Соблазнитель (№5) - Пылкий романтик

Пен вдруг задумалась о том, насколько смелым был ее план использовать Клео в качестве свидетельницы. Не был ли подобный выбор актом трусости? Не должна ли она действовать по-другому, более решительно, как собиралась изначально? У Кейт хотя бы хватило мужества принять решение и оставить мужа. Пусть даже по закону она и является его женой.

Впрочем, подумала Пен, Кейт бежит из Англии, потому что у нее здесь нет ничего, о чем она стала бы жалеть. Для нее же покинуть родину означает разлучиться со многими близкими и любимыми людьми, со всем, что ей дорого, что составляет неотъемлемую часть ее жизни... Вести же открытую борьбу – значит подвергать сильному риску родных и друзей.

– А ваш мистер Хэмптон симпатичный! – заявила вдруг Кейт.

– Да, недурен, – согласилась Пен, – во всяком случае, на мой вкус.

– Я думаю, что и на вкус многих женщин. Вот только мрачный какой-то, все время молчит. А может быть, оно и к лучшему, что молчит. Есть много мужчин, которые все время о чем-то говорят, а послушаешь – болтал, болтал, а ничего не сказал.

– Тонко подмечено! – рассмеялась Пен. – Я думаю, мистер Хэмптон согласится с вами.

Кэтрин поправила свой плед. Пен обратила внимание, какими нервными движениями ее длинные пальцы теребят его край.

– Вы с мистером Хэмптоном, должно быть, едете отдыхать куда-нибудь в сельскую местность? – полюбопытствовала Кейт.

«Джулиан, разумеется, не стал ей ничего объяснять, – подумала Пен. – Что ж, вполне в его духе!»

– Я еду навестить родственницу, – солгала Пен, – а мистер Хэмптон сопровождает меня.

– Понятно... – протянула Кейт. – Вот только почему под чужими именами? Впрочем, это не мое дело. – Пальцы ее по-прежнему нервно теребили край пледа. – Я полагаю, в гостиницах мы с вами будем останавливаться в одном номере?

– Скорее всего да.

– А мистер Хэмптон? Он будет останавливаться в той же гостинице, что и мы?

– Да. Так надо, Кейт. Вам же, полагаю, лучше. Если ваш Джейкоб вдруг станет вас преследовать, то, уверяю, мистер Хэмптон сумеет вас защитить.

– Я и сама способна защитить себя, мэм! А впрочем, я благодарна мистеру Хэмптону, если он готов мне помочь. Я очень крепко сплю, а уж если проведу перед этим целый день в дороге, то меня и из пушки не разбудишь. Так что на всякий случай я буду чувствовать себя спокойнее, если буду знать, что мистер Хэмптон ночует в соседнем номере.

Пен поняла, на что на самом деле намекает Кейт, уверяя ее, что крепко спит. Девушка явно решила, что Пен и Джулиан – любовники. Намекает на то, что все, дескать, понимает и не будет им мешать.

– Я уверена, Кейт, – сказала она, – никаких инцидентов не будет.

– Слава Богу, коли так. А то я сплю как сурок. Во сне меня и прирезать недолго, я могу ничего и не почувствовать. – Кейт заворочалась, устраиваясь поудобнее. – Позвольте прикрыть вам ноги еще одним одеялом, мэм. Вы, должно быть, замерзли? Что-то уж больно бледны.

Как понял Джулиан, о своей новой роли Кэтрин Лэнгтон сделала два заключения. Во-первых, как она поняла, ее пригласили ради того, чтобы придать приличный вид двум развлекающимся путешествием любовникам. А во-вторых, что ей будет безопаснее не задавать лишних вопросов.

Кейт обладала редким талантом оставаться, если надо, незамеченной. Она являлась лишь к обеду, завтраку и ужину, чтобы не мешать Джулиану все остальное время проводить наедине с Пен. При выезде из очередной гостиницы Кейт всякий раз садилась в экипаж первой, опережая свою «госпожу». Да и в гостиницах под тем или иным предлогом она избегала общества Джулиана и Кейт. Если бы Джулиан действительно был любовником Пен, он нашел бы подобное поведение «служанки» весьма кстати. И все же ему нравилось проводить все свободное время наедине с Пен.

Вечером третьего дня, после ужина в номере Джулиана в гостинице Йорка, Кэтрин поднялась из-за стола.

– Пойду немного подышу свежим воздухом, если вы не возражаете, мэм, – обратилась она к Пен.

– Но на улице дождь, Кейт!

– Ничего страшного, мэм. Я надену плащ, к тому же гулять постараюсь под деревьями, где не так льет. Мне просто необходимо подышать свежим воздухом после того, как я весь день тряслась в карете!

– Что ж, – вздохнула Пен, – как вам угодно. Кейт удалилась.

«Интересно, с собой ли у нее пистолет?» – подумал Джулиан.

Джулиан посмотрел на Пен. В мерцающем полумраке свечей кожа ее казалась особенно белой, губы – сочными и алыми. Он едва сдерживался от искушения коснуться пальцами этого милого лица.

Ему нравилось тело Пен, в котором чудесным образом сочетались девичья грациозность и гибкость с женской округлостью и мягкостью. Но еще больше он ценил в ней мягкость и отзывчивость души. За эти три дня Пен уже, казалось, успела подружиться с молодой женщиной, которая остро нуждалась в защите и поддержке. Как начал замечать Джулиан, сердце Кейт, не привыкшее к теплоте и вниманию, стало вдруг постепенно открываться навстречу новой подруге. Сама Пен, возможно, никогда не нашла бы в себе мужества выстрелить, если надо, из пистолета, но с такой боевой подругой, как Кейт, ничего не боялась.

– Вынуждена признать, мистер Хэмптон, – заявила Пен, словно прочитав его мысли, – что поначалу я недооценивала Кейт. Вы разобрались в ней раньше. Я всегда ценила ваше умение разбираться в людях!

– Опять мистер Хэмптон! – недовольно поморщившись, проворчал он. – Я-то думал, Пен, что после того, что произошло тогда между нами, ты никогда больше не обратишься ко мне столь официально.

Пен даже слегка покраснела.

«Как идет ей этот румянец!» – подумал он.

В полумраке свечей глаза Пен, казалось, светились таинственным огнем. Перехватив взгляд Джулиана, Пен стыдливо опустила ресницы. Джулиан знал, что на самом деле было причиной тому: Пен обращалась к нему так формально, потому что боялась повторения прошлой близости.

Пен нервно вертела в руках вилку. Джулиан чувствовал, что должен сказать что-то, чтобы облегчить ее неловкость, или оставить Пен одну.

Перед мысленным взором Джулиана снова встали восхитительное нагое тело, тугая округлая грудь, бурно реагирующая на малейшее прикосновение его рук. Полумрак комнаты, стоявшая рядом кровать, почти слившаяся с темнотой. Воспоминания, нахлынувшие на них обоих. Все это почти не оставляло Джулиану сил бороться с искушением. Но разрушать эту интимную атмосферу так не хотелось.

– Вы... ты, Джулиан, очень неглупо поступил, что обратился к миссис Ливэнхэм. Она знала, что ты помогал мне?

– Я просто сказал, что некая дама нуждается в компаньонке. Имени графини Глазбери я не называл. Но миссис Ливэнхэм, полагаю, сама обо всем преотлично догадалась. В конце концов, я ведь через тебя тогда познакомился с миссис Ливэнхэм. Если помнишь, это ты послала ее ко мне за каким-то юридическим советом.

– Что ж ты мне не сказал, что едешь к миссис Ливэнхэм! Я бы передала через тебя ей свою статью, она уже готова. Я хотела ее отослать ей еще из Биллерикея, но, как сам знаешь, оказалось не до этого. Впрочем, я, пожалуй, пошлю ее завтра из Йорка.

– Стоит ли, Пен? Может, тебе лучше подождать хотя бы до тех пор, пока мы не закончим наше путешествие?

– Зачем? Я не вижу смысла ждать, Джулиан! Джулиан покосился на руку Пен. Он знал, что она еще очень болит.

– Пен, – спросил он, – Глазбери тогда говорил что-нибудь о твоей статье?

– Упоминал.

– Полагаю, он недоволен?

– Еще как недоволен. Но я предупредила его, что все равно напечатаю. Впрочем, как он сам сказал, статья – лишь одна из причин, почему он хочет меня вернуть. Есть и другая: он хочет, чтобы я родила ему наследника. Но мне кажется, что ни то ни другое на самом деле не является настоящей причиной.

– Какая же, по-твоему, настоящая? Пен на минуту задумалась.

– Мне кажется... – проговорила она, – он очень изменился после этого закона об отмене рабства. В его глазах появились страх, какая-то растерянность... Раньше я никогда не видела в его глазах страха, Джулиан!

– Да, ему есть о чем волноваться: этот закон очень сильно ударит по его состоянию. Даже при той компенсации, которую дает ему парламент, он многое потеряет.

– Мне кажется, не эта сторона его так сильно волнует, Джулиан. Ему всегда нравилось иметь много рабов. Нравилось ощущать власть над людьми, нравилось, что они выполняют все его капризы. И наЯмайку он любил ездить потому, что был там окружен покорными рабами. И у себя дома, в Англии, он стремился создать такой же мирок. И вот с новым законом все для него вдруг кончено. Отныне он уже никогда не сможет безнаказанно предаваться своим художествам.

«Теперьу него осталась лишь одна законная рабыня – я».

Пен не произнесла вслух этих слов, но Джулиану показалось, что он услышал их так ясно, словно их прокричал каждый предмет, находившийся в комнате. И в самом деле, какой еще подтекст мог содержаться в реплике Пен?

Джулиан понимал, что в этих непроизнесенных словах Пен – горькая правда. Закон наконец признал равенство всех людей, независимо от социального положения и цвета кожи. Осталась лишь одна категория, по-прежнему целиком и полностью зависящая от своих господ, – замужние женщины. Каждый муж по-прежнему имел полное право вытворять со своей женой все, что ему заблагорассудится.

Каждый имел. Но не каждый этим правом пользовался.

Пен поднялась и подошла к окну, отодвинув занавеску и вглядываясь в даль. Джулиан уже успел заметить, что так она делает всякий раз, когда речь заходит о Глазбери.

– До вчерашнего дня, Джулиан, – проговорила она, не глядя на него, – я все еще не понимала до конца, что движет моим мужем. Я недооценивала всю меру его подлости. Хотя, казалось, должна была бы... Но будем надеяться, через пару дней у меня на руках окажутся достаточные свидетельства против этого чудовища, чтобы раз и навсегда...

– Ты, кажется, очень волнуешься при мысли о встрече с Клео, – перебил ее он. – Почему?

Пен повернулась к нему:

– Да просто, думая о ней, я всякий раз вспоминаю. И воспоминания, сам понимаешь, не из приятных.

Голос Пен звучал бесстрастно, но глаза были словно у затравленного зверя. Джулиану безумно хотелось оградить Пен от этих проклятых воспоминаний. Сколько можно, в конце концов, мучиться прошлым!

Джулиан подошел к ней и бережно, стараясь не быть настойчивым, взял за плечи. Ему хотелось коснуться пальцами ее лба, словно так он мог стереть эти залегшие на нем складки. Ему хотелось заняться любовью с Пен. Все эти дни он думал только об этом.

– Тебе вовсе не обязательно встречаться с Клео самой, Пен, – проговорил он. – Я вполне могу поговорить с ней один.

Пен посмотрела на него. Во взгляде ее Джулиан вдруг прочел, что сейчас она испытывает то же искушение, что и он.

– Я все-таки считаю себя ответственной за нее, Джулиан. К тому же со мной, женщиной, она, я думаю, будет более откровенна. Раз уж я решила переворошить прошлое, мне придется разузнать, что оно значит для Клео и какое у нее сейчас настроение. Мне нужно знать, найдется ли у нее мужество встать на мою сторону.

Пен казалась такой грустной, что Джулиан невольно стал гладить ее плечо, сам не зная, чего он хочет – успокоить ее или соблазнить.

На мгновение – Джулиан почувствовал это – тело Пен размякло под его рукой, но затем снова будто стало каменным. Шея ее, однако, немного покраснела. Джулиан ждал знака, хотя бы малейшего, со стороны Пен: согласна она, готова? Он отбросил мысли о том, правильно это будет или грешно. Он так хотел Пен.

Пен не реагировала никак, но и не стряхивала со своих плеч его руки. Перед глазами Джулиана была ее шея. Она возбуждала его так, как не возбудило бы все тело какой-нибудь другой женщины.

Неизвестно, что произошло бы в следующий момент, если бы в коридоре вдруг не раздались шаги босых ног и ворчание: «Черт бы побрал этот дождь! Холод собачий!» Кейт демонстративно давала понять, что она вернулась с прогулки.

Пен выскользнула из рук Джулиана и поспешила отойти в противоположный угол комнаты.

Глава 12

– Мистер Хэмптон хочет ехать прямо сейчас? – в своей обычной нарочито отстраненной манере спросила Кейт.

Они с Пен сидели за завтраком и строили планы на сегодняшнее утро.

– Не знаю, – откликнулась Пен. – Я не разговаривала с ним с прошлого вечера. – Пен хотелось дать понять своей спутнице, что они с Джулианом – не любовники. И любовниками становиться не собираются.

– Я слышала, мистер Хэмптон утром сказал, что путь нам сегодня предстоит недолгий. Значит, надо понимать, вы уже почти у цели вашей поездки?

Пен чувствовала себя немного разбитой. Ночь она провела почти без сна. Вчерашний разговор с Джулианом почему-то навеял на нее смертельную тоску. И дело тут было не только в Клео.

Прикосновения Джулиана. Пен была почти уверена, что он собирается обнять ее. Его вкрадчивый голос, его внимание к ней, попытка понять и утешить – все это вызывало у нее сильный соблазн снова, как тогда, злоупотребить их близкой дружбой.

Напоминание Кэтрин, что их путешествие подходит к концу, вновь заставило Пен волноваться от ожидания.

– Да, – проговорила она, – сегодня мы уже должны приехать. Я пробуду там день или два, а куда потом, не знаю.

«Возможно, в Америку. Ты, если хочешь, можешь поехать со мной. Я думаю, даже Джулиан не станет возражать против этого».

Начав готовиться к путешествию, они обнаружили, что плащ Кейт все еще мокр после вчерашнего дождя.

– Возьмите мой голубой, – предложила Пен. – У меня есть еще один, коричневый.

Кейт с восхищением погладила дорогую ярко-бирюзовую ткань:

– Какой красивый плащ!

– Это мне брат подарил. – «Не мистер Хэмптон, и не граф», – хотела подчеркнуть Пен. Уж граф-то точно ни за что не раскошелился бы на подобный подарок. Муж, правда, выделял ей ежемесячное пособие, но этих денег едва хватало лишь на оплату ее лондонского дома. Слава Богу, Леклер помогал.

Впрочем, плащ был не единственным подарком Леклера. Были и другие, хотя, может быть, их и нельзя было назвать подарками в строгом смысле слова. Когда Леклер стал побогаче и Бьянка позволяла уже себе регулярно заказывать платья у модистки, она всякий раз брала с собой и Пен. Счета Пен от модистки приходили к Леклеру вместе со счетами Бьянки; И Леклер оплачивал их, до сих пор, во всяком случае, безропотно.

«Да, слава Богу, не нуждаюсь, хотя порой все-таки приходится трудновато. Унизительно, конечно, получать подачки от родных, но выбора нет».

Разумеется, соревноваться с Кэтрин, кому из них приходится тяжелее, было глупо. Пен знала это. Кейт все равно бы выиграла, хотя бы потому, что у нее есть ребенок, а у Пен нет. Но ей хотелось немного сбить плебейскую спесь с этой девицы. Пусть знает: если женщина – графиня, то это еще не значит, что жизнь ее состоит из легкого флирта и сплошных разъездов по балам в шелках и бриллиантах.

Пенс недовольством вдруг обнаружила, что присутствие Кэтрин, с которой она было сдружилась, снова начинает ее раздражать. А как хорошо, черт побери, сидит на ней голубой плащ, как подчеркивает ее грациозную фигурку и оттеняет румянец щек.

Пен знала, что Джулиан восхищается гордым, независимым характером Кейт. Если бы он увидел ее сейчас, он наверняка бы восхитился не только этим.

– Кажется, Кэтрин, – рассеянно проговорила Пен, – я упаковала свой коричневый плащ в большой саквояж, а он уже в экипаже. Пойдите попросите, пожалуйста, слуг, чтобы принесли его обратно.

Кейт удалилась. Пен посмотрела на стену, за которой располагался номер Джулиана. Она попыталась представить мистера Хэмптона таким, каким его видит Кейт. Наверняка Кейт считает его привлекательным мужчиной, молчаливым, загадочным, немного властным. Если бы Джулиан поцеловал Кейт так, как целовал вчера графиню Глазбери, наверняка бы сразу же добился ее расположения.

Пен нервно перебирала вещи в своем втором, меньшем по размерам, саквояже. Она сама не знала, почему этим утром у нее было так муторно на душе.

– Поторопись, Пен. Через час отъезжаем.

Пен подняла взгляд. В дверном проеме стоял Джулиан. «Да, такой, каким я только что его представляла: чертовски привлекательный, немного суровый...»

– Кэтрин оставила мою дверь открытой? – спросила она.

– Да, дверь была открыта.

– Закрой ее, пожалуйста, Джулиан... и уходи. Извини, но я что-то сегодня не в духе.

– Что случилось, Пен? – нахмурился он.

– Сама не знаю, Джулиан. Пойду, пожалуй, прогуляюсь минут пятнадцать, может, пройдет. – Она нервно швырнула в саквояж какое-то платье, которое в этот момент держала в руках. – Скажи лучше, когда мы увидим Клео?

Джулиан прислонился к дверной раме, преградив ей дорогу. Он стоял, не входя и не выходя.

– К полудню, я думаю, уже будем в Кроссингтоне, – произнес он. – А к миссис Кенуорти зайдем завтра, если не возражаешь.

– У меня нет других вариантов. Я не должна трусить, когда дело касается Клео. – Пен поднялась. – Черт побери, что они так долго не несут мой саквояж? Пойду сама за ним, а то этих слуг только за смертью посылать.

«Я не должна трусить, когда дело касается Клео».

Эти собственные слова Пен звучали в ее ушах, когда она, чтобы немного успокоить нервы, прогуливалась по небольшому огородику на задворках гостиницы. С каждой новой милей, приближавшей ее к Клео, картины прошлого – прошлого, которое ей ужасно не хотелось вспоминать, вставали перед ней все ярче. И с каждой новой милей Пен все сильнее испытывала унизительное чувство вины.

Как же все-таки наивна она была тогда! Не один раз ей приходилось бывать в том уединенном сельском домике в Уилтшире, полном чернокожих слуг, но ни разу она не задумывалась над тем, что эти люди, живя теперь в Англии, остаются, по сути дела, такими же рабами, какими они были на Ямайке. Пен не догадывалась, что граф Глазбери в этом уединенном имении воссоздал тот же мирок, в котором он был царем и богом. Ни один слуга-англичанин не позволил бы издеваться над собой так, как издевался граф над чернокожими.

Впрочем, могла ли Пен с самого начала раскусить мужа? Сперва его придирки были не такими уж строгими. Лишь постепенно он все более и более входил во вкус. Граф мог, например, упрекнуть ее в том, что она оделась к ужину с недостаточным вкусом. Он приказывал ей переменить платье. Пен переодевалась в какое-нибудь другое – муж придирался и к этому. И так порой по несколько раз. «Ты же графиня! – кричал Энтони. – Неужели у тебя совсем нет вкуса?»

Граф придирался ко всему, ругал ее за мельчайшие оплошности, пока Пен, вконец издерганная и забитая, не начала избегать присутствия мужа и вздрагивать каждый раз, заслышав его шаги. Граф не давал жене общаться с родней и друзьями, говорил про них чудовищные вещи, а стоило Пен сказать хотя бы слово в их защиту, впадал в ярость. К тому же время шло, а Пен упорно не беременела. Граф начал попрекать ее еще и за это.

Пен превратилась в запуганную, безропотную женщину, но именно это и нравилось графу. Он словно вампир питался ее страхом, ее подавленностью. Чем сильнее старалась Пен угодить капризному мужу, тем придирчивее он становился. Он выдвигал все новые и новые требования, изобретал для нее все новые и новые правила. И не дай Бог нарушить эти правила хотя бы на йоту.

Затем начались наказания.

Пен замерла на месте, снова с ужасом вспоминая эти наказания. Прошло много лет, и воспоминания, как казалось Пен, давно поблекли, боль притупилась. За долгие годы она успела построить защитные барьеры, преграждающие напор этих воспоминаний, но сейчас плотину словно прорвало.

Физическая боль была не главной составляющей наказаний, которые изобретала для нее извращенная фантазия графа. Если бы муж просто бил ее, это, пожалуй, было бы еще полбеды. Граф приказывал жене сидеть часами в его комнате и ждать. Ждать, когда он придет. Причем Пен не знала, в какой момент он появится. А приходи, заставлял ее раздеваться догола и ложиться к нему на колени, и он часами бил ее по заду.

Это возбуждало его. Пен поначалу не догадывалась, что это возбуждает его. А наказания со временем становились все извращеннее. Пен передернулась, вспомнив, как однажды муж заставил ее раздеться, подползти к нему на четвереньках, повернуться задом, и он долго хлестал ее ремнем... А потом овладел ею. Овладел, словно бессловесным, безропотным животным. Впрочем, одно время Пен действительно превратилась в забитую, покорную тварь.

В конце концов Пен все-таки сумела убежать от этого кошмара, загнать воспоминания о нем куда-то в глубины подсознания, нашла в себе силы снова жить и дышать полной грудью. По сравнению с Клео она еще легко отделалась. Во всяком случае, слава Богу, не повредилась умом. Клео же одно время была просто близка к сумасшествию.

Боковым зрением Пен заметила голубой плащ, маячивший у калитки. Кэтрин разыскивала ее. Она сказала, что пора отъезжать.

Пен направилась во двор гостиницы. В душе ее кипела бессильная злоба на саму себя. Может быть, не стоит копить эмоции в душе, лучше с кем-нибудь поделиться? А то она просто начнет срываться на ни в чем не повинных Джулиана или Кейт.

Впрочем, предотъездная суета, в которую вскоре оказалась вовлечена Пен, отодвинула ее мрачные мысли на задний план. Но Пен понимала, что это временно. Вскоре она встретится с Клео. Волей-неволей придется снова ворошить прошлое.

Всю дорогу до Кроссингтона светило солнце. Но и хорошая погода не развеяла грустные мысли Пен, не помогла и прогулка. Джулиан чувствовал, что Пен что-то гнетет.

Ему не спалось. Он стоял у себя в номере, вглядываясь в темноту за окном. За стеной, где был номер Пен, он слышал шаги взад-вперед, скрип половиц. Пен явно тоже не спалось. Должно быть, на нее снова нахлынули мрачные воспоминания. Два часа Джулиан не спал, прислушиваясь к шагам Пен.

«Ему доставляет удовольствие мучить меня». Это сказала Пен в тот вечер, когда впервые пришла к нему рассказать о «художествах» мужа. Она сидела в темном углу, очевидно, нарочно, чтобы Джулиан не видел ее перепуганного насмерть лица.

Скорее всего Пен тогда долго репетировала свою речь, пока решилась обратиться к нему. Ей хотелось использовать как можно меньше слов, а сказать достаточно много. Пен не произнесла тогда: «Он бьет меня, когда пьян». Все было гораздо проще и гораздо страшнее.

Шаги все не прекращались. Наконец, это стало невыносимым. Выйдя из номера, Джулиан легонько постучал в соседнюю дверь.

Дверь слегка приоткрылась. Пен стояла босая, в длинном белом пеньюаре, с волосами, убранными под чепец, с накинутой на плечи шалью.

Посмотрев в ее глаза, Джулиан понял, что, если он сейчас не остановит ее, она будет ходить по комнате всю ночь.

Он слегка приоткрыл дверь. В глубине комнаты он разглядел кровать со спящей Кэтрин. Девушка не обманывала его: она действительно спала как сурок.

Взяв Пен за руку, Джулиан, несмотря на протест, потащил ее в свою комнату.

Глава 13

Скрестив руки на груди, Пен прислонилась к двери.

– Кэтрин говорит, – сказала она, – что, если кто-нибудь попытается ее изнасиловать, приему нее один: коленом в пах! Обычно это безотказно действует.

– Если бы я пытался изнасиловать тебя, заслуживал бы того же.

Джулиан отошел от нее на шаг – не хотел дотрагиваться до нее. В ее теперешнем состоянии этого лучше не делать. Но черт побери, как соблазнительно хороша она в этом воздушном пеньюаре! Джулиан представил: он снимает с Пен чепец, а каскад ее роскошных волос волнами рассыпается по плечам.

– Уже полночи прошло, Пен, а ты так и не ложилась!

– Ты вот тоже не спишь! – усмехнулась она.

– Я слушал, как ты ходишь по комнате.

– Просто на меня иногда находит бессонница. – Пен по-прежнему стояла спиной к двери, словно побаиваясь его.

– Пен, я знаю, что тебя сейчас волнует. Послушай, если уж ты так нервничаешь, может быть, все-таки будет лучше, если с Клео поговорю я один?

– Не надо, Джулиан. Спасибо, но ты мне тут ничем не поможешь. Это мой крест, мне его и нести. – Она нервно заходила взад и вперед по комнате Джулиана. – В конце концов, я ведь тоже была хозяйкой этого дома и несла ответственность за всех слуг. Но я была слепа.

– Ты ничего не видела, потому что он запугал тебя.

– Нет, Джулиан. Я сама закрывала на это глаза. То, что я видела, было мне настолько чуждым, настолько не похоже на то, что я привыкла видеть в родительском доме. А он хотел, чтобы я все это видела. Однажды он наказал Клео при мне. Хотел, чтобы я была свидетельницей. Я была в ужасе, в шоке, меня всю трясло. Я ничего не понимала, но уже не могла закрывать на это глаза, не могла больше обманывать саму себя. Поэтому, собственно, я и пошла тогда к тебе.

Джулиан слушал ее молча. Он и раньше предполагал причину, по которой Пен тогда пришла к нему. Здесь явно был какой-то страшный эпизод. На примере Клео граф показывал жене, что собирается превратить ее в бессловесное, забитое существо. Однако граф зря думал, что ему будет так легко превратить неопытную, мягкую по характеру молодую жену в покорную рабыню.

Глазбери просчитался. Робкая девочка оказалась женщиной с более сильным характером, чем он предполагал.

– Это было ужасно! – прошептала себе под нос Пен, разговаривая не столько с Джулианом, сколько сама с собой. – Мне казалось, что я в аду.

– Можно сказать, ты действительно побывала в аду, Пен! Как еще назвать подобный кошмар?

– Я была напугана до смерти. Одна навязчивая мысль все время преследовала меня: «Беги! Беги, пока не поздно! Иначе сама не заметишь, как превратишься в такое же существо, как она...»

Пен отвернулась, чтобы Джулиан не видел ее слез, но он все-таки понял, что она плачет. Он подошел к ней и положил руки на плечи.

– В той патовой ситуации ты вряд ли что могла сделать для Клео, Пен, – проговорил он. – Ты же потом все-таки вызволила Клео!

– Это ты ее тогда вызволил, Джулиан. – Она помолчала. – Признайся, Джулиан, ты догадывался обо всем? Ты догадывался, что он делает со мной и с Клео?

– Я ни в чем тебя не виню, Пен. – Он смахнул слезу с ее щеки. – Ты была всего лишь жертвой, невинной девочкой, попавшей в лапы к этому дьяволу. Сколько раз, сколько раз мне хотелось убить этого Глазбери! Но я никогда не думал хуже о тебе, Пен. Никогда не верил, что тебе нравятся его выходки!

Пен смотрела на него заплаканными благодарными глазами. В этот момент она казалась ему такой ранимой и беззащитной, что его сердце готово было расколоться от боли. Он закрыл глаза. Перед ним вновь проплывала фантазия юных лет: тихий летний вечер, голос: «К барьеру!», выстрел...

Но Джулиан знал, что Пен не так уж ранима и беззащитна. Нашла же она, в конце концов, в себе силы уйти от графа! И слава Богу! Печальный опыт Пен все-таки не так сильно ранил ее психику, как это случилось с маленькой Клео, не заставил ее замкнуться в себе.

Пальцы Джулиана, смахнувшие слезу, все еще касались ее щеки. В глазах ее читались смущение и боль. Полумрак комнаты, неожиданная откровенность Пен, ее нужда в утешителе – все располагало к интимности.

– Ну, я, пожалуй, пойду – проговорила она.

– Надеюсь, хоть сейчас-то ты заснешь? – слегка усмехнулся он.

– Думаю, что вряд ли.

– Тогда оставайся. Встретим рассвет вместе.

– Не надо, Джулиан! – робко попыталась протестовать она. Мысль о том, что Пен опять не уснет до утра, измученная ужасными воспоминаниями и угрызениями совести, была для Джулиана невыносима.

– Пен, не уходи в свой номер. – Приподняв ее подбородок, он поцеловал ее. – Лучше полежи со мной. Вернешься к себе еще до того, как Кейт проснется.

Пен молчала. В глазах ее невозможно было прочитать ни согласия, ни отказа. Во всяком случае, когда Джулиан подвел ее за руку к кровати, она не сопротивлялась. Но и не ложилась, а лишь долго смотрела на кровать.

– Если я буду приставать к тебе, – усмехнулся он, – используй прием Кэтрин – коленом в пах.

Пен рассмеялась. На минуту она забыла о своих мрачных мыслях. Для Джулиана этот смех прозвучал как музыка.

Пен сняла шаль, аккуратно сложила ее и положила на кресло. Этот простой жест, словно она была у себя дома, возбуждал Джулиана.

– Ты уверен, что успеешь выпроводить меня из своего номера, пока не проснутся слуги? – спросила она.

– Успею, – уверил ее он. Пен нырнула под одеяло.

– Джулиан, – усмехнулась она, – мы делаем запретные вещи... но ты прав – если я не побуду с тобой, не успокоюсь.

Джулиан чувствовал, что ему нелегко противиться соблазну. Но в конце концов, он столько лет провел, борясь с этим соблазном! Могут ли здесь играть роль какие-то несколько часов?

Пен подняла голову с подушки:

– А ты что, так и собираешься просидеть здесь всю ночь рядом с кроватью, словно сиделка у постели больного?

– Вообще-то не собирался.

– Или, может быть, ты собираешься лечь спать во фраке?

– Нет. – Джулиан скинул фрак и поспешно начал отстегивать жабо.

Он прикрутил фитилек лампы, так что обстановка стала вполне интимной.

– Я думаю, – сказала она, – рубашку тебе тоже стоит снять.

– Стоит ли? Существуют все-таки кое-какие приличия.

–Ты прав, Джулиан, – вздохнула она. – Извини, я немножко увлеклась. Ты, как всегда, смотришь на вещи трезвее.

«Трезвее? Ой ли...»

Джулиан все-таки стянул рубашку. Повернувшись к Пен, заметил, что она смотрит на него. Любуется. Что ж, по крайней мере отвлеклась, слава Богу, на что-то другое. Это лучше, чем воспоминания о садистских наклонностях мужа и ненужные угрызения совести.

Присев на стул, Джулиан скинул ботинки. Поколебавшись с минуту, он понял, что стесняться нечего. Решительно стянул штаны и нырнул под одеяло рядом с Пен.