь не помогут – нужно действовать четко и решительно. И Джулиан знал, что делать. Подобрав с дороги увесистый камень, он осторожно направился к сидевшему у дороги.

До Джулиана донеслось ржание лошади, которую он оставил невдалеке. Человек насторожился и мгновенно вскочил на ноги. В руке его блеснул пистолет.

Джулиан не стал дожидаться, пока незнакомец заметит его. Камень полетел в его голову. Тот рухнул, словно подкошенный, лицом вниз.

Джулиан подошел к незнакомцу. Тот был без сознания, словно труп. За поясом у него Джулиан обнаружил еще один пистолет, не раздумывая, взял оба и побежал к дому.

На бегу Джулиан успел заметить чьи-то свежие следы, примятую траву, сломанные ветви. Незнакомый человек, очевидно, шел, не разбирая дороги.

Новая волна страха за Пенелопу и злость на самого себя поднялись в груди Джулиана. Стало быть, Пен не зря опасалась за себя позавчера, увидев незнакомца в окрестностях особняка. Сам Джулиан, правда, не обнаружил тогда чужих следов, но, возможно, незнакомец нарочно оставил экипаж, на котором приехал, где-нибудь подальше.

Из дома не доносилось ни звука. Рядом с экипажем стояли на земле саквояжи Пен.

Джулиан уже был во дворе. Осторожно подошел к экипажу. Кучер – дородный детина с мясистым лицом и бесцветными волосами, торчавшими во все стороны из-под шляпы, напоминая солому. Он сидел внутри с отсутствующим видом, потягивая что-то из бутылки.

Толстяк заметил Джулиана, но в первый момент его лицо не выразило ничего, кроме тупого удивления. Его рассеянность сыграла на руку Джулиану. Уже в следующее мгновение в толстое брюхо кучера уткнулась холодная сталь дула. От шока глаза толстяка округлились. Он начал задыхаться. Лицо, и без того красное, стало багровым.

– Как вас зовут? – спросил Джулиан.

– Гарри... Гарри Дардли, – прохрипел тот.

– Кто был в экипаже вместе с вами?

– Мой напарник и тот джентльмен, что нанял нас. Напарник остался у дороги, стоит на шухере.

– Как зовут джентльмена?

– Он не сказал. Но джентльмен, судя по всему, солидный! Заплатил очень щедро...

Скорее всего, подумал Джулиан, этой впрямь сам Глазбери. Неудивительно, что использует не свой экипаж и не своих слуг, а нанятых людей, чтобы не было улик.

Тишина в особняке показалась Джулиану зловещей.

Джулиан ткнул пистолетом в живот толстяка.

– Пойдешь со мной, Гарри.

– Оставьте меня здесь, сэр! – заскулил тот. – Я никуда не уйду, обещаю вам!

– Ты что, не понял?! – сурово произнес Джулиан. – Пошевеливайся!

С трудом переваливая грузное тело, Гарри нехотя вылез. Лицо его из багрового стало бледным как смерть, когда он заметил у Джулиана второй пистолет.

Джулиан сделал жест в сторону особняка. Гарри поплелся с видом человека, идущего на эшафот.

– Гарри, – произнес Джулиан, – джентльмена, который нанял тебя, зовут граф Глазбери.

– Граф? – проворчал тот. – Черт побери, знал бы я, что он граф, не стал бы и связываться. Не хватало мне.

– Гарри, – перебил его Джулиан, – в особняке находится женщина. Если граф причинит ей какое-нибудь зло, ты будешь свидетелем. Ясно?

– Свидетелем? Умоляю вас, сэр! – заныл толстяк. – Я не буду свидетелем! Жена меня убьет!

– Будь мужчиной, Гарри! – Джулиан ткнул его пистолетом в спину. – Не раскисай!

Гарри с унылой покорностью пошел вперед.

Ни в кухне, ни в задних комнатах Джулиан не обнаружил ни души и направился в библиотеку.

Грузная фигура Гарри, остановившись в дверях, заняла весь проем. Джулиан не видел, что происходит внутри.

– О Господи! – проворчал толстяк.

– Гарри?! Что вы здесь делаете? – Сердитый голос явно принадлежал графу Глазбери. – Я, кажется, велел вам оставаться в экипаже!

Подтолкнув Гарри новым тычком в спину, Джулиан вошел в библиотеку.

Кровь хлынула ему в лицо от увиденной картины. Граф стоял посреди комнаты, заломив руку Пен едва ли не до самого затылка. Он пытался заставить ее встать на колени. В неестественной позе Пен противилась этому. Лицо ее исказила нечеловеческая боль. Судя по всему, она держалась из последних сил. Еще мгновение – и сдалась бы или, возможно, упала бы в обморок.

Пен первая увидела Джулиана. Глазбери, целиком поглощенный своей жертвой, поначалу даже не заметил, что Гарри не один.

Джулиан нацелился графу прямо в сердце, с трудом преодолевая искушение нажать на курок.

– Отпустите ее!

Голос Джулиана прозвучал на удивление спокойно. В глубине души он совсем не хотел, чтобы граф подчинился этой команде. Тогда у Джулиана было бы оправдание, чтобы его пристрелить.

Глазбери резко обернулся. На мгновение в его глазах промелькнул страх. Затем его лицо снова приняло обычное невозмутимое выражение.

– Вы не посмеете! – процедил он.

– Еще как посмею. Должен предупредить: стреляю я без промаха.

Глазбери колебался. Палец Джулиана многозначительно поглаживал курок.

Наконец с выражением величайшего недовольства граф отпустил Пен. Та поспешно отошла от него на несколько шагов.

Граф покосился на кучера.

– Что вы стоите, как столб, Гарри или как там вас? Эта женщина – моя жена, а тип этот лезет не в свое дело! Уберите его!

– Кого? Меня? – усмехнулся Джулиан.

– Я, кажется, неплохо заплатил вам, Гарри! Будьте любезны отработать свои деньги!

– Ваше сиятельство не видит, что у него два пистолета?!

– Он не посмеет выстрелить.

– Может быть, но я, черт побери, не намерен рисковать! – проворчал толстяк, демонстративно скрестив руки на могучей груди.

Джулиан посмотрел на Пенелопу. Лицо ее уже приобрело нормальный цвет, а выражение уже было не таким напуганным.

– Графиня, – произнес Джулиан, – во дворе стоит экипаж, ваши саквояжи там же. Ждите меня в нем!

– Вы хотите увезти от меня мою жену? – побагровел Глазбери. – Не кажется ли вам, сэр, что я имею полное право вам этого не позволить?

– Не кажется ли вам, граф, – спокойно ответила Пен, – что, кроме прав на жену, у вас есть еще и кое-какие обязанности по отношению к ней? Но вы же не спешите их соблюдать. И предъявлять после этого права на вашем месте я бы не спешила!

Пен направилась к выходу, как велел ей Джулиан. Когда она проходила мимо него, Джулиан вручил ей один из пистолетов.

– Возьмите, графиня, – произнес он. – На случай, если здесь окажутся какие-нибудь люди графа, кроме этого кучера и еще одного, которого я видел у дороги.

Пен посмотрела на увесистый пистолет в своей руке, зачтем на мужа. В ее взгляде ясно читалось, что за искушение испытывает она сейчас.

– Ждите меня в экипаже, графиня, – спокойно повторил Джулиан.

Собравшись с духом, Пен заставила себя побороть искушение выстрелить в ненавистного мужа. Она протиснулась мимо грузного Гарри. Джулиан заметил, что ее левая рука, та самая, которую выворачивал граф, безжизненно висит, как плеть.

Гарри мрачно покосился на Джулиана:

– Я правильно вас понял, сэр? Вы собираетесь украсть мой экипаж и моих лошадей? Не кажется ли вам...

– Если подчинитесь мне; Гарри, обещаю: платой останетесь довольны.

– Но это нонсенс! – проворчал граф. – Я нанял этот экипаж на целый день.

– Я оставлю вам экипаж, граф, – сказал Джулиан, – в том месте, где тропинка выходит на большую дорогу. Лошадей, правда, придется использовать чуть подольше. Оставлю их на полпути к Биллерикэю. За их, скажем так, аренду я заплачу вам, граф. Пять гиней вас устроит? Найдете их в экипаже.

– Какие, к черту, пять гиней?! – Граф был вне себя. – Не кажется ли вам, сэр, что взять чужой экипаж – форменное ограбление? Я этого так не оставлю! Если вы скроетесь с моим экипажем, я объявлю вас в розыск и...

– Ограбление? – усмехнулся Джулиан. – Позвольте напомнить вам, сэр, что я все-таки юрист и в законах кое-что смыслю. Тот, кто попользовавшись чужой собственностью, возвращает ее да еще платит пять гиней, уж никак не может быть назван вором!

–Да вы что, за идиота меня держите? – осклабился граф. – Вы всерьез считаете, что я соглашусь остаться в этой дыре без экипажа, без всего?

– Лишь на несколько часов. Я уже сказал, где оставлю экипаж и лошадей. Вашему Гарри не составит труда прогуляться до них пешком и вернуться за вами. Думаю, он управится с этим еще до вечера. – Джулиан повернулся к дверям. – Оставайтесь в доме, граф. Вы, Гарри, тоже. Графиня будет смотреть назад. Если она увидит, что кто-то из вас выходит из дома, уверяю, не поколеблется спустить курок. А если она и поколеблется, то меня уж точно ничто не сдержит.

– Что стоите, Гарри?! – снова прохрипел граф. – Остановите же его, черт возьми!

– Вам нужно – вы и останавливайте, – с презрением процедил тот. – Или вы, графы, только против женщин смелые? Графиня ваша еще слишком робкая. На ее месте моя жена вам бы показала.

Оставив обоих, Джулиан поспешил к экипажу. Пен уже сидела на месте кучера.

– Мы собираемся украсть экипаж, Джулиан? – спросила она.

По тону, с которым Пен задавала этот вопрос, было, однако, ясно, что на самом деле это ее мало волнует. Джулиан сел рядом с ней и взял в руки поводья.

– Скажем так, – усмехнулся он, – мы собираемся одолжить его с разрешения владельца.

Развернув экипаж, они отправились в путь. Джулиан покосился на Пен. Больная рука неподвижно лежала на колене, глаза закрыты, лицо казалось неподвижной маской. По всему было видно, что Пен стоически терпит боль, стараясь не показывать виду.

– Прости меня, Пен! – прошептал Джулиан. – Если бы ты знала, как я виню себя.

– Джулиан, ты ни в чем не виноват. Виноват здесь лишь один человек. Сам знаешь кто. А тебе я могу быть лишь благодарна, что все-таки появился в нужный момент. Не знаю, что произошло бы, если бы не ты!

«Да уж, наверняка ничего хорошего! – усмехнулся про себя Джулиан. – Если бы его сиятельство хотел просто вернуть жену, он бы поехал за ней при всем параде: в гербовой карете, с лакеями и так далее. Не стал бы нанимать каких-то сомнительных типов. Граф явно собирался заставить ее испытать как можно больше унижений, сделать ей больно. А для этого, разумеется, выгоднее иметь как можно меньше свидетелей. Одному Богу известно, что этот мерзавец мог с ней сделать!»

Перед мысленным взором Джулиана вдруг живо встал образ графа, подвергающего Пен отвратительным пыткам. Джулиан едва сдерживал себя, чтобы не поворотить экипаж и не убить этого изверга.

Пен дотронулась до его руки.

– Ничего страшного, Джулиан, мне не так уж больно, как ты, может быть, думаешь. Но прошу тебя, как только мы будем на более или менее ровной дороге, гони, пожалуйста, побыстрее. Я хочу скорее оказаться подальше – не от твоего дома, не подумай! Подальше от того, что произошло.

Джулиан и без того знал, что он должен гнать во весь опор. И дело было даже не в том, что Пен хотелось как можно быстрее забыть этот гнусный эпизод. Он знал, чем дальше Пен будет находиться от графа Глазбери, тем безопаснее для нее.

Глава 11

Когда они подъехали к месту, где Джулиан оставил свою карету, он выпряг лошадей из экипажа графа и впряг их вместе со своей. Чем больше лошадей, тем быстрее они домчатся. Карету же графа он оставил на дороге, как и обещал.

Попробовав пошевелить рукой, Пен с удовлетворением заметила, что она уже слушается ее, а не висит безжизненной плетью. Немилосердно сжатое графом запястье по-прежнему сильно болело. Под рукавом Пен не видела свою руку, но скорее всего там образовался огромный синяк.

Пен посмотрела на Джулиана. Сейчас он выглядел уже спокойным. Но перед глазами Пен по-прежнему стояло взволнованное лицо Джулиана в тот момент, когда он вошел в библиотеку. Никогда еще ей не приходилось видеть Джулиана в такой ярости. Пен была почти уверена, что Джулиан пристрелит Глазбери. В глубине души она даже молилась об этом. А когда он вложил один из пистолетов в ее руку, Пен сама лишь с огромным трудом смогла подавить желание нажать на курок.

– Ты по-прежнему хочешь видеть Клео? – спросил Джулиан.

– Да.

Пен действительно этого хотела. Свидетельства Клео были ей необходимы. Свет ей, может быть, и не поверит, но рассказу Клео поверить должен. Нужно припугнуть графа, что Клео может кое-что о нем рассказать. И это средство наверняка подействует.

Джулиан задумался.

– После того, что произошло, – заявил он, – в Биллерикэе тебе, пожалуй, будет небезопасно. Надо подыскать какое-нибудь другое убежище на эту ночь. И теперь уж, хочешь не хочешь, я ни на минуту не оставлю тебя одну!

– Но куда мы поедем? Уже, кажется, не осталось ни одного убежища, где я могла бы быть в безопасности!

– Одно осталось.

День клонился к закату, когда экипаж выехал на дорогу в Хэмпстед, по обеим сторонам которой росли густые тополя. Лошадей графа Джулиан, как и обещал, оставил на дороге где-то на полпути к Биллерикэю. Теперь экипаж везла всего лишь одна лошадка. Бедное животное явно притомилось: для него это был тяжелый день. Жалея его, Джулиан и Пен останавливались несколько раз. Но слишком расслабляться позволить они себе не могли: им хотелось поскорее оказаться как можно дальше от графа Глазбери.

Наконец впереди замаячил небольшой бревенчатый дом.

– Ты думаешь, он согласится? – осторожно спросила Пен.

– Держу пари! Не только согласится, а и почтет за честь. Убежден, он сможет дать отпор любому, кто посмеет сунуться, кто бы он ни был!

– Сомневаюсь, – поморщилась она. – Он все-таки уже не очень молод.

– Будь уверена, – усмехнулся Джулиан. – И со шпагой, и с пистолетом он по-прежнему даст сто очков вперед любому молодому!

Человек, о котором шла речь, услышав шум экипажа, сам вышел им навстречу. На вид он вовсе не казался таким непобедимым, как уверял Джулиан: седой, малорослый, щуплый... Но Пен знала, что шевалье Корбе действительно способен дать фору любому. Ей самой не раз приходилось видеть его в драках.

Подойдя к экипажу, шевалье кивнул Пен, приветствуя ее:

– Польщен честью вас видеть, графиня! Привет, Джулиан! Решил показать даме, на что ты способен в боевом искусстве? Что ж, я к твоим услугам. Хоть и поздний час, а поразмять кости, пожалуй, не откажусь.

– Извини, Луи, – прервал его Джулиан, – мне сейчас не до развлечений. Ты мог бы приютить графиню на день у себя? Должен, однако, предупредить: здесь могут, хотя это и маловероятно, появиться люди, которые ее преследуют. Так что твое мастерство может понадобиться.

Глаза шевалье просияли, словно весть о том, что ему, возможно, придется драться, безумно радовала его.

– Проявить мастерство я всегда не прочь, – улыбнулся он, помогая Пен выйти из экипажа. – А то не помню, когда я в последний раз дрался по-настоящему. Теперь брать в руки шпагу приходится разве что для уроков фехтования, которые я время от времени даю каким-нибудь юнцам. Вот только графиня бы не пострадала!

– Надеюсь, шевалье, завтра у вас нет никаких уроков? – осведомилась Пен.

– Если мне не изменяет память, на завтра я никому не назначал. А если кто-нибудь и заявится, скажу, что не могу. Располагайтесь, графиня! В моем доме вы можете чувствовать себя в безопасности.

Джулиан отнес вещи Пен в ту комнату, куда указал Корбе. После этого все трое присели выпить вина в другой комнате, находящейся рядом с залом, в котором шевалье давал свои уроки, знаменитые, кстати, на всю округу.

В доме шевалье Пен действительно чувствовала себя в безопасности, ведь она знала Луи долгие годы. Два ее брата – Леклер и Данте – были учениками шевалье. До сих пор еще они, Сент-Джон и Джулиан собирались иногда вчетвером, чтобы попрактиковаться со шпагой.

Посидев ради приличия с гостями минут пять, Луи вышел, чтобы дать шанс Джулиану и Пен остаться наедине. Джулиан зажег лампу и поставил ее на столик рядом с креслом Пен.

– Похоже, – заметила Пен, – Луи не очень-то удивлен, почему ты вдруг заявился к нему в столь поздний час, да еще со мной!

– Если и удивлен, то, как джентльмен, лишних вопросов задавать не станет. Однако будь уверена: ради твоей безопасности он готов, если надо, рисковать собственной жизнью.

Джулиан взял Пен за руку. В первый момент она подумала, что это просто дружеский жест, но тут Джулиан начал расстегивать, ее манжету.

– Ты хочешь осмотреть мой синяк? – спросила она. – Но мне совсем не хочется на него смотреть!

– Хочешь не хочешь – осмотреть надо. – Пальцы Джулиана осторожно расстегивали пуговки ее манжеты. – Странно, что Глазбери начал вдруг выворачивать тебе руку. Судя по твоим рассказам о нем, при всей его склонности к садизму подобное все-таки не в его духе.

– Раньше он действительно не позволял себе подобных вещей. Впрочем, я сама виновата: стала показывать, что его грубость мне отвратительна. Я прожила с мужем недолго, но за это время успела изучить его повадки. Он любит мучить людей, но ему нужно, чтобы его жертва при этом обязательно испытывала страх и боль. Если сделать вид, что тебе нравятся эти мучения (я знаю, что встречаются извращенцы, которым действительно нравится испытывать боль и унижение), то он просто не будет получать от этого удовольствие, тогда и мучить будет меньше.

Джулиан сердито сдвинул брови.

– Не смей потакать этой твари, Пен, слышишь?! И не вини себя ни в чем. В том, что этот мерзавец сделал тебе больно, виноват только я – оставил тебя одну.

Он закатал рукав Пен. Синяк был ужасен – все запястье почернело.

– Мерзавец! – Джулиан сверкнул глазами, – Тебе очень больно, Пен?

– Да нет, не очень, – солгала она.

Рука действительно нестерпимо болела, но прикосновения Джулиана, хотя и к больному месту, как ни странно, успокаивали боль. Должно быть, потому, что это были совсем другие прикосновения, чем прикосновения садиста мужа.

– Я попробую раздобыть какое-нибудь болеутоляющее, – сказал он.

– Не надо, Джулиан. Лучше поезжай побыстрее в Лондон. Я и сама о себе позабочусь. А если что, попрошу шевалье. Уж он-то знает и о травмах, и о том, как их лечить, получше нас с тобой!

– Хорошо, – неохотно согласился Джулиан. – Постараюсь как можно раньше, если удастся, то на рассвете вернусь со всем, что нам понадобится для путешествия.

– Хорошо, к рассвету постараюсь быть готова. Джулиан бережно поцеловал руку Пен.

– Клянусь, Пен, – торжественно произнес он, – пока я жив, этот мерзавец больше никогда не тронет тебя!

– Но как я мог заметить его, сэр? Он подошел сзади!

– Да вы-то куда смотрели, Джонс? За что же я вам плачу, черт возьми, если какой-то адвокатишка.

Глазбери недовольно мерил шагами крошечный номер – единственный, который смогли предложить ему в биллерикэйской гостинице. Настроение у него было препаршивейшее. Несколько часов он вынужден был проторчать в доме Хэмптона, пока Дардли ходил выручать экипаж и лошадей, которых этот идиот бросил где-то посреди дороги. Вернувшись же, кучер заявил, что, видите ли, в Лондон ехать уже поздно, придется им заночевать в гостинице! И теперь он торчит в этой дыре без лакея, без свежего белья, безо всего...

Джонс прищурил свои и без того казавшиеся поросячьими глазки на заплывшем лице.

– Не беспокойтесь, сэр! Я уверен, мы найдем их в Лондоне. Сказать по правде, у меня тоже чешутся руки расплатиться с этим Хэмптоном. – Джонс почесал болевший затылок, волосы на котором все еще были спекшимися от крови.

– С чего вы взяли, Джонс, что они непременно поедут в Лондон? Хэмптон, может быть, и не бог весть как хитер, но все же и не полный идиот! На его месте я бы, напротив, поспешил смыться куда-нибудь подальше от больших городов.

– Так где же, по-вашему, он может быть, сэр?

– Задайте вопрос полегче, Джонс! На вашем месте я бы вообще помалкивал! Смотреть по сторонам надо лучше, болван! Это по вашей милости мы их упустили! Да и теперь с вашей раной вы, поди, на целый день выйдете из строя. Хороших же помощничков я нанял, нечего сказать!

Глазбери пришел в ярость. Быть так близко у цели и потерпеть провал из-за таких идиотов! Глотнув немного вина (довольно мерзкого, но иного в гостинице не оказалось), граф выругался себе под нос. В его уме весь день прокручивались подробности встречи с Пенелопой. Пен уже много лет шантажировала его. Граф хотел дать ей понять, что все ее угрозы на самом деле не стоят выеденного яйца.

Пен пригрозила ему, что найдет кое-кого, кто сможет свидетельствовать против него. Да, есть два-три человека, которые могли бы кое-что порассказать, но ни один из них просто не станет этого делать. У него все-таки достаточно власти и денег, чтобы никто в здравом уме не решился с ним связываться. А если кто и найдется, заставить замолчать такого нетрудно, достаточно подослать к нему того же Джонса.

– Что ж, – произнес Джонс, – если они поедут не в Лондон, то я ничем не смогу помочь вам, сэр. Остается лишь ждать, пока ваша жена сама как-нибудь невзначай не объявится где-нибудь. Не могу же я обшарить ради нее всю Англию!

Отхлебнув еще вина, Глазбери вдруг живо представил себе лицо Пенелопы, каким оно было при их сегодняшней встрече: дерзкое, воинственное. Пен сильно изменилась за эти годы. Из покорного, забитого существа превратилась в эмансипированную женщину с чувством собственного достоинства. Если так, пусть пеняет на себя. Чем непокорнее жена, тем лишь желаннее победа над ней. Что, в конце концов, слаще для любого: победа над слабым противником или над сильным? Чем больше Пен бунтует, тем лишь сильнее раззадоривает его.

«У меня есть свидетели». В ушах Энтони все еще звучали эти слова. Самоуверенное лицо Пен стояло перед глазами словно наваждение. «Найти, найти! Во что бы то ни стало найти ее!»

Энтони отпил еще глоток. Его вдруг осенило, каких свидетелей она имеет в виду: не бывших рабов на ямайских плантациях и не слуг Энтони. Во всяком случае, не тех слуг, что по-прежнему работают на него.

Энтони самодовольно поцокал языком. Новая идея целиком захватила его. Ему вдруг стали абсолютно безразличны все эти гостиничные неудобства, еще за минуту до этого так бесившие его.

– Джонс, – проговорил он, – я, кажется, знаю, куда они поехали. И вы поедете туда же. Завтра утром вы получите подробные инструкции. Возьмете еще одного человека в придачу. И, – Глазбери сурово сдвинул брови, давая понять, что с ним шутки плохи, – и чтобы на этот раз без проколов!

Джонс удалился. Граф же продолжал сидеть за столом. Вино уже не казалось ему столь мерзким, и он налил себе полный бокал.

– Когда ты сказал, что нас будет сопровождать дама, – улыбнулась Пен, – я не думала, что это будет столь молодая особа. Думала, скорее какая-нибудь почтенная матрона.

Пен с Джулианом стояли перед домом Корбе, пока сам шевалье помогал кучеру погружать в нанятый Джулианом экипаж вещи графини. Рядом с ними стояла молодая женщина по имени Кэтрин Лэнгтон с волосами песочного цвета и светлой кожей. Она была на целую голову выше Пен. Весь вид высокой плечистой Кэтрин, ее горделивая осанка говорили о том, что с этой женщиной шутки плохи.

Закончив возиться с саквояжами, шевалье вытер ладони о штаны. Подобная неряшливость явно не понравилась Кэтрин. Ее скуластое лицо приобрело кислое выражение. Не оставшись в долгу, Корбе кинул на нее гневный взгляд, красноречиво говоривший о том, что никаких возражений он не терпит.

– Уверяю тебя, – усмехнулся Джулиан, – жизненного опыта Кейт не занимать!

– Сомневаюсь, – прищурилась Пен. – Будь она хотя бы моего возраста – а ей всего-то лет двадцать пять.

Кэтрин села в экипаж, поправила занавеску на окне (ей так больше нравилось) и стала выжидающе смотреть на них.

– Где ты ее нашел? – полюбопытствовала Пен.

– Мне порекомендовала ее твоя подруга, миссис Ливэнхэм. Вчера я был у нее. Ты же знаешь, что миссис Ливэнхэм в свое время ушла от мужа. Она очень любит окружать себя женщинами, которые находятся в подобном же положении.

– Как я, например, – кивнула Пен.

– И как Кейт. Я думаю, ты быстро найдешь с ней общий язык. Муж Кейт – морской капитан. Сейчас он в плавании, но в любую минуту может вернуться и начать ее разыскивать. Поэтому Кейт решила покинуть Англию.

– Мне показалось, она женщина боевая, эта Кэтрин! – поцокала языком Пен.

– Неудивительно. За ее недолгую жизнь ей пришлось многое повидать. Теперь она живет одна.

В голосе Джулиана явно слышалось восхищение Кейт, отчего эта девица начала нравиться Пен еще меньше.

– Она знает, кто я? – спросила Пен.

– Как я уже сказал, в гостиницах мы будем останавливаться под вымышленными именами, но от Кейт скрыть твое имя вряд ли удастся. Не беспокойся, Пен, Кейт будет отличной спутницей. Она будет изображать твою служанку, если сказать точнее, служанку дамы, которую будешь изображать ты. Впрочем, она вполне образованна и может сгодиться на нечто большее, чем роль служанки. Миссис Ливэнхэм говорила, что Кейт обладает необычным талантом.

– Каким же?

– Кейт преотлично стреляет из пистолета. Любому мужчине даст фору.

– Вот как? – удивилась Пен.

Джулиан помог Пен сесть в экипаж. А Кэтрин вдруг с удивительной заботой накрыла ее ноги пледом.

– А мистер Хэмптон поедет на козлах? – спросила Кейт.

– Похоже, что да, – кивнула Пен.

– Но зачем? В карете достаточно места.

– Откуда ж я знаю? – фыркнула Пен.

– Не знаете? Разве вы не знакомы с мистером Хэмптоном?

– Напротив, он мой хороший друг. Я знаю его с детства, но это не означает, что я способна читать его мысли!

– Для того чтобы знать повадки мужчины, вовсе не нужно уметь читать его мысли.

Кэтрин разговаривала тем безапелляционным тоном, который никогда не нравился Пен.

– Я знаю, что мистер Хэмптон любит бывать на улице, даже в ненастье. Ему нравится наблюдать за природой, нравится, когда его обдувает ветер. Это в его духе.

Они попрощались с шевалье, и карета тронулась в путь. День был ненастный. Плед, накинутый Кэтрин на ноги Пен, был весьма кстати.

Покосившись на ноги Кейт, Пен заметила ее старенькие туфли, торчавшие из-под юбок, и поспешила в свою очередь закутать ее ноги.

Кейт посмотрела на нее с удивлением и благодарностью. И сразу же Пен показалась ей гораздо привлекательнее, чем до сих пор. Пен заметила россыпь озорных веснушек на лице Кейт и подумала, что та, должно быть, совсем юная особа... Небесно-голубые глаза Кейт лучезарно светились: надеждой, любовью, верой в жизнь. Но Пен почему-то казалось: пройдет еще два-три года, и глаза эти подернутся ледяной пеленой безразличия.

– Я все о вас знаю, – произнесла Кейт. – Вы смело поступили, графиня, что ушли от мужа. Я знаю: решиться на это очень нелегко.

– Я думаю, мне это было не сложнее, чем вам. У меня по крайней мере, когда уходила от графа, были кое-какие свои средства. К тому же у меня есть родные, которые всегда готовы помочь.

– Он вас бил?

Бил? Пен поразил этот вопрос. А еще больше та простота, с которой ее новая знакомая задала его. Никто раньше не спрашивал ее об этом: ни братья, ни даже Джулиан, когда она рассказывала ему о выходках мужа.

Нет, кулаков Энтони обычно не распускал. Он причинял ей боль, но другими, более изощренными способами. Если не считать вчерашнего дня.

Пен помотала головой.

– А мой Джейкоб часто распускал руки, – по-деловому, словно речь шла о самом обычном явлении, поведала Кейт, – особенно когда напьется. Сначала я мирилась с этим, поскольку он был мой муж, потом я мирилась, потому что у нас родилась дочь. Но однажды я не выдержала и ушла. Пришлось бросить дочь. А я ее очень люблю, но жить так дальше было просто невыносимо.

– Вы боялись, что он вас убьет? – спросила Пен.

– Я боялась, что в один прекрасный день я убью его. Помню, как однажды утром проснулась вся в синяках. И такая вдруг ненависть поднялась у меня в сердце! И я решила уйти от греха подальше, а то бы точно его угробила.

В голосе Кейт не прозвучало ровным счетом никаких эмоций, словно она в сотый раз рассказывала старую, самой ей давно осточертевшую историю. Выражение глаз Кейт, однако, выдавало ее: в них стояла все та же боль, словно это было вчера.

– И с тех пор вы ни разу не виделись с дочерью? – спросила Пен.

– Ни разу. Муж отправил ее к своим родителям. Они живут где-то на севере Англии, кажется, в Карлайсле. Он, правда, надеется, что я еще вернусь к нему, соскучившись по дочери. Или надеется, что сможет вернуть меня силой. Но я ни за что к нему не вернусь. Когда муж в плавании, я чувствую себя в безопасности, но когда возвращается. Поэтому я решила уехать куда-нибудь из Англии.

– На какие же средства вы живете? – полюбопытствовала Пен.

– По-всякому, – уклончиво ответила та. – Перебиваюсь кое-как. Торговать собой, слава Богу, не приходилось, хотя, если не останется другого выхода, я бы смогла, пожалуй, пойти и на это. Мужу я ведь, можно сказать, тоже продавала себя, не так ли? Если уж я спала с мужчиной, к которому не испытывала ничего, кроме ненависти, то, думаю, смогу и с чужим.

Пен понимала, что должна сказать что-нибудь о грехе, о чувстве собственного достоинства, но у нее не было настроения заниматься морализаторством. Кто она такая, чтобы указывать этой женщине, как жить? Сама-то, в конце концов, совсем недавно составляла список потенциальных любовников!

По сторонам тянулся сельский пейзаж – однообразный и унылый, как небо в сумрачный день. Что ж, через несколько дней они уже будут в Кроссингтоне, и Пен встретится с Клео, которую не видела столько лет. Интересно, насколько изменилась она за эти годы? В какую женщину превратилась эта забитая, вечно испуганная девочка?

Пен вдруг задумалась о том, насколько смелым был ее план использовать Клео в качестве свидетельницы. Не был ли подобный выбор актом трусости? Не должна ли она действовать по-другому, более решительно, как собиралась изначально? У Кейт хотя бы хватило мужества принять решение и оставить мужа. Пусть даже по закону она и является его женой.

Впрочем, подумала Пен, Кейт бежит из Англии, потому что у нее здесь нет ничего, о чем она стала бы жалеть. Для нее же покинуть родину означает разлучиться со многими близкими и любимыми людьми, со всем, что ей дорого, что составляет неотъемлемую часть ее жизни... Вести же открытую борьбу – значит подвергать сильному риску родных и друзей.

– А ваш мистер Хэмптон симпатичный! – заявила вдруг Кейт.

– Да, недурен, – согласилась Пен, – во всяком случае, на мой вкус.

– Я думаю, что и на вкус многих женщин. Вот только мрачный какой-то, все время молчит. А может быть, оно и к лучшему, что молчит. Есть много мужчин, которые все время о чем-то говорят, а послушаешь – болтал, болтал, а ничего не сказал.

– Тонко подмечено! – рассмеялась Пен. – Я думаю, мистер Хэмптон согласится с вами.

Кэтрин поправила свой плед. Пен обратила внимание, какими нервными движениями ее длинные пальцы теребят его край.

– Вы с мистером Хэмптоном, должно быть, едете отдыхать куда-нибудь в сельскую местность? – полюбопытствовала Кейт.

«Джулиан, разумеется, не стал ей ничего объяснять, – подумала Пен. – Что ж, вполне в его духе!»

– Я еду навестить родственницу, – солгала Пен, – а мистер Хэмптон сопровождает меня.

– Понятно... – протянула Кейт. – Вот только почему под чужими именами? Впрочем, это не мое дело. – Пальцы ее по-прежнему нервно теребили край пледа. – Я полагаю, в гостиницах мы с вами будем останавливаться в одном номере?

– Скорее всего да.

– А мистер Хэмптон? Он будет останавливаться в той же гостинице, что и мы?

– Да. Так надо, Кейт. Вам же, полагаю, лучше. Если ваш Джейкоб вдруг станет вас преследовать, то, уверяю, мистер Хэмптон сумеет вас защитить.

– Я и сама способна защитить себя, мэм! А впрочем, я благодарна мистеру Хэмптону, если он готов мне помочь. Я очень крепко сплю, а уж если проведу перед этим целый день в дороге, то меня и из пушки не разбудишь. Так что на всякий случай я буду чувствовать себя спокойнее, если буду знать, что мистер Хэмптон ночует в соседнем номере.

Пен поняла, на что на самом деле намекает Кейт, уверяя ее, что крепко спит. Девушка явно решила, что Пен и Джулиан – любовники. Намекает на то, что все, дескать, понимает и не будет им мешать.

– Я уверена, Кейт, – сказала она, – никаких инцидентов не будет.

– Слава Богу, коли так. А то я сплю как сурок. Во сне меня и прирезать недолго, я могу ничего и не почувствовать. – Кейт заворочалась, устраиваясь поудобнее. – Позвольте прикрыть вам ноги еще одним одеялом, мэм. Вы, должно быть, замерзли? Что-то уж больно бледны.

Как понял Джулиан, о своей новой роли Кэтрин Лэнгтон сделала два заключения. Во-первых, как она поняла, ее пригласили ради того, чтобы придать приличный вид двум развлекающимся путешествием любовникам. А во-вторых, что ей будет безопаснее не задавать лишних вопросов.

Кейт обладала редким талантом оставаться, если надо, незамеченной. Она являлась лишь к обеду, завтраку и ужину, чтобы не мешать Джулиану все остальное время проводить наедине с Пен. При выезде из очередной гостиницы Кейт всякий раз садилась в экипаж первой, опережая свою «госпожу». Да и в гостиницах под тем или иным предлогом она избегала общества Джулиана и Кейт. Если бы Джулиан действительно был любовником Пен, он нашел бы подобное поведение «служанки» весьма кстати. И все же ему нравилось проводить все свободное время наедине с Пен.

Вечером третьего дня, после ужина в номере Джулиана в гостинице Йорка, Кэтрин поднялась из-за стола.

– Пойду немного подышу свежим воздухом, если вы не возражаете, мэм, – обратилась она к Пен.

– Но на улице дождь, Кейт!

– Ничего страшного, мэм. Я надену плащ, к тому же гулять постараюсь под деревьями, где не так льет. Мне просто необходимо подышать свежим воздухом после того, как я весь день тряслась в карете!

– Что ж, – вздохнула Пен, – как вам угодно. Кейт удалилась.

«Интересно, с собой ли у нее пистолет?» – подумал Джулиан.

Джулиан посмотрел на Пен. В мерцающем полумраке свечей кожа ее казалась особенно белой, губы – сочными и алыми. Он едва сдерживался от искушения коснуться пальцами этого милого лица.

Ему нравилось тело Пен, в котором чудесным образом сочетались девичья грациозность и гибкость с женской округлостью и мягкостью. Но еще больше он ценил в ней мягкость и отзывчивость души. За эти три дня Пен уже, казалось, успела подружиться с молодой женщиной, которая остро нуждалась в защите и поддержке. Как начал замечать Джулиан, сердце Кейт, не привыкшее к теплоте и вниманию, стало вдруг постепенно открываться навстречу новой подруге. Сама Пен, возможно, никогда не нашла бы в себе мужества выстрелить, если надо, из пистолета, но с такой боевой подругой, как Кейт, ничего не боялась.

– Вынуждена признать, мистер Хэмптон, – заявила Пен, словно прочитав его мысли, – что поначалу я недооценивала Кейт. Вы разобрались в ней раньше. Я всегда ценила ваше умение разбираться в людях!

– Опять мистер Хэмптон! – недовольно поморщившись, проворчал он. – Я-то думал, Пен, что после того, что произошло тогда между нами, ты никогда больше не обратишься ко мне столь официально.

Пен даже слегка покраснела.

«Как идет ей этот румянец!» – подумал он.

В полумраке свечей глаза Пен, казалось, светились таинственным огнем. Перехватив взгляд Джулиана, Пен стыдливо опустила ресницы. Джулиан знал, что на самом деле было причиной тому: Пен обращалась к нему так формально, потому что боялась повторения прошлой близости.

Пен нервно вертела в руках вилку. Джулиан чувствовал, что должен сказать что-то, чтобы облегчить ее неловкость, или оставить Пен одну.

Перед мысленным взором Джулиана снова встали восхитительное нагое тело, тугая округлая грудь, бурно реагирующая на малейшее прикосновение его рук. Полумрак комнаты, стоявшая рядом кровать, почти слившаяся с темнотой. Воспоминания, нахлынувшие на них обоих. Все это почти не оставляло Джулиану сил бороться с искушением. Но разрушать эту интимную атмосферу так не хотелось.

– Вы... ты, Джулиан, очень неглупо поступил, что обратился к миссис Ливэнхэм. Она знала, что ты помогал мне?

– Я просто сказал, что некая дама нуждается в компаньонке. Имени графини Глазбери я не называл. Но миссис Ливэнхэм, полагаю, сама обо всем преотлично догадалась. В конце концов, я ведь через тебя тогда познакомился с миссис Ливэнхэм. Если помнишь, это ты послала ее ко мне за каким-то юридическим советом.

– Что ж ты мне не сказал, что едешь к миссис Ливэнхэм! Я бы передала через тебя ей свою статью, она уже готова. Я хотела ее отослать ей еще из Биллерикея, но, как сам знаешь, оказалось не до этого. Впрочем, я, пожалуй, пошлю ее завтра из Йорка.

– Стоит ли, Пен? Может, тебе лучше подождать хотя бы до тех пор, пока мы не закончим наше путешествие?

– Зачем? Я не вижу смысла ждать, Джулиан! Джулиан покосился на руку Пен. Он знал, что она еще очень болит.

– Пен, – спросил он, – Глазбери тогда говорил что-нибудь о твоей статье?

– Упоминал.

– Полагаю, он недоволен?

– Еще как недоволен. Но я предупредила его, что все равно напечатаю. Впрочем, как он сам сказал, статья – лишь одна из причин, почему он хочет меня вернуть. Есть и другая: он хочет, чтобы я родила ему наследника. Но мне кажется, что ни то ни другое на самом деле не является настоящей причиной.

– Какая же, по-твоему, настоящая? Пен на минуту задумалась.

– Мне кажется... – проговорила она, – он очень изменился после этого закона об отмене рабства. В его глазах появились страх, какая-то растерянность... Раньше я никогда не видела в его глазах страха, Джулиан!

– Да, ему есть о чем волноваться: этот закон очень сильно ударит по его состоянию. Даже при той компенсации, которую дает ему парламент, он многое потеряет.

– Мне кажется, не эта сторона его так сильно волнует, Джулиан. Ему всегда нравилось иметь много рабов. Нравилось ощущать власть над людьми, нравилось, что они выполняют все его капризы. И наЯмайку он любил ездить потому, что был там окружен покорными рабами. И у себя дома, в Англии, он стремился создать такой же мирок. И вот с новым законом все для него вдруг кончено. Отныне он уже никогда не сможет безнаказанно предаваться своим художествам.

«Теперьу него осталась лишь одна законная рабыня – я».

Пен не произнесла вслух этих слов, но Джулиану показалось, что он услышал их так ясно, словно их прокричал каждый предмет, находившийся в комнате. И в самом деле, какой еще подтекст мог содержаться в реплике Пен?

Джулиан понимал, что в этих непроизнесенных словах Пен – горькая правда. Закон наконец признал равенство всех людей, независимо от социального положения и цвета кожи. Осталась лишь одна категория, по-прежнему целиком и полностью зависящая от своих господ, – замужние женщины. Каждый муж по-прежнему имел полное право вытворять со своей женой все, что ему заблагорассудится.

Каждый имел. Но не каждый этим правом пользовался.

Пен поднялась и подошла к окну, отодвинув занавеску и вглядываясь в даль. Джулиан уже успел заметить, что так она делает всякий раз, когда речь заходит о Глазбери.

– До вчерашнего дня, Джулиан, – проговорила она, не глядя на него, – я все еще не понимала до конца, что движет моим мужем. Я недооценивала всю меру его подлости. Хотя, казалось, должна была бы... Но будем надеяться, через пару дней у меня на руках окажутся достаточные свидетельства против этого чудовища, чтобы раз и навсегда...

– Ты, кажется, очень волнуешься при мысли о встрече с Клео, – перебил ее он. – Почему?

Пен повернулась к нему:

– Да просто, думая о ней, я всякий раз вспоминаю. И воспоминания, сам понимаешь, не из приятных.

Голос Пен звучал бесстрастно, но глаза были словно у затравленного зверя. Джулиану безумно хотелось оградить Пен от этих проклятых воспоминаний. Сколько можно, в конце концов, мучиться прошлым!

Джулиан подошел к ней и бережно, стараясь не быть настойчивым, взял за плечи. Ему хотелось коснуться пальцами ее лба, словно так он мог стереть эти залегшие на нем складки. Ему хотелось заняться любовью с Пен. Все эти дни он думал только об этом.

– Тебе вовсе не обязательно встречаться с Клео самой, Пен, – проговорил он. – Я вполне могу поговорить с ней один.

Пен посмотрела на него. Во взгляде ее Джулиан вдруг прочел, что сейчас она испытывает то же искушение, что и он.

– Я все-таки считаю себя ответственной за нее, Джулиан. К тому же со мной, женщиной, она, я думаю, будет более откровенна. Раз уж я решила переворошить прошлое, мне придется разузнать, что оно значит для Клео и какое у нее сейчас настроение. Мне нужно знать, найдется ли у нее мужество встать на мою сторону.

Пен казалась такой грустной, что Джулиан невольно стал гладить ее плечо, сам не зная, чего он хочет – успокоить ее или соблазнить.

На мгновение – Джулиан почувствовал это – тело Пен размякло под его рукой, но затем снова будто стало каменным. Шея ее, однако, немного покраснела. Джулиан ждал знака, хотя бы малейшего, со стороны Пен: согласна она, готова? Он отбросил мысли о том, правильно это будет или грешно. Он так хотел Пен.

Пен не реагировала никак, но и не стряхивала со своих плеч его руки. Перед глазами Джулиана была ее шея. Она возбуждала его так, как не возбудило бы все тело какой-нибудь другой женщины.

Неизвестно, что произошло бы в следующий момент, если бы в коридоре вдруг не раздались шаги босых ног и ворчание: «Черт бы побрал этот дождь! Холод собачий!» Кейт демонстративно давала понять, что она вернулась с прогулки.

Пен выскользнула из рук Джулиана и поспешила отойти в противоположный угол комнаты.

Глава 12

– Мистер Хэмптон хочет ехать прямо сейчас? – в своей обычной нарочито отстраненной манере спросила Кейт.

Они с Пен сидели за завтраком и строили планы на сегодняшнее утро.

– Не знаю, – откликнулась Пен. – Я не разговаривала с ним с прошлого вечера. – Пен хотелось дать понять своей спутнице, что они с Джулианом – не любовники. И любовниками становиться не собираются.

– Я слышала, мистер Хэмптон утром сказал, что путь нам сегодня предстоит недолгий. Значит, надо понимать, вы уже почти у цели вашей поездки?

Пен чувствовала себя немного разбитой. Ночь она провела почти без сна. Вчерашний разговор с Джулианом почему-то навеял на нее смертельную тоску. И дело тут было не только в Клео.

Прикосновения Джулиана. Пен была почти уверена, что он собирается обнять ее. Его вкрадчивый голос, его внимание к ней, попытка понять и утешить – все это вызывало у нее сильный соблазн снова, как тогда, злоупотребить их близкой дружбой.

Напоминание Кэтрин, что их путешествие подходит к концу, вновь заставило Пен волноваться от ожидания.

– Да, – проговорила она, – сегодня мы уже должны приехать. Я пробуду там день или два, а куда потом, не знаю.

«Возможно, в Америку. Ты, если хочешь, можешь поехать со мной. Я думаю, даже Джулиан не станет возражать против этого».

Начав готовиться к путешествию, они обнаружили, что плащ Кейт все еще мокр после вчерашнего дождя.

– Возьмите мой голубой, – предложила Пен. – У меня есть еще один, коричневый.

Кейт с восхищением погладила дорогую ярко-бирюзовую ткань:

– Какой красивый плащ!

– Это мне брат подарил. – «Не мистер Хэмптон, и не граф», – хотела подчеркнуть Пен. Уж граф-то точно ни за что не раскошелился бы на подобный подарок. Муж, правда, выделял ей ежемесячное пособие, но этих денег едва хватало лишь на оплату ее лондонского дома. Слава Богу, Леклер помогал.

Впрочем, плащ был не единственным подарком Леклера. Были и другие, хотя, может быть, их и нельзя было назвать подарками в строгом смысле слова. Когда Леклер стал побогаче и Бьянка позволяла уже себе регулярно заказывать платья у модистки, она всякий раз брала с собой и Пен. Счета Пен от модистки приходили к Леклеру вместе со счетами Бьянки; И Леклер оплачивал их, до сих пор, во всяком случае, безропотно.

«Да, слава Богу, не нуждаюсь, хотя порой все-таки приходится трудновато. Унизительно, конечно, получать подачки от родных, но выбора нет».

Разумеется, соревноваться с Кэтрин, кому из них приходится тяжелее, было глупо. Пен знала это. Кейт все равно бы выиграла, хотя бы потому, что у нее есть ребенок, а у Пен нет. Но ей хотелось немного сбить плебейскую спесь с этой девицы. Пусть знает: если женщина – графиня, то это еще не значит, что жизнь ее состоит из легкого флирта и сплошных разъездов по балам в шелках и бриллиантах.

Пенс недовольством вдруг обнаружила, что присутствие Кэтрин, с которой она было сдружилась, снова начинает ее раздражать. А как хорошо, черт побери, сидит на ней голубой плащ, как подчеркивает ее грациозную фигурку и оттеняет румянец щек.

Пен знала, что Джулиан восхищается гордым, независимым характером Кейт. Если бы он увидел ее сейчас, он наверняка бы восхитился не только этим.

– Кажется, Кэтрин, – рассеянно проговорила Пен, – я упаковала свой коричневый плащ в большой саквояж, а он уже в экипаже. Пойдите попросите, пожалуйста, слуг, чтобы принесли его обратно.

Кейт удалилась. Пен посмотрела на стену, за которой располагался номер Джулиана. Она попыталась представить мистера Хэмптона таким, каким его видит Кейт. Наверняка Кейт считает его привлекательным мужчиной, молчаливым, загадочным, немного властным. Если бы Джулиан поцеловал Кейт так, как целовал вчера графиню Глазбери, наверняка бы сразу же добился ее расположения.

Пен нервно перебирала вещи в своем втором, меньшем по размерам, саквояже. Она сама не знала, почему этим утром у нее было так муторно на душе.

– Поторопись, Пен. Через час отъезжаем.

Пен подняла взгляд. В дверном проеме стоял Джулиан. «Да, такой, каким я только что его представляла: чертовски привлекательный, немного суровый...»

– Кэтрин оставила мою дверь открытой? – спросила она.

– Да, дверь была открыта.

– Закрой ее, пожалуйста, Джулиан... и уходи. Извини, но я что-то сегодня не в духе.

– Что случилось, Пен? – нахмурился он.

– Сама не знаю, Джулиан. Пойду, пожалуй, прогуляюсь минут пятнадцать, может, пройдет. – Она нервно швырнула в саквояж какое-то платье, которое в этот момент держала в руках. – Скажи лучше, когда мы увидим Клео?

Джулиан прислонился к дверной раме, преградив ей дорогу. Он стоял, не входя и не выходя.

– К полудню, я думаю, уже будем в Кроссингтоне, – произнес он. – А к миссис Кенуорти зайдем завтра, если не возражаешь.

– У меня нет других вариантов. Я не должна трусить, когда дело касается Клео. – Пен поднялась. – Черт побери, что они так долго не несут мой саквояж? Пойду сама за ним, а то этих слуг только за смертью посылать.

«Я не должна трусить, когда дело касается Клео».

Эти собственные слова Пен звучали в ее ушах, когда она, чтобы немного успокоить нервы, прогуливалась по небольшому огородику на задворках гостиницы. С каждой новой милей, приближавшей ее к Клео, картины прошлого – прошлого, которое ей ужасно не хотелось вспоминать, вставали перед ней все ярче. И с каждой новой милей Пен все сильнее испытывала унизительное чувство вины.

Как же все-таки наивна она была тогда! Не один раз ей приходилось бывать в том уединенном сельском домике в Уилтшире, полном чернокожих слуг, но ни разу она не задумывалась над тем, что эти люди, живя теперь в Англии, остаются, по сути дела, такими же рабами, какими они были на Ямайке. Пен не догадывалась, что граф Глазбери в этом уединенном имении воссоздал тот же мирок, в котором он был царем и богом. Ни один слуга-англичанин не позволил бы издеваться над собой так, как издевался граф над чернокожими.

Впрочем, могла ли Пен с самого начала раскусить мужа? Сперва его придирки были не такими уж строгими. Лишь постепенно он все более и более входил во вкус. Граф мог, например, упрекнуть ее в том, что она оделась к ужину с недостаточным вкусом. Он приказывал ей переменить платье. Пен переодевалась в какое-нибудь другое – муж придирался и к этому. И так порой по несколько раз. «Ты же графиня! – кричал Энтони. – Неужели у тебя совсем нет вкуса?»

Граф придирался ко всему, ругал ее за мельчайшие оплошности, пока Пен, вконец издерганная и забитая, не начала избегать присутствия мужа и вздрагивать каждый раз, заслышав его шаги. Граф не давал жене общаться с родней и друзьями, говорил про них чудовищные вещи, а стоило Пен сказать хотя бы слово в их защиту, впадал в ярость. К тому же время шло, а Пен упорно не беременела. Граф начал попрекать ее еще и за это.

Пен превратилась в запуганную, безропотную женщину, но именно это и нравилось графу. Он словно вампир питался ее страхом, ее подавленностью. Чем сильнее старалась Пен угодить капризному мужу, тем придирчивее он становился. Он выдвигал все новые и новые требования, изобретал для нее все новые и новые правила. И не дай Бог нарушить эти правила хотя бы на йоту.

Затем начались наказания.

Пен замерла на месте, снова с ужасом вспоминая эти наказания. Прошло много лет, и воспоминания, как казалось Пен, давно поблекли, боль притупилась. За долгие годы она успела построить защитные барьеры, преграждающие напор этих воспоминаний, но сейчас плотину словно прорвало.

Физическая боль была не главной составляющей наказаний, которые изобретала для нее извращенная фантазия графа. Если бы муж просто бил ее, это, пожалуй, было бы еще полбеды. Граф приказывал жене сидеть часами в его комнате и ждать. Ждать, когда он придет. Причем Пен не знала, в какой момент он появится. А приходи, заставлял ее раздеваться догола и ложиться к нему на колени, и он часами бил ее по заду.

Это возбуждало его. Пен поначалу не догадывалась, что это возбуждает его. А наказания со временем становились все извращеннее. Пен передернулась, вспомнив, как однажды муж заставил ее раздеться, подползти к нему на четвереньках, повернуться задом, и он долго хлестал ее ремнем... А потом овладел ею. Овладел, словно бессловесным, безропотным животным. Впрочем, одно время Пен действительно превратилась в забитую, покорную тварь.

В конце концов Пен все-таки сумела убежать от этого кошмара, загнать воспоминания о нем куда-то в глубины подсознания, нашла в себе силы снова жить и дышать полной грудью. По сравнению с Клео она еще легко отделалась. Во всяком случае, слава Богу, не повредилась умом. Клео же одно время была просто близка к сумасшествию.

Боковым зрением Пен заметила голубой плащ, маячивший у калитки. Кэтрин разыскивала ее. Она сказала, что пора отъезжать.

Пен направилась во двор гостиницы. В душе ее кипела бессильная злоба на саму себя. Может быть, не стоит копить эмоции в душе, лучше с кем-нибудь поделиться? А то она просто начнет срываться на ни в чем не повинных Джулиана или Кейт.

Впрочем, предотъездная суета, в которую вскоре оказалась вовлечена Пен, отодвинула ее мрачные мысли на задний план. Но Пен понимала, что это временно. Вскоре она встретится с Клео. Волей-неволей придется снова ворошить прошлое.

Всю дорогу до Кроссингтона светило солнце. Но и хорошая погода не развеяла грустные мысли Пен, не помогла и прогулка. Джулиан чувствовал, что Пен что-то гнетет.

Ему не спалось. Он стоял у себя в номере, вглядываясь в темноту за окном. За стеной, где был номер Пен, он слышал шаги взад-вперед, скрип половиц. Пен явно тоже не спалось. Должно быть, на нее снова нахлынули мрачные воспоминания. Два часа Джулиан не спал, прислушиваясь к шагам Пен.

«Ему доставляет удовольствие мучить меня». Это сказала Пен в тот вечер, когда впервые пришла к нему рассказать о «художествах» мужа. Она сидела в темном углу, очевидно, нарочно, чтобы Джулиан не видел ее перепуганного насмерть лица.

Скорее всего Пен тогда долго репетировала свою речь, пока решилась обратиться к нему. Ей хотелось использовать как можно меньше слов, а сказать достаточно много. Пен не произнесла тогда: «Он бьет меня, когда пьян». Все было гораздо проще и гораздо страшнее.

Шаги все не прекращались. Наконец, это стало невыносимым. Выйдя из номера, Джулиан легонько постучал в соседнюю дверь.

Дверь слегка приоткрылась. Пен стояла босая, в длинном белом пеньюаре, с волосами, убранными под чепец, с накинутой на плечи шалью.

Посмотрев в ее глаза, Джулиан понял, что, если он сейчас не остановит ее, она будет ходить по комнате всю ночь.

Он слегка приоткрыл дверь. В глубине комнаты он разглядел кровать со спящей Кэтрин. Девушка не обманывала его: она действительно спала как сурок.

Взяв Пен за руку, Джулиан, несмотря на протест, потащил ее в свою комнату.

Глава 13

Скрестив руки на груди, Пен прислонилась к двери.

– Кэтрин говорит, – сказала она, – что, если кто-нибудь попытается ее изнасиловать, приему нее один: коленом в пах! Обычно это безотказно действует.

– Если бы я пытался изнасиловать тебя, заслуживал бы того же.

Джулиан отошел от нее на шаг – не хотел дотрагиваться до нее. В ее теперешнем состоянии этого лучше не делать. Но черт побери, как соблазнительно хороша она в этом воздушном пеньюаре! Джулиан представил: он снимает с Пен чепец, а каскад ее роскошных волос волнами рассыпается по плечам.

– Уже полночи прошло, Пен, а ты так и не ложилась!

– Ты вот тоже не спишь! – усмехнулась она.

– Я слушал, как ты ходишь по комнате.

– Просто на меня иногда находит бессонница. – Пен по-прежнему стояла спиной к двери, словно побаиваясь его.

– Пен, я знаю, что тебя сейчас волнует. Послушай, если уж ты так нервничаешь, может быть, все-таки будет лучше, если с Клео поговорю я один?

– Не надо, Джулиан. Спасибо, но ты мне тут ничем не поможешь. Это мой крест, мне его и нести. – Она нервно заходила взад и вперед по комнате Джулиана. – В конце концов, я ведь тоже была хозяйкой этого дома и несла ответственность за всех слуг. Но я была слепа.

– Ты ничего не видела, потому что он запугал тебя.

– Нет, Джулиан. Я сама закрывала на это глаза. То, что я видела, было мне настолько чуждым, настолько не похоже на то, что я привыкла видеть в родительском доме. А он хотел, чтобы я все это видела. Однажды он наказал Клео при мне. Хотел, чтобы я была свидетельницей. Я была в ужасе, в шоке, меня всю трясло. Я ничего не понимала, но уже не могла закрывать на это глаза, не могла больше обманывать саму себя. Поэтому, собственно, я и пошла тогда к тебе.

Джулиан слушал ее молча. Он и раньше предполагал причину, по которой Пен тогда пришла к нему. Здесь явно был какой-то страшный эпизод. На примере Клео граф показывал жене, что собирается превратить ее в бессловесное, забитое существо. Однако граф зря думал, что ему будет так легко превратить неопытную, мягкую по характеру молодую жену в покорную рабыню.

Глазбери просчитался. Робкая девочка оказалась женщиной с более сильным характером, чем он предполагал.

– Это было ужасно! – прошептала себе под нос Пен, разговаривая не столько с Джулианом, сколько сама с собой. – Мне казалось, что я в аду.

– Можно сказать, ты действительно побывала в аду, Пен! Как еще назвать подобный кошмар?

– Я была напугана до смерти. Одна навязчивая мысль все время преследовала меня: «Беги! Беги, пока не поздно! Иначе сама не заметишь, как превратишься в такое же существо, как она...»

Пен отвернулась, чтобы Джулиан не видел ее слез, но он все-таки понял, что она плачет. Он подошел к ней и положил руки на плечи.

– В той патовой ситуации ты вряд ли что могла сделать для Клео, Пен, – проговорил он. – Ты же потом все-таки вызволила Клео!

– Это ты ее тогда вызволил, Джулиан. – Она помолчала. – Признайся, Джулиан, ты догадывался обо всем? Ты догадывался, что он делает со мной и с Клео?

– Я ни в чем тебя не виню, Пен. – Он смахнул слезу с ее щеки. – Ты была всего лишь жертвой, невинной девочкой, попавшей в лапы к этому дьяволу. Сколько раз, сколько раз мне хотелось убить этого Глазбери! Но я никогда не думал хуже о тебе, Пен. Никогда не верил, что тебе нравятся его выходки!

Пен смотрела на него заплаканными благодарными глазами. В этот момент она казалась ему такой ранимой и беззащитной, что его сердце готово было расколоться от боли. Он закрыл глаза. Перед ним вновь проплывала фантазия юных лет: тихий летний вечер, голос: «К барьеру!», выстрел...

Но Джулиан знал, что Пен не так уж ранима и беззащитна. Нашла же она, в конце концов, в себе силы уйти от графа! И слава Богу! Печальный опыт Пен все-таки не так сильно ранил ее психику, как это случилось с маленькой Клео, не заставил ее замкнуться в себе.

Пальцы Джулиана, смахнувшие слезу, все еще касались ее щеки. В глазах ее читались смущение и боль. Полумрак комнаты, неожиданная откровенность Пен, ее нужда в утешителе – все располагало к интимности.

– Ну, я, пожалуй, пойду – проговорила она.

– Надеюсь, хоть сейчас-то ты заснешь? – слегка усмехнулся он.

– Думаю, что вряд ли.

– Тогда оставайся. Встретим рассвет вместе.

– Не надо, Джулиан! – робко попыталась протестовать она. Мысль о том, что Пен опять не уснет до утра, измученная ужасными воспоминаниями и угрызениями совести, была для Джулиана невыносима.

– Пен, не уходи в свой номер. – Приподняв ее подбородок, он поцеловал ее. – Лучше полежи со мной. Вернешься к себе еще до того, как Кейт проснется.

Пен молчала. В глазах ее невозможно было прочитать ни согласия, ни отказа. Во всяком случае, когда Джулиан подвел ее за руку к кровати, она не сопротивлялась. Но и не ложилась, а лишь долго смотрела на кровать.

– Если я буду приставать к тебе, – усмехнулся он, – используй прием Кэтрин – коленом в пах.

Пен рассмеялась. На минуту она забыла о своих мрачных мыслях. Для Джулиана этот смех прозвучал как музыка.

Пен сняла шаль, аккуратно сложила ее и положила на кресло. Этот простой жест, словно она была у себя дома, возбуждал Джулиана.

– Ты уверен, что успеешь выпроводить меня из своего номера, пока не проснутся слуги? – спросила она.

– Успею, – уверил ее он. Пен нырнула под одеяло.

– Джулиан, – усмехнулась она, – мы делаем запретные вещи... но ты прав – если я не побуду с тобой, не успокоюсь.

Джулиан чувствовал, что ему нелегко противиться соблазну. Но в конце концов, он столько лет провел, борясь с этим соблазном! Могут ли здесь играть роль какие-то несколько часов?

Пен подняла голову с подушки:

– А ты что, так и собираешься просидеть здесь всю ночь рядом с кроватью, словно сиделка у постели больного?

– Вообще-то не собирался.

– Или, может быть, ты собираешься лечь спать во фраке?

– Нет. – Джулиан скинул фрак и поспешно начал отстегивать жабо.

Он прикрутил фитилек лампы, так что обстановка стала вполне интимной.

– Я думаю, – сказала она, – рубашку тебе тоже стоит снять.

– Стоит ли? Существуют все-таки кое-какие приличия.

–Ты прав, Джулиан, – вздохнула она. – Извини, я немножко увлеклась. Ты, как всегда, смотришь на вещи трезвее.

«Трезвее? Ой ли...»

Джулиан все-таки стянул рубашку. Повернувшись к Пен, заметил, что она смотрит на него. Любуется. Что ж, по крайней мере отвлеклась, слава Богу, на что-то другое. Это лучше, чем воспоминания о садистских наклонностях мужа и ненужные угрызения совести.

Присев на стул, Джулиан скинул ботинки. Поколебавшись с минуту, он понял, что стесняться нечего. Решительно стянул штаны и нырнул под одеяло рядом с Пен.

Джулиан уже был возбужден до последней степени. Провести в таком состоянии всю ночь было бы пыткой.

– Не кажется ли тебе, что это рискованно? – проговорила Пен.

– Чем же? Я тебя ничем не обижу.

– Я не об этом. – Она приподнялась, подперев голову рукой. – Впрочем, спасибо тебе зато, что ты позволил мне сейчас побыть с тобой. И за то, что завтра ты будешь со мной. Мне все-таки очень нужна моральная поддержка.

– Я предлагал тебе, что к Клео могу пойти сам. Ты же не хочешь, Пен.

– Я должна попробовать, Джулиан. Видишь ли... до сих пор мне еще не приходилось самой действовать в решительных ситуациях. Всегда был кто-то, кто помогал мне, поддерживал... Но мне сейчас не хочется говорить об этом.

– О чем же тебе хочется говорить?

– Смотри, как волшебно мерцает огонь! Он образует световой контур вокруг твоего лица... ну, знаешь, как иногда рисуют на картинах.

Пен нежно очертила пальцем линию его носа, губ, подбородка.

За минуту до того Джулиану казалось, что он уже возбужден до последней степени. Но это был еще не предел.

Легкие пальцы Пен вдруг скользнули по плечу Джулиана, по мускулистой его груди. Она отбросила одеяло.

– Что ты делаешь?

– Ты же смотрел на меня! Я, может быть, тоже хочу на тебя посмотреть. Какой ты мускулистый, Джулиан! Я и не думала, что ты такой сильный. А это что за шрам? Какой длинный!

– А-а, – небрежно произнес он, – получил пару лет назад в Хэмпстеде.

– Не думала я, что ваши игры со шпагами в этом вашем... как его... Обществе дуэлянтов так опасны!

Пен имела в виду группу друзей Леклера, которая регулярно собиралась в доме шевалье попрактиковаться со шпагами и пистолетами. Джулиан входил в это общество еще со студенческих времен. До сих пор он любил встречаться с друзьями и тряхнуть стариной.

– Случаются иногда царапины, – так же небрежно процедил он.

– Ничего себе царапина! – Пен осторожно провела пальцем по шраму, который тянулся через весь левый бок с заходом на бедро.

Джулиан отстранил ее руку:

– Пен, ты сама же меня провоцируешь! Я все-таки не каменный, реагирую.

– Да уж наверное, реагируешь! – Пальцы и взгляд Пен скользили по его груди.

Он снова отстранил ее руку:

– Ты пытаешься соблазнить меня, Пен?

– Да нет. Просто вспоминаю, как хорошо бывает порой со старыми друзьями. И потом, приятно ощущать себя женщиной, в которой еще не совсем умерла чувственность.

Джулиан знал, что чувственность в ней не умерла после горького опыта замужества. Догадывался, что благодаря общению с другим мужчиной. Не с ним. Не с Джулианом. Это произошло задолго до того, как он, Джулиан, впервые поцеловал Пен. Вот это-то и бесило его, пусть даже тот мужчина не был полноценным любовником.

Неполные любовные игры не устраивали Джулиана. Да, то, что произошло тогда на морском берегу, было восхитительным. Даже если этому не суждено больше никогда повториться, Джулиан навсегда запомнит этот день как самый радостный в своей жизни. Но ему не хотелось, чтобы все закончилось на этом. Его отнюдь не устраивало такое краткое приключение из множества подобных, ни к чему не обязывающих ни его, ни ее, быстро забывающихся ради другого такого же мимолетного приключениям.

Рука Пен по-прежнему лежала на его груди. Он поднес ее к губам и поцеловал.

– На одну ночь, Пен, – произнес он, – ты можешь заставить себя забыть обо всем, что тебя гнетет.

Пен посмотрела на него:

– Но это же несправедливо по отношению к тебе! Ты же сам сказал, что не каменный.

– Да, не стану лгать, я хочу большего. Но и этого достаточно.

Он снял с ее головы чепец и уложил, словно куклу. Черные волосы завораживали, рассыпаясь по подушке. Давно уже Джулиан не видел ее с распущенными волосами. Возможно, еще с тех пор, как она была девчонкой-подростком. Этикет и мода требовали от светской дамы укладывать волосы в прическу. Но в своих фантазиях Джулиан часто представлял Пен с распущенными волосами.

Джулиан живописно разметал ее волосы по подушке и начал развязывать ленты на груди ночной рубашки. Прищурив глаза, Пен смотрела из-под ресниц на движения его пальцев.

– Джулиан, что ты делаешь! У меня от твоих прикосновений замирает дыхание в груди, а ты меня даже еще не поцеловал!

– Я это делаю нарочно, – усмехнулся он. – Когда я сниму с тебя эту рубашку, у тебя не останется сил противиться мне!

– Ты снимешь ее с меня? Целиком?

– Да, целиком. – Полумеры не устраивали Джулиана. Он приподнял Пен за плечи, чтобы иметь возможность снять с нее рубашку и насладиться шуршанием легкого шелка, соскальзывающего с ее восхитительного тела. По реакции Пен он чувствовал, что раздевание возбуждает ее не меньше, чем его.

Едва мерцающий свет лампы действительно образовывал свечение вокруг их тел. Джулиан так же, как и она, обвел пальцем овал ее лица. Его рука ласкала уже шею, грудь. Розовый сосок напрягся, когда пальцы Джулиана коснулись его. Все тело Пен выгнулось дугой. Джулиан понял: дыхание ее замерло.

– Ты красивая, Пен! Очень красивая. Я никогда еще не встречал таких красивых женщин, как ты!

Обхватив рукой его шею, Пен притянула его к себе:

– Мне так хорошо с тобой, Джулиан. Как хорошо забыть обо всем хотя бы на одну ночь! Сегодня я снова ощущаю себя маленькой девочкой в Леклер-Парке. В те дни я еще не знала ничего горького и страшного.

Эти слова трогали Джулиана до глубины сердца.

– Что ж, Пен, давай вернемся в Леклер-Парк, когда мы были еще детьми. – Он поцеловал ее. – Представь себе: весна, я разыскиваю тебя по всему парку и вдруг вижу: ты сидишь в окружении цветов, склонившись над прудом.

Пен рассмеялась, закрыв глаза.

– Да, весна. Теплый, но не жаркий день, белые облака, плывущие над головой. На дубе еще не раскрылись листья. А где же мои братья? Почему ты один?

– Они поехали вместе с жокеем покупать лошадь, а я решил остаться.

– Чтобы побыть со мной наедине?

– Да, если тебе нравится такой сюжет.

– Честно говоря, не очень. Получается, что ты все нарочно рассчитал, чтобы застать меня одну. Не забывай, что в нашей фантазии мы все еще дети, Джулиан. Ты не можешь меня соблазнять. Пусть лучше будет так: ты случайно встретил меня и...

– Честно говоря, в моей истории это ты все время соблазняешь меня.

Глаза Пен округлились от шока, но уже в следующий момент она улыбнулась:

– В самом деле? Какая я, оказывается, нехорошая девочка!

– Да, в общем-то в моей истории нет ничего нового. Короче, я вижу тебя в тот момент, когда ты снимаешь туфельки и хочешь войти в воду. Ты собираешься ловить рыбу. Если помнишь, однажды мы с Верджилом действительно обнаружили тебя в озере ловящей рыбу.

– Да, я помню. Я еще тогда вернулась домой с ногами, перепачканными в иле. Моя гувернантка была в шоке и запретила мне гулять целую неделю. Итак, я поднимаю юбки и захожу в озеро, ты видишь мои ноги.

Джулиан откинул одеяло, чтобы видеть Пен целиком.

– Да. Очень красивые ноги!

– И мы играем в озере, а потом целуемся. Фактически это мой первый поцелуй.

Он поцеловал ее таким же чистым поцелуем, как если бы это действительно было в детстве.

– А ты? – спросила она. – Для тебя это тоже первый поцелуй?

– Да, Пен. До тебя я ни с кем не целовался.

– Приятно слышать. Поцелуй меня снова, Джулиан! Джулиан поцеловал ее. И пусть на самом деле они уже не так молоды, и Пен у него далеко не первая женщина. Сейчас все это не имело значения. Джулиан ласкал ее восхитительную грудь, как будто касался женского тела в первый раз. Каждое прикосновение, каждый поцелуй были словно откровение. Вся нерастраченная нежность, годами копившаяся в нем, словно в одночасье выплеснулась наружу. В глубине души Джулиан осознавал, что у его связи с Пен нет будущего. Но ему так не хотелось думать об этом сейчас! Он просто надеялся, что сегодняшняя ночь поможет Пен навсегда стереть из памяти прошлое.

Джулиан, казалось, готов был взорваться от неудовлетворенного желания, но ему хотелось подольше продлить ласки. Он медленно целовал Пен везде, наслаждаясь ее реакцией. Он покусывал губами мочки ее ушей. Это заставляло ее ежиться от удовольствия. Он целовал ее в шею. И от этого у нее перехватывало дыхание. И наконец, долгий, глубокий поцелуй. Пен присоединилась к нему, давая понять, что она может быть и не такой пассивной...

Джулиан приподнялся, посмотрев Пен в глаза.

– Ты хочешь видеть, что ты делаешь со мной? – спросила она.

– Да.

– Тогда разреши и мне поиграть с тобой.

Фраза Пен прозвучала по-детски невинно, но то, что она собиралась сделать с Джулианом, было отнюдь не невинно. Рука ее скользнула вниз. И через мгновение Джулиан застонал от запредельного удовольствия. Потом там, где была ее рука, оказались и губы. Джулиан не остался в долгу. Их тела образовали восьмерку, и губы его коснулись ее восхитительной розовой плоти.

Но это было еще не все.

– Может быть, этого достаточно? – робко спросила Пен. – В конце концов, это нехорошо... я опять злоупотребляю нашей дружбой.

Джулиану не было дела до того, хорошо это или нет. Да, как джентльмен и как старый друг, Джулиан, может быть, и должен был так считать. Но он страстно хотел Пен! Ничто на свете не смогло бы его удержать сейчас.

– Расслабься, Пен, – прошептал он. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Ты готова?

– Готова ли я? И ты еще спрашиваешь! Я умираю от страсти, Джулиан!

Раздвинув ее ноги, Джулиан вошел в нее так бережно, словно Пен действительно была девственницей из его фантазий.

Глава 14

Мрачные мысли больше не беспокоили Пен этой ночью. Даже после того, как она ушла от Джулиана в свой номер.

И даже после того, как забрезжил в окне рассвет и разбудил ее, воспоминания ужасного прошлого казались ей не более чем далеким фоном где-то в глубинах подсознания.

Но неумолимо надвигающийся новый день вытеснил волшебную ночную сказку. Пен надела голубой плащ, который живо ей напомнил события вчерашнего дня, и стала спускаться вниз, где неизбежно должна была пройти мимо номера Джулиана.

Через час она встретится с Клео. И ужасные тени прошлого оживут еще ярче.

Пен немного смутилась, когда столкнулась в коридоре с Джулианом, как всегда подтянутым и безукоризненно аккуратно одетым.

Приветствовал он ее подчеркнуто официально, но озорной заговорщический блеск в глазах выдавал его настоящее настроение.

В карете Джулиан сел лицом к Пен, но молчал всю дорогу. Впрочем, в том, что Джулиан молчал, не было ничего необычного. Это было вообще в его духе. Пен тоже долго молчала, но затем все-таки решила начать разговор:

– И что же мне делать, Джулиан? Я не знаю, как мне теперь с тобой разговаривать. Меня, кажется, каждый раз теперь будет разбирать смех!

– Что ж, это было бы неплохо. Мне всегда нравилось, как ты смеешься.

– Я удивляюсь самой себе, Джулиан. Сама не ожидала от себя такого! Должно быть, это просто от длительного воздержания.

– Для того чтобы насладиться летним дождем, вовсе не обязательно перед этим переживать много недель засухи.

– Да, пожалуй, воздержание здесь ни при чем. Но я сама не понимаю, как я осмелилась на это! Такое изощренное соблазнение. Ты-то что об этом думаешь, Джулиан?

– Ну, мне-то не раз приходилось изощренно соблазнять. Можно сказать, все мои соблазнения были так или иначе изощренными.

– В самом деле? Тогда ты, надо полагать, знаешь, как вести себя на следующее утро?

Пен ждала ответа, но Джулиан почему-то молчал. Сложность ситуации заключалась в том, что Джулиан не сразу понял: Пен не просто шутит, а всерьез ждет от него указаний, что же ей теперь делать.

– Ну, обычно... – начал он, – обычно – может быть, не сразу, но через какое-то время каким-то образом выражают свою, благодарность.

– Что ж, спасибо, Джулиан!

Он почесал в затылке, улыбнувшись:

– Я имел в виду, что благодарность выражает мужчина, а не женщина.

– Как бы то ни было, я благодарна тебе, Джулиан.

– Женщины обычно об этом вслух не говорят. Ответ Джулиана, разумеется, нисколько не помог Пен. Впрочем, думала она, на женщин подобные приключения тоже накладывают кое-какие обязанности. Обычно в таких ситуациях женщины не должны питать особых надежд, понимая, что мужчина скорее всего склонен рассматривать такую близость как одноразовое, ни к чему его не обязывающее приключение и не устраивать сцен.

– Джулиан, – проговорила она, – если ты думаешь, что я склонна придавать тому, что случилось ночью, какое-то особое значение, то успокойся. С моей стороны ничего такого нет и в помине. Я все оцениваю адекватно.

Улыбка по-прежнему играла на лице Джулиана, но глаза слегка затуманились.

– И как же ты оцениваешь то, что случилось, Пен? – спросил он, пристально глядя на нее.

Вопрос Джулиана пугал ее. Но Пен понимала, что он прав: ей самой срочно нужно было разобраться в своих чувствах. Пен попробовала вспомнить все обстоятельства прошлой ночи, разобраться в том, что она чувствовала вчера, но ничего особенно умного так и не приходило ей в голову.

– Я думаю, – робко начала она, – что это была чудесная ночь между двумя друзьями. Ты помог мне на время забыть о моих проблемах. Подобное взаимопонимание между мужчинами и женщинами, мне кажется, можно встретить очень редко. Между нами это стало возможно лишь потому, что мы с тобой старые друзья, давно знаем друг друга.

Джулиан потянулся к ней, обхватил за талию и посадил к себе на колени.

– Да, такое случается редко, – согласился он. – Именно поэтому я не собираюсь ограничиваться одним разом. А сейчас я хочу посадить тебя на колени и держать всю дорогу!

Он действительно держал ее на коленях почти всю дорогу, и Пен была ему очень благодарна. В сильных, надежных объятиях Джулиана она не так волновалась о предстоящей ей встрече.

Но вот экипаж съехал с широкой дороги на аллею, по обеим сторонам которой тянулись каштаны. Пен поспешила сойти с коленей Джулиана.

Они остановились перед скромным домиком, утопающим в густой зелени.

– Как красиво, должно быть, смотрится этот садик, когда здесь все цветет! – воскликнула Пен. – Жаль, сейчас не сезон.

Джулиан первым вышел из экипажа. Подав Пен руку, он помог ей выйти.

– Миссис Кенуорти сама следит за этими цветами, – сказал он, видя ее восхищение. – Цветы и книги – две самые большие ее страсти.

– Понятно, – усмехнулась Пен. – Старушка, стало быть, книжный червь и «синий чулок»?

– Называй это так, если хочешь. Мой дядя, викарий, был очень дружен с миссис Кенуорти. Вот он отзывался о ней как об очень умной и начитанной женщине, с которой можно поговорить обо всем на свете.

– Именно поэтому ты решил отдать Клео на ее попечение?

– Я знаю, что миссис Кенуорти – очень добрая, душевная женщина. На мой взгляд, никто бы лучше не смог помочь Клео.

Навстречу им вышла служанка. Джулиан протянул ей свою визитную карточку. Девушка удалилась, а вернувшись, произнесла:

– Пройдите, пожалуйста, за дом, в огород.

Миссис Кенуорти, согнувшись над грядкой, пропалывала сорняки. Ее сухонькая фигурка была облачена в свободное зеленое платье самого простого покроя. На голове была мужская соломенная шляпа.

Джулиан окликнул ее. Старушка медленно и как бы нехотя разогнулась. Можно было подумать, что находиться в согнутом состоянии было для нее привычнее.

– Вот так раз! – Добрые выцветшие глаза смотрели на Джулиана так, как будто бы она была его старая няня или кормилица. – Не часто же ты бываешь в наших краях, Джулиан! В последний раз, кажется... дай Бог память... ты был здесь восемь лет назад, на похоронах твоего дяди.

– Виноват, виноват, миссис Кенуорти! Каюсь! Да, негоже с моей стороны забывать старых друзей. Миссис Кенуорти, позвольте представить вам графиню Глазбери.

На лице старушки отразилось что-то вроде удивления.

– Миссис Кенуорти, графиня хотела бы поговорить с Клео.

– Разве ты не получал моего письма, Джулиан?

– Какого? В последний раз я получил от вас письмо, кажется, в январе. Но на него я ответил!

– Было и еще одно, четыре месяца назад.

– Нет, не получал.

Миссис Кенуорти, которая до этого хмурилась, вдруг очень оживилась. В этот момент она показалась Пен гораздо моложе своих лет.

– Пройдем лучше в дом, Джулиан. Нам надо поговорить. Это выглядит очень подозрительно, что ты не получил письмо. Не нравится мне это.

– Да что было в этом письме, миссис Кенуорти?

– Клео умерла, Джулиан. Повесилась.

– Можно сказать, мы всегда предполагали такую опасность.

Миссис Кенуорти протянула Пен чашку кофе. Они сидели в библиотеке. Это была комната правильной кубической формы, с потолка до пола уставленная огромным множеством фолиантов.

– Клео с самого начала, как ты привез ее, была немножко не в себе, – продолжала старушка. – Мне кажется, у нее была глубокая депрессия. Даже меня – уж на что я, прости, Господи, была добра к ней! – она часто дичилась. Напоминала мне собачку, которую в детстве все время били.

Пен и сама помнила ее такой. Клео все время старалась казаться маленькой и незаметной. Большую часть времени она сидела в своей каморке, а когда ей случалось оттуда выходить, всякий раз пыталась выскользнуть из нее как можно незаметнее. Она как-то вся съеживалась, ссутулившись.

Новость о смерти Клео была для Пен как удар по голове.

– Как это случилось? – спросила она.

– В сущности, очень просто. Однажды она нашла дерево – большой старый каштан на развилке дорог. Привязала веревку...

Я ведь писала тебе об этом, Джулиан! Я посылала тебе письмо через твоего человека.

– Какого человека, миссис Кенуорти? Я никогда не посылал к вам никаких своих людей!

Миссис Кенуорти вдруг побледнела.

– Господи, – прошептала она, – прости меня, старую дуру! Эх, будь в моей голове немного больше мозгов, девочка была бы до сих пор жива.

– Вы ни в чем не виноваты, миссис Кенуорти. Вы никогда не делали Клео ничего, кроме добра. Расскажите мне лучшe об этом «моем» человеке!

– Он приходил весной. Сказал, что твой агент. Ты, дескать, очень занят, сам не можешь приехать и попросил его действовать от твоего имени. Он сказал, что ты просил его поговорить с Клео, выяснить, как она. Сказал, что будешь продолжать посылать ей деньги, но, если что-нибудь понадобится, действовать лучше через него.

Пен и не знала, что Джулиан, оказывается, регулярно посылал деньги на содержание Клео. Она думала, что Клео целиком находится под опекой миссис Кенуорти.

– Он говорил с ней? – спросил Джулиан. Миссис Кенуорти совсем погрустнела.

– Да, я позволила им поговорить наедине. Я решила, что Клео – взрослая девушка. Дело, судя по всему, было какое-то личное, и я подумала, что мне лучше не вмешиваться. Я, правда, наблюдала за ними в окно. Они разговаривали в саду. И, как мне показалось, разговор не производил на Клео какого-то неприятного впечатления.

– Как знать, – вставил Джулиан, – может быть, и не в этом разговоре дело. Раз вам ничего не показалось тогда подозрительным, возможно, ничего особенного в том разговоре и не было. Вашей интуиции я все-таки доверяю!

– Увы, на этот раз интуиция меня подвела. Как бы то ни было, не прошло и недели, как она повесилась. Я думаю, что причиной был все-таки этот человек.

Пен сидела ни жива ни мертва. В словах старушки была ужасная правда: причиной самоубийства Клео скорее всего был именно этот таинственный незнакомец. Это был явно человек Глазбери! И Клео, по-видимому, так испугалась снова попасть в лапы графа, что предпочла этому смерть.

– Миссис Кенуорти, – проговорила Пен, – я хотела бы видеть это дерево.

Джулиан покачал головой:

– Ну уж нет, графиня! – В присутствии посторонних Джулиан предпочитал звать Пен на вы. – Это вам совершенно ни к чему! Зачем вам лишний раз нервничать?

Пен сверкнула на него глазами:

– Я требую, мистер Хэмптон, чтобы мне его показали!

Пен стояла под старым деревом, пытаясь представить себе Клео в последний период жизни. Конечно, она повзрослела, но по-прежнему была похожа на девочку. И от этого ее было нестерпимо жалко.

Теперь Пен уже не сомневалась, что послужило причиной этого ужасного самоубийства.

– Джулиан! Глазбери знал, что Клео может дать показания против него. В одном из его писем в Неаполь он намекал на это. Да я как-то не придала этому значения. Граф быстро понял еще раньше, что Клео может свидетельствовать против него. Он поспешив избавиться от нее.

Джулиан молчал. Он казался настолько погруженным в свои мысли, что не видел ничего вокруг.

– Господи, Джулиан, мы с тобой думали, что обманули его, но на самом деле он оказался хитрее. Мы думали, что Клео в безопасности, а оказывается, он все эти годы следил за ней, с тех пор, как ты поместил ее сюда. А я-то, дура беспечная, укатила в свой Неаполь, думала, что все в порядке.

Джулиан по-прежнему молчал. Пен казалось, что сейчас перед ней снова стоит не Джулиан, а мистер Хэмптон – бесстрастный, деловой адвокат. Но Пен знала, что Джулиан – не бесчувственный истукан. Если он и не проявляет сейчас никаких эмоций, то лишь потому, что умеет их сдерживать. Разумеется, на самом деле он потрясен трагедией Клео не меньше, чем Пен.

Самой же Пен было невыносимо трудно сохранять хладнокровие. Сердце ее разрывалось от боли за девушку, но еще сильнее от затмевающей разум ненависти к мужу.

– Должно быть, – предположила Пен, – этот человек, выдававший себя за твоего агента, припугнул ее тем, что граф может вернуть ее к себе. Но у Клео не хватило ума сообразить, что на самом деле у графа нет такой власти. Это довело ее до самоубийства. Собственно, граф на это и рассчитывал. Клео родилась рабыней и привыкла мыслить как рабыня. Потом она глотнула свободы, после чего уже была готова скорее умереть, чем вернуться обратно в рабство. Честно говоря, я бы на ее месте предпочла то же самое.

– Мне кажется, все было не совсем так.

В голосе Джулиана было что-то такое, что заставило Пен обернуться. Теперь уже Джулиан казался совсем другим, его лицо было искажено от злости.

– Подумай, Пен, этот человек не сказал, что он от Глазбери. Сказал, что от меня. Ему пришлось соврать, потому что, прежде чем разговаривать с Клео, он должен был сначала объясниться с миссис Кенуорти. А человека от графа та, разумеется, к Клео не пустила бы. Или по крайней мере присутствовала бы при их разговоре. Я, правда, не знаю, что именно Он говорил ей, но уверен, он говорил от моего имени.

Пен с ужасом поняла, что Джулиан прав. Клео, вероятно, подумала: если уж сам Джулиан, посылает человека передать ей, что выхода нет, что ей придется вернуться к графу, значит, положение действительно безысходное. Вот это, вероятно, из разговора должна была заключить она.

– Но было еще одно «но».

Пен еще раз посмотрела на дерево. Большой старый каштан на развилке дорог. Не абы какое дерево – самое, пожалуй, известное в округе. Почему Клео выбрала именно его?

Догадка вдруг словно током пронзила ее мозг.

– Никакое это не самоубийство. Клео пришла на это место не для того, чтобы повеситься. Она пришла на встречу с агентом мистера Хэмптона, который должен был отвезти ее в другое, более безопасное место.

Пен поспешила с выводом, когда решила, что граф все это время следил за Клео. Он действительно не знал, где она. И разыскивал. И вот наконец разыскал.

Пен попыталась снова вспомнить все повадки мужа. Домик в глуши, полный слуг, которые фактически были рабами. Выражение его лица, когда он «наказывал» ее.

Могли он такое сделать? Подослать к кому-то убийцу? Ум Пен отказывался в это верить, но безошибочное чутье говорило, что мог.

– Джулиан, – тревожно спросила она, – когда ты вел переговоры с графом, убеждая его дать мне свободу, что конкретно ты говорил? Постарайся припомнить все, Джулиан! Это важно!

– Я говорил, что как он обращается с тобой и слугами, особенно с этой девочкой, – преступление. Я сказал, либо он дает тебе свободу, либо ты разводишься с ним. И тогда все его художества станут достоянием гласности.

– Ты уточнял, какие именно художества, помимо того, что он вытворял с Клео?

– В этом не было необходимости, он и так все понял. Он ведь отлично знал, что иметь рабов в Англии запрещено по закону. Отлично знал, какое сложится общественное мнение, когда свет узнает, что в Уилтшире, по сути дела, граф создал рабскую колонию наподобие ямайской!

«Может быть, я еще не все знаю? – подумала Пен. – Может быть, на совести моего благоверного есть грехи и посерьезнее? И Клео было известно больше, чем мне? Кто знает...»

Пен поспешила отойти прочь, чтобы Джулиан не видел ужаса в ее глазах.

Глазбери убил Клео. В этом Пен была уверена. Он разыскивал ее, возможно, с тех самых пор, как Джулиан укрыл ее здесь. Человек графа под видом агента Джулиана заманил ее сюда и убил.

Пен вдруг почувствовала себя совершенно незащищенной. Не спасало и присутствие Джулиана. Это не вызывало у нее ни страха, ни паники, просто она теперь знала, чего можно ожидать от Глазбери. Одно из двух: либо граф добьется ее возвращения, либо убьет. Ни на какие сделки он больше не пойдет. Так что и свидетельства Клео, если бы даже она и осталась жива, ничем, пожалуй, не помогли бы ей.

А что касается идеи с изменой, чтобы спровоцировать графа на развод.

Пен оглянулась на Джулиана. Словно электрический удар, ее вдруг насквозь прожгла боль. Если бы граф узнал, что произошло прошлой ночью, то...

То что? Падение Джулиана с прибрежного утеса во время его прогулки в своем имении? Или, может быть, падение с лошади по дороге в Хэмпстед?

Раздумывая о том, стоит ли начинать роман с Джулианом, Пен опасалась за его репутацию и карьеру.

Но должна была опасаться за его жизнь.

Глава 15

– Я приняла решение, Джулиан. Я знаю, что делать.

За ужином в кроссингтонской гостинице, на обратном пути, Пен все-таки нашла в себе мужество завязать этот разговор.

Кэтрин, как всегда, наскоро поужинала и удалилась, сославшись на то, что у нее-де болит голова. Как подозревала Пен, на самом деле ее спутница спала не так уж крепко, как заявляла. Прошлой ночью она все видела и слышала, поэтому решила сейчас не мешать новоиспеченным любовникам побыть друг с другом наедине.

Джулиан сделал знак рукой, давая понять прислуживавшей за ужином горничной, чтобы она тоже оставила их. Девушка удалилась.

Джулиан взял руку Пен в свою.

– И что за решение? – спросил он.

Голос и поведение его было спокойны, но Пен тем не менее отчетливо чувствовала его нетерпеливое ожидание. Сердце Пен сжималось от боли. Еще утром она была рада тому, что случилось между ними прошлой ночью. Теперь же она боялась, что эта ночь была ошибкой.

Дело даже не в том, что Пен испугалась за безопасность Джулиана. Она боялась другого: чувствовала, что слишком сильно привязалась к Джулиану. Теперь она думала, что надо прекратить любовную связь, иначе это может зайти слишком далеко.

– Я все-таки должна уехать из Англии, Джулиан, – начала она. Если уж Глазбери не остановился перед тем, чтобы довести до смерти Клео, он вполне может сделать это и со мной. Мы имеем дело с сумасшедшим, Джулиан, самым настоящим сумасшедшим!

Пен была уверена, что Джулиан тут же начнет горячо возражать, но он молчал. Молчал, продолжая держать руку Пен и нежно гладя ее пальцами. В этом прикосновении словно сосредоточилось все, что было теперь между ними. Пен ловила каждое мгновение, каждую секунду, словно ей никогда больше не суждено будет снова дотронуться до руки Джулиана.

– Бьянка, кажется, что-то говорила о своих друзьях в Балтиморе. Поеду к ним, попрошу их приютить меня на время, пока Леклер что-нибудь придумает.

– Я не позволю, – нахмурился он, – чтобы ты жила за счет каких-то людей, которых даже не знаешь!

– Извини, Джулиан, но кто ты такой, чтобы что-то мне позволять или не позволять?

В глазах Джулиана на мгновение вспыхнула злость. Он даже сильно сжал ее руку, и в этом жесте было что-то собственническое.

«Еще одно подтверждение тому, что прошлая ночь была ошибкой, – подумала Пен. – Джулиан, конечно же, хочет меня удержать и поэтому не может давать мне беспристрастных советов. Он все-таки привязался ко мне, хотя и не влюблен, но все равно терять любовницу не хочет...»

– Пен, – заговорил он, – это правильно, что, узнав печальный конец Клео, ты стала больше бояться мужа, это понятно. Но клянусь тебе: пока я жив, он тебя и пальцем не тронет!

– Я знаю, Джулиан, что ты всегда готов защитить меня. Но согласись, что ты все-таки не всемогущ. Мне, вероятно, лучше уехать отсюда.

«Я знаю, Джулиан, что ты, если понадобится, и жизнь за меня положишь. Не потому, что ты мой старый друг, не потому, что считаешь это своим долгом, и даже не из-за того, что было прошлой ночью, – а из-за наших детских игр в Лек-лер-Парке».

Если бы Джулиан Хэмптон стоял сейчас перед графом Глазбери, последний ни минуты бы не стал колебаться, чтобы убрать его с дороги.

– Что ж, – вздохнул Джулиан, – поступай, как хочешь. Но в любом случае я требую, чтобы ты ехала не без денег. Уж это-то, я думаю, могу от тебя потребовать? Завтра же наймем экипаж и отправимся в Лондон. Но я не отпущу тебя, пока не найду для тебя денег, на которые ты могла бы жить на первых порах. Не беспокойся, Пен, это займет всего пару-тройку дней.

Джулиан обещал, что предоставит ей самой принимать решение. Он так и поступил сейчас. Но в глубине души Пен была немного расстроена тем, что Джулиан так покорно смирился с ее решением. Как ей хотелось, чтобы он снова стал спорить, возражать, говорить, что не позволит!

Противоречивые чувства боролись в душе Пен. Голос разума говорил ей, что жалеть не о чем. Если даже она останется и продолжит связь с Джулианом, все равно ведь это не будет настоящей любовью... Это будет связь по расчету, ради скандала, ради развода с графом. Весь же романтизм вокруг этого – лишь самообман уже не очень юной женщины, так и не встретившей настоящую любовь, довольствующейся суррогатом, создающей какую-то иллюзию. Неизбежно такая любовь рано или поздно кончится. Так ли уж принципиально, произойдет это после первой ночи или после двадцатой?

Но голос сердца говорил Пен совсем другое. Пусть то, что связывает их с Джулианом, всего лишь дружба. Но потерять старого верного друга тоже будет нелегко. И лучше так, чем никак.

– Что ж, – вздохнула она, – пара-тройка дней погоды не сделает.

– Ты можешь остаться здесь, в гостинице, или пожить у миссис Кенуорти. Как сама захочешь. Я думаю, что и здесь, и там ты будешь в безопасности.

– Я бы лучше погостила у миссис Кенуорти, если она не против принять нас.

Ночные минуты тянулись медленно, слагаясь в часы. Рядом безмятежно спала Кэтрин. С соседней кровати доносилось ее ровное дыхание.

Пен снова не спалось из-за воспоминаний, но на этот раз они были не о Клео, не о графе Глазбери, Эти воспоминания сейчас если и гнездились в ее памяти, то где-то очень глубоко. Дракон словно притаился в темноте пещеры. Пен знала, что он никуда не делся, но сегодня ночью он вряд ли покинет свое логово. На время можно о нем забыть.

Сегодняшние воспоминания отнюдь не были ужасными. Пен задремала. В сказочном сне все было так красиво и грустно. Это были воспоминания о Джулиане, о детской дружбе, не таких.уж и частых встречах за все эти годы и о прошлой ночи. Во сне проплывали причудливые картины возможного будущего. Вот Джулиан на светской вечеринке. Он окружен всеобщим презрением, но встречает его со своим обычным холодным, стоическим мужеством.

Пен в страхе очнулась. Она постаралась было думать о чем-то другом, но перед мысленным взором снова и снова вставал Джулиан. Пен представила его сидящим в полумраке библиотеки Леклер-Парка. Это был такой привычный образ, словно Джулиан стал частью домашней обстановки, как ваза или стул. Вот Джулиан смотрит на нее. И взгляд его так мужествен и так нежен одновременно.

За весь день Джулиан ни разу не намекнул, что желал бы повторения вчерашней ночи. Более того, отпускал ее в Америку так покорно, словно она для него – никто. Должно быть, вчерашняя ночь больше значила для нее, чем для Джулиана. Он всего лишь таким способом старался утешить ее, отвлечь от грустных мыслей. Спасибо, конечно, но...

Что ж, коли так, то с ее стороны тоже все решено. Завтра Джулиан уедет в Лондон, не подозревая, что Пен он больше никогда не увидит.

Пен села на кровати. Тишина гостиницы казалась гнетущей. Полнейшая тишина, если не считать сонного дыхания Кэтрин.

«Да, прошлая ночь – это моя грубая ошибка во всех отношениях».

Пен подумала, что не должна повторять подобных ошибок впредь. Так говорил ей разум, но сердце сжималось от боли, когда она думала с ужасом о предстоящей разлуке.

Пен осторожно выскользнула из номера и крадучись подошла к двери Джулиана.

Дверь была приоткрыта на дюйм. Из-за нее виднелась полоска света.

Пен приоткрыла дверь немного пошире.

Джулиан стоял перед камином, тяжело опираясь на него руками, и напряженно всматривался в огненное пламя. Всполохи отбрасывали золотистые блики на его белоснежную рубашку. Джулиан выглядел как загадочный рыцарь, мечтающий спасти свою принцессу. Картина предстала очень живописная: на голом теле рубашка без жабо, разметавшиеся в беспорядке черные волосы, лихорадочный взгляд, устремленный в камин, сосредоточенный и напряженный.

Пен вошла в комнату и притворила за собой дверь. Почувствовав, что кто-то вошел, Джулиан от неожиданности даже вздрогнул.

Он повернулся к ней.

– Я не думал, что ты придешь, – произнес он.

– Ты меня не ждал?

– Я этого не говорил. Ты же знаешь, что я всегда тебе рад.

Джулиан не подходил к ней, продолжая стоять у камина. Сейчас он был так чертовски красив, что у Пен замирало сердце.

– Пришла я не потому, что не могла заснуть, – начала она лишь ради того, чтобы не молчать. – Я приняла решение. Чувствую себя уже гораздо смелее.

Джулиан покачал головой:

– Что ж, коли так, я рад. Ты пришла затем, чтобы сказать мне это?

– Да. То есть нет... – Пен опустила взгляд. – Я сама не знаю, зачем я пришла, Джулиан.

– Ой ли? – лукаво прищурился он.

«Ты прав, – вздохнула она про себя. – На самом деле, конечно же, знаю. Пришла ради того, чтобы еще больше все запутать. Пришла потому, что снова ищу трудностей на свою голову...»

Джулиан протянул ей руку.

Сделав несколько шагов, Пен взяла его руку. Этого прикосновения оказалось достаточно, чтобы хрупкая преграда между ними моментально рухнула. Джулиан тут же притянул к себе Пен своими сильными руками.

На этот раз Джулиан был совсем другим. Прошлой ночью он был нежен, прикасался к Пен бережно, словно к фарфоровой, ласкал ее, как отец ребенка. Сейчас же он был напористым, страстным и властным, хотя, разумеется, не грубым. Всем своим видом и поведением он хотел показать Пен, что никаких возражений не потерпит. Впрочем, Пен и сама бы в тот момент Ир смогла отказать Джулиану. Его страсть передавалась и ей. Все ее существо замерло в предвкушении того, что неизбежно должно было случиться.

Да, на этот раз все было по-другому. Не было долгих разговоров, вообще никаких слов. Настоящая страсть, как известно, не нуждается в словах. Не было робости молодых, неопытных любовников, в первый раз касающихся друг друга. Не было той игры, которую они изображали прошлой ночью. Никаких просьб или мольбы. Не возникали и иллюзии ради защиты от кошмара реальной жизни. Были просто мужчина и женщина, безумно стремящиеся друг к другу.

Сомнения, раздумья, взвешивания всех «за» и «против» были решительно отброшены. Сейчас всем существом Пен правил не разум, а всепоглощающая страсть. Пен целиком отдалась поцелуям Джулиана, его сильным рукам, ласкающим ее тело. Утонченным хитросплетениям разума не было места там, где безраздельно правил примитивный первобытный инстинкт.

Пен хотела Джулиана, хотела до безумия. Она ласкала его руками, губами, языком – всем, чем могла, словно безмолвно хотела сказать ему, как она его хочет. На ощупь, ибо ничего не видела от туманящей рассудок страсти, Пен судорожно начала стягивать с Джулиана рубашку. Ей хотелось дотрагиваться до его тела безо всяких преград. Джулиан помогал ей как мог. Вместе им удалось наконец стянуть рубашку, не прекращая при этом объятий и поцелуев.

Джулиан снял с Пен ее ночную рубашку, а сам освободился от остальной одежды. Они стояли нагими в отсветах каминного огня. Жар от камина приятно согревал их тела.

Пен ожидала, что Джулиан поведет ее к кровати, но вместо этого он встал сзади и положил ее руки на каминную плиту. Пен поняла, чего он хочет.

– Пен, ты такая красивая... – прошептал он.

Он легко вошел в нее, сразу и целиком. Все тело Пен, каждая ее клетка, отдалось ему, наполняясь незабываемыми ощущениями. Тела их двигались в древнем, как мир, ритме, пока наконец не достигли высшей кульминации.

Пен прижалась к Джулиану в постели. Как она оказалась в его постели, не помнила. Должно быть, он отнес ее туда, когда она уже спала.

Пен рассеянно гладила руку Джулиана, обнимавшую ее.

– Джулиан, – спросила вдруг она, – а сколько женщин у тебя было до меня?

Пен сама не знала, зачем она задала этот дурацкий вопрос. Возможно, потому, что мало знала о его жизни в тот период, когда он был для нее не Джулианом, а мистером Хэмптоном.

– Может быть, – усмехнулся он, – и есть мужчины, которые ведут подсчет, я же – нет. Может быть, потому, что все эти женщины, по сути, мало что для меня значили. Впрочем, как и я для них.

Джулиан немного кривил душой, когда говорил об этом. Он пытался, особенно в молодости, уверить себя, что его любовницы много для него значат. Он думал, что это не просто легкое увлечение, а серьезное чувство. Ему казалось, что «так благороднее». Вскоре же, однако, он пришел к выводу, что благороднее как раз не придавать этому большого значения, иначе обманываешь и женщину, и себя.

Иной раз бывали случаи, когда Джулиан догадывался, что женщина, начиная с ним роман, не просто хотела переспать с ним два-три раза, а рассчитывала на нечто большее. Самому же Джулиану этого большего отнюдь не хотелось. Так что на его совести была пара случаев, когда он не оправдывал возлагаемых женщиной на него надежд. Впоследствии он, однако, избегал подобного.

– Ты сказал, что изощренных соблазнений у тебя не было, – произнесла Пен. – Но любовные приключения все-таки были? Так что мы с тобой кое в чем похожи!

– Не совсем.

– В общем-то да, не совсем. Мои любовники на самом деле не были любовниками.

Джулиан, однако, имел в виду совсем не это.

– Именно поэтому ты так и не женился? – спросила она. Джулиан колебался, стоит ли говорить? Но он все-таки произнес:

– Когда женился твой брат, я подумывал было, что и мне пора жениться. И возраст подошел, и положение в обществе, и кое-какие средства у меня уже были. Но потом я все-таки решил, что не создан для семейной жизни.

Все, что сказал Джулиан, было правдой. Но не полной.

– Что-то я не припомню, – хитро сказала она, – чтобы ты когда-нибудь ходил в женихах, высматривал себе невесту, просил своих друзей тебя с кем-нибудь познакомить.

– Было все это, было. Только я искал себе невесту не в том обществе, в котором вращаешься ты. Солиситоры обычно женятся на девушках из немножко другого круга.

На девушках попроще, имел в виду Джулиан. Не на дочерях виконтов. Это само собой подразумевалось, обычно об этом не принято говорить вслух.

Пен и не стала распространяться больше об этом. Она снова начала ласкать Джулиана, касаясь пальцами его шрама.

– Неужели это кто-то из моих братьев тебя ранил? – спросила она. – Какой ужас!

– Нет, это не они, – поспешно уверил он. – Это другой человек из нашего кружка.

Джулиан снова вспомнил тот день, когда получил эту рану. Он специально назначил встречу Уидерби в фехтовальной академии (так шевалье Корбе называл свое заведение) в день, когда нет никого посторонних, даже самого шевалье. Джулиан не собирался устраивать дуэль, он всего лишь хотел откровенного разговора, хотел выяснить, справедливы ли его подозрения.

Когда Джулиан появился, Уидерби уже давно его поджидал, нервно расхаживая по залу и делая выпады шпагой, чтобы размяться.

– Граф Глазбери рвет и мечет, – произнес Уидерби, начиная этот шуточный поединок. – Ты в курсе, что он обвиняет тебя кое в чем?

– Он совершенно не прав, подозревая меня. Но кое-кто действительно что-то пронюхал, чего знать не следовало.

Шпаги соперников скрестились в замок.

– Что ж, – усмехнулся Уидерби, – нет ничего тайного, что однажды не становится явным!

– Тайное становится явным только тогда, когда находится кто-то, у кого слишком длинный язык. И я подозреваю, что кто-то рассказал кое-что именно тебе.

Уидерби отступил от Джулиана на шаг, поспешив отвернуться. Но Джулиан успел заметить в его глазах что-то стальное – такое, что ему не приходилось видеть во взгляде Уидерби никогда раньше.

– Послушай, старина, – проворчал Уидерби, – нельзя ли без намеков? Хочешь что-то сказать – говори прямо!

– Ты сам отлично знаешь, о чем я. Есть только два человека, которые знают секреты графа: графиня и я. Я никогда никому ничего не говорил. Остается одно – графиня о чем-то рассказала тебе!

Уидерби рассмеялся. Освободив свою шпагу из замка, он взмахнул ею пару раз, словно для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и снова встал в стойку.

– Не смеши меня, старина! С чего бы она стала посвящать во что-то меня? Уж скорее бы она поделилась с более близким другом!

– А с того, приятель, что ты соблазнил ее. – Произнести это вслух было нелегко для Джулиана. Бессильная злость мутила его разум, но и придавала уверенности. – Вот она и доверилась тебе как любовнику. И ты быстро сообразил, что можешь обезопасить себя от ревнивых преследований графа, намекнув, что кое-что о нем знаешь и, если надо, расскажешь. Вот единственное объяснение, Уидерби. Но это никоим образом не может служить твоим оправданием. Ты слишком злоупотребил ее доверием.

– Докажи это! – оскалился Уидерби.

– Очень просто. Я спрошу саму графиню, говорила ли она тебе.

– Пока ты ее спросишь, я успею убедить ее, чтобы она держала язык за зубами. И она меня послушает. Как ты думаешь, кому она доверяет больше – мне или тебе?

Джулиан заметил, что выпады шпаги Уидерби тоже становятся агрессивнее.

– Мой тебе совет, Хэмптон, – процедил сквозь зубы Уидерби, – держись от этого дела подальше, если не хочешь неприятностей!

Черная волна ярости захлестывала разум Джулиана. Спортивный поединок уже превратился в настоящую дуэль. Соперники словно сошлись в некоем смертельном танце. Лязганье стали эхом отзывалось в большом пустом зале. Вот появилась и первая кровь – лезвие шпаги Джулиана царапнуло по руке Уидерби...

Джулиан отпрянул. Вид тоненькой красной струйки словно отрезвил его.

Уидерби с удивлением смотрел на свою рану.

Джулиан опустил свое оружие.

– Ты слышишь, Уидерби? – проворчал он. – Отступись от любых угроз графу, и я никому не расскажу об этом!

– Я не понял, – усмехнулся тот. – Ты что, защищаешь этого мерзавца? С каких это пор, Джулиан? Или, может быть, желаешь защитить себя от его подозрений, что все это разболтал ты?

– Если я кого-то и защищаю, то только графиню. Между прочим, для тебя же стараюсь. Не хочу, чтобы она разочаровалась в тебе, узнав, как ты злоупотребляешь ее доверием!

Джулиан повернулся, собираясь уйти. И вдруг жаркая боль пронзила его бок. Джулиан пошатнулся, но, обернувшись, успел заметить безумные глаза и красное от ярости лицо Уидерби.

Джулиан все-таки нашел в себе силы бороться. Возможно, это ярость придавала ему силы и притупляла боль. Несколько быстрых и умелых выпадов, и Уидерби оказался прижатым к стене. Во всем огромном зале для него не осталось места, чтобы наступать или отступать.

Уидерби уронил свою шпагу и как-то весь вжался в стену, словно это могло его спасти. Кончик шпаги Джулиана упирался в подбородок Уидерби. Джулиан едва сдерживался, чтобы не прикончить своего врага. Минуты на три в зале воцарилась мертвая тишина. Слышно было лишь разгоряченное дыхание обоих соперников.

Приступ кровожадности Джулиана понемногу прошел. Убивать Уидерби ему не хотелось, но он не удержался и кольнул своего противника так, чтобы показалась кровь. Бросив шпагу, Джулиан со всей силы припечатал кулаком ему под ребра. Тот согнулся в три погибели, словно перочинный нож.

Поражение, однако, не заставило Уидерби сдаться. Держась за живот, он, ухмыляясь, прохрипел:

– Признаться, не ожидал я от тебя такого, Джулиан. Мне всегда казалось, что ты холоден как лед. Чего ты добиваешься? Чтобы она всю жизнь прожила одинокой женщиной? Как ты живешь бобылем? А ты будешь лишь платонически вздыхать по ней и наблюдать со стороны, чтобы она не смела никому отдавать свою честь. Тоже мне, рыцарь! Протри глаза! Не в средние века живем – девятнадцатый на дворе!

Джулиан пошел прочь.

– Запомни, Уидерби, – произнес он, обернувшись. – Если ты ее хоть пальцем тронешь, будешь иметь дело со мной. А если ты ее снова предашь, как сейчас, я убью тебя!

Угроза Джулиана, как ни странно, возымела действие на Уидерби. Во всяком случае, граф больше не получал анонимных писем с требованием денег в обмен на молчание. Но от графини Уидерби не отступился. И однажды снова предал ее. Как и предсказывал Джулиан, на этот раз еще подлее.

– Не мои братья? – переспросила Пен.

Джулиану, погруженному в воспоминания, показалось, что прошло много времени после его ответа. На самом же деле все эти воспоминания промелькнули у него в голове мгновенно.

– Но я думаю, – продолжала она, – и не Сент-Джон или Адриан Бершар. Они все-таки достаточно профессиональны, чтобы допустить подобную оплошность!

Пен вдруг затихла. То ли она прочитала мысли Джулиана, то ли догадалась сама, но вдруг внезапно поняла, кто на самом деле был виновником раны.

– Господи! – прошептала она. – Джулиан, это он? Он догадался, что ты все о нем знаешь. Господи, Джулиан, он мог бы тебя убить!

– Мог бы. Но, как видишь, не убил!

Пен снова осторожно коснулась шрама Джулиана. Не убил. Джулиан говорил об этом так, словно это было милостью, благородством со стороны Уидерби. Пен так не думала. Не Уидерби был победителем в этом поединке, чтобы иметь право миловать Джулиана.

Пен еще крепче обняла Джулиана. Много лет назад он ради нее дрался с мужчиной, который потом ее предал. А она все эти годы жила, даже не подозревая об этом.

И она прижалась к его груди щекой, словно желая насладиться каждой минутой близости. Она понимала, что эти минуты, складываясь в часы, неизбежно приближают рассвет, с которым Джулиан уедет в Лондон. Пен жадно вдыхала запах Джулиана, целовала все его тело, словно пытаясь запомнить его на вкус.

Джулиан повернулся к ней. Поцелуи ее он, должно быть, воспринял как призыв к новому акту. Пен сама не заметила, как очутилась на Джулиане сверху. Он ласкал ее грудь, и Пен тоже ласкала его грудь. В этой новой позе Пен еще сильнее чувствовала плоть Джулиана в себе.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его.

– Джулиан, – спросила она, – ты сказал, что твой отношения с женщинами мало что для тебя значили.

– Честно говоря, Пен, это действительно так.

– А со мной, Джулиан? Что значат для тебя отношения со мной? Мне это очень важно знать.

– Пен, – произнес он, – я собирался задать тебе тот же вопрос.

Пен вдруг просияла.

– Иного ответа мне и не надо, Джулиан. Твой вопрос – это лучший ответ на мой вопрос, как и мой – на твой. Я очень рада, Джулиан, что для тебя столько значу. Хорошо все-таки иметь любовную связь со старым другом, которому давно доверяешь!

Губы Джулиана вдруг скривила какая-то странная улыбка.

– Да, – прошептал он себе под нос, едва слышно для Пен, – старый друг.

Он притянул ее к себе и коснулся губами соска.

– А теперь, Пен, – произнес он, – я буду тебя любить и хочу, чтобы ты стонала как можно громче. Хочу; чтобы этот звук стоял у меня в ушах всю дорогу до Лондона.

Глава 16

– Я могу узнать, куда вы собираетесь ехать теперь, мэм? Кэтрин задала этот вопрос, когда они с Пен выходили из дома миссис Кенуорти. С той ночи, после которой Джулиан уехал в Лондон, прошло два дня.

Кэтрин явно была недовольна внезапной переменой планов своей спутницы. Только они, казалось бы, нашли уютный уголок, где вполне могли бы пожить недельку-другую, как вдруг снова в путь...

Когда экипаж – тот самый, который привез их сюда из Хэмпстеда, выехал на развилку и проезжал мимо злополучного каштана, Пен, глядя на его раскидистые ветки, с ужасом подумала: «На ее месте вполне могла бы быть я... Неужели я когда-нибудь и впрямь окажусь на ее месте?»

– Я еду в Ливерпуль, Кэтрин, – сказала она. – А оттуда в Америку.

– В Америку? – Глаза Кейт округлились. – Вот так да! Вы не говорили мне, мэм, что собираетесь в Америку!

– Можете ехать со мной. А если думаете остаться в Англии, так можете остановиться в первой же гостинице, что встретится вам на пути. Мистер Хэмптон позаботится, чтобы вы не бедствовали. А если поедете со мной, не могу вам обещать ничего, кроме свободы и приключений. Я сама не знаю, на что буду жить в Америке, пока не свяжусь оттуда с моим братом. Он, я надеюсь, что-нибудь придумает.

– Неужели и впрямь в Америку, мэм? Вы что, поссорились с мистером Хэмптоном? Может быть, не стоит все-таки вам его бросать, мэм? Отдохните лучше на водах, приведете в порядок свои нервы. А там, глядишь, и ваш мистер Хэмптон остынет, сам захочет помириться с вами... Я думаю, он будет очень расстроен, мэм, если вы его бросите!

– Кейт, я не ссорилась с мистером Хэмптоном. Решение ехать в Америку, уверяю, пришло мне в голову не внезапно. Я подумывала об этом уже давно, не один месяц.

– И вы даже не попрощаетесь с мистером Хэмптоном? Он будет очень расстроен!

– Да ну уж! Погорюет с недельку и все забудет, словно меня никогда и не было. Сдается мне, Кейт, вы с самого начала составили неверное мнение о наших отношениях с мистером Хэмптоном.

Пен не кривила душой. Ей действительно не верилось, что Джулиан будет очень сильно переживать их разлуку. Для мужчин любовь и страсть – не одно и то же. Да, Пен была благодарна Джулиану за то, что между ними было, но не считала, что, если уедет, это будет предательством. Возможно, он даже обрадуется, что все так закончилось. Не нужно будет больше ублажать эту капризную дамочку, когда на нее снова найдет бессонница, когда она пожелает излить ему душу. Не нужно бояться, что кому-то вдруг станет известно о его связи с чужой женой. Это ведь сильный удар по карьере.

Если кто-то из них двоих и станет сожалеть о разлуке, то лишь она, Пен. Эта рана будет ныть, не заживая, всю оставшуюся жизнь. Что ж, в ее жизни было много ран. Одной больше, одной меньше.

Пен вдруг снова вспомнила яркие картины прошлой ночи. И ей захотелось выть от боли, кусать губы в кровь.

– Ваше предложение составить вам компанию мне льстит, мэм, – проговорила Кейт. – Но уехать в Америку для меня – это значит навсегда расстаться с дочерью. Я доеду с вами до Ливерпуля, мэм, а оттуда в Карлайсл. Там как раз недалеко. Хотя бы повидаюсь с моей Бет напоследок! А там, может, и в Америку, но уже без вас.

Гостиница в Блэкберне была не чета какому-нибудь захудалому постоялому двору. Здесь была публика всех мастей: и дамы в шикарных манто, приехавшие в собственных экипажах, и те, кто приехал в кебе. У входа околачивалась целая толпа портье, стараясь опередить друг друга при появлении гостей. Каждому хотелось, чтобы чаевые достались именно ему. В ресторане под открытым небом сновали официанты, разнося клиентам вино и пиво.

Как и во всех предыдущих гостиницах, Пен остановилась под вымышленным именем – миссис Манли. Пока Пен развешивала в шкафу и раскладывала по тумбочкам свои нехитрые пожитки, Кейт, как обычно по вечерам, пошла прогуляться, оставив ее одну.

Возня с вещами не заняла много времени. И Пен, не зная, чем ей теперь заняться, присела на кровать. Невеселые мысли снова одолевали ее.

Завтра рано утром они уже будут в Ливерпуле. Пен найдет пароход, идущий в Америку, и попрощается с родиной. Навсегда.

Она мысленно представила себе лица братьев и сестры. Им будет суждено стариться без нее, но в памяти Пен они навсегда сохранятся в том возрасте, в каком она их запомнит. Подрастут ее племянники и племянницы, повзрослеют, переженятся и выйдут замуж, а для Пен они навсегда останутся детьми...

А какой останется в их памяти она, Пен? Да никакой! Для них она станет просто тетей, уехавшей в Америку и затерявшейся где-то там. Лет через десять они и вовсе забудут о ней, словно ее никогда и не было.

Память о прошлом щемила сердце Пен ностальгией, но мысли о будущем наполняли его взволнованным ожиданием. Какое оно, это будущее?

Пен попыталась представить, как ее встретит Америка. Кем она будет для американцев? Графиня, оставившая родину. Женщина, бросившая мужа... Первое-то еще ничего, а вот второе... – Мужчины наверняка постараются оградить своих жен от ее общества, женщины станут шептаться за ее спиной и рассказывать о ней сплетни. Придется держаться подальше от больших городов, жить где-нибудь в глуши, где никто не будет знать, кто она такая.

Да, жить где-нибудь в глуши для нее было бы легче. Как сказал Джулиан, так будет меньше шансов, что граф ее найдет.

Джулиан...

Пен не хотелось думать о том, как поведет себя Джулиан, узнав о ее внезапном исчезновении. При одной мысли об этом словно железные когти вонзались ей в сердце.

До слуха Пен вдруг донеслись шаги в коридоре, скрип половиц... Должно быть, это вернулась Кейт. Что ж, слава Богу! Есть повод начать с ней какой-нибудь разговор на ничего не значащую тему и отвлечься от грустных мыслей.

Впрочем, для Кэтрин шаги были слишком тяжелыми. Явно мужчина.

Неужели Джулиан?

Пен вдруг почувствовала, как замирает сердце.

Дверь распахнулась – и ледяной ужас сковал вдруг все ее существо.

В комнату влетела Кэтрин, едва не упав. Следом за ней ворвались двое незнакомых мужчин. Один из них поспешил захлопнуть за собой дверь.

– Ни звука, крошки, – дьявольски ухмыльнулся второй, – если хотите остаться целы!

Пен бросилась к Кэтрин. Та дрожала всем телом, как-то вся сжавшись. Пен обняла ее, пытаясь успокоить.

– Что случилось, Кейт? Кто эти люди? Их послал ваш муж?

– Нет, мэм, – отрешенно проговорила та. – Не мой. Ваш.

Джулиан обнаружил Леклера дома. Тот сидел с виконтессой в библиотеке. То, что они были вместе, ничуть не удивляло Джулиана. Леклер и Бьянка любили держаться рядом, несмотря на то что в их роскошном особняке каждый при желании мог бы найти множество мест для уединения (в нем было ни много ни мало сорок комнат).

Это был далеко не первый роскошный особняк, который Джулиан посетил за сегодняшний день.

– Что ж, я рад, что ты зашел, Джулиан, – приветствовал его Леклер. – Ну и припозднился же ты! Я уже решил, не придешь...

– Извини, старина, неотложные дела...

– Неотложные, говоришь? У меня у самого к тебе срочное дело!

Бьянка приняла более грациозную позу. Сколько Джулиан помнил жену Леклера, она всегда держалась легко и непринужденно. Отец-американец в свое время оставил ей солидное наследство. Особой красавицей Бьянку, может быть, и нельзя было назвать, но со своими золотистыми кудрями, большими голубыми глазами и лицом-сердечком она была, как о ней говорили, «очень миленькой».

Мнение других, как и мнение света, о ее внешности, судя по всему, мало волновало Бьянку. Родив Леклеру четверых очаровательных детей, Бьянка в свое время шокировала общество, подавшись вдруг в оперные певицы. Она, кстати, весьма преуспела в этом. Впрочем, Бьянка обладала редким даром и прекрасно сочетала карьеру в искусстве с образцовой заботой о семье и хозяйстве. Но злые языки все равно поговаривали, что не иначе-де Леклер немного не в себе, коли позволяет жене вести богемную жизнь примы.

– Да, мистер Хэмптон, – проговорила Бьянка, – мы ждали вашего прихода с нетерпением. Мы все озабочены судьбой нашей дорогой Пенелопы после того, как граф столь недвусмысленно заявил о своих намерениях. Нам известна ваша горячая готовность в любую минуту помочь Пен.

– Прошу простить, мэм, – слегка поклонился он, – что в последнее время нечасто посещаю ваш дом. Кое-какие дела заставляют меня пребывать вне Лондона. Вот и сейчас я заехал ненадолго – мне снова нужно ехать, и вернусь я не очень скоро.

Бьянка подняла бровь:

– Может быть, вам нужна какая-то помощь, мистер Хэмптон?

– Боюсь, что вы мне ничем не сможете помочь, мэм. Но ваш муж мог бы.

Бьянка поднялась, поняв, что ее просят удалиться.

– В таком случае предоставляю это ему. Не лезу в ваши дела, но все-таки прошу вас хорошо подумать о том, как помочь Пен. Надо, чтобы она наконец смогла почувствовать себя свободной от графа.

Джулиан давно уже дал себе клятву, что, пока жив, Пен к графу не вернется. Но теперь он должен был гарантировать ей не только свободу, но и безопасность.

– Чем могу служить? – спросил Леклер, когда Бьянка удалилась.

– У меня есть долги, которые нужно срочно погасить. Я рассчитываю на твою помощь.

– Насколько я тебя знаю, Джулиан, – покачал головой тот, – не в твоем духе влезать в долги! Что с тобой служилось? Проиграл в карты?

– Да, недооценил своего противника, он оказался такой пройдоха. Я принес кое-какие бумаги, которые ты должен подписать. – Вынув из-за пазухи бумаги, Джулиан положил их на стол.

Леклер кинул на них быстрый взгляд.

– Поговорим начистоту, Джулиан, – произнес он. – Дело касается моей сестры, не так ли? Ты хочешь взять в банке кредит для нее?

– Да, но оформлю на себя. Когда банк получит эти деньги назад, какая разница, кто на самом деле ими пользовался?

– Стало быть, она действительно уезжает. – Взгляд Леклера немного погрустнел. – Куда?

– Верджил, – произнес Джулиан, – я знаю, ты не тот человек, которому легко преступить закон. Не проси меня, чтобы я заставлял тебя это делать ради твоей сестры.

Обмакнув перо, Леклер подписал счет.

– Я надеялся, – произнес он, – что есть другое решение. И насколько же ты недооценил своего противника в картах?

– Очень сильно. Я должен был понять, чего от него можно ожидать, еще много лет назад. Все свидетельства были у меня перед носом, а я... Впрочем, в неправильной оценке этого человека виноват лишь я, а не ты и не она.

– Ты не прав, Джулиан. Вся наша родня виновата, что позволила ей выйти замуж за него. Что же до твоей роли во всем этом, то ты все время только и делал, что пытался помочь ей освободиться от этого монстра. И, говоря по справедливости, никто не сделал и не смог бы сделать для этой цели больше, чем сделал ты! – Он поднес бумагу к глазам. – Что ж, скажи ей, когда она устроится, я найду способ регулярно снабжать ее деньгами. Эх, черт побери, как все выходит по-дурацки! Получается, что я с ней даже не попрощался.

– Пен хочет уехать как можно быстрее. И инкогнито. Лишняя встреча с виконтом Леклером ей ни к чему.

– Если хочешь, возьми мою карету и шестерку лошадей. Если Пен хочет уехать побыстрее, то они мчат как ветер!

– Спасибо, я уже нашел другой экипаж. На твоем изображен фамильный герб, а, как я уже сказал, Пен хочет уехать инкогнито.

– Ну да, конечно, я и не подумал... – Он протянул Джулиану бумаги. – Ты ведь знаешь, Джулиан, что те дела, которые для меня действительно важны, я не привык передоверять никому. И если я доверяю тебе заботиться о безопасности моей сестры, значит, считаю тебя человеком действительно надежным.

«Интересно, – подумал Джулиан, – Продолжал бы ты считать меня надежным человеком, если бы узнал, что я спал с твоей сестрой?»

Верджил сверлил его взглядом.

– Банковский кредит в пятьсот фунтов – это не бог весть как много в подобной ситуации, – произнес Леклер.

– Верджил, есть и другие источники помощи для нее.

Леклер помолчал с минуту.

– У меня такое чувство, Джулиан, – произнес он, – что я теряю нечто большее, чем сестру. Если я прав в своих догадках относительно твоих намерений, то я, вероятно, не вправе просить об этом семейного адвоката. Мы ведь можем найти другого, скажем так, ангела-хранителя.

– Другого ты не найдешь, Верджил. А насчет того, вправе ты меня об этом просить или не вправе. Я считаю, что от семейного адвоката требовать подобного ты бы не стал, но от друга – вполне.

– Что ж, – торжественно произнес Леклер, – скажу откровенно: я всегда благодарил судьбу за то, что она послала мне такого друга, особенно сейчас.

Он проводил Джулиана до двери.

– Когда я могу ожидать твоего возвращения? – спросил он.

Джулиан обернулся на пороге дома, ставшего для него родным. Ведь там жили те, кто на протяжении почти всей его жизни, по сути дела, заменяли ему семью.

– Не знаю, Верджил, – произнес он. – Не знаю.

Глава 17

Карета Сент-Джона и шестерка его лошадей оказались быстры, как ветер. Через два дня Джулиан уже подъезжал к дому миссис Кенуорти.

Старушка, как всегда, возилась в своем огороде. На этот раз она подрезала розы. Разогнув спину, она с восхищением посмотрела на роскошный экипаж, неизвестно зачем заехавший в их захолустье. Но когда экипаж остановился и из него вышел Джулиан, удивлению ее не было предела.

– Джулиан! Не знала я, что ты стал такой важной птицей! Впечатляет, впечатляет!

– Если вы об экипаже, миссис Кенуорти, то он не мой. Одолжил на время у друга. Ну, как здесь шли дела без меня? Надеюсь, все в порядке?

– В том-то и дело, мальчик мой, что не в порядке. Графиня-то твоя бежала, Джулиан! Исчезла, как только ты уехал. Так быстро! Я и заметить не успела. И та девушка с ней. Надеюсь, ты не думаешь, Джулиан, что это я их чем-то обидела? Я была с ними вежлива.

Джулиан рассеянно уставился на дом миссис Кенуорти. Разум его еще не успел как следует переварить информацию, а сердце защемило, сжало, словно тисками. Весь мир вдруг показался мрачным и пустым.

Стало быть, Пен все-таки сделала это: уехала втайне от всех. Втайне от него.

Она приходила к нему, уже зная, что это сделает. Зная, что это их последняя ночь.

– Не сердись, Джулиан, – старчески пришепетывая, проговорила миссис Кенуорти. – Я уверена, что ей было очень непросто принять такое решение. Весь день, что графиня провела здесь, она, как мне показалось, ходила сама не своя.

– Но... но у нее же совсем нет денег! Несколько гиней в кармане – вот и все. Ну, еще серьги, кольцо. Но много ли за них дадут?

За те нехитрые мережки и колечко, что были на ней, Пен вряд ли смогла бы получить сумму, достаточную даже для того, чтобы расплатиться за дорогу. Если она и доедет до Америки, то в кармане у нее скорее всего и вовсе не останется ни гроша.

Миссис Кенуорти посмотрела на него из-под полей соломенной шляпы.

– Я припоминаю! Она говорила, что должна сделать что-то важное, чтобы стать свободной от графа раз и навсегда. Мне кажется, она подозревает, что смерть Клео – не самоубийство. Она беспокоится за свою жизнь.

Скорее всего так оно и было. Джулиан должен был предвидеть, что Пен именно это и подумает. У самого Джулиана тоже возникло тогда подозрение, но он не стал говорить об этом Пен, чтобы не волновать ее. Теперь же он понял, что лучше было бы сказать.

– Даже если и так... – Джулиан начал нервно ходить взад и вперед. – Ей не следовало бы уезжать, не дождавшись меня.

– Да, она могла бы дождаться тебя. Но, как видно, не захотела.

Джулиан задумался на минуту.

– Миссис Кенуорти, – произнес он, – я должен ехать. Прямо сейчас. Спасибо вам за заботу о Пен. И еще одна просьба. Если здесь вдруг кто-нибудь появится и будет спрашивать, не была ли графиня, скажите, что никого не было.

– Хорошо. Я думаю, это будет несложно. Если даже и докажут, что на самом деле она здесь была, то что с меня взять? Я старая женщина, память плохая, могла и забыть.

Когда экипаж Джулиана достиг гостиницы в Блэкберне, день уже близился к закату. Джулиан не случайно отправился туда. Если, как предположил он, Пен действительно решила бежать в Америку, то скорее всего она отчалит из Ливерпуля. Стало быть, Блэкберна по пути ей не миновать. Он еще больше уверился в этом предположении, когда описал внешность Пен владельцу гостиницы. Это был первый же встретившийся ему по пути городок. Владелец гостиницы сказал, что дама с похожими приметами действительно останавливалась у него.

Во дворе блэкбернской гостиницы он увидел экипаж, который нанимал в Хэмпстеде. Сердце его забилось от радости. Но уже в следующее мгновение ему показалось, что что-то здесь не так. Почему Пен до сих пор еще в Блэкберне? Если она хочет бежать как можно быстрее, втайне от всех, то по времени она должна быть в Ливерпуле! Или она вдруг передумала?

Войдя в здание, он расспросил владельца гостиницы.

– Миссис Манли, которая приехала в этом экипаже, уже куда-то уехала, сэр, – ответил тот. – А вторая дама здесь. Ждет приезда полиции, чтобы дать показания.

– Вы хотите сказать, что миссис Манли уехала одна, оставив здесь свою компаньонку?

– Именно так, сэр. Можно сказать, бежала и оставила ее одну отвечать перед законом. Ну и спектакль же устроили здесь ваши дамы, сэр! Признаться, от женщин я этого не ожидал. Тем более от таких приличных дам.

– Я хотел бы поговорить с той дамой, что осталась.

– Да ради Бога, сэр! Второй этаж, комната слева.

– Джулиан почти молниеносно взлетел по лестнице и постучал в дверь. Кейт открыла ему.

Увидев Кейт, Джулиан замер на пороге. Лицо ее представляло собой едва ли не сплошной распухший синяк, правый глаз заплыл и не открывался. Двигалась Кейт с трудом. Очевидно, все тело ее болело.

Выдавив улыбку, Кейт жестом пригласила его войти.

– Я знала, что вы приедете, сэр, – сказала она. – Миссис Глазбери не верила, что вы поедете за ней, но я-то лучше знала. И я осталась ждать вас.

– Да что случилось, Кейт? Кейт опустилась на стул.

– Здесь появились люди графа, – начала она. – Ее похитили, а меня оставили здесь. Мы ехали в Ливерпуль, но я не уверена, что она доедет.

– А откуда ваши синяки, Кейт?

– Обо мне не беспокойтесь, – махнула она рукой. – Если вы объясните полиции и владельцу гостиницы, что случилось, я думаю, не будет ко мне особых вопросов. Лучше поспешите, сэр, если хотите найти ее.

– Ее тоже били? – насторожился он.

– Нет, только меня. Они заставляли нас поехать с ними. Сначала хотели взять и меня. Я знала, что это означало бы для нее, поэтому сначала сделала вид, что подчинилась. И мы начали паковать вещи. Но потом я поймала момент, когда они отвернулись, и выхватила пистолет. Я всегда ношу его с собой и каждый вечер перезаряжаю сухим порохом. Я хотела выстрелить в воздух, чтобы привлечь людей на помощь, но не успела. В результате они меня избили и оставили здесь, а ее забрали с собой. Поторопитесь, сэр, если хотите догнать ее!

– Я не уеду, Кейт, пока не уверюсь, что вы в безопасности. Я поговорю с владельцем гостиницы, а если надо, то дождусь и полиции. – Порывшись в карманах, Джулиан извлек несколько гиней. – Возьмите, Кейт, в качестве моральной компенсации.

Взяв деньги, Кейт спрятала их в ридикюль.

– Что вы будете делать теперь? – спросил Джулиан.

– Поеду в Карлайсл. Постараюсь найти способ выкрасть мою дочь. А если не удастся, то хотя бы повидаюсь с ней, и то мне будет легче.

Джулиан с восхищением посмотрел на отважную молодую женщину, которая так жестоко пострадала, защищая Пенелопу.

– Извините, я на минуту, – произнес он. Взяв в экипаже еще денег, он вернулся.

– Возьмите, Кейт, чтобы было на что жить на первых порах.

Девушка поморщилась, но деньги взяла.

– Езжайте лучше, сэр. С полицией я объяснюсь. За синяки они меня не задержат. Мне не впервой ходить с синяками. Раньше-то никогда не задерживали. Да! Еще кое-что, совсем забыла.

– Что, Кейт?

– Когда они боролись со мной, графиня выхватила у меня пистолет и выстрелила одному из них в ногу. Если он ранен, то, возможно, они не успели уйти слишком далеко.

Пен кинула на мистера Джонса презрительный взгляд, он ответил ей тем же. Они сидели друг против друга в маленьком домике где-то на окраине Манчестера. Единственным освещением в комнатушке был подсвечник с пятью коптящими сальными свечами.

Из кухни доносились сдавленные стоны. Это хирург, владелец дома, извлекал пулю из бедра мистера Хенли.

– Говорила же я, – злорадно усмехнулась Пен, – с такой раной ваш приятель далеко не уедет!

– Ничего, – равнодушно фыркнул Джонс, – перебьется как-нибудь. У нас есть работа, и она не ждет.

Если бы похитители Пен взяли экипаж, то они скорее всего сразу же доставили бы ее к графу, а уж потом занялись раной Хенли. Но Джонс настоял на том, чтобы ехать в седле. В результате рана кровоточила всю дорогу, возможно, даже загноилась. Из-за этого они до сих пор даже не покинули пределов Ланкашира.

Казалось, проблемы напарника мало волновали Джонса. Завтра утром он, несомненно, потребовал бы от Хенли, чтобы тот продолжал путь, несмотря ни на что.

Взгляд Джонса казался рассеянным. Но Пен знала, что на самом деле он постоянно следит за ней, ни на секунду не расслабляясь. Пен даже казалось, что он все время прислушивается к чему-то. Когда они ехали сюда, Джонс озирался по сторонам, словно пытаясь запомнить каждый камень на дороге. Должно быть, это было не первое его задание. Преступное ремесло стало для него уже привычным.

Именно мистер Джонс избил тогда Кэтрин. Пен видела эту сцену, не в силах чем-либо ей помочь. В голове Пен снова ожили ужасы прошлого...

Пен, разумеется, по-прежнему боялась своих похитителей, но по крайней мере оцепенение, нашедшее на нее в первый момент, уже прошло. Она снова обрела способность мыслить логично, несмотря на то, что где-то в глубине души продолжала кипеть злость.

С кухни донесся громкий вскрик от боли.

– Сколько же мой муж платит вам? – спросила Пен. – Должно быть, немало, если вы так стремитесь отработать его деньги. Для вас даже раненый человек ничего не значит!

– Да уж не жалуемся, крошка! – усмехнулся он.

– И давно вы на него работаете? Ответа не последовало.

– Если вы преследовали меня, надо полагать, вы знали, куда я поехала после гостиницы в Кроссингтоне. Стало быть, вам знакомы эти места. Вы наверняка были здесь раньше.

Ресницы Джонса вдруг едва заметно дрогнули.

Сомнений у Пен больше не было. Перед ней тот самый человек, который приезжал к миссис Кенуорти под видом агента Джулиана.

Тот самый человек, который убил Клео.

Пен вдруг похолодела от ужаса. Она думала, что эти люди собираются просто вернуть ее графу, а что, если...

Джонс вдруг перевел взгляд на дверь. Все его тело инстинктивно напряглось.

Пен тоже прислушалась, пытаясь понять, что именно привлекло внимание Джонса. Но никаких новых звуков, кроме стонов раненого, не расслышала.

– Вы не ответили мне, – сказала она. – Как давно вы работаете на Глазбери?

– Сиди тихо! – буркнул тот, продолжая прислушиваться.

– А если я не буду сидеть тихо? Что вы сделаете? У меня, к вашему сведению, есть влиятельные друзья, которые, если со мной что-то случится, просто так это не оставят. Мой брат – виконт.

– Сиди тихо, я сказал!

Джонс поднялся, подошел к двери, выходящей на улицу, и прислушался. Затем, вернувшись к окну и взяв подсвечник, он отодвинул занавеску и стал пристально вглядываться в темноту.

Дверь кухни отворилась, и на пороге возник хозяин – человек еще весьма молодой, но уже грузный, с редеющими волосами. Передник его был забрызган кровью.

– Операция закончена, – объявил он. – Но я бы не советовал вашему другу сейчас садиться в седло. Хотите – ночуйте, возьму по пять фунтов с носа.

– Пять фунтов?! – присвистнул Джонс. – В своем ли ты уме, приятель? За такую дыру. Можно подумать, у тебя здесь первоклассная гостиница!

– Вы заявились ко мне нежданно на ночь глядя. Я оперировал вашего друга. Я все-таки не коновал, в хирургии кое-что смыслю. Как, по-вашему, стоит ли это чего-нибудь?

– Как бы то ни было, приятель, оставаться у тебя мы не добираемся. Ты его подлатал? Закончил? Тогда нам пора в путь.

Хозяин удалился на кухню. Но Джонс, несмотря на свое заявление, почему-то не спешил с отъездом, по-прежнему вглядываясь в окно. Затем, после некоторого колебания, он зачем-то задул свечи, оставив Пен в кромешной темноте. Подойдя к входным дверям, он раскрыл их и встал на пороге, словно чего-то ожидая.

В слабом свете, доходившем с улицы, Пен видела его силуэт. В руке Джонса был пистолет. Он стоял спиной к Пен, словно считая, что Пен ему не страшна, пока у него пистолет. Он даже не боялся поворачиваться к ней спиной.

Отчаяние ли придало Пен решимости или что другое, но в голове ее вдруг мелькнула безумно смелая мысль. Схватив со стола подсвечник, Пен подкралась к Джонсу и что есть силы ударила по его голове.

Джонс зашатался, но не рухнул, а обернулся к ней, скалясь, словно раненый зверь.

– Ах ты, сука! – тихо, почти беззлобно проворчал он. В лицо Пен уставилась зияющая пустота дула.

Но не успела она испытать шок, как пистолет вдруг исчез столь же стремительно, сколь и появился, а вместе с ним внезапно куда-то пропал и сам Джонс.

На пороге стояла другая фигура. И Пен узнала ее. И сердце ее забилось от радости.

Джулиан вернулся. Он разыскал ее.

Джулиан был не один. С ним в дом вошли еще двое незнакомых мужчин: один постарше, другой помоложе. Они несли бесчувственного мистера Джонса.

– Ну вы его и ударили, сэр! – обратился к Джулиану тот мужчина, что постарше. Его длинные седые волосы ниспадали из-под широкой фетровой шляпы, – Вы оказались правы – это было неглупо с вашей стороны проверить всех местных хирургов. С раной в бедре человек далеко не уедет без врачебной помощи.

В дверях кухни показался хозяин дома.

– Эти люди – преступники? – Растерянный вид хирурга казался немного наигранным. – Но как я мог это знать, джентльмены?

–А вам не показалось странным, сэр, – прищурился мужчина в шляпе, – что один из ваших гостей ранен, а дама – явно их пленница?

– Пен, познакомься. – Джулиан указал на своих спутников. – Это мистер Флетчер – мировой судья здешнего округа, а это его сын.

Флетчеры были хорошо вооружены. У обоих под сюртуками на ремнях крест-накрест висело по два пистолета. Младший, парень лет двадцати, выглядел явно разочарованным, что из ночного приключения таки не вышло порядочной пальбы.

– Разрешите воспользоваться вашим экипажем, сэр, – обратился Флетчер-старший к Джулиану. – Он нужен нам, чтобы препроводить этих типов в тюрьму.

– Надеюсь, тюрьма надежная?– усмехнулась Пен.

– Вполне надежная, мэм. Будьте уверены, до суда не сбегут. Но вы понадобитесь нам, мэм, чтобы дать показания. И ваша спутница тоже.

Пен уже готова была возразить, но Джулиан опередил ее:

– Разумеется, мистер Флетчер, она исполнит свой долг!

Час ушел на то, чтобы доставить похитителей Пен в тюрьму, еще один – на объяснения Джулиана с властями. Когда они освободились и сели в экипаж, уже брезжил рассвет.

Пен горячо обняла Джулиана. Наконец-то все позади!

– Слава Богу, с тобой все в порядке! – воскликнул он, страстно целуя ее.

Джулиан задернул окна в карете, обнял Пен и велел кучеру трогать.

Несколько миль они ехали молча. Тишина была напряженной. Несмотря на объятия Джулиана, Пен чувствовала, что его что-то гнетет. Казалось, воздух в карете накалился.

– Спасибо тебе, Джулиан! – проговорила она.

– Тебе спасибо, что догадалась ударить его по голове. Это помогло нам быстро его скрутить.

– А что с Кэтрин? – поинтересовалась она.

– Едет к своей дочери.

– Послушай, Джулиан! Я непременно обязана давать эти дурацкие показания? Так не хочется возвращаться!

– Да думаю, можно и без них. Флетчер – судья опытный, уж сумеет, я думаю, посадить этих красавчиков, Джонса и Хенли, на галеру и отправить куда-нибудь в Нью-Саут-Уэллс. Показаний тебе лучше не давать. Ведь и Флетчер, и хозяин гостиницы считают тебя миссис Манли. В таком случае тебе тоже придется объясняться с Данте, почему ты вдруг воспользовалась девичьей фамилией покойной матери его жены.

– Сама не знаю, – пожала плечами она. – Просто первая фамилия, которая пришла мне в голову. Так и объясню Данте, если понадобится.

Покосившись на Джулиана, Пен заметила, что разговор не разогнал его хмурого настроения. Он по-прежнему сидел мрачнее тучи, погруженный в себя.

– Почему ты не ругаешь меня? – спросила она. – Честно говоря, я ожидала, что ты сейчас начнешь говорить, что я поступила как идиотка, что это рискованно и все такое.

– Мэм, – усмехнулся он, – вы даже и представить себе не можете, что я начал бы говорить, если б начал!

Пен подумала, что сейчас Джулиан уберет руку с ее плеч, но он не убрал. Пен ждала, что он еще что-то скажет, но Джулиан молчал.

Когда они проехали еще несколько миль, Пен заметила, что Джулиан, кажется, немного остыл. Во всяком случае, тишина перестала быть такой гнетущей.

– Ты думаешь, Джулиан, – попробовала спросить она, – что Джонс преследовал нас всю дорогу?

– Думаю, что да. Глазбери, очевидно, предполагал, что ты поедешь к Клео заручиться ее свидетельствами.

– Если так, Джулиан, – покачала она головой, – то он не преследовал меня, а опережал. Он всегда опережал меня, все эти годы.

Пен вдруг охватила новая тревога.

– Послушай, Джулиан, – робко начала она, – если Джонс все время преследовал меня, то он ведь видел, что ты все это время был со мной.

– Джонс, должно быть, извещал графа по почте. Но тебе-то что за забота?

Пен промолчала. Она была не согласна с Джулианом. Ее это очень волновало. Хорошо, что Джулиан освободил ее. Но радость сменилась вдруг страхом – тем самым страхом, что погнал ее в Ливерпуль. Страхом не за себя – за Джулиана.

Если Джонс действительно посылал отчеты графу, то Глазбери скорее всего заподозрил, что Джулиан – любовник Пен. Джонс сейчас в тюрьме, но ведь граф в конце концов может нанять и другого такого Джонса. Глазбери богат, а людей, которым все равно, за что платят, лишь бы платили хорошо, не так уж и мало.

Пен сама не заметила, как уснула в карете. Когда она проснулась, был уже полдень. Карета подъезжала к дверям постоялого двора в какой-то деревеньке.

– Остановимся здесь, в Братоне, – произнес Джулиан. – С таким экипажем, как наш, мы везде будем привлекать внимание. Но здесь по крайней мере меньше народа.

Они заказали два номера на втором этаже. Как только слуга разнес их вещи по номерам и удалился, Джулиан зашел в номер Пен.

Выражение его лица не предвещало приятного разговора.

– Все-таки будешь ругаться? Что ж, ругай – я заслужила... – вздохнула Пен.

– Ругаться я не буду. Во-первых, зачем сотрясать воздух, во-вторых, Пен, ты не маленькая, сама знала, на что шла и чем рисковала. Но я все-таки хотел бы знать: зачем ты это сделала?

– Джулиан, я уже, кажется, сто раз объясняла тебе. Я не могу бороться с ним, не могу все время бегать от него, жить в постоянном страхе. У меня нет выбора, Джулиан! Он все равно сильнее меня.

– Я не об этом, Пен. Почему ты не дождалась меня?

– Просто не могла. Решила, что чем раньше, тем лучше.

– Пен, – брови Джулиана сошлись на переносице, – ты специально сделала это втайне от меня. Почему?

– Послушай, Джулиан, это что, допрос? Я не обязана отчитываться перед тобой! Я тебе не жена!

– Это не допрос, Пен. Ты отдалась мне, стало быть, смею надеяться, я для тебя что-то да значу. Или по крайней мере значил на тот момент. Исчезаешь, даже не попрощавшись. Почему?

Никогда еще взгляд Джулиана не был так мрачен. Казалось, вся комната мрачнела от этого взгляда. Еще немного, и его глаза начнут метать молнии.

– Джулиан, – начала Пен, – уверена, что Клео не сама повесилась. Я недооценивала графа, не думала, что он способен это сделать. Оказалось, способен. И с ней, и со мной, и... – Пен замолчала. Чтобы хоть как-то успокоить нервы, начала распаковывать свой саквояж.

– Со мной, – закончил Джулиан.

– Джулиан, я не знала, что люди графа все время преследуют нас. Я хотела бежать, но, кажется, от него никуда не убежишь!

Джулиан зашел к ней за спину.

– Понятно, – произнес он. – Ты не хотела, чтобы пострадал я.

– Джулиан, если бы ты пострадал, я бы себе этого никогда не простила! Я недооценивала всю степень опасности. Если бы я знала раньше, что это опасно и для тебя, Бог свидетель, никогда не стала бы подвергать тебя этому риску! Да, я виновата, не хватило ума, не спорю.

Взяв Пен за плечи, Джулиан повернул ее к себе. Взгляд его по-прежнему был сердитым, но что-то в нем изменилось.

– Не надо этого делать снова, Пен, – проговорил он. – Ты всю жизнь это делала. Пора наконец прекратить!

– Что «это», Джулиан? Не понимаю!

– Ты всю жизнь жертвовала собой ради безопасности других. Ты не разводилась с Глазбери, чтобы твоя семья не оказалась вовлеченной в скандал, ты и вышла за него ради других.

– Вышла за него ради других? – Пен была удивлена не на шутку. – Ничего не понимаю! Что это значит, Джулиан?

– Разве твоя мать не говорила тебе? Ваша семья тогда испытывала большие финансовые затруднения, а Глазбери обещал за тебя солидный куш.

– Она ничего такого не говорила... Глазбери не давал ни мне, ни ей никаких денег! Я просто вышла за него по молодости и по глупости, мне льстило, что он граф.

– Твоя мать, по сути дела, продала тебя этому графу. Даже братья твои ее тогда осуждали.

– Ты лжешь! – Пен задыхалась от негодования. – Как ты смеешь!

– Пен, я видел бумаги. Да ты и сама не могла не знать.

– Как ты смеешь обвинять мою мать?! Это ужасно!

Пен готова была дать ему пощечину, но только схватила шаль и выбежала из комнаты.

Она пулей слетела вниз по лестнице, выскочила во двор и побежала по пыльным деревенским улицам, мимо крестьянских домов и лавчонок, ища уединенного места, где могла бы выплакать обиду.

Наконец, она нашла тихий уголок во дворе уединенной церкви. Опустившись на тропинку среди кладбищенских могил, Пен дала волю слезам.

Злость постепенно остыла, но она мучительно думала, могла ли в самом деле ее мать так поступить?

Джулиан действительно скорее всего видел эти чертовы бумаги. В качестве семейного адвоката он имел доступ ко всем документам их семьи.

Пен присела на скамью рядом с кустиком чахлых цветов. На душе у нее было муторно.

Неожиданно на траву легла чья-то тень. Пен подняла взгляд. Перед ней стоял Джулиан.

– Да, мама настаивала на моем браке с Глазбери, – заговорила она, не дожидаясь его слов, – но она всегда отзывалась о нем хорошо. Помню, я было заикнулась, не рано ли мне замуж, может быть, подождать еще хотя бы год. А она тогда сказала, что мы не можем себе этого позволить. Вывозить меня в свет недешево, а отец и так не умеет экономить – наделал долгов.

– И наверняка взывала к дочерней любви.

– Именно так. – Она посмотрела на него. – Но я уверена, Джулиан: мама не знала, что он за человек. Знала бы, никогда не выдала бы меня за такого.

– Пен, я тоже не считаю, что твоя мать желала тебе зла, но речь сейчас не о ней. Речь о том, что ты всегда жертвовала собой ради других. Это говорит о твоем добром сердце, Пен. Но я тем не менее очень сердит на тебя. Позволь мне самому решать, что делать и чем рисковать!

Он вынул из кармана пачку каких-то бумаг и положил на скамью.

– Что это? – спросила Пен.

– В этих бумагах, можно сказать, твое будущее. Здесь банковские счета и рекомендательные письма. Помешать тебе ехать в Америку я не в силах, но я не допущу, чтобы ты ехала туда без гроша в кармане.

Пен просмотрела бумаги. Под счетами и письмами стояли подписи ее братьев и близких друзей. Денег на этих счетах было столько, что Пен могла бы жить на них безбедно много лет. Было среди писем одно от Сент-Джона, дозволяющее ей беспрепятственный проход на любой из его кораблей. С этими бумагами Пен могла смело ехать хоть на край света.

– А это что за письмо, Джулиан? – спросила она.

– Это от меня, – отведя взгляд, произнес он.

– Твой банковский счет? Так много? Джулиан, ты с ума сошел?! Зачем?

– Я сделал это не ради тебя, Пен. Ради себя. Иначе я просто не буду спокоен.

– Джулиан, я не могу принять такой подарок! В конце концов, я не нищая! Мне и так хватит того, что на этих счетах. К тому же я, слава Богу, не безрукая. Смогу, если понадобится, и сама себя прокормить...

– Пен, решаю здесь я, – произнес он тоном, не терпящим возражений.

– Джулиан, спасибо, но мне не нужна твоя помощь. Тем более что я поплыву с кем-то из капитанов Сент-Джона. И не вздумай ехать в Америку, чтобы узнать, как я там устроилась! У тебя, чего доброго, ума хватит. Не надо, Джулиан! Это путешествие займет не один месяц, а у тебя наверняка есть дела в Лондоне.

– Пен, – решительно заявил он, – если я поеду в Америку, то пробуду там дольше чем несколько месяцев. Я останусь там, пока граф не умрет.

Джулиан произнес это таким спокойным, деловым тоном, словно речь шла о какой-то совершенно обыденной вещи. До сознания Пен даже не сразу дошло, о чем он говорит. Когда же она поняла, глаза ее округлились.

Джулиан не просто собирался навестить ее в Америке. Он хотел поехать к ней, жить с ней.

– Нет, Джулиан, ты явно сумасшедший! Ради всего святого, что ты будешь делать? Адвокатом не сможешь, по крайней мере на первых порах. Там и законы все не такие, как у нас. Чтобы их изучить, нужно время. Опять начнешь карьеру с нуля? Снова станешь клерком?

– Видно будет. Не получится клерком – стану фермером, рыбаком. Что-нибудь да придумаю!

– Ты с ума сошел! – повторила она.

– Ни капельки.

– Ты пытаешься быть благородным, Джулиан. Такое благородство обычно толкает мужчин на дуэли и на прочие глупости. Ты считаешь себя ответственным за меня после того, что между нами было. Я и пыталась сбежать от тебя, Джулиан, чтобы не усложнять тебе жизнь. А теперь ты сам себе ее усложняешь. Ради чего, скажи?

– Но ведь это моя жизнь! – Джулиан мотнул головой, словно упрямый ребенок.

– Нет, Джулиан, ты усложняешь ее и мне. Ты и в Америке будешь моим любовником? Если я воспользуюсь этими письмами и счетами, то поеду не инкогнито. Все будут знать, что я графиня Глазбери, замужняя женщина. Не думаю, что американцы терпимее относятся к прелюбодеянию, чем англичане. Скорее, наоборот. Ведь Бьянка рассказывала об их пуританских нравах.

– Я еду не ради тебя как любовницы, – произнес он. – Если хочешь, в Америке мы вообще не будем видеться. Я буду помогать тебе и следить за тобой издалека.

– Нет, Джулиан, – отрезала она. – Я не хочу, чтобы ты ехал.

В глубине души Пен, однако, чувствовала, что это ложь. На самом деле ей очень хотелось, чтобы Джулиан поехал с ней, чтобы он продолжал быть ее другом, если уж не любовником. Тогда она по крайней мере будет чувствовать себя не так одиноко.

Джулиан, разумеется, не мог прочитать ее мысли, а слышал только слова. Привычная бесстрастность скрывала его собственные эмоции, но все же не настолько, чтобы Пен не заметила, что в его взгляде что-то изменилось.

– Я все-таки еду, – произнес он.

– Джулиан, я и сама о себе позабочусь!

– Если бы тебе не грозила никакая опасность, я, может быть, и не поехал с тобой. Но пока жив твой муж, я не буду спокоен, если не буду знать, что с тобой.

Выражение лица Джулиана было спокойным, слишком спокойным.

Пен вдруг все поняла: Джулиан действительно хотел ехать с ней не из-за страсти, вспыхнувшей между ними в последние дни, а из-за старой многолетней дружбы, детской рыцарской преданности своей прекрасной даме.

Пен посмотрела на одно из рекомендательных писем. Ради нее Джулиан готов был бросить все, перечеркнуть единым махом свою многолетнюю карьеру.

– Джулиан, – осторожно спросила Пен, – ты тоже считаешь, что Клео не сама повесилась? Она была убита по заданию графа?

– Да.

– И ты переживаешь, что даже в Америке я не буду защищена от его преследований? Боишься, что со мной в конце концов может произойти то же, что и с Клео?

– Думаю, если ты сбежишь, для графа это будет серьезным унижением. Он тебе это никогда не простит. Он все-таки не врет, говоря о том, что хочет наследника. Для него это вполне типично. И ради достижения своей цели он не остановится ни перед чем.

Пен горестно вздохнула. Да, граф не остановится ни перед чем: Либо заставит ее вернуться к себе, либо развяжет себе руки и заведет новую графиню.

– И когда ты пришел к такому выводу, Джулиан?

– Когда в первый раз встретился с графом в Лондоне. «Стало быть, еще до нашей первой близости!» – подумала Пен.

– Я хочу обратиться к тебе, – сказала она, – не как к Джулиану, а как к мистеру Хэмптону. Ты мог бы побыть на какое-то время мистером Хэмптоном? Мне нужен совет. Надеюсь, он будет объективен.

– Я к вашим услугам, мэм.

Та восторженная готовность, с которой Джулиан принял эту игру, была бы забавна, если б дело не касалось таких серьезных вещей, связанных с личной безопасностью. Пен было совсем не до смеха. Глаза Джулиана, однако, лучились такой теплотой, которая уж никак не могла быть во взгляде мистера Хэмптона.

– Итак, мистер Хэмптон, – проговорила она, стараясь быть серьезной, – что бы вы посоветовали даме в моем положении? Какой, по-вашему, план действий будет лучшим?

– Прежде всего я должен четко знать, какова ваша цель. Пен глубоко задумалась. Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно было отбросить все случайное, а оставить то, что действительно важно.

– Моя цель, – проговорила она, – перестать наконец жить такой жизнью, Джулиан. Мне надоела полусвобода. Хочу избавиться окончательно от зависимости, хочу навсегда забыть о нем и никогда больше не вспоминать. Не хочу жить в постоянном страхе. Не хочу, чтобы этот человек угрожал моей жизни или жизни тех, кто мне дорог.

– В Америке, мэм, – заявил он, – вы будете свободны от него.

Но Пен знала, что это не так. Она знала, что даже в Америке не сможет быть уверена, что обрела полную свободу и безопасность. Даже при покровительстве Джулиана.

– Каким же образом я обрету эту свободу, мистер Хэмптон? – спросила она.

– Пен, – вздохнул он, – ты знала ответ на этот вопрос еще до того, как я снова стал для тебя Джулианом.

– Ты хочешь сказать, что я заставлю его развестись со мной?

– Да, разведется с тобой и женится вновь. Новая жена, возможно, родит ему наследника. Думаю, граф оставит тебя в покое. Он получит то, чего хотел, и ты получишь то, чего хотела. Разумеется, общественное мнение будет скорее на его стороне, потому что ты женщина. Общественное мнение всегда снисходительнее к мужчинам.

– Увы, это так. Ничего не поделаешь, придется смириться. Но что мне делать в том случае, если он все-таки не согласится на развод?

– Мой вам совет, графиня: оставайтесь в Лондоне. На мой взгляд, там вы, как ни странно, более всего будете в безопасности. Все ваши родные будут рядом и сумеют, если, не дай Бог, что-нибудь, случится, защитить вас. И не бойтесь! Глазбери не посмеет сделать что-нибудь плохое вашим близким. Если, к примеру, вы заведете любовника открыто, как вы хотите, а с ним что-нибудь случится, подозрение сразу же падет на графа. Глазбери не станет этого делать. Он все-таки не настолько дурак, чтобы быть врагом самому себе.

Пен слушала молча. Слова мистера Хэмптона звучали логично и бесстрастно, но блеск в его глазах говорил, что Джулиан посоветовал бы ей сейчас совсем иное, чем мистер Хэмптон.

– Графиня! – продолжал он. – Если вы все-таки решитесь завести любовника, советую сделать это как можно быстрее. И как можно более открыто. Не могу гарантировать, впрочем, что этим вы непременно добьетесь своего, но и не вижу никакого иного способа. Если б точно знал, непременно посоветовал бы вам, а так оставляю решение за вами. Тем не менее считаю наиболее действенным способом все-таки завести любовника, чем бегство в Америку.

– Но это говорит мистер Хэмптон. А что посоветует мой старый друг Джулиан?

Джулиан ответил не сразу. В его душе явно происходила какая-то борьба. Повисла долгая, напряженная пауза.

– Джулиан, – произнес он наконец, – советует принять то решение, которое будет лучше для тебя, а не для Джулиана или кого-то другого. Не надо излишнего благородства, Пен! Я тебе уже говорил: перестань жертвовать собой ради других!

Пен посмотрела на Джулиана. Взгляд его был грустен. Он явно многое недоговаривал.

Как бы то ни было, Пен чувствовала, что у нее все равно не хватит духа действовать, лишь исходя из собственной выгоды. Не думать о Джулиане она не сможет, пусть даже он сам ей так советует. У нее есть два варианта: либо бежать в Америку, либо завести любовника. Проблема в том, что, какой бы она ни выбрала, в любом случае Джулиан мог сильно пострадать.

Пен опять покосилась на рекомендательное письмо. Да, если заведет любовника, она причинит боль Джулиану. Он подумает, что на самом деле это лишь «для дела». Мужчинам свойственно ревновать, иногда до отчаяния, до сумасшествия, не подчиняясь никаким доводам разума.

Но уехать в Америку означало бы разлучиться навсегда. Это будет для Джулиана еще больнее. А если у него хватит ума, как он грозится, поехать к ней, ему придется перечеркнуть всю свою прошлую карьеру и начать с нуля. Вправе ли она принимать от него такие жертвы?

Пен вдруг стало все предельно ясно. И даже опасность, грозящая ей в случае, если она останется в Англии, уже не представлялась такой пугающей. Теперь она знала, что делать: воспользоваться советом Джулиана, точнее, мистера Хэмптона. Она бросит вызов графу Глазбери, вступит с ним в открытую борьбу.

И эта борьба будет означать окончательную победу.

Пен поднялась со скамьи и подошла к Джулиану.

– Мистер Хэмптон, – заявила она, – я принимаю решение: для моего дела мне нужен любовник.

Джулиан посмотрел на нее.

– Я одобряю ваше решение, графиня, – после минутной паузы произнес он. – Вот только жаль, что у вас совсем нет времени, чтобы проверить, кто из кандидатов наиболее подходит.

Пен рассмеялась, вспомнив свой дурацкий список, на который намекал Джулиан. На душе у нее было легко от того, что мистер Хэмптон снова стал Джулианом.

Джулиан взял ее руку и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Пен... – робко и в то же время торжественно произнес он, – я могу все-таки предложить себя? Если не хочешь, чтобы мы на самом деле были любовниками, в конце концов, мы можем просто делать вид.

Могла ли Пен отказаться от столь заманчивого предложения? Тем более что, пойдя на это, она убивала двух зайцев, сочетая, если можно так выразиться, приятное с полезным: стать любовницей мужчины, который был ей весьма симпатичен, и избавиться наконец от графа. Слова Джулиана, может быть, были и скромны, но взгляд был откровенно соблазняющий. То, что он держал Пен за руку, возможно, было не более чем дружеским жестом, но прикосновение Джулиана возбуждало Пен до крайней степени.

Да, любовная интрижка, конечно, не вечная всепоглощающая любовь. Но, в конце концов, и это тоже неплохо!

– Ты уверен, Джулиан, – осторожно спросила она, – что этого хочешь? Подумай! Возможно, тебе придется заплатить высокую цену! Готов ли ты?

Джулиан молча поднес ее руку к губам. От его дыхания и поцелуя по ее коже словно пробежали электрические искры.

– Для меня это великая честь, Пен! – проговорил он.

Глава 18

Пен и Джулиан приказали кучеру Сент-Джона отправляться в Лондон. Они ехали не спеша, потому что решили – это будет поездка-отдых.

На этот раз они уже не скрывали свои подлинные имена, да и вообще не скрывались, останавливаясь в самых крупных городах и шикарных гостиницах. Правда, Джулиан всегда заказывал два номера, но горничные, разумеется, отлично догадывались, что женщина, сопровождавшая этого джентльмена, явно не служанка. Пару раз Джулиан демонстративно не ночевал в своем номере. Постель его оставалась нетронутой, и прислуга не могла не заметить этого.

О них уже заговорили. Джулиан это понял за два дня до приезда в Лондон. Раздобыв где-то свежий номер «Тайме», на последней странице, где обычно печатают новости из провинции, он обнаружил следующую заметку, подписанную «От нашего внештатного корреспондента»:

Как стало известно от неких лиц, в Уорвике, в гостинице «Кингз ройял армз», останавливалась весьма известная в свете дама. Она была в компании джентльмена – весьма известного адвоката. Любопытно отметить: репутация означенного джентльмена до сих пор считалась безупречной. Возможно, нашим читателям покажется любопытным тот факт, что законный супруг сей дамы, член палаты лордов и человек весьма уважаемый, в то время находился в Лондоне, с нетерпением поджидая возвращения своей жены.

– «С нетерпением поджидая возвращения своей жены»! Как тебе это нравится, Джулиан? – усмехнулась Пен. – Держу пари, последняя фраза написана неспроста!

– Да уж, будь уверена! – фыркнул он. – Журналисты «Тайме» всегда славились своим умением подбирать лаконичные и емкие слова.

– Думаешь, – прищурилась она, – на въезде в город нас встретит епископ и запретит нам въезд?

– Ну, положим, до такого не дойдет...

– Шутки шутками, но я хочу знать, Джулиан: может быть, в Лондоне нам все-таки не стоит вести себя так откровенно?

– Мы должны вести себя достаточно откровенно, если хотим, чтобы о нас пошли слухи. Что с тобой, Пен? Испугалась скандала?

– Думаю, надо все-таки повременить недельку-другую с тем, чтобы наша связь стала достоянием гласности.

Джулиан взял ее за руку.

– Согласен с твоим решением. Я не боюсь скандала, а просто очень хочу хотя бы немного продлить эти дни. Мне так хорошо с тобой, Пен.

Джулиан не преувеличивал: ему действительно было очень хорошо с Пен. Дни были наполнены мирным покоем, а ночи... Джулиан ценил этот покой, зная, что недолго осталось ему наслаждаться.

Скоро все изменится. Роман их будет продолжаться, но уже под прицелом сотен глаз. И заметки в газетах станут уже не такими щепетильными и обтекаемыми, как эта.

И тем не менее Джулиан навсегда запомнит эти дни. Пусть для Пен их роман всего лишь средство для достижения долгожданной свободы, для него, Джулиана, он означает гораздо большее. И если даже ему не суждено никогда больше увидеть Пен, ему хватит воспоминаний об этих восхитительных днях и ночах, проведенных с ней, которые он пронесет через всю свою жизнь.

Епископ их на въезде в город, разумеется, не встречал, но кое-кто все же поджидал. За несколько миль до Лондона экипаж вдруг остановился. Через минуту в окне показалось взволнованное лицо кучера.

– Извольте взглянуть, сэр!.. – прошептал он. – Там, впереди...

Приоткрыв дверцу, Джулиан выглянул из кареты.

– Что там? – насторожилась Пен.

– Экипажи. Целых три. – Джулиан закрыл дверцу. – Один из них твоего мужа, я разглядел его герб.

– Что же делать? – Пен была перепугана до смерти.

– Ничего, прорвемся. У нас шестерка лошадей. Остановить нас не так-то просто.

– А с ним три экипажа народа! Я боюсь, Джулиан!

– Едем! – приказал Джулиан кучеру.

Когда карета тронулась, он взял один из висевших на стене пистолетов.

– Что ты делаешь? – И без того перепуганная Пен стала бледна как смерть.

– Проверяю, сухой ли порох.

– Неужели ты думаешь, что придется стрелять?

– На всякий случай нужно приготовиться, – невозмутимо ответил Джулиан.

Экипаж вдруг снова остановился.

– Карета графа перекрыла дорогу! – заявил кучер. – Я не могу ее объехать, сэр!

Пен похолодела.

– Он до тебя не доберется! – Джулиан решительно сдвинул брови. – Клянусь тебе, Пен, этого не произойдет!

Послышалось отчаянное ржание лошадей.

– Извольте освободить дорогу, господа! – крикнул кучер. Ответа Пен не расслышала, но догадаться было нетрудно, судя по тому, какая за ним последовала брань кучера. Глаза Пен вдруг округлились.

– Кажется, я слышу голос Леклера! – удивилась она.

– Да, это он, – кивнул Джулиан, – я тоже его слышу. Через мгновение в окне действительно возникло лицо Леклера.

– Что ж, – усмехнулся Джулиан, – добро пожаловать домой, Пен!

– Пен, – Леклер был сама вежливость, – я думаю, тебе лучше выйти к нему. Иначе он не уберет эту чертову карету.

Подав Пен руку, Леклер кинул на Джулиана выразительный взгляд. «Вот, значит, как ты защищаешь мою сестру, приятель? – читалось в этом взгляде. – Подвергая ее скандалу, дразня муженька?»

Джулиан вышел из экипажа.

К ним подошел Данте, присоединившись к сестре и брату.

– Что вы здесь делаете? – спросила Пен у братьев после жарких объятий.

– Пен! – нахмурился Данте. – Думаю, для тебя не секрет, что о твоих похождениях давно уже всем известно. Мы предположили, что Глазбери будет встречать тебя на въезде в Лондон, и, как видишь, не ошиблись. Поэтому мы на всякий случай поехали за ним.

– И вся эта драма, – усмехнулась она, – из-за какой-то несчастной статейки в «Таймc»?

– Статья в «Тайме» – еще цветочки. Уже, кажется, не осталось ни одной бульварной газетенки, которая не написала бы о вас. Разумеется, куда в менее щепетильных выражениях, чем «Таймc».

Джулиан посмотрел вперед. Граф стоял рядом со своей каретой. Он выпрямился так, словно аршин проглотил. Рядом с ним было несколько лакеев, имевших очень суровый вид.

Впрочем, Леклер и Данте тоже были не одни. Рядом со своими экипажами стояли Дэниел Сент-Джон и Адриан Бершар.

– Человек Бершара все время следил за домом графа, – пояснил Леклер. – А Сент-Джон поехал с нами, думаю, потому, что боялся за свой экипаж. Он будет весьма признателен, если ты не будешь пытаться прорвать блокаду.

– Его можно понять, – сказала Пен. – Но похоже, нам все-таки придется.

Сзади послышались звуки подъезжающего экипажа.

– Черт побери, – раздался недовольный голос, – что еще там случилось? Извольте освободить дорогу, господа!

– Да, – усмехнулся Данте, – если дело пойдет так же и дальше, то пробка будет до самого Мидлсекса!

– Рано или поздно Глазбери все-таки сдвинется с места, – произнес Джулиан. – Но нам незачем терять время. Я пойду поговорю с ним.

Он решительно направился к графу, но Леклер схватил его за руку:

– Не надо, Джулиан. Если ты заговоришь с ним, это только подольет масла в огонь. Оставайся. И пистолет свой убери подальше.

Молча стряхнув его руку, Джулиан пошел дальше.

Он увидел, как к графу подошел Адриан Бершар и что-то говорил ему. Затем Бершар направился к Джулиану.

Смуглая кожа, черные глаза и итальянские черты Адриана красноречиво говорили о том, что муж его матери, граф Дикастер, не был его настоящим отцом. Чопорный костюм и сдержанность Бершара не могли скрыть его горячий южный темперамент. Даже те, кому никогда не случалось видеть Бершара в гневе, почему-то были уверены, что переходить ему дорогу опасно. Джулиан надеялся, что и у Глазбери хватит ума не связываться с Адрианом.

То, что супруг герцогини Эвердон посылал своего человека следить за домом Глазбери, не удивляло Джулиана. Он знал, что в молодости Бершару приходилось не раз следить за разными лицами по заданиям властей.

Поприветствовав Пен, Адриан обернулся туда, где стоял граф.

– Пен, – произнес Бершар, – он требует, чтобы ты подошла к нему. А о тебе, Джулиан, он сказал пару слов, которые, думаю, нет нужды повторять.

– Она не вернется к нему, – отрезал Джулиан.

– Я уже объяснял ему это, – вздохнул Адриан. – Пытался убедить его, что он проиграл. Он заявил, что будет драться с тобой, Джулиан, на дуэли. Прямо здесь и сейчас. Слава Богу, мне удалось отговорить его от этой бредовой идеи.

– Что ж, – тряхнул головой Джулиан, – я к его услугам! С минуту Пен и Адриан смотрели на Джулиана молча округлившимися глазами.

– Не надо, Джулиан! – наконец проговорила Пен.

– От дуэли, как я уже сказал, – произнес Бершар, – слава Богу, мне удалось его отговорить. Но он по-прежнему настаивает, что не уедет, пока не переговорит со своей женой.

«Своей женой»! Джулиан едва удерживался, чтобы не выхватить пистолет.

– Пен не будет говорить с ним, – сказал он твердо. – Пусть стоит здесь хоть до Страшного суда, если хочет!

Мужчины переглянулись, но ничего не сказали.

– Я поговорю с ним, – вдруг заявила Пен.

– Не надо, Пен, – снова начал Джулиан. – Не поддавайся ему!

– Все в порядке, Джулиан, – спокойно отрезала она. – Я бы только попросила вас, мистер Бершар, сопровождать меня. Скажите ему, что я поговорю с ним вон на той полянке, вдалеке от экипажей и лакеев.

Взяв Адриана под руку, Пен направилась к мужу. Слегка поодаль Сент-Джон последовал за ними.

Джулиан остался с Данте и Верджилом. Все трое смотрели вслед Пен. С каждым ее шагом навстречу графу росло нетерпение Глазбери.

– Я даже могу понять злость графа, – заметил Леклер. – Весь город с нетерпением ожидает прибытия его жены с любовником. Я полагаю, ты нарочно старался сделать вашу связь достоянием гласности?

– Ты угадал, – кивнул Джулиан, – нарочно. И я рад, что мне это удалось.

– Да, – усмехнулся тот, – и удалось, можно сказать, на славу! Вот, полюбуйся, что продается. И неплохо продается! Почти на каждом углу.

Вынув из кармана какой-то листок, Леклер протянул его Джулиану.

Это была лубочная карикатура. Обычно такие выпускаются ради того, чтобы разжечь какой-нибудь скандал. На рисунке был изображен граф, украшенный ветвистыми рогами. Человек в адвокатском сюртуке явно напоминал Джулиана. Он зачитывал графу какой-то длиннющий юридический документ.

Рядом с Джулианом была изображена графиня. Художник весьма узнаваемо смог передать ее черты. Платье графини было задрано, и рука адвоката покоилась на ее голых ягодицах.

– А твоя сестра изображена похоже! – усмехнулся Джулиан.

– Лицо – да, – в тон ему произнес Леклер. – Задницы ее я, разумеется, не видел.

– Я думал, она собирается убежать в Америку! – вставил Данте.

– Собиралась, но передумала, – сообщил Джулиан.

– Стало быть, она хочет спровоцировать его на развод?

– Надеется.

Братья снова молча переглянулись.

Джулиан задумался: как они воспринимают новость об их романе?

Джулиан знал, что Леклер не задаст лишних вопросов, а вот...

– Послушай, Джулиан, – начал Данте, словно услышав его мысль, – скажи мне одно, вы с ней действительно любовники? Или это все вранье?

– Данте! – насупился Леклер.

–Да я просто к тому, братишка, – словно извиняясь, забормотал он, – что если уж о них ходят слухи, то почему бы им и на самом деле... Лично я ничего не имею против, мне-то что.

– Я знаю, что ты не имеешь ничего против, – так же сурово глянул на него Леклер. – Дело не в этом. Вот что я тебе скажу, Джулиан: я благодарен, что ты помогаешь моей сестре. Но изображать из себя ее любовника, чтобы спровоцировать графа на развод, – это, прости меня, безрассудство. Ты хотя бы подумал о том, какой скандал вас ожидает?

Джулиан не отвечал. Все его внимание было приковано к Пен. Она и Бершар остановились посреди дороги, Сент-Джон подошел к графу. После того как они перебросились несколькими словами, Глазбери направился к тому пятачку, на котором с ним согласилась разговаривать Пен.

Пен направилась туда же. Бершар и Сент-Джон встали на обочине, чтобы люди Глазбери не могли подойти к Пен.

Пен подошла к мужу вплотную.

К мужу. К законному мужу. Стоило Джулиану подумать об этом, как разум его начинал мутиться от гнева. Этот человек, для которого никогда не было ничего святого, по всем законам, божеским и человеческим, не должен иметь никакого права на Пен. Но юридический закон на его стороне. И Джулиан, как и любой другой, бессилен, что-либо сделать, если действовать будет в рамках закона.

К счастью, есть еще средства воздействия на графа, кроме законных.

– Я не изображаю из себя ее любовника, Верджил, – произнес Джулиан. – И если ты считаешь, что я иду ради нее на какую-то жертву, то знай: это далеко не так.

Данте фамильярно похлопал его по плечу: знаем, мол. Леклер же закашлялся, словно что-то попало ему в горло. Знал бы он, что на самом деле стоит за фразой Джулиана!

Джулиан не обманывал его. Он действительно не изображал из себя любовника Пен – он был им. И отнюдь не считал, что чем-то жертвует.

Пен не могла лгать себе, она действительно боялась графа. Храбрость давалась ей нелегко.

Пен всегда боялась его. Страх этот становился все сильнее после их последней встречи в загородном доме Джулиана. И еще сильнее после трагедии с Клео. Пен знала мужа много лет, но до случая с Клео все-таки не имела полного представления о том, на что он способен. Пен ненавидела этого человека всеми фибрами своей души.

Глазбери попытался улыбнуться, но был слишком зол. Глаза его выдавали эту ярость.

– Я уничтожу его! – прошипел граф.

– Энтони, – Пен заставила себя усмехнуться прямо в ненавистное лицо, – я всегда знала, что ты жесток, но ты оказывается, вдобавок еще и глуп. Ты хотел поговорить со мной? Я к твоим услугам. Но если твои речи будут сводиться к одним угрозам, разговор будет коротким.

– И ты еще смеешь ехидничать? – скривился он. – Как ты посмела так опозорить мое имя?! Ты попрала все святое, Пен!

– Не тебе рассуждать о святом, Энтони. Твои уста даже не вправе произносить это слово. А если не желаешь, чтобы я позорила твое имя, то все решается очень просто. Кто тебе мешает развестись со мной?

Выражение лица Глазбери вдруг стало спокойнее, хотя в глазах еще таилась прежняя злость.

– Значит, вот чего ты добиваешься? – произнес он. – Развода?

– Нас давно уже ничто не связывает, Энтони.

– И тебя не останавливает, что в результате этого развода ты кое-что потеряешь?

– Что я могу потерять? Все, что могла, я уже потеряла!

– А титул? Сейчас ты графиня. Посла развода ты будешь никто. Больше чем никто – ты будешь презираема всеми.

– С разводом для меня ничто не изменится, Энтони. Я просто юридически оформлю тот статус, который фактически давно уже имею. А что до твоего титула – на него можно было еще лишь клюнуть молоденькой девочкой. Сейчас подобные вещи для меня уже не имеют никакого значения. Не беспокойся, дорогой! Можешь спокойно со мной разводиться. В мире есть много женщин, готовых платить очень высокую цену ради графского титула.

Губы графа сжались в одну прямую линию, брови сошлись на переносице. Он кинул взгляд туда, где стояли ее братья и Джулиан.

– Признайся, – проворчал он, – это была его идея? Это он соблазнил тебя, задурив голову, каким образом ты сможешь добиться развода?

– Идея, Энтони, целиком моя. И еще раз повторяю: что бы ни случилось, я не вернусь к тебе. Будь на твоем месте мужчина поумнее, он давно бы смирился с этим и не позорился!

Взгляд графа, устремленный на Джулиана, был мрачнее тучи.

– Не надейся, Пен, что я с этим смирюсь!

Фраза явно означала угрозу в адрес Джулиана. Новый приступ страха накатил на Пен, но она постаралась подавить его.

– Убей его, если не боишься суда, – проговорила она. – Но и этим ты ничего не добьешься. Я заведу другого любовника, третьего, четвертого...

– Если ты вернешься ко мне, я позабочусь, чтобы у тебя не было никаких любовников.

– Даже вернувшись к тебе, я буду тебе изменять. Глазбери снова перевел взгляд на Пен. Он был просто шокирован ее словами: в них было что-то новое.

– Значит, вот как? – усмехнулся он.– Моя недотрога жена успела полюбить то, что ей раньше не нравилось? Значит, идея верности мужу тебя не вдохновляет! Тебе больше по душе роль шлюхи? Еще бы! Молодой, красивый. Не удивлюсь, если ему ты не отказываешь во всем том, в чем отказывала мне!

Пен почувствовала, как краска приливает к ее лицу. Глазбери вдруг опустил голову.

– Вернись ко мне, Пен! Вернись и роди мне наследника. После этого можешь жить, как хочешь. Можешь менять хоть по десять любовников в день! Если хочешь, оставлю тебе титул графини, буду обеспечивать.

Пен поморщилась. Грозный Глазбери вдруг стал таким жалким! Таким он был еще более противен ей. Развернувшись, Пен пошла к своим братьям.

– Если тебе нужен наследник, – проговорила она, обернувшись, – уговори другую женщину родить его. С твоими деньгами тебе это несложно сделать. Если я даже вернусь к тебе и забеременею, ты не сможешь быть уверен, что ребенок, которого я ношу, действительно твой.

Глава 19

Они въехали в Лондон словно на парад: за каретой Глазбери тянулась длинная вереница экипажей, собравшихся из-за пробки.

Около Гросвенор-сквер карета графа, однако, свернула с главного шоссе. Экипажи же Общества дуэлянтов поехали дальше, до дома Леклера. Здесь их поджидала целая вереница других карет.

Джулиан узнал экипаж и лошадей виконтессы. Виконтесса, давно подыскивая Джулиану жену или любовницу, должно быть, радовалась сейчас в душе.

Пен направилась в дом под руку с Джулианом.

– Я полагаю – проговорила она, – все они жаждут объяснений? Уверена, подобный поворот событий немало их удивил.

– Ну, – усмехнулся Джулиан, – положим, не больше, чем удивился Леклер.

– Я думаю, если Леклер и удивлен, то вряд ли сердится. – Пен покосилась на брата, следовавшего за ней. – Скорее, даже одобряет наш план. Не так ли, Леклер?

Дамы поджидали их в библиотеке. Диана Сент-Джон сидела напротив жены Данте, Флер. Виконтесса и София, герцогиня Эвердон, о чем-то говорили с сестрой Пен, Шарлоттой.

– Ну что ж, Джулиан, – прошептала Пен ему на ухо. – Если мне и предстоит бой с муженьком, то с такими союзницами он мне не страшен!

– Да, – шепнул в ответ он, – такие пойдут на все! Им терять нечего.

Джулиан хотел намекнуть, что из всех собравшихся здесь дам за свою репутацию боялась только Шарлотта.

Наиболее ценным союзником была, пожалуй, жена Адриана, София. Герцогиня не по мужу, а по отцу, она могла себе многое позволить и не стеснялась использовать свое положение.

Именно это высокое положение в обществе помогло в свое время герцогине: она заставила высший свет признать ее выбор Адриана в качестве мужа, хотя тот и был незаконным сыном. Были, правда, дома, в которых Софию принимали неохотно, но и в них не считаться с ее интересами не могли.

Тем не менее Джулиан знал, что поговаривают порой за спиной Софии: ее брак – вызов обществу, а она сама не всегда разборчива в выборе друзей.

Когда лакей отворил дверь, взгляды присутствующих устремились к Джулиану. Он стоял рядом с Пенелопой, а все остальные – немного поодаль. Неловкое молчание нарушил Леклер, приказав лакею распорядиться насчет прохладительных напитков.

Дамы продолжали пожирать глазами Джулиана, словно видели его впервые.

Диана Сент-Джон, подойдя к Пен, обняла ее.

– Я так рада видеть тебя снова, дорогая! Рада, что ты снова с нами, и что мистер Хэмптон все это время заботился о тебе.

Подруги окружили Пен, осыпая ее приветствиями и поцелуями.

Леклер предложил джентльменам бренди. Они, как и дамы, образовали свой кружок. Но Джулиан заметил, что виконтесса все время бросает в его сторону двусмысленные взгляды.

Дорогая леди Леклер!

Приношу свои извинения за причиненный вам шок. Надеюсь, вы не очень разочарованы по поводу того, что все ваши усилия подыскать мне жену теперь перечеркнуты, ибо, разумеется, с этого момента никто не станет рассматривать меня в качестве серьезного жениха. Если вас интересует, почему я пошел на это, попытайтесь расспросить миссис Сент-Джон. Из всех присутствующих здесь она, пожалуй, единственная, для которой случившееся не столь неожиданно. Или спросите вашего мужа. В свое время ему пришлось пойти на такой же, если не худший, скандал. И по той же причине.

Ваш покорный слуга,

Джулиан Хэмптон.

– Я полагаю, господа, – произнес Леклер, прерывая как мысли Джулиана, так и рассказ Данте о каких-то конных скачках, – нам нужно принять некое решение.

Голос Леклера прозвучал достаточно громко, чтобы его смогли расслышать и дамы. Все тут же приумолкли и посмотрели на хозяина дома.

– Нам? – прищурившись, переспросил Джулиан. – Что это значит? Решение должно быть коллективным?

Все тут же наперебой начали уверять его, что, мол, «конечно, нет, это не наше дело».

– Тем не менее, – проговорила София, – мы все же были бы признательны вам, мистер Хэмптон, и тебе, Пен, если вы сообщите нам, каково будет ваше решение. Должны же мы знать, как нам себя вести: стараться потушить скандал, отрицать все, что станут рассказывать сплетники, или, напротив. В последнее время мне лично поступило много приглашений, особенно от дам. В том числе и от тех, кто обычно меня не зовет. Нетрудно догадаться, что все они жаждут услышать от меня подробности, зная, что я подруга Пенелопы.

– Если верить Леклеру (сам я за газетами не слежу), – произнес Джулиан, – не осталось уже, пожалуй, ни одной подробности, о которой не было бы напечатано. Пишут даже о том, что мы ели на завтрак. Неужели эти дамы хотят знать бог лее пикантные подробности?

– Избавьте нас от ответа на этот вопрос, сэр! – усмехнулась Шарлотта.

– Вы все еще не ответили, что нам делать, – напомнила София. – Может быть, все-таки попытаться погасить скандал? Полагаю, это еще возможно, пока он не успел зайти слишком далеко.

– Не надо, – отрезала Пен. – Пусть говорят все, кому угодно, что угодно и сколько угодно. И чем больше, тем лучше. Я пошла на это сознательно.

– Мы так и предполагали, – кивнула Шарлотта, – что вы с мистером Хэмптоном придумали этот план, чтобы заставить Глазбери развестись с тобой. Дай-то Бог, чтобы план сработал!

– Если вам нужна причина, – заявил Джулиан, – считайте, что я пошел на это ради того, чтобы защитить Пенелопу. Глазбери не должен иметь возможности застать ее наедине. Нужно, чтобы рядом с Пен всегда были родные или друзья.

– Если так, – вставил Сент-Джон, – то она не может жить в своем доме. Ее служанки просто не смогут противостоять Глазбери.

– Она будет жить у меня, – отрезал Леклер. – Это окончательное решение, и я не приму ничьих возражений.

Он покосился на Джулиана, давая понять, что под «ничьими» он имеет в виду в первую очередь его.

– Спасибо, Леклер, – проговорила Пен, – но я все-таки предпочла бы жить в своем доме.

Наклонившись к Пен, Бьянка взяла ее за руку:

– Ну уж нет, дорогая! Живи у нас! Леклер всегда сможет защитить тебя. А если хочешь, – она лукаво улыбнулась, – чтобы скандал распространялся как можно шире, положись на моих служанок. Они такие же сплетницы, как твои.

Гости, за исключением Джулиана, постепенно расходились. Когда Бьянка пригласила Пен подняться наверх и выбрать себе спальню, Джулиан остался наедине с Леклером.

– Выйдем в сад, – отрывисто произнес Леклер.

Они медленно шли между грядок с розами, огороженных деревянными щитками.

Леклер казался глубоко погруженным в раздумья, но на губах играла немного циничная улыбка.

– Джулиан! – произнес наконец он. – Поскольку Пенелопа уже взрослая женщина, ей далеко за тридцать, я не буду ничего говорить. Все, что я скажу, будет просто смешно.

– Может быть, – прищурился Джулиан, – все-таки скажешь?

Леклер заговорил не сразу:

– Ты, думаю, в курсе, Джулиан. Это не первый раз, когда мой близкий друг начинает роман с моей сестрой.

– Я не Уидерби, Леклер.

– Да, – покачал головой тот, – ты не такой, как он. При первом взгляде он – сама галантность, обходительность, очарование, а раскусишь – поймешь, что вместо души пустое место. Его можно сравнить с длинным скабрезным романом, тебя же – с томиком стихов.

С одной стороны, Джулиан был польщен таким сравнением, но с другой, он знал, что скабрезные романы обычно пользуются большим спросом, чем лирическая поэзия.

– За Пен уже утвердилась слава женщины, меняющей любовников, как перчатки, – сказал Леклер. – За ней тянется шлейф сплетен еще с Неаполя.

– В Неаполе у нее не было никаких любовников, Леклер. Так, два-три легких флирта.

– Теперь уже никто в это не поверит. А что до тебя, Джулиан. Ты ведь завоевал прочную репутацию человека, который все время жил тихо-мирно, а теперь вдруг охвачен страстью к взбалмошной бабенке.

– Я в шоке, мой друг.

– Что ж, – усмехнулся тот, – вот тебе и награда за то, что все эти годы был скромником!

Джулиан развел руками:

– Нет худа без добра. Теперь по крайней мере хотя бы одна женщина убедилась, что я могу быть и коварным соблазнителем!

Леклер рассмеялся. Они прошли еще немного.

– Джулиан! – снова начал он. – Бьянка заявила, что ты собираешься продолжать роман с Пен, пока она будет жить у нас. Я лично ничего не имею против. Об одном лишь прошу: дети ни о чем не должны догадаться.

Леклер снова погрузился в раздумья. Джулиан, хорошо знавший его, чувствовал, что Леклер хочет еще что-то сказать, но ему мешает какая-то внутренняя борьба.

– Ты понимаешь, – заговорил наконец тот, – что граф еще, может быть, решится вызвать тебя на дуэль? Честно говоря, не знаю, насколько хорошо он управляется с пистолетом. Я даже пробовал навести об этом справки, но впустую.

– Что ж, я готов это выяснить, если он меня вызовет.

– Ты так беспечно говоришь об этом!

Джулиан молчал, слушая приятный звук шуршавших под ногами листьев.

Леклер вдруг остановился, вперив в Джулиана взгляд.

– Ты уже почти спровоцировал графа на дуэль. Тогда, На дороге. Слава Богу, что он все-таки одумался. Ты это нарочно?

– Я готов к дуэли, Леклер, – уклончиво ответил он.

– Пен об этом знает?

– О чем?

– О том, что ты считаешь дуэль решением проблемы.

– Пожалуй, нет.

– А если ты проиграешь, Джулиан?

– Что ж, тогда защищать Пен будешь ты. Тебе я доверяю. Но я не собираюсь проигрывать, Леклер.

– И ты ожидаешь, – усмехнулся тот, – что я одобрю это безумие?

– Поверь мне, Леклер, я кое-что знаю о Глазбери. За свою жизнь он успел натворить много такого, за что другого давно бы повесили. И поверь, я знаю, что говорю: по-настоящему защитить Пен от графа может только его смерть. Так что дуэли буду лишь рад, Леклер.

– Ты хочешь наказать его или защитить ее?

«Вот оно! – подумал Джулиан. – Ради этого вопроса ты и начал весь этот разговор».

– Ты хочешь сказать, Леклер, – произнес Джулиан, – что у меня бесчестные намерения?

– Да, черт побери, – взорвался тот, – именно это я и хотел сказать!

– Ты имеешь в виду относительно дуэли или относительно твоей сестры?

– Черт побери, Джулиан...

– Уверяю тебя, Леклер! – поспешил перебить его он. – В случае смерти графа или развода я лично готов, как честный джентльмен, соединиться с твоей сестрой законным браком. Вот только захочет ли этого сама Пен? Не вызвал ли у нее первый печальный опыт отвращение к браку вообще?

Леклер глубоко вздохнул. На лбу его залегла глубокая складка.

– Возможно, что и вызвал, – рассеянно проговорил он. – Вернемся лучше к дамам, Джулиан. – Он зашагал по направлению к дому. – Полагаю, Бьянка уже успела удовлетворить свое любопытство, выспросив у Пен все пикантные подробности.

– Какие именно? – усмехнулся Джулиан. – Хороший ли я любовник?

– Ну хотя бы... – пожал плечами Леклер.

Куда же, черт побери, подевались Джонс и Хенли?

Глазбери с возмущением швырнул пачку писем на стол. Опять ни одного от Джонса с его характерным почерком – квадратными буквами.

Даже если Пенелопа бежала от них, должны же они, в конце концов, написать об этом! Вся Британия знала путь Пенелопы в мельчайших подробностях. Как мог не знать этого Джонс? Не иначе, мерзавец получил его деньги и смылся!

Лакей подал графу фрак.

– Я понадоблюсь вам, когда вы вернетесь, сэр?

– Нет. Можешь отдыхать. Со всем справится Цезарь.

– Хорошо, сэр.

Глазбери недоверчиво покосился на отражение лакея в зеркале. Что значит «хорошо»? И огонек какой-то в глазах. Этот негодяй смеет еще радоваться, что хозяин дал ему поблажку? В прежние времена за такое бы...

Он перевел взгляд на самого лакея. Нет, скорее всего вольнолюбивый огонек в глазах ему просто показался. Лицо малого не отражает, пожалуй, ничего: ни послушания, ни строптивости. У него самого, должно быть, расшалились нервы после разговора с Пен.

Теперь граф был готов идти на званый вечер.

«Надеюсь, – подумал он, – на этот раз хотя бы пригласили гостей поприличнее! Этот Перес со своей женой. Где он только ее откопал? Такое впечатление, что она из самых низов!»

Неспроста, должно быть, эта сеньора Перес так допытывалась у него, что он думает о недавней отмене рабства. Наверняка она сама полукровка. Уж слишком смуглая у нее кожа, даже для испанки. И как только ее пускают в приличное общество? Неужели она не понимает, что в глазах света она всего лишь экзотическая диковинка, мода на которую скоро пройдет? Она, вероятно, так и радуется этому новомодно либеральному посягательству на права дворян, что сама лишь недавно из грязи в князи. Граф почувствовал тогда на себе косые взгляды, когда заговорил об этом, но они его ни капли не смущали. К тому же потом он поставил эту красотку на место. Оставшись с ней наедине, он дал ей понять, что подозревает: она вовсе не жена Переса, а содержанка.

Этим он вывел ее из себя. Он явно видел страх, мелькнувший в ее глазах. Что ж, будет знать свое место!

Он направился к карете. На званый вечер ехать было еще рано, но у него были кое-какие дела, с которыми надо побыстрее разделаться. В конце концов Джонс и Хенли исчезли, не закончив свою работу.

Граф велел кучеру ехать в одно злачное место близ Ньюгейта. Услуги публики, которая там обычно ошивается, могут ему пригодиться.

На следующий же вечер Пен решила свой роман сделать достоянием всего света. Появившись в театре в сопровождении Софии и Адриана Бершар, она уселась в фамильной ложе герцогов Эвердон. Оттуда Пен была видна всему театру.

Джулиан появился через минуту и сел рядом с ней. В новом фраке, с элегантной тростью с набалдашником из слоновой кости, он выглядел чертовски неотразимым.

Садясь рядом с графиней, Джулиан наклонился и поцеловал ее в щеку. При иных обстоятельствах никто бы и не обратил внимания на этот жест, приняв его за обычный знак внимания со стороны старого друга. Но поскольку весь свет уже был наслышан о скандальной новости...

Впрочем, публика, очевидно, осталась разочарована, ибо, кроме поцелуя, Джулиан больше ничем не проявил себя, разве что остался сидеть в одной ложе с Пен. Глядя на Джулиана, публика видела все того же молчаливого и сдержанного мистера Хэмптона, к которому привыкла. Джулиан не афишировал слишком открыто, что они с Пен – две половинки одного целого, но и не скрывал этого.

– Ты сегодня особенно молчалив! – улыбнулась ему Пен.

– А ты бы предпочла, чтобы я изображал дикую страсть? – усмехнулся он. – Тогда все просто решат, что я сошел с ума! – Джулиан знал, что кое-кто поговаривает о нем именно это. – На нас все равно все смотрят. Разве этого недостаточно?

На них действительно смотрели все. Пен ощущала на себе пристальные взгляды, замечала, как шушукаются дамы, прикрывшись веерами.

Судя по тону Джулиана, Пен чувствовала, что быть предметом такого внимания ему неприятно. Джулиан не показывал виду, но Пен поняла, что внутри у него все кипело от злости.

– Что ж, – вздохнула она, – могло быть и хуже. По крайней мере никто не оскорбляет в лицо. Всего лишь небольшое охлаждение ко мне.

– Погоди, это еще цветочки, – поморщился он. – Настоящее отчуждение начнется после твоего развода.

– У тебя такой вид, – нахмурилась она, – словно уже пришлось выслушать что-то нелестное. Признайся, было уже?

– Было пару раз, – признался он. – Впрочем, ерунда! Ничего оскорбительного я не услышал.

Пен еще раз покосилась на Джулиана. Говорил ли он всю правду или нет? Во всяком случае, сидел он мрачнее тучи. Ради нее ему еще не раз придется выслушать много гадостей. Нет, это, пожалуй, все-таки слишком дерзко с ее стороны, что она приняла от Джулиана такую жертву. Непорядочно по отношению к нему. Сердце Пен вдруг сжалось от боли за Джулиана.

Спектакль еще не начался. Мимо ложи проходили люди. Знакомые останавливались, чтобы поприветствовать Софию и Пен, но ни один из них не произнес ни слова о скандале. Все было вполне прилично, взгляды приветливы, но во многих из них Пен безошибочно читала огромное любопытство, а кое у кого и осуждение. Во всяком случае, как показалось Пен, двух или трех прежних подруг она уже потеряла. Но кажется, приобрела новых друзей. Когда ложа была уже полна, вошел сеньор Перес, посол Венесуэлы. Под руку он держал свою «экзотическую» супругу.

Свет в театре был приглушен, но Пен достаточно хорошо рассмотрела сеньору Перес: смуглое лицо, выразительные глаза с поволокой, чувственные губы. Темно-красное платье изысканного фасона отлично сидело на ней. Лишь декольте было, пожалуй, слишком откровенным.

Держалась смуглянка легко и непринужденно, но никоим образом не вызывающе и не развязно. Может, своеобразная красота сеньоры Перес было тому причиной? Но по сравнению с ней все остальные дамы почему-то казались какими-то неоперившимися девочками-подростками. Пен и сама вдруг почувствовала себя невзрачной серенькой мышкой. Ей ли тягаться со жгучими чарами сеньоры Перес? Пен не удивляло, что всех мужчин тянуло к своенравной южанке, словно железо к магниту. Даже разговаривая друг с другом, они то и дело бросали взгляды в сторону знойной красотки. Удивило ее другое: сеньора Перес, оказывается, знакома с Джулианом! Во всяком случае, так показалось Пен по очаровательной улыбке Перес, которой она одарила Джулиана, когда подошла к нему. Пен едва сдерживалась, чтобы не встать между Джулианом и этой обольстительницей.

Кинув взгляд на Пен, смуглянка деланно улыбнулась и снова переключила все свое внимание на Джулиана. Казалось, эта нахалка ни на секунду не сомневалась в том, что если ей вдруг придет в голову обольстить мистера Хэмптона, то Пен ей вовсе не помеха.

– Рада видеть вас снова, мистер Хэмптон? – сладчайшим голоском проворковала южная красотка. – Признаться, без вас здесь было скучновато.

– А я-то думал, – с равнодушным видом протянул Джулиан, – моего отсутствия здесь никто и не заметил.

– Вы не правы, сэр. Я и сама очень скучала. Мне так не хватало вашей тихой, спокойной манеры.

Пен не без злорадства отметила, как сеньор Перес сделал недовольную гримасу, очевидно, решив, что кокетство его жены немного выходит за рамки приличия.

Сеньора Перес покосилась на мужа, но уже в следующее мгновение снова как ни в чем не бывало непринужденно болтала с Джулианом:

– Впрочем, я недооценивала вас, мистер Хэмптон. Оказывается, вы довольно опасный субъект! Нет, дамы, я полагаю, давно об этом догадывались, а вот у мужчин ваш поступок вызвал настоящий шок!

– Вашему мужу нечего опасаться, сеньора, – сказал Джулиан. – Можете убедить его, что для него я совершенно не опасен.

– Не думаю, что мне теперь удастся его в этом убедить, – проговорила красотка, недвусмысленно пожирая Джулиана глазами. – Ну да ничего, пусть Рауль чуть-чуть меня поревнует. Это полезно!

Кивнув, сеньора Перес направилась к стайке молодых людей, давно поджидавших ее.

– Смелая женщина! – усмехнулась Пен. – Ничего не боится!

– Ей не привыкать ко всякого рода сплетням, – процедил сквозь зубы Джулиан.

От Пен все же не укрылось, что, несмотря на показное равнодушие, Джулиан смотрел на эту красотку не совсем равнодушно. Неужели их когда-то что-то связывало?

Пен злилась сама на себя за эту глупую ревность. В конце концов, ревновать Джулиана у нее не было права. Их роман – всего лишь работа на публику, ни его, ни ее ни к чему не обязывающая. И все-таки Пен еле сдерживалась, чтобы не влепить пощечину назойливой красотке.

– Ну, Джулиан! – Пен попыталась изобразить беспечную улыбку. – Поздравляю, ты влип! Теперь, вероятно, не останется мужа, который не начал бы прятать от тебя свою жену.

– Пен, – невозмутимо отрезал он, – я знал, на что иду. Я знал, что рискую своей репутацией.

Пен молчала. Мысли ее были заняты сеньорой Перес. Что же все-таки связывает Джулиана с ней? Может быть, они давно уже... И теперь южанка не хочет его терять?– Ну, не грусти! – Пен попыталась улыбнуться, словно все это отнюдь не беспокоило ее. – Нет худа без добра. Теперь, я думаю, ты станешь очень популярен у дам.

– Вряд ли, – покачал он головой. – До сих пор, во всяком случае, я не пользовался особым успехом. Правда, миссис Моррисон вроде бы благосклонна ко мне. Но миссис Моррисон, насколько мне известно, ищет серьезного жениха, а я теперь уже вряд ли могу считаться таковым.

«Он явно не все договаривает. Наверняка он успел переспать с этой самой Моррисон. Теперь я знаю, кому принадлежал тот неуловимый запах духов, который почувствовала в его доме!»

– Что-то ты, кажется, приуныла, Пен? – произнес Джулиан.

– Все в порядке, – поспешила заверить его она. – Просто эта сеньора Перес немного меня шокировала.

– Привыкай! Теперь к нам будет уже не то отношение, что раньше.

– Мне казалось, что я уже морально готова к этому, Джулиан. Готова к тому, что мне будут читать нотации, а иной раз даже открыто оскорблять. Но я совсем не ожидала, что наш роман почему-то вызовет у женщин света такой пристальный интерес к тебе. Не думала, что у меня вдруг появится столько соперниц. Ты должен был решительнее дать понять, что ей нечего ждать, Джулиан!

Джулиан коснулся ее руки.

– Я ответил ей вполне решительно, Пен. Сеньора Перес как раз из тех женщин, что отлично читают между строк. Улыбнись, Пен! Не забывай о том, что ты должна играть свою роль!

Глава 20

После спектакля Пен села в экипаж Джулиана, а не герцогини Эвердон, воспользовавшись толчеей, царившей на выходе из театра. Впрочем, сделала это она не настолько быстро, чтобы остаться незамеченной. По крайней мере две или три дамы увидели, с кем уехала Пен.

Не осталось незамеченным также и то, что экипаж направился в дом Леклера. А когда Джулиан и Пен, выйдя из экипажа, направились в дом, пара случившихся поблизости зевак наверняка призадумалась, почему сам Леклер не сопровождает их.

– Я думаю, что уже завтра утром Глазбери получит кучу анонимных писем! – усмехнулась Пен, развязывая ленты шляпки.

Поставив в угол свою трость, Джулиан оглядел комнату: круглый стол с двумя книгами на нем, простые стулья. Взгляд его задержался на кровати с высоким белым пологом.

– Наверняка получит, Пен! – кивнул он. – Наш план уже начинает работать. А то, что ты уехала в моем экипаже, еще сильнее подольет масла в огонь.

Пен вдруг замерла со шляпкой в руках. В тоне Джулиана ей послышалось что-то не то.

– На сегодня спектакль окончен, Пен.

– Что ты говоришь? Не понимаю! – испугалась она.

– Я хочу сказать, что достаточно и того, что я проводил тебя до дома. Остальное в, наш план не входит.

Пен похолодела. Недаром Джулиан сегодня весь вечер был какой-то не такой. Но что же случилось, в чем причина столь внезапного охлаждения? Пен не могла понять, теряясь в догадках.

– Что ж, – проговорила она, глотая обиду, – спокойной ночи, Джулиан. Ты не обязан играть свою роль, когда на нас никто не смотрит.

– Я говорю не о своих обязанностях, Пен. Я говорю о твоем чувстве долга.

– Джулиан, – вздохнула она, – только не надо, прошу, изображать дело так, что ради развода с мужем я пошла на какую-то там жертву. Не надо меня жалеть!

– Ты не поняла меня, Пен. Я совсем не об этом.

– Тогда о чем? Я действительно ничего не понимаю, Джулиан! Я вижу лишь, что сегодня ты какой-то не такой. Что случилось? Я была слишком резка с сеньорой Перес? Да, мне не нравится, когда дамы начинают слишком откровенно вешаться на тебя! Но, если хочешь, впредь я не буду реагировать так бурно. Буду знать свое место.

– Сеньора Перес здесь ни при чем.

– Так что же случилось? Ты явно чем-то озабочен, Джулиан!

Джулиан ответил не сразу. Пен чувствовала, что он мучительно подбирает слова.

– Когда я сидел в театре, – начал наконец он, – и наблюдал за той пьесой, что шла на сцене, я понял, что разыгрываю сейчас такую же пьесу. Нет-нет, я не об этом! Я не против ее разыгрывать. Но как только за нами закрылась дверь этого дома, я почувствовал, что спектакль закончен. План наш сработал, машина сплетен уже запущена. И нам больше незачем продолжать игру на публику.

– Наш роман начинался не как игра на публику, Джулиан!

– Тогда, в гостинице, я переспал с тобой, чтобы помочь тебе успокоить нервы. Я ласкал тебя, а передо мной словно стоял призрак твоего мужа.

Пен почувствовала, как все обрывается у нее внутри.

– Ты бросаешь меня, Джулиан? – прошептала она.

Он молчал. Никогда еще Пен не было так плохо. Ей казалось, что еще минута этой пытки и она умрет.

Джулиан подошел к ней и легко коснулся пальцами щеки.

– Тогда я переспал с тобой, потому что ты искала моральной поддержки старого друга, и я помог тебе. В театре мы изображали любовников, провоцируя сплетни. А если мы сейчас займемся любовью, то почему? Это бы уже означало, что я хочу тебя и ты хочешь меня. Нашему плану это ничем не поможет.

Пен молчала. Плану это, может быть, и не поможет. Но неужели, неужели Джулиан всерьез считает, что для Пен их связь ничего не значит, что она только использует его? Как еще сказать этому человеку, что она умрет от горя, если это прикосновение пальцев к ее щеке окажется их последней близостью?

Это прикосновение было почти неощутимым, но оно опьяняло Пен, кружило ей голову в тысячу раз сильнее, чем гораздо более откровенные объятия.

Джулиан стоял всего в одном шаге от нее – холодный, словно осенний день. Еще ничего не потеряно, еще можно его вернуть. Одно слово, один взгляд...

– Ты хочешь меня, Пен? – спросил он. – Не ради плана, не ради чего-то еще. Просто хочешь?

Пен хотела его каждой клеточкой своего существа. Она ясно осознавала это. И от этого хотела его еще сильнее.

– Хочу, Джулиан, – проговорила она. – Очень хочу! – В таком случае, – заявил он, – сейчас, когда мы с тобой одни, я хочу забыть на время о том спектакле, что происходит за окнами и зовется «высший свет». И я не хочу, Пен, чтобы между нами стоял призрак твоего мужа. Всем этим мы займемся днем. Ночь же должна принадлежать только тебе и мне.

Он начал раздевать ее, медленно снимая одежду. Несмотря на нежность его прикосновений, было в них и что-то властное, словно он предъявлял какие-то новые права на Пен. На этот раз все было другим: и то, как Джулиан смотрел на Пен, когда она предстала перед ним нагой, и то, как он, подхватив ее на руки, понес на кровать. И это возбуждало Пен до последней степени.

Наконец Джулиан овладел ею. Пен целиком отдалась ему, почувствовав полноту и гармонию: его сила прекрасно сочеталась с ее хрупкостью.

– Да, – проговорила она, – прекрасно, когда для близости нет других причин, кроме той, что ты хочешь меня и я хочу тебя! Впрочем, – добавила она через минуту, – причины есть: счастье, желание и страсть.

– Это прекрасные причины! – подтвердил он.

– И любовь.

Пен сама не знала, произнесла она это слово вслух или только подумала. Во всяком случае, сердце ее сказало это раньше, чем ум осознал. Это не любовь к старому другу. Как ни дорог старый друг, как ни тяжела разлука с ним, от такой разлуки никто не умирает. Пен же чувствовала, что умрет, если потеряет Джулиана.

Пен вдруг поняла, почему чувствует сейчас себя с Джулианом по-другому. Не потому, что между ними не стоит призрак Глазбери, не потому, что забыла о своих проблемах, а потому, что поняла: она любит его.

Джулиан наполнял собой все существо Пен. Она чувствовала его запах, дышала им, с губ ее срывалось его имя.

Потом они долго лежали рядом. Пен боялась пошевелиться, словно этим разрушила бы установившуюся между ними гармонию.

Так прошло несколько часов. Наконец Джулиан встал и начал одеваться.

Пен не хотелось, чтобы эта волшебная ночь так быстро закончилась. Ей хотелось, чтобы Джулиан остался, хотелось встретить с ним рассвет.

Присев на кровать, Джулиан наклонился к ней, чтобы поцеловать ее на прощание. В комнате было темно. Свечи уже успели погаснуть, и Пен не видела выражения его лица, но поцелуй красноречиво говорил о том, какие чувства сейчас он испытывает.

Пен дотронулась до его щеки.

– Мне хотелось бы... – начала она, но вдруг осеклась. Джулиан галантно поцеловал ее руку.

– Хотелось бы чего, моя леди? Я к вашим услугам. Одно ваше слово, и...

Пен улыбнулась. Джулиан напомнил ей их детские игры. Сколько лет их дружбе... Хорошо все-таки иметь не просто любовника, а близкого друга, с которым столько связывает.

– Мне хотелось бы, чтобы он умер, Джулиан. Прости меня, Господи, это ужасное желание, но я этого хочу, Джулиан! Мне так надоело все время скрываться ... вести эту игру перед светом.

Джулиан поцеловал ее в лоб.

– Поверь, родная, это скоро кончится. Скоро, очень скоро ты будешь свободной от него. А сейчас, прости, я должен идти. Хотя, Бог свидетель, я бы полжизни отдал за то, чтобы остаться.

Он поднялся и ушел, словно растворившись в темноте.

Джулиан вышел из дома черным ходом, через кухню, и не спеша шел по бульвару.

На душе у него было удивительно спокойно, несмотря на то, что этот вечер начинался для него довольно неприятно.

Сидя в театральной ложе, Джулиан не слишком реагировал на косые взгляды в свою сторону, но eго ранило то, как вся эта публика смотрит на Пен. А тут еще сеньора Перес со своими заигрываниями (нашла время!) некстати вызвала приступ ревности у Пен. Все это казалось Джулиану нелепейшим фарсом.

Его роман с Пен с самого начала был восхитительным, но вплоть до сегодняшнего дня этот роман существовал как бы искусственно, все время преследуя ту или иную цель.

С сегодняшнего дня он больше не войдет к Пен ради какой-то цели, кроме той, что он просто хочет ее, а она – его. Спектакль закончился. Нет смысла обманывать себя и друг друга, что они идут на близость ради какой-то цели. Не нужно изобретать предлога: сердце все равно не обманешь. Даже развод Пен с Глазбери – не главное. Главное, что их неудержимо тянет друг к другу.

Все эти годы Джулиан неизменно любил Пен. Много лет ему приходилось довольствоваться лишь мечтами и фантазиями. И даже став любовником Пен, он как бы не мог насладиться ею до конца: каждый раз для близости находился повод. Но так продолжаться больше не будет. Сегодняшняя ночь перевернула все.

Джулиана вдруг словно что-то кольнуло. Погруженный в свои мысли, он даже не мог сказать, что это было: либо звук, либо замеченное движение, либо что-то еще, но инстинкт самосохранения вдруг скомандовал: «Осторожно, опасность!» Реальный мир мгновенно и безжалостно ворвался в мечты Джулиана.

Возникнув словно ниоткуда, путь ему преградили две темные фигуры. Они не приближались – просто стояли, поджидая его.

Оглянувшись, Джулиан увидел третьего человека. Он стоял чуть поодаль и не давал ему отступить назад.

Леклер оказался прав: граф Глазбери действительно предпочитал менее благородные способы борьбы со своим соперником, чем дуэль.

Джулиан снял перчатки. Без них рука тверже держит трость, не так скользит. Он смело шагнул навстречу незнакомцам.

– Вы давно поджидаете меня, джентльмены? – усмехнулся он. – Наверное, продрогли уже. Ночь сегодня холодная! Похоже, граф не очень-то щепетилен с теми, кто работает на него, если заставляет их мерзнуть часами на улице! Как, впрочем, и не очень разборчив в выборе людей. На его бы месте я постарался подыскать кого-нибудь поумнее. Неужели вы всерьез думаете, что можно просто так напасть на человека в самом центре Лондона, хотя бы и ночью? Да стоит мне закричать «Караул!», как вас тут же повяжут!

– Сначала пусть нас поймают! – проворчал один из незнакомцев.

Джулиан вдруг не столько увидел, сколько почувствовал взмах руки. Молниеносно нагнувшись, он со всех сил ударил нападавшего своей тростью по ногам.

В темноте послышался звук хрустнувшей кости, затем звякнул выпавший на мостовую нож. Человек упал, слегка вскрикнув.

Сзади раздались шаги третьего бандита. Он спешил на помощь товарищам. Не став дожидаться его приближения, Джулиан таким же приемом сбил с ног еще одного.

Джулиан повернулся к третьему, держа трость наготове. Но тот не решился нападать, не желая, очевидно, разделить участь товарищей.

– Заберите этих идиотов, – сказал ему Джулиан, – и оттащите к тому, кто вас нанял, А графу передайте, чтобы он больше не подсылал ко мне людей в темных переулках. Если он хочет со мной драться, пусть, как честный человек, вызывает на дуэль. Я к его услугам.

Бандит стал помогать одному из своих покалеченных товарищей подняться. Оставив эту троицу на произвол судьбы, Джулиан продолжил свой путь, нарочито громко стуча своей тростью по тротуару. Слава Богу, что ему не пришлось, по крайней мере на этот, раз, использовать спрятанный в трости кинжал.

И слава Богу, что мистер Джонс и мистер Хенли сейчас «отдыхают» в ланкаширской тюрьме. Поэтому граф прибегнул к услугам менее профессиональных убийц. Джулиан не считал себя трусом, но знал свои силы. Он понимал: попадись ему сейчас вместо этой троицы Джонс и Хенли, этот вечер оказался бы для него последним.

Глава 21

– Разве дамы не обсуждают между собой достоинства своих мужей и любовников? – усмехнулся Данте. – Готов поспорить, что у них с утра до ночи только и разговоров что об этом!

Данте произнес эту фразу с таким видом, что, мол, уж поверьте, ему-то доподлинно известно, о чем судачат дамы, когда остаются одни. Но остальные члены Общества дуэлянтов лишь скептически покачали головой.

На первый взгляд сегодняшняя встреча в «Уайтсе» ничем не отличалась от прочих подобных встреч, давно ставших традицией: выпивка, карты, разговоры ни о чем. Но Джулиан знал, что на этот раз друзья собрались не просто так. Каждый из явившихся счел своим долгом показать, что не отворачивается от старых друзей, даже если те спят с чужой женой и оказываются вовлечены в грандиозный скандал. Не все, впрочем, оказались способны на подобную широту взглядов. Через три дня после прибытия в Лондон Джулиан получил письмо от одного из своих старых клиентов, где тот заявлял, что перепоручает свои дела другому адвокату. За ним последовало еще три подобных письма.

– Мне кажется, ты не прав, Данте, – сказал Леклер. – Не думаю, чтобы дамы говорили о таких неприличных вещах.

Собственно говоря, спор шел о том, что имела в виду Шарлотта, когда просила Пен рассказать все подробности ее романа с Джулианом. Данте высказал свои предположения о том, какие именно подробности не терпелось узнать его сестре, но другие стали уверять его, что «ничего такого» вовсе не имелось в виду.

Данте затянулся сигарой.

– Хотите верьте, хотите нет, – лениво произнес он, – но моя Флер сама говорила, что обсуждают подобные вещи довольно часто, даже незамужние.

– Флер сама тебе это сказала? Флер? Леклер был удивлен не на шутку.

– Поразительно! – воскликнул Сент-Джон.

– Да я и сам был шокирован! – подтвердил Данте. – Тем более что говорила она мне это еще задолго до свадьбы.

– Должно быть, она просто шутила, Данте, – предположил Леклер. – Или хотела таким образом выведать у тебя кое-что, зная о твоих прежних амурных похождениях.

– Да нет, джентльмены, поверьте, она сама, как мне показалось, кое-что знала, и неплохо!

– У меня есть основание признать, что Данте прав, – заговорил вдруг Адриан. – Дамы, включая даже и незамужних, действительно обсуждают подобные вопросы. Правда, что касается незамужних, то это верно лишь относительно дам достаточно зрелого возраста. Во всяком случае, однажды, еще до свадьбы, я... – Он вдруг замялся. – Одно скажу, джентльмены, меня лично дамы обсуждали.

Все задумчиво замолчали.

– Я, впрочем, полагаю, – улыбнулся Сент-Джон, – что никому из здесь присутствующих не приходится жаловаться на плохую репутацию в этом отношении!

– Разумеется, нет! Нет, конечно! – послышались голоса. Снова задумчивое молчание.

– Господа, – начал Леклер, – давайте все-таки смотреть на вещи проще. Предположим невероятное: дамы действительно обсуждают между собой столь неприличные вещи. Я об одном хочу спросить: приходилось ли кому-нибудь из присутствующих хотя бы раз слышать от своей жены, что говорили ей другие дамы о каком-нибудь мужчине?

– Ты, должно быть, имеешь в виду кого-то из здесь присутствующих? – уточнил Данте.

С видом мужчины, абсолютно уверенного в безупречности своей репутации, он стряхнул пепел сигары в пепельницу.

– Что касается моей Софии... – Адриан в знак клятвы приложил даже руку к сердцу. – Она никогда, ни разу даже не намекала мне, что ей известно хоть что-то компрометирующее о присутствующих здесь джентльменах.

– Я уверен, – произнес Сент-Джон со скучающим видом, – что моя Диана никогда бы и участвовать не стала в подобных разговорах.

– Что вы на меня так смотрите! – запротестовал вдруг Данте, хотя никто на него особо и не смотрел. – Флер лишь говорила мне, что женщины обсуждают подобные темы. Но сами эти разговоры она мне никогда не пересказывала!

– Мне кажется, – вставил Джулиан, – если дамы и обсуждают подобные вопросы, то не так уж часто. Чаще они говорят совсем о другом.

– Вот именно, – вставил кто-то. – О нарядах, о детях, о политике.

– О политике – нет, – возразил Джулиан. – О политике, пожалуй, женщины разговаривают еще реже, чем...

Джентльмены дружно рассмеялись. Джулиан начал тасовать карты, как вдруг его взгляд что-то приметил... Выражение лица тут же изменилось: взгляд стал колючим и резким. Тем не менее, покосившись на Леклера, он продолжал тасовать карты.

– Надо же, Глазбери явился! – скривившись, прошептал Леклер. – Не иначе, кто-то донес ему, что Адриан сегодня пригласил Джулиана!

Джулиан взял себе пять карт, почти не глядя, на них. Он сидел к вошедшему графу спиной, но всеми фибрами ощущал его присутствие, словно от Глазбери исходил могильный холод.

За последние дни Джулиан практически и не вспоминал о существовании графа. Все его мысли целиком и полностью были заняты Пен: перед глазами стояло ее милое лицо, в ушах звучал чудный голос, на губах словно еще горели ее поцелуи.

Но сейчас эти эмоции вдруг отошли на задний план. Джулиан почувствовал, как все его существо переполняет черная злоба.

Джулиан поднял голову. На него в упор смотрел Сент-Джон.

– Надеюсь, Хэмптон, ты без оружия? – прошептал он. Все сидевшие за столом с удивлением покосились на них.

– Он смотрит на нас, – все тем же шепотом произнес Сент-Джон, – сейчас наверняка подойдет. Я верю, Джулиан, что у тебя хватит ума не причинить ему зла, но от греха подальше все-таки попросил бы тебя передать свой пистолет под столом Адриану.

Ругнувшись себе под нос, Джулиан вынул из-за пазухи маленький пистолет, который на всякий случай всегда носил с собой, и передал его под столом Адриану.

Потянув для приличия время, Глазбери все-таки подошел к их столу. При этом он вел себя так, словно, кроме Адриана Бершара, никто за ним не сидел.

– Бершар, – произнес граф, – у ваших гостей не возникал вопрос, почему среди них находится джентльмен, которому не место в приличном обществе?

– Ни у одного, граф, – невозмутимо отрезал Адриан. Каждый отлично знал, кто будет приглашен. И если пришел, таков, надо полагать, его сознательный выбор.

–В таком случае надо полагать, что и со стороны хозяина приглашение гостя со скандальной репутацией – сознательный выбор? Я правильно вас понял, сэр?

Адриан посмотрел Глазбери прямо в глаза:

– Граф, на мой взгляд, нельзя строить представление о человеке на сплетнях. Если бы мы начали исключать из членов нашего общества всех, о ком ходят сплетни, то очень скоро, думаю, не осталось бы ни одного! Вот если бы мне привели конкретные доказательства недостойного поведения этого человека. Скажем, показали бы компрометирующие его письма к чужой жене, тогда я, может быть, и согласился бы с вами. А так мало ли что о ком болтают.

Глазбери выпрямился, словно аршин проглотил. Это была поза, которую он всегда принимал, желая изобразить оскорбленную гордость.

– Я вижу, – проворчал он, – что сами вы, сэр, ничем не лучше вашей компании. Позвольте напомнить вам, что я человек не маленький. К моему мнению все же прислушиваются, включая даже самого короля!

– Что он имеет в виду? – спросил Сент-Джон, не считаясь с присутствием Глазбери, как граф не считался с остальными.

– Дело в том, – объяснил Адриан, – что мне, возможно, дадут титул. Этот вопрос дебатируется уже второй год. Мой брак с Софией вызвал в свете массу проблем. С одной стороны, его не очень одобряют. Герцогиня – и вдруг выскочила замуж за человека даже без титула! С другой стороны, вопрос вроде бы решается просто: дать мне титул, да и дело с концом!

– Ты всегда создавал в свете массу проблем! – усмехнулся Сент-Джон.

– Адриану могли бы дать титул за кое-какие услуги, оказанные им отечеству еще до его женитьбы, – вставил Леклер. – Но с другой стороны, министерство иностранных дел не очень желает афишировать, что это были за услуги. Это усложняет проблему.

Глазбери был явно взбешен, что на него демонстративно смотрят как на пустое место. Глаза его налились кровью.

– Позвольте вам заявить, сэр, – сквозь зубы процедил граф, – что вы – негодяй! Удивительно, как это Леклер или Бершар терпят вас в своем обществе! А впрочем, удивляться нечего... они сами с весьма скандальной репутацией!

– Я не собираюсь вступать с вами в дискуссию о нравах, граф, – невозмутимо отрезал тот. – В ваших устах призывы к морали звучат весьма лицемерно.

– Мне известен ваш план, Хэмптон, – с презрением произнес граф. – Пенелопа сама рассказала мне об этом. Вы хотите заставить меня развестись с ней. Не выйдет, сэр! Развода она никогда не получит!

– Я полагаю, граф, – прищурился Джулиан, – те три идиота, которых вы подсылали ко мне, передали вам мои слова? Стало быть, я могу расценивать ваше сегодняшнее появление здесь как вызов меня на дуэль?

Губы графа скривились, но он промолчал. Судя по его виду, чувствовал он себя сейчас весьма некомфортно.

– Значит, не вызов? – усмехнулся Джулиан. – Всего лишь очередная угроза? Жаль.

– Я не дерусь на дуэлях из-за шлюх! – процедил граф.

Сразу пятеро мужчин вскочили с места, как один. Неизвестно, что произошло бы в следующий момент, если бы Адриан не раскинул руки, чтобы остановить Джулиана и Леклера, готовых броситься на графа, а Сент-Джон не сгреб сзади Данте. Повисла долгая, напряженная пауза. Взгляды всех присутствующих были прикованы к графу и Джулиану.

– Извинитесь, Глазбери! – сурово произнес Адриан. – Вы оскорбили даму. Извольте извиниться! Признайте, что сделали это сгоряча. Иначе вас ждут целых три вызова на дуэль!

– С какой стати я должен извиняться? Она моя жена!

– Не важно! – вспылил Джулиан. – Вы оскорбили даму, граф. Я вас вызываю!

С минуту граф колебался, но затем отступил на шаг назад.

– Было бы заманчиво пристрелить вас, Хэмптон, – проворчал он, – но вынужден отказать вам. На ближайшее время у меня иные планы. К вашему сведению, сэр, сегодня я собираюсь подать петицию в суд, требуя восстановления моих супружеских прав. А теперь я обращаюсь уже ко всем, джентльмены! Хочу сообщить, что собираюсь организовать голосование в парламенте против того проекта Дархэма, в котором вы все участвуете.

Последняя новость, казалось, шокировала всех. За столом воцарилось молчание. Джулиан пытался скинуть с себя удерживавшие его руки, чтобы броситься на графа.

Глазбери обвел присутствующих злорадным взглядом, явно довольный произведенным эффектом.

– Я приношу извинения, джентльмены, – произнес он. – Признаю, что назвал свою жену шлюхой сгоряча, хотя ее поведение действительно оставляет желать лучшего.

Он повернулся и вышел. Джулиан медленно приходил в себя.

– Трус! – проворчал он.

Джентльмены вернулись к прерванной игре. О только что случившемся не было сказано ни слова. Тем не менее все заметно притихли.

Все, кроме Сент-Джона. Опираясь на стол, он пристально смотрел на Джулиана.

– Он, может быть, и трус, Хэмптон, но ты – идиот. Собираешься вызвать его на дуэль? На каком основании, скажи на милость? А вот он имеет все основания вызвать тебя. На что ты рассчитываешь? Убить мужа своей любовницы и остаться безнаказанным?

Джулиан посмотрел на него, готовясь ответить что-нибудь колкое, но в последний момент все же промолчал. В словах Сент-Джона была горькая правда.

Джулиан вздохнул. Любовь начинает затмевать ему разум. А сейчас ему, как никогда, нужно мыслить трезво и отчетливо.– Я думаю, пора расходиться, – проговорила Бьянка, – Джентльмены, должно быть, скоро уже вернутся домой. Засиживаться допоздна не в их духе.

В то время, как Общество дуэлянтов собиралось в «Уайтсе», дамы судачили в доме Леклера. Сейчас, когда гости ушли, Пенелопа и Бьянка стояли у лестницы.

Пен поднялась по ступенькам с подругой, думая о том, будет ли Джулиан с ней этой ночью. Скорее всего постесняется подниматься по этим ступеням вместе с Леклером.

Мужчины обычно очень щепетильны в таких делах. Разумеется, Джулиан не знал, что у Леклера и Бьянки был секс еще до брака.

Тем не менее Пен думала, что, возможно, Джулиан все-таки зайдет к ней. На всякий случай она не стала ложиться спать, а села за письменный стол. Миссис Ливэнхэм недавно прислала ей окончательный вариант их совместного памфлета о правах женщин, сопроводив, однако, письмом. В нем она заявляла: учитывая новые обстоятельства, имени Пен в качестве соавтора под статьей стоять не должно.

Пен пыталась уверить себя, что это ей безразлично, но в глубине души у нее все-таки затаилась обида. В конце концов, она ведь участвует в этом не ради гонорара! Ей хотелось, чтобы статья вызвала резонанс, чтобы общество наконец призадумалось.

– Впрочем, – проговорила она, – мой развод не поможет успеху статьи. Все только и будут говорить, что о моей измене, а о поведении Глазбери никто и не упомянет. И имя мое под этой статьей ничуть не поспособствует ее успеху. Скорее, напротив, повредит.

Пен перечитала те абзацы статьи, которые принадлежали ей, но на которые ей уже никогда не предъявить права. Посреди чтения вдруг раздался стук в дверь. Пен не зала, кто это. Явно не Джулиан. Он давно уже входит к ней без стука.

Пен открыла дверь – перед ней стояла одна из служанок.

– Простите, мэм, – смущенно заговорила она, – вас желают видеть.

– Мой муж?

– Нет, мэм. Я знаю, что его нам не велено пускать! Дама. Она уже давно здесь. Сказала, что подождет на кухне, пока ваши гости уйдут. Кухарка пожалела ее, приютила. Надеюсь, вы не возражаете, что позволили ей?

«Кто бы это мог быть?» – подумала Пен. Она последовала за девушкой на кухню. Пен сразу же узнала молодую женщину, сидевшую за грубым сосновым столом. Та не успела даже подняться.

– Кэтрин!

– Рада видеть вас, мэм! – горячо откликнулась та. Рядом с Кэтрин стояла худенькая белокурая девочка лет пяти.

– Это моя Бет. Бет, поздоровайся. Это графиня Глазбери. Малышка посмотрела на Пен округлившимися от удивления глазами и сделала грациозный реверанс.

Судя по виду Кейт, той явно хотелось о чем-то поговорить с Пен наедине. Велев служанке отвести девочку в другую комнату и занять ее игрой, Пен села рядом с Кейт.

– Как вам удалось воссоединиться с дочерью? – спросила Пен.

– Я просто выкрала ее, – призналась та. – Я увидела, как они с ней обращаются, и забрала ее. Она ходила грязная, у нее не было даже кровати! Спала на полу. Они – ее родственники, а обращались хуже, чем с последней из служанок! Посмотрите, мэм, как она исхудала! И не говорите мне, что красть нехорошо. Я ее мать и имею полное право!

– Кейт, кто я такая, чтобы читать вам мораль? Значит, вы просто выкрали ее?

– Это было проще простого! Никто за ней не следил. Она могла бы, не дай Бог, утонуть в реке. Эти идиоты и ухом не повели бы!

– И что вы собираетесь делать теперь?

– Уехать отсюда куда-нибудь и забрать ее с собой. Хотя бы в Америку, как вы когда-то хотели. Я слышала, это очень большая страна, гораздо больше Англии.

– Это так, Кейт.

– И женщина с ребенком вполне может там затеряться. Но мне нужно поторопиться. Мой Джейкоб скоро узнает о побеге, если уже не узнал. Бет говорила мне, что он собирался в ближайшее время навестить ее. Нужно поторопиться!

– У вас хотя бы есть деньги?

В глазах молодой женщины блеснули слезы.

– Просить неудобно, мэм, но... Мистер Хэмптон дал мне очень щедрую сумму, когда мы расстались с ним в блэкбернской гостинице, но тогда я не думала ехать в Америку. Видите ли, мэм, я-то снесу любое, но Бет... Путешествие может плохо отразиться на ее здоровье.

– Разумеется, Кейт, – поспешила заверить ее Пен, – я помогу вам. Что касается денег, дам вам, сколько могу. Но у меня есть способ помочь вам гораздо лучше, чем деньгами. Подождите здесь, я скоро приду.

Пройдя через дом, в котором уже все спали, Пен вернулась в свой кабинет и вынула из стола пачку бумаг. Они нужны были ей для бегства в Америку, но, судя по всему, она уже вряд ли туда соберется.

Присев за стол, Пен кое-что исправила и добавила в этих бумагах. Взяв документы и свой коричневый плащ, она вернулась на кухню.

– Как вы добрались до Лондона, Кейт? – спросила она.

– Пешком.

– Больше вы пешком ходить не будете, – отрезала Пен. Она послала служанку за дворецким. Когда тот появился, Пен приказала ему найти экипаж.

– Осторожнее, Кейт, когда будете выезжать, – сказала она. – За моим домом, возможно, следят.

Кейт покосилась на плащ в руках Пен.

– Зачем это? – спросила она. Пен протянула ей бумаги.

– Это – банковский чек от моего брата, – объяснила она. – Я переписала его на вас. Надеюсь, его примут в таком виде. Это – его рекомендательное письмо нашей тете из Балтимора. Я приписала к нему пару строк, что ручаюсь за вас. Полагаю, это поможет. А это – рекомендательное письмо от Дэниела Сент-Джона всем его капитанам. С ним вам обеспечен пропуск на все его суда. Кстати, одно из них сейчас как раз стоит в гавани. Завтра утром оно должно отправиться в Марсель. Я отвезу вас в гавань, объясню все капитану и попрошу его написать рекомендательное письмо другим капитанам. Думаю, вам лучше пересаживаться с корабля на корабль. Путь получится окольным, но так вам будет легче запутать следы.

Появился экипаж. Пен, усадив в него Кэтрин и Бет, велела дворецкому проследить, чтобы никто не видел их отъезд или, не дай Бог, кто-то пустился в погоню.

Впрочем, вряд ли ей грозит опасность. Отлучится всего лишь часа на два, а на нанятый экипаж никто не обратит особого внимания. Как ни хитер Глазбери, вряд ли он сумеет за столь короткий срок вычислить ее.

– Кэтрин, – поинтересовалась она чисто из любопытства, – ваш пистолет по-прежнему при вас?

– Разумеется, мэм! – кивнула та. – Выдумаете, я рискнула бы отправиться в столь дальний путь без пистолета?

Пен сама не заметила, как задремала. Очевидно, сразу после того, как вернулась из порта. Проснулась же она потому, что каким-то шестым чувством ощутила в своей спальне присутствие Джулиана.

Поездка вопреки ее ожиданиям заняла гораздо больше, чем два часа. Капитан принял письмо Сент-Джона без лишних вопросов, но почему-то заартачился, когда Пен сообщила ему, что Кейт будет во время своего путешествия пересаживаться с корабля на корабль. Он никак не хотел писать рекомендательные письма другим капитанам. Пен уговорила его с большим трудом.

Возвращаясьдомой, она ожидала обнаружить Джулиана в своей комнате. Пен уже приготовилась к тому, что он начнет ругать ее, что она где-то так долго пропадала. Однако, когда она вернулась, спальня была пуста. Уже засыпая, Пен слышала в полудреме, как вернулся домой Леклер, а с ним, как ей показалось, Джулиан.

Но к ней он почему-то пришел лишь сейчас.

– Почему ты пришел ко мне только сейчас? – спросила она, когда Джулиан ложился к ней в кровать. – Неужели стесняешься моего брата?

– Да нет, просто решил сначала немного прогуляться. Проветриться, так сказать.

– Проветриться? Ты что, перепил немного на этой вечеринке?

– Да нет, выпил я в меру. Просто хотелось успокоиться, привести свои мысли в порядок. Спи, родная! Я побуду с тобой еще немного, но вскоре мне надо идти. Ты должна отдохнуть перед поездкой.

– Какой поездкой? – удивилась она.

– Твой брат решил, что вам всем лучше пока пожить в Леклер-Парке.

– Серьезно? Должно быть, это недавнее решение. Во всяком случае, несколько часов назад я разговаривала с Бьянкой, но она об этом ничего не упоминала.

– Как бы то ни было, завтра вы все уезжаете.

– Я думаю, Бьянка будет недовольна этим внезапным капризом Леклера. Она даже совершенно не успела подготовиться!

– Как я уже сказал, завтра вы все уезжаете. Я еду с вами. Думаю, на следующий день к вам приедут Сент-Джон и Бершар с семьями.

Пен приподнялась на локте:

– Но зачем?!

– Дело в том, что Верджил слишком любопытен и может повредить делу. Он всегда любил совать нос не в свое дело. С годами он так и не сумел избавиться от этой привычки. Спи, родная!

Пен прижалась к плечу Джулиана. Ей нравилось, что он все-таки нашел время заскочить к ней, пусть даже совсем ненадолго. Но неожиданное решение Леклера серьезно настораживало ее.

– Джулиан, – осторожно начала она, – решение Леклера меня пугает. Что-то случилось?

– Собственно, ничего, – немного отрешенно ответил он. – Если не считать того, что сегодня в клуб заходил твой муж.

Пен была уверена, что Джулиан чего-то недоговаривает. Но, судя по его тону, ему явно не хотелось продолжать разговор.

«Что ж, – решила она, – придется подождать. Позже постараюсь выяснить подробности у Бьянки».

На следующий день ровно в полдень Пен покидала Лондон. Картина очень напоминала ее недавний въезд в столицу: такая же вереница карет. Для того чтобы перевезти за город всю семью Леклера, со всеми детьми, няньками, гувернантками и гувернерами, потребовался не один экипаж.

Данте и Флер ехали в одной карете с Пен и Джулианом. В тот момент, когда Данте и Флер сочетались браком, Пен была в Неаполе. Она услышала их романтическую историю лишь сейчас, приехав в Лондон. Пен была рада возможности провести эти несколько часов с ними.

Беременность Флер уже стала весьма заметна. Пен приятно поразило, с какой нежностью и внимательностью относится к ней муж.

– Мне хватит и одного, Данте! – запротестовала Флер, когда заботливый муж попытался накинуть ей на плечи еще одно покрывало.

– Мы уже выехали из Лондона, – возразил тот, – а в сельской местности обычно холоднее, чем в городе. Я боюсь, что ты простудишься!– К твоему сведению, – улыбнулась она, – у женщин в положении редко бывает простуда. Напротив, им, как правило, все время жарко.

– Доверься Флер, Данте, – проговорила Пен, – пусть она сама следит за собой. Ей виднее, что для нее лучше, а что нет.

– Пожалуй, ты права, – согласился Данте.

Флер с восхищением посмотрела на Пен, и та ответила ей таким же взглядом. До женитьбы Данте был довольно-таки бесшабашным малым. Приятно было отметить, как он переменился теперь. Данте даже не пробовал скрывать свою безумную любовь к молодой жене. Как не хватало самой Пен все эти годы мужского внимания.

Пен покосилась на Джулиана, Он сидел с отрешенным видом на фоне окна, в котором, как в раме, менялись пейзажи. Пен любовалась утонченным профилем Джулиана. Заметив ее взгляд, Джулиан улыбнулся.

Он взял за руку Пен и, подмигнув ей, кивнул на Данте и Флер. Те сидели, тесно прижавшись друг к другу, словно в целом мире были одни.

– Подумать только, – шепнул ей на ухо Джулиан, – а ведь, помнится, я пытался отговорить Данте от этого брака!

– Что? – усмехнулась она. – Неприятно юристу признавать свои ошибки? Ты поэтому сейчас такой мрачный?

– Я не мрачный. Просто сижу молча, наслаждаюсь их счастьем. Как они любят друг друга! И того ребенка, что должен родиться.

Пен подумала, что Джулиан наверняка не просто наслаждается счастьем Данте и Флер. Он завидует ему.

Раздумья ее вдруг были прерваны тем, что карета внезапно затормозила.

Это, казалось, вывело Данте из сладкого забытья.

– В чем дело? – всполошился он. – Снова Глазбери? Пора бы ему уже понять, что мы не потерпим его фокусов!

Джулиан высунулся из окна. Их экипаж действительно остановился. Впереди слышался приближающийся топот копыт.

Вскоре дорогу им преградили экипаж, запряженный четверкой, и два всадника.

– Вот тебе раз! – присвистнул Джулиан. – Но кажется, это не Глазбери.

Один из всадников промчался на большой скорости мимо их кареты. Джулиан вышел, чтобы узнать, что происходит.

– Он остановился, – сообщил Джулиан Данте и Флер. – Разговаривает с Леклером.

– Ты знаешь этого человека? – спросила Флер.

– Нет. Но к сожалению, я узнаю другого, который сейчас выходит из кареты. Это некто Лавджой, инспектор муниципальной полиции.

– Знаю, – скривился Данте. – Этот Лавджой, можно сказать, – марионетка Глазбери. – Он выпрыгнул из кареты и встал рядом с Джулианом.

Пен снова почувствовала, как в груди поднимается волна паники. Старое и, увы, знакомое чувство. Собственно говоря, это чувство много лет ни на секунду не покидало Пен. Оно преследовало ее до тех пор, пока Джулиан не взял ее под свою защиту.

Теперь это ощущение беззащитности снова навалилось, даже несмотря на то что рядом были и братья, и Джулиан, и целая армия слуг Леклера, готовых, если надо, грудью встать на ее защиту.

Пен даже вздрогнула, почувствовав, что кто-то дотронулся до ее руки. Но это была лишь Флер.

Послышались шаги и чьи-то голоса, приближающиеся к карете. Пен заметила, как напрягся Джулиан. К нему подошел Леклер, а с ним двое незнакомых мужчин.

Вид у Леклера был озабоченный. Он кинул взгляд на незнакомцев, и те отошли на пару шагов. Затем он что-то сказал Джулиану. Что именно, Пен не расслышала.

– Пен! – обратился Леклер уже к ней. – Мы должны немедленно возвращаться в Лондон.

– Что случилось, Верджил? – испугалась она.

– Сегодня утром Глазбери обнаружили мертвым. Кто-то убил его.

Глава 22

Леклеру удалось убедить полицейских, что его сестра слишком шокирована, чтобы сразу же давать показания. Он дал слово джентльмена, что графиня Глазбери непременно вернется в Лондон, чтобы участвовать в похоронах мужа.

Всю обратную дорогу никто из сидевших в карете не проронил ни слова. Джулиан держал Пен за руку. Он старался казаться спокойным, но на сердце у него было тревожно.

Глазбери кем-то убит. Пен наконец-то свободна.

Джулиан попытался заглянуть в будущее. Он представил Пен уже поседевшей, но по-прежнему все так же любящей его. Они прожили бок о бок долгую жизнь, и всегда она была рядом, в радостях и в горестях.

Как можно дольше Джулиан старался не отпускать от себя эти прекрасные видения. Но к радости его примешивалась и настороженность. Кто убил графа? И при каких обстоятельствах? Не грозит ли это чем-нибудь ему и Пен?

Как только карета остановилась у дома Лёклера, Джулиан поспешил выпрыгнуть из нее и подойти к Верджилу.

– Верджил, – произнес он, почти прижав его к стене дома, – я сейчас пойду с Пен в твой кабинет. Никто не должен заходить к нам, даже ты. И пошли немедленно за Натаниэлем Найтриджем. Как только он придет, препроводи его сразу же в кабинет.

– За Найтриджем? Неужели ты думаешь.

– Я прошу тебя сделать это, Верджил!

Не дожидаясь ответа, Джулиан пошел за Пен. Та была все еще настолько шокирована, что совершенно не держалась на ногах. Джулиан помог ей дойти до кабинета Леклера и сесть в кресло.

Найдя в баре бутылку бренди, Джулиан налил бокал и поднес его Пен.

– Выпей, родная. Это поможет тебе прийти в себя.

Пен покорно выпила. Бледность понемногу начала исчезать с ее лица.

– Я чувствую себя очень странно, Джулиан, – прошептала она. – Я почти не могу говорить. Мне кажется, я до сих нор еще не могу переварить эту новость.

– Это нормальная реакция, Пен. Расслабься, тебе нужно отдохнуть.

– Я ведь хотела этого, Джулиан! Грех, конечно, но иногда я хотела его смерти!

Именно для этого Джулиан и увел Пен подальше от посторонних ушей, чтобы никто вдруг не услышал от нее подобных признаний.

– Пен! Не стоит казниться за невольные мысли. Прости меня Бог, но Глазбери заслуживал того.

Пен попыталась прийти в себя. Ей казалось, что она сама вдруг разлетелась на какие-то куски, а сейчас делает усилие, чтобы склеить их.

– Джулиан... эти люди... полиция... Почему они ехали за нами, чтобы сообщить нам эту новость?

Джулиан молчал. Пен задумчиво наклонила голову. В глазах ее вдруг мелькнул страх.

– Джулиан, неужели они считают, что это сделала я?

– Разумеется, они будут расспрашивать и тебя. Но, полагаю, как только они уверятся, что с момента своего прибытия в Лондон ты ни разу не общалась с мужем, ни разу даже не покидала дома Леклера одна, они от тебя отстанут.

– Дело в том, Джулиан, что я покидала этот дом одна. Точнее, не совсем одна, но без Бьянки и без кого-нибудь из слуг. Черт побери!

– Когда это было, Пен?

– Как раз этой ночью. «Господи!»

– Ко мне заезжала Кэтрин. Ей удалось выкрасть свою дочь. Она боялась, что муж пустится за ней в погоню. Я отвезла ее на корабль Сент-Джона, дала ей его рекомендательное письмо и еще кое-какие бумаги, которые, помнишь, ты давал мне.

– Расскажи все подробности! – нахмурился Джулиан.

Пен рассказала. Джулиан слушал ее как профессионал-юрист. Да, к сожалению, алиби у Пен маловато, есть к чему прицепиться.

– Пен, – спросил он, – кто еще знает об этом, не считая самой Кейт и капитана?

– Служанка, дворецкий, который нанимал экипаж, и, разумеется, кучер.

«К сожалению, не один человек. Одного можно бы было подкупить, спрятать или услать куда-нибудь...»

Пен по-прежнему пребывала в рассеянности и, казалось, все еще не осознавала до конца грозившей ей опасности.

Подняв ее с кресла, Джулиан сел в него сам и усадил Пен к себе на колени. Он горячо обнял ее.

– Пен, я жду одного человека. Ты должна поговорить с ним первая, чтобы никто другой... А пока он еще не пришел, давай лучше как следует все обдумаем. Скажи мне, что ты собираешься делать теперь? Ты хотела быть свободной от него, Пен. Теперь ты наконец свободна.

Пен посмотрела на него, казалось, непонимающим взглядом.

– Не знаю, Джулиан, – призналась она. – Не знаю, что мне теперь делать с моей свободой. Да, я всегда мечтала избавиться от него, но как я буду жить потом, ни разу не задумывалась.

Джулиан поцеловал Пен в макушку. Сердце его отчаянно билось.

Если Пен никогда не задумывалась о том, как она будет жить, освободившись от мужа, значит, она никогда всерьез не верила, что это когда-нибудь произойдет.

– Благодарю вас, графиня. Что ж, кажется, теперь мне все ясно.

Пен поднялась е кресла. Натаниэль Найтридж еще раз улыбнулся ей, словно желая сказать: «Не бойтесь, я уверен, что все обойдется!»

Джулиан проводил Пен, сдав на руки поджидавшему за дверью Леклеру, и поспешно захлопнул дверь, чтобы никто не смог войти.

Найтридж черкнул еще пару строк в лежавшей перед ним бумаге. Устроившись поудобнее за столом, он откинулся на спинку стула и выжидающе досмотрел на Джулиана.

Даже в самой людной толпе на него обращали внимание. Это был высокий, атлетического сложения молодой человек. Соломенные волосы и почти черные глаза придавали его внешности что-то неожиданное и особо запоминающееся.

Привлекательная внешность Натаниэля, разумеется, способствовала тому, что в свои двадцать шесть он уже успел сделать неплохую карьеру. Но в еще большей степени этому способствовал его бойкий ум и талант. Найтридж был известен своей способностью отвести подозрения от любого, произнеся для этого всего лишь несколько фраз.

– Скажу без обиняков, Хэмптон, – начал он. – Следствие установило, что граф был отравлен. Его нашли в гостиной, на нем была кровь – очевидно, она текла изо рта. На столе обнаружили два бокала с остатками вина. У одного из них был подозрительный запах. Очевидно, у графа был гость. Этот гость и отравил его. К такому выводу, во всяком случае, склоняется полиция.

– Скажи, Натаниэль, они подозревают графиню?

– Судя по тому, что они перехватили ее на дороге и заставили вернуться в Лондон, – да. Подумай сам: в дом мужа она могла войти без труда. Она могла прийти, сделав вид, что желает примириться, а сама – отравить его. Если бы она не была графиней, а ее брат – пэром, возможно, она сейчас бы уже сидела в тюрьме.

– Да, Натаниэль, – покачал головой Джулиан, – ты сказал действительно без обиняков!

–Я мог бы солгать, Джулиан, сказать, что все хорошо. Но помогло ли бы тебе это?

– Разумеется, не помогло бы.

Джулиан молчал, невидящим взглядом уставившись в окно. Эх, черт побери, лучше бы он не стал отговаривать Пен уехать в Америку. Лучше бы он упросил ее бежать с ним, затеряться где-нибудь в чужой стране и начать там новую жизнь.И тогда они были бы любовниками не ради дела, а просто потому, что любят друг друга. Джулиан готов был на коленях упрашивать Пен об этом.

Но согласилась бы она на это? И достаточно ли было ей защиты, которую в такой ситуации мог бы предоставить он? И главное, любит ли она его настолько, чтобы связать с ним свою жизнь?

– Джулиан, скажи по дружбе: ты ее подозреваешь? Найтридж спросил об этом так же спокойно, как если бы они обсуждали какого-нибудь бродягу, стянувшего из чужого кармана платок.

– Черт побери, Натаниэль, конечно, нет!

– Тогда мой тебе совет: если действительно хочешь помочь ей, главное – не поддавайся панике. Я подумаю о том, как защитить ее, Джулиан. Кое-какие мысли у меня уже есть. И пусть она не вздумает бежать! Если ее поймают, то это конец!

Найтридж выразительно посмотрел на Джулиана, словно желая убедиться, принял ли тот его предупреждение к сведению. Джулиан молчал. Не признаваться же, в конце концов, что он и сам сейчас думал о том, как бы помочь Пен бежать!

– Натаниэль, – спросил он, – ты сам готов поговорить с ней, если дело того потребует?

– Разумеется, старина. Во-первых, ты мне все-таки друг, во-вторых, я в любом случае готов взяться за это дело. Уж больно оно громкое. Представляешь, приятель, какая меня ждет слава, если мне удастся ее защитить?

– Я ничего не имею против твоей славы, старина. Но не забывай, что речь идет о чести женщины!

– Я знаю, Джулиан, что тебе эта женщина особенно дорога. Поэтому ты и обратился ко мне, а не к кому-то другому. Впрочем, если я тебя не устраиваю…

– Нет, старина. Это должен быть ты, и только ты. Положив свои бумаги в карман, Найтридж поднялся.

– Скажи ее братьям, – произнес он, – пусть постараются, чтобы она как можно дольше не общалась с полицией. Пусть твоя графиня отдохнет дней пять, или сколько там надо женщине, чтобы прийти в себя. И еще. Пусть Леклер пошлет кого-нибудь в Марсель, чтобы вернуть миссис Лэнгтон. Если постарается, может успеть, пока она еще не пересела на другой корабль. Ее показания нам могут пригодиться.

– Да, но она может отказаться вернуться в Англию, ведь она выкрала свою дочь и боится преследований мужа.

– Нужно заставить ее вернуться. А я тем временем дам объявления во все газеты, чтобы найти того кучера. Это единственный способ для графини избежать ареста.

– Да, не мешало бы его найти. Но захочет ли он сотрудничать с нами?

– Как правило, люди, узнав, что дело идет о преступлении, не горят желанием выступать свидетелями. Но будем надеяться на лучшее.

– Пен, я должен идти.

Это были первые слова Джулиана, сказанные им за несколько часов. Пен почувствовала, как екнуло ее сердце. Слова Джулиана, по сути дела, означали, что теперь они еще долго не увидятся.

Может быть, даже никогда.

– Мой брат очень волнуется, – проговорила она.

– Леклер всегда волнуется, когда у его близких какие-то проблемы.

– Но сейчас у меня такие проблемы, каких ни у кого из нас до сих пор не было! Даже Данте – а уж он-то беспутный малый! – не приходилось попадать в подобные передряги.

С тех пор как ушел Натаниэль Найтридж, все обитатели дома только тем и занимались, что пытались сохранить хорошую мину при плохой игре. Джулиан объяснил ситуацию Леклеру и Бьянке, но те только посмеялись над нелепым предположением полиции, что это могла сделать графиня.

Если бы Пен не знала своего брата и его жену так хорошо, она бы, пожалуй, была шокирована подобным легкомыслием. Но Пен знала, что на самом деле родные лишь хотят подбодрить ее. Об этом говорило то, что, как ни старалась Бьянка изображать веселье, в ее взгляде Пен читала тревогу.

Джулиан же был с ней все это время подчеркнуто вежлив и обходителен. Но это была та вежливость, с которой обычно общаются с человеком, лежащим на смертном одре.

– Все будет хорошо, Пен! – говорил он и целовал ее так, словно ему не суждено было больше никогда ее увидеть. От этого сердце Пен готово было разорваться.

– Джулиан! – В голосе Пен звучала мольба. – Останься со мной этой ночью! Но ты, конечно, думаешь, что будет суд, А если я пересплю с моим любовником сразу же после смерти мужа, это будет выглядеть так, словно я танцевала на его могиле.

– Пен, несколько дней, во всяком случае, допрашивать тебя не будут. Леклеру удалось убедить полицию, что пока ты не в состоянии отвечать на их вопросы. Тебе якобы нужно время, чтобы прийти в себя. А если ты будешь эту ночь со мной, создастся впечатление, что не так уж ты на самом деле и плоха.

– Понятно, – нехотя кивнула она. – Что ж, придется ради приличия изображать, что я в глубоком трауре.

– Пен, ты должна сейчас как можно реже появляться в обществе. Если любопытные будут расценивать это как траур, то пусть это будет траур.

Пен чувствовала, что Джулиан явно чего-то недоговаривает. В глубине души она понимала, что рано или поздно ей не миновать отвечать на вопросы полиции. Уж больно подозрительно выглядит ее отлучка из дома Леклера прошлой ночью. Если им не удастся разыскать того кучера, то Пен вряд ли сможет доказать, где она на самом деле была.

Пен притянула Джулиана к себе и закрыла глаза, словно пытаясь отгородиться от всего остального мира.

Нет, все-таки от реальности не уйти. Можно закрыть глаза, но она все равно будет упрямо врываться в твои мысли, отравлять сладость объятий горечью неизвестности. Самое ужасное – это когда не знаешь, какая судьба тебя ждет. Неужели и впрямь она сейчас в последний раз обнимает Джулиана?

– Я должна полностью изолировать себя от мира? – спросила она. – Неужели даже с тобой нельзя общаться?

– Разумеется, я буду заходить. Хотя, правда, ненадолго. Я же все-таки ваш семейный адвокат!

«По крайней мере, – подумала Пен, – я хотя бы иногда в эти дни буду видеть его...» Но у нее было такое чувство, будто ей уже сейчас остро не хватает Джулиана... Ей хотелось, чтобы он держал ее в объятиях все это время, как держит сейчас. Пен не представляла, как она переживет все эти долгие одинокие ночи и дни.

Впрочем, это еще не самое страшное. Временную разлуку в конце концов можно перенести. Но если ей не удастся доказать свою невиновность.

Пен только сейчас окончательно осознала всю тяжесть своего положения. И даже горячие объятия Джулиана не могли защитить ее от этого ужаса.

– Что ж, – попробовала она свести все к шутке, – мне остается утешаться тем, что времена инквизиции давно прошли. Жен, убивших своих мужей, уже больше не сжигают на кострах. Или для жен графов эта мера еще сохраняется?

– Ради Бога, Пен, не надо думать о таких вещах! Но Пен не могла заставить себя не думать об этом.

– Джулиан, я должна знать, какая участь меня ждет! Возможно, меня просто повесят. Может быть, даже не на простой веревке, а на шелковой, учитывая, что я графиня.

Приподняв ее голову за подбородок, Джулиан посмотрел ей прямо в глаза.

– Пен, я обещаю тебе, что ничего с тобой не случится. Никакого суда над тобой не будет. Перестань терзаться, родная!

Но Пен никак не могла успокоиться: ее всю трясло. Она смотрела на Джулиана глазами, полными слез.

– Пен, – повторил он, – уверяю тебя, пока я жив, с тобой не случится ничего плохого!

Пен сглотнула слезы.

– Я знаю, Джулиан, что ты готов все для меня сделать. Но ты ведь не всесилен. Не это угнетает меня, Джулиан, а то, что ты не будешь со мной все эти ночи.

Губы Джулиана потянулись к ее губам. Пен хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно; казалось, если он кончится, то прервется какая-то нить. Джулиан понял, чего она хочет. Оставив ее на минуту, он запер дверь и вернулся к ней.

Он усадил ее на скамью. Сев рядом, он расстегнул одежду и задрал ее юбки.

– Вот так, – сказал он, поставив ее ноги на скамью.

Он вошел в нее так глубоко, насколько только возможно. Они не двигались – просто сидели, наслаждаясь чувством полноты.

Пен смотрела на Джулиана, словно стараясь запомнить каждую черточку дорогого лица. Ей казалось, что она знает все самые сокровенные мысли Джулиана, что она переливается в него всем своим существом.

Все время, пока они занимались любовью, Джулиан не отводил от нее глаз. И в глазах его Пен читала, что Джулиан, пока жив, найдет способ ее защитить.

Пен хотелось бы в это верить. Но сейчас, когда она занималась любовью с Джулианом, ей казалось, что она делает это в последний раз. На миг ей захотелось забыть обо всех горестях, словно в мире существовали только он и она.

Объявление о розыске было напечатано в газетах, но ни один кучер не откликнулся.

Тогда Леклер объявил, что обещает явившемуся награду.

Откликнулись аж шестьдесят четыре извозчика.

– И каждый, будто они сговорились, заявляет, что именно он подвозил леди той самой ночью, – говорил Джулиану Найтридж четыре дня спустя. – Примерно половина из них заявляет, что дам было две.

– Неудивительно, – усмехнулся тот, – дамы, как правило, не выходят из дома в одиночку!

– К сожалению, да. Но к еще большему сожалению, человек двадцать из них утверждают, что отвезли графиню к дому графа. Этим людям явно не хватает воображения! Даже зная, что награду предлагает ее брат, они рассказывают одну и ту же историю! Присутствует ли среди них тот кучер, сказать пока не могу. Все, что мне пока остается, – это продолжать расспросы.

– А что говорит дворецкий? – спросил Джулиан.

– А что он может сказать? – пожал плечами тот. – Разумеется, он не запомнил экипажа. В темноте все экипажи одинаковы.

Они сидели в таверне в Смитфилде – далеко от лондонского центра. На Найтридже был синий дорожный плащ, как ни странно для такого франта, самого простого покроя. Джулиан понял, что сегодня у Натаниэля, должно быть, свободный день.

– Но я надеюсь, – продолжал Найтридж, – что скоро что-то должно проясниться.

В его голосе Джулиан уловил фальшивый тон.

– Натаниэль! – усмехнулся он. – Ты не для того сюда пришел, чтобы давать мне ложную надежду!

– Разве тебе не нужно сочувствие друзей?

– По-настоящему мне нужно только одно – знать правду.

– Что ж, как хочешь. Я думаю, завтра или послезавтра твою графиню уже допросят и скорее всего арестуют.

– Но, послушай, Натаниэль, ведь слугам графа наверняка известно, кто приходил к нему!

– Ты думаешь, я не допрашивал их? Но если даже кто-то из них что-нибудь и знает, все они молчат как рыбы. Разумеется, графине это ничем не поможет. Старая кухарка говорит, что к графу часто ходили какие-то гости, которых никто из слуг не видел. Очевидно, Глазбери сам впускал их в дом. Так что мы не можем сказать, был ли в ту ночь в доме графа кто-нибудь посторонний. Но возможность этого не исключена.

Джулиан молча усмехнулся. Найтридж, очевидно, уже готовил свою речь в суде.

– Как ты вообще оцениваешь шансы графини? – спросил Джулиан, хотя не был уверен, хочет ли он услышать ответ на этот вопрос.

– Подобные процессы обычно очень привлекают внимание публики. Газеты начинают формировать общественное мнение задолго до суда, и у большинства, как правило, к этому дню уже складывается определенный настрой. То, что ты сейчас держишься подальше от Пен, неглупо с твоей стороны, но, боюсь, что-то кардинально изменить уже нельзя. Мнение совета – слишком влиятельная штука, старик. Судьи ведь тоже работают на публику. Истина на самом деле никому не нужна.

– Короче, приятель, ты считаешь, что дело плохо, – невесело подытожил Джулиан.

– Видишь ли, – Найтридж пожал плечами, – если бы речь шла о какой-нибудь неизвестной женщине без роду и племени, я бы защитил ее в два счета. А тут графиня. Да еще твой роман с ней на глазах у всего света пришелся как нельзя «кстати». Картина всем ясна: твоя красотка хотела избавиться от мужа, и... Короче, помочь нам может только чудо.

Джулиан глубоко вздохнул. Он-то шел на встречу с Натаниэлем в надежде, что тот скажет что-нибудь утешительное, хотя в глубине души понимал, что надежда эта очень слаба.

В мыслях у Джулиана начали возникать мрачные картины: Пен в доме Леклера, со страхом ожидающая своей участи... допрос... арест... Пен в тюремной камере...

Джулиан вдруг остро почувствовал ее страх, так остро, словно у них была одна душа на двоих.

– Прости меня, Джулиан, – пробормотал Найтридж, – что мне нечего сказать тебе в утешение. Я бы мог почитать тебе какие-нибудь стихи, но это, разумеется, не поможет...

Джулиан саркастически улыбнулся, но улыбка вдруг тотчас же сошла с его лица. Неожиданная идея пришла ему в голову.

Поэзия может ему помочь. И Джулиан знал как.

Глава 23

Войдя в кабинет Джулиана, Леклер, ни слова не говоря, сразу же прошел к бару, налил себе бокал портвейна и опустился в кресло у камина рядом с хозяином кабинета.

Таким разбитым и уставшим он Леклера еще не видел. Казалось, глубокая складка, образовавшаяся на лбу, останется навсегда.

– Полиция – ослы! – без предисловий начал Леклер. – И где только набирают таких идиотов? Особенно этот Лавджой. Должно быть, он состоял на тайной службе у графа и теперь потерял работу. С чего бы иначе он так обвиняет теперь Пен?

– Кстати, как держится Пен? – спросил Джулиан.

– Между прочим, очень бодро! Пожалуй, даже бодрее, чем я. Честно говоря, я чертовски устал? Больше всего меня убивает то, что ее ожидает ужасное будущее. И я ума не приложу, чем ей помочь.

Джулиан отложил в сторону книгу, которую читал до прихода Леклера.

– У меня есть одна идея, как ей помочь, – сказал он.

– Серьезно? За этим ты меня нашел? Говори же? Ради Пен я готов на все.

– Даже на то, чтобы совершить нечто непорядочное? – прищурился Джулиан.

– К черту порядочность! Речь идет о свободе моей сестры! Что у тебя за план? Говори же!

– План, в сущности, очень прост: вместо Пен в тюрьму сядет другой человек.

– Кто именно? Никто ведь не знает, кто на самом деле убил графа. Даже Найтрйдж теряется в догадках.

– Видишь ли, Верджил, – начал Джулиан, – дело в том, что в ту роковую ночь я не сразу пошел домой после клуба. Но и к Пен я не пошел. Часа с два я просто бродил по улицам. Никто меня не видел. Где я был? Это известно только Богу и мне. А потом я пришел к Пен. Твой дворецкий может подтвердить, в каком именно часу.

Взгляд Леклера стал совсем мрачным. Он долго молча глядел в камин.

– Нет, Джулиан, – заговорил он наконец, – воля твоя, я не могу это сделать! Не позволю, чтобы ты жертвовал собой!

– Ты уверен, что я действительно жертвую собой? Леклер кинул на него быстрый взгляд.

Джулиану потребовалось огромное усилие, чтобы в его глазах Леклер не смог ничего прочитать. Повисла долгая, напряженная тишина.

– Леклер, – произнес Джулиан, – здесь в столе ты найдешь бумаги, написанные моей рукой. Просмотри, что в них. Возможно, ты и сам заподозришь меня в убийстве графа!

Он поднялся с кресла.

– Черт побери, Джулиан, – взорвался Леклер, – неужели ты и впрямь хочешь, чтобы я…

– Именно этого я и хочу, Леклер.

– Но это же...

– Непорядочно? А кто сам только что сказал: «К черту порядочность!»?

– Я не имел в виду тебя! Ты все-таки мой друг, и я ни на мгновение не верю, что это сделал ты!

–Ты уверен в этом? А если тебе мешает наша дружба, что ж ... с этой минуты можешь считать, что мы больше не друзья. Леклер молча уставился на него. Не дожидаясь его ответа, Джулиан вышел.

Через час он, однако, вернулся в кабинет.

Леклер сидел за столом, что-то читая. Перед ним лежало множество бумаг: одни в беспорядке, другие сложенные в стопку. Очевидно, он специально отобрал их.

Подняв глаза на вошедшего Джулиана, он отложил бумагу и откинулся в кресле.

– Здесь есть очень старые, – сказал он.

– Да, – кивнул Джулиан.

– Я, разумеется, нашел те, где ты строишь планы убить Глазбери. – Он указал на отдельно лежащую стопку. – Точнее, не убить, а вызвать на дуэль или что-то в этом роде.

– Что ж, – отрешенно проговорил Джулиан, – полагаю, этого будет достаточно. А впрочем, на всякий случай возьми все. Чем полнее будет моя история, тем меньше у них будет подозрений, что я просто решил спасти Пен, заменив ее собой.

Леклер кинул взгляд на бумагу, которую только что читал.

– Черт побери, Джулиан! Ведь когда ты написал эту поэму, тебе было всего лет шестнадцать! А эти письма... я даже не понял, когда ты их писал.

– Разве?

– Скорее всего тогда же. Я что-то такое припоминаю. Кажется, Милтон упоминал тогда, много лет назад, что ты неравнодушен к Пен. Но, честно говоря, я думал, что это было юношеское увлечение и теперь уже давно прошло.

Леклер посмотрел на него с нескрываемым удивлением.

– Я сам тогда думал, что увлечение не так уж и сильно, с годами пройдет. Более того, я хотел, чтобы оно прошло! Надеялся, пытался заставить себя разлюбить ее. Все впустую! Ты, должно быть, считаешь меня идиотом.

– Господь с тобой, нет! Я просто поражен, столько лет ты был верен одной любви.

– Возьми эти бумаги, Леклер. Полагаю, они будут достаточным доказательством. Да плюс свидетельства о моем резком разговоре с графом в клубе и о том, что после клуба я два часа был неизвестно где. Можно сказать, я сам облегчаю работу полиции.

С минуту Леклер колебался, но затем начал собирать бумаги.

– Черт побери, старина, – проворчал он, – признаться, я не ожидал, что ты так бойко владеешь пером! Какой слог, однако. Такое письмо вполне могло бы растрогать сердце любой женщины! Среди знакомых моей сестры много писателей, но она и не подозревала, что самый талантливый все это время молчал о своем таланте. Впрочем, я мог бы и сам догадаться. Ведь это ты с неистощимой фантазией придумывал тогда наши детские игры в рыцарей.

– Эти бумаги не предназначались для чужих глаз, Леклер.

– Что ж, скоро они станут достоянием публики. Ты к этому готов, Джулиан?

– Готов.

Ради Пен Джулиан был готов на все. Перевязав письма, Леклер еще с минуту рассеянно смотрел на них, но затем поднялся.

– Я подумаю, что с ними делать, – сказал он. Джулиан знал, что Леклеру тяжело предавать друга. Но он знал и то, что ради Пен он это сделает.

Леклер уже совсем было вышел, как вдруг обернулся на пороге и резко спросил:

– Послушай, Джулиан! Меня-то тебе обманывать нечего. Скажи мне всю правду: ты его убил или не ты?

Джулиан промолчал, повернувшись к Леклеру спиной. Через минуту он услышал, как закрылась за Леклером дверь его дома.

Пен сидела в саду на скамейке поддеревом. Ярко светило солнце. Настроение немного улучшилось, но в глубине души словно перед грозой собирались какие-то мрачные тучи.

Пен старалась крепиться изо всех сил, но порой ей казалось, что еще немного – и она не выдержит страх, не прекращавшийся ни на минуту, убьет ее. В последнее время Пен предпочитала одиночество. Озабоченность братьев, хмурые лица подруг лишь сильнее угнетали ее.

Но хуже всего было ожидание. Дни тянулись, а дело все никак не сдвигалось с мертвой точки. Это странным образом напоминало Пен ее жизнь с мужем. Тогда она тоже жила в постоянном ожидании: придет граф, станет ее «наказывать». Теперь графа больше нет, но обрела ли она наконец свободу? Все по-прежнему, если еще не хуже. Эх, скорее бы хоть какой-нибудь конец, пусть даже самый ужасный. Это все-таки лучше, чем ужас без конца.

Впрочем, скоро ожидание должно кончиться.

Прошлым вечером Леклер был каким-то уж очень притихшим. На ее расспросы он ответил, что ничего нового в деле не объявилось, но Пен все равно не могла избавиться от подозрения, что ему стало известно что-то такое, о чем он не хочет говорить. А потом зашел Данте, и они с Верджилом удалились в кабинет. Когда Данте вышел, выглядел он совершенно убитым. Пен хотелось утешить его, но чем?

Но все это еще цветочки по сравнению с той гробовой атмосферой, что царила в доме. Сегодня к Пен должны пожаловать полицейские с допросом.

Пен не пыталась себя чем-то утешить. Она звала, что результат этого визита может быть только один – ее заберут в тюрьму. Возможно, ей уже никогда больше те придется сидеть на скамейке в езду, наслаждаясь солнышком, как сейчас... На глаза навернулись слезы.

Нет, так нельзя! Невероятным усилием воли Пен заставила себя не плакать.

Скрипнула калитка. Сердце Пен ушло в пятки. Вот уже в саду слышны чьи-то шаги. Полицейские уже здесь!

Пен закрыла глаза. Нет, она не должна поддаваться панике, иначе опозорит всю свою семью.

Шаги вдруг замерли. Человек подошел к ней вплотную. Пен заставила себя открыть глаза.

– Джулиан!

Улыбнувшись, он присел на скамейку рядом с ней.

– Хороший сегодня денек! – как ни в чем не бывало проговорил он. – Тепло не по сезону!

Пен осторожно огляделась вокруг.

– Полицейские уже здесь? – спросила она. Обняв Пен за талию, Джулиан притянул ее к себе.

– Нет никаких полицейских, – поспешил уверить он. Пен не видела Джулиана с самого рокового дня, точнее, с вечера того дня, когда они занимались любовью в библиотеке.

– Джулиан, я так скучала по тебе! Он улыбнулся.

– Моя любовь всегда с тобой, Пен, даже когда сам я далеко. Сердце Пен забилось от радости. «Любовь...» Впервые Джулиан назвал то, что было между ними, любовью. Как счастлива она это слышать! Не «дружба», не «близость» – любовь!

– Я знаю, Джулиан. Но все равно по-настоящему я счастлива, лишь когда ты со мной. Особенно с тех пор, как...

Пен вдруг осеклась на полуслове. Ей не хотелось снова вспоминать о своих проблемах, не хотелось раньше времени разрушать это короткое мгновение счастья.

Джулиан ласкал ее плечи, целовал локоны.

– Пен, – произнес вдруг он, – то, что тебе пришлось пережить в последние дни, ужасно. Но сейчас этот ужас, слава Богу, уже кончился. Тебя, правда, все равно допросят, но не сегодня. Короче, тебя больше не подозревают.

– Не подозревают? Что случилось, Джулиан?

– Очень просто. Случилось то, что теперь они подозревают другого человека.

Пен обняла Джулиана, все еще не веря своему счастью. Она смеялась и плакала от радости. Всего минуту назад она думала, что ей придется вспоминать всю оставшуюся жизнь руки Джулиана, его глаза, поцелуи. Теперь же это все здесь, рядом, наяву, навсегда... Никогда еще Пен не чувствовала такую легкость, даже в беспечном детстве.

– Джулиан, я не верю своим ушам! Только вчера мои братья готовились провожать меня в тюрьму, даже сегодня утром я думала...

– Как раз сегодня утром Найтридж сообщил эту новость мне и Леклеру. Ты теперь свободна, Пен!

– Джулиан... Ты обещал мне, что я буду свободна, и вот... – Пен крепче прижалась к нему. – Послушай, Джулиан! Если это все позади, поедем, может быть, в твой загородный дом? Всего лишь ты и я. Я хочу заняться с тобой любовью в той спальне, что смотрит на море. Помнишь, ты говорил, что там так хорошо слышен звук прибоя, а когда лежишь на кровати, кажется, что лежишь на самом берегу.

– Пен, мы отправимся туда не мешкая, – пообещал он.

– Я так счастлива, Джулиан! Со стороны, наверное, кажется, что я сошла с ума. Я смеюсь, как идиотка. Словно солнце вдруг стало ярче, а небо – голубее. Сегодня самый счастливый день в моей жизни! Ты не представляешь, как это здорово: в одночасье вдруг избавиться от всех страхов – и старых, и новых. Я словно родилась заново!

Джулиан улыбнулся.

– И что ты теперь собираешься делать? – спросил он.

– Сегодня, во всяком случае, я хотела бы провести весь день с тобой. Хочу отправиться куда-нибудь на луг и играть, как ребенок. – Пен весело вскочила и потянула Джулиана за руку. – Поедем в Леклер-Парк, Джулиан! Там мы сможем забыть весь этот кошмар.

Джулиан притянул ее к себе.

– Видишь ли, родная, – произнес он, – извини, в Леклер-Парк я сегодня поехать не могу. На вечер у меня назначены кое-какие дела. Хочешь, поедем в Хэмпстед? Там есть и луга, и лес.

Обняв Джулиана за шею, Пен чмокнула его в кончик носа. – Куда угодно, Джулиан, – проговорила она, – лишь бы с тобой!

Несмотря на то что прибытие Джулиана и Пен было неожиданным, шевалье Корбе, судя по всему, был очень рад ему. Посадив гостей за стол, , он предложил им простой, но вполне аппетитный обед. Поболтав с ними какое-то время ради приличия, оставил их одних.

После обеда Пен сразу же поспешила в просторный зал, где Джулиан и его друзья еще со студенческих времен упражнялись в фехтовании.

– Мне совсем не сложно представить, как ты управляешься со шпагой, – вдруг проговорила она разглядывая оружие, висевшее на стене. – В конце концов, однажды я тебя видела за этим занятием. Тогда, когда я... Помнишь? Я тогда спряталась и подглядывала за вами.

– Помню. Подглядывать нехорошо! – усмехнулся он.

– Я не думала, что вы меня заметите. – Пен рассмеялась, живо вспомнив тот случай. – А обнаружил меня Леклер. Как же он тогда ругался! А я едва сдерживалась от смеха. Он же ведь тогда был еще мальчишкой, а отчитывал меня с такой серьезностью, словно взрослый.

Шаги их гулким эхом отдавались в пустом зале. Пен снова представила себе молодых людей, сошедшихся в поединке в тот день, их скрещенные шпаги, обнаженные торсы, покрытые потом. Заметив, что Пен и Диана наблюдают за ними, юноши поспешили натянуть рубашки. А один из них – Пен хорошо это помнит – так лукаво-соблазнительно на нее тогда посмотрел...

Не Джулиан.

Во всей своей соблазнительной мужской красоте перед мысленным взором Пен вдруг предстал образ. Уидерби. Но сейчас это воспоминание не вызывало грусти, как и вообще никаких эмоций. Это был всего лишь незначительный эпизод в ее жизни.

Пен посмотрела на Джулиана. По выражению его лица она поняла, что он читает ее мысли.

– Я больше не жалею о том, что рассталась с ним, Джулиан.

– Я рад, коли так.

– Единственное, о чем я, может быть, жалею – это о том, что на меня обращал внимание не ты. А ведь мог бы быть ты, а не он! Если б вы были соперниками, я все равно уступила бы кому-нибудь из вас.

– Ты разве не замечала, что я к тебе неравнодушен?

– Не знаю. Пожалуй, нет. Должно быть, я просто была слишком молода, чтобы это почувствовать. Слишком молода, чтобы оценить твою любовь. Сейчас я, пожалуй, испытываю легкую ностальгию по тем временам. И небольшую ревность. Не знаю почему. Ты же ведь, я думаю, сам хотел меня тогда.

– Не скрою, хотел.

– А я этого, к сожалению, не замечала, хотя должна была. Помнится, ты мне тогда говорил, что мужчинам свойственно думать о женщинах подобным образом. Ну да ладно... – Пей взяла его за руку и потянула к дверям. – Пойдем лучше на луг! Солнце еще высоко.

Это действительно был лучший день в ее жизни, полный смеха, веселья и счастья – счастья от того, что все беды наконец позади. Пен с Джулианом играли в те игры, которыми они развлекались еще в детстве. Туфли Пен запылились, платье перепачкалось, но она не обращала на это внимания. Дважды они занимались любовью прямо на траве. Приятно было ощущать холодок земли, легкий ветерок, обдувающий разгоряченное тело. В перерывах же между играми и постелью было много поцелуев и ласк.

Но вот солнце начало уже клониться к закату, и они поспешили сесть в карету Джулиана.

– Мы оба выглядим просто ужасно! – рассмеялась Пен, пытаясь счистить с юбки прилипшую грязь. Платье ее, еще утром роскошное, успело превратиться Бог знает во что. Она сняла с плеча Джулиана пучок травы.

– Да, – улыбнулся Джулиан. – Но я бы не променял этот день ни на какой другой и эту перепачканную одежду на самую чистую одежду в мире!

– Я тоже. Эх, жаль, нет вина! Я бы выпила за то, чтобы у нас с тобой было как можно больше подобных дней!

В Лондон вернулись уже затемно. Когда карета остановилась у дома Леклера, а Джулиан помогал Пен выйти из нее, она вдруг похолодела.

– Джулиан, – прошептала она, – что это за карета там стоит? Я, кажется, узнаю ее. Не она ли тогда настигла нас, когда мы уезжали из Лондона? Значит, полицейские все-таки приехали. Они ждали меня весь день.

Джулиан посмотрел на дом, затем перевел взгляд на злополучную карету и, наконец, на Пен.

– Значит, так, Пен, – произнес он, – мы заходим в дом, и ты сразу же идешь в свою спальню, ложишься спать. Поняла?

Пен вздохнула. Все счастье сегодняшнего дня вдруг улетучилось в одночасье, словно его и не было. Ее снова охватило знакомое чувство тревоги.

– Джулиан, – проговорила она, – признайся: ты солгал мне? Ты все это придумал, чтобы дать мне напоследок насладиться свободой?

Джулиан обнял ее и посмотрел ей в глаза:

– Я не солгал, тебя действительно считают невиновной. Иди спать, родная, и помни, что я тебе сказал: моя любовь всегда будет с тобой, даже если сам я буду далеко.

– Джулиан, ты говоришь загадками! То заявляешь, что меня считают невиновной, а то, что мы с тобой теперь будем далеко друг от друга. Ничего не понимаю! Меня все-таки забирают или нет?

Джулиан вздохнул:

– Тебя никто не забирает, Пен. Они приехали за мной.

Глава 24

Пен подчинилась приказу Джулиана и сразу же отправилась в свою спальню.

Но пробыла она там недолго. Неизвестность слишком тог мила ее. Она перебралась в ту комнату, откуда в окно было видно переднее крыльцо.

Полчаса, проведенные в ожидании, показались ей вечностью. Неожиданно дверь распахнулась, и Пен увидела Джулиана в сопровождении двух незнакомых мужчин. Они сели в полицейскую карету и укатили.

Больше Пен ничего не видела. Хлынувшие слезы застилали ей глаза. Казалось, она тонет в океане слез. Боль разрывала все ее существо. Целую неделю Пен крепилась, чтобы не давать воли слезам, но то, что произошло сейчас, было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.

Она не знала, сколько прошло времени. Очнулась она оттого, что каким-то шестым чувством уловила: рядом кто-то есть. Пен подняла глаза. Футах в десяти от нее стоял Верджил, державший в руке фонарь. Поставив его на стол, Верджил подошел к сестре и сел рядом с ней на полу. Он обнял ее, желая утешить, но от этого она лишь разрыдалась еще громче.

Постепенно обессилевшая Пен затихла.

– Ты это знал! – прошептала она, уткнувшись в плечо Верджила.

– Знал, – ответил он.

– И ты позволил ему прийти ко мне, делать вид, что все хорошо... а сам знал, что сегодня за ним приедут?

– Он сам так захотел, Пен.

– Он выглядел таким счастливым. Я бы ни за что не догадалась, ни в жизнь!

Пен отодвинулась от брата, чтобы видеть его лицо. Она шмыгнула носом и вытерла глаза рукавом.

– Зачем ты это допустил? Иди к нему и скажи, что я не позволяю ему так поступать!

Верджил бессильно прислонился к стене.

– Я полагаю, это уже не в нашей власти, Пен.

– Должно быть, он сумел их как-то убедить, что убил графа. Он сделал это ради того, чтобы спасти меня!

– Тогда я тем более не смогу переубедить его. И не стал бы пытаться, даже если б и считал, что смогу.

– Что? – Пен показалось, что она ослышалась. – Ты одобряешь его план? На это же безумие!

– Ты моя сестра, Пен. Я поддержал бы любой план, лишь бы помочь тебе.

– Даже если в результате ни в чем не повинный человек сядет в тюрьму? Верджил! Ты же его друг, в конце концов!

Верджил молчал, избегая встретиться с ней взглядом.

– Верджил, скажи хотя бы... ты ведь не веришь, что он настоящий убийца?

Верджил по-прежнему молчал. Судя по его виду, он тщательно подбирал слова для ответа.

–Я спросил его об этом напрямую, – качая наконец Верджил, – а он промолчал. Но я все равно не верю в его виновность. Не потому, что он мой друг. Да, я не знаю, способен Джулиан кого-нибудь убить или нет. Но не в этом дело. Думаю, еще до убийства он хорошо понимал, что заподозрят в первую очередь тебя. Если бы не это, возможно, он уже давно бы убил его.

Пен усмехнулась, хотя сейчас ей было не до смеха.

– Надеюсь, ты не говорил всего этого полиции?

– Сказать по правде, Пен, он думал убить графа на дуэли. И вашу любовную связь Джулиан сделал достоянием гласности, потому что надеялся таким образом спровоцировать Глазбери на дуэль.

Дуэль... Пен вдруг почувствовала злость на Верджила. Нет, не может быть, чтобы Джулиан всерьез планировал убить графа, пусть даже на дуэли. Верджил все это выдумал, для того чтобы...

Но для чего понадобилась брату эта ложь, Пен не могла сказать.

А впрочем. Возможно, что это и правда. Джулиан ведь сам не раз говорил ей, что готов на все, лишь бы защитить ее. И тогда, в библиотеке, он, кажется, сказал, что сделает все, чтобы граф никогда больше не смог угрожать ей. При этом говорил так уверенно, словно этот вопрос был уже почти решенным. Раньше Пен не придавала значения подобным заявлениям Джулиана, видя в них лишь обычные клятвы влюбленного человека. Но оказывается...

Пен отказывалась что-либо понимать.

– Верджил, – осторожно начала она, – если ты считаешь, что он на это способен, что он это планировал, почему же ты все-таки не веришь, что это сделал он?

– Граф был отравлен. Если бы Джулиан хотел убить его, он не стал бы использовать такой трусливый метод. Он бы просто всадил в этого мерзавца кинжал.

– Ты что, вовсе и не собираешься помогать мне? Найтридж сердито мерил шагами камеру.

Впрочем, камера была слишком мала, чтобы можно было свободно ходить по ней. Но Джулиан знал, что эта маленькая клетушка – лучшее, что может «предложить» тюрьма Ньюгейт. Друзья его дали взятку тюремщику, чтобы ему были «созданы лучшие условия». Однако то, что он – дворянин и адвокат, тоже сыграло немаловажную роль.

– Тебе совершенно противопоказано влюбляться, – проворчал Найтридж, – от любви ты стал полнейшим идиотом! Как еще можно назвать того, кто придумал подобный бред? Скажи мне хотя бы, что ты говорил на допросе?

– Почти ничего. Разумеется, я не мог отрицать, что в ту ночь не был дома. Это противоречило бы показаниям дворецкого Леклера. Я сказал, что у меня нет свидетелей, которые могли бы подтвердить, что эти два часа я просто бродил по улицам. На вопрос о том, какие отношения у меня с графиней, я отвечать отказался.

– Бесполезно. О ваших отношениях знает, по-видимому, вся Англия.

– Все равно, как джентльмен, я не отвечал на подобные вопросы.

– Догадался хотя бы не признать открыто, что это ты убил – Разумеется, не признал. Зачем мне на себя наговаривать? Все сделают и без меня! Тем более что никто из моих друзей в это не верит.

– Черт побери, Джулиан, будь наконец серьезен! Речь идет о твоей участи!

Найтридж остановился, пытаясь успокоиться.

– Хорошо. Чтобы расставить все точки над i, попробую еще раз обрисовать ситуацию. Тебя подозревают в убийстве Глазбери. Серьезного алиби у тебя нет. О твоей любовной связи с графиней всем известно. Ты сделал ее достоянием гласности, надеясь, что это толкнет графа на развод. Надежды твои не оправдались: развода он ей не дал. Более того, начал требовать, чтобы она вернулась к нему. Он пригрозил завалить один проект, в который ты вложил большие деньги, зная, что финансового краха ты не переживешь. Он объявил это при всех, а ты при всех вызвал его на дуэль. Короче... – Найтридж в отчаянии покачал головой. – Дела твои плохи, старина!

– Это еще не все, Натаниэль. Ты еще не знаешь про бумаги.

– Какие бумаги?

– К следователям попали кое-какие мои бумаги, в которых я фантазирую, как убиваю Глазбери.

– Чудесно! – усмехнулся тот. – Просто замечательно! И как же они к ним попали?

– Извини, приятель, на этот вопрос я предпочел бы не отвечать.

Найтридж скрестил руки на груди.

– Да что с тобой, старина? Похоже, ты и впрямь задался целью попасть на виселицу!

– Главная моя цель, Натаниэль, – это отвести подозрения от графини. И я прошу тебя как друга: постарайся сделать все, что в твоих силах!

– Не уверен, что смогу быть ей полезен: Подозрения у полиции на нее все-таки останутся. Уж слишком она замешана во всем этом деле. А вот тебе, Хэмптон, я уж точно вряд ли смогу помочь. Не хочу подавать фальшивых надежд: дело твое дрянь! Твои игры зашли слишком далеко, старина!

Судьбе словно было угодно посмеяться над Пен. Не хватало того, что Джулиан находился в тюрьме, так еще целых три дня она была лишена свидания с ним, поскольку вынуждена была отправиться в Кембриджшир. Там, в имении решено было похоронить графа.

Самым большим унижением, пожалуй, было то, что Пен приходилось идти за гробом, изображая безутешную вдову. Она прекрасно знала, что все присутствующие молчаливо осуждают ее. Но рядом с Пен стояли братья. Своими каменными лицами они отбивали у них охоту бросать на Пен слишком выразительные взгляды.

После похорон, наслушавшись вволю дежурных соболезнований и плохо скрываемых шепотков за спиной, Пен вместе с Леклером и Данте прошла в дом, в библиотеку. Она хотела собраться с духом: предстоял еще поминальный ужин, где Пен должна была разыграть роль хозяйки перед всеми этими лордами и пэрами.

Пен никогда не чувствовала себя хозяйкой в этом доме. Покойный граф из всех своих загородных домов почему-то предпочел этот мрачный, стоящий в стороне ото всех особняк в Уилтшире. В этом доме никогда не звучал смех гостей, никогда не устраивались званые вечера. Граф любил совсем иные развлечения. Их он тщательно скрывал от посторонних глаз.

Данте и Верджил сели рядом с ней. Никто не проронил ни слова. Пен думала о Джулиане. Как он там, в тюрьме? Воображение рисовало ей самые мрачные картины. Пен хотелось о многом расспросить братьев. Она знала, что им известно больше, чем ей, но молчала. Расспросы были бы для них слишком болезненными.

Дверь библиотеки отворилась. На пороге показался седовласый джентльмен. Это был мистер Рамфорд – адвокат графа Глазбери.

– Позвольте спросить, графиня, – сухо произнес он, – нужен ли я вам? Если нет, я хотел бы вернуться в Лондон. – Всем своим видом Рамфорд показывал, что ему было неприятно общаться с Пен.

– Вы распорядились, чтобы во время следствия каждый из слуг графа оставался там, где он находился на момент его смерти? – спросила Пен (она знала, что этого требовал следователь).

– Да, мэм. Я также распорядился, если вдруг на имя графа придут какие-нибудь счета, чтобы все они пересылались на мой адрес. Вас это интересует?

Пен это мало интересовало. Она знала, что мистер Рамфорд – опытный, уважаемый юрист и отлично справится со всеми подобными делами.

– Вы связались с наследником покойного? – спросила она.

– Вы имеете в виду его племянника? Да, я отправил ему письмо. Он сейчас на Ямайке. Полагаю, печальное известие о кончине дяди дойдет до него не очень скоро. Ему нужно сначала привести в порядок свои дела. После отмены рабства у них там все по-другому. Пока он не приехал, ваше сиятельство имеет полное право жить в любом из имений покойного. – Последнюю фразу Рамфорд произнес с таким выражением лица, будто хотел добавить: «Не думаю, однако, что у тебя хватит на это наглости!»

Рамфорд вышел.

– Ну и наглец! – проворчал Данте. – Слова все вежливые – не придерешься. Но говорит таким тоном, словно в грош тебя не ставит!

– Скорее всего он так же, как и все остальные, считает меня виновной, – вздохнула Пен. – Впрочем, он практически меня не знает. Я видела его, кажется, всего лишь раз...

– Не переживай, что все так думают, – постарался успокоить ее Данте. – Людям свойственно верить сплетням. Но слухи, как правило, живут недолго.

Однако Пен знала, что это не так. Разумеется, сплетня о том, что она убила мужа, недолго будет самой свежей сенсацией. Наверняка вскоре появится какая-нибудь другая. Подозревать ее больше не будут. А это означает, что и без того узкий круг ее светских знакомых станет еще уже. Останутся лишь самые преданные подруги и друзья.

Но все это мало интересовало Пен. Все ее мысли были заняты человеком, сидящим в тюремной камере.

– Верджил, – сказала она, – я хотела бы увидеть Джулиана сразу же, как только мы вернемся в Лондон. Делай что хочешь: дай тюремщикам какую угодно взятку, но я хочу его видеть!

За час до рассвета Пен вошла в ворота тюрьмы Ныогейт в сопровождении Шарлотты и мистера Найтриджа.

– Нам с трудом удалось упросить тюремщиков, – произнес Найтридж.

Пен поняла, что слова «с трудом» означают лишь одно – большую сумму взятки.

«Интересно, какую?» – подумала она.

– Обычно подобные свидания допускаются лишь за день перед казнью, – сказал Найтридж.

– Это жестоко! – возмутилась Шарлотта. – Человек должен иметь право на свидание с друзьями!

Лицо Шарлотты скрывала черная вуаль, но Пен могла себе представить, как возмущенно сверкнули ее глаза.

– Увы, мэм, – мрачно усмехнулся Натаниэль, – я знаю не один случай, когда невинного человека вешали, даже не позволив ему проститься с родными! Я, конечно, не говорю, что это справедливо...

– Так добейтесь пересмотра закона, если считаете его несправедливым! – фыркнула Шарлотта. – Моей сестре не легче оттого, что кому-то еще тяжелее, чем ей!

– Если бы я мог утешить графиню чем-то иным, – проворчал он, – давно бы утешил!

Шарлотта хотела было ответить какой-нибудь колкостью, но Пен ее остановила, коснувшись руки.

– Прекрати, Шарлотта. Мистер Найтридж и так сделал все, что мог. Не мешало бы нам все-таки быть ему благодарными!

Шарлотта промолчала, хотя, очевидно, все еще дулась на Найтриджа.

Найтридж провел их по узкому коридору через мрачную проходную. За тяжелой массивной дверью оказалась небольшая плохо освещенная комната.

Человек, которого Найтридж представил как дежурного офицера, при виде их лишь едва кивнул и удалился.

Минуты ожидания тянулись долго. Пен, жившая последние дни в основном лишь тревогами и ожиданиями, отметила про себя, как странно человек воспринимает время в таком состоянии. Иногда часы пролетали, словно минуты, а иногда и минуты казались вечностью.

– Предупреждаю вас, графиня! – произнес Найтридж. – Вы можете найти мистера Хэмптона очень изменившимся. Тюрьма обычно накладывает на человека тяжелый отпечаток, а мистер Хэмптон здесь уже шесть дней.

Шарлотта взяла сестру за руку, желая подбодрить ее, но Пен за эти дни уже научилась и сама находить в себе силы бороться со своим горем. Подавленность уступила место новой эмоции – злости.

Офицер ввел заключенного. При виде его Шарлотта ахнула, Пен же, как ни крепилась, едва не упала в обморок.

Джулиан был в цепях.

Несмотря на это, он держался так же гордо и независимо, как если бы находился на светской вечеринке. Оков на руках и ногах он словно бы не замечал. Пен заметила, что он аккуратно выбрит. Это была еще одна небольшая привилегия, купленная скорее всего за взятку.

– Оставьте нас, – сказал Найтридж тюремщику.

– Не положено, сэр! – начал тот.

– Вы же видите, офицер, что арестант ведет себя смирно. Обе дамы – вдовы пэров, сам я, кажется, произвожу впечатление приличного джентльмена. Извольте оставить нас!

Офицер удалился, но явно неохотно.

– Ты не должна была приходить! – обратился Джулиан к Пен, как только дверь за тюремщиком закрылась.

– Мистер Найтридж не нашел в этом ничего плохого, – ответила та.

– Да, Джулиан, – подхватил Натаниэль. – Я полагаю, что графиня пришла с визитом к другу, который в беде. Светом этот визит будет оценен скорее всего исключительно положительно.

– Не уверен. Думаю, многими это будет интерпретировано по-другому, сам понимаешь, в каком ключе. Я ведь, кажется, просил тебя, Натаниэль, не делать ничего, что могло бы повредить Пен!

– И ты еще будешь поучать меня, – фыркнул тот, – что может повредить делу, а что нет? Меня, юриста, который на подобных делах собаку съел? Ты сам выбрал меня своим адвокатом, я тебя не просил. Позволь мне самому решать, что для тебя полезнее!

– Если вы считаете, что для пользы вашего клиента моя сестра должна рисковать своей репутацией... – начала Шарлотта.

Натаниэль вздохнул. Ничего не поделаешь, приходится терпеть некоторые вещи, если твоя собеседница – баронесса, а ты всего лишь адвокат.

– Дорогая баронесса! – начал он. – Позвольте напомнить вам: я согласился, чтобы вы сопровождали сестру, лишь с условием, что вы не будете ни во что вмешиваться. Иначе я вынужден буду настаивать, чтобы в следующий раз графиню сопровождала леди Леклер.

– Позвольте поинтересоваться, сэр, – прищурилась та, – почему вы полагаете, что имеете право диктовать нам здесь какие-то условия?

– Шарлотта, – сверкнула на нее глазами Пен, – я прошу тебя прекратить! Если считаешь нужным выяснять отношения с мистером Найтриджем, изволь делать это в другoe время! Я же пришла сюда для того, чтобы пообщаться с Джулианом.

Повернувшись к Джулиану, она сказала:

– Не беспокойся за меня. Мне нет дела до того, как будет интерпретирован в свете мой визит. Скажу более: абсолютно не волнуюсь, если кто-то станет считать меня твоей сообщницей. И я приду к тебе на суд, если мне, конечно, позволят.

Найтридж. прошел к двери.

– Баронесса! – обратился он к Шарлотте. – Если вы не возражаете, полагаю, нам с вами лучше ненадолго удалиться, чтобы дать графине возможность побыть с мистером Хэмптоном наедине. Офицера, я думаю, мне удастся уговорить, чтобы он позволил.

Найтридж кинул на Джулиана взгляд, в котором читалось предупреждение о том, что их отсутствие будет очень коротким.

Как только дверь за Найтриджем и Шарлоттой закрылась, Пен подбежала к Джулиану и обняла его.

– Не ругай меня... Не ругай... – прошептала она. – Молчи! Дай мне обнять тебя!

Обнять Пен Джулиану мешали оковы. Он просто поцеловал ее.

– Как я могу ругать тебя, Пен? – произнес он. – Я рад, что ты пришла!

– Неужели тебя все время держат в оковах? Это ужасно, Джулиан!

– Нет, в камере я сижу без оков. Их надели лишь на время свидания, чтобы я не сбежал.

У Пен отлегло от сердца. Представить себе, что Джулиан скован день и ночь, было бы невыносимо.

– Джулиан, – проговорила она, – я знаю, не ты убил графа. Зачем же ты наговорил на себя?

– Я не оговаривал себя. На допросе не говорил ничего, что не соответствовало бы действительности.

– Но ты и не пытался защищаться!

– У меня нет надежного алиби, Пен. Следствие считает, что этого достаточно, чтобы признать меня виновным.

Да, этого достаточно. Кому из следователей охота докапываться, как все было на самом деле? Подозреваемый есть, алиби у него нет. Чего еще надо? Не так ли было и с самой Пен, пока они не переключились на Джулиана? Он сделал это, чтобы спасти ее.

– Но ведь кто-то же убил его, Джулиан? Почему этого человека нельзя найти?

–А ты представляешь, какую кучу подозреваемых для этого надо переворошить? Ты и я – не единственные, кто желал его смерти. Пожалуй, не один десяток человек желали этого по той или иной причине.

«Желали – да. Я сама, прости меня, Господи, мечтала о его смерти. Но желать – еще не значит быть способным на убийство...»

В груди Пен вдруг поднялась черная волна злости. Пока Джулиан терпит унижения в тюрьме, кто-то спокойно гуляет на свободе, спит, ест, зная, что судить будут не его, а другого.

Пен обняла Джулиана изо всех сил, зная, что в ближайшие несколько дней его не увидит. Она слушала биение его сердца, вдыхала его запах, словно пытаясь запечатлеть в памяти каждую мелочь.

Пен вдруг почувствовала себя на удивление спокойной и решительной. Пора брать инициативу в свои руки, самой бороться за свое счастье. И Пен знала, что делать.

Глава 25

– Я прошу вас всех помочь мне, – заявила Пен.

Она сидела в своей гостиной. На ней было простое черное платье. Пен помнила, что должна изображать траур. После свидания с Джулианом Пен не вернулась к Леклеру, а переехала в собственный дом.

Сейчас вокруг нее сидели самые близкие ее подруги.

– Скажи нам, что делать, – поддержала ее София. – Для тебя мы готовы на все.

– Боюсь, – прищурилась Пен, – просьба моя окажется не из приятных. Так что, если откажетесь, я вас пойму.

– Для тебя мы готовы на все, – повторила на этот раз Флер.

– Вам предстоит выступить со свидетельствами, компрометирующими графа. В конце концов, он умер. Если его репутация и пострадает посмертно, ни ему, ни кому-либо другому это ничем не грозит. Я бы и не стала этого делать, если бы не надеялась таким образом помочь Джулиану.

– Прекрати оправдываться, – фыркнула Шарлотта, единственная из подруг уже посвященная в подробности плана Пен. – Граф был тот еще фрукт! Хорошо было бы, если б то, что ты сейчас собираешься обнародовать, стало достоянием гласности еще при его жизни!

Пен посвятила Шарлотту в свой план прошлым вечером. Реакция Шарли была в ее духе: громкой, эмоциональной, полной «непарламентских» выражений.

– Я уже советовалась с мистером Найтриджем, – продолжала Пен. – Он тоже считает, что если всем станет известно, почему я в свое время ушла от мужа, это может сыграть на руку Джулиану. Самые пикантные подробности мы, разумеется, совсем уж открыто разглашать не будем, но, думаю, все-таки стоит распространить их через интимные разговоры между дамами. В этом я рассчитываю в первую очередь на тебя, София. У тебя, как правило, чаще всего собираются самые большие любительницы сплетен.

– Я к твоим услугам, дорогая! – кокетливо улыбнулась та. – Скажи лишь, что именно я должна рассказывать.

Пен вздохнула. То, о чем ее просила София, было сложнее всего. Слава Богу, некоторый опыт у Пен уже был – вчерашний откровенный разговор с Шарлоттой. Но то был все-таки разговор с близкой подругой. Пен же хотела, чтобы отвратительные подробности интимной жизни покойного графа стали известны всему свету. Была здесь и еще одна причина: она молчала, боясь повторить судьбу Клео. Пен нелегко было говорить об этом. Если уж рассказывать обо всем, придется говорить и о собственной трусости.

Но в конце концов, все эти женщины, сидящие сейчас перед ней, – ее подруги. Пен знала: что бы ни случилось, они всегда поймут и поддержат ее. К тому же она идет на это ради Джулиана.

– Короче, в первый же год моего замужества, – начала она, собравшись с духом, – я узнала: от женщины, которая делит с ним постель, Глазбери склонен требовать много такого, что никак нельзя назвать нормальным или порядочным.

Пен рассказала им даже те подробности, о которых не стала упоминать тогда в разговоре с Джулианом. Рассказ занял минут пятнадцать. Все это время Пен, вынужденная снова вернуться к ужасным воспоминаниям, не могла побороть отвращения, хотя, казалось бы, прошло много лет и подобные эмоции больше не должны волновать ее душу.

Эту ужасную правду о графе дамы воспринимали по-разному: рот Флер открылся от удивления, да так и не закрывался до самого конца рассказа; София, судя по выражению ее лица, была в шоке; Диана с трудом удерживала слезы; лицо Бьянки казалось каменным.

Пен не стала говорить прямо, что подозревает графа в убийстве Клео, но намеками, как ей казалось, дала подругам прийти к тому же умозаключению. Во всяком случае, Бьянка заметила вслух, что смерть Клео странным образом совпадает с тем временем, когда граф потребовал, чтобы Пен вернулась к нему.

Шарлотта выразилась более откровенно:

– Я удивляюсь, Пен, что ты сама не убила его еще много лет назад!

Бьянка задумчиво постучала пальцами по спинке софы, обитой розовым дамасским шелком, на которой сидела.

– Я полагаю, если свет об этом узнает, симпатий и жалости к покойному в нем заметно поубавится. А значит, симпатия к твоему Джулиану возрастет. Мистер Найтридж, должно быть, имел в виду это, когда сказал, что твои откровения сыграют Джулиану на руку.

– Должно быть, – согласилась Пен.

– Так что, можно сказать, будет два судебных процесса, – вставила Флер. – Официальному суду будет предшествовать суд общественного мнения. Нетрудно догадаться, что последний во многом повлияет на решение первого.

– Это была идея мистера Найтриджа? – поинтересовалась Диана. – Оказывается, этот Найтридж человек весьма неглупый, хорошо знает свет.

– Идея целиком принадлежит нашей Пен, – сообщила Шарли. – Мне кажется, что слухи об уме Найтриджа сильно преувеличены. Это мое мнение, если желаете его знать.

– С каких это пор тебя интересует, желаем ли мы знать твое мнение? – фыркнула Бьянка. – Ты всегда высказывала его, желают тебя слушать или нет.

– Вы поможете мне? – спросила Пен. – Станете рассказывать свету о проделках моего благоверного? Царство ему небесное, прости, Господи! Я понимаю, что все это очень тяжело и неприятно.

– Конечно, мы поможем тебе! – воскликнула Бьянка. – Я думаю, все подробности описывать нет нужды. Достаточно намеков, а остальное люди додумают. Уверяю вас, кое-кто еще при жизни графа подозревал о его извращенных наклонностях. Вот они-то сейчас и вспомнят свой подозрения!

Пен потупилась.

– Но получается, я и сама не без греха, если какое-то время потворствовала его выходкам.

– Это не грех, – поспешила уверить ее Диана. – Ты же не поощряла его выходки, а просто, не хотела выносить сор из избы. Ты ведь считала, что ославить его было бы непорядочно. Но теперь, когда я узнала, что он вытворял с этой невинной девочкой Клео, я сама готова кричать о его преступлениях на всех углах! До чего он ее довел!

– Теперь уже, Пен, – заявила Шарли, – если даже ты сама передумаешь и станешь просить нас, чтобы мы молчали, молчать мы не будем! Я, во всяком случае. О преступлениях этого чудовища должны узнать все.

– Выше голову, Пен! – улыбнулся Леклер, помогая ей выйти из экипажа, когда они приехали в Гайд-парк.

Поправив помявшуюся юбку траурного платья и выпрямив затекшую от поездки спину, Пен вышла из кареты. Не успела она ступить на землю, как в ее сторону тотчас же повернулись головы достаточно большого количества зевак, даже чья-то проезжавшая мимо карета затормозила. Очевидно, сидящим в ней тоже очень хотелось поглазеть на успевшую стать почти легендарной графиню.

Леклер и Данте взяли сестру под руки. Легкий ветерок развевал ленты на шляпке Пен.

Пен не ожидала столь пристального интереса публики к своей скромной персоне. Прошло всего лишь два дня с тех пор, как она договорилась с подругами о своей новой тактике, а их действия уже начали приносить обильные плоды.

Пен не стала сама посвящать братьев в пикантные подробности интимной жизни своего покойного мужа. Их, очевидно, уже успели посвятить жены. Пен догадывалась об этом, потому что стоило кому-нибудь упомянуть о Глазбери, как лица братьев искажались гримасами.

– Что ж, – сказала Пен, – ничего страшного – мне не привыкать быть объектом сплетен. Утешает, что на этот раз сплетни могут принести мне пользу.

Пен уже ни от кого не скрывалась. Напротив, она как можно больше старалась быть у всех на виду. Если бы братья не предложили ей сегодня эту прогулку, она сама послала бы за ними.

– Адриан ездил в Блэкберн, – сообщил Леклер. – София рассказала ему об этом похищении. Он хочет попытаться вытащить Джонса из блэкбернской тюрьмы в Лондон для показаний.– Вряд ли Джонс признается в убийстве Клео, – вздохнула Пен.

– Да, улик маловато, – согласился Леклер. – Но он даст показания о том, как похищал тебя по заданию графа. От этого-то ему уж никак не отвертеться.

– Послушай, Леклер, – встревожилась Пен, – а не выйдет ли наоборот? Если судья узнает, каким чудовищем был Глазбери, он может поверить, что Джулиан убил графа? Такого ведь и убить поделом!

– Знаешь, предоставь Найтриджу решать, что твоему Джулиану на пользу, а что нет. Найтридж – парень толковый, поверь мне.

– Ты будешь присутствовать на суде, Пен? – спросил Данте.

О дате суда уже было объявлено: он состоится через два дня. Всего два дня... Пен снова начинало казаться, что время мчится с необыкновенной быстротой.

– Разумеется, я пойду, – откликнулась она. – Мне нет смысла скрываться: весь свет и так уже знает, что он мой любовник.

Площадь перед зданием суда буквально кишела людьми. Здесь были журналисты, желавшие заработать на интересе обывателей ко всякого рода громким делам, просто любители «жареных» сенсаций... Экипаж Данте еще не успел остановиться, как к нему уже подскочил вертлявый мальчишка. Он предлагал газету с подробностями преступления, которое сегодня будет раскрыто. Но Данте так сурово посмотрел на парня, что тот поспешил ретироваться в поисках другого покупателя.

Пен вышла из экипажа. Пока она была в пути, никто не обращал на нее внимания: карета Данте была не такой уж известной в городе, чтобы каждый узнавал ее с первого взгляда. Но стоило Пен показаться в своем траурном платье, как даже не знавшие ее в лицо сразу поняли, кто перед ними. Каждый в толпе норовил протиснуться поближе к ней.

– Быстрее, Пен. – Взяв ее под руку, Данте поспешил скрыться в дверях.

Зал суда был переполнен. Стоило Пен войти, как все взгляды тотчас же устремились на нее. Никогда еще Пен не приходилось видеть столько откровенно пожирающих ее глаз. Пен закрыла было лицо вуалью, но тотчас же решительным жестом откинула ее.

– Нет смысла прятаться, – сказала она Данте. – Все и так знают, кто я такая. Что ж, пусть глазеют, коли не совестно.

Данте заранее послал слуг, чтобы заняли для них места. Крепко держа Пен за руку, он начал протискиваться сквозь толпу. Вскоре появились Леклер с Бьянкой и Флер, а затем Сент-Джон и Шарлотта.

Пен почувствовала, что внимание толпы переключилось на кого-то еще, только что вошедшего в зал. В толпе вдруг образовался коридор. По нему гордо прошествовала невысокая дама с царственной осанкой в умопомрачительном платье цвета зеленого яблока. Желтая шаль и роскошная шляпа с двумя огромными перьями дополняли ее кричащий наряд. Герцогиня Эвердон явно старалась сделать свое появление на процессе как можно более демонстративным.

София заняла место рядом с Пен.

– Я уже предвижу, что напишут в газетах, – улыбнулась она.

– Что именно? – спросила Пен.

– Что герцогиня Эвердон оделась на суд, как на бал к королю. Уж слишком роскошно.

– Успокойся, София, никто не назовет твое платье слишком роскошным. Твой вкус всегда безупречен.

– Сказать по правде, я нарочно так вырядилась. Если сегодняшний суд – спектакль, то и я решила в свою очередь разыграть им небольшую сценку. А шляпу такую огромную надела для того, чтобы Джулиану было легче найти нас в зале. Адриан, уезжая сегодня в Блэкберн, наказал мне, чтобы на суде я сидела непременно рядом с тобой. Странно, что герцогиня вообще пришла сюда. Косые взгляды и сплетни не волновали Пен, но преданность подруг трогала ее сердце.

– Вряд ли, думаю, у какого-нибудь обвиняемого была когда-нибудь такая сильная поддержка! – улыбнулась Пен.

– На моей памяти нечто подобное было, – заверила ее София, – мне не первый раз приходится участвовать в «группе поддержки» на суде. Кажется, уже начинается... – Она взяла Пен за руку. – Выше голову, подруга!

Пен не могла не признать, что Найтридж подготовился к этому процессу как нельзя основательно. Натаниэль продумал все до мелочей, вплоть до своего костюма. Внушительного роста, в широкой мантии и белоснежном парике, Найтридж совершенно затмевал собой судью, казавшегося рядом с ним маленьким, старым и сморщенным. В манере адвоката допрашивать свидетелей чувствовался виртуозный профессионал. Найтридж парадоксальным образом умел сочетать деловую бесстрастность с увлекательностью театрального представления.

Сам же подзащитный выглядел довольно бледно. Казалось, Джулиан задался целью ничем не помогать Найтриджу. На вопросы Джулиан отвечал холодно и односложно. Бедняге Натаниэлю приходилось словно клещами вытягивать из него каждое слово. Разумеется, некоторая доля хладнокровия, с которой джентльмен встречает суровый приговор, делает ему честь, но Джулиан держался как-то уж слишком отрешенно, словно его вовсе не волновала собственная судьба.

Но Пен знала, каких усилий стоило Джулиану подобное хладнокровие. Уже одно то, что он сейчас, должно быть, ощущал себя выставленным напоказ перед толпой зевак, точно некий любопытный музейный экспонат, наверняка ранило его сердце.

Пен знала, почему Джулиан защищался так вяло. Он не хотел отводить подозрений от себя, иначе бы эти подозрения снова пали на Пен.

Джулиан сразу же заметил ее в зале, но за все время процесса он больше не кинул на нее ни одного взгляда. Пен пыталась сохранять хотя бы внешнее самообладание. Ей, кажется, это удавалось, но сердце просто обливалось кровью. Когда прокурор зачитывал обвинение, Пен почти физически почувствовала, что Джулиана вырывают из ее объятий навсегда.

Прокурор подошел к Джулиану с какими-то бумагами в руках.

– Вы признаете, сэр, что ненавидели графа? – сурово спросил он. – Даже хотели его смерти? Эти бумаги написаны вашей рукой. В них вы строите планы убийства графа. И такая бумага не одна. Вы занимались подобными планами на протяжении многих лет. Позвольте зачитать кое-что из ваших записей.

Он зачитал. Записи Джулиана были переполнены мрачной ненавистью к Глазбери и вымышленными сценами смерти графа от его руки.

Многие в публике перешептывались. Пен сидела ни жива ни мертва. Джулиан, как ни странно, хранил все тот же безразличный вид. Пен огляделась вокруг. Судя по тому, как смотрели на Джулиана собравшиеся в заде суда, сейчас они видели в нем преступника, а не добропорядочного джентльмена.

–Даже подруги Пен, казалось, были поражены тем, что обнаружилось в бумагах обвиняемого. Леклер сидел с посеревшим лицом, словно участь Джулиана была однозначно решена.

Прокурор занял свое место, явно довольный произведенным эффектом.

И тут поднялся Найтридж. Лицо его было хмуро.

– Позвольте мне эти бумаги, господин прокурор! – произнес он.

Тот передал ему бумаги.

– Мы видим, что большинство записей датировано, – начал Натаниэль. – Даты написаны теми же чернилами, что и весь текст. Стало быть, они выставлены тогда же, когда все это и было написано. Что же мы видим? – Он перелистал бумаги. – Вот это и это написано десять лет назад, это – пять, а это... – он поднес бумагу к глазам, – простите, господа, дата стерлась... но если я правильно разобрал, аж пятнадцать лет назад! – Он усмехнулся. – Что-то слишком долго вы вынашивали свои планы, мистер Хэмптон!

– Может быть, я не столько вынашивал планы, сколько просто носился с фантазиями? – таким же насмешливым тоном откликнулся тот.

Публика одобрительно рассмеялась.

– Мне тоже так кажется, сэр, – подхватил Найтридж. – Осмелюсь предположить, что никаких реальных планов вы на самом деле и не вынашивали. – Он выразительно потряс пресловутыми бумагами перед публикой. – Ваши записи, сэр, слишком эмоциональны, чтобы производить впечатление реальных планов, составленных с холодным расчетом. Перед нами скорее записки человека, которого мучает что-то такое, что он, как джентльмен, не может высказать при всех. И ему остается лишь изливать душу на бумаге. Осмелюсь предположить сэр, что при допросе вы далеко не обо всем поведали следствию.

Джулиан молчал.

– Ваши представления о чести по-прежнему мешают вам быть до конца откровенным, – продолжал Натаниэль. – Позволю себе задать вам несколько вопросов. Не бойтесь, вашу честь они не затронут. Итак, первый. Все эти годы вы были адвокатом семейства Леклер, не так ли?

– Да, сэр.

– Когда графиня Глазбери уходила от мужа, она обращалась к вам за советом?

Джулиан молчал.

– Ваше молчание, сэр, – заявил Найтридж, – я вынужден засчитать как положительный ответ. Позволю себе предположить, мистер Хэмптон, что, решаясь на подобный шаг, графиня поведала вам кое-что о том, почему она уходит от мужа. Ведь разрыв с мужем наверняка оказал бы не самое благоприятное влияние как на положение графини в обществе, так и на ее репутацию! Таким образом, я предполагаю, что все эти годы вам было известно о графе что-то такое, что было тайной для остальных.

В публике послышались перешептывания, напоминавшие гудение встревоженного улья. Пен почувствовала, как взгляды присутствующих снова оборачиваются в ее сторону. Она знала, что ее план сработал отлично: все самые пикантные подробности интимной жизни графа, на которые сейчас намекнул Найтридж, теперь уже ни для кого не являлись секретом.

Джулиан вдруг блеснул глазами на Найтриджа.

– Не слишком ли вольные предположения вы делаете, сэр?

– Не вижу ничего слишком вольного в своем предположении: узнав, что муж графини плохо с ней обращается, вы начали испытывать к нему антипатию. Как еще может отреагировать джентльмен, узнав о чьем-то неблагородном поведении?

С глубокой задумчивостью Натаниэль несколько раз прошелся взад и вперед перед прокурором. Вдруг неожиданно резко остановился и посмотрел на бумаги в своих руках.

– Какая толстая, однако, пачка, ваша честь! – проговорил он, обращаясь к прокурору. – Это все бумаги мистера Хэмптона? И во всех них одно и то же? Планы убить графа? Позвольте посмотреть! Так, так... – приговаривал он, пробегая бумаги глазами. – Гм! Любопытно... Господа! Я полагаю, суд должен познакомиться с этими бумагами. К сожалению, в интересах моего подзащитного я вынужден зачитать их перед всеми, ибо по ним, как я считаю, можно составить мнение о характере мистера Хэмптона в целом и о том, было ли у него на самом деле намерение убивать графа.

– Что это за бумаги? – шепотом спросила София.

– Понятия не имею! – пожала плечами Пен. Она не обманывала подругу. Она действительно слышала об этих бумагах в первый раз.

– Если он, к сожалению, вынужден зачитать их, – фыркнула София, – то каким же образом это может быть в интересах Джулиана? Ничего не понимаю!

Приняв эффектную позу и держа перед собой одну из бумаг на расстоянии вытянутой руки, Найтридж начал:

– Датировано шестнадцатым апреля 1816 года. В тот год вы, мистер Хэмптон, если не ошибаюсь, как раз только что окончили университет. Поскольку это письмо все эти годы хранилось у вас, то, полагаю, особе, которой оно адресовано, вы его никогда не отправляли. Откашлявшись, Натаниэль начал читать: – «Моя несравненная возлюбленная...»

Он прочитал его до конца. Это было любовное письмо. Нежное, восторженное письмо юноши к женщине, которая, как было понятно из слов автора, почему-то уже никогда не сможет стать его женой.

Все время, пока Найтридж читал, Пен не сводила глаз с Джулиана. Она живо представила его пишущим это письмо: юным, только что окончившим университет с блестящим дипломом, талантливым, полным надежд, от переизбытка чувств шепчущим вслух те слова, которые, в тот момент мог доверить только бумаге.

Пен и понятия не имела, что в те годы у Джулиана была какая-то тайная любовь. Но кто же эта таинственная привязанность? И почему Джулиан так и не женился на ней? Может быть, эта девушка его чем-нибудь обидела?

Закончив, Найтридж выразительно посмотрел на Джулиана. Тот молчал, глядя в сторону. Пен подумала о том, как, должно быть, тяжело ему сейчас, когда эта тайная страница его жизни стала достоянием толпы любопытствующих обывателей.

Найтридж развернул другое письмо. Огромный зал притих в ожидании новых сенсаций. Тишина воцарилась такая, что было слышно даже, как шуршит бумага в руках Найтриджа.

– Двадцать первое января 1822 года. «Моя несравненная возлюбленная...»

Еще одно любовное письмо. На этот раз в его словах еще сильнее сквозила грусть. Завороженная музыкой нежных слов, Пен самозабвенно вслушивалась в чтение. Но вдруг промелькнула фраза, чем-то удивившая ее. Пен даже не сразу поняла, чем именно.

– «В отличие от той легендарной женщины, чьим именем ты названа, твой муж – не Одиссей. И ты имеешь полное право не хранить верность такому мужу».

По залу словно прокатилась какая-то волна. Большинство публики поняли намек, содержавшийся в этой фразе. Поняли даже раньше, чем сама Пен.

«Женщина, чьим именем ты названа...» Жену легендарного Одиссея, как известно, звали Пенелопа. Письмо Джулиана было адресовано ей, Пенелопе.

Пен с удивлением уставилась на Джулиана. Почувствовав это, он, в свою очередь, обратил взгляд на нее.

Закончив чтение письма, Найтридж принялся за другое. Еще письма... Стихи... В одних воспевалась неземная красота и грация возлюбленной, другие сквозили отчаянием человека, охваченного безнадежной любовью.

Весь мир словно исчез для Пен. Публика вокруг нее уже перешептывалась в открытую. Даже самым недогадливым тугодумам уже стало ясно, кто та «прекрасная незнакомка», которой посвящены все эти стихи и письма.

Но Пен почти не замечала того, что творится вокруг нее. И даже не потому, что ей было мало дела до реакции всей этой светской черни. Джулиан не отводил от нее взгляда, а для Пен сейчас существовал только он. Найтридж продолжал чтение, но Пен казалось, что сам Джулиан произносит все эти нежные и страстные слова, раскрывающие самые глубины его сердца.

Глава 26

– Ну, как тебе моя речь, старина? – усмехнулся Натаниэль. – Посмей только сказать, что я не был великолепен!

Закрыв за собой дверь крохотного карцера, где сидел Джулиан (его должны были отвести обратно в камеру), Натаниэль прислонился к ней, преграждая вход охранникам. Джулиан мрачно, почти враждебно смотрел на Натаниэля, скрестив руки на груди. Если бы в карцере было окно, наверняка Джулиан разбил бы его. Он едва сдерживался, чтобы не начать крушить все вокруг.

– Тебе обязательно нужно было читать все бумаги до одной? – проворчал он.

– Даты что, не видел, старина, какая реакция была у зала? Даже кое-кто из мужчин прослезился, а уж дамы-то плакали навзрыд. А какой ропот поднялся, когда судья попытался было прервать меня. К тому же учти: чтение отняло так много времени, что благодаря этому заседание решено было продолжить завтра.

– Прокурор, и тот пощадил мои чувства, не стал читать все. Хотя ему было бы на руку. В них ведь содержится мотивировка «моего» преступления.

– Ты поражаешь меня, приятель! – присвистнул Найтридж. – Вроде бы сам адвокат, а до сих пор не знаешь, что собой представляют подобные процессы! Неужели ты наивно думаешь, что все эти судьи, заседатели и прокуроры – бесстрастные служители закона? Да все это чистой воды спектакль, дорогой! Что на самом деле должен уметь адвокат (как, впрочем, и обвинитель), если хочет добиться своего, так это сыграть на эмоциях слушателей. Не люблю хвастаться, но, по-моему, сегодня мне это удалось.

– Все, что тебе удалось, Натаниэль, – это опозорить Пен.

– Опозорить? Я все время смотрел на нее. Как мне показалось, ее ничуть не смущало, что все эти твои тайные воздыхания по ней стали достоянием широкой публики. Если хочешь, сам ее обо всем расспроси. Леклер ее приведет, если мне удастся еще на какое-то время отвлечь стражников.

Джулиан не был уверен, хочет ли он поговорить с Пен. Он сам не знал, что ей скажет. Но Натаниэль, кажется, был прав: в то время, как он читал дневники Джулиана, Пен вроде бы не выглядела смущенной, разве что весьма удивленной.

– А почему ты хотел, чтобы суд перенесли на завтра? – спросил Джулиан.

– А ты не догадываешься? Эх ты, старина, с твоим-то воображением! Оно у тебя, судя по твоим стихам, богатое. Пошевели мозгами! Ладно, так и быть, подскажу: я хочу выждать время, чтобы рассказы о твоей многолетней страсти успели распространиться по городу. Сегодняшнего вечера, полагаю, будет достаточно, чтобы весь город, от пэра до нищего, успел проникнуться симпатией к тебе.

– Спасибо, приятель! – скривился тот. – Для меня, конечно же, будет огромным облегчением, когда я пойду на виселицу, знать, что весь город меня жалеет. Ну пожалеет еще дня два или три, а потом благополучно забудет обо всей этой истории.

– Не хорони самого себя прежде времени, Джулиан! Если мой план сработает, – а я редко ошибаюсь в своих расчетах, – помяни мое слово, завтра весь Лондон в один голос будет требовать твоего освобождения! Или ты считаешь, что твоих поэм плюс того, что весь Лондон сейчас судачит о проделках Глазбери, недостаточно, чтобы...

– О каких проделках Глазбери?

На мгновение Найтридж опешил, но затем хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ах да! Я совсем упустил из виду, что здесь ты, разумеется, не мог знать, о чем в это время судачил весь город. Моя вина, Джулиан. Я должен был тебя просветить.

– Просвети сейчас, если только еще не поздно.

– Короче, сейчас для всех уже не секрет, каким «невинным» развлечениям предавался покойный. Все знают, что он принуждал к этому и жену.

Джулиан задумался.

– Теперь я понял, – проговорил он, – почему ты в своей речи намекал на похождения графа, как на что-то, уже хорошо известное публике. Похоже, Натаниэль, ты задался целью оправдать меня во что бы то ни стало! Ты наверное, забыл, что я по собственной воле пытаюсь взять вину на себя. Я хочу спасти Пен. Именно об этом я тебя и просил.

– Послушай, Джулиан. Хочешь – верь, хочешь – нет, но идея поведать всему свету о похождениях графа целиком принадлежала Пен, а не мне. Признаться, я и сам не ожидал, что ее рассказы о проделках покойного вызовут в обществе такую антипатию к нему. Так что если уж ты вознамерился кого-то ругать за это, ругай ее, а не меня!

– Хорошо, пусть это ни для кого не секрет. Но тогда зачем тебе понадобилось лишний раз упоминать об этом в своей речи?

– Да пойми же, Джулиан, наконец, что это меняет все! Еще неделю назад в глазах всего света ты был преступником. Сейчас же ты герой и истинный джентльмен. Я лично рад, что Пен рассказала о тайнах Глазбери всему свету. Твоя графиня – чертовски смелая женщина. Иная бы на ее месте скорее отправила своего любовника на виселицу, чем выступила во всеуслышание с подобными откровениями!

Джулиан закрыл глаза, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Когда-то, помнится, он упрекнул Пен за то, что она всю жизнь приносила себя в жертву ради других. Вот и теперь она делает то же самое. Много лет Пен скрывала неблаговидное поведение своего мужа, но теперь решила объявить о нем, чтобы спасти его, Джулиана.

Джулиан снова вспомнил выражение лица Пен, когда она слушала его стихи, прочитанные сегодня Найтриджем. Пен выглядела совершенно потрясенной! Но, судя по всему, ей было все-таки приятно, что Джулиан так нежно любил ее все эти годы. Она почувствовала, что мир обрел для нее какие-то новые краски, которых ей никогда доселе не приходилось видеть.

Но почему-то все это вызывало у Джулиана лишь злость.

За дверью послышались голоса. Один из них, принадлежавший Леклеру, вежливо, но настойчиво требовал, чтобы его впустили. Впрочем, Леклер вряд л и сомневался в том, что его впустят. Титул виконта до сих пор, как правило, обеспечивал ему доступ повсюду.

Леклер вошел в сопровождении Пен и Бьянки. Двое стражников немного покосились на него, но не смели даже возразить. Леклер поспешил закрыть за собой дверь прямо перед ними.

– Нас впустили ненадолго, – сообщил он, – под ответственность мистера Найтриджа.

Джулиан, разумеется, предпочел бы побыть с Пен наедине. Пен, судя по ее виду, хотелось того же. Но выбора у них не было.

«В конце концов, – усмехнулся про себя Джулиан, – все равно завтра эти чертовы письма наверняка будут цитировать во всех газетах! По сравнению с тем, как запустят свои грязные лапы дешевые газетчики в мою личную жизнь, присутствие Леклера, Найтриджа и Бьянки при моем свидании с Пен – это еще ничего...»

К чести вышеупомянутой троицы, они быстро обо всем сообразили, поняв чувства Джулиана и Пен. Пощадив их, они отошли, насколько позволял крохотный карцер, в сторону, демонстративно занявшись разговором между собой.

Во взгляде Пен уже не было ни удивления, ни смущения. Лишь бесконечная нежность. Подойдя к Джулиану, Пен взяла его большие, сильные ладони в свои.

– Джулиан, – проговорила она, целуя его руки, – ни разу еще в жизни я не была так польщена! Я даже сомневаюсь, была ли когда-нибудь хоть одна женщина так польщена, как я теперь!

Джулиану вдруг показалось, что они остались одни. Более того, сам этот мрачный карцер куда-то исчез, словно свежий ветер ворвался в эти затхлые стены. Джулиан верил... нет, знал, что теперь все будет хорошо. Как может быть иначе, когда Пен так улыбается ему?

– Джулиан! – продолжала Пен. – Я и представить себе не могла, что все эти годы. Разумеется, как порядочный человек, ты никогда не признавался... не хотел дискредитировать меня.

– Порой я жалел об этой своей порядочности. Сколько раз мне хотелось послать эту порядочность к черту и признаться тебе. Но я понимал, что тебе это может повредить. Это и останавливало меня.

– Джулиан, я должна признаться, что была идиоткой. Не только все эти годы, но даже вплоть до сегодняшнего дня. Я только сейчас поняла, что ты имел в виду, когда сказал, что твоя любовь всегда будет со мной, даже если сам будешь далеко.

– Тогда я действительно не хотел раскрывать перед тобой всех своих карт. Но мне хотелось, чтобы ты все равно знала, что моя любовь всегда будет с тобой.

Пен смотрела на него, не отводя взгляда. Ее глаза светились счастьем. Она была так красива в эту минуту, что сердце Джулиана готово было разорваться от желания.

Он обнял ее, и Пен прижалась к нему. В объятиях Джулиана ей было так спокойно и комфортно.

– Когда мистер Найтридж читал твой дневник, я вспоминала тебя, каким ты был все эти годы. Ты всегда защищал меня. Я все-таки дура, Джулиан! Как я была слепа! Как, должно быть, больно тебе было, что я не замечала твоей любви. Некоторые твои письма звучали так, словно ты готов был возненавидеть меня за это. И я этого вполне заслуживала. Прости меня, Джулиан!

Джулиан поцеловал ее в макушку.

– У меня никогда не возникала ненависть к тебе, Пен! Если я и злился, то не на тебя, а скорее на самого себя, что меня так угораздило влюбиться. Или на обстоятельства, что не позволяют тебе быть со мной. К тому же моя злость обычно быстро проходила. Я никогда не жалел в те годы, что любил тебя безответно. Даже если бы мне суждено было прожить много лет и сойти в могилу, ни разу не поцеловав тебя, даже не прикоснувшись к тебе, я все равно был бы счастлив, что люблю тебя.

При упоминании о могиле в глазах Пен вдруг промелькнула грусть, но она тут же сменилась решимостью.

– Что ж, – усмехнулась она, – теперь ты по крайней мере уже не сойдешь в могилу, не поцеловав меня! Но я уверена, что там ты будешь еще очень не скоро. Впереди у нас с тобой еще очень много поцелуев.

Он снова долго и страстно целовал ее. Сейчас Джулиан и сам уже верил, что впереди у них еще много объятий и поцелуев.

Тишину вдруг нарушило чье-то сдавленное покашливание. Словно очнувшись, Джулиан и Пен посмотрели на Леклера. Лицо его выражало озабоченность. В дверь уже настойчиво стучали.

Джулиан знал, что Леклер и остальные слышали его разговор с Пен, – это явно читалось на их лицах. Но это мало занимало его.

Джулиан разжал объятия, и Пен отошла от него на шаг. В глазах ее стояли слезы. Джулиан готов был снова притянуть ее к себе, но Леклер выжидающе смотрел на него.

– Я люблю тебя, Джулиан! – прошептала Пен. Леклер подошел к сестре и взял ее за руку.

– Помни, Пен, – повторил Джулиан, – моя любовь всегда останется с тобой, даже если самого меня не будет рядом.

«Моя любовь всегда останется с тобой, даже если меня не будет рядом». Всю дорогу домой слова Джулиана звучали в ушах Пен. Эти слова словно эхом отдавались в стенах библиотеки, несмотря на то, что сидевшая рядом Шарлотта пыталась отвлечь Пен каким-то пустым разговором.

Пен почти не слышала, что говорит сестра. Мыслями она по-прежнему была в том тесном карцере, где был Джулиан. Он, стоявший передней, все время повторял свои слова о любви. В глазах его стояла тоска, будто он боялся, что не он сам, а лишь его любовь навсегда останется с Пен.

Джулиан не верил, что ему суждено когда-нибудь снова обнять Пен. Ее сердце готово было разорваться. Потерять Джулиана навсегда после того, как она узнала, что все эти годы он любил только ее, было невыносимо.

Пен вдруг поднялась с дивана.

– Шарлотта, – проговорила она, – спасибо тебе за моральную поддержку, но извини – мне надо кое-куда пойти.

– Куда это ты собралась? – удивилась та. – Ты не забыла, что срок не вышел? Ты пока еще должна изображать глубокий траур по мужу.

– Я иду не на вечеринку. Хочу отправиться в дом Глазбери. Как сказал мистер Рамфорд, пока племянник графа не вернулся с Ямайки, я имею право посещать все имения графа.

– Зачем? Это лишь вызовет у тебя неприятные воспоминания, Пен!

– Я хочу увидеть ту гостиную, в которой его нашли мертвым. Хочу поговорить со слугами.

– Зачем? Допросами, если надо, займется мистер Найтридж. Да и вряд ли слуги смогут сказать что-нибудь, что поможет твоему Джулиану. Да, Найтриджа я недолюбливаю и не скрываю этого! Но я и не считаю, что он настолько туп, чтобы не суметь допросить слуг.

– Есть разница, будет ли допрашивать их он или я. Я все-таки графиня Глазбери. Много лет мне была неприятна сама мысль об этом, но сейчас, думаю, это может мне помочь. Я была его женой, и по закону его слуги – и мои слуги.

– Что ж, – вздохнула Шарли, – иди. Только тогда уж и я пойду с тобой. Не хочу, чтобы, пока ты разговариваешь со слугами, над тобой витал призрак этого чудовища.

Глава 27

Когда экипаж Пен остановился перед особняком на Гросвенор-сквер, было уже темно. Фасад почти не освещенного дома неясно вырисовывался на фоне неба.

Пен не переступала порог этого дома с тех пор, как ушла от мужа. Ей был тогда всего лишь двадцать один год.

– Уходя от графа, – сказала она Шарлотте, – я ушла и из этого дома. Помню, он еще стоял на балконе и смотрел, как я ухожу... Он не позволил мне взять с собой ни денег, ни единого украшения из тех, что мне же дарил, ни одного платья, что он купил. Я взяла только то, с чем пришла к нему.

– Он хотел, чтобы ты страдала без денег. Он, наверное, думал, что будешь вынуждена вернуться к нему.

– Я и сама бы ничего не стала брать у него. Если б он не позволил мне взять и мои вещи, я ушла бы от него в единственном платье, которое было на мне. Норн не понимал, что мне не нужны его подарки.

Лакей Пен спрыгнул с козел и помог дамам выйти из кареты. Переступая порог дома, Пен снова вспомнила, как уходила отсюда много лет назад.

В тот день шел нескончаемый дождь, но на душе у Пен было солнечно. Ощущение неожиданной свободы, казавшейся необъятной, пьянило ее, кружило ей голову. Пен не шла, а почти летела к карете, которая должна была забрать ее из этого мрачного места в дом Леклера. А у кареты стоял Джулиан. Он тогда вызвался сопровождать ее, решив, что ему удастся лучше объяснить причину разрыва графини с мужем, чем ей самой.

– Мы были так молоды. – сказала Пен. – Джулиан очень рисковал тогда, что встал на мою сторону против Глазбери. Я и представить себе не могла всей степени риска.

Пен позвонила в колокольчик.

Дверь открыл чернокожий лакей в парике и ливрее. Хотя и прошло много лет, Пен узнала его. Негр вежливо кивнул ей. Судя по выражению его глаз, он тоже узнал Пен.

– Цезарь! – Пен вошла в прихожую. – Я так рада видеть вас! Цезарь был одним из слуг, которых Глазбери привез с Ямайки много лет назад. Все эти годы Цезарь и его брат Маркус неизменно служили у графа, следуя за ним повсюду.

– Я тоже рад видеть вас, мэм! – произнес лакей, принимая у дам плащи. Взгляд его, однако, не выражал ни радости, ни каких-либо иных чувств.– Цезарь, – спросила Пен, – вам известно, когда приедет племянник графа?

– Никак нет, мэм. Мы пока не получали от него вестей.

Цезарь неизменно разговаривал со всеми отрешенно-формально. Ни его лицо, ни глаза почти никогда не выражали никаких эмоций. Подобная отстраненность нетипична для слуг, но Цезарь, как и другие чернокожие, служившие графу, очевидно, знали, что глаза – зеркало души. Слуги всегда стремились к тому, чтобы в этом зеркале ничего не отражалось.

– Цезарь, – сказала Пен, – я пробуду здесь несколько часов. Мне нужно кое с кем поговорить, в том числе и с вами. Кстати, скажите, кто еще сейчас здесь есть из тех, кого я знаю? Ваш брат здесь?

– Нет, мэм. Маркус уже успел найти себе другое место. Кроме меня и кухарки, здесь, кажется, нет никого, кого бы вы знали. Все слуги с тех пор уже давно поменялись, мэм.

– Какой кухарки? Джулии?

– Да, мэм.

– Она сейчас здесь?

– Да, мэм, на кухне. Одно время она жила в Уилтшире. Когда же его сиятельство стал жить в основном здесь, Джулия перебралась сюда.

– Я хотела бы ее видеть. Но не посылайте за ней! Я пойду сама.

Чтобы пройти на кухню, надо было спуститься по лестнице вниз. По пути Шарлотта взяла Пен за рукав.

– Пен, этот Цезарь – один из бывших рабов, как и Клео?

– Да, но Цезарь и его брат, кажется, не возражали против своего рабства. Они были очень преданы графу. Это, пожалуй, единственные слуги, которым граф мог доверять целиком и полностью. Он всегда брал их с собой, куда бы ни ехал. Другие слуги, как правило, жили в основном в Уилтшире.

– Но ведь даже до принятия закона об отмене рабства англичанам разрешалось иметь рабов лишь в колониях! В Англии рабства и тогда не было. Ступив на землю Англии, любой раб автоматически переставал быть рабом и мог быть разве что слугой. А слуга у нас имеет полное право уйти от хозяина по своей воле.

– Вскоре после того, как я ушла от графа, Джулиан вынудил его сказать им об этом. Фактически он выторговал мою свободу у графа, припугнув его тем, что донесет о том, что граф против закона держит людей в рабстве. Откуда рабы могли знать, какие в Англии законы?

– Законов они могли не знать, но неужели они не видели, какие здесь нравы? Мне кажется, если б я была рабыней, Пен, и попала вдруг в общество свободных, не могла бы я не почувствовать, что это общество свободных. Я бы сделала все, чтобы стать свободной!

– Если они и после этого не ушли от графа, значит, таков был их выбор. В конце концов, у графа они пользовались большими привилегиями, можно даже сказать, некоторой властью. Зачем им было бросать такое место?

– Как ты думаешь, Цезарь знал, что на самом деле произошло с Клео?

– Боюсь, что не только Цезарь, но и все слуги понимали, что это никакое не самоубийство.

– И молчали. Трусы!

Пен остановилась и посмотрела на сестру.

– Да, трусы. Но и я была такой же трусихой, Шарли. Я не оправдываю себя, но ты не знаешь, что это такое, Шарли, – жить в постоянном страхе. Страх способен убить все в твоей душе, убить саму душу. Не дай тебе Бог когда-нибудь испытать это, Шарли!

В кухне две молодые женщины в углу чистили какие-то большие кастрюли. У плиты сидела старая мулатка в простом коричневом платье, заплатанном переднике и красном платке, из-под которого выбивались седые пряди волос. Глаза женщины были закрыты, но, судя по ее виду, она не спала.

– Джулия! – окликнула ее Пен.

Старуха посмотрела на нее и сделала жест рукой молодым женщинам. Оставив свои кастрюли, те исчезли. Упираясь руками в колени, старуха с трудом стали подниматься.

– Сидите, Джулия, – поспешила остановить ее Пен. – Я сейчас сяду рядом с вами. – Взяв табуретку, она села рядом со старухой.

Та посмотрела на нее. Пустой, ничего не выражающий взгляд. Такой же, как у Цезаря. Как у Клео. Рабы еще с юного возраста учатся не выражать своих эмоций. Научишься чему угодно, если от этого зависит, выживешь ты или нет.

Шарлотта встала рядом, но так, чтобы не слишком бросаться в глаза Джулии. Пен представила ее. Старуха поздоровалась без интереса.

– Решили вернуться, мэм? – обратилась Джулия к Пен все с тем же безучастным выражением в глазах и в голосе. – Теперь, когда он умер? Впрочем, вы пробудете здесь недолго, до приезда нового хозяина. – Судя по слабой нотке, все-таки проскользнувшей в ее голосе, Джулия сомневалась, что новый хозяин будет чем-то лучше прежнего.

– Нет, Джулия, я не буду здесь жить. Просто пришла по делам.

– Я могу спросить, по каким, мэм?

– Хочу поподробнее узнать об обстоятельствах смерти графа. Мне сказали, что слуги ничего не видели и ничего не знают. Но позвольте, Джулия, в этом усомниться.

Джулия меланхолично потерла глаз.

– Мы действительно ничего не знаем, – все тем же отрешенным тоном проговорила она. – Мы все спали, мэм.

– И дворецкий тоже спал?

– Дворецкого в ту ночь хозяин и вовсе отпустил. Вообще-то хозяин часто принимал гостей, которых слуги не видели.

– Не может быть, чтобы Глазбери позволил себе остаться совсем без слуг! Насколько я его знала, он ни минуты не мог прожить без того, чтобы ему кто-то не прислуживал. А где же был Цезарь?

Старуха почему-то ответила не сразу.

– Цезарь действительно прислуживал ему в тот вечер, – сказала она. – Но к тому моменту, как пришел посетитель, Цезарь уже спал.

Пен пристально посмотрела старухе в глаза, ища хоть какие-нибудь проблески эмоций за завесой тупого равнодушия.

–Джулия, я должна вам кое-что сказать. Клео больше нет. Я узнала об этом месяц назад.

Во взгляде старухи по-прежнему трудно было что-либо прочесть.

– Что ж, теперь девочка на небесах. Там ей лучше, чем здесь. Добрый Господь взял ее к себе.

Взяв кочергу, Джулия пошуровала ею в плите. На мгновение пламя осветило ее лицо. Пен показалось, что в глазах старухи мелькнул все же какой-то огонек. Но это было не сожаление о смерти несчастной девушки и не радость о том, что сейчас она на небесах.

Это была радость о том, что Клео наконец-то отмщена: ее мучитель мертв.

– Я уверена, что Джулия чего-то недоговаривает, – сказала Пен. – Ей что-то известно!

Они с Шарлоттой сидели одни в спальне Глазбери.

– Во всяком случае, – кивнула Шарли, – как мне показалось, она не жалеет о смерти графа. И я, признаться, не могу ее за это осудить.

Пен обвела взглядом спальню. Мебель здесь, как и во всем доме, была старомодной, украшенной фальшивой позолотой в вычурном стиле прошлого века. Глазбери не любил что-то менять в своем доме. Он не доверял чужому вкусу, полагаясь на свой. Хотя многие нашли бы его пристрастия в интерьере, мягко говоря, своеобразными.

Обстановка в спальне: кровать, большой ковер на стене, даже приземистая скамейка, не слишком бросавшаяся в глаза, – все вокруг почему-то подавляло Пен своей массивностью.

Рядом со спальней находилась гостиная.

– Не осуждай меня, Шарли, – проговорила Пен, открывая массивные двери в гостиную. – Я тогда была другой, совсем по-другому смотрела на жизнь. Это было так давно, словно и не со мной.

Гостиная тоже была большая, с множеством диванов, массивных кресел, шкафов, выполнена в таком же старомодном стиле. Подобная мебель могла принадлежать лишь человеку, любящему подчеркивать свое богатство и влиятельность.

При первом же взгляде на гостиную Пен могла с уверенностью сказать, хотя и не была в ночь смерти графа, что с тех пор здесь успели тщательно убраться, чтобы ничто не напоминало о трагедии. Пен прошлась по комнате, надеясь найти хоть что-нибудь, что могло бы ей дать ключ к разгадке.

– Может быть, – предположила Шарлотта, – его отравил кто-то из слуг? Подсыпали что-нибудь в ужин.

– Если слуги, то почему именно сейчас, а не много лет назад? Яд был обнаружен в одном из бокалов, стоявших на столе. Вряд ли Глазбери стал пить на пару с кем-то из слуг! Это не в его духе. Скорее, к нему все-таки кто-то приходил.

– Но этот кто-то никогда не признается, что приходил к нему. Возможно, граф сам ждал этого человека и хотел сохранить его визит в тайне, если отпустил дворецкого.

– Возможно, этот таинственный посетитель и сам хотел сохранить свой визит в тайне. А если так, то он объявится, даже если и сможет привести неопровержимые доказательства, что убийца все-таки не он.

– Увы, скорее всего найти настоящего убийцу действительно будет сложно. – Шарли зачем-то открыла ящик туалетного столика. – Ты, кстати, не знаешь, насколько тщательно обыскивали дом? Не нашли ли здесь чего-нибудь, что проясняло бы суть дела? Какой-нибудь записки, например.

– Не знаю. Надо было полюбопытствовать, когда я разговаривала с мистером Найтриджем, да что-то не додумалась. Вероятно, он и сам позаботился о том, чтобы дом тщательно обыскали. Если бы что-то такое нашлось, он бы сообщил мне!

– Да уж, как же, позаботился! – фыркнула Шарли, почему-то невзлюбившая Найтриджа чуть ли не с первого взгляда. – Искал так тщательно, что не мешало бы после него еще раз перерыть дом!

Подойдя к самому большому гардеробу, Шарли открыла его и стала рыться в вещах графа. Фраки, жилеты – все, как обычно. Шарли отодвинула вешалки с фраками в сторону и вдруг застыла словно вкопанная.

– Что такое? – удивилась Пен. – Что ты там увидела?

– Да так, ничего... – Шарли поспешила вернуть фраки на место.

– Дай-ка посмотреть! – Подойдя, Пен снова отодвинула фраки.

То, что она увидела, заставило ее похолодеть: веревки, кожаные ремни, плетки, еще что-то, напоминавшее орудия пыток.

– Ну что? – усмехнулась Шарли. – Кто был прав? Тщательно же работал твой Найтридж, нечего сказать!

– Ну, может быть, в шкаф он не лазил... Мог ли он представить, что обнаружит здесь такое?

– А не мешало бы ему слазить и в шкаф! Пен поспешила закрыть гардероб.

– Кажется, я догадываюсь, – проговорила она, – кто приходил к графу той ночью. Я могу себе представить, каких гостей принимал Глазбери втайне от всех, даже от слуг. Наивно было бы думать, что, лишившись меня и Клео, он смирился с тем, что у него больше не будет партнерш, с которыми он мог бы удовлетворять свои извращенные желания. Поэтому он в последнее время предпочитал жить в Лондоне. Здесь ему легче было найти продажных женщин, готовых за деньги исполнить любую прихоть клиента.

Шарлотта посмотрела на нее.

– Ты еще не имеешь полного представления о степени извращенности твоего мужа, Пен.

– Ты о чем? – удивилась та.

– После того, как с твоей подачи проделки Глазбери стали одной из главных тем светских сплетен, нашлись и те, кто, как оказалось, знал кое-какие подробности, неизвестные тебе. Твое предположение о том, кто бы мог убить графа, может вполне оказаться верным. С той лишь поправкой, что это могла быть и не женщина. Как выяснилось, его сиятельство не брезговал и мужчинами. И не обязательно этот человек приходил к нему за деньги. Есть немало таких, что готовы делать это и без денег, по собственной воле.

Пен разговаривала с Цезарем в библиотеке. Разговор с негром был наедине. Шарлотта на время осталась в гостиной.

Это был высокий и крупный мужчина. Еще внушительнее он выглядел в ливрее и парике. Пен вспомнила, что Глазбери нравилась импозантность Цезаря. Граф считал: лакей у такой важной птицы, как он, и должен выглядеть внушительно. В вышколенной манере Цезаря графу виделась подобострастность. Пен же привыкла видеть в солидности чернокожего слуги свидетельство гордого и независимого характера.

Глядя на Цезаря, Пен не могла определить, сколько ему лет. Сорок, пятьдесят? Седина в волосах, возможно, выдала бы возраст Цезаря, но пышный парик совершенно скрывал шевелюру негра. А может, и шевелюры давно нет? Только лысина? Белому человеку нелегко определить возраст чернокожего. Джулия, например, выглядит лет на шестьдесят. А может быть, на самом деле ей уже все девяносто?

– Цезарь! – начала Пен. – Я не стану терзать вас вопросами, потому что знаю: вы на них все равно не ответите.

– Воля ваша, мэм.

– Моя воля, Цезарь, в том, чтобы вы выслушали меня и хотя бы немного призадумались. Я все-таки уверена, что вы знаете, кто приходил к графу той ночью. Возможно, вы не признаетесь, боясь, что вас сочтут сообщником. Или вы не хотите порочить репутацию графа. Или еще что-нибудь. Но я уверена, что и вам, и Джулии известно больше, чем вы сказали мне.

– Мы не лгали вам, мэм.

– Но и не говорили всей правды. – Пен подошла к Цезарю вплотную. – Из-за вашего молчания, Цезарь, невинный человек сейчас сидит в тюрьме. Если его казнят, виноваты в этом будете вы!

Цезарь молчал. Судя по его виду, смерть какого-то белого, будь то граф Глазбери или адвокат Хэмптон, мало волновала его.

– Вы помните Клео, Цезарь?

Эти слова каким-то образом подействовали на негра. На мгновение в глазах его что-то такое живое мелькнуло, но сразу погасло. Уже в следующее мгновение-взгляд Цезаря снова затянулся пеленой безразличия.

– Так вот, Цезарь, от графа ее спас не кто иной, как Джулиан Хэмптон. Вы знали об этом? Еще до того, как я ушла от графа, Джулиан добился, чтобы Глазбери оставил Клео в покое и вообще больше никогда не смел проделывать подобные вещи ни с кем из слуг. Это он заставил графа не скрывать от вас, что вы больше не рабы с тех пор, как ступили на землю Англии. Это Джулиан спрятал Клео у женщины, которая заботилась о ней все эти годы. Он регулярно давал Клео деньги на жизнь. Назовите мне хотя бы еще одного человека, кто бы так много сделал для Клео и для всех вас! И вот теперь своим молчанием вы обрекаете его на виселицу. А он ведь дал вам свободу!

Цезарь отвел взгляд, тупо уставившись на мраморную каминную плиту.

Последние сомнения оставили Пен: этот человек действительно знал больше, чем хотел говорить. И спасти Джулиана Пен могла только одним способом – заставить Цезаря говорить. Говорить о том, что ему известно.

– Цезарь, судьба мистера Хэмптона сейчас в ваших руках. Если вы все-таки желаете его спасти, должны пойти к мистеру Найтриджу и рассказать ему, что же случилось той ночью. Какие-то детали можете опустить, если боитесь чем-то навредить себе, но главное вы все-таки должны рассказать.

Негр снова перевел взгляд на Пен, но смотрел как-то странно, словно сквозь нее. Губы его были плотно сжаты.

Пен готова была выть от злости, готова была броситься на Цезаря с кулаками. Всего нескольких его слов могло бы хватить для спасения Джулиана, а он молча стоял перед ней, и Пен никаким способом не могла добиться от него правды. Из страха ли, из гордости или из-за того, что Пен ни в грош не ставил, Цезарь оставался глух к ее мольбам.

Если завтра Джулиану суждено быть повешенным, Пен никогда не простила бы этого ни себе, ни этому бесчувственному болвану.

Потеряв терпение, едва сдерживая себя, Пен направилась к дверям.

– Хорошо, Цезарь! – произнесла она, уже совершенно не владея собой. – Если ваше молчание будет стоить мистеру Хэмптону жизни, я не успокоюсь, пока не докопаюсь до истины! Чего бы это ни стоило, я узнаю, что же произошло той проклятой ночью и какова в этом ваша роль!

Глава 28

На следующее утро, как и следовало ожидать, уличные продавцы газет уже наперебой предлагали почтеннейшей публике подробнейшие отчеты о вчерашнем заседании суда, вплоть до некоторых стихов Джулиана. Их текст бог весть каким образом стал достоянием газетчиков. Нужно ли упоминать о том, что уже с самого раннего утра перед зданием суда толпилось еще больше народа, чем вчера? Зал, разумеется, был переполнен.

На этот раз София пришла на процесс в сопровождении мужа. Адриан Бершар лишь вчера вернулся в Лондон. Поездка его была не напрасной. Он привез письменные признания Джонса, что тот действительно похищал графиню по заданию графа. Сей факт уже стал достоянием слухов, хотя в газеты пока еще не успел попасть.

– Можно сказать, – заявила София, – что задача настроить общественное мнение в пользу Джулиана уже решена. Так, во всяком случае, мне показалось, когда я вчера сидела в обществе неких весьма уважаемых дам. Я думаю, бояться нам уже нечего! Твоего Джулиана теперь оправдают, даже если вина его будет доказана.

– Не знаю, как насчет дам, – вставил Адриан, – но мужчины, с которыми я вчера общался, в один голое признали, что этого мерзавца давно следовало бы убить. Убить гораздо менее благородным способом, чем вызов на дуэль!

Все эти уверения, однако, не успокоили Пен. Она знала, что сможет спокойно вздохнуть лишь тогда, когда Джулиана действительно оправдают. Одно дело – общественное мнение, другое дело – закон. Что из того, что убитый был мерзавец, каких мало? Закон, увы, не делает различий между убийством мерзавца и святого.

Больше всего Пен бесило то, что вчерашний опрос слуг ничего ей не дал. Сейчас, когда судьба Джулиана висит на волоске, в доме графа преспокойно сидят двое, чьи показания (Пен была уверена в этом) могли бы раз и навсегда отвести от Джулиана все подозрения. Всю ночь Пен провела без сна, думая о том, как же все-таки помочь Джулиану. И все, чего ей удалось добиться, – это лишь встать наутро с ужасной головной болью и с полным отчаянием в сердце.

– Прошу всех встать, суд идет!

Судья, заседатели, прокурор, обвиняемый заняли свои места. Найтриджа же почему-то нигде не было видно.

– Похоже, – заявил судья, плохо скрывая свою иронию, – вчерашняя пламенная речь мистера Найтриджа утомила его! Прискорбно! Что ж, начнем без него.

Обвинения, вновь зачитанные прокурором, слово в слово повторяли вчерашние. Впрочем, и Найтридж, будь он здесь, вряд ли бы сказал что-то новое, так что присутствие его, по сути дела, ничего бы не дало. Однако Пен была зла на Натаниэля. Пусть бы он не смог ничем помочь Джулиану, но мог хотя бы поддержать друга своим присутствием в тот момент, когда решается его судьба!

С задних рядов вдруг донесся какой-то шум. Он становился все громче. Служитель закона посмотрел туда, откуда доносился гул. На лице прокурора отразилось явное неудовольствие.

Сквозь толпу продирался Найтридж.

– Прошу прощения, ваша честь, – произнес он, протиснувшись к судье, – мне помешали срочные дела.

– Ничего страшного, сэр! – усмехнулся тот. – Ваше присутствие вообще не обязательно! Мы прекрасно обошлись бы и без вас.

– Заседание еще не закончено, ваша честь.

– Суд располагает всем, что ему нужно для вынесения приговора, сэр.

–Даже после вынесения приговора могут возникнуть обстоятельства, требующие его пересмотра. – Найтридж был явно задет бестактностью судьи. – Так, между прочим, написано в законе. Закон превыше всего, ваша честь!

Судья молчал, глядя на Найтриджа с нескрываемым презрением.

Неизвестно, чем бы закончилось это противостояние судьи и адвоката, если бы шум, поднявшийся в зале, не заставил все-таки судью дать Найтриджу слово.

– Леди и джентльмены! – взойдя на кафедру, начал Натаниэль. – Вчера вечером ко мне явилась особа, заявившая, что хотела бы предоставить суду некие показания. Прошу вас, леди! – Он сделал знак кому-то в зале.

Все головы тотчас же обернулись туда, куда смотрел Натаниэль.

К трибуне действительно направлялась некая дама. Пен тоже посмотрела на нее и была не на шутку удивлена.

– Сеньора Перес.

– Господи! – прошептала София. – Она-то какое ко всему этому имеет отношение?

– Убей меня, не знаю! – пожала плечами Пен, Сеньора Перес подошла к судье. Платье цвета слоновой кости эффектно оттеняло ее бронзовую кожу. Шляпка сеньоры Перес была весьма скромной, но на плечи была накинута длинная, почти до пят, темно-синяя с изысканным зеленым узором экзотическая шаль. Как ни широки были складки шали, даже они не смогли скрыть соблазнительных округлостей знойной южанки.

Тогда, в полумраке театра, Пен не рассмотрела черты лица сеньоры Перес. Теперь же, когда это лицо было ярко освещено лучами, падавшими из высокого, словно в готическом соборе, окна, Пен не могла не отметить утонченную и в то же время бесстыдно-соблазнительную красоту смуглянки.

– Мы все внимание, мэм! – ехидно скривился судья. – Господин адвокат заявляет, что вы обладаете информацией, способной пролить новый свет на обстоятельства убийства графа Глазбери. – Было понятно: судья ни на секунду не верил, что эта красотка действительно способна сказать что-то такое, что заставило бы его пересмотреть давно уже принятое решение.

– Об обстоятельствах убийства я ничего не знаю, ваша честь.

– Тогда, может быть, вам лучше не отнимать у нас время?

– Но я все же считаю своим долгом кое-что рассказать суду.

– Слушаем вас, сеньора.

– Я могу подтвердить, что мистер Хэмптон в ночь убийства не мог находиться в доме графа Глазбери. – Сеньора Перес сделала паузу. – Дело в том, что в ту ночь он был у меня.

У Пен перехватило дыхание. Впрочем, не только у нее, ибо секунд через пять весь зал, как по команде, дружно выдохнул.

Пен уставилась на даму, стоявшую перед судьей. И она, замужняя женщина, так просто признается перед всем светом в ночном визите постороннего мужчины?! Что-то здесь явно не то.

– Я не ослышался, мэм? – Лицо судьи расплылось в сальной улыбке. – Хотите сделать добровольное признание, что вы – еще одна любовница мистера Хэмптона? Ну и аппетиты у этого парня! Сколько же у него, интересно, таких?

Плоская шутка, очевидно, показалась ему самому верхом остроумия, но никто в зале даже не улыбнулся.

– Это не то, о чем вы подумали, сэр, – с достоинством проговорила Перес. – Я консультировалась у него по юридическим вопросам. Мой муж хотел вложить деньги в одно дело, а мне оно показалось сомнительным. Поэтому я и решила встретиться с мистером Хэмптоном втайне от мужа. Рауля в ту ночь не было дома. Мистер Хэмптон пришел ко мне около полуночи и пробыл часа два.

– И мистер Хэмптон решил вашу проблему? – с издевкой спросил судья. – Остались ли вы довольны, сеньора?

Вопреки расчетам судьи аудитория, однако, совсем не спешила восторгаться его сомнительным остроумием. Судья, пожалуй, был единственным, для кого происходящее было всего лишь забавным спектаклем. Те же самые люди, которые еще вчера пришли сюда исключительно ради любопытного шоу, сегодня были совсем в другом настроении. Конечно же, этими людьми двигало не столько желание торжества истины, сколько стремление засвидетельствовать перед всем светом свое восхищение героем! Пен с удовлетворением отметила, что подобные настроения ей, пожалуй, еще больше на руку, чем если бы публику по-настоящему волновало, кто же все-таки настоящий убийца. София была права: даже если бы публике сейчас предоставили неопровержимые доказательства виновности Джулиана, она и тогда бы все равно в один голос потребовала его освобождения. О кончине же графа Глазбери публика сожалела не больше, чем о гибели какого-нибудь таракана или крысы.

Сеньора Перес, казалось, и не заметила двусмысленных намеков в реплике судьи, словно полностью исключала, что такой респектабельной леди, как она, можно приписать подобное.

– Спасибо, ваша честь, – кивнула она, – совет мистера Хэмптона оказался мне весьма полезен. Благодаря ему мне удалось удержать мужа от участия в сомнительной авантюре.

– Позвольте задать вам один вопрос, сеньора, – подал вдруг голос прокурор. – Вы заявляете, что вас с мистером Хэмптоном ничего не связывает. Но если это так, почему же вы до сих пор молчали о том ночном визите?

– Сначала я боялась, как бы муж, узнав, не подумал плохого. Но вчера, видя, как обеспокоена я его стремлением вложить деньги в это дело, Рауль сам сказал: «Если тебя это так беспокоит, может быть, посоветоваться с каким-нибудь юристом? С мистером Хэмптоном, например?» Тогда я призналась, что с Хэмптоном я уже советовалась. После того как я открылась мужу, я уже не вижу необходимости скрывать это и от других.

– И ваш муж даже не выражал сомнения в вашей невиновности?

– Мы с мистеррм Хэмптоном были не одни. Все эти два часа, что я разговаривала с ним, в комнате присутствовали также моя горничная и мой лакей. И они готовы подтвердить это под присягой. – Она гордо вскинула голову. – Я никогда не стала бы принимать чужого мужчину, ваша честь. Не знаю, как у вас в Англии, но у нас в Венесуэле подобное не принято. Если не верите, можете допросить моих слуг!

– Хорошо, хорошо, верю. – устало махнул рукой прокурор.

Лицо его, однако, по-прежнему выражало сомнение.

– Господа! – произнес судья, обращаясь к заседателям. – Я лично не вижу, каким образом подобные, с позволения сказать, показания этой дамы могли бы повлиять на решение суда. В вопросе о том, кто убил графа, они ровным счетом ничего не проясняют.

Пен посмотрела на Джулиана. Лицо его было каменным. Пен понимала причину его гнева. Если суд поверит показаниям Перес и признает его, Джулиана, невиновным, следствие скорее всего снова вернется к первому варианту, то есть к ней, Пен.

– Позвольте мне пару слов, ваша честь! – произнес вдруг Найтридж.

Судья посмотрел на него рыбьими глазами.

– Разве у вас не все, сэр?

– Представьте себе, не все. Вы изволили сказать, ваша честь, что показания данной свидетельницы ничего не дают суду. Позволю с вами не согласиться. Сеньора Перес только что убедила всех нас, что мистер Хэмптон не убивал графа. То, что я сейчас скажу, возможно, прольет свет на то, кто убил его.

Огромный зал притих в ожидании новых откровений. Взгляд Джулиана стал еще мрачнее.

Найтридж заговорил очень тихо, словно обращаясь только к судьям, тем не менее большинству присутствующих его слова были вполне слышны. Пен жадно ловила каждое слово.

– Ваша честь! Сегодня утром, еще до рассвета, я посетил дом покойного графа в сопровождении представителей муниципальной полиции. Тщательный обыск выявил кое-что интересное.

Сделав паузу, Найтридж окинул взглядом всю аудиторию. Взгляд его словно предупреждал, что дальнейший рассказ будет о чем-то весьма пикантном.

Судья посмотрел на Найтриджа так, словно все, о чем бы тот ни сказал, на исход дела не повлияет. И он, судья, слушает его лишь потому, что вынужден соблюдать формальности.

– Продолжайте, сэр.

– Так вот, ваша честь, обыск действительно обнаружил нечто любопытное. В гардеробе покойного вместе с его одеждой обнаружились... э-э... короче, некоторые предметы, позволяющие предположить, что покойный... как бы это сказать... любил порой предаваться довольно-таки своеобразным развлечениям. Для них ему требовались партнеры.

Найтридж изобразил на лице сожаление, что в интересах следствия ему приходится говорить во всеуслышание о подобных вещах.

Лицо судьи покраснело. Впрочем, не столько от смущения, сколько от возмущения, что Найтридж портит ему давно отрепетированный спектакль.

– Данные предметы могут послужить следствию вещественными доказательствами, и я распорядился их взять. Не желаете ли взглянуть на них прямо сейчас, ваша честь?

– Спасибо, – поморщился тот, – не вижу необходимости.

– Не желаете? На вашем месте я бы заинтересовался ими, ваша честь. Не кажется ли вам, сэр, что подобная находка говорит о многом? О том, например, что убийцу графа следует искать в совсем иных кругах – не столь высоких, к которым принадлежит мой подзащитный.

– Отлично, Натаниэль! – прошептала София.

Пен промолчала, но и она не могла не признать, что защита Найтриджа действительно была продумана блестяще.

Пен посмотрела на судью. В нем ничего уже не осталось от того самоуверенного типа, каким он казался еще минуту назад. Теперь у судьи был вид загнанного зверя. Но Найтридж, не удовлетворясь этим, решил добить его окончательно.

– Итак, господа, я хотел бы уточнить: достигли мы согласия относительно двух пунктов? Первый: можно ли считать, что показания сеньоры Перес окончательно снимают подозрения с мистера Хэмптона? И второй: можно ли считать, что обнаруженные мною вещественные доказательства говорят о том, что убийцу графа Глазбери следует искать совсем не там, где мы это делали доселе?

Слова Найтриджа и взгляд его были обращены к судьям, но огромный зал безошибочно понял, что на самом деле он ищет поддержку у него. И что тут началось!

– Конечно! Конечно! – раздавались голоса. – Браво, мистер Найтридж! Закрывайте заседание, ваша честь! Щеки судьи побагровели. Но противостоять такому напору мог лишь человек, безрассудный до тупости. Деваться было некуда.

– Хорошо, – крайне неохотно вздохнул судья. – Вынужден согласиться с вами по обоим пунктам.

Слова его потонули в восторженном реве. Видавший виды судебный зал не мог вспомнить подобного неистовства.

Не замечая ничего вокруг, Пен смотрела на Джулиана. Ей хотелось броситься к нему, обнять и плакать от счастья, от того, что самое страшное, слава Богу, позади.

Джулиан посмотрел на нее. Лицо его было по-прежнему мрачным, но в глазах светились огоньки – огоньки счастья, надежды, возрождения к новой жизни. Но было в глазах Джулиана еще кое-что. А это могли знать только он и Пен.

Пен знала. Вчера она узнала, что Джулиан все эти годы неизменно любил одну лишь ее. Сегодня же она поняла, что всю оставшуюся жизнь не только любовь Джулиана, но и он сам будет с ней.

Огромное, точно океан, счастье лежало перед ней. Пен оставалось только взять его.

Глава 29

– Значит, это ты рассказала мистеру Найтриджу о нашей находке в шкафу графа? – спросила Пен. Впрочем, слова ее прозвучали скорее утверждением, а не вопросом.

Они с Шарлоттой стояли перед зданием суда, поджидая Джулиана. Любопытствующие уже начинали расходиться, однако многие еще толпились вокруг мальчишки, продававшего бюллетень с последними новостями о неожиданном освобождении Джулиана. Какие-то бойкие журналисты уже успели его отпечатать.

Признание судьей своего поражения не было, правда, последним словом суда по поводу Джулиана. Старый крючкотвор, желая предпринять последнюю попытку реванша, потребовал голосования присяжных. И слава Богу, большинство из них высказалось в пользу невиновности Джулиана. После этого Джулиану осталось лишь пройти пару небольших формальностей, необходимых для того, чтобы получить официальное освобождение. Но скоро он должен выйти. Пен не могла дождаться его.

– Разумеется, – усмехнулась Шарли, – я ему рассказала. Ты не учитываешь, что первый обыск производили сразу же после того, как графа обнаружили мертвым, то есть до того, как ты рассказала всему свету о его нездоровых развлечениях. Неудивительно, что тогда им и в голову не могло прийти, что они могут обнаружить у графа нечто подобное. Стало быть, ничего подобного они и не искали. Теперь же, когда в свете только и разговоров что о проделках Глазбери, я решила, что если Найтридж продемонстрирует всем «игрушки» графа, то твой Джулиан может считать себя свободным.

– Блестящий ход, Шарли! Но согласись, что и Найтридж неглуп. Ловко он все-таки загнал этого судью в угол!

Шарлотта поморщилась.

– Я думаю, судьи не любят его еще больше, чем я, если он каждый раз подобным образом оставляет их в дураках!

Открылась дверь, и из-за нее показалась адвокатская мантия.

– Вот он! – шепнула Пен. – Надеюсь, хоть при нем, Шарли, ты будешь соблюдать приличия! Я все-таки обязана ему освобождением Джулиана!

– Ты преувеличиваешь его роль. По сути дела, он лишь воспользовался тем, что сделали ты, я и сеньора Перес. Без нас Найтридж вряд ли бы смог защитить Джулиана. Признаться, я не ожидала, что сеньора Перес встанет на нашу сторону! Что это вдруг ее подвигло? Слава Богу, муж ее оказался человеком понимающим, если позволил ей выступить с подобными заявлениями перед всем светом.

Пен хотелось еще кое-что оказать о сеньоре Перес, а также с ней поговорить. Но все это она сделает потом. Сегодняшний день она будет только с Джулианом.

Найтридж уже вышел на крыльцо. Рядом с ним стоял Джулиан. Все беды наконец позади!

Джулиан посмотрел на небо, словно наслаждаясь запахом свободы. Он закрыл глаза, очевидно, желая сосредоточиться. Он снова был тем мистером Хэмптоном, каким привык его видеть свет, – холодным, неразговорчивым, замкнутым в себе.

Пока не увидел Пен.

Глядя на нее, Джулиан уже не мог оставаться холодным и бесстрастным. Пен смотрела на Джулиана, читая в его глазах все, что ему пришлось пережить за эти дни: и страх перед казнью, с которым он боролся в тюремной камере, и радость неожиданного освобождения, и твердую решимость спасти Пен, пусть даже ценой собственной жизни.

Найтридж что-то говорил ему, но Джулиан не слышал его слов, не замечал и сотен любопытных глаз, смотревших на него в ожидании каких-нибудь новых сенсаций.

Джулиан уже бежал навстречу Пен, и она побежала к нему.

Пен пригласила Джулиана в свой дом.

Он, казалось, все еще не осознавал до конца своей свободы. События повернулись как-то совсем уж неожиданно. Джулиан был как в бреду. Ощущение свободы кружило ему голову. К тому же он чувствовал себя очень уставшим, не столько физически, сколько морально.

Пен усадила его за стол и приказала слугам принести бренди, а затем приготовить ванну.

– Надеюсь, – усмехнулась она, наливая себе и Джулиану, – ты никому не расскажешь, что я пью такие крепкие напитки? Мне просто надо прийти в себя после всего того, что я пережила.

Джулиан осушил бокал и почувствовал, что понемногу приходит в себя. По жилам его разливалось блаженное тепло. Он понял, что снова вернулся в нормальный мир.

Пен сидела на диване и потягивала бренди маленькими глотками. Она выглядела очень спокойной и счастливой.

Джулиану вдруг пришло в голову сказать Пен одну вещь. Он не был уверен, стоит ли. Но на всякий случай решил оправдаться.

– Пен, – произнес он, – надеюсь, ты веришь, что на самом деле я ни разу не был у сеньоры Перес, тем более той ночью?

– Разумеется, верю, Джулиан! – поспешила уверить она его.

– И я понятия не имею, что вдруг заставило ее выступить с подобными показаниями. Она мне ровным счетом ничем не обязана, а тут вдруг взялась защищать меня.

– Может быть, – прищурилась Пен, – она просто влюблена в тебя? – Пен поставила бокал на столик и подошла к Джулиану. – Как бы то ни было, я благодарна этой женщине. Чувствую себя обязанной выразить ей свою благодарность лично. Но не сегодня. Сегодняшний день я хочу посвятить немножко другим вещам. – Она игриво посмотрела на него. – Иди ко мне, Джулиан!

Пен взяла его за руку и вывела из комнаты.

– Куда мы идем? – удивился он.

– Туда, где я о тебе позабочусь. И не говори мне, что это неприлично. Сегодня я хочу быть нехорошей девочкой!

– Что ж, – усмехнулся Джулиан, – ведь о нашем романе знает целый свет! И в этом тоже, оказывается, есть свои преимущества. Поскольку и так уж все всё знают, мы можем ничего не бояться и позволить себе все, что хотим!

– Я это давно поняла.

Пен привела Джулиана в свою спальню.

Неприличным было то, что Пен предлагала заняться любовью среди бела дня, когда слуги не спят и догадываются обо всем. Но об этом он скажет ей позже. Сейчас Джулиану самому хотелось забыть на время обо всех приличиях, законах и правилах.

Ванну Пен распорядилась поставить прямо в спальне, у камина. Под нее подстелили большую холстину, чтобы не намочить ненароком ковер.

– Я думаю, тебе хотелось бы принять ванну, – сказала она, – чтобы смыть, так сказать, все неприятные воспоминания прошлой недели.

Джулиану и самому казалось, что он все еще пахнет тюрьмой. Если не в прямом, то по крайней мере в переносном смысле. Правда, в последнем случае ванна ему мало поможет, но принять ее все равно было бы приятно.

Джулиан сел и начал снимать ботинки.

Щелкнул замок. Джулиан обернулся. Нет, Пен не ушла. Заперла дверь изнутри.

Пен подошла к нему и положила руки на грудь, под фрак.

– Я сказала, что я хочу позаботиться о тебе. Ты, наверное, решил, что буду заботиться, как мать?

– Нет, – улыбнулся он, – я понял, что ты имела в виду. Скажем так, это немножко другое!

– Это тоже будет, – пообещала она. – Но сначала я все-таки позабочусь о тебе, словно мать.

Она стянула с него фрак и начала развязывать галстук.

Джулиан закрыл глаза и положил голову на роскошную грудь Пен. Ласки ее рук уже начинали возбуждать его.

Под тонкой тканью платья прорисовывался возбужденный сосок. Джулиан поцеловал его. Улыбнувшись, Пен начала расстегивать пуговицы его жилета.

С каждым новым ее прикосновением страсть Джулиана разгоралась все сильнее.

Расстегнув жилет и сняв его с Джулиана, Пен принялась за манжеты и ворот его рубашки.

Джулиан с восхищением посмотрел на Пен. В глазах ее играли лукавые огоньки. Ей явно нравилось раздевать его.

– Извини, дорогой, – улыбнулась она, – тебе придется встать, иначе я не смогу —

Пьянящее ощущение обретенной свободы усиливало страсть Джулиана. В том, что Пен раздевала его не только и не столько для ванны, не было уже никакого сомнения.

Пен начала расстегивать пуговицы его брюк, но ей мешало то, что Джулиан был уже возбужден до крайней степени.

– Тебе помочь? – спросил он.

– Не надо, сама справлюсь. Я столько дней, пока ты сидел, мечтала об этом, что теперь меня уже ничто не остановит.

Наконец все пуговицы были расстегнуты. Брюки скользнули вниз.

– Тебе точно не нужна моя помощь? – усмехнулся он.

– Ну хочешь, поцелуй меня. Это мне поможет. А то я вес же немножко стесняюсь. Мне хотелось быть бесстыжей соблазнительницей, а вместо этого я краснею, словно девственница, которой предстоит в первый раз...

Он притянул ее к себе и поцеловал.

– Что касается соблазнительности, Пен, то здесь ты можешь быть спокойна! Ты возбуждаешь меня до крайней степени!

Он снова поцеловал ее. Но если первый поцелуй был нежным, почти робким, то второй – страстным, хотя, разумеется, не грубым. Язык его скользил у нее во рту, проникая в самые укромные места. Джулиан едва мог побороть искушение подхватить Пен на руки и отнести на кровать, но он не стал пока этого делать хотя бы потому, что со спущенными брюками ему было трудно идти.

Они едва перевели дыхание после долгого поцелуя, как уже губы Пен начали скользить по шее Джулиана, по груди, спускаясь все ниже. Джулиану казалось, что от каждого прикосновения ее губ по его телу пробегали электрические искры.

Пен вдруг встала перед ним на колени. Это поразило Джулиана. Пен, в конце концов, дочь виконта и вдова графа. И по своей воле вряд ли когда-нибудь встала на колени перед кем бы то ни было, разве что, может быть, перед королем.

– Я польщен, моя леди! – воскликнул он.

Пен начала целовать его ногу, бедро и, наконец, поцеловала его так, что Джулиану показалось, будто весь мир взорвался мириадами искр. Взяв ее за руки, Джулиан помог ей подняться. Затем он вошел в ванну.

– Не остыла еще? – спросила Пен.

– Нет. Впрочем, – усмехнулся он, – если бы и остыла, не беда. От нашей страсти она наверняка бы не то чтобы нагрелась, но, боюсь, раскалилась!

Джулиан начал намыливаться. Знала бы Пен, как подействовал на него ее последний поцелуй!

Пен склонилась над ванной, чтобы помочь ему.

– Ты намочишь платье!

– Пускай. Я не думаю, что вода и мыльная пена его испортят.

– Лучше все же не экспериментировать.

Пен, разумеется, поняла: Джулиан хочет, чтобы она сняла платье. И отнюдь не потому, что беспокоится за его сохранность. Потянувшись к ней, Джулиан начал одну за другой расстегивать пуговицы на платье.

– Ты, кажется, хотела быть соблазнительной, Пен! – усмехнулся он. – Так будь!

Пен оказалась без платья. Она поднялась, чтобы расстегнуть корсет.

– Если не хочешь, чтобы твоя одежда намокла, разденься там, где лежит моя одежда. – Он указал на стул.

Пен поняла, что Джулиан опять же не столько беспокоится за ее одежду, сколько хочет полюбоваться ею.

Джулиан смотрел на нее. Пен действительно выглядела весьма соблазнительно, расстегивая корсет.

– Мне нравится, как ты смотришь на меня, Джулиан, – проговорила она. – Когда ты на меня так смотришь, мне начинает казаться, что я и впрямь чертовски соблазнительна!

Пен нарочно, чтобы подразнить Джулиана, снимала корсет и нижние юбки как можно медленнее. Джулиан смотрел, как дюйм за дюймом обнажается ее крепкая молочно-белая грудь. Сколько раз, пока он был разлучен с Пен, в своих мечтах он целовал эту грудь! Изящная, гибкая талия, округлые бедра. Наконец-то Пенелопа стояла перед ним совершенно нагой, если не считать белых шелковых чулок. Это было прекрасное видение самой женственности.

Реакция Джулиана на ее прелести, явственно читавшаяся в его глазах, придавала Пен смелости. Легкой эротичной походкой Пен прошла к ванне. До сих пор Джулиану казалось, что он возбужден до крайности. Теперь же он с удивлением обнаружил, что это еще не предел. Когда она подошла к нему ближе, Джулиан взял ее за руку и притянул к себе.

Пен ответила на его поцелуй с такой страстностью, словно много лет не целовала его.

Она обняла его за плечи. Грудь ее была всего в нескольких дюймах от него. Он поцеловал сначала одну, потом вторую, языком лаская розовый сосок. У Пен перехватило дыхание. Это очень нравилось Джулиану.

– Джулиан! – прошептала она. – Теперь я, пожалуй, всю ночь не засну, вспоминая, как мы с тобой занимались любовью!

Она дотронулась до его лица, останавливая его.

– Джулиан, готова целоваться с тобой хоть до бесконечности, но я, кажется, обещала о тебе позаботиться! К тому же я еще не совсем разделась.

Пен поставила ногу на край ванны, рядом с плечом Джулиана, и медленно начала стягивать чулок.

Джулиан уже был возбужден настолько, что малейшее промедление стало бы для него пыткой. Не дожидаясь, пока Пен стянет чулки, он притянул ее к себе, и, раздвинув ее ноги, коснулся губами трепещущей розовой плоти.

Целый фейерверк приятных ощущений взбудоражил все ее существо.

– Ты чертовски соблазнительна, Пен! – повторил он.

– В данный момент скорее ты соблазняешь меня. Хочешь поцеловать меня там?

– Да. Это тебя шокирует?

– Немного.

Поцелуй продолжался недолго. Поднявшись во весь свой рост, даже не потрудившись вытереться полотенцем, Джулиан подхватил ее, словно пушинку, и понес на кровать. Бережно опустив ее, Джулиан с минуту смотрел на ее восхитительное нагое тело, казавшееся еще привлекательнее в лучах приглушенного света, лившегося из окна. Но вскоре уже он был рядом, он был в ней. Их тела двигались в древнем, как мир, ритме. В целом мире словно не было никого и ничего – только двое и их всепоглощающая страсть.

Пен проснулась в объятиях сильных и нежных рук Джулиана. За окном едва брезжил рассвет. Пен не спешила вставать. Она неподвижно лежала, прислушиваясь к ровному, словно обволакивающему ее какой-то пеленой дыханию Джулиана, мерному биению его сердца.

Улыбнувшись про себя, Пен подумала о том, что в сексе с Джулианом каждый раз для нее было что-то новое. И каждый раз это было связано с пьянящим чувством свободы. Так было в день их первой близости. Тогда вокруг были только небо и море. Так было и вчера. Этот день принес им полную и долгожданную свободу, вслед за ним наступила восхитительная ночь.

Впрочем, дело было не только в этом. Вчера они впервые занимались любовью ради любви. Не ради утешения Пен, как тогда в гостинице. Не ради того, чтобы спровоцировать графа Глазбери на развод. А просто потому, что они любили друг друга.

Пен поняла, что Джулиан неизменно любил ее все эти годы! Можно сказать, всю жизнь. Он был влюблен в нее еще с подросткового возраста. Любил безмолвно, безропотно. Другой бы на его месте отослал эти письма по назначению, добиваясь ее любви, предлагая ей бурный роман, соблазнительный своей запретностью. Или сделал бы эти стихи достоянием всего света, изображая из себя несчастного влюбленного с пылким сердцем. Джулиан не сделал ни того ни другого. И это, как ничто иное, говорило об искренности его чувств. Пожалуй, это было самое приятное открытие для нее.

Джулиан мог бы давно обратить внимание на какую-нибудь другую женщину, которая ответила бы ему взаимностью. Он предпочел остаться безмолвным платоническим рыцарем, защищающим свою даму, не требуя ничего взамен.

Джулиан слегка поморщился от солнечного луча, попавшего на его лицо. Рука его потянулась к Пен. Он неосознанно пытался убедиться, что это не мираж и что она действительно рядом с ним.

Через пару секунд он уже вполне проснулся. Во всяком случае, глаза его были открыты и смотрели на Пен; тем не менее объятий он не разжимал, да Пен и сама не хотела этого.

Джулиан поцеловал ее в лоб.

– Ну что? – ласково спросил он. – Каковы твои планы на сегодня?

Кое-какие планы у Пен были. Но все это может и подождать, решила она. Ей так хотелось понежиться хотя бы еще немного в объятиях Джулиана.

Впрочем, Пен отлично понимала, что на самом деле вопрос Джулиана касается не текущего момента, и даже не сегодняшнего дня. Джулиан явно спрашивал ее о том, как собирается Пен распорядиться своей свободой, неожиданно обрушившейся на нее.

– Сегодня, – проговорила она, – я хотела бы поблагодарить женщину, которая спасла тебя. Потом я хотела бы поехать с тобой за город, а прямо сейчас я хотела бы заняться с тобой любовью. Мне с тобой так хорошо, так спокойно.

И они занялись любовью, медленно, спокойно, наслаждаясь друг другом. Потом Пен послала служанку в дом Джулиана с запиской Баткину, чтобы тот прислал хозяину чистых рубашек. Джулиану хотелось переодеться во что-нибудь свежее. Был уже полдень, когда они сидели в гостиной, пили кофе и просматривали почту – газеты и письма.

Одно письмо было из Франции.

– Смотри!– воскликнула Пен. – Это от Кэтрин! Она пишет из Марселя, собирается пересесть там на другой корабль. Благодарит меня за помощь, которую я оказала ей. Джулиан пробежал письмо глазами.

– Сохрани его, Пен, – посоветовал он, – это письмо – твое алиби. Если будут еще вопросы, ты можешь предъявить его как доказательство, что той ночью была не у мужа, а ездила в порт провожать Кейт. Не думаю, правда, что этот старый идиот, судья, снова начнет подозревать тебя. Найтридж так блестяще загнал его в угол! Но вдруг, не дай Бог.

Пен открыла следующий конверт. Это письмо она получила еще два дня назад, но, узнав почерк на конверте, открывать до сих пор не решалась.

– Похоже, – проговорила она, прочитав письмо, – мне придется встретиться с мистером Рамфордом, адвокатом графа. Оказывается, покойный мне кое-что завещал. Некое небольшое имение в Нортумберленде. Я даже там никогда не была.

Джулиан знал об этом имении. Знал, пожалуй, даже больше самой Пен. Как ее семейный адвокат он просто вынужден быть в курсе подобных вещей.

– Я знаю, какой оно приносит доход, – сказал он. – В принципе достаточный, если будешь жить в нем.

– Ты хочешь сказать, – прищурилась она, – что в Лондоне на такие гроши не проживешь?

– Именно так, – усмехнулся он.

– Что ж, – задумчиво проговорила Пен, – оказывается, муженек все же позаботился обо мне – завещал-таки захудалое именьице. Впрочем, я ни на что не претендую. В конце концов, фактически я не была его женой.

– Надеюсь, Леклер тебе поможет с деньгами. Помогал же до сих пор.

– Разумеется, я очень ему благодарна, но так устала все время зависеть от него! Больше не хочу ни от кого зависеть. Ничего, проживу как-нибудь.

Джулиан опустил глаза, делая вид, что углублен в газету, а на самом деле просто не желал встречаться взглядом с Пен.

– Что ж, – проговорил он, – в таком случае и я не стану тогда предлагать тебе помощь. Хотя вполне мог бы. Так что если все-таки надумаешь, знай – я к твоим услугам.

После этой фразы в гостиной воцарилась тишина. Многое, слишком многое оставалось недосказанным. Пен поняла, что рано или поздно придется все обсудить.

Но сейчас ей не хотелось говорить об этом. Прежде чем начинать разговор о будущем, надо покончить с прошлым. А с прошлым нельзя было покончить, не получив ответа на некоторые вопросы. Точнее, на один.

Словно прочитав ее мысли, Джулиан оторвался от газеты.

– Здесь как раз статья о нашем процессе, – произнес он. – Пишут, что «неожиданное решение суда оставляет у наблюдателя массу вопросов».

– Что ж, – вздохнула Пен, – от этого уж никуда не деться. Думаю, всякие наблюдатели еще долго будут ломать голову, кто же все-таки убил графа Глазбери: неверная жена или ее любовник?

– Да уж не без этого! – невесело усмехнулся Джулиан. – Пен, письмо от Кейт тебе лучше показать народу. Тогда по крайней мере у тебя будет достаточно серьезное алиби. А вот у меня даже алиби нет, кроме этих странных показаний сеньоры Перес.

Пен промолчала. Это было в духе Джулиана – отводить от нее беду, пусть даже ценой собственного благополучия. Вот и сейчас он снова готов взять на себя вину за совершенное не им убийство, но уже не перед официальным судом, а перед судом общественного мнения.

– А ты, Пен? – спросил вдруг он. – Ты-то меня не подозреваешь?

Пен шокировал не столько даже сам вопрос, сколько спокойный тон Джулиана, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном.

– Господь с тобой, Джулиан! Неужели думаешь, что я способна тебя заподозрить? Я знаю, что ты не убивал его. Знаю точно так же, как то, что это не я.

– Знать наверняка ты не можешь.

– Я знаю, что ты не такой человек, Джулиан!– Ты слишком высокого мнения обо мне. Я сам за себя не могу поручиться, что, будь он сейчас жив, я не убил бы его. Сколько раз мне хотелось это сделать!

– Хотелось – это другое. Я все равно не верю, что ты смог бы это сделать!

Пен вспомнила слова Верджила о том, что Джулиан, может быть, и мог бы убить Глазбери, но никогда бы не стал травить его или, скажем, наносить удар в спину из-за угла. Джулиан бы вызвал графа на открытый и честный поединок.

Джулиан молчал.

«Неужели, – подумала она, – он всю жизнь будет терзаться предположениями, что я все-таки подозреваю его?»

Жить с этим было бы невыносимо. Но Пен надеялась, что Джулиан все-таки лучшего мнения о ней и не станет подозревать ее.

Впрочем, зачем гадать? Визит к сеньоре Перес должен окончательно расставить все точки над i. Пен была уверена в этом. Она собралась нанести этот визит прямо сейчас.

Глава 30

Джулиан остановил экипаж перед уютным особнячком на площади Пиккадилли. Опережая соскочившего с козел лакея, он сам поспешил помочь Пен выйти из кареты.

Чернокожий дворецкий, принявший у Джулиана визитную карточку, не носил ни ливреи, ни парика, но сходство с другим дворецким было столь разительно, что Пен не могла ошибиться, кто перед ней.

– Добрый день, Маркус! – улыбнулась она. – Вот вы, оказывается, где теперь устроились! Цезарь говорил мне, что вы нашли себе другое место, но не говорил где.

На широком черном лице не отразилось ни малейших эмоций, словно Маркус не расслышал Пен. Впрочем, и саму Пен мало сейчас волновала реакция Маркуса. Не ради беседы с ним она приехала сюда.

Из дома доносились оживленные голоса, среди которых явно выделялся эмоциональный командный женский голос, говоривший что-то по-испански.

Негр удалился с карточкой. Пен готова была умолять Бога на коленях, лишь бы только сеньора Перес приняла их. От этого многое зависело. Пен надеялась, что таинственная смуглянка все-таки соизволит хотя бы немного приоткрыть секрет; заставивший ее вдруг выступить в суде со столь неожиданными показаниями.

Через несколько минут негр снова возник на пороге.

– Сеньора ждет вас в библиотеке. Извольте следовать за мной.

Проходя по коридору, Пен не без удивления обратила внимание, какой беспорядок царит вокруг. Создавалось впечатление, что хозяева спешно пакуют домашний скарб, собираясь выехать. Причем берут лишь самое необходимое, оставляя роскошные и дорогие вещи, без которых можно обойтись.

Сеньора Перес на этот раз была в платье из сиреневого бархата, эффектно оттеняющего ее бронзовую кожу. Пен показалось, что в дружелюбной улыбке смуглянки промелькнуло что-то заговорщическое.

Джулиан начал с того, что горячо поблагодарил сеньору Перес за свое неожиданное освобождение. Приказав служанке принести кофе, хозяйка заняла гостей приятной светской болтовней ни о чем. Но взгляд сеньоры Перес красноречиво говорил о том, что она догадывается: кроме благодарности, у визита Джулиана и Пен была и другая цель.

Рядом с письменным столом Джулиан заметил раскрытый саквояж.

– Позвольте полюбопытствовать, сеньора, – произнес он, – вы, как я понял, собираетесь уезжать?

– Решила съездить на родину. Побаиваюсь за свое здоровье. Здешняя зима все-таки холодновата для меня.

– Надеюсь, ближе к лету вы все же вернетесь? – поинтересовалась Пен. – Здешнему обществу будет не хватать вас.

– Может быть, и вернусь. Но возможно, графиня, что я больше не увижу ни вас, ни мистера Хэмптона. Так что если у вас есть какие-то вопросы ко мне, прошу задать их прямо сейчас.

– Вопросов нет, сеньора Перес, – произнес Джулиан. – Я просто пришел поблагодарить вас за свое освобождение. И, как оказалось, пожелать вам счастливого пути.

– У вас в самом деле нет вопросов? – прищурилась та. – Я слышала, что английские дамы очень ревнивы. Разве вы не желаете уверить графиню, мистер Хэмптон, что на самом деле той ночью мы с вами не встречались?

– Не стоит меня ни в чем уверять, сеньора, – вставила Пен. – Я вполне верю и Джулиану, и вам.

Во взгляде сеньоры Перес промелькнуло недоверие. Впрочем, возможно, Пен это только почудилось. Но, как бы там ни было, смуглянка ничего не сказала.

Отпив глоток кофе, Пен поставила чашку на стол.

– У меня все же есть один вопрос, сеньора. Я, разумеется, весьма благодарна вам за спасение Джулиана. Благодарна, возможно, даже-больше, чем он сам. Но мне любопытно узнать, что вдруг подвигло вас на это?

– Что же здесь странного? – пожала та плечами. – Я просто помогла человеку, оказавшемуся в беде. Ему ведь грозила смерть. Я на сто процентов уверена, что мистер Хэмптон никого не убивал!

– Вы очень благородная женщина, сеньора Перес! – произнесла Пен.

– Да, ваш поступок, сеньора, нельзя назвать иначе, как благородным, – поддержал ее Джулиан. – Хотя, обеспечивая мое алиби, вы одновременно обеспечили и собственное. Теперь, даже если – представим себе невозможное – кто-то вдруг захочет обвинить вас в убийстве, не сможет это сделать, не опровергнув показаний, которые принесли мне свободу.

Эта реплика Джулиана удивила Пен. До сих пор ей не приходило в голову, что своим странным выступлением в суде сеньора Перес обеспечивала алиби себе.

– Как юрист, сеньора, скажу: отличная работа! Не подкопаешься!

Недоверие Джулиана и Пен несколько задело сеньору Перес, но она все-таки решила не подавать виду. Она перевела взгляд с Пен на Джулиана и снова на Пен.

– Мистер Хэмптон прав, – сказала она. – Хотела я того или не хотела, но позаботилась и о том, чтобы он не смог безнаказанно обвинить меня.

– Это потому, – прищурилась Пен, – что я сказала Цезарю: если Джулиана казнят, я не успокоюсь, пока не докопаюсь, кто же настоящий убийца? Вот вы и решили на всякий случай обезопасить себя, позаботившись о том, чтобы его не казнили?

– Графиня! – Перес выразительно посмотрела на нее. – Меня совсем не беспокоило, что вам вдруг станет известно, кто убил вашего мужа. За его смерть вы вряд ли стали бы кому-то мстить. Насколько я могу судить, она вам даже на руку. А вот если бы из-за моего молчания ваш любовник отправился на виселицу, этого вы мне никогда бы не простили.

– Что ж, сеньора, – подытожил Джулиан, – теперь мы знаем, кто убил графа. Но все равно непонятно, что вами двигало. Не думаю, что вы сделали это ради меня, чтобы я мог беспрепятственно наслаждаться счастьем с Пен!

Перес сверкнула глазами.

– Я, кажется, не говорила напрямую, что это я убила его! А говорила всего лишь о том, что постаралась обезопасить себя, если графиня вдруг вздумает меня обвинять.

– Но с чего бы это вдруг она заподозрила вас? Не знаю, может быть, Пен известно что-то такое, что неизвестно мне? Но если бы вы тогда вдруг не выступили в мою защиту, скорее всего ни мне, ни Пен и в голову не пришло бы, что вы вообще имеете какое-то отношение ко всей этой истории!

Пен вдруг пристально вгляделась в сеньору Перес.

– Посмотри на нее, Джулиан! – сказала она. – Глаза, овал лица... поразительное сходство! Как это я раньше не замечала? Впрочем, тогда, в театре, она, пожалуй, слишком шокировала меня, чтобы я могла рассмотреть ее как следует. И сходство не только во внешности, но и в манерах. Как ни старается она изображать из себя раскованную светскую даму, роковую соблазнительницу, есть в ней – простите, сеньора! – что-то забитое. Как у Джулии, у Цезаря. Когда надо, в ней проявляется та же привычка отгораживаться ото всех каменной стеной.

Джулиан с любопытством посмотрел на таинственную красотку.

– Сеньора Перес, – спросила Пен, – вы не родственница Клео? Вы очень похожи на нее!

– Неужели вы помните ее внешность? – покачала та головой. – Вы ведь в последний раз видели ее много лет назад. Она была еще почти ребенком. Да и тогда, должно быть, вы не обращали на нее особого внимания. Для вас ведь она была всего лишь одной из множества рабынь.

Пен задумалась на минуту.

– Вам известно даже то, когда я в последний раз видела Клео! – воскликнула она. – Между вами и домом моего мужа существует какая-то многолетняя связь. Предположение мое подкрепляется еще и тем, что Маркус у вас сейчас в услужении. Вряд ли это случайное совпадение! И память у меня хорошая, сеньора. Я отлично помню Клео и всегда буду помнить. Тем более что считаю: в ее смерти есть и доля моей вины.

Сеньора Перес уже не казалась отгородившейся от всего мира каменной стеной. Женщина, сидевшая сейчас перед Пен, скорее напоминала вулкан, внутри которого все клокочет. Еще минута, и извергнет огонь.

– Графиня права? – спросил Джулиан, пристально глядя на своенравную южанку. – Вы действительно родственница Клео, сеньора Перес?

– Она моя единоутробная сестра.

«Вот где ключ к разгадке!» – мелькнуло в голове Пен. Всей тайны Пен пока еще не знала, но была уверена, что между смертью графа и тем, что Клео и сеньора Перес – сестры, есть какая-то связь.

– Когда отец графа был еще жив, – начала вдруг Перес, – граф Глазбери жил вместе с ним у нас на острове. Разумеется, молодому графу не могло не нравиться чувствовать себя всевластным. Ведь раба можно заставить делать все, что угодно. Его можно даже избить до полусмерти. Потом Глазбери уехал, много лет жил в Англии, но в один «прекрасный» день вдруг вернулся. Соскучился, должно быть, по тем временам, когда он был здесь царь и бог. – В голосе Перес звучало нескрываемое презрение к графу. – Разумеется, его возвращению никто не был рад.

– Вы в тот момент все еще жили там? – спросила Пен.

– Да, но вскоре уехала. Некий господин, заехавший как-то раз на наш остров, заинтересовался мной и решил купить. Граф не хотел поначалу уступать, но тот предложил очень хорошую цену, После его смерти я бежала в Венесуэлу. Придумала себе какую-то историю, ей поверили. Там много таких, как я. Я стала содержанкой сначала у одного, влиятельного лица, затем у другого, пока не нашла такого, который привез бы меня в Англию. Я ведь хотела повидаться с сестрой.

Сеньора Перес в смятении встала из-за стола и нервно заходила по комнате взад и вперед. От ее невеселого рассказа Джулиану и Пен становилось не по себе.

– Я вспоминаю то время, когда граф вернулся к нам на остров. Клео была еще почти ребенком. Глазбери тогда решил взять с собой в Англию кое-кого из рабов. И взял ее. Мы-то, наивные, надеялись, что там она станет свободна. Мы все замечали, что граф выделяет ее среди прочих. Думали, что, когда Клео немного подрастет, граф Глазбери сделает ее своей любовницей. Это все-таки лучше, чем быть рабыней. Помню, я даже завидовала ей.

– Разве вы не знали, какие у графа пристрастия?

– Честно говоря, мне стало это известно слишком поздно. Я надеялась обнаружить Клео живущей в роскоши, окруженной толпой собственных слуг. Но обнаружилось, что она вообще пропала. Другие слуги мне все рассказали. Они знали, кто я такая.

– А как вы узнали, что Клео больше нет? – спросила Пен.

Я сама узнала об этом всего лишь месяц назад!

– От Цезаря. Ошибка графа была в том, что он слишком доверял ему. Граф считал, что такой преданный слуга никогда не предаст его. Цезарь умеет читать. Однажды он увидел на столе графа письмо, в котором говорилось: «Задание вашего сиятельства выполнено». Это означало, что Клео убита по приказу графа.

– И вы отомстили за ее смерть, – подытожил Джулиан.

– Что ж, – вздохнула та, – называйте это местью, если хотите. Я же склонна называть это восстановлением справедливости. Задача, в сущности, оказалась проста. Сначала надо было привлечь внимание графа. Я знала, что ему всегда нравились смуглые женщины. Как видите, – усмехнулась она, – мне много известно о пристрастиях покойного!

Пен заметила, что сеньора Перес избегает встречаться с ней взглядом, но выражение ее глаз все-таки разглядела. Сеньора Перес чувствовала себя победительницей: граф Глазбери своей жизнью заплатил за свои злодеяния.

– Даже если вы захотите донести на меня властям, – продолжала Перес, – не думаю, что у вас что-нибудь получится. Слуги графа целиком на моей стороне. Они только рады, что этого чудовища больше нет. Даже смертью он не мог бы оплатить все свои грехи. Поговорите со слугами сами, если не верите мне. Они еще и не такое вам расскажут! Например, как граф скрывал от своих рабов, что в Англии они стали свободны. А те, кому каким-то образом все-таки удавалось прознать об этом, почему-то после этого бесследно исчезали.

– Я уверен, сеньора, – вставил Джулиан, – что слуги графа вас не предадут. Хотя бы потому, что они, по сути дела, ваши сообщники. Одно только представляется мне странным: если Глазбери, как вы утверждаете, знал вас еще на острове, почему же он тогда не узнал вас теперь?

– Для него я была всего лишь очередной проституткой, купленной на одну ночь за ожерелье (сам он называл это подарком). Но после того как он выпил вино, я призналась, кто я такая. Я хотела, чтобы он это узнал, прежде чем умрет.

– Разумеется, – кивнул Джулиан, – вы хотели, чтобы он это знал. Иначе весь ваш план не имел бы смысла.

– Судя по вашему тону, мистер Хэмптон, – прищурилась она, – вы не одобряете мои действия. Что же вы предложили бы мне взамен? Помолить Бога, чтобы душа моей сестры обрела покой в раю, и на этом успокоиться? Или обратиться за помощью к вашей полиции? Какие свидетельства я смогла бы им предъявить, кроме моей грустной истории? Мне можно лишь поверить на слово, а можно и не поверить.

– Как бы то ни было, убийство есть убийство, сеньора. И полностью оправдать я его не могу. Ваш муж хотя бы знает обо всем этом? Это он хочет выслать вас из Англии как можно быстрее?

– Уехать отсюда я сама решила. Что касается Рауля, да, он все знает. Не волнуйтесь, мистер Хэмптон, мой муж – образованный человек. Он читал умные книжки, знает, что пишут все эти психологи, юристы, философы. Нельзя, мол, убивать даже самого плохого, самого ничтожного человека, и все такое. Но он считает, что есть иной закон, стоящий над всеми земными законами. Если бы я была мужчиной, пожалуй, вызвала бы Глазбери на дуэль. Но по неписаным законам женщины никого на дуэль не вызывают. Так что все, что мне оставалось, – это либо попросить какого-нибудь мужчину, чтобы вызвал графа на дуэль за меня, либо искать какой-нибудь иной способ. Я предпочла иной способ.

– А вам не приходило в голову, – вскипел Джулиан, – что этим вашим «способом» вы подвергаете опасности ни в чем не повинную женщину? Вы тут произносили красивые слова о благородстве, сеньора Перес, но можно ли считать благородным то, что вы шли на преступление, зная, что скорее всего обвинят в нем другого человека? Смуглянка была явно задета, но постаралась держать себя в руках.

– Я не собиралась подвергать вас никакому риску, графиня, – минуя Джулиана, обратилась она прямо к Пен. – Я ожидала, что успею провернуть это дело, пока вы еще в Неаполе. Полиция скорее всего решила бы, что графа убила какая-нибудь очередная проститутка. Он их вызывал на дом едва ли не каждую ночь.

– Но в момент убийства я была уже не в Неаполе, – ответила Пен. – И вы это прекрасно знали, сеньора!

– Прошу извинить меня за то, что я не стала дожидаться, пока вы снова соизволите куда-нибудь уехать. Я не думала, что вас могут подвергнуть суровому наказанию. Вы все-таки графиня. Аристократы, насколько я могу судить, всегда, как правило, умудряются каким-то образом выйти сухими из воды.

– Вы рассудили неверно, сеньора! – резко произнес Джулиан.

– И вас, кажется, не очень смущал тот факт, что в тюрьму вместо вас сел мистер Хэмптон! – вставила Пен.

Перес помолчала с минуту.

– Я должна извиниться перед вами, мистер Хэмптон, – проговорила она, – и не только за то, о чем сейчас говорила графиня. Я не сразу поняла вашу роль во всем этом. Сначала я считала, что вы просто купили Клео с теми же намерениями, что и граф. Думала, что будете использовать ее. Я была уверена, сэр, что вы ничуть не лучше, чем граф. Но после того как графиня объяснила Цезарю, что на самом деле вы сделали для Клео, мое мнение о вас изменилось. И тогда я решила спасти вас от обвинений.

– За это я вам очень благодарна, сеньора! – тихо проговорила Пен.

Сеньора Перес посмотрела на нее понимающим взглядом, каким могут обменяться между собой только женщины. Этот взгляд словно говорил: «Пусть мужчины воображают, что это они заправляют всем на свете, пусть играют в свои монархии и демократии, законы и свободы. Мы-то с вами знаем, кто на самом деле правит миром!»

Джулиан подошел к Пен и помог ей подняться из-за стола. Это было молчаливым сигналом, к тому, что цель визита достигнута и они могут идти.

– Как я уже сказал, – заключил он, – я не стану доносить на вас, сеньора, хотя бы потому, что таким образом я разрушил бы и собственное алиби. Не стану даже осуждать вас – не имею на это права, ибо о кончине графа, признаться, я сожалею не более, чем о смерти какой-нибудь мухи. Прощайте, сеньора, и Бог вам судья!

Глава 31

– Ты, должно быть, уже устал от моей болтовни, Джулиан? – прошептала Пен ему в ухо, нагибаясь, чтобы поцеловать его.

– Нисколько, Пен, – улыбнулся он. – Ты же знаешь, что я готов слушать тебя часами!

Пен действительно болтала без умолку на протяжении всей дороги из Лондона. Если бы это была не Пен, а кто-нибудь другой, то Джулиан, возможно, давно бы сошел с ума. Но Пен он действительно готов был слушать часами, даже если она говорила о светских сплетнях или о новинках моды.

– Я просто чувствую себя очень возбужденной, Джулиан. Ты не можешь себе представить, как я жаждала снова оказаться с тобой наедине. А вот теперь даже не знаю, чем мы будем заполнять все это время.

– Ну, для начала, – улыбнулся он, – я хотел бы научить тебя.

В глазах Пен загорелся лукавый огонек.

– Джулиан, ты безобразник! Чему?

– И вовсе не тому, о чем ты подумала. Я хотел бы научить тебя готовить.

– Готовить? – удивилась она.

– Пен, ты же сама хотела остаться со мной наедине, даже без слуг. Но кто-то же должен готовить! Честно говоря, я рассчитывал, что это будешь ты. Не бойся, я научу тебя всему, что надо.

– А если я буду хорошей ученицей, обещаешь научить меня и тому, о чем я подумала, Джулиан?

– При условии, что и в этом ты будешь хорошей ученицей.

– Обещаю быть лучшей ученицей, Джулиан! – Пен игриво куснула зубами Джулиана за ухо. – Я буду умелой, бесстыжей и соблазнительной.

Впереди уже замаячила усадьба Джулиана. Склонившись к нему, Пен продолжала играть с его ухом. Оно у Джулиана уже горело, но это лишь сильнее возбуждало его.

– Прекрати, Пен, – шутливо поморщился он, – а то кончится тем, что я изнасилую тебя прямо на дороге!

– Я не возражаю, но, кажется, начинается гроза. Впрочем, ты ведь любишь грозу, Джулиан.

– Я бы не сказал, что люблю. Скорее, признаюсь, даже немного побаиваюсь. Но человек ведь так нелепо устроен. Порою ему просто хочется сильных ощущений.

– Тебе, должно быть, нравится в грозе ее, если можно так выразиться, космический масштаб. Разыгравшийся хаос стихий, вероятно, напоминает тебе о том, что, кроме скучной, размеренной жизни рассудка, есть еще необузданное кипение страстей. Тебе, должно быть нравится ощущать себя частью природы. В такие минуты человек считает себя и царем природы, и ничтожной песчинкой одновременно... Ты это хотел сказать, Джулиан?

Джулиан не без удивления покосился на нее. Пен улыбнулась, перехватив его взгляд.

– Ты сам мне когда-то говорил все это. Много лет назад, когда мы были еще очень молоды... Забыл уже? А я вот, видишь, помню. Каждое твое слово. Вспомнила это несколько дней назад, когда ты сидел в тюрьме. Был поздний вечер, почти ночь. В окно мое стучали дождь и ветер. Как я уже сказала, ты говорил мне все это очень давно, но я запомнила твои слова. Я не понимала их до того дня, пока мы с тобой не занялись любовью. Помнишь, тогда, впервые? У больших страстей та же сила, что и у природы. Ты согласен? Джулиан помолчал с минуту.

– Да, страсть – огромная сила, – произнес он. – Но эта сила плодотворна только тогда, когда любовь направлена на человека, который действительно тебе подходит. Не каждому везет в этом отношении. Мне с тобой очень повезло, Пен!

– Мне с тобой тоже. – Она доверчиво положила ему голову на плечо.

Тучи наливались свинцом, но подъехать к дому, слава Богу, они успели до дождя. Сильный ветер буквально валил с ног. Джулиан подхватил саквояжи и пошел в дом. Затем он поставил лошадей в конюшню.

Вернувшись к экипажу, Джулиан не обнаружил там Пен, но, поискав, нашел ее на террасе. На ней был голубой плащ. Ветер развевал ее волосы.

Джулиан подошел к ней и обнял сзади. Они долго смотрели, как вздымаются на море волны, переливаясь синими, зелеными и черными оттенками красок.

Пен была права! Джулиану действительно нравились бури и грозы. Природные стихии пробуждали в нем необузданную игру страстей. Именно на этом фоне романтическая натура Джулиана проявлялась сильнее всего.

Пен обернулась к нему.

– Джулиан, я чувствую, что мое лицо краснеет от ветра. Твое же никогда не краснеет. Почему? Так нечестно!

– Мне нравится, когда у тебя раскрасневшееся лицо, Пен! Пен покосилась на свой голубой плащ.

– Вообще-то я сейчас должна быть бледной как смерть. Ведь срок моего траура еще не кончился. И одета я должна быть во что-нибудь скромное, не то что этот плащ.

– Пен, когда мы с тобой наедине, тебе нет смысла изображать из себя безутешную вдову. К тому же покойный, прости, Господи, был такой тварью! Он меньше всего заслуживает, чтобы о нем жалели. Мой тебе совет: никогда ни о чем не жалей, Пен! Это просто бесполезно.

– О твоей смерти я бы стала очень жалеть, Джулиан. Я не представляю, как смогла бы прожить всю оставшуюся жизнь, если вдруг тебе было бы суждено умереть раньше меня.

Это тронуло Джулиана до глубины души.

– Джулиан, – продолжала она, – я хотела приехать сюда, чтобы мы здесь были совершенно одни. Очень хочу заниматься любовью на морском берегу, как тогда. – Она помолчала. – Мне хотелось уехать из шумного Лондона, быть только с тобой ещё и потому, что я должна подумать: что я буду теперь делать с моей свободой?

– Я готов принять любой твой выбор, Пен. Но по-настоящему был бы счастлив только при одном твоем выборе.

Пен разжала объятия и отошла от Джулиана на шаг.

– Каком же, Джулиан? Джулиан помолчал с минуту.

– Не знаю, – произнес он, – понравится ли это тебе. В конце концов, ты столько лет мечтала обрести полную свободу. Вдруг ты...

– Ты делаешь мне предложение, Джулиан?

– Пен, мое финансовое положение сильно пошатнулось после скандала, но осталось еще довольно много влиятельных семей, которые по-прежнему не гнушаются моими услугами. Так что уже сейчас могу обещать, что нуждаться ты никогда не будешь. К тому же я вложил деньги в несколько весьма успешных проектов. Например, в проект Данте и Флер. Жить так богато, как покойный граф или Леклер, мы вряд ли будем, но обещаю, что и бедствовать нам не придется.

– Джулиан, я вовсе не собираюсь жить так же, как Леклер. Значит, можно считать, что это предложение?

– Да. Я понимаю, Пен, одного печального опыта бывает порой достаточно, чтобы женщина раз и навсегда зареклась выходить замуж.

Пен рассмеялась.

– Что-то вы уж слишком разговорчивы, мистер Хэмптон! Обычно, когда делают предложение, не говорят так много слов. Да, первый мой брак был неудачным. Это серьезная причина для того, чтобы не вступать во второй.

– Понятно... – грустно покачал головой Джулиан. Налетевший порыв ветра подхватил плащ Пен, словно она взмахнула крыльями. В этот момент Пен показалась Джулиану невесомой. Она напоминала ангела, спустившегося на землю.

– Но ведь могут быть и другие причины для нового брака, не так ли? – улыбнулась она.

– Причин может быть тысяча. Но я приведу тебе лишь одну – я люблю тебя. Это-то, я надеюсь, достаточная причина? – прищурился он.

– Сама по себе – недостаточная. К ней надо прибавить еще одну.

– Какую же? – удивился он.

– Ту, что я тоже люблю тебя, Джулиан; Так ты делаешь предложение, Джулиан, или уже передумал?

– Передумал? Черта с два! Теперь я уж точно не отступлюсь от своего! – И Джулиан стал целовать ее долго и страстно.

– Ты думаешь, я теперь отступлюсь от своего? – проговорила раскрасневшаяся Пен, тяжело дыша. – Отказаться от своего счастья?! Я разве похожа на идиотку?

– Пен, – решительно произнес Джулиан, – я, кажется, говорил, что смирюсь с любым твоим решением, хотя не любое сделает меня счастливым. Так вот, беру свои слова обратно. Я смирюсь только с тем твоим решением, которое осчастливит меня!

– Теперь я и сама смирюсь только с таким своим решением, которое сделает тебя счастливым, потому что только такое мое решение сделает счастливой и меня.

Он поцеловал ее снова. В этот момент Джулиан почти не верил своему счастью.

– Пожалуй, – проговорила Пен, когда объятия разжались, – я пойду в дом. Ты можешь не ходить за мной. Не думай, что теперь я буду все время ходить за тобой неотлучно. Ведь я знаю, что ты иногда любишь одиночество, тишину. Я уважаю эти твои причуды и не ревную тебя к одиночеству.

Пен пошла в дом, а Джулиан, облокотившись на перила, стал смотреть на море.

Гроза надвигалась, но Джулиан знал, что продлится она недолго. Он уже видел за тучами проглядывающий солнечный свет.

Море стало похоже на первозданный хаос. Наверное, он такой и был до сотворения мира. Гигантские волны вздымались и рушились, словно стены, брызги пены долетали до Джулиана. Дождь наконец разразился. Сначала он пошел отдельными крупными каплями, но не прошло и минуты, как дождь уже стоял сплошной стеной.

Да, было на что посмотреть! Давно уже Джулиану не приходилось видеть столь мощного буйства стихий. В этот момент он сам казался себе частью природы. Ведь неистовая игра стихий каким-то образом перекликалась с кипением страстей, переполнявших его душу.

В ушах его все еще звучал голос Пен. И пусть сейчас он стоит на этой террасе один, Пен всегда с ним. Она в его сердце, а душа ее отныне нераздельно слита с его душой.

Джулиану и раньше приходилось испытывать чувство единения с природой, но, как правило, в моменты меланхолии. Теперь же впервые он чувствовал подобное в момент обретенного счастья.

– Джулиан!

Голос доносился откуда-то сверху, Джулиан посмотрел на дом. Окно его спальни было открыто, а в нем, словно в раме, стояла Пен – совершенно нагая, с распущенными волосами. Зрелище было таким заманчивым, что у Джулиана перехватило дух.

– Я здесь, сэр Джулиан! Придите ко мне, мой отважный рыцарь, и защитите меня от этой жестокой грозы! Спойте мне серенаду или почитайте стихи.

– Иду, моя прекрасная леди!

Поправив воображаемый щит, Джулиан направился в «замок».