Миссия: Земля «Испытание смертью»

      — Пей, — требовательно сказала Крэк, положила капсулы ему в рот и протянула стакан воды. — А теперь ложись и расслабься. Все будет хорошо. — Графиня Крэк нагнулась, поцеловала Хеллера в намотанные повязки и выключила свет.
      Мой экран потемнел. Из динамиков доносился звук мерно работающего двигателя в машинном отделении. И такое же размеренное дыхание Хеллера.
      Я поставил таймер на своем приборе, чтобы тот разбудил меня, когда Хеллер проснется. Очевидно, это произойдёт не так скоро.
      Во всяком случае, я точно знал, где он находится. И сейчас мне ничто не угрожало. По крайней мере, я так думал.
      И с этой мыслью тоже отправился в кровать.
      Каким дураком я был тогда! Я ничего не подозревал об ужасной катастрофе, которая вот-вот должна была разразиться надо мной, и я окажусь в центре самых ужасных катаклизмов, которые может пережить человек!
      Отупевший от шока, шампанского и марихуаны, я и не подозревал, что настали мои последние дни на Земле.
      Оглядываясь назад, я понять не могу, как мог я остаться таким спокойным и не встревожиться.
      Ужасная, непоправимая катастрофа уже поджидала меня.
 

ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

 

ГЛАВА 1

 
      Когда я проснулся, уже давно наступил полдень. Я ни о чем не мог думать. Марихуана в сочетании с алкоголем оказала на меня еще более потрясающее действие, чем раньше. Я решил, что все дело в Крошке и ее (...) вспышке. Эту пигалицу с задатками садиста совершенно необходимо убить, решил я, но мои мозги так плохо соображали, что я даже не смог насладиться размышлениями о такой перспективе.
      В тоске слоняясь по комнатам и мечтая о том, чтобы здесь оказался Прахд и вырастил мне новую голову, я вышел в сад. Там царил прекрасный весенний день. Прекрасный для всех, кроме меня. Но в конце концов теплое солнышко оказало благотворное влияние на мои измотанные нервы, и я растянулся в кресле в надежде урвать часок спокойного отдыха.
      Не тут-то было. Где-то рядом раздался гудок. Я не сразу догадался, что звук исходит из моей комнаты. Это был сигоал наблюдательного прибора, сообщавшего мне, что мой падопечный очнулся от действия снотворного. Я вскочил и кинулся к приборам.
      Хеллер проснулся и уже сидел в кровати. Все занавески в спальне были тщательно задернуты. Царил полумрак. Он смотрел на маленькую записку, свисавшую с люстры на голубой ленточке. Там было написано: Пожалуйста, нажми кнопку «С»:
      Я так поглупел со вчерашней ночи, что даже шестым чувством не почуял приближение катастрофы.
      Хеллер огляделся. Неподалеку от него находилась доска с кнопками. На одной из них была написана буква «С» и нарисован маленький стюард. Он нажал ее.
      Немедленно, словно чертик из бутылки, появился человек, по виду азиат, с желтым лицом, одетый в короткий белый пиджак и черные брюки. Он поклонился:
      — Мадам дала мне четкие указания, сэр, что делать, когда вы встанете.
      — А где сама мадам? — спросил Хеллер.
      — Когда вы будете готовы, вам надо пройти в комнату для завтрака, сэр. Торопиться пока некуда. — В руках у стюарда появилась небольшая бутылочка. — Надеюсь, ваши раны вас не беспокоят, сэр. Если они все же вас беспокоят, примите аспирин.
      — Я прекрасно себя чувствую! — ответил Хеллер, отстраняя бутылочку. — У меня все в порядке.
      — Вы храбрый человек, сэр, учитывая те ужасные раны, которые нам описала мадам. — И в руках стюарда появился белый халат. — Если вы в состоянии пошевелить руками, сэр, я помогу вам надеть вот это.
      Хеллер отобрал у него халат и надел его.
      Стюард проводил его в ванную и усадил на стул, стоящий на кафельном полу. Затем достал бритву и тюбик крема для бритья.
      — Я постараюсь сделать все, что могу, сэр, чтобы не повредить ваше израненное лицо.
      Хеллер, очевидно, понял, что сопротивление бессмысленно, и решил покориться. Оказалось, что на лице у него очень много бинтов.
      — Ужасный шум был на берегу этой ночью, сэр. Такая суматоха, что я не заметил, когда вы взошли на борт.
      — Было темно, — ответил Хеллер.
      В зеркале я увидел, насколько позволяли бинты, что он улыбнулся.
      Стюард закончил бритье.
      — А сейчас, если вы заберетесь в ванну, сэр, я могу намылить вам спину. Вам не следует мочить руки. Обещаю соблюдать осторожность, чтобы не повредить пораненную грудь.
      Хеллер стоически принял ванну. Вытерев его, стюард замотал Хеллера в полотенце и проводил обратно в спальню.
      Там стоял мужчина постарше, тоже в белом пиджаке, но с золотыми эполетами и надписью «главный стюард» на кармане.
      — Я принес вам одежду, сэр. Боюсь, что вещи из магазина готовой одежды, но это лучшее, что горничная мадам смогла найти в гардеробе. Надеюсь, это подойдет.
      На кровати были разложены всевозможные вещи и обувь — в основном все для морских прогулок, кроме белого шелкового обеденного смокинга.
      — Я позволил себе выбрать кое-что поудобнее, — заметил главный стюард и показал на вещи, которые висели на стуле. Там был свитер в доорском стиле, белый с горизонтальными красными полосками, белые брюки, красный пояс, ботинки и кепочка яхтсмена. — А теперь, если вам не очень больно сидеть, мы поможем вам надеть все это. В противном случае вы можете лечь обратно в постель.
      Хеллер вздохнул и оделся.
      Они проводили его вниз по лестнице в уютный салон, где на стенах были нарисованы плывущие корабли, а пол украшала подходящая по цвету мозаика. В середине стоял внушительный стол, покрытый ослепительной белоснежной скатертью, на которой стояли серебряные блюда, тарелки и высокая белая ваза с огромной красной розой. На тарелке лежало меню.
      Главный стюард, просто стюард и официант усадили Хеллера. Он взглянул на стол. Второй тарелки не было, второго стула — тоже.
      — Подождите! — воскликнул Хеялер с тревогой. — А где мадам?
      Главный стюард кивком указал ему на стол.
      — Мне было дано указание проследить, чтобы вам предоставили это, сэр.
      К белой вазе был прислонен конверт, на котором красовалось одно слово: «Дорогому». Хеллер, волнуясь, вскрыл его и прочел:
 
      Мой самый дорогой!
      Я виновата, что не поверила тебе.
      Я могу заслужить твое прощение; только если сама разберусь в этом деле. Если ты вернешься, они тебя арестуют.
      Все дело в женщинах, поэтому только женщина может все уладить. Это не займет много времени.
      Я пришлю тебе радиограмму, когда во всем разберусь.
      Люблю, люблю, люблю! К.
      PS. Я.сказала всем, что тебя зовут X. Хайдер Хэггэрти, как указано в твоем заграничном паспорте.
      PPS. Я взяла все твои деньги, поэтому ты не сможешь подкупить экипаж:.
 
      — Где мы? — вскричал Хеллер, вскочив со стула.
      Он бросился к двери и вылетел на палубу.
      Очевидно, капитан ожидал именно такой реакции. В великолепно отутюженной белоснежной форме, бравый, слегка седеющий мужчина с хрипловатым голосом настоящего морского волка уже стоял там и отдавал честь.
      — Я капитан Битгс, сэр. Доброе утро. У меня есть приказ от наложницы владельца яхты обращаться с вами очень хорошо, но ни в коем случае не позволять вам высаживаться на берег, пока от нее не последует специальное распоряжение.
      Хеллер уставился на него, потом огляделся, заметил еще одну лестницу и кинулся к ней. Выскочив на верхнюю палубу, он огляделся.
      Стоял прекрасный весенний день, кругом плескалась голубая вода, а по небу плыли легкие белые облака. Земли не было видно. И других кораблей тоже.
      — Где мы? — закричал Хеллер подошедшему капитану Биттсу.
      — Сэр, вынужден предложить вам спуститься вниз и закончить завтрак. По-моему, вас там ждут английские сосиски. После этого, в соответствии с указаниями мадам, вы пройдете специальный куре физиотерапии под руководством тренера. Он поможет вам быстрее оправиться после ваших ранений.
      — Высадите меня на берег! — рявкнул Хеллер.
      — Простите, мистер Хэггэрти. Наложница владельца яхты объяснила мне, что некоторые элементы в США, враждебные национальным интересам Турции, идут по вашему следу.
      — Турции? — изумился Хеллер.
      — Да, сэр. Мы идем под турецким флагом, а интересы владельца — это наши интересы и, конечно, его страна — наша страна. События прошлой ночи показали, что за вами действительно кто-то охотится. Поэтому вам лучше успокоиться. Мы сделаем все возможное, чтобы вы получили удовольствие от путешествия. Кроме того, я имею специальное распоряжение ни в коем случае не входить в территориальные воды США и ни при каких обстоятельствах не подходить к берегу или другим судам, а также не позволять вам высадиться на берег и не подчиняться никаким приказам, кроме тех, которые будут сообщены мне по радио.
      Бравый капитан отдал честь и ушел.
      Хеллер ухватился за поручень и взглянул на письмо, которое все еще держал в руке, потом обвел взглядом пустынный морской пейзаж.
      — Разрази меня гром! — вскричал он. — Я здесь пленник!
 

ГЛАВА 2

 
      Во всем виновата смесь шампанского и марихуаны. Мне стыдно признаться в этом, но я не осознал всю важность услышанного и увиденного. Я готов сознаться, что это самое большое упущение за время моей карьеры. Вот до чего могут довести человека наркотики и алкоголь: люди должны знать об этом и предостеречь маленьких детей. В этот момент решались судьбы народов и империй, а я думал только об ужасной головной боли.
      Неожиданно в дверь позвонили, и разразилась вторая катастрофа за этот день, и опять я не сразу понял это.
      Совершенно механически, решив, что это один из (...) разносчиков газет, которые постоянно уговаривают вас подписаться на те газеты, на которые вы и так подписались, я запахнул халат, босиком дошел до двери и открыл ее.
      Крошка!
      Я поспешно захлопнул дверь, надел на крючок цепочку и задвинул тяжеленный засов. После чего притащился в переднюю комнату, захлопнул ставни и закрепил их железными защелками. Проделав все , это, я, тяжело дыша, приник к ставню и прислушался. Потом вернулся к входной двери и проверил ее. Она была надежно заперта.
      Боже мой, что Крошка делает здесь в рабочее время, особенно если учесть, что я был один в доме? Должен вам сказать, что к этому времени от головной боли у меня уже в глазах темнело.
      Я поплелся к холодильнику, достал лед и прижал его к виску. Мне полегчало, но ненамного.
      Из последних сил борясь с последствиями перенесенного шока, я направился к себе в заднюю комнату.
      И замер на месте.
      Я подумал, что у меня начались галлюцинации. Говорят, от марихуаны такое бывает.
      Я совершенно отчетливо видел, как точный двойник Крошки перелез через забор, спустился по столбу, прошел через заднюю дверь, снял пальто и уселся на стул.
      Я не мог поверить своим глазам. Но я видел это!
      Она сидела прямо передо мной с разведенными коленями. Трусиков на ней не было. Знание психологии помогло мне подобрать нужное слово. Я оказался наедине с сексгибиционисткой. Когда она вырастет — в чем я сомневаюсь, потому что меня нельзя раздражать безнаказанно, — она, наверное, станет моделью, которая демонстрирует несуществующую женскую одежду. Нет. Женщиной-вамп! Да, это законченная сексгибиционистка и причем совершенно реальная, а не галлюцинация. К (...) психологию!
      Она уставилась на меня слишком большими для ее личика глазами и провела тыльной стороной руки по слишком полным губам.
      — Я должна закончить свое образование, — просительно произнесла она.
      Боже мой, неужели она не понимает, что мы одни в доме? И что меня некому защитить от ее ногтей?
      — Нет! — рявкнул я. — Что ты здесь делаешь в рабочее время?
      — Меня уволили. И все потому, что я недостаточно образованна.
      — Это не причина для увольнения.
      — Нет, причина. Планы Щипли насчет меня провалились. И все потому, что меня неверно инструктировали.
      — Этого не может быть.
      — Нет, может. У меня кончились марки, и я зашла в офис Роксентера. А он там стоял на коленях перед мальчиком-лифтером и занимался этим самым, словно сумасшедший. Я сказала: «Нет-нет! Вы неправильно все делаете!» И влезла на стол, стянула юбку и подвинулась к мальчику, чтобы показать, чему я здесь научилась. — Крошка громко шмыгнула носом и вытерла слезы. — Но я не смогла сделать все правильно, и тогда Роксентер завизжал, что я бестолковая малявка, и вызвал охрану, чтобы они вышвырнули меня из здания. Видишь? У меня все плечо ободрано, и шляпу я потеряла. Они даже не вернули мне трусики. Поэтому я пришла, чтобы спросить тебя... Но ты меня не слушаешь!
      — У меня ужасно болит голова, а от тебя она заболит еще сильнее!
      — А, марихуана?! Странно было бы, если бы она не болела, ты столько шампанского вместе с ней вылакал. С такими вещами шутить нельзя. У тебя горло болит?
      — Я еле говорю.
      — Вот видишь, что может произойти от недостатка знаний? Тебе повезло, что я знаю о марихуане все, как любой нормальный школьник. Сиди спокойно.
      Мне все равно некуда было идти. Голова уже разрывалась от боли, даже когда я просто моргал. Это она во всем виновата. Прошлой ночью и сегодня, явившись так некстати.
      Крошка что-то уж больно долго возилась в гостиной. Наконец она вернулась.
      — Под марихуану надо слушать музыку, — сказала пигалица. — Они хорошо сочетаются. Поэтому я поставила новую пластинку нео-панк-рока. Сейчас тебе полегчает.
      Массивные стереодинамики в соседней комнате вздрогнули, когда игла опустилась на пластинку. Раздался гул барабанов. Каждый удар барабанных палочек взрывом отдавался у меня в голове! Завизжали гитары, и вступил хор:
 
      Подсознание, подсознание.
      Игрушечная машина
      И игрушечная девочка
      Врезались в дерево!
      Шлеп!
      Игрушечный дом
      И игрушечный мальчик
      Упали с дерева!
      Шлеп!
      Игрушечная машина
      И игрушечный младенец
      Повалили дерево!
      Шлеп!
      Куда же смотрела НАСА?
      Куда же смотрела НАСА?
      Куда же смотрела НАСА?
      Шлеп!
 
      — Ну как, тебе уже лучше? — спросила Крошка.
      — Боже мой, нет, конечно! — вскричал я.
      — Ага! — понимающе кивнула Крошка. — Нужно их уравновесить. Слишком много музыки, слишком мало марихуаны. Посиди здесь.
      Мне было слышно, как она возится в шкафу в гостиной. Потом снова радостное: «Ага!» — и она вернулась с чем-то, внешне напоминающим музейную скульптуру. Увенчивали композицию зеленые листья. К этой «скульптуре» почему-то подсоединялся шланг.
      — Это, — поучающим тоном произнесла она, — называется «бхонг», или карбюратор. Дым проходит через воду и не раздражает горло. — Крошка подожгла листья. — Взрослые могут быть такими невнимательными, поэтому нужно не стесняться, а спрашивать, чего не знаешь. Кое-чему я уже научилась. Проблема в том, что я не знаю жизненно важных вещей. А теперь возьми этот конец в рот и сделай долгий вдох. Задержи дым в легких столько, сколько сможешь, а потом выдыхай.
      Я пытался отвернуться от шланга, но мне было больно поворачивать голову, и я позволил ей всунуть эту штуку мне в рот. Хуже мне уже все равно не могло стать, поэтому я сделал, как она сказала.
      — А теперь еще разок, — скомандовала она. И я послушно вдохнул снова.
      — И еще раз, — повторила она.
      Я снова вдохнул. Окружающее подернулось дымкой. Мне показалось, что я плыву.
      — Ну, как твоя голова?
      Неожиданно я обнаружил, что могу слегка пошевелиться, не почувствовав при этом адской боли.
      — Вот! — обрадовалась Крошка. — Видишь, как хорошо что-то знать. — Она пару раз затянулась сама и отложила трубку. — Ты не должен терять контроль над собой, потому что мне надо с тобой поговорить.
      — Не хочу показаться неблагодарным, — через силу произнес я, чувствуя себя странно легким, — но лучше бы тебе уйти. — Я был уверен, что это временное облегчение и скоро головная боль вернется с еще большей силой.
      — Нет. Я еще слишком мало знаю, — сказала она.
      — Мне кажется, ты знаешь слишком (...) много для твоего возраста, — заметил я.
      — Ну-у, — протянула Крошка, — я ведь не похожа на обычных подростков. Я совсем другое дело. У меня проблема с головой.
      — В этом я ни капельки не сомневался, — отозвался я.
      — Понимаешь, — продолжала она, — я осталась сиротой в восемь лет. Моих родителей отправили на электрический стул за убийство бабушки и дедушки, поэтому они уже не смогли платить квартплату. Я осталась на попечении суда, и они назначили моим опекуном одного бродягу, который часто бил меня, если я не могла набрать в мусорных баках достаточно еды для нас двоих. Однако проблемы с головой у меня начались позже.
      — Ради Бога, — произнес я, — в чем же тогда твоя проблема?
      — Гиперактивность. Понимаешь, я обожаю спорт и всегда принимаю участие в соревнованиях. Я записывалась во все школьные кружки и однажды даже выиграла соревнования по скейтбордингу. Школьный психиатр обратил на это внимание и встревожился. Он мгновенно поставил мне диагноз. Гиперактивность. И сказал, что я должна много заниматься сексом, чтобы успокоиться. Он сказал, что я не могу продолжать учебу в школе, пока не пройду курс лечения. И он сам начал проводить первый курс лечения. Он показал мне, как это делается, и я так и сделала.
      — Подожди минутку, — сказал я. — Это же минет. Это преследуется законом.
      — Нет, ты не понимаешь. Мой опекун — он помер от пьянства три года назад, а нового мне так и не назначили — показал на суде, что после такого лечения я так уставала, что не могла рыться в мусоре. Я присутствовала при этом. Суд объяснил, что психиатры и психологи — профессионалы и обычные законы их не касаются: они могут даже убивать людей, и им за это ничего не будет, потому что они работают на суды и правительство и, как и те, стоят выше закона. С теми, кого отдали им на попечение, они могут делать, что хотят. Даже убить их. Я была ужасно удивлена, когда мой опекун обратился в суд, потому что в школе нас учили, что психиатры и психологи почти святые. Теперь-то я знаю, что все они — куча лошадиного (...).
      — Эй, послушай, — сказал я. — Ты слишком молода, чтобы судить о таких вещах!
      — Вовсе нет! Щипли все правильно говорит. Все они — свиньи - шовинисты. Они все время врут!
      — О чем ты говоришь? — спросил я с оттенком превосходства. У меня вся кровь закипела при мысли о том, что этот подросток-переросток рассуждает тут о самых священных для меня предметах, и то, что она разбирается в марихуане, совсем не имеет значения. — Они носители истины! Ты не понимаешь: они имеют дело с наукой! Они никогда не лгут.
      — Черта с два! — перебила меня Крошка. — Вот послушай. Мой психиатр, который вернул меня к школьному психологу, чтобы продолжить курс лечения, все время повторял мне одно и то же: не глотай, не глотай, а то, мол, забеременеешь. Но иногда я просто не могла удержаться. А потом школьный психолог говорил мне то же самое, но я не могла не глотать. И ведь не забеременела.
      — Послушай, — холодно возразил я, хотя было очевидно, что за меня тут говорит марихуана, — такие люди обычно стерильны. Им делают операцию, чтобы не расстраивать мужей, чьих жен они лечат. Поэтому твоя история ничего не доказывает!
      — Правда? — спросила она тоже с оттенком превосходства. — А теперь послушай дальше, тупица. У школьного психолога в школе было полно парней, у которых не все в порядке с головой. Они все считались сексуально озабоченными. Он обычно вы страивал их в очередь и занимался с ними этим, чтобы охладить. И каждый день, или через день, их оказывалось слишком много, и тогда он посылал за мной, забирал меня с уроков, чтобы я могла по мочь ему. А он стоял и смотрел. Иногда там было столько парней, что я едва успевала дух перевести.
      Должна тебе сказать, очередь двигалась быстро. А некоторым из ребят было уже пятнадцать или шестнадцать. Ну как тут не проглотить? И я ни разу не забеременела!
      Я смутно осознавал, что какое-то рациональное зерно в этом есть.
      — Но я не поэтому обозлилась на этого (...) психолога, — продолжала Крошка. — Да, когда я заканчивала, он целовал меня и говорил, что я хорошая девочка, и сам лечил меня, то есть я делала это с ним. Но ни одного, самого (...) раза, он не сделал мне замечания, не посоветовал мне, что делать. Он просто стоял, смотрел и ждал. Поэтому я так и не получила настоящего сексуального образования. В таких делах нужно, чтобы тебе показали, что делать... Опять ты меня не слушаешь.
      Марихуана не помогла. А даже если и помогла, от рассуждений этой проклятой маленькой (...) мне стало еще хуже.
      — Я ужасно себя чувствую, — сказал я. — Пожалуйста, уходи.
      — Эй, — произнесла она, — я знаю, что еще может тебе помочь. Может, я и не получила настоящего образования, но опыт тоже кое-что значит.
      Прежде чем до меня дошло, что она имеет в виду, она придвинулась, встала передо мной на колени и, распахнув мой халат, взглянула на меня своими глазищами.
      — Это поможет, — сказала она.
      Я смотрел на нее и не понимал, что она собирается делать.
      Внезапно меня пронзила ужасная мысль.
      — Ютанк! — вскричал я. — Я не могу предать тебя!
      Я вскочил со стула как ужаленный.
      Крошка отлетела в сторону и, громко шлепнувшись прямо на свою (...), затравленно посмотрела на меня.
      — Видишь, — сказала она, — я даже это не могу сделать правильно!
      — Убирайся отсюда! — наступал я на нее.
      Она сидела и таращилась на меня.
      Я был ошеломлен и напуган. Невозможно было угадать, что еще взбредет в голову этому маленькому чудовищу в образе девочки.
      Я отступил назад, задел при этом табуретку и шлепнулся на спину. Она взвилась с пола, как пантера.
      И прыгнула прямо на меня!
      Я изо всех сил отшвырнул ее.
      Она пролетела через комнату, ударилась о стену и с грохотом свалилась на пол.
      Наконец Крошка поднялась, неуверенно сделала несколько шагов, как-то странно посмотрела на меня и удалилась в гостиную. Там она поставила новую пластинку. Забили барабаны, и моя головная боль немедленно вернулась.
      Раздался высокий визгливый голос. Мужской? Или женский? Кто это разберет? Зазвучала песня, сопровождаемая воем гитар и мощным припевом:
 
      Не переставай меня (...)!
      Не мешай мне проникать вглубь
      И сожительствовать с тобой.
      Пусть музыка звучит!
      Пусть твои ноги топают в лад!
      Я знаю, что ничего не могу,
      Но что это значит.
      Мне так одиноко,
      Когда ты перестаешь меня (...)!
 
      Это «произведение» кончалось пистолетным выстрелом и звуком падения тела. И хриплый, надтреснутый голос произносил: «Это конец!»
      После ужасающего воздействия, произведенного барабанами на мой мозг, мне показалось, что в черепе у меня засела пуля.
      Раскачивая своим хвостиком — назвать его косой язык не поворачивался, — вернулась Крошка.
      — Ну как? Прошла голова?
      От боли у меня даже не было сил встать с пола, найти пистолет и пристрелить ее.
      — (...) тебя, — прохрипел я. — Убирайся к черту! И немедленно, немедленно!
      — Ничего себе отношение! — возмутилась она. — Я же пытаюсь помочь тебе! — Ее глаза приобрели ужасное выражение, и Крошка топнула ногой. — О! Я поняла. Все дело в тебе самом, ты, (...)! Ты ничтожество! Я протягиваю тебе руку помощи, а ты что делаешь? Ты меня ударил! Ты не умеешь себя вести! Где, к черту, твои манеры? Послушай, (...), у тебя самый лучший инструмент для секса, я-то в этом разбираюсь, можешь мне поверить! И что ты с ним делаешь? Ничего! Ты злой, самовлюбленный, низкий, подлый, коварный садист и болван! — Крошка умолкла. У нее кончился запас слов. Ее глазищи сверкали, словно у разъяренной пантеры. — И, кроме того, ты не джентльмен! — наконец добавила она.
      Я попытался возразить. Но каждое ее слово впивалось мне в голову, словно его заколачивали молотком.
      Я хотел отстранить, отодвинуть ее. Но комната плыла у меня перед глазами.
      — Значит, тебе нечего сказать, — произнесла Крошка. — Ладно, это хорошо, потому что я хочу кое-что сказать! Сегодня я пришла сюда, потому что думала, что ты поможешь моему горю. Ты богат. А у меня даже работы теперь нет. У меня нет работы, потому что я не получила полного образования. Я пришла сюда в надежде, что из милосердия ты дашь мне денег, чтобы я окончила школу. Но ты отвратителен, ты умеешь только портить людям нервы. Поэтому мне осталось только одно средство.
      Я ужаснулся, подумав, что она хочет поставить еще одну пластинку. Но то, что случилось, оказалось гораздо хуже.
      — Знаешь, что сделаю? — спросила она. — Я останусь здесь и займусь тобой, пока ты не подобреешь настолько, чтобы походить хотя бы на собаку. Я буду пилить, пилить, пилить тебя, пока ты не поймешь, что в мире существует еще кто-то, кроме тебя самого. Я буду...
      — Подожди, — взмолился я, потому что уже не мог этого выносить. — Что тебе дать за то, чтобы ты ушла и никогда не возвращалась?! Никогда!
      — Пять тысяч долларов, — ответила, она. — Мне нужно закончить образование. Я живу на чердаке одна, поэтому на жизнь у меня уходит немного, но образование стоит дорого. Одна проститутка, китаянка из Гонконга, организовала школу и учит всем тонкостям секса. Я смогу оплатить ускоренный курс. Тогда я буду знать, что делать! Мне нужно забыть все, чему меня учили психиатры и психологи, забыть даже то, что написано в учебнике по грамматике секса. Я должна получить настоящее образование! Я понятливая: приходится быстро все усваивать, если живешь в Нью-Йорке и хочешь остаться в живых. Она возьмет меня в ученицы, несмотря на мой возраст. Но мне нужно пять тысяч долларов. Тогда я смогу чего-то добиться в жизни. Я смогу сделать карьеру. Я смогу сделать людей счастливыми и...
      Ее голос в буквальном смысле перемалывал то, что осталось от моих мозгов, в манную кашу. И я решился. 
      — Если я это сделаю, ты поклянешься мне всеми святыми, что я больше ни разу в жизни, никогда, никогда не увижу тебя?
      — Чтоб я сдохла! — ответила Крошка.
      О Боже, это была сумма. Но сделка стоила того. Я бросился за деньгами. Я отсчитал пять тысяч долларов.
      И эта девка их взяла. Пересчитала. Положила в карман пальто, заколола булавкой и... прежде чем я успел отстраниться, смачно поцеловала меня своими влажными губами и счастливо улыбнулась.
      — Прости, что мне пришлось сказать правду о тебе, — проговорила она. — Но иногда за правду платят. Ты уверен, что я больше ничем не могу помочь тебе? Сделать тебе еще бхонг? Поставить еще пластинку? Успокоить тебя с помощью секса?
      — Убирайся, — простонал я.
      — Ладно, — согласилась Крошка. — Я не такая неблагодарная, как ты. Если ты когда-нибудь передумаешь и захочешь меня видеть, я живу на чердаке старого дома в Тюдор-Сити. — И она сообщила мне номер дома. — Нужно подняться по пожарной лестнице и залезть в окно. Оно всегда открыто. Тюдор-Сити, это к югу от здания ООН — нужно лишь переехать через мост около Сорок второй улицы. Там при каждом доме когда-то был свой маленький садик, но сейчас все заброшено, а в садиках в основном выращивают марихуану. По крайней мере, я так делаю. Так что, пожалуйста, не забудь номер дома. — И она снова дважды повторила его. — Если ты, конечно, не против пожарных лестниц, пыли и старых чердаков, мы можем там заниматься этим самым сколько душе угодно, пока спина не устанет. Но тогда я могу поработать, чтобы ты отдохнул. Я к этому привыкла, правда, и мне ни капельки не трудно. А когда спина отдохнет, мы сможем снова делать все как надо. А потом ты снова сможешь отдохнуть, пока я...
      — Убирайся! — взвыл я.
      — Уже иду, — сказала она. — Я держу слово. Только не забудь номер дома. — И она снова его повторила. — Если передумаешь. Пока! Счастливо оставаться, хотя обидно расходиться, когда у нас весь день впереди...
      Я заткнул уши.
      Крошка надела пальто и вышла, как и вошла, — через заднюю дверь. Взобравшись на забор, она помахала мне рукой. И я наконец-то остался один.
      Как часто в жизни бывает, что человек попадает в первую из серии катастроф и даже не подозревает, что это еще не беда, а всего лишь предупреждение? Ах, если бы только можно было изменить прошлое. Как преобразилась бы вся жизнь. Я должен был убить ее — ведь у меня имелся такой шанс!
 

ГЛАВА 3

 
      На следующее утро голова у меня болела в два раза сильнее, чем за день до того.
      Причину установить было нетрудно. Стремясь подготовить меня к выполнению, своих обязанностей, Адора, к несчастью, неверно истолковала мою мольбу дать мне что-нибудь выпить. Горло у меня пересохло, словно пустыня. Она нашла бхонг с остатками травки.
      — А, так ты побывал в «Акапулько-Голд», — сказала она. — Вот отчего тебе так хочется пить.
      Она принесла высокий стакан, до краев наполненный прекрасной прозрачной и холодной жидкостью, похожей на воду. Я с благодарностью выпил все до дна, тремя большими глотками.
      Водка!
      Эффект оказался потрясающим. Прошла не только головная боль, сама голова у меня исчезла. Она взорвалась на мелкие кусочки!
      Поэтому у меня нет ни малейшего представления о том, что еще случилось в тот вечер. Если там и были две лесбиянки, которые ушли уже бывшими лесбиянками, то я ничего об этом не помню. Но так как проснувшись я не обнаружил полицейских, которые пришли бы арестовать меня за двоеженство, я сделал вывод, что вполне справился со своими обязанностями.
      Мне было так плохо, что потеря памяти меня совершенно не расстроила.
      Я побродил по пустой квартире, потом принял аспирин, вышел в сад и с отвращением взглянул на яркий солнечный день. Затем я вернулся в комнату и посмотрел на экраны.
      Кроуб проводил опыты с помощью электрического шока, и показатель уровня его эмоций стоял на отметке «удовлетворение» каждый раз, когда пациента накрывали простыней и увозили по направлению к моргу. Ну что ж! Доктор выполняет свои обязанности, как и любой нормальный земной психолог. Ни за что не догадаешься, что он инопланетянин. Смотреть не на что. Я выключил его ненадолго.
      Экран Крэк по-прежнему оставался черным, поэтому я не беспокоился. Это доказывало, что она была далеко, — например, на Северном полюсе или еще где-то.